Призыв

Prizyv contains the history and credo of the first ever ecumenical community in Eastern Europe. Ecumena started with meetings in private flats, passed through prisons, camps and psychiatric hospitals and has now grown into a movement whose voice is widely heard. Nous devenions orthodoxes, catholiques, protestants. Notre conversion, notre entrée dans l'Eglise était une grande joie, mais toujours, lorsque nous nous rencontrions, une question nous tourmentait: aprés que nous avions choisi une confession déterminée, nos voies allaientelles se séparer désormais? Sandrowcy - określenia tego coraz częściej używa się w Rosji, w krajach bałtyckich, na Ukrainie i daleko na Syberii. Pojawiło się ono również we Włoszech i w Polsce. Czy Sandr jest z tego zadowolony? Моя паства—мои читатели. А все мы—Божии. Вдохновляйтесь и вдохновляйте! Priziva izklāstītie ekumenikas principi paver garam jaunus, plašākus apvāršņus. Bet pirmām kārtām šī grāmata ir liecība par cilvēka meklējumiem un maldiem. La mia volontà e la mia intelligenza hanno resistito a lungo, ma alla fine mi sono arreso. E ho vinto. Non è stata una capitolazione davanti all' avversario, ma la riconciliazione con il Dio. Il suo possesso su di me è la mia liberazione. Haшi добрі наміри тендітні, як крило метелика. Як подолати недовіру, заздрість, ворожнечу? Як піднятися над чварами, що поглинають нас? Ніколи не забуваймо, що ми народжені не для цього, що ми народжені для більшого.

SANDR RIGA. PRIZYv

Riga 2005

С А Н Д Р Р И ГА . П Р И З Ы В

Рига 2005

САНДР РИГА. ПРИЗЫВ. – R. 2005. – 376 стр. с илл. (16 стр. вклейка).

Автор книги Сандр Рига – организатор и лидер экуменического движения в бывшем СССР, мыслитель, поэт, человек уникальной судьбы, – честно, с предельной самоотдачей прошел последовательный путь богемного художника – верующего – лидера школы – зэка, приговоренного бессрочно... «Призыв» – уникальное свидетельство, выросшее из оригинальных богословских размышлений, очерков, документов периода гонений, писем из заключения, прекрасной прозы путевых впечатлений автора. Книга отражает самый драматический момент истории XX века, время агонии великой империи. Жанр «Призыва» определяют как авангардистский коллаж, но без деструктивного пафоса (Вс. Некрасов), как постмодернистский роман, но без ерничанья (У. Ливи). Некоторые главы написаны таким сочным языком, что этот новый жанр можно определить как нерифмованный и неритмизованный стих. В книге есть то Неуловимое, что отличает настоящую поэзию. Сандр Рига при всех его эволюциях – художник par excellence. Книга предназначена для читателя, не ищущего готовых ответов.

Макет и пленки подготовлены SIA «3 DIMENSIJA»

© Сандр Рига, 2005

I. С Л О В О

СМИРИСь И ДеРЗАй I Мы, христиане-экумены, молимся всехристианской молитвой, мы исповедуем общехристианский символ веры, но мы допускаем большую свободу и терпимость в вопросе выбора верующими своих сакраментально-литургических обязанностей перед Богом, стараясь «служить друг другу каждый тем даром, какой получил, как добрые домостроители многоразличной благодати Божией» (1Петр 4, 10). Мы можем объединяться в общины, но мы раз и навсегда отказываемся от раскольнического обособления, признавая раздробленность Вселенской Церкви лишь как внешнюю необходимость при стремлении к внутреннему единству. Мы с уважением относимся к богослужению всех церквей и охотно, если есть возможность, участвуем в нем. Приходящие к нам христиане сами решают степень своей вовлеченности в религиозную жизнь экуменов. Жаждущим у нас доступно крещение и причащение. Мы не отлучаем уходящих от нас братьев и сестер, а молимся за них, чтобы все перемены в их судьбе пошли на пользу им, во славу Господа. Мы не создаем новую церковь, мы хотим быть миротворцами в «доброй, старой» Церкви Христовой, «которая есть Тело его, полнота Наполняющего все во всем» (еф 1, 23). А вот как созревали наши убеждения. «В главном единство, во второстепенном свобода и во всем любовь». Эти слова блаженного Августина еще раз напомнили нам, что сила проповедей не в их новизне или оригинальности, но в их злободневности. Как относятся христиане к единству, к свободе, к любви? «естественно, хорошо», – скажете вы. Но в жизни, увы, это бывает не всегда так. Нет слова, вмещающего в себе все эти стремления. Такого слова нет, но наименование движения, пытающегося взаимно связать подобные поиски, может заменить искомое понятие. Движение 7

это называется – экуменизм, то есть «Вселенная». В нем перед нами в наш спорящий век вырастает удивительный образ тайны единства в многообразии. С первых же шагов экумены отбрасывают идею собственной исключительности, помня, что «Бог нелицеприятен», а его «народ избранный» рассеян по всему свету. Попытаемся лучше понять, что для нас является тем фундаментом, без признания которого мы не можем согласиться с другими, называющими себя христианами, но, разумеется, и не анафемствовать. И мы скоро увидим, что это не форма креста на храме, не вопрос о субботе, не проблема «филиокве». Кредо не бывает многословным. Оно сосредоточено в одном – в Христе, воплощенном Сыне Божием и истинном Сыне Человеческом, взявшем на Себя грех мира, указывающем блудным сынам и дочерям путь возвращения к Небесному Отцу и желающем от нас воплощения его заповеди любви, в которой весь закон и пророки. Божие милосердие не знает границ, и Спаситель дарует нам жизнь вечную «за» одно уверование в Имя его. Распятый молится даже за палачей Своих, «ибо не знают, что делают...» Но как истинный христианин согласится даром принимать такое? Он, конечно, не рассуждает по законам купли-продажи, мол, если Ты мне, то и я Тебе. От такого понимания недалеко и до принципа «око за око». Наша благодарность – добровольная, сыновняя. В этом-то величие как шедшего на Голгофу, так и несущих за Ним свой крест. Они стараются не забывать, что «пока мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем» (1Kop 13, 9). Вспомним, как апостол Павел защищал «вольнодумство». «Это сказано мною как позволение, а не как повеление. Ибо желаю, чтобы все люди были, как я, но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе». И как скромно чуть дальше выражает надежду: «думаю, и я имею Духа Божия». «А если бы кто захотел спорить, то мы не имеем такого обычая, ни Церкви Божии», ибо «надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1Кор 7, 6–7; 11, 16, 19). Притом, заметьте, здесь не кроется лазейка для бездумного соглашательства или 8

циничной всеядности. Тут только отповедь словоблудам и обскурантам. Нельзя соглашаться с сектантством, безнравственностью, нераскаянностью. Но великая трагедия наша в том, что внедрение христианской идеи иногда было важнее, чем благо людей. В жертву приносилось все, «кроме Христа», кроме Того, Кто пожертвовал Собой ради других. Так (в лучшем случае, сами того не ведая) «правоверные» мракобесы предавали его во имя его. Сравним славное житие Франциска Ассизского и историю инквизиции. И не будем забывать, что они исповедовали один символ веры. И тем не менее, будем воспевать «святую кафолическую Церковь и общение святых». «Ибо что же? если некоторые и неверны были, неверность их уничтожит ли верность Божию?» (Рим 3, 3). А каков был Иона, которого, несмотря на непослушание, Бог пожалел? Потом Он простил грешному, но раскаявшемуся народу. И вместо того, чтобы обрадоваться ликующей толпе, Иона-пророк раздражен, так как считал, что по законам справедливости еще сорок дней и Ниневия будет разрушена. Ведь так говорить ему повелел сам Господь, и народ поверил словам этим. Иону раздражает «беспринципность» Божия, Иона выше всего ставит справедливость и суд. Но бывают случаи, когда справедливость «слишком» справедлива, когда она беспристрастно забывает о слабом человеке, упавшем в бушующее море жизни. Как? – вправе спросить читатель, – ведь он сам только что вырвался из чрева кита! Да, милые братья и сестры, очень и даже очень часто мы поступаем подобно нашему злополучному герою. Угроза нам приобретает вселенские размеры, а плач и вопль о помощи другого – совсем иное дело... Мы становимся невозмутимо объективными и неспособными поменяться местами со страдальцем, а ведь и мы чудом избежали судьбы Ионы. Завтра же сила, превышающая нашу, может послать нам подобное испытание. Будем ли мы и тогда требовать от людей и Бога одно лишь справедливое отношение к нашим грехам, слабостям, недомоганиям? 9

Пусть погибнет мир, лишь бы свершилась справедливость – твердит печально знаменитое изречение. Но не укорим ли мы в бесчувственности и бездушии философствующих так над омутом, в который, пусть и заслуженно, мы попали? Ведь если бы Бог был только справедливым и судил без всякой снисходительности и милости, мы давно уже заслужили бы смертную казнь (Пс 129, 3–4; 142, 2). Павел не говорит о том, что любовь справедлива, а говорит, что она милосердна, долготерпелива. Да, Ионе открылся Божий замысел, он узнал законы, их исполнение и возмездие. Но его холодный ум споткнулся на совсем «маленьком камешке». ему осталась недоступной «непоследовательность» сердечной мудрости. Но что простительно Ионе, недопустимо для нас, христиан, ибо в этом вся суть евангелия. В христианстве догмат, а тем паче обряд, никогда не может стать выше милосердия, ибо Любовь есть Бог, источник и главный догмат всей нашей догматики. «Милость превозносится над судом» (Иак 2, 13). Для христианина мириться с существующими нуждами мира – значит быть виновным в практической ереси! Необходимо всегда задаваться вопросом вопросов: что будет, если я выберу то или иное? Что изменится, если я усомнюсь в непогрешимости папы? Что случится, если я откажу в милосердии голодающему? Что богоугодней, пойти к жертвеннику или примириться с братом? «Исследуйте Писания, ибо вы думаете через них иметь жизнь вечную, а они свидетельствуют о Мне» (Ин 5, 39). Они свидетельствуют, что все точки зрения и догматическое своеобразие библейских писателей единодушно умолкают перед священным Крестом, «а во Христе не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера, действующая любовью» (Гал 5, 6), «чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что широта и долгота, глубина и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову» (еф 3, 18–19). Павел, как бы предвидя дни экуменизма, указывает на христианскую любовь как основу для прихода к общему знаменателю. «Умоляю вас поступать достойно звания, в которое вы призваны, со всяким смиренномудрием и кротостью и долготерпением, сни10

сходя друг ко другу любовью... доколе все придем в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова; дабы мы не были более младенцами, колеблющимися и увлекающимися всяким ветром учения, по лукавству человеков, по хитрому искусству обольщения, но истинною любовью все возращали в Того, Который есть глава Христос, из Которого все тело, составляемое и совокупляемое посредством всяких взаимоскрепляющих связей, при действии в свою меру каждого члена, получает приращение для созидания самого себя в любви» (еф 4, 1–2; 13–16). Порой ему кажется, что «о братолюбии нет нужды писать к вам, ибо вы сами научены Богом любить друг друга» (1Фес 4, 9). Дай, Бог, чтобы это было так! И это относится ко всем нам, дорогие католики, православные, протестанты, ибо «вы – боги и сыны Всевышнего – все вы» (Пс 81, 6). А «что есть истина»? Не только Пилат, но и наш век судорожно задается этим вопросом. И ищет ответа везде, только не в откровении, уповает на все, кроме Божией помощи. Но в прекраснодушном стремлении понять все, в исследовании природы и твари, в анализе и синтезе фактов и процессов, в диалектике и логике – нет полного удовлетворения жажды духа. Мы хотим пить, а получаем «аш-два-о». Тайна и смысл всего одним человеческим разумом непостижимы, и так ли, и то ли мы ищем? Философствовать – значит искать то, чего не терял, и не находить. «Быть или не быть» – вопрос не философский, а религиозный. И беда не в том, что головы людей не в порядке, а в том, что сердца их не в гармонии с бытием. Ибо жизнь и блаженство не там, где познание мира, а там, где спасение. «Во многой мудрости много печали» (еккл 1, 33). «Начало премудрости – страх Господень» (Притчи 1, 7). Химики шутят, что они не умирают, а перестают реагировать. Но попробуйте, скажите это матери, рыдающей над трупом сына. И опять на помощь спешит лишь одна – полная сострадания – Любовь, сестра наша и в горе, и в радости, так как она «никогда 11

не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1Кор 13, 8). У Иоанна Богослова «любовь и истина» всегда рядом, всегда взаимосвязаны. А вся доступная нам полнота любви дана в смирении и примирении с неисповедимыми и порой столь горькими для нас путями Господними. Недаром именно миротворцы названы «сынами Божиими», то есть теми, кто особо породнился с Ним, теми, кто рожден свыше (Мтф 5, 9 и 43–48). Истина есть Христос – великий примиритель, Царь миротворцев (2Кор 5, 17–20).

II Рассматривая вопрос единства Церкви, нельзя не упомянуть раннехристианского церковного деятеля и писателя, апостольского ученика Игнатия Богоносца. его сочинения, правда, не вошли в Канон Святого Писания, но это о нем, по сказанию, как образце Небесного Наследника, говорят строки ев. Матф. 18 гл., ст. 1–5. У Игнатия все подчинено единой Церкви. «Я делал свое дело как человек, предназначенный к единению», – пишет он в послании к филадельфийцам. Из семи сохранившихся до наших дней посланий почти во всех речь, главным образом, идет о благости единства и мира. Даже наказ по возможности подчиняться епископам, пресвитерам и дьяконам служит лишь тому, чтобы в то страшное время гонений выстоять и выдержать «всякое насилие князя века сего и, избежавши его, приблизиться к Богу» (К магнезийцам). Напоминая об обязанностях и высоком долге служителей Церкви, он никогда не забывает, что «хороши священники, но превосходнее Первосвященник <...> Которому одному вверены тайны Божии. Он есть дверь к Отцу...» (К филадельфийцам). Настаивая на единстве верующих и церковной дисциплине, которую он поэтически сравнивает с согласным хором, прославляющим Бога, Игнатий в то же время чужд всякой нетерпимости к 12

инакомыслящим, против любого сектантства. Совет избегать ересь и лжеучения не должен приводить к вражде с неверующими и заблудшими. «Но и о других людях молитесь непрестанно. Ибо есть им надежда покаяния, чтобы прийти к Богу. Дайте им научиться, по крайней мере, из дел ваших. Против гнева их будьте кротки, против их велеречия – смиренномудренны, их злословию противопоставляйте молитвы, их заблуждениям – твердость в вере. Против их грубости будьте тихи. Не будем подражать им – напротив, своею снисходительностью покажем себя братьями их, постараемся быть подражателями Господу. Пусть кто-нибудь более потерпит неправду, понесет убыток, подвергнется унижению, только бы не нашлось в вас какого-либо плевела диавольского, но все вы во всякой чистоте и целомудрии пребывали в Иисусе Христе телесно и духовно» (К ефесянам). Значение Игнатия как святого мученика и его вклад в первобытный экуменизм не забыты. После раскола 1054 года между Западной и Восточной Церквами и Реформации в XvI веке, выделившей протестантов в третье течение христианства, жажда единства не пропала. Но, как правило, при решении этой проблемы на первый план выступали тактические уловки и политические компромиссы. И если иногда и раздавались голоса мудрые, а не только расчетливые, то они терялись в анафемах пап, епископов, вождей, отстаивавших нетерпимые к другим взгляды… До XvIII века говорить об искреннем и чисто духовном стремлении отдельных церквей и деноминаций к миру во Христе без исторических натяжек и модернизации тезисов, внешне похожих на проповедь единого евангелия, трудно. Недаром все эти затеи так скоро и плачевно сходили со сцены истории, не улучшая, а подчас и ухудшая положение, умножая подозрительность, доходящую до ненависти и кровопролития. Отдельные элементы, характерные для полноценного экуменического движения (поиски унии или экуменизации мира, требования религиозной свободы или либерализации мира и миссионерская деятельность или евангелизация мира), впервые слились воедино в богослужениях 13

так называемых гернгутеров, в деяниях их вождя графа Цинцендорфа. В этих молитвенных собраниях находили убежище религиозные надежды и лютеран, и реформатов, и моравских братьев. Известные до сих пор унионистские стремления, навязываемые сверху официально, принудительно – пугали иногда своей формальностью и искусственностью. «Но любовь помилованного грешника к Спасителю одинаково распространена во всех вероисповеданиях и пред этой истинной солью Церкви должны отступить все различия в учении», – думал Цинцендорф. И в этом один из секретов успеха объединений гернгутеров. Не размах деятельности и не эхо их песен (весьма скромно по масштабам наших дней), но новый дух, рожденный тогда, символизирует тот век (обычно называемый веком Просвещения и безбожия). Цинцендорф доказал, что единство возможно не только в голове гениального мыслителя, но и наяву, в сердцах многих. Это был эпизод и вместе с тем принципиальный поворот в летописи христианства. Ведь когда корабли миссионеров и книгоноши Библейских обществ отправлялись в далекие края, не только туземцы стали понимать, что отсутствие согласия подрывало силу проповеди и свидетельства. Как же убеждать язычников и новообращенных в свете единства учения и дел новозаветной Церкви, если факты говорили о множестве «церквей», подчас даже воюющих между собой? Проблема единства стала проблемой истинности церкви. И вот для этих сугубо практических нужд на полях евангелизации Азии и Африки, в лоне Церкви европы и Америки со второй половины XIX века верующие устремились друг к другу для рукопожатия. Но не только прагматический дух руководил ими, как это раньше случалось с униатами. Голубиная простота и змеиная мудрость в экуменизме нашли свое слияние. Само слово «экуменический» можно неоднократно найти в греческом переводе Ветхого Завета, в Новом Завете и в христианской 14

литературе первых веков. «И проповедано будет сие евангелие Царствия по всей ойкумене, во свидетельство всем народам, и тогда придет конец», – пророчествовал Иисус (Мтф 24, 14). В Церкви экуменическими (вселенскими) соборами называли те, в которых участвовали представители из всех областей Римской Империи (таких, по убеждениям православных и протестантов, было семь: 2 Никейских (325, 787 гг.), ефесский (431) и Халкидонский (451), 3 Константинопольских (381, 553, 680 гг.). В новое время слово «экуменический» стали употреблять в случаях, когда дело касалось всех живущих на земле христиан. В этом смысле впервые в 1900 г. международную миссионерскую конференцию в Нью-йорке назвали экуменической. Христиане различных стран, различных церквей, протестантских и англиканских, вслед за гернгутерами, методистами и баптистом Кэри, основавшем знаменитое Миссионерское общество (1792 г.), почувствовали тягу к созданию центра, способного объединить усилия одиночек и отдельных товариществ. Лондонское Миссионерское общество (родившееся в 1795 г.) было первой такой попыткой интерконфессионального характера. В него входили конгрегационалисты, пресвитериане, методисты и епископалы. Этому примеру вскоре последовали и другие. Через полвека (1846 г.)в Лондоне начал работу Всемирный союз евангелистов, состоявший из представителей 52 церквей европы и Северной Америки. Это была первая международная межцерковная организация подобного рода. Наряду с повышением миссионерской активности ощущалось зло обособления церквей. Молитва, хлебопреломление, вероисповедание, труд в винограднике Божьем – все было раздельным. И вот дошло до робких попыток празднования общих вечерей Господних. Тем временем широко распространились разнообразные всемирные организации: Христианский союз молодых людей (YMCA, основанный в 1855 г. его выдающимся деятелем был знаменитый евангелист Муди), Союз воскресных школ (1889 г.), переименованный в 1922 г. в Совет религиозного воспитания, Христианский 15

союз девушек (1893 г.), «Христианское решение» (1894 г.). Каждый член этой организации обещал заботиться о больных, престарелых и опустившихся. Союз христианских студентов (1895 г.). В нем активно участвовал Муди, а основал Джон Мотт, с которым мы еще не раз встретимся в истории экуменизма, человек, исколесивший весь мир ради Христа, побывавший в России (1909 г.), с огромным успехом выступавший перед членами студенческих евангельских кружков, а также представителями православной церкви. Союз проповедовал «Иисуса Христа высшим авторитетом». По существу экуменической является и Армия Спасения (1878 г.) – современные духовные крестоносцы, не боящиеся никаких трудностей, не брезгающие протянуть руку помощи никому (1Тим 2, 4; Деян 10, 28). Ожила и близость между собратьями одной церкви в разных странах. С 1867 года созываются съезды англиканских епископов («Ламбертские конференции»), основана Всегерманская Лютеранская Конференция (1868 г.), после 1947 года переименованная во Всемирный Совет Лютеран; Союз Церквей Реформатов-пресвитериан (1877 г.), Экуменическая конференция методистов (1881 г.), Международный Совет Конгрегациональных церквей (1891 г.), Всемирный Союз Баптистов (1905 г.), Всемирное объединение протестантских церквей (1924 г.) и многие другие... Все эти тенденции повлияли на идею созвать всехристианскую международную миссионерскую конференцию. Она состоялась в 1910 году в Эдинбурге. В ней участвовали 1355 делегатов. Один из них впоследствии сказал: история христианства не знает такого форума, как Эдинбургский. Удивительным было многообразие его участников, еще более удивительным – их единство. Даже римско-католические богословы, тогда еще скептически относящиеся к экуменизму, признавали, что без этой конференции начавшиеся новые веяния и обновление христианской Церкви было бы невозможным, как и создание в будущем Всемирного Совета Церквей (ВСЦ). 16

Подготовил и блестяще провел эту встречу Мотт, еще в 1900 году бросивший клич: «евангелизация мира в этом поколении!» Избегались любые догматические и экклезиологические разногласия, могущие повредить духу братания, но в то же время напоминалось об ответственности Церкви перед миром. Результатом этой конференции было избрание Постоянного Комитета с Моттом во главе, просуществовавшего 11 лет, а в 1921 году превратившегося во Всемирный миссионерский совет, который, в свою очередь, в 1961 году полностью влился в ВСЦ (на ассамблее в Нью-Дели). Эдинбургская конференция замечательна не только сплочением миссионеров различных церквей в единую семью, но и тем, что на ней епископ епископальной церкви США Чарльз Брент выступил с призывом создавать единую «универсальную церковь». Эта идея продолжала развиваться в трех направлениях, опять соединившихся в деятельности ВСЦ.

III Итак, Эдинбург 1910 завершает первый большой этап экуменического движения. Одним из порожденных духом Эдинбурга течений было движение за мир. В связи с угрозой войны в Констанце (1914) собрался Всемирный Альянс для развития международной дружбы через церковь. Но по иронии судьбы в эти же дни началась первая мировая война. По инициативе квакеров Ходкина и Зигмунда-Шульце был срочно создан Союз единения, много сделавший для помощи военнопленным и беженцам. В этот союз входило девять европейских стран и США. После войны в Оуд Вассенаре (1919) глава Шведской Лютеранской Церкви Натан Седерблом предложил создать «экуменический совет для рассмотрения практических задач, стоящих перед 17

церковью». Такой совет был создан в виде небольшого комитета, занимавшегося проблемами церковных обязанностей в отношении человечества, а также вопросами социальных, моральных и международных взаимоотношений. В 1928 году состоялась большая конференция, обсуждавшая всеобщий мир и разоружение. Эта ветвь экуменизма явилась предтечей Христианской Мирной Конференции, плодотворно действующей и в наши дни. Другой ветвью экуменизма было так называемое «стокгольмское движение». В 1925 году в Стокгольме состоялась Всемирная конференция по вопросам жизни и деятельности Церкви, наметившая план действий до тех пор, пока церкви будут выяснять догматические разногласия. Руководителем этого «практического христианства» был известный уже нам Седерблом. Более 600 делегатов 93 церквей из 37 стран, включая представителей православных церквей, принялись за обсуждение и воплощение поставленных задач. В связи с 1600-летием первого Никейского собора стокгольмскую встречу назвали «Никеей этики». Следует отметить, что на этой конференции выявились две различные точки зрения: представители Германии считали, что обязанностью церкви является только проповедь евангелия и дела милосердия, американцы же доказывали, что необходимо также внедрить христианские принципы в экономическую и политическую сферы жизни. В конце концов в Воззвании конференции нашли отражение оба мнения. Вторая конференция по вопросам жизни и деятельности церкви состоялась в Оксфорде (1937). В ней приняли участие меньше делегатов (425), чем в Стокгольме, но зато богаче были представлены церкви (119) и страны (40). Главным действующим лицом конференции был Джозеф Олдхем. Собравшиеся осудили всякую войну и призвали церкви к развитию мирного сотрудничества между народами. Они рассмотрели всесторонне также общественные и экономические проблемы и христианское отношение к ним. В итоговой резолюции церкви объявили о своей «зависимости от Бога и Господа Иисуса 18

Христа» и предупреждали, что «Церковь должна быть Церковью». В то время это были очень смелые и нужные шаги, так как мировое мракобесие во главе с фашизмом готовилось к наступлению. еще до Оксфорда в Германии раздавались голоса, что намечаемая конференция, мол, не способна дать положительных результатов. Ведь в ней «восторжествует либерально-демократическое мировоззрение, борющееся за свои «свободы», принесшие народам только горе и гибель, не способное и впредь оценить серьезные намерения тоталитарных государств», – писал идеолог национал-социализма Альфред Розенберг. Нацисты не разрешили церквам Германии участвовать в конференции. Пастор Мартин Нимеллер и другие немецкие делегаты были брошены в тюрьму. Ведь до этого, в 1934 году, экуменическое движение выступило в поддержку антинацистской Конфессиональной церкви Германии, противницы так называемых «немецких христиан» (сотрудничавших с властями). После того, как была выслушана речь специально присланного правительством делегата от рейха – епископа Мюллера, конференция приняла резолюцию, решительно выступая против авторитарного управления церковью, против использования методов давления, принуждения и насилия над совестью. Было также направлено послание с выражением сочувствия и солидарности истинной церкви Германии. Богословскими загадками занималось третье ответвление экуменизма, «лозаннское движение» или «Вера и устройство». В 1910 году по инициативе Брента была создана комиссия для подготовки Всемирной конференции по вопросам веры и церковного устройства. Эта конференция состоялась лишь в 1927 году (Лозанна). Участие в ней приняло 394 делегата из 108 церквей. Были достигнуты два важных соглашения: по вопросам веры – считать Апостольский и Никейский символы выражением убеждений всех христианских церквей, и по вопросам устройства церкви – каждая из трех систем управления (епископальная, пресвитерианская, конгрегационалистская) имеет свои преимущества 19

и поэтому все они должны иметь свое место в будущей Объединенной Церкви. Конференция (наподобие Эдинбургской и Стокгольмской) не прекратила свою работу после того, как разъехались делегаты. Был избран Постоянный комитет из 100 членов во главе с Брентом. Он подготовил вторую конференцию (Эдинбург, 1937). После ухода Брента в вечность (1929), его место занял Архиепископ йоркский Вильям Темпл, впоследствии ставший Архиепископом Кентерберийским. В Эдинбургском совещании участвовало 414 делегатов от 122 церквей в 43 странах. Среди участников была и делегация молодежи (43 человека). Представители Германии не получили разрешения от гитлеровского правительства на участие в этой конференции. По вопросам веры оказалось больше согласия, чем по вопросам церковного устройства. Об апостольской преемственности и спасительном значении таинств мнения разошлись. Все выражали горячее желание, чтобы дни разъединения церквей были, по милости Божьей, сокращены и достигнута, силою Духа Святого, полнота единства. Параллельная работа «миротворцев», «практиков» и «теоретиков» расширялась и сближалась. Стала явной необходимость более тесных совместных действий. Крупный шаг в этом направлении был сделан в 1933 году, когда Темпл пригласил к себе в йорк десять человек, представителей Всемирного Миссионерского Совета, Движения по вопросам веры и устройства Церкви, Альянса для развития международной дружбы через церкви и Христианских ассоциаций молодежи. Эта группа названа консультативным Комитетом и должна собираться в дальнейшем по мере необходимости. Она стала зародышем ВСЦ. В 1937 году Комитет созвал в Лондоне расширенное совещание для обсуждения будущего всего экуменического движения и подготовки резолюции о слиянии главных, существовавших пока отдельно, групп экуменистов. Эдинбургская («Вера и устройство») и Оксфордская («Жизнь и деятельность») конференции (обе – 1937 г.) приняли предложенную им на рассмотрение резолюцию и выделили каждая по семь 20

человек для выработки основ будущего Всемирного Совета Церквей. Эти четырнадцать образовали Учредительный Комитет и, кооптировав в свой состав значительное количество выдающихся деятелей мирового экуменизма, собрались в количестве 75 человек в Утрехте (1938), где под руководством Темпла, Мотта и Виллема Виссерт-Хуфта разработали проект устава ВСЦ, который потом разослали всем церквам. Была установлена дата первой Всемирной Ассамблеи Церквей – август 1941... Война и на сей раз перечеркнула планы миротворцев. Но, как и в годы первой мировой войны, они не сидели сложа руки. Издавалась массовым тиражом Библия, организовывалась помощь беженцам, выделялись фонды для спасения граждан «неарийского происхождения». Несмотря на препятствия Генеральный секретарь Временного Комитета Виссерт-Хуфт продолжал координацию действий различных церквей. Но лишь по окончании войны, в 1948 году в Амстердаме мечта о создании ВСЦ сбылась. 351 официальный делегат (147 церквей из 44 стран) и более 1000 гостей присутствовали при рождении ВСЦ и утверждении его устава. «Разделение мира и Божий план спасения» – вот лейтмотив тех дней. На Ассамблее было сказано: «В первую очередь мы нуждаемся не в новой организации, а в возрождении современной церкви». В заключение избраны Президиум и Центральный комитет ВСЦ. Почетным президентом стал пионер экуменизма доктор Мотт. Генеральным секретарем – Виссерт-Хуфт. Были, конечно, и свои разногласия (например, между американцем Джоном Даллесом и чехом Иозефом Громадкой по социальным вопросам), но участие таких людей, как Мартин Нимеллер, выдающихся богословов современности Рейнгольда Нибура и Карла Барта, ясно указывает на непреходящую ценность этой Ассамблеи. Членами Совета могли стать все церкви, пославшие в его адрес письмо с заявлением, что они признают «Господа Иисуса Христа Богом и Спасителем». Третья эпоха Всемирного единения христиан продолжается до наших дней. 21

«Мы намереваемся быть вместе», – говорилось в послании Амстердамской Ассамблеи. На второй Ассамблее провозглашалось: «Быть вместе недостаточно. Мы должны идти вперед!» И ВСЦ определил себя как место, где церкви стремятся сообща стать голосом тех, кто не имеет права голоса, и домом, где каждый человек найдет себе приют. Эта Ассамблея состоялась в Эванстоне (1954) под девизом «Иисус Христос – единственная надежда мира» (1298 гостей, из них 507 делегатов 179 церквей из 54 стран). Для рассмотрения молодежных проблем – специальная делегация (96 человек). На III Ассамблее (Нью-Дели, 1961) было 577 делегатов от 181 церкви. Это собрание, проходившее под лозунгом «Иисус Христос – свет мира», особенно знаменательно значительным увеличением членского состава ВСЦ. В него вступили 23 новые церкви, в том числе четыре большие православные (среди них и Русская). Сильная струя старинных традиций восточного христианства обещала новые стимулы для жизни и мышления Совета. Почетным Президентом ВСЦ был избран ветеран экуменизма – Олдхем. ежегодно проходят заседания ЦК ВСЦ, в права и функции которого, между прочим, входит и рассмотрение заявлений новых кандидатов в члены Совета. В 1962 году на расширенном заседании ЦК в Париже были приняты в состав ВСЦ Армянская церковь, Грузинская православная церковь, евангельско-лютеранские церкви Латвии и Эстонии, а также еХБ СССР

Iv И наконец, Упсала 1968, Iv Генеральная Ассамблея, собравшая свыше 800 представителей от 242 церквей-участниц. Примечательным и показательным было присутствие многочисленных наблюдателей от Римско-Католической Церкви, из коих двое выступили в качестве уполномоченных ораторов. В ад22

рес Ассамблеи папа Павел vI направил очень доброжелательное Послание, первое прямое обращение папы Римского к съезду ВСЦ. (В 1969 году, посещая Богословский Центр Совета, Павел vI заявил, что хотя католики, видимо, не так скоро смогут вступить в ВСЦ, все же – «это великолепное объединение христиан, детей Божиих, разбросанных по всему миру», и что он считает свой приезд сюда «явным знаком христианского братства, которое уже сейчас существует между всеми крещеными и, следовательно, между церквами-членами Всемирного Совета и Католической Церковью».) В одном из упсальских документов говорится: христиане, которые знают из своего Св. Писания, что все люди созданы Богом по его образу и подобию, и что Христос умер за всех, должны быть в первых рядах борьбы за преодоление провинциально узкого понимания солидарности на пути к всемирному ответственному обществу, где правда существует для всех. Создание ответственного общества – вот цель ВСЦ, вот мечта всех честных людей! Организационная структура ВСЦ постоянно меняется, отбрасывая устарелое и следуя усовершенствованным методам работы, стремясь подражать вечному обновлению Божьему, пытаясь «объединить тех, кто придерживается различных взглядов, не отрицая особого пророческого вклада со стороны любого из них». Ведь «совет как таковой не может становиться гласом одной школы или вероисповедания, не перестав быть тем, что он есть». И недаром главной темой упсальской Ассамблеи были слова: «Се, творю все новое». ВСЦ не присваивает себе права «сверхцеркви», по уставу он – «содружество церквей», а не «слияние». «Целью Совета является служить церквам так, чтобы Церковь Иисуса Христа могла явиться в истинном единстве; истинное единство значит коллективное воплощение призвания; а призвание заключается в службе, терпении и общении» (Мтф 20, 28; Ин 13, 14). Как видим, ВСЦ регулярно занят изучением и активной деятельностью, поддержкой христианского свидетельства и христианской взаимопомощи. 23

Наряду с ВСЦ существует еще несколько больших и множество менее крупных экуменических обществ, издаются книги, журналы, листки, пропагандирующие всеобщую любовь и в доказательство ее создаются международные трудовые коммуны молодежи в отсталых странах, собираются добровольные пожертвования для голодных, бездомных и всех обездоленных. Верующие других религий организуются в союзы (буддисты, мусульмане) и ищут межрелигиозные контакты (христиане – иудаисты и др.). В последние годы в мире особенно возрастает роль молодых, дерзко переоценивающих многие ценности, мыслящих широко, глобально, отметающих всякую косность и религиозный эгоизм. Невозможно даже бегло рассказать об успехах, поражениях, болезнях столь огромного организма, каким является экуменизм. Но и так ясно, что наш долг – осуществлять эту идею, противостоять Вавилону, хотя результат сего труда, возможно, мы увидим лишь в Новом Иерусалиме... Да исполнится молитва Иисуса (Ин 17, 21). «Ладно, все это красиво в теории. Но что можем мы, простые «миряне»? Какие меры нам принимать?» «Прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков» (1Тим 2, 1). Истинный христианин, преклонив колена, откладывает в сторону бесконечное ожидание чьей-то посторонней инициативы и помощи, ибо понял, что единство начинается не с решений, подписанных пусть даже самыми ответственными лицами, а с доброй воли одного кающегося грешника, с одной взятой на плечи пропавшей овцы, со взноса одной потерянной и найденной драхмы!.. Неужели мы не поделим между собой оставленные нам в наследство землю, небо, жизнь, так прекрасно сознавая, что «всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать... Ибо все из Него, Им и к Нему» (Рим 11, 32–36), понимая, что дары, служения и действия могут быть различны, а Дух, Господь и Бог «один и тот же» (1Kop 12, 4–7)? Зачем мудрить, прикидываясь простаками, если ясно и неоднократно сказано, что «Бога никто никогда не видел: если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь его совершенна есть в нас» (1Ин 4, 12; Ос 6, 6). 24

Но совершен Он один и посему, набравшись терпения, «имейте усердную любовь друг к другу, потому что любовь покрывает множество грехов» (1Петр 4, 8; Притч 10, 12). Доколе мы будем противиться воле Божией, «зная время, что наступил уже час пробудиться нам от сна» (Рим 13, 11). «Большим недостатком Всемирного Совета Церквей является его довольно узкая база, вследствие отсутствия экуменического сознания в массах верующих. Дело в том, что энтузиастами экуменизма являются, главным образом, архиепископы, богословы и другие руководители церквей и церковных организаций, а поместные церкви и широкие слои рядовых христиан затронуты пока еще в очень незначительной степени идеей единой вселенской церкви и идеалами экуменического движения», – увещевал еще в 1959 году наш «Братский вестник». ему вторит рупор самой большой нашей церкви – «Журнал Московской Патриархии»: «Наш долг и наша задача в том, чтобы выполнять вместе, сообща, все то, что совесть не подсказывает нам совершать отдельно и врозь. При этом необходимо внедрять в сознание наших верующих экуменическое сознание все глубже и шире, добиваясь экуменической просвещенности в массах христиан. Мы не можем не заботиться о том, чтобы экуменизм не рассматривался как дело главным образом специалистов или церковных верхов, чтобы было хорошо и прочно усвоено, что это общая задача всех христиан, что в это дело свой вклад могут и должны внести все и, в особенности, новые поколения, готовящиеся принять от нас смену. И еще соображение: главное – нельзя будет в будущем предаваться унынию ни при каких могущих возникать препятствиях, которые неизбежны в минуты кризисов. Ибо некоторые новые затруднения легко могут только послужить промыслительной возможностью некоторых структур и ориентаций, лишенных абсолютного принципиального значения» (5. 69). Пример Мотта и Олдхема – тоже простых «мирян», должен вдохновить нашу христианскую молодежь. Кто-то однажды сказал, что в экуменическом движении многое кажется невозможным до тех пор, пока оно не будет сделано. 25

Будем такими же оптимистами! Будем искать контакты и налаживать диалог с людьми всех вероисповеданий не в целях «доказать ошибочность» их воззрений, а в целях взаимной любви! У каждого из нас есть свой дом. Но мы можем ходить в гости и должны быть странноприимными. Не является ли все это долгом каждого христианина? Да, является. Мы не открываем Америки. Но и не пашем распаханное поле. Возражения против специального экуменического движения были бы уместными лишь в том случае, если бы дела в этом вопросе обстояли благополучно. Мы же видим церковь расколотую, и нас не оправдывают никакие рассуждения о «видимой» и «невидимой» Церкви. если истинная Церковь не видима, то нам, не способным собственными усилиями войти в нее, нет другого выхода, как только побрататься друг с другом, оставляя права приема в нее Господу. А если возможна и видимая Церковь, то она должна быть организационно единой и никто не смеет верующего и считающего себя христианином человека выталкивать за двери этого храма. Да, в Библии множество слов о разделениях, распрях, ересях. Да, в Библии множество слов о суде, наказании, плаче и скрежете зубов. Но не меньше там говорится о единстве, долготерпении, снисходительности, прощении... Сравните, например: Иак 3, 13–18 или Гал 5, 19–23. Можно ли тратить драгоценное Христово время, механически подсчитывая, формально сопоставляя все «за» и «против»? У какой точки зрения больше любви: выискивающей угрозы наказания или подчеркивающей надежду помилования? Требующей не общаться с грешниками и мытарями или допускающей видеть в них своих собратьев по роду человеческому, осиротевших без Бога и нуждающихся в благой вести и милосердии? Лучше худой мир, чем добрая война. Но не спячка, тление, закисание. В этом смысле «не мир пришел Я принести, но меч» (Мтф 10, 34). Бог во Христе примирил и земное и небесное, а мы, подчас, вместо Него и так скупо распределяем места в Церкви его. Не таким был апостол Павел. «Для немощных я был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я 26

сделался всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых». (1Кор 9, 22). Смотрите на каждого встречного как на образ Божий, как на живую икону! «Почитайте один другого высшим себя» (Фил 2, 3). Человек, пытающийся унизить другого, в первую очередь теряет собственное достоинство. Деноминация, не уважающая чужой опыт, обкрадывает себя. Торжествовать победу за счет недостойных и слабых – мечта, мягко выражаясь, не совсем христианская. «Прости им грех их. А если, нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал», – молится Моисей (Исх 32, 32). «Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих», – утверждает Павел (Рим 9, 3). «Как можно быть счастливым, если где-нибудь еще страдает другое существо?» – вопрошает Достоевский. Но горечь не должна нас и обезоруживать или парализовывать. Жизнь, увы, печальна, непонятна и ее веселье, как правило, пир во время чумы. Но не убивайтесь при виде противоречий и неустроенности, голода и войны, поруганной любви и разбитых грез, стихийных бедствий и смерти ребенка... Оставьте это на совести Всеблагого, Всеведущего, Всемогущего и Всесправедливого Вседержителя, а сами делайте, что можете, заботьтесь о ближнем и дальнем, а в духе ликуйте и радуйтесь, не стремясь объять необъятное, кротко, честно и просто доверившись воле своего Творца. А не отвергнуть ли нам его? Только уповающим на Божью милость и суд, на котором Он утрет всякую слезу, доступны веселье в Господе и смысл страданий, серьезная добродетель и трагический подвиг любви. Такие не препираются с Богом, требуя справедливости наперед, а стараются следовать заповеди: Христос терпел и нам велел. Такие постигают боль и радость поцелуя и слов: «Радуйся, равви!» (Мтф 26, 49). Отче наш, неужели мы забыли Тебя?.. Помилуй, Господи, спаси Экумену! 1969

27

ИщУщИМ СЛАВЫ О славе мы размышляем не меньше, чем о смерти. И даже наше смиренномудрие и подчеркнутая скромность есть желание славы. А подчас человек готов потерять все ради нее, не только богатство, семью, положение, друга, святость, но и саму жизнь. Но что есть слава? Почему мы ее так часто и так возмущенно осуждаем, а исподтишка так ревностно ищем? Грех и проклятие она или блаженство и спасение? Не то и не другое. Как человек, являясь вместилищем зла, в борьбе с ним не должен одевать себе петлю на шею или быть расстрелянным, а изгнать беса, сидящего в нем, и омыться добром, так и искателю славы необходимо понять, что сама по себе она – один лишь звук, и лишь путь к цели, а также средства прославления имеют значение. Не всякая жажда славы есть тщеславие. Ищущий славы ищет самоутверждения. Но только осознав нищету своего духа по сравнению с евангельскими заповедями, мы постигаем всю смехотворность нашей гордыни... Слава мудрого и смиренного есть слава нерукотворная, и лишь такая похвала должна тешить наше сердце. Ибо, если мы хвалимся Богом в себе, а не торчим самодовольным прыщом на теле человечества, лишь тогда это не похвала глупости. Глупости и превозносящегося, и рукоплещущего. Не славу как таковую мы должны избегать. Наоборот, нам нужно ее добиваться. Этим мы служим Отцу, Который через послушных детей Своих призывает всех образумиться, Который воздаст каждому по делам его, «тем, которые постоянством в добром деле ищут славы, чести и бессмертия, жизнь вечную. А тем, которые упорствуют и не покоряются истине, но предаются неправде, ярость и гнев» (Рим 2, 6–8). Славе ради славы, отщепенческому утверждению мы предпочитаем блаженство очищения и сораспятия со Христом, чью славу воспевают не только люди и не только на земле, но и ангелы на небесах. Но пока мы еще здесь и, мечтая о небесном, должны видеть и земное. И смотреть проницательно, дабы наши труды не превратились в прах, а наши достижения не изъела ржавчина. 28

А рядом уже дьявол искушает брата восстать против брата, возненавидеть доблесть, добытую не угождением себе и толпе, а следованием правде и любви. Иоанн Златоуст говорил: «Кто сотворит чудеса, сохранит девство, соблюдет пост, будет класть земные поклоны и сравнится с ангелами в добродетели, но имеет зависть, тот всех несчастнее, беззаконнее и прелюбодея, и блудника, и раскопателя гробов». Отчего мы осуждаем других? Ведь «любовь не завидует» (1Кор 13, 4). А оттого, что не стараемся познать самих себя. Кто занят глубоким рассмотрением себя, кто видит себя оскверненным бесчисленными грехами, кто познает себя достойным вечной муки и уже оплакивает как присужденного к ней, тот мало видит или вовсе не видит недостатков в ближнем, извиняет те, которые заметил, охотно, от всего сердца прощает обиды и оскорбления. Но не все еще это понимают, и посему за заслугой плетется зависть. Она есть невольная дань уважения, которую ничтожество платит достоинству. Она коварней и непримиримей ненависти, так как распаляемые ею и от благодеяний не делаются лучше. еще больше развращаются они при милостях, потому что сознают себя имевшими нужду в благосклонности. Завистливому не следует назначать наказание. В прочих преступлениях какая-нибудь, хоть мнимая, сласть есть, а тут один грех и мучение. Итак, «скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое... Напротив, слава и честь и мир всякому, делающему доброе...» (Рим 2, 9 – 10). 1970

ВСЯ ВЛАСТь ХРИСТУ! В последнее время повсюду говорят о новой «духовной мировой революции». «Хиппи во Христе», «Огонь для Иисуса», «Бог возвращается», – такие и подобные заголовки заняли важное место на страницах мировой печати. Радио, кино, телевидение, эстрады и сцены театров предоставлены проповедникам и критикам 29

самых неожиданных духовных движений. Сверхуспех имеет рокопера «Суперзвезда Иисус Христос», начавшая свое победное шествие кроме Америки и на других континентах. Пророки и апостолы ныне в моде. И трудно подчас отличить плевелы от пшеницы. Великие церкви и небольшие конфессии по-разному выражают свое отношение к этому «чуду XX века». Постигая глубинный процесс истории, часто лишь в незаметном штрихе, в тенденции эпохи, выраженной одаренными и призванными Богом людьми, мы видим, что Святой Дух действует в сердцах людей очень многообразно, но, тем не менее, обязывая чувствовать взаимосвязь всех членов всеобъемлющего Тела Христова. Человек может не знать Бога, нарушать его заповеди или считать себя «избранником», а других «погибшими грешниками», но тем не менее он экуменически объединен не только с остальными людьми, но и со всей тварью. Недалекий эгоизм и толкование Библии в собственных интересах в наши дни, слава Богу, превращается в недобрую традицию минувших веков. Как совесть, так и веление времени – являются гласом Божиим. И оба эти голоса свидетельствуют нам, что впервые в истории – ни монашеский скит, ни секта, ни деление на «чистых»и «нечистых» не спасает от нашей всеобщей беды-непримиренности. Господи, помоги сотворить в сердцах землян вместо озлобления – заботливую радость от сознания единства мироздания, которое даже самой лютой ненавистью можно лишь омрачить, но не избежать. Спрятаться от него мы способны лишь в воображении. Так превратим же наше вынужденное единство в любвеобильное общение святых! И пусть наша колыбель, наш дом, наша община – земля станет суммой не только наших интересов, но и суммой наших добровольных пожертвований. Так мыслят христиане-экумены, так думают все люди доброй воли. Д-р Виссерт-Хуфт (крупнейший экуменический деятель современности), подразумевая те ненужные наслоения, которые накопились за 2000 лет существования христианства и их вес в жизни церкви, задает страшный, но справедливый вопрос: «Можно ли быть настоящими слугами человечества, оставаясь христианами?» 30

Этот же вопрос задает и молодежь. Она не столько отвергает исторически сложившуюся официальную церковь, сколько наряду с ней ищет скрытые до поры в евангелии религиозно-этические ценности, обнаруженные именно теперь и требующие соответствующего, своеобразного воплощения. Она не прячет добро в стенах храмов и не ограничивает свою семью ближайшими родственниками, а идет в мир, чтобы сеять там добрую весть о нашем спасении. Она особенно подчеркивает слова Учителя: «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был через Него. Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя единородного Сына Божия. Суд же состоит в том, что свет пришел в мир, но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы» (Ин 3, 16–19). Горячие молитвы, упование на водительство Духа Святого и как результат – массовые крещения, возникновение коммун и самые решительные обновленческие эксперименты во всех церквях указывают на большую любовь, сохранившуюся в груди «бездушных», «отчужденных», «прагматичных» современников и великое желание не только быть любимым, но и проявлять милосердие к другим. Битники и хиппи, «лишние» и «потерянные» и т. д. – омываются сегодня в пречистой Крови Христовой. Мы приветствуем своих новорожденных братьев и сестер на целом свете. Победим дьявольский экуменизм (глобальное объединение в ядерной угрозе) – экуменизмом Божиим, полным любви и благодати. 1971

31

ТеРНОВЫй ВеНеЦ Как бы он ни старался, человеку невозможно полностью понять человека, ибо он сам человек. Потому высшая мудрость не в том, чтобы во что бы то ни стало добиваться единоверия, единомыслия, единогласия, а в примирении. Почувствовать себя посвященным в великую мистерию Бытия и призванным осуществлять волю Божию, которая есть непобедимая мистическая любовь, большое счастье и источник небывалой в твоей жизни силы! Лишь теперь ты абсолютно свободен и действуешь как власть имеющий, а не как книжники, ибо ты избранник Неба, избранник не для себя, а для людей, родивших тебя, кормящих тебя, нуждающихся в тебе, не понимающих тебя, побивающих тебя камнями... Но ты упорствуй в поисках истины и пребывай в правде, несмотря ни на что, торопясь делать добро ради добра, не уповая на благодарность и верность людскую. Вот библейский подход, требующий не только возвышенного энтузиазма, но и проницательности без иллюзий. Общественно-организационные успехи – не гарантия Божьего благоволения (фашизм), и не все кажущиеся поражения (Колбе) являются таковыми. Путь к совершенству чем дальше, тем труднее, но чем ближе мы будем к заветной цели, тем незаметней станут наши притязания к Богу и претензии к людям. Возможность лишь прикосновения, а не слияния индивидуумов; невольное самооправдание, самолюбие и автоматическое обвинение других или судьбы; присутствие иррационального, несоответствие логического и фактического; непрерывно изменяющаяся жизнь; постоянная борьба за существование богоугодное или напротив; поиск гармонии между потребностями плоти и духа; распространенная социальная беспечность и безответственность, если дело не касается собственных или групповых интересов; большая зависимость от политических возможностей в стране, где живешь; инертность и консервативность основной массы 32

людей и одновременное восхищение великим и подчинение герою, этим как бы приобщаясь к вершителям судеб мира; мучительность продолжительной неуверенности, неясности и жажда решения и определенности; боязнь самостоятельности, несмотря на эгоцентричность; неизмеримая динамика и полифоничность даже самой примитивной души... и множество других причин порождают разнообразие членов любого общества (церкви, партии) и субъективность толкования планов спасения (Царства Небесного, коммуны), а также столь частую обреченность самых продуманных, стройных, «правильных» гипотез и теорий. Быть по-змеиному мудрым – значит всегда помнить, что даже добрейшие люди бывают завистливы, суетны, противоречивы, лицемерны, неблагодарны или просто слабы, и посему – не перехитрять их самих, а обезоруживать зло в них. Быть простым, как голуби, значит никогда не забывать, что доверие и авторитет завоевываются годами, а теряются вмиг... Снисходительность, а не потакание слабостям других; заразительность собственного примера; многообразная одаренность вдохновителя; импровизационность, а не упрямый ригоризм – вот необходимые качества вождя. Он, к собственному сожалению, не может бесконечно советоваться, оправдываться, жаловаться. С кем? Перед кем? На кого, если он сам ведет? Человеческие страсти – его личное (семейное) дело, люди же ищут всегда уверенного, всесильного, неустающего отца и пастыря, а не философствующего, вопрошающего, блуждающего собрата. Тут не превозношение, не бездушность, не культ таинственных гениев, а трагедия и парадокс человеческой сущности. Надо властвовать над людьми не для собственного удовольствия, а ради их спасения, принуждая, но не насилуя. И главное – не насиловать волю Божию. За все благодарить, не судить другого, прощать врагам, всегда радоваться и ни при какой неудаче, предательстве, горе и поругании не озлобляться. Не становиться ослепленным надменностью, мстительностью, властолюбием, поводырем слепых. 33

И не сетовать на падение нравов или развращенный век, ибо человек хотел и хочет любить и быть любимым. Но не получается, и он в своей бездарности так же несчастен, как ты в своей одаренности. И будет так, наверное, до конца света... Вот тайна истинной, а не волчьей или лисьей властности. Для себя быть Лойолой, для других – Франциском.. Последний, притворившись как бы не заметившим, что брат все видит, грешил, дабы тот, глядя на него, оправдывался. А Христос безгрешный принял кару, заслуженную нами! Будем и мы святыми, но не святошами. А это есть чистота в помыслах, словах и делах (не исключая, конечно, реализма). Это есть сверхъестественное самообладание и постоянная готовность предстать с ответом перед Богом и людьми. Ты – посланник Божий на этой земле, за каждой твоей мыслью, словом и шагом со всех сторон следят зоркие глаза. Будь сосредоточен на арене жизни. Человек ищет у нас утешение, помощь, освобождение. От него требуется ненасилие, терпимость и участие в нашем общении. Углубив отчаяние гибели и бессмысленности эгоистического, потребительского, дешевого, безбожного существования, всеми силами и средствами (словом, звуком, линией, действием и т. д.) призывать несчастных грешников к свету и новой, глубокой, мудрой, любвеобильной жизни-подвигу. Напоминать, что в человеке, помимо жажды наслаждений, таится чувство долга, совесть, искра Божия; объяснять ему возможности и права человека... 1972

ТАйНА БОЖИЯ Сущность религии – взаимоотношения Бога и человека – это таинство, о котором «мы понимаем только то, что мы его не понимаем» (Августин). Бога нельзя представить, но можно переживать. Поэтому он не может стать предметом теоретического познания, так как вообще 34

не может быть предметом в собственном смысле этого слова, ибо приравниваемый к другим предметам, то есть конечным вещам, Он перестал бы быть Абсолютом. единственный способ постижения Бога – внутреннее переживание, которое одно достоверно. Так как нет переживающего без переживаемого, как нет и переживаемого без переживающего, то, когда мы находимся в сфере умозрительного, неизбежно возникает волнующий вопрос о существовании внешнего мира, притом ставится он таким образом, что не допускает ответа. если мы допытываемся, каким является этот мир независимо от его предметного бытия для субъекта, не как явление для другого, а сам по себе, то узнаем, что он недоступен нам, ибо с первым прикосновением к нему мы делаем его предметом, а тем самым явлением для нас. Бытие, которое существует для самого себя, и в котором совпадает бытие и сознание, мы знаем лишь в себе. Анализ наличного бытия всегда есть анализ сознания. Это не значит, что всякое бытие есть сознание, но лишь то, что для нас существует только то, что вступает в сознание. Практика (непосредственный опыт, цельная действительность) не противопоставляет субъект объекту, «я» – «не я», познающего познаваемому. Она включает, вовлекает меня самого, мое существование, переходит границы созерцательности, стирает рубежи между «вне меня» и «во мне». Итак, если вкладывать в слово «бытие» что-либо сопоставимое с объектом, все становится необъяснимым. Тем более это относится к Богу, Который, как Абсолютное бытие в себе, вообще может быть только субъектом и никогда объектом. если я переживаю Бога, то постигаюсь, охватываюсь Им. Не я, а Он действует, беря меня в Свою жизнь. К Нему я отношусь как к «Тебе», а не как к «нечто». Присутствие Бога в нашей жизни не как объекта, а второго лица, создает тот внутренний диалог, который и является истинной верой и молитвой. Эта интерсубъективность распространяется также на отношения между людьми, живыми существами, на все отношения вообще. «Брат Волк», «Друг Огонь», «Сестрица Смерть» – по-детски обращается к каждому Франциск. Принятие другого как «ты», то 35

есть другого «я», противополагается понятию «он» как низводящего другого до уровня вещи. Интимное общение с людьми и тварью, приобщение всех к Абсолютному «Ты» основывается на живой вере, взаимной любви, не нуждаясь в логических аргументах и рациональном обосновании. Сердечность не ссорится с наукой или философией, им не о чем спорить, у каждой свои заботы. Интерсубъективизм лишь указывает на достоверность личного религиозного опыта и на то, что в духовных вопросах существенное значение для взаимопонимания имеет не абстрактно-интеллектуальный, а практически-этический подход. Когда человек на «Ты» с Отцом, для него все становится родным и он не только исследует, наблюдает все, – он сочувствует всему, пытается уладить все. «Бога никто никогда не видел: если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает». 1972

БОЖИй ПЛАН СПАСеНИЯ В начале сотворил Бог небо и землю. И остальное. И человека по образу Своему. И увидел Бог все, что сделал, и вот, хорошо весьма. Первые люди были непосредственно связаны с Творцом. Царила полная откровенность. Они не чувствовали собственной обособленности, не имели представления об отчужденности. Они друг друга, природу и все остальное считали частицами единого «себя». И им не от кого было таиться и уединяться. Вкусив запретный плод, люди порвали пуповину младенческого, невинного, беззаботного счастья, нарушили завет с Богом и лишились благодати. Они сами противопоставили себя «объектами» по отношению к своему Создателю. И сразу появилась психология единоличника, страсть урвать и припрятать что-нибудь только себе, свою вину свалить на другого и так далее. Это была ошибка, но так как она делалась вполне осознанно, то это была неправда. А всякая неправда есть грех. 36

После грехопадения, после Вавилонской башни, разбрелись народы по свету и лишились прямой связи с Сердцеведцем. Бог стал близок в Своей милости и далек в Своей святости. Последовавшие за возгордившимися ангелами все дальше удалялись от Творящего добро. Тот не оставил блудных детей Своих без попечения, но давал им полную свободу. Ибо Он есть любовь и хочет любви. Но только добровольная любовь является истинной. Утопая в грехах, заменяя правдивое служение лжеслужением, внешним и полуслужением, люди продолжают искать все же потерянный рай. Возникает Закон – очередная помощь Божия, вразумляющая одновременно, что упование лишь на познание добра и зла, на одну справедливость по букве не принесет мира ни отдельной душе, ни всему человечеству. Народ избранный, Израиль, имел преимущество – заповеди и обетование Мессии, но и он не устоял и постоянно впадал в идолопоклонство и фарисейство. Он погряз в противоположность своих намерений – в беззаконие и отчаяние. Даже Бога, недоступного для нас как объект, он превратил в предмет, искусственную конструкцию собственной фантазии. (Это не относится, конечно, к символике, «видимому образу невидимого», без которой мы, еще связанные плотью, обойтись не в силах.) Все остальное человечество, язычники, уверовали в различных богов, создали множество мифов, и только совесть – голос Бога в человеке, часто напоминала им о том же, что и иудеям: «Я милости хочу, а не жертвы, и боговедения более, нежели всесожжений». Но ни те, ни другие так и не вняли призыву Желаемого всеми народами, и ко дню его пришествия никто не имел чистое сердце, все согрешили, и ни один человек не мог похвалиться перед другим. Гениальные догадки и подчас глубокое богопостижение пророков, жрецов, волхвов и философов так и остались словесами, теорией, не способными исправить род людской. В жизни царило лицемерие, обрядность, отступничество. «И если праведник едва спасется, то нечестивый где явится?» – спрашивает апостол. еще страшнее этот вопрос должен был звучать в те времена. Но и тогда Божия милость превознеслась над судом. 37

«Ибо не вечно буду Я вести тяжбу и не до конца гневаться; иначе изнеможет предо Мною дух и всякое дыхание, Мною сотворенное. За грех корыстолюбия его Я гневался и поражал его, скрывая лицо, и негодовал; но он, отвратившись, пошел по пути своего сердца. Я видел пути его, и исцелю его, и буду водить его и утешать его. Я исполню слово: мир, мир дальнему и ближнему» – говорит Господь устами пророка. «Свершилось!» – прозвучало с креста Голгофы. Так возопил Спаситель. Миссия Иисуса Назорея не в том, что Он дал новое учение или очистил, подытожил имеющиеся, а в том, что Он был. Он вернул нам Бога как Отца и Духа Святого как Утешителя. Он напоил самой Истиной, а не только научил удовлетворять любознательность или отрываться от земли. Нам опять было сказано, что не мы спасаемся, а нас спасают; что не мы познаем его, а сколько Он откроет; что не мы возлюбили его, а Он нас прежде. Наша вера без дел мертва, но и наша праведность, как запачканная одежда. Итак, как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут. Божий дом – это весь мир, все человечество, и обителей в нем много. Христианам же дана миссия быть светом миру, солью земли и незаслуженная благодать – уже в этой, преходящей жизни, дышать вечностью. Аллилуйя! За все благодарите, благовествуйте покаяние и приближение Царствия Небесного, наследниками коего вы являетесь, и будьте милосердны к еще не обретшим великую радость, которая будет всем людям! Во Христе открылся воплощенный идеал любви. Потому так важно исповедовать Христа, пришедшего во плоти. Пребывать в любви – значит исповедовать Христа, исповедовать его – значит пребывать в любви. Теперь понятно, почему сказано, что имеющий Сына Божия имеет жизнь, а не имеющий не имеет ее. Не из-за Сына как такового, чуждого всяких кастовых притязаний, а из-за любви. А Пастырь добрый продолжает заботиться о других овцах, «которые не сего двора», и о совсем, казалось, пропавших, ибо у Него все живы. Он не бросит на произвол судьбы даже «бездуш38

ную», по нашему мнению, тварь, которая покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, – в надежде, что и сама освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Все, что временно обмерло, воскреснет. Полного исчезновения нет. Смерть и ад, и все, кто не был записан в Книге Жизни – будут повержены в озеро огненное и Царствия не наследуют. Это смерть вторая. Побеждающий же не потерпит вреда от второй смерти. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон, впрочем, сам спасется, но так как бы из огня. Бог карает не созданные Им души, а сжигая неправду проклятого греха в них, обезвреживая смертносный яд диавольский, приводит в конце концов к Себе всех, наказывая, очищая, переплавляя, дабы быть всем во всем. В Церкви время от времени возрождается учение о чудесном возвращении всего, даже злых и черта, в высшее, духовное, блаженное состояние, о восстановлении райского, а не только фактического единства. Апокатастасис Пантон (Деян. Ап. 3, 21) – экуменическое воззрение. Но если не будет соответствующего возмездия, то зачем верить и подвизаться? Во-первых, такой подход сам по себе не христианский, во-вторых, Божия справедливость не обязательно должна совпадать с нашим торгашеско-юридическим пониманием ее. Все грехи простятся, кроме хулы на Духа Святого, потому что Утешитель хулимый не может утешить хулящего. Сознательный отказ от Него есть духовное самоубийство. Смерть добровольная не подлежит воскресению, ибо и в этом Бог никого не насилует. Он не хочет смерти, но в случае упорного и непримиримого самоотказа от жизни – принимает такой вызов. Но как бы то ни было, «Благодать Господа Иисуса со всеми». Этими словами кончается Библия в точном переводе. 1972

39

ДеЛО БОЖье Только что вы познакомились с некоторыми важнейшими проблемами богословия. Теория, как правило, оставляет место вопросу: так ли это? Действительность всегда свидетельствует: так или иначе. Последующие высказывания-документы, авторы которых – наши современники, собраны в разных концах света, но каждый по-своему говорит об одном: жив Господь и жива душа моя. Я вижу дни, которые любил. Я вспоминаю ночи, о которых плачу и краснею. И не могу вернуться. И не могу исправить. Из загробного мира еще никто не приходил... Так я писал в свои тридцать лет, будучи неисправимым скептиком. Но эти пессимистические, казалось, строки при внимательном прочтении однажды зазвучали по-новому... Они твердили, что умершие не приходят сюда лишь в том смысле, как и мы не можем возвратиться в прошлое. Но это не уничтожает их. И я уверовал в будущее, в вечность, не требуя более никаких доказательств. Во мне ожила тоска по Царствию Небесному и заговорила совесть. Я почувствовал трепетную радость возможности и опаляющую горечь ответственности. Я побратался с прошлым через покаяние и с будущим через чудо, которое уже стало действительностью во мне. Я понял, что все взаимосвязано в этом и том мире, и перестал быть отщепенцем, и приобрел свободу. Прошло три года. Теперь я христианин-экумен. Для меня самое главное – быть миротворцем, домостроителем Божиим. Не борьба, а любовь нужна. И это требует не меньше мужества и отваги, чем решительный бой. «Ахимса* украшает воина, а не труса. если бы мне приходилось выбирать между малодушием и насилием, я бы избрал последнее» (Ганди). Все, конечно, сложней, чем на бумаге. О многом может знать лишь один Бог да я. Но главное – здесь. С. * Ненасилие

40

Что значит – Бог возвращается? По-моему, Он был все время неподалеку от нас, разве нет? Просто мы были слепы и не видели его. Прогресс и цивилизация породили безбожное общество. После многих лет блужданий во тьме, интересуясь лишь тем, что болтают вокруг меня, я прочел несколько отрывков из буддийских текстов и тотчас понял, в чем суть религии. И тогда мне стало ясно, что все великие учителя – будь то Христос или Магомет – говорили то же, что я слышал и раньше. Но говорили по-другому. Бог – вот Он; Он ждет, чтобы каждый нашел его. Но различные церкви и религиозные доктрины настолько запутались в схоластике, что смысл учений потерял свою ясность. Разве существует более прекрасная истина, чем простое: возлюби ближнего? Одной крошечной фразой можно разрешить все проблемы мира. Бог никогда не возвращался ко мне. Я просто блуждал и неожиданно нашел его там, где Он был все время. Д. Я хочу рассказать, что может Иисус. Я читал одну историю. В ней написано, как Иисус воскресил мертвого. Он пошел к нему и сказал: «Выйди вон из гроба!» Больше Он ничего не делал, только сказал это. Без магии, без волшебства, без опьяняющего ладана, без стимулирующей музыки. Он просто говорил. Я тоже был мертвым. Он и меня из кошмарного мира наркотиков вызвал к жизни. Я сам себе не мог помочь. Иисус меня призвал. Своим Словом Он это делал, и это Слово на меня подействовало. Раньше я христианам всегда говорил: у вас одни только слова. Когда я принимал наркотики, я жил в психоделическом мире представлений. Я чувствовал, насколько нереален и фантастичен этот мир. Сейчас я переживаю слова Иисуса как лекарство. В истории, которую я читал, написано еще больше. Этот мертвый был уже четыре дня в гробу и уже вонял. Друзья, которые знали меня раньше, скажут, что я тоже вонял. И многие из нас воняют. Иисусу это не мешает. Он не отводит нос в сторону. Он смотрит на нас, любит нас и говорит нам: Выйди! Больше ничем не украшает Он Свои Слова. Но этого хватит. Для меня этого было достаточно. 41

Я благодарю Бога за то, что Он показал мне, что может Иисус. И об этом я всем хочу рассказать. М. Почему я стала экуменом? Я родилась в семье так называемых сектантов. Там много спорили о дарах Святого Духа, о крещении Им, о предельном количестве спасаемых и так далее. И часто возникала между братьями и сестрами если не вражда, то по крайней мере – невольная предубежденность друг к другу и нездоровое соперничество... Как-то один мой приятель рассказал о себе. Сам он – баптист. его отец – православный. Мать – католичка. В начале Великой Войны, когда временно преуспевавшие гнали замерзших и голодных пленных, она давала ему хлеб и яички, завернутые в платочек, и он, как не подлежащий расстрелу малолетка, забегал в колонну и передавал это кому-либо из проходящих. Потом бывшие победители сами стали узниками. И опять мальчик даровал иногда кому-то минуту счастья. В этой семье не замечали знаков отличия. Там смотрели на несчастных людей и не делили их на «наших» и «чужих». Другой мой товарищ однажды зашел в костел со своей знакомой, мусульманкой. Он был неверующим и хотел показать ей чистую красоту архитектуры, скульптуры, живописи и послушать орган. А девушка вдруг стала тихо молиться. Он смущенно заметил, что это христианский храм. «Бог един», – ответила она. Так кто же имеет Духа? «Никто, говорящий Духом Божиим, не произнесет анафемы на Иисуса, и никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым» (1Kop 12, 3). «Что вы зовете Меня: «Господи! Господи!» и не делаете того, что Я говорю?» (Лук 6, 46). Описанные только что люди прониклись самым необходимым, основным в своем служении, не всегда трубя об этом вслух. А остальное приложится... То же в отношении крещения. Тут не может быть однозначных решений. Веками складывавшаяся традиция, принятая миллиона42

ми наших предков и современников, считает, что крещаемый младенец вовлекается в таинство искупления, даже не понимая того, что с ним делают, и о своей вере еще не свидетельствующий. Не лишает же Господь благодати его за это, а отпадает от нее он сам, становясь на греховный путь. Часть же христиан расценивает водное крещение как обряд, как завершение уверования, как подпись под обещанием доброй совести. Таинство силой Божией может совершаться помимо нашей воли и не отменяет, а предполагает последующие плоды покаяния, и поэтому это не должно так волновать тех, кто придает самой купели образное значение. К благому миру ведет ли это? То же в отношении причащения. Одни утверждают, что хлеб и вино пресуществляются в настоящее тело и кровь Христовы. Другие, что они присутствуют символически. Третьи говорят о накаленном железе, которое одновременно и металл, и огонь. Все эти доводы по-своему убедительны. Но не этому учил Христос, сказав: «Сие творите в Мое воспоминание». Я лично каждый раз с новым чувством приступаю к этим святыням. И для меня важней всего не взвешивать соотношения того или иного, а пребывать в мистическом единении со Спасителем и нелицемерном братстве с другими. Аптекарский подсчет убивает дышащее чудо во мне, и посему, допуская в другом ту же трудность, я никогда не настаиваю на том или ином рецепте... То же в отношении поста. Что тут главное? Для меня этот вопрос прояснился при чтении раннехристианского наставления «Пастырь». Там сказано: «Постись так: не делай ничего плохого в жизни и служи Господу с чистым сердцем. Исполняй заповеди его, и не позволяй разжигаться в тебе злому умыслу и похоти, но верь и бойся Бога, и своим воздержанием ты будешь прославлять его. Делай так: в тот день, когда постишься, ешь один хлеб и пей только воду, и подсчитай, сколько денег бы ты истратил на питание, если бы не постился, и отдай эту сумму какой-нибудь вдове или сироте, или нищему». Вот и все. То же в отношении исповеди. Многие против свидетелей в столь тонком деле. Но ведь есть потребность открыть дела свои 43

другу, особенно, если он замешан так или иначе в твоем прегрешении. Как часто люди, не ходящие в церковь, рассказывают свою историю случайному встречному. Человеку трудно ходить по земле с неизреченной и затаенной неправдой своей. И блажен тот, кто осмеливается добровольно раскрыться. Редко он об этом жалеет, даже непонятый, он очистился. А это важней соображений выгоды. Итак, будет ли исповедь перед одним только Богом, при свидетеле или даже публичной, она приучает нас к постоянной правдивости... Так сама жизнь отучает нас от святошества и пустой схоластики. Она – пробный камень, а для кое-кого – камень преткновения книжных знаний, личных предположений, услышанных мнений и всех притязаний. И я сделала вывод: доктрина часто разобщает, дух любви – никогда. Только с этих пор я считаю себя истинно верующей... Я. 1972

АЗБУКА САМОСОВеРШеНСТВОВАНИЯ I «Вы слышали, что сказано: «люби ближнего и ненавидь врага твоего». А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас. Да будете сынами Отца вашего Небесного: ибо Он повелевает солнцу Своему всходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? 44

Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мтф 5, 43–48). Что такое сердце милующее? «Возгорение сердца у человека о всем творении, о человеках, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы. От великой и сильной жалости, объемлющей сердце и от великого страдания сжимается сердце его и не может вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились они и были помилованы, а также и о естестве пресмыкающихся молится с великой жалостью, какая без меры возбуждается в сердце его до уподобления в сем Богу» (Исаак Сирин). Что такое христианство? «Это уподобление Богу в той мере, в какой это возможно для природы человеческой. если ты по милости Божией решил быть христианином, торопись стать подобным Богу, облекись во Христа» (Василий Великий). Эти слова должны стать исходной точкой, путеводной звездой и заветной целью всех наших исканий... Через всю жизнь отдельного человека и историю всего человечества, наряду с поисками успеха, наслаждений, истины, красоты проходит жажда неземного счастья, блаженства, вечного мира. Детство, отрочество, юность, зрелость, старость – все чего-то ищут, на что-то надеются. Однажды или постепенно приходит понимание того, что очень трудно найти Царствие Божие. И бедные люди «чрезвычайно изумлялись и говорили между собой: кто же может спастись? Иисус, воззрев на них, говорит: человекам это невозможно, но не Богу; ибо все возможно Богу» (Мк 10, 26–27). Наша неправда и беззаконие вызвали милость Божию, наша безнадежность родила спасение от Бога. В этом все. Но это не все. 45

«если устами твоими будешь исповедовать Иисуса Господом и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил его из мертвых, то спасешься; Потому что сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению» (Рим 10, 9 – 10). Вот вы произнесли слова спасения. Уже никто и ничто не может отлучить вас от чудного обетования. Но вы еще и не разбойник в раю (Лук 23, 42–43). еще вы на земле. Что делать? Сложа руки ждать? Можно, ибо «всякий, кто призовет имя Господне, спасется» (Рим 10, 13). Это минимум. Этого достаточно. Но это не все... Многие недоразумения в богословии и религиозном опыте возникают из-за механического, формального, педантичного толкования Священного Писания. Богочеловеческие взаимоотношения не вмещаются в прокрустово ложе наших доктрин. Сюда вовлекаются и плоть, и тело, и душа, и дух, и воздействия благодати, и сатанинские силы. Страсть к составлению скороспелых и пригодных на все случаи решений и законов здесь неприменима. Необходимо запастись скромностью, терпением, а права окончательного приговора оставить Господу. Приступая к Слову Божиему, приступая к живой жизни, отбросим беспощадную категоричность. Все знает только дурак... Все знает только Бог! Облик человека, признавшего Христа Спасителем своим и всего мира, должен измениться. Он теперь, согласуясь с совестью, укрепленной Святым Духом, становится на путь служения. Спасаешься исповеданием, веруешь к праведности, живешь служением. Молитва – дыхание верующей души. Богослужение – коленопреклонение перед Всевышним. Это прекраснейшие мгновения нашей жизни. Это очищение сердца в покаянии. Это возобновление мира через прошение о прощении грехов. Это откровение Божие, когда в ответ на наши немощи Он утешает нас страданиями Христовыми и являет славу Претерпевшего до конца. Это обретение силы подражать во всем Иисусу. Это переход от внутреннего 46

благочестия к чистоте в словах и делах. Это говорение на незнакомых языках, исполнившись Духа, в экстазе, как птицы трелями, прославляя Животворящего. Это слушание небесной песни в медитации. Однако однобокое увлечение мистикой может привести к святошеству, к мечтательной, но бездейственной духовной «прелести». Богобоязненность и нравственная жизнь составляют двуединую задачу каждого христианина. Сама этика, не освященная Божественным провидением, теряет высший смысл. если все труды человека завершаются исчезновением, а прошедшие и будущие поколения ожидает только та же участь – смерть, то напрасно шепчутся влюбленные, вздыхают поэты, ломают ночами головы изобретатели, идут на костры правдолюбцы. Ведь тьма все равно поглотит наши чаяния и достижения, если не сегодня, то завтра. Такое могут принять отдельные люди, масса народа, но инстинкт, бессознательное чутье всего человечества заставляет даже безбожников стремиться к возвышенному, искать истину и жертвовать собой ради правого дела. Сами того не зная, они исполняют волю Божию. Вселенная существует и движется по установленному ее Творцом плану, или, как мы обычно говорим, по законам природы. Лишь иногда чудесные события в нас или окружающем, внезапно и ярче, чем в мерном течении будней, напоминают о зависимости всего от высшей силы, заставляя притихнуть наши самоуверенные голоса... «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мтф 22, 39). Корыстолюбие, а не самолюбие порождает эгоизм. Как, познавая себя, начинаешь понимать других, так, лишь возлюбив себя, поймешь ожидание того же другими. Не предпочитать себя остальным, а сосредотачивать в себе все лучшее. Блаженство дающего знакомо только имеющим. Кроме отношения к другим себе подобным существам, у человека есть еще обязанности к себе, а также к высшему началу бытия. Сострадающий другим, конечно, сознательно не обидит никого, но себя он может очень обидеть, не различая добро и зло в самом себе, предаваясь страстям, унижающим в нем образ Божий. При самом 47

жалостливом сердце можно иметь склонность к низменным порокам. «Сильное развитие симпатических чувств – жалости, милосердия – исключает возможность поступков злых лишь в тесном смысле, то есть жестоких, прямым образом вредных для других, но оно нисколько не мешает деяниям постыдным, которые нельзя однако считать безразличными в нравственном отношении даже и с альтруистической точки зрения, ибо добрый пьяница или развратник, хотя и жалеет своих близких и никогда не имеет в виду прямо сделать им больно, но своим беспутством он, конечно, вредит не только самому себе. И если жалость не препятствует такому поведению, то должна быть для внутреннего противодействия ему другая основа в нашей нравственной природе, какую мы и находим в чувстве стыда, из которого развиваются правила аскетизма, подобно тому, как из жалости вытекают правила альтруизма» (В. С. Соловьев). II Когда мы размышляем о преходящем и постоянном, о приятном и должном, о носителях их и о возможности удовлетворить возбуждаемые ими желания или потребности, то видим, что вечное, самое святое для нас, пребывает в духе, в Абсолютном. А суетное, бунтующее против этих ценностей, ненасытное, никогда не успокаивающееся от обладания желанным – свойства нашей природы физической. Значит, для душевного мира ее следует подчинить духу, чьи приказания она должна исполнять, а не захватывать власть себе. Наше тело в своем анатомическом строении и физиологических отправлениях само по себе не зло, но взволнованное животными страстями, плотскими вожделениями, оно становится безвольным студнем, в котором душа колеблется, как огонек свечи, находясь под угрозой погаснуть, потеряв всякий контроль над разбушевавшимися похотями, подзадориваемыми бесами... Это недостойно человека, имеющего свое истинное отечество в Духе. Это опасно, так как может кончиться самозабвением в физическом процессе, духовным самоубийством, переходом на ступень низшей твари, вместо того, чтобы быть венцом творения. 48

Но «человек может подавлять низшую природу и для того, чтобы тщеславиться или гордиться своей высшей силой; такая победа духа не есть добро. еще хуже, если самообладание духа и сосредоточение воли употребляется на то, чтобы приносить вред ближним, хотя бы без целей низменной корысти. Бывали и бывают успешными аскетами не только люди, преданные духовной гордости, лицемерию, тщеславию, но и прямо злобные, коварные и жестокие эгоисты. По общему признанию такой аскет гораздо хуже в нравственном смысле, чем простодушный пьяница и обжора, или сострадательный развратник. Итак, аскетизм сам по себе еще не есть добро и, следовательно, не может быть высшим или безусловным принципом нравственности. если подавление плоти принимается не как средство для добра или зла, а как цель сама по себе, то возникает особый род ложного аскетизма, в котором плоть отождествляется с телом и всякое телесное мучение считается добродетелью. Впрочем, этот ложный аскетизм самоистязания, хотя и не имеет первоначально злой цели, в дальнейшем развитии легко становится злом: или превращаясь в медленное самоубийство, или переходя в особый вид сладострастия. Было бы, однако, неосторожно порицать таким образом все случаи самоистязания. Дело в том, что натуры, у которых материальная жизнь особенно сильна, могут нуждаться в героических средствах для ее обуздания. Поэтому не следует осуждать без разбора столпничество, вериги и другие подобные меры борьбы с плотью, употреблявшиеся в богатырскую эпоху аскетизма. Аскетизм, который освобождает дух от страстей постыдных (плотских) лишь для того, чтобы тем крепче связать его страстями злыми (духовными), очевидно, есть ложный или безнравственный аскетизм; его первообразом по христианским понятиям следует признать дьявола, который не ест, не пьет, не спит и пребывает в безбрачии. если злой и безжалостный аскет не может быть нравственно одобрен, то, значит, самый принцип аскетизма имеет нравственное значение только условно, именно под условием своего соединения с принципом альтруизма, коренящимся в жалости. 49

если чувство стыда выделяет человека из прочей природы и противопоставляет его другим животным, то чувство жалости, напротив, связывает его со всем миром живущих» (В. С. С.). В дыхательных упражнениях, в регуляции работы некоторых внутренних органов, в развитии мышечной силы, гибкости членов и ловкости всего тела, в ограничении сна и тому подобном некоторые кудесники добивались поразительных успехов. Такая тренировка, не имея самостоятельного нравственного характера (людей нетренированных не преследует чувство вины из-за этого), может все же ободрить человека, закалить его и вселить уверенность, что и в более глубокой аскезе он преуспеет. Впрочем, сном можно злоупотреблять, потакая лености. Уступки сонливости поэтому более нежелательны, чем неумение стоять на голове. Кто пропустит этот вспомогательный раздел общей программы самовоспитания, соглашаясь с апостолом, что «телесное упражнение мало полезно» (1Тим 4, 8), без особого ущерба для своей личности может приступить к ограничению в пище. Чревоугодие развивает телесную лень, притупляет умственные способности, отнимает у души силы, предназначенные для духовного бодрствования. Оно возбуждает сексуальную озабоченность. «Вот почему воздержание в пище и питье – пост – всегда и везде составляло одно из основных требований нравственности. Это воздержание касается, во-первых, количества – и тут не может быть общего правила – и, во-вторых, качества. В этом последнем отношении правилом всегда и везде было воздержание от пищи животной, и, в особенности, так называемой мясной (то есть, мяса теплокровных животных). Причина этого состоит в том, что мясо, легче и полнее претворяемое в кровь, скорее и сильнее повышает энергию плотской жизни. Существует еще другой мотив для воздержания от мясной и вообще животной пищи – мотив также нравственного, но не аскетического, а альтруистического характера, а именно распространения на животных заповеди милосердия и жалости. Воздержание от мясной пищи, без сомнения, может утверждаться как всеобщее требование. Все возражения против этого правила не выдерживают критики и давно опровергнуты не только моралистами, но и естествоведами. По библейскому уче50

нию, пища нормального (райского) человека состояла из одних только плодов и трав в натуральном виде. Это и теперь составляет правило строжайшего монастырского поста как на Востоке, так и на Западе. Между этим крайним пределом и легким католическим постом для мирян существует множество степеней, которые имеют свое естественное основание (например, различие между теплокровными и холоднокровными животными, вследствие чего рыба считается одним из видов постной пищи), но не представляют принципиального и общеобязательного значения» (В. С. С.). Известное изречение аскет понимает так: я не ем для того, чтобы жить, а не живу для того, чтобы не есть. «Не то, что входит в уста, оскверняет человека; но то, что выходит из уст, оскверняет человека. еще ли не понимаете, что все, входящее в уста, проходит в чрево и извергается вон. А исходящее из уст – из сердца исходит: сие оскверняет человека» (Мтф 15, 11, 17–18). «Ибо Царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе» (Рим 14, 17). «Итак, никто да не осуждает вас за пищу или питие... Это есть тень будущего... Никто да не обольщает вас самовольным смиренномудрием и служением Ангелов, вторгаясь в то, чего не видел, безрассудно надмеваясь плотским своим умом. Итак, если вы со Христом умерли для стихий мира, то для чего вы, как живущие в мире, держитесь постановлений: не прикасайся, не вкушай, не дотрагивайся» (Кол 2, 16–23). III Любящий чай или кофе, курящий или выпивающий, дадут за это ответ Богу. Делающий из этого проблему и доходящий до раздора с братом или сестрой – тоже. Сигарета или бокал вина не исключают любви, в которой весь закон, пророки и главная заповедь Учителя нашего, а нетерпимость порождает самоправедность и ханжество. Теин, кофеин, никотин, алкоголь могут как притуплять, так и обострять разум и совесть. Яд тоже бывает лекарством. И дело не 51

только в дозах, а в применении по назначению. Другое дело – наркотики, вырывающие у души бразды правления собой, хотя и тут всеобщего правила быть не может, так как в мистической практике они иногда играют вспомогательную роль, но рекомендовать современные сильнодействующие, одурманивающие и парализующие волю средства – безответственно. «На низших ступенях духовного развития, где преобладающая сила в душе еще принадлежит плотским мотивам, все что возбуждает и поднимает служащую душе нервную энергию, идет на пользу этого господствующего плотского элемента, и, следовательно, крайне вредно для духа» (В. С. С.). Почаще будем задаваться вопросом: как бы поступил Иисус на моем месте? Не курил бы, наверное, но и не вырывал бы сигареты и не выливал бы вино на землю. Внутрь нас устремляет Он взор Свой, очищая от духовного бреда и нечистоты лукавства. Один только раз Христос поднял руку на людей, не на грешников и мытарей, а на торгующих в храме. Вот мерзость, отрава и блуд, а не слабости наши. Посему постараемся не курить и не увлекаться крепкими напитками, особо, если это тягостно для трезвенников, а те пусть не раздражаются и не нападают на привычки других, ибо не в этом суть евангелия. Говорят, сам Лев Николаевич, присутствуя на горячем и бесконечном споре толстовцев о допустимости для них чаепития, слушал, слушал, вышел и вернулся с трубкой, набил ее и закурил... «Самое важное и решающее значение при борьбе духа с плотью в физической области имеет половая функция. Нравственно-дурное (плотский грех) следует видеть, конечно, не в физическом факте деторождения (и зачатия), который, напротив, есть некоторое искупление греха, – а только в безмерном и слепом влечении (похоть плоти) к внешнему, животно-материальному соединению с другим лицом (на деле или в воображении), которое ставится целью само для себя, как независимый предмет наслаждения. Недаром именно с этим связано непосредственное чувство стыда. Заглушать или извращать это свидетельство после многих 52

тысячелетий внешнего и внутреннего развития, с высоты утонченного ума объявлять хорошим то, что простое чувство дикаря уже признало дурным – вот величайший позор для человечества и яркое свидетельство нашей испорченности. Действительная или предполагаемая необходимость известного акта для посторонних целей не может быть достаточным основанием при оценке его собственного постоянного качества. Безусловного осуждения заслуживает окончательное примирение человека с царством смерти, которое поддерживается и увеличивается плотским размножением. Такова положительно-христианская точка зрения, с которой этот важнейший вопрос решается по духу, а не по букве; следовательно, безо всякой внешней исключительности. «Могий вместити да вместит». Брак освящается и одобряется, деторождение благословляется, а безбрачие превозносится как «ангельское житие». «если Высшая Премудрость, по всегдашнему своему обыкновению – извлекать из зла большее добро, пользуется нашими грехами для усовершенствования человечества посредством новых поколений, то это, конечно, служит к ее славе, а нашему – утешению, но не оправданию. Ведь таким же образом поступает Она и со всяким другим злом, чем, однако, ни различение добра и зла, ни обязанность для нас первого нисколько не упраздняется. Полагать же, что проповедь полового воздержания, хотя бы самая энергичная и успешная, может преждевременно прекратить физическое размножение человеческой породы и привести ее к гибели, есть мнение столь нелепое, что по справедливости следует усомниться в его искренности. едва ли может кто-нибудь серьезно бояться опасности для человечества именно с этой стороны. Пока для обновления человеческого рода необходима смена поколений, охота к произведению этой смены, наверное, не оскудеет в людях. Во всяком случае, тот момент, хотя бы он наступил завтра, когда все люди окончательно победят в себе плотскую похоть и станут вполне целомудренными – этот самый момент и будет концом исторического процесса и началом «будущей жизни» всего человечества, и, следовательно, самое понятие о «преждевременном» прекращении деторождения в силу проповеди целомудрия – есть чистейшая бессмыслица, изобретенная лицемерами: ну кто же 53

когда-нибудь, отдаваясь плотскому влечению, думал этим обеспечить будущность человечества? Здесь не говорится о брачном союзе в его высшем духовном смысле, который не связан ни с плотским грехом, ни с деторождением, а есть первообраз совершеннейшего соединения существ – «тайна сия велика есть, аз же глаголю во Христа и во Церковь» (В. С. С.). О блуде и прелюбодеянии да не ищет никто извинительного ответа. Ведь предельно ясно, что тот, кто, имея представление о святости брака, сознательно изменяет второй половине до вступления в него (в безбрачных сношениях) или после (во внебрачных отношениях), тот неверен самой любви, предатель, и, будучи таким в этом, таким же может оказаться и в остальном, даже в отношениях с Богом. Любовь требует преданности и разжигать себя сменой партнеров значит не иметь ее. Род лукавый и прелюбодейный! Не других мы должны винить, мы сами себя обкрадываем, становимся нравственными импотентами, когда поступаем «как все». Гомосексуализм, скотоложество, фетишизм, онанизм и тому подобное граничат с болезнью, но это не оправдание, ибо доведенная до патологии похоть все же похоть. Противозачаточные средства, аборт, любая ненормальность в сексуальной жизни есть надругательство над Божиими установлениями. Да будет ложе непорочно! Это не риторическое восклицание! Напряжение, противоречие между жаждой наслаждений и чувством порочности ее никогда не ведет ко благу. Оно угнетает нас даже в миг самой сладостной утехи. Любовь же чистая – не скука, а постоянная радость, сопровождает влюбленных до глубокой старости, ибо в погоне за сладострастием все равно нет успокоения. Мы никогда не поймем истинную любовь, если будем разменивать ее на мнимую, приковывая крылья взаимного благоговения и нежности только к постели. Не страсти, а пошлость губит наш век, доводя нас до скотства, которое, кстати, безвинно переносит наши оскорбления, ибо оно-то создано так и не знает разврата. О неразделенной, но верной любви после всего сказанного стыдно даже говорить. Любящие так знают и счастье и печаль, но никогда не бывают опустошенными. 54

Взбираясь по лестнице на небо, по ступенькам одухотворения тела, мы постоянно убеждаемся, что Заповеди Божии – это предостережения от бесполезных проб и подчас страшных ошибок, и что «порочные деяния не потому вредны, что они запрещены, но они именно потому запрещены, что вредны» (Франклин). Iv «Всецелое превращение нашей плотской жизни в духовную, как событие, не находится в нашей власти, будучи связано с общими условиями исторического и космического процесса, а потому и не может быть предметом нравственной обязанности, правила или предписания. Обязательно для нас и имеет нравственное значение внутреннее наше отношение к этому коренному проявлению плотской жизни, именно – признание его злом, решение этому злу не поддаваться и добросовестное исполнение этого решения, насколько это от нас зависит. С такой точки зрения мы можем, конечно, судить и внешние наши поступки, но только потому, что связь их с внутренними нравственными условиями нам известна; чужих же поступков мы судить не должны» (В. С. С.). Ведь мы не можем отречься от своей, но не нами созданной природы, или изменить ее по существу. Никакие обеты не гарантируют этого. Святой Франциск Ассизский, сидя с братьями, как-то вздохнул и сказал: «Да, наверное, нет в мире ни одного монаха, совершенно послушного высшей власти». его товарищи удивленно спросили: «Поясни нам, отец, каково полное и высшее послушание?» А он, сравнивая послушника с мертвецом, ответил: «Возьмите труп и положите его куда хотите – он не будет противиться; если вы его переставите на другое место – он не возразит; посадите в кресло – он не поднимет глаз; оденете в пурпур – он станет еще бледней». А не попробовать ли тогда бритвой и сразу перевести себя в бестелесное, ангельское состояние? Лукавый, небогоугодный это расчет. Человек создан свободной личностью, но зависимой тварью. Нам дано другое право – любыми, в том числе смиряющими плоть, а также психоделическими средствами превращать свою бренную палатку-тело – в Храм Духа... 55

Преуспели мы в укрощении строптивой плоти и крови – хорошо, кто обошелся в этом без стимуляторов – тому легче, но как бы мы ни старались, Царствия Божия они не наследуют (1Кор 15, 50). Поэтому никогда за внешним успехом не будем забывать о духовной гигиене. Будем в первую очередь предупреждать сердечную порчу, будем созидать «тело небесное», а остальное приложится. Нет ни одного человека, который вмещал бы в себе одни добродетели и святую праведность, так же нет совсем безнадежного грешника, исполненного только злом. Нельзя судить по отдельным проявлениям о внутренней сущности человека, хотя, конечно, она должна как-то отражаться, давать плоды. Но бойтесь гробов окрашенных! (Мтф 23, 27). Сложность любой личности, неисповедимость жизненного пути требуют чуткого и терпеливого отношения к людям, просят вникнуть в их положение, снизойти или подняться до них, и посему благожелательность не только убережет нас от греха, но и поможет понять другого. Искренняя молитва за всех – вот высший продукт самосовершенствования. Только заботясь об остальных, наша забота о себе может стать благотворной. Только тогда она не станет унижаться до превозношения, одним махом снимающего все наши заслуги. Мистический карьеризм не лучше земного, а хуже. Это значит – принимать вселюбящего Отца за ищущего любимчиков. Да, у Него есть избранные, но дороги ему все дети. Наш Франциск, передавая правление братством своим преемникам, воздев руки к небу, произнес: «Пусть они отвечают пред Тобой, сладчайший Иисус, в день Страшного суда, если кто-либо из братьев заблудится по их нерадению или дурному примеру или вследствие сурового наказания». Только в аду, встретившись с погубленными из-за нас душами, мы узнаем, скольких мы толкнули на еще худшее, отказав в свое время в приеме. Пусть заслуженно, пусть желая исправить, проучить, но оттолкнули... Когда мы достигли религиозной серьезности и познали, что «владеющий собой лучше завоевателя» (Притч 16, 32) и «мудрый привлекает души» (Притч 11, 30), наша благопорядочность и обходительность может сделать еще один шаг. Но эта ступень не всем доступна, желания тут недостаточно, для этого необходима 56

особая искра Божия, смелость, отметающая все предосторожности и предписания. И недаром в этой области так часто встречается напускное, отвратительное, болезненное. Выделяться из всеобщего, навязывать своеобразие другим, властвовать над остальными – грех, если не ставишь себя в один ряд с Божеством. Мораль всемирного, общечеловеческого блага это осуждает. Призвание – оправдывает. Так поступал отец веры Авраам, который, услышав приказ Господень, немедленно пошел приносить сына в жертву, не убивать, а исполнять священный долг. Так Христос назвал Себя Сыном Божиим, нарушив закон, чтобы исполнить его. Так Франциск позволил себе и брату голыми и по-шутовски проповедовать о покрытых тайной страстях Спасителя. Чрезвычайные притязания этих и подобных им людей, затрагивающие святыни и интересы целых обществ, не находят извинения и не могут быть поняты. Все объяснения таких случаев приводят к парадоксу, абсурду. Поэтому герою веры подчиняются изумленным сердцем, влечением, превозмогающим тормоза рассудительности. Или изолируют нарушителя спокойствия, объявляя сумасшедшим или отправляют на тот свет, объявляя преступником. И пусть никто не осуждает пекущихся о порядке, но пусть не проклинают и юродивых, этих религиозных гениев. «Ибо, когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих». (1Kop 1, 21). Юродивый страшен, ибо ужасно все непривычное и превозмогающее нашу мощь как в положительном, так и в отрицательном смысле. Но он не слепая, не злая сила. Он достиг совершенной любви. Он уже не просто любит Бога, ближнего, тварь. Он даже не любит в обычном понимании этого слова. Он есть любовь. Попечение о плоти, оглядка на мнение других, внешнее благочестие – исчезли. Он отверг мать и отца, жену, детей, друзей, заботы о репутации и объяснении своих поступков. Он отверг себя. Он не только покоряется Богу, он отдает себя как орудие в руки его. Он не только устами и делами, но собой отвечает на загадку: «Куда пойду я от Духа Твоего и от Лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо, Ты там; сойду ли в преисподнюю, и там Ты». (Пс 138, 7–8) 57

Он, заострив в себе, обнажает наш рай и наш ад, и никому ничего не ставит в вину. Он немой упрек нам. Он везде видит Бога, заставляя нас приблизиться к Тому путем страха и трепета. Юродивый даже в своей безобидности, оплеванный и повешенный на древе, страшен. Как загипнотизированные, мы возвращаемся к нему, через всю жизнь пытаемся разгадать его и никогда не знаем, когда он к нам вернется как гость или хозяин... Много еще несказанного, еще больше несделанного в нашем стремлении вперед и ввысь. Мы лишь прикоснулись к этому и не упомянули, может быть, о самом главном – о внезапном конце наших земных хождений и мытарств, к которому мы всегда только готовимся. А он уже тут... «Доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем» (еккл 12, 6) – «простираю к Тебе руки мои» (Пс 142, 6). «Простри с высоты руку Твою» (Пс 143, 7). 1973 КТО ВИНОВАТ? ответ другу-поэту Спасибо, осень, за твои дары, За эту постоянную усталость, За то, что ты одна со мной осталась, За то, что не покинешь до поры. До той поры, когда тебе – назад, А мне опять по самой кромке ночи. Последнее из тысяч одиночеств Войдет в мой дом искать мои глаза. Пусть будет так. Не отверну лица. Не попрошу прощения у Бога. Печальна и светла моя дорога. И нет ей ни начала, ни конца. Э. Г. * * Эйжен Гуревич

58

если строго следовать во всем христианскому учению, то неизбежно возникает недоумение – ведь предопределение Божие исключает нашу свободу. Значит, «Он кого хочет милует, а кого хочет ожесточает» (Рим 9, 18). Выходит, что всемогущий, вездесущий, благой Бог казнит Самого Себя и искупает перед Самим Собой грех Своего же творения. Что же Он еще укоряет? Ибо кто когда противостоял его воле? (Рим 9, 19) При таком вполне логичном суждении снимается ответственность человека и отпадает необходимость в Спасителе. Бессмысленными становятся и все наши стремления. Но мы не чувствуем себя полностью запрограммированными роботами. Возможность самостоятельных решений и поступков толкает нас опираться на себя. К сожалению, скоро обнаруживается наша неспособность преодолеть вселенские и личные противоречия собственными индивидуальными или общественно-социальными усилиями. Желания наши могут быть направлены на то, чтобы причинить наименьший вред и доставлять наибольшую пользу. Но как бы мы ни решали эту задачу и ни поступали, всем во всем все равно не угодить. Отовсюду доносятся упреки и стоны не только прямо оскорбленных и раненных, но и нечаянно, бессознательно обиженных людей, из-под ног взлетающих птенцов, растоптанных травинок. Само наше естество, а также окружающее и обстоятельства как будто не созданы для уюта и согласия и почему-то противятся добрым намерениям. И с этой точки зрения наши помыслы и дела обесцениваются. Бальзам мистики, в котором некоторые ищут убежища, дает лишь временное блаженство, после чего мы вновь возвращаемся к суете житейской. Вдобавок ко всему, непонятное, необоснованное, но неумолимое чувство стыда и вины начинает нас преследовать, когда мы замечаем свое жалкое положение. Это алогично, но тем не менее является фактом, о чем свидетельствуют как предки, так и современники. Какое-то проклятие доносится из глубины бытия, и между спекуляцией разума и аксиомой сердца завязывается борьба. И успокаивается лишь тогда, когда жажда прощения и восстановления мира побеждает трагическую диалектику. Смирение – не бездушный фатализм, а принятие жизни такой, какая она есть, и готовность на все отвечать благодарностью. 59

Когда мы осознаем свой грех, мы знаем, в чем он, но ни первоисточник его возникновения, ни способ его окончательного преодоления. Не эхо ли первородного греха это, наследниками и носителями коего мы являемся как представители единого рода? Ведь когда кончается детство, мы видим, что повторили как бы путь Адама и евы, и очутились там же, где и они, пройдя этапы беспечного незамечания слов «то делай», а «этого нельзя», погони за желанным в обход предупреждений и запретов взрослых, прячась, боясь признаться в своих проступках, желая исправиться и уже не в силах остановить инерцию раннего совращения. Сызмальства в нас сидит какая-то испорченность. И она не может быть упразднена стыдливым умолчанием или благочестивой декларацией. Порой она вырывается из темниц подсознания с пафосом диктатора и мощью инстинкта, уводя в пустыню Антония, где без нашего ведома слетаются ведьмы на шабаш, и отголоски их колдовских плясок завораживают нас, и мы начинаем смаковать сладость всех запретных плодов, исполняемся вожделением глумиться, губить и отдаться матери всех мерзостей – Вавилону. Как девочки просят рассказать сказку пострашней, чтобы потом кричать во сне и содрогаться, так и нас иногда неодолимо влечет к зловещему как таковому. Осуществить наяву эти наваждения гораздо трудней, тем не менее тяга к этому, утратившая утонченность и бесплотность, может привести к ужасным последствиям. Не из праздного любопытства, а с сокрушенным сердцем мы ищем ответа. Мы можем лишь вместе с Августином просить: «Боже, дай что требуешь, и требуй, что хочешь». И полагаться не на себя, а на его милость. Не только догматика, все наше существо, вся тварь глаголет о том, что нам нужен Отец, Искупитель, Утешитель. Без них мы погибли бы, столько непоправимого зла сгибает спины людские, даже если с сегодняшнего дня мы приобрели бы чудесную силу впредь творить одно лишь добро. Вот горькая правда. Но сладчайшая Троица дарует нам благодать в кафолической Церкви, чью сущность уразуметь не дано, но без которой жизнь превращается в смерть. Кто это отвергает, все равно несчастен в своем сопротивлении, и о нем можно плакать как о слепом, калеке, мертворожденном. Только ущербная лич60

ность и моральный урод может спокойно дремать, не обращая внимания на конечную цель всего, вытекающие отсюда обязанности и нашу беспомощность следовать им. Хотя такие не чувствуют боли, но редко мы завидуем камням. Нельзя осуждать или потешаться над искренне заблуждающимися, непостигшими, недошедшими, но увещевать и призывать к покаянию – мы вправе. Ведь религия – наша наивысшая заинтересованность, глоток воды в пустыне, соломинка для утопающего. Опомнись, гордый человек, пока не поздно! Не ищи Бога на облаках и не торжествуй, если не находишь его там. Он, как особая самостоятельность вне нас, недоступен, и в этом смысле его нет. Откровение бывает только тогда, когда есть дающая и воспринимающая стороны, когда в совести звучит: «ты должен», а ты тут же сознаешь, что не можешь исполнить приказ. И если все же иногда удается осуществить кое-что, то это следует считать Божией помощью. Господь подчас долго попускает делать то, что мы желаем. Но наступает пора делать и то, что ему угодно. Тогда благослови безропотно духовное и телесное страдание, возьми добровольно крест свой, отбросив при том соблазн самоправедности, безгрешности и упование этим что-нибудь заслужить на небесах. «Аз недостойный, властью мне данной», как говорят священники, должен идти и вести других навстречу Спасителю, в немощах и трудностях сопоставляя силу и долготерпение свое и Божие. Надежда и радость всех людей – Пасха – делает прекрасным наш путь. 1973

СИЛА Что такое Бог? Он есть всеохватывающее действие абсолютной воли, Который всего Себя проявляет через Свою власть, и показывает, что она суть не что иное, как Он Сам. Не по образу тел, присутствуя в одном месте пространства-времени, Он не присутствует в других, но через Свои силы не перестает находиться всюду и всегда. 61

А что такое мир? Это вопрос интерпретации аксиом. Но если учесть, что наше познание рассматривает жизнь снаружи, преломляя восприятие в отвлеченные понятия, а воля – изнутри, в непосредственных побуждениях, то наименее искусственной кажется точка зрения волюнтаризма, пытающаяся представить не только картину мироздания, но на опыте исследующая его интересы. А что есть воля? Сущность всего. Свою энергию, производящую и движущую инициативу, она черпает как будто в самой себе. Она крайне проста в чистом виде и когда выступает в единственном числе. Она неимоверно сложна в танце с сестрами, в битве с соперницами, ею же рожденными. Она – тихая и прозрачная глубина бытия. Расплескавшись на поверхности его волнами и брызгами, она бушует и грохочет. Так, может, она и есть Сам Бог, Дух творящий, сгущающий и разряжающий видимое, незримый поток, пульсирующий в нас? Похоже на это, но о всех богатствах его и личности нам судить пока рано. А мы кто? Существа, обладающие относительными волями, подвластными демоническим силам, добрым и злым, различение которых дается нам в Слове Божием, откровении, совести. если мы слышим зов Господа и слушаем его, мы становимся сеятелями Царствия его. если же нами завладевают бесы, мы открываем врата ада. В нас идет непрестанная борьба разных желаний, среди которых наше Я домогается права стать по возможности великой или счастливой личностью. Каждое слово и дело всегда подвергается оспариванию, так как при неодинаковости волевых движений не совпадает у людей и направление умов. Обыкновенно не воля подчиняется разуму, а напротив, она старается поработить себе все. И здесь ощущается ее примат, мы сознательно или безотчетно обосновываем то, чего хотим, и приспособляем свои доводы и оправдания к целям своих намерений. Не только мы, все стремится к осуществлению, наибольшей сфере влияния, увековечению. Жажду власти мы видим во всех слоях сущего. Она представляет собой Богом данную возможность и поэтому напрасно связывают 62

ее, как таковую, лишь с моментом плохого. Ведь она необходима также и для добрых целей, и мы поступаем естественно и правильно, добиваясь ее. Принцип вселенской организации изначально предполагает ранговую структуру, иерархию, в том числе и в обществе. То, что в борьбе за власть часто теряется божественнонравственный смысл ее, и вместо добра торжествует насилие, то, что в роли вождей оказываются, по нашим представлениям, не самые достойные, не отменяет сам принцип, гласящий, что человечество на своем пути ведомо сильными, надеясь, что такими станут благороднейшие. Субординация основывается на том, что все равны перед Богом, но не с Ним и не между собой. Закон всегда опирается на волю, а именно – на волю законодателей. Служение долгу и собратьям на каждой ступени требует своего подхода. При определенных обстоятельствах приказ и принуждение есть самое необходимое для общего и частного блага, и руководитель или отец, применяющий власть, остается слугой и воспитателем, а проявляя нерешительность или безжалостность, становится отступником. Хозяин положения по природе своей должен повелевать, и им является тот, кто умеет это, сохраняя свое достоинство и в минуты неудачи, распространяя свое влияние даже после внешнего поражения и смерти. Таким, по Библии, был Давид. После помазания не раз павший, поглощенный священной войной и увлеченный похотью, доверившийся небесному водительству, а сам подсчитывающий свои силы, он с первого взгляда может показаться просто развратным, вероломным, кровожадным царьком. В нем совмещалось как будто несовместимое. И тем не менее, он был тем, кто исполнил все хотения Божии. Человек смотрит на лицо, а Господь на сердце. В псалмах мы видим настоящего Давида, противоречивого, кающегося, без ропота принимающего как благословения, так и обличения и наказания. Все находится в становлении и, кроме Бога, нет ничего готового. Семь раз падает праведник и встает, а нечестивые впадают в погибель. Не грехи, а неверие губит нас, ибо греша мы отдаляемся от Бога, а не веруя, отделяемся от Него. Безволие и маловерие было чуждо Давиду. его Бог не Бог трусов и мазохистов или безбожников, плюющих 63

на все. Величие Давида не в его свершениях, а в том, что он не испугался быть великим, оставаясь малым перед Величайшим. Добровольно согласившись со своим предназначением, открывающимся каждому по-своему в его наивысших стремлениях и способностях, он смело пошел своей дорогой, ни из-за кого, в том числе и себя, не топчась на месте. Рабский страх Господень превратился в сыновнюю любовь, ибо, каким бы ты ни был, Он – твой Отец, что бы ни случилось, Он – твой Спаситель. Это и есть раскрепощенность детей Божиих, не бессовестный произвол, а полностью развернувшаяся боговдохновенная спонтанность, рискующая всем. Что из этого выйдет, чаще всего не от нас зависит, что за это будет – доверим решать Создавшему все так. Полная отдача в его руки исключает допущение роковой ошибки и придает уверенность. Теперь каждый может похвалиться большим благоразумием. Но зато он не Давид. Не жалел себя и Лютер, тоже мучительно искавший решение проблемы «сладости богословия и зла мира». Почти ежедневно, и даже по ночам, ему приходилось тягаться с наваждениями пессимизма и уныния. Избитый собственными ошибками, непонятый друзьями, осаждаемый врагами, он иногда доходил до полной резиньяции, до ненависти к Богу. И лишь эсхатологический оптимизм утешает его. «Тебе кажется, что цена искупления, заплаченная Агнцем за наши грехи, ничтожна? Грех похож на бороду, если ты сегодня побрился, то завтра она опять растет... если ты проповедник милости Божией, то говори о настоящем милосердии, а не о мнимом... Величие Спасителя указывает на громаду твоих грехов... Приходится грешить, пока мы живем. Эта жизнь – не обитель праведности, но «мы ожидаем, – как говорит Петр, – нового неба и новой земли, на которых обитает правда»... Для нас достаточно, если мы, благодаря преизбытку Божьего света, знаем Агнца, Который берет на Себя грех мира... Ты одновременно и праведник и грешник. Так как ты являешься и остаешься грешником, то твоя совесть говорит и осуждает тебя. Она ставит тебя перед гневом и наказанием Божиим, и ты не видишь больше никакой милости... Проверь себя, легко и просто ли верить в прощение грехов, как об 64

этом думают неопытные души. Самый страшный соблазн, когда дьявол говорит: «Бог – враг грешника. Ты грешник, и посему Бог ненавидит тебя». Дьявол действует так, чтобы человек захотел полной ясности. Он отрывает человека от веры... Грех против Духа Святого – неверие в прощение грехов. Также – самоправедность». Вот как Лютер оценивает первые шаги своего детища – Реформации: «Теперь в людях сидит по семь бесов, они скупее, хитрее, алчнее, безжалостнее, безнравственнее, нахальнее, чем во времена папства. если бы я в самом начале предвидел, что люди так враждебны Слову Божиему, то я бы молчал. Я бы не трогал папу... Сокрушенное сердце я утешил бы. А великую, грубую толпу я оставил бы под крепкой рукой папы. Люди ведь не исправляются евангелием, а превратно пользуются данной им свободой». И все же он не отрекся от свой судьбы и дела. Спрошенный на смертном одре: «Отец, остаетесь ли вы верным Христу и учению, которое проповедовали?» – он ясно и твердо ответил: «Да». 1974

МОЛИТВА Молитва – величайшая сила в мире. Люди в большинстве случаев не осуществляются не из-за отсутствия способностей, а потому что у них недостает веры. Задача молитвы – раскрыть и усовершенствовать внутреннего человека, дать толчок духовной, священной жизни, побеждающей преходящие прелести плотских влечений и забот дня. Прямо после пробуждения начинай с тихой молитвы-медитации. еще в кровати осознай и проникнись своим самым сильным желанием – узреть Сущего, преодолеть трудности, оставить окончательно свой главный порок и т. д. Умойся этим, приветствуй утро и доверь остальное Богу. В течение всего дня посредством мгновенной концентрации или отключения всякого волевого усилия, напоминай себе, кто ты, и прислушивайся к постоянному присутствию Бога, творящего в тебе и окружающем Свое дело. 65

В моменты «рабочего» диалога с Богом не разбрасывайся, будь определенным, точным в своих сомнениях и просьбах. Так осуществишь хоть одно конкретное намерение. Не просто представляй, а ярко оживляй в себе слова молитвы, которые, кстати, нужны не Богу, а нам, чтобы ясней и четче сформулировать требуемое. «Боже, будь милостив ко мне, грешному!», «Ангел-Хранитель, пребудь со мной!», «Отойди от меня, сатана!» – такие и подобные краткие молитвы-воззвания иногда единственное средство прийти в себя... Но не произноси попусту имя Господне, вникай в его тихие советы, не заглушая их собой. Пусть больше говорит Он, а не ты. Убедившись, что цель твоя благородна (недобрые молитвы слышит не Бог, а сатана), «сфотографируй» возможные наилучшие результаты ее и постоянно неси в себе, серьезно трудясь и не сомневаясь в конечном успехе. Делай все изо всех сил. Не держи себя про запас. Дающему Бог воздает, а у скупца отнимает и то, что он имеет. Одновременно не суетись, не теряй равновесия и гармонии. Всегда думай о влиянии твоих молитв на других, о силе духовного притяжения, когда ты положительно настроен и наоборот. Больше молись о других. Это очень важно. Перед сном испытай совесть и покайся. Все мечты и тревоги поручи Господу. И каждый раз обратись к Богу и людям с последним прости... Можно сказать, что все это похоже на самовнушение, гипноз. Да, только с той разницей, что верующий черпает силы не в психофизической тренировке или иллюзии, но в живом, хотя и невидимом Боге. Итак, будьте бдительны, когда молитесь, ибо то, чего просите – получите... 1974

66

ИКОНА ...И увидел я отверстое небо, и вот, конь белый, и сидящий на нем, называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует. Очи у Него, как пламень огненный, а на голове его много диадим. Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме его Самого. Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя ему: Слово Божие. И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Из уст же его исходил острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; Он точит точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя. На одежде и на бедре его написано имя: Царь Царей и Господь Господствующих. Иисус смотрит не прямо в глаза, ему как будто не хочется смущать тебя, теперь только, на суде, увидевшего всю свою вину и недостоинство. И в то же время Он спрашивает: что же ты? И вспоминаешь евангелие: если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его: ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир; отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день... Ты сам себя осудил... Слово... Таинственная сила... Непереводимый Логос... Все чрез Него начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков; и свет во тьме светит, и тьма не объяла его... И тебе даны слова не просто так. В них соединяется невидимое с видимым, проявляется внутреннее, постигается внешнее. Ими управляются государства и облегчается горе. Слово есть дело, оружие. Дорожи им. Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный... Очищайся через евангельское слово и помни, что служить Господу, значит царствовать... Да, вы – род избранный, царственное священство, народ святый, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет... 67

Помазанник Божий, воин Христов, совладай мыслию, обуздай язык свой и перо. Ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься... Каждый раз иди на встречу с образом Царя Царей, как на совет, отчитывайся и слушай. Тогда он станет чудотворным. Ибо Слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные... Бог есть Любовь, Свет, Слово... Любовь приводит к внутренней умиротворенности... Но не равнодушию. Свет может стать невидимым... Но не мраком. Слово, подчас, как тишина неизреченная... Но не немота. Бог есть постоянное творчество, вечная жизнь... Она струится и в тебе... Не любить, значит, не жить... Ведь самоубийца не смерти ищет, он бежит от невыносимой, безнадежной жизни... А с другой стороны, сколько людей обрекают себя на прозябание, становясь живыми трупами... Вот твое наследие... Пробуждай их! Как? На коленях сердца люби Бога и человеков, стань светом мира и тогда – благовествуй... Ибо от избытка сердца говорят уста. Итак, «люби и делай что хочешь». (Августин) И поднятая рука Спасителя благословит тебя, как это сделал его Наместник... 1975

68

НАШ МеТОД Экуменика – не готовая система. Она динамична. Это не значит, что для нас все относительно. Мы верим в христианские догматы. Но мы помним, что их подлинное и неисчерпаемое содержание можно по-разному выражать. Мы дорожим своей школой. Но знаем, что не все объяснимо и поэтому уважаем убеждения других. У нас есть величайший Учитель. Но мы до конца дней своих будем лишь учениками... Наш метод применим как индивидуально, так и коллективно. Б и б л е й с к и й... Правильно говорят, что книжные знания не могут заменить уроков жизни. Манифесты, художественные произведения, научные труды дают нам толкование жизни людьми. Вдохновляющее, прекрасное, глубокое, но человеческое. А Библия – откровение Самого Творца. Она не только книга о жизни, но Книга Жизни, ибо показывает путь к спасению и бессмертию. Поэтому любой мыслитель и деятель, избегающий этого Учебника, закрывает один глаз. Три великие темы, фундаментальные проблемы Ветхо-и Новозаветного Израиля сосредоточены в Псалме 50, неспроста находящегося в центре Св. Писания. Тут образ всей истории людей и народов. Здесь оплакивается, может быть, самый мерзкий грех, описанный в Библии (2Цар 11–12). И здесь же – наиболее совершенное выражение покаяния, жажды исправления и надежды на Божию помощь. Реставрация духа После грехопадения, при исходе, во времена пророков мы постоянно встречаемся с ропотом, бунтом, отступничеством, идолопоклонством, стремлением к сытой, вместо нравственной, жизни. И с покаянием, и с возобновлением Завета. В церкви тоже возникает святошество, коррупция, юридизм, расколы. Но и очищение, реформы и все новые святые. 69

«Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня». «Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня» (Пс 50, 4 и 12). Гл у б и н н о е с л у ж е н и е Пророки призывают: «милости хочу, а не жертвы» (Ос 6, 6) и «послушание лучше жертвы» (1Цар 15, 22). Сквозь толщу бытовой религиозности им уже виден поистине евангельский свет. Лишь вместе вертикально-горизонтальные начала христианства, то есть взаимоотношения богочеловеческие и межлюдские, составляют Крест. Только на нем приносится богоугодная жертва. «Жертвы Ты не желаешь – я дал бы ее, к всесожжению не благоволишь. Жертва Богу дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже» (Пс 50, 18–19). Преодоление обыденно сти Как бы низко ни падали израильтяне, они верили в обетования Божии, в Мессию, в Иерусалим. В этой, на первый взгляд, столь наглой уверенности кроется и смирение, признание собственного бессилия и непоколебимое упование на верность Божию, Который, несмотря на нашу жестоковыйность, в конце концов осуществит Свое благое намерение. Одним из главных наших врагов является покорность суете, власти вещей, физической нашей природе и ходячему мнению мира сего. Пугливо поглядывая по сторонам, мы сами лезем в мясорубку, превращающую нас в фарш, лишенный мечты, возвышенного героизма и личностного начала. Символом веры становится: «Хочешь жить – умей вертеться». Нет ничего святого. Над планетой, как дамоклов меч, нависает чувство бессмысленности и напрасности всего. И люди бегут от отчаяния к грубому самоутверждению и насилию или упадочническому зубоскальству над всем и вся. И как логическое следствие – культ потребления, 70

погоня за наслаждениями, рост психических заболеваний и ядерная угроза. Но человек Божий не поддается разлагающему скептицизму или безумной агрессивности. Конечно, мы тоже лишь странники на этой земле, и вся полнота откровения Мистического Тела Христова, второе пришествие его и Новый Иерусалим даны нам в надежде, а не в видении. Но надежда не постыжает. Человечество подошло к порогу небывалой катастрофы. Лишь чудо может остановить ее. А мы? Быть колоколом и напоминать людям, что не хлебом единым жив человек. «Все дозволено, преследуя свою цель». Ни перед кем не останавливаются тираны и узурпаторы, мечтающие о мировом господстве. «Но сильнейшие люди склонялись до сих пор перед святым... Они чувствовали в нем превозмогающую силу... Мощь воли, в которой умели уважать собственную мощь и жажду власти». Так говорил Ницше. И хотя далеко не всегда так бывает, это единственный выход. «Облагодетельствуй по благоволению Твоему Сион; воздвигни стены Иерусалима» (Пс 50, 20). ...Волюнтаризм Когда мы вслушиваемся в гул моря или в отрывистое дыхание умирающего, всматриваемся в глаза друга или врага, читаем первую страницу Библии или ищем смысл бытия, то обнаруживаем в основе всего какую-то неодолимую силу, какой-то непостижимый разум. Разумная сила... Что это такое? Это воля. Моя или чужая, влекущая или отталкивающая, добрая или злая. Даже тогда, когда желания заглушают благоразумие, мы знаем, чего хотим. Или, по крайней мере, осознаем, что уступили чьей-то, превозмогающей нашу, воле. Бог открывается нам лишь как неотвратимая и часто необъяснимая воля, как беспрекословное Слово, глагол, повеление, а не отвлеченное рассуждение, как всепобеждающая Любовь, любящая даже ненавидящих. «Бога не видел никто никогда; единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин 1, 18). Все остальное – 71

рукотворные и неспособные помочь идолы или неживые идеи, к которым мы никогда не обратимся в час позора, горя и смерти. Гнев, свет, десница, путь и т. п. – образы действия Сущего, выражение нашего понимания проявлений тайны. Бог – «Совершающий все по изволению воли Своей» (еф 1, 11). Заблудший мир живет «по воле князя, господствующего в воздухе, духа, действующего ныне в сынах противления» (еф 2, 2). Наша задача – познавать, «что есть воля Божия» (еф 5, 17). Ибо судимся мы Господом и совестью за волевое движение, а не за ум или чувства. Не за искушение, а за решение поддаться ему. При таком воззрении роль интуиции, разума, чувств, инстинктов, плоти, материи не принижается, а уточняется: они – щупальца, проявления, органы, орудия воли. Чувства сами по себе слепы и необузданны, а разум – пассивен и равнодушен к своим выводам. Власть укрощать, оценивать, выбирать и управлять дана воле. Поступки же являются воплощением наших волеизлияний или срывами их из-за бессилия или стечения неподвластных нам обстоятельств. Миссионер должен помнить, что наибольший успех он будет иметь, воздействуя на волю, а не только на эмоции или интеллект, не говоря уже о физическом принуждении. 1977

РИЖСКИй ПРИЗЫВ В средние века католическая церковь выдвинула учение, согласно которому Палестина находится под покровительством Иисуса Христа, а Ливонию особо охраняет Дева Мария. Мост между Востоком и Западом, основанная как миссионерский город, сохранившая до сих пор в своем гербе ключи Петра, Рига, как и Иерусалим, к сожалению, стала символом вековых раздоров между епископами, рыцарями, местными народами и многочисленными завоевателями. И вместе с тем – всегда интернациональная и межконфессиональная, она была и остается местом, где разные люди и общины учатся жить вместе. Кровь, пот и слезы созидают здесь экумену, а не только благие намерения. 72

Отсюда опять звучит голос христиан-экуменов. Мы сохранили верность евангелию и Призыву Отца нашего, научившего нас Розарию мира, Духовному причащению и жизни в Агапе. Мы благодарим за молитвенную помощь наших друзей в разных концах света. Мы рады, что наши общения стали местом дружеских встреч представителей таких разных движений, как Собор Молодежи и Библия говорит, Малые сестры и Школа веры, Причастность и Освобождение и харизматы... Наш розарий звучал одновременно на семи языках. Мы молимся за наших братьев и сестер в других странах, чьи проблемы становятся для нас все понятней. Многие считают, что за Россию, как за рассадник безбожия, надо особо молиться. Нужно особо молиться за весь мир. Мы призываем каждого на своем месте, без превозношения, конкуренции и прозелитизма строить Экумену – нашу великую Родину, нашу единую Церковь. Откажемся от притязаний на исключительность, ибо все мы – под особой опекой Бога. Нам предстоит тяжкий путь и потребуются большие жертвы, несмотря на все миролюбие идущих. Всякие иллюзии, маленькие хитрости и пресмыкательство перед князем мира сего должны быть отброшены. Мир по-прежнему во зле лежит. Но добро также неуничтожимо, хотя многие прельстятся. Пусть каждое место, где несколько душ соберутся во имя единства детей Божиих, станет маленькой экуменой. И так по всей земле. История Риги призывает и учит нас этому. (Собор Молодежи – многотысячные съезды молодежи, собираемые с 1974 года по инициативе экуменического монастыря Тэзе. Библия говорит – основанные доктором Стивенсом в Америке и пастором Шеллером в Скандинавии библейские школы-коммуны. Малые сестры – монахини в миру, подражающие безмолвному Иисусу в Назарете, осуществляющие идеи Шарля де Фуко. Школа веры – созываемые патером Жаком Левом семинары по изучению Св. Писания и общинной жизни в малых группах. Причастность и Освобождение – итальянская юношеская организация, словом и делом воплощающая в жизнь обновленческие решения II Ватиканского Собора. 73

Харизматы – общее название религиозного пробуждения в США и других странах, возникшего в конце 60-х годов. В СССР так себя называет часть евангелической молодежи). 1978 НАШ ГеРБ На щите веры серый пепел покаяния, светоносный белый крест и мы – грешники в черной ладье

Библия К Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня; из чрева преисподней я возопил, и Ты услышал голос мой. Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня; все воды Твои и волны Твои проходили надо мною. И я сказал: отринут я от очей Твоих; однако я опять увижу святый храм Твой. Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя. До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; Но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада. Когда изнемогла во мне душа моя, 74

я вспомнил о Господе. И молитва моя дошла до Тебя, до храма святого Твоего. (Ион 2, 3–8) Бхагавадгита Как у тебя в беде такое смятение возникло? Оно для арийца позорно, лишает блаженства, к бесчестью ведет ((2, 2). Санскритское слово «арья» первоначально, по-видимому, означало «приветливый к чужим», позже стало означать «благородный, высший, лучший»). Кто ж область чувств проходит, отрешаясь от влеченья и отвращенья, Подчинив свои чувства воле, преданный атману, тот достигает ясности духа. Все страданья его исчезают при ясности духа, Ибо, когда прояснилось сознанье – скоро укрепляется разум. Кто не собран, не может правильно мыслить, у того нет творческой силы; У кого же нет творческой силы – нет мира, откуда быть счастью? Кто по влеченью чувств направляет манас, У того он уносит сознанье, как ветер корабль уносит по водам ((2, 64–67). «Атман» – Дух; «манас» – ум). И если бы даже ты был из грешников наигрешнейший, на корабле мудрости ты переплывешь пучину бедствий (4. 36). Постигает предавшийся йоге, что в атмане все существа пребывают, Что атман также во всех существах пребывает, всюду одно созерцая. Кто Меня во всем и все во Мне видит, Того Я не утрачу, и он Меня не утратит. Кто, утвердясь в единстве, Меня, как присущего всем существам почитает, При всяком образе жизни этот йогин во Мне существует. 75

Кто в силу уподобления атману всегда одинаково взирает на счастье – несчастье, тот считается совершенным йогином. ((6, 29– 32). «йога» – производное от корня «йудж» – «запрягать», позднее развилось в понятие «связывание, соединение». Стойкость в мыслях и поступках, обретаемая соблюдением жестких ограничений и направленная на достижение определенной цели, Освобождения). Сосредоточением иные атмана в себе созерцают, Другие – усилием мысли, иные – усилием действий, Иные, не зная его, внимая другим почитают. Такие превозмогают смерть, откровению внемля (13, 24–25). До конца обдумай это и тогда поступай как хочешь (18, 63). Дхаммапада «Он оскорбил меня, он ударил меня, он одержал верх надо мной, он обобрал меня». У тех, кто не таит в себе таких мыслей, ненависть прекращается. Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она. Вот извечная дхамма. Ведь некоторые не знают, что нам суждено здесь погибнуть. У тех же, кто знает это, сразу прекращаются ссоры ((1, 4–6). «Дхамма» – одно из ключевых понятий буддизма (и индуизма), обозначающее элемент существования, бытия и – в более общем смысле – нравственный закон, моральный долг). Кто облачается в желтое одеяние, сам не очистившись от грязи, не зная ни истины, ни самоограничения, тот не достоин желтого одеяния (монаха), 1, 9). если даже человек постоянно твердит Писание, но, нерадивый, не следует ему, он подобен пастуху, считающему коров у других. Он не причастен к святости (1, 19). Трепещущую, дрожащую мысль, легко уязвимую и с трудом сдерживаемую, мудрец направляет, как лучник стрелу (3, 33). если кто увидит мудреца, указывающего недостатки и упрекающего за них, пусть он следует за таким мудрецом, как за указывающим сокровище (6, 76). 76

Как крепкая скала не может быть сдвинута ветром, так мудрецы непоколебимы среди хулений и похвал (6, 81). Добродетельные продолжают свой путь при любых условиях (6, 83). Немногие среди людей достигают противоположного берега. Остальные же люди только суетятся на здешнем берегу (6, 85). Ни хождение нагим, ни спутанные волосы, ни грязь, ни пост, ни лежание на сырой земле, ни пыль, ни слякоть, ни сидение на корточках не очистит смертного, не победившего сомнений (10, 141). Постепенно, мало-помалу, время от времени, мудрец должен стряхивать с себя грязь, как серебряных дел мастер – с серебра (18, 239). Опорожни этот корабль. Опорожненный тобой, он будет легко двигаться. Уничтожив страсть и ненависть, ты достигнешь просветления (25, 369). Новый завет Некоторые... потерпели кораблекрушение в вере (1Тим 1, 19). Ко р а н Так! Аллах творит, что желает. Когда Он решит какое-нибудь дело, то только скажет ему: «Будь!» – и оно бывает ((3, 42). «Аллах» – Бог по-арабски). Вам не достичь благочестия, покуда не будете делать жертвований из того, что любите (3, 86). И устремляйтесь к прощению от Вашего Господа и к раю, ширина которого – небеса и земля, уготованному для богобоязненных, которые расходуют и в радости и в горе, сдерживающих гнев, прощающих людям (3, 127–128). Не подобает душе умирать иначе, как с дозволения Аллаха, по Писанию, с установленным сроком (3, 139). А кто богат, пусть будет воздержан; а кто беден, пусть ест с достоинством (то есть без зависти), 4, 6). Что постигло тебя из хорошего, то – от Аллаха, а что постигло из дурного, то – от самого себя (4, 81). 77

Кто не верит в Аллаха и его ангелов, и его Писания, и его посланников, и в последний день, тот заблудился далеким заблуждением (4, 135). Я не владею для самого себя ни пользой, ни вредом, если того не пожелает Аллах. если бы я знал скрытое, я умножил бы себе всякое добро, и меня не коснулось бы зло (7, 188). О, вы, которые уверовали! Многие из книжников и монахов пожирают имущества людей попусту и отклоняются от пути Аллаха (9, 34). Зови к пути Господа с мудростью и хорошим увещанием (16, 126). Господь ваш тот, кто движет для вас корабли в море, чтобы вам искать щедрот Его: потому что Он милосерд к вам. Когда постигнет вас бедствие в море, тогда кроме Его не останется при вас никого из тех, к которым взываете вы. И когда мы дадим вам спастись на сушу, вы уклоняетесь от нас. Человек неблагодарен! (17, 68–69). Всякий поступает по своему подобию (17, 86). Кто хочет, пусть верует, а кто не хочет, пусть не верует (18, 28). Не следуй за страстью, а то она сведет тебя с пути Аллаха! (38, 25). Знайте, что жизнь ближайшая – забава и игра, и красованье, и похвала среди вас, и состязанье во множестве имущества и детей (57, 19). Поистине, на Востоке и Западе, на Юге и Севере одно и то же. Люди были, есть и, вероятно, останутся такими же самонадеянными, похотливыми и лукавыми. И в то же время все ищут Тебя. И зрячие, и слепые. И все нуждаются в Тебе. И тонущие, и плывущие. Господи, помилуй! Очисти нас. Как в Ноевом ковчеге, как в лодке Петра, воедино собери нас. Ибо и Ты, распростерший руки над грешным и страждущим миром – вчера и сегодня и во веки Тот же.

78

СКАЗАНИе О РЫЦАРе Произведение неизве стного нам автора, с уд и в и т е л ь н о й п р о з о р л и в о с т ь ю у г а д а в ш е г о д у х и стремления экуменов

В X веке во Франции жил Гюго де Лонкль, трубадур, слагал он альбы и серены, которые распевались по всей стране. Во время похода во Фландрию узнает он о смерти своей матери и невесты. Много горестей и лишений испытал Гюго в этом походе, но самым большим горем была для него потеря близких его сердцу существ. В отчаянии бросается он во все опасности и ищет смерти на поле брани. И ни в чем не находит утешения. И вот узнает он, что только в ордене найдет успокоение и путь свой. Отправляется он к магистру ордена и просит посвятить его в рыцари. Но прежде чем быть принятым в орден, Гюго де Лонкль должен был пройти ряд испытаний и искусов. Он вертел мельничное колесо, исполнял обязанности конюха и другие грубые работы, но все он делал со смирением и кротостью. И на все свои робкие вопросы получал лишь грубые ответы. Все это было необходимо для определенной цели: испытать дух, от Бога ли он. Когда окончились все испытания, магистр ордена призвал его и задал ему семь вопросов: клянешься ли ты, что будешь говорить только правду? Не принадлежишь ли ты к другому ордену? Не женат ли ты и не обручен ли? Нет ли у тебя долгов? Не болен ли ты тяжкой болезнью? Не являешься ли ты священником? Сын ли ты рыцаря и от законного ли ты брака? Когда Гюго де Лонкль дал удовлетворительные ответы, магистр сказал ему: «Отныне все твое становится орденским и ты допускаешься к пользованию имуществом ордена. Ты получишь бедную одежду, и пить и есть, сколько окажется необходимым». И после этого Гюго де Лонкль был допущен к посвящению. Ночь перед посвящением Гюго проводит по традиции в храме. И вот во время глубокого сосредоточения и размышления раздвинулись стены храма, и он увидел равнину, по ней вьющуюся дорогу, а по дороге идет толпа несметная, поднимаясь в гору, на которой стоит храм. Идут ремесленники с продуктами своего произ79

водства, суконщики с сукнами, кузнецы с замками, гончары со своими изделиями, колесники, барышники с лошадьми, юноши, монахини, женщины в расцвете сил с грудными младенцами на руках, гордые князья и герцоги, вассалы, полураздетые куртизанки, блистающие драгоценностями, папа в тиаре и рядом с ним разбойник – и все идут шатаясь, а над толпой тучи, гром и молнии блистающие. И заметил Гюго, что толпу, невидимо для нее, сопровождают спутники: справа – светлые, слева – темные. Они борются между собой, и время от времени темные спутники бросаются в толпу. И там, куда они бросаются, слышны стоны и проклятья, и происходят смятения и убийства. И жертва лежит распростертая, тут же, рядом с убийцей, а толпа идет шатаясь... И увидел Гюго, что среди толпы идут некоторые уверенно и с поднятой головой. Сильнее сгущаются над ними тучи, и молнии венчают их своим ореолом. И светлые спутники время от времени помогают им. И там, где они, толпа идет спокойнее, ровнее. И расширилось духовное видение Гюго, и взглянул он в сердца людей и увидел в них злобу и черные замыслы, и только в самой глубине увидел он свет, как драгоценный камень в голубой оправе. Горит он и светится, словно малая звезда голубая – и у папы, и у разбойника – это душа. И тоскует она. Но люди не замечают ее. Но это видят те, идущие уверенно, и от этого скорбь на их лице глубже. И исполнилось скорбью сердце Гюго, и так осталось оно, увенчанное скорбью на всю жизнь. И он шагнул в толпу, чтобы идти вместе с ней... И скрылось все... И видит Гюго бедную женщину с искаженным от скорби лицом, склонившуюся над трупом солдата, сына своего, и скорбь ее беспредельна. И видит Гюго королеву Франции, прислушивающуюся к дыханию умирающего дофина, и рядом с королевой сидят прелат с головой свиньи и министр с головой волка, а у изголовья постели стоит ангел смерти. И подумал Гюго: если умрет – пойдет к ангелу, а если останется жить – этим достанется. Что лучше? И тысячи женщин и сотни матерей увидел Гюго, и скорбь их витает над ними. И исчезло все... И понял Гюго, что нет скорби больше скорби матери, и его собственная скорбь утихла. Не прошла, но как хрустальная вода горного озера, стала ясной и спокойной. И явилась 80

перед ним сама Владычица скорбей, и опустился перед ней Гюго на колени, и дал обет вечного служения Пречистой. Глядел рассвет в цветные окна храма, и наутро пришли за ним рыцари. В этот день был посвящен Гюго де Лонкль, трубадур, и дал обеты послушания, целомудрия, бедности и служения церкви. И получил Гюго де Лонкль золотые шпоры. Золото же рыцари носят только на шпорах. В тот же день сидят рыцари вечером в башне за круглым столом, с ними Гюго де Лонкль. А возле стоит некто светлый, опершись на меч, и очи его пламенеют. И смотрит он пылающими очами в глубину сердец. И когда кто-либо из рыцарей не находит ответа себе или другому на заданный вопрос – он смотрит вглубь своей души и видит в ней очи светлого, и в них находит ответ. И спросил Гюго: сказано, если имеешь две одежды – одну отдай неимущему. Одену ли всех неимущих? И ответил один из рыцарей: одень светом свободы душу свою. Можешь быть богат любыми богатствами, но не окажись рабом. Сумей радостно отдать все, когда того потребует дух. И спросил Гюго: сказано, ударившему тебя в одну щеку подставь и другую. Приличествует ли рыцарю быть малодушным? Ответил ему один из рыцарей: ничего нет у рыцаря выше чести, но высока честь воина, который, будучи силен и храбр, сумеет удержать руку свою перед оскорбителем. И наивысшая честь тому, кто наивысшую боль сумеет радостно перенести и будет верен духу своему. И спросил Гюго: сказано, люби ближнего твоего, как самого себя. Как могу любить убивающего душу? И ответил ему один из рыцарей: люби всех скорбящих. Люби всех, кому служишь мечом и духом. Люби во враге своем рыцаря, хотя бы и не был ему нанесен удар мечом. Люби в темном духе свет преодоления им самого себя. У рыцаря может быть только достойный рыцаря враг – и в этом любовь к врагу. А больше о любви к врагу узнаешь впоследствии. И спросил Гюго: зачем Христос творил чудеса? И если нужны они, к чему его проповедь? И отвечал ему старший из рыцарей: что знаешь ты о чудесах Господа? Христос мог творить чудеса и скрывал их. Блаженны не видевшие, но уверовавшие. И не были ли чудеса в большинстве случаев исцелением духа? 81

И спросил Гюго: сказано, одень раздетого, накорми голодного, напои жаждущего. Телесному или духовному благу должен служить рыцарь? И ответил ему один из рыцарей: горе отвратившему лицо свое от телесного недуга брата своего. Но еще больше горе тому, кто всего себя отдаст этому служению. Велик соблазн малого даяния: ибо строит на песке дом свой слуга блага телесного, ибо если накормит голодного, тот снова взалкает, если же утолит голод духовный – навек поднимет брата своего. И спросил Гюго: входить в дом и жить с людьми подобает ли рыцарю? И отвечает ему один из рыцарей: будь подобен восточному царю, который из любви к своим подданным переодевался в их одежду, входил в их хижины и творил добро. Но, будучи благим и милосердным, не забывай высокой задачи царского служения твоего. И спросил Гюго: влекут рыцаря молящиеся Богу, зовут к участию в делах государственных, манят любители общества и прекрасных дам. И ученые, и доктора, и философы говорят о мудрости теологии и искусствах. Каким путем должен идти рыцарь? И ответил ему один из рыцарей: иди своим путем. Мир представляется равниной, перерезанной многими водными потоками, но путник переходит их все и ни одному не дает увлечь себя, ибо странник и проводник пилигримов рыцарь. Так вступил Гюго на путь. И был этот путь труден и радостен. Много подвигов совершил он на пути своем и молил Пречистую дать умереть ему на поле брани, ибо не приличествует рыцарю умереть дома. После многих подвигов, совершенных Гюго де Лонклем в Палестине, удалился Гюго в пустыню и проводил здесь время в размышлениях о божественных истинах, в непрестанных молитвах. И много лет провел Гюго в пустыне, и когда почувствовал, что очистилась душа его, взял он посох свой и пошел. И долго шел он, и в конце далекого пути своего пришел он к Светлому Чертогу и остановился у врат его, и раздался голос: «Приди, сын Мой возлюбленный, в лоно Мое, ибо ты, как и Я, совершенен». И хотел было уже Гюго войти во врата Светлого Чертога, когда в последний миг донеслись до него звуки покидаемого им мира. И услышал Гюго стон гибнущих, и проклятия отчаявшихся, и скрежет зубовный. И остановился Гюго, и обернулся, и увидел гибнущих 82

и насилуемых, увидел торжествующих убийц душ человеческих, увидел детей, обреченных на заклание. И ответил Гюго: «Что мне, Господи, до славы, если там гибнут братья мои». И ушел Гюго от врат Светлого Чертога и вернулся в мир, чтобы потом еще раз, но уже вместе со всеми, прийти к нему. Вернувшись к людям, вступил Гюго в круг жизни их. И увидел он старцев и юношей, мужчин и женщин, и детей, томившихся в этом кругу. И бесконечно измучены были их лица. И спросил Гюго: «Чем живете вы?» И ответили ему: «Надеждой нашей». И пошел Гюго дальше, и увидел еще более мрачный круг. Здесь вечно слышались стоны, угрозы и проклятья. В отчаянии ломали себе руки жители этого круга. И спросил их Гюго: «Чем живете вы?» Отвечали ему: «Безнадежностью нашей». И захотел Гюго внести свет в мрак жизни их. И остался надолго с ними. Прошли годы, и кончился срок пребывания Гюго в этом кругу, и ушел он, и поднялся в горы, к голубому горному озеру. И жил здесь старец втайне от других людей. И склонил Гюго перед ним колени, и коснулся старец чела его, глаз и ушей. И получил Гюго три скрытых дара: видеть, слышать и идти до конца. И исполнился скорбью Гюго, и сказал: «Нет, лучше умереть мне». И сказал старец Гюго: «Нет, сумей жить с дарами скорби, не скорбя». И отправился Гюго в великое странствие свое. И вот взошел Гюго на высокую гору. И смотрел вниз, и видел сразу все, что делалось внизу и вокруг. И на горе, где стоял Гюго, не текло время. И видел Гюго, как в бедной сельской хижине, и в городском доме, и в королевском дворце рождаются дети. И склоняются над ними матери, и отцы ласкают их и радуются им. И вырастают дети, и превращаются в юношей и девушек, а затем во взрослых людей, и работает каждый в кругу своем: под землей или в кузнице, или дома по хозяйству, или за станками, или в королевском войске служат, или правят государством. И видит Гюго, как сила любви влечет мужчин и женщин друг к другу и соединяет их в брачные пары, и как рождают они детей, и склоняются над ними, и радуются им, и страдают с ними. Приходит старость и смерть, и новое поколение заступает на место прежнего, и снова идет суетливая работа. И соединяются люди в брачные пары, и рождают детей, и спешат вперед и дальше к одной цели, которой, 83

быть может, является могила. И на место этого поколения приходит следующее, и на место следующего еще новое поколение, и все они совершают один и тот же жизненный цикл, идут одним и тем же путем. И одни тысячи и миллионы людей сменяются другими, спеша и суетясь, и видят они перед собой только небольшой кусок своего пути, не думая о смене одних поколений другими, о великом потоке человечества, протекающем у подножья горы, на которой стоит Гюго. И поднимает Гюго свои взоры вверх к вечному небу и спрашивает: «Скажи, зачем это вечное повторение и почему неведомы тем, кто суетится внизу, смысл и цель этого вечного движения?» И не слышит Гюго ответа. И поехал Гюго, исполненный скорби, по бесконечной равнине. И долго ехал он на своем верном коне. И однажды, когда заходило солнце, встретились ему на пути люди. То были кузнецы, возвращавшиеся из города к себе в село. И посмотрел на них Гюго, и увидел в душе одного из кузнецов голубой огонь, как бы малую звезду голубую. И почувствовал Гюго, что был когда-то рыцарем кузнец. И подъехал Гюго к кузнецу, и заговорил с ним об оружии, о битве, о рыцарской чести. И не хотел с ним сначала говорить кузнец, и не хотел поверить ему, когда сказал ему Гюго, что кузнец – рыцарь. Но потом коснулось слово Гюго души кузнеца, и взмахнул он молотом и сказал, что готов променять его на рыцарский меч; проснулся рыцарь в кузнеце, и с гордо поднятой головой пошел он рядом с Гюго. И весело стало на душе у Гюго де Лонкля. И снова ехал Гюго по бескрайней равнине, и увидел он человека, с великим трудом пахавшего твердую, пересохшую землю. И увидел Гюго, что был когдато земледелец рыцарем. И слез с коня, и подошел к нему, и заговорил о рыцарских подвигах и о борьбе с неверными. Нехотя отвечал ему землепашец, не понимая его. Но когда сказал ему Гюго о деде пахаря, воевавшем в Палестине, выпрямился тогда крестьянин и заявил, что он тоже рыцарь, хоть и пашет землю. И поехал Гюго дальше с радостью на душе, а те, кому он напомнил о голубом огне, так и остались рыцарями. Въехал Гюго в город. Здесь на площади была большая толпа народа, и остановился Гюго на своем коне посреди толпы, и затрубил в рог. Когда затих шум, и взоры всех обратились к Гюго, сказал 84

им Гюго: «Вы забыли, что ваши предки были светлыми и гордыми рыцарями; вы забыли, что еще недавно в вас был рыцарский дух. Пора вам вспомнить об этом. Пора вам оторвать свои взоры от земли и посмотреть на вечное небо, пора вам взять меч, сесть на коня и отправиться в путь, и служить угнетенным и обиженным». И гневный шум раздался на площади, и окружили разъяренные жители Гюго. И увидел он, что говорил горбатым и калекам, которые собрались, чтобы получить очередную милостыню, раздаваемую слугой герцога. И махали калеки своими костылями, и поднимали к Гюго разъяренные лица, и бросали в него камнями. И уехал Гюго, провожаемый бранью, свистом и проклятьями. Но поворачивая с площади в одну из улиц, остановил Гюго коня и крикнул им: «Я еще вернусь к вам». И не было у Гюго злобы против этих людей. И увидел Гюго: на перекрестке двух дорог у креста сидит монах, торгующий отпущениями грехов. Подъехал Гюго к монаху и посмотрел ему в глаза, и увидел Гюго голубой свет в его душе, словно малую звезду голубую. И понял Гюго, что был некогда рыцарем монах. И захотел испытать Гюго монаха, и, проезжая, слегка задел монаха конем. И смиренно посторонился монах. Тогда вернулся Гюго и стал просить у монаха продать ему все индульгенции оптом за четверть цены, которую они стоили. И обиделся монах, но смиренно отказал. Тогда, как будто рассвирепев на монаха, Гюго стал его бранить, и выхватил меч, и слегка ударил его мечом плашмя и присовокупил, что недостоин он настоящего рыцарского удара. Вскипел тогда монах, засверкали его глаза, и закричал он Гюго, что будь у него меч, он показал бы, кто из них достойнее наносить удары. Тогда дал Гюго монаху свой запасной меч, сошел с коня, и стали они биться. И вспомнил монах былое мужество и напал жестоко на Гюго де Лонкля. И долго бились они, но ни один из них не остался победителем. И нанося удары и отражая, посмеивался рыцарь над монахом и говорил, что не поймет он – как такой боец мог променять вольную жизнь рыцаря на звание торгаша. И когда зашло солнце и бросили они сражаться, сказал монах, что не хочет он больше торговать. И пошел рядом с Гюго. И радостно ехал Гюго по равнине. И приехал Гюго в королевскую столицу. В высоком прекрасном зам85

ке жил король этой страны, и была она полна благосостояния. И ходили по городу довольные жители, и проезжали гордые рыцари, и шли куда то отряды лучников. Великолепно было убранство королевского замка. Был он наполнен рыцарями и придворными и прекрасными женщинами. И в высоком зале сидел юный король этой страны, и окружали его вельможи и воины, и менестрели играли на лютнях и пели ему свои песни. Вошел Гюго в королевскую залу и увидел короля. И заметил Гюго у короля голубой огонь, как бы малую звезду голубую. И узнал, что рыцарем был король. И увидел еще Гюго, что скучно королю на троне, и не радует его ни богатство страны, ни блеск замка, ни лесть красивых женщин, ни песни менестрелей. И когда наступил вечер, и король проходил в свою спальню, подошел к нему Гюго и заговорил. И остановился король, и стал слушать. А когда все уснули, одел король плащ пажа и тайным ходом ушел из замка вместе с Гюго и никогда в него не возвращался, и даже не вспомнил о нем ни разу. И ехали два рыцаря в ночной тишине – Гюго и бывший король, и радостно было на душе у обоих. Долго странствовал Гюго по свету. И снова великая печаль охватила его и держала в своем плену долгие месяцы. И не мог он найти исхода своей скорби, и решил искать успокоения в путешествии в самые далекие края. Много дней он ехал, и кончились жилые места, и наступила пустыня. Вечерело, и не знал Гюго, на что ему решиться: ехать ли через пустыню или остановиться и затем вернуться. И когда он так думал, вспыхнула вдруг над пустыней вдали от Гюго голубая звезда. И смело двинулся дальше в путь Гюго, и углубился в пустыню. Прошла ночь, и сиял новый день, но еще долго мог различать Гюго в небе свою голубую звезду. И кончилась пустыня. И вступил Гюго в область высоких диких гор. И скоро потерял он там тропинку, и не у кого было спросить пути, и со всех сторон окружали Гюго де Лонкля отвесные скалы, обрывы, бездонные пропасти. И не знал Гюго, куда ему ехать. И, смущенный, взглянул на небо и увидел впереди над собой между двух гор многоцветную радугу. И почувствовал, что должен проехать под радугой, и бодро направил коня. И каждый вечер загоралась впереди голубая звезда, и каждый день видел он перед собой голубую, или розовую, или многоцветную переливаю86

щуюся радугу. И долго ехал Гюго все вперед и вперед среди гор и пустынь. И приехал Гюго в замок святых. Был он совсем небольшой, и окружал его широкий ров, наполненный водой, и высокий вал, и крепкие стены. И неохотно спускали жители замка святых подъемный мост. Въехал Гюго в замок. Радостные и благодушные ходили здесь жители и делились друг с другом всем, что у них было. И любили друг друга, и называли себя святыми. И не видели ничего, что было за стенами замка. И не слышали голосов жизни, что раздавались вне замка. И вспомнил Гюго, как ушел он от Светлого Чертога, и не захотел оставаться со святыми, и уехал из замка святых. Было великое бедствие в той стране: черная смерть разъезжала на высоком коне по селам и городам. И падали и умирали тысячи людей, которых коснулся ее бледный взор. А оставшиеся в живых прятались по темным углам и редко выходили наружу. И есть было нечего. И увидел Гюго на углу узкого переулка лавку мясника. Торговал тот падалью и потихоньку человеческим мясом. И вошел незамеченный Гюго в лавку и через открытую дверь увидел торговца в его жилище. Стоял тот на коленях перед статуэткой Мадонны и молился. И услышал Гюго слова его молитвы: просил торговец человеческим мясом Мадонну, чтобы она послала ему хороший сбыт и много щедрых покупателей. И обещал торговец Мадонне украсить ее капеллу на углу двух улиц, когда поправятся его дела. И бил себя в грудь торговец, и вздыхал, и говорил Мадонне о своей бедности и малых доходах. И тихо ушел Гюго из его лавки. И увидел себя Гюго как бы перенесенным в страну полупрозрачной мглы. Громадные утесы, дикие камни без зелени, без влаги окружали его. И не просвечивало солнце сквозь мглу. И увидел Гюго, как над плоским утесом склонились двое: один – человек, как все, другой – кто-то, подобный человеку, но гигантского роста и бесконечно мрачный. И холодом веяло от него. И лежал пергамент на утесе, и должен был человек подписать его своей кровью, но колебался он, и страх и недоверие искажали лицо его. И улыбался мрачный его страху и недоверию. «Что же должен я делать?» – спросил человек. «Только одно требую от тебя, – ответил мрачный – всюду, где ты будешь, повторяй людям: Христос терпел и нам 87

велел терпеть». «Только-то!»– сказал человек. И, сделав стилетом надрез на руке, решительно написал свое имя внизу свитка. И увидел себя Гюго как бы перенесенным на громадную площадь, и стоял посреди площади большой мрачный чертог, и толпы народа теснились перед чертогом и стремились проникнуть в него, а в чертоге, на высоких престолах, сидели великие убийцы и предатели, одетые в багряные одежды. И стоял посреди чертога самый роскошный престол, и сидел на нем некто с лицом Иуды, одетый в золото и драгоценности. И курились вокруг престола фимиамы, и служили сидящему на престоле одетые в пурпурные одежды священники, и среди них главным был тот, кто подписал пергамент в царстве мглы... И толпы народа теснились к престолу, и люди с искаженными лицами отталкивали друг друга, чтобы скорее добраться до престола, и убивали друг друга, и, подойдя к престолу, склонялись перед ним, и целовали край одежды сидящего на престоле, а первосвященник и другие жрецы учили их Христову терпению. И с великой решимостью в душе поехал Гюго по дороге. И приехал он в область великих гор. И вот на рассвете поднялся Гюго на своем коне на высочайшую гору, на ее острую вершину, с которой ветер вечно сносил снег, и оттуда была видна как бы вся земля. В синей дымке легкого тумана лежали далеко вокруг хребты снеговых гор, равнины с городами и пашнями, лентами вились серебристые реки, озера и моря поблескивали серыми зеркалами. Мерцали снега горных хребтов с темными ущельями. На бесконечно далеком горизонте, в розовых облаках вставало солнце, а над гигантом-рыцарем, стоявшем на высокой вершине, высоко в темном небе лила свой свет громадная голубая звезда. И взял Гюго свой серебристый рог и затрубил Призыв. Могучими волнами понесли его духи-союзники во все стороны, во все концы земли. И услышали там люди Призыв серебряного рога, и крестьяне думали, что это пастух на рассвете сзывает свое стадо; в городах жители, слыша Призыв, считали, что это герольды короля объявляют о новой победе королевского войска. А на далеком, далеком краю земли приняли Призыв Гюго за рассветный привет жрецов солнечному Богу. – Вставайте, видящие незримое! – гремел рог. 88

– Спешите, слышащие голоса мира и голос вечности! – Гордые и смелые, готовые идти до конца, пришло ваше время! – Спешите, братья, спешите! И со всех сторон бесконечно далекого горизонта, как утренние белые облака, как светлые туманы над проснувшимися водами, всюду поднимаются образы могучих светлых всадников. Вот они мчатся. И слышен тяжелый топот коней по рассветной земле. Со всех сторон несутся они к одной цели, на вершину высокой горы, где стоит и трубит в серебряный рог рыцарь, озаренный сиянием голубой звезды, рыцарь, сзывающий великое воинство проводников человечества к Светлому Храму. Гремит серебряный рог, и все новые и новые отряды спешат на Призыв. И образуются группы, и мчатся рыцари-одиночки. Что же вы, рыцари, не спешите примкнуть?.. Крутая отвесная скала. На скале стоит высокая башня, возвышаясь над окрестностями. А у подножия скалы катит медленныебыстрые воды широкая река, из бесконечного далека направляясь в бесконечную даль. В башне пребывает Гюго де Лонкль – одинокий. В башне нет времени, нет прошлого, нет будущего. И приходят к Гюго другие. Спускается Гюго де Лонкль со спутниками своими к берегу реки, и, отвязав челн, плывут они, гребя против течения. Долго плывут они, и время для них меняется, и чем дальше плывут, тем более вглубь веков уходят, давно прошедшее как настоящее переживают.. Пристал челн их к берегу большой красноватой пустыни. Вышли они и увидели себя в какой-то восточной стране. Знойное солнце посылает свои лучи на спешащих куда-то людей, одетых в пестрые одежды. Кругом раздавались восклицания, слышался шумный говор. Понял Гюго и его спутники из отрывочных возгласов, что народ спешит из любопытства посмотреть на чью-то казнь. Замечают пришельцы, что их как бы никто не замечает, и что не отбрасывают тела их тени. Вмешались они в толпу народа и вместе с ней взошли на скалистый холм, на вершине которого на большом деревянном Кресте висел Распятый. Вокруг Креста плотной массой, сдерживаемая римскими легионерами, стояла толпа, с любопытством и издевательством взиравшая на Распятого. Открылись зрение и слух у прибывших с башни, и видят они сонмы Светлых Духов у Креста. Затем гигантская тень 89

Темного распростерлась над Распятым, с усмешкой склонился он к уху Распятого и стал говорить: «Я вложу в уста Твоих учеников мои слова, и Твои-мои ученики понесут под Твоим именем мое учение; пройдут сотни лет, и многие из учеников во имя Твое – мне служить будут – убивать, предавать, уча этому и других. Я прибавлю к Твоим словам мои слова, и затеряется в них Твоя истина, людям ненужная; и если кто захочет истину скрытую откопать, то внушу я ученикам Твоим страх перед Богом, и не решится уж никто отвергнуть слов моих и искать в учении Твоих-моих учеников откровения божественного, скрытого за словами моими. Напрасно хотел Ты принести людям Любовь и Свободу. Свободу они отдадут мне, а Любовь я заменю страхом Божиим и слепой верой в слова и книги моих-Твоих учеников и моих пророков, что до Тебя были. Не заметят люди совсем Твоей благой вести и не удастся Тебе победить мой закон, тот, что ветхим заветом зовут, он победит Тебя тем, что вновь соединится с Твоими словами и поглотит их. Никто не осмелится искать правды вне моей церкви и моегоТвоего учения, так как мои ученики будут говорить, что вне моих церквей нет спасения, и взамен благой вести о всепрощении и всеобщем преображении, что Ты хотел людям дать – я остановлю их поиски Тебя и истины Твоей – страхом перед Страшным Судом. А чтобы никто не мог мне помешать, и чтобы никто не восстал на тьму и мрак, в который я погружу землю, я внушу Твоим-моим ученикам учение, что Ты терпел и людям велел терпеть. И никто даже не подумает, что Ты пришел научить бороться со мной. И станут церкви моими и мне служить будут, но Тебя в этом обвинят. И если увеличится власть моя от учения их – Тебя проклинать страдающие будут. Напрасно Ты приходил!» Заняла гигантская тень весь небосклон. Померкло солнце. Тени поползли по всей земле. Все погрузилось во мрак. Молча возвращались путники к челноку. Поднялся Гюго де Лонкль в него и поплыл учить людей бороться с Тенью Гигантской...

II. Д е Л О

БУРИ Н а ход я с ь е щ ё в з а к л юч е н и и , С а н д р п р о с и л б р ат ь е в и с е с т е р н а п и с а т ь о х о д е с л е д с т в и я , с уд е и д а л ь н е й ш и х событиях. Из этих отчетов возникла книга

Глава I. ОБЛАВА С т у к 1-й

Ранним утром, в среду, 8 февраля 1984 года трое мужчин стучались в дверь квартиры тов. Амурского В. Ф. (г. Сходня, Октябрьская ул., д. 11, кв. 38). – Вы к кому? – спросила идущая мимо соседка. – Мы к Нине Копцевой, родственники, никак не достучимся. Через некоторое время за дверью раздался тихий голос: – Кто? Один из мужчин мягко спросил: – Нина? Нина открыла дверь, и мужчины, оттесняя ее к стене, ввалились в коридор. Потом один из них достал красную книжечку и показал Нине: – Следователь по особо важным делам прокуратуры г. Москвы тов. Панин. Пока мужчины располагались в квартире, Нина еще плохо понимала, что происходит: пошла одеться в комнату, в которой спала, по дороге она порвала и бросила в унитаз какую-то бумажку, а войдя в комнату, взяла с полки две серых книжечки и положила их под матрац, потом одела поверх тренировочного костюма домашнее платье-рубаху, в котором когда-то крестилась... С т у к 2-й

Этим же утром секретарша санатория «Сокольники» для беременных женщин подошла к дежурной санитарке Наташе Аверьяновой и сказала: – Наташа, вас вызывает главврач. – Сейчас приду. 93

– Пойдемте, она вас ждет, – секретарша не уходила и неуверенно переминалась с ноги на ногу. – Что ей так загорелось с утра пораньше? – спросила Наташа. – Не знаю. Она сказала, чтоб вы срочно пришли. – Ну вы идите, я скоро приду, мне тут на втором этаже нужно унитаз почистить. – Унитаз подождет. Пойдемте. Наташа, недоумевая, пошла к главврачу и постучалась в кабинет тов. Маринкиной: – Вызывали? – Да, проходите... вот тут к вам пришли. За столом сидели главврач и двое мужчин в серых костюмах. Один из них подошел к Наташе и показал красную книжечку: – Следователь по особо важным делам Кудрявцев.. – Он дружески улыбнулся: – Пройдемте с нами. – А что я сделала?! Я никуда не пойду. – В машине мы вам все объясним, – улыбается еще шире. – Объясните здесь, у меня секретов нет. Я от главврача ничего не скрываю. – Вы что, не понимаете?! В машине мы вам все объясним... С т у к 3-й

Третий стук раздался в Московской области, в городе Люберцы, в квартире, где жила Олейникова Алла Юльевна. – Алла, вставай, к тебе пришли, – сказала ее мама взволнованным голосом. В комнату, где спала Алла, вошли четверо мужчин в серых костюмах. – Выйдите отсюда вон, я не одета. Мужчины вышли, но дверь оставили приоткрытой. Алла начала одеваться, потом взяла со стола какую-то бумажку и незаметно положила в рот. Но один из мужчин тут же подскочил и ловким надавливанием на челюсть изъял бумажку изо рта. Когда он просмотрел бумажку, его внимание привлекло слово «отец». Затем он достал красную книжечку и представился: – Следователь прокуратуры г. Москвы Седельников. 94

С т у к 4-й

В это же утро раздался звонок и в квартире Курочкиной Марины (по адресу: ст. щербинка, ул. Чапаева, д. 5, кв. 20), и пятеро плечистых мужчин вместе с участковым милиционером ворвались к ней в дом с постановлением об обыске на предмет выявления материалов, содержащих заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй. Но кот Марсик ничего в этом не понимал и потому спокойно уселся на колени к следователю прокуратуры тов. Тихомирову, который по-деловому, широко расставив ноги, уселся на стул. С т у к 5-й

– Девушка в очках у вас живет? – Да, но ее сейчас нет дома. Стук пятый оказался для работников прокуратуры не вполне удачным, так как гр-ки Нелидовой Н. Н. не оказалось дома. Пришлось устраивать засаду, которая продолжалась почти сутки. Тем временем следователи расспрашивали хозяйку о том, как Наташа себя ведет, кто к ней ходит, водит ли она мужчин. Когда хозяйка сказала, что не водит, они оценили это как ненормальное явление. Потом, ввиду неотложности дела, решили обыскать комнату без Наташи. Хозяйке, на имя которой был выписан ордер на обыск, сказали, что в комнате, где живет Наташа, под полом, возможно, золото… С т у к 6-й

В одном из московских учреждений, связанных с космическими полетами, в подвале, в переплетной комнате, переплетчик Валентин Вихров попал в переплет. К нему также в это зимнее утро ворвались трое неизвестных. Один из них представился Пономаревым. Не успел Валентин опомниться, как следователи уже орудовали в его рабочей комнате. Обнаружив большое количество бумаги и 2 литра спирта, один из следователей весело сказал: – Ну вот, уже есть за что сажать!

95

Глава II. ОБЫСК И з ы м а н и е 1-е

– Ну что, Нина Николаевна, можно начинать? – вежливо спросил Копцеву Нину следователь Панин и, не дождавшись ответа, изъял пишущую машинку. И вдруг неожиданно встал и пошел в туалет. Долго не возвращался... Потом, наконец, вернулся, держа в руках клочки бумаги (он их вытащил из унитаза и высушил над газом). Он стал раскладывать их перед собой на столе, это был чей-то адрес. Нина бросилась отнимать. Но силы были неравны. – Сидите тихо, а то плохо будет, – сказал следователь Нине, дружелюбно сверкнув глазами, – чей это адрес? Все равно ведь придется отвечать, никуда не денетесь... Ну что ж, приступим к делу? – Это квартира моего отчима и без него вы не имеете права ее обыскивать. И потом, я больна, у меня бюллетень, у меня температура 39. – Это не имеет значения. Мужчины приступили к обыску. Стали все везде просматривать, простукивать, прощупывать, перетряхивать, перелистывать все книги и журналы и все подозрительные бумажки, открытки, картинки; фотографии стали складывать на стол Панину. Через некоторое время послышался поворот ключа во входной двери. Это пришел Виктор Федорович Амурский (отчим Нины) в сопровождении майора КГБ тов. Жданова и молодого человека по имени Володя в шикарной меховой шапке. С новой силой зашуршали бумажки. Наконец вытряхнули из кошелька черные четки. – Я их ношу на шее, отдайте их мне, – сказала Нина. После некоторого колебания Жданов милостиво отдал и записал в протокол, что у Копцевой Н. Н. имеется католический крестик, который она носит на шее как верующая... В груде литературы, порочащей советский государственный строй, лежали: текст оперы «Иисус Христос – Суперстар», творения блаженного Августина, «Размышления о божественной литургии» Н. В. Гоголя, журналы «Курьер ЮНеСКО». Оказалось, что и стихи-то Нина любит какие-то несоветские – поэзию М. Волошина. Изъяли альбом с фотографиями Папы Римского. 96

– Что это вы его держите? Это же ярый антисоветчик! Обыск шел долго. На каждую книгу, открытку, фотографию как заезженная пластинка звучали слова: «А это кто?… А это кто?» Или: «Кто дал? Кто дал?..» Нашли какую-то старую фотографию Нины. – Красиво? – спросил один обыскивающий у другого. – Да, ничего. Приобщим к делу. – Не трогайте дневник! Это мои интимные, личные вещи! – закричала Нина, когда следователь схватил дневник, который она вела еще с института. – Ничего, не волнуйтесь. Почитаем и отдадим. Что вы так дергаетесь, мы же вам добра желаем... Виктор Федорович, повлияйте на нее, а то она на нас как на врагов смотрит. Тем более, все это происходит на вашей квартире. Вы же понимаете... После книжных полок стали перетряхивать постель, тахту. Заметно обрадовались, когда обнаружили журналы «Призыв». – Нина, может быть, вам холодно? Может, вам переодеться надо? – проявил заботу тов. Жданов, заинтересованно глядя на одежду Нины, очевидно подозревая, что она под ней что-нибудь припрятала. В это время на лестничной клетке послышался какой-то шум и возня. Сотрудники прокуратуры заловили старшего мастера ЖЭУ гр-ку Мартынову, которая ходила по квартирам по своим служебным делам. Трое мужчин держали ее за руки и пытались затащить в квартиру Нины, они подумали, что она ее сообщница. Она кричала и отбивалась как могла. Потом когда один из мужчин показал ей удостоверение из прокуратуры, старший мастер немного успокоилась и сказала, что ответит на любой вопрос, но в квартиру не пойдет. Но тут вывели Нину и спросили, указывая на дрожащую от страха женщину: – Кто это? – Кажется, это кто-то из ЖЭКа. Нину увели обратно. Насмерть перепуганная гр-ка Mapтынова облегченно вздохнула и прислонилась вспотевшим лбом к холодному оконному стеклу... 97

И з ы м а н и е 2-е

Н. Б. Аверьянова и двое в штатском, выйдя от главврача, направились в дежурку I корпуса, чтобы Наташа смогла переодеться. – Это вы меня за религиозные убеждения? – спросила Наташа. Следователь усмехнулся: – Да вы что?! У нас свобода совести, верьте сколько хотите. – А тогда за что? Меня больше не за что. – Следователь на допросе вам все объяснит. Когда вошли в дежурку, следователь показал ордер на обыск на предмет изъятия литературы, порочащей советский строй. – Мы хотим осмотреть эту комнату, прежде чем поедем к вам домой. если у вас что здесь есть, сами выдайте. – У меня здесь только пулемет, больше ничего. – Следователь осторожно открывает дверцу шкафа, там одеяло. – Я пошутила. – Которая из этих полок ваша? Наташа указывает, следователь роется и достает книгу, в которой находит фотографии Сандра Риги и Копцевой Нины (фотографии плохие, но узнать можно). – Кто с вами еще здесь работает? – еще Алла. – Как ее фамилия? – Кажется, Олейникова, не то Смирнова, сегодня она дома. После тщательного осмотра дежурки все на серой «Волге» поехали осматривать квартиру Аверьяновой. Сотрудники санатория, когда Наташу вели к машине, смотрели с недоумением, как бы говоря: «Ну надо же! Кто бы мог подумать?!» На лестничной клетке у квартиры Наташи уже ждали еще трое «заинтересованных» в серых костюмах. – Для вас будет лучше, если вы сами выдадите нам литературу. – Я не держу антисоветской литературы, я боюсь. У меня только религиозная. – Религиозная она только с виду такая, а заглянешь поглубже... – следователь не договорил и достал с полки книгу в черном матерчатом переплете, очевидно думая, что это самиздат, но, к его разочарованию, это оказались шрифты Дюрера. Затем, после того, 98

как следователь переговорил по телефону с другими «точками», где проводилась операция, началась долгая процедура обыска, и также все подозрительные книги, бумажки, открытки, фотографии, крестики, бусики стали складывать на стол. – А это что за ангелочки? – следователь взял открытку, на которой изображена идиллия – ангелочки с ведерками и лейками поливают деревья. – Это субботник в раю, – пошутила Наташа, но он так и записал в протокол. А Наталия Борисовна тем временем села у телефона, по которому ей запретили разговаривать, и задумалась о том, как бы ей незаметно вытащить маленькую бумажку из-под телефонного аппарата, на которой были номера телефонов ее друзей. Она положила голову на стол, загородив при этом телефон, свесила одну руку к полу, а второй начала медленно подкапываться под аппарат. – Что это с вами, Наталия Борисовна? – Да вот никак не пойму, кто вам сказал, что у меня есть книги, шею бы ему намылила. Наконец ей удалось двумя пальчиками ухватиться за бумажку и вытащить ее. – Я сегодня утром не завтракала, – сказала Наташа тихим голосом, – можно мне пойти поставить чайник? – Идите. По дороге на кухню бумажка была порвана и брошена в унитаз, но так как бумажка была плотная, Наташа подумала, что она не сольется, пусть немного размокнет. Тем более, что один из следователей уже шел из комнаты, ему внезапно захотелось курить. – Ну что же вы, Наталия Борисовна, я смотрю у вас и Карл Маркс есть, а вы все равно в Бога веруете. – Карл Маркс – человек. Чем он может меня утешить? Тем более, что я его не читала... Чаю хотите? – Нет, спасибо. – Можно я в туалет схожу? Вы мне доверяете? – Идите. 99

Когда Наталия Борисовна сливала воду, ей было неловко за то, что она воспользовалась доверчивостью чекиста. А в комнате продолжалось изымание. – Откуда у вас все эти книги? – Кое-что от отца осталось, он у меня верующий был, хотя и коммунист. – А вот эти книги на польском языке? – Это мне женщина в костеле подарила, это религиозно-философская литература. – Что, прямо подошла и подарила? – Нет, она сказала, что уезжает за границу и ей не хочется с собой все это брать. Я ей, очевидно, чем-то понравилась, и на следующий день она мне все это принесла. – Ваша выдумка еще ничего, мне тут один сказал, что он «Архипелаг ГУЛАГ» в букинистическом купил за 100 рублей. – Да, веселый человек... Но ведь при желании можно в каждой квартире что-нибудь найти. Как говорится, был бы человек, а статья найдется. – А вы кто по вероисповеданию? – Я православная. – А почему у вас фотографии Папы Римского? – А что? Папа тоже в Бога верует. И потом, вы же Патриарха не продаете. – Сейчас такие сложные международные отношения, и Папа всегда против нас, а вы чем занимаетесь?.. – Вы так говорите, будто я на английскую разведку работаю. Я вообще политикой не интересуюсь. В это время на улице заиграл похоронный марш. Наташа задумчиво произнесла: – Вот чем здесь все кончается. – А это кто? – следователь показывает фотографию Сандра. – Это Сандр Рига – мой хороший знакомый. – А это что? – А это лодочка... Символ Церкви, плывущей по стихиям мира. – А это что за икона? Вы сами нарисовали? – Да, это Фатимская Богородица. Чудо такое было в Португалии. 100

– А что она говорила? – Чтоб все покаялись. – А я слышал, она много о России говорила, вы не знаете, что? – Нет. – А это что за девушка? – Это Зося... Я слышала, у нее неприятности. – Откуда вы знаете? – Мне звонила какая-то женщина и сказала, чтоб я за нее молилась, что ее посадили. – Все у вас какие-то таинственные женщины. Да, Зосе дали 5 и 5: 5 лагерей и 5 ссылки. – А что она сделала? – Вам следователь в прокуратуре все расскажет... Вот, прочтите протокол и распишитесь, а то скажете, что мы вам что-нибудь подбросили. – А что вы можете подбросить? «Как закалялась сталь»? А вы что, правда, подбрасываете? – Я пошутил, а вы поверили. – В каждой шутке есть доля шутки. И з ы м а н и е 3-е

– Ну что ж, приступайте, господа! – сказала Алла Юльевна Олейникова. – Мы не господа, – возмутился следователь. – Нет, вы именно господа – делаете все, что хотите. Вам все дозволено. – Мы работники прокуратуры и делаем все по закону. – Да, я уж вижу. Только вот понятые ваши слишком далеко живут, в разных концах Москвы, что, поближе никого не нашлось? Мама испуганно: – Алла, как ты себя ведешь? Разве так можно? – С ними я иначе не могу. – Следователь: – Ишь, как развоевалась, а у самой руки дрожат, значит, есть что скрывать. Обыск провели оперативно. Все, что искали, нашли быстро, так как все было сложено в одном месте, в шкафу: журнал «При101

зыв», отдельные листки из «Призыва», четки, Библия, Устав, по которому живут в Тэзе, книга о Фатимском чуде на французском языке, тетради с записями из произведений Бердяева. – Откуда это у вас? – Я буду отвечать только на официальном допросе. Когда один из обыскивающих обнаружил брошюру советского издания «Христианский экуменизм», то задумался, пойдет ли она как порочащая советский строй или нет. Но Седельников сказал: – Бери, бери. Тут во всем чувствуется какая-то школа. – А где вы прячете архив? – спросил неожиданно он. – Какой еще архив, что вы выдумываете?! – Один из обыскивающих показал Седельникову какую-то старую фотографию Аллы. – А это она тут, когда еще в Бога, наверно, не верила. Смотри, какая хорошая была, не то что сейчас. Обличающими оказались и гипсовые слепки с барельефного деревянного креста и с такого же изображения Богородицы, которые были изъяты как «предметы культа». – Это просто гипсовые слепки, а никакие не предметы культа. Да, я вижу, вы прекрасно во всем разбираетесь. Очевидно, боясь оказаться в смешном положении, слепки оставили в покое. Когда в одном из ящичков шкафа обнаружили бусинки для четок, Седельников заметно оживился: – О, да тут целая мастерская! Чувствовалось, что следователь был очень доволен тем, что обнаружили, и поэтому, когда раздавались сигналы по приемнику, который был у него в пиджаке, он выходил на связь с радостью, докладывая центру, как идут дела. По его репликам можно было понять, что и у других найдено немало. Профессионалы работали четко. Аллу даже в туалет не пустили, не осмотрев предварительно унитаз. – Откуда у вас столько денег? – спросил Седельников, обнаружив в шкафу целую «кучу» (700 рублей). Тут вступилась мама: – Мы неплохо зарабатываем с мужем и потому разрешаем ей откладывать целиком свою зарплату. – А почему они разделены по 100 рублей? – Так удобнее считать, – ответила Алла. 102

– А что записано на этой бумажке? – Это мои долги. – Так, ладно, разберемся, – сказал следователь и положил деньги в боковой карман пиджака, а не в мешок, куда они все складывали. – Почему вы их кладете в пиджак, а не в мешок вместе с другими вещами? – забеспокоилась Алла. – На всякий случай, вдруг авария, в пиджаке они будут целее. – Как раз наоборот, в мешке они будут в гораздо большей безопасности. – Что это за грязные подозрения?! – возмутился следователь, но, однако, упаковал деньги отдельно. Общую картину обличающих материалов дополнили: стихи Блока, выписанные Аллой в тетрадь, сломанный охотничий нож, который нашли в столе у отца, и самопал, который сделал в детстве брат Аллы, – его хранили на память. Мама Аллы стала доказывать, что это всего лишь мальчишеские шалости и никакого серьезного повреждения им нанести нельзя. Следователь, немного подумав, все же разломал его и отдал маме. Алла не скрывала своего презрения к Седельникову, но другой следователь ей показался даже «приятным дядечкой», ему, как будто, было даже немного стыдно за все, что происходило. Но этим «приятным дядечкой» оказался Пономарев, которому в это утро пришлось побывать не в одном месте, так как именно ему было поручено ведение всего дела № 62704. Когда протокол был составлен, следователь спросил: – Не хотите ли сделать какое-нибудь заявление? – Да, хочу. Я часто выходила пить и потому не уверена, что вы мне в мешок не подбросили какой-нибудь антисоветской литературы. Это заявление следователь вписал в протокол. Затем он предложил Алле и ее маме расписаться на бумажных мешках и на отдельных папках с записями Аллы. Потом он предложил прочитать протокол. Алла начала читать вслух. – Читайте про себя. Алла стала читать шепотом. Когда все было подписано, Седельников радостно объявил: 103

– Ну вот, теперь все ваши заявления не имеют никакой силы, так как вы поставили подписи на всех упаковках, поэтому все, что в них – ваше. – Было непонятно, то ли он шутит, то ли говорит серьезно. Когда Алла одевалась, чтобы ехать с ними в прокуратуру, Седельников внимательно следил за тем, что она берет с собой, чтобы понять, насколько Алла представляет себе дальнейшее, то есть, что ей грозит. И з ы м а н и е 4-е

– Ну что, Марина Николаевна, может быть, вы сами выдадите нам литературу? – Я никогда не держала антисоветчины, но я догадываюсь, что вам нужно. Марина подошла к полке и вытащила несколько книг: журнал «Призыв», книгу отца Александра «Сын Человеческий», журнал «Символ». – Ну что ж, уже неплохо... Но этого недостаточно. Мы еще сами поищем. Искали со знанием дела, перетрясли каждую нитку, простучали все стенки и мебель. – А нет ли у вас где-нибудь крупной суммы денег? – спросил тов. Тихомиров с надеждой, очевидно, получив сообщение от Седельникова. – есть. Около 180 рублей. – Это не деньги, – сказал он разочарованно. Очевидно, недовольный «уловом», он проговорил: – Такое впечатление, что вы нас ждали. Вас, наверное, кто-то предупредил? И спокойны вы что-то уж очень. – Интуиция. – Да... Вы даже выписали статьи из УК – 1901 и 227. Зачем это вам? – На всякий случай. Я как-то не очень верю, что у нас не преследуют за религию... И вот опасения оправдались. – И вы уже даже знали, по каким статьям вас будут судить? – А я угадала? – Ну, не совсем. 104

Постоянное шуршание бумажек очень соблазняло кота Марсика, и он все время подходил к следователю, очевидно, думая, что с ним играют. – Марсик, не смей к ним подходить! Иди ко мне. Как ты смеешь ходить к врагам?! – Ну, Марина Николаевна, какие же мы враги?.. Мы вам добра желаем, хотим вам помочь, а вы на нас как на врагов смотрите. Нехорошо. Тем временем один из «доброжелателей» тщательно перетряхивал нижнее белье и смущенно улыбался, глядя на Марину: – Вот видите, какая у нас работа. – И вы еще хотите, чтобы я вам сочувствовала? – Когда обыск уже подходил к концу, тов. Тихомиров сказал Марине сочувствующе: – Может, что-нибудь покушаете? А то мы вас сейчас повезем в прокуратуру, неизвестно, когда выпустим... И з ы м а н и е 5-е

– Ну что, попался, Валентин? – приговаривали следователи, шаря по шкафам, в ящиках и ящичках, ища то, что могло бы уличить Вихрова в том, что он размножал и переплетал журнал «Призыв». – Мы вас всех пересажаем. Лучше скажи, где ксерокс прячешь. – У меня его сроду не было. – Лучше сам отдай, меньше отсидишь. Когда один из следователей подошел к шкафчику с инструментами, стал по очереди открывать каждый ящик и уже подбирался к тому ящику, где лежали инструменты, которыми Валентин делал оттиск лодки с крестом на обложке «Призыва», Валентин, затаив дыхание, стал про себя читать молитву «Отче наш». Когда следователь уже хотел открывать этот ящик, что-то отвлекло его на мгновение, а когда он снова повернулся к шкафу, то дернул уже за ручку следующего ящика. – Слава Богу, – отлегло на сердце у Валентина. – Ну как, Валентин, много нахалтурил? Сколько в месяц выходит? – Я живу на зарплату. – Знаем, как ты на зарплату живешь. У нас свидетели есть. Считай, что ты уже сидишь... 105

– Ну что ж, отсижу, если виноват. – Ты чего такой неразговорчивый? – Я не знаю, о чем говорить. Дальнейший разговор произошел уже на квартире у Валентина. Как только вошли в квартиру, следователь сразу бросился к унитазу, открыл бачок в надежде увидеть там целлофановый мешок с инструментами, – очевидно, все преступники именно там держали криминал, – но, к его сожалению, там было пусто. Из криминала в квартире обнаружили духовое ружье, песни Галича на магнитофонной ленте, несколько открыток религиозного содержания, Библию и журнал «Призыв». – Кто дал «Призыв»? – На черном рынке купил. – Не понимаю, ты же хороший русский парень, что ты какогото латыша выгораживаешь. Зачем тебе это? – Что мне его выгораживать, у меня своя жизнь, у него своя. – Эх ты, отсидишь ни за что пять лет, жалко мне тебя.

Глава III. ДОПРОС В ы т я г и в а н и е 1-е

Ни о чем не подозревая, Ира Языкова шла навестить больную подругу Нину Копцеву. Она позвонила в дверь, но вместо Нины увидела двух незнакомых мужчин, которые вежливо пригласили ее пройти на кухню. – Предъявите документы. – Ира достала паспорт. – Ага! Вот вы-то нам и нужны. Надо же, сама пришла! А мы ее разыскивать хотели. Покажите, что у вас еще в сумочке. – Что здесь происходит? Где Нина? – У Нины производился обыск, сейчас ее допрашивают. – Она же больна! Как же так можно?! – Совершено преступление. Мы имеем право. Мы все учитываем. Мы ей дали поесть. Она чувствует себя нормально. Ну, а вас мы тоже кое о чем спросим... Знаете ли вы Сандра Ригу? – Да, знаю. 106

– А Сергея Маркуса? – Да. – А Зосю Беляк? – Тоже знаю. – А известно ли вам, что у Нины хранится религиозная и антисоветская литература? – Нет. А почему вы меня допрашиваете? – Это пока не допрос, а беседа. На допрос вы придете завтра в прокуратуру. А пока что немного побеседуем по душам. Тем временем в комнате обыск был закончен, мешки уложены. – Нина Николаевна, в ваших же интересах мы проведем допрос здесь же, у вас на квартире. – У меня уже голова кружится. Я устала. – Ничего, передохните... Вот, хотите бутербродик? – следователь достал термос и бутерброды, – давайте перекусим. – Я не хочу... У меня есть бюллетень, неужели это не дает мне права отложить допрос?! – Нет, не дает. Дело серьезное и не терпит отлагательств... Отдохните немного. На улице смеркалось. Нина легла на кровать и помолилась розарием... – Итак, мы предупреждаем вас, что за дачу ложных показаний вы будете нести серьезную ответственность... Распишитесь в том, что вы предупреждены. Далее последовали вопросы. – Давно ли вы верующая? – Давно. – Где вы познакомились с Сандром Ригой? – В костеле. – Был ли у Риги ключ от этой квартиры? – Да. – Зачем вы ему его дали? – Так, на всякий случай, вдруг я свой потеряю, а он живет не так далеко. Тут встрепенулся отчим: 107

– Послушай, Нин, может, это он подложил тебе все эти книги? – Ты что, к ним уже на полставки устроился? Следователь: – Нина, ну разве можно так с отцом разговаривать?! Сандр приходил к вам в ваше отсутствие? – Никогда. – Откуда вы знаете Курочкину? – Познакомились у кого-то в гостях. – Бывали ли вы дома у Аверьяновой? Что делали? – Ничего особенного, гуляли, в кино ходили. – Знаете ли вы Олейникову, Нелидову, Беляк? – Я не хочу больше отвечать. Я себя плохо чувствую. – Успокойтесь. Вы подумайте, ведь от вашего поведения зависит не только ваша судьба, но и отчасти судьба ваших родственников... Мы, например, знаем, что ваш брат Костя ездит за границу. Но, имея такую сестру, вы сами понимаете, что на такие поездки он уже не сможет рассчитывать... Отчим: – Ну говори же что-нибудь, они и так все знают, только себе хуже сделаешь, они могут подумать о тебе все что угодно. Следователь: – Нина Николаевна, мы ведь тут не в «Молодую гвардию» играем... Мы действуем в ваших же интересах... Итак, откуда у вас «Призыв»? – Нашла в парке в Риге. – В каком году? – Не то в 80-м, не то в 82-м. – А где вы взяли Библию? – Купила за 200 рублей. – Когда в последний раз виделись с Сандром? – Не помню. – О чем говорили? – Я не буду отвечать на этот вопрос. – Нам известно, что вы разложили несколько экземпляров «Призыва» в почтовые ящики, в телефонные будки. Ответьте, где, когда, сколько именно?.. Мы не спрашиваем о тех, которые раз108

брасывали Аверьянова, Олейникова, – они сами за себя ответят. А вы отвечайте за себя. У нас есть отпечатки пальцев... если вы не будете отвечать, придется отправить вас в КПЗ, может, вы там получше все взвесите... Может, вам при отце неудобно?.. Виктор Федорович, выйдите на минутку. – Примерно десять штук я разложила в почтовые ящики. Не помню где. – Зачем вы это сделали? – В последнее время я сама, мои родные и многие знакомые находили в почтовых ящиках переписанные от руки какие-то наивные, безграмотные письма религиозного содержания. А у меня оказались такие хорошие религиозные тексты, – вот я и решила использовать их таким образом. Следователь дописал протокол: – Прочтите и подпишите. Протокол был короткий и осталось еще много пустого места. Нина хотела перечеркнуть пустые места, но ей не позволили. – Подписывайте. Когда все закончилось, в комнату впустили Ирочку, чтобы она могла попрощаться с Ниной. Ира села рядом с ней и спросила, как она себя чувствует. Следователь Жданов сел рядом и показал Ире фотографию Малой Терезы: – Вы знакомы с этой девушкой? – Ира опешила: – Вы с ума сошли! Это же святая Тереза, она умерла в 19 веке! В машине, в которой везли Иру из Сходни в Москву, неожиданно лопнул мешок с отобранными у Нины вещами. Оттуда высыпались книги по искусству, философии, журнал «Курьер ЮНеСКО». – Это что же, тоже антисоветчина?! – Все это имеет отношение к делу, так как через это просматривается определенный стиль, метод обработки граждан в антисоветском духе... А вам мы приказываем сидеть дома, никому не звонить, ни о чем не предупреждать и не рассказывать о случившемся. У вашего дома будет стоять наш человек... А завтра явитесь на допрос.

109

В ы т я г и в а н и е 2-е

Уже около 3-х часов в здании прокуратуры следователи Тихомиров и Пономарев по очереди вытягивали показания из Марины Курочкиной. – Знаете ли вы Ригу? – А какое это имеет отношение к делу? – Самое непосредственное. – А в чем существо дела? – Мы не можем сказать. Это тайна следствия. В каких вы с ним отношениях? – В дружеских. А что с ним? – Не волнуйтесь. Он сейчас в соседней комнате и тоже дает показания... Это Копцева вас с ним познакомила? – Мне трудно вспомнить. – А кто вас познакомил с Копцевой? – Мой друг Коля Мархаев. – А что такое экуменическое общество? – Понятия не имею. – А к какой конфессии вы принадлежите? – Я христианка экуменического толка. – Что это значит? – Я могу посещать храм любой конфессии, причащаться у католиков и у православных. – А зачем вам это? – Для отправления религиозных потребностей. – Где вы взяли «Призыв»? – Кто-то подарил. – А кто? – Не помню. – Где вы брали религиозную литературу? – А что, разве это криминал или антисоветская агитация? – Здесь мы задаем вопросы, а вы обязаны отвечать... Кто такой Ханну Кульмала? – Мой бывший жених. – Он привозил вам книги? – Он мне делал много разных подарков. 110

– Тут в открытке он вам пишет: «Я не успел выслать тебе бумаги, вышлю, когда вернусь». Что это значит? – Как я могу все это помнить, посмотрите на дату. – Чем вы занимались, когда виделись с Ригой? – Гуляли, беседовали, пили чай. – О чем беседовали? – О смысле жизни. – Конкретнее. – О культуре, морали, воспитании и т. д. – Что вы знаете об ордене? – Какой вас интересует, их много. – Экуменический. – Я такого не знаю. Вытягивание 3-е

В соседней комнате тянули показания из Валентина Вихрова. – Ну, что, Валентин, поговорим по душам? – Сначала по душам, а потом по ушам. – Ну зачем же так? Ты парень неглупый, хорошо простачком прикидываешься, но только здесь это не пройдет. Сам понимаешь, в какую историю ты попал... Расскажи лучше, кто «Призывы» просил переплетать, сколько штук, где размножали, кто размножал? – Никто меня ни о чем не просил, у меня своей работы хватает. – Ну хорошо, ты верующий? – Да. – Кто ты по вероисповеданию? – Православный. – А что такое экуменизм? – Для меня это темный лес, спросите что попроще. – Ну хорошо, о чем с Сандром Ригой разговаривали? – О Духе Святом. – Что это значит? – Вы не верующий, вы не поймете. – Аверьянову, Копцеву знаешь? – Да. – Что ты для них переплетал? 111

– Ничего. – Так, значит, не хочешь говорить, а ведь у тебя сын растет, как ему без отца-то будет? В школе спросят: где отец? А он что скажет? В тюрьме? Вытягивание 4-е

– Итак, приступим, Наталия Борисовна? Тов. Миронов сел на стул, а тов. Кудрявцев сел за стол и незаметно включил магнитофон, но тот немного загудел, чем и выдал свою тайну. Последовал вопрос: – Вы замужем? – Нет, я разведена. – Почему развелись? – Я уже не помню почему, кажется, из-за котлет. Он мне говорил: «Что мне с тобой о Микеланджело говорить?! Лучше б научилась котлеты жарить». У него мама... – Так, ладно, – прервал следователь. – Наталия Борисовна, так под чьей же эгидой вы хотите объединить церкви? – Под моей... Шучу... Церкви нельзя объединить. Может быть только духовное единство. И потом, меня лично интересует экуменизм в более широком смысле, как синтез всех религий. – А Сандр Рига кто по исповеданию? – Католик, кажется. – А в каких вы с ним отношениях? – Раньше были в очень хороших, а сейчас наши отношения дали трещину. – Почему? – Не знаю, наверно, надоели друг другу. – А что это значит – «в очень хороших отношениях»? – Понимайте как хотите. – Ну мы поймем как надо... (улыбается). – А Валентин Вихров какие вам книги переплетал? – Только одну – «Мастер и Маргарита». – А как вы познакомились с Зосей Беляк? – Я отдыхала в Житомире, на турбазе, и зашла в костел посмотреть фрески, там я с ней и познакомилась. 112

– Она к вам подошла или вы? – Мы с ней столкнулись: я шла спиной, и она шла спиной, вот мы и столкнулись... Я попросила объяснить, что там изображено. Разговорились... – Понятно. Ну так как же мне записать в протокол, на какой почве вы с ней познакомились? – Напишите – на искусственно-религиозной. – А с Сандром вы ее познакомили? – Нет. – А она утверждает, что это вы ее с ним познакомили. – Я не знаю, почему она так говорит. – А вы знали, что они знакомы? – Нет, не знала. – Сандр помог вам разобраться в религии? – Нет, я бы не сказала, мне в этом вопросе больше моя бабушка помогла, она мне такие сны рассказывала. А он мне помог больше разобраться в искусстве. Например, он мне так рассказывал о Леонардо, как никто и никогда. – Что вам известно о журнале «Призыв»? – Я когда-то видела на Маловузовском у баптистов какие-то листочки с таким названием. – А с Сандром вы где познакомились? – Там же, на Маловузовском, меня туда привел один человек послушать проповедь... Когда я увидела Сандра, я подумала: это моя судьба. – Нам известно, что вы посещали экуменические собрания у него на квартире. Кого вы там видели? – Я ничего не посещала. – Нам известно, что вы у себя на квартире тоже устраивали молитвенные собрания. Там бывали иностранцы. – Этого никогда не было. – Вы говорите неправду. Учтите, мы вас предупредили, что бывает за дачу ложных показаний. Или вы хотите, чтобы мы к вам применили меры? – Но вы же не хотите, чтобы я вас обманывала? – А вы знаете Клер? 113

– А что это такое? – В общем, с вами все ясно, – следователь разочарованно махнул рукой. – Просто вы сами себе хуже делаете. Ничего не знаете, не помните... Может, вам лечиться надо? – У меня просто специфическая память, я могу помнить, какие ногти на руке у человека, но как его зовут могу забыть через пять минут. – Значит, у вас хорошая визуальная память? Мы это учтем... А вы больше нигде не живете? – Нет. В это время дверь специально открыли, и Наташа увиела, как мимо ведут Валентина в сопровождении двух крепких мужчин. – Ну что ж, Наталия Борисовна, еще раз хорошо все продумайте, если что вспомните, звоните. Это значительно облегчит вашу участь... А вы точно больше нигде не живете? – Нет. Но Наталия Борисовна сказала неправду, она еще очень часто бывала у своей мамы, где в шкафу, в целлофановом мешке хранила особо важные для себя вещи, которые несомненно бы вызвали повышенный интерес у работников прокуратуры, особенно адреса некоторых ее знакомых. Последние слова следователя: «А вы точно больше нигде не живете?» – запали ей в душу, и она не знала, что делать: то ли идти домой к себе, чтобы не навести на квартиру, где жила мама (так как за ней сейчас шли двое в штатском), то ли пойти туда и все уничтожить на случай, если они вдруг туда заявятся. Она решилась на последнее и хитроумным приемом сожгла весь мешок (предварительно все порвав на мелкие части) на помойке во дворе дома. Вытягивание 5-е

А между тем тянули показания в одной из комнат прокуратуры еще у одной участницы этого «темного» дела – Олейниковой А. Ю. – Из вашего поведения, Алла Юльевна, видно, что вы не признаете советской власти! – Советская власть – это объективный факт, как ее можно не признавать. И потом, вы – это еще не советская власть. 114

– Мы ее представители. Вы обязаны уважать... – Я вас вообще не знаю. – Вы ходите в церковь? – Да, я бываю в костеле и в молитвенном доме у баптистов. – Где это находится? – На Маловузовском. – А в костеле бывают ваши знакомые одновременно с вами? – Бывают иногда. – Значит, вы там тоже устраиваете свои собрания? – Мы там ничего не устраиваем, а участвуем в богослужении. – Что-то не похожи вы на верующую... Какая же вы верующая, если мы сейчас проезжали столько церквей, и вы ни разу на храм не перекрестились? Алла рассмеялась, чем вызвала еще большее недоумение следователя. – Не понимаю, что у вас за вера такая. – Об этом я могу говорить только с верующими, вам трудно будет понять. – Ну ладно... А где вы взяли всю эту литературу, которую мы у вас изъяли? – Имеются три источника, три составные части... – Послушайте, попрошу вас с уважением относиться к учению Ленина, я ведь не называю вашу Библию маразмом... Итак, где вы все это взяли? – Кое-что мне дарили, кое-что купила с рук, несколько книг нашла на скамейке в костеле. – А «Призыв»? – Купила у одного молодого человека у костела. – Как он выглядел? – Я разглядывала книгу, а не его. – Сколько вы за нее заплатили? – Кажется, 35 рублей. – Кто вам дарил книги, как зовут этих людей, их фамилии? – Я не буду называть фамилий, не хочу доставлять им неприятности, ведь вы же наверняка их сюда вызовете. – Знаете ли вы Копцеву, Курочкину, Аверьянову, Сандра Ригу? 115

– Я ни о каких личностях говорить ничего не буду, это мое личное дело. Я себя уважаю и не хочу никому подкладывать свинью и своими показаниями осложнять людям жизнь. Не стерпев такого сопротивления, следователь вдруг закричал во весь голос: – Ты еще нахлебаешься тюремной баланды – это тебе не у мамочки курочку кушать! Алла сидела спокойно, небрежно облокотившись о стол. – А ну, сядь как следует! Ты что, в камеру захотела? – Алла села прямо и сказала: – Нет, в камеру я, естественно, не хочу. Седельников решил, что теперь Алла Юльевна будет податливей и начал по второму разу расспрашивать о знакомых. Но Алла просто сменила тон, сделав его более вежливым, но так ничего и не сказала. Окончательно потеряв надежду на душевную беседу, Седельников сказал, будто невзначай, надеясь, видимо, что это сработает: – А Рига ваш поразговорчивей оказался. Так что вы только хуже себе делаете... Ну хоть о своей двоюродной сестре расскажите, о Нелидовой, ведь она тоже верующая? – О Нелидовой узнавайте у нее самой, почему я должна вас информировать, вам в конце концов за это деньги платят. При упоминании о деньгах следователь сразу оживился и сказал радостно: – Да, нам за это платят «бабки». Слово «бабки» он произнес с особой нежностью. Это воспоминание, очевидно, как-то скрасило для него не очень клеившийся допрос. Пономарев вошел, когда Седельников и Алла уже заметно устали друг от друга. Сказав что-то отвлеченное, он затем спросил у Аллы: – Так вы знакомы с Ригой? Что он вам говорил? – Я уже двадцатый раз повторяю, что я ничего о своих знакомых говорить не буду. – Ну вот вы и признались, что он ваш знакомый! – радостно воскликнули следователи. 116

Вот так неординарно провели день 8-го февраля Копцева Нина, Аверьянова Наташа, Олейникова Алла, Курочкина Марина, Языкова Ира, Вихров Валентин. Приблизительно так же провели этот день еще несколько человек, но в других городах. В Душанбе у трех девушек провели обыск, в Риге у Любы Друктейн и Франека, в Новосибирске у отца Юзефа (Свидницкого). Вытягивание 6-е

9-е февраля 1984 года Нелидова Наташа запомнит надолго. Накануне она пришла на квартиру к Сандру Риге. Войдя в комнату (у нее был свой ключ) она увидела на столе протокол обыска. Сандра дома не было... Наташа вернулась к себе домой и позвонила своей двоюродной сестре Олейниковой Алле. К телефону подошла ее мама, попросила, если можно, срочно приехать. По ее изменившемуся до неузнаваемости голосу можно было понять, что у них что-то произошло. При встрече она кратко обрисовала ситуацию. Аллы еще долго не было дома, после допроса она побежала предупредить о возможном обыске свою знакомую Лиду Вайскербер, которую вскоре после этого посещения вызвали на Лубянку. На следующий день, после ночного дежурства, Наташа пошла к себе домой, здесь ее ожидал молодой лейтенант КГБ. Он сообщил, что вчера у нее был произведен обыск. Затем он поинтересовался, как ее имя и фамилия, пока она у них фигурировала как «девушка в очках». После знакомства он позвонил в прокуратуру, сообщил ее данные, после чего очень скоро приехала следственная группа во главе с тов. Мироновым. Следователь Панин обыскал у Наташи сумочку и карманы пальто, так как все остальное уже было обыскано без нее (у нее взяли всего лишь несколько книг религиозного содержания, несколько книг по искусству, «Исповедь» блаженного Августина, открытки с религиозной символикой, кошелек с розарием и даже единственное евангелие. – Записную книжку сами отдадите или нам поискать? Где она у вас? Наверно, в постели? 117

Угадали, книжка действительно оказалась в постели, но отдавать ее было не страшно: накануне вечером Наташа вырезала из нее телефоны почти всех своих знакомых. Затем следователь достал какие-то рисунки и спросил: – Что это за круги? – Это сложно, вы не поймете... А где Сандр? Он арестован? – Почему вы решили, что он арестован? – Я была у него дома, на столе протокол обыска. – Как вы туда попали? – У меня есть свой ключ. – Кто он вам, почему он дал вам ключ? – Мы с Сандром очень-очень большие друзья. – Неужели у него не нашлось никого поближе? – Значит, не нашлось. И еще: почему вы изъяли у меня книги Сандра? Я взяла их на хранение, его комната сейчас без присмотра, а это его любимые книги. – А вы знаете, что это можно расценить как кражу со взломом? – угрожающе произнес Миронов. Наташа откровенно смеется. – Ну, допустим, без взлома... – попытался смягчить впечатление от грубой работы коллеги следователь Тихомиров. Дальнейшая беседа проводилась уже в стенах прокуратуры. – Совершено уголовное преступление. – Здесь какая-то ошибка, и это очень быстро выяснится, – с уверенностью сказала Наташа, – мой друг не может быть замешан ни в каком преступлении. – Кого вы видели у него в гостях? – Какие-то муж с женой приходили, иногда девушки. – О чем говорили? – О жизни, об искусстве. – Где вы с ним познакомились? – В церкви, мне чем-то понравилось его лицо, я подошла, и мы познакомились. Следователь записал в протокол: «Часто ходила в церковь, искала единомышленников, там и встретила Сандра Ригу». – О чем вы с ним говорили? 118

– Об искусстве, еще он очень интересно рассказывал о философах. Следователь пишет в протокол: «Сандр Рига проводил со мной беседы об идеалистической философии». – Вы как-то все искажаете в протоколе. – Не учите нас следствие вести. – Но тогда я могу и не отвечать на ваши вопросы. Я слышала, у вас здесь много несправедливостей, наверное, так оно и есть. – За последние тридцать лет все делается по закону за исключением, может быть, единичных случаев; это раньше, может быть... – Но я вижу, сами люди вам как-то безразличны. Вот я смотрела один американский фильм... – Ну, о буржуазном правосудии мы вообще не будем говорить. – ... а там как раз следователь переживает самоубийство обвиняемого как личную трагедию, а вы выйдете отсюда и через полчаса обо всем забудете. Я знаю, что вы и в народе не пользуетесь уважением. – Вы за народ не отвечайте. Вот вы действительно откалываетесь от народа. – Я не откалываюсь, просто смысл жизни хочется найти. – Ну, а как вы будете поступать – по закону или по христианским заповедям? – По христианским заповедям. – Ну ладно, хватит философствовать. Лучше скажите, знаете ли вы Аверьянову, Копцеву, Курочкину, Языкову? – Ничьи фамилии я не буду называть. – Ну, зачем вам здесь мученичество изображать?.. – Ни о каком мученичестве речи и не идет, это элементарная порядочность, зачем людям доставлять неприятности. Все дальнейшие попытки втянуть Наташу в разговор ни к чему не привели. Миронов проводил ее до раздевалки и на вопрос: долго ли еще Сандра здесь будут держать, ответил: – Не волнуйтесь, через три дня, может, дома будет. А вы, если все-таки еще что-нибудь вспомните, звоните нам. – А где можно навести справки о Сандре, где он и что с ним? 119

– Новокузнецкая, 27. Дежурный прокурор ответит вам на все вопросы. Там Наташа и узнала через несколько дней, что Сандра Ригу уже перевели в Бутырскую тюрьму, где он провел девять долгих и трудных месяцев. До суда к нему никого не пускали; раз в месяц, шестнадцатого числа, можно было передать одну посылку в 5 кг. Дом № 45 по улице Новослободской, во дворе которого стоит Бутырка, гнетущую атмосферу очередей к окошку для передач, листок с уродливым штампом и графой: з/к Рига Александр Сергеевич, 1939 года рождения – Наташа тоже запомнит на всю жизнь... Вытягивание 7-е

Два следователя, Макаров и Пономарев, проводили перекрестный допрос Языковой Ирины Константиновны. Попеременно сыпались все те же вопросы о Сандре. Ирочка никак не могла понять, что случилось и все время интересовалась: – А что произошло, в чем его обвиняют? – Но так и не добилась ответа. – Известен ли вам журнал «Призыв»? – Да, я его видела. – А нам известно, что вы его не только видели, но и имеете у себя дома. Я вам предлагаю самой сдать имеющуюся у вас религиозную литературу, иначе у вас будет произведен обыск. Далее последовали вопросы о знакомых, об экуменизме, о распространении литературы, об общениях. Но, к недовольству следователей, оказалось, что Ирина Константиновна слабо осведомлена в этих вопросах. – Мы знаем, что вас называют старшей сестрой, вы должны знать все это. Постарайтесь вспомнить, иначе мы будем считать что вы намеренно осложняете следствие. Вы подумайте пока, посидите тут немного одна, может, что-нибудь да вспомните... Когда Ирочка осталась одна в комнате, она вдруг увидела в углу бумажные мешки, на которых были написаны фамилии ее знакомых. Возможно, она с перепугу подумала, что в мешках находятся ее друзья. Она подошла к одному из них, с фамилией «Курочкина», и посмотрела, что там. К ее радости там оказались зна120

комые ей книги, журналы, открытки. Ира облегченно вздохнула... Через некоторое время Пономарев вернулся в более добром расположении духа, очевидно, он поел. – Послушайте, Ирина Константиновна, вы мне очень симпатичны и мне бы очень хотелось вам помочь... Но вы сейчас взволнованы и потому давайте просто поговорим о том, о сем. Может быть, вы меня просветите немного, я совершенный невежда в религиозных вопросах. Я, например, не очень понимаю, в чем различие между православными и католиками, или чем отличается храм от собора... Ира, как могла, просветила любознательного следователя, а в конце допроса попросила вернуть записную книжку. Пономарев сказал, что книжку ей отдадут в комнате № 13. Там Иру ждал Жданов, который пригласил ее сесть «на минутку», но минутка растянулась почти на два часа. Жданов «с болью в сердце» начал сочувствовать Ирочке, сокрушаясь о том, что она не понимает, в какую историю она попала: – Ирина Константиновна, вы так вчера заступались за подругу, что я проникся к вам искренней симпатией. Но вы, извините, наивная девушка, вы не понимаете, что происходит вокруг вас. Все эти Сергей Маркус, отец Александр, Сандр Рига и некоторые другие, о которых вы не знаете, – это все члены жидо-масонского заговора. А Папа Римский, которого вы так уважаете, связан с ЦРУ и сионистами. Они хотят вот из таких вот наивных и доверчивых людей создать группы по всей нашей стране, своего рода пятую колонну, чтобы подрывать наше общество... Нам известно, что они недавно рукоположили одного кардинала в Риге, а завтра все эти кардиналы расползутся по всему Союзу. И я, как русский человек, и даже как в некоторой степени верующий (я, например, хожу иногда в елоховский собор слушать хор), так вот, я не могу допустить разложения страны... И я не требую от вас немедленного ответа. Я просто хочу, чтобы вы хорошенько подумали, кому вы служите... И если надумаете, то позвоните. если меня не будет, возможно, я поеду в Ригу, то поговорите с Макаровым... Эх, Ирина Константиновна, друзья бывают разные, и те, которых вы называете своими друзьями, не все таковы. Уж я-то знаю... Ну, разговор 121

у нас, я надеюсь, вы понимаете, конфиденциальный, и вы не должны его никому передавать. Я надеюсь на вашу порядочность. Тем более, что кое-кто из ваших друзей уже понял, кому он служит, и раскаялся, и потому, если вы будете рассказывать о нашей беседе, мне будет все известно... Так что получше подумайте, Ирина Константиновна. На следующий день Ира принесла «Призыв» в прокуратуру и Пономарев составил акт о добровольной сдаче. Ира сказала, что она купила «Призыв» с рук возле одной из московских церквей и попросила записать в протокол, что она его сдает не добровольно, а под угрозой обыска. В коридоре, когда она уже уходила в сопровождении Пономарева, им встретился Жданов. Вид у него был усталый. Утром ему пришлось много ездить. Сначала к отчиму Копцевой Нины, а затем вместе с ним к ее дедушке, чтобы там произвести обыск. Дедушке сказали, что Ниночка просила найти какой-то сверток. Но когда Жданов уронил полку в шкафу, дедушка, заподозрив неладное, разозлился, отогнал его от шкафа и сказал: – Пока Ниночка не напишет записку о том, что ей нужно, ничего не дам. А Ниночке захотелось выяснить свои права, и она отправилась в Комитет по делам религий, где ее принял тов. Малиновский. Она вкратце обрисовала ситуацию и сказала, что не хочет нарушать советские законы, но, к сожалению, не знает, какие они, эти законы и что она хотела бы их почитать. Тов. Малиновский сказал, что у него имеется законодательство только для служебного пользования, а где можно почитать, он не знает. В конце разговора Малиновский спросил: – Скажите, я не совсем понял, чем же все-таки был вызван обыск? – Я не знаю. Но в этот же день был арестован мой знакомый Сандр Рига. Тов. Малиновский записал фамилию на бумажку.

122

Глава Iv. ДОЗНАНИе ПРОДОЛЖАеТСЯ – Так, Нина Николаевна, – сказал Пономарев на повторном допросе, – значит, в Комитете по делам религий вы заявили, что руководителем вашей незарегистрированной группы был Рига Александр Сергеевич? – Это какой-то кошмар! Я ничего не заявляла. – У нас есть справка из Комитета по делам религий, что вы там были и заявили, что Рига был руководителем вашей религиозной группы. – Это безобразие! Я разговаривала там на сугубо личные темы и о своем поведении в дальнейшем. Покажите мне эту справку! – Что вы так волнуетесь?! – Потому что вы сидите тут и фабрикуете уголовное дело из ничего, нарушаете советские законы. – О том, что я фабрикую, я буду отвечать перед своим начальством. А ваше дело отвечать на вопросы. – Прежде я хочу сделать заявление. Я отказываюсь от всех своих показаний, данных на первом допросе, так как давала их по принуждению со стороны следователя КГБ Жданова, который полностью проигнорировал то, что я была больна и предъявила ему бюллетень. – Ладно, давайте сформулируем получше и пойдем дальше... Печатает на машинке. Нина: – А в чем все-таки существо дела? – Пономарев: – Дело № 62704. Обвиняемый Рига А. С. обвиняется в создании нелегальной религиозной группы... Участвовали ли вы в религиозных обрядах, отправлявшихся на дому? – Нет. – У вас изъята пишущая машинка. Экспертиза показала, что на этой машинке печатался «Призыв». Пономарев достал несколько «Призывов», но ни один из них по шрифту не подошел, все шрифты были крупнее. Пономарев напечатал в протокол какой-то отрицательный ответ. – Давали ли вы религиозные обеты? 123

– Это вопрос сугубо личный, я считаю его неуместным. Потом Пономарев достал из сейфа какие-то бумаги, стал перебирать. – Знаете ли вы Аверьянову, Олейникову, Нелидову, Вихрова? – Нет. – Ну хорошо. Вот возьмите, прочитайте протокол. Нина взяла, это оказались показания Аверьяновой. Нина немного пролистала, прочла место, где та пишет, что «Призыв» ей дал кто-то на Маловузовском. Дальше читать не стала. – Вы мне не мой протокол дали. – Неужели? Не может быть, вы посмотрите получше. – Чувствуется, что протокол он забирать не хочет, но Нина его отдала и взяла свой. – Прочтите и напишите: «записано с моих слов верно» и поставьте подпись. – Здесь осталось мало места, мне надо еще замечания написать. – Ну, это пожалуйста, вот вам еще два листа. Хватит? На последнем листочке подпишите, а дополнения и замечания на чистых. Нина так и сделала. В дополнении написала об отказе от предыдущих показаний и, вспомнив прочитанные показания Аверьяновой, решила написать, что «Призывы» получила по почте. Но все эти дополнения Пономарев, вероятно, уничтожил. С Курочкиной Пономарев беседовал о том же, что и на первом допросе, просто уточняя сказанное прежде. Уделил большое внимание ее работе, интересуясь тем, как она, являясь верующей, может работать с детьми. С Ирой Языковой Пономарев беседовал уже менее любезно чем в первый раз, и его тон был даже несколько издевательским. Спрашивал, в основном, уже не столько о самом Сандре, сколько о его окружении, о его прежних связях с хиппи, о друзьях в других городах. Для опознания предложил некоторые фотографии. Затем поинтересовался об отношениях Иры с Ольгой Ивановой. Когда допрос был закончен, Ира попросила внести в протокол некоторые уточнения. Она написала, что знает Сандра Ригу давно, и что, по ее мнению, это достойный и уважаемый человек. Пономарев, прочитав это, усмехнулся и сказал: 124

– Вы, конечно, имеете право на частное мнение, но суд разберется, кто есть кто. – Можно вам задать вопрос не как следователю, а как человеку? – Ну, задавайте. – Неужели, по вашему мнению, Сандр похож на преступника? – Вы думаете, если он никого не убил и не обобрал, это уже все решает? его преступление другого порядка. А то, что он умный и вызывает доверие – это еще опаснее. Благодаря этому он еще более умело разлагает советских граждан. А это преступление самое тяжелое. По его вине, например, София Беляк угодила за решетку, а теперь раскаивается. Вот так вот. И вы подумайте, пока не поздно. На этом Ира и Пономарев расстались... – Наталия Борисовна, что вы там такое сожгли на помойке? – спросил Пономарев. У Наташи «отвалилась» челюсть, ибо она была уверена, что все шито-крыто. – А откуда вы это узнали, там же никого не было? – Ну, это наши тайны. Так что же вы там сожгли? – Я со страху не посмотрела. Схватила мешок – и в огонь. Кажется, там была книга «Жизнь после жизни». – Ну, это можно было бы и не сжигать. Мы там нашли обгоревшие остатки «Призыва». – Нет, там этого, по-моему, не было. Я, правда, не смотрела. А вы покажите остатки. – Потом покажем... Я вижу, вы выбрали определенную роль и довольно удачно ее придерживаетесь. Но я это все вижу. – Все люди играют какие-то роли. – Вы мне лучше скажите, какую роль вы в вашей организации исполняли? – Вы так выражаетесь... Я не состою ни в какой организации просто верующие ходят иногда друг к другу в гости. Скажите, а что все-таки произошло? – Сандр Рига обвиняется в создании нелегального монашеского ордена. 125

– Да вы что?! Ну, я вижу, вы, вообще, «сечете» во всех этих делах, вы должны понимать, что без благословения епископа такие вещи не делаются. Это не игра в казаки-разбойники. – Получается, что игра... А он вам не говорил, что он лучший друг Папы Римского? – Ничего себе дружок! Нет, никогда от него такого не слышала. – Скажите, он не заставлял вас разбрасывать листовки по почтовым ящикам? – Какие листовки? – Вот эти! – Пономарев показывает листки «Призыва». – Он серьезный человек, чтобы заниматься такой ерундой. Какой в этом смысл? Ну, найдет человек листовку, а дальше что? – Ну, это смотря какой человек. Вы, конечно, сразу на помойку а другой, кто его знает, что... Ну, вы мне скажите так, чтоб я вам поверил, что вы этого не делали. – Чтоб мне провалиться. – Я одно не пойму. Зачем вам все это нужно? Живете вроде нормально, в отдельной квартире, не в общежитии. Что, слишком много свободного времени? У нас против вас много материала, вы на суде все это услышите... Ну как, будете продолжать заниматься религиозной деятельностью? У меня ведь тоже начальство, я должен их заверить, иначе... (смотрит сожалеюще). Напишите, что вы прекратите заниматься религиозной деятельностью. Наталия Борисовна подумала и написала, что религиозной деятельностью никогда не занималась, но впредь будет осторожнее с людьми, о жизни которых она мало знает. – Ну ладно, – Пономарев усмехнулся, – изворачиваетесь, как можете... Короче, мой вам совет – прекратите участвовать в этих сборищах, иначе, сами понимаете... Перед тем, как допросить Олейникову Аллу вторично, работники прокуратуры решили побеседовать с ее отцом. Тов. Миронов поехал к нему на работу. – Скажите, что за человек ваша дочь, почему она так агрессивно вела себя во время обыска? – Меня не было дома во время обыска, но жена сказала, что Алла была как бы в шоке. Да и потом у нее вообще жесткий харак126

тер. Но она не антисоветчица и даже считает борьбу против советской власти делом бесперспективным и глупым. – Но она так враждебно вела себя. – Я говорил с ней, она осознала свои ошибки и обещала впредь больше себя так не вести. Эти слова тов. Миронов записал в протокол как весьма существенные. – Скажите, а почему она брала академический отпуск, когда училась в институте? – Она неудачно вышла замуж и была сильно расстроена из-за этого. – Вы знаете, что она состоит в нелегальной религиозной организации? – Мы с женой в ее жизнь не вмешиваемся, и она никогда не рассказывает ни о своих друзьях, ни о делах. – Должен вам сказать, что она связана с человеком, против которого возбуждено уголовное дело. – Ну что ж, если моя дочь виновна, пусть несет наказание. – Вы считаете, что вы не можете на нее уже никак повлиять? – Я не знаю, в чем она виновата, но что касается ее убеждений, то я думаю, если у нее это отобрать, то это может плохо кончиться... Перед тем, как уйти, Миронов сказал, что пока Аллу не посадят, но если когда-нибудь она еще попадется, то все это ей припомнится. Пономарев при допросе Аллы в основном интересовался, насколько изменилось ее поведение. Алла извинилась за свое поведение при обыске, объяснив его тем, что не выспалась и была раздражена. Пономарев подумал, что, может быть, она сегодня будет поразговорчивей, и задал ей несколько интересующих его вопросов о Сандре, но Алла мало что нового сообщила следователю. Пономарев особо не настаивал и вел себя очень вежливо. Зато к Нелидовой Наташе он был менее расположен, так как она сразу же ему заявила: – Я не буду отвечать на ваши вопросы. Я поняла, что вы плохо относитесь к Сандру, и все, что я ни скажу, будет истолковано против него. 127

– Я плохо?! – Да, у меня такое впечатление. если бы вы к нему хорошо относились, он давно был бы дома. – Вы знаете, что вам грозит за отказ? – Да. – Ну, это уж совсем. Вы все взялись меня смешить сегодня... – А мне уже не смешно. Скажите, как нам быть с адвокатом? – Я вам советую пригласить Мовсесяна, он защищал Сергея Маркуса. Слишком поздно Наташа узнает, что адвоката ни в коем случае нельзя выбирать по совету следователя... С Валентином Вихровым Пономарев беседовал недолго. еще раз спросил, как часто он виделся с Сандром, что делали, кого еще видел у него. Валентин ответил, что дома у него был всего раза два и несколько раз гулял с ним по парку. Затем Пономарев показал ему фотографии, где наряду с лицами явных уголовников мелькали лица его знакомых. Была фотография, где Валентин рядом с Ниной Копцевой, где Аверьянова Наташа рядом с Сандром и итальянцами. Потом Пономарев сказал Валентину, чтобы он хорошенько подумал о своем дальнейшем поведении, если он не хочет больших неприятностей для себя и своей семьи. Тактичное поведение работников прокуратуры объяснялось тем, что у них уже было достаточно материала, чтобы составить себе представление о деятельности Риги Александра Сергеевича. Этот материал помогли собрать им тов. Никифоров, тов. Журавская, тов. Санта-Мария, тов. Бояринцев, тов. Голуб Татьяна Ивановна. Например, тов. Бондаренко подробно рассказал им все, что знал, и даже то, о чем только догадывался. И когда он, дрожащий и взволнованный, после допроса прибежал к своему знакомому Володе Теплышеву, тот сказал ему: – Что ты сделал?! Ты же всех заложил! На что Бондаренко пробормотал: – Я говорил правду, ведь христиане должны говорить правду. – если так, тогда и Иуда сказал правду, – ответил Теплышев. Тов. Бондаренко испугался и, боясь вторичного вызова на допрос, спрятался в каком-то подвале, где его нашел В. Теплышев, 128

бледного и зеленого. Но на второй допрос он все же пошел, опять говорить правду и только правду. Правду, оказалось, любил и Никифоров, только немножко иначе. Он сказал в одной из случайных бесед на улице с одним из знакомых, что когда чекисты что-то говорили ему о Сандре, то он просто подтверждал и так уже известное им. После показаний Бондаренко на допрос вызвали и самого В. Теплышева. его спрашивали о миссионерских поездках, о том, откуда он знает отца Юзефа (Свидницкого), на что Теплышев Володя ответил, что он любит путешествовать автостопом и потому с удовольствием берет адреса людей, у которых можно остановиться, а отца Юзефа он знает плохо. Спросили, конечно, Володю и о Сандре, но он сказал, что когда-то они были друзьями, но потом расстались так как обнаружились разные взгляды на жизнь. Спросили его и о «Призыве». – «Призыв» – это сборник статей из разных религиозных журналов, – последовал ответ. Попытки работников прокуратуры что-либо «вытащить» из Курдюкова Сергея не увенчались успехом, так как тот очень хорошо знал законодательство (непонятно, правда, откуда) и потому почти на каждый вопрос следователя замечал, что тот не имеет права по такой-то статье спрашивать его об этом, либо по статье такой-то он имеет право не отвечать. Поэтому его не стали больше тревожить и на суд не вызвали. Лиду Вайскербер, к которой Алла Олейникова ходила «в гости» сразу после обыска, вызвали на Лубянку, очевидно, ее фамилия им показалась шпионской. ее расспрашивали, зачем она приехала из Душанбе в Москву и подробно об отце Юзефе. Она ответила, что приехала лечиться у логопеда от заикания. ее спросили, приезжала ли Зося Беляк в Душанбе. Лида ответила, что видела ее там один раз. Поинтересовались также, приезжают ли душанбинские девушки в Москву. Она сказала, что были один раз, из чего они заключили, что девушки, конечно же, общались с Сандром. Но свое знакомство с Сандром Лида отрицала и сказала, что знакома только с Аллой. На Лубянке Лиде сказали, что ее, очевидно, используют как связную, а также намекнули, что ее положение 129

лимитчицы очень шатко, и чтобы она, посоветовавшись «со своими старшими сестрами во Христе», подумала о своем дальнейшем поведении. Вызывали на допрос и соседа Сандра, Александра ефимовича. Он сказал, что никого не видел, потому что все посетители ходили тайно, в дверь не звонили, а стучались копеечкой в стену; а в туалет ходили «крадучись, по стенке». Видел, правда, одного с дыней, из Душанбе приезжал. Работникам прокуратуры хотелось, кроме всего прочего, пришить Сандру и вовлечение несовершеннолетних. Поэтому большому давлению с их стороны подвергся Дмитрий Голуб. Они хотели заставить его дать показания в том, что Сандр и его сподвижницы обрабатывали его малолетнего сына, тринадцатилетнего Сергея. Не жалели для этого ни сил, ни времени. Большое мужество и стойкость пришлось проявить Диме и его верной жене Тане, чтобы выдержать этот массированный натиск. В июне 1984 года в их квартире был произведен обыск, потом Диму неоднократно вызывали в прокуратуру, разбирали на работе, «топтуны» темными вечерами дежурили под окнами его дома, под видом то ремонтников, то доставщиков мебели приходили к нему домой. Однажды долго водили по темным коридорам и каким-то подвалам прокуратуры, нагоняя страх: мол, не выйдешь ты уже отсюда. Но его реакцией на все это были слова: – Сандр прекрасный человек. Ни один из вас и подметки его не стоит.

Глава v. СУД В з а л е о ж и д а н и я . 30 а в г у с т а 1984 г о д а . М о с г о р с уд , К а л а н ч е в с к а я , 10.

В повестках свидетелям написали явиться в комнату № 48, а потом, когда все туда пришли, и сотрудникам стало ясно, что все тихо, никто не привел иностранцев и можно спокойно начинать процесс, они его и начали, но только в другой комнате, в полупод130

вальном помещении. Свидетели спустились вниз и парочками расселись в зале ожидания. Там уже сидели, тоже парочками, мужчины в серых костюмах, наблюдая, кто на кого и как смотрит. Руководил ими майор КГБ тов. Жданов B. C. В зале было довольно оживленно, временами мимо проводили арестованных в наручниках в сопровождении солдат. Наташа Аверьянова и Алла Олейникова сели рядом и стали обсуждать сидящих, стоящих и проходящих. – А вон, смотри как вылупился, глазки, как буравчики... Смотри, Ирочка идет, как будто никого не знает... А Нина на монахиню похожа, правда?.. А это Марина? Серьезная девушка, явно предрасположена к религии... А вон тот, по-моему, спиной все видит, он у меня на обыске был... Мимо проходит Ольга Иванова («в миру» – Ляля), на ней маленькие круглые очки. Она садится рядом с Ирой Языковой (пришла ее поддержать) и говорит: – По-моему, вон там Валентин сидит. Ирочка ее незаметно одергивает. Но Ляля продолжает: – Точно он. Ира смотрит на нее угрожающе, Ляля, наконец, поняла: – Ах, да... Я ошиблась. Это не он. А Валентин тем временем говорит Наташе и Алле: – Я уж и с женой попрощался на всякий случай. Алла заулыбалась: – Но мы ведь вроде как свидетели пока. Валентин невесело: – Сегодня свидетели, а завтра, может, придется сухари сушить. От них чего хочешь можно ожидать. Алла: – Смотрите, рядом с Журавской какой-то парень, лицо знакомое. Наташа: – Не помню, но, очевидно, это главные стукачи. А Журавская похожа не на журавлика, а на жучку. Неожиданно парень, который стоял рядом с Журавской, подходит к девушкам и вежливо спрашивает: – Не знаете, зачем нас сюда вызвали? – Сами не знаем. Кажется, по делу Риги. 131

– А что он сделал? – Мы не в курсе. Парень отошел обратно к Журавской и продолжил беседу с ней, она, очевидно, была в курсе. Общее внимание свидетелей привлекала женщина, которая пристально смотрела на всех почти не мигая. Все думали, что она чекистка, но впоследствии выяснилось, что она тоже свидетель – уязвленная мать и бывшая жена – Татьяна Ивановна Голуб; она пришла отомстить за «порчу», которую нанесли верующие ее сыну и бывшему мужу Дмитрию Голубу. К гр-ке Голуб иногда подсаживался чекист и спрашивал, не узнала ли она кого из присутствующих свидетелей, но она сожалеюще качала головой. По залу ожидания медленно прохаживалась бывшая теща подсудимого, гр-ка Башилова М. С. Заметив знакомого по следствию чекиста, она подсела к нему и стала откровенничать о своем бывшем зяте, как бы пытаясь примирить непримиримое. Она говорила, что Сандр когда-то хотел даже вступить в партию, но потом запил, потом бросил... И добавила еще что-то шепотом. Тот понимающе кивнул головой, начал что-то ей говорить, не забывая при этом бегать по залу глазками. Потом еще теща подошла к девушкам и сказала, что в зале суда Сандра не будет. – А где же он?! – Все сделано, как надо, – сказала она загадочно, как будто в этом «как надо» была и ее заслуга. Из стороны в сторону прохаживался сосед Сандра. Теща обратилась к нему: – Садитесь, посидите. Сосед снял берет и сказал: – Да я уж и так весь поседел, – и провел рукой по волосам. Теща: – Ну что ж, седина облагораживает. И вот сейчас будет повод проявить это благородство. Сосед махнул рукой и отошел. Теща: – Ну ладно, пойду в зал сяду, послушаю... Девушки: 132

– Да вас, наверное, не пустят. Теща: – Ну да, меня-то пустят, это вот вас, может, не пустят. Она пошла к двери, за которой уже началось заседание суда под председательством судьи Лавровой Л. И., красивой, видной женщины, но сильно прихрамывающей. Теща осторожно открыла дверь, но из-за двери ей что-то сказали, и она отошла обратно. – Ни х... себе! Вот б... хромая! Не пустила! – сказала Мария Сергеевна раздраженно. – Что же это за суд такой?! Но тут ее прервал молодой человек, который вышел из зала суда и начал делать перекличку свидетелей: Бояринцев, Карпович, Журавская, Голуб, Матюнин, Теплышев, Аверьянова, Олейникова Копцева, Языкова, Курочкина, Вихров, Нелидова. Все по очереди откликались на свою фамилию. Теплышев и Нелидова не явились. Все напряглись в ожидании вызова. Первого вызвали Бояринцева он свидетельствовал минут двадцать и, выйдя с багровым лицом, опрометью побежал вверх по лестнице (очевидно, ему запретили разговаривать с кем бы то ни было из сидящих в зале ожидания). То же самое проделали Карпович и Журавская, но Журавская после выступления пробежала по лестнице быстрее всех, как будто за ней гнались. Затем вызвали неизвестного, стоявшего с Журавской, а потом соседа Матюнина. И вот, после небольшого перерыва приступили к непосредственным виновникам. Алла, наклонившись к Наташе, произнесла: – Не удивляйся, если первой вызовут меня. Но первой оказалась Наташа. – Аверьянова! – выкрикнул молодой человек. – С Богом! – прошептала Алла. В з а л е с уд а. Д е н ь п е р в ы й

Небольшой зальчик суда. За окнами с решетками, какие бывают в полуподвальных помещениях, видны только ноги редких прохожих. На возвышении три деревянных кресла. Посередине сидит 133

Фемида – Лаврова, по краям – присяжные (в народе их называют «кивалы», от слова «кивать», то есть соглашаться). Первая присяжная – молодая женщина, второй присяжный – полуспящий пенсионер (к концу заседания он заснул совсем). За столом, пониже, сидит прокурор – крашеная блондинка с непреклонным лицом. Рядом с ней двое мужчин, разбирающихся в религии; один почему-то из Ростова – тов. Горкавенко Федор Илларионович, с ним эксперт Института государства и права АН Грацианский Павел Сергеевич, оба похожи на людей, которые читают лекции по атеизму в клубах, показывая на сцене, как в церквях людей обманывают. Напротив них сидит адвокат по фамилии Мовсесян, он из тех, о ком люди обычно говорят: он себе на уме. В зале сидит молодая «поросль» чекистов, у них, очевидно, летняя практика; сидят также несколько человек постарше – искушенных, бывалых. Всего человек 12–15. На скамье подсудимых никого нет... Явление I

Те же и Аверьянова Н. Б. Аверьянова подошла к стулу, который стоял отдельно и поставила на него сумку. – Выключите магнитофончик-то, – обратилась к ней судья Лаврова, указывая на сумку, – ведь у вас там магнитофон включен? – У меня там только сало и яички, – ответила Наташа. – Показать? Лаврова смотрит пронзительно: – Ладно, поверим, – сказала она снисходительно. Далее последовали вопросы: фамилия, год рождения, место жительства, образование, место работы. Затем последовало устрашающее предупреждение об ответственности за дачу ложных показаний, затем вопрос: – Что такое экуменизм? – Ну как вам сказать, чтобы было понятней. Это что-то вроде дружбы между народами. – Так, а как вы собираетесь объединить церкви? – Церковь – это не бухгалтерия. Это духовное единение. У каждой церкви, как и у каждого народа, есть что-то хорошее. 134

Наташа при этом многозначительно посмотрела на адвоката-армянина. – Как часто вы встречались с Сандром Ригой? – Когда как. Когда на неделе по несколько раз, а то и по месяцу не виделись. – Как вы его называли? – Обыкновенно. Сандр, Саша, Шурик, – в зависимости от настроения. – А он вас? – А он меня – Наталия Борисовна. – А может, вы называли друг друга «брат», «сестра», а? – Лаврова смотрит на молодую «поросль» и улыбается, показывая им, что ей все известно. – По сколько часов вы проводили вместе? – Когда по два, когда по пять, когда целый день. – Что вы с ним делали по столько времени? – Разное. – Конкретнее. – Мне странно это слышать. Вы такая женщина... – Наташа смотрит оценивающе на Лаврову, – и задаете такие вопросы. Неужели вы никогда?.. Лаврова слегка потупилась: – Вопросы задаю я. – Извините, мне просто странно. – Он вам говорил о религии? – Так, вскользь, больше об искусстве. – А в туалет, в ванную вы ходили по стенке, крадучись?.. – По-пластунски... Ходила обычно, как все люди. Какие, однако, вы странные вопросы задаете. – Я знаю, что спрашиваю, не притворяйтесь, что не понимаете... Почему вы не работаете по специальности? У вас такая завидная профессия – художник-реставратор, а вы работаете уборщицей (слово «уборщица» было произнесено так, будто это какаято мерзость). – Для здоровья лучше. В реставрации – химия, запахи, голова кружится. Залезешь на леса, посмотришь вниз и думаешь: зачем все это? 135

– Но государство на вас деньги затратило! – Я отработала пять лет. – Почему вы не член профсоюза? – Чтобы не расслабляться, это стимулирует, чтоб не заболеть, мне рубля не жалко. Затем Лаврова берет со стола один из «Призывов», которых у нее на столе штук шесть, и показывает на оттиск – лодку с крестом: – Вам знаком этот знак? – Да, я даже рисовала этот символ, у меня ваши люди забрали эти рисунки. Потом вопрос задал человек, разбирающийся в религии: – Вы писали исповедь в журнал? – Что писала? – Исповедь. – Я никогда ничего никуда не писала. Затем продолжала Лаврова: – Кого вы знаете из сидящих там, за дверью? – Аллу и Валентина. – Вы знакомы с Софией Беляк? – Да. – Это вы ее познакомили с Сандром? – Нет. – А она говорит, что вы... Ладно, садитесь. – Куда? – Аверьянова смотрит на скамью подсудимых. – Нет, не туда. Здесь где-нибудь. Наташа берет стул, который служил трибуной, и садится на него. Остальных допрашивали без трибуны. Я в л е н и е II

Те же и Олейникова Алла Юльевна. Сначала все те же угрожающие предупреждения, биографические вопросы. – Почему вы, архитектор, работаете уборщицей? – Какое это имеет отношение к делу, это мое личное дело. – Здесь суд, вы вызваны свидетелем и обязаны отвечать на вопросы. 136

– Качество работ в проектных мастерских очень низкое, и я не хочу участвовать в такой халтуре. – Почему вы не состоите в профсоюзе? – Я редко болею, и потом, профсоюз – дело добровольное. – Вы что же, не признаете советских законов? – При чем здесь советские законы? – Так, ладно, откуда вы знаете Сандра Ригу? Когда и где вы познакомились? – Уже давно, я не помню, у кого-то в гостях. – В каких вы были с ним отношениях? – В дружеских. – Конкретнее. – Дружбу не обсуждают. – Так и запишем: отказывается отвечать на вопросы. – Вы искажаете мои показания, это не отказ. – Не учите нас, что и как писать, ваш ответ равносилен отказу. А знаете ли вы Софию Беляк? Журавскую Алину? – Нет, не знаю. – Кого вы еще знаете из присутствующих? – Наташу знаю. – Это вы ее устроили в санаторий работать? – Я ее не устраивала. Она мне позвонила, и я ей сказала, что у нас есть свободные места. – Вы проводили общения в санатории? – Нет. – Садитесь. Вызовите Копцеву. Я в л е н и е III

Те же и Копцева Нина Николаевна. Вначале те же биографические данные, потом предупреждение: – Вы знаете, что за дачу ложных показаний дают семь лет? – Да, знаю. – Она и на эту жертву готова. – Смотрит на молодую «поросль». – С какого времени вы уверовали? – С 1979 года. – В каких вы отношениях с Сандром Ригой? 137

– Это мой друг. – В ваших показаниях сказано, что вы начали посещать религиозную группу с 1978 года. – Я таких показаний не давала, и вообще я от всех своих показаний, которые давала после обыска, отказалась, об этом я сообщила в заявлении на имя прокурора г. Москвы. Эти показания я давала во время болезни, при температуре 39, по принуждению со стороны группы следователей во главе с майором КГБ Ждановым. Нина говорила твердым голосом, на что тов. Горкавенко отреагировал: – Фанатичка. Далее продолжала Лаврова: – Тут показания подписаны вашей рукой. – Покажите. – Идите сюда. В протоколе на пустовавшее прежде место были вписаны от имени Копцевой дополнительные показания. – Я не могла этого говорить, потому что это неправда. – Все врут, сил нет: одна комедию ломает (имея в виду Аверьянову), другая законов не признает (имея в виду Олейникову), третья Жанну д’Арк из себя строит, – Лаврова снова смотрит на чекистов и качает головой. – Где вы взяли «Призыв»? – Я не буду отвечать на этот вопрос, потому что не считаю «Призыв» антисоветской литературой. – Послушайте, что вы тут героиню из себя строите? Вы здесь никого этим не удивите. Лаврова снова смотрит на молодую «поросль», которая, однако глядит с большим интересом. – Я никого из себя не строю, я просто не понимаю, что здесь происходит. Обвиняемого нет, какое совершено преступление, не говорят. Да и было ли вообще совершено преступление? Встрепенулся эксперт: – Мы здесь для того и собрались, чтобы выяснить, какое совершено преступление... Надо долго изучать юриспруденцию для того чтобы понять, что здесь происходит. если вам интересно, мы можем остаться после заседания, и я вам объясню. 138

Далее Лаврова задала вопрос: – Вы замужем? – Нет, я разведена. – Почему вы развелись с мужем? – Мой муж был тяжело болен. – Чем? – Психически. – Знаете ли вы Маркуса? – Да, слышала, о нем сейчас многие знают. – Знаете ли вы Олейникову? – Нет. – Аверьянову? – Нет. – Почему вы работаете не по специальности? – По личным мотивам. Когда-то тяжело болела одна моя родственница и мне пришлось за ней ухаживать. Я увидела, что в больнице не хватает младшего медперсонала, и больным приходится очень плохо. Мне захотелось хоть что-нибудь полезное сделать для людей. – Состоите ли вы в профсоюзе? – Да, и веду общественную работу. – А вот тут Олейникова перед вами утверждала, что профсоюз – ненужная организация. Алла (с места): – Я ничего не утверждала. Лаврова: – Где вы познакомились с Языковой? – В обществе охраны памятников. Эксперт: – При обыске у вас изъято много религиозной литературы для детей. С какой целью вы ее хранили? – У меня еще могут быть собственные дети, и я имею право воспитывать их в религиозном духе. – Садитесь, – приказала Лаврова. – Вызовите Курочкину.

139

Я в л е н и е Iv

Те же и Курочкина Марина Николаевна. – Знаете ли вы Ригу? В каких вы с ним отношениях? – Знаю, это мой большой друг. – Давно ли вы его знаете? – Знакомы два года. – Знаете ли вы Копцеву? – Да, это моя подруга. – Что вас связывает? – Это моя близкая подруга и нас многое связывает. – В ваших показаниях написано: «С Копцевой я познакомилась в гостях у Коли Мархаева, его рабочий телефон записан в моей записной книжке». – Я не могла дать таких показаний. – Что же вы думаете, что следователь сочинил это? если бы он сочинял, то, наверное, придумал бы что-нибудь поинтересней. – Ну, я не могу знать, как именно сочиняют ваши следователи. И мне бы не хотелось, чтобы вы апеллировали к тем показаниям, так как я давала их под давлением и не уверена в их объективности. – Давала ли вам Копцева какую-либо литературу? – Да, например, Антуана де Сент-Экзюпери. – А религиозную? – Всякая литература опосредованно религиозная. – В ваших показаниях сказано, что Копцева подарила вам «Призыв». – Я же просила вас не ссылаться на эти показания. Я обращалась в прокуратуру г. Москвы с заявлением об отказе от этих показаний. – У вас при обыске обнаружено много религиозной литературы на английском языке. – Это мне подарил один мой друг. – А кто такой Ханну Кульмала? В каких вы с ним отношениях? – В свое время я собиралась за него замуж. – А теперь вы собираетесь замуж? – Это мое личное дело. 140

Лаврова ухмыляется: – Странное совпадение – все незамужем... Ваша работа связана с детьми. Не могут ли ваши убеждения сказываться на детях? – На работе я занимаюсь только работой, на все другое там нет времени. – Садитесь... Попросите Языкову. Явление v

Те же и Языкова Ирина Константиновна. – Знаете ли вы Ригу? В каких вы с ним отношениях? – Знаю, я хотела бы считаться его другом. Судья обращается к молодым чекистам: – Молодые люди! Можно позавидовать, а?! Пятая женщина и все в него влюблены! Молодая «поросль» следит за происходящим с тайным интересом. – Когда вы познакомились? – Лет пять-шесть назад. – Бывали ли вы у него дома? – Да. – Вы к нему приходили по предварительной договоренности? – Когда как. – Почему вас называют «старшей сестрой»? – Потому что я верующая с детства и могу ориентироваться во всем, что касается церковной жизни. Иногда в церкви кто-то мог подойти ко мне с вопросом. Может быть, поэтому? – Вы работаете по специальности? – Да. – Но здесь написано «методист»? – Методист по выставочной работе. – Вы член профсоюза? – Да. Эксперт: – Не принимали ли вы участия в изготовлении «Призыва», не писали ли статьи? – Нет. 141

– Не знаете ли вы кого из авторов? – Нет. Эксперт зачитал кусок из исповеди: – Вот тут девушка, которая училась в университете, пишет... Это не вы? – Нет. – Очень похожа на вас. Далее продолжала Лаврова: – Знаете ли вы Маркуса? – Знаю. – Где вы познакомились? Каковы ваши отношения? – Мы коллеги, связаны с ним по работе. – Кого из присутствующих лиц вы знаете? – Хорошо знаю Копцеву, Курочкину, видела несколько раз Аллу и Наташу. – Знаете ли вы Софию Беляк? – Да, знаю. – Где вы познакомились? – Когда я путешествовала по Украине, я слышала, что в Житомире хорошая органистка. Я заехала туда и познакомилась с ней. Потом узнав, что с ней случилось, я взяла ее адрес, чтобы написать ей. – Отказываетесь ли вы от своих показаний, данных на предварительном следствии? – Нет, в основном я их подтверждаю. Только хочу заявить, что у меня обыскана сумка и отобрана записная книжка, которую мне так и не вернули. – Так, ладно, садитесь. Да... – задумчиво произнесла Лаврова. – Что делается! Все врут, – смотрит на молодых чекистов и кивает в сторону девушек, – а еще в Бога веруют. Ведь Бог не велел врать? А? Он вас за это покарает... Оживление в зале. Алла (вполголоса, однако все слышат): – Это атеистический суд… Лаврова: – Значит, нам можно? Нина: 142

– Это цирк какой-то. Эксперт: – Послушайте... – но так ничего и не сказал. У Ирочки на лице немой упрек, у Марины плотно сжаты губы, Наташа улыбается, глядя на судью. Чекисты с присяжной переговариваются; она возмущена, но пока не понятно, чем: – Кошмар! Прокурор молчит, но в глазах лютость. Адвокат смотрит вниз, постукивая карандашиком по столу. Лаврова: – Тихо!... Кто у нас там еще остался? Вихров? Я в л е н и е vI

Те же и Вихров Валентин. Сначала привычная процедура с устрашением, затем вопросы: – Кто вы по вероисповеданию? – Я православный, я русский человек (в зале заулыбались). – Так, русский человек, а вы знакомы с Сандром Ригой? – Да, был у него два раза. – О чем говорили? – О жизни. – А что такое экуменизм? – Я человек простой, я в такие дебри не лезу. – Кого вы знаете из присутствующих? Валентин оборачивается, Аверьянова машет ему рукой и указывает на себя. – Вот ее знаю, – Валентин кивает в сторону Аверьяновой, – больше никого. – Это ваша работа? – судья показывает на груду «Призывов», которые лежат у нее на столе. – Нет. – А вот эти оттиски с лодкой и крестом совпадают с теми, что нашли у вас при обыске. – Нет, эти у меня не нашли. – Это ваша работа. – Это еще нужно доказать. 143

Присяжная подала голос: – Что тут доказывать и так все ясно. Нина (возмущенно): – Доказательства не нужны, обвиняемого нет. Это не суд, а прямо цирк! (Оживление в зале). Лаврова наводит порядок: – Тихо! – Продолжает: – Какие книги вы переплетали для Аверьяновой? – «Мастер и Маргарита». – Вы использовали государственный материал в личных целях; вы знаете, что это наказуемо? – Ну, если вы считаете, что я двумя картонками обокрал государство, сажайте, я отсижу, что положено. – Ну что ж, посмотрим на ваше поведение в дальнейшем, а пока садитесь. Атмосфера в зале суда была накаленная, и потому судьи объявили перерыв. В перерыве девушки обступили адвоката, спрашивая его о своих правах. Он что-то им отвечал, но во взгляде чувствовалось, что он удивляется их наивности. Не тому, что они не знают своих прав, а тому, что они вообще о них спрашивают. Между тем, к Наталии Борисовне подошли два милиционера и сказали, что в здании суда совершена кража, и ее сумочка очень похожа на похищенную, и они хотят в нее заглянуть (очевидно, тов. Лаврова хотела все-таки удостовериться, что там действительно нет магнитофона). Когда открыли сумочку, там и в самом деле оказались сало и яички, так что на суде Наталия Борисовна сказала правду. После перерывчика была вызвана свидетельница Голуб Татьяна Ивановна. Лаврова очень вежливо обратилась к ней: – Что вы можете сообщить суду по делу Риги А. С.? – Вот уже несколько лет я разведена с мужем Дмитрием Голубом. У нас есть сын Сережа. Сейчас ему 13 лет. Я не запрещаю ему встречаться с отцом, хотя у того уже другая семья. С некоторых пор я стала замечать за Сережей странные вещи: то я в его вещах крестик найду, то какую-нибудь открытку религиозного со144

держания. Однажды сын рассказал мне, что он познакомился с человеком по имени Сандр Рига, который живет на Рижском проезде и сам родом из Риги. Я была обеспокоена этим и решила поговорить с бывшим мужем. Он не разделил моего беспокойства, более того, отметил благотворность религиозного воспитания. Тогда я предупредила, что так этого дела не оставлю и заявлю куда следует. После неоднократных выяснений отношений я сделала заявление в прокуратуру. – Были ли вы свидетелем того, что Сандр Рига совершал религиозный обряд, в котором участвовал ваш сын? – Да. Однажды, не дождавшись сына домой в назначенное время, я поехала на квартиру к своему бывшему мужу, где застала довольно большую компанию. Все они сидели за столом под иконочкой. Я хотела забрать сына, но Дима сказал, что сначала все вместе попьем чай. Я осталась. Перед едой Сандр Рига прочитал молитву. – А ваш сын молился? – Нет, я не видела. – Разъяснял ли Сандр Рига присутствующим какие-либо религиозные тексты? – Я в этом не очень разбираюсь, но что-то такое подобное я видела. Но с тех пор я стала запрещать сыну посещать отца. На этой почве были скандалы. Однажды, когда сын нарушил мой запрет и поехал к отцу, я поехала за ним следом. Они собирались идти в церковь, я пыталась остановить сына. Дима не хотел его отпускать со мной, так как был религиозный праздник, а его вторая жена заявила, что пусть идет, потому что, если что-то уже запало в его душу, проявится, когда он вырастет. И тогда я и решила заявить, чтобы оградить собственного ребенка от такого дурного влияния. – Кого вы знаете или видели из сидящих здесь женщин? – Я так долго изучала их всех еще до суда, но так никого и не узнала, – сказала гр-ка Голуб, и чувствовалось, что она действительно сожалеет об этом. Судья Лаврова поблагодарила гр-ку Голуб за содержательные показания, а также вынесла заочную благодарность тов. Бояринцеву, сказав, что он также им очень помог в выяснении дела. Особую 145

признательность заслужила Журавская Алина, а вот остальным свидетельницам был объявлен выговор, их поведение было расценено как намеренные действия с целью осложнить работу суда и увести его от истины своими ложными показаниями. Поведение Аверьяновой и Копцевой было названо «просто циничным». – Давая ложные показания или отказываясь давать показания вовсе, Олейникова, Языкова, Курочкина явили тем самым неуважение к суду, а Нелидова вообще не явилась, – в глазах у судьи было негодование. – Завтра заседание суда будет продолжено. Все свидетели должны завтра быть здесь. Нелидова пусть представит справку, иначе будет доставлена сюда с милицией. За неявку в суд все будут нести серьезную ответственность. Сегодня вы были вызваны в суд в качестве свидетелей, но в какой роли вы предстанете завтра, это еще не известно … После заседания Нина, Ира и Марина обратились к эксперту с просьбой объяснить, какие места в «Призыве» содержат антисоветские выпады, на что тот ответил: – Надо отдать должное, «Призыв» составлен очень осторожно, явные выпады – это всего лишь мест пять, не больше. К примеру, в статье «Заметки на полях» говорится, что суд должен быть независимым. Значит, у нас суд зависимый?! День второй

Утром этого дня, прежде чем были произнесены слова «Встать, суд идет», – произошло одно небольшое событие. В. Ф. Амурскому позвонил тов. Жданов и попросил его повлиять на дочь; он сказал, что Копцева Нина вела себя хуже всех на суде, что она оскорбила судью, закатила истерику. – если вы не хотите, чтобы ее прямо из зала суда забрали, повлияйте на дочь, пусть придет пораньше и поговорит с судьей до начала заседания, извинится. Но Копцева Н. пришла недостаточно рано, все уже были в сборе. После некоторых колебаний она отправилась в комнату судей, постучала, открыла дверь, но ничего не успела сказать. Судья резко и строго крикнула: – Закройте дверь! 146

Нина с облегчением закрыла. Заседание суда началось в 10. 00 зачитыванием показаний тех людей, которые по тем или иным причинам не смогли явиться в суд. Первыми были зачитаны показания тов. Санта-Марии, который не смог явиться на суд, так как 31 мая сего года выехал из СССР на жительство в Испанию. Тов. Санта-Мария описывал первые экуменические общения начала 70-х годов, когда Сандр Рига работал с хиппи. Замелькали странные имена, типа Юра-Диверсант. Далее следовало подробное описание крещений, проводившихся на прудах в Сокольниках, прозвучала фамилия Толи Бинштока, который сейчас живет в США. Тов. Санта-Мария сообщил, что Сандр проводил причастие хлебом и вином и говорил, что он имеет на это право, из чего сделан вывод, что Сандр Рига – рукоположенный священник. Далее тов. Санта-Мария подтверждал причастность Сандра к журналу «Призыв», который Сандр давал ему читать... Показания были довольно подробными, и от них повеяло теми временами, когда по Москве бродили длинноволосые ребята с крестами на шее и со значками пацифистов. Потом приступили к показаниям В. Бондаренко, который не смог явиться на суд по болезни. В своих воспоминаниях он пишет, что с Сандром познакомился в середине 70-х годов. Сандр приглашал его на прогулки в Сокольники, в кафе, к себе домой, говорил с ним об экуменических проблемах. Затем Бондаренко под влиянием этих разговоров стал посещать экуменические общения, во время которых совершались молитва экуменическим розарием, причастие, совместные трапезы. Бондаренко вспоминает, что ему неоднократно предлагали писать статьи для журнала «Призыв», в частности, историю обращения к Богу. Из людей, которых он видел на общениях, он помнил Наташу Аверьянову, Вову Теплышева, Языкову Иру, Сашу Борисова, Лялю (ее фамилию он не знал). Далее он пишет о миссионерских поездках, которые больше всего любили совершать Вова Теплышев и Сергей Курдюков, и сам он тоже ездил в Прибалтику. Бондаренко пишет, что Сандр часто ему говорил, что нужно быть свободным от общества и больше времени посвящать самосовершенствованию. Поэтому Бондаренко и оставил преподавательскую 147

работу и ушел в дворники. «Я заметил, – пишет он, – что Сандр имел обыкновение окружать себя людьми особо доверенными, из которых формировалась организация типа ордена. У него были свои приближенные, например, Володя Теплышев, Наташа Аверьянова, которая живет в Текстильщиках – это его правая рука, мы часто у нее собирались. Сандр и мне предлагал принять обеты, но я подумал и отказался. Я стал постепенно понимать, что такой проблемы, как экуменизм, вообще не существует, что церкви в духовном смысле и так едины, и что деятельность эта излишняя, скорее приносит вред, чем пользу. Это мое мнение разделял и Саша Борисов, который даже хотел начать издавать журнал под названием «Антипризыв». Но журнал он не стал издавать, а ограничился письмом против экуменического общества. Но я не стал подписывать это письмо». В дополнении к протоколу В. Бондаренко отказался от половины своих показаний, в частности, он не уверен в существовании ордена, и его переход на работу дворником связан с желанием заниматься литературной деятельностью. Далее зачитали показания Никифорова В., который не явился на суд, так как находился на отдыхе за пределами Советского Союза. От показаний Никифорова повеяло связью с заграницей, чемто «шпионским». Он пишет, например, что на одном из общений Сандр познакомил его с монахиней из Франции по имени Клер, которая впоследствии снабжала его литературой. Никифоров также указывает на связь Сандра с Тэзе, правда, без особых подробностей; пишет о знакомстве при посредничестве Сандра со священником из Франции Жаком Левом, который сыграл определенную роль в судьбе самого Никифорова. Далее он описывает деятельность Сандра: организацию домашних собраний в разных местах, основание миссионерского ордена, благословение миссионерских поездок по стране. Никифоров пишет, что Сандр давал ему читать «Призыв», а также различную религиозную литературу, в частности, сборник «Россия и Вселенская Церковь», и что брошюры, которые у него изъяли, он также получил от Сандра. И последними были прочитаны показания Софии Беляк, которая не смогла явиться на суд, так как отбывала заключение в лаге148

ре. В своих показаниях Зося сознается в своем участии в религиозной деятельности христиан-экуменов, в том, что она сама вела группу в Житомире, печатала «Призыв», приезжала в Москву, принимала участие в общениях, где говорили об экуменизме. Пишет, что большое влияние на нее оказал отец Юзеф (Свидницкий), а с Сандром ее познакомила Аверьянова. Существование экуменического ордена Зося отрицала, говоря, что такого ордена быть не может, так как Папа такой орден не благословит, потому что в этой общине находятся люди разных вероисповеданий. Далее она пишет, что когда она в последний раз была в Москве, то ночевала у Нелидовой Н. дома и в Сокольниках в санатории, виделась с Языковой, Копцевой, Сандром, была на общении, где говорили на экуменические темы. Далее Зося вспоминает, что вместе с Журавской Алиной она приезжала в Москву и Душанбе. В конце протокола говорилось, что если власти считают ее деятельность вредной, то она впредь не будет ею заниматься. После прочтения показаний Зоси на лицах девушек выразилось недоумение... Впоследствии выяснилось, что такого обещания она не давала. И вот, наконец, последний козырь – Журавская Алина. Когда она вошла в зал, в ней было что-то жалкое, она была похожа на загнанную собачонку. Лаврова обратилась к ней с «реверансом»: – Вы так любезно согласились прийти и дать показания, хотя мы вас уже отпустили, и вы могли бы ехать домой. Но раз уж вы здесь, то ответьте суду, кого из присутствующих вы знаете? Журавская, указывая рукой, назвала: – Аю (имея в виду Аллу), Нину, Иру... Наташу видела один раз. – Спасибо, садитесь. Затем был объявлен небольшой перерыв. Алла подошла к Журавской и сказала, чтобы она не смела называть ее Аей, потому что так называть себя она позволяет только близким друзьям... А к Нине тем временем подошел неизвестный, который был с Журавской и сказал ей, что он входил в группу, которую вела Зося в Житомире. Затем он поинтересовался: – А что, действительно была связь с заграницей? 149

После перерыва слово было предоставлено эксперту. У него, очевидно, была какая-то схема в отношении религиозных организаций. И сейчас, как ему казалось, эта его схема полностью подтверждалась. Он сказал, что у этой, хотя и небольшой группы, имеются все атрибуты религиозной организации, в том числе и собственный журнал «Призыв». Тщательно исследовав этот журнал, экспертиза выявила двадцать пунктов, по которым журнал признается антисоветским. Можно даже сказать, что весь дух журнала является антисоветским. Взять хотя бы исповеди, полные пессимизма и разочарования, явно упадническое настроение в то время, когда наша молодежь... и т. д. и т. п. Это люди, пришедшие в религию после наркомании и группового секса, которые заглушают свое разочарование экстатическим розарием, уходя тем самым от действительности. В условиях резкого обострения идеологической борьбы на международной арене, когда империалистические государства стремятся использовать религию и церковь в целях антикоммунистической и антисоветской пропаганды, здесь, у нас в Москве, действует экстремистская группа, имеющая связь с Тэзе. Нельзя сказать точно, кто из дававших показания участвовал в издании «Призыва», но здесь явно прослеживается хорошо подобранная компания специалистов, которые вполне могли бы быть членами редколлегии. Здесь мы видим хорошо налаженное издательское производство, в то время, как у нас в стране имеются трудности в издательском деле. Эксперт говорил спокойно, как бы размышляя и внутренне удивляясь, что у нас в стране может быть такое, но участие в этом процессе явно доставляло ему какое-то удовольствие. Лаврова зачитала затем биографические данные Александра Сергеевича Риги, сообщила о том, что он прошел медицинское обследование, и профессор Морковкин (бывший главврач больницы им. Кащенко, пойманный на взятках) поставил ему диагноз – вялотекущая шизофрения. Затем последовала негодующая речь прокурора. Она говорила много, особенно о том, как буржуазные идеологи и зарубежные антисоветские центры стремятся использовать некоторые рели150

гиозные организации и особенно религиозные секты как опору для создания внутренней политической оппозиции: – И вот, перед нами группа женщин, чьи идеологические позиции явно противоречат советскому образу жизни: они не работают по специальности, несмотря на то, что государство затратило на них огромные средства, не являются членами профсоюза, тем самым проповедуя отказ от участия в общественной жизни и созидательном труде, оказывая разлагающее влияние на детей и молодежь, – прокурор расценивала все это как противозаконную и антиобщественную деятельность. В лице прокурора было что-то мстительное, казалось, что она потребует или расстрела, или пожизненного заключения. Она продолжала: – В то время, как у нас везде стараются воспитывать высокую политическую сознательность, здесь проводится идеологическая диверсия с целью отравить сознание людей клеветой на советскую действительность, и я считаю, что необходимо применить меры, дело отправить на доследование и возбудить уголовное дело против некоторых свидетелей, так как они были неискренни и затруднили ведение дела своими показаниями. Казалось, что после таких слов свидетели вряд ли попадут сегодня домой, но прокурору, видимо, было дано задание пока только запугать, и поэтому после нескольких фраз она ограничилась требованием отправить частное определение суда всем по месту работы. Но к Сандру Риге у нее не было снисхождения, и она потребовала для него принудительного лечения в спецпсихбольнице. ему вменялось в вину совершение преступлений по ст. 1901 и 227 УК РСФСР. – Мы не можем попустительствовать тем, кто ведет пропаганду несовместимую с идеалами и образом жизни советского человека, кто посягает на свободу и права граждан, подстрекая верующих уклоняться от выполнения гражданских обязанностей, – заключила прокурор. Затем слово было предоставлено защите. Адвокат начал с того, что защита заключается не в том, чтобы черное называть белым. 151

– Трудно защищать человека, который совершил преступление против государства, и говорить, что он его не совершал. И если по поводу статьи 1901 еще можно сомневаться, так как высказывания Сандра Риги не всегда можно расценивать как распространение заведомо ложных измышлений, то вот трагедия свидетельницы Голуб Т. И., о которой мы вчера здесь услышали, убеждает нас, что деяния указанные в ст. 227, – «...нанесение вреда... с вовлечением несовершеннолетних» – налицо. По поводу свидетелей, которые с ним связаны, я должен сказать, что они все-таки работают все, Копцева вообще нужное дело делает, некоторые из них ведут общественную работу, – так что их поведение нельзя назвать антиобщественным. И потом, деятельность Риги охватывает довольно большой период, и я уверен, что многого они просто не знали. Так что я прошу суд проявить снисходительность к свидетелям; для Александра Риги я ходатайствую перед судом о замене спецпсихбольницы психиатрической больницей общего типа. Адвокат, в отличие от прокурора, говорил недолго, речь его была мягкой, он как бы извинялся за свидетелей, просил прощения – человек он был искушенный и понимал, что происходило, недаром он сказал в кулуарах, что «мировоззрение долго вылечивается». Он настолько хорошо понимал бесполезность своего присутствия, что покинул зал суда, не дождавшись объявления приговора. Потом суд удалился на совещание, после которого было объявлено решение. Судья Лаврова прочитала приговор, согласно которому свидетелям Аверьяновой, Олейниковой, Копцевой, Языковой, Курочкиной, Нелидовой, Вихрову было объявлено строгое предупреждение. Частное определение суда будет отправлено по месту работы каждого. Сандр Рига направляется на принудительное лечение в спецпсихбольницу. После заседания Н. Б. Аверьянова заглянула в комнату, откуда судьи торжественно выходят на заседание; судья и прокурор чемуто смеялись, донеслись слова – «кошмар», «кино». Наташа спросила о повестке на работу. – Выйдите отсюда, – сказала Лаврова, – все, что нужно, получите в коридоре. 152

Глава vI. ЧАСТНОе ОПРеДеЛеНИе В т ы к 1-й

Ровно через год после печальных февральских событий в санатории «Сокольники», в кабинете главврача тов. Мироненко состоялись своеобразные поминки тех памятных дней. В кабинете находились сотрудник КГБ тов. Миронов, представительница райкома партии, эксперт в вопросах веры и санаторский «треугольник»: главврач, секретарь п/о, профорг; ну и, конечно же, непосредственные виновницы этого собрания – уборщицы 1-го корпуса Аверьянова Н. Б. и Олейникова А. Ю. «Треугольник» был уже в курсе того, что произошло, так как накануне было общесанаторское собрание, на котором главврач объявила, что пришла бумага из Мосгорсуда, согласно которой две сотрудницы санатория принадлежат к секте христиан-экуменов, деятельность которой характеризуется как антиобщественная и антисоветская. При этом сообщении все сотрудники, сидевшие в актовом зале, дружно ахнули. Затем она сказала, что руководитель этой секты, Рига А. С., признан психически ненормальным. Деятельность этой секты носила враждебный характер, поэтому обязанность всех сотрудников доложить, что они видели или слышали подозрительного в отношении Аверьяновой и Олейниковой, поскольку есть данные, что и на территории санатория проводились молитвенные собрания. Но никто ничего не видел и не слышал, так как у всех – своих забот полон рот. Тогда главврач спросила непосредственную начальницу уборщиц – завхоза Зою Тимофеевну: – А не верите ли вы сами в Бога? Зоя Тимофеевна заколебалась: – И не то, чтобы да, и не то, чтобы нет. – А ходили ли девушки в лес? – Наташа часто ходила, но всегда возвращалась с грибами. Наташа (с места): – Это я для конспирации. Алла (тихо): – Не шути так, здесь таких шуток не понимают. 153

Теперь действительно было не до шуток. Стало ясно, что сейчас будет «втык». Тов. Миронов заявил, что от их поведения будет зависеть – отправят дело на доследование или нет, так как их поведение во время следствия и на суде выявило враждебность к существующему строю. Профорг при этом ахнула: – О, Господи! – Итак, какие вы сделали выводы, и можете ли вы что-нибудь добавить к тому, о чем по тем или иным причинам вы не сказали на суде? Главврач первой попросила ответить Наташу. – Вы знаете, то, что я услышала на суде, для меня самой было неожиданностью, меня будто мешком по голове ударили, так что добавить ко всему этому я уже ничего не могу. Миронов: – Ну вот вы, вроде бы нормальная женщина, неужели вы не замечали, что он ненормальный? – Сандр очень интересный человек. – Ну, это мы знаем, интересным может быть и ненормальный. – Я не врач, чтобы ставить диагноз. И потом, я всю жизнь общаюсь с художниками... Миронов перебивает: – Вы хотите сказать, что там все ненормальные? – Нет, просто там эти понятия звучат совсем по-другому. если человек не похож на других, это не значит, что он ненормальный. Представительница райкома: – Вы с виду вроде бы нормальная женщина, у меня просто в голове все это не умещается! Наташа: – Да у меня тоже в голове многое не умещается, но что поделаешь, человек такое существо... Эксперт ее перебивает: – Послушайте, вы все так обтекаемо говорите, вы нам лучше скажите, какие выводы вы сделали конкретно. Миронов: – Вы ведь понимаете, мы тоже нарисовали ваш портрет. Наташа: 154

– И он вас не устраивает... Ну, мы с Аллой решили вступить в профсоюз. Миронов: – Да, подвиг совершили. Профорг: – Я не хочу, чтобы нами прикрывались, таких мы принимать не будем! Эксперт: – Ну уж примите, раз просят. Миронов: – А почему бы вам не устроиться художником-оформителем, а то работаете уборщицей, или не хочется лозунги писать? Наташа: – Вы так говорите, как будто меня там ждут. Да и потом, у меня шрифты плохо идут, а для санатория я обещала аиста нарисовать. А уборщицей хорошо: шваброй помахала, как будто на лыжах прокатилась. Разговор с Аллой носил менее обтекаемый характер. Алла вначале поблагодарила за то, что ее научили в институте диамату, затем продолжила: – Но убеждений своих я менять не собираюсь, и все, что происходило у меня дома, во время обыска, считаю отвратительным и противозаконным. Миронов (сожалеюще-угрожающе): – Так значит, вы ничего не поняли... Алла (смягчившись): – Нет, кое-какие выводы я сделала. Вот, вступаю в профсоюз, подыскиваю себе новую работу, но это не так легко. То есть, я поняла, что если властям не нравится то, что человек не в профсоюзе, то я... Эксперт: – Послушайте, как-то ваши слова режут слух: «я» и «власти» – почему вы себя от нас отделяете? Алла: – Я вас вообще не знаю. Представительница райкома: 155

– Да, похоже, что она действительно ничего не поняла... Наташа (Алле): – Ал, кончай тут разводить все это... ну ты что, не понимаешь? Миронов: – Скажите, Алла Юльевна, вы замечали, что Рига ненормальный? Алла: – Нет, я не замечала, по-моему, он – здоровый человек. Миронов: – Ведь вы же знали, чем он занимается, как вы могли сотрудничать с ним? Алла: – Я за его поступки не отвечаю, и сама ни от кого не завишу. И он в своей деятельности передо мной не отчитывался. Миронов: – Хорошо, тогда насчет вашей деятельности. Нам известно, что здесь, в санатории, вы участвовали в общении. – Я не участвовала. – На этот счет у нас есть показания Журавской Алины и Софии Беляк... А как вы оцениваете деятельность отца Юзефа (Свидницкого) и Софии Беляк? – Я уже вам сказала, что я веду независимый образ жизни, и чем там занимаются Свидницкий и Беляк я не знаю и знать не хочу. Миронов явно удовлетворился ответом. Эксперт: – Все-таки как-то неясно, будете вы продолжать заниматься незаконной деятельностью или нет? Алла: – Я никакой такой деятельностью не занималась и не собираюсь, так как я себе не враг. Представительница райкома обратилась к главврачу: – А как они работают? Ответила профорг: – Работают они просто прекрасно. Представительница райкома сказала тихо Миронову, как бы сожалея, что на этой почве к верующим трудно придраться: 156

– Вот так всегда... Эксперт: – Видно, что вас обеих уже не разуверишь, да мы и не собираемся, веруйте сколько хотите, ходите в церковь, но только не устраивайте вы этих сборищ. Тут к нам в Комитет по делам религий приходила Копцева и интересовалась, сколько человек считаются собранием. Мы считаем, что более двух человек – уже незаконное собрание. Алла: – Значит я практически не могу подойти ни к одному верующему? Главврач: – Не утрируйте! Эксперт продолжал: – И ведь страшно подумать – где проводились эти сборища?! Там, где зарождается жизнь, в санатории для беременных! Наташа засмеялась. Эксперт продолжал с пафосом: – Сама мысль звучит кощунственно!.. – речь его тянулась долго. Когда эксперт, наконец, закончил, Миронов объявил, что отца Юзефа посадили в тюрьму и дали ему три года. Далее он сказал: – За вами будут наблюдать и при первом же случае привлекут к ответственности. Помните, что семь лет у вас уже есть, и они будут приплюсованы к тому, что вы получите, если будете продолжать заниматься незаконной деятельностью. И, действительно, сразу же после этой встречи за девушками вели наблюдение, очевидно, проверяя, кому они пойдут сообщать о посадке отца Юзефа. В т ы к 2-й

16 февраля 1985 года директор ОДДП ВООПИК (охрана памятников культуры) сообщил своим сотрудникам, что на следующий день будет очень важное собрание и просил всех быть на месте. На следующий день, в 10.00 все сотрудники собрались в комнате методистов и стали ждать, что будет. Все уже знали, что дело касается одного из сотрудников. Кто-то высказал предположение, 157

что сейчас будут награждать Иру Языкову, так как за несколько дней до этого ее кандидатуру выставили для награждения значком «Ветеран общества охраны памятников». Для «награждения» прибыли на черных «Волгах» тов. Жданов – майор КГБ, районный прокурор, районный представитель КГБ, представитель Комитета по делам религий. Виновницу «торжества» пригласили в кабинет директора, где все уже собрались: люди из черных машин и «треугольник». – Ирина Константиновна, вы догадываетесь, почему вы сюда приглашены? – Присутствие тов. Жданова мне все объясняет. Женщина-прокурор зачитала протокол судебного заседания, разбиравшего дело Сандра Риги, приговор и частное определение по поводу Иры и группы лиц, именовавшихся христианами-экуменами. – Ирина Константиновна, что вы можете добавить или сообщить нового по поводу этого дела? – Все, что я могла, я сообщила на следствии. – Что вы можете сказать о своих друзьях, которые совершили противозаконные действия: о Риге А. С., Маркусе С., Беляк С. И. Свидницком И. А.? – Свидницкого я не знаю. – Ну хорошо, а об остальных? Неужели вы и сейчас, когда суд доказал их вину, будете говорить, что они хорошие люди? – Для меня они по-прежнему друзья, потому что фактов, порочащих их, ни на следствии, ни на суде я не услышала. – Как же вы, комсомолка, советская гражданка, учились в университете, работаете в культурном учреждении, ведь здесь идеологический фронт, – можете связываться с такими людьми и быть верующей? – Вера не противоречит моей работе, напротив, будучи верующей, я делаю ее более добросовестно. Жданов обратился к директору: – Что вы можете сказать о своей сотруднице? Директор: – У меня претензий к ней нет, работу свою выполняет хорошо. 158

Эксперт по делам религий: – Вы комсомолка? Ира: – Нет, я вышла из комсомола по религиозным убеждениям, переходя на эту работу. Свою позицию я объяснила секретарю ВЛКСМ, он был вполне удовлетворен. Эксперт: – Разве вы не понимаете, на чью мельницу воду льете? – Я не лью воду ни на чью мельницу. – И потом, что это за группа у вас такая? Разве вы не православная? Разве вы не знаете, какая разница между православными и католиками? Вы ведь изучали историю и знаете, сколько мы потерпели от католиков. – Экуменизм – официальная позиция Московской Патриархии, и здесь я ничего не выдумываю. А насчет истории и разницы между конфессиями мое мнение таково, что Христос один и евангелие одно и к разногласиям отношения не имеют. Парторг обращается к Жданову: – А они не масоны? Жданов: – Нет, масоны тут ни при чем. Но под видом религиозной деятельности Сандр Рига совершал противоправные действия, а именно: крещение, причащение, организовал так называемый орден, призывал людей работать не по специальности, не вступать в брак, в профсоюз... Кстати, а почему вы не замужем? – Это мое личное дело. – Вы член профсоюза? – Да, и вера тут ни при чем. Эксперт: – Вы, наверное, не отдаете себе отчета в том, что здесь происходит. Ваши ответы неискренни. – Я не понимаю, что вы от меня хотите. Жданов: – Мы хотим, чтобы вы поняли серьезность совершенных вами противоправных действий. Я не говорю – преступлений, иначе бы мы вас судили. Но вы, видимо, не представляете, к чему это может 159

вас привести. Ваши друзья уже раскаиваются в содеянном. Но ваша судьба зависит от вас, уголовное дело на вас и на ваших друзей заведено, и ему вполне может быть дан ход. – А за что меня будут судить, за прошлое или за будущее? Жданов ответил не сразу: – ...За будущее судить невозможно, и я все же надеюсь, что в будущем вы не станете повторять ошибок. Вы – хороший работник и не потерянный член для общества. Ирина Константиновна, серьезно подумайте. – Я не понимаю, чего вы от меня ждете? Жданов: – Вы должны дать оценку деяний своих и ваших бывших друзей и пообещать впредь не ввязываться в подобные истории. – Осуждать своих друзей я не собираюсь, могу только сказать, что вступать в какие-либо организации я не собираюсь, также не имею цели издавать какие-либо журналы. Достаточно? Эксперт: – Вы неискренни с нами. Это нехорошо. Подумайте. – Больше я ничего добавить не могу. Можно идти? Жданов: – Идите и подумайте, насколько ваш образ мыслей соответствует месту вашей работы. – Вы считаете, что я не могу работать по специальности? Может, мне пойти в уборщицы? – Нет, нет, я этого не сказал. Работайте, где хотите, только соблюдайте законы. Идите. – До свидания. Заместитель директора вслед Ире: – Ира! Вы вели двойную жизнь! После этого «награждения» Ира вызвала определенный интерес у своих сотрудников. Секретарь парторганизации, например, сказал ей следующее: – Я раньше вас как-то не замечал, бегает тут какая-то маленькая девушка, обыкновенная с виду, а там, в кабинете директора я посмотрел на вас совсем другими глазами: вы мне показались такой значительной. Это хорошо, что у вас есть свои убеждения и 160

вера. Я тоже верующий и никогда этого не скрывал, на всех собраниях так и говорю. Но только причем здесь все эти католики и маркусы?! Мы же с вами русские люди! Мы – православные! Вы обязательно приходите ко мне, мне с вами очень хочется побеседовать. В т ы к 3-й

Для проведения этой операции в институте, где работала Нина Копцева, собралась очень большая бригада: директор института тов. Чиссов В. И., помощник тов. Жданова – тов. Мартынов В. Д., секретарь п/о тов. Иванов, председатель месткома, ответственный за идеологическую работу тов. Савинкин, представитель из прокуратуры, эксперт из Комитета по делам религий, заведующая отделением – непосредственная начальница Нины тов. Киселева, начальник отдела кадров и следователь по особо важным делам тов. Макаров. Усмирение проводили в кабинете директора. Начала Киселева: – Вот у вас, Нина, так много свободного времени, что вы делаете? – Я много чего делаю: занимаюсь общественной работой, забочусь о дедушке... Простите, но мне как-то неудобно в присутствии такого высокого собрания говорить о своих делах в свободное время. Может быть, вы мне объясните, чем я обязана? Макаров: – Вам знакомо это? – показывает «Призыв» – листок, ксерокопию. – Можно посмотреть?.. Да, мне знаком этот текст, но не в таком исполнении... А чем вам не нравится этот листок? – Это антисоветская пропаганда. Эксперт: – Идеологическая диверсия. Гробовое молчание... Затем товарищ из прокуратуры зачитал частное определение суда, в котором говорилось, что против Копцевой Н. Н. возбуждено уголовное дело за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний. Макаров: 161

– Теперь, Нина Николаевна, от вашего поведения будет зависеть, будет ли дан ход этому делу. Нина: – если вы докажете мою вину, я отвечу перед судом. Секретарь п/о: – А что тут доказывать, все факты налицо – конечно же виновата! Нина молчит, смотрит в пол. Киселева: – Нина, ты всегда такая разговорчивая, а теперь как воды в рот набрала. – Жизнь научила. Директор: – Конечно, вы так много пережили за это время. Но вы сделали какие-то выводы для себя? Что вы теперь будете делать, как жить? – Выводы я сделала. Во-первых, теперь я выбрала одну церковь и хожу в нее постоянно, чтобы меня не обвиняли в сектантстве. Во-вторых, я веду и впредь буду стараться еще активней вести общественную работу. В-третьих, я изучаю законодательство о культах, чтобы его не нарушать. Эксперт: – А как же так получилось, что вы были верующей и комсомолкой одновременно? – Нет, как только я крестилась, я вышла из комсомола по соответствующему заявлению. Макаров: – Нина Николаевна, а вы будете общаться с Ригой А. С., если он вернется? – А почему бы и нет? Директор: – То есть, как почему?! Ведь это же психическая болезнь, бред, мания, вы что, не понимаете?! – Что ж, если человек заболел, так его без помощи и поддержки теперь оставить? Макаров (иронически): – Значит, опять будете встречаться, чаек попивать? 162

– А что, это тоже запрещено – чай пить? Директор: – Ну вы же понимаете, не чай имеется в виду! Макаров: – Да все она понимает. И про экуменизм, и про орден; знает, наверное, что и отца Юзефа посадили... Ну что ж, Нина Николаевна посмотрим на ваше дальнейшее поведение. То, что вы нам здесь говорили, не удовлетворяет, так что будем смотреть, что с вами делать дальше. А пока идите. И действительно, стали «смотреть». Заходили на работу, просили тов. Киселеву сообщать, как Нина работает, когда берет дни за свой счет. На это заведующая сказала: – Вам за это деньги платят, следите за ней сами. Правда, потом она как-то, будто невзначай, спросила Нину: – Не просил ли тебя этот Рига листовки распространять? А потом стала рассказывать, как она была за границей, и один верующий эмигрант очень ее агитировал. – Нин, а что ты замуж не выходишь?.. В т ы к 4-й

Девять взрослых и, видимо, очень занятых людей оставили в этот февральский день все свои дела и собрались в кабинете начальника отдела кадров Медуправления МВД тов. Черного, чтобы вывести на чистую воду и осудить сурово провинившуюся – скромную няню детского сада Наташу Нелидову. Сейчас здесь присутствовали: начальник о/к тов. Черный, заведующая детским садом тов. Рушайло И. Б., профорг, тов. Миронов – следователь КГБ, эксперт (все тот же) по делам религий, женщина из прокуратуры, инспектор детсадов МВД Нина Петровна, военный в большом чине и еще один человек в штатском, молчаливо сидевший у окна. У заведующей детсадом при виде этого представительного собрания невольно вырвалось: – Вот когда детскому саду помочь надо – никого не дозовешься. Затем действие развивалось по уже привычному сценарию. Наташу предупредили, что еще не известно, чем для нее все кончится и многое будет зависеть от того, как она себя будет вести. 163

Тов. Черный зачитал частное определение, сразу задал многомного вопросов и попросил Наташу искренне рассказать, как она дошла до такой жизни. Но чужие, настороженные лица и мундиры присутствующих не располагали к откровениям... Наташу уличили в том, что она уходит от ответов. Самые трудные вопросы задавал откровенно злобный Миронов: – Сейчас все в ваших руках, ваше положение очень серьезно. Нам известно, что существует орден, и вы к нему принадлежите. – Это смешно... Ни к какому ордену я не принадлежу. – Я бы не советовал вам отпираться, только себе хуже сделаете... По тому, как вы настроены, я не чувствую, что вы раскаялись. Эксперт: – Я видел верующих, я знаю, какие они бывают, вы – какая-то нетипичная, не такими должны быть верующие. Вы ведь работаете в детском саду МВД, это же наше лицо, а вы чем занимаетесь?! Женщина из прокуратуры: – ее надо обязательно уволить отсюда, человек, так запятнавший себя, не может работать с детьми, должны быть исключены любые контакты. Инспектор Нина Петровна: – Я думаю, это не случайно, что она работает в детском саду МВД. Возможно, специально сюда устроилась, чтобы пронюхать, выяснить обстановку. Далее продолжил Миронов: – Была ли у вас Зося? Нам известно, что была, и что вы ездили в Житомир, а также переводили статью из газеты о Зосе. – А что, это тоже преступление? – Нет. Эксперт: – Да... Вы не наивная, не запутались, вы все знаете и отвечаете за свои поступки. Миронов: – Зачем вы передачу в тюрьму носили? Ведь это можно делать только родственникам. 164

Наташа: – Почему? есть положение, что если никого из родственников в Москве нет, то можно и близким друзьям. После долгих тяганий Миронов произнес: – Ну так как же, услышим мы сегодня от вас обещание, что вы не будете заниматься антиобщественной деятельностью? – Ну, я могу сказать... – Но только не надо нам делать одолжение, здесь речь идет о вашей дальнейшей судьбе. – Я никогда не занималась антиобщественной деятельностью и не собираюсь этого делать в дальнейшем. Когда все уже расходились, Наташа спросила у Миронова: – Почему вы его так далеко услали, ведь у него же порок сердца? – Никакого порока сердца у него нет, это установлено медицинской комиссией. Потом Нелидовой предложили уволиться по собственному желанию, иначе ее уволят по статье, так как она имела когда-то два опоздания на работу, а однажды даже не поставила тарелки под второе блюдо, и детям пришлось есть из больших тарелок. Инспектор Краснощекова в свое время сделала ей за это строгое замечание. После таких «тяжких» преступлений Н. Нелидовой ничего другого не оставалось, как оставить это место. еще раньше его пришлось покинуть тов. Краснощековой, так как она была уличена в воровстве и взяточничестве. Приблизительно такие же «втыки» с устрашением, вытягиванием обещаний, порицанием прошли в Литфонде у Курочкиной М. и у Вихрова Валентина на его космическом предприятии, после чего он вынужден был прекратить «космические» исследования и переплетать книги в более безобидном месте... Это все, что в 1987 году смогли вспомнить очевидцы.

165

БеЗДНА Здесь все, что сохранилось из написанного С. Р. за время заключения. Из Бутырского ИЗ до адресатов не дошли: доверенность и короткая записка (1984), из СПБ: послание М. – А. – Н.* (1985), размышление о судьбах мира (1986) и, возможно, еще кое-что. Два письма (в том числе самое первое из Благовещенска) увез один иностранец, навещавший М. Р. Текст от 19.1.85 г. печатается по копии, сохранившейся у Н. Н.

14.11.84 Твое письмо, Саша, пришло в день Твоего рождения. Сижу теперь согретый им, и праздную вместе с Вами. А поздравляю с опозданием. Прости, но на это есть свои причины. Не забывчивость, конечно. Каждый день, а то и ночью, думаю о Вас. Желаю Тебе всех благ, хочу, чтобы Ты всегда побеждала недуги и была хорошей до бесконечности. Привет Марии, не ворчите друг на друга. Когда вспоминаю Ромашкевичей, тешу себя мыслью, что когда-нибудь все же нам удастся поговорить по душам. От Наташи я получил посылку, письмо и две открытки. Передай ей мою благодарность. ее доброе сердце и заботливые руки очень порадовали меня. Напишите, пожалуйста, матери. Я этого пока не сделал, так как все жду отъезда. Когда будет постоянный адрес – черкну всем. Сандр Москва, 103055, Учреждение ИЗ 48/2. 19.1.85 Милая мама, наконец появилась возможность написать тебе. Представляю, как ты ждала эту весточку. Теперь же, утешься, твой сын жив и чувствует себя неплохо. И обещает отвечать на каждое твое послание. А как ты? Как здоровье? Как переносишь эту суровую зиму? Что нового в нашем городе? Как поживает брат Тото? * Мария и Александра Башиловы, Наталья Нелидова

166

Я теперь живу далеко-далеко, в Амурской области. Когда вы ложитесь спать, мы уже встаем. Поезд сюда идет около недели. Так что о приезде сюда пока и думать нечего. Из-за трех часов свидания не стоит. Притом тот, кто хочет посетить этот город, должен иметь специальное приглашение и пропуск. Будем встречаться на бумаге, посылать друг другу добрые слова, а когда настанет долгожданная встреча – наша радость будет нескончаемой. если нетрудно – пришли мне журнал Максла за 1984 год и сохранившиеся у тебя номера газеты Литература ун Максла. Журнал можно купить в антиквариате на углу Ленина и Дзирнаву. Посылать сюда можно и продукты, лишь бы они не испортились и не замерзли в дороге и были хорошо упакованы. Положи в посылку и несколько конвертов с маркой. Мамочка, будем поддерживать друг друга в этих испытаниях. Обещаю со своей стороны делать все, чтобы не огорчать тебя. Передай большой привет всем родным и друзьям. Итак, с нетерпением жду твоего ответа. Не забудь написать свой почтовый индекс. Крепко, крепко обнимаю, нежно целую и желаю всего наилучшего. Твой «единственный сыночек» P.S. (зачеркнуто цензором) 675007, Благовещенск, СПБ, 1 отделение. 18.2.85 Милая мамочка, здравствуй! Посылаю тебе уже второе письмо. Первое отправил месяц назад. Я сильно обеспокоен твоим молчанием. Что с тобой? Ответь, пожалуйста, по возможности скорей. Когда наладится наша переписка, напишу поподробней. Положи в конверт – чистый, сложенный пополам, конверт с маркой. Напиши также свой почтовый индекс. Итак, надеюсь на весточку от тебя. Желаю всего наилучшего. Обнимаю и целую. Сандр 167

6.3.85 Получил я, милая мама, твое письмо и посылку в один и тот же день. Долго ждал я их, стал даже волноваться. Ты, наверное, уже читала мое второе тревожное письмецо. Но все хорошо, что хорошо кончается. Будем надеяться, что впредь подобных недоразумений не будет. Благодарю за теплое, сердечное материнское слово, за поддержку, которая, честно говоря, мне очень нужна. О себе могу написать, что пока держусь. Когда бывает трудно вспоминаю тебя, всех вас, и становится легче. Мамочка, присланное тобой – в полном порядке, кроме конверта который склеился, и лука с чесноком, которые замерзли. Но ничего, мы с друзьями по палате едим их сладкими. Деньги не присылай. Конверты с маркой вложи в посылку, когда будешь посылать. Кормят здесь неплохо, поэтому не присылай слишком часто и много. если можешь, пришли, пожалуйста, электробритву, простые носки и зубной порошок. А теперь самое главное – Поздравляю тебя с днем Рождения, желаю исполнения всех твоих надежд. Твой сын 2.4.85 Приветствую тебя, мама, из Благовещенска! У нас уже весна. К окну подлетают воробьи и весело чирикают. Иногда еще выпадает снег, но тут же тает. Зима была холодной, когда я приехал сюда, доходило до 30–40 градусов. Так что все радуются потеплению. Я получил до сих пор от тебя два письма, две посылки и одну бандероль. О первой посылке я уже писал тебе. Вторая мне очень понравилась. Лук и чеснок не замерзли. Немного лишь испортились колбаса и масло. Впредь не присылай колбасу и масло. Лучше всего – шоколад, конфеты, все то, что можно есть без вилки или ложки, и что не нужно резать. И не присылай посылки так часто! Вполне хватит, если буду получать от тебя посылку раз в два – три месяца. 168

Деньги не присылай. Жалко, что я не получил... (несколько слов зачеркнуто) книги. Читать тут нечего, свободного времени очень много, вот и приходится скучать, а то и тосковать. еще раз напишу, какие книги мне нужны. если невозможно найти их в моей комнате, то, может быть, купить в антиквариате. Мне нужны произведения Райниса... (нет двух строк)... сборники стихов... (нет трех строк). В антиквариате на углу Кирова и Стучкас можно купить отдельные тома собрания сочинений, содержащие эти вещи. Извиняюсь перед Тото, что забыл его поздравить. Совсем выскочило из головы. Уже письмо было отправлено, когда я вспомнил об этом. Впредь постараюсь быть внимательней. Большой привет всем родным и благодарность за добрую память. Сандр 4.5.85 Дорогая моя мамочка, здравствуй! Недавно получил твое письмо с такими теплыми, сердечными словами. Большое спасибо за любовь и заботу. Я тебе отвечаю по возможности скорей, в первый же письменный день. Сегодня исполняется четыре месяца, как я здесь. Время тянется, но стараюсь не терять присутствия духа. Очень помогают коротать время присланные тобой газеты и журналы. Читаю их медленно, аккуратно от корки до корки... (зачеркнуто четыре строки). Конверты и тетради я получил. Но карандаш и авторучку можно было не посылать, так как нам в письменный день все выдают. Я буду писать, что мне нужно. Хорошо? Ты спрашиваешь, как долго еще ждать меня. Не знаю. Запасись терпением. После этой больницы я поеду еще в одну. Но чувствую я себя пока сравнительно хорошо и думаю выдержать все испытания жизни. Также и ты постарайся излишне не волноваться, надейся и жди! 169

Я уже писал тебе, что лучше всего присылать. Из вещей пока не надо ничего. (Когда получу электробритву и все остальное, мне этого будет хватать надолго.) Из продуктов лучше всего такие, которые можно есть без столовых приборов. Например, сушеные яблоки, лук, чеснок, шоколад, конфеты, печенье. Консервы тоже можно. Но очень прошу – не увлекайся посылками, голодным я здесь не сижу. Мамочка, еще раз хочу вернуться к твоим письмам. Они так помогают мне. Ведь это единственные весточки... (нет конца фразы). И так хорошо они написаны, что я много дней вспоминаю их слова. Видно что пишешь ты от всего сердца. Береги себя, мама, живи спокойно, за меня особенно не волнуйся. Обязательно настанет день, хотя, может, и не так скоро, когда мы обнимем и расцелуем друг друга. Верь в это, и все будет хорошо. Привет всем родным! Твой Сандр 2.6.85 Мамочка, я получил твое письмо, написанное 14.5.85. Надеюсь, что мои письма дошли до тебя. У меня все по-прежнему, чувствую себя неплохо. Несколько раньше я получил посылку, посланную 24 апреля с электробритвой. Все дошло хорошо. Большое спасибо. Теперь я обеспечен «предметами быта» на долгое время. Я также рад, что все родные живы и здоровы и благодарю за сердечный привет. Я им также желаю всего наилучшего. Ты пишешь, что хочешь приехать сюда. Послушай меня, мама, и не делай этого. В твоем возрасте это слишком тяжелый путь. Да и поговорить по-настоящему не удастся. Так что жди меня дома. Пусть переписка будет мостом между нами. Очень прошу – пришли мне книги. если не можешь достать те, которые я просил, то возьми несколько книг с полки у тебя в Риге. Пришли по возможности скорей, а то читать нечего. Целую и жду ответа. Твой сын 170

29.6.85 Мамочка, спасибо за письмо, которое я получил на днях. Оно меня успокоило, вижу, что ты жива-здорова и даже собираешься еще поработать. А не тяжело ли? Не хватает ли одного огородика? Очень благодарен заранее за то, что ты высылаешь мне книги. Ты пишешь, что очень тяжело ждать. Поверь, милая, и мне нелегко, но надо запасаться терпением. И у нас была холодная весна, а теперь наступило дождливое лето. Но в последние дни потеплело. Забыл тебе написать еще в прошлом письме, чтобы конверты с марками ты пока не присылала. Теперь их у меня много. Спасибо за красивые открытки. Надеюсь, что у тебя все будет хорошо, что сумеешь победить тоску и сохранить светлую надежду. Привет всем родным. И, конечно, – Тото. Твой Сандр 22.7.85 Мамочка, получил твою посылку и тороплюсь известить тебя об этом. Все дошло хорошо, ничего не испортилось и не разбилось. Спасибо громадное за постоянную твою заботу обо мне. И просьба: зубной порошок, сгущенный кофе, жевательную резинку, салфетки и палочки для меда не присылай. Это о посылке. Сам я живу по-старому. Погода у нас изменчивая, то солнышко, то дождик, и в последнее время очень тепло, даже жарко. Надеюсь, что и у Вас погода наладилась. Как твои дела, дорогая? С нетерпением жду твоих писем с хорошими новостями. Передай, пожалуйста, наилучшие пожелания родным. Я Вас всех помню и люблю. Целую крепко, крепко. Твой сын

171

10.8.85 Давно, милая мамочка, не писал я тебе и не получал писем от тебя. Как ты живешь там – на другом конце земли? Что нового у Вас? Здесь лето подходит к концу. После теплого июля начался дождливый август. Небо затянуто серыми тучами, и лишь изредка улыбнется солнышко. Я коротаю время чтением. Чувствую себя неплохо. Правда, скучаю по тебе, но тут уж ничего не поделаешь. Надо ждать и надеяться, что не слишком долго. Желаю тебе, мамочка, всего самого наилучшего, доброго здоровья, крепких нервов и большой выдержки. Старайся больше думать о светлом и отгоняй тьму, уныние и печаль. Все будет хорошо, мы должны в это верить. Привет всем родственникам. Жду ответа. Всегда твой 24.8.85 Последнее твое письмо, дорогая мамочка, меня очень тронуло. Особенно рассказ о том, как ты меня «видела» по телевидению. Я рад, что ты чувствуешь себя более-менее хорошо, а Тото не доставляет тебе хлопот. И даже, вместе с тобой, всегда передает мне привет. Правда, ты жалуешься, что очень тягостно подолгу ждать моих писем. Обещаю тебе, что постараюсь писать тебе как только будет появляться такая возможность. Я и до сих пор не ленился. О себе могу сообщить, что пока держусь и не хныкаю. Я тебе писал и сетовал на мокрый, холодный август, а он взял и исправился, и теперь здесь стоят теплые дни. На прогулке удается еще немного погреть старые косточки. Милая, милая мама, прощай до следующего письма, которого я жду не меньше, чем ты. Сандр

172

9.9.85 Добрый день! Получил я, мама, твое поздравление, дошло оно неожиданно быстро. Но лучше раньше, чем позже. Большое спасибо. Я всегда удивляюсь – как ты умеешь найти нужные слова, согревающие и укрепляющие человека. Это поистине большой дар. еще раз благодарю от всего сердца. Посылка же и бандероль пока в пути. Когда получу, обязательно сообщу тебе. Я, мам, живу по-прежнему, без особых изменений. Жду, жду, жду – когда мы, наконец, увидимся. Пару слов о предыдущей посылке, которую я еще не успел съесть (так что не торопись с посылками). Там были сушеные яблоки и сливы. Но в них завелись черви. Так что впредь сухофрукты не присылай. Лучше всего сохраняются консервы, «сгущенка», кондитерские изделия. Вот и бумага кончается. Передай, пожалуйста, мои наилучшие пожелания всем, всем родным. Целую крепко тебя и жму лапу Тото. Сандр 21.9.85 Привет из Благовещенска! У нас уже похолодало, ночью заморозки, из окна видны начавшие желтеть деревья, и на прогулке изо рта идет пар. Но сегодня начали топить, и в палате уже не холодно. Мам, накануне дня рождения я получил твою посылку (точнее две) и бандероль. Как всегда – все прекрасно. Большое спасибо. Одно хочу заметить – может быть, лук и чеснок не надо упаковывать в закрытый целлофановый мешок, а то они «задыхаются». Из присланных газет и журналов узнаю много нового. И радостного, и, к сожалению, печального. А какая у Вас осень? Не мерзнете ли? Жду новостей от тебя, дорогая. Жду хороших новостей. 173

Привет родным. Не грусти. Твой сын 19.10.85 Твое письмо и чудные открытки порадовали меня чрезвычайно. Я как бы побывал у Вас, посидел у уютного семейного очага, почувствовал материнскую ласку. Приятно также слышать, что наш город становится все красивей. Хорошо, что ты гуляешь, впитывая красоту природы. Пусть это придаст тебе новые силы и обогатит твою душу. Желаю тебе и в дальнейшем здоровья и выдержки. У меня все по-старому, чувствую себя хорошо. О том, когда мы сможем увидеться – пока нет никакой ясности. Но будем терпеливо ждать и надеяться. В ясную погоду я провожаю взглядом уходящее солнце и думаю о тебе, о всей нашей дружной семье, так как оно как раз в это время над Вами, ибо когда у нас вечер, у Вас полдень. Пусть оно всегда будет к Вам ласковым. Сердечный привет родным и нашему маленькому другу Тото. Теперь буду ждать твоего письма. Целую крепко, крепко. Сандр 29.10.85 Мамочка, сегодня я получил от тебя посылку. Все, что ты посылаешь, дошло хорошо, кроме лука. С ним нам с тобой не везет, опять несколько головок подмерзло. Что поделаешь, на востоке уже морозы, а посылка в пути около двадцати дней. Большое спасибо за вкусные полезные и питательные продукты, но самая большая благодарность за твою постоянную заботу обо мне. Теперь, когда я имею много времени вспоминать и думать, я вижу на протяжении всей своей жизни твои дающие руки, вижу, как меня сопровождает твой ласковый взгляд, и чувствую рядом твое материнское сердцебиение. 174

Не знаю, смогу ли я когда-нибудь сполна отблагодарить тебя за все это. Но помни, что я за это время многое осознал и хочу быть впредь для тебя добрым, любящим сыном. И ведь было в нашей дружбе много хорошего. Так что будем смотреть вперед с оптимизмом. Целую крепко, крепко. Твой любящий сын P. S. Получил я также бандероль. 7.12.85 Приветствую тебя, родная моя! Как ты живешь там, вдали? Как твое здоровье? Как наш друг Тото? Что нового в Риге? Как переносишь декабрь? Здесь зима в полном разгаре. Правда, много солнечных дней, но солнце студеное, зимнее. Снега мало. Температура около 20 градусов мороза. К окну подлетают воробьи, сороки и вороны. Моя жизнь здесь протекает без особых изменений. Тоскую и бодрюсь. Читаю афоризмы Райниса и нахожу много созвучных моей душе мыслей. Надеюсь, что и ты держишься и не унываешь. Желаю тебе всего наилучшего и жду ответа на все мои вопросы в начале письма. Остаюсь в мыслях с тобой, дорогая. Твой любящий сын 19.12.85 Мама, получил я твою бандероль и письмо. Спасибо. Береги себя, береги свое сердце, не волнуйся за меня. Прошедшие два года были самыми тяжелыми в моей жизни, это правда. Но и в них было что-то хорошее. Это наша дружба, которая, несмотря на расстояния, разделяющие нас, лишь укрепилась. Да будет так и впредь! Приближается Новый год. Желаю тебе всего самого наилучшего, бодрости, крепости и присутствия Духа. Того же самого 175

желаю всем родным и близким. Пусть между ними будет мир. Пусть мир воцарится во всем мире. Не знаю, когда мы с тобой увидимся. Будем ждать этого часа. А пока пусть письма согревают нас, ибо доброе слово любимого человека – великое дело. Жду весточки. Твой Сандр 4.1.86 Сегодня, мам, у нас очередной письменный день, и вот я сижу и пишу тебе. Сегодня также исполняется ровно год, как я нахожусь здесь. Жизнь моя проходит без особых изменений. Чувствую себя неплохо. На улице морозно и гуляем недолго, 15–20 минут в день. Но ничего, мысли о вас, о свободе согревают меня. еще в прошлом году я получил твою посылку. Большое спасибо за заботу. К сожалению, лук опять немного обмерз, и разбилась банка с медом. Может быть, во избежание подобных приключений, воздержаться от посылки лука и меда? Не посылай также сыр и масло. Добрая моя, дни опять становятся все длинней, ночь отступает. И придет тепло и весна. С этими чувствами прощаюсь на сей раз с тобой. Сандр 25.1.86 Мама, получила ли ты мои письма, посланные еще в прошлом году, а также в этом? Я твое новогоднее поздравление получил 6 января. еще в прошлом письме хотел тебе написать, но забыл: посылай только одну посылку, а не две. У меня все более-менее хорошо. ...Вижу тебя, моя маленькая мамочка, как ты утром встаешь и хлопочешь у плиты. Как гуляешь в парке или у пруда с Тото. Как ходишь на Агенскалнский рынок. Как рассказываешь что-нибудь 176

интересное кому-нибудь из гостей. Как, задумавшись, разговариваешь сама с собой. Как читаешь или смотришь телевизор. Как, усталая, вечером ложишься спать и не можешь заснуть... Я с тобой, родная, насколько это теперь возможно. Сын 8.2.86 Большое-пребольшое спасибо тебе, мамочка, за присланную бандероль. Особенно за книгу. Думаю, что найду в ней много интересного для себя. Получил также твое письмо. Я гриппую. Голова трещит, кости ломит, жар, насморк. Но, кажется, уже иду на поправку. Желаю тебе и родным всего самого хорошего. Сандр 18.2.86 Милая мама, сегодня получил от тебя посылку. Все дошло благополучно, ничего не разбилось, не рассыпалось, не замерзло. Успел уже попробовать орехи, печенье, шоколад. Все очень вкусно. Спасибо тебе, дорогая моя. ...Лежим мы как-то вечером на койках. И вдруг нас закачало. Несколько секунд. Это было небольшое землетрясение. Несколько дней спустя по телевидению сообщили, что 3 балла. Вот так. А как вы? Пиши, пожалуйста. Твой сын P. S. Пришли конверты. Кончились. 8.3.86 Поздравляю тебя с днем Рождения! Пусть весенние соки наполнят тебя новой силой, новой бодростью. Жму лапу нашему четвероногому другу. Пусть будет он тебе утешением в одиночестве. Я получил письмо, в котором ты мечтаешь о крыльях... Как я тебя понимаю! Твой любящий сын 177

29.3.86 Не ожидал я, мамочка, что сообщение о моей простуде так расстроит тебя. Я уже давно здоров. Постараюсь впредь не огорчать тебя, постараюсь не болеть. Вчера пришла от тебя бандероль и посылка. Все в полном порядке. Хорошо, что ты прислала конверты и бумагу, а то пришлось бы одалживать, чего я очень не люблю. 17 марта, в день твоего Рождения, я был дежурным по палате. Моя полы, вспоминал, как чисто и уютно было в твоем доме. Целую твои натруженные руки. Сандр 12.4.86 Здравствуй, дорогая мама! Медленно тянется время моего пребывания здесь. Когда меня отпустят, не знаю. Но я пока держусь и стараюсь не падать духом. Чувствую себя хорошо. Апрель здесь ветреный, и в палате под утро холодней чем зимой. Понемножку все же становится теплей. Вспоминаю детство и юность, вспоминаю наш город. Как хотелось бы пройтись по Риге, когда цветут каштаны, с каким бы удовольствием я послушал музыку в Домском соборе! Но больше всего я мечтаю увидеться с тобой, обнять тебя и долго долго говорить обо всем. Будем надеяться, что эта встреча в конце концов состоится. Твой Сандр 7.5.86 Дошли до меня, мама, бандероль и посылка. Ничего не помялось и не испортилось. Откровенно говоря, больше, чем продукты, меня радует то, что я постоянно ощущаю твою заботу, тепло материнского сердца! Я не одинок. И хочу, чтобы и ты ощущала мою далекую близость, так как каждый день я вспоминаю тебя и мысленно желаю тебе радости, выдержки и терпения. Пусть наша духовная связь не прекратится никогда, пусть не отступит ни перед чем. 178

С твоей помощью я также могу следить за культурной жизнью в наших краях. К сожалению, многих известных людей я уже никогда не встречу на улицах Риги. Но воспоминания и их искусство – живы. Постараемся и мы, дорогая мама, оставить добрый след на этой земле. Обнимаю крепко, крепко. Передай привет всем родным и близким. Твой сын 28.5.86 Вчера, мам, я получил твое письмо. Оно меня обрадовало, так как я узнал, что ты в добром здравии. Только не старей, держись! Уже весна и ты, наверное, копаешься в своем огородике. Что ты в этом году там посадила? Бываешь, наверное, на кладбище. Положи, пожалуйста, на могилки наших ушедших по цветочку и от меня. Не знаю, ездишь ли ты на взморье. А я на крыльях воображения иногда переношусь туда и восхищаюсь морской стихией. Там я исцеляюсь от всех недугов, там дышится привольно, там я чувствую вновь себя счастливым. Помню, как мы там отдыхали летом, когда я был мальчишкой. И многое другое хорошее связано у меня с налетающими волнами, белыми песками и стройными соснами Рижского взморья. Как видишь, воспоминания и мечты – мое сокровище. До свидания. Сандр 31.5.86 Май в этом году, милая мамочка, был ветреным, прохладным, с дождями. Проплывали облака за облаками, разыгрывая целое небесное представление. То они резвились, как стадо овец, то застилали все полупрозрачной простыней, и через них еле-еле просвечивался серебряный диск. А иногда, освещаемые лучами закатного солнца, они становились похожими на таинственное видение. 179

А на земле, под окном, цветет сирень, и порой ветерок заносит в палату благоухание. Как живешь ты, моя добрая, давно не получал от тебя письма. Жду. Твой сын 13.6.86 Две недели назад, милая мама, я получил твое письмо, через неделю – бандероль, а еще через неделю, сегодня, – посылку. По письмам сужу, что рука твоя еще тверда, тот же знакомый мне с малых лет почерк. Газеты и журналы стараюсь читать не спеша, чтобы хватило до следующей порции. если нетрудно, пришли мне две-три книги, желательно, с моей полки. На русском, польском или латышском языке, все равно. Из посылки моим соседям по палате больше всего понравились «коровки», а мне все, ибо, кроме вкуса, я еще чувствую тепло твоих рук, так заботливо упаковавших все это. Родная, всего, всего наилучшего желаю тебе, родным и близким. Чувствую Вашу любовь и отвечаю Вам тем же. Сандр 28.6.86 Сегодня, мамочка, суббота. Пасмурный, хотя и не холодный день. Мы вернулись с прогулки и пообедали. Теперь я лежу на своей койке и пишу тебе это письмо. В палате нас десять человек. Часть уже здесь долго, часть пришла на днях, а некоторые скоро уйдут. Я в этой комнате уже около года. Непросто складываются здесь отношения между людьми. Я за время моего пребывания здесь кое-чему научился. Успокоить разгоряченных, смягчить озлобленных, поддержать упавших духом. Но многим ничем не помочь. Душа человека – неизведанная тайна, темный лес. И трудней всего тогда, когда человек сам не хочет подняться. 180

Сам я жив-здоров. Посылаю тебе лучик солнца, который только что заглянул в окно. Сандр 13.7.86 Ты просишь, моя хорошая, почаще писать тебе. Стараюсь не пропускать ни одного письменного дня. Так что, не сетуй. Но как славно, что рядом с тобой верный пес, с которым ежедневно можешь побеседовать. Пусть он и впредь утешает тебя в твоей печали. А я со своей стороны изо всех сил стремлюсь жить так, чтобы не усугублять твое горе, чтобы тебе не было стыдно за меня. Но, к сожалению, многое теперь зависит не от меня. Будем ждать и уповать. Пребываю в мире со всеми, на здоровье не жалуюсь. Того же желаю тебе. Вот что могу ответить на твои вопросы. Благодарю за добрые пожелания. Я по-прежнему с Вами, мои родные. Сандр 21.7.86 Мамочка, получил я долгожданную бандероль. еще не все просмотрел, но, кажется, очень интересно. Теперь сажусь за переписку Райниса. Это очень ценный томик, он проясняет очень многое в жизни и деятельности нашего классика. Личность поэта не менее интересна, чем его произведения. Творец всегда богаче своих творений. Особенно такой, как Райнис, прошедший сложный путь исканий, до последнего своего дня стремившийся к совершенствованию. его пример вдохновляет и других. С лакомствами тоже все в порядке. Когда же я смогу тебя отблагодарить? Твой сын

181

26.7.86 Хочу рассказать тебе одну историю. Жил-был мальчик. И была у него соседка. Они дружили. Но однажды почему-то сцепились. Она была старше, больше и поколотила его. Весь в слезах, он прибежал к маме, а она вместо того, чтобы пожалеть его, всыпала еще. За то, что он дрался с девочкой, и за то, что, вдобавок, оказался плаксой... А может быть, и ты помнишь этот случай? Происходил он не так давно, лет сорок назад. Это один из твоих уроков. В нем тоже проявление материнской заботы. Ты хотела воспитать своего сына мужчиной. И, кажется, удалось. Правда, не сразу... А у нас жара. Переношу нормально. Как у вас? Сандр 15.8.86 Здравствуй, радость моя! У меня приподнятое настроение, так как вчера получил твое милое письмо. Несколькими днями раньше пришла бандероль. (А посылка еще в пути.) Узнаю, что ты «живешь и радуешься каждому дню, каким бы он ни был». Эти слова делают счастливым и меня. Это именно то, что надо. Так ты победишь все недуги, несчастья и трудности. Газеты и журналы пришли как раз вовремя. Опять есть чем заняться. Но просьба – «Ригас Балсс» не присылай, лучше что-нибудь другое. Конверты и бумага пригодятся. Банка с медом (из прошлой посылки) не развалилась, и все ее содержимое постепенно превращается в живительную энергию. А сейчас, мам, я забросаю тебя вопросами. Все собирался задать их, да забывал. Ты как-то писала, что ездила в Москву. О чем ты там хлопотала, чего добивалась, что узнала? 182

Что с моей комнатой? Насколько помню, ключи от нее вручили тебе. Вернули ли тебе мою пишущую машинку? Ведь обещали. если да, то можно ее продать за 250–300 рублей и хоть как-то компенсировать затраты на меня. И еще. Помнишь ли ты, как мы когда-то гуляли по Кремлю, как бродили в светлый послеобеденный час в районе Чистых прудов, как нас настиг ливень в Сокольниках, и мы прятались под деревьями? А теперь – отвечай. Сандр 20.8.86 Далекий привет Западу от Востока, Прибалтике от Приамурья, матери от сына. Давеча я получил твою посылку, и это дало мне право на внеочередное письмо. Итак, ты получаешь одну весточку за другой. И мне хорошо, что опять могу поговорить с тобой. Ты всегда так хорошо все укладываешь, что даже проверяющая присланное сестра часто замечает: у Риги все так аккуратно. На этот раз все продукты отменно выдержали путешествие. И я уже кое-чем насладился. И как бы приобщился к твоему очагу. У меня все по-прежнему. Здесь стоят ясные, еще летние дни. Жму лапу мохнатому дружку. Твой благовещенский 31.8.86 Добрый день, дорогая моя матушка! Чем порадовать тебя? Особых новостей у меня нет. Чувствую себя хорошо, на душе спокойно. Врачи недавно сказали, что у них нет никаких претензий ко мне. В палате ни с кем не конфликтую. Вот, пожалуй, все, что могу рассказать о своем житье-бытье. 183

А чем ты порадуешь меня? Пиши. Для меня каждое твое слово – огромная поддержка. Сын 19.9.86 Мама! Посланное тобой в конце августа – уже здесь. И ободряющее поздравление, и свежая пресса, и уйма вкусных вещей. И я вновь причастился домашнего тепла, материнской нежности. Большое-пребольшое тебе спасибо. Ты, видимо, не случайно прислала мне именно такую открытку. Изображенная на ней крохотная женщина, окруженная зеленью, очень напоминает тебя в твоем саду. Сердце мое встрепенулось и до боли захотелось увидеть тебя воочию... А в остальном у меня все в порядке. Держись и ты. Твой единственный сыночек 31.10.86 Сегодня, мамочка, я получил две твои посылки. Все дошло хорошо, большое спасибо, но зачем так много? Мне этого хватит надолго. Очень прошу, не увлекайся. А если уж так хочется сделать мне приятное, пришли лучше хорошую книгу, журнал или газету. Кстати, бандероль я еще не получил. Обычно она приходит первой. Ты пишешь, что в середине октября у вас установилась теплая погода. А у нас в те дни началась зима. Впервые за последние годы я этой осенью испытывал особый подъем. В этом и твоя заслуга, чувствую что я не один, и это вдохновляет. И я тебя не забываю, постоянно посылаю тебе в сердце своем наилучшие пожелания. Надеюсь, что ты чувствуешь это. Не печалься! 8.11.86 Приветствую тебя, моя мама! С удовольствием сообщаю, что с понедельника опять имею чтиво. Сперва все быстро пролистал, а теперь понемножку прорабатываю газету за газетой. А журнал Максла оставил на сладкое. 184

Ночью у нас выпал небольшой снежок. В прогулочном дворике все бело, наверху – купол голубого чистого неба, а на душе – прозрачно. И так хочется вложить в конверт – вместе с этим листком – хорошее настроение и несколько благовещенских снежинок. А как ты? С каким сердцем ходишь, родная? Не мерзнешь ли? Пусть мои слова хоть чуточку согреют и воодушевят тебя. 14.11.86 Мамуся, только что мне вручили твое встревоженное письмовопрос. Сразу же отвечаю. Я тебе писал – если не ошибаюсь – 31 октября и 8 ноября. Получила ли ты эти письма? И раньше я всегда отвечал на все твои послания, а иногда отправлял весточки, не дожидаясь твоего ответа. Впредь буду стараться поступать так же. Значит, не волнуйся понапрасну, хотя я понимаю, как трудно ждать и пребывать в неизвестности. Теперь моя очередь считать дни. Прижимаю к сердцу. Твой сын 16.12.86 Милая мамочка, душа моя, вчера я получил твое письмо, а сегодня – бандероль. Опять будет чем заняться. И впредь, прошу, не забывай о том, что больше всего я жду духовную пищу. Она помогает забыться, побеждать неизбежную в этих местах тоску и ощущать связь с родными краями. Приближается Новый год. И эти строки, наверное, последние, которые ты получишь от меня в Старом году. Давно хочу своей маленькой, хрупкой героине, ибо как иначе мне тебя назвать, подарить букет живых цветов. За неимением лучшего, прими это письмецо, представь, что оно маленькая розочка, благоухающая моей любовью к тебе. Благовещенский 185

23.12.86 Мам! Сегодня меня посетил Дед Мороз и принес целый ящик с подарками. Значит, праздники у меня шикарные. Но, к сожалению, не будет самого главного – тебя, родных. Хочется верить, что все же наступят более счастливые дни, вернется свобода. Поэтому погрустим немного и вновь взбодримся! Дед Мороз* просил тебя поругать за то, что ты перегружаешь посылки. Общий вес не должен превышать 8 кг. А так как было 9,3 кг – работники почты хотели отправлять назад... Получила ли ты мою предыдущую весточку-розу? Вот еще одна. Пусть она украшает твой дом в 1987 году. Каким он будет для нас, этот год? Желаю тебе и всем близким наполненной добрыми делами жизни, неувядающей веры, а также здоровья душевного и телесного. Обнимаю всех Вас. Сандр 26.1.87 Приветствую тебя, моя маленькая подвижница. В прошлый четверг я получил твое послание от 9 января. Благодарю за хлопоты. В эти холодные месяцы все думаю о том, как ты там одна борешься со стужей. И у нас суровая зима. Кажется, весь земной шар окутан лютыми ветрами и замер в оцепенении. Но нет, люди выбираются изпод снега, согреваются и живут дальше. Конечно, есть и замерзшие. Без жертв не обходится. Но еще страшней, когда застывают души. Такие люди уже при жизни мертвы. Больше всего будем бояться этого. Но, слава Богу, тебе это пока не грозит. Да, прошло три долгих, как вечность, года. Жди, родная, меня. Дождись. Твой сын

* Конечно, никакого Деда не было, предупреждала старшая надзирательница.

186

21.2.87 Опять суббота, опять письменный день, опять я имею возможность немного побеседовать с тобой, мамочка. У нас, кажется, большие морозы прошли, и живем в ожидании весны. А как у вас? Как твое сердце и кости? Как Тото перенес этот собачий холод? Пиши обо всем, для меня дорого каждое твое слово, интересна любая подробность твоего жития-бытия. Ведь получаемые от тебя известия – единственная нить, связывающая меня с волей. Не газета, не кино, а контакт с живым, близким человеком. Кстати, уже два месяца не получал ни газет, ни книг. Пришли, пожалуйста, без них – тоска. Перечитываю старое, но это надоедает. Привет всем от Сандра 9.3.87 Мама, поздравляю тебя с днем Рождения. Привет Тото. До свидания. Сандр 10.3.87 Милая мамочка! Вот я и в Риге. если можешь, приди. Мой адрес: улица Твайка, 2. Психбольница, 17 отделение. Остальное – при встрече. Сандр

187

НОВЫй ПАРУС С 20 июля 1987 года Сандр Рига на свободе, правда, с диагнозом, а значит, под угрозой в любой момент быть опять госпитализированным. ему также не выдано никакого документа, подтверждающего решение суда об отмене принудительного лечения. В своем первом слове по возвращении домой он хочет передать привет и выразить благодарность многочисленным братьям и сестрам во всем мире за сострадание. Он просит прощение за то, что не может ответить всем лично. Без их молитв и поддержки ему было бы гораздо труднее в море моральных и физических испытаний. Но, слава Богу, одержана еще одна победа милости и истины над насилием и несправедливостью. То, к чему он и его друзья призывали столько лет, начинает воплощаться в жизнь. Сам он чувствует себя хорошо, и «лечение», кажется, не оставило разрушительных следов на его психике и организме. Он прощает своих гонителей. Боже, вразуми и помилуй их. Вразуми также князей церкви и земных владык и собери воедино Твой рассеянный люд. Дай силы в предстоящем плавании. Итак, теперь надо хлопотать о снятии диагноза, а также о скорейшем освобождении всех узников совести.

Илга –

III. П О С В Я щ е Н И е

МАРГИНАЛИИ Я старался по возможности реже брать в руки перо. Причин для этого много. И если писал, то – конспект. Или весточку, когда нельзя было не отвечать. И в исключительных случаях – вещания. Но мои друзья стали разъяснять скупые слова, записывали проповеди, размножали рисунки, подшивали полученные послания и собственные исповеди. Так возник Призыв. А теперь – маргиналии. Но разве Призыв – не заметки на полях Жизни? А маргиналии разве не продолжение Призыва? С этой книгой я сросся, без нее я калека с отрезанными конечностями. если же начнется страшный суд и спросят, что я могу предъявить, вместе со своей голой душой протяну Основной призыв и Сокровенный призыв. Чтобы преодолеть притяжение ада, других крыльев у меня нет. Призыв можно читать выборочно, однако следует помнить, что построен он по принципу лествицы. Между предложениями «вот как созревали наши убеждения» и «синтез состоялся» не только многоликий мир, но и сложный процесс. Отдельные страницы перекликаются друг с другом, определенные слова, вплетенные в ткань, то незаметно прячутся, то ярко выделяются. «Возведи меня на скалу» в контексте с «вот там – скала» звучит гораздо богаче, чем обособленно. Но лишь пытливому читателю откроются двери, ведущие к Ясности. Молю Бога послать к берегам Призыва новых колумбов. Способных видеть не только глазами и не только набор слов. Способных вдохновляться и вдохновлять. Не мечтаем ли мы все о животворящем искусстве? Сейчас, как и раньше, нужен художник-рыцарь, гениальный святой. Следование такому идеалу, как правило, не приносит успеха на житейском торжище, зато всегда облагораживает. И лепит соответствующий стиль. Компактный, походный. Конспект. Чертеж. Герб. Девиз. Код должен стать импульсом. Я пытался не столько рассказать и изобразить, сколько настроить, побудить. Как редактор я стремился не исправлять или 193

направлять перо пишущих, а действенным словом помочь шлифовать драгоценные камни – души. Первично искусство жизни, записанное вторично. Я понимаю, что задача занимающегося подобной геральдикой непроста. Но докопавшись до Ясности и исполнившись Решимости, он не пожалеет затраченного труда. В его руках будет отмычка не только к текстам и знакам. Он увереннее будет править конем. «Поэт может полностью выразить себя без стихотворений, делая жизнь поэзией; это высший вид поэзии. Таких поэтов много, их только не знают. Но окружающие ощущают их как солнечное тепло. Рахиль Варнхаген была такой. И разве в конце концов для нас Иисус не является такой личностью?» (Райнис) Истина, конечно, одна и неизменна. Но вся правда только у Бога. Ни один религиозный человек не сомневается, что Подлинник всех книг Священного Писания непогрешим. Нелепа сама постановка вопроса: Слово Божие богодухновенно ли? Но так как мы имеем дело лишь с многократно переписанными, веками приводимыми в порядок рукописями, причем начертанными (в самых старых сохранившихся экземплярах) одними прописными буквами (а в еврейской части без гласных), без всякого разделения на слова и без знаков препинания, и, учитывая сложности переводов, – то вопрос о буквальной непогрешимости Библии, на которую, кстати, она сама не претендует, остается открытым. А Церковное Предание? Разве оно может заменить Живое Откровение? Не свидетельствует ли наше цепляние за букву о недоверии к духу или неимении Духа? Не книга в черном переплете с золотым обрезом, но ожившая Книга. И в традиции – не просто догмат, обряд и правило, а жизнь как литургия.

194

ОСНОВНОй ПРИЗЫВ Мы проповедуем всеобщее примирение во Христе. Наша цель – экуменизация, либерализация, евангелизация мира с вытекающим отсюда правилом – в главном единство, во второстепенном свобода и во всем любовь. Мы молимся всехристианской молитвой: Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого; ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь. Мы исповедуем общехристианский символ веры: Верую в Бога Отца Всемогущего, Творца неба и земли. И в Иисуса Христа, единого его Сына, Господа нашего, Который был зачат от Духа Святого, родился от Марии Девы, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и погребен, сошел в ад, в третий день воскрес из мертвых, восшел на небеса и сидит одесную Бога Отца Всемогущего, оттуда придет судить живых и мертвых. Верую в Духа Святого, Святую Вселенскую Церковь, святых общение, оставление грехов, воскресение плоти, жизнь вечную. Аминь. Мы проявляем большую терпимость в вопросе выбора верующими своих сакраментально-литургических обязанностей перед Богом, стараясь служить друг другу каждый тем даром, какой получил, как добрые домостроители многоразличной благодати Божией. Мы можем объединяться в общины, но мы раз и навсегда отказываемся от раскольнического обособления, признавая раздробленность соборной Церкви лишь как внешнюю необходимость при стремлении к внутреннему единству. Мы с уважением относимся к богослужению всех церквей и охотно, если есть возможность, участвуем в нем. Приходящие к нам христиане сами определяют степень своей вовлеченности в религиозную жизнь экуменов. Жаждущим у нас доступно крещение, причащение и иные требы. Мы не отлучаем уходящих от нас братьев и сестер, а молимся за них, чтобы все перемены в их судьбе пошли на пользу 195

им, во славу Господа. Мы не создаем новую церковь, мы хотим быть миротворцами в существующей Церкви Христовой, которая есть тело его, полнота Наполняющего все во всем. Мы приветствуем всех людей доброй воли. Наше главное богослужение: агапе – братская трапеза с молитвами, чтением Священного Писания, пением и т. п. В торжественных случаях (например, праздники, прием, проводы) – духовное причащение, где после поучения (1Kop 11, 23–29) все желающие (крещеные) передают друг другу по кругу слово: Маранафа, подразумевая Тело и Кровь Христа, в ожидании того часа, когда опять все христиане будут ломать один хлеб и пить из одной чаши. Наши общения начинаются медитацией: если принес ты дар свой к жертвеннику и вспомнил, что имеешь против брата или сестры что-нибудь, пойди прежде и примирись с ними, и тогда принеси дар твой. Бог хочет более милости, нежели всесожжений. Слуга Божий есть слуга человеков. Взаимно прощая друг друга, прося блага ближним и дальним, примиримся все во Христе. Будем искать прозрение и силу и мир душе своей, дабы стать миротворцами мира. Сам Дух Святой да ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными... (безмолвная молитва)... Отец, Спаситель и Утешитель! Вот мы собрались у этого невидимого алтаря. Все мы, столь непохожие между собой – дети Твои. Неужели люди забыли родство? Посмотри с небес и скажи нам это. Почему порой мы боимся Тебя, такого светлого и близкого? Своим, Твоим, чужим подчас мы называем мир. Он наш. Кто убежит от Тебя? Как в Ноевом Ковчеге, как в лодке Петра, воедино собраны мы. Помилуй, Господи, сохрани Экумену! За все Тебе хвала и благодарность. Аминь. Нам нужна неустанная реставрация духа. И посему – возобновляйся, христианин, так как и ты часто отходишь от милости, перестаешь излучать утешение, забываешь о грехе празднословия. Восстанавливай самообладание, собранность, сосредоточенность на основах, главном в своем призвании. Ты должен приучить себя к труду и молитве, борьбе и пустыне на ходу, в миру, не ожидая благоприятных обстоятельств, а преодолевая препятствия, опять и опять припоминая – кто ты. 196

Желающие могут употреблять четки, которые служат для подсчета молитв. По ним, перебирая четочки, как по лествице, мы поднимаемся к горнему. Нанизанные на нитку косточки разных фруктов или завязанные на ней узелки в определенном порядке давным-давно применяются верующими во многих странах – буддистами, мусульманами, индуистами. Косточка – это семя плода, будущее воплощение наших молитв, а узелок – вплетенное в заученные, общепринятые молитвы собственное созерцание, а все вместе – чудесный образ единения. еще псалмопевцы применяли прием повторения одних и тех же слов, усиливая этим их действенность (например, Пс 41, 6 и 12; 42, 5 или Пс 135). Современные наиболее распространенные четки состоят из соединенных цепочкой 59 шариков с крестиком на конце. Молиться можно ежедневно или раз в неделю, целиком или по частям, дома или в пути, вместе с другими или в одиночку. Вступление и окончание (одинаково для всех трех кругов-венков, составляющих полный розарий) – на крестике «Во имя Отца и Сына и Духа Святого» и просьба о мудрости, дабы понять волю Божию, и силе исполнять ее; первый шарик-розочка: «Апостольский символ веры», потом 3 раза (вера, надежда, любовь) Иоанн 17, 21. Сквозная молитва первого венка (5 раз по 10) – «Господи, Сын Давидов, помилуй нас», второго – «Иисус Назорей, Царь Иудейский, помилуй нас», третьего – «Христос, Сын Бога Живого, помилуй нас». На разделяющих десятки шариках – сосредоточение на тайнах Божиих и наших обязанностях, завершаемое «Отче наш», а кончая каждый десяток – «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков». Тайны первого круга (радость и бедность) – 1. Благовещенье; 2. Посещение; 3. Рождество; 4. Сретение; 5. Отрочество. Второй круг (скорбь и послушание) – 1. Гефсимания; 2. Бичевание; 3. Терновый венец; 4. Крестный путь; 5. Распятие. Третий круг (хвала и чистота) – 1. Воскресение; 2. Вознесение; 3. Пятидесятница; 4. Расцвет церкви; 5. Слава святых на небесах. Здесь вкратце содержится вся христианская догматика и основы нравственности. Эта молитва укрепляет единство всей церкви и дает мир каждой отдельной душе, искренне верующей в силу 197

наших воззваний к Богу. Так, заботясь о других, мы спасаем и себя. Пусть этот розарий станет символом сближения христиан всего мира. Да поможет эта молитва религиозному пробуждению в Советском Союзе. Мы надеемся, что не только католики, но и протестанты присоединятся к нам, как это в России сделали многие православные. И «да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня». Наша традиция – домашняя церковь, жизнь как литургия. Согласование своей воли с волей Божией, приобретая подлинную свободу. Реставрация духа розарием, избегая механического повторения формул, постигая суть медитаций. Смирись и дерзай. Жизнь по совести. Глубинное служение, каждое дело и слово превращая в агапе, всегда исходя из вечной нашей цели. На коленях сердца люби Бога и человеков. Возрастание в силе, так как силу зла можно победить лишь силой, а не слабостью добра. Преодоление обыденности посредством пламенной веры в Воскресшего и духовного причащения. Наперекор всему излучай пасхальную радость.

ЗАМеТКИ НА ПОЛЯХ Богословствуя, очень важно помнить о надсловесном уровне познания, переходя от притчи к толкованию, от размышления к созерцанию, от выяснения цели к направлению и укреплению воли, от молитвы к делу, и обратно. Ортодоксия без ортопраксии мертва. Экуменизация означает единение в самом широком смысле этого слова. Либерализация – это принципиальное воздержание от насаждения взглядов и общественного устройства путем насилия, прибегая лишь к убеждению, оставляя каждому человеку свободу мнения, несогласия, неучастия и ненасильственного протеста. Государство как аппарат управления и принуждения не отвергается, но оно должно иметь конституцию, гарантирующую основные права человека и строго уважать законы, соблюдения которых оно 198

требует от своих граждан. Для контроля над этим должен существовать независимый суд. В церковном же домостроительстве пусть правят не буква и законничество, а дух и благодать. евангелизация есть распространение Царствия Божия в людских сердцах. Экуменизация без либерализации и евангелизации превращается в империализм, диктатуру. Либерализация без экуменизации и евангелизации доходит, как правило, до анархии, эгоцентризма. евангелизация без экуменизации и либерализации может стать сектантством (отгораживающимся от единой человеческой семьи нетерпимостью и самоправедностью) или цезаропапизмом (превращающим церковь в духовную полицию государства, следящую, чтобы все было внешне благочестиво и всегда патриотично). Можно спросить: евангелизация ли это? Полностью отвергнуть такое насаждение христианства мы не решаемся. Свет и во тьме светит, и дух дышит, где хочет. Иначе как объяснить появление праведников и целых пробужденческих движений после десятилетий, а подчас и веков фарисейского отцеживания и казенной спячки? Милость и истина

Во-первых, Милость, во-вторых, Истина. Истинная любовь. Это богочеловеческие принципы, так как присущи Богу и обязательны для человека. На них держится мироздание. И хотя здесь, на земле, они еще недостаточно согласованы, мы все же должны стремиться к их, по возможности, подлинному воплощению. В отдельности они могут стать ущербными, даже опасными. Бывает же эгоистическая любовь и безжалостная справедливость. Но мы верим, что когда-нибудь «милость и истина сретятся, правда и мир облобызаются» (Пс 84, 11). Д а б уд е т в с е е д и н о . . .

Стих этот полон прекрасных подтекстов и из лейтмотива вытекают все новые пути и возможности толкования. Это молитва о единстве учеников Христовых. 199

Но тут и тайна любви, когда неслиянно (как Ты во Мне) и нераздельно (как Я в Тебе), мы не мыслим жизни один без другого, готовые раствориться в любимом, отдать всего себя для него и, в то же время, как никогда, быть самим собой, испытывать небывалое личное счастье. Мы также видим здесь некое подобие между единением божественных ипостасей и братолюбием детей Божиих (так и они). И взаимоотношения Троицы и твари (да будут в Нас едино). Наконец, тут предупреждение христианам, из-за разделенности которых мир не может уверовать в единого Отца и миссию его Сына. Маранафа

Господь грядет! Господь, гряди! В зависимости от произношения это восклицание и древняя евхаристическая молитва приобретает двоякое звучание. В ней то уверенность, то мольба. В ней душа всей нашей духовной жизни. Д о м а ш н я я ц е р ко в ь

Церковь – мать и повивальная бабка Любви, столп и утверждение Истины. Когда она начинает превращаться в официальное учреждение, ей надо напомнить, что она – семья. Культ – всегда средство, а не самоцель. Он должен способствовать возрастанию Бого-и братолюбия. Иначе он рискует выродиться в обрядоверие, магию. В мире никогда не исчезает мессианский остаток, столь необходимый для Экумены. Вновь и вновь, каждый раз по-своему, Бог напоминает о Себе через чудеса духовных пробуждений. Сегодня мы опять являемся свидетелями и участниками такой интимизации Церкви. Домашняя церковь в наши дни призвана возродить очаги, зажигаемые на протяжении всей истории Церкви святыми и их последователями. Вокруг этих светильников будут собираться и прозревать слепые. Роль малых, но многочисленных групп молитвен200

ников, сохраняющих присутствие Божие в суетном человечестве, еще не оценена по достоинству. Р о з а р и й. А г а п е. е д

Символ лествицы существует почти во всех древних религиях и связан с верой в бессмертие души, которого человек достигает, поднимаясь ступень за ступенью к высотам духовного совершенства. Отцы Церкви и писатели средних веков как на Востоке, так и на Западе широко пользовались этой темой, вкладывая в нее все более глубокое содержание. Распространению ее, может быть, особенно способствовал известный синайский монах св. Иоанн, названный за свой труд «Лествичником». Св. Симеон Богослов видит лествицу с четырьмя ступенями: обуздание страстей, духовное пение и чтение, молитва, истинное богословие. Николай Кавасила в книге «О жизни во Христе» говорит, что мы должны стремиться восходить по той лествице, по которой сошел к нам Христос; последняя ступень его нисхождения есть первая ступень нашего восхождения. Писания Гига Шартрского, Гонория Отенского, Руперта Туинского, Диего Мурильо, жития мистиков изобилуют видениями и медитациями, связанными с той же идеей. В эпоху Возрождения также возвращались к ней. В основу «Божественной комедии» Данте, «Потерянного рая» Мильтона и «Путешествия пилигрима» Беньяна положено продвижение вниз и вверх. Популярность этого образа на протяжении веков вплоть до наших дней объясняется тем, что он выразительно и полно изображает внутренний рост, возможный и даже необходимый в жизни людей. Желающие могут применять четки. Это молитва, совмещающая созерцание и сосредоточение на тайнах Божиих и долге человека. В ней и обращение, и визуализация, и актуализация. Многократное повторение главных христианских молитв, одновременно сопереживая пути Христа, его Матери и Церкви, испрашивая у них благодать, смирение и силу для примирения всех и со всеми – замечательный, полифонический способ согласования своей воли с Божией, изменения подсознания, укрепления решимости и источник исполнительности. 201

«Розарий» – это другое название четок и значит «венок из роз». Каждый шарик-розочка символизирует любовь. Этими цветами украшают также головы мучеников за веру, влекомых небесным благоуханием, не напуганных остротой шипов, поранивших себя до крови ради вечного блаженства. Среди христиан св. Павел-Отшельник (ок. 430 г.) употреблял камешки для определения числа произносимых молитв Господних. Предание говорит, что Сама Богородица явилась с неба св. Доминику (XIII век) и показала, как устроить розарий и пользоваться им. Но история свидетельствует, что уже в XI веке в монастырях, когда возникали трудности при чтении псалмов (латынь, нехватка книг, неграмотность), вместо них разрешалось произносить по четкам 150 раз «Отче наш». «Символ веры» присоединился в XIv веке, а «хвостик» с крестиком в XvI–XvII веках. Медитации перед каждым десятком шариков вводятся с 1425 года. К 1500 году «тайны» (темы для размышления) уже группируются так, как теперь. У православных четки распространены главным образом в иночестве, и не все знают, что они рекомендуются также мирянам. У католиков есть праздник и литургия, посвященные Королеве Розария (7 октября), и «живой розарий», когда пятнадцать человек собираются для общей молитвы с поочередно меняющимся ведущим. Общепринятого правила здесь нет, и в каждом вероисповедании есть свои особенности и варианты. Одна старушка спросила Патриарха Венеции, будущего Папу Иоанна Павла Первого, о ключах от рая. Он протянул ей четки и сказал: «Вот ключи от рая». Господи, мы благодарим Тебя за Твой розарий. Прими его как наш отклик на призыв к молитве и покаянию. Да будет он плодоносным! Да поможет нам эта лествица войти в Царствие Твое! Принцип розария мы находим и у Райниса. В глубочайшей своей (да и во всей латышской литературе) книге «Конец и Начало» (1912), Райнис пытается сформулировать свое кредо. «Это моя самая интимная, самая личная поэзия. Никаких комментариев к ней, собственно, и не нужно, так как все, что вы хотите узнать, 202

в ней уже высказано... Около 1910 года «большая работа» отпустила меня, я уже не требовался, я мог перейти к своему труду, сердце могло встретить себя» (1925). Революционера охватывает предчувствие смерти. Он слагает «зимнюю песню одного круговорота». Круг – любимый образ Райниса. Мы постоянно встречаем: «круглый (цельный) человек», «великие круги (главная философия)», «религия с солнцем, как видимым символом». Через весь сборник звучит лейтмотив: «риту...» «Ритумс» – непереводимое латышское слово, означающее: круговорот, обращение, ход, течение. «Я особенно люблю все становящееся. Это, может быть, самая глубокая черта моего характера», – писал Райнис астрологу Рондольфу Роксрою (1916), которого воспринимал как духовника. «Я считаю, что астрология из толкования знаков превратилась в науку, и астролог должен стать советчиком людей, занимающихся самовоспитанием». Исход начинается с осознания: Проснувшись ото сна, почувствовал, что падаю вращаясь, Как птица, выпавшая из гнезда, хлопая крылами. – Теперь вращаюсь. .............................. Я бросился в семикратный мир. Перед длительным подъемом героя посещает внезапное озарение: Душа становится способной обнять занебесье. Занебесье в согласии с душой становится живым; И вместе в единой сущности струясь, Созидают счастье, мир, конец и новое начало. Искания ведут по ступеням прошлого, природы, любви, труда, боли, смерти, одиночества: Звучит кокле траурно в алой дымке, Мерцает венок росы в дали за мной, Иду я, прочь иду. Вхожу я в лес радостного гомона природы, Венок из листьев, желто-красный, над головой сияет. Я прохожу, мимо прохожу. 203

Счастливый соловей зовет в усеянное цветами поле, Где солнце протягивает венок из роз, Я протекаю, протекаю через. Труба бури вызывает наружу гневные порывы, Зеленый смешался воздух, зреют листья дубового венка, Хей, вращаюсь, посреди вращаюсь. Вечно сопровождает щемящий голос голубки, Голубое море, колючий терновый венец, Я теку, вместе теку. Вечно безмолвный в страхе ждет точильщик, В синей яме вьется венок из змей. Я ступаю, навстречу ступаю. Но это еще не конец, конец стал безразличным, еще гора безмолвия, еще фиолетовый венок из звезд, Я шагаю, дальше шагаю... Обретение веры, надежды, любви не освобождает человека от дальнейшего поиска: Я обращаюсь, обращаюсь, Беря и давая, другим становлюсь – еще обращаюсь. ................... Душа становится – как Вселенная великой, Вселенная становится – как душа ведающей, Мысль воленьем растет – в лоне своей души Вселенную преображая. .................... Волей и мыслью Соделай себя: Пусть конец станет началом, Пусть тайна проснется, Пусть однажды от пят Отступит ночь. В последний год жизни Райнис опять впадает в пессимизм. Он приходит к всегда отзывчивому Рижскому заливу. Но тот, покрытый льдом и запорошенный снегом, молчит. От одиночества и не204

понимания он бежит в Палестину, египет. К колыбели, «за весной», – как он сам пишет. За несколько дней до кончины к Райнису приходит школьница с альбомом. Он записывает: Чтобы потом не сетовать уныло, Ты заповедью первой и последней Одну любовь бери в дорогу жизни. Встретился ли он у великого Порога с Богом живым? Этого мы не знаем. «Мои четки рассыпались...» В психушке, под воздействием психотропных средств, я больше не в силах был молиться «по правилу». Я отчаянно повторял: Боже. Боже. Боже. Слышал ли Он меня? Я его – нет. Через полтора года, когда остался позади «курс интенсивного лечения», я уже мог написать: «Давно хочу своей маленькой, хрупкой героине, ибо как иначе мне тебя назвать, подарить букет живых цветов. За неимением лучшего, прими это письмецо, представь, что оно маленькая розочка, благоухающая моей любовью к тебе». «Получила ли ты мою предыдущую весточку-розу? Вот еще одна. Пусть она украшает твой дом». Каждое слово взвешивалось не раз, не два. Главное – не причинить боли матери. Поддержать ее, хотя самому невмоготу. Подбодрить и других маленьких, хрупких героинь, с которыми переписка запрещена. Одновременно не выдать своей тревоги. У надзирателей в белых халатах всегда наготове: «Состояние изменилось, пора лечить». Не сделать намек слишком прозрачным. Ведь даже за приведенные выше строки пришлось идти на допрос. Благодарю за Благовещенск, который чуть не стал Гробовещенском. Мои четки рассыпались... Бог с ними, с бусинками. Но где слезы Саши, падающие на руки задремавшей после словесной перепалки матери? Неизъяснимая печаль каждый раз оживает во мне, когда представляю нерешительно нагнувшуюся над 205

кроватью сокрушенную кающуюся и безмятежно спящую обиженную. Неужели эта мольба о прощении останется навсегда неуслышанной той, к кому она обращена? Потом они помирились, но без священного трепета того мгновения. Для чего тогда он? Кому нужны наши безответные порывы? Незамеченная нежность? Забота? Жертва? В какой венок вплетены Сашины слезы? Мои четки рассыпались... Мой народ рассеян. Среди других. В себе. Он как сиротка, жалующаяся хозяйской лошади или придорожному камню на свою горькую долю. Он как многократно битая собака, то поджимающая хвост, то кусающая всех подряд. Соберись, Латвия, духом. Возложи на свою голову самый красивый венок. Научись, Лачплесис*, бороться без ненависти. И когда отступит горечь, страх и злоба, тогда иди с розой к памятнику Свободы, тогда зажги свою свечу. Иди еще раз. еще раз зажги. ................. Такова твоя судьба. Вот твой розарий. И однажды тебя услышат Не становятся ли временами наши взаимоотношения похожими на заброшенные подальше, давно не согреваемые теплом человеческих рук, стертые четки? Не распадутся ли они при первом прикосновении Перста? А может, вдруг перестанут быть четками и превратятся в свежие, несрезанные бутоны, в чудесный розарий, омытый утренней росой? Видишь, Нина, что значит: мои четки рассыпались... Мы садимся вокруг стола. На нем горит свеча и алеет роза в высокой, прозрачной вазе. На улице, в городе – шум, гам, суета. В этой комнате – тишина, сосредоточенность, предчувствие. * Герой латышского эпоса, борец со всякой нечистью, завоевателями и поработителями народа.

206

Молодой, негромкий женский голос произносит вступительную медитацию. В нее вникают известный поэт, непризнанный философ, ученый муж, скромная домохозяйка. Православный, католик, протестант. Русский, латыш, еврей, итальянец, англичанин. Они открывают друг в друге то, что не замечали раньше. Падает пелена с глаз. Тает лед. Рушатся перегородки. Свою избранность они переживают не в одиночку, но вместе. Ведущий обращается к впервые участвующим гостям: «Всех, решившихся на эту встречу, просим – оценивать участников ее по личным впечатлениям, а не основываясь на предвзятых слухах или мнениях об их вере, учении и делах; искать то, что нас объединяет, а не разобщает; быть готовым не только настаивать, но и уступать; добиваться одинакового понимания слов; при возникновении неразрешимых противоречий оставлять спор и обращаться к сердечной совместной молитве; не разочаровываться от неудач и не винить в них только других; постоянно помнить нашу общую ответственность за воплощение заветов Господних. Без добровольного и нелицемерного принятия этих условий сближение заранее обречено на провал. Ведь даже при соблюдении их путь к полному согласию еще долог и тернист. Но не идти нельзя. Да поможет нам в этом Бог!» Несколько девушек поют об ангелах, невидимо присутствующих среди нас, которые пришли с неба и опять поднимутся туда, чтобы рассказать о том, что они здесь увидели. Розарий одного вдохновляет на свободную, пламенную молитву, другого на вдумчивое прочтение евангельских стихов. Премудрость Всевышнего открывается в этот час ясней, ярче, действенней. Хочется быть не только слушателем, но и исполнителем. Старший толкует отрывок из Призыва и отвечает на вопросы. Разгорается дискуссия. Создавшаяся атмосфера не позволяет скатиться до препирательств. Ответственность перед Господом берет верх. Постепенно приходит понимание, что наша религия не может быть абстрактным доктринерством. Самое страшное в ней, начало ее упадка – безличные взаимоотношения, когда Богом созданная душа становится не целью наших забот, а средством манипуляций. Пусть даже во имя высших идеалов. Это приводит к нивелировке, берутся во внимание не живые, а мертвые – категории, 207

классы, массы, поголовье. Это приводит к тоталитаризму. Неповторимость живой жизни, a не «жития» опять и опять возвращает нас к уникальности каждого существа. И вместо «инославных» мы находим просто славных, очень различных между собой, детей одного Отца. Взявшись за руки, все воодушевленно поют: «Аллилуйя – Маранафа – Аллилуйя – Маранафа». «Мы все о горнем, о горнем, пора вспомнить и о земном», – намекает кто-то. Принесенные гостинцы покрывают стол. Через минуту начинается непринужденная беседа за чаем. Участники встречи разбиваются на маленькие группы, где-то раздается смех, детвора, наконец ускользнувшая от бдительного ока родителей, чувствует, что теперь можно ходить на головах. Радуюсь, это – Агапе, вечеря истинной любви. Она до сих пор горит и алеет во мне. Только тебя, Ая, что-то давно не видно. «ед» значит свидетель. Свидетель единства. Алтарь тех, кто не забывает родства. Прообраз духовной евхаристии. «евхаристия» значит благодарение. Первоначально на трапезах христиан царила простота и свобода. Хлеб и вино освящаются не по букве, а по духу. Но проходит век, другой, третий, и начинается унификация богослужения. единство понимается как единообразие. Появляются запреты на литургическое творчество. Символы окостеневают в канонах. Но в среде верных время от времени возникают попытки оживить древние традиции. Когда некоторые соорудили ед (Иис Нав 22), остальные хотели пойти на них войною. Но, увидев их добрые намерения, успокоились. Мы, не видя возможности быть участниками пира, на котором требуют отречения от иначе исповедующих имя Господне, построили подобие жертвенника во свидетельство нашего исконного братства. Примерно так могли рассуждать и те, кто наблюдал, как из церковной службы постепенно выхолащивался дух, превращая 208

литургию в своего рода колдовство, как наряду с этим нагнеталась нетерпимость, благословлялась травля несогласных. Движение сопротивления особенно усилилось после церковного раскола и во времена крестовых походов. Ведь, строго говоря, после всего случившегося христиане потеряли право причащаться (Мтф 5, 23–24). Возникают и распадаются или уничтожаются школы и школки, меняются названия и понимание святынь, но не исчезает устремленность души к живому Богу, теоцентричность. Многозвучная символика отражала искания средневекового сознания, захлебывающегося от вопиющих искажений Благой вести. Не бунт против евхаристии, а противостояние монополизации, схоластике и насилию руководило этими людьми. Множество образов создали люди, пытаясь выразить непостижимое. Бог им открывался по-разному. Но неизменной целью и сущностью религии была и остается связь с Богом, обожение. А Бог есть Дух и дышит где хочет. Но не вкусить духовного хлеба тому, кто боится, что его обвесят. Не вкусить этого хлеба тому, кто не чувствует его запаха в словах узника, пишущего домой: «На этот раз все продукты отменно выдержали путешествие. И я уже кое-чем насладился. И как бы приобщился к твоему очагу». «И я вновь причастился домашнего тепла, материнской нежности». Не пить из духовной чаши тому, кто любуется своим отражением в ней. Не пить из этой чаши тому, кто сравнивает ее с другой. Что еще сказать вам, братья и сестры? Все эти годы я был с вами, даже тогда, когда нас разделяли бесконечные снежные поля и страшная ночь. И все, о чем я мечтал, над чем бился, вы знаете. И то, что исходная точка Призыва взята не с потолка, а коренится в неземных Высотах. И то, что экумена еще многих наставит на путь истинный. И то, что вы – первенцы. И, надеюсь, наследники.

209

Ирине и Збигневу, о которых в эти январские дни так много думаю и на которых очень надеюсь, поклон. Биография

еще все спрашивают: как ты обратился? Как выдержал гонения? Трудно постоянно возвращаться в прошлое. Отсылаю всех к Моему призыву и Предыстории. Чем измеряется вклад человека в человечество? Главным образом личным жизненным примером, следованием своей путеводной звезде. Ордена, титулы, памятники – лишь мишура, и очень зыбкая. Построенные города или взорванные мосты могут ничего не дать ему, если не созидают ангела и не разрушают зверя в нем. Плоды духа взвешиваются на тех же весах. Синтез

Когда я еще не знал, что эти слова услышат не только мои ближайшие друзья, но увижу их напечатанными большими буквами, я произносил про себя как заклинание: от Бога я не отрекся, друзей не предал. Как я жаждал передать их на волю, как не хотелось уходить в могилу с богатством, вмещающимся в восьми словах. Могу сопоставить их лишь с: я тебя люблю, – произносимыми первый раз в жизни. Как непостижимо просто и неимоверно сложно. Невыносимо оставить их при себе и невозможно раскрыть до конца.

220

МОй ПРИЗЫВ Пришел я на этот свет совсем слабеньким и крестить меня пришлось дома. Тем не менее уже с детства я стал омрачать жизнь матери своими проказами. Добрая улыбка и застенчивость даже в обращении с ближними – таким я помню отца, умершего, когда я был еще подростком. Любить его начинаю только теперь. Моим воспитанием занялся крестный. Он был известным адвокатом, но его красноречие против моей неугомонной жажды приключений оказалось бессильным. Электрический шнур, исполняющий обязанности ремня, также не помогал. Вскоре меня стали исключать из разных школ. Тогда я пробовал иногда работать. На военную службу не взяли из-за порока сердца. Я же занимался спортом, писал стихи, рвал и печатался, рисовал, читал философов, но главным моим промыслом было – сидеть в кафе и разглагольствовать с кем попало о гениальности и политике, слушать и рассказывать анекдоты, придумывать и осуществлять всякие мистификации. Я был поклонником дилетантизма и черного юмора. Один день я ходил как денди, второй – босиком, поедая на углах бульваров корки хлеба. Подчас пускался в далекие путешествия. Я бессовестно обижал мать, сидел у нее на шее, хотя и жалел ее. Внезапно женившись в двадцать пять лет, очутился в столице. Потом вторично вступил в брак (оба раза вне церкви), окончил вечернюю школу и готовился к экзаменам на философский факультет. Занялся молодежными проблемами, и мое имя упоминалось в газетах. И это надоело. Я развелся и начал жить один. Только тоска еще напоминала, что у меня есть сердце. Мучительное неведение цели, оправдывающей наше существование, догадливый прагматизм, неуязвимый скептицизм, обиженный цинизм, наслаждение жизнью и разочарование в ней – вот итог моего тридцатилетия. Суетливость, надменность, издевка, ложь, измена, зависть, драки, кутежи, кражи, вымогательство, безделие были моими спутниками, когда я вертелся в обществе, не брезгуя этим даже в кругу дорогих мне людей. Опустошенность внутри и загадки вокруг, отрицание добра и стремление воспользоваться им, вот из чего я исходил, пойдя навстречу неведомому еще при221

нятию бытия и служению ему. О самоубийстве я не любил думать. Однажды вечером, в темном подъезде, когда мы с товарищами откупоривали бутылки пива, подошла старая и пьяная попрошайка и мечтательно произнесла: «Глаза у меня голубые, голубые...» Неужели все так кончается? Как-то осенью пристала ко мне мысль о благости смирения. Раньше я о таком никогда не задумывался. Потом эта идея угасла. Летом следующего года, после беспокойной весны, проведенной в разгуле похотей и судорожном поиске смысла жизни, случилось необъяснимое. Я гулял по улице и неожиданно оказался в положении человека, ступающего по райскому саду. Вокруг все изменилось, хотя те же дома и деревья, люди и шум города окружали меня. Все пришло в неземную гармонию, звучала тихая, заоблачная музыка, цвета странно замерцали, движение как бы остановилось, но не совсем, времени не было, везде царила кристальная чистота и любовь. Я испытывал невыразимое счастье, все безобразное стало прекрасным. Как долго продолжалось мое единение со всем, не знаю. Опять потекли будни. Я вижу дни, которые любил. Я вспоминаю ночи, о которых плачу и краснею. И не могу вернуться. И не могу исправить. Из загробного мира еще никто не приходил. Эти пессимистические строки при внимательном прочтении вдруг зазвучали по-новому. Они твердили, что умершие не приходят сюда лишь в том смысле, как и мы не можем возвратиться в былое. Но это не уничтожает их. И я уверовал в будущее, в вечность, не требуя более никаких доказательств. Я почувствовал ласковое дуновение возможности и опаляющую горечь ответственности. Я побратался с прошлым через покаяние и с грядущим через чудо, которое становилось действительностью во мне. Я понял, что все взаимосвязано в этом и в том мире, и перестал быть отщепенцем. 222

Мои новые друзья, которых я нашел в среде христиан, советовали молиться, но это мне казалось предрассудком. Я хотел читать Библию и упорно искал ее. Тогда я впервые обратился к Господу и просил его дать мне эту книгу. На следующий день, в церкви, я познакомился с человеком, который тут же подарил мне совсем новенькое Писание. В ноябрьскую ночь, в мои именины, душевный кризис был в очередном разгаре. Хмельной сидел я с сигаретой на кухне и беседовал с неудавшейся судьбой. Тут я встал, швырнул в окно окурок и понял, что Отец Небесный сжалился надо мной, и что больше не буду пить, курить и искать женщин. А раньше я писал: Весна. Сквозь снег робко ручейки пробиваются. Вот так, сквозь стыд и смех, впервые девушки раздеваются. Или: Горе твое из-за меня, могу ли тебя оставить? Нас обвенчала печаль. Будем теперь ее славить. Опомнившись от поэтических воздыханий, я притих. В елее красивых слов таился яд минувших событий. Хрупкие стебельки трепетных воспоминаний утопали в гуще низменных плевел пошлости, разврата, заразы и преступлений. Страшный суд завершит не менее горький суд совести. Но на этом мои бедствия не кончаются. Я начал проповедовать и был полон энтузиазма, как любой новообращенный с таким издерганным прошлым. Я нашел свое призвание. Как и раньше, у меня не было личного наставника. Общения, споры, чтение, переживания и раздумия – воспитатели 223

мои. Все лучшее, что я имел, я вкладывал в эти речи, все равно, слушали меня один, двое или целая толпа. Иные влечения были мимолетными, и я более года легко отгонял все искушения и соблазны. Раб страстей умер, считал я, и возгордился своей силой. И моя самонадеянность расплатилась полным провалом. Обличавший чужие недостатки, сетовавший даже на неудачи других, сам я растерял свое богатство гораздо быстрей, чем приобрел, и опять оказался на краю банкротства. Наказание обрушилось как будто внезапно, но созревало с тех пор, как я невольно, но утешился ограниченностью брата, посмеялся над наивностью сестры, заговорил с атеистом как с дураком и начал забывать тех, кто мне доверился. Дьявол присматривался издалека, уязвив меня беззаботностью, а подступил, казалось, совсем с другой стороны, но это была обратная сторона той же медали. Меня стали захлестывать волны плотских грехов. Я не мог найти объяснения этим метаморфозам, проклинал себя и потерял надежду что-либо изменить. Этого-то и ждали бесы. Когда мы ослеплены и вдобавок опускаем руки, очень удобно накинуть на нас петлю. С каким-то злорадством я возвращался к своей блевотине, оценивая себя, примеряясь к другим в поисках еще худших... Будучи на родине, пришел я в церковь Франциска. Там было темно, и я еле видел алтарь с Распятием, где, обняв ноги Иисуса, стоял на коленях святой. Я жаловался на свою беспомощность, просил совета и требовал не каких-то намеков, а прямого и четкого ответа. Богослужение кончилось, я ждал. И вдруг на коленях Спасителя и его бедного ученика заалели кровавые пятна. Впервые в этот день солнце прорвалось сквозь листья деревьев и витражи храма. Все оставалось в сумерках, и только эти пылающие четыре огня... И я ясно услышал слова: «На коленях сердца люби Бога и человеков». И я вспомнил, как говорил в эти дни, как пытался повлиять на людей, как важно было для меня добиться видимого результата, не спросив прежде: «Горемыка, что у тебя болит?» Я заплакал, и мой черный туман стал рассеиваться. Господь и падениями назидает. Внимай только! Я же все ходил как будто глухой. 224

Как раньше я лишился всего, вздумав, что оно моя заслуга, так теперь я хотел сам все вернуть. Я желал всего или ничего, забывая, что в чистом виде ничего не бывает. И толкало меня не внутреннее очищающее побуждение, а буква предписания и тайный умысел как-то обелиться, искупиться перед Всевышним. Загнанный в тупик, я удивлялся, почему легко преодолимое другим мне никак не дается. Постепенно личные заботы заслонили ревность служения. Оглядываясь на свое житие, я вздрагивал, бледнел, покрывался потом и кидался в отнюдь не обязательное воздержание. Все это содействовало обострению замешательства и оцепенения, и я от перенапряжения надламывался, спотыкаясь уже не только о надуманные запреты, но теряя самообладание, собранность в важнейшем, в полном отчаянии соскальзывал в лихорадочную распущенность. И с ужасом думал, что будет завтра. Сифилис? Духовная смерть? Чем упрямей я рвался к праведности, тем ниже падал... Сердцеведец любым, даже добросовестным, если можно так сказать, гордецам противится. Итак, я вложил перст свой в собственное ничтожество. Но почему-то не рву одежды свои И на голову пепел не сыплю. Тихо каюсь. Сегодня похоже чуть-чуть на вчера. И тогда порыв тормозила трезвость. Такой уж я. Осуждая себя, ищу исцеления. Кто дал право еще мне надеяться? Поздно, поздно. Но откуда во мне столько сладостной веры? И чаяний крик эха бездны громче. Рано, рано... Ганди, первый кто помог узреть мне Свет, сказал: «Нет ничего безоговорочно хорошего, кроме доброго намерения». Иисус внушил мне: «Иди, и, как ты веровал, да будет тебе». Франциск утешил: «Согласно евангелию, если у нас даже бесконечное 225

множество грехов, то Божественное милосердие еще бесконечней». И я решил: «Смирись и дерзай». Моя воля и разум сопротивлялись до последнего патрона. И наконец я сдался. И победил. Это не капитуляция перед неприятелем, а примирение со своим Творцом и принятие его условий. его оккупация есть освобождение. Все могу, когда прибегаю ко Всемогущему союзнику. Плоть еще продолжает отстреливаться, но она уже не в силах изменить ход войны. Таким я начал готовиться к генеральной исповеди. В то время я видел сон. Какие-то люди, как бы исполняя смертный приговор, зарезали свинью. Я с ужасом наблюдал за этим, стоя за забором, под которым лежала дохлая, разлагающаяся собака. Мне было очень жаль животных. Я прошел мимо, разглядывая их, и мне стало противно. Накануне, исполнившись нечаянной радости, я явно почувствовал благословение Божие. Утром, когда сопоставляя это с гнетущим сном, я недоумевал, кто-то указал мне на стих: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Это относилось к моему ветхому Адаму. Я долго ждал подобного подкрепления. До этого меня все еще преследовало беспокойство и опять возвращалась неуверенность. Другое знамение, когда я искал ответ в наугад открытом Священном Писании, также подтверждало истинность Завета Божиего со мной. Да исполнится пророчество Псалма 60! Услышь, Боже, вопль мой, Внемли молитве моей! От конца земли взываю к Тебе В унынии сердца моего: Возведи меня на скалу, Для меня недосягаемую; Ибо Ты прибежище мое, Ты крепкая защита от врага. Да живу я вечно в жилище Твоем И покоюсь под кровом крыл Твоих. 226

Но и тогда, когда блаженствую, Вижу Тебя на кресте, распростершего руки Над грешным и страждущим миром. Ибо Ты, Боже, услышал обеты мои, И дал мне наследие боящихся имени Твоего. Обещаю беречь и умножать Порученное мне и, если понадобится, Душу отдать за него. Приложи дни ко дням царя: Лета его продли в род и род. Пусть каждый христианин дорожит Плодоносной для неба земной жизнью И сохраняет свое царское достоинство. Да пребудет он вечно пред Богом; Заповедуй милости и истине охранять его. Милость и истина – мой девиз. Это благодать и верность, любовь и правда, Сердце и голова, доброта и сила. И я буду петь имени Твоему вовек, Исполняя обеты мои всякий день.

ПРеДЫСТОРИЯ Сандр Рига (Александр Сергеевич Ротберг) родился 16 сентября 1939 года в Риге, в больнице на Рыцарской улице. Детские и школьные годы прошли безбедно и, не окончив ни одного учебного заведения, он стал работать, побывав матросом-спасателем, санитаром, подсобным рабочим. Тяга к прекрасному заставляла самостоятельно осваивать азы рисунка, живописи, шрифта, геральдики, изучать биографии великих художников. Неполный год занятий в Рижском училище прикладного искусства не наложил на его произведения печать академизма. В июне 60-го он придумывает себе псевдоним и обещает прославить его больше прежнего имени. Внешние события – XX съезд КПСС, экспансия рок-н-ролла и вместе с ним западных веяний, посиделки в знаменитой «Каза», а 227

также в ныне покойных кафе-клубах «Флора», «Сигулда», «Дубль» и «Птичий двор» совпали с наступлением совершеннолетия С. Р. Любимая девушка* открыла ему красоту философии. И довольно точно предсказала его дальнейшую судьбу. ему всегда казалось, что правда должна быть всеобъемлющей и живой. Все частные определения и конструкции недостаточны. Через какие бы метания и испытания ни проходил С. Р., где-то в подсознании всегда маячила эта первая интуиция. А также убежденность в том, что даже самые удивительные произведения искусства и человеческой мысли не цель, а средство, внешнее выражение души, ищущей взаимопонимания. В 1964 году С. Р. пытается убежать от себя в надежде преодолеть начавшуюся деградацию. Ведь реальность была так далека от мечты. Он оказывается в Москве. Но невозможность осуществить свои замыслы из-за отсутствия свободы выражения и собственной разбросанности становится вскоре очевидной и здесь. Опять болото пустых развлечений и прозябания. Лишь в 32 года, после острейшего внутреннего сражения, С. Р. вступает на стезю самосовершенствования и собирает вокруг себя людей, готовых вместе с ним пуститься в поиски милости и истины. Зарождается экумена. Когда и как начинается подлинное духовное движение? Тогда, когда человек слышит в себе призвание к чему-то такому, за что можно отдать жизнь. И когда находит тех, на кого можно положиться. Слежка и незаконные допросы, с 1972 года сопровождающие деятельность С. Р., завершаются обыском и арестом 8 февраля 1984 года. Подобная участь постигает его единомышленников Софию Беляк из Житомира, рижанина Владимира Френкеля и Иосифа Свидницкого из Новосибирска. Волны обысков, допросов и неприятностей на работе проносятся над многими экуменами в разных городах. С. Р. в Бутырской тюрьме. Он отказывается сотрудничать со следствием, то есть называть имена своих друзей, не отрицая сво* Татьяна Короткова

228

ей причастности к экумене и редакторства религиозно-философского сборника «Призыв». Через несколько месяцев следователь, ведущий дело, Георгий Владимирович Пономарев начинает угрожать психиатрической расправой. С. Р. охватывает ужас, но страх перед отступничеством оказывается сильней. его шесть раз возят в институт им. Сербского и больницу им. Кащенко. Иногда в легковой машине, искушая прелестями жизни. В конце июля главврач больницы им. Кащенко Валентин Михайлович Морковкин признает его невменяемым. Диагноз – «вялотекущая шизофрения». 31 августа Московский городской суд под председательством судьи Лидии Ивановны Лавровой заочно выносит определение о бессрочном принудительном лечении С. Р. в спецпсихбольнице. В тюрьме ему под руководством того же Морковкина устраивают «разтормозку». Эта процедура в исключительных случаях применяется к подозреваемым в особо опасных уголовных преступлениях. Вводя в вену сильнодействующий наркотик, пьяного и обезволенного «пациента» подвергают перекрестному допросу. С Божией помощью С. Р. выходит победителем из этой схватки. С 15 ноября 1984 года он по этапу через Свердловск – Красноярск – Иркутск – Читу в течение 50 дней добирается до Благовещенска. Начинается земной ад. Сперва, вместо хлеба-соли, курс сульфазина. С каждым уколом все больше подскакивает температура, мышцы непрерывно болят, весь организм агонизирует. После второй инъекции прямо в кабинете врачей с С. Р. случается сердечный приступ. «Сульфу» сменяет трифтазин – трижды в день большими порциями. Неусидчивость в сочетании со скованностью тела, онемение языка, чувство безысходности. Медикаментозные страхи толкают на мысль о самоубийстве. Тем более, что узнаешь, что в соседних камерах-палатах один отчаявшийся, разодрав простыню, повесился на решетке, а другой проглотил кусок проволоки от койки и умер на операционном столе. И так месяцами, без передышки, без надежды, что это когда-нибудь кончится. В компании обезумевших, агрессивных убийц, насильников, бандитов. Или провокаторов. 229

Потом – инсулиновая палата. Сама мысль, что ты через часполтора будешь трупом, что твой мозг будет отключен, приводит в трепет. Три месяца подряд колют, колют, колют. Добиваются тридцати шоков. В сопорном, бредовом состоянии испытываешь все ощущения умирания. И когда человек на грани сознания и беспамятства, тогда к нему, привязанному и дергающемуся в конвульсиях, подскакивает доктор Александр Васильевич Шпак, и между ними происходит диалог: – Вы хотели бы, чтобы ваши друзья о вас хорошо думали? – Конечно. – Вы верите, что Христос теперь может прийти и освободить вас? – Не знаю. – Но вы верите в Бога? Долго сосредотачиваясь, с хрипом: – Да.* В СПБ С. Р. выдерживает и вторую «разтормозку». По-прежнему нужны фамилии. Переводят в другую палату. Опять три раза в день таблетки. Тизерцин. С утра до вечера ватная голова, рассредоточенность, вялость. Спишь, ешь и бездумно смотришь в пространство. Дни, недели, месяцы, годы ползут все медленней. Полная неизвестность и оторванность от внешнего мира становятся невыносимыми. Врачи ничего определенного не говорят. Что может сообщить мать в своих пугливо-осторожных письмах? А с другими переписка запрещена. За тизерцином – аминазин. Доза поменьше. Просто сонливость. Зато долго, почти год. Примерно раз в четыре месяца – комиссия, решающая вопрос о выписке. Видно, что ответы на вопросы ничего не решают. Один раз говорят: ваша религия нас смущает; другой: вы с нами неискренни. И т. д. С упавшим сердцем возвращаешься в камеру. 10 февраля 1987 года комиссия в новом составе. Нет ненавистного всем профессора Колотилина. Вопросы корректные. «Поли* Со слов присутствовавшего зэка Сергея Лукашева.

230

тические» чувствуют, что что-то изменилось. В прогулочном дворике волнение. Так как подолгу разговаривать запрещается, С. Р. бросает: – если теперь нас не выписали, то не выпишут никогда. Последние месяцы без химикатов. Иногда придираются к содержанию писем. Но, в общем, сносно. 9 марта 1987 года – незабываемый день. С. Р., как во сне, пролетает над всей страной. В светлой крылатой ладье плывешь ты, Илга. Ты радуга, которая алмаз шлифует, – звучит над облаками откровение. Я рыцарь Илги, искателей попутный ветер. Четыре с лишним месяца в Рижской психоневрологической больнице проходят не быстро, но относительно спокойно. Встречи с родными и многочисленными посетителями, письма зарубежных братьев и сестер помогают преодолеть напряжение ожидания. Наибольшую радость приносит С. Р. весть об освобождении его соратников. И вот – 16 сентября 1987 года. Москва, Рижский проезд 13–10. Друзья С. Р. собираются на день рождения. Те, кто не смог приехать, пребывают в молитвенном единении. Предыстория кончается, начинается история. Синтез состоялся. Экумена будет жить.

231

ПАЛОМНИЧеСТВО 3.4.89 Мой родной город, по-разному ты меня встречаешь, с неодинаковой ношей я прихожу к тебе каждый раз. Детство я провел под музыку Боттичелли. Маленькая репродукция Мадонны Маньификат, висевшая над моей кроватью в окружении других Богородиц, была неисчерпаемым источником звуков, переливов, мелодий. Ночью ангелы шептали мне свои светлые вести. Просыпаясь, я встречал их ласковые взгляды. Тогда я еще не знал о Флоренции, где они живут постоянно. Тяга к этой столице новой духовности жива во мне до сих пор. Иногда она ноет настоящей ностальгией. Но ехать пришлось в противоположную сторону, не к Благовещеньям Симоне Мартини, Беато Анджелико, Леонардо да Винчи, Сандро Боттичелли, а в Благовещенск на Амуре, где Бог говорит другим языком, где люди волком глядят. В марте, в узком кругу, внезапно явилась нам Чаша мира. И освятить ее по поручению экумены я поехал в Рижский Дуомс, где на Пасху, после почти тридцатилетнего перерыва, возобновились богослужения. Вместе с Аидой, Беатой, Збигневом, Сергеем и многими другими, заполнившими храм, я просил Отца помиловать и возродить Латвию. И еще я просил расширить круг утоленных Чашей. Услышь нас, Господи, – взывали молящиеся. Услышь меня, Боже, – повторял я. Услышьте Меня, – отвечал Он. Услышь Меня, – говорил Он мне. Вернувшись в Москву, я написал ответ на давно полученные слова участия. 232

Здравствуйте! На Вашу открытку с чудесным видом Флоренции, посланную в сентябре 1987 года, могу ответить только теперь. Благодарю за сочувствие и молитвы. Как Вы поживаете? Ничего о Вас не знаю. Напишите, пожалуйста, о себе. Я теперь живу в Москве. У меня, славу Богу, есть работа, есть друзья. Уже много лет изучаю искусство Возрождения. Особенно близок мне Ваш земляк и мой тезка Сандро Боттичелли. Мечтаю когда-нибудь увидеть его картины в Уффици. Надеюсь, что Вы или Ваши друзья поймете это письмо, итальянский, к сожалению, я не знаю. Итак, с нетерпением жду ответа. Привет всем Вашим родным и близким от моей мамы. Сын Марианны Ротберг, которой Вы писали. 11.4.89 Я пришел на улицу Видус. Остановился на углу. Тридцать лет спустя я стоял на том месте, где мы восхищенно и чисто взирали друг на друга. В то утро взаимности. Побрел дальше. Посмотрел назад. Тебя не было. Вернулся через день. И опять, уходя, оглянулся. Чтобы убежать от тусклого мира, вникаю в дух Иешуа, Боттичелли, Райниса. Трудно прорвать внешнюю блокаду. еще тяжелей – внутреннюю. Как выйти из окружения бескрылых? Как отменить их смертный приговор? Неси ясноглазую свободу всем. Пусть они стоят перед ней в оцепенении, не решаясь войти, только не закрывай двери. если ты учитель, ты должен воспитывать. Не всегда укором или ободряющей улыбкой вразумишь ослушника. Но и тогда не ломай его. Скажу еще больше. Это итог многих испытаний. Поймет меня тот, кто был в неволе. Пусть заблудятся. Не укорачивай поводка. 233

Рискни. Пусть будет, что будет. Ты веришь в Спасителя, Который все видит. Уповай на Него. Не замуровывай другого. Этим ты все равно не добьешься желаемого. Лишь незакованный осознает свой долг. Наставника понимает вопрошающий. Как жаль, как жаль, что так много в упор не видящих. Ты улыбнулась, бросила быстрый взгляд, но робости не скрыла. Тебе идет твоя странная некрасивость. Друг сказал, что ты, обидевшись, можешь заплакать. И что ты смелее мужчины. Твоя весна не виновата, что не испытала заморозков. Талант твой крепок, устоит. Я раньше слышал о тебе. Теперь тебя знаю, сестра Илги. А здешние сестрички почти все глядят не смущаясь. Кто ты, Илга? Потустороннее существо? Дитя человеческое? Мое видение? Ты овладела мною не представившись. Ты вернула мне Бога не требуя благодарности. Где ты, Илгурига? Там, за Ригой, Москвой, Благовещенском, Флоренцией –

РАССВеТ 23 и 24 мая 1989 года в Риге состоялась конференция «Дух животворит». Программа ее выражена в словах: «Сегодня Латвия опять стоит на перекрестке, в ожидании нового пути. Мы очень разные, а она одна. Пусть каждый из вас, выступающих и слушающих, участвует в созидании новой светоносной общности. Надеемся, что конференция станет существенным вкладом в духовное обновление Латвии». Перед началом работы – богослужение в 234

Домском соборе. Республиканский телецентр, гостеприимно принявший более четырехсот участников и гостей встречи, стал местом пламенных проповедей, интеллектуальных турниров, свободной трибуной, на которую всходили известные священники, философы, художники, публицисты. Юрис Рубенис говорил о грехе, Янис Пуят о доказательствах бытия Божия, Гунтис Калме об абстрактной и конкретной духовности. Андрис Рубенис рассмотрел проблему антиномичности духа, Элга Фрейберга проанализировала переживания духовного пробуждения, Вилнис Зариньш с серьезной иронией прошелся по культуре мышления нашей интеллигенции. О приходской жизни рассказала Аида Пределе. Ральф Берзинский из Общества Сознания Кришны и рериховец Анатолий Макаров изложили основные принципы этих учений, Миервалдис Полис развил некоторые положения своей концепции эгоцентра. Были доклады о взаимоотношении религии и политики, патриотизма и интернационализма, в прениях говорили о непорочном зачатии и абортах, о латышах-мучениках и латышах-палачах, о рае и аде. От экумены выступил Сандр Рига. Он сказал: – Друзья, привет вам от латышей в Москве и от московских христиан. Как и в Риге, там не все латыши – христиане, и не все христиане – латыши. Когда я обратился, уверовав в Иисуса Христа и осознав его своим Спасителем, я приобрел надежду, что мои грехи прощаются и могу начать новую жизнь. Я стал искать Истину. В Библии, в других великих книгах. Теперь вижу, что Дух Святой охранял меня от бесконечных мытарств и привел во Вселенскую Церковь. Я посещал богослужения разных конфессий и поначалу меня восхищали все, все проповеди. Но когда я радостно делился своими впечатлениями с членами этих церквей, они, как правило, огорчались: нет, в других церквах все иначе, там не знают Бога и провозглашают ложь. Познакомившись ближе с жизнью церквей, я почувствовал, что люди, проповедуя любовь, любят только своих. Я стал вникать в богословские проблемы, конфессиональные споры и понял, что исторически они, конечно, важны, но из-за них современный человек в поисках выхода должен разматывать страшно запутанный клубок. Духовный путь не прост. Церковь 235

мы видим раздробленной. Но в глубине сердца я с этим никогда не мог смириться, я не мог вместить в себя множества враждебных церквей, ибо в евангелии сказано, что есть одна, неделимая Церковь, построенная на камне. Однажды, в решающую минуту жизни, я раскрыл Писание и прочитал: милость и истина. Эти слова стали моим девизом. Я постиг, что не всякая любовь правдива, так же, как не всякая истина полна достоинства, терпимости, доброжелательности. Эта внутренняя дискуссия, диалог с собой, с Богом, с другими, эта попытка синтезировать милость с истиной в единый поток воззрений и поступков стала делом всей моей жизни. Своими новыми открытиями и замыслами я поделился с друзьями. Они захотели идти вместе. Мы были новообращенными, полными сил. И оптимизма, что преобразуем мир, найдем высший смысл, обратим заблудших и падших. Слушая нашу проповедь, многие люди и впрямь пришли к Богу, отказались от наркотиков, бросили пить, опустившиеся женщины и мужчины встали на ноги. Многие из них начали посещать церковь. Мы становились православными, католиками, протестантами. Наше обращение и воцерковление было большой радостью, но всегда, когда мы встречались, нас мучил вопрос: неужели теперь, когда мы избрали определенные конфессии, наши пути разойдутся? Кто-то принадлежал к традиционной церкви, кто-то присоединился к харизматическому движению. Каждый дорожил своими убеждениями, но сознание нашей общности не покидало нас. Мы начали собираться на квартирах в Москве, Риге и других городах. Мы молились за возвращение человечества к Богу, за единство Церкви. Из этих маленьких групп возникло экуменическое движение в нашей стране. Это было неформальное, независимое духовное движение. Независимое не в том смысле, что откалывалось от церкви, а в том, что не было в нем запрограммированности. Это был не продиктованный государством экуменизм, когда представители официальных церквей собираются, например, 9 мая для выражения благодарности Господу за победу в войне. Мы искали Высшего единства. Мы верили, что чем ближе мы будем к Богу, тем ближе и друг к другу. 236

С тех пор прошло почти два десятилетия. Экумена подросла, развилась, окрепла. Уже во многих городах сходятся люди для единения. Подобные группы зарождаются и в других странах. Мы чувствуем себя братьями и сестрами и посвящаем свою жизнь главным образом молитве. Мы ее понимаем не только как прошение, но и как слушание. Как медитацию, как созерцание. С радостью мы наблюдаем, что в определенных кругах официальных церквей появляются симпатии к нам, понимание и подобные инициативы. По нашему мнению, подлинный христианин никогда не должен воображать, что он единственный пророк на земле, что Бог не может что-нибудь важное сказать любому человеку. Мы, члены экумены, стараемся не только духовно возрастать, но и сотрудничать со всеми в христианских делах. Это очень важно, сегодня особенно важно, чтобы звучали не только слова. Как мы видим, в последнее время за это взялись также люди нецерковные. Возникают движения милосердия. Мы этим занимались всегда. Правда, несколько лет назад за это нас не гладили по головке. Но, слава Богу, тот период кончился, и мы надеемся, что на данном поприще мы найдем поддержку у церкви и хотя бы молчаливое согласие со стороны властей. Можно было бы до бесконечности рассказывать о людях, приходящих сегодня к Богу с улицы, иногда даже с помойки. Любой из них – бесконечно сложная, бесконечно интересная личность. Бог с каждым сотрудничает по-своему. Поэтому и мы не имеем права всех стричь под одну гребенку. Нельзя всем навязывать одну догматику, один подход, один духовный опыт. Поиски могут быть многообразными. И если мы хотим кому-то помочь в этих исканиях, то должны начать с искренней расположенности к нему. если мы обрели веру, наш долг заботиться о других, хотя мы и не являемся официально признанными служителями культа, а «простыми мирянами». В Новом Завете нет деления на жрецов и мирян, все дети Божии – царственное священство. Мы стараемся строить свою общинную жизнь так, чтобы тот, кто находит в себе какой-то талант, мог бы его усовершенствовать и развивать, не важно, в пределах прихода или за его оградой. Творческий дух не должен иссякнуть в церквах. И притих он, возможно, потому, что 237

наши предшественники, христиане, испугались мира, в котором так много трудностей. Видя здесь такое множество представителей духовенства разных вероисповеданий, не могу не отметить уникальности этой встречи в истории нашей родины. Впервые за 50 лет люди смогли прийти и послушать различные точки зрения о самом насущном, почувствовать, несмотря на все разногласия, свое единство. То, что нас объединяет как земляков, как людей доброй воли, больше того, что нас разделяет. Пусть каждый человек будет личностью, пусть остается самим собой, конечно, пытаясь стать лучше, совершенней. Не будем отвергать друг друга. Признаем духовность других. Заканчивая, хочу напомнить вам притчу о блудном сыне, особо высветив одно место. У некоторого человека было два сына, и он раздал им свое имущество. Младший взял свою долю и ушел в мир. Вскоре его богатство иссякло. ему нечего было есть, негде было жить. Он не надеялся, что отец его простит, так как согрешил против него. И все же он решил вернуться. Не как сын, а как наемник, которому перепадает с хозяйского стола. Когда он приблизился к родному дому, отец выбежал ему навстречу, обнял и подарил перстень со своей руки. «Мальчик мой, – шептал он плача, – ты был мертв, и вот ты жив!» И здесь то место, о котором я говорил. Старший его брат, всегда послушный, видя происходящее, возроптал: «Когда этот твой сын пришел, ты обласкал его. А я столько лет служу тебе, и ты меня никогда ничем не наградил». Старший сын не говорит: «Мой брат,» а – «твой сын пришел». К сожалению, и мы часто не принимаем друг друга по-братски. Да, один человек не похож на другого. Мы все такие разные. Но давайте рискнем, раскроем сердце ко всем людям и в каждом из них увидим собрата по роду человеческому. И в тех, кто споткнулся, заблудился или даже отпал. И вместе с тем будем усердно искать правду. Не откажемся от нее. Будем бороться, спорить. Но в форме диалога, в духе терпимости. Великодушно. Благородно.

238

1.6.89 Остановись, путник, куда ты торопишься? Белеет ли твой след в море крови? Ты вышел любить, но твои глаза ищут жертву. Жажда отыграться еще сверлит тебя. Ты произносишь любезные слова, а в уголках рта скопилась пена горечи. Ты ропщешь, опять ты ропщешь. Твоя плоть воспалена, она готова пасть и уже спотыкается. Паломник ли ты? Или беглец, боящийся признаться в поражении? Вместо пальмовых ветвей в твоих руках плеть. Так бичуй. Но себя. 4.6.89 Дорогой Клето, на днях я получил Ваше письмо. И теперь мне кажется, что мы давнишние приятели. Тепло и доверие излучают Ваши слова. Спасибо за Примаверу. Я понял, что Вы обо мне знаете больше, чем я о Вас, и даже читали когда-то написанные мною строки. Видимо, по-итальянски, так как по-русски они правильно звучат так: и чаяний крик эха бездны громче. Дружба, даже заочная, строится на стремлении лучше узнать друг друга и поэтому прошу Вас еще написать о себе и Вашей семье. И, конечно, о Флоренции. Недавно я вернулся из Риги, где участвовал в богословско-философской дискуссии на тему евангелия «Дух животворит» (Ин 6, 63). Я видел там свою маму, которой в марте исполнилось 80 лет. Сердечный привет от нее. Рига – столица Латвии. Этот, теперь почти миллионный, город на берегу Балтийского моря основан в XIII веке миссионерами. еще до сих пор в его гербе виднеются ключи Петра. В центре стоит большой Собор, строившийся и перестраивавшийся много веков, но очень органично соединивший в себе романику, готику, ренессанс, барокко и даже модерн. Здесь находится известный во всем мире орган. Один из алтарей украшает хорошая копия Преображения Рафаэля. Величайший латышский поэт Райнис очень любил Италию и, живя долгие годы в Лугано, посвятил благородству, доброте и красоте Вашего народа много теплых слов. 239

Благодарю за приглашение, но у меня есть надежда в октябре побывать в Вашей стране с циклом лекций, тогда постараюсь навестить и Вас. Наверное, могу уже поздравить Пиа с окончанием лицея. Желаю Марио доброго здоровья, а в испытаниях выдержки. Наилучшие пожелания Вашей супруге и ее матери. Пишите, пожалуйста. Ваш Сандр Рига

ГеРАЛьДИКА К л юч

возьмем ключ свое очищенное существо войдем в сокровищницу мира неустойчивое равновесие найдем ларец в Призыве нашем свой Призыв в своем Призыве наш Призыв там сокровища достигшие подвижного покоя и мудрости живой там честно ищущие посвященные в простоту вереница душ знакомых неизвестных близких и далеких а под замком решившие не восходить отвергнувшие единение возьмем ключ общения святых 240

Стихия

Тебе все неймется. Бурлишь и плещешься, чтобы мы захлебнулись. Испепеляешь своим разнузданным пламенем. И ползешь, падаешь, наваливаешься то маревом, то градом, то лавиной страстей. Твой хоровод, как лихорадка, не дает опомниться, выбрасывает на панель, где воет тоска, где толкутся твои рабы, где безумцы ловят глупцов. От твоей колыбельной все цепенеет. Ты подмешала к своему зелью каплю любви, ты попутала нас своими вздохами и шепотом. Ты сама уже не в силах разомкнуть свои объятия, ты ослепла и завидуешь зрячим. У тебя нет души, нет лица. Раскачивай качели, скрывай свой возраст, ищи ухажеров. Я не в обиде на тебя, стихия, но прощай. Весна

Пар собирается в каплю. Капля становится все крупней и крупней. Вот-вот сорвется. Рига

Пока мы не соприкоснемся с душой человека, мы не можем утверждать, что знаем его. Одежда, голос, шрам на лице, любимые стихи приближают, но не заменяют эту встречу. Так и город. История, сеть улиц, достопримечательности, лозунги на фасадах могут многое сказать. Могут и обмануть. Пятьдесят лет ищу твою суть, мое гнездо, но сомневаюсь, что постиг тебя. Ты как будто постоянно что-то не договариваешь. Недаром на твоем щите – ключи, знак тайного ведения. Веками на них глядят горожане и пришельцы, но далеко не всем открываются ворота твоего внутреннего замка. Не того, что на набережной. А того, с башни которого в новогоднюю ночь раздается вопрос: готова ли Рига? Я, как и всякий рижский мальчишка, знаю, что отвечать надо – нет. если кто-либо скажет – да, город уйдет под землю. Эта легенда – твой девиз. Ты спрашиваешь каждого, хочет ли он подняться на леса и созидать свой град. Или желает остаться на площади, где всегда кто-нибудь предложит хлеба и зрелищ. Твой герб лишь обещает. Взять должны мы сами. 241

Рига, ты бываешь такой неласковой, надменной. Как лев, охраняющий вход в тебя. Но почему притягиваешь как магнит? Лоранс говорила, что твой небесный знак – Дева. Как у Иерусалима. Вода

Капля сливается с каплей. Образуется струйка. Ищет русла. Испаряется. Уходит в землю. Превращается в лед. Опять пенится. Сверкает брызгами. Вода есть вода. Кто удержит ее? Любимая – П о э т. Худ о ж н и к

Они оба умерли на улице. Улдис Лейнерт от руки хулигана, Янис Паулюк упал сам. Неприкаянными, несогретыми они шли своей дорогой, стараясь не жаловаться. Они предпочитали репутацию задир. Невозможно их представить с крылышками. еще трудней – на сковороде. Мы не были неразлучными друзьями. Но наши души встречаются порой, и, они – там, а я – здесь, продолжаем свой путь. Каждый как может. «Вещий Лейнерт», как он скромно называл себя, первым указал мне на Франциска, воспевшего в удивительности мира красоту неземную. Лейнерт для меня – воплощение поэта. Никто никогда не слышал о его любовницах. У него была любовь. Он был самым чистым из нас. Несмотря на все. Да, несмотря на все. До сих пор меня мучает совесть, когда вижу тебя на перроне Рижского вокзала в Москве, надеющегося уехать без билета. У меня в кармане деньги. Но я прощаюсь и ухожу. Паулюк был сильным, и поэтому его никто не жалел. Я по пьянке забрал у него несколько картин. Он знал об этом. Но никог242

да не корил. Он настолько превосходил остальных, что им ничего не оставалось, как наступать сзади на его тень. Благодаря ему я увидел хватку Ренессанса не на репродукциях, а наяву. Из всех его небылиц расскажу одну, не вылезающую почему-то из головы. Как-то летом, на взморье, куда он ездил с этюдником, ему приглянулась миловидная девчонка, дочь рыбака. Когда стемнело, он подкрался к дому, где она жила, и стал стучаться в окно. Красотка раздвинула занавески и ахнула, за стеклом светились страшные глаза и белые зубы загорелого как черт Паулюка. На следующий раз она закричала. А потом, как он честно признавался, случилось непредвиденное. Опять постучав в окошко, он заметил, что оно не звенит. В нем светилось что-то бледное. Это была прижатая к стеклу голая задница. Паулюк уверял, что это подстроил проснувшийся отец. К чему я все это рассказываю? В этой истории – весь Паулюк. Он всегда идеализировал женщин. Призыв

Кто я такой? Почему Ты меня избрал? Множество звезд больше Солнца. Но именно вокруг него ходит Земля. Наша планета рядом с другими тоже невелика. Но только на ней живет Человек. Душа прозрачней воздуха. Но весомей мироздания. Не сравнивай себя ни с кем. Слушай Меня. Но не кичись тоже. Не знаешь еще, кого встретишь. И как поведешь себя в беде. Также грезы оставь. Не улыбки идешь собирать, а смотреть в глаза людской слепоте. Запасись терпением. Седым и дряхлым будешь, когда вернется гонец. И не с тем ответом, которого ты ждал. Ни на кого не сетуй. Вспомни, скольких убила твоя глухота. Лето

День все длинней. Ночь все длинней. Скоро как.

243

Рижский проезд

Когда я перебрался сюда, то вдруг осознал, что впервые в жизни могу закрыть за собой дверь, и никто не войдет без приглашения. Своя комната в коммуналке. Живя здесь, я не всегда знал, что буду есть завтра. Но я не чувствовал голода. Я лакомился Свободой. Тут же рядом – парк с прудами. Березки, дубы, сосны, липы. Ивы над водой. Птицы, белки. Изредка встретишь одинокого лося. Вот дорожки-круги. По ним я из года в год шагал, бежал, а иногда еле двигался, распутывая не один житейский узел. Тут моя школа экуменики. Ранним утром я босиком ходил по росе. Днем напряженно обдумывал все и немного писал. Вечером общался с друзьями. Ночью купался голышом. Стоял, воздев руки, под высоким деревом-крестом. До изнеможения бился я здесь с нечистой силой. Здесь, на Рижском, познакомились первые экумены. И ушли в рассеяние. Это было в тысяча девятьсот семьдесят первом году. В семьдесят четвертом часть из нас пошла, взявшись за руки. Осенью восемьдесят третьего отсюда уехала, чтобы вернуться исповедницей, Зося. Экумена сделалась беременной Скорбью. Но в восемьдесят седьмом здесь родилась Радость, вновь после разлуки собрались первенцы. Благословенны дни, прожитые здесь. На Рижском. Гл и н а

Лепи меня. Я буду податлив, как влажная глина. Я хочу преобразиться в задуманное Тобой. Не выбрасывай меня из Твоей мастерской. Лепи меня вновь и вновь. Спаситель

На Туринской Плащанице мы видим, каким Ты, возможно, был, когда ходил среди нас. Нет другого, обладающего большей притягательной силой, образа Твоего. Ни созданного чудом, ни рукой гения. И что бы ни сказали ученые, к этому полотну будут опять и опять возвращаться все, кто хоть раз его видел. Где услышать Твой голос, когда у Твоих учеников главная забота – перекричать друг друга? Где искать Тебя, когда повсюду 244

расставлены капканы? Где найти ответ, когда вокруг никого? В Книге Твоей, в евангелии. Рижский Дуомс хранит еще много тайн. Одна из них, – вмурованное в наружную стену клуатра над бывшим входом в монастырь каменное изображение. Коленопреклоненный рыцарь перед Распятием. Он снял шлем и бросил меч. Он ударяет себя в грудь. Меа кулпа. Это единственное место в Риге, где на улице останавливаются люди, чтобы помолиться. Что их притягивает? Ты. Кто их этому научил? Совесть. Когда скорблю, вспоминаю Плащаницу. Когда сомневаюсь, читаю Твой Завет. Когда размышляю о Церкви, перед глазами встает Дуомс. его архитектура, история. его строители и владыки. Спутник

С фотографий Райниса глядит человек загадочный, очень разный, чаще строгий, но всегда благородный. Он был плодовитым писателем. Даже слишком. Он хотел сохранить для потомков каждую записку. Потом не мог уже свести концы с концами и очень страдал из-за этого. Теперь школьники должны его зубрить, и поэтому по-настоящему к нему приходят потом, открывая заново. Книга Конец и Начало для некоторых латышей стала второй Библией. Я, как всегда, прежде всего искал человека. И нашел. Собрата по духу. Хотя и принадлежащего к другой секте. На его могиле всегда цветы. Как у Распятого в Старой Риге. И не верится, что из-за догматических споров и идеологической борьбы возрождающийся юноша на памятнике Райнису навеки отлучен от Висящего на кресте. Величавый облик Поэта помогает не мельчать. его книги и ставшая народной святыней могила не заслужили анафемы. Яунраде

Это латышское слово стоит здесь потому, что оно означает – сотворение нового. Оно, по сравнению с русским «творчество», больше подчеркивает момент новизны. Се, творю все новое. Обновление человека, общества, церкви. Слишком долго оглядываясь только назад, ревниво охраняя чистоту устоев, мы неизбежно 245

начинаем коснеть, перестаем различать знамения времени. Наши дети отворачиваются от нас, внуки уходят не попрощавшись. Будущий бунт зачат нами. Экумен не боится заглянуть за горизонт, он верит в возможность вновь услышать глас Божий. Он ничего не ломает. Но он также не только замазывает трещины. Покуда жив, он строит. И жив вечно. Осень

Сандро, родной отец необычность твою называл болезненностью, Вазари твою ненасытную душу считал экстравагантной. И впрямь, ты пишешь Весну, а на деревьях вместе с цветами висят фрукты. Удивительно. Очень верно. Хотя и странно. Той осенью я нараспев произносил слово Примавера. Той осенью все сошлось в одну точку. Или это была зима? Или смешались времена года? Брат Сандро, какой будет моя долгая осень? Полной хлебов, плодов и песен? Или с пустым столом и ветром, гуляющим по дому? Илгурига

Имя твое – город мечты. Над тобой всегда утро взаимности. Алмаз

До чего же тверд. Каждая грань – мука. Держись, мастер. Не торопись, ювелир. Это тебе не глина. И не прекрасный мрамор. И не гордый гранит. В каждой грани алмаза светится совершенство. Бриллиант. Твой бриллиант. 246

Мои четки рассыпались...

Я окончил высшую Бутырскую академию познания добра и зла и верю в закон возмездия и равновесия. Так говаривал Гавриил Георгиевич после второго или третьего стакана. В гробу он лежал поразительно просветленным. Его пестрая жизнь, казалось, не предвещала такого. Поистине, не судите. Листаю Призыв и с печалью наблюдаю, как излияния и заявления некоторых авторов превращаются в обвинение. Своими делами они подписывают себе приговор. Но, не судите. DIEVS ILGA ES VIENĪBA SVĒTLAIME Этот акростих переводится так: БОГ ИЛГА Я ЕДИНСТВО БЛАЖЕНСТВО Ты над всем. Ты за всем. Ты во всем. Ты в точке пересечения. Ты нигде. Ты на поляне, где бабочка дразнит цветок: полетим – Постигать это – наш крест. Узревший Тебя замолкает в изумлении. Продолжающий говорить не видел Тебя.

247

Экуменика*

Верхний круг – это Бог. Под ним – рай. Влево уходит мир. Дальше – Церковь. Опять вверх – крест. Божий круг самый маленький. Тебя мы знаем меньше всего. Богословие апофатично. Наш рай антиномичен. Он уже позади и он еще впереди, он внутри меня и он посреди нас. Эта жизнь не только поток сознания и цепь событий, она насквозь символична. Церковь должна быть динамичной. Застой – ее беда. Крест – ее сила. Практическое доказательство верности. В этих кругах – синтез цикличности бытия и линеарности. Разомкнутый круг, переходящий не в теряющуюся в безнадежной бесконечности прямую, а в Плерому. Пять кругов. Три абзаца. Вход в лабиринт. Замок

Читатель, наверное, заметил, что вначале герой держит ключ в слегка дрожащей руке. Он говорит чуть запинаясь. Строки не рифмуются. Но и дни не рифмуются. Каждый неповторим. Наш путь не кольцо. А прорыв. Белый, свободный стих. И лишь одна робкая рифма как предчувствие грядущего согласия. Летняя часть нашей геральдики симметрична весенней, а описание осени строится иначе. Ученик выходит из мастерской. Теперь он сам мастер. В его голосе свежая, напористая сентябрьская прозрачность. Простые слова. Но потяжелевшие. емкие. Налитые. Андрей сказал, что Призыв как айсберг, невидимой частью уходящий в небо. И увидел я подобие восьмигранника. Снаружи и внутри него – слова и знаки. Гербы и девизы. Я стал считать. Их было шестнадцать. А смысл один. Пакибытие.

* См. рис. на стр. 215

Я опять готов к ударам –

Iv. е Д И Н е Н И е

РОЗОВАЯ ТеТРАДь 19.1.90 – Ты кто? – спрашивает Джанкарло. – Леттó не, – отвечаю, – в советской державе множество народов. Собравшиеся недоуменно смотрят на меня. Переводчик молчит. – Да, да, Леттó ния, леттó не, – продолжаю пояснять. Кто-то улыбается, кто-то смеется. Это мой первый урок итальянского. Пару часов назад я приземлился в миланском аэропорту Линате. Меня встретили старые знакомые Эли и Франческо. С ними пришли ребята, которых я вижу впервые. едем в дом, который на три месяца станет моим. В дом Кастанья. – Лé ттоне, – говорит хозяин, отец семейства, Джанкарло. – Леттó не в другой комнате, там ты будешь спать. – Так называют большую кровать. Вечер проходит за столом, ужин здесь праздник. Первая чашечка настоящего каффе, робкий глоток вина после многолетнего перерыва, приветливые взоры новых друзей рассеивают остатки напряжения. Окончательно осознаю, что я на свободе. Почти не верится. Впервые в этой жизни. Надеюсь, что она не собьет меня с пути. 20.1.90 На завтрак печенье и сухарики, которые крошат в чашку или просто мочат и едят пропитанными кофе с молоком. Точь-в-точь как в детстве, у матери, в Риге. Кроме бананов, их на нашем столе заменяли яблоки. Супруга Джанкарло, Тереза, высокая, стройная, наблюдательная женщина. Сам того не замечая, съедаю два банана. Потом, во все дни моего пребывания в этом доме, на баре рядом со столом меня поджидала груда свежих бананов. еще не раз я буду удивляться поразительной внимательности итальянцев, а потом и швейцарцев, и французов. 253

Джанкарло, человек всегда занятой, выкраивает время, чтобы показать гостю город. едем в центр. У семьи Кастанья несколько автомобилей, но сегодня мы спускаемся в метро, трясемся в трамвае, много ходим пешком. Мы сбрасываем по тридцать лет и беззаботно бродим, как мальчишки, по деловой столице Италии. Она в сероватой дымке. Поэт бы воспел эту полупрозрачную вуаль, окутавшую дома, колокольни, сгущающуюся в перспективах улиц и над крышами. – Это смог, – говорит Джанкарло. Первый из знаменитых соборов европы, увиденный мною, поражает, но не подавляет. его замысел сразу не разгадаешь. Только чувствую, что в розоватом мраморе, по высочайшим столпам, сквозь радужные витражи струится могучая устремленность ввысь. И лишь химеры своими рылами и направлением туловищ торчат, как палки в колесе. «Милая Соня, вот моя первая весточка. Я в Милане, в незнакомом, совсем другом мире. Сегодня утром был в Соборе, думал о тебе, о вас всех. Все будет хорошо. Привет всем друзьям. Ваш С.» На Запад я приехал не как турист, а работник. Мне предстоял труд до судорог, до сердечных спазм, как когда-то в тюрьме. Десятки встреч, интервью, выступлений по радио и телевидению. Напряженная сосредоточенность у шедевров искусства. До ряби в глазах, до головокружения. Крутой подъем, благословенный. Я приехал как паломник. Поклониться праху Боттичелли, увидеть вторую родину Райниса. еще больше приблизиться к ним живым. Иешуа тихо и грозно, величаво и смиренно глядел на меня с Распятий, столь разных и верных. Прости мои грехи, вольные и невольные, которых накопилось много за эти 123 дня. Моя первая конференция состоялась в школьном зале прихода Сан Реденторе, где собрались священники, учителя, ребята и их родители. Здесь учится также и младший сын Терезы и Джанкар254

ло – Рафаэле. Утром он подарил мне тетрадь в розовой обложке, куда я заношу свои впечатления. При нашем появлении зал затихает. Мы садимся перед микрофоном, сзади большой щит с надписью: «Не бойтесь быть святыми». Тема нашей беседы. Несколько парней и девушек запевают под гитару. Присутствующие подхватывают мелодичную песню. Потом поют еще и еще. Такова традиция. Руководитель встречи представляет выступающего. Звучат аплодисменты. Сначала это поражает, потом привыкаешь и не удивляешься даже на площади Святого Петра, когда, после благословения Папы, толпа весело рукоплещет. Такова традиция. Я рассказываю о нашей жизни, о том, как зародилась экумена, как с ней боролись и почему она выжила. Перед началом мне сообщили, что многие из присутствующих молились за нас все эти годы, писали письма в нашу защиту, старались утешить наших родных. Я благодарю от имени всех тех, кто страдал за свои убеждения, и говорю: «То, что я среди вас, наша общая победа. Раньше слова символа веры об общении святых я понимал как мистическую связь живых и мертвых. Теперь я это общение вижу наяву». 21.1.90 Недалеко от Милана находится городок Сериате, а в нем – вилла Амбивери, где разместился центр Руссиа Кристиана. Тут побывали многие, кого волнуют судьбы России. Здесь можно научиться русскому языку, иконописи, участвовать в восточной литургии. Отсюда во все уголки Союза отправляется религиозная литература. Безвозмездно, на собранные итальянскими христианами деньги. Без всякой шумихи делается то, что у нас сразу превратилось бы в торг. Большой сад, где всегда найдешь тихий уголок, старинное здание с солнечными часами над выходом умиротворяют, но не усыпляют. Ибо на часах латинская надпись: в час, когда не ждешь, Сын Человеческий грядет. Памятуя об этом, здесь живет, работает и молится небольшая, но дружная семья. И возглавляет ее падре Романо Скальфи. 255

Мне указывают комнату с каменным полом. еще зима и не знаю, как быть. Но раз так принято, вхожу и располагаюсь. На столе лежит книжка в бело-черно-красной обложке. Читаю. «Призыв». Долгожданное издание. Это работа елены. А она, проказница, ничего не сказала при встрече. Утром за окном поют неведомые мне птицы. Почти незаметно раскачиваются пальмы. Где-то рядом бьет колокол. Иней на траве, как манна небесная. А я стою босой на каменном полу, зачарованный. На небе сразу солнце и луна. 22.1.90 Брешиа – город на горе. До сих пор я ездил по ломбардийской равнине и временами казалось, что все еще не покинул Прибалтику или Подмосковье. Но тут извилистые улицы, подъемы, спуски, настоящая Италия, как ее представляют не бывавшие там. И еще в Брешии я видел людей, которые имеют все и которые не имеют ничего. Въезжаем в район особняков, окруженных садами. Современная нестандартная архитектура, интересные стилизации. Наша машина останавливается у дома Булгарини. Навстречу выходит вся семья. Никто не важничает, лишь по глазам угадываешь людей энергичных и деловых. Интерьер предельно прост, но мебель, картины, гравюры и светильники просторную выбеленную комнату, куда нас приглашают, превращают в согретое человеческим теплом произведение искусства. И немалое состояние. Вначале мы беседуем о том, о сем. Хозяйка сама подает нам блюда и вина, спрашивает, не желаем ли еще что-нибудь. Потом взоры обращаются к гостю. Я благодарю за гостеприимство и делюсь внезапно нахлынувшими чувствами. – Я воспринимаю пребывание в Италии, в вашем доме, в котором многое напоминает мне мое детство, как награду за те дни, когда казалось, что надежда умирает. А до этого была встреча, не менее памятная. Мы подъезжаем к обнесенной высокой каменной стеной церкви на склоне горы. Сан Джузеппе. Стучимся, нас впускают и мы 256

оказываемся в тесной комнатке, где с одной стороны нас разглядывают наглухо запертые темные ставни. За ними – гробовая тишина. Внезапно открывается небольшая вращающаяся дверца и в ней появляется поднос с двумя чашками кофе и парой печений. За ставнями что-то тихо шелестит. Потом деревянная стена раздвигается и нашему взору предстают восемнадцать облаченных в черное кармелиток. Лишь одна, самая молодая, готовящаяся к вечным обетам, в белом головном уборе. Нас разделяет крепкая решетка, но неизбывный свет, излучаемый сестрами, делает ее невидимой. На гостей устремлены по-девичьи смущенные, по-детски любопытные глаза. У некоторых в руках вижу желто-серую открытку – протест против моего ареста. Забыв об этикете, мы наперебой забрасываем друг друга вопросами. Их интересует все: насколько я похудел, не болит ли у меня после всего пережитого сердце, как моя мама, как друзья. Я спрашиваю их о том, как они пришли к своему суровому выбору. И, уже совсем нарушив все уставы, я подписываю несколько открыток, просунутых через решетку. Мы не следим за словами, мы не говорим, а плачем от счастья. Эти девы никогда не увидят родные поля и горы, не поедут даже на святые места, единственной земной радостью для них будет садик с цветами, не больше прогулочного дворика в тюрьме. Но своей молитвой они будут изменять мир. – Что вы хотите сказать нам на прощание? – спрашивает старшая. – Я впервые говорю с людьми через решетку снаружи. Раньше за решеткой сидел я, а мои собеседники после свидания уходили. Но я вижу, что вы свободнее многих, кто за стенами вашего монастыря ездят в лимузинах и летают на самолетах. еще одна волна радости пробегает по лицам, и темные ставни закрываются. Вечером конференция в культурном центре Ла Виа. Начинаю привыкать, что они начинаются в 20.45 или в 21.00. 23.1.90 Мы с Эли поднимаемся на крышу Дуомо, а по винтовой лестнице еще выше, почти к самой Мадоннине, позолоченной фигуре 257

Девы, еще девочки. Отсюда открывается панорама Милана. Над ним опять легкий туман, в котором растворяются очертания башен, куполов, рекламных щитов. Потом мы спускаемся под землю, в восьмиугольный баптистерий палеохристиан, построенный на фундаменте языческого храма. Отсюда его форма, вскоре распространившаяся по всей европе. Мы долго стоим у места, где епископ Медиоланский Амвросий крестил святого Августина. Через импозантную галерею Витторио Эмануэле, мимо памятника Леонардо да Винчи и театра Ла Скала, выходим на улицу Мандзони. Молча поднимаемся по изогнутой лестнице музея Польди-Пеццоли и оказываемся в зале, где висит «Пьета» Боттичелли. Я вижу только ее, я приближаюсь и отхожу, я, к удивлению Эли, глохну и становлюсь немым. Ведь это моя первая встреча с настоящим Боттичелли. А потом, немного остыв, объясняю, что для меня прильнувшая к ногам снятого с креста Учителя Магдалина является совершеннейшим воплощением преданной до конца души. 24.1.90 С утра интервью для влиятельной католической газеты «Аввенире». Предполагается большая, на целую страницу, публикация. Хорошо. Говорю то, что думаю. Но потом, когда получаю свежий номер, разочарование. Среди прочих фотографий – вид Таллинской ратуши с подписью: церковь Святого Иакова в Риге. Латвия, Латвия, для европы ты все еще дальняя бедная родственница, о которой толком не знают, жива она или уже похоронена. Высокий дом в новом квартале Горгондзолы под Миланом принадлежит членам Чиэлле. Каждая семья живет в своей квартире, но в тесном общении с другими. В подвальном холле они часто собираются, чтобы обсудить свои проблемы, провести детский праздник или встретиться с гостями из дальних стран. Нас окружают малыши и пожилые, нам задают вопросы, нам рассказывают, как Чиэлле сделало их единой семьей, от нас не скрывают трудностей. Откровенный разговор, признак здоровья. 258

Чиэлле – заглавные буквы названия Комунионе э Либерационе, движения, о котором мы все еще знаем очень мало. А жаль. За несколько часов успеваю подружиться с детьми Лауры и Джузеппе Ромолотти – Чечилией, Джованни, Каролиной, Маттео. В приходской церкви событие – Литургия на церковнославянском. Отец Стефано в проповеди говорит о братолюбии, о единстве, о великих, не противоречащих друг другу, традициях Восточных и Западных церквей. Диакон во время службы коротко объясняет символику и смысл происходящего. Чечилия, увижу ли еще твой взор? Смотри на всех так, как в тот вечер, и все будут счастливы. 25.1.90 «Соня, друг, пишу тебе опять, увы, несколько слов. Подробный рассказ – впереди. Я уже побывал во многих интересных местах. Выступаю, слушаю, созерцаю и, конечно, не забываю о вас. Здесь у меня своя комната, над кроватью висит Архангел Михаил Рублева, окно глядит на улицу Паганини. Недалеко от нашего дома улица Боттичелли, метро Лорето. Погода как в Риге или Москве в последние годы. Милан – город северный. Не исполняю приказа мамы не засматриваться на итальянок. Они такие живые, что невольно попадаешь в плен. Христиане здесь (может быть, я вижу лучших) мало говорят о Боге и еще меньше рассуждают о Нем. Свое отношение к Нему они выражают отзывчивостью и почти постоянной радостью. Многое надо преодолеть в себе, чтобы достичь такой ясности. Лишь иногда мелькнет в глазах печаль, ибо так много недостижимого и непостижимого, а мгновения наития и восторга так хрупки. Мое сердце разрывалось на Восточной Литургии. Наши друзья сами ее изучили, у них прекрасный хор, есть даже свои иконописцы, а мы со своей спесью собираемся их обличать. Конечно, и они не без греха, но не нам их учить. 259

Милые мои, обо мне не беспокойтесь, не унывайте и, если есть охота, напишите. Всем, всем большой привет. Сандро» 26.1.90 На ужин, который часто превращается в импровизированную конференцию, я приглашен в приход Сандры. С ней я познакомился в доме Руссиа Кристиана на улице Понцио. Она прекрасная хозяйка и приходит сюда готовить обед для работающих здесь. Быстро иссякли мои запасы сувениров, а мне очень хочется что-нибудь оставить ей на память. Нахожу маленький, золотой Аусеклис, восьмиконечную утреннюю звезду, символ пробуждения латышского народа. Протягиваю. – Что это? – Стелла Леттониа. Вечером знакомлюсь с отцом Пиджи, миссионером, который из-за состояния здоровья должен был вернуться из Южной Америки. Он личность легендарная, а я вижу скромного, немного грустного человека. Надеюсь, что те скупые слова, которые мы успели сказать друг другу, долго будут воодушевлять нас в трудную минуту. У Сандры шестеро детей, это очень много в современной Италии, и все удивляются, как она всюду успевает. Лишь через несколько месяцев я пойму, каких трудов это ей стоит. Под конец трапезы кофе с тортом. Все почему-то смотрят в мою сторону и улыбаются. Я бросаю взгляд на торт и ахаю. На шоколаде светится восьмиконечная звезда Латвии. Глава семьи Джанкарло Ферре дарит мне альбом о Флоренции и Тоскане, который я давно облюбовал в одной из московских букинистических лавок, но из-за дороговизны мог только облизываться. Нарушаю хронологию, у памяти своя логика.

260

2.2.90 «Здравствуй, Ангельчик, как ты живешь, как дела? Пока ничего не знаю о вас, скучаю и молюсь о вашем благополучии. На днях познакомился с пятилетней Софией. У нее на лбу была наклейка от бананов с надписью Чикита. Я хотел отклеить, но она сказала, что не снимет ее до тех пор, пока все не будут звать ее Чикитой. Я ей рассказал о Софии, которая живет в Москве, пишет стихи и играет на скрипке. Уже самостоятельно гуляю по Милану. Помимо архитектурных памятников видел две незабываемые вещи. Здесь, в окружении шедевров, человека охватывает благоговение, и он ясно видит, что великие мастера творили свои произведения как последнюю молитву. Встреча с миланскими Пьета Боттичелли и Микеланджело многому меня научили. Я почувствовал в себе тот стремительный поток, о котором ты так проникновенно пишешь. Надеюсь, что смогу передать другим это новое знание. Когда и как, еще трудно сказать. Видел в Сериате Лялю, Юру и Сашу. Приглашен к ним в Бергамо. Многие тут помнят «падре Мен». Рассказываю о нем, его чадах и нашей дружбе. Желаю Володе успехов в добрых делах, Рае – вдохновения, Нине – не забывать наш последний разговор, Инне с мамой – утешения в печалях, Ольге – все больше походить на женщин Боттичелли, Вите – преодолеть чувство одиночества, Виталию – возрастания в вере. Мои друзья в Болонье хотят пригласить несколько человек, способных рассказать об экумене, спеть и почитать стихи. Я рекомендовал Володю, Раю, тебя и Андрея Суздальцева. Сообщи, пожалуйста, его адрес и дату рождения. Всем, кого не упомянул, скажи, что я никого не забыл и люблю по-прежнему. Сообщите, пожалуйста, моей маме, что я жив, здоров. Никак не могу ей дозвониться. Аддио, Сандр» 261

Через месяц я спросил Сандру, маленькая София – ее дочь: – Как Чикита? – Она уже не Чикита. Теперь она носит на лбу другую наклейку. Да, непостоянно сердце красотки. 27.1.90 Я тоже, Господи, прощаю Тебя. Прощаю Тебя за то, что Ты дал мне случайного отца, гулящую мать. Прощаю Тебя за то, что я зачат не в любви, а в момент насилия. Прощаю Тебя за то, что Ты заставил меня много лет жить на улице, много лет – в казенных домах. Я прощаю Тебя, Господи, но Ты прости меня тоже. Так пишет 15-тилетний Дарио, воспитанник центра салезиан в Арезе «Барабитт». Там находят убежище дети разбитых семей. Они учатся ремеслу, учатся человеческой жизни. Недавно о них вышла книга с иллюстрациями Эрнесто Треккани, где рядом с портретами много подобных исповедей. Подарил мне ее синьор Грилло. Он – профессор Университета, человек страстный, не любящий легких ответов. его сын – Франческо, с виду само спокойствие, но и он не ищет легкой и сытой жизни. Жертвуя подготовкой к зачетам, бензином, который без кругленькой суммы в бак не зальют, недосыпая, он был готов на своей легкой машине везти меня во все концы страны. И сидеть на всех конференциях. Однажды я его спросил: не надоело тебе слушать меня? – Я каждый раз слышу что-то новое. 262

Вечером мне преподносят другую книгу. «Гербы Милана». Семья Натале. Родители другого моего приятеля – Джорджо. С ним, как и с Франческо, мы познакомились еще в Москве. – Вы попали прямо в точку, – удивляюсь я. – Нам Тереза с Джанкарло рассказывали, что вы увлекаетесь геральдикой. Значит вскользь брошенная мною фраза дошла до них. 28.1.90 Воскресенье. С семьей Кастанья иду на мессу. В Сан Пьетро ин Джесате. В этой церкви собираются чиэллины. Служба подходит к концу, и причастники в два ручья приближаются к алтарю. Это делается быстро и сосредоточенно. Мне облатку на ладонь кладет Аугусто, заведующий почтой Руссиа Кристиана. С этого момента начинается наша тихая взаимность. Мы будем часто видеться, сотрудничать, шутить, а у Аугусто тонкое чувство юмора, но никогда не поговорим по душам. И лишь на прощание крепко обнимемся и без слов скажем друг другу все. Брат Аугусто, молись обо мне. А может быть, в этом и заключается привлекательность Чиэлле? Без театра, без ажиотажа проникать во все слои общества и изменять его изнутри. Без благочестивой аффектации строить человеческие взаимоотношения, но в решающую минуту оказаться рядом. Не столько проповедовать Христа, сколько подражать ему. И не бородой или босыми пятками, а открытостью к любому, ищущему смысл жизни. Бежать всякой стилизации, вникать в Слово Божие и внимательно прислушиваться к советам своего пастыря Дон Джуссани. Это не слепое подчинение авторитету, а глубокая привязанность к лидеру, без потери собственного достоинства и ответственности. Чиэллины, как редко кто, понимают, что анархия приводит к разрушительному произволу, а безликий коллективизм превращает народ в стадо. Об этом говорит и девиз движения: Комунионе э Либерационе, Причастность и Освобождение. А во избежание культа личности они рассказывают такую байку: приходит маленький чиэллино домой и говорит маме: 263

– А ты знаешь, крокодилы летают. – Да ты что? – Да, да, летают. – Да нет, они живут в воде и ползают по земле. – Нет, летают. – Не может быть, у них ведь нет крыльев. – А Дон Джуссани сказал, что летают. – Дон Джуссани сказал? Ну, разве что низко-низко. 29.1.90 Болонья – самый красный город Италии. Правда, потом я это слышал и о других городах. И не потому, что почти все дома покрашены в кирпично-красные и охристые тона. Здесь влиятельная коммунистическая партия. Как эхо из далекого прошлого бросилось в глаза название улицы – виа Сталинградо. Но я человек современный и еду к францисканцам. А точнее, в их обитель Антониано. Там евангельское общество, ставящее своей целью распространение Священного Писания, устраивает встречу для обсуждения возможности издания Библии на русском языке. Рассказываю о великом духовном голоде в нашей стране. Не скрываю трудностей, возникающих при распределении подаренных русской церкви книг. Не могу молчать, когда вижу старческой рукой переписанное евангелие, читаемое всей округой, а рядом веселых молодых людей, продающих за баснословные цены неизвестно каким путем перешедшие в их руки опрятные томики, напечатанные на Западе. Призываю посылать литературу конкретным верующим, а не наобум в казенные учреждения. – Каждая Библия у нас на вес золота. И каждый, отправивший ее для далекого брата на Востоке, будет иметь ходатая перед Богом на всю жизнь. Как в тихую гавань заходим мы с Кристиной, другом экумены еще с семидесятых годов, в клуатр Сан Стефано. Квадрат неба, освещающий площадь с колодцем посередине, окаймленную простой, но очень гармоничной колоннадой, возвращает душе безмятежность. 264

– Приходи сюда, когда захлестывает суета. То же самое говорю президенту евангельского общества Феличе Сассоли де Бьянки, его кузине Бьянкамарии Сассоли делла Роза, падре Томмазо Тоски и Эрнесто Кароли. – Приходите сюда, когда в Болонье или вашем внутреннем доме становится слишком шумно. 30.1.90 «Привет из Болоньи. Пусть Сонечка-облачко не затмит Сонечку-солнышко. Не грусти. Я тоже стараюсь. С.» 1.2.90 Ранним утром выезжаем из Болоньи. Сегодня предстоит говорить в двух городах. В большом зале муниципалитета Форли нас встречают старшеклассники и студенты. Они все время в движении, одни уходят, другие приходят. Вопросы задиристые, левацкие. Стараюсь спокойно объяснить, что очень трудно судить о стране, из которой я приехал, по классикам литературы или официальной пропаганде. Чувствую все же, что часть аплодирует из вежливости. Цветы вручает миловидная девушка. – Мы выбрали самую красивую. Вот он Запад. Обедаем в семье Паулы, изучающей иконопись, недавно вернувшейся из Москвы. Она не задает наивных вопросов. едем по берегу Адриатического моря. На север. Уже темно. – Направо Равенна, – бросает Франческо. – Понятно, – отвечаю, ничего не видя. Подобная история повторится у Вероны и Неаполя. Я не сетую. Мне с избытком хватит того, что я видел. В Адрии собралась местная интеллигенция. Знакомлюсь с начинающей художницей Валерией. Она спрашивает о моих впечатлениях. Я искренне восхищаюсь и добавляю, что нет ни малейшего разочарования. – Я где-то читала, что у русских Италия в крови. 265

Молчу. Я уже привык, что на афишах, в прессе и разговорах меня перекрещивают в русского диссидента, эстонца, литовского католика. Да будут все едино. Конференция затягивается допоздна. Бедный Франческо, ему рулить сквозь туман и моросящий дождь до самого Милана. Мы с Эли ему не помощники. 3.2.90 За завтраком говорю Терезе: – Милан для меня стал... – и подыскиваю подходящее слово. – Каза, – подсказывает она. – Си, – отвечаю, – домом. Сюда я постоянно возвращаюсь, собираюсь с мыслями, пишу письма. Здесь меня ждут. Санта Мария делле Грацие. Вхожу в темную трапезную. Гдето далеко, как сквозь мглу, проступает «Тайная вечеря» Леонардо. Вокруг разная аппаратура. Как в реанимационной палате. Трудно вымолвить, долго удерживаю себя, но прощай. Больше мы не увидимся. После реставрации будет уже что-то другое. Может быть, тоже прекрасное. Но не то. 5.2.90 «Сегодня первый солнечный день за время моего пребывания в Италии. Аве Сол. С.» Хожу по Бергамо, любуюсь городом, горами вдали и луной, не ушедшей с небесной лазури. Одиночество. 6.2.90 елена, помимо работы в Руссиа Кристиана, преподает в школе. Утром, перед уроками, христиане из ее класса собираются на привокзальной площади Бергамо, чтобы сосредоточиться и помолиться. Современные ребята, подвижные, насмешливые, но в школу они входят заряженные добром. А потом и в жизнь. 266

7.2.90 На Дуомской площади Милана всегда кто-то развлекает народ. Тут одинокие флейтисты, тут художники, рисующие прямо на мостовой, тут жонглеры и дрессировщики кошек. Теперь к ним пристроился бродячий проповедник. Он держит плакат, на котором нарисованы перечеркнутые деньги, моисеевы скрижали и Миланский собор. Рядом извилистая дорога, поднимающаяся в гору, на которой стоит одинокий крест. В другой руке у него Библия. Говорит он долго, а в глазах почему-то – обида. Люди подходят и уходят. Как на Арбате. Иду в сторону Кастелло Сфорцеско, старинной крепости, когда-то принадлежавшей хозяевам города – роду Висконти, а потом Сфорца. Теперь здесь музеи и излюбленное место прогулок. В специально устроенном зале хранится последняя работа Микеланджело – Пьета Ронданини. Многие считают ее незавершенной, но для современного зрителя она предстает как предтеча искусства XX века. Фигуры Марии и поддерживаемого ею Христа в ужасе склонились над бездной. Сын Человеческий изо всех сил пытается выпрямиться, отпрянуть, но Мать видит неизбежное. И смиряется. Их тела как дуга, как лук, натянутый до предела, а дух не находит утешения. Рядом свисающая рука, как будто чужая. Самого ваятеля, опустившего ее в бессилии? Или Бога Отца, протянутая Сыну? После таких впечатлений трудно привыкнуть к улице, но резкий визг сирен и писк тормозов внезапно нахлынувшей стаи полицейских автомобилей мигом возвращают в поток обыденности. Облава на наркоманов. Да, здесь, в парке за Кастелло Сфорцеско, они свили себе гнездо. Их сотни. Их тысячи. Они готовы заразить всех. Полицейские-мужчины обыскивают парней, в основном темнокожих, а полицейские-женщины расстегивают рубашки девицам. Кого-то сажают в машину, кого-то отпускают. Все происходит в несколько минут. У всех на виду.

267

8.2.90 Пиолтелло. Лицей Никколо Макиавелли. Задают вопрос, повторяющийся в разных вариантах на протяжении всего моего пребывания на Западе. – Что Вас поддерживало в самые трудные минуты? – До меня арестовали Зосю Беляк, органистку из Житомира. Я знал об этом. И когда казалось, что вот-вот рухну, я стыдил себя: Сандр, ты мужчина, Зосе еще тяжелей. И возвращалась отвага, и появлялась новая сила. Бог укреплял меня через верную сестру. Многих интересуют новые веяния в СССР. – Горбачев недавно встречался с Папой Римским. Может быть, это компромисс коммунистов с религией? – Друзья, вы воспитанники лицея Никколо Макиавелли. Он написал катехизис для политиков всех времен. Маркс и Ленин были его почитателями. А Горбачев их ученик. Ребята смеются. Вечером, на улице, у церкви Сан Реденторе меня окликают молодые голоса. Узнаю в темноте некоторых из тех, кто был на моей первой конференции. – Привет вашему пастырю. – Спасибо, приходите к нам опять. 9.2.90 Отправляюсь в свой первый большой вояж. Мне советуют поглубже спрятать деньги, так как недавно у одной москвички вытащили миллион. Кстати, предупреждение не лишено оснований. В Риме, только мы сели в автобус, чья-то рука скользнула мне в карман. Я зыркнул зэковским взглядом, и рука исчезла. До сих пор гадаю, а может промахнулся человек? Итак, в 7. 45, через туман, в компании отца Стефано и отца Джанни, со средней скоростью 150 км в час, мы двинулись навстречу Вечному городу. Мелькают черные обрезанные стволы деревьев на зеленеющих полях Ломбардии. Пересекаем По, заправляем машину бензином и маслом, а себя стаканом апельсинового сока и чашечкой кофе. В Апеннинах кое-где закладывает уши. В тоннелях видимость лучше, чем на открытой дороге. 268

И вот, Тоскана. Неужели не увижу тебя? Земля, встречи с которой я так ждал. Но Бог милостив. Начинает проясняться. Появляется даже солнце. Проносимся мимо Флоренции. Вижу новые районы. Своим спутникам ничего не говорю, но в себе борюсь со страстным желанием открыть дверцу и выпрыгнуть. Записываю в тетрадь: 10.36. И добавляю – Илга. Опять заволакивает небо. Умбрия, Лацио, Рим. 12.40. Первая римская церковь, которую я посетил – Санта Мария Маджоре. Внешне барочная, внутри она сохранила многое от раннехристианской базилики. В романском стиле построена колокольня, самая высокая в Риме. Золотистые мозаики, пропорции колонн, разделяющих нефы, сочетание разных оттенков мрамора придают интерьеру особую элегантность. Неожиданно оказываюсь свободным на час, полтора. Решаюсь на самостоятельную прогулку. Легко нахожу Колизей. Смотрю на эту глыбу и стараюсь вдохновиться. Увы, мрачные видения из глубины веков гасят пыл. Черные провалы арок, как пустые глазницы свидетеля, которого лишили зрения, чтобы он не мог указать виновных. Возвращаюсь, присоединяюсь к Стефано и Джанни, и мы отправляемся в Ватикан. Слышу русскую, польскую речь. Вижу громаду Собора святого Петра, колоннада, окружающая площадь, властно охватывает пришельца, и он робко поднимается по ступеням, ведущим в храм. Трудно привыкнуть к этим масштабам. Невольно подаюсь в сторону Пьета Микеланджело. Она как светлячок в этом гигантском лесу колонн, подпирающих потолок, купол, балдахин над папским алтарем. По сравнению с другими скульптурами, находящимися здесь, она не велика, но перевешивает все. Молодой флорентиец с перебитым носом и упрямой походкой явил миру такую нежность Девы, такое самоотречение Сына, что кажется, увидев это, человек должен стать другим. «Уже три недели без вас. В полдень прибыл из Милана в Рим. Пять часов пути по знаменитой дороге Солнца. Получил твое первое письмо. Как ты теперь? Сандр» 269

10.2.90 В трех минутах ходьбы от площади Святого Петра, в переулке Фариноне стоит дом под номером 30. В нем, на первом этаже, находится центр Руссиа Экуменика. Стеклянная входная дверь с надписью и эмблемой. Вижу свой рисунок, воспроизведенный на стекле. Я и не знал об этом. Не скрою, удивлен и рад. Потом увижу свою лодочку в скульптуре, на календарях и пакетах-сумках. Но первое впечатление самое сильное. Вхожу. Несколько комнат и зал. Книги на русском и других славянских языках. Репродукции икон. есть и подлинного письма. Стенды с информацией, объявления. Московские газеты и журналы, итальянские, английские издания. Небольшой штат. И большая работа. Центром, основанным в 1976 году, руководит дон Серджо Мерканцин. Вначале он просто помогал эмигрантам из СССР, не спрашивая о национальности или религиозных убеждениях. Многие задерживались в Риме надолго. И центр развертывает просветительскую работу. Не только русские, евреи, но и украинцы, прибалты, поляки и итальянцы могут здесь собраться, послушать лекцию или принять участие в круглом столе. Здесь бывали и выступали Ирина Альберти, Андрей Сахаров, Александр Мень, Альфонсас Сваринскас, Ниоле Садунайте. По всей Италии Руссиа Экуменика устраивает чтения, митинги, собирает подписи в защиту гонимых. Многие здесь впервые встречаются с восточной духовностью. В деятельности центра, в самом его названии, вижу знамение и глубокий смысл. Только преображенная, экуменичная Россия, не отказавшаяся от себя, но и прислушивающаяся к другим, станет созидателем, а не пугалом новой европы. Конечно, воспитывать народ в таком духе должны мы сами. Никто за нас этого не сделает. Даже Руссиа Экуменика. Грех или не грех по-американски или, как здесь говорят, пояпонски, осматривать музеи? Но за один день Ватиканские сокровища можно видеть только так. Да и то лишь часть. 270

В Сикстинской капелле задерживаемся подольше. Детально разглядываю три фрески Боттичелли. Насколько возможно, вникаю в манеру письма других мастеров. Одна часть росписей Микеланджело заметно ярче остальной. Мой гид объясняет, что реставрация не коснулась кисти художника, произведена лишь очистка. Все равно как-то трудно свыкнуться с этой неожиданной красочностью. еще и еще хожу туда и обратно, вдоль и поперек. Из нагромождения сюжетов и фигур выхватываю то одно, то другое. Нахожу дочерей Иофора, Сибиллу Дельфийскую, образы, давно притягивающие меня. Жадно, как из колодца, найденного в пустыне, пью большими глотками и чувствую, как мимо рта убегает вода. В Риме, а потом и в Париже, начинаю остро ощущать неспособность человека вместить столь многое сразу. В Риме цветут мимозы, а мы с Бенедиктом, моим другом литовцем, погружаемся в созерцание развалин древнего Римского Форума. Уже смеркается и мало что видно. Он – францисканец, и не упускает возможности угостить меня капучино, пенящимся кофе с молоком, возвышающимся над чашкой как пиво. Воспоминания возвращают нас в Среднюю Азию, где он долго был священником, в Прибалтику, где висели наши колыбели, в Россию, где мы познакомились. Мы ощущаем страшную угрозу, нависшую над народами, населяющими треть Земли. И вдруг мы без слов понимаем, что думаем об одном и том же. Что нет у нас другой мысли, кроме желания сделать все, что в наших силах, для спасения братьев ближних и дальних. 11.2.90 Дождливый день. Или, как говорит Стефано, – «пессимистическое небо». Но мы с Джанни не унываем. Нам предстоит встреча с Флоренцией. Он там учился и часто вспоминает ее. После обеда выезжаем. Два часа на колесах. Уже темнеет. Жду – не дождусь. Но вот и она. Мы едем по мокрым, блестящим, пустым улицам. Останавливаемся, чтобы позвонить. Площадь Пьер Веттори. Делаю первый шаг во Флоренции. 19.35. 271

Пока ничего не узнаю. Лишь переехав через Арно и несясь по набережной, я вдруг вижу церковь Честелло. Потом проскакиваем мимо Оньисанти и Уффици. Странно даже, все именно так, как я представлял. Из окна дома на корсо деи Тинтори видна освещенная башня Палаццо Веккьо. Хозяйка и хозяин, Кьяра и Джулио, показывают комнату, в которой я буду жить в эти дни. А потом, в марте-апреле, еще полмесяца. Она выдержана в красно-белых тонах. Цвета Флоренции. Начинают собираться гости. Мы ужинаем, а потом они предлагают показать мне город. Уже ночь, дождь все идет, но мы гуляем по площади Синьории, потом мимо Барджелло не спеша направляемся к Дуомо, забыв, что завтра рабочий день. Я долго и воодушевленно рассказываю о Флоренции, о ее истории и достопримечательностях. Все кротко слушают. Мне кажется, что мы прекрасно понимаем друг друга без переводчика. Это не моя заслуга. Это – тосканское на столе у Кьяры и Джулио. 12.2.90 Утром над Дуомо небо разряжается молнией. Что бы это значило? После прогулки по центру расстаюсь со своими спутниками и сам отправляюсь в церковь Оньисанти. ее опекают францисканцы, и там хранится облачение Франциска Ассизского, в которое он был одет в момент стигматизации. Подхожу к монаху, и тот ведет меня к могиле Боттичелли. По дороге успеваю бросить взгляд на Августина, написанного Боттичелли. Фреска расчищена и опять прикреплена к стене справа от входа. Поднимаемся на амвон, проходим мимо алтаря и оказываемся у барьера, отделяющего небольшую капеллу. Указав на светлое тондо в каменном полу, мой проводник исчезает. Я один на один с останками любимого художника. Безмолвная встреча. Только нам понятная беседа. На плите щит со львом, держащим ножницы. И надпись. «Гроб Мариано Филипепи и сыновей. 1510.» Это надгробие в начале 1510 года заказал Сандро. В мае он сам ляжет рядом с отцом. 272

Выхожу на улицу. Где-то здесь мимо Сандро прошла та, которую он вспоминал, подходя к мольберту. Звучит колокол. В полдень поднимаюсь на Форте Бельведере. Отсюда видна вся Флоренция. Впервые в жизни пью залпом такую красоту. После обеда возвращаюсь в Оньисанти. Долго сижу на скамье и наблюдаю, как в апсиде мелькают тени проходящих по улице людей, освещаемых заходящим солнцем. Потом опять иду в заветную капеллу, открываю дверцы, вхожу и прижимаю руку к прохладному гербу семейства Филипепи. Вечером говорю в Семинарио Маджоре. Легко представить мое удивление, когда, выходя из машины, вижу, что напротив, через Арно, стоит Оньисанти. Конференция проходит в старинном зале с неброской росписью. Ко мне подходят супруга, дочь и сын Клето Кароллы. Сам он в Польше. Они показывают открытку, посланную мне в тюрьму, но возвращенную советской почтой. Я увижу еще много таких посланий. 13.2.90 Нет ничего страшней, чем делать то, к чему не лежит сердце. Это то же, что жить с нелюбимой. Чувство долга заставляет нас идти на это ради детей, ради общественной пользы. Но душа все равно тянется к вдохновенному труду, к тому порыву, когда отдача не продиктована покорностью обстоятельствам, а приносит нескончаемую радость свободного выбора. Это рай на земле, к этому, признается он в этом или нет, стремится каждый. В моей жизни были такие дни. Один из них – день посещения Уффици. Я увидел все, что хотел. Даже больше. Леонардо, Микеланджело, Рафаэля – моих друзей с детства. Много картин Боттичелли. Испытал ускользающе влекущее воздействие Мадонны Маньификат и хоровода Примаверы. И, конечно, Благовещения 1490 года. Ищущие встречи пальцы Гавриила и Марии, встречи не телесной, а незримой, дерево за дверью, растущее как-то странно, не посередине и не с краю, приводят нас в состояние того неустойчивого равновесия, в котором только и возможно услышать неземные глаголы. 273

Как синтез философии и искусства предстает перед посетителем Трибуна, восьмиугольная высокая комната, предназначенная для лучших произведений коллекции. Интерьер ее задуман как поиск согласия между стихиями мира и человеком. Пол из драгоценных минералов символизирует землю. Красные стены напоминают огонь. Морские раковины – переливы воды. Роза ветров на самом верху, откуда проникает дневной свет – знак воздуха. Здесь стоит знаменитая беломраморная Венера Медичи, родившаяся в Iv веке до Христа. Круг Медичи мечтал о возрождении античной красоты без потери христианской духовности. Здесь также портреты Козимо Старшего и Лоренцо Великолепного, великих зодчих и покровителей Кватроченто, совмещавших в себе столь трудно согласуемые дарования ценителей прекрасного и искусных политиков. В длинных коридорах галереи можно отдышаться перед новой схваткой с шедеврами. Их много, но не слишком. Уффици – несмотря на свое богатство, собрание очень цельное. И обозримое. «В понедельник я посетил церковь Оньисанти, где хранится прах Сандро Боттичелли. Частица его души тут же рядом – в образе Святого Августина. Во вторник был в Уффици. Великая встреча. Я пришел на нее с вами в сердце. И опять автострада. Опять ждет нелегкий труд. С.» В Тоскане дороги извилистые, шоферу нелегко. Зато за каждым поворотом открывается новая картина, одна другой прекрасней. Холмы здесь не очень высокие и не слишком плоские. Они поднимаются друг за другом, становясь все бледней, а у небосвода светясь голубизной. В этом – секрет обаятельности тосканского пейзажа. Темные, стройные кипарисы то стайкой, то вдвоем, то втроем провожают долгим взглядом путников. Приземистые, с широко раскинутыми ветвями, сосны растут рядами на гребнях холмов, переплетаясь в затейливом танце с кипарисами. Луга, листва деревьев дополняют своими оттенками зеленую симфонию. еще 274

зима, «глубокая зима», подчеркивает Стефано, можно представить, какие переливы, какие аккорды зазвучат весной. То тут, то там, на склонах и в низинах, с дружно прилепившимися друг к другу домами, живут своей жизнью небольшие селения. Овцы, пасущиеся в оврагах, похожи на полевые камни. Валуны, собранные на обочинах дорог, напоминают овец. Города с крепостными стенами, башнями и черепичными крышами отличаются друг от друга формой колоколен и какой-то не сразу уловимой индивидуальностью. Как страшное напоминание, что в мире еще не все ладно, возвышается над землей крепость Вольтерры. Отдаляясь от нее, еще много раз вижу, как выныривает и опять тонет в холмах ее суровый силуэт. Она становится все меньше и меньше. И, наконец, исчезает. Там – государственная тюрьма. Светит солнце. Природа томится в ожидании пробуждения. О чем сейчас думает мама? Тем временем между Стефано и Джанни завязывается полемика. Стефано больше нравится Рим, Джанни предпочитает Флоренцию. Много доводов в пользу Рима приводит Стефано. Не меньше в защиту приоритета Флоренции находит Джанни. Наконец, обращаются ко мне. Отвечаю без обиняков: Рим – это Рим. Флоренция – это Флоренция. 14.2.90 В Пизе расстаемся с Джанни. Он вечером должен быть в Милане. Прямо в машине пишу открытки. Мы уже на автостраде, а я все оглядываюсь и не могу насытиться белой музыкой мраморного ансамбля. С ним перекликаются Апеннины со снежными вершинами в облаках. Нерукотворное с рукотворным. «Чао, Соня, чао, милые москвичи, простите, что забрасываю вас открытками. Нет времени для более обстоятельного письма. Привет от итальянских друзей. Сандр.» 275

25.2.90 Побывав у Лигурийского моря, в Альпах и Сардинии, правда, не для того, чтобы кататься на яхте, взбираться на вершины или нырять за раковинами, я опять в Милане. В парке останавливаю летящий на меня мяч и пасую обратно играющим первоклассникам. – Спасибо, синьор. – Пожалуйста, – отвечаю я и вдруг понимаю, что я не только побывал в Италии, но и жил здесь. На площади делла Скала, на большом экране читаю пробегающие гороскопы, узнаю результаты выборов в Литве, а также о смерти бывшего президента республики Сандро Пертини. Вся Дуомская площадь усыпана конфетти. При взлете голубей разноцветные бумажные звездочки, крестики, кружочки и ромбики разлетаются и липнут к одежде прохожих. Подростки пытаются залепить друг другу уши и глаза белой, мгновенно застывающей пеной, разбрызгиваемой из разбойничьих пистолетов. Темнеет небо, зажигаются рекламы. Возбужденная, веселая толпа как водоворот затягивает все новые жертвы. Много восточных лиц. На щеках у девушки, одиноко стоящей у подземного перехода, слезы. Удивительные синьорины щеголяют в накрахмаленных платьях и шляпках с лентами. Прыгают зайчата, за ними лисята и кот в сапогах. Мигают вспышки фотоаппаратов, сверкают туфельки, колечки и венцы принцесс. Мальчик в инвалидной коляске угрюмо наблюдает за этим. Цокают копыта конной полиции. Хохот, крик, рев. И маски, смешные и страшные. Канун карнавала. Поднимается ветер, холодает. Ведь все еще зима, «глубокая зима». 26.2.90 В понедельник карнавал отменяется. Национальный траур. Пасмурно. На площади перед Собором окликает парень. Помнит по выступлению в Бергамо. 276

27.2.90 Оживают пустовавшие вчера сколоченные из досок подмостки. Сейчас начнется комедия дель арте. ее привезли венецианцы. Душераздирающая трагедия полчаса забавляет публику. Падают замертво дуэлянты, рыдают, прыская слезами, краснощекие красавицы. Одна из них так вращает глазами, что зрителям становится не по себе. На одного героя налетает с саблей другой. Грозится отрубить ногу. Тот отчаянно протестует. Но нога все же отлетает. Теперь нападающий хочет отрубить от нее ступню. Опять вопли. Бесполезно. Это еще не конец кровавой драмы. От оттяпанной ступни, невзирая на ужас и крики пострадавшего, отрубается палец. Вот такие страсти. Но нет, покойники оживают, палец срастается с ногой, нога с туловищем и влюбленные играют свадьбу. Даже злодею достается невеста. Подхожу к переодевающимся под сценой актерам и прошу автограф. Все подписываются на программке. Самая хорошенькая к своему имени добавляет: стрега. Колдунья. Доигрался. «Дорогие мои, прошло уже более месяца, как я в Италии. Подводить итоги еще рано, но некоторые выводы можно сделать. Так как писать удается лишь урывками, не ждите развернутой панорамы или глубокой философии. Лишь краткий отчет, исповедь странника. Везде большой интерес к нашей стране. Не всегда в сочетании с пониманием ситуации. Иногда прямо на глазах проясняются лица, и напряженный диспут превращается в дружелюбную беседу, а порой вместе смеемся, как дети. Не обходится без курьезов. В Сардинии местная оппозиция спрятала микрофоны. Но все всё слышали. Она тоже. И я, как видите, остался жив. До сих пор чувствую тепло их рукопожатий. Там также была девочка, обреченная на всю жизнь передвигаться в коляске. Валентина. Она спросила меня, откуда я черпаю силы в испытаниях. Я в свою очередь спросил о том же ее. «Нельзя унывать, ведь другие страдают еще больше», – ответила она. «Значит, мы черпаем из одного источника», – сказал я. Светлая душа, молитесь о ней, ибо слова есть слова, а жизнь есть жизнь. 277

Мои выступления здесь чаще всего называют – тестимонианца. Свидетельство. Это обязывает. Лучше молчать, чем потом оказаться лжесвидетелем. Когда я был во Флоренции и любовался панорамой города, выглянуло солнце и сопровождало меня многие дни. Во мне тоже произошло просветление и очищение. Много грязи и шлака накопилось за последние годы и уже начало выплескиваться наружу. Раньше, в Сериате, в пасмурный день, увидел я капли на ветках. Совсем как у нас. И невольно подумал, что Западу дано то же, что и нам. Почему же мы ничего не можем? Конечно, поражает обилие порнографии. В киосках горы обнаженных грудей и задов. На углах, как церберы, стоят проститутки. Но ты свободен, отвернись. если на столе всего много, не объедайся. если в магазине разбегаются глаза, не лезь из кожи вон, чтобы все это заграбастать себе. Общество потребления в тебе. Хуже, когда нет выбора, когда ничего нет. Так я говорил тем, кто изнемогает в своем неплохо устроенном доме и с вожделением смотрит по сторонам. Опять видел сон, что арестовывают в Москве, и долго не мог опомниться. Наша жизнь тоже как сновидение. Когда наступит явь, будем ли мы помнить его? Привет от Бенедикта. Мы гуляли по вечернему Риму, и я понял, что этот тонкий человек всегда будет белой вороной. Даже среди собратьев. Стефано обещал позаботиться об Альвире. Очень хотелось бы пригласить сюда нескольких молодых, талантливых бардов. Выберите сами и сообщите их данные. Так как не сижу на месте, невозможно созвониться. Действуйте по обстоятельствам. Проявляйте «творческое послушание». Ира, Наташа, Нонна, Нина, Андрей, Сергей, Юрис, все, все – надеюсь и полагаюсь на вас. Саше Морозову поклон от Ирины Альберти. Мы вместе выступали в Варезе. Жду добрых новостей. Соня, спасибо за письмецо. Второе. Помнишь распустившуюся вербу в декабре на Рижском взморье? Замерзла? Или жива, как 278

наша с тобой зимняя мелодия? Целую твое пречистое личико. Мне не страшно, ибо знаю, что вы не забыли меня. Сандр Рига.» 1.3.90 «Сегодня я вплетен в кружева Венеции, на лице играют блики, но глазами ищу Восток, где сестры Илги – »

ЗОЛОТОй СОН 2.3.90 На итальянских автострадах всегда происходит что-то, не дающее заснуть за рулем. То продавцы свежего сыра, привлекая внимание покупателей, размахивают разноцветными шарами на длинных жердях. То внезапно открывается панорама заката с такими фиолетовыми горами, что даже у живших здесь всю жизнь вырывается: как прекрасно! То пробка из-за аварии или дорожных работ проверяет нервы, вызывает комментарии и окончательно возвращает бодрость водителю. Сегодня над нами громадным облаком висит стая перелетных птиц. Сердце начинает биться быстрей, ведь в каждом из нас дремлет ветер далеких странствий. На склоне горы вырастает сизая туча дыма. Лесной пожар, как лишай на земном теле, стремится пожрать по возможности больше зелени. Слева искрится рябь озера, проносятся виллы и гостиницы, мелькают надписи на английском и других языках. Всё говорит о том, что мы приближаемся к Рива дель Гарда. Знаменитый городок художников и толстосумов слегка приуныл. Зима, не сезон. Здесь вместе с Дон Джуссани для духовных упражнений собрались члены Меморес Домини – Помнящие Господа. Монсиньор Луиджи Джуссани родился 15 октября 1922 года в Дезио. Он окончил духовную семинарию и был рукоположен. В середине 50-х годов, будучи преподавателем в лицее Берше, он обнаружил, что многие католики являются таковыми лишь по имени. Он чувствует потребность помочь этим людям, особенно 279

молодым. Из маленьких групп первых энтузиастов постепенно вырастает движение Джиессе – Студенческая Юность. Они вместе ищут живого Христа, возрождают общинную жизнь, стремятся обновить Церковь. Они предвосхищают Второй Ватиканский собор. 1968 год. европа бурлит. Молодежные волнения во Франции. Чехословакия. В Советском Союзе о себе заявляют диссиденты, неформальные группировки, самиздат. Начинается новая волна репрессий. Не миновал 68-й и Джиессе. Многие заколебались. Кто-то ушел. Ответом тех, кто остался, было сплочение вокруг лозунга «Причастность и Освобождение», ставшего новым названием движения. Ученик Христов не меньше других сопротивляется социальной несправедливости, духовному порабощению. Но он ищет не временного облегчения, а подлинного исцеления. Источник воды живой. есть люди, которые в какой-то момент своей жизни открывают для себя узкую тропу посвященных. Они отказываются от брака, от материальных излишков, ищут спутников и проводников. Можно их назвать монахами, но лучше – помнящими Господа. Основанное в 1964 году после долгих колебаний и проверки своего призвания братство Меморес Домини сегодня имеет свои дома не только в европе, но и в Африке, и в Латинской Америке. Оно объединяет несколько сотен мужчин и женщин, журналистов, врачей, учителей, клерков. Они добросовестно трудятся, участвуют в общественной жизни, обогащаются духовно, памятуя о Сущем. Они живут как Мария в ожидании благовещения. В каждом их доме у дверей висит золотисто-розовый Ангел Беато Анджелико, одним перстом указывающий на небо, а другим – на сердце. есть квартиры, где обитают несколько братьев, есть загородные усадьбы, где их десятки. Молодые и старые, люди деятельные и созерцатели. Часами они пребывают в молчании, прислушиваясь к голосу Божьему, заговаривая лишь в крайней необходимости. Несколько раз в день собираются для общей молитвы. Негромко, нараспев читают псалмы, повторяют традиционные славословия, выводят прозрачные мелодии собственных композиторов. 280

И главное – не забывают друг друга, неназойливо заботятся о ближнем, щедро делятся с гостем. У них нет членских билетов и громких титулов, но они знают кто есть кто. Они становятся проницательными и мудрыми, ибо советуются с Господом. – Всякий, кто оставит все и последует за Мной, получит во сто крат, и наследует жизнь вечную, – вслед за евангелием неустанно повторяет Дон Джуссани. Вся его проповедь, вся его деятельность, все его писания – это современная экзегеза в духе Отцов Церкви. Около десяти вечера в местном дворце съездов начинается трехдневный разговор, трехдневная медитация. В зале около 500 человек. На сцене стоит обычный стол и несколько стульев. На виду у всех он накрывается белой скатертью, появляются свечи, чаша, Библия. Такой простой алтарь я видел только у нас, когда кто-нибудь из приезжих священников тайно крестил, исповедовал и причащал экуменов. Дон Джуссани в темно-синей рубашке занимает место за столом и в глубокую тишину бросает первые слова. Да, именно бросает, так как его взволнованный, хрипловатый голос не излагает готовую истину, а зовет к поискам ее. – Смотрите на Лик Христа и преобразовывайте свою жизнь, которая есть сплетение радости и горя! Помните, что каждый день – это выбор, шаг вперед или назад. Он говорит еще, возвращается к сказанному, подчеркивает главное и внезапно исчезает. На мессу он появляется в фиолетовом облачении почти без украшений, служит просто и серьезно, в нем нет ничего накрахмаленного, никакой наигранности. В своей проповеди он сравнивает обряд и свидетельство, веру и знание Христа. «Притом распятого», как говорит апостол. – Бог принимает одну жертву – сокрушенное сердце.. Уповайте на Бога, и слава его пойдет с вами. Уповайте, и Он совершит. Уже ночь, все молча расходятся.

281

3.3.90 Быстро восходит солнце из-за гор. Выхожу из отеля «Астория» и спускаюсь к озеру, где почти на берегу среди деревьев стоит дворец съездов. После общей утренней молитвы выступает ветеран Чиэлле – отец Эммануэле, францисканец. Он читает евангелие, говорит о силе розария, приводит слова Дон Джуссани. Он прекрасный оратор, и народ слушает его с удовольствием. Объявляется перерыв. Меня ведут представить Дон Джуссани. Он выходит из-за кулис, мы жмем друг другу руку. Он предлагает сказать вечером слово. Успеваю заметить лишь одно – он из племени чудаков. В 12.30 – конференция-диалог. Дон Джуссани и отец Эммануэле обсуждают насущные проблемы движения, иногда шутят. После обеда молитва нараспев. Потом отец Анджело толкует устав Меморес Домини. – Сущностью нашего призвания является не монашество, а работа внутри Чиэлле, принадлежность к Вселенской Церкви. Мы должны быть миссионерами, найти свою харизму, и лишь потом форму ее воплощения. Ведь устав, обряд – это средство, а не цель. если мы пойдем путем жертвенности, мы преодолеем столь частый дуализм между созерцанием и деятельностью. Наши доктринальные основы коренятся в Священном Писании. Каждый из нас – христианин, новый человек, возрожденный в крещении, живая икона Христа. Все разбредаются по парку, чтобы в тиши обдумать услышанное. Встречая друг друга, они слегка улыбаются, продолжая каждый свой путь. Глубокое безмолвие. его так не хватает в современном мире. Но только в нем услышишь сокровенное. В 18.30 – месса. После ужина выхожу прогуляться. На улице темно. Странно, грозно нависают скалы над городом. Они как будто вплотную подкрались к домам и тихо мерцают. Мы опять в зале конференций. Дон Джуссани руководит репетицией новых песен. Сначала иронизирует, заставляя повторять 282

каждый куплет, а потом сокрушенно констатирует, что итальянцы разучились петь. Дает слово мне. Поднимаюсь, и мы обнимаемся. – Спасибо доброму сердцу Дон Джуссани, спасибо вам всем. Долог был мой путь к вам. Неисповедимы пути Господни. Я вижу очень много общего в вашей и нашей жизни. Мы тоже стремимся к активному христианству. Мы тоже ищем единства в многообразии. Мы тоже считаем, что не надо закапывать таланты в землю. Бывая в больших аудиториях и тихих обителях, я не раз слышал, что мы на Востоке несем тяжелый крест. Не отрицаю. Но свой крест у каждого. Обманутая любовь, непонимание друзей, неизлечимая болезнь, разве это не крест? Не мука? Конечно – вы свободные люди. Вы граждане страны, выстрадавшей вместе с другими европейскими государствами демократию. Но свободны ли вы как христиане? Свобода эта не дана навсегда. ее можно потерять. В любой момент. Поэтому завоевывайте ее вновь и вновь, каждый день, каждый час. Она освободит вас не от креста, но от страха. Христианство – это искусство жить и умирать. Да, каждому из нас предстоит встреча с безжалостной смертью. Теперь время великого поста, напоминающего об этом, о том, как в муках умер наш Спаситель. Но Он сказал: когда поститесь, не будьте унылы. Будем идти по жизни и встретим неизбежное со светлыми лицами. И воскреснем в Нем. Схожу со сцены, пожимаю протянутые руки, я услышан. Дон Джуссани повторяет: – Искусство жить и умирать. 4.3.90 Около шести утра. В окно номера глядит яркая-яркая утренняя звезда. Слушая Дон Джуссани, мне кажется, что и он любовался ею, ибо говорит о том, как свет побеждает тьму, как начинается день, как старец Симеон приветствует зарю человечества. 283

– Жизнь сложна, противоречива, зло часто торжествует, но благодать больше этой жизни, ибо у Бога – полнота. И крест – условие достижения этой полноты. Главная цель нашей встречи – увидеть Лик Христа в человеке, заметить в нем зачатки совершенства! Потом он отвечает на вопросы. – Священники должны опекать души, но не манипулировать ими. – Мелочное соблюдение внешних предписаний говорит о деградации благородства. – Сегодняшнее христианство, как правило, вера без человечности. Или человечность без веры. Речь Дон Джуссани сопровождают выразительные жесты, он много цитирует, но всегда хороших авторов, он может забыть какое-то слово, и тогда все весело подсказывают. – Конформист все понимает формально, он даже мойку посуды превращает в ритуал. – Наши дома должны стать местом, где мы ищем Лик Христа в нашей конкретности. Слушая это, нам не становится стыдно? В задумчивости мы выходим к озеру. У пристани слегка покачиваются лодки, птицы греются на солнце, горы сурово молчат. Я наклоняюсь над водой и со дна поднимаю два камешка. Черный и белый. Возвращаемся в зал на молитву. Потом месса. Дон Джуссани служит вместе с падре Эммануэле. Служат быстро, но не торопливо. В этой простоте какая-то особая притягательность. Так собирались первые христиане. Без храмов. С алтарем в сердце. Короткая проповедь. – Великий пост – преддверие Пасхи. Наша жизнь – тоже. Укладываются в сумки конспекты, пища для размышлений до следующих духовных упражнений. Звучат объявления. Дон Джуссани проверяет знание латинского. У одной девушки на майке латинское изречение. Кто-то из парней переводит. Правильно. Аплодисменты. 284

Потом Дон Джуссани говорит: – Арриведерчи! Сегодня вам предстоит тяжелая поездка. В воскресенье все возвращаются в город. Будьте осторожны за рулем. До свидания. Прощальная трапеза на верхнем этаже «Гранд Отеля». Оттуда открывается удивительный вид на Лаго ди Гарда. По его глади скользят парусные лодки, а моторки оставляют за собой белые шлейфы. Какое-то надземное чувство охватывает сидящих за столом, и они обмениваются легкокрылыми мыслями и похожими на стихи автографами. Узнаю от Эли, что Дон Джуссани хотел бы знать мое мнение о движении. У нас принято говорить, что незаменимых людей нет. Каждый человек незаменим, особенно тот, на кого возложена ответственность за других. Побеждают те, кто способен понять лидера и пойти за ним. За добрым пастырем, а не идолом. Чиэлле Бог даровал такого человека. Мне нравится, что чиэллины в первую очередь трудятся у себя на родине. Теперь и европа нуждается в евангелизации, и не обязательно кидаться на Азию, Африку или Россию. Хорошо также, что они не прибедняются, не играют в скромность и убогость. Очень важно, что движение не унифицирует людей, не заставляет их упиваться собственным стилем жизни. – А что не нравится? – допытывается Эли, – Дон Джуссани просил узнать, что не нравится. – В одном из ваших домов я видел Ангела, повернутого не в ту сторону, как у Беато Анджелико. Вскоре я обнаружил, что ошибка исправлена. Значит, все нравится. 7.3.90 Мы с Терезой едем на виа Мартиненго, где живут Дон Джуссани и кормчий Руссиа Кристиана Романо Скальфи. К нам присоединяется Эли. 285

Садимся. Подают чай. И мы погружаемся в разговор, где главное не словесная оправа, а что-то совсем другое. Почти не помню слов Дон Джуссани, но его волю я чувствую так же сильно, как тогда. Я не спрашиваю о здоровье, хотя передо мной очень больной человек. Он не сетует на трудности, хотя его жизнь – постоянное преодоление непонимания и сопротивления. Я всегда искал встречи с Рыцарем. На ратном поле или за круглым столом. И вот исполняется мое желание. Я ловлю странный взгляд Дон Джуссани, я слышу его глухой голос и невольно думаю: трудно быть добрым и рыцарем. Вот почему он печален. Дон Джуссани диктует послание Чиэлле экуменам. «Христос воскрес. Уже началась новая вечная жизнь. И эта новая реальность существенно меняет человека, принявшего крещение. Он – новая тварь, как говорят святой Иоанн и святой Павел. Эта новая жизнь особенно проявляется в общинной жизни. Церковь жива в различных общинах. Эти общины, несмотря на все недостатки, пример для всего человечества. И велико стремление этих новых людей сделать мир более человечным». Я передаю привет чиэллинам: – Друзья, я бесконечно рад нашему взаимопониманию. Я глубоко убежден, что несмотря на различие между нами, мы делаем одно дело. Я надеюсь, что никакие границы уже не разделят нас. В конце мы произносим слова из первосвященнической молитвы: «Да будут все едино». Дон Джуссани подает руку и говорит: – Я тоже все время думаю о единстве. Вечером выступаю в Дезио. Вспоминаю слова руководителя моей программы Джанни Мальберти. – В этом городе родились три великие личности: папа Пий XI, Дон Джуссани и Джанни Мальберти. Отец Джанни, как-то за обедом я сказал вам, что вы человек ироничный. – Саркастичный, – ответили вы. 286

На конференции рассказываю об утренней встрече. На прощание говорю: сегодняшний день в моей памяти останется как день Дезио. Рафаэле учит русский. Он дарит мне блокнот. – Спасибо. – Пожалуйста, – отвечает он. – Большое спасибо. – Большое пожалуйста. 8.3.90 Вторая моя большая поездка, теперь на юг страны, начинается в поезде. Сверхскорый Пендолино. Маятник. Рим – Милан. Милан – Рим. В Италии все железные дороги электрифицированы. Много видов поездов. С разными, в том числе и двухэтажными вагонами. Первый класс, второй класс. Разница невелика. Поудобней кресла, поменьше народу. Скорый Рапидо останавливается лишь в больших городах. Эспрессо уже чаще, да и катится медленней. Локале – местный, совершает недалекие рейсы со всеми остановками. Салоны светлые, хорошая вентиляция. Лишь один раз я запарился, в спальном, по пути из Рима в Милан. Притом всегда уедешь, хотя бы в тамбуре, купив билет уже в поезде. Отбытие и прибытие – дело другое. Особенно на юге. И на сей раз из-за изменений в маршруте опаздываем на 20 минут. Но если путешествуешь по такой земле, видишь хотя бы мельком овеянные легендами города, разве станешь жаловаться? В длинных тоннелях читаю, беседую с отцом Стефано, вспоминаю Альпы и сравниваю их с Апеннинами. Апеннины с покатыми высотами, с мягкими, покрытыми зеленью изгибами, похожи, конечно, на женщину. А Альпы, со своими отвесными, твердыми скалами и ледяным блеском – настоящий мужчина. Выныриваем из тоннеля. Под нами, над нами простираются совсем уже зеленые луга с разбросанными по ним деревьями в белых, розовых, желтых, чуть раскрывшихся почках. Италия густо населена, почти нет незастроенных пейзажей. Вблизи селений – 287

огородики с покрытыми полиэтиленом грядками, с маленькими деревянными домиками. Вспоминаются окраины Москвы, Риги. Лошади, коровы, козы, курицы – совсем как наши. А овцы среди серебристых олив – уже Тоскана. Два часа в Риме и дальше, в Салерно. Справа – горизонт моря, слева – горы, окутанные облаками. Деревья со спелыми апельсинами, мандаринами, лимонами на ветках. Я уже видел апельсиновое дерево в городе, но здесь они тянутся километрами. Неаполь в дымке. Между домами висит пестрое белье. Как на картинках. Много новостроек. Везувий почти не видно. Выхожу на минуту из вагона, постоять на перроне. Побывать в Неаполе. Дальше поезд несется совсем рядом с морем. Зелено-синие воды омывают Италию. Местами прозрачные-прозрачные, с соленым запахом и вдвойне соленым вкусом. А в больших гаванях – мутные, зловонные, несущие в себе весь яд прогресса. В Салерно делаем пересадку и опять в путь. В Агрополи. Коегде в горах со времен войны сохранились дзоты. Как и в Альпах. Как во всей европе. От Агрополи рукой подать до Санта Мария Кастеллабате. В местном кинотеатре замерзаю так, как давно не мерз. Приморье дает себя знать. В разговоре со старейшинами города, с молодежью стараюсь понять южан. Они несколько скованны, говорят отрывисто, но во взгляде – огонь. К нам подходит девушка, стеснительная, как девушки на моей родине. Она дарит мне открытку с изображением Благовещения и молитвой. Как позабыть ее, ее смущенную улыбку? Мария. 9.3.90 Мы ночуем у человека, который так любит родные места, что никуда не хочет выезжать, даже навестить брата в Бразилии, даже в Неаполь. Он всю жизнь пахал, строил дом и теперь сдает комнаты иностранцам. Кант. За нами заезжает устроитель вчерашней встречи, президент культурного общества Мозаика, Джованни Самбройя. Интелли288

гентный молодой человек. Мы поднимаемся на гору, к Кастеллабате. Оттуда видны морские просторы. Светит солнце, но какая-то незримая пелена не дает разглядеть остров Капри. Потом направляемся в дом его невесты. Антонетта, быстроглазая смуглянка и будущий врач, намазывает бутерброды, и мы едем в Пестум. Над полем с остатками города возвышаются три храма. Языческих. Без крыш, но полных тайны. Изумительно чувство гармонии греков. Стоит Посейдония, полуразрушенная, погруженная в тишину, и тревожит сердце. – Античная Пиза, – говорю Стефано. – Пожалуй. На тесаных каменных глыбах загорают зеленые ящерицы, порхают бледно-желтые бабочки, доносится запах свежескошенной травы, розово светятся лепестки на уходящих к морю персиковых деревьях. Джованни поднимает белый крохотный кубик, камешек из древней мозаики и протягивает мне. Вначале не решаюсь, потом беру. Мы садимся на изогнутую полукругом каменную скамью, где когда-то, возможно, заседал совет мудрецов. Я говорю своим юным друзьям: – Не бойтесь высокой цели. Все начинается с малого. Пусть ваш культурный центр станет местом, куда и через тысячу лет не зарастет тропа. Но пора. В машине еще раз поворачиваю назад голову. – Последний взгляд? – понимающе улыбается Антонетта. Проезжаем мимо обнесенных проволочной сеткой гипсовых венер, амуров, цементных мадонн и львов. Увы, не впервые. В Италии все есть. Прощаемся. – Счастливой свадьбы. – Когда это еще будет. У нас полная сумка бутербродов. Почти детство. Почти школьная экскурсия. еще наблюдаю, как на склоне горы пастух гонит коз с пастбища, как сонливо перекидываются словами начальник станции с 289

местным блюстителем порядка, как с шармом одетая англичанка не может сосредоточиться на газетной статье. еще не знаю, что скоро, совсем скоро, увижу то, что казалось грезой. После Аквафредды начинается цепь маленьких живописных станций, тоннелей, неожиданных ракурсов гор, долин, все более синего неба и слепящего, залитого золотом закатного солнца, моря. В Прае еще умиляюсь белью, гордо сохнущему на крыше вокзальчика. А потом – Диаманте. Слева от железной дороги растут деревья с дымчато-оранжевыми плодами. И на тех же ветках – белые цветы. Как в Примавере Боттичелли. Закат и восход. Танец творения. А вокруг горят, уже совсем распустившиеся, громадные пунцовые розы. Я пью грезу, полную соков и запахов. В Козенце мы останавливаемся у сестры Терезы Кастанья. ее муж, Пьеро, работает в Университете, а она – активистка Чиэлле в Калабрии. Мы поднимаемся в древнюю часть города, к самой крепости. Рядом с ней стоит небольшой домик. «Ковчег». Здесь христиане собирают трудновоспитуемых, брошенных родителями детей, и стараются их согреть лаской, занять делом. Ребята веселые, смотрим фотографии, где они на свидании с родными, где они у моря, где они празднуют Рождество. И все же, когда мы возвращаемся домой, я говорю сыну хозяев: «Благодари Бога, что у тебя есть настоящие мать и отец». Церковь в новом городе возведена недавно. Молодая девушкаархитектор училась во Флоренции и решила построить храм-купол. Прямо из земли вырастает перевернутая чаша, чем-то напоминающая купол флорентийского собора. Просторный интерьер не имеет опор. В приветственном слове напоминаю, что купол – символ неба, а Церковь – небо на земле. – Пусть в жизни вашего прихода всегда присутствует небо. Уже не помню, где и как начался этот день, а мы только садимся за ужин. 23.00. В ресторанчике «Красная Луна». За столом 290

знакомлюсь с эмигрантами из Польши. Пан и пани преподают в Университете. Говорим по-польски, отводим душу. Но вот мы дома. Желаю хозяйке сладких снов. – Соньо д’оро, – поправляет она. Итальянцы говорят – золотых. 10.3.90 Ранним утром Козенца вздрагивает от зычного голоса, усиленного мегафоном. – Бананы, апельсины, бананы, апельсины, – объезжает на автофургоне спящий еще город изобретательный торговец. Голос его пробивает стены, подушки и вонзается в уши. Сложные чувства охватывают людей. Одни посылают проклятия, другие борются с искушением выйти и купить все оптом, чтобы только он замолк. Потом голос становится тише, машина отдаляется. Народ с облегчением впадает в дрему. Но минут через десять торговец совершает второй круг. В Риме предприимчивый человек вместо фруктов будет предлагать: – Матерассы, матерассы. Матерассы для влюбленных, матерассы для парализованных. Вчера я видел несколько картин Заиры Феррари. ее видения, кажется, вот-вот улетучатся, ее пейзажи не от мира сего. Сегодня она дарит мне акварель с видом городского Собора. Я прошу ее сказать несколько слов о себе. – Когда мне грустно, молитва и живопись становятся моим убежищем. Мне кажется, что искусство приближает нас к Богу, потому что помогает нам увидеть природу во всем ее богатстве. И постичь, что Бог является единственным подлинным художником. Потом мы едем в Университет. Пьеро показывает свою лабораторию. Здесь принимают сигналы со спутников. На экране медленно вращается Земля. Вижу континенты, вижу Италию, на нее надвигаются облака, вижу Прибалтику, над ней светит солнце. Садимся опять в автомобиль, и Пьеро берет курс на Тропею. Извилистая дорога в горах, 170 км в час. Смотрю в оба, что-то за291

писываю. Раздается телефонный гудок, только теперь замечаю рядом аппарат. Пьеро берет трубку и неторопливо разговаривает с женой, потом с сыном. Спрашиваю Стефано: – Звонить можно во все концы Италии? – Мира, – как всегда лаконично отвечает он. И продолжает вслух читать заголовки статей в газетах, купленных на заправочной. – Ганс Кюнг считает, что католическая церковь, чтобы выжить, должна избавиться от папы Войтылы. На спидометре 190. Короткая остановка в Санта Ирена. Здесь летом отдыхают дети чиэллинов. Море такое влекущее. Изумрудное. Но нет времени. На берегу нахожу несколько белых и легких, как пена, камешков. Их сюда прибило с Эольских островов. Беру один для Ирины Альберти, один – для Ирины Языковой. Мы прибываем в Тропею, самую южную точку нашего турне. «Здесь я впервые говорил в Дуомо и был в доме маркграфа, далекий предок которого пришел сюда с Фридрихом Барбароссой. Он организовал мое выступление, мы вместе обедали и ужинали. Мне по секрету сообщили, что Тропея в руках мафии. Здесь она называется ндрангета. Только на прошлой неделе убили пять человек. Молитесь о нас. Ваш Сандр». Город так крепко опоясывают каменные стены, возвышающиеся над самым обрывом, что он издали кажется изгибом скалы. В укладе жизни горожан много патриархального. На конференции первыми вопросы задают священники. Потом уважаемый в городе человек, инженер. И уже в конце, когда я спускаюсь с амвона, подходят женщины, молодежь. Несмотря на тревожную обстановку, люди себя ведут с достоинством. Они, конечно, мечтают о наведении порядка, но не за счет своих личных прав. Уже темно, когда мы подходим к морю. Мы не столько видим его, сколько чувствуем его мерное, глубокое дыхание. Мы стоим у дома, в котором много лет живет художник. Мои спутники 292

рассказывают, что в каждой своей картине он пишет хотя бы фрагмент вида из окна мастерской. Я не видел этих полотен, но представляю, какие они неповторимые. Как небо и море. Наш собеседник, преподаватель Франческо Фалдути признается, что давно мечтает купить советские часы. Мода на перестройку, гласность и все русское заразила и здешних. Я вытягиваю свои карманные и даю ему. Он отнекивается, но берет. Минут через пятнадцать он говорит: один момент. Я догадываюсь и кричу вслед: только циферблат попроще. Учитель возвращается с тремя часами в руках. Выбираю с черным циферблатом. Но браслет надо укоротить. Идем в магазин. Продавец тут же укорачивает его, и заодно извиняется, что нырять с этими часами можно лишь на стометровую глубину. Ладно, сойдет. Примеряю, все еще болтаются. Прошу сделать еще короче. Продавец говорит: – У вас перестройка, скоро станешь толстым. – Пока худею. – Попробуй теперь. Одеваю, все в порядке. Подходит тесть продавца, владелец магазина. Он тоже был на конференции. Он дарит мне медальон с изображением почитаемой здесь Божией Матери. Презент хорошему покупателю? Не только. Заходим в дом дон Иньяцио Торальдо да Франциа. Поднимаемся по лестнице, проходим одну комнату за другой, располагаемся в гостиной. Небогато обставленной, несколько обветшалой. На стенах портреты его предков. В углу – древняя икона. И рядом портрет, написанный рукой мастера. Молодая, русая женщина в одежде XvIII века, с пытливыми, вопрошающими глазами. Кто она? Почему она висит как-то отдельно? Почему не вписывается в круг остальных лиц? Об этом я не решаюсь спросить хозяина. Но я осмеливаюсь попросить показать семейный герб. Он несколько удивлен, но приносит альбом. Он объясняет, какой лев принадлежит роду Торальдо, а какой – Франциа. Пишет в мою тетрадь латинский девиз. И вдруг смущается. Стефано объясняет, что дон Иньяцио почти никогда не приходится говорить о таких предметах. А может быть голос голубой крови? 293

Этот деликатный человек, пекущийся о спасении душ, тоже получал письма с угрозами. 11.3.90 Утром выходим еще раз к морю. К нам подходят несколько пожилых мужчин. Они вспоминают вчерашний разговор в Соборе. – Да, мы правда не ценим нашу свободу. – А с ней, как со здоровьем, – говорю им, – пока оно есть, мы и не чувствуем его, а как заболеем, тогда кричим. Стефано и я возвращаемся в Ламецию Терме. В аэропорту нас чудом находит Чинция с мужем и сыном. Она где-то прослышала о нашем приезде. И примчалась сюда из другого города, чтобы передать приветы старым друзьям в Москве. Успеваем пожать друг другу руки. Спасибо, сестра. За час и 45 минут мы пролетаем над всей Италией. Под нами бурая неровная спина Апеннин, потом зеленая Ломбардия, а вдали сверкают на солнце Альпы. В Милане приезжаю домой, а там никого. Блаженствую. И вдруг странное чувство присутствия чего-то забытого или еще неведомого охватывает меня. Ничто меня не тяготит, но почему-то беспокойно. Чей зов я не слышу? 12.3.90 Опять приветствуют у Сан Реденторе. Парень на велосипеде сообщает: Литва независима. Я свободен до вечера. Пройдусь-ка своим излюбленным маршрутом. При входе в станцию метро Пиола лежит нищий с цыганской бородой и веселыми-превеселыми глазами. Он пасется здесь каждый день. Он развалился на лестнице, рядом с ним пузырится белый целлофановый мешок для подачек. Он мешает движению, никогда здесь не утихающему, так как рядом студенческий городок. Что-то обезоруживающее есть в нем, и я даю. Много подобных людей на Западе. Как правило, они сами выбирают такой образ жизни, бродяжничество становится их специальностью и филосо294

фией. Встречаются, конечно, загнанные в тупик старики, не имеющие денег на лечение, заблудившиеся среди белых темнокожие, бросившие почему-то родину и не нашедшие другую. Без языка, без связей, стоят они потерянные на бульварах с ярко освещенными витринами. На тихой тенистой улице Боттичелли зазеленели деревья. Выхожу на бульвар Буэнос Айрес и через общественный сад с прудами и гротами направляюсь к кварталам, разделенным узкими улочками Спига, Сан Спирито, Сан Андреа, Монте Наполеоне. Здесь район шикарных магазинов, здесь прогуливаются необычно одетые люди, здесь витрины, не уступающие парижским. Потом по улице Мандзони, на секунду заглянув в небольшой садик замка Польди-Пеццоли, шагаю к Дуомо. От него по улице Данте дохожу до Ларго Кайролы и через минуту стою перед Кастелло Сфорцеско. Два часа прошли незаметно. Каждая такая прогулка открывает что-то новое. Особую кладку булыжника. Необычный портал. Или дворик, виднеющийся через решетку в арке. Милан предпочитает пастельные тона. Слегка потемневшая черепица, зелень медных крыш, серо-фиолетовые тени придают городу задумчивость. И, несмотря на свою практичность, он поэтичен. Вспоминая бледно-розовые лепестки магнолий на фоне еще более бледно-розового мрамора Собора, забываю житейские дрязги. Новый район, где находится центр Ла Цитаделла, чем-то напоминает Москву. Правда, уже темно, а ночью все кошки серые. Очередной диспут. Я защищаю ненасилие и на вопрос, чего же достигли пацифисты, отвечаю: – А чего добились милитаристы и убийцы? У пацифиста, по крайней мере, совесть чиста, что он не проливал чужую кровь. Вижу плохой сон. Соню. Нину.

295

13.3.90 «Призыв» был первым, кто в нашей стране заговорил о Чиэлле. Помню, как мы до поздней ночи сидели с миланскими друзьями, сверяя текст и перевод публикации. Это было в 1977 году, в самом начале нашей дружбы. Теперь я вижу все воочию. И радуюсь, что слова Дон Джуссани, приведенные в нашем бортовом журнале, подтвердились и ничуть не устарели. 14.3.90 После оживленной дискуссии в молодежном центре имени Пия X, идем в пиццерию. Отец Марко угощает всех. Наконец вижу, как пекут пиццу, как на каменный стол высыпается мука, как образуется тесто, как на тонкий его слой накладывается всякая всячина, свежая и ароматная, как все это отправляется в печь, в которой поплескивает огонь. 15.3.90 Утром замечаю, что некоторые деревья уже отцветают. Неожиданно быстро. На конференцию еду поездом. Джанни на вокзале объясняет, что в Венеции мне надо выйти на предпоследней остановке. Я все путаю и выхожу на конечной. Первое недоразумение за время моего пребывания в Италии. Хожу по перрону, никто меня не встречает, начинаю понимать, что что-то не так. Покупаю билет в Милан, в запасе 40 минут. Выхожу к каналу, пересекаю несколько мостов, окунаюсь в толпу. Оглядываюсь, чтобы не заблудиться. Я уже был в Венеции, но по этим улицам не ходил. Жемчужина Адриатики удивляет на каждом шагу, только прохладный ветер с моря как и тогда не дает покоя. Я в одной рубашке. Сам виноват. На обратном пути покупаю маленькую соломенную шляпку с красной лентой, на которой написано название города. Я ее заметил еще в прошлый раз. И жалел, что не взял. Я уже прошел несколько десятков метров, как меня догоняет продавец. – Синьор, вы забыли сдачу. Совсем пустяк, я бы и не заметил, но он, счастливый, возвращается к своему прилавку. 296

В поезде моими соседями оказываются студенты художественной школы. Они учатся в Венеции, а вечером возвращаются в близлежащие города, где живут с родителями или снимают комнаты. Узнав, что я тоже интересуюсь искусством, все начинают излагать свои художественные концепции. Постепенно купе пустеет. В Вероне две Джульетты, прощаясь, желают: «Буон вьяджо». Доброго пути и вам. «Каждый год имеет свой лейтмотив. Пусть 1990-й станет новой точкой отсчета. Пусть начнется долгожданный исход из темницы и да рассыпется уготованный мне гроб. Пусть те, кто лелеет недоброе, вразумятся и тоже возжаждут цветения. Ибо в злобе, будь она оскаленной, глумливой или потаенной, нет утешения. Пусть весна запоет в них. Я сижу в поезде Венеция – Милан, в пустом купе, и пишу эти строки. В душе просторно, я не чувствую духоты последних лет. И ты, сестра моя, не сутулься. Не сутулься на улице. Не сутулься, читая стихи. Чего сжимаешься? Чего боишься? Непонимания? Нас никогда не поймут те, кто качает головой или хихикает, когда христиане поют Песнь Песней. Я не реабилитирован, на мне диагноз, я знаю повадки «друзей», но девизом этого года все же провозглашаю: отменить смертный приговор. Отменить честным рассказом о том, что было, не ради мести, а чтобы не повторилось. Отменить щедростью к тем, кто все еще думает, что я их надуваю. Отменить молчанием, когда несправедливо винят. Отменить прощальной улыбкой, если пути расходятся. Отменить бесстрашным вызовом тьме. Твой Сандр». Чем навеяно это письмо? Может быть, постоянно звучащим со всех сторон вопросом: – И ты вернешься в Советский Союз? 297

17.3.90 День рождения мамы. На редкость легко добиваюсь разговора. Там все хорошо. Уже в Москве узнаю, что мать с самого утра ходила вокруг телефона, ожидая моего звонка. Здесь, у моих друзей Франчески и Альберто родился Константино. Первенец. Нежно-фиолетовые цветочки глициний, обвивающих балкон дома на Гран Сассо, заставляют меня возвращаться сюда опять и опять. 19.3.90 В Алессандрии работает другая сестра Терезы – Франческа. Она преподает в духовной семинарии. Я рассказываю будущим пастырям о тех проблемах, с которыми у нас встречаются молодые люди, желающие получить богословское образование. Говорю о новых возможностях, открывшихся в последнее время. Прошу молиться о том, чтобы церкви оказались на высоте в столь решающий для нашей страны час. Потом Франческа знакомит со своим мужем, дочкой и сыном. Мы обедаем в семинарской столовой, выходим во двор сфотографироваться. Между ними чувствуется лад. В Италии есть настоящие христианские семьи. 20.3.90 По мере приближения к южному Тиролю, на самом севере Италии, меняется пейзаж и архитектура. Дорога проходит среди темных скал, за которые уцепились деревья, дома, часовенки. Появляются надписи на немецком. Вдруг вижу церковь с медным петухом на башне. екает сердце, напоминание о родных краях. Зловещее эхо оттуда слышу после конференции в Мерано. Пожилой взволнованный синьор сообщает, что по телевидению показали советские танки в Литве. Засыпаю с трудом. Даже вид за окном, открывшийся утром, не приносит успокоения. Высоко над городом, так, что приходится задирать голову, возвышается крутая, неровная, почти черная стена гор. Небо прозрачно, и ледяные венцы, накинутые на сопки, ждут солнца, чтобы заиграть во всей красе. 298

Но почему, почему Бог бросил три маленьких народа посреди волков и медведей? Ведь Литва, Латвия и Эстония никогда никого не завоевывали, и если наши парни и бились за чьи-то интересы, то мечтая лишь о свободе родины. Чужого нам не надо. 21.3.90 На обратном пути сопровождающий нас священник рассказывает, что в некоторых церквах приходы состоят из немцев и итальянцев. И там не только служба проходит на разных языках, но у каждой общины собственные свечи. Немецкие свечи, итальянские свечи. Свечи все же не танки. Не первый раз нахожу утешение в Бергамо. Иду, иду по его узким, загибающимся улочкам, поднимаюсь в гору, утоляю жажду из фонтана, захожу в храм, где среди роскошной лепнины висит на кресте изможденный Сын Человеческий. Одинокий и непобежденный. Боль утихает. В 12 перекличка городских колоколов. Внизу, наверху, где-то совсем рядом. Дин. Дан. Донг. Снимаю обувь и иду босой по траве. Острой и влажной. Покой возвращается ко мне. Не равнодушие. Вернувшись на виллу Амбивери, открываю Писание. «Имя твое, как разлитое миро; поэтому девицы любят тебя. Влеки меня, мы побежим за тобою». Пальма за окном волнуется. «Крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность». Пальма не ревнует. Она грустит. Прощаемся молча. После обеда я уже в Милане, и мы с Кристиной едем за билетом на римский поезд. Завтра я уже буду там. Приглашаю ее выпить чашку кофе. Садимся за круглым столиком, стоящим на тротуаре под бело-голубым парусиновым наве299

сом. Официант приносит два карих и горячих, как глаза южанки, каффе. Потом я провожаю ее до дома Руссиа Кристиана. Проходя мимо цветочницы, Кристина признается, что больше всего любит цветы. – Они такие разные. – А я – собак. – Почему? – Они такие верные. Прощаясь, она дарит мне деревянные четки. еще за эти два месяца я побывал в Пессано, Самарате, Леньяно, Валсерене, Специи, Тренто, Иглезиас, Монце, Новаре, Комо, Говерноло, Пезаро. И везде вопросы. Вопросы, на которые нелегко ответить. Вопросы о нашей жизни. Вопросы о нашей смерти. Сегодня мне передали перевод письма, написанного Анджелой. Слова эти волнуют и пугают. Они возлагают страшную ответственность на того, кому так поверили. «Сандр рассказывал, рассказывал о снеге, о морозе, о кратких вспышках весны. Да, вспышках, ибо когда что-то зеленое, цветущее, яркое появляется из-под снега, приходит и внезапное, безграничное изумление. его спокойный, уравновешенный голос становился взволнованным, когда он говорил о друзьях, о любви Божией. Сандр – человек простой и необыкновенный, родившийся гдето далеко и близко. Сандр рассказывал о России, но казалось, что он говорит об Америке, о Китае, Швеции, Бразилии... Потому что он говорил об одиночестве, о мытарствах души в своей нищете, жаждущей смысла, наполняющего пустоту. Смысла, спасающего от вечного ничто. Сандр – «диссидент», но он не говорил о политике, так как никакая политика, по его мнению, не может отстранить и заменить Бога. 300

Сандр рассказывал о лагерях, о психиатрических больницах, о глубочайших страданиях, но его голос не дрожал, он не жаловался, не впадал в гнев или озлобленность; он распутывал невидимую нить воспоминаний, осмысливая пройденный путь, очищая себя и освящая себя, чтобы в конце концов вознестись над собственной судьбой. Сандр рассказывал о друзьях, но не оплакивал их, он смотрел нам прямо в глаза, уже избрав нас своими друзьями: друзьями, которых не забудет. Он не оплакивал никого, он принял всех в свою сокровищницу. Сандр говорил о снеге, о морозе, и в глубине каждого из нас, как под лучами солнца, медленно, постепенно и неотступно оттаивало что-то, не жалея об этом. Что-то глубоко запрятанное, почти неведомое нам: вера, что каждый человек в любой точке земли может преобразиться и стать человеком Божьим. Сандр пришел и уже никогда не уходил».

ПОБеДНАЯ ПеСНЯ 23.3.90 «Хожу по Риму и вопрошаю небо. В своей скорби не забываю бедствий Родины. Как отменить смертный приговор Прибалтике? Или мир опять нравственно споткнется на ней? Здесь уже цветут каштаны, а вы так далеко. Не знаю, получаете ли вы мои письма. Да хранит вас Всесильный. С. Р.» 24.3.90 Кампо де Фьори. Продолговатая площадь, окруженная покосившимися, давно не крашенными домами. На ней торгуют всякой всячиной, и мостовая покрыта шкурками от бананов, собачим дерьмом, комками бумаги. В центре ее стоит памятник Джордано Бруно. Здесь его сожгли. Он утверждал, что во Вселенной множество неведомых миров, он писал о героическом энтузиазме, он за301

был, что люди есть люди, и большинство из них сперва считают деньги, а потом звезды. На другой площади, Навона, готовится к выступлению рокгруппа. Ударник нащупывает самый волнующий ритм. За столиками уличных кафе сидят солидные туристы и делают вид, что скучают. Лишь одна изысканно одетая черная американка начинает покачиваться и отбивать ногой такт. Африканская кровь закипает. Она слегка дрожит, не в силах противиться зову тамтама. Очаровательно. Знаменитые фонтаны Навона, Треви и многие другие – отключены, по скульптурам ползают реставраторы. Вся Италия принаряжается к мировому первенству по футболу. Люди бросают монеты, те катятся по сухому дну бассейнов, вселяя надежду на возвращение в Рим. Газетные заголовки кричат через всю страницу: Литва SOS. Я тем временем пересекаю страну от Рима до Кастел ди Лама, что у Адриатического моря, чтобы взывать о помощи братскому народу перед участниками встречи, организованной европейской Ассоциацией Христианской Солидарности. На обратном пути мои спутники, известный журналист Орацио Петросилло и историк Эмануэла Маринелли излагают свою теорию подлинности Туринской плащаницы. Они убеждены, что новейшие исследования недостаточно объективны и не могут претендовать на решение этой проблемы. Они выпускают книгу с разбором всех за и против. Их мнение – Плащаница несет на себе отпечаток тела Иисуса Назорея. Я рассказываю об интересе к ней у нас, о том, что многие называют ее пятым евангелием. Эмануэла поправляет: первое евангелие. А верно. 25.3.90 Все думаю, чем отличается купол Сан Пьетро в Риме от купола Флорентийского собора. Оба неповторимы. Первый – гениально вычислен. Второй – угадан. 302

26.3.90 Говорю по Радио Ватикана. Это долг. Нельзя молчать. Даже далекому от политики. «Прибалтика сегодня заявляет о своей жажде независимости. Там нет антирусских настроений, там применяют ненасильственные, парламентские методы борьбы, и многие русские тоже считают, что демократические, свободные Литва, Латвия и Эстония лучше, чем задавленные провинции Союза. Надо сделать все, чтобы отменить смертный приговор Балтийским странам. Или мир опять нравственно споткнется своим расчетливым равнодушием? Не станет ли он беднее без трех малых братьев?» Примерно такое же мое заявление печатает римская «Мессаджеро». Похолодало, надеваю куртку. 28.3.90 Тяжело на душе, мрачно. Как в начале 84-го, когда за нами ходили по пятам, и мы уже знали, чем это кончится. Дожди, краткие просветы. Над собором святого Петра внезапно сверкает молния. Иду под зонтом по набережной Тибра. На лестнице Тринита деи Монти, по которой когда-то поднимались Китc, Андерсен, Гоголь, Ибсен, Сенкевич, в сердце романтического Рима, сидит женщина с мечтательным лицом, неряшливо одетая и смотрит, смотрит, пытаясь кого-то узнать в толпе. Она здесь каждый день. Кого она ждет? Поэта с бледным лицом из далекой северной страны, обещавшего вернуться, когда она позовет его так тихо, что только он услышит? Чьи слова она поет про себя? Или просто сумасшедшая, расчесывающая начинающие седеть волосы грязным, почти беззубым гребешком? Но пора на вокзал. Там почему-то на табло не указано, с какого пути отходит флорентийский поезд, и я его упускаю. Выезжаю с опозданием на другом, не скором. Теряю 9500 лир. Небо за окном грозное, горы насупились. Пассажиры листают газеты. Литва в кольце. Значит, вскоре и вся Прибалтика. 303

Неужели пришла пора принимать роковое решение? Остаться без отчизны, не видеть близких? Впервые этот вопрос звучит не теоретически. Становится не по себе. Я экумен, у меня друзья во всем мире, но мой дом там. И там я нужен. Во Флоренции я прихожу в дом Галли. Флоренция умеет утешать. Мы ужинаем, мне уже не так сиротливо, и я отправляюсь ночевать в свою бело-красную комнату на корсо деи Тинтори. Утихает самый тревожный день за время моего пребывания вдали от родины. Во сне вижу Татьяну Короткову. 29.3.90 Ощущение трагичности жизни не притупляет, а обостряет жажду прекрасного, жажду любви. Здесь, в европе, я впитал столько красоты, мне была дарована такая сердечная ласка, что боюсь, успею ли раздать. Об этом я размышляю в Уффици, перед вечно рождающейся Венерой Боттичелли. В первый раз я долго смотрел на нее, но теперь, наконец, увидел. 30.3.90 Утром иду в капеллу Медичи. Это реквием Ренессанса. Белый и серый мрамор, совершенные пропорции, но во всем какая-то усталость, скепсис. Микеланджело не умеет притворяться. Он отпевает в камне двух братьев, Джулиано и Лоренцо, решившихся на невозможное: объединить соотечественников посредством разума, а не страха. Недавно вскрывали гроб Лоренцо и Джулиано, и на одном из трупов обнаружили след удара кинжалом. Находящиеся у боковых стен гробницы герцогов Урбинского и Немурского, тоже Лоренцо и Джулиано, вторят скорбным звукам микеланджеловского плача. Что поделаешь, и в Дуомо, глядя на алтарь, чувствую запах крови упавшего на лицо Джулиано, а любуясь уникальной деревянной инкрустацией в ризнице, вижу, как там, не замечая ее, мечется раненый Лоренцо Великолепный. 304

В Палаццо Веккьо, в Палаццо Медичи-Риккарди, по всей Флоренции, Тоскане, Италии видны щитки с шариками пилюль на них. Герб Медичи. Рода лекарей, банкиров, правителей и фантазеров. Вечером, вместе с немногочисленными прихожанами, участвую в крестном пути в Оньисанти. Причащаюсь. В церкви, где причащалась Симонетта Веспуччи, дама сердца Джулиано Медичи, любимица всего города. Где причащался их друг Сандро Боттичелли. Все больше убеждаюсь, что он в святом Августине изобразил себя. еще и еще раз сравниваю автопортрет из Поклонения волхвов и эту небольшую фреску. Те же черты лица, лишь более мужественные и менее самоуверенные. У Понте Веккьо над водами Арно кружатся, резко кидаясь из стороны в сторону, летучие мыши. Черные и бесшумные. В душу опять незаметно залетела тревога. 31.3.90 От Флоренции до Ассизи два часа езды. еще накануне Джулио осведомляется, кого я хотел бы слушать в машине, Баха или Малера? Утром узнаю, что советские войска в Вильнюсе заняли государственные учреждения и парализовали средства массовой информации. Гудит мотор, звучит орган, Кьяра и присоединившаяся к нам Антонетта обсуждают что-то, а я не слышу ни музыку, ни слова. Прости Умбрия, прости Перуджа, даст Бог, в другой раз оценю вашу красоту. Вот Порциункола. Вот место, где умер Франциск. Потом мы удивляемся нежно-зеленым стебелькам роз без шипов, растущих в крохотном садике. А вот Сан Дамиано, где бедняк Христов услышал свой призыв. Рядом свежие кирпичи в полиэтиленовой упаковке. И тут реставрация. Птицы возбужденно рассказывают друг другу, как много веков назад святой проповедовал их предкам. В нехитро построенном клуатре растут вокруг колодца простодушные, неяркие цветочки. Здесь духовность францисканцев 305

нашла свое наиболее ясное выражение. Украшать жизнь, не нарушая согласия с сестрой Природой. В Ассизи нет контрастов. Охристо-розовые камни домов и церквей без надрыва повторяют на каждом углу, у каждой двери: паце эт бонум, мира и блага. Даже черный, как уголь, кот с фосфорно светящимися глазами, сидящий под аркой, и громко переговаривающиеся в окне темноволосые девушки не вносят диссонанс в безмятежность города. Обедаем в харчевне, где вся кухня на виду. Над огнем на вертелах жарится мясо, повар очищает луковицы, хозяйка разливает вино. Подают хлеб. Спрашиваю, никто ли не претендует на горбушку. Узнаю, что и в Италии ее любят и зовут кантуччио. После трапезы направляемся в церковь Санта Клара. Там в одной из капелл хранится Распятие, перед которым молился Франциск и золотистый локон той, кто, забыв о своем благородном происхождении, босиком пошла за ним. Здесь же ее мощи. По заросшей травой площади, перед верхней церковью Сан Франческо прохаживается огромный пес, двойник брата волка, прирученного когда-то Франциском. А в самом храме – звонкая гармония фресок Джотто и Чимабуэ с витражами, что бывает не так часто. В нижней церкви у гробницы Франциска месса на английском языке. Везде много людей, лишь вернувшись в капеллу Распятия, находишь тишину и уединение. Иисус на кресте смотрит устало и отрешенно. Тем временем небо светлеет, становится чуть веселей. Обратно еду, беседуя с Кьярой и Джулио. Антонетта больше молчит, прислушиваясь, не даст ли о себе знать ожидаемый ею мальчик или девочка. Узнаю, что лучшие сорта винограда растут не на равнинах, а на склонах холмов. Отсюда и особый, солнечный вкус тосканских вин. Вижу овец с белыми, как одуванчики, ягнятами. Флоренция нас приветствует цветущей вокруг домов сиренью. В этом году мода во многом напоминает одежду эпохи Ренессанса. Здесь она кажется особенно органичной. 306

В семье Барони, куда я приглашен на вечер, дети встречают меня хлебом и солью. 1.4.90 Колокольня Джотто покоряет простотой своей формы. Вытянутые ввысь прямоугольники, образующие у основания квадрат, выверены до миллиметра. Представишь ее короче – не то, чуть выше, – опять не то. Инкрустация из белого, зеленого и розового мрамора привязывает кампаниле к баптистерию и собору, тоже покрытым орнаментом из разноцветных камней. Названные когда-то Микеланджело райскими, бронзовые с позолотой двери Сан Джованни отданы реставраторам. Врата рая закрыты. Мозаика в восьмигранном шатре баптистерия по праву может быть названа изобразительной энциклопедией средневековья, сестрой Божественной комедии Данте. еще позавчера, поднявшись на купол, я определил маршрут от собора до монастыря Сан Марко. Быстро нахожу его в лабиринте улиц, во Флоренции всё рядом. Когда-то я читал, что здесь, почти в центре города, посетитель неожиданно попадает в тихий оазис. Возможно, когда-то. Сегодня сюда сгоняют школьников, со скуки играющих в прятки среди скульптур и колонн. Учителя, пытаясь перекричать галдеж, приобщают не слушающих их подростков к вечным ценностям. Царство Беато Анджелико. Даже оранжевые, синие, желтые анютины глазки в клумбе клуатра кажутся выписанными его рукой. Обхожу келью за кельей. Они почти одинаковы. Узкая дверь сбоку, молочно-белые стены, полукруглый свод потолка, окошко. А рядом с ним окно в иной мир. Фреска. Благовещение. Распятие, под которым сидит погруженный в созерцание святой Доминик. Магдалина, пытающаяся понять слова Воскресшего: не прикасайся ко Мне. В каждой келье своя композиция. Наибольшее впечатление производит Благовещение, находящееся в коридоре, напротив лестницы. Поднимаясь на второй этаж, с каждой ступенью открываются все новые детали. И наконец, вся сцена. 307

Приглушенный шепот тонов. Темные нимбы вокруг голов Ангела и Марии подчеркивают, усиливают свечение лиц. Разбросанные по росписи золотые блестки придают происходящему невесомость. На площади Синьории указано место, где сожгли беспокойного игумена Сан Марко Савонаролу. Теперь там мальчишки гоняют мяч. Дома набираю номер телефона, по которому круглосуточно передают последние известия. Горбачев отвергает декларацию независимости Литвы. Прогулка – мое убежище. Поднимаюсь по извилистой улице Микеланджело к церкви Сан Миньято. Городской гам остается внизу. В легком колебании воздуха звучит еле слышимый концерт ароматов. В исполнении трав, деревьев, цветов. Закатное солнце уступает место синеве. Замерцали фонари и луна. И кажется, что все это однажды уже было. Илга, уже было? Во время второй мировой войны мосты во Флоренции были взорваны при отступлении нацистов. Кроме Понте Веккьо. И то лишь потому, что по нему не прошли бы танки. Раненый и бегущий зверь не менее опасен, чем нападающий. 3.4.90 У братьев из Меморес Домини дом на окраине города. Их немного, но каждый – личность. Паоло вспоминает свою дружбу с Тарковским, о том, как Андрей, побывав у них, с печалью говорил: «У нас такое невозможно». – если бы он знал вас, – заключает Паоло. Мы читаем последнее письмо покойного режиссера, в котором он заявляет о том, что хотел бы вернуться в Россию, но не советскую. И предвидит возню вокруг своего имени после его смерти. Он задумал фильм о святом Антонии. О соблазнах мира сего, о кознях дьявола. Как всегда, автобиографический. Через несколько дней мы с Иоландой, моей переводчицей, опять придем сюда, чтобы продолжить разговор, слушать Моцарта и Шуберта, любоваться, как Рафаэле наливает самбуку в бокал, на дне которого лежат несколько кофейных зерен. 308

4.4.90 Давид Микеланджело, перенесенный с площади в Академию, впитал в себя дождевые капли, пыль и ветер своего времени. И все же он – незапятнанное знамя и страж Возрождения. У нас любят ругать эту эпоху как вырождение христанства, как торжество человекобога. Но в том-то и беда, что европа, мир не продолжили начатое тогда. Последующие поколения возомнили себя наследниками гигантов, но создали пародию, где алчность заменила самосовершенствование, и мания величия заслонила стремление к подлинному аристократизму духа. Во Флоренции есть несколько церквей с необлицованными фасадами. Она вся – незавершенность. Вдова Ренессанса. Сегодня на небе одновременно солнце и луна. Когда темнеет, цвета в городе становятся глубокими-глубокими. В 9 часов вечера в церкви Сан Лоренцо начинаются «Страсти по Иоанну» Баха в исполнении хора и оркестра из Дюссельдорфа. Желающих послушать много, сижу на полу, прислонившись к колонне. 5.4.90 В моей тетради впервые появляется запись: победная песня. Кто подсказал мне эти слова? И что в них скрыто? еще не знаю. 6.4.90 В отличие от нас, итальянец не прочь похвастать. Например, он считает, что лучший в мире кофе варят его соотечественники. – А французы? – Не то. – А англичане, немцы? – У них вообще не кофе. – Ну, а турки?! Пауза. И ответ: – Троппо форте. Слишком крепкий.

309

8.4.90 В вербное воскресенье здесь срезают ветку оливы, перевязывают фиолетовой ленточкой и идут в церковь. Я – в Оньисанти. Представляю, как в нее входил Боттичелли, останавливался у двери, находил взглядом своего Августина, затем Иеронима Гирландайо на противоположной стороне, немного сопоставлял и, подняв глаза на алтарь, подхватывал песнопение. Вечером на площади Микеланджело молодежное гуляние. Девчонки, неумело держащие сигареты, прыщавые парни с бутылками кока-колы, сидящие по бокам насмешники – все они добирались сюда, чтобы продемонстрировать, что их никто и ничто не интересует. Каждый важничает, пряча застенчивость, и на все реагирует двумя словами: уау или ганз. А над ними улыбается солнце и грустит луна. Пусть, лишь бы не зачастили под мост или в сквер у вокзала, где по утрам валяются пустые одноразовые шприцы. 10.4.90 Отец Сильвано приглашает вечером сказать слово на прощание в Сан Микеле ин Сан Сальви. Здесь собираются флорентийские чиэллины. Говорю совсем коротко. – До встречи. На земле или на небе. 11.4.90 Иоланда в полдень уезжает к себе в Ареццо. Прощаемся на Понте Веккьо. Я опять один. На Форте Бельведере обретаю мир. На Форте Бельведере хожу босиком. Муравей бежит по руке. Не потерять бы этот подвижный покой. 13.4.90 Рим. Страстная пятница. На богослужение в соборе святого Петра собрались знатные горожане, дипломатический корпус, клирики и монахини со всех концов света. 310

Чтецов, певцов, священников одевают в белые, алые и фиолетовые облачения в капелле Пьета. Среди них и я. Неожиданно улыбается счастье. Несколько минут могу разглядывать творение Буонарроти совсем близко, без стеклянной перегородки. Потом – еще одна волнующая встреча. Появляется Папа. Знакомый всему миру белый силуэт. Близстоящие прелаты пытаются поцеловать ему руку, он удерживает их. Не могу забыть его страдальчески-изможденного лица. Нас выстраивают в два ряда, и мы медленно направляемся к алтарю. По дороге слышу, как кто-то зовет меня. Оглядываюсь и вижу среди народа своего друга Бенедикта. Те, кому предстоит читать на разных языках молитву верных, садятся за бронзовым балдахином Бернини. Отрывки из евангелия дополняет проповедь францисканского монаха, словам Папы отвечает хор. Плач землян о Спасителе. Молюсь за народы, стонущие под игом последней мировой империи. И за Россию, дабы небесный Владыка вразумил ее. Пусть станет свободной и отпустит на волю других. Выхожу к алтарю, чтобы помолиться за оглашенных, за всех, стоящих у порога Церкви: да просветит Господь Бог наш сердца их и да откроет им милосердия двери, дабы они, посредством вод святого крещения получили отпущение грехов и были привиты ко Христу, Господу нашему. Вечером в освещенном Колизее под руководством Папы состоялся крестный путь, впервые показанный по советскому телевидению. 15.4.90 В пасхальную ночь смотрю фильмы об Иисусе, прерываемые рекламными роликами. Я не придираюсь. Христос воскрес. 18.4.90 В знаменитом, одном из старейших в мире кафе Греко официанты ходят во фраках, а посетители – в джинсах и кроссовках. 311

Я приятно удивлен, читая, что в итальянской энциклопедии пишут о Райнисе. Да. Вечный искатель. 19.4.90 Римская община Чиэлле встречается по четвергам, в церкви Сан Лоренцо фуори ле Мура. После службы едем в пиццерию, принадлежащую одному из членов движения. Мы за одним столом с Маурицио Перфетти. Наконец по-настоящему могу пожать руку человеку, не отвернувшемуся, когда нас гнали. Римлянину в восьмом поколении. 20.4.90 еще раз заглядываю в Милан, попрощаться. В Руссиа Кристиана забираю кучу писем. Накопились за время моих скитаний. 22.4.90 По пути в Рим поезд заезжает во Флоренцию. Вижу на миг мелькнувшую между домов колокольню Оньисанти. 23.4.90 «Ночью читаю письма из Москвы. Ранним утром выхожу из своей маленькой гостиницы Пинчио. Простите, портьере, что разбудил. 6. 15 Я один на лестнице Тринита деи Монти. Серебрится влажный воздух. С деревьев капает. Переливаются запахи весны. Умытое солнце приходит в парк Пинчио. Глаза – видящие маяк, уши – слышащие пророчество, друга – понимающего без слов, вот сокровища, которые я опять нашел. Кто открыл мне глаза? Кто шепнул те слова? Кто тот друг мой далекий? Знаю. И когда встречу его, обниму. И не будет конца этой встрече. И ревности не будет места. Спускаюсь вниз и пью из фонтана хрустальную воду.» 312

Отправляю открытку Соне, возвращаюсь в гостиницу, а там меня выставляют на улицу. До сих пор не пойму, почему. Конец шикарной жизни. Лишь одна ночь под потолком с нависающей лепниной, лишь завтрак на крыше за столиком, покрытым светлой прозрачной скатертью. До сих пор не пойму, сон это был или явь. А может быть, знак? Набираю знакомый номер. Семья, у которой я остановился, вернулась из поездки. Опять все в порядке. 25.4.90 Через отверстие в куполе Пантеона, ежедневно видимое и ставшее привычным небо кажется особенно привлекательным и дорогим. Как все, приближающееся к совершенству, этот «храм всех богов» прост и ясен. Как Рафаэль Санти, похороненный здесь, «при жизни которого, – по словам эпитафии, – мать-природа боялась быть побежденной, а в час его смерти умереть вместе с ним». Лежу в траве, спиной к Колизею. Гляжу в небо и думаю о вечном. Легкий ветерок помогает мне. 28.4.90 Церковь Сан Пьетро ин Винколи названа так потому, что в ней, по преданию, хранятся цепи, в которые был закован апостол. Но приходят сюда главным образом для того, чтобы увидеть три скульптуры Микеланджело. Лию и Рахиль, олицетворяющих жизнь созерцательную и деятельную, и Моисея – пророка и вождя еврейского народа. Перед нами человек, только что вернувшийся из мира горнего и обративший свой взор к миру дольнему. Исполненный духовной и телесной силы. Непреклонный, готовый к ропоту и сопротивлению собратьев. 313

1.5.90 Пеникелла. Послеобеденная дремота. Духота. Все учреждения и магазины закрыты. Под деревом лежит собака. Зови, свисти, ухом не поведет. единственный признак, что она еще жива, – изредка поднимающееся и опускающееся брюхо. Автомобиль, оставленный водителем у подъезда, начинает медленно катиться и тихо врезается в стену. Над городом бесшумно летит маленький самолет и тянет за собой длинную ленту с предвыборным призывом христианских демократов. Сквозь прохожих пробиваются толстоногие парни на трехместном велосипеде. Жена идет с мужем под руку. Вся надулась и смотрит в сторону. Француженка в черном трико и оранжево-бежевой накидке заставляет выйти из бара и провожать ее взглядом пожилого полного господина. На роликах, как на коньках, проплывает гибкий молодой человек с накрашенными губами. Извозчик борется со сном, лошадь томится в упряжке, понуро свесив голову. Продавец каштанов одной рукой утирает пот со лба, а другой колдует над своей жаровней. Кокосовые орехи в коричневой скорлупе с белым, как тающий снег, нутром поливаются для свежести тонкими струйками воды. Рядом на лотке лежит шоколад, жвачка и неестественно яркие конфеты. Подходит детвора, и, конечно, выбирает их. На площади Барберини надрывно кукарекает нарядившийся в пришельца с другой планеты больной. Прохожие дразнят его, наслаждаясь своим превосходством. Полицейские останавливают цыган, негры, торгующие на улице контрабандой, на всякий случай растворяются в толпе. И ни малейшего дуновения. Вот что такое пеникелла. 2.5.90 Пусть не обижаются римляне, но на Рижском взморье мне нравится больше, чем в Лидо ди Остия. Белый песок, дюны, сосны и пляж, по которому можно идти, идти без конца. Здесь песок серый, острый, никакой растительности, берег перегорожен высокими заборами на множество маленьких участков. Правда, есть шезлонги, надувные матрасы, завтрак, обед, фанта, мороженое, музыка, видео, кабины где переодеться, зонты, под которыми 314

можно отдохнуть от солнца. И бассейн с вышкой для прыжков. Но зачем он мне, когда рядом море? Чистое и ласковое. Какого у нас уже нет. Я купаюсь, ныряю и заплываю далеко-далеко. В 50 лет Боттичелли написал «Клевету». Обвиняемый, обвинитель и судья в окружении женщин и скульптур. История и современность переплелись. Зависть простирает руку к судье, тот берется за дело, которое ему явно не по плечу. Ложь с девичьи кротким лицом тащит за волосы обессилевшую правду. Обнаженная, беззащитная истина взывает к высшей справедливости. Черная неблагодарность злобно ухмыляется. Фигуры древних героев и праведников молча наблюдают за происходящим. В глубине картины – манящее, чистое небо. Райнис свое пятидесятилетие отметил завершением трудно дававшейся трагедии «Иосиф и его братья». Сюжет несколько иной, но вывод тот же. Братья предъявляют правдоискателю Иосифу ультиматум: «Благую волю коль имеешь, То стань, как мы. Тогда тебя полюбят». Из такой ямы лишь один выход – вознестись. Смеркается. Над Римом еще яркое солнце и еще бледная луна. 3.5.90 есть в мире несколько знаменитых улиц. елисейские поля, Бродвей, Арбат. Среди них и виа Венето в Риме. Она изгибается змеей, поднимаясь от площади Барберини к воротам Пинчиана. Дорогие отели, банковские дома, вереница кафе на широких тротуарах, газоны, как будто только что вышедшие из парикмахерской. С первого взгляда ничего особенного. Но это с первого взгляда. И если чары сладкой жизни оставляют тебя равнодушным. В самом начале улицы стоит церковь, в крипте которой находится кладбище. В нем останки четырех тысяч капуцинов, умер315

ших между 1528 и 1870 годами. При входе живой капуцин властной рукой указывает на ящик для пожертвований. Спускаемся в узкий 40-метровый коридор. Нас встречает ангел, голова которого – оскаленный череп, а крылышки – приставленные по бокам кости лопаток. Мы проходим через арки, возведенные из бедренных костей, над нами висят люстры из позвонков. В небольших приделах штабелями лежат ребра, черепа, косточки разных суставов. есть и целые скелеты, облаченные в монашеские одежды с капюшонами. В одном из плафонов над посетителями простирается скелет, в правой руке держащий косу, а в левой – весы. Тоже из живых костей. Никакой имитации. Гостей охватывает нехорошая веселость. Некоторые оставляют автографы на стенах, более уважающие себя – на черепах. Виа Венето. Здесь каждый найдет что-нибудь для себя. Для плоти – модный магазин, изысканный ресторан, для души – кладбище капуцинов. Поздно вечером звонят и сообщают, что завтра в 6. 30 мне нужно быть у главного входа в Ватикан. 4.5.90 Утром одеваю белую рубашку, выхожу на улицу и сажусь в такси. У знаменитых Бронзовых дверей уже стоит несколько человек. Ждем пару минут, а потом в сопровождении ватиканского служащего и швейцарского гвардейца поднимаемся по широкой лестнице, едем в лифте, идем длинным коридором, проходим через расписанные мастерами барокко залы и оказываемся в капелле Иоанна Павла II. Современный интерьер. Преобладают прямые линии. Контрасты светлого мрамора и бронзы. Витражный потолок. Месса на английском языке. Вместе с Папой служат десятка два американских епископов. В красных облачениях, с серебристобелыми крестами на груди. Короткая проповедь. Долгая тишина. Святые Дары принимаю из рук Святого Отца. После мессы направляемся в библиотеку Папы, и он с каждым недолго беседует. Мы говорим по-польски. О самом главном. 316

В двух словах. Встреча с таким человеком, как мужское рукопожатие. Короткое и крепкое. На прощание он кладет свою руку на мою и говорит: «Пимен змарл». Умер Пимен. Царство ему Небесное. Русская православная церковь на распутье. 8.15. На улице солнечно и свежо. Иду в свое кафе «Виттория Колонна». Сажусь за столик спиной к витрине и подставляю лицо дуновению, нахлынувшему с Тибра. Мимо проходят люди, никто не смотрит на меня, никто не знает, кто я, откуда, и куда пойду после того, как выпью этот стакан молока. Блаженство. Вечером весь мир облетает весть: Верховный Совет Латвийской ССР принял Декларацию о восстановлении государственной независимости Латвийской Республики. Начало исхода. Первая строка победной песни. 6.5.90 В Италии выборы. Захожу в избирательный участок. В списке кандидатов, а их около десяти, также представитель тех, кто требует отмены запрета на наркотики. Они не выступают за наркотики, но против запретов. Девушки в национальных костюмах никого не встречают, марши не звучат, буфета с бужениной и красной рыбой тоже нет. 7.5.90 Базельский поезд набирает скорость. Прощай, Капитолийская волчица, кормилица добрых и злых. Прощайте пинии, краса Рима. Сколько раз, глядя на вас, я забывал тоску. Я беру с собой шишку, поднятую однажды утром в Пинчио. Она будет лежать на моей полке, рядом с раковиной, найденной в Лидо ди Остия. Вместе с прозрачно-белыми четками, подаренными мне Папой, она будет напоминать рассветы, испарившиеся, как роса. На всем пути солнце. По зеленым холмам горят красные маки. Отцветают каштаны. Поезд замедляет ход, останавливается. Рядом 317

лужайка, на которой растут несколько маленьких березок. Через минуту трогаемся. Обед. Последний в Италии. Проезжая через Тоскану. Пластмассовая бутылка родниковой воды, два сандвича, кофе. Во Флоренции стоим 12 минут. После нее начинает звучать щемящая нота. – Нет, Боже, еще я не экумен. «Призыв» пока только написан. В мыслях и делах постоянно уклоняюсь от него. Сверлит и ноет. Заходит контролер. Серьезный, степенный. Возвращая билет, он секунду улыбается. Совсем чуть-чуть. И уходит. Не ведая, что поднял горемыку. Правда, может, я уж чересчур? На лугах лежат похожие на большие рулоны стога сена. Болонья. Над черепичными крышами старого города возвышаются две башни, одна из которых покосилась, но не падает. Уже много веков. У Лоди к окнам вагонов, как снег, лепится тополиный пух. Над посевами кружатся черные птицы. Въезжая в Милан видишь, как вдали на мгновение появляется и пропадает фигурка Мадоннины над Дуомо. На вокзале Чентрале перрон заполнен монахинями из разных орденов. Опять негромко стучат колеса, малость укачивает, проносящееся за окном в голове выстраивается в ритмичные фразы: розы, розы, тоннели, тоннели. И кони пасутся на склонах. Илга, Илга, веди меня, Илга. Пассажиров немного, вентилятор всю дорогу гонит свежий воздух, проезжаем станции, названия которых будят воспоминания о недавних встречах. Монца. Дезио. Комо. Озеро, окруженное скалами. Над ним низко летит гидроплан. Ожидание. И вот, выныриваем из очередного тоннеля, и поезд останавливается. Кьяссо. 18. 10. Я в Швейцарии. Никакой проверки. А мы ездили, бегали, стояли в очередях, только бы бумаги были в порядке. Вокруг тихо-тихо. Погружаюсь в бессловесную молитву. В ней слились благодарность за все с предвкушением вечного мира и окончательного освобождения. 318

Поезд пересекает по узкому мосту озеро Лугано, огибает гору Сан Сальваторе и, минуя пригород Парадизо, прибывает на возвышающийся над городом вокзал. Меня встречают сестра Антонетта с фотокорреспондентом газеты «Джорнале дель Пополо» Бруно. Бросаю взгляд с привокзальной площади на лежащую под нами долину, заполненную деревьями, церквами, домами. Так вот каков ты, Лугано, даровавший убежище стольким изгнанникам. И Райнису. Потом, живя в свободной Латвии, он опять и опять возвращался сюда за утешением, за вдохновением. едем в дом, где живут братья и сестры. Только в двух домах Меморес Домини живут вместе мужчины и женщины. В Гудо под Миланом и здесь. Встречаю доброго друга Клаудио Месониата, богослова и журналиста. Вечерняя совместная молитва за столом, ужин и разговор до поздней ночи. Оставляю на память календарь с моим рисунком и надписью: «Я счастлив быть в Лугано, где жил Райнис, где живете вы». Мне стелят в комнате со старинной, но простой, как в деревенских домах, мебелью. На столике стоит высокий белый глиняный кувшин с тазом. Дверь, выходящая во дворик, всю ночь открыта. 8.5.90 Друзья знают мое сокровенное желание побывать в Кастаньоле, где жил Райнис и его подруга жизни Аспазия. Это на окраине Лугано. Сопровождает меня Лючия, как многие медики, тонко чувствующая и понимающая искусство. Она знакомит меня с живущими рядом отцом, матерью и братом, молодым скульптором. Потом мы поднимаемся к кастаньольской церкви на склоне горы Брэ. Она сохранилась почти такой же, как во времена Райниса. Мы заходим в нее и затихаем. В крохотном дворике над обрывом мы долго смотрим на зелено-синее озеро, на обладающую какой-то притягательной силой гору Сан Сальваторе, на чистое и светлое, как взгляд проснувшегося ребенка, небо. Затем мы спускаемся к вилле Фаворита и идем по сказочной красоты аллее. Землянисто-охристая каменная дорожка, окаймленная кипарисами, плотными и упругими, как спина дракона. Чуть 319

фиолетовые ирисы с бархатно-зелеными клинками листьев. Легкие, почти голубые тени деревьев и кованой ограды, отделяющей сад от озера, пересекают наш путь, образуя ступени лестницы, ведущей в обитель муз. Коллекция барона Тиссена-Борнемица известна во всем мире. Здесь и средневековые мастера, и столпы Ренессанса, и импрессионисты. Ювелирно отточенный женский профиль Гирландайо. Портрет стойкого и по-мужски нежного рыцаря Карпаччо. Святая Катерина Караваджо с острым и холодным, похожим на лунный луч, мечом в руках. На швейцарском телевидении – короткое интервью. О событиях в Прибалтике. И вопрос: не рискую ли я слишком многим, возвращаясь в СССР? Отвечаю, что еду туда, думая не столько о своей безопасности, сколько о том, что там я могу принести больше пользы, там поле битвы, которое не могу бросить. После обеда с Антонеттой и переводчицей Наташей отправляемся в музей Райниса и Аспазии, разместившийся в нескольких комнатах луганского исторического архива. Дом, в котором они жили, находился рядом, теперь на его месте памятник поэтам. Нигде я не чувствовал близости Райниса так явно, как здесь, разве что в Майори, на даче, где он умер. Беру с полок книги, присланные из Латвии, зарубежные издания, листаю отзывы посетителей, вглядываюсь в знакомые черты на фотографиях и гравюрах. Дружески беседуем с директором музея, молодым профессором Антонио Джили и его симпатичным помощником. В 20. 30 в зале при церкви Сан Рокко конференция. Я прихватил с собой 17-й том собрания сочинений Райниса. Свой рассказ начинаю с того, что показываю его присутствующим. Он был со мной в психиатрической тюрьме на Дальнем Востоке. Он до сих пор пахнет затхлым воздухом камеры. Я благодарю луганцев за то, что они хранят память о человеке, являющимся для латышей тем же, чем для итальянцев – Данте. Последние слова, написанные его рукой в день смерти, были строки перевода с еврейского: «Ты, Который даешь нам Свет, призываешь меня к Себе. И мне пора закрыть врата трудов и дум». Райнис не был традиционно верующим. Но я убежден, что встречу его у Того, Кто просвещает всякого человека, приходящего в мир. 320

9.5.90 От Массаньо, где я остановился, рукой подать до вокзала. Оттуда по лестнице спускаюсь к гостинице «Адлер» и Собору, потом иду по набережной, на которой растут старые липы, описанные Райнисом, и каштаны с розовыми цветами. Прохожу Гражданский парк, вдыхаю терпкие запахи неведомых мне растений, сажусь в автобус и еду еще раз в Кастаньолу. В музее начинается перерыв, но любезный синьор, помощник директора, впускает меня. Поднимаюсь в комнату, где размещена выставка, открываю окно на озеро и вслух произношу последние поэтические строки Райниса. Чтобы потом не сетовать уныло, Ты заповедью первой и последней Одну любовь бери в дорогу жизни. И, помолчав немного, тихо добавляю: Илга. После обеда с Пьетро Ортелли и переводчицей Марией Челесте едем в Беллинцону, столицу кантона Тичино. Мы посещаем выставку Филиппо Франдзони, смотрим город, пьем кофе в доме Пьетро. На обратном пути нам машет рукой его дочь, на велосипеде возвращающаяся из школы. В Лугано Пьетро и Бруно записывают беседу, которую предполагается опубликовать в «Джорнале дель Пополо». Наш разговор поднимается над обыденностью и становится философским. Пьетро не просто журналист, он доброжелательный и думающий человек. Он пересказывает мне слова Дон Джуссани, ему кажется, что сказанное мною вчера перекликается с ними. – Когда я встречу нашего поэта Леопарди в раю, я скажу ему: во многом ты прав, но ты не прав в одном. Ты думал, что на твои вопросы нет ответа. Теперь ты видишь, что есть. Последний вечер в Лугано. Я в окружении прекрасных дам, сестер из Меморес Домини, брожу по ночному городу. Освещение улиц перекликается со звездным небом. Немного призрачные дома засмотрелись друг на друга. Ведь каждый из них – красавец. Но это еще не все. Через несколько минут, стоя на берегу озера, впервые в жизни увижу восход не солнца, а восход луны. 321

Появляется она, яркая, как лик, и поднимается все выше и выше. Блики в воде веселятся и пляшут, не думая о краткости своей жизни. 10.5.90 Встаю спозаранку, самолет в 7.07. Проглатываю ложку меда, запиваю кофе. И в сопровождении Антонетты еду на аэродром. Полупустой пропеллерный самолет Кроссайра разворачивается, разбегается и набирает высоту. Фигурка стоящей на краю летного поля сестрички становится все меньше и меньше. Впереди Альпы, заправка в Берне и Париж. Встречает он нас пасмурным небом. 11.5.90 На площади перед Нотр-Дам парень и девушка с монгольскими чертами лица продают туристам яркие майки с видами Парижа. Вместе с ними публику привлекает ослик с покрытыми лаком копытами и висящим под животом ведром с пикантной надписью. Он впал в мировую скорбь, его не радуют даже детские ручонки, дотрагивающиеся осторожно и ласково. Изредка он издает протяжные отчаянные звуки, оповещая всех, что нет в жизни счастья. На острой башенке Собора, возвышающейся над алтарем, золотой петушок. Такой же страж утренней зари и вечный упрек петрам бдит на шпиле Сен-Шапель. Хожу по городу и привыкаю к его необычности. К необлицованным каменным торцам домов, к покрытым темным шифером и седой жестью мансардам. К ширине бульваров и геометрии площадей. И к витражам Парижа. Они ошеломляют даже если ты, готовясь к встрече с ними, листал книги, смотрел слайды и обладаешь воображением. Вибрация цвета и света, синего, красного, светлых и вишневогустых тонов, условный, но смелый и выразительный рисунок восхищают каждого, вошедшего в Нотр-Дам. И если услышать звуки органа, от журчания ручейка переходящие в рокот водопада, то гигантские розы в южном и северном крылах трансепта обогатятся новым измерением. Стрельчатые своды наверху, круглые столпы внизу и белая фигура Парижской Божьей Матери с Младенцем смотрят, слушают и участвуют в этом миракле. 322

Нижняя часть Сен-Шапель похожа на богато украшенную дарохранительницу. У верхней часовни нет стен. ее пространство заключено в пылающее многоцветье витражей и легкий, как небо, потолок. Отдельные цвета, соседствуя друг с другом, начинают переплавляться в новые, не имеющие названия, ирреальные, как греза. На улице еще раз обходишь стройную монохромную капеллу, строгую и изысканную одновременно. ее построили в честь тернового венца Господа нашего. Как горницу для встречи его, теперь грядущего уже во славе. 12.5.90 Лавки букинистов у Сены тянутся километрами. Покупателей немного. Большинство постоят, посмотрят и идут дальше. Книги пыльные, открытки пожелтевшие. Многие обитые жестью черные ящики под замком. По мостовой набережной спешат куда-то два муравья. Приезжая, скромно одетая девушка, провожает их взглядом, страшась за них и завидуя. Парижане. Под Триумфальной аркой смена почетного караула. щелкают фотоаппараты, солдатики браво выпячивают грудь. Этот возвышающийся над местностью монумент замыкает елисейские поля, соединяющие его с президентским дворцом. Особенно интересно здесь вечером, когда загорается реклама, освещаются витрины, и искатели славы разных мастей начинают свои представления прямо на тротуаре. Пока за скромные сантимы, брошенные в жестяную банку. Я здесь по приглашению Ирины Альберти. В знак благодарности прихожу к ней с красной розой. 13.5.90 Эйфелеву башню лучше всего разглядывать снизу. Всегда найдешь неожиданный ракурс и заново удивишься металлу, ставшему легким, как крыло стрекозы. Поднявшись наверх, уже видишь не стрелу, устремленную ввысь, а серебро крыш, зеленые прямоугольники газонов, изгиб реки и дымку на горизонте. Небо в Париже всегда утреннее. Оно меняется, мрачнеет, но и тогда сохраняет воспоминание о заре. 323

Вхожу в Лувр. Я где-то рядом с Венерой Милосской, Джокондой, фресками Боттичелли. Хочется увидеть все, но чувствую, что надо идти к ним, чтобы не утонуть в океане шедевров. Женственный торс богини любви и красоты как бы спорит с лицом, исполненным мужской твердости. Языческая богиня не Мадонна. И не формальные приемы делают освобождающихся рабов Микеланджело столь отличными от любой не менее совершенной с точки зрения мастерства и знания человеческого тела античной скульптуры. Леонардо да Винчи каждую модель превращает в соучастницу своего демонизма. Он врезается в природу, как анатом, но, собрав ее опять воедино, вдыхает в нее свой дух – холодный и неотпускающий, как глаза аспида. Может быть, администрация музея, застеклив картину, оберегает не столько Мону Лизу от ножа, сколько нас от ее взгляда? Две фрески виллы Лемми, написанные Боттичелли как свадебный подарок Джованне Альбицци и Лоренцо Торнабуони, перекликаются между собой, подобно голосам невесты и жениха в Песне Песней. Бедные ученые, как и библеисты, все выясняют точный смысл этих аллегорий, но он открывается лишь тому, кто способен любить. И тогда не так уж важно, музы или свободные искусства приветствуют Лоренцо, в окружении добродетелей или граций ступает, почти не касаясь земли, Джованна. Высшее знание, а именно к нему зовет нас художник, не в этом. Лишь войдя в колеблющийся мир дивных красок и плавных линий, пронизанные его током, мы начинаем ступать по нему легко, как влюбленные. Из-за того, что в центре закрыты несколько станций метро, опаздываю на ужин. Ничего, в жару есть не хочется. 14.5.90 По мере приближения к Монмартру пейзаж становится все импрессионистичней. Вижу издали вокзал Сен-Лазар и вспоминаю Моне, стриженые деревца на фоне облачного неба, это Сислей, а оглянувшись, провожаю взглядом уходящую вниз лестницу Утрилло. 324

Но быстро, слишком быстро романтика той поры превращена в бизнес. Кофейни, когда-то пригревшие непризнанных первооткрывателей, сегодня зазывают и тут же останавливают у порога, когда замечаешь висящий у входа прейскурант. А рядом легион гениев штампует и, оценив покупателя, за соответствующую сумму отпускает свой товар. Деловито, без эмоций. Зато смотреть с горы, на которой стоит грандиозная, с тяжелейшим в мире колоколом, церковь Сакре-Кер, можно бесплатно и неотрывно часами. Сен-Шапель, Нотр-Дам и Эйфелева башня вырастают на шершавой, покрытой мансардами, ладони города. Уже темно, когда спускаюсь к тулузлотрековской Мулен Руж и площади Пигаль. Нервно мигают неоновые лампы, скользкие продавцы живого товара сулят чудеса, двухэтажные автобусы с туристами запрудили всю улицу. А в ярко освещенных витринах, стараясь переплюнуть друг друга, застыли в разнузданных позах красотки. Спокойно, с неприкрытыми лицами. – Для этого вас родили в муках? – закипает во мне человеческое достоинство. – Ваши матери, если живы, не могут посмотреть людям в глаза, а если умерли, ворочаются в гробу. – Наши матери, малыш, такие же, – смеются они, разгадав мой немой вопрос. Опять возвращаюсь поздно. Зажигаю свет в своей комнате и вижу на столе поднос, а на нем нарезанный черный хлеб, сыр, грушу и полбутылки сидра. Мой хозяин, отец Рене, оказывается, не только отец, но и мать. 15.5.90 В саду пахнет медом, босые ноги по щиколотки погружаются в мокрую траву, все еще не верю, что я в Париже и живу на самом высоком его холме. Ночное небо, светлые окна вдали, никто меня не видит, молюсь о своих. Скоро увидимся. 19.5.90 Ослик на площади Нотр-Дам стоит постриженный. Как новобранец. Совсем несчастный. Иду в Лувр, чтобы еще раз взглянуть на фреску Боттичелли с грациями или, как считают другие, добродетелями. Чтобы еще раз 325

убедиться, что они суть одно. И набраться солнца, которого так не будет хватать на севере. 21.5.90 Парусная лодка на гербе Парижа покачивается в волнах под созвездием лилий. Город, согласно своему девизу, плывет, и не тонет. Плывет и не тонет. Самолет Эр Франс почти полон. Перед взлетом всем подают шампанское. Потом проносимся через белизну облаков, капли дождя на иллюминаторе превращаются в ледяные звездочки. Пролетаем над Роттердамом, Амстердамом, Балтийским морем. Приближаемся к Риге. Чувствует ли мать, что сын возвращается? Потом Великие Луки. И Москва. Читатель спросит, а кто такая Соня, адресат моих писем? Молодая поэтесса, с которой я познакомился незадолго до отъезда. Она, как сибилла, иногда поднималась до удивительных прозрений. Мы перестали встречаться почти сразу после моего возвращения, во избежание разочарования. Все это происходило в сумерках, неожиданно, быстро, как схватка на дороге. Конь подо мной заволновался. Я заметил впереди зияющую черноту, пришпорил скакуна, и мы полетели. Над свежевырытой могилой. Я бросил меч, щит и шлем, прыгнул в нее и лег. И понял, что это моя могила. Я уцепился за края ямы, подтянулся и вылез. Я засыпал ее и пошел. Спиной ко мне стояла Илга и поила коня. – Так вот ты какая, – сказал я. – Ты еще раз ушел от смерти, но не играй с нею, – сказала она, не оборачиваясь. – И не играй с любовью.

v. О Г О Н ь

РОЖДеСТВО В НАШеМ ДОМе П р о п о в е д ь С а н д р а 25 д е к а б р я 1991 г о д а

К сожалению, христиане в течение двух тысяч лет своего существования не могут установить общие праздники, не могут многие литургические действия совершать совместно, не могут иногда даже сообща молиться. Это большая трагедия, это большой соблазн для мира, для людей, которые ищут Бога, потому что они не могут понять: если Бог – любовь, если Он один, один Отец у всех детей, как же так – почему у них все различное? Община христиан-экуменов, существующая в Москве, Риге, Житомире, других городах, поняла это и молится за единство христиан. Мы не отрицаем традицию православной церкви – она прекрасна, католической церкви – это тоже великая традиция, множество протестантских церквей ищут Бога по-своему. И это прекрасно. Но мы стараемся искать то, что объединяет христиан, а не то, что разъединяет, мы стараемся разрушать барьеры между христианами. И мы надеемся, что этот вечер будет нашей маленькой лептой чтобы приблизить единство христиан. От этого зависит многое. Зависят даже, может, судьбы человечества, потому что христиане, несмотря на свою расколотость, играют большую роль в обществе и в политике, и в социальной жизни. Вы сделали выбор, сегодня много искушений, много возможностей пойти в другое место, много интересных вечеров, телевидение передает важные события (в это время Горбачев в Кремле отрекался от власти и был спущен флаг СССР). Вы пришли к нам, мы вас благодарим и надеемся вас не разочаровать. Когда Бог творил мир, это было созидание мира из небытия, из воли Божьей, которая была сокровенной и непроявленной. И тогда не было ни людей, ни нашей земли, но Бог творил по великой любви, по своей воле, которая хотела, чтобы была жизнь, была любовь, была истина. И Бог был творцом и правителем этого мироздания. Эта первая теократия, первый хаос, превращенный в космос, была гармоничной. И Бог был везде и все подчинялось ему. Было живое общение между тварью и Творцом. Но мы 329

знаем, что возникали и катаклизмы. Космос был создан как гармония, но эта гармония нарушалась. Мы не можем сказать – в какой момент, как, почему, – это только наши догадки. Говорят об этом Веды, говорят об этом другие священные книги: Библия, Коран, Бхагавадгита. Прямого ответа мы не имеем, мы только знаем, что в предыстории случился какой-то катаклизм. Пали ангелы, пали те, кто был особенно приближены к Богу, кому Бог поручил многое, духовные существа. Люцифер, их вождь, был ведь светоносный ангел. «Люцифер» в переводе значит «светоносный». И он стремился исполнить волю Божью, но где-то, когда-то остыла любовь, началось отступление, началось противостояние. И дальнейшая судьба космоса, судьба человечества строилась на этом противостоянии. Не распадается этот мир, все-таки в нем существует неустойчивое равновесие, но мы видим, как он хрупок, как часто разрушается то, что долго строилось, и что мы хотели употребить во благо. Источник этой трагедии – своеволие, воля против Бога. Настоящая теократия никогда не должна строиться только во имя человека, она должна строиться во имя Бога. Бог всегда был, есть и всегда будет. И все животворит. Наши соображения и размышления о воле Божьей могут завести в заблуждение, но мы не должны упорствовать в своей неправде, мы должны упорствовать в поисках правды, даже если мы еще далеки от глубинных основ мироздания и истины. Библия начинается со слов «сотворил Бог мир». Потом Он сотворил человека и поручил этому человеку остальное: животных, растения, горы, воды. И поручил человеку все это называть, дал ему власть над этим. Потому что давать имя чему-то – это значит распространять свою волю над ним. Но человек, как мы видим, начал использовать это эгоистично, свою волю ставил выше воли Божьей. И хотя мы – венец творенья, хозяева природы, мы видим, что человечество постепенно довело природу до глубокого кризиса. В последней книге Писания, Откровении, пишется, что пролетел ангел и у него в руках было Вечное Евангелие – евангелие, которое было испокон веков, которое было написано за много тысяч лет до евангелия Христова. В этом евангелии сказано: «По330

клонитесь Богу, воздайте ему хвалу! Ибо Он сотворил землю и небо». Земля и небо – это все мироздание, это весь космос. «А также источники воды». А источники воды живой – это источники Духа, источники вдохновения, это тот флюид, который Бог вложил в нас, чтобы мы жили вдохновенно, чтобы мы жили любвеобильно, чтобы мы в поисках своих искали не самоволия, не самоутверждения, но гармонии, общности, взаимной жертвенности. Ибо нельзя построить космос, гармонию без жертвенности. И тут мы приближаемся к тайне Вечного евангелия: Господь призывает нас к жертвенности, ибо в жертве есть тайна бытия. Бог жертвует своим Сыном, Он идет навстречу человеку, Он его опекает. Но человек уходит. Конечно, мы не можем понять откуда страдание, отчего так много горя, почему мир во зле лежит; но почему мы такие плохие и непримиренные – это мы можем понять. У нас своя воля, мы не идем на жертву, мы не можем вырвать из себя корень эгоизма, и из-за этого у нас столько катаклизмов, столько непонимания, столько бед и позора, ибо человечество все время спотыкается. Когда две тысячи лет назад пришел Иисус Христос, Он нам проповедовал любовь, проповедовал жертвенность, обожение, – чтобы мы стали как боги, чтобы мы сияли как солнце и для добрых, и для злых. И все-таки до сих пор мы, христиане, не можем засвидетельствовать, что мы сильны своей любовью, что мы едины. Мы иногда достигали большой мощи, в средние века европа была «под христианством», я говорю «под», потому что это не внутренняя религиозность, иногда это была насильственная христианизация. Потом была Реформация, она пыталась обновить веру, но, увы, она не сохранила единства. Видимо, это неизбежная беда людей, неизбежное затруднение, ведущее в тупик. Во тьме и в хаосе возникает экуменическое сознание. Экумена значит «Вселенная». Это ощущение единства, своей сопричастности ко всему. Это не желание стать царем, возглавить, деспотически руководить. Это готовность молиться за всех, это готовность молиться за каждого. Мы живем однажды, мы видим этот мир и великую разрушающую силу в нем. Но надо однажды решить – с кем я? С теми, кто 331

разрушает, убивает, толкает падающего, или с теми, кто хочет помочь, кто хочет сохранить, с теми, кто считает, что все мы – дети Божии. Мы подвластны Богу, хотим мы этого или нет. Мы живем и умираем, наша смерть не в наших руках, но мы можем отказаться от принятия смерти бессмысленной – в злобе, в обидах, в жестокости. Мы можем принять ее светло, как должное, как дети принимают дар. Почему не верить в то, что наша смерть, как и рождение, – открытие новых измерений, новых просторов? И потому не будем бояться смерти, будем искать ее – не как самоубийцы, а в том смысле, что будем искать встречу с Богом. И кто с Богом, тот не умирает, тот живет вечно. Экумена начиналась с маленького кружка энтузиастов, кружка людей, которые решили не поддаваться суете, не поддаваться этому миру. Наши молитвы за единство не пропали даром. Сегодня уже о единстве христиан говорят многие, сегодня о нем мечтают и церковные деятели, и миряне. Наша книга – Призыв, которую мы сейчас издаем, говорит обо всех этих проблемах. Призыв – это не доклад или протокол. Это призыв к действию, призыв к преображению себя. Мы можем преобразиться, стать новыми людьми, в сердце своем услышать волю Божью, примириться с Богом. Я хотел бы, чтобы наш вечер был размышлением о том, почему Иисус Христос пришел в этот мир. Неважно, когда точно Он родился. Мы знаем, что Христос не миф, не фантазия человека, что Он был. И Он преображает нашу жизнь внутренним светом через внутренний наш голос. Только мы должны услышать его, пожертвовать внешним шумом, войти в себя и услышать этот голос Божий, который нас призывает. И я надеюсь, что когда вы будете читать Призыв, вы услышите тот же голос, который звучит в евангелии. Мы не меняем наших убеждений, но вера наша обновляется. Пусть сегодняшний призыв будет призывом к делателям, к тем, кто хотел бы посвятить свою жизнь единению, единению христиан, единению всех людей доброй воли, потому что сегодня стремление к разобщенности, сепаратизм, готовность друг друга загрызть за то, что в каком-то слове не согласен с другим, тоже усиливается. Это очень страшно, это может привести нас к катастрофе. 332

Иногда бывает достаточно в темноте зажечь одну свечу, и она осветит все пространство. Будем надеяться, что наше собрание, Рождество в нашем доме, станет такой свечой и осветит этот вечер и будущие дни. Спасибо, друзья, что вы пришли. Вы нас очень обрадовали, мы постараемся, чтобы эта радость была и в вас. А теперь будем молиться. Присоединяйтесь, пожалуйста, в своем сердце, а кто хочет – вслух, молитесь вместе с нами. Не стесняйтесь перед Господом, перед Господом не надо стесняться. Трудно начинать молиться. Часто мы теоретически признаем существование Бога, но открыться ему боимся... Мы иногда думаем: этого не нужно делать, Бог и так все видит. Да, Бог все видит, но это важно для нас. Когда я встречаю вас, я подаю руку, я говорю вам: «здравствуйте». Скажем Господу: «Господи, прими нас, прими нас такими, какие мы есть, откройся нам, мы открываемся Тебе».

ВОЗНИКНОВеНИе ЭКУМеНЫ Экуменическое движение в нашей стране существует уже третье десятилетие, начало оно складываться в конце 60-х годов. Церковь в Советском Союзе была под гнетом государственной власти. Существовали небольшие подпольные группы активных православных, баптистов, католиков. если такую группу обнаруживали, ее участников подвергали репрессиям. 1950-е гг. – время так называемой «оттепели» при Хрущеве, который хотя и произвел некоторую либерализацию в стране, на церковь тем не менее ополчился с особой жестокостью. Он обещал, что скоро по телевидению можно будет увидеть последнюю бабку, закрывающую дверь церкви. Потом наступили 60-е годы, многие сначала думали, что будет лучше: коллективное руководство – Брежнев, Косыгин, Подгорный, но, к сожалению, надежды не оправдались. Не было такого деспотизма и террора как при Сталине, но «заморозки», однако, были довольно чувствительными. 1968 год – события в Чехословакии. Александр Дубчек дал свободу религии, печатному слову и в Чехословакии вроде бы задышали люди. Брежнев 333

несколько раз обращался и увещевал, а потом ввели танки. Первый раз в Советском Союзе был выражен протест. Нескольких человек, вышедших на Красную площадь, конечно, похватали, кого посадили, кого заставили уехать за границу, но чехословацкие события для многих людей моего поколения стали великим импульсом. Они заставили многих задуматься, как в 50-е годы заставило задуматься разоблачение культа личности. Все эти события подготавливали людей к тому, чтобы по-новому осознать свою историю, они не прямо связаны с религией и историей экуменизма, но они подготавливали почву. Церковь в то время не играла практически никакой роли в обществе. Священнослужителям разрешалось, как тогда говорили, «отправлять культ» и «удовлетворять религиозные потребности верующих» строго в пределах храма. Проповеди почти не было. Богослужение в католической церкви велось на латинском языке, в православной – на церковнославянском. Баптисты проповедовали, но они не были известны широкой массе людей, по отношению к ним существовала предубежденность. Тогда говорили, что баптисты якобы приносят в жертву детей, пятидесятники тоже считались какими-то страшными людьми. Такая атмосфера нагнеталась, видимо, не без помощи атеистической пропаганды, и в целом к верующим было презрительно-равнодушное отношение. Патриарх иногда получал какой-нибудь орден, куда-то ездил, но все это было не очень интересно людям, потому что церковь занималась только культом. Культ как таковой очень важен, и литургия в церкви, собственно, – апогей христианства, то, ради чего приходят в церковь, но когда это происходит на непонятном языке, когда нет живой христианской общины, тогда все превращается в некий ритуализм. В такой ситуации религиозный поиск человека из интеллигенции, из мыслящих кругов шел обособленно от официальной церкви. История экуменизма в Москве, Риге тесно связана с богемой. Что такое богема в нашем, бывшем советском понимании? Это были люди, которые нестандартно мыслили, стремились сказать новое слово в искусстве, но понимали, что через государственные театры, выставочные залы им никогда не осуществить своих за334

мыслов. Они собирались в маленьких кафе, встречались дома, многое обсуждали, обменивались информацией о западном искусстве, слушали редкие пластинки. Тогда рок-н-ролл, например, переписывали на старые рентгеновские снимки, и это называлось «рок-нролл на костях». Штрихи богемной жизни очень важны, потому что наша ментальность, наша душа, направление поисков определяются именно теми импульсами, которые мы получаем в живой жизни. Интересная книга или встреча с каким-то человеком на нас иногда оказывают большее воздействие, чем теории и доктрины. Потом в Москве появились хиппи. В конце 60-х годов они собирались на так называемом «психодроме» во дворике старого университета. Хиппи любили свободу, хотели жить жизнью, которая не имеет проблем, на все отвечает улыбкой, цветами, в которой торжествует ненасилие. Прекраснодушные идеалы хиппи: хотим любить, не хотим воевать, к сожалению, быстро выродились в алкоголизм и наркоманию. Идея добра, непротивления злу, близкая и мировосприятию богемы, была замечательна, но тем не менее в среде хиппи происходила деградация людей. Это было очень страшно, потому что люди опускались прямо на глазах. Никакого расцвета талантов, личности не наступило. Мои друзья, первые экумены, не имели глубокого религиозного воспитания. Хотя многие были крещены в младенчестве, однако жили без креста. Наши поиски и образ мыслей были чем-то схожи с тем, что происходило среди хиппи и богемы. Мы начали общаться с ними где-то в конце 60-х годов, и как раз в этот период в нашей среде появилось евангелие. Иногда это были очень старые издания, с вырванными страницами. Мы читали евангелие, другие религиозные книги, вдыхая как свежий воздух слова о внутреннем освобождении. Мы видим, что евангелие экуменично, обращено ко всему человечеству. Там нет делений, нет конфессий. Христос обращается к живым душам. Иногда он напоминает человеку, кто он, но лишь для того, чтобы оттенить мысль о вселенской религиозности, о том, что Отец Небесный послал Спасителя для всех. Эти мысли были в наших сердцах. Мы чувствовали, что Христос нас призывает, 335

ищет встречи с людьми, которые оказались в духовном кризисе, заблудились и ищут выхода из заезженного круговорота жизни, абсолютно неинтересного для творческого человека. Наши первые встречи, может, были не слишком глубоки богословски, но это была истинная вера. Многие понимали, что евангелие призывает изменить жизнь, стать новым человеком. Люди из среды хиппи и богемы обращались с большим трудом, потому что богемный человек – индивидуалист, он стремится к сверхчеловеку, хочет быть гением, не признает стандарта, но не зная Учителя с большой буквы, Учителя жизни, смерти и воскресения, этот человек все равно заходит в тупик. Эгоцентризм мучителен. Он дает большой импульс, чтобы созреть для чего-то, но потом становится разрушительной силой. Пока я не осознаю себя личностью, пока я просто часть толпы – это прозябание. Люди из богемы иные: они писали картины, стихи, сочиняли музыку, они посвоему бунтари. Это бунтарство их влекло к подлинному, глубокому изучению жизни, поиску ее смысла и вместе с тем мешало, когда они достигали порога Церкви, порога религии, откуда надо сделать шаг к самопожертвованию, к отказу от эгоизма. Хиппи тоже мучительно искали выход, не хотели подчиняться обыденности, искали новых человеческих взаимоотношений. Вначале наркотики действительно дают чувство расширения сознания, радости, но потом порабощают, так же как и алкоголь. Наркотик дает человеку лишь иллюзию возрастания, а потом захлопывает за ним двери ловушки. И вот этим людям из среды хиппи и богемы очень хотелось прорваться, прорваться в потусторонний мир. Вокруг была официальная пропаганда, насмешка над церковью, и думаю, что в этой ситуации важную роль сыграло возникшее экуменическое сознание. Бог, Который возрождает все наше существо, сумевшим сделать шаг навстречу ему, перейти рубеж, даровал победу. Община

Первопроходцев зарождающегося экуменизма было немного. Мы хотели свидетельствовать о своей вере, проповедовать и отправились в миссионерские поездки. В них мы многое для себя 336

открывали: знакомство с другими народами, традициями, жизненными укладами. Часто ездили в Прибалтику. Рига и Москва – два центра, где много людей обратилось и присоединилось к нашему движению. Атмосфера Прибалтики очень экуменична сама по себе: скажем, в Риге живут и лютеране, и католики, и православные; латыши, русские, евреи, украинцы, поляки. Там нет смешения, но также нет и вражды. Бывает иногда некоторое напряжение, но двадцать пять лет прожив в Риге и до сих пор часто там бывая, могу сказать, что все-таки всегда была и есть в хорошем смысле дружба народов. Хотя латыши, конечно, развивали свою культуру, русские жили российской, евреи старались сохранить свою. Церковная жизнь в Риге в начале 70-х годов была довольно рутинная, как и везде, но церкви не ссорились, относились друг к другу по возможности корректно. И вот эта рижская закваска в какой-то мере дала импульс нам. Москва тоже интернациональный город, тоже своеобразный перекресток. Среди первых экуменов были русские, евреи, прибалты, но национальный вопрос никогда не стоял, не существовало никакого разделения в этом отношении. Мы искали что-то святое, за что можно жизнь отдать, хотя иногда стеснялись об этом говорить, и слово «Бог» у нас не очень часто употреблялось. О любви, в том числе и христианской, мы не трубили, а старались как-то деликатно друг другу помогать, чтобы эта любовь была не сформулирована, а явлена. Во время наших первых встреч и поездок были удивительные обращения. Люди освобождались от грехов, освобождались от своего прошлого и они были первым свидетельством того, что Христос жив, что Дух Святой действует в наших сердцах. Сегодня, когда христианство широко проповедуется, это не кажется чем-то особенным. Но в те времена каждое такое обращение было целым событием. Иисус Христос сказал, что на небе больше радости об одном кающемся грешнике, чем о девяноста девяти праведниках. Каждый человек – великая тайна, целый мир, и Христос душу человеческую выше ценит, чем все мирозданье. Среди первых экуменов была одна девушка, в прошлом наркоманка. В конце наших встреч мы обычно пели что-нибудь, взявшись за руки. И однажды, когда мы вот так стояли, она сказала: «Друзья, я вам поверила, я поверила 337

Иисусу Христу. Меня много раз бросали друзья, мужчины, я разочаровывалась в жизни, не верила родителям, пропаганде, которая кругом, но сейчас поверила в то, что вы говорите. На вас большая ответственность, если вы меня обманете, то будете виноваты в моей смерти, больше я уже жить не смогу». После таких слов чувствуешь, что ты призван идти до конца. В наших поездках мы видели и другую сторону жизни: государственную машину, которая все молола, безликую толпу, массу, в которую она превращала людей, чтобы управлять ими. Вместе с первыми хиппи мы поехали в Таллин. Нас собралось человек тридцать. Видимо, нас выследили, задержали уже на таллинском вокзале и увезли в отделение местного КГБ. Там всех переписали, допросили, у меня отобрали первые номера «Призыва». Потом, когда нас отпустили, один юноша рассказал, как он задал вопрос: «За что вы нас задерживаете, что мы плохого сделали?» Ведь мы как раз старались освободить людей от наркотиков. В Таллине тогда собирались хиппи со всей страны и мы хотели с ними поделиться своим евангельским опытом. А начальник милиции ответил: «Лучше наркотики, чем религия». Нам стало ясно, что наши благие намерения разбиваются об стену. Не незнание, а нежелание принять истину руководило нашими гонителями. Нам было трудно освобождаться от pутинногo мышления, от привычного «Бога нет», от пренебрежительного отношения большинства к метафизическим проблемам. Как-то приехали христиане из Германии и хотели записать с нами беседу. Для них было неожиданностью, что в Советском Союзе есть молодые христиане, да еще и экумены. И вот одна девушка, хиппи, казалось бы – свободная, независимая, берет микрофон и на полном серьезе говорит: «Я принадлежу к Кропоткинской системе хиппи». Такое мгновенное превращение в «официального представителя» показывает, насколько мы были пропитаны стереотипами. Экуменизм – не анархия, не произвол, но в то же время это – некое чувство свободы. Когда я хочу свободно говорить с человеком, я не должен думать о том, православный он или католик, русский или еврей. В нас постоянно оживает некая предвзятость. Экумен должен быть открытым. 338

Иногда бывали неожиданные ситуации. Однажды наши сестра и брат путешествовали автостопом по Средней Азии и везде свидетельствовали. Водитель одной из попутных машин, на которой они ехали, с большим интересом слушал и, казалось, готов был обратиться. Они радовались, что человек так внимательно слушает Слово Божие. А потом брат вышел из машины на пять минут, а водитель стал приставать к девушке. Ребята приехали в ужасе: они говорили святые слова, говорили о чистоте, а все повернулось совершенно в другую сторону. Мы поняли, что проповедовать нужно с учетом того уровня, на котором находится человек. Водитель машины оказался «неубранной горницей», в которую Господь не пришел. Призыв

В 1971 году мы начали издавать «Призыв», первый экуменический журнал в бывшем Советском Союзе. Он печатался на машинке, потом передавался из рук в руки, переписывался. Распространять его было опасно, за этим следили, подобная деятельность была запрещена. Однако благодаря конспирации мы порой достигали особой глубины. Каждое слово, каждая фраза тщательно обдумывались, над ними долго размышляли. Мы стремились к тому, чтобы каждый человек в экумене был личностью, не только объектом, но и субъектом. Мы старались воспитывать в наших братьях рыцарский дух, чтобы они развивали себя, становились людьми чести и долга; чтобы сестры облагораживались, были чистыми, прекрасными. Всего этого было трудно достичь. Конечно, у некоторых людей и без религии есть врожденное стремление к благородству, но часто, пройдя какой-то жизненный путь, они теряют это стремление, попадая в плохое окружение, совращаются, становятся конформистами. Часто только исчерпав себя, попробовав всего дурного, человек начинает искать смысл жизни. есть призвания марийные. Дева Мария с самого детства имела стремление к храму, к чистоте. Она принадлежала к высокому иудейскому роду, и хотя иудеи в то время были под властью Римской империи, в душе они несли свою миссию. Конечно, в этом роде 339

было много девушек, и Мария, наверное, знала, что кто-то из них должен стать матерью Мессии и, может, верила, что это выпадет ей. есть люди, и я встречал таких, которые с детства ищут чистоту, красоту, святость. Это не значит, что они без греха, но все-таки главное стремление их жизни – достигнуть святости. В экумене таких людей были единицы. Большинство же прошло непростую школу жизни, прошло через молох, который поглощает многих молодых людей и сегодня. Орден

Помимо того, что мы работали среди хиппи и богемы, ездили в миссионерские поездки, мы чувствовали необходимость как-то углубить наше призвание. Через какое-то время мы решили посвятить полностью свою жизнь Господу, отказаться от брака, от изобилия и жить в послушании. Некоторые братья и сестры связали себя обетами. Они жили в миру, не отличались особо от других, не было специальных облачений, но они знали, что посвятили себя Господу. Это был небольшой орден, людей было немного, но сам факт такого посвящения был очень важен в то время. В связи с тем, что нужно было сохранять конспирацию, мы собирались на квартирах, иногда на природе, но все же находились под постоянно нависающим дамокловым мечом. Конспирация загоняет все в подполье, получается как бы айсберг: на поверхности видна малая часть, но в глубине сердец и в общине идет работа, и постепенно люди достигают большой глубины. Когда обрушились гонения, те, кто приняли обеты, были готовы к испытаниям. Принцип айсберга, возникший в трудных обстоятельствах, сегодня помогает каждому члену экумены находить глубокий контакт с наставником. Чаша мира

Когда мы освободились, не было уже необходимости в конспирации, в особом ордене. Бог всегда творит новое, подсказывает новые пути и возможности. Пока мы были за стенами тюрем и психиатрических больниц, у нас появилось много друзей, стали приходить новые люди, они как будто ждали. После осво340

бождения надо было их собрать. И мы собрали их в 1989 году на Чашу мира. Чаша мира появилась как озарение, как призыв к единению в духовном причастии. Христиане разных вероисповеданий и сегодня разъединены между собой, а раньше они даже молиться не могли вместе. Однажды я пришел в старообрядческий храм и попросил разрешение посмотреть, как проходит богослужение. Мне разрешили, но сказали: «Только не молись», – потому что моя молитва могла осквернить храм. Католикам до II Ватиканского собора было запрещено участвовать в экуменических общениях. В старом катехизисе 50-х годов среди вопросов к исповеди был и такой: «Не участвовал ли в богослужениях других церквей, исходя из ложного мнения, что все вероисповедания истинны?» А теперь, после II Ватиканского собора, вместо этого вопроса в катехизисе стоит: «Не отказывался ли участвовать в молитве о единстве христиан?» Многое меняется, и это прекрасно. Со временем у нас появилось много поэтов, художников, возникло творческое объединение «Чаша», и мы в дополнение к «Призыву», стали издавать альманах «Чаша» – своеобразную свободную трибуну для молодых талантов. В «Чаше» также публиковались новые переводы новозаветных текстов. Альманах пользовался успехом, но понемногу, как в свое время и орден, завершил свой круг. Осталось главное – дух Чаши мира. Господь часто ведет извилистыми путями. Когда Израиль вышел из египта, он мог за неделю-две пересечь пустыню, но блуждал сорок лет. Сложным бывает путь человека к Богу, а также путь общины или какого-то движения... 1992

341

не угасай мое пламя

vI. П О М О щ ь

Доброжелательные отзывы о Призыве, некоторые мы процитируем, а на другие укажем в списке литературы, были живительной помощью в часы сомнений и колебаний. Теперь пусть будут подспорьем читателю.

ПеРВЫе ОТКЛИКИ Гр и г о р и й П о м е р а н ц

Мне близок самый дух Призыва, вселенский дух. Мне хочется расписаться на полях в знак своего согласия, когда я читаю, как Сандр «стал вникать в богословские проблемы, конфессиональные споры и понял, что исторически они, конечно, важны, но изза них современный человек в поисках выхода должен распутывать страшно запутанный клубок…» (…) Преодоление обиды начинается с личности. Оно не может быть сразу массовым. Оно начинается с гласа вопиющего в пустыне, противостоящего возбужденным массам. Вожди завоевывают популярность, возбуждая в народе общее чувство обиды на других, на чужаков и в жажде справедливости объединяют новой ненавистью. Глас вопиющего в пустыне будит в каждом человеке чувство вины. И мне близка перекличка общих размышлений Призыва с личной исповедью. Я совершенно другой человек, чем Сандр, но тоже не понимаю не пережитых абстракций, идей, не прошедших через сердце. Я надеюсь, что Призыв будет услышан. (Отзыв. – Чаша. Москва. № 11, 1990. С. 95–96.) евгений Данилов

В нашу эпоху расколов, в том числе и в духовной сфере, особый интерес вызывают те, кто осмеливается идти против течения, призывая к единству. (…) – Сандр! Я познакомился с вами года два назад. В то время среди московских христианских инициатив ваша группа была одной из первых, вышедших из подполья и занимающих достаточно заметное место в религиозной жизни столицы. (…) 345

– Вы сами являетесь поэтом и прозаиком, печатаетесь на Западе, а последнее время и здесь. (…) – В общем-то ваше литературное направление перекликается с творчеством писателей-мистиков – Бёме, Сведенборга, Даниила Андреева, епископа Беркли, Бергсона и других. У вас есть предшественники, достаточно заметные, и в России начала этого века… – Да. Но мистический опыт очень индивидуален, он интимен и таинствен. И конечно, трудно говорить о приоритете. Для меня главным учителем в этой области является Иисус Христос. Хотя он сам ничего не писал. – Вообще, духовный опыт невозможно передать адекватно в земных реалиях, языком мистики является символ, и первоначальная задача мистического писателя заключается в создании своего языка и своей системы понятий. Даниил Андреев изобретал даже новые слова. А для читателя главная трудность – в понимании непростых смыслов и значений, скрытых за этими символами. (…) – В ваше движение входят представители разных конфессий, и вы не стремитесь подменять собой Церковь. Ваши общения как бы продолжают и реализуют приходскую жизнь, которая как явление почти была уничтожена за 73 года существования большевистской утопии. И вы восполняете этот пробел? – Да. Для нас крайне важно, чтобы обряды переживались как таинства, а не как что-то застывшее. – Вы стремитесь вскрыть изначальный смысл обряда, часто искаженный более поздними наслоениями? – Да. Мы достаточно глубоко изучаем Писание. Если вы читали «Призыв», то могли заметить, что богословие в нем стоит на должном уровне. Мы хотели бы, чтобы Церковь вновь стала местом таинства, местом вхождения человека в Горний мир и соединения его воли с волей Божией. (Из интервью с С. Р. – Горизонт. Москва. № 8, 1991. С. 47–53.)

346

Я ко в К р о т о в

Они называли себя «экуменами». Это ставило на самый край превращения в настоящую секту, и по-человечески было бы понятно, если бы гонимые и отверженные превратились в секту, – но невидимая сила удержала их от падения. Они собой доказали, что «экуменизм» – не особое течение в христианстве, но общий знаменатель христиан. Та же невидимая сила помогла Риге создать книгу поразительно целомудренную. В ней, вроде бы, рассказано подробно и про арест, про лагерь и про психушку, куда его запихнули за отказ сотрудничать со следствием. Можно было бы ожидать колорита, густо окрашивающего книги Богородичного центра, где господствует настоящий культ личности лидера, – но нет. есть замечательно точные, отточенно краткие очерки о членах общины, которых водили на допросы, об их неприятностях – о своих перипетиях Рига не пишет. Нет навязших на зубах описаний лагерной жизни и ужасов дурдома – Рига просто дал подборку своих писем матери (одно в месяц разрешали), неизбежно скупых, ободряющих, и через эту чуть-чуть превосходящую силы автора бодрость проступает особенно отчетливо ужас несвободы. И путевые заметки автора, в 1990 году получившего возможность съездить в Италию, после этого читаются без малейшей зависти, с облегчением: Господь утешил человека. В книге несколько раз упоминаются имена тех, кто выдал кружок экуменов. Говорится так, что несведущий человек и не поймет, что речь идет о стукачах, – без малейшего осуждения. (…) А в результате книга оказывается замечательным автопортретом, сходным с рембрандтовским. (Первые воспоминания об отечественном экуменизме. – Христианский вестник. Москва. № 43–44, 1993. Стр. 20–21. Английский перевод напечатан в Religion, State and Society. The Keston Journal. Oxford. №. 4, 1994.) Н а т а л ь я Т р ау б е р г

Сандр писал о Боге и о чуде, когда о них не писал почти никто (у нас, конечно). Свою веру он не навязывает, он ее исповедует и проповедует. Сочетание свойств, о котором я сейчас скажу, 347

покажется странным всякому, кто видел только верующих агрессивного, закрытого типа и смутно-религиозных людей, для которых размыты границы веры, а то – и границы добра. У Сандра полная убежденность сочетается с подчеркнутой терпимостью. Казалось бы, как иначе? Да, у христиан только так и должно быть, но как это редко! В нынешнем религиозном мире Сандр – личность исключительная. (…) Сандр почти один стал бороться с этим. Вернее так: в одиночку боролись и другие, но он стал собирать людей. (…) Сандр продолжает линию, которая оборвалась по меньшей мере в 20-х годах. Правда, в Латвии и Литве она нет-нет, да и появлялась, но здесь, в России, я не знаю никого, кто бы сейчас так писал. Однако важно не то: какие-то «друзья в поколеньи» ждут именно такого видения и способа писать. Я думаю, что их много, особенно – вне самозваной или омассовленной элиты. (Свидетельство человека, имеющего право свидетельствовать. – Русская мысль, Париж. № 4022, 1994. С. 12.)

ИЗБРАННАЯ ЛИТеРАТУРА Е. Вагин. Подпольное экуменическое движение в России. – Голос зарубежья. Мюнхен – Сан-Франциско. № 9, 1978. (Первая обширная публикация об экумене.) Е. Латышева. Экумена – чаша мира. – Наука и религия. М. № 12, 1990. (Самый массовый в то время журнал, посвященный духовным вопросам.) В. Солодовников. Экуменика – путь к согласию. Выстраданная идея Сандра Риги. – Независимая газета. М. 24.09.92. Вс. Чаплин. Открыть сердце. – Мегаполис-Континент. М. № 26, 1993. И. Языкова. Экуменическое движение. Второе дыхание. – Религия и демократия. На пути к свободе совести. Вып. II. Издат. группа «Прогресс-Культура». М. 1993. (Статья написана человеком, знающим экумену изнутри, поэтому точно и верно.) М. Бобров. Дом, открытый каждому. – Истина и жизнь. М. № 3, 1994. В. Тупикин. Наверняка его клеши были самыми широкими в Москве. – Новая газета. М. 22.03.94. И. Полоцк. Тридцать смертей Сандра Риги. – Свет. Чикаго. № 259, 1996. Перепечатано в «СМ Сегодня». Рига. 30. 05. 1996.

– Сандр, в 70-80-е годы экуменическое движение среди мирян на территории бывшего Союза было чем-то новаторским, вызывало бурные споры. Сегодня стало значительно больше официальных контактов между христианами разных конфессий, но кажется, что роль экуменического общения на межличностном уровне как бы исчерпана. Какие могут быть новые формы, перспективы этого движения? – В 70-80-е годы мы преимущественно трудились в пределах экуменической общины. Многие молодые люди видели в этой общине «домашнюю церковь». Наши встречи никогда не стремились заменить богослужение Православной, Католической Церквей или протестантских молитвенных собраний. Но тем не менее это был богословский, философский поиск. 349

Изменилось время, появилась религиозная свобода. Теперь многие из участников нашего движения ушли в разные приходы, они понесли туда свое экуменическое сознание. Мы всегда старались сохранить творческий дух: поиск «лирического богословия» через искусство был важной частью нашей жизни. Это теперь выходит на первый план. Мы видим свое назначение в харизме обновления, творчества: богословского, философского и художественного. – Центр экуменики, который экумены надеются создать в Риге, как раз и будет творческим центром? – Центр экуменики – понятие очень богатое. Это не только место: места наших собраний менялись, они могли проходить и в квартире, и в лесу, и в храме. Место было в наших сердцах. Центр экуменики – содружество единомышленников. Он построен из живых камней – людей. В Риге я стараюсь сейчас так обустроить свой дом, чтобы было и помещение для центра*. (…) Мы всегда шли через личность. Каждый человек – малая экумена, малая вселенная, и когда он несет в себе открытый способ жизни, открытость ко всему доброму, он уже сам является воплощением экуменики. Не обязательно быть членом какой-то экуменической организации. Экумена всегда строилась на живом общении, это общение останется в наших сердцах навсегда. Наша традиция – не чтото закостенелое, это определенный подход, он зафиксирован в «Призыве». Есть люди в Украине, Польше, Италии, Англии, которые через изучение «Призыва» находятся в живом общении, в живой связи с экуменой. – В сентябре в Риге состоится симпозиум, посвященный 25-летию «Призыва»… – Надеемся, что это будет не подведение итогов, а начало нового этапа и попытка более глубокого анализа «Призыва» (к сожалению, это пока единственный труд, посвященный вопросам экуменики в России). Будут дискуссии, выступления молодых фи* Проект не удался, так как никто из нас не обладал необходимой деловой хваткой.

350

лософов, искусствоведов; выставка, посвященная истории экуменического движения, музыкально-поэтическое представление «Сказание о Рыцаре и Илге». – Что бы Вы хотели пожелать читателям газеты и тем, кто продолжает начатое Вами экуменическое делание? – Экуменизм сейчас становится глубже, не надо стремиться к какой-то внешней броскости. Экуменизм – не борьба, не насаждение взглядов, ведь единство нам уже дано, наша задача раскрыть это. Мы должны больше самих себя освобождать от уз, от ограниченности. Успех не в силе, не в количестве, а в правде. Еще хотел бы пожелать сохранять верность убеждениям независимо от успеха или поражения. Жизнь сложна, бывают кризисные периоды. Иногда среди диссидентов, церковных деятелей встречается разочарование: думали, исчезнут внешние проблемы, несвобода и все пойдет гладко, само собой. В гонениях в чем-то было легче: внешний враг сплачивал. А теперь надо больше бороться с собой, искушениями, внутренним несовершенством. Путь бесконечен: обновляться и погружаться в бездну придется до конца дней каждому человеку и, до скончания века, – всему человечеству. Но всегда есть надежда. Недаром каждая часть «Призыва» заканчивается многоточием. Продолжение следует… (Беседовала М. Таривердиева. Экумена: думая о будущем. – Свет Евангелия. М. № 24, 1996.)

PRIZIVS / AICINĀJUMS M. Hinkle. Atbrīvots Aleksandrs Rīga. – Laiks. New York. 22.08.1987. I. Kaija. Aicinājums uz gara dzīrēm. – Kronis. Neatkarīgās Rīta Avīzes pielikums. Rīga. 07.09.1996. S. Landorfa. Viegli mīlēt visu pasauli, grūti – savu kaimiņu. – Rīgas Balss.

10.09.1997. ПРIЗИВ / ЗАКЛИК Н. Дивiна. Довiра мiж християнами. – Жива вода. Лицьк. № 6, 1992. Хроника Киевсково экуменического центра. – Логос. Брюссель. № 49, 1994. PRISIV / L’APPELLO M. Mendeleev. Sandr Riga: cronaca di una repressione psichiatrica. – L’Altra Europa. Milano. Nr. 3, 1988. G. Pelucchi. Due parole per Riga. – Avvenire. Milano. 20.02.1990. O. Petrosillo. Ha vinto la fede. – Il Messaggero. Roma – Marche. 26.03.1990. P. Ortelli. La storia di tre piccoli uomini e del grande elefante sovietico. – Giornale del Popolo. Lugano. 20.06.1990. PRIZYW / WEZWANIE A. Michalski. Przyjaciół nie sprzedałem. – Powściągliwość i Praca. War szawa. Lipiec-sierpień, 1990. K. Renik. Element społecznie niebezpieczny. – Religie, które przeźyły. WAM. Kraków, 1996. Ks. J. Pałyga. Łagry za Fatimę. – Apostolicum. Ząbki, 1997. PRIZIV / L’APPEL Appel de l’Aide aux croyants en Russie en faveur d’Alexandre Riga. – ~ 1986. L’actualité religieuse. Paris. Juillet – aout, Y. Hamant. Sandr Riga: l’irréductible de la foi. – France Catholique. Paris. Nr. 2272, 1990. PRIZYV / THE CALL A. Smirnova. Christian Ecumenical Centre Opens in Moscow. – The Moscow Tribune. 18.09.1992. X. Dennen. Forward together. – Frontier. Keston Research. Oxford. Janu ary-March, 1993.

352

У. Л и в и

ТРИДЦАТИЛеТНее ПЛАВАНИе П е р е в о д с и т а л ь я н с ко г о Л . К о р о л е н ко

Вторая половина 1998 и начало 1999 годов, когда Сандр жил во Флоренции, стали временем частых наших встреч и долгих бесед. До этого мы несколько раз виделись в Москве и в Риге. Мы много говорили о пройденном пути, и настал день моего посвящения в экумены. И все же я был удивлен, когда Сандр предложил мне написать что-нибудь для нового издания «Призыва». Я не стал возражать, ему видней. Точно определить жанр «Призыва» невозможно. Одни в нем видят авангардистский коллаж, но без деструктивного пафоса (Вс. Некрасов). Другие (в том числе и автор этих строк) усматривают здесь признаки постмодернистского романа, но без ёрничанья. Кто-то сравнил его с Собором, детали и позднейшие пристройки которого не нарушают цельности всего строения. Одно ясно – это произведение большого стиля. Построенное на скале, оно в то же время ускользает из-под ног, заставляя двигаться все дальше и глубже. «Не здесь, вот там – скала», повторяет автор, когда кто-нибудь останавливается… Сам Сандр чаще всего вспоминал две характеристики своего труда. Первая – Ирины Иловайской-Альберти: «…Сандр Рига в психиатрической тюрьме перед каждой очередной пыткой иньекциями нейролептиков, от которых, как он хорошо знал, ему придется долго и мучительно умирать, не находя освобождения в смерти. «Отрекись от Бога, скажи, что не веришь в Него, и тебя оставят в покое. – Нет!»… Сандр Рига на вопрос, как он выдержал, отвечает просто: «Я иначе не мог». (Истина мучеников. – Русская мысль. Париж. № 3947, 1992) Так он приходил к Ясности по ту сторону слов. А Борис Равдин сказал о книге Сандра: «Дочитываешь последнюю ее страницу и понимаешь, что она же – первая». (Из истории экуменического движения в России. – Даугава. Рига. № 6, 1996.) 353

Так что же такое «Призыв?» Призыв и только. Но это немало. Сандр не любил подробно толковать места, вызывающие у нас вопросы. Он отнекивался, говоря, что следует самим вникать в текст и прозревать. «Там все сказано». А что касается Илги, то она всё гуще окутывалась дымкой, пока мы не поняли, что каждый имеет право на секрет. «Не подобает трубадуру говорить о Прекрасных Дамах вне стихов». «Призыв» сознательно ограничивается религиозным миротворчеством. В других сферах, политике, экономике борьба неизбежна. Стихийность, неуправляемость этих процессов, а также корыстные побуждения особей и кланов, исключают экуменику, прибегая к ней лишь в крайних ситуациях. Тем большая ответственность ложится на говорящих от имени Бога. Кто, если не они… «Тайна Божия» написана как вызов схоластике и ставит вопрос о возможности верификации теологических и метафизических построений. Тут подножка профессорам, забывшим об апофатике. При нежнейшем отношении к ним как людям. «Кто виноват?» пытается вскрыть иррациональные и рациональные корни этики, показать зыбкость любой, не пропущенной через сердце, аргументации. Речь идет о несрастающихся трещинах в мире и душах. И в то же время о том, как в глубочайшей яме, когда потеряна всякая надежда и дар молитвы, откуда-то приходит невидимая помощь. В Бутырке зрение Сандра стало резко ухудшаться. ему прислали очки. И велико было его изумление, когда он прочел название фабрики, изготовывшей футляр: Призыв. Так от надзирателей был скрыт сигнал солидарности тех, кто остался на воле. Эту реликвию он держал под подушкой в тюрьме, брал собой путешествуя, исполнялся новой силой, глядя на неё дома. И католического прелата и дзен-баптиста, и старообрядца, сочиняющего блюз Рогожского кладбища, и квакера, не признающего никаких догматов, и модницу, и скромницу – кого я только не встречал среди «призывников»… А Плавание продолжается…

vII. Л А Р е Ц

Мне пора, Юля. Беру в дорогу только видения. Те, которые вспоминают умирая. Которые не выразить словами. И по лепестку с цветка. Несколько страничек. Сказанное и написанное теми, кого я любил. Мои заметки – лишь оправа.

357

Когда речь заходила о Татьяне, собеседники сразу меняли тон и начинали восхищаться. Самой привлекательной из тогдашних рижских невест. Как сейчас помню наш последний разговор. Я остановил ее у входа в Верманский сад. Я был навеселе. Она смотрела на меня отгоревшим взглядом и не улыбаясь произносила: «Я вас люблю. К чему лукавить? Но я другому отдана. И буду век ему верна.» Потом как-то мы встретились глазами. На мосту через Городской канал. Никто из нас не замедлил шаг. И ещё я видел её во сне. Бледной, как воск, чужой. Через десять лет я узнал, что она умерла. Она мне отдала всё. Она открыла мне меня. «В то утро взаимности».

Но я был юн. Я торопился дальше. Я думал, что всю жизнь навстречу мне будут идти неповторимые люди, что меня ждут бесчисленные увлекательные встречи. Я не знал, что их так мало, что они так редки.

358

«Брату Сандру с любовью и благодарностью за его доброту и понимание. На фотографии мне пятнадцать лет. Саша»

«Как хорошо она к тебе относилась», – сказала Юля, когда мы просматривали мой архив.

359

Вот что писал мне Уго, когда от него сбежала Лэся. ещё не ведая, что они помирятся. И погибнут вместе. «Неужели вся жизнь – лишь тоска по возносящей, крылатой любви? По единственной. Вечной. Отчего так хочется взмыть над низиной и полюбить? Как ещё никто на свете. И понять. И воспеть. Как никто. Но почему, почему так скоро всё увядает? И рассыпается. Что грызёт, снедает меня? Что никак не утихает во мне? Жалость к той, кого ласкал? Чьи слёзы утирал? Неизжитая похоть? Уязвлённое самолюбие? Ревность? Боль за поруганную возможность? Где же торжество истинной любви, о которой говорят, что она всё побеждает? Лишь в отказе от ложной? Только в унылом – лучше ни с кем, чем с кем попало? И всё? Перечитываю только что написанное. Звучит не ново. Даже банально. Но так же животрепещуще как сотни и тысячи лет назад. Итак, мне просто не повезло? А может, не дано? Или сам во всём виноват? Упустил свое счастье? И не даровал его другому? Не нахожу ответа».

360

Ты, Саша, нашла. едва завидев полоску морского горизонта в Юрмале, ты бросилась навстречу Алым Парусам. Самозабвенно. Без оглядки. Я стоял на берегу и смотрел, как ты шаг за шагом уходишь в воду, как, намокнув, темнеет твоё платье... И впервые подумал, что ты больна... А не святая. Блаженная. Мученица мечты. Я бывал груб и жесток с женщинами. Но всё ничто по сравнению с моим ответом, когда ты звонила из Москвы в Ригу. Ты звала меня. Ты панически боялась, что тебя опять упрячут в больницу. А я сказал: «У меня своя жизнь, у тебя – своя». Даже будучи не в силах помочь, я мог найти другие слова. Как ты, и жива ли ещё? Боюсь узнавать.

361

«Недавно от одного мною уважаемого эстета мне довелось услышать мнение, что в творчестве нельзя обнажать свою душу. Что это уже не искусство. Но я не смогла с этим согласиться. Думаю, что искусство является истинным, только если то, что рождается в душе творящего, идет из самых глубин, преломляется и проживается предельно. Когда со струн души срывается та главная, самая высокая и совершенная нота. Только тогда этот открытый призыв души найдет отклик во многих сердцах. Только тогда искусство может зажечь и повести за собой. С опасением открывала я Призыв Сандра. Мне всегда бывает немного страшно, когда при общении вижу личность и вдруг мне предлагают увидеть творческое выражение этой личности. Так как личность не всегда способна передать полномерно голос своего потока. Но со страниц, которые я открыла, на меня вдруг повеяло такой знакомой светлой печалью теплого вечера ранней осени, что мне стало спокойно, и я с облегчением вдохнула эту теплую радость. Это были «Паломничество» и «Геральдика». А потом... уже без опасения читала с самого начала. Там было уже нечто иное, но тоже не отпускающее. Не тишина, но волны яркого, непреклонного, незаслонимого солнца, которое светит, потому что не может не светить. Уверенное, твердое знание своего назначения: «если не мы, то кто же?» И опять тишина, и вдруг ясный звук трубы... и встрепенулся... и вперед... Да, время покоя и размышлений. Но, вы слышите настойчивый зов? Это время действовать. И снова в путь. И снова горизонт необъятен... Поток ненавязчив, но не откликнуться невозможно. И когда он, казалось бы, уходит, оставляет твою душу наедине с собой, ты уже не можешь повернуться и пойти. Что-то заставляет оглянуться. И с тобой останется та невидимая нить, которая не даст потерять навсегда путь, по которому ушел этот светлый стремительный поток».

362

Этот отклик был напечатан в «Чаше» ( № 11, 1990 ). Прошло более десяти лет. Мы опять в Сокольниках. Соня рассказывает о своих замыслах. Как всегда, прекрасных. Через несколько месяцев, после знакомства с ней, Юля неожиданно говорит мне: «Может быть, из-за тебя она до сих пор не замужем».

363

Я её предугадал. Я долго ждал её. И я её встретил. Живёт она в другой стране и впервые приехала в Латвию. Это было летом, после концерта в Межапарке. Мы сидели с друзьями и пили вино. Я предложил ей попробовать кьянти из моего бокала. Она взяла его и стала медленно поворачивать. Я обиделся: смотри какая брезгливая. Когда же она вернула мне бокал, я увидел, что влажный отпечаток ее губ накрыл мой. Я заговорил о том, что её имя для меня многое значит. Я стал сетовать, что в нашей пошлой реальности так не хватает высоких порывов. её взор оживился. Она подалась вперед. Я спросил: «Вы что, разделяете моё мнение? Вы, девушка в джинсах с дырявой коленкой?» «Не стоит жить, если нет идеала». её зовут Илга. Земная Илга.

«Милый Сандр, привет из Италии! Завтра покидаем Тоскану и уезжаем в Рим. Я с твоими друзьями, к сожалению, не смогла созвониться, поэтому отправила им письма с новостями о тебе и передала приветы. То же сделаю в Риме, если опять не дозвонюсь. О.К.? Здесь сказочно красиво. И наконец я увидела все произведения искусства, которые в университете изучала лишь по книгам. Арриведерчи, Илга»

364

Инара была красавицей. И подойти к ней у меня не хватило смелости. Спустя годы мы всё же познакомились. её портрет, написанный Майей Табакой, мелькает в телефильме Натальи Кожуховой «Янис и Фелицита» (IGE Tv, Рига 1994), в котором я снимался. Когда мы расставались, она сказала: «Ты сам не знаешь, чего хочешь». Я ответил ей поэтической исповедью. Стихи, по-моему, невозможно перевести адекватно и поэтому для тех, кто не знает латышского, прилагаю простой подстрочник. Два отрывка. О страстях и картинах.

365

Nenoturos, klūpu, lādējos Apreibušā miesā auksta sirds Nevaru atšķetināt mezglu Ziema stindzina pirkstus Atstūmis žēloju, bet atpakaļ nesaucu Varbūt pats tieku piesmiets Krēslā uz plāna un slidena ledus Maldās Tavi bērni – tikai ne Tu

366

Не удерживаюсь, спотыкаюсь, бешусь В хмельной плоти холодное сердце Не могу развязать узел Зимой коченеют пальцы Оттолкнув жалею, но назад не зову Я может сам одурачен В сумерках по тонкому, скользкому льду Блуждают Твои дети – только не Ты

367

Viņa nav laimīga vēl Neatminēta, kaut iekarota Aiz neredzama plīvura Gaidoša mīkla Felicita, Nezināmā Rīdziniece sudrabtumšā Logs, vitrāža, pasaules modelis Pauļukam, Ritumam, man

368

Она не счастлива ещё Не разгадана, хотя завоёвана За невидимой пеленой Томится тайна Фелицита, Незнакомка Рижанка тёмно-серебристая Окно, витраж, модель мироздания Для Паулюка, Ритумса (и) меня Три портрета. Фелицита. Анна. Незнакомка. Так они висят в моей комнате. Три образа. Весна. Лето. Осень. Три трубадура. Паулюк. Тоне. Ритумс. Они хотели «выразить свою великую душу через женщину» (Паулюк). Это мой иконостас. Три сестры Илги. Илги неземной.

369

«Она была осликом. Он однажды назвал ее осликом – и именно что не рыбкой, не птичкой, не унитазиком, хотя мог бы и рыбкой, мог бы и птичкой, и овечкой мог бы, да и унитазиком – почему нет? – но он-то, он назвал ее осликом. Поэтому обсуждать тут нечего. Уже надо исходить из того, что она была названа осликом. Выбор был сделан. Это было нежно. И еще это было иронично. И снова это было нежно. Она и до этого была осликом. Но тайно! А вот когда получила это имя от него – тогда уже всё! если и было что-то прекрасное в их отношениях, так это телефонные переговоры по межгороду: – Почему ты больше не говоришь мне ничего ласкового? – Я говорю. Но про себя. Ты что не чувствуешь, что у меня рот до ушей – я млею. – Тогда пока. – Ну, хочешь, я перезвоню тебе. Сейчас же. – Не надо – это уже барокко. – Приезжай, я больше не буду осликом – я буду Анной Григорьевной. Буду для тебя как Анна Григорьевна для Достоевского. Посвящу себя тебе. – Знаешь, я, наверное, был не прав. Я теперь сам стану Анной Григорьевной. Только нас будет две Анны Григорьевны. – Не перепутать бы. – Тогда я буду Григоричем. Когда он ушел, когда он уехал... ну, вобщем, понятно, на что это было похоже – на что это обычно бывает похоже? – на смерть: это было значительно как смерть, это было окончательно как смерть, это хотелось опротестовать, как хочется опротестовать смерть. Подать на неё в суд. А ведь ничего особенно прекрасного кроме телефонных переговоров по межгороду в их отношениях не было. В общем-то, надо признаться – всё остальное было совсем не прекрасно, и даже могло быть честно названо добровольным адом. От их любви осталось только ее умение отличать латышский акцент от любого другого. Зачем ей теперь это? И она написала ему письмо – электронное письмо – на адрес его приятеля. Не письмо, а объявление: 370

«Ослик Иа потерял свой хвост». Ведь ослик Иа как раз потерял свой хвост, и это настолько дезориентировало его, что он даже стал философом. Она хотела добавить: «И сердце». Но не добавила. «Юля! Здравствуйте. Александр очень просил извинить его и не писать больше. В том числе по этому адресу. Он желает Вам всего самого доброго. Сожалею, что сообщаю Вам такую новость. Спасибо за понимание. Эрик». «Я тебя люблю. Я не буду больше писать. Я буду ждать». Ответа не было. Был звонок».

371

Самой яркой и ошеломляющей моей пассией была, конечно, Юля. Мы врезались друг в друга, не сбавляя скорости. Забыв о тормозах. К тому, что она написала и озвучила в своих «Рижских элегиях» (Радио России, январь 2002), мне нечего добавить. Как и к эпилогу, присланному потом по почте. Она – автор аннотации к моей книге.

И был звонок. «Будь счастлива. С Богом.»

372

*** Да, так оно и было. Я вошел в читальный зал архива и увидел тебя, листающую какой-то журнал. Белокурую и светлоглазую даму у полки с книгами. – О, наконец-то, латышка! Я был рад. Почти год я не видел земляков. – No, no, – ответила ты, и мы заговорили по-итальянски. Ты увидела знамение в нашей встрече. И я. Ведь установку памятника в Giardinetto Rainis e Aspasia, привлекшего твое внимание, организовал мой дядя. Я тогда собирался писать историю нашей семьи. Но, оказалось, слишком мало материалов сохранилось для стройного и полнокровного рассказа. У многих латышей, не по их вине, историческая память изорвана. Садик двух поэтов свел нас для нового поиска. Когда спрашиваешь в центре Лугано: как пройти или проехать в Кастаньолу, тебе задают встречный вопрос: а там что? Когда отвечаешь, что там жили известные писатели, тебя поправляют: в Монтаньоле. Там дом и могила Германа Гессе. Пусть твоя книга станет путеводителем паломников в Кастаньолу. С самого начала понятно, что твой роман, роман расставания. Райниса с Аспазией, затянувшийся на многие годы, твой с другом, еще не завершившийся, полный каких-то ожиданий. Раздев душу, ты балансируешь на качающейся раковине, как Венера Боттичелли. Ты пишешь книгу одному человеку, ее прочтут, поймут и оценят многие. Но не он. Что ж, зато ты стала художницей. И лучший твой шедевр – ты сама. 373

В Благовещенске, куда, как ты знаешь, меня сослали, я обещал себе, что если выйду на свободу, поведаю о милых сердцу людях. Свой обет я, кажется, выполнил. Есть книга, другие публикации, радио и телепередачи. Теперь хочу отдать последний долг. Я был знаком с Ольгой Клигер, упомянутой в твоей книге. Она доверила мне кое-что, о чем не все знают. Свою жертву долго, очень долго она приносила в одиночестве и молчании. И только Райнис во сне отвечал ей. Еще при его жизни Ольга сказала Аспазии: «На твое место – никогда!» По-моему, Кьяра, ты радовалась, когда я рассказал, что незадолго до смерти Аспазии, Ольга приехала к ней, и они примирились. «Он – Солнце. Я – сияние Луны», – толковала она слово Mēnessmeitiņa / Лунная Дева. Так ее назвал он. И я видел женщину, излучающую негаснущий отблеск, вспыхнувший давно, давно. Человека, которому известна тайна счастья. Ольга Клигер подарила мне свою фотографию, надписав ее словами Райниса: «Любовь не взять, когда захочешь, Ее возможно лишь дарить». (Послесловие к книге Кьяры Маккони «Красная комета»)

374

СОДеРЖАНИе I. СЛОВО Смирись и дерзай . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7 Ищущим славы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 28 Вся власть Христу! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 29 Терновый венец . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 32 Тайна Божия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 34 Божий план спасения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 36 Дело Божие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 40 Азбука самосовершенствования . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 44 Кто виноват? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 58 Сила . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 61 Молитва . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 65 Икона . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 67 Наш метод . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 69 Рижский призыв . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 72 Наш герб . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 74 Сказание о Рыцаре . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 79 II. ДеЛО Бури . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 93 Бездна . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 166 Новый парус . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 188 III. ПОСВЯщеНИе Маргиналии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 193 Основной призыв . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 195 Сокровенный призыв . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 210

Iv. еДИНеНИе Розовая тетрадь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 253 Золотой сон . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 279 Победная песня . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 301

375

v. ОГОНь Рождество в нашем доме . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 329 Возникновение экумены . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 333 vI. ПОМОщь Первые отклики . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 345 Избранная литература . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 349 Тридцатилетнее плавание . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 353 vII. ЛАРеЦ Мне пора . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 357 Да, так оно и было . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 373

376

377