Система классов слов как отражение структуры языкового сознания

1

"~45Т$Г~

Т.

КРИВОНОСОВ

СИСТЕМА КЛАССОВ СЛОВ КАК ОТРАЖЕНИЕ СТРУКТУРЫ ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ (Философские основы теоретической грамматики)

Москва - Нью-Йорк 2001

Книга представляет собой систематизированное изложение ос­ нов теоретической грамматики немецкого языка, совершенно отлич­ ной от традиционной, и тем более некоторых современных граммати­ ческих теорий, построенных на сыпучем песке «когнитивной лингвис­ тики», которая в книге не оставлена без критического внимания. Чита­ тель увидит здесь, что современная лингвистика, барахтаясь в некото­ рых «новейших» парадигмах языкознания, которые отнюдь не являют­ ся новыми, ушла от решения «старых», но ещё далеко не решенных проблем «частей речи», оставив их потомкам. Автор книги показыва­ ет несостоятельность существующих классификаций классов слов («ча­ стей речи») и предлагает строгую процедуру выделения системы клас­ сов слов. Здесь впервые в языкознании предпринята попытка рассмот­ реть классы слов, которые в грамматической традиции рассматрива­ ются в полной изоляции друг от друга, с позиций их интеграции в еди­ ной, внутренне взаимосвязанной системе классов слов. Книга вводит читателя также в проблематику взаимоотношения «действительность - мышление - сознание - язык - классы слов», т.е. автор пытается древнюю проблему «частей речи«поставить в связь с человеческим мышлением и сознанием и показать, как классы слов со­ относятся с отраженной в них реальной действительностью. Многие теоретические проблемы соотношения языка - мышления - действи­ тельности освещаются с новых теоретических позиций. Большое место уделяется в книге обобщениям эксперименталь­ ного анализа языка, который исключает различные спекулятивные по­ строения, в том числе и «когнитивной теории частей речи». Книга может служить в качестве лекционного материала для преподавателей, ведущих теоретические курсы языкознания, а также в качестве учебного пособия для аспирантов и студентов всех специаль­ ностей лингвистического цикла. Книга предназначена для лингвистов всех специальностей, она может оказаться небесполезной не только для тех, кто по роду своей профессии занимается проблемами теорети­ ческого языкознания, но и для логиков и философов языка, а также для всех, интересующихся проблемами взаимоотношения языка - мышле­ ния - действительности. РОССИЙСКАЯ Издательство «ЧеРо» 588711183-6

ГОСУДАРСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА

2002

О Кривоносов Алексей Тимофеевич

«Распознаваемые в языках классификации объектов пред­ ставляют огромный интерес с точки зрения категорий человече­ ского сознания. Они далеки от того, чтобы быть адекватным от­ ражением объективной действительности: иными словами, они не являются научными в нашем понимании. Но они были той школой, в которой человеческая мысль тренировалась для буду­ щих научных обобщений и классификаций» [Абаев 1970 : 260]. «Сейчас уже можно сказать, что И. Е. Аничков был слиш­ ком оптимистичен, говоря о том, что основные трудности на пу­ ти к решению проблемы частей речи преодолены. Сейчас эта проблема столь же далека от разрешения, как и четверть века на­ зад» [Алпатов 1997: 1997]. «. . . не бесполезно было бы предпринять полный пере­ смотр вопроса (о «частях речи», - А. К.) применительно к каж­ дому отдельному языку в определенный момент его истории» [Щерба 1974:78]. «Очевидно, что всякое научное описание языка должно в идеале стремиться к интегральное™, т.е. к такой картине языка, в которой грамматические правила и словарные статьи настрое­ ны друг на друга и способны к информационному взаимодейст­ вию» [Апресян 1986 :57]. «Решение проблемы частей речи находится в тупике пото­ му, что не решена проблема предложения. В самом прямом и глубоком смысле это - одна проблема. Структура предложения и система частей речи должны бытьвыделены на одной основе, и только затем они могут и должны быть разведены по разным сферам языка. Лингвистика уже достаточно полновыявила в разных языках и подробно описала все части речи, их разновид­ ности и варианты. Однако остаётся не сделанным главное - не раскрыта объективно языковая иерархия и система частейречи» [В.С. Юрченко 1992: 124]. «Экономична мудрость бытия, всё новое в ней шьётся из старья». [В. Шекспир].

Посвящаю моим внукам Ап<1ге\у и АпШопу КПУОПОЗ. Какими они будут в родной для них, но чужой для меня стране?

ПРЕДИСЛОВИЕ Читателю здесь предлагается н о в а я концепция понятия язы­ ка и связанная с нею теория классов слов («частей речи») как т р ё х ­ у р о в н е в о й с и с т е м ы . Жизнь идёт, наука тоже не стоит на мес­ те. Лингвисты думают, анализируют, спорят. Я, грешный, тоже размы­ шляю над этими проблемами. И вот плоды моих «размьшшизмов» я и предлагаю читателю. Хотя книга написана на материале немецкого языка, однако её идеи приложимы ко всем языкам. Система классов слов родилась здесь как отражение структуры немецкого я з ы к о в о г о с о з н а н и я , трактуемого мною как ста­ тическое состояние мъшшения, как накопленное знание (со + знание), противопоставленное самому процессу мышления как динамическому процкессу отражения мира. Сознание человека - это все те его сово­ купные знания, которые он приобрёл в процессе всей жизни. Языковое сознание человека - главнейшее из остальных сфер сознания, относя­ щихся к пониманию сущности мира и самого себя. На Западе сейчас родилось новое языкознание - «когнитивная лингвистика», ставшая предметом постоянного подражания в России. Не желая отставать от Западной лингвистической моды, «части речи» также поставили на «когнитивный» пьедестал. «Когнитивные» части речи некоторые авторы ищут непосредственно в сознании - в закры­ том «чёрном ящике» и тем самым вступают на зыбкую почву спекуля­ ций. Однако языковое сознание скрыто от непосредственного наблю­ дения, поэтому его можно познать только единственным способом познать его продукт в виде письменного и устного текста. Автор любого лингвистического исследования неизбежно опирается на какие-то заранее добытые единицы - части речи. Пред­ лагаемая любой грамматикой упорядоченная классификация частей речи даёт, хотя и несовершенную, но в каком-то приближении адек­ ватную модель языкового сознания, т.е. того, как на самом деле в мозгу человека устроен язык, которым мы бессознательно владеем и пользуемся. Эксплицировать наши интуитивные знания системы частей речи - одна из важнейших задач языкознания, в котором про­ блема частей речи за последние десятилетия почти забыта. Я предви5

жу и полностью осознаю все трудности, какие меня ожидают в наме­ ченной области исследования. Однако на моей стороне сам предмет исследования: наличие системы частей речи в языке - не частное яв­ ление отдельных языков, а глобальное свойство каждого естествен­ ного языка и оно носит универсальный характер. К частям речи все­ гда будут проявлять большой интерес. Е. С. Кубрякова, например, познакомившись с новейшей литературой в Финляндии и Германии по вопросам частей речи, пришла к выводу, что проблема частей ре­ чи вновь вернулась на страницы специальных изданий и что ей по­ святили свои публикации многие видные ученые и исследователи» [Кубрякова 1997: 149]. Тема данного исследования - классы слов («части речи»), насчи­ тывающая уже два с половиной тысячелетия своей истории, является совершено традиционной, однако ещё далеко не решенной проблемой. Эта книга-напоминание нынешним и будущим лингвистам о том, что сущность естественного языка отражается прежде всего в системе его частей речи, т.е. в словах, сгруппированных по каким-то признакам в классы. Об этом не лишне напомнить, тем более, что некоторые линг­ висты, особенно начинающие, завороженные нынешними «модными» течениями в языкознании, «всерьёз и надолго» покинули теоретичес­ кие аспекты основного объекта языкознания - части речи и порхают однодневными мотыльками по «когнитивным» верхам современной лингвистики. Начинающие лингвисты не могут не увидеть в этой обла­ сти языкознания всё богатство ещё не решенных семантических, син­ таксических, логических, философских проблем, доставшихся им в на­ следство от предшествующих поколений языковедов. Все мы привык­ ли читать вялые, полемически не заострённые лингвистические рабо­ ты, в которых критические стрелы затуплены, а сам объект полемики как движущей силы познания истины или вообще отсутствует, или так тщательно маскируется, что становится неизвестным, против чего бо­ рется автор, какие он разбивает идеи предшественников и какие свои идеи он выдвигает в качестве альтернативы. Большинство авторов книг и статей не дает глубокого анализа того, что предшествовало их 1

Здесь необходимо сказать о принципиальном вопросе: от чьего имени пишутся книги, статьи, защищаются диссертации? Многие, особенно начина­ ющие лингвисты, так привыкли мыслить «коллективно», и так прочно усвои­ ли местоимение «мы», что боятся взять на себя ответственность за написанную работу и заявить об этом во-всеуслышание личным местоимением «я». Колхоз­ но - совхозное коллективное общество выпестовало поколения людей, никог­ да ни за что не отвечавших. Всю вину за написанное и сказанное перекладыва­ ли на других, вовлекая в круг ответчиков и читателя (слушателя), который, од­ нако, не"должен делить вину и честь автора. Я отвергаю этот метод беседы с читателем и сознательно восстанавливаю в его правах личное местоимение «я», не боясь навлечь на себя упреки в бахвальстве, а, напротив, руководству­ ясь лишь личной ответственностью за каждое здесь сказанное мною слово. 1

теориям. Глубокий и логически последовательный разбор чужих то­ чек зрения всегда способствовал прояснению истины. В этом исследовании я ставлю перед собой две главные задачи: 1) показать истинную систему классов слов в немецком язы­ ке и механизм её функционирования а также, разумеется, те сложные п у т и , которые меня привели к ее созданию; 2) показать о т с т а ­ л о с т ь современного языкознания и несовершенство всех су­ ществующих теорий частей речи, а также продемонстрировать читате­ лю небрежение многих лингвистов к своему собственному труду, выражающемуся в том, когда некоторые лингвисты, не утруждая себя чрезмерной умственной нагрузкой, позволяют себе нагромождать в выдвигаемых ими теориях массу непоследовательностей и противо­ речий, полагая, что главное - прокукарекать, а там - хоть не рассветай. Нередко лингвистические работы пишутся сложным и тяжелым языком, нечетко, и сами авторы, кажется, не всегда понимают в доста­ точной степени то, о чём пишут. Я пытаюсь здесь донести мои идеи не в тезисной форме, а развернуто, подходя иногда к одному и тому же явлению с р а з н ы х сторон, или формулирую их п о - и н о м у . В языкознании - науке точной и науке гуманитарной - должны гос­ подствовать логически выверенные суждения и умозаключения, а для их изложения требуются не тезисы, а развёрнутое доказательство. Этой книгой я хочу вызволить начинающих лингвистов из плена совершенно аморфной «когнитивной лингвистики», туманной и нео­ пределённой «лингвистики текста», чисто прагматической и далёкой от лингвистики «теории речевого действия» и других теорий-пустоцве­ тов и обратить их в совершенно иную веру - повернуть их к истинному объекту языкознания - к языку, его грамматической и семантической структуре, его функционированию как системы, его месту в системе от­ ношений между действительностью - мышлением - сознанием. Цель книги состоит не в том, чтобы исчерпывающе описать каждый класс слов, каждое слово класса, входящее в его состав (эта задача посильна лишь всему коллективу Института языкознания РАН), а лишь в ы д е л и т ь в н е м е ц к о м языке все обнару­ женные в нём классы слов, дать их к л а с с и ф и к а ц и ю на основе постулированных строгих процедур на шести уровнях языка (мор­ фологическом, словообразовательном, просодическом, трансформа­ ционном, логическом или семантическом) а также представить исчер­ пывающий списочный состав всех закрытых классов (с конечным на­ бором слов). Кроме того, в книге в качестве иллюстрации даётся со­ кращённый список слов каждого открытого класса. Подробнее ос­ тальных классов слов описываются в книге только те классы, кото­ рые или вообще не представлены в традиционной грамматике немец­ кого языка, или описаны в ней весьма поверхностно (это, главным об7

разом, модальные и логические частицы, модальные слова, интенсификаторы. предложио-указательные и предложно-вопросительные слова). Все остальные классы слов выделяются и описываются в сис­ теме всех остальных классов лишь в общих чертах с указанием их свойств и с перечнем отдельных слов. В различных «Грамматиках» немецкого языка, как известно, ца­ рит поразительный разнобой в классификации частей речи. Данная книга представляет собой попытку критически рассмотреть существу­ ющие принципы классификации слов в современном немецком языке, наметить пути, которые, по моему мнению, могли бы привести к их бо­ лее гомогенной классификации в виде замкнутой системы классов слов, а также предложить систему классов слов, порождённую структу­ рой самого языка. Нынешнее теоретическое языкознание почти перестало интере­ соваться такими «банальными» и «давно изученными» темами как ча­ сти речи (классы слов), структура языка, структура предложения, син­ таксические связи в предложении, теория слова, соотношение языка и речи, языка и мышления, языка и логики, языка и дейетвительносги, полагая, что эти проблемы, живо занимавшие лингвистические умы в 50-60 годы, уже «решены» и можно переходить на более «высокий» лингвистический уровень исследований, якобы сулящий лингвистам новые горизонты в раскрытии сущности языка, - в область «граммати­ ки текста», «коммуникативной грамматики», «лингвистики текста», «теории речевых актов», «теории дискурса», «когнитивной лингвисти­ ки». Эти течения - и на этот счёт у меня нет никаких сомнений - ожи­ дает участь некоторых предыдущих лингвистических направлений, из­ вестных из истории языкознания, которые, претендуя на лингвистиче­ скую истину в последней инстанции, в конечном итоге благополучно ушли в небытие. Дискуссии на защитах кандидатских диссертаций последних лет, да и содержание самих диссертаций, показывают, насколько у начина­ ющих лингвистов «запудрены мозги» «когнитивной», «дискурсной», «текстовой» идеологией, хотя многие из них просто недостаточно гра­ мотны и начитаны в общеграмматическом отношении и мало знакомы с основами морфологии, и синтаксиса и общего языкознания. В совре­ менном языкознании появляется немало чисто беллетристических ра­ бот, в том числе и но вопросам частей речи. Это тоже в какой-то сте­ пени может служить оправданием того, что я так подробно посвящаю читателя в исторические проблемы частей речи с подробным обсужде­ нием источников и критикой их авторов. Лингвистические исследова­ ния последних двух-трёх десятилетий показывают, что лингвисты ото­ шли от глобальных, якобы «решенных» проблем языкознания, теперь уже оказавшихся на обочине лингвистических интересов, и начали ак8

тивно обрабатывать, как им кажется, «лингвистическую целину», ко­ торая, судя по всему, не принесёт плоды, способные привести к пони­ манию с у щ н о с т и языка. А сущность языка с к р ы т а именно в «традиционных» проблемах нашей науки, и прежде всего в области частей речи, лежащих на пересечении в с е х теоретических путей язы­ кознания. Проблема частей речи, как сказал бы самый главный марксист­ ский философ, - «архиважна». Важность нового изучения частей речи хорошо выразила Е. С. Кубрякова: «Потребность в новом описании частей речи можно было бы связать с необходимостью как-то обоб­ щить и систематизировать существующие взгляды: накопив грандиоз­ ный опыт в указанной области и располагая множеством разумных взглядов на природу и сущность частей речи, учёные так и не подвели и т о г и всей этой работы, а сведения об истории изучения частей речи, сами по себе достаточно объёмные, носят до сих пор фрагмен­ тарный характер и не сведены воедино» [Кубрякова 1997: 4]. Следуя своевременным советам Е. С. Кубряковой, «обсудить и систематизировать существующие взгляды и накопленный 1рандиозный опыт» в области частей речи, «подвести итоги всей этой работы по истории изучения частей речи», я преднамеренно даю подробный об­ зор истории исследования частей речи в разных языках. Поскольку ли­ тература по этому вопросу частично уже стала библиографической редкостью и мало доступной, а многих лингвистов, глубоко и живо интересовавшихся проблемами частей речи и активно работавших в этой области, уже нет среди нас, есть насущная необходимость пока­ зать начинающим лингвистам то, что было в этой области до них. От­ сутствие подробных исторических обзоров теории частей речи и труднодоступность к библиографической литературе оставляют молодых лингвистов в неведении в этой области исследований и заставляют их уходить в манящие дали сверхмодных направлений лингвистики и не замечать, что у них «под ногами валяются» те проблемы, без решения которых научная теория языка мертва. Существует точка зрения: лучшее определение значения слов это примеры. Но ведь и сами примеры создают в уме человека лишь общее представление о значении, которое, в свою очередь, требует на­ учного анализа. Так в чём же состоит научный анализ - в бесконечных 1

Читатель не должен удивляться тому, что обзор частей речи в разделе (А) каждого класса (об этом см. ниже) основан, главным образом, на лингвис­ тических работах 50-60 годов. Это связано с тем, что работ 1980 - 2000 годов по этим проблемам почти нет (есть отдельные мелкие работы, которые ничего нового не вносят в старые проблемы частей речи). К тому же основные фонды главной научной российской библиотеки (им. Ленина) уже несколько лет за­ крыты и нет доступа к новейшей информации в этой области. 1

9

примерах или в их научных толкованиях? Я исхожу из той предпо­ сылки, что любая теория частей речи заведомо сомнительна и обрече­ на на провал, если она не обеспечена массовым эмпирическим мате­ риалом. Правда, примеров самих по себе тоже недостаточно: они тре­ буют научного осмысления. Возникает замкнутый круг - нет научной теории без соответствующих примеров, но и теория мертва, если она не основана на массовой обработке материала. Иногда трудно убе­ дить читателя в истинности той или иной теории, если он не видит подтверждения этому в живой речи. В связи с этим в книге помещено достаточно эмпирического материала, илюстрирующего все теорети­ ческие положения. Выбор темы исследования обоснован самим содержанием книги. И если, прочтя это исследование, читатель придёт к убеждению, что над этой темой стоило работать и, тем более, стоит ещё работать, в том чис­ ле и на материале других языков, значит выбор темы продиктован не ностальгией по «старине», а стремлением глубже познать сущность ча­ стей речи и приблизиться, таким образом, ещё на один шаг к понима­ нию сущности языка. Книга посвящена систематическому ис­ следованию морфологически изменяемых и неизменяемых слов немец­ кого языка в зеркале его структуры, или точнее - как отражение струк­ туры немецкого языкового сознания. Автор пытается увязать эту ста­ рую и, тем не менее, всё ещё не решенную проблему - проблему класси­ фикации частей речи - с соотношением «язык - мышление - действи­ тельность», с одной стороны, и с соотношением «морфология - слово­ образование - синтаксис - просодия - трансформации - логика (семан­ тика)», с другой стороны, в рамках, диктуемых целью данной работы. Проблема «частей речи» лежит на пересечении многих путей современной лингвистики. Вследствие этого я вынужден затронуть многие проблемы теоретического языкознания, так или иначе связан­ ные с данной темой, которые, однако, в книге или не решены вообще, или решены частично, или решены на ограниченном материале, или лишь намечены. Регистрация этих проблем служит для автора книги реестром нерешенных вопросов, связанных с данной темой, на­ мекающих на неисчерпаемость объекта, а для читателя - реестром вопросов ожидающих ещё своих исследователей и продолжателей. При случае эти проблемы могли бы сослужить хорошую службу всем, кто ими интересуется. Широта поставленных здесь проблем привела меня к необходимости постоянно ссылаться на существую­ щие точки зрения по тем или иным вопросам, рассматриваемым в книге. Некоторые сноски по всем этим вопросам - а я согласно по­ желаниям Е. С, Кубряковой буду довольно часто отсылать читателя к истории лингвистики - могут быть небезинтересны для тех, кто спе­ циально интересуется данными проблемами. ?

10

Автор книги делает попытку: 1) построить с и с т е м у классов слов в современном немецком языке не путём абстрактных рассуждений, оторванных от эмпирическо­ го материала, и тем боле не путём заимствований старых классифика­ ций частей речи, переходящих уже на протяжении более ста лет из одной немецкой грамматики в другую лишь с некоторыми модификациями, а на основе структурно-функциональных параметров слов, п о с т у л и ­ р у е м ы х с а м о й с т р у к т у р о й н е м е ц к о г о языка; 2) установить структурно-функциональные п а р а м е т р ы каж­ дого класса слов в этой системе; 3) выявить в з а и м о о т н о ш е н и я м е ж д у к л а с с а м и с л о в на основе их структурно-функциональных признаков; 4) установить в з а и м о о т н о ш е н и я м е ж д у с л о в а м и внутри каждого класса на основе неизбежности перехода одних и тех же лексем из класса в класс, на основе их способности выступать как м н о г о з н а ч н ы е , п о л и ф у н к ц и о н а л ь н ы е лексемы; 5) представить на суд читателя принятую здесь т е о р и ю в з а и ­ м о о т н о ш е н и я «действительность - мышление - язык - части речи», служащую теоретической основой понимания сущности частей речи; 6) показать в действии структурно-функциональные и логичес­ кие м е т о д ы синхронного анализа слов немецкого языка. Результаты анализа различных точек зрения по вопросам тео­ рии частей речи здесь представлены таким образом, чтобы читателю были видны д в и ж у щ и е с и л ы , которые привели к нынешнему состоянию разработанности теории частей речи. Простой констатации фактов сейчас уже недостаточно, они должны быть подвергнуты кри­ тическому разбору, а это предполагает анализ работ конкретных линг­ вистов, внесших свой вклад - положительный или отрицательный в теорию частей речи (отрицательный вклад так же необходим, как и положительный для дальнейшего осмысления и, следовательно, раз­ вития любой теории). В критическом анализе различных точек зрения о сегодняшнем состоянии теории частей речи читатель найдет как су­ ществующие т е о р и и частей речи, которые «тянут» за собой их ав­ торов (наиболее обобщенный подход к объекту, который чаще всего принят в науке), так и подробный анализ работ конкретных а в т о ­ р о в , оставивших свой, иногда своеобразный след в истории теории частей речи (индивидуальный подход к тому или иному автору, теория которого тут же раскрывается). Конкретные идеи конкретных лингви­ стов позволят читателю лучше разобраться в общей картине изученно­ сти частей речи, помогут увидеть пути, методы и ведущие тенденции в их теориях. Читатель увидит, ч е м порождены эти противоречия, г д е их источник, к а к о в ы пути и методы мышления лингвистов, приведшие к нынешним теориям частей речи. 11

Книга состоит из шести глав. В Г л а в е 1 («Теории частей речи в современном языкозна­ нии») проводится подробный критический анализ существующих тео­ рий частей речи, их классификаций, исследуются точки зрения о соот­ ношении изменяемых и неизменяемых частей речи, подводятся итоги о сегодняшнем состоянии изученности проблемы частей речи, а также намечаются пути, которые, по мнению автора, могут привести к гомо­ генному выделению классов слов и построению их системы. Г л а в а 2 («Место частей речи в структуре взаимоотношения „действительность - мышление - сознание - язык"») посвящена неко­ торым основополагающим теоретическим проблемам языка, необхо­ димых для уяснения места частей речи в общей системе языка. В этой связи кратко рассматриваются лишь некоторые проблемы взаимоот­ ношения «действительность - мышление - сознание - язык - части ре­ чи», способствующие прояснению проблемы взаимоотношения «час­ тей речи» и «членов предложения», «значения» и «структуры» в языке. Рассматриваются взаимодействия частей речи с языковой структурой, а также проблемы разграничения «лексемы» и «слова». Значительное место отведено также критическому анализу «когнитивной теории ча­ стей речи» (см. § 5). В Г л а в е 3 («Процедура построения системы классов слов. „Система построения" системы классов слов») обосновывается п р о ­ цедура выделеления классов слов, постулированная структур­ но-функциональными параметрами немецкого языка. Автор строит структурно-функциональную модель (СФМ) предложения, отличающу­ юся от известных моделей членов предложения (ЧП), неиосредственносоставляющих (НС) и дистрибутивной модели (ДМ). СФМ отражает все параметры поверхностной синтаксической структуры пред­ ложения. На основе трансформационного анализа автор вводит также основные параметры г л у б и н н о й синтаксической структуры пред­ ложения. Параметры поверхностной и глубинной структур предложе­ ния «расписаны» в виде системы с т р у к т у р н о - ф у н к ц и о ­ нальных признаков, легших в основу построения системы клас­ сов слов (создана «система построения» другой системы, т.е. система по­ строения системы классов слов). Г л а в а 4 («Система классов слов, постулированная их различи­ тельными признаками. „Система отношений*' между классами слов») посвящена построению системы классов слов («системы отношений»). Каждый из полученных изменяемых классов слов (4 класса) (§11) и неизменяемых классов слов (22 класса) (§ 12) описываются в последо­ вательности, определяемой «силой класса» (прежде описывается группа изменяемых классов слов (4 класса), затем - группа неизменяемых клас­ сов слов (22 класса). 12

В каждом классе слов описываются главные («сильные» или « не­ пересекающиеся » различительные признаки слов, легшие в основу вы­ деления только данного класса. Все «сильные» различительные призна­ ки описываются в н у т р и к а ж д о г о к л а с с а в порядке следова­ ния классов (исходной точкой описания «сильных» признаков, таким образом, служат к л а с с ы (Глава 4, §§ 11,12). Но так как каждый класс слов, выделенный на основе «сильных» или «непересекающихся» при­ знаков, обладает, кроме того, «слабыми» признаками, пересекающими­ ся в различных классах, то с целью сокращения места (чтобы не повто­ рять в каждом классе описание одних и тех же, повторяющихся призна­ ков) описывается (в § 13) описывается каждый «слабый» («пересекаю­ щийся») признак в последовательности, определяемой его «распознава­ тельной силой». И лишь в н у т р и к а ж д о г о п р и з н а к а описы­ вается каждый класс, обладающий данным «слабым» признаком (сле­ довательно, исходной точкой описания «слабых» признаков служат са­ ми эти п р и з н а к и , внутри которых описываются классы слов). Каждый «сильный» признак, т.е. признак п е р в о й степени обо­ значается цифрой 1. Каждый «слабый» признак, т.е. признак в т о р о й , т р е т ь е й и далее степеней (присущий одновременно двум, трем и т.д. классам) обозначается цифрой менее 1 (единицы) (см. §§ 13,14). При описани признаков каждого класса указывается номер пробы (в числителе) и номер признака (в знаменателе), рассмотренных в Главе 3, §§ 8,9. Каждому классу слов присваивается порядковый номер и бук­ венный символ, под которым он проходит через всю книгу. В самом на­ чале каждого описываемого класса, будь он открытым или закрытым, даётся перечень только некоторых слов данного класса. Полный список слов всех закрытых классов, чтобы не повторять их дважды, т.е. и в «си­ стеме отношений» (Глава 4), и в «системе взаимопроницаемости» (Гла­ ва Ь), читатель найдет в Главе 5, в которой показаны все возможности употребления словарных лексем в функции грамматических слов раз­ ных классов. Все классы изменяемых и неизменяемых слов даются в по­ следовательности, определяемой «силой класса» (см. об этом § 14), Прежде описываются, как и в традиции, изменяемые классы слов как наиболее изученные и наименее спорные, затем - неизменяемые классы слов, среди которых до сих пор царит полная неразбериха. Все примеры из художественной литературы и словарей носят лишь иллюстративный характер с целью показать, что данное слово входит в данный класс (Глава 4) и что данная лексема может функцио­ нировать как слова различных классов (Глава 5). Классы модалных и логических частиц, модальных слов, интенсификаторов, предложноуказательных и предложно-вопросительных слов, ввиду особой слож­ ности слов этих классов и из-за их наименьшей разработанности, опи­ саны несколько подробнее остальных классов, хотя эти классы, так же 13

как и все остальные неизменяемые классы слов, лишь выделены, но да­ леко не полностью описаны, Г л а в а 5 («Система классов слов, постулированная их взаимо­ проницаемостью (« „Система взаимопроницаемости" или „система пе­ рекрещиваний" классов слов)») посвящена проблемам «взаимопрони­ цаемости» классов слов, т.е. проблемам функционирования одних и тех же словарных единиц ( в о к а б у л , л е к с е м ) в качестве грам­ матических с л о в различных классов. Классы слов описываются в той же последовательности, что и в Главе 4, т.е. прежде описывают­ ся изменяемые классы слов (4 класса), затем - неизменяемые классы слов (22 класса) в последовательности, определяемой «силой класса». При описании каждого класса приводятся примеры не только как ил­ люстрация принадлежности искомой лексемы к данному классу, но и одновременно как иллюстрация принадлежности одной и той же лексемы к словам других классов. Если искомая лексема принадлежит многим классам, то примеры, подтверждающие её принадлежность к многим классам, чтобы избежать поаторения, даются, как правило, лишь в п е р в о м описываемом классе. При описании последующих классов, в которые входит также данная лексема, даётся лишь ссылка на класс (название и индекс класса), в котором искомая лексема в со­ ответствующем приемере упомянута впервые. Поставив перед собой цель классифицировать изменяемые и неиз­ меняемые классы ошв немецкого языка, опираясь н а с т р у к т у р у с а м о г о я з ы к а , нельзя было не обнаружить, что каждый класс какимто образом соотносится с каждым другим, образуя определённую систе­ му. Это вынуждает автора описывать каждый класс во взаимодействии с каждым другим классом. А так как это взаимодействие оказалось чрез­ вычайно сложным, которое не может быть описано простым и легко обо­ зримым способом, то с целью экономии места и упрощения описания каждый класс слов рассматривается по отдельным проблемам в разных разделах и главах: система классов слов как «система отношений» между классами анализируется в Главе 4, §§ 11, 12, в которых рассматриваются только «сильные» признаки классов, и в Главе 4, § 13, в котором рассма­ триваются только «слабые» признаки классов; система классов слов как «система взаимопроницаемости» классов рассматривается в Главе 5. Таким образом, описание каждого класса упрощается путём рассечения описания всей системы классов слов на описание отдель­ ных «блоков»: «сильные», непересекающиеся признаки каждого клас­ са, служащие основой их выделения, рассматриваются в Главе 4, §§ II, 12, а «слабые», пересекающиеся признаки, служащие сферой пересече­ ния классов, описываются в Главе 4, § 13. Взаимопроницаемость клас­ сов, т.е. функционирование одних и тех же л е к с е м как с л о в раз­ личных классов рассматривается в Главе 5, §§ 15, 16. 14

Каждый класс слов, таким образом, описывается не от начала и до кониа со всеми его свойствами и связями, а как бы «разрывает­ ся» по различным разделам. Но другого пути не дано. Другой путь позволил бы описать каждый класс в его целостности, не разрывая его, но этот метод описания классов был бы связан а) с громоздко­ стью описания, так как в каждом классе повторялось бы описание одних и тех же слабых, пересекающихся признаков; б) с трудностями для читателя проследить за с в я з я м и между классами, так как «слабые», т.е. пересекающиеся, повторяющиеся признаки классов были бы показаны не в системе всех классов, а изолированно, для каждого класса отдельно. При постулировании признаков, лёгших в основу «системы пост­ роения» системы классов слов (Глава 3), при описании каждого класса слов в построенной «системе отношений» (Глава 4) при построении «системы взаимопроницаемости» классов слов (Глава 5) в книге отра­ жено, в силу ограниченности места и широты охватываемых проблем, только самое необходимое. Классы слов не раскрываются исчерпываю­ ще, не описываются все их подклассы, тем более не описываются все принадлежащие данному классу слова, но приводятся лишь отдельные примеры, иллюстрирующие в с е с л у ч а и ф у н к ц и о н и р о в а н и я каждого искомого слова: для построения системы классов слов бы­ ло привлечено 2355 лексем, оказавшихся достаточными, чтобы пред­ ставлять в е с ь с л о в а р ь н е м е ц к о г о я з ы к а и тем самым ха­ рактеризовать в с ю систему классов слов немецкого языка. В связи с тем, что неизменяемые классы слов - самое слабое звено в современ­ ной немецкой грамматике, они описываются подробнее изменяемых классов слов, особенно подробно описываются упомянутые выше неиз­ меняемые классы слов, почти или совершенно не исследованные в тра­ диционной грамматике немецкого языка. В Г л а в е 6 («Система классов слов как отражение структуры языкового сознания») подводятся итоги исследования словаря немец­ кого языка и построения трёхуровневой системы классов слов («систе­ мы построения», «системы отношений» и «системы взаимопроницае­ мости»), их взаимодействия, а также роли и места классов слов в струк­ туре отражения действительности и в структуре языка. Поскольку в книге затронуто множество проблем, причём неко­ торые из них по необходимости обсуждаются в разных разделах, то, для удобства читателя, даются неизбежные перекрёстные ссылки, от­ сылки, упоминания одних и тех же проблем в разных местах, перекре­ щивание одного и того же, но описываемого с разных сторон, в иных связях с другими проблемами. Чтобы облегчить чтение работы, ниже указываются названия всех классов слов (также их немецкие наименования), все их символы 15

и краткий перечень некоторых слов, входящих в данный класс, а так­ же лтлгие символы, принятые в книге. Кажлому классу слов присвоен

свой собственный номер и буквенный индекс, под которым он прохо- ' дит через всю книгу. 1. (V) Глаголы (УегЬеп): Ы«еп, дапкеп, 1еЬеп, 1аи*еп; 2. (Ы) Существительные (ЗиЪз&пйУе, Ыептубйег): сНе Кгай, с1ег Бапк, (Не 2ей, ёаз Ктй; 3. (А) Прилагательные (Афекйуе): ипзеге Ч№эЬпш)§, сМПе 8шпс1е, §и{ез №еЯег, §езипс1ег Дшще; 4. (1Яек.) Изменяемые местоимения (йекйег^е Ргопотеп): юЬ, йи, ег, \У1г, 1Ьг, 51е; 5. Предложно-вопросигельные слова (ш*егго§айуе Ргопоть паЫуегЫеп, ^-^/бПег): лУогаиГ, \УОПП, \уогап, \Уоти, \УОпасЬ; 6. (М) Модальные слова (Мос1а1\убг1ег): шаЬгзсЪетИсЬ, У1е11егсЫ, паШгИсЬ, §е\уЩ, ШзйсЬНсЬ; 7. (Р) Предлоги 1?гарозшопеп): т , ап, аиГ, шшег, пеоеп, УОГ, *и, \уМег; 8. (Ь) Логические частицы (1о§1$сЬе Рагйкек): пиг, посЬ, аисЬ, 50§аг, зсЬоп, еЬеп; 9. (Р) Модальные частады (тода1е РагйкеГп): йепп, <1осЬ, т а ! , зсЬоп, Ыоб, еЬеп, пиг; 10. (С) Интенснфикаторы (1п1епзШка1:огеп, Уег$Шгкип§$\убг1ег): зеЬг, &з1, ггетНсЬ, ги, аНги, йигсЬаиз, ипЬетНсЬ, уегс!атт1; 11. (К) Сочинительные союзы (Ъеюгдпепде Коздипкйопеп): ипс!, оёег, 50\У1е, Ьа1ё ... ЬаМ, аЬег, ёепп, \у!е; 12» (8) Отделяемые глагольные префиксы (*геппЬаге УогзПЪеп): УОГ, сшгсп, аиг, юз, пасп, у/е§,гоп,аЬ, Ье1т, посп; 13. ( В ) Предложно-указательные слова (Ыпугазепде Ргопогшпа!аЙуегЫеп, 0-^бг1ег): ёагаи!', с1аЬе1, йаги, дат!*, йауоп, ёаде^еп; 14. (К) Утвердительно-отрицательные слова (5а*2\убг1ег): пет, ]а\уоЫ; 15* (Ж) Числительные (МшпегаИеп, 2аЫ\убг1ег): г\уе1, с1ге1, ЬипйеП, ететЬаШ; 16. (С) Следственные союзы (Ро1§егип25ко^ипкйопеп, Ас1уегЫа1коп)ипк*юпеп): о!агит, с1езЬа1Ь, с1е$\уея;еп, 1го1гс1ет, 1ЫёНсЬ; 17. (Н) Побудительные слова (Ве&Ы$\УбПег, Не1$сЬе\Уйг{ег): 1о$, пасЬ, шейег, аиз, шгиск; 18. (В) Обстоятельственные наречия (11т51:апдза(1уегЬ!еп, АёуегЫаНеп дег Аг1 ипё У/е1зе): Ьеи*е, тог§еп, Ыег, йог*, оЬеп, ип*еп; 16

.19. (II) Подчинительные союзы (ип1:егогёпепс1е Кощипкйопеп): а1я. ^епп. щНепк 20. (I тех.) Взаимные местоимения (Яег'фгоскргопотеп): е!папдег, Шгетапдег, апешапЛег, аи&тапёег, ткетапдег, пасЬетапдег; 21. (О) Предикативные слова (Рг&ЦкаЙУУУбпег): ЬегеН, зсЬаёе, тз!апс1е, зсЬик!, етуетапйеп; 22. ( Е ) Междометия (Мефкйопеп, Аизги&шМег, Етрйпёип§з\Убг*ег): асЬ, оЬ, аЪ, р${, аи; 23. (О) Качественные наречия (0иа!Шзас1уегЫеп): <1ипке1, еми§, &1зсп, §и1, з*агк, Гпзсп, оЙ'еп, Гга, как; 24. (V) Грамматические частицы (^гапттайзсЬе РагИке1п): зШ, оЬпе, 2и> ит; 25. (Т) Вводящие слова (ЕтШЬшпрлуййег): па, пи пил, зо, а1зо, аЬег; 26. (I ипГ.) Неизменяемые местоимения (ипйектлепе Ргопотеп): тап, аНез, шсЫз. еПуаз; 9

В книге, кроме отмеченных выше, приняты следующие символы: ЧП - члены предложения; НС - непосредственно-составляющие; НСС - непосредственная синтаксическая связь; — • - знак взаимо­ зависимости членов; - знак односторонней зависимости (ост­ рием в сторону ведущего члена - ядра); с - согласование; у - управле­ ние; п - примыкание; к - координация (способ выражения взаимозави­ симой связи); знак (") обозначает главное ударение. Сильные разли­ чительные признаки классов слов (т.е. признаки, характеризующие только данный класс слов или признаки 1 степени) обозначаются в Главе 4 как (1.0). Слабые различительные признаки, т.е. признаки, пересекающиеся в двух, трёх, четырех и т.д. классах слов (признаки 2, 3, 4 и т.д. степеней), обозначаются цифрами менее единицы (0.75, 0.50, 0.33, 0.25 и т.д.) (о сущности этих цифр см. в Главе 3, § 10). Все немецкие примеры, приводимые в книге, заимствованы из художественной литературы (источник указывается) и из словарей (ра­ ди экономии места источник не указывается): У/бПегЬисЬ Лег деи1зсЬеп Оедеп\уаг1$5ргасЬе. Игз^. УОП К. ЮаррепЪасЬ ипй №. ЙетЙг, Вё. 1-6, Акас1еппе-Уег1ае, ВегИп, 1969-1978, 4579 3.; Оегпагс! Ш1П§. ОеШзспез ШПегЬисЬ, Моза1к Уег1ад, 1978, 4356 8. Большой немецко-русский словарь. Под руков. проф. О. И. Москальской (на 165 тыс. слов), М. 1969; Оег Огобе Эидеп. Оаз ЗШу/бЛегЬисЬ <1ег ёеи&сЬеп ЗргасЬе. 4. АиЯ., МаппЬеш, 1956; Оеощ О. Сигт. А Огаттаг оГ ЙЬе Оегтап Ьапёиаёе, №\у Уогк, 1964. 1 сентября 2000 г. Нью-Йорк Г(

Г Л А В А

1

Теории частей речи в современном языкознании § 1. Истоки учения о «частях речи» Вопрос о природе и сущности частей речи принадлежит к числу «вечных» проблем языкознания. Стало уже общим местом утвержде­ ние о том, что существует много точек зрения, ни одна из которых не является общепринятой, и что данная проблема далека от разрешения. Но с другой стороны известно, что при описании конкретного языка неизбежно приходится так или иначе решать этот вопрос [Алпатов 1986: 37]. Учение о частях речи, имеющее многовековую фадидию, зани­ мает ц е н т р а л ь н о е место в науке о языке и прочно вошло в арсе­ нал современной лингвистики. И это не удивительно: в частях речи, как в зеркале, отражается структура соответствующего языка. И тем не менее проблема частей речи до сих пор не решена ни теоретически, ни практически. Это отмечалось уже неоднократно. «Учение о частях речи принадлежит к числу наименее разработанных частей граммати­ ки. Традиционная трактовка частей речи считается в современной лингвистике неудовлетворительной» [Виноградов 1947: 41]. «Самоё различие „частей речи" едва ли можно считать результатом „научной классификации слов"» [Щерба 1957: 34]. Г. Пауль пишет, что принятая в индоевропейских языках классификация частей речи не имеег после­ довательно выдержанных логических принципов и, следовательно, «вообще несостоятельна» [Пауль 1960: 415]. «Классифицировать части речи настолько трудно, что до сих пор никто удовлетворительной классификации их не создал» [Вандриес 1937: 114]. М. И. Стеблин-Каменский пишет: «Существующие распределения слов по частям речи не могут считаться результатами строгой научной классификации» [Стеблин-Каменский 1954 6:11; см. также: Серебренников 1965: 9; Мухин 1965: 31; Плотникова 1966: 93; Исаченко 1954:34]. Выделение и класси­ фикация частей речи сопряжена с величайшими трудностями, порож­ дёнными не в последнюю очередь тем обстоятельством, что части речи связаны, с одной стороны, с кардинальными свойствами языка, а с другой стороны - с мыслительными категориями, в которых отра­ жается реальная действительность. Трудности выделения и классифи­ кации частей речи породили, в свою очередь, определённый песси­ мизм. Было выдвинуто даже мнение, что научная классификация час­ тей речи в любом языке вообще н е в о з м о ж н а , так как слово 18

слишком сложная и многоликая грамматическая единица языка. На­ ши познания грамматической природы слова ещё недостаточно глубо­ ки для того, чтобы можно было построить грамматические классифи­ кации частей речи в научном смысле этого слова [Стеблин-Каменский 1957: 22-24; Щерба 1957 5-8]. Учёные выражают свое сомнение относи­ тельно того, что даже при тщательном и методически безупречном анализе материала с целью классификации словарного состава часть слов всё же останется вне классификационных схем или вызовут споры как отнесённые к тому или иному классу. Некоторые лингвисты пола­ гают, что нет оснований фетишизировать проблему частей речи. «По­ иски идеальной их (частей речи, - А.К.) классификации вряд ли более плодотворны и перспективны, чем средневековые попытки создания перпетуум мобиле. Хотя понятием «части речи» можно с успехом опе­ рировать в научной практике, однако деление по частям речи имеет п о д с о б н о е значение, как всякая не а б с о л ю т н о научн а я п р о ц е д у р а (разрядка моя, - А.К.), как попытка приближённой характеристики объекта» [Скребнев 1965: 15]. Поэтому некоторые учё­ ные считают эту затею или бесперспективной, или преждевременной [Иоффе 1965:19], или невозможной, потому что слово - слишком слож­ ная и многоликая грамматическая единица [Стеблин-Каменский 1957: 22-24; см. также: Щерба 1928: 5-8; Серебренников 1965: 10; Супрун 1968: 213-215], или считают, что классификация частей речи не может быть полной [Зиндер, Строева 1957:60]. При классификации частей ре­ чи всегда остаются слова, которые никуда не подходят. «Их относят либо в наречия, либо в частицы, являющиеся, таким образом, своего рода складочными местами, куда сваливают вперемежку всё лишнее, что никуда не подходит» [Щерба 1945: 186; см. также: Суник 1965: 7; Поспелов 1954: 3]. Некоторые учёные высказываются вообще за отмену всякого понятия «частей речи». У 0.11. Суника традиционная классификация частей речи вообще вызывает стремление сдать её в музей лингвисти­ ческих заблуждений, заменить части речи формализованным переч­ нем разрядов слов, приспособив их к задачам удобного описания для целей современного прикладного языкознания [Суник 1966: 113]. Ф. Брюно пытается вообще отказаться от понятия «частей речи». «Ча­ сти речи отслужили своё время. Они являются теперь схоластикой, ко­ торая должна исчезнуть в свою очередь» [Брюно 1940: 5]. Это высказы­ вание Ф. Брюно связано с его стремлением вообще отказаться от изло­ жения грамматики в её обычном виде и представить методическое из­ ложение «фактов мысли», рассматриваемых и классифицируемых в их отношениях с языком и соответствующих им средств выражения. Небезинтересно отметить, что А. М. Пешковский, пересматривая свои взгляды на части речи в русском языке, на полях своей книги «Русский 19

синтаксис в научном освещении» сделал пометку «Никаких частей ре­ чи!» ПТитиповано по: Кульбапкая 1969: 591, Многим авторам учение о частях речи кажется скомпрометированным . А между тем части речи продолжают жить, ими продолжают пользоваться в грамматических исследованиях. Правда, отсутствие сколько-нибудь установившихся научно-обоснованных точек зрения на этот вопрос заставляет учёных «держаться в рамках традиции», ибо «к какой-то системе классификации приходится прибегать при изложе­ нии грамматики любого языка» [Виноградов 1947: 41]. Какова же это традиция? Вопрос о разделении слов на части речи в европейской лингвис­ тической науке встал перед учёными впервые ещё в 4 веке до н.э. На­ пример, Аристотель, как считается, выделил следующие пять «частей речи», «частей словесного изложения», «элементов предложения» («теге № 1о§и»): имя, глагол, член, союз, связка. На самом же деле, как показал И. М. Тройский (Тройский 1941: 25|, Аристотель рассуждает о восьми «частях речи»: член, имя, глагол, падеж, элемент, слог, пред­ ложение, союз. Принцип классификации Аристотеля таков: он ставит в один ряд разнородные явления, для него важно выделить наимень­ шие единицы, имеющие некое «значение». Грамматическая структура при этом совершенно выключается из поля зрения исследователя. А. Дискол, напротив, выделяет «части речи» уже на синтакси­ ческой основе и понимает под ними то, что мы понимаем сейчас под «членами предложения». Он разбивает синтаксическую цепь на де­ вять разрядов, называемых им тоже «частями речи» («теге Ш 1о§и»), по принципу «большей или меньшей самостоятельности» и «способ­ ности привлекать к себе, с целью пополнения своего смысла, другие разряды слов» [Добиаш 1882: III]. Выделив части речи как синтагма­ тические классы, А. Дискол дал парадигматическую характеристику этих классов, подчинив её синтагматическим критериям. Морфоло­ гия у А. Дискола подчинена синтаксису и обслуживает его. В Александрийской школе Аристарх Самофракийский (2 век до н.э.) и его ученик Дионисий Фракийский выделили восемь «частей ре­ чи»: имя, глагол, причастие, член (артикль), местоимение, предлог, на­ речие, союз. Части речи, более подробно разрабатывавшиеся грамма­ тистами Александрийской школы, впоследствии были приняты в Риме и намного веков утвердились в европейской грамматической науке. Почти те же «части речи» (вместо артикля включено местоимение) вы1

* Некоторые лингвисты, напротив, пишут, что в частях речи нужна не коренная перестройка, а лишь существенные коррективы - более глубокое те­ оретическое осмысление таких взаимосвязанных языковых явлений, как слово, часть речи и член предложения, и установление закономерных соотношение между ними [Кротевич 1960: 4]. 20

делились в Римской грамматике Варрона („Бе Нп§иа Ьайпа") (1 век до н.э.) '.подробнее об этом см. «Античные теории языка и стиля» 1936: 70. 81-82, 298, 300; Тройский 1941: 20-22; Чикобава 1965 (а): 11)]. Учение о частях речи прошло в общем и целом через четыре эта­ па: 1) Период до-грамматический, когда языковые единицы, вошедшие впоследствии в состав частей речи, были выделены исследователями в неграмматическом контексте на основе семантического значения от­ дельных слов; 2) Создание грамматической системы «элементов пред­ ложения» на базе логического учения стоиков (теге Ш 1о§и); 3) Введе­ ние морфологических критериев и борьба направлений вокруг систе­ мы частей речи; 4) Канонизация восьмичленной «Александрийской» классификации частей речи. В славянских грамматиках выделялись те же восемь частей речи Дионисия Фракийского (см. выше) вплоть до грамматики Мелентия Смотрицкого (17 в.). М. В. Ломоносов выделил в «Российской грамма­ тике» уже десять частей речи: имя, (существительное, прилагательное, числительное), местоимение, глагол, причастие, наречие, предлог, со­ юз, междометие. Все современные грамматические концепции в их наиболее рас­ пространённой европейской редакции, и прежде всего связанные с эти­ ми концепциями термины и понятия, восходят к античной - древнегре­ ческой, а затем древнеримской - филологической науке. Части речи это кальки от древнегреческого тегё Ш 1о§и или непосредственно от латинского раг*е$ огаИошз. В сущности, учение о «частях речи» в том виде, в каком оно было воспринято европейской грамматической тра­ дицией, восходит к Александрийской грамматике (поздняя антич­ ность). Эти каноны постепенно усложнялись в процессе развития грам­ матической мысли. Однако учение о частях речи, зародившееся в древ­ негреческой науке, с самого начала, ещё у Аристотеля, было поставле­ но в связь с логикой (семантикой). Античная схема частей речи строится прямолинейно как ряд по­ следовательных «открытий» отдельных «частей словесного изложе­ ния», имеющих семантическое (логическое) значение. Этот взгляд вы­ текает из того, что связное грамматическое предложение рассматри­ вается как механическое соединение или как взаимосогласованность отдельных слов, каждое из которых является автономным и закончен­ ным в себе носителем смысловых отношений, в своей совокупности образующих мысль, выраженную предложением. У греков такое по­ нимание предложения (как механическая связь слов) создалось пото­ му, что они видели прямую соотнесённость между «именем и его пред­ метным значением» (в наше время такое понимание соотношения «слово - вещь» вылилось в гипотезу «лингвистической относительно­ сти» Сепира - Уорфа). Что касается определений частей речи, то, как 21

отметил О. Есперсен, они очень далеки от точности, большинство оп­ ределений, по существу, мнимые, в них очень легко найти слабые ме­ ста [Есперсен 1958: 62)]. Античная грамматика имела своих «форма­ листов», группировавших части речи по одним лишь морфологичес­ ким признакам, имела сторонников строго семасиологической клас­ сификации [подробнее об этом см. «Античные теории языка и стиля» 1936:70,81-82, 298,300]. Итак, в латинском термине „раг*ез огаИошз", являющимся каль­ кой древнегреческого словосочетания „тегё 1и !о§и", переведённом на европейские языки как «части речи» (фр. „раПлез <1и сйзсоигз", англ. „рапз оГ зреесЬ", нем. „Кеёе^еПе") этимологическое значение слова „огайо означало «текст» (устный или письменный), «высказывание», «словесное выражение», «речь», «произведение», «предложение» (ср.: оратор), а „райез" - какие-то отрезки или части этого текста, т.е. всё раздельно сказанное или раздельно написанное. Следовательно, антич­ ный термин «часть речи» первоначально был чисто ф и з и ч е с к и м термином. Поскольку же распределение отдельных отрезков текста происходит в античной грамматике по категориям, устанавливаемым интуитивно на основе с е м а н т и ч е с к и х признаков (этот взгляд вы­ текает из того, что грамматисты рассматривали связное предложение как механическое соединение или как взаимосогласованность отдель­ ных «частей речения», «частей высказывания», «частей словесного из­ ложения», «частей предложения», каждая из которых является автоном­ ным и законченным в себе носителем смысловых отношений), то латин­ ский термин „рапез огайошз" стал передавать специфическое л о г и ­ ч е с к о е содержание отрезков словесного изложения. Следователоьно, «частями речи» («частями высказывания», «частями выражения», «час­ тями словесного изложения», «частями предложения») в античной грамматике, как на это указывает и этимологическое значение совре­ менного термина, первоначально именовались, скорее, те грамматичес­ кие явления, которые в новое время в грамматике понимают под «чле­ нами предложения», точнее - под семантической стороной «членов предложения» [Суник 1966: 15]. Поэтому, например, В.М.Жирмун­ ский, О. П. Суник, Р. И. Аванесов, Е. Курилович не без основания счи­ тают, что части речи возникли исторически в результате морфологизации членов предложения [Жирмунский 1968: 27; Суник 1966: 15; Аване­ сов 1936: 56; Кигу1о\У!С2 1936: 82-83]. Аналогичную точку зрения выска­ зывает А. М. Пешковский: «Члены предложения - это пришедшие в движение части речи» [Пешковский 1926: 79]. Очень показательно, что латинское „раг1е$ огапошз", т.е. то, что сейчас переводится как «часть речи», И. М. Тройский ререводит понятием «часть словесного изложе­ ния», которое ближе стоит к понятию «член предложения», чем к поня­ тию «часть речи» в сегодняшнем понимании [Тройский 1941: 20-22]. и

22

Так как граница между «частями» речения (высказывания, пред­ ложения) в древнегреческом и латинском языках совпадают, в основ­ ном, с границами слов, то понятие «части» (предложения, речи, рече­ ния, высказывания) перешло по аналогии на понятие слова. Поэтому понятие «часть речи» со временем стало обозначать определённый класс слов, соотнесённый с определённой семантической и в то же вре­ мя как её более высокой абстракцией - логической категорией. Таким образом, учение о «частях речи», особенно благодаря Аристотелю, бы­ ло с самого начала поставлено в зависимость от семантики и логики. Дальнейшее развитие теории частей речи не перестаёт быть связанным с семантикой и с логикой, что и находит отражение как в европейской, так и в других грамматических школах. До наших дней классификация частей речи дошла в том же семантико-логическом русле, хотя и обо­ гатилась чисто языковыми, грамматическими категориями. 1

§ 2. Современные теории частей речи В современном языкознании существуют т р и различных подхода к классификации частей речи: части речи выделяются на ос­ нове I. логико-семантических, II. семантико-грамматических и III. грамматических критериев . 2

I. Логикочгемантические теории частей речи Хотя у различных авторов эти теории и именуются по-разному (общеграмматическая, абстрактно-грамматическая, общесемантичес­ кая, семантическая общекатегориальная, категориальная, логическая, семасиологическая), однако среди них необходимо различать т р и раз­ личных, л о г и ч е с к и х подхода к классификации частей речи. Друг от друга они отличаются тем, что в каждом из них под логическим ана­ лизом частей речи понимается различная г л у б и н а такого анализа, вкладывается в него различный смысл. Надо различать 1) логико-деСр. Ущ%о Вгбпда! 1948; Однако, например, в японском языкознании была выдвинута логико-синтаксическая классификация частей речи [Фомин 5957: 234-235 ]. Краткий обзор учения о частях речи в русской лингвистичес­ кой науке см. [Поспелов 1954 (а); П. С. Кузнецов 1958]. " Например, В. М. Алпатов в истории частей речи выделяет следующие направления: I) С е м а н т и ч е с к и й подход, который выражается в боль­ шей степени в определениях частей речи, чем в их реальном членении. Отсут­ ствует прямая корреляция между частями речи и типами лексических значе­ ний, существует семантическая разнородность; 2) М о р ф о л о г и ч е с к и й подход; 3) с и н т а к с и ч е с к и й подход; 4) Подход, основанный на и н т у и ц и и. Большинство традиционных классификаций частей речи не являются ни строго семантическими, ни строго морфологическими, ни строго синтакси­ ческими. Причины разные: а) эклектичность концепций, б) стремление к де­ тальному описанию, что ведет к учёту всех сторон; 5) Лексико-грамматический подход О. П. Суника и Л. В. Щербы, при котором каждая часть речи име­ ет своё особое значение [Алпатов 1986 : 37-45]. 1

2

23

дуктивную классификацию частей речи как чисто логическую процеду­ ру со своими строгими правилами; 2) логико-понятийный анализ в не­ строгом смысле как классификацию частей речи на основе мыслитель­ ных, понятийных категорий (части речи как понятийные категории); 3) семасиологический или общеграмматический анализ частей речи как общеграмматических единиц наивысшей грамматической абстракции. 1) Части речи - логико-дедуктивные категории С прошлого века, как пишет В. Г. Адмони, отсутствие единого принципа классификации частей речи начинают считать как недостаток и ненаучность классификации. Но так как попытки провести классифи­ кацию частей речи на основе одного признака оказались чисто схемати­ ческими, формальными, возникла всеобщая неуверенность („аН^етеше ШзюпегЬей;"), что и привело к новым дискуссиям и полемике в теории частей речи [ А д т о т 1966: 60]. Классифицировать части речи на основе единого признака - это значит классифицировать части речи по едино­ му, логико-дедуктивному основанию. Всякая логическая (дедуктивная) классификация объектов должна удовлетворять следующим требовани­ ям: 1) Деление единиц должно проводиться по единому основанию, т.е. должен присутствовать единый рппяршт снЧчзюшз; 2) Члены деления должны взаимно исключать друг друга, т.е. не должны перекрещивать­ ся; 3) Деление должно быть непрерывным, т.е. безостаточным [Яхонтов 1965: 24; Панфилов 1977: 48; Стеблин-Каменский 1974:20]. При научной классификации частей речи мы должны исходить либо из единого кри­ терия (для научной классификации пересечение классов и наличие ос­ татка - явные пороки, коих надо избегать), либо установить иерархию критериев, если мы исходим из нескольких критериев [Алпатов 1986:44]. А. М. Щербак предлагает ступенчатую, дихотомическую классифика­ цию частей речи на первой ступени и квалификационную - на второй ступени: слова делятся на изменяемые и неизменяемые, первые - на спря­ гаемые и склоняемые и т.д., вторая группа частей речи классифициру­ ется по сочетаемости с другими словами [Щербак 1968: 231]. Б. А. Иль­ ина, напротив, считает, что даже деление частей речи на знаменательные и служебные неприемлемо, потому что в основе такого деления нет еди­ ного признака и группы, полученные в результате такого деления, не яв­ ляются взаимоисключающими [Ильиш 1965: 38]. Например, Ю. М. Скребнев жалуется на несовершенство суще­ ствующих классификационных систем частей речи, что связано с ос1

«Всякая теория должна оперировать только такими фактами, которые носят логический характер с точки зрения её предмета; в рамках данной тео­ рии научное объяснение не может строиться на фактах, лежащих за пределами её предмета» [Шаумян 1956: 44]. «Всякая корректно построенная классифика­ ция является разбиением классифицируемого множества на попарно непересе­ кающиеся классы» [Апресян 1967: 164 ]. 1

24

новным пороком классификации частей речи - с их алогичностью, от­ сутствием единого рппяршт ё т я о г ш : части речи выделяются на ос­ нове разнопорядковых признаков [Скребнев 1965: 12]. Требование Ю. М. Скребнева применять при классификации частей речи единое логическое основание есть не более чем фраза, потому что он тут же, забыв о своём едином рпгшршт ё м з ю т з классификации частей речи, предлагает следующие критерии, ничего общего не имеющие с логи­ кой, но которые надо, по его мнению, «учитывать при классификации частей речи в английском языке»: 1) Традиционность отнесения слов к той или иной части речи, флективность английского языка древних периодов (з!с! - А.К.) и остаточная флективность в современном анг­ лийском языке; 2) Возможность конверсии слов английского языка свидетельствует о том, что проблема частей речи для этого языка не существует (з1с! - А.К.) [Скребнев 1865: 14)]. Ю. М. Скребнев предла­ гает ещё один своеобразный метод классификации частей речи: не на­ до не только единого логического основания классификации частей речи, но не надо вообще никакого метода: надо вернуться к «традици­ онному отнесению слов к той или иной части речи», т.е. позаимство­ вать классификацию частей речи из школьных и вузовских грамматик. Следовательно, Ю. М. Скребнев теперь уже отбрасывает всякую клас­ сификацию частей речи по единому основанию как не имеющую для структуры, например, английского языка никакого значения. 1

Поскольку речь идёт о классификации каких-то объектов, то главное требование, предъявляемое к этой классификации состоит в требовании её г о м о г е н н о с т и как главного методологическо­ го принципа всякой научной теории [см. также: Шаумян 1956: 13] Логико-дедуктивное основание классификации частей речи под­ держивает С. Д. Кацнельсон, но весьма своеобразно: путём отрицания существующих критериев выделения частей речи. Традиционная клас­ сификация частей речи, по мнению С, Д. Кацнельсона, проводится на смешанных критериях, которые невозможно привести к единому зна­ менателю. «Этому препятствует ассиметрия формы и содержания, а также синтаксиса и грамматической семантики. Пытаясь совместить несовместимое, традиционная грамматика в своих определениях час­ тей речи делает крен то в сторону морфологии, то в сторону синтакси­ са, то в сторону категориального содержания. В итоге ни один из этих признаков последовательно не выдерживается» [Кацнельсон 1972: 128]. Традиционная классификация частей речи «оказалась эмпириче­ ской и логически непоследовательной» [Кацнельсон 1972: 169]. С. Д. Кацнельсон пишет, что на распределение слов по грамматичесНекоторые учёные также полагают, что важнейшим условием правиль­ ной классификации частей речи является соблюдение принципа историзма [Севортян 1954 : 17; ЗОПегНп 1918 : 97 ГГ.; Вппктапп 1962 : 150 ГГ.; ЕгЪеп 1968: 100]. 1

25

ким классам оказывают воздействие факторы различного порядка. Это прежде всего категориальная структура языка, в которой имеются категории двоякого рода: логико-грамматические, играющие относиттельно подчинённую роль в делении слов на грамматические классы, но очень важные в плане членения этих классов на подклассы, и семантико-синтаксические категории, определяющие процессы функциони­ рования лексических значений в речи [Кацнельсон 1972: 176]. В. М. Павлов отвергает логическую классификацию (единое ос­ нование, непересекаемость, безостаточность, непрерывность), «Ито­

гом применения формально-логического способа упорядочения язы­ кового материала могут оказаться лишь огрублённо-поверхностные разграничения и обобщения...» [Павлов 1991:21]. С увеличением числа признаков, потенциально подлежащих учёту в классификационной практике, растёт и количество потенциальных взаимоисключающих классификаций одних и тех же предметных областей» [Павлов 1996: 18]. Е. С. Кубрякова противопоставляет два типа классификации час­ тей речи - научную, жестко структурированную и точно очерченную, которая отражает ход логического познания, и естественную, прототипическую, которая отражает ход познавательных процессов в обыден­ ной жизни [Кубрякова 1997: 124]. Е. С. Кубрякова пишет: так как язык формируется тысячелетиями с наслоениями разных эпох, то, естествен­ но, применение по отношению к такому языку логики «неуместно» [Кубрякова 1997:120]. Г. Пауль замечает, что «попытки установить строго логическую систему разграничения вообще несостоятельны» Щауль 1960:415].

1

Действительно, логическую, т.е. строго последовательную и не­ противоречивую классификацию частей речи провести невозможно. Если допустить, что множество слов в языке подобны отшлифован­ ным на берегу моря камешкам или множеству кирпичей в лежащей ря­ дом с моим домом куче, то слова языка мы, действительно, можем классифицировать по единому логическому, бинарному основанию: прежде по размеру, внутри которого - по цвету, внутри этой цветовой гаммы - по весу и т.д. до последнего камешка безостаточно, т.е. мы строго выдерживаем принцип б и н а р - н о г о логического членения на «да»-«нет», «плюс»-«минус». Поскольку логическая операция пред­ полагает правила деления объёма понятия, которые должны провоНекоторые лингвисты сожалеют о том, что логическая классификация частей речи не проведена, но доволствуются существующими классификация­ ми, в которых, как пишет II. В. Чесноков, не удаётся выдержать единое осно­ вание деления, что лишает их чёткости и приводит к перекрещиванию, частич­ ному совпадению между частями речи. Но стремление сохранить единое осно­ вание деления тоже не даёт результата, не позволяет избежать непоследова­ тельности в распределении слов по разрядам [Чесноков 1992: 104 105). 1

26

диться по одному и тому же основанию, то члены деления должны вза­ имно исключать друг друга и объём всех членов в совокупности дол­ жен равняться объёму делимого понятия [Стеблин-Каменский 1954 (а): 147-148]. Так можно классифицировать камни, кирпичи, деревья, цветы, птиц, животных, насекомых, дома, химические элементы, ко­ рабли и т.д. Надо иметь в виду, что связи между камешками на пляже и связи между словами - это р а з н ы е к а ч е с т в е н н ы е связи. Например, куча кирпичей имеет определённую форму, структуру. Но единицы этой структуры не связаны друг с другом ничем, кроме с л у ч а й н о й контактной или дистантной связи. А слова в естест­ венном языке - это не «кирпичная куча», а система особого рода, в ко­ торой каждое слово десятками и сотнями нитей связано со всеми ос­ тальными словами. Связи между словами в языке настолько сложны* многообразны, ситуативно обусловлены, что логическое, т.е. бинар­ ное членение слов по классам, подклассам, разрядам, подразрядам по принципу «да»-«нет», «плюс»-«минус» ничего не даёт, кроме пустой игры в логические процедуры. Надо ещё добавить, что связи в языке существуют не только между словами (эти связи могут быть самыми различными, в том числе и семантическими - а это уже область не только, вернее - не столько языка, сколько область отражательной способности нашего мозга), но имеется и много других связей, обус­ ловленных сущностью языка: связью языка с реальной действительно­ стью, с мышлением, с сознанием, с речью, с логикой, с человеческими эмоциями. Поэтому, естественно, хорошо работающий рппяршт ётзютз В сфере многих неорганических и органических объектов, а б с о л ю т н о не пригоден для классификации слов естественного языка. Если некоторые лингвисты (С. К. Шаумян) склонны ввести логи­ ко-дедуктивные методы классификации частей речи, то тем самым до­ пускается, будто язык можно уподобить неким объектам, анализ кото­ рых возможен только логическими методами. Но всё дело в том, что в частях речи мало найдётся «гомогенных» фактов. Части речи принаждежат языку, а он принадлежит мозгу. Мозг, в свою очередь, отражает бесконечный мир и реализует это отражение в частях речи, которые должны репрезентировать в своей системе бесконечность этого мира. Логическая теория предполагает только одно: каждая часть речи - не­ что обособленное и не может обладать ни одним признаком другой ча­ сти речи. А это значит отказать языку в самой природе языка как системы взаимосвязанных единиц - частей речи. Логическая классифи1

Как пишет Б. А. Ильиш, строго логическая классификация частей ре­ чи, отвечающая всем требованиям научной классификации, по-видамому, не­ возможна ввиду многообразия отношений, существующих между ними [Иль­ иш 1965: 37]. 1

2/

кация частей речи невозможна, так как она исключала бы способность одной и той же лексемы быть сразу несколькими частями речи (см. об этом подробно: § 4, II, а такжэе в Главе 5). А это означало бы всту­ пить в противоречие с принципами работы нашего сознания, имеющего ограниченные возможности в связи с ограниченностью его памяти. Од­ на и та же лексема не могла бы выступать в функции различных частей речи. Ограниченность памяти нашего сознания заставило язык иметь ограниченное количество лексем для отражения безграничности опыта. Поэтому ограниченное число лексем в естественном языке не согласует­ ся с логическим принципом классификации частей речи: члены деления должны исключать друг друга. Э. Сепир пишет: «...различные части речи..,не только тесно примыкают одна к другой, но и в поразительной степени превращаемы одна в другую. Конечным результатом такого рассмотрения будет очевидная уверенность в том, что часть речи отра­ жает не столько наш интуитивный анализ действительности, сколько нашу способность упорядочивать эту действительность в многообраз­ ные формальные шаблоны. Части речи вне налагаемой с и н т а к с и ч е с к о й ф о р м о й ограничений есть как бы блуждающий огонёк. По­ этому н и к а к а я л о г и ч е с к а я с х е м а ч а т е й р е ч и - их число, характер и разграничение - не представляют ни ма­ лейшего интереса для лингвиста. У к а ж д о г о я з ы к а с в о я с х е м а. Всё зависит от ф о р м а л ь н ы х р а з м е ж е в а н и й , наличеству­ ющих в нём (везде разр. моя, - А.К.) [Сепир 1993: 116]. О. Есперсен пи­ шет, что «никакая логическая классификация частей речи - установле­ ние их числа, природы и необходимых границ - не представляет для лингвиста ни малейшего интереса», гак как «каждый язык имеет свою собственную систему. Всё зависит от формальных размежеваний, кото­ рые признаёт данный язык» [Есперсен 1958: 101]. Если когда-либо кому-либо удастся классифицировать, части речи по логико-дедуктивному основанию, то такая классификация бу­ дет совершенно необозримой из-за обилия слов в языке, а главное бессмысленной, потому что не будет иметь ни теоретической, ни прак­ тической ценности. Существующее распределение слов по классам или по частям речи в любой грамматике и в человеческом мозгу (в языковом созании) не является результатом логической операции по обогащению словарного состава человека, начатой ещё с младен­ ческих лет. Весь вокабуляр находится в мозгу в виде сложно органи­ зованной системы и является результатом его отражательной деятель­ ности, а не логико-дедуктивных процедур. 2) Части речи - логико-понятийные категории Части речи - это л о г и к о~п о н я т и й и ы е категории, обоб­ щение разрозненных, изолированных явлений действительности, отра2Ь

женных в виде отдельных слов, выражающих понятия [Кротевич 1960: 11; Габинский 1967: 55; Савченко 1968: 95; Мигирин 19065: 7; КеюЬепЬасп 1960:251 ЙГ.; Суник 1966:40,53]. Части речи-это не груп­ пы слов, устанавливаемые по каким-либо внешним признакам, а логи­ ко-понятийные, мыслительные категории. «Система частей речи мно­ гочисленных языков имеет общую основу, связанную с логической си­ стемой мышления» [Савченко 1959: 50, 51]. А. Н. Савченко пишет, что части речи - это категории мышления, и в силу общности свойств об­ щечеловеческого мышления должны быть едиными для всех языков [Савченко 1959: 25]. В. Брёндаль кладёт в основу классификации час­ тей речи логические категории и считает, что в любом языке части ре­ чи строятся на различных комбинациях этих логических категорий. Он ищет в частях речи заранее постулированные четыре логические категории - субстанцию, качество, количество, отношение, однако он не подтвердил их фактами языков [Вгбпёа! 1948]. Б. А. Шапиро также считает, что понятие части речи должно быть одинаковым для всех языков, ибо без единства понимания грамматических явлений невоз­ можна типологическая классификация языков [Шапиро 1954: 7]. Многие лингвисты видят в частях речи мыслительные от­ ражения мира вещей, их логические, понятийные аналоги - понятия. В этой связи прежде всего надо назвать грамматику Пор-Рояль, в ко­ торой синтаксические цепи разбиваются на элементы и интерпретиру­ ются путём соотнесения с логическими категориями («понятиями об объектах наших мыслей», «способах нашего мышления») [АгпаиН еГ ЬапсеЫ 1303]. Так как часта речи - это производное от логических категорий, которые являются общечеловеческими, то морфологичес­ кие и синтаксические признаки слов - лишь дополнительные «привес­ ки», не нарушающие стройных рядов логических частей речи. По мне­ нию Б. А. Серебренникова, при определении сущности частей речи следует положить в её основу учение о функциональных разрядах (су­ ществительные, местоимения, глаголы, наречия, прилагательные и др.), являющимися одними и теми же в каждом языке. Второстепен­ ным объектом изучения должны быть различные степени морфологизации частей речи, дающие очень пёструю картину в разных языках [Серебренников 1965: 10]. Следовательно, разные языки обладают од­ ними и теми же частями речи, выделенными непосредственно мышле­ нием, как некие мыслительные категории, минуя формы языка [Сере­ бренников 1990: 79]. А. М. Щербак пишет, что части речи в своей лексико-семантической основе универсальны в разных языках и связаны 1

А. А. Шахматов соотносит части речи не с понятиями о некоторых объектах, как в грамматике Пор-Рояль, а с представлениями о них [Шахматов 1941:422]. 1

29

с общими и едиными формами мышления. Поэтому для классифика­ ции частей речи достаточно использовать те наиболее важные логиче­

ские категории, которые были выделены ещё Аристотелем: сущность, количество, качество, отношение. Части речи в разных языках, выде­ ленные по этому основанию, одни и те же, следовательно, их классифи­ кация излишня [Щербак 1968: 231- 232]. Вместо понятийного содержа­ ния иногда опираются в классификации частей речи на «собственно языковое» содержание, обобщённые лексико-грамматические катего­ рии (предметность, действие, признак, признак признака). Но эта заме­ на - чисто терминологическая, так как существование чисто языково­ го содержания, выделенного наряду с содержанием мышления и при­ писываемого языку в виде особой эманации понятий, является иллю­ зорным. Собственно содержательная классификация может быть толь­ ко л о г и ч е с к о й ! [Щербак 1968: 232-233]. Из этих утверждений, а также из принятого здесь допущения, уже доказанного наукой, о том, что категории логики и категории язы­ ка не совпадают, мы должны заключить, что части речи - это катего­ рии вне языка и д о языка. Действительно, некоторые исследова­ тели пришли к такому выводу. Как считает В. В. Белый, слово само по себе, до сочетания в предложении, уже наделено признаками, на осно­ ве которых слова выделяются в части речи [Белый 1962 (а): 105]. Это, в свою очередь, должно означать, что части речи диктуют свою волю языку. Следовательно, структура всех языков (и в более узком смысле структура предложения во всех языках) должна быть одной и той же, что противоречит реальным фактам языков. Поскольку в частях речи, как пишет А. Е. Супрун, отражаются ка­ тегории мышления, можно сравнивать части речи в разных языковых типах и, следовательно, построить некоторую всеобщую типологию ча­ стей речи [Супрун 1968: 217]. Это лишь общая фраза и она не может пре­ тендовать на научность, потому что частей речи вообще, единых для всей языков, не существует, потому что А. Е. Супрун за части речи вы­ даёт ощечеловеческие логические категории. Потому что А. Е. Супрун 1

2

Как известно, существуют универсальные категории мышления, одна­ ко их грамматическое выражение может быть самым различным в разных языках. «Обнаруживающееся в лексических значениях различие уровней классной деривации накладывает глубокий отпечаток на грамматическую классификацию слов во всех языках». Морфологические факторы оказывают «деструктивное влияние ... на грамматическую (т.е. логическую, ~ А.К.) клас­ сификацию слов, оказывают «возмущающее влияние» [Кацнельсон 1972: 176]. Некоторые грамматисты утверждают, что колебание в различном ко­ личестве частей речи, обнаруженных в немецком языке, не играет, в сущности, никакой роли Уип§ 1967: 173]. Эта мысль, безусловно, предполагает, что час­ ти речи не отражают структуру языка, что части речи - нечто постоянное и не­ зыблемое, раз и навсегда данйое членение слов, независимо от конкретного языка. 1

2

30

предлагает положить в основу типологического различения языков именно мышление, а это значит - понятия и суждения, которые, как известно, для всех наций, говорящих на разных языках, являются о дн и м и и т е м и же, но оформленными р а з л и ч н ы м и языковыми структурами. Следовательно, типологический анализ языков, основан­ ный на общности категорий мышления, неизбежно привёл нас к утверж­ дению, что все языки мира - одно и то же, но лишь имеющее некоторые грамматические различия. Это всё равно, что сказать: существует на све­ те 3500 различных языков, но все они - языки, и поэтому «можно пост­ роить всеобщую типологию языков мира». Тем не менее ложное утверж­ дение А. Е. Супруна оставляет много загадок: 1) как мышление отража­ ется в частях речи и каков механизм этого отражения; 2) каковы это фор­ мы мышления и как они соотносчятся с формами частей речи; 3) что та­ кое в таком случае части речи и, наконец, 4) что такое мышление? А. Е. Супрун пишет, что в основе грамматической специализации слов лежит лексическое значение, которое определяет то, в каких функциях употребляется то или иное слово 1Супрун 1968:209]. Следовательно, лек­ сическое значение - это уже его второе основание выделения частей ре­ чи. И в то же время А. Е. Супрун, выдвинув третьею версию, считает, что части речи - это группы слов в их отношении к грамматике [Супрун 1965:18]. Наконец, А. Е. Супрун отказывается от «жёсткого детерминиз­ ма» и выдвигает четвёртую теорию частей речи; ч а с т речи представля­ ют собой явление вероятностно - статистическое [Супрун 1965: 18]. А. Е. Супрун, как увидит ниже читатель, не одинок среди многих линг­ вистов, коим свойственен эклектический способ «научного» мышления. При классификации частей речи А. Н. Савченко предлагает ис­ ходить из того, что «есть в самом языке»: искать соответствие между частями речи и категориями мышления. А это значит, что нужно ана­ лизировать те реальные значения, какие вкладываются в части речи са­ мими говорящими, а не исходить из априорно созданной схемы [Сав­ ченко 1959: 51]. «Системы частей речи многочисленных родственных и неродственных языков имеют общую основу, связанную с логичес­ кой системой мышления [Савченко 1959: 50]. Лингвисты уже два с по­ ловиной тысячелетия «ищут в языке то, что в нём есть», и до сих пор, хотя к этому и призывает А. Н. Савченко, не нашли того, что ищут. Знает ли сам А. Н. Савченко, как «найти соответствие между частями речи и категорями мышления »? Чтобы «найти это соответствие», на­ до уже заранее знать, что такое язык и что такое мышление. Когда Э. Сепир пишет, что никакая логическая схема частей ре­ чи не представляет ни малейшего интереса для лингвиста, что у каж1

Напротив, по мнению М. А. Габинского, искомый инвариант частиречи должен быть языковым, а не логическим, как у А. Н. Савченко, у которо­ го части речи - инварианты «категории мыцшения» [Габинский 1967: 54]. 1

31

дого языка своя схема, свой покрой, то это вызывает возражение А. Н. Савченко, потому что Сепир сделал свои заключения лишь на оригинальной структуре некоторых примитивных языков и не обра­ тил внимания на факты других языков. Наоборот, пишет А. Н. Сав­ ченко, причиной соответствия между системами частей речи в различ­ ных языках служат только общечеловеческие свойства мышления, от­ ражающиеся в разделении слов на части речи. Эти свойства - логиче­ ского характера, что не позволяет признать части речи чисто фор­ мальными классами, лишенными логического основания [Савченко 1959: 44-45]. А. Н. Савченко совершенно убеждён в том, что логичес­ кие категории «давят» на язык и, следовательно, по «формальным особенностям нельзя определить части речи» [Савченко 1959: 50]. А. Н. Савченко определяет принадлежность каждого слова к одной из четырёх частей речи как категорий мышления по следующим призна­ кам: I) предметность - семантическая основа существительного, 2) движение - семантическая основа глагола, 3) качество - семантичес­ кая основа прилагательного, 4) количество - семантическая основа числительного. Эти четыре части речи и есть категории мышления. А слова, выражающие отношения, - это семантическая основа пред­ логов и союзов, которые не входят в части речи [Савченко 1959: 51]. Правда, А. Н. Савченко выделяет ещё и наречия, которые выражают понятия разных категорий: качественные (хорошо, быстро), простран­ ственные (здесь, вдали), временные (тогда, вчера, поздно). Их объеди­ няет то, что они мыслятся как признаки признаков, вследствие чего наречия грамматически подчиняются глаголу и прилагательному [Савченко 1959: 54]. Таким образом, иод частью речи понимается некая постоянная, выделенная по логико-понятийному основанию часть словаря и подве­ денная под части речи на основе логико-понятийного значения пред­ метности, качества, количества, процесса, свойственного всем языкам. Поэтому даже служебные части речи не относятся к частям речи. Если же количество признаков увеличивается, то круг частей речи расширя­ ется, а это уже не части речи (модальные слова, категории состояния), а слова, не нашедшие себе места в классификации частей речи (служеб­ ные слова, подобно аффиксам, связывают слова в предложении) [Сав­ ченко 1967: 225]. Если допустить, что служебные слова не входят в систему частей речи (но это всё же полноправные слова языка!), то оказывается, что части речи относятся к языку только одним боком - через свои знаме­ нательные, логические слова, а все служебные слова выводятся за пре­ делы языка. Следовательо, А. Н. Савченко I) или разрушает единство всех составных частей языка, потому что язык уже теряет способность функционировать как средство мышления и коммуникации, так как 32

без служебных слов мертвы и знаменательные слова, без которых не­ возможно выразить логические категории. 2) или части речи имеют статус чего-то надъязыкового, мыслительного, идеального, туманно­ го, живущего неосознанно в мозгу, и никак не связанного с формами языка (язык исчез, существуют только логические понятия, вступаю­ щие друг с другом в связи в виде авербального мышления). В оправдание своей логико-понятийной теории частей речи А. Н. Савченко сравнивает индоевропейские языки с примитивными языками, на основе которых строит свою лингвистическую теорию Э. Сепир. Поскольку «системы частей речи в различных языках имеют общую основу, связанную с логической системой мышления», то в не­ развитых языках, у отсталых племён и народностей, по мнению А. Н. Савченко, «обычная для языков мира система частей речи нахо­ дится в неразвитом состоянии в связи с низким уровнем развития мы­ шления и грамматического строя языка» [Савченко 1959: 50-51]. Это, однако, вопреки мнению А. К. Савченко, не означает, буд­ то мышление отсталых народов не подчинено общечеловеческой логи­ ке. Это не значит, что люди, говорящие на примитивных языках, долж­ ны были мыслить и, следовательно, действовать алогично. Такой язык по вполне понятным причинам не мог бы существовать как сред­ ство человеческого общения. В этом пункте логическая теория частей речи А. Н. Савченко перекликается с теорией Л. Леви-Брюля [ЛевиБрюль 1930: 25-28], главная ошибка которого, по мнению Л. С. Выгот­ ского и А. Р. Лурия, заключалась в «недооценке ... интеллекта прими­ тивного человека» [Выготский, Лурия 1930: 119]. Если согласиться с Б. А. Серебрениковым, Б. Шаревской, Л. С. Выготским, А. Р. Лурия, что первобытный человек говорил и действовал логично, - а это, дей­ ствительно, так, иначе язык погиб бы, так как перестал бы служить средством человеческого общения, - то мы должны признать, что хотя части речи могут находиться в одном языке в «неразвитом» состоя­ нии, а в другом языке - в «развитом» состоянии, однако части речи должны по необходимости отражать структуру «своего» языка, каким бы развитым (неразвитым) он не оказался. Если в малоразвитых языках «обычная для языков мира система частей речи находится в неразвитом состоянии в связи с низким уров­ нем развития мышления» (А. Н. Савченко), то естественно предполо1

Что это не так, уже доказано некоторыми исследователями: «Для того, чтобы добыть огонь, убить зверя или наловить рыбы, построить жилище, изго­ товить орудия и т. п., человек должен был з н а т ь и использовать объектив­ ные законы окружающего мира. Без п р а в и л ь н о г о , пусть даже научно не осознанного понимания этих законов первобытный человек не мог бы сущест­ вовать» (разрядка моя, - А.К.) [Серебренников 1970 а: 33]. Примитивный чело­ век «необходимо должен был м ы с л и т ь л о г и ч е с к и , ибо без этого он не мог бы существовать» (разрядка моя, -- А.К.) [Шаревская 1958: 70, 73]. 1

33

жить, что в языках народов с более развитым мышлением должны быть и более паявитые части печи как по количеству, так и по их пазветвлённости. Если это верно, то верно и обратное: чем богаче части речи, тем более развитым должно быть мышление и, следовательно, тем белее развитым должен быть язык. Однако этот тезис представите­ лей логического направления в теории частей речи не согласуется с тем фактом, что не только в различных языках, но и в одном и том же язы­ ке различными исследователями выделяется различное количество ча­ стей речи, а, например, в китайском языке, по мнению Ф. Ф. Фортуна­ това и Е. Кошмидера, нет частей речи вообще [Фортунатов 1956; КозсЬгшеёег 1965]. Говоря об общей логической основе частей речи для всех язы­ ков, А. Н. Савченко ищет эту основу в одних языках и н а в я з ы ­ в а е т её другим языкам. Например, в алеутском языке «хороший человек» в переводе на русский язык означает «человека доброта». Отсюда А. Н. Савченко делает неожиданный вывод (вместо того, чтобы словами 3. Сепира сказать, что каждый язык имеет свой «по­ крой», свою форму): «Было бы неправильно утверждать, что каче­ ство мыслится алеутами как предмет, выражается существительным и отрицать общую логическую основу у частей речи разных языков. Эта конструкция - чисто ф о р м а л ь н а я особенность алеутского языка. П о н и м а е т с я же приведенное выше сочетание в с е м и а л е у т а м и как «хороший человек» (разр. моя, - А.К.). Итак: до­ лой понятийное основание частей речи, д а здравствуют их языко­ вые формы! Далее. В алеутском языке, как и во всех других языках, должна иметься логическая категория «движение» и, стало быть, должны иметься глаголы. Но как доказывается это тезис? А. Н. Савченко ука­ зывает, что «между основой и окончанием глагола (в алеутсвом язы­ ке, - А.К.) помещаются разнообразные суффиксы, выражающие время, наклонение, залог, вид, образ действия ... Именные формы, естествен­ но, этих суффиксов не принимают и категорий времени, наклонения, вида и т. п. не имеют» [Савченко 1959: 49]. Как видим, существование глаголов в алеутском языке доказывается не на основе «логических ка­ тегорий», а на основе морфологической ф о р м ы слов. Говоря о сбли­ жении прилагательных и глаголов в китайском языке, А. Н. Савченко пишет: «Но осуществляется оно (сближение, - А.К.) только в тех язы­ ках, в которых ф о р м а л ь н ы е о с о б е н н о с т и г р а м м а т и ч е с к о г о г о с т р о я (разр. моя, - А.К.) не препятствуют этому» [Савченко 1959: 46]. Здесь мы наблюдаем очередное противоречие 1

В данном случае допускается логическая ошибка (когда структура од­ ного языка исследуется через структуру другого языка), о которой предостере­ гали видные лингвисты [Щерба 1945: 314; Тлисон 1959: 122-124]. 1

34

между жесткой классификацией частей речи по логическому основа­ нию (только четыре части речи) и возможностью одного и того же сло­ ва «переходить» в другую часть речи под давлением структуры языка. Оказалось, что в любом языке всё, что в нём есть, представлено в виде ф о р м а л ь н ы х особенностей грамматического строя этого языка. А. Н. Савченко являет нам пример того, как в логико-понятийной тео­ рии частей речи формы родного языка н а в я з ы в а ю т с я чужим языкам. В логико-понятийной теории частей речи такая интерферен­ ция языков естественна, потому что главное в выделении частей речи логические формы, общие и единые для всех наций и, следовательно, для всех языков. Когда же эта логика расходится с фактами языка, тут же прибегают к спасительной формулировке: «грамматический строй не препятствует этому». Чувствуя уязвимость чисто логико-понятийного основания вы­ деления частей речи, А. Н. Савченко задаётся риторическим вопро­ сом: почему развитие формальных грамматических средств происхо­ дит в каждом языке не в строгом соответствии с логической системой мышления, а своими особыми путями? И видит причину в следующем: морфологическое выражение базируется на звуковых различиях в строении слова. Это и порождает противоречия между частями речи и логическими категориями, ибо в языке всякое понятие связано со звуковым знаком. Знаки соотносительны между собой и образуют си­ стему, которая развивается по своим особым законам и имеет свои особые свойства [Савченко 1959: 66]. Таким образом, А. Н. Савченко признал «особые законы» каждого языка, которые разрушают выстро­ енную им самим же по логическому основанию априорную четырех­ членную систему частей речи: получается, что морфологические и син­ таксические ф о р м ы частей речи отягощают «чистые» логические ка­ тегории в первозданном виде. Раньше как будто бы не было частей ре­ чи в структуре языка, а существовали лишь чистые л о г и ч е с к и е к а т е г о р и и , правда, неизвестно в чём державшиеся, называемые А. Н. Савченко «частями речи», которые вдруг растворяются в языко­ вой структуре в связи с тем, что они, оказывается, сделаны из звуков, а звуки, как известно, даже меняются исторически. Поэтому «чистые» логические категории превратились в сегодняшние части речи, отяго­ щенные всеми свойственными им грамматическими формами. «Это приводит к тому, что части речи в разных языках, при одних и тех же категориях мышления у народов, имеют р а з л и ч н ы е (разр. моя, А.К.) грамматические свойства и некоторые особенности семантики» [Савченко 1959: 63]. А. Н. Савченко пишет даже, что «грамматические классификации языка не всегда имеют под собой строгое логическое основание», что развитие формальных грамматических средств в каж­ дом языке происходит «не в строгом соответствии с логической систе35

мой мышления, а своими особыми путями», что в отдельных языках бывают отклонения в частях речи от общего типа, обусловленные ф о р м а л ь н ы м и (разр. моя, - А.К.) особенностями грамматичес­ кого строя даного языка» [Савченко 1959:45, 63, 66]. Если слова - пишет А. Н. Савченко - получают различные морфо­ логические признаки (как в славянских языках), то эти признаки делят все слова на разные части речи: подчиняясь, например, существитель­ ным, слова оформляются как прилагательные. А если они подчиняются глаголам или прилагательным, то становятся наречиями, так как они по­ лучают при этом другое морфологическое оформление [Савченко 1959: 62]. Вот где полное отрицание своей собственной теории о влиянии логи­ ческих категорий на выделение частей речи: оказывается, только морфо­ логическая форма и синтаксические функции решают вопрос о принад­ лежности слов к определённое части речи. Наконец, последние открове­ ния А. Н. Савченко: части речи объективно разграничиваются по пара­ дигмам форм и синтаксической сочетаемости [Савченко 1965: 26]. Пытаясь доказать тезис, согласно которому части речи - это производное от логических категорий, А. Н. Савченко всё время со­ скальзывает с априорных позиций на реальную почву естественного языка, не замечая этого, и указывает на языковые факты, противореча­ щие его собственной теории, формирующие истинные части речи. Те­ перь он уже говорит: «Отношение частей речи к категориям мышления усложняется также тем, что части речи характеризуются не только оп­ ределёнными типами значений и отношений между ними, но и морфо­ логическими свойствами» [Савченко 1959: 60]. Таким образом, уже не только логика, но и структура языка, и в первую очередь морфология, д а в я т на принципы выделения частей речи. А. К. Савченко подвёл свои логико-понятийные категории к тому, что в языке всё зависит от «формальных размежеваний», а не от общих логических категорий. Части речи - это слова, уже заранее наделённые синтаксическими и морфологическими свойствами до их употребления в предложении. Части речи о п р е д е л я ю т структуру предложения данного языка, морфологическую систему грамматических форм. Более того, в частях речи з а л о ж е н а вся грамматика [Савченко 1959: 25]. Если допустить совершенно фантастическую ситуацию и нам удалось реализовать принцип выделения частей речи по единому для всех языков логико-понятийному основанию, предложенному А. Н. Савченко и им же самим опровергнутому, которое, однако, не ви­ тает в безвоздушном пространстве, а отражено в грамматической и се­ мантической структуре языка, различной в каждом языке, то окажется, что все языки в силу единства мира и единства общечеловеческого ло­ гического мышления должны обладать единой логико-понятийной структурой, без национальной грамматической специфики, т.е. вес есте36

ственные языки как таковые ликвидированы и остаётся лишь один логи­ ческий язык, на котором говорит А. И. Савченко. Все эти рассуждения А. Н. Савченко приводят к тому, что мы ликвидировали язык с е г о ча­ стями речи, превратив их в нечто неуловимое и бесформенное, пребыва­ ющее лишь в человеческом мозгу в виде абстрактных, идеальных логи­ ко-понятийных категорий (аналогичная точка зрения представлена в «когнитивной теории частей речи», см. об этом ниже, Глава 2, § 5). Например, И. Е. Авдеев тоже пишет, что части речи - «это катего­ рии нашей мысли», и в то же время считает, что каждый язык имеет свою систему частей речи [Авдеев 1959:15], которые, надо полагать, отражают «категории нашей мысли», т.е. общечеловеческие категории мышления и обслуживают их. Отсюда вывод: мышление диктует свои формы сло­ вам, подгоняя их под свои формы. Следовательно, части речи - это и есть формы мысли, выраженные в словах. Однако мы знаем, что мысль может выражаться только в трёх формах: в формах понятий, суждений, умоза­ ключений. Поскольку ч а с т речи не выражают таких более сложных форм мысли как суждения и умозаключения, то они сами и есть л о г и ­ ч е с к и е п о н я т и я . Язык, таким образом, превратился, как и у А. Н. Савченко, в логику, в систему логических понятий. Если части речи рассматривать как общечеловеческие логические категории, и вследствие этого всем языкам свойственны одни и те же части речи, тог­ да их нельзя связывать с конкретным языком. Если же части речи рассма­ тривать как языковые категории, являющиеся р а з л и ч н ы м и для каждого языка (это утверждение противников логико-понятийного на­ правления в теории частей речи и пробивает себе дорогу сквозь много­ численные высказывания противоположного характера), тогда части ре­ чи нельзя считать логическими, общечеловеческими категориями. Таким образом, логико-понятийная концепция в теории частей ре­ чи не была практически реализована на материале ни одного языка. Она так и осталась не более, чем теоретическим нонсенсом. Представители этого направления, «забыв» свои логико-понятийные постулаты, неиз­ бежно пришли к необходимости выделять изменяемые части речи на ос­ нове морфологических критериев, оставляя неизменяемые слова вне час­ тей речи ввиду невозможности их классифицировать по логическому ос­ нованию. Таким образом, смешивая логические и языковые категории, теория частей речи, основанная на логико-понятийных критериях, есть или эклектическое построение (постулирование логического основания, но фактическая апелляция к 1раммагической форме слов), или, будучи 1

1 Вот что пишет, например, Л. В. Щерба о несовпадении понятий в сло­ вах разных языков: «...громадное большинство слов-понятий несовместимо со словами-понятиями всякого другого языка». И далее: «...обычные переводные словари не дают настоящего знания иностранных слов, а лишь помогают до­ гадываться о их смысле в контексте» [Щерба 1940: 114].

37

последовательным построением, включает в части речи лишь часть объ­ екта, лишь семантически полнрзначные. изменяемые слова, оставляя за бортом значительный пласт словарного состава, оставляя вне частей ре­ чи все неизменяемые слова, которые остаются предметом постоянных споров и разногласий в традиционной грамматике. Сторонникам логи­ ко-понятийного направления не удалось доказать постулированный те­ зис, согласно которому части речи - производное от логико-понятийных категорий. Фактически тезис о логической природе частей речи «повис в воздухе». В конечном счёте части речи определяются ими как катего­ рии, существующие в н у т р и языка и в с в я з и с языком. «Части ре­ чи характеризуются своими значениями, синтаксическими свойствами и морфологическими признаками в их с о в о к у п н о с т и и в з а ­ и м о д е й с т в и и , причём значения частей речи зависят от их г р а мм а т и ч е с к и х свойств» (разр. моя. - А.К.) [Савченко 1959: 34,66]. Таким образом, теория частей речи, основанная на логико-поня­ тийных критериях, есть или э к л е к т и ч е с к о е построение, или, бу­ дучи последовательным построением, включает в «части речи» лишь знаменательные слова (правда, абстрактные слова типа быстрота, све­ жесть опознаются как существительные не по логическому, а по мор­ фологическому основанию), оставляя вне «частей речи» все неизменяе­ мые слова, не поддающиеся чёткой логической классификации, хотя они также, как и знаменательные слова, не могут не иметь отношения к м ы с л и т е л ь н ы м категориям. Логико-понятийная теория частей речи с этой точки зрения является, по сути дела, п о л о в и н ч а т ы м построением теории частей речи. Из сказанного, однако, не вытекает, что части речи нельзя сде­ лать категориями логики: лексикон языка можно классифицировать с различных точек зрения, в том числе и с точки зрения категорий мы­ шления - логических категорий. Но тогда, соблюдая принцип гомо1

2

Некоторые лингвисты сожалеют о том, что логическая классификация частей речи не проведена, но доволствуются существующими классификация­ ми, в которых, как пишет П. В. Чесноков, не удаётся выдержать единое осно­ вание деления, что лишает их чёткости и приводит к перекрещиванию, частич­ ному совпадению между частями речи. Но стремление сохранить единое осно­ вание деления тоже не даёт результата, не позволяет избежать непоследова­ тельности в распределении слов по разрядам [Чесноков 1992: 104-105]. 2 Ф. Брюно, например, предпринял попытку «перевернуть» грамматику французского языка и изложить её, исходя из идей, а не из форм [Вгипо! 1922]. Л. В. Щерба ратовал за настоятельную необходимость идеологических слова­ рей, которые, по идее Л . В. Щербы, должны дать материал для построения исто­ рии мышления, отраженного в языке. «Я полагаю, что тогда-то вскроются мно­ гие причины языковых изменений, которые для нас сейчас совсем не видны. Я полагаю, между прочим, что на базе хороших этимологических и исторических словарей можно будет тогда написать новые захватывающие книги, которые, исходя из понятий, будут рассказывать, почему то или другое понятие получило новую форму выражения...» [Щерба 1940: 111; см. также: Щерба 1945: 184]. 1

38

генности классификации, понятия нельзя связывать с языковой струк­ турой. Если мы хотим рассмотреть слова в связи с логикой, то это уже будет не грамматическая классификация слов языка, а классификация понятий: предметность, качество, действие, состояние, отношение (т.е. все слова разбиваются на разряды в зависимости от того, какие логи­ ческие категории они отражают). Однако пытаясь осуществить логи­ ко-понятийную классификацию лексикона, мы неизбежно должны столкнуться с двумя трудностями, которые, собственно, являются при­ чиной того, почему в современном языкознании до сих пор нет ни од­ ной классификации частей речи в каком-либо языке, которая явилась бы реализацией логико-понятийной концепции. 1) Логическая классификация лексикона более или менее объек­ тивно могла бы быть проведена только до определённой глубины, включала бы лишь часть слов, подводимых более или менее чётко лишь под отдельные категории (предметов, процессов, качества, коли­ чества, принадлежности, лица, состояния и др.). Что же касается ос­ тальных логических понятий, под которые могли бы быть подведены, например, неизменяемые или служебные слова (наречия, предлоги, со­ юзы, частицы, модальные слова, интенсификаторы и т.д.), то они в ре­ зультате принципиального отсутствия методов логико-понятийного анализа не могут быть определены однозначно. Этим, собственно и можно объяснить тот факт, почему сторонники логической теории частей речи прибегают к помощи с а м о г о языка, имплицитно при­ влекая для идентификации частей речи, классифицируемых, как им ка­ жется, на логическом основании, морфологические и синтаксические критерии, смешивая, таким образом, два уровня знаков: знаки вещей (понятия как единицы логики) и знаки знаков вещей или знаки поня­ тий (слова с их грамматическими признаками как единицы граммати­ ки). Язык детерминирован внешним миром, единым ля всех людей, и мышлением, одинаковым у людей всех наций. Универсальные логи­ ческие категории вмещают в себя любую комбинацию понятий и обра­ зуют фундамент взаимопонимания людей, говорящих на различных языках. Поэтому внутреннее семантическое содержание всех языков одно и то же - «интуитивное знание опыта». «Только внешняя их фор­ ма разнообразна до бесконечности» [8ар1Г 1949: 153; см. эти же идеи в работах: А. А. Леонтьев 1969: 34; Покровский 1959: 15-18; Старинин 1965; Ярцева 1968: 7; Ш Ь е г 1967: 526; Кх>1пег 1967: 537]. 2) Классифицируя части речи по логико-понятийному осно­ ванию, мы классифицируем в словах языка не части речи, а логиче­ ские категории - логические понятия как отражения и мыслитель­ ные обобщения реального мира вещей, е д и н ы е для всех наций и н е з а в и с и м ы е от структуры любого естественного языка: по­ нятия «предметов» (на уровне языка, например, немецкого, это по39

нятие выражается существительным), «действия» (на уровне немец­ кого языка это понятие выпажается «глаголом»}, «качества» сна уровне немецкого языка это понятие выражается «прилагательны­ ми», «наречиями» и «существительными»), «количества» (на уровне немецкого языка это понятие выражается «числительными» и «су­ ществительными») и т.д. В результате такого анализа должны быть получены логико-понятийные разряды слов, выражающие однотип­ ные понятия, которые будут в значительной степени в н е ш н и м и по отношению к грамматическому строю языка (в «значительной» степени, а не совсем внешними, потому что существует определён­ ный изоморфизм логических и грамматических категорий: напри­ мер, все понятия конкретных предметов - суть «существительные», понятия конкретных действий - суть «глаголы», о чём речь шла вы­ ше). Подобная классификация отражала бы реальное распределение логических понятий по классам, членя и приведя в систему мысли­ тельные, логические категории, идеально отражающие материаль­ ный мир. Но будет ли логическая классификация понятий действи­ тельно е д и н о й для всех наций и действительно ли она будет в н е ш н е й по отношению к языку, н е з а в и с и м о й от каждо­ го конкретного языка? Подобная классификация частей речи как классификация п о н я т и й будет е д и н о й для всех наций, но н е в н е ш н е й к каждому конкретному языку в силу того, что, во-первых, материальный мир, от­ ражённый в логических понятиях, един, независим от конкретных язы­ ков, и представлен для всех наций в системе одних и тех же понятий. Вовторых, система логических понятий не может быть внешней по отноше­ нию к языку, потому что вне языковых форм она не существует. Язык как материальная оболочка логической системы (что такое язык, я пока не знаю, об этом я скажу ниже в Главе 2, § 3; но пока я буду понимать под языком то, что понимает под ним традиция) призван служить сред­ ством отражения этого мира, но сам он ни в какой степени не отражает внешний мир и не зависит от него. Почему части речи извечно классифицируются на основе логи­ ко-семантических критериев? Только потому, что язык (точнее - его семантическая сторона) есть: а) посредник между опытом и сознанием, б) потому что язык есть абстрактная система знаков, в которой о п о с р е д о в а н н о отражается опыт в виде понятийных категорий, служащих «промежуточным звеном» между миром вещей и миром слов. Логико-понятийный метод выделения частей речи в конечном счёте основан на «общем секторе» языка и опыта - на понятиях и не за­ трагивает внутренней структуры языка. Действительно, классификация частей речи на логиео-понятийной основе будет единой для всех языков, но не будет внешней по от40

ношению к структуре любого языка, так как одни и те же общечелове­ ческие понятия предметов, процессов, качества, количества, степени, принадлежности и т.д. фиксируются в н а ц и о н а л ь н ы х , к о н ­ к р е т н ы х языках, в которых слова отражают в своих признаках грамматическую структуру с в о е г о языка и, следовательно, по раз­ ному членят одни и те же общечеловеческие понятия о вещах и процес­ сах реального мира. И в этом состоит колоссальная трудность, скорее, невозможность последовательной классификации частей речи по логи­ ческому, семантическому, понятийному основанию, так как логичес­ кие категории - понятия - не витают в безвоздушном пространстве, а облечены в я з ы к о в у ю форму, которая, в силу различий языков, по-разному систематизирует эти понятия в синтаксических структурах предложений, различных в каждом языке. Чтобы получить одну и ту же логическую классификацию частей речи (т.е. понятий) для всех языков, надо убрать противоречие между о д н и м и и т е м и же общечеловеческими понятиями и р а з л и ч н ы м и я з ы к о в ы м и способами их фиксации. Выделенные подобным образом, т.е. на логико-понятийном ос­ новании, разряды слов, если бы они, действительно, были выделены, не имеют никакого отношения к грамматике и должны включаться не в «грамматику языка», а в «логику языка». Внутри каждого разряда слов, добытого на основе «логической» классификации, можно было бы провести «грамматическую» классификацию, установить, какие морфологические и синтаксические категории имеют слова, выражаю­ щие понятия, например, предметности. Внутри каждой части речи как грамматической категории слов (выделенных на основе грамматичес­ ких критериев) можно было провести логико-семантическую класси­ фикацию и установить, какую семантику имеют те или иные граммати­ ческие части речи. Для каждого языка можно было бы установить за­ коны соответствия между грамматическими частями речи и их логикосемантическими значениями. Тем самым можно было бы перебросить мостик между языком и логикой. Например, если внутри «логической» классификации словаря провести «грамматическую» классификацию, то в этом случае в разряд понятий «предметов» вошли бы понятия стол, пальто, кенгуру, какаду', но не вошли бы понятия типа доброта, краснота, высота (дома), синева. Если же эти последние {доброта, краснота и др.) включить в «части речи» как существительные, то они уже будут выделены не по логико-семантическому основанию, а но грамматическим признакам, разрушая логическое основание класси­ фикации. Следовательно, логическая классификация лексикона даже в части знаменательных, изменяемых слов не с о в п а д а е т с грам­ матической классификацией тех же слов, не говоря уже о неизменяе­ мых и служебных словах, которые вообще не поддаются сколько-ни41

будь последовательной объективной логической классификации. По­ этому исчерпывающая классификация всего лексикона языка на логи­ ко-понятийной основе без вмешательства грамматики невозможна. Да она и не представляла бы никакой научной ценности, кроме учеб­ но-практической. На такой основе построен, например, немецкий сло­ варь Ф. Дорнзайфа [Оогпзе1Г 1959]. На примере этого словаря отчётли­ во видно, что о б щ е ч е л о в е ч е с к и е логические понятия дейст­ вия, качества, предмета, лица и т.д. не могут не быть выраженными в словах к о н к р е т н о г о (немецкого) языка, но только и только в непосредственной связи и прямой зависимости от г р а м м а т и к и этого языка. Если бы создать словарь тех же логических понятий, но на материале другого языка, обладающего иной грамматической структурой, то границы между одними и теми же частями речи в обо­ их языках с м е с т и л и с ь бы. Иначе говоря, если бы немецкий сло­ варь Ф. Дорнзайфа перевести, скажем, на русский язык, то многие ло­ гические понятия были бы выражены в обоих языках р а з л и ч н ы м и частями речи (а иногда и словосочетаниями). Ср. по этому поводу замечание Л. В. Щербы: «...мир значений разделён неодинаково для каждого языка...» [Щерба 1915: 4]. Итак, если части речи рассматривать как логико-понятийные категории, тогда их нельзя связывать с каждым конкретным языком. Если части речи рассматривать как языковые категории и в силу раз­ личий языков считать, что р а з л и ч н ы м языкам присущи р а з л и ч н ы е части речи, тогда их нельзя считать чисто логическими, т.е. общечеловеческими категориями. Эти две альтернативы исключают друг друга. Представители логико-понятийного направления пытают­ ся идти обоими путями: говоря об общей основе выделения и класси­ фикации частей речи для всех языков, они а) или теоретически ищут эту основу в одних языках (обычно в своих родных языках) и навязы­ вают ее другим языкам, но в конечном счёте практически приходят к помощи «формальных особенностей грамматического строя» (А. Н. Савченко), б) или ограничиваются лишь понятийными катего­ риями предметности, атрибутивности и выделяют тем самым только знаменательные части речи, оставляя «за бортом» все неизменяемые слова (О. П. Суник, П. И. Кузнецов). Пытаясь теоретически доказать тезис, будто части речи - это производное от логических категорий, представители логико-понятийного направления в практическим ана­ лизе подвели свои части речи как «межъязыковые логические катего­ рии» к тому, что в языке всё зависит от «формальных размежеваний», что от грамматического строя языка частям речи никуда не укрыться, как бы мы не освящали их логическими категориями. Грамматический строй языка постоянно или вносит свои коррективы, или даже разру­ шает части речи, построенные по логико-понятийному основанию. 42

3) Части речи - семасиологические или общеграмматические категории Части речи рассматриваются как свойственные всем языкам не­ кие априорные, устойчивые, постоянные, одни и те же для всех языков классы слов. Некоторые исследователи пишут, что во всех языках суще­ ствуют одни и те же части речи уже на уровне словаря, независимо от грамматики. В таком понимании части речи - нечто априорно заданное, они выносятся за пределы языка, а сам язык зависит от частей речи. «Камнем преткновения в теории частей речи остаётся тот факт, что час­ ти речи рассматриваются как некие априорно, до языка данные части речи» [Мухин 1968: 158]. Часто языковеды, по мнению В. М.Алпатова, не классифицируют слова на основе тех или иных свойств, а, наоборот, ищут свойства, которыми обладают заранее известные классы. Но всё это лишь опознавательные знаки для восприятия частей речи, которые существуют независимо от их формальных свойств и семантики [Алпа­ тов 1986:43]. Такой подход к частям речи В. М. Алпатов называет инту­ итивным, эклектическим. Но эта эклектичность, по его мнению, вряд ли устранима без получения нетрадиционных решений, а совмещение кри­ териев требует выяснения их соотношения и уточнения границ их при­ менимости, что не делается. Вот ещё один из многих примеров подобно­ го подхода: трудность построения модели частей речи состоит в том, что «наша наука пока ещё недостаточно основательно изучила грамма­ тические свойства различных частей речи» [Супрун 1964: 45]. По мнению С. К. Яхонтова, классификации слов по частям речи должно предшествовать деление на знаменательные, местоименные и служебные. Перечни частей речи в разных языках в основном совпа­ дают, но признаки одних и тех же частей речи могут оказаться совер­ шено различными [Яхонтов 1968: 70-79]. Следовательно, части речи это некоторые готовые группировки слов, существующие до языка, признаки которых ещё предстоит вскрыть. Некоторые исследователи задаются вопросом: разве слово вне предложения является чем-то аморфным? Слово само по себе, до сочетания в предложении уже име­ ет свои признаки в потенции, указывающие на то, как ему употреб­ ляться. Если бы это было не так, то надо отрицать правомерность су­ ществования частей речи [Белый 1962 (а): 105]. Семасиологический принцип выделения частей речи у Б. А. Сере­ бренникова представлен в виде «секторной» структуры языка: существу­ ющее мнение, будто слово в языках со слабо развитой системой морфо­ логических средств потенциально способно выступать в роли любой ча­ сти речи, - ошибочно. Функционально-семантические разряды слов не обладают мобильностью [Серебренников 1990: 579]. «Каждый язык име­ ет ярко выраженную секторную структуру. Это означает, что каждый элемент языка имеет собственную строго очерченную и строго опреде-

43

ленную сферу действия. Если один элемент в языке выступает в роли при­ лагательного, то он всегда будет выступать в этой роли, так как его функ­ ция ограничена его сектором» [Серебренников 1988:141]. Когда А. Е. Су­ прун предлагает одни и те же части речи в разных языках сопоставлять на основе их грамматических свойств (существенные свойства, менее су­ щественные свойства, те или иные общие или несовпадающие свойства) [Супрун 1968:217], то это означает, что все языки, по его теории, облада­ ют идентичными свойствами. Речь может идти лишь о пополнении «классического» инвентаря частей речи новыми классификационными единицами, такими, как частицы, модальные слова. Введение этих еди­ ниц позволяет до некоторой степени преодолеть недостаточную дифференцированность традиционной классификации, не учитывающей явле­ ния промежуточного характера [Бородина, Корыхалова 1865: 134]. По мнению В. Г. Адмони, не подлежит сомнению, что даже очень тщательный и безупречный анализ с учётом всех аспектов слов оставит ещё мною сомнительного в области классификации словаря по частям речи. Однако при этом речь будег идти лишь об определённых группи­ ровках слов внутри частей речи, о их принадлежности и о их названии, в то время как их существование, как правило, не вызывает сомнения [Адмони 1966: 61]. По мнению О. И. Москальской, часть речи - это ус­ тойчивая и раз навсегда данная группировка слов, не требующая пере­ смотра. Если таковой и нужен, то лишь в части уточнения отдельных слов внутри части речи. В отличие от произвольных классификаций ло­ гистов (В. Брёндаль), которые подменяют языковые факты логическими, и в отличие от крайнего формализма структуралистов (X. Глинц) совет­ ские языковеды, как пишет О. И. Москальская, учитывают «все стороны и свойства слова как единой системы форм и значений», й далее: «Харак­ терной чертой в работе советских языковедов над проблемой частей ре­ чи является стремление выявить специфические особенности каждого разряда слов в словарном составе языка» [Москальская 1956: 34]. В грамматиках различных языков при выделении частей речи прежде задаются принципы выделения частей речи (у всех авторов они различны). Но затем эти принципы или игнорируются, или проводятся непоследовательно и бессистемно. Фактическое выделение частей речи осуществляется стихийно, без учёта постулированных принципов (семан­ тических, синтаксических и др.), как будто авторы следуют не своим принципам, а стремятся быть похожими на своих предшественников и не уклоняться от фадиции. Конечно, части речи заимствованы из античных грамматик, от традиции, из нормативных школьных и вузовских грам­ матик. Их иногда переписывают из грамматики в грамматику как за­ стывшие, единые для всех языков и раз и навсегда данные классы слов, без серьёзной попытки подвергнуть их анализу на основе новых объек­ тивных методов. Некоторые лингвисты видят в частях речи некий вита44

ющий над всеми языками абсолют, нечто нерушимое и независимое от конкретного языка, одну и ту же систему частей речи для всех языков. Во­ прос о принципах выделения частей речи, по мнению П. И. Кузнецова, невозможно решить на материале какого-либо одного языка или группы родственных языков: критерии выделения частей речи должны быть оди­ наковыми для всех языков. Если же определять для частей речи каждого языка свой состав ведущих критериев, то в этом случае понятие части речи окажется расплывчатым и бессодержательным [П. И. Кузнецов 1957:69]. Семасиологическое (общеграмматическое) направление в клас­ сификации частей речи наиболее полно отражено в работах О. П. Суника, который по этому основанию все слова делит на 1) слова, обла­ дающие значением грамматической предметности (существительные), и 2) слова, обладающие значением грамматической атрибутивности, которые, в свою очередь, распадаются на а) слова со значением процессуальности, динамическою признака (глаголы) и б) слова со значе­ нием атрибутивности, статического признака (прилагательные и наре­ чия). Местоимения и числительные следует рассматривать как особы лексические группировки внутри вышеуказанных частей речи. Слу­ жебные слова, частицы, модальные слова, междометия, не обладая ни одним из перечисленных общеграмматических значений слова, не вхо­ дят в систему частей речи [Суник 1965,1966: 39, 123; см. также: Ондрус 1971: 62]. О. П. Суник в соответствии с этим считает, что формальные, грамматические признаки слов сами по себе не определяют принад­ лежность слова к той или иной части речи. Наоборот, принадлежность слова к той или иной части речи является определяющей в отношении е ю морфологических форм, синтаксических функций и собственно лексических значений [Суник 1965:6]. Поэтому создание общей теории частей речи не может быть осуществлено только путём индуктивно-эм­ пирических методов, необходимы и дедуктивно-логические методы [Суник 1966: 9]. В основе частей речи - пишет О. П Суник - лежат не формальные внешние признаки слов и не их собственно лексическое значение, а особые содержательные категории - общеграмматические значения [Суник 1965: 7], глубокие семасиологические основания [Су­ ник 1966:31]. Выразив своё понимание частей речи как общеграмматических, семасиологических категорий, О. П. Суник с этих позиций утверждает, что проблема час гей речи никак не связана с формальной-храм маги­ ческой - классификацией слов, для этого важно некое «общеграммати­ ческое» значение слов, хотя никто не знает - а О. П. Суник не расшиф­ ровывает этот термин, - что же такое «общеграмматическое значение» (предметности, процессуальности, качества, количества), которое со­ ставляет сущность частей речи и лежит в основе их классификации 1

4о

в любом языке [Суник 1954: 27]. Оказывается, «общеграмматическое» значение слов - то же самое, что и «логическое» понятие, но более ге­ нерализированное, обобщённое, как бы родовое понятие. Следова­ тельно, часть речи - это группировки слов, выделенные по логическо­ му основанию как понятия очень высокой абстракции. Поэтому, по О» П. Сунику, части речи едины и универсальны для всех языков, что свидетельствует об их связи с одними и теми же формами мышле­ ния, свойственными людям, говорящим на разных языках [Суник 1965: 8]. Если мы знаем, что «Догоняй» - кличка собаки (О. П. Суник), то тем самым эти слова включены в разряд существительных и, следо­ вательно, уже наделены соответствующими грамматическими форма­ ми и функциями. С этим нельзя не согласиться, ибо здесь мы имеем де­ ло с названиями конкретных предметов или существ. Однако сторонники этой точки зрения введены в заблуждение сле­ дующим, совершенно очевидным фактором. Действительно, относитель­ но слов, обозначающих конкретные предметы и действия, особенно в ев­ ропейских языках, исследователь не испытывает особых затруднений. Эта относительная лёгкость выделения существительных и глаголов по их семасиологическому признаку переносится автоматически и на другие слова, которые не являются столь однородными семантически и не могут быть, подобно существительным и глаголам, столь явно объединены в один класс на основе семасиологического признака. Относительная лёгкость семантического определения понятия предметности и процессу­ альное™ порождает иллюзию, будто с такой же лёгкостью можно выве­ сти и все остальные семантические понятия, за каждым из которых долж­ на скрываться своя собственная часть речи. Если мы будем классифици­ ровать, например, слова с семантическим значением качества, количест­ ва, времени, пространства, отношения, принадлежности и т.д., мы уже не гарантированы от ошибки, что выделили соответствующие части речи однозначно. В этом случае мы придем к тому же, что уже есть в языко­ знании - к тем же расплывчатым и произвольным границам между мор­ фологически неизменяемыми частями речи, среди которых как раз и су­ ществует наибольшая путаница и неопределённость. Избежать это логи­ ческое противоречие можно лишь путём исключения этих последних из частей речи, что и делают многие лингвисты, в том числе [Суник 1966: 39; Супрун 1971: 79; Щерба 1945: 186]. Вот что пишет В. В. Виноградов: к ча1

Ещё ранее аналогичную мысль высказал Л. В. Щерба: «Впрочем, едва ли мы потому считаем стол, медведь за существительные, что они склоииюая, скорее мы потому их склоняем, что они существительные» [Щерба 1957: 43]. «...если в языковой системе какая-либо категория нашла себе полное выраже­ ние, то уже один смысл заставляет нас подводить то или другое слово под дан­ ную категорию: если мы знаем, что какаду - название птицы, мы не ищем фор­ мальных признаков для того, чтобы узнать в этом слове существительное» [Щерба 1957:43]. 1

46

стям речи не принадлежат ни модальные слова, ни междометия, ни свя­ зочные слова или частицы речи. Круг частей речи ограничивается преде­ лами слов, способных выполнять номинативную функцию или быть ука­ зательными эквивалентами названий» [Виноградов 1947: 41}. Но тогда мы впадаем в другое противоречие: если знаменательные части речи суть с л о в а определённого языка, а служебные слова суть также с л о в а данного языка, тогда почему одни и те же единицы рассматриваются на р а з л и ч н ы х основаниях - одни считаются «частями речи», а другие выводятся за их пределы? Однако такие понятия как предметность, процессуальность, ат­ рибутивность некоторые лингвисты считают изначально не семасио­ логическими, а грамматическими критериями, «Предметность сущест­ вительного есть его грамматическое, а не лексическое значение, гак как только в некоторых существительных отражён предмет (стол), а во многих - качество, действие, отношение (красота, высота, хож­ дение, езда, связь, равенство). Внешними выразителями «предметнос­ ти» являются морфологические и синтаксические свойства существи­ тельных» [Стеблин-Каменский 1974: 24; 1954 (а): 150; 1954 (б): 12; см. также: Ардентов 1956: 125]. Л. Р. Зиндер и 1. В. Строева пишут: «Сло­ ва объединяются в ту или иную часть речи по их наиболее абстрактно­ му грамматическому значению», понимая под «абстрактным грамма­ тическим значением» для существительных значение «предметности» [Зиндер, Строева 1957: 59]. Само понятие «предметность», «процессуальность», «атрибутив­ ность» как высшая ступень логического отвлечения от лексических зна­ чений отдельных слов, хотя и может служить ориентиром для сведения слов в чаеш речи - по общности соответствующих семантических при­ знаков, - однако фактическое выделение абстрактных существительных а также глаголов осуществляется не по «бщеграмматическому» значе­ нию «предметности», «процессуальности» и т.д., а по формальным признакам. Семантическая классификация не отражает сущность час­ тей речи, так как она сама по себе не может быть объективной, если она предшествует структурно-синтаксической классификации, и тем более, если она является единственной. Как справедливо замечает М. И. Стеблин-Каменский, о наличии в слове грамматического значе­ ния «предметности» невозможно узнать иначе, как через внешние выра­ зители этого значения - на основе морфологических и синтаксических свойств. Слово «доброта» есть существительное, так как обладает грам­ матическим значением «предметности», но о том, что оно обладает этим значением, мы узнаём благодаря его суффиксу, связи с категория­ ми падежа, числа, рода, его роли в предложении [Стеблин-Каменский 1954(а): 151]. «Традиционная классификация слов по частям речи учи­ тывает грамматическую деривацию значений лишь постольку, посколь47

ку она выражена я в н ы м и с р е д с т в а м и » (разр. моя, - А. К.) [Кац­ нельсон 1972: 175]. Такие слова как действие, лежатш. доброта опозна­ ются как существительные на основе категорий падежа и словообразо­ вательных суффиксов [Щерба 1957: 68]. Правильно отмечает С. Д. Кац­ нельсон, что « рассматривая столь разнородные объекты наименования как предметы, традиционная грамматика не могла не ощущать некото­ рой неловкости. Особенно остро осознавала она несообразность вклю­ чения абстрактных существительных, таких как белизна или бег, в раз­ ряд предметных слов» [Кацнельсон 1972: 134]. Вот что пишет, например, М. И. Трофимов: «В действительности мы никогда не можем опреде­ лить существительного, если не перечислим все его формальные свойст­ ва». То же происходит и с прилагательными, при определении которых «мы не можем обойтичь без операционных, формальных определений» [Трофимов 1972: 459; см. также: Апресян 1966(6): 16-17; Ардентов 1956: 125; Габинский 1972:118]. Особенно категорично эту мысль подчеркнул А. М. Пешковский: «Для грамматики достаточно просто констатиро­ вать, что всё непредметное может быть в языке при помощи определён­ ных грамматических средств опредмечено» [Пешковский 1938: 93-94]. Имплицитно первичность формальных признаков признаёт и А. А. Потебня, хотя и говорит об этом с позиций не формы, а того же значения. Говоря о словах типа белизна, А. А. Потебня считает, что здесь предмет­ ность ф и к т и в н а , эта фикция возможна лишь на относительно вы­ сокой ступени развития. Это особый «способ представления» признака в языке, признак мыслить «самостоятельно, независимо от какого-либо комплекса признаков» [Потебня 1958: 91]. Итак, пример с «Догоняй» (кличка собаки) и с «какаду» должен свидетельствовать, якобы, о первичности семантики. Однако даже прямое соответствие между конкретным «предметом» и «существи­ тельным» осуществляется прежде всего на основе ф о р м а л ь н ы х п о к а з а т е л е й и лишь затем - на основе семантики, что я и по­ кажу ниже на примере следующего логического силлогизма, постро­ енного по правилам модуса ВагЬага: в заключении силлогизма отра­ жено п р я м о е с о о т в е т с т в и е между «предметом» и «сущест­ вительным», однако это соответствие есть следствие, именно с л е д с т в и е ф о р м а л ь н ы х признаков слов, выражающих понятие «предмета» (термины обозначают следующее: М - средний термин силлогизма, 8 - субъект суждения, Р - предикат суждения): 1 посылка: Все слова, обладающие формальными признаками, т.е. морфологическими категориями рода, числа, па­ дежа и синтаксическими функциями подлежащего и прямого дополнения (М), - суть «с у щ с с т в ит е л ь н ы е» (Р). 48

2 посылка: Все слова, обозначающие названия п р е д м е т о в и живых с у |ц е с т в ($). характеризуются наличи­ ем формальных признаков, т.е. морфологических категорий рода, числа и падежа и синтаксическими функциями подлежащего и прямого дополнения (М). Заключение: Все слова, обозначающие названия п р е д м е т о в и живых с у щ е с т в (3), - « с у щ е с т в и ­ т е л ь н ы е » (Р). Из взаимодействия логического субъекта (8) (предметы и жи­ вые существа) и логического предиката (Р) (существительное) через общий для них средний термин («тейшт») (М) (обладают морфоло­ гическими и синтаксическими признаками) мы выводим заключение логического силлогизма о том, что между понятием «предмет» («жи­ вое существо») и понятием «существительное» - всегда однозначное соответствие: каждый «предмет» и каждое «живое существо» выража­ ется в языке только и только «существительным». Однако обратное не всегда верно: между понятием «существительное» и понятием «предмет» нет однозначного соответствия: «существительное» может обозначать и другие явления действительности, не являющиеся пред­ метами, например, действия, качества, отношения, количества (езда, краснота, дистанция, пятёрка). Следовательно, семасиология, семан­ тика н е я в л я е т с я п е р в и ч н о й категорией, способной одно­ значно отнести слово в разряд существительных. Слош Догоняй, ка­ каду, кенгуру (кличка и названия живых существ), пальто, манто, ре­ ле, шоссе (названия предметов) могут быть отнесены в разряд сущест­ вительных у ж е на основе одной семантики, если мы знаем, что эти слова - названия предметов и живых существ. Такое заключение ста­ ло возможным только потому, что эти слова е щ ё р а н ь ш е были отнесены в разряд существительных по наличию грамматических ка­ тегорий на основе действия первой, большей посылки (исходного суждения) логического силлогизма, заключение которого свидетель­ ствует о том, что каждый предмет (живое существо) в языке представ­ лены только существительным, и что обратное неверно (слова лю­ бовь, влюблённость, всхожесть, свежесть, красота, высота (дома), валентность - существительные, не выражающие понятия предме­ тов). Вместо понятия «предмет» иногда вводят понятие «предмет­ ность», полагая, что теперь под этот термин подводятся понятия лю­ бовь, влюбленность, апогей, перигей, всхожесть, краснота, высота (дома), валентность. Фактически же термин: «предметность» есть ва­ риант термина «предмет» с новым, более абстрактным семантичес49

ким значением, носителем которого служит, определённая часть слова, а именно суффикс -асть, -ость, -усть, -юсть, -исть, -есть и др., посредством которых язык (русский) может преобразовывать в «предметность», например, «действия» (всходить всхожесть), «качества» {дерзкий - дерзость) и т.д.. В принципе, можно л ю б о е с л о в о , например, русского или немецкого языков образовать с со­ ответствующим суффиксом (в немецком языке достаточно поставить перед словом артикль среднего.рода), переводящим исходное слово в разряд существительных. Слова типа валентность, влюблённость, всхожесть, краснота, доброта узнаются как существительные толь­ ко по морфологической ф о р м е и лишь затем - как понятие «пред­ метность» в полном соответствии с и с х о д н о й посылкой выше указанного логического силлогизма. Слова типа Догоняй, кенгуру, ка­ каду, пальто, манто, кашне, реле узнаются как существительные прежде всего по семантическому значению (если мы знаем, что эти слова обозначают названия предметов или живых существ) на основе заключения того же логического силлогизма. Если в основу класси­ фикации частей речи положить «общеграмматические значения» предметности, качества, процесса, то под эти понятия можно подвес­ ти слова с одним и тем же значением, но они будут относиться к раз­ ным частям речи (любить - любовь). Здесь «общеграмматическое значение вступает в конфликт со спецификой морфологической структуры [Мухин 1965: 32]. Э. Сепир пишет, что «подобно тому, как мы можем оглаголить идею качества (краснеть), мы можем представить себе действие или качество в виде вещи (падение яблока, высота дома), как будто это то же, что кожура яблока или крыша дома. Падение, высота не перестали указывать на действие и качество, хотя они суть существительные. Есть языки, выражающие наши прилагательные глаголами, есть и та­ кие, которые выражают их именами. В языке чинук большой стол озна­ чает стол-его великость, т.е. нечто вроде умный человек - это человек ума. Наша условная классификация слов по частям речи есть лишь смутное, колеблющееся приближение к последовательно разработан­ ному инвентарю опыта.... Мы воображаем, будто глаголы обязатель­ но имеют отношение к действию, будто качества выражаются прилага­ тельными. Но достаточно обратиться к нашему словарю, чтобы обна­ ружить, что части речи далеко не соответствуют такому непосредст­ венному анализу действительности. ... Нам показалось бы странным мыслить быть красным как глагол, хотя это возможно в других яэы1

Значения предметности, процесса, признака, указательности, количе­ ства и т. п. являют собой высшую ступень отвлечения от лексических значений отдельных слов, образующих единый класс инвариантное категориальное значение класса [Шведова 1988: 152). 1

50

ках» [Сепир 1934: 91-92]. «Что касается функций отдельных частей ре­ чи, то в этом отношении между ними происходит постоянный обмен. Тот факт, что глагол обозначает бытие или событие в реальном мире, не исключает того, что и существительное может выступать в этой же функции (аег Зшгг, те ЛЬ/апп, аег Ьст/, аег Оап$ и. а.). Число чаще все­ го сопровождает существительное (йгег ВьсЬег), но оно само может вы­ ступать как существительное (<Не МШюп) или наречие (ёпиепз)» Р и ё е п 1981:81]. Таким образом, показателем, например, существительного в не­ мецком языке является не семантическое значение, а наличие в словах определённых морфологических категорий, выражающихся в обяза­ тельном реальном или потенциальном употреблении артикля (на осно­ ве приведённой выше первой посылки логического силлогизма). Логи­ ческое понятие качества может быть и существительным, и глаголом, и прилагательным, в зависимости от морфологической оформленности данного слова (го(, с1аз Ко1, дхе Кб1е гд(еп жк гШп). Более постоянным и однозначным признаком, характеризующим существительное, глагол и прилагательное в немецком языке необходимо считать, как и в рус­ ском языке, морфологическую структуру слова, наличие морфологиче­ ских категорий, которые фактически служат е д и н с т в е н н ы м кри­ терием отнесения слов (типа гд(еп, го1> йся Ко(, (Не згсН гб(еп) к той или иной изменяемой части речи. Понятия «предмета» (с1аз Ко*, <Не КШе), «процесса» (гбЧеп, 51сЬ гб1еп), «качества» (го1) суть в т о р и ч н ы е по отношению к морфологическим категориям, так как абстрагиру­ ются от формальных показателей слов, которые (формальные показа­ тели) ещё раньше сформировали «существительное», а существитель­ ное, в свою очередь, сформировало понятие «предметности» или «пред­ мета». Даже слова типа а*а$ АЬек доз Уег%фтеттсЫ, йаз НаЫеЫ, с1а$ ЬеЪеп, высота (дома), влюблённость и др. стали «предметами» потому, что они включены в систему грамматических категорий, а не потому они обладают этими категориями, что это - «предметы». В принципе, не только понятия предметов, но и понятия качества, процесса, количе­ ства, отношения, принадлежности, чувства, эмоций - если они наделе­ ны категориями рода, числа, падежа - будут подведены под понятия существительных, т.е. под понятие « П р е Д м с Т Н О С Т и » . у

}

1

Не случайно, в структурной лингвистике для целей машинного пере­ вода используются, в основном, морфологические признаки классификации изменяемых частей речи как наиболее надёжные [см. , например: Марчук 1999; 41-49; Мельчук 1961 (а): 207-276; Молошная 1960:214-215; Эттингер 1957: 94;]. Говоря о морфологической классификации Ф. Ф, Фортунатова (Фортунатов 1956: 23-199], Ю. Д. Апресян пишет: «Общие принципы этой за­ мечательной для своего времени классификации оказались настолько жизне­ способными, что почти 50 лет спустят использовались без существенных изме­ нений во многих работах по структурной лингвистике» [Апресян 1966 (б): 18). 1

51

Можно отметить, что для О. П. Суника совершенно равнознач­ ны такие понятия как логическое понятие, обшеграмматическое значе­ ние, особые грамматические значения, обобщённые грамматические значения, содержательные категории, семасиологические основания [Суник 1966:164]. И вот мы пытаемся путём совершенно разных терми­ нов, весьма неопределённых по своему семантическому содержанию, разному объёму выяснить проблему частей речи, проблему ещё более сложную, чем применяемые к ним термины. Дальше - больше: естест­ венно, «семасиологическая» природа частей речи, как и у А. Н. Сав­ ченко их логико-понятийная природа, не позволяет быть среди них служебным словам. «Отголосками старой античной теории частей ре­ чи („частей словесного выражения") является стремление включить в общий ряд частей речи такие разнородные члены высказывания как существительное и предлог, глагол и союз. Ведь „частями речи" когдато именовалось всё, что было раздельно сказанным или раздельно на­ писанным. Хотя сейчас и различают „ ч а с т речи" и „частицы речи", всё равно это ошибочное стремление объединить их в одной общей ка­ тегории частей речи» [Суник 1966: 17]. Именно принадлежность слова к той или иной части речи является определяющей в отношении его форм и значений, его синтаксический функций, и в известной мере и его собственного лексического значения» [Суник 1966: 30]. Читатель должен по достоинству оценить эту словесную эквилиб­ ристику: существуют части речи с а м и по с е б е (где - в языке, в моз­ гу, в безвоздушном пространстве?), и ни грамматические формы слов (т.е. морфемный состав), ни их синтаксические функции, ни типы и ви­ ды словообразования, ни их «собственное лексическое значение» не оп­ ределяют принадлежность слов к соответствующим частям речи. Они некие сверхязыковые образования, нечто вроде н е о с о з н а в а е м ы х п р е д с т а в л е н и й или п о н я т и й , которые находятся только в моз­ гу и не имеют языковых форм их репрезентации, так как они не снабже­ ны ещё морфологическими, синтаксическими и словообразовательными формами (О. П. Суник предвосхитил появившуюся позже «когнитив­ ную теорию частей речи» Е. С. Кубряковой, см. нмиже: Глава 2, § 5). Но и это ещё не вся правда, ибо О, П. Суник теперь пишет о двух грам­ матических значениях: об общеграмматическом (предметность, качест­ во...) и о частнограмматическом (род, число, падеж, лицо...). Все сущест­ вующие классификации слов по частям речи строятся на учёте именно этих двух разновидностей. В зависимости от т о ю , какому грамматичес­ кому значению уделяется больше внимания, исследователи устанавлива­ ют то большее, то меньшее количество частей речи [Суник 1954: 25]. Оказывается, далее, что части речи, как утверждает О. П. Су­ ник, - это группировки слов, выделенные по морфологическим при­ знакам рода, числа падежа, лица, и по их синтаксическим функциям: 52

чем больше в языке этих морфологических категорий, тем дробнее полжна быть классификационная схема частей печи. А это на леле уже ничего другого не означает, как о т к а з от своих собственных обще­ грамматических, семасиологических постулатов. Это подчёркивает и сам О. П. Суник: он уже не признаёт за частями речи их «семасиоло­ гического», «общеграмматического», «логического», «понятийного», «мыслительного» характера, поскольку любая категория любой отрас­ ли знания не может не быть понятийной или мыслительной, такая ха­ рактеристика имеет слишком общий характер [Суник 1966: 37-38]. Нет основания - пишет О. П. Суник - именовать части речи также «логикограмматическими категориями», поскольку отдельной логико-грамма­ тической категории не существует, а особый «логико-грамматический уровень» в структуре языка представляется пока что весьма проблема­ тичным [Суник 1966: 37]. В конце концов О. П. Суник пришёл к выво­ ду, что, оказывается, при характеристике и установлении частей речи нужно учитывать всё - и значение слова, и его формы, и его функции, хотя они и не могут сами собой решить вопроса о частях речи [Суник 1966:12]. Части речи для О. П. Суника - уже не категории логики, а ка­ тегории грамматики. «Части речи - основные понятия грамматики, т.е. грамматические категории, посредством которых отражаются та­ кие существенные стороны слов, как их особые грамматические значе­ ния - предметность, процессуальность, атрибутивность и т. п. По этим грамматическим значениям словарный состав каждого языка объек­ тивно членится на несколько групп, разрядов или классов, каждый из которых должен иметь в грамматике (науке о грамматическом строе языка) своё наименование и своё определение» [Суник 1966: 26]. Нако­ нец, мы добрались до сермяжной истины, которая ничем не отличает­ ся от общепринятой точки зрения, отражённой во всех школьных грамматиках: «Особенность классификации по частям речи состоит в том, что она является прежде всего г р а м м а т и ч е с к о й . Части речи - это грамматические разряды, грамматические классы полнозначных слов, извлечённные и з с а м о г о я з ы к а (везде разр. моя, А.К.), а не привнесённые в него в тех или иных целях классификатора­ ми» (Суник 1966:21]. Сходную и такую же непоследовательную теорию частей речи развивает 11. И. Кузнецов. Он пишет: «Слова объективно, сами по се­ бе обладают свойствами частей речи» и поэтому для разграничения слов по частям речи нет необходимости знать их морфологические и синтаксические свойства. Более того, вопрос о принципе выделения частей речи нельзя решить в рамках одного языка, ибо критерии их вы­ деления должны быть одинаковыми для в с е х языков [П. И. Кузне­ цов 1957:68-69]. В китайском языке, как пишет П. И. Кузнецов, нет ча­ стей речи (в смысле частей речи флективных языков), а есть разряды 53

слов, которые по своему с о д е р ж а н и ю в общем соответствуют ча­ стям речи других языков, Если во флективных языках (русский) и аг­ глютинативных языках (турецкий) выделяются т е ж е разряды слов, что и в корневом китайском, то естественно предположить, что в осно­ ве выделения разрядов слов во всех этих языках лежит один и от же при­ знак - с е м а н т и ч е- с к и й, ибо это есть единственное о б щ е е о с ­ н о в а н и е выделения классов слов. А любое оформление этих разря­ дов слов в разных языках есть с о п у т с т в у ю щ и й признак, не обя­ зательный для всех языков [П. И. Кузнецов 1957: 73]. П. И. Кузнецов допускает мысль, что мы можем, минуя морфоло­ гические и синтаксические функции слов, в ы д е л и т ь части речи, а за­ тем дать им х а р а к т е р и с т и к у на основе присущих им морфологи­ ческих и синтаксических признаков. Но вся загвоздка в том как раз и со­ стоит: как выделить части речи на основе « ч и с т о й» семантики? Мо­ жем ли мы сказать, какой частью речи является русское слово кругом, или английское слово гошгй вне контекста, а это значит - не приписав прежде этим словам их синтаксических форм? Отсюда и его сомнения: при семантическом подходе границы между частями речи оказываются «зыбки и нечётки», появляются какие-то «промежуточные категории», «неравноценность» различных частей речи. «Можно спорить о том, сле­ дует ли видеть в слове хорошо (в предложении «Хороший ребёнок хорошо учится») качественное наречие или краткое качественное прилагатель­ ное, но не может быть сомнений в том, что это слово не является ни су­ ществительным, ни числительным, ни местоимением, ни глаголом» [11. И. Кузнецов 1957: 83]. Теперь 11. И. Кузнецов уже считает, что чёткое разграничение частей речи осложняется 1) наличием большого числа промежуточных категорий, которые с равным основанием могут быть отнесены к разным частям речи, 2) неравноценностью разных частей ре­ чи и их различным количеством [П.И.Кузнецов 1957: 83]. Теперь П. И. Кузнецову уже безразлично, какой частью речи будут те или иные слова (неважно, какая часть речи хороший, хорошо, а важно, что они не существительные и не числительные - зге! - вот научный уровень некото­ рых теоретических изысканий!! - А. К.). Такова цена его «семантичес­ кой» теории частей речи. Вот мы и пришли опять к той же традицион­ ной неразберихе в классификации частей речи, которая существует в грамматиках с античных времён: как не было, так и нет чётких границ между частями речи, как и чётких, однозначных признаков их выделения. Б объективном мире, как пишет П. И. Кузнецов, существуют вещи, предметы и их признаки, действия этих предметов, которые характеризуются своими признаками, а также обстоятельством, в которых они совершаются. Все это через категории мышления от­ ражается в языке. Поэтому в языке обнаруживаются классы слов для обозначения предметов (= предметность), действий, признаков и т.д. 54

Эти группировки частей речи сходны в разных языках. С п е ц и ­ ф и к а же частей речи начинается с я з ы к о в ы х к а т е г о р и й , т.е. с ф о р м а л ь н о г о выражения семантических группировок. Так, не зная языка, мы можем сказать, что в нём есть существитель­ ные. Но не зная этого языка, мы не можем сказать, что представляет собой это существительное. Таким образом, как пишет П. И. Кузне­ цов, части речи в ы д е л я ю т с я на основе семантического призна­ ка, а х а р а к т е р и з у ю т с я на основе морфологических и син­ таксических признаков, как сопутствующих признаков [П. И. Кузне­ цов 1957: 75, 79]. По мнению П. И. Кузнецова, семантическая теория частей речи не является слабой ввиду её универсальности, она не только не игнорирует специфические особенности различных язы­ ков, но и полностью их учитывает [П. И. Кузнецов 1957: 76]. А син­ таксические и морфологические особенности каждой части речи вы­ текают из общей семантики каждой части речи [П. И. Кузнецов 1957: 81] и являются вторичными, производными от семантики. Эту тео­ рию П. И. Кузнецов оправдывает тем, что язык отображает сущест­ вующую вне нас объективную действительность [П. И. Кузнецов 1957: 76]. Если считать, как это делает П.И.Кузнецов, что язык «отображает существующую вне нас объективную действитель­ ность», значит вынести за скобки наше мышление и вместо него под­ ставить язык, «одушевить», «оживить» язык и сделать его не объек­ том, а субъектом отражения мира, который, минуя человеческое со­ знание, непосредственно, прямо отражает мир, как бы «впитывая» его в себя по каким-то частям, соответствующим частям речи. Тот, кто пишет, что во всех языках -«одни и те же части речи» (группировки слов), выделенные по одному и тому же - семантическо­ му основанию, тот выводит части речи заранее за пределы структуры языка (по П. И. Кузнецову, «слова сами по себе обладают свойствами частей речи»), и видит в них внеязыковые категории, выделенные по е д и н ы м для всех языков основаниям: или логическим, не связанным с языком, или семантическим, также вынесенным за пределы семанти­ ческой структуры языка. Что из этого следует? 1) Так как материальный мир в каждом языке, как известно, се­ мантически структурирован по образу и подобию самого языка, «на его лад», а не по образу и подобию мира, и вследствие этого семанти­ ческие значения слов в разных языках («языковые картины мира») ни­ когда нолносгью не совпадают, а части речи, по П. И. Кузнецову, во всех языках - одни и те же, так как имеют одну основу - семантиче­ скую, значит части речи, если бы они отражали семантическую струк­ туру языка, были бы р а з л и ч н ы м и в каждом языке, а не одними и теми же для всех языков, как пишет П. И. Кузнецов. 2) Так как, по П. И. Кузнецову, части речи, как чисто семантичес5о

кие категории, отражающие семантическую структуру языка, являются едиными для всех языков, а каждый язык имеет свою собственную семан­ тическую структурированость, отличную от всех остальных языков, то единые для всех языков части речи не могут отражать семантическую структуру своего языка. 3) Семантика - это, в сущности, не языковая, а внеязыковая, мыслительная, логическая категория. Так как в виде семантического основания частей речи отражён в мозгу идеально, «мыслительно» ма­ териальный мир, единый доя всех наций, то, выделяя части речи по се­ мантическому основанию, мы выделяем единицы материального мира, которые н а п р я м у ю нельзя связывать с языком. Части речи, ока­ зывается, связаны непосредственно с реальным, предметным миром через логические понятия., которые в языке, как материальной форме выражения нашего мышления, представлены в грамматических фор­ мах языка. 4) Так как каждый язык - это новые, совершенно различные семантико-грамматические системы, а части речи во всех языках, по П. И. Кузнецову, - одни и те же, значит части речи и с этой точки зрения не имеют никакого отношения к грамматической структуре языка, а, следовательно, и к языку в целом. Таким образом, части ре­ чи, как они представлены в теории П. И. Кузнецова, - порождение ума лингвиста, не разобравшегося в механизме взаимоотношения матери­ ального мира - мышления - языка - частей речи. И некоторые другие лингвисты также не хотят расставаться с полюбившейся им семантической теорией частей речи, утверждая, что слова объективно, сами по себе, обладают семантическими свойст­ вами частей речи, и поэтому для разграничения их по частям речи в принципе нет необходимости знать их морфологические и синтакси­ ческие свойства (достаточно знать их семантику). С. Д. Кацнельсон пишет, что традиционная грамматика интуитивно выделила базисные значения как семантическую основу важнейших частей речи - сущест­ вительных, прилагательных, числительных, глаголов [Кацнельсон 1

В. М. Алпатов различает антропоцентрический и системоцентрический подходы к частям речи, к языку. По антропоцентрическому подходу части речи целиком семактичны: любой учёный, основываясь на собственной интуиции, считал определяющим фактором при выделении частей речи семантику (предметность, процесс, качественность) [Алпатов 1993: 17]. В грамматической тадиции части речи определялись прежде всего через семантические параметры: су­ ществительное обозначает предмет, глагол действие, прилагательное качест­ во. Более позднее развитие лингвистики дисктедитировало этот способ опреде* ления частей речи, превратив семантическую дефиницию в более сложную, «но вмесге с тем лишённую самоочевидности логическую конструкцию» в понятие «предметности» (бег, белизна и др.), что, не поддающееся ясному определению, «не соответствует когнитивной компетенции носителя и потому компрометиру­ ющее саму идею семантической дефиниции» [Живов, Тимбкрлсйк 1997: 8|. 1

56

1972: 175]. «Части речи в разных языках совпадают в тех пределах, в ка­ ких они опираются на общие категории мышления, такие как субстан­ ция, признак, действие» [Бернштейн БСЭ, т. 47]. Каждое слово являет­ ся представителем той или иной части речи, так как в каждом слове есть ею индивидуальное и абстрактное, категориальное значение. Зги категориальные значения и противопоставляются другим разрядам, которые и есть части речи [Кротевич 1960: 8-9]. Тот факт, что в основе классификации частей речи лежит семантическое основание, не слу­ чайно. Как пишет Т. А. Бертагаев, семантикой пронизана вся система языка вплоть до формализованной морфемы. Слово может быть лише­ но всяких грамматических форм (81с! - А.К.), но никогда - семантики. Под контролем семантики находится вся система связи слов. Правда, семантика может не всегда служить мерилом языковых единиц, пото­ му что она чувствительна и сама ещё мало исследована [Бертагаев 1963: 241]. Вопреки обычным требованиям охарактеризованное™ частей речи (семантика, форма, функция) следует признать - пишет Ю. М. Скребнев, - что для частей речи, как они традиционно пони­ маются, единственно релевантной является их семантическая охарактеризованность. Части речи - это инвариант предметно-логичес­ кого плана. Формальная характеристика иррелевантна понятию ча­ сти речи ввиду её вариабельности [Скребнев 1965: 13]. Близкую точ­ ку зрения высказывает И.Е.Авдеев, который кроме лексических и грамматических значений вводит словесно-категориальное значе­ ние как самый абстрактный вид значений, как общее понятие част­ ных понятий предметности, действия, качественности, числового признака, обстоятельственною признака, местоименности. В каче­ стве частей речи можно рассматривать лишь тот разряд слов, кото­ рый обладает одним и тем же словесно-категориальным значением [Авдеев 1959: 12]. И. Е. Авдеев однако пишет далее: в формировании словесно-категориального значения участвуют два фактора: лекси­ ческий и грамматический, т.е. наличие определённого комплекса грамматических категорий, постоянно сочетающихся с этим лекси­ ческим значением. Постулируя в качестве главного основания выде­ ления частей речи словесно-категориальное значение, И. Е. Авдеев тут же его отвергает в пользу обычных трёх оснований - семантиче­ ского, морфологического, синтаксического [Авдеев 1959:13]. Если части речи - это чистая «семантическая охарактеризованость», кото­ рая ничего другого не значит, кроме мыслительных категорий, тог­ да оказывается, что сам язык в жизни частей речи никакой роли не играет. Этот тезис, однако, поддерживают не все исследователи, ви­ дя в частях речи и «следы языка», следы его морфологического и синтаксического строя. Поэтому большинство лингвистов, посту57

лируя семантическое основание как главный критерий выделения частей речи, полагает, что внутри семантического основания все ча­ сти речи затем группируются по грамматическим значениям как не­ кие грамматические группировки: морфологические, синтаксичес­ кие, лексические, лексико-грамматичские [Стеблин-Каменский 1954(а): 156]. Поскольку все части речи выделяются, главным образом, по од­ ному снованию - общеграмматическому, семантическому (предмет, процесс, качество, количество), то, естественно, все или почти все лингвисты выделяют лишь 4-5 частей речи, подводимых под выдвину­ тое ими основание. Все остальные слова, не обладающие указанными общеграмматическими значениями предметности, процесса, качества и количества, не входят в части речи. Крайним случаем классификаци частей речи на семантической основе может служить классификация Ж. Вандриеса, предусматривающая лишь две части речи - имя сущест­ вительное и глагол как отражение бытия, точнее - как очражение би­ нарного членения предложения на субъект (существительное) и преди­ кат (глагол) [Вандриес 1937: 116]. Однако некоторые лингвисты отрицают семантическое осно­ вание классификации частей речи, потому что значения слов не от­ носятся к области грамматики [Яхонтов 1965 (б): 24]. Семантичес­ кая классификация слов принципиально возможна, но она навязы­ вает языку чуждые ему категории. Только такие группы слов как местоимения и числительные, в силу специфики их значения, дают основания для объединения их в два соответствующих разряда на основании семантического критерия, при этом менее существенны­ ми оказываются некоторые формальные различия между ними [Шкарбан 1965: 55]. Общесемантическое (общеграмматическое, се­ масиологическое, логическое) основание выделения частей речи слишком общее основание и не учитывает специфику каждого язы­ ка. Указывая на недостатки традиционной классификации частей речи, В. В. Виноградов отмечает, что «не учитываются общие структурные различия между основными типами слов. Все части ре­ чи размещаются в одной плоскости» [Виноградов 1947: 29]. Как пи­ шет Э. В. Севортян, семантическое основание, семантика слова как критерий выделения частей речи является наименее определённой величиной, так как она не проявляется непосредственным образом и часто обнаруживается лишь через морфологические и синтаксиче­ ские свойства слова [Севортян 1954: \6-'и]. Критерий классифика­ ции частей речи на основе обобщённого семантического, «обще­ грамматического» значения, как пишет 11. Я. Скорик, не может слу­ жить основой классификации частей речи, так как он независим от конкретного грамматического строя языка. В конечном итоге такой

Ь8

абстрактный критерий даёт основание для универсального приме­ нения схемы частей речи ко всем языкам мипа. Рхли в таком случае * г . . . . . * • •• классификация частей речи н е з а в и с и м а от структуры языка, не является обобщённой структурой языка в парадигматике и син­ тагматике, то для чего нужна такая классификация частей речи? [Скорик 1965:44]. Итак, семасиологические или общеграмматические основа­ ния выделения частей речи, постулированные как единственные, фактически не являются ими. К отрицанию этих критериев пришли многие исследователи, справедливо полагая, что эти критерии приводят к навязыванию языку чуждых ему категорий. «...Общие значения классов не поддаются строгому и чёткому определению и потому не могут служить основой для лингвистического исс­ ледования. Это лишь неясные ситуативные признаки, которые невозможно определить в терминах лингвистики» [Блумфилд 1968: 294; Шкарбан 1965: 55; Мухин 1965; 32; Скорик 1965: 44; Яхонтов 2965: 24; Иоффе 1965 (а); Лыткин 1954: 30; Аврорин, Будагов и др. 1953: 12]. Авторы, которые в основу выделения частей речи кладут логи­ ко-дедуктивные критерии (Ю. М. Скребнев), логико-понятийные критерии (А. Н. Савченко), общеграмматические или общекатегори­ альные критерии (О. П. Суник), общесемантические значения (П. И. Кузнецов), практически не провели и не смогли бы провести свою классификацию последовательно. Пытаясь доказать тезис, будто части речи - это производное от логических категорий, пред­ ставители л о г и к о-п о н я т и й н о г о направления (А. Н. Савчен­ ко) подвели свои части речи как «межъязыковые логические катего­ рии» к тому, что в языке всё зависит от «формальных размежева­ ний», что от грамматического стоя языка частям речи никуда не ук­ рыться, как бы мы не освящали их логическими категориями. Грам­ матический строй языка постоянно или вносит свои коррективы, или даже разрушает части речи, построенные на логической основе. Представители с е м а с и о л о г и ч е с к о й теории частей речи (О. П. Суник, П. И. Кузнецов), постулируя семасиологический кри­ терий как единственный, фактически должны неизбежно прийти к выделению изменяемых частей речи на основе морфологических критериев (на основе показанного выше логического силлогизма мо­ дуса Вагоага), оставляя неизменяемые слова вне частей речи ввиду невозможности их классифицировать по семантическому основа­ нию. А между тем именно неизменяемые слова остаются предметом постоянных споров и разногласий в традиционной грамматике. Вы­ деление частей речи на основе логико-семантического критерия мо­ жет завести столь далеко, что под частями речи, «преодолевая силу 59

инерции орфографической традиции», подводятся уже не только слова, но и «целые словесные комплексы» («фразеология» как аспект языка растворяется в «частях речи»): как снег на голову - наречие, по­ тому что стремглав (синонимом этого фразеологизма будет наречие неожиданно, - А.К.). Свою точку зрения авторы объясняют тем, что у этих «словесных комплексов 1) отсутствуют парадигматические формы ($1с! - А.К.: снег, снегу, снегом; голова, голове и т. д), 2) кон­ стантность словопорядка и состава, 3) стабильность и однородность их словесных окружений и синтаксических позиций [Авалиани, Ройзензон, Лятина 1965: 57]. Вот до какого «семантического» абсурда можно дойти, выбрав себе в качестве единственного Бога семантиче­ ское основание (логическое понятие), которому подчинена вся грам­ матика. В таком случае к существительному, выражающему логиче­ ское понятие предмета (предметности), можно отнести целое предло­ жение: «Микроскоп - это оптический прибор с сильно увеличиваю­ щими стёклами для расмотрения предметов, неразличимых простым глазом» [Ожегов 1973: 322]. Таким образом, многие лингвисты пришли к выводу, что объ­ ективно главные части речи есть во всех языках, так как их наличие зависит от способности человеческого мышления отражать предме­ ты, процессы, явления, качества, отношения объективной действи­ тельности. Значит, сегодняшнее состояние учения о частях речи, по их мнению, верно в принципе для таких частей речи как существи­ тельные, глаголы, прилагательные, наречия. Семантический прин­ цип управляет классификацией частей речи. Однако эти логические, общеграмматические, семасиологические части речи д о л ж н ы иметь ф о р м а л ь н о е оформление в языке. Если нет морфологи­ ческих, синтаксических или словообразовательных форм, то эти час­ ти речи рассыпаются. Даже главнейшие части речи - существитель­ ные, глаголы - без которых, как отмечают, не существует ни один язык, вне грамматики очень часто остаются нераспознаваемы. Тра­ диционное деление частей речи по семантическому основанию не раскрывает сущность частей речи, ибо многие слова, относимые к различным частям речи, имеют одно и то же значение. Только мор­ фологическая и синтаксическая структура слов указывает на их при­ надлежность к той или иной части речи. Семантика остаётся одним из критериев классификации частей речи, но не самым сильным. Зна1

1

В качестве курьёза приведу здесь афоризм Г. К. Лихтеиберга, имеюще­ го прямое отношение к выше отмеченной «фразеологической» классификации частей речи: «Этот человек разрабатывал систему животного мира, согласно которой он всех животных классифицировал по типу их экскрементов. Он вы­ делил три вида животных: цилиндрические, сферические и пирожкообразные». [О. СИ. ЫсгЦепЬег!». Цитировано по: Всг^спИокг, 5>сЬасс1ег 1977].

во

чение слова не может быть в принципе объективно проанализирова­ но вне рамок синтаксической структуры предложения. Таким образом, остаётся вопрос: почему при классификации ча­ стей речи грамматисты основываются прежде всего на семантическом значении слов, хотя известно, что семантика, поскольку она не лежит на поверхности, наитболее сложная, наименее уловимая и наиболее трудно формализумая сторона языка? И в то же время форма языка может быть обнаружена более или менее однозначно, она доступна эесперименту, а это, естественно, оставляет мало места для произволь­ ных интерпретаций. Наиболее решительно против семантического критерия клас­ сификации частей речи выступает А. А. Леонтьев. Он пишет: «...„значение" частей речи, или „семантический критерий", для их (частей речи,- А. К.) определения и классификации не является поня­ тием собственно лингвистическим» (А.А.Леонтьев 1969: 81]. Это лишь попытка дать лингвистическую интерпретацию данным «язы­ кового чутья». Этот путь не приводит к автоматическому решению вопроса о частях речи, так как нет одно-однозначного соответствия между семантикой и грамматическими формами [А. А. Леонтьев 1969: 170]. Обобщённые семантические представления сами по себе не могут служить для носителя языка орудием классификации слов по частям речи. Не грамматические категории «сопутствуют» значе­ нию части речи, а значение части речи возникает на основе этих грамматических категорий и «сопутствует» им [А. А. Леонтьев 1965 (б): 34]. «Значение» частей речи не есть нечто независимое от языка, не есть доязыковая, или логическая, или психическая категория, «значение» имеет грамматическую природу. Поэтому семантический критерий никак не может служить основанием для классификации слов по частям речи [А.А.Леонтьев 1969: 170-176]. Критерий общ­ ности грамматических категорий является для частей речи единст­ венно непроотиворечивым. Следовательно, обобщённые семантиче­ ские представления типа предметность, процессуальность, атрибу­ тивность «являются лингвистической фикцией, возникшей в резуль­ тате бессознательного семантического обобщения слов, уже ранее отнесённых к определённому классу по грамматическим признакам» [А. А. Леонтьев 1965 (б): 34]. 1

Э. Сепир, например, пишет, что если части речи выделять на основе семантики, то различные части речи «не только тесно примыкают одна к дру­ гой, но и в поразительной степени превращаемы реально одна в другую» [Се­ пир 1934: 113]. Ср. также: «Схема распределения понятий, как они выражены в язьккс, есть скорее скользящая шкала, а не результат философского анализа явлений опыта; потому-то мы и не можем сказать наперёд, куда именно отне­ сти, данное понятие» [Сепир 1934:" 83-84]. 1

61

II. Семантико-грамматические теории частей речи. 1) В основе выделения частей речи лежит различное количество признаков а) Части речи выделяются на основе д в у х критериев. Н. А. Ба­ скаков пишет, что части речи обычно рассматриваются как некие сме­ шанные грамматические категории, в то время как они должны рас­ сматриваться дифференцированно в системе двух координат - семан­ тики и функции [Н. А. Баскаков 1965: 40]. В другой своей работе недо­ статком традиционного учения о частях речи Н. А. Баскаков считает смешение двух свойств слова - его семантики и грамматической функ­ ции [Н.А.Баскаков 1968: 234-239], Ввиду отсутствия параллелизма между лексической и морфологической сторонами слова, А. С. Чикобава считает необходимым создание также двух самостоятельных классификаций частей речи - классификации по морфологическим ка­ тегориям и классификации по семантическим категориям (категория предметности, категория атрибутивности и др.). [Чикобава 1965; см. также: Шапиро 1954: 10]. Г. О. Винокур не возражает против формаль­ ных и семантических критериев, однако пишет, что классификация слов по их форме и та классификация, которая традиционно именует­ ся «частями речи» (по семантическому основанию,- А. К.), разноприродны и составляют содержание различных научных проблем, причём вторая из этих проблем, именно проблема частей речи, предполагает первую, а не наоборот [Винокур 1959: 415]. Аналогичный двойствен­ ный стандарт в выделении частей речи мы обнаруживаем и у О. Еспер­ сена, который вводит два типа классификации: классификация по «ча­ стям речи» и классификация по «рангам», отражающих две различные точки зрения на одно и то же слово: сначала слова можно рассматри­ вать с точки зрения того, что они представляют сами по себе, а затем с точки зрения их сочетания с другими словами [Есперсен 1958: 121]. б) В основу выделения частей речи кладутся т р и критерия: се­ мантический, морфологический и синтаксический. По мнению П. М. Фогель, лексикон человека основан на семантической, морфоло­ гической и синтаксической дифференциации слов [Уо§е1 1996: 231]. «Части речи должны выделяться на основе комплекса признаков: мор­ фологической специфики слова, его грамматической семантики и син­ таксической функции» [Основы построения опис. грам-ки... 1966: 106]. А. А. Потебня также признаёт необходимость учёта трех критериев при определении частей речи (морфологического, семантического и синтаксического), отводя главную роль формальному значению слов, а из формальных критериев считает главным - синтаксическую роль слова [Потебня 1958]. В сущности, части речи должны быть пред­ ставлены в грамматиках разных языков со всеми своими параметрами. Ь2

с их семантическими, морфологическими и синтаксическими свойства­ ми [Поспелов 1954(б):5]. Эту же точку зрения разделяет О. И. Москаль­ ская, которая считает, что принадлежность слова к определённой час­ ти речи определяется характером его реального функционирования, которое зависит в языке от следующих взаимообусловленных факто­ ров: 1) от общего значения слова, 2) от синтаксических сочетательных свойств слов, 3) от морфологических форм [Москальская 1971: 44]. В. Н. Ярцева полагает, что лексико-грамматические разряды отличаются на основе лексического значения общего порядка (предметность, процессуальность), наличия морфологических признаков (парадигма), синтаксической сочетаемости [Ярцева 1968: 222]. В. Г. Адмони предлагает следующие критерии выделения частей речи в немецком языке и их последовательность: обобщённое семанти­ ческое содержание, морфологическая структура, синтаксическая функ­ ция [Асптюш 1966: 62,64]. По мнению О. Есперсена, при выделении ча­ стей речи надо учитывать всё: и форму, и функцию, и значение, одна­ ко первое место он отводит форме [Есперсен 1958:65]. «Правильно по­ нять специфику частей речи и определить эту языковую категорию можно только по совокупности всех признаков, присущих им - общих лексико-семантических, морфологических и синтаксических [Кротевич 1960: 8]. В. И. Цинциус пишет, что лишь при подходе к частям речи как к органическому единству трёх аспектов - семантического, морфоло­ гического и синтаксического - можно с достаточным основанием раз­ решить вопросы классификации частей речи [Цинциус 1965: 42]. Среди трёх критериев выделения частей речи вместо «семанти­ ки» иногда называют «лексику», как будто она сама свободна от грам­ матических форм (морфологических и синтаксических). По мнению В . В . Виноградова, классификация слов не может игнорировать ни од­ ной стороны в структуре слова, при этом лексические и грамматичес­ кие критерии должны играть решающую роль [Виноградов 1947: 29]. Так как слово, как пишет Н. С. Поспелов, есть основная единица язы­ ка и с точки зрения словарного состава, и с точки зрения грамматиче­ ского строя, то слово, естественно, имеет и лексическую и грамматиче­ скую стороны и оформляется как часть речи. Части речи - это лекси­ ко-грамматические разряды слов [Поспелов 1954 б: 3-4]. «Различие между частями речи уже само по себе является различием лексикограмматическим, поскольку разные части речи представляют собой разные классы слов и вместе с тем отличаются друг от друга именно грамматическими признаками» [Смирницкий 1948: 13]. Другие лингви­ сты также подходят к классификации частей речи недифференциро­ ванно, выдвигая в качестве основания выделения лексику и граммати­ ку. Части речи - это проявление связи между грамматикой и лексикой [Аврорин 1953: 8]. Части речи, по мнению А. Е. Супруна, - категория 63

не только грамматическая, но и лексическая, потому что по частям ре­ чи распределяется не что иное как лексемы [Супрун 1971; см, также: Жирмунский 1965:4; Шапиро 1954:9-10; Бертагаев 1955: 164;Москальская 1956: 28; Ильиш 1965: 37; Майтинская 1965: 45; Алиев 1960: 3, 7, 25]. Однако строго логически нельзя ставить на одну линию лексику и грамматику, ибо лексика уже сама по себе, независимо от структуры языка, маркирована грамматическими формами. Назвать части речи «дексико-грамматическими категориями» - это всё равно, что назвать их «словарно-грамматическими категориями» и подразумевать, будто слова вообще бесформенны и не содержэат в себе аЬ ОУО никаких грам­ матических признаков. в) Части речи выделяются на основе ч е т ы р ё х критериев. Час­ ти речи выделяются на основе семантического (лексического) значения, морфологических, синтаксических и словообразовательных форм. «Час­ ти речи - это классы или категории слов в словарном составе языка, объ­ единяемые совокупностью следующих признаков: одинаковым характе­ ром лексического значения, одинаковым составом грамматических кате­ горий, одинаковыми типами формообразования и словообразования, одинаковыми синтаксическими функциями в предложении» [Москальская 1956: 28-29]. В. М. Жирмунский считает, что в основе группировки слов по частям речи лежат лексико-семантические признаки. Однако их недостаточно, необходимо к ним добавить средства их грамматического выражения: формы словообразования, систему грамматических катего­ рий и способы их выражения а также синтаксические особенности (фор­ мы связи с другими словами) [Жирмунский 1965: 5]. Учение о частях ре­ чи - пишет В. В. Виноградов - разными своими сторонами направлено к грамматике и лексикологии. Ведь принадлежность слова к той или иной части речи отражается и на смысловом объёме слова и на способах объединения в нём значений, т.е. на его лексико-семантических качествах [Виноградов 1952(6): 111]. В соответствии с пониманием частей речи как лексико-грамматических категорий слов А. Н. Тихонов предложил сле­ дующие критерии выделения частей речи: лексико-семантический, слово­ образовательный, морфологический, синтаксический. Однако каждый из этих критериев имеет свои границы применения и соотношение этих критериев различно для разных разрядов слов [Тихонов 1968: 30]. По мнению В. А. Аврорина и др. при выделении и классификации частей речи следует опираться на сумму определённых признаков: на обобщён­ ное семантико-грамматическое значение слова, на систему его форм с со­ ответствующим кругом категорий, на систему словообразовательных средств данного разряда слов, на синтаксические функции слов [Аврорин и др. 1953: 13]. г) Части речи выделяются на основе п я т и критериев, причём каждый автор предлагает набор персональных критериев. Части рс64

чи - это разряды слов, которые характеризуются обобщённым лекси­ ческим значением, грамматическими категориями

(грамматическое

значение + грамматическая форма), синтаксическими функциями в предложении, сочетаемостью с другими частями речи, словообразо­ вательной формой [Гулыга, Натанзон 1957: 20]. Части речи - это лексико-грамматические разряды слов, которые разграничиваются по вы­ раженным ими значениям, по свойственным им морфологическим признакам и грамматическим категориям, по типам формообразова­ ния и словообразования, по своим синтаксическим функциям в соста­ ве словосочетаний и предложений [Совр. русс. язык. Морфология 1952: 36; см. также: Кротевич 1960: 10]. По мнению В. В. Винограадова, деление частей речи обусловле­ но различиями синтаксических функций, морфологического строя слов и форм слов, лексических (вещественных) значений слов, в спосо­ бе отражения действительности, в природе тех грамматических катего­ рий, которые связаны с той или иной частью речи [Виноградов 1947: 38-39]. Необходимо указать на расплывчатость этих критериев. Бели в качестве особых признаков частей речи вводить «способ отражения действительности», то надо отметить, что существуют только два спо­ соба отражения действительности: в чувственном мышлении (свойст­ венном животным и человеку) и в абстрактном, логическом мышлении (свойственном только человеку). В данном случае лингвист со своими критериями выделения частей речи вступает в область физиологии и психологии, а это не имеет прямого отношения к классификации ча­ стей речи. 2 ) В основе классификации частей речи лежит их иерархический характер На основе анализа смысловой структуры слов В. В. Виногра­ дов выделяет четыре грамматико-семантических категорий слов, имеющих иерархическое строение: 1) Слова-названия (они же «час­ ти речи») (существительные, прилагательные, числительные, место­ имения, глаголы, наречия, категории состояния); 2) Связочные, слу­ жебные слова (они же «частицы речи»). «Частицы речи», в отличие от «частей речи», являются формальными словами, они не имеют номинативной функции, так как выражают лишь отношения - при­ чинные, временные, пространственные, целевые и др. Они не могут выступать в качестве членов предложения, это слова, дежащие на грани словаря и грамматики, слов и морфем. Их лексическое значе­ ние равно их грамматическому значению: сюда входят частицы в собственном смысле, частицы-связки, предлоги, союзы; 3) Мо­ дальные слова; 4) Междометия. Всего выделено 13 частей речи [Ви­ ноградов 1947: 31]. 65

Оригинальная двухярусная классификация частей речи пред­ ставлена в [Основы постпоения описат. гпамматики... 1 9 6 6 : 1 0 4 - 1 0 9 1 . Классификация слов на верхнем ярусе напоминает классификацию Ф. Ф. Фортунатова, выполненную на основе дихотомического проти­ вопоставления: слова с формами словоизменения и слова без форм словоизменения; первые делятся, далее, на склоняемые слова и спряга­ емые слова; слова без форм словоизменения делятся на слова с омони­ мией форм (типа: пальто, кенгуру, беж, хаки, бац) и слова без форм словоизменения (наречия, компаратив, деепричастие). Слова верхнего яруса, почти как и у Ф. Ф. Фортунатова, названы не «частями речи», а «разрядами слов» (у Ф. Ф. Фортунатова - «классами слов»). Но да­ лее, на втором, нижнем ярусе те же слова проецированы из верхнего яруса и названы «частями речи», как и у В.В.Виноградова. Между разрядами слов, являющихся более дробной классификацией словаря по сравнению с классификацией по частям речи, и частями речи нет полного совпадения: несколько разрядов слов верхнего яруса объеди­ няются на нижнем ярусе в одну и ту же часть речи (существительные, прилагательные, местоимения, числительные, глаголы, наречия, компаративы, причастия, деепричастия, предлоги, союзы, частицы, мо­ дальные слова, междометия) ( 1 4 частей речи). Таким образом, можно отметить, во-первых, о б щ н о с т ь од­ них и тех же основных частей речи в разных типах классификаций с не­ которыми вариациями в дробности их выделения: ни один тип класси­ фикации словаря русского языка не может не выделить одни и те же знаменательные части речи, хотя, во-вторых, их взаимное соотноше­ ние в общей системе частей речи р а з л и ч н о . В-третьих, наиболь­ ший разнобой наблюдается в классификациях н е з н а м е н а т е л ь н ы х слов, среди которых нет ни единства в их наименованиях, ни единства в границах между ними, ни в самом списочном составе этих частей речи. В-четвёртых, сам языковой материал вынуждает ис­ следователей видеть в словарном составе не только то, что в традиции именуется «частями речи», среди которых выделялись, главным обра­ зом, лишь знаменательные части речи, но и те «неуловимые» незнаме­ нательные слова, заставившие себя признать прежде всего в «классах слов» (Ф. Ф. Фортунатов) и в «разрядах слов» («Основы построения описательной грамматики... 1 9 6 6 ) . Двойная, перекрещивающаяся классификация слов есть симптом стремления к более глубокому про­ никновению в грамматическую и семантическую сущность слов. Одна­ ко взаимодействие между частями речи как устойчивыми группиров­ ками слов, обладающими общностью грамматических категорий, и разрядами слов с неизвестными характеристиками, не раскрыто. «Группы слов, будучи объединены в одном разряде, не.всегда противо­ поставлены друг другу по комплексу характеризующих их граммати-

ческих категорий. С другой стороны, разряды слов не могут быть оха­ рактеризованы как части речи, так как оставляющие их группы слов не обладают общностью грамматических категорий» [Основы постро­ ения описат. грам-ки... 1966: 106].

3) Различные типы классификаций частей речи в немецком языке Классификации частей речи в немецком языке, как и в русском языке, у разных авторов различны как по классификационным прин­ ципам, так и по количеству представленных частей речи. Прежде всего надо отметить, что в большинстве классификаций части речи - это от­ дельные части речи, н е с в я з а н н ы е одна с другой никакими пере­ секающимися грамматическими или семантическими признаками, кроме общего для всех названия «часть речи». Например, части речи у О. И. Москальской классифицированы по образцу классификации частей речи у В. В. Виноградова: 1) знаменательные «части речи» (су­ ществительные, прилагательные, числительные, местоимения, глаго­ лы, обстоятельственные наречия), 2) служебные «слова» (уже не «части речи»!) (предлоги, союзы, качественные наречия, глагол-связка, вспо­ могательные глаголы, артикли), 3) модальные слова, 4) междометия (всего 14 частей речи) [Москальская 1956: 37]. Класс глаголов вошёл одновременно и в знаменательные части речи, и в служебные слова. Более того, глаголы, попавшие в служебные слова, образуют два раз­ ных класса. По 10 частей речи выделено в грамматиках [Шендельс 1954: 14; Гулыга, Натанзон 1957: 20; Шнитке, Эрлих 1963: 5], однако распределение частей речи в их общей системе различно. В граммати­ ках Е. И. Шендельс, Т. А. Шнитке и Э. Б. Эрлих, в которых все части речи делятсся на знаменательные и служебные, к знаменательным час­ тям речи относятся обычные 6 частей речи (существительные, прилага­ тельные, местоимения, числительные, глаголы, наречия), а в граммати­ ке Е. В. Гулыга и М. Д. Натанзон к ним добавляются модальные сло­ ва, что означает: модальные слова могут выступать в функции членов предложения. В грамматиках [Гулыга, Натанзон 1957; Шнитке, Эрлих 1963] в служебные части речи входят только предлоги и союзы, но в грамматике [Шендельс 1954] в них включены также частицы. Кроме того, в грамматике [Гулыга, Натанзон 1957], кроме самостоя­ тельных и служебных частей речи значатся такие частицы как нечто, стоящее вне частей речи ирам магические и модальные частицы: ар­ тикли, от, жЬ, 2ы, ез, пкЫ). М. Д. Степанова [Степанова 1953: 20-21], по образцу выше отмеченных грамматик, выделяет 4 лексико-грамматических класса (знаменательные части речи, служебные части речи, модальные слова и междометия), которые дают почти те же 11 рядом положенных частей речи (существительные, глаголы, прилагательные,

67

наречия, местоимения, числительные - как знаменательные части ре­ чи; союзы, предлоги, артикли - как служебные части речи или служеб­ ные слова; а также модальные слова и междометия). В грамматике М. Г. Арсеньевой [Арсеньева 1960: 12-13] все части речи делятся на по­ нятийные слова (ВеёпЯГз'Л'цПег) (7 частей речи) и вспомогательные сло­ ва (НП&адцЯег) (5 неизменяемых частей речи, в том числе артикль). Избежали линейной классификации частей речи лишь граммати­ ки [Зиндер, Строева 1957: 60; Айтош 1966: 64-65]. Первая из них исхо­ дит из двойной классификации словаря по частям речи (выделяются 9 частей речи): при морфологической классификации выделяются изме­ няемые части речи (существительные, прилагательные, местоимения, глаголы) и неизменяемые части речи (предлоги, союзы, междометия); в синтаксической классификации частей речивыделяются также два разряда: самостоятельные («грамматические») (все части речи, кроме предлогов и союзов) и служебные (предлоги и союзы). Таким образом, в знаменательные части речи вошли неизменяемые слова (наречия и междометия), а в неизменяемые части речи - знаменательные части речи (наречия и междометия). Эти перекрещивания одних и тех же син­ таксических и морфологических признаков в словах разрушает прямо­ линейный тип классификаций: слова снабжаются признаками не на ос­ нове логической процедуры противопоставления по наличию-отсутст­ вию признака, а по ф а к т и ч е с к о м у обладанию словом тех или иных признаков. Ещё более сложная система перекрещиваний частей речи представлена в работе [Адтош 1966: 64-65]. Среди выделенных В. Г. Адмони 13 частей речи восемь - полнозначные слова (Уо11\уцг*ег) (существительные, прилагательные, числительные, местоимения, отри­ цания, глаголы, наречия, модальные слова) и пять частей речи - вспо­ могательные слова (НПг$у/дг*ег) (артикли, предлоги, союзы, частицы и междометия), которые служат для морфологической и синтаксичес­ кой организации полнозначных слов, словосочетаний, предложений. Однако местоимения как полнозначные слова выступают также и как вспомогательные слова (возвратные местоимения, местоимение е$, час­ тично также личные местоимения). Отрицания а также глаголы как полнозначные слова входят также в вспомогательные слова (вспомога­ тельные глаголы, связка). В. Г. Адмони выражает надежду, что постро­ енная им система частей речи, отличающаяся не очень существенными чертами от традиционной системы частей речи, не будет воспринята читателем лишь как некоторое число не связанных друг с другом и слу­ чайных группировок слов, а будет воспринята как истинная система внутренне тесно связанных и взаимообусловливающих группировок слов, которые обладают самыми существенными и самыми различны­ ми многоаспектными грамматическими признаками словарного соста­ ва, соответствующих самому строю немецкого языка [Адмони 1966: 67]. 66

Для Г. Хельбига и Й. Буша главным критерием выделения час­ тей речи в немецком языке служит синтаксический принцип. Они вы­ деляют 14 частей речи, которые ими объединены в функциональные блоки. Это прежде всего четыре главные части речи: глагол, существи­ тельное, прилагательное, наречие; затем следуют три блока функцио­ нальных слов, которые отличаются от главных частей речи тем, что их элементы выполняют, главным образом, грамматические функции, от которых не всегда легко отделить их специфические лексические функции: эти три блока частей речи малочисленны по своему количе­ ственному составу, но очень часты в употреблении. Это, в основном, закрытые классы и их количественный состав исчислим. Функцио­ нальные слова 1: а) особые виды местоимений; б) артиклевые слова, в) местоимение ез; Функциональные слова 2: а) соединительные слова (Рь§е\уцгхег); б) союзы; Функциональные слова 3 (наречиеподобные слова): а) частицы, б) модальные слова, в) отрицательные слова, г) эк­ виваленты предложений [Не1Ы#, ВшсЬа 1986: 23-30]. С одной стороны, в классификации частей речи у Г. Хельбига и Й. Буша отсутствуют не­ которые традиционные части речи, такие как числительные, местоиме­ ния и междометия, которые растворились частично в существитель­ ных, в прилагательных, в артиклевых словах. Междометия отнесены к классу предложенческих эквивалентов. С другой стороны, в новой классификации частей речи у Г. Хельбига и Й. Буша появились части речи, никогда не числившиеся в традиционных школьных граммати­ ках как самостоятельные части речи. Они имеют особы синтаксичес­ кие функции и служат основанием их выделения в особые части речи: это модальные слова и частицы [Не1Ы§, ВшсЬа 1986: 23]. Стремление выделить части речи лишь с помощью синтаксичес­ кого критерия приводит Г. Хельбига и Й. Буша к тому, что некоторые части речи классифицированы искусственно, одна и та же группиров­ ка слов, будучи разрезанной по <сживому телу», попадает в разные ча­ сти речи. В другой своей работе Г. Хельбиг считает сочетание семанти­ ческих, морфологических и синтаксических критериев при выделении частей речи несовместимым и предлагает свою классификацию частей речи в немецком языке, построенную только на синтаксических осно­ ваниях по образцу Ч. Фриза. Он выделяет I. Формальные классы (су­ ществительные, глаголы, прилагательные, наречия) (4 класса) и II. Функциональные слова (19 классов) (итого: 23 класса). Однако синтак­ сический критерий не изволил Г. Хельбигу развести слова типа Ие1Я1ё, т.е. выявить границы между прилагательными и наречиями по синтаксическому основанию. Боле того, к функциональным словам Г. Хельбиг относит глаголы в соответствующих временных формах (На1, капп, с-игйе), глаголы в повелительном наклонении (81еп! 8а§!, Ноге!, ВШе!, Банке!) [ШЬщ 1968: 1-18]. ?

69

В грамматике „Бег Огобе Оидеп" представлены с е м ь частей речи с некоторыми подклассами, иерархия которых представлена сле­ дующим образом: 1) глагол, 2) существительное, 3) прилагательное, 4) спутники и заместители существительного: а) артикль, б) местоимение, в) числительное, 5) местоимение, 6) частицы: а) наречие, б) предлог, в) союз, 7) междометие рОидеп 1959]. X. Бергенхольтц и Б. Шэдер дают подробный обзор немецких частей речи в грамматиках, словарях, учебниках, в школьных граматиках и других работах 20 века. Они обнаружили следующие основания классификации частей речи: семантико-морфологически-синтаксические, морфологически-синтаксические, семантико-морфологические, семантические, морфологические, синтаксические [ВегёеппоНг, ЗсНаедег 1977: 19-51], что фактически соответствует тому, что обнару­ жено и в отечественной лингвистике. X . Бергенхольтц и Б. Шэдер ви­ дят в словах четыре'аспекта (если считать, что грамматика = морфоло­ гия синтаксис): лексический (это лексемы), орфографический (паузы между словами, письменно), грамматический (стоят между пустотами на письме, имеют синтаксическую позицию и функцию). Значение вы­ водится из синтаксической позиции и функции [ВегёепНо112, ЗсЬаеёег 1977: 58]. Чем больше критериев вводится для выделения частей речи, тем дробнее получается их классификация. X . Бергенхольтц и Б. Шэ­ дер полагают, что добытая на основе дистрибутивных критериев сис­ тема классов слов будет состоять более чем из 100 частей речи [Вег§епло1гг, 8сЬае<1ег 1977: 14]. Они выделили 73 класса слов на син­ таксическом основании. В одну группу вошли слова: ёег, <Ие, с1а$ (как относительные местоимения и артикли); зсЬцпе, 2^е1 (как прилагатель­ ные); оЬеп, зсЬцп, пит (как наречия) [Вегёеппокя, ЗсЬаеёег 1977: 73-75].

4) Бессистемность и интуитивизм сеантико-грамматических теорий частей речи Итак, проблема частей речи, если к их исследованию подходить с позиций описанных здесь семантико-грамматических критериев, не­ разрешима и вряд ли будет разрешена вообще [Серебренников 1965: 10]. И прежде всего потому, что в классификации частей речи (особенно это касается неизменяемых частей речи) допускается логическая ошибка отсутствие е д и н о г о основания (рппаршт ймзюшз) классифика­ ции. Но «единого основания» не в том смысле, как этого требует логи­ ко-дедуктивная процедура на основе бинарного деления признака по принципу «да-нет», «плюс-минус», что мы уже видели ранее в «логикосемантической» теории частей речи (см. выше раздел I этой же главы), а в том смысле, что в с е классифицируемые слова должны быть по­ ставлены в о д и н а к о-в ы е у с л о в и я по принципу: они должны быть «пропущены» через в е с постулированные признаки, которые /О

и выявят системные отношения между классами анализируемых объек­ тов, что и будет отвечать всем требованиям ргшяршт ШУ&ЮШЗ. Сам факт различной классификации частей речи у разных авторов на мате­ риале одного и того же языка - красноречивое свидетельство отсутст­ вия этою единого основания. Например, М. й . Стеблин-Каменский считает, что основанием выделения существительных, глаголов и при­ лагательных является грамматическое значение предметности, дейст­ вия, качества; числительные выделяются как чисто лексическая группи­ ровка, местоимения - как лексико - грамматическая группировка; предлоги и союзы выделяются по синтаксической функции, которая в то же время есть и лексическое значение этих слов [Стеблин-Камен­ ский 1954(6): 11-13; 1954(а): 149-156]. По мнению А. И. Смирницкого, различие между частями речи не есть различие такого рода, как, напри­ мер, различие между карандашами по цвету, имеющим одинаковые размеры, форму, марки и прочие показатели. Напротив, классифика­ ция по частям речи представляет собой классмификацию другого ро­ да - классификацию, предполагающую различия не только по цвету, но и, в одном случае, по форме, в другом случае, по размерам, марке и т.д. [Смирницкий 1959: 105]. Л. В. Щерба пишет: «...различие „частей речи" едва ли можно считать результатом „научной" классификации слов. Ведь всякая классификация подразумевает некоторый субъекти­ визм классификации, в частности до некоторой степени произвольно выбранный рппаршт дгмзютз» [Щерба 1957: 63-64]. 1

Традиционный описательный семантико-грамматический метод анализа слов, использованный бессистемно, не привёл, таким образом, к однозначному решению проблемы частей речи. Семантико-грамматическая классификация частей речи, как мы её видели выше, не отра­ жает ни списочного состава каждой из них, ни их подгруппы, ни место каждой подгруппы относительно других подгрупп и относительно все­ го класса в целом а также не вскрывает взаимных отношений между частями речи. Следует, по-видимому, отказаться от бессистемных семантико-грамматических критериев классификации частей речи, кото­ рые не только не позволяют выделить их гомогенно, но и, что являет­ ся принципиально важным, не вскрывают взаимных отношений между частями речи, т.е. не вскрывают их с и с т е м у . Мне кажутся совер­ шенно необходимыми как принципиально новый подход, так и новые методы исследования (в частности слов немецкого языка), которые (подход и метод), опираясь на разумную основу традиционной грам­ матики, как можно менее отягощенные её предрассудками, учитывали О непоследовательности традиционной классификации частей речи пишут также многие языковеды, в том числе [Суник 1965: 42, 47, 108-109; Ес­ персен 1958: 62; Скребнев 1965: 12; Ярцева 1968: 35; Кротевич 1960: 11; Пауль 1960: 415; Ильиш 1965: 38 и др.1. 1

Л

бы не только новейшие достижения современной лингвистики, но в первую очередь с в о й с т в а исследуемого объекта - языка. Отсутствие формализованной и эксплицитной методики класси­ фикации частей речи и последовательной и непротиворечивой её реали­ зации в виде определённой системы - самое слабое звено в семантикограмматическом учении о частях речи. Приходится лишь удивляться тому обстоятельству, что фактическое выделение и классификация час­ тей речи в современной грамматике проводится куда более гомогенно (хотя и здесь, как было показано на основе анализа различных «Грам­ матик немецкого языка», мы не должны обольщать себя большими на­ деждами), чем описаны методические постулаты их выделения. Значит, существуют объективные формальные признаки, по которым части ре­ чи выделяются интуитивно. Эта интуиция, кстати, как мы видели выше, заставляет представителей логико-понятийного направления (см. § 2,1, 2) и представителей семасиологического (общеграмматического) на­ правления (см. § 2,1, 3) придти к выводу о том, что классификация ча­ стей речи основана на «формальных размежеваниях». Как пишет М. А. Габинский, возможность сведения по каким-то существенным признакам всего множества слов данного языка к ограниченному коли­ честву легко перечислимых классов свойственна уже интуиции говоря­ щих [Габинский 1967: 53]. Однако не все учёные согласны с тем, что ча­ сти речи в традиционной грамматике выделяются интуитивно. Напри­ мер, В. Г. Адмони эту точку зрения относит к числу мифов современно­ го языкознания [Адмони 1964(а): 42]. В. Г. Адмони считает, что «...уста­ новление грамматического значения достигалось путём обращения к личному опыту грамматиста в процессе коммуникации, а также к ре­ зультату опыта других исследователей...» [Адмони 1964 (а): 48]. В. Г. Адмони пытается доказать, что в «традиционной грамматике» уже существовали методы, которые в структурной лингвистике были объ­ явлены новыми [Адмони 1964(а): 51]. Если я считаю, что в грамматической традиции неизменяемые части речи классифицируются интуитивно, то я отнюдь не игнорирую те «зачатки» различных строгих методов, которые были объявлены «новыми». Интуиция в том именно и состояла, что а) исследователи опирались, в основном, на эмпирический материал, даже не пытаясь свести этот материал в какую-то строгую систему; б) эти «новые мето­ ды» использовались эпизодически, поэтому не могли служить базой построения системы исследуемых единиц. Задача исследователя состо­ ит теперь в том, чтобы формализовать и эксплицировать эту интуи­ цию. Ьолее того, необходимо не только эксплицитно описать призна­ ки каждой морфологически изменяемой и морфологически неизменяе­ мой части речи, но и, что особенно важно, указать место каждой из них в с и с т с м е всех остальных частей речи.

Г1

По мнению некоторых учёных, традиционная (т.е. семантикогпяммятическая. - А.ТСЛ классигЬикания частей печи может быть принята за основу учения о частях речи [Жирмунский 1965: 4], тра­ диционная классификация частей речи «нуждается не в коренной ломке, а в углублённом изучении и уточнении» [Кожухарь 1957: 397), незыблема в своей основе, в ней нужна не коренная перестрой­ ка, а уточнение лишь частностей, теоретическое осмысление суще­ ствующих частей речи, так как «языковой материал вынуждает ис­ следователя прийти к одному и ому же результату» [Адмони 1966: 62]. С этим нельзя не согласиться. Однако это утверждение касается лишь изменяемых частей речи, которые, например, в немецком язы­ ке выделяются чётко, как было показано выше, лишь по одному признаку - морфологическому. Что же касается неизменяемых час­ тей речи, то «языковой материал» отнюдь не «вынуждает исследо­ вателя прийти к одному и тому же результату». Напротив, как было показано выше, каждый исследователь внутри одной и той же семантико-грамматической концепции навязывает языку свою клас­ сификацию неизменяемых частей речи, потому что, говоря словами Ф. Де Соссюра, «объект вовсе не предопределяет точки зрения; на­ против, можно сказать, что точка зрения создаёт самый объект» [Соссюр 1933: 33]. Безраздельное господство семантико-грамматической концеп­ ции в теории частей речи привело к тому, что в современном языко­ знании сложилась следующая ситуация: например, из 26 рассмотрен­ ных мною наиболее полных грамматик немецкого языка (19 зару­ бежных и 7 отечественных) н е т и д в у х , в которых классифика­ ция неизменяемых частей речи была бы одинаковой. Подобная клас­ сификация словаря по частям речи, как считает Л. В. Щерба, в об­ щем удовлетворяет практическим потребностям и поэтому «мало кому приходит в голову разыскивать основания этой номенклатуры и проверять её последовательность» [Щерба 1957: 161]. Однако с точки зрения истинно научного, теоретического языкознания и сте­ пени его сегодняшней вооружённости методами анализа такая раз­ норечивая картина в области классификации словаря не может быть признана нормальной. Сейчас можно уже с полным правом «разыс­ кивать основания этой номенклатуры», тем более, что деление слов любого языка на части речи имеет не подсобное значение, как счита­ ют некоторые исследователи, а к а р д и н а л ь н о е значение, ибо проблема разбиения лексикона на части речи лежит на пересечении 1

«Деление по частям речи имеет подсобное значение, как всякая не аб­ солютно научная процедура, как попытка приблизительной характеристики объекта» [Скребнев 1965: 15]. 1

/3

многих путей современного теоретического и прикладного языко­ знания, и прежде всего в области взаимоотношения языка, мышле­ ния и действительности.

Ш. Грамматические теории частей речи Части речи выделяются на основе отдельных грамматических признаков (морфологических, синтаксических) или по их совокуп­ ности. 1) Части речи выделяются по

морфологическому

основанию

В языках, обладающих разнообразными морфологическими по­ казателями, для отдельных классов слов снимаются многие «трудные» вопросы в теории частей речи [Ярцева 1968: 35]. Если корень и основа, выделяемые в соотносительных частях речи, совпадают в своих звуко­ вых границах, морфологическая парадигма может оказаться единст­ венным различительным признаком частей речи [Ярцева 1966: 222]. Поэтому формообразование является одной из характерных черт, от­ личающих одну часть речи от другой [Ярцева 1963: 58]. В некоторых языках (в языке суахили и в языке банту) разграничение слов на разрят ды, называемые частями речи, можно производить только на уровне морфемной структуры, ибо синтаксические функции слов не могут яв­ ляться критерием разграничения слов на разряды, так как в этих язы­ ках слова любого разряда имеют широкое синтаксическое функциони­ рование [Охотина 1965: 48]. Ведущим признаком, лежащим в основе классификации частей речи, как считает А. М. Мухин, является их морфологическая структура [Мухин 1965: 31; см. также: П. С. Кузне­ цов Б С Э т . 12: 426; Ушаков 1933: 74]. Самая замечательная для своего времени классификация частей речи в русском языке представлена у Ф. Ф. Фортунатова, который вы­ делил свои классы слов (он их называл не «частями речи», а формаль­ ными классами) таким образом, как пишет Ю. Д. Апресян, что их уже можно было лишь с незначительными изменениями использовать для нужд машинного перевода [Апресян 1966 (б): 15-16]. Осуществляя свою классификацию на основе бинарного противопоставления, все классы слов он делит на полные и частичные (междометия стоят особняком). Все полные слова Ф. Ф. Фортунатов делит на слова-названия и словаместоимения. Полные слова Ф. Ф. Фортунатов различает по формаль­ ному признаку (слова с формами словоизменения, без форм словоизме­ нения, слова с формами словообразования и слова без форм словообра­ зования). В слова с формами словоизменения входят спрягаемые слова (глаголы) и склоняемые слова, которые распадаются на два класса - су­ ществительные и прилагательные как слова, согласующиеся в роде,

74

числе и падеже с существительными. Частичные слова, распадающиеся на два класса (слова, имеющие формы, и слова, не имеющие форм, т.е. частицы), Ф. Ф. Фортунатов уже различает как классы и по форме, и по их значениям. Он выделяет 4 класса с подклассами: 1) соединительные слова (предлоги, союзы, связка), 2) усилительные слова (- то), 3) час­ тичные слова, обозначающие отрицание и вопрос (не, ли), 4) частичные слова, обозначающие отношение говорящего к данному предложению: а) слова, обозначающие различные чувствования {конечно, вероятно, да, нет), б) слова, обозначающие предложение, взятое из речи другого лица (мол) [Фортунатов 1956: 134-136, 157-166, 170-171]. Небезинтересно представить принцип классификации частей ре­ чи у Е. Куриловича, одного из видных специалистов в этой области. Его классификация сходна с классификацией частей речи у Ф. Ф. Фор­ тунатова: она построена также на дихотомическом делении слов по противоположным признакам (кроме служебных слов). Все части речи делятся на максимальные свободные формы, включающие в себя все знаменательные части речи и междометия, и связанные формы, включа­ ющие в себя союзы, предлоги, артикли и частицы. Максимальные сво­ бодные формы делятся на слова с репрезентативной функцией (все зна­ менательные слова) и слова с экспрессивной функцией (междометия). Слова с репрезентативной функцией делятся, далее, на символические (глагол, существительное, прилагательное, наречие) и дейктические (местоимения). Е. Курилович выделил 10 частей речи по принципу их взаимного противопоставления [Кигу1о\*ас2 1964: 19-24]. Например, В. М. Жирмунский пишет, что отчётливая дифференциация частей ре­ чи прослеживается лучше всего в тех языках, где они чётко морфологизированы. Традиционное учение о частях речи сложилось именно на материале языков такого типа (древних флективных языков индоевро­ пейской группы). Там, где нет чёткой морфологизации, могут возник­ нуть споры о наличии той или иной части речи [Жирмунский 1968: 5]. 1

2) Части речи выделяются по с и н т а к с и ч е с к о м у основанию. Классики отечественной лингвистики считали синтаксические признаки слов основными, если не единственными, которые в состоя­ нии выделить самостоятельные части речи. А. А. Шахматов в основу А. Н. Савченко, отвергая морфологический подход Ф. Ф. Фортунато­ ва к частям речи, рассматривающего свои классы слов как формальные клас­ сы, пишет, что «о несостоятельности чисто морфологического подхода к час­ тям речи свидетельствует опыт Ф. Ф. Фортунатова» [Савченко 1959: 33]. А. Н. Савченко отрицает ведущую роль морфологической формы при опреде­ лении частей речи, так как морфологическая форма служит для выражения его отношения к другим словам в предложении, т.е. служит синтаксическим целям. Морфологические признаки обусловлены синтаксическими, а не наоборот [Савченко 1959: 33]. 1

75

деления частей речи предлагал положить синтаксические признаки, а сами части речи считать категорией синтаксической [Шахматов 1941: 424]. А. М. Пешковский, как и Л. В. Щерба, также основное внимание уделяют синтаксическому употреблению слов [Пешковский 1938: 163]. По мнению Л. В. Щербы, часть речи может быть определена только в контексте, одно и то же слово может быть подведено под разные ка­ тегории или в разных случаях своего употребления входить в разные части речи. По частям речи распределяются не слова, а конкретные словоупотребления. «Я полагаю, что всё же функция слова в предложе­ нии является всякий раз наиболее решающим моментом для восприя­ тия» [Щерба 1957: 64]. Некоторые отечественные лингвисты более поздней школы разде­ ляют эту синтаксическую концепцию. Различия в грамматической структуре разных частей речи - пишет В. В. Виноградов - обусловлены различиями их синтаксических функций. А эти различия, в свою оче­ редь, связаны с системой основных грамматических категорий, которые определяют строй предложения. В зависимости от строя предложения находится и сосетав частей речи [Виноградов 1947: 38]. Если вследствие омонимичности нельзя определить, к какому классу относится слово по изолированной форме, то его синтаксические связи в контексте сразу по­ мещают его в определённый класс [Ярцева 1968: 37]. Основанием для классификации слов по частям речи, по мнению С. Е. Яхонтова, наибо­ лее важным являются синтаксические признаки, ибо даже в языках флек­ тивных морфологический принцип нельзя провести до конца (кенгуру, такси) [Яхонтов 1965: 24]. Б. П. Ардентов пишет, что для классифика­ ции частей речи «самыми действенными критериями служат синтаксиче­ ские критерии» и приводит примеры того, как синтаксическая функция определяет место слова в системе частей речи, переводя в класс сущест­ вительных слова других классов: «После этого я, наверное, долго ничего не видел, и сколько продолжалось это «долго», не знаю» (А. Леонидзе. По дорогам войны). « . . . на горе призывно смеялась самка-кукушка, и от­ куда-то издалека отвечал ей самец неторопливым, нерешительным ку-ку» (М. Горький. Жизнь Матвея Кожемякина) [Ардентов 1956: 126-127]. Учёные, представляющие такие аналитические языки как английский, который имеет ограниченное число грамматических форм, при­ шли к необходимости выделять части речи только на основе синтакси­ ческих свойств слов. «Часть речи вне налагаемых с и н т а к с и ч е с к о й ф о р м о й (разр. моя, - А.К.) ограничений есть как бы блуждающий огонёк. Поэтому никакая логическая схема частей речи - их число, ха­ рактер и разграничение - не представляют ни малейшего интереса для линпшета. У каждого языка своя схема. Всё зависит от формальных раз­ межеваний, наличествующих в нём» [Сепир 1934: ИЗ]. Г. Глисон счита­ ет, что исходным моментом при классификации словаря по частям речи 76

является одинаковая функция слов, что решающим фактором всегда яв­ ляется употребление, а не значение. Части речи - это классы слов, упо­ требляющиеся в сходных синтаксических функциях [Глисон 1959: 141-142, 144-194]. «Синтаксический критерий является мерилом адек­ ватности морфемного анализа и выделение единиц языка невозможно без обращения к синтаксису» [НоскеП 1947: 332]. В рецензии на книгу В. Юнга «Грамматика немецкого языка» В. Нойман справедливо пишет, что нет никакого большого смысла в ут­ верждении, согласно которому (а) язык является таким многоаспектным и сложным явлением, что в нём невозможно выделить части речи на ка­ кой-либо единой основе и что (б) путём всяческих ухищрений и обход­ ных маневров всё же допускают, что главные части речи - это семанти­ ческие классы. Тем самым (а) лингвисты продолжают уповать на эмпи­ рический агаостицизм и (б) вновь оправдывают тот критерий, который со времён античной грамматики и средневековья сотни раз доказал свою несостоятельность. «...Переход слов из одной части речи в другую должен показать ещё раз, что определённые части речи существуют как таковые лишь благодаря их первичному свойству быть употреблёнными в соответствующей синтаксической функции, что они имеют отношение прежде всего к внутренней синтаксической структуре предложения» рЧешпапп 1967: 378]. Г. Хельбиг предлагает освободиться от двух ниже приводимых посылок при классификации частей речи: 1) о том, что ре­ шающим фактором для выделения частей речи служит множество друг с другом не согласованных или даже разрозненных классификационных критериев, 2) о том, что главным принципом классификации частей ре­ чи служит семантический критерий, т.е. внутриязыковые связи якобы за­ висят прямым образом от внеязыковых данных. Г. Хельбиг считает, да­ лее, что первый удар по этим критериям нанёс В. Флемиг: «...первый шаг состоит в попытке установить часта речи по возможности на осно­ ве единого, постоянного, внутриязыкового критерия» [Р1атш§ 1977: 67-68]. Второй удар был предпринят не в немецкой грамматике, а за ру­ бежом в структурной лингвистике: Ч. Фриз добыл свои формальные классы на основании чисто синтаксических функций, на основании дис­ трибуции слов в предложении [СЬ. Рпез 1963]. Но и синтаксических кри­ териев оказалось недостаточно, так как дистрибуция бывает одинако­ вой для разных частей речи. Поэтому, по мнению Г. Хельбига, была вве­ дена генеративная трансформационная грамматика Н. Хомского. В этом и состоит третий подход к принципам новейшей классификации частей речи [Не1Ы# 1969: 68]. Г. Хельбиг и Й. Буша настаивают полностью на необходимос­ ти выделения частей речи только на синтаксическом основании, кото­ рому могут быть подчинены все остальные основания. По их мнению, ни семантические критерии, ни морфологические критерии не могут 77

охватить все части речи, так как только язык в целом и предложения в особенности, а не части речи указывают на непосредственную связь с объективной действительностью. Кроме того, не все слова обладают свойством изменять свою форму. Напротив, все части речи должны иметь определённые синтаксические функции, т.е. своё определённое место в синтаксических связях внутри предложения. Иначе язык не смог бы функционировать как средство коммуникации. Однако син­ таксические критерии выделения частей речи не отрицают, естествен­ но, и другие критерии, в том числе семантические или морфологичес­ кие, ибо некоторые части речи имеют дополнительные морфологичес­ кие и семантические признаки [Не1Ы§, ВшсЬа 1993: 21]. Таким обра­ зом, части речи, выделенные на синтаксической основе и называемые авторами «классами слов», обнаружены в конечном счёте на основа­ нии их позиции в предложении, субституции в рамках данного предло­ жения, их совместной встречаемости с другими словами, их синтакси­ ческой функции в предложении [Не1Ы§, ВшсЬа 1993: 21]. Г. Хельбиг и Й. Буша так уверовали во всемогущество синтак­ сических критериев, что эти критерии подмяли под себя и семантичес­ кие свойства слов, хотя выше сами же авторы согласились с тем, что синтаксические функции отнюдь не отменяют ни семантические, ни морфологические свойства слов. Все слова, обнаруживающие одну и ту же дастрибуцию, - это слова одного и того же класса. Главное ус­ ловие - предложение должно быть грамматически отмеченным (кор­ ректным, допустимым), хотя такое предложение не обязательно долж­ но быть семантически отмеченным: предложения а) Пег ЬеНгет агЪеИе! йъ\&щ и б) * Иег Тгзск агЪегМ йеШц* синтаксически корректны, но только предложение (а) корректно семантически [Не1Ы§;, ВшсЬа 1993: 21]. Однако, как отмечают Г. Хельбиг и Й. Буша, в немецком предло­ жении с относительно свободным словопорядком, для установления при­ надлежности слова к той или иной части речи недостаточно знать его по­ зицию в предложении. Более важным фактором для отнесения слова к той или иной части речи служит дистрибуция, т.е. функционирование данного слова по отношению к другим элементам. При этом нельзя ог­ раничиваться позицией данного слова по отношению к другим словам лишь на уровне поверхностной структуры предложения: некоторые раз­ личия между словами распознаются не на основе их позиции в предложе­ нии и не на основе их дастрибуции, а на основе того пршщипа, когда одинаковые предложения на уровне поверхноепюй сшггакагческой сзруктуры предложения должны анализироваться на основе трансфор­ мации, в результате чего станет окончательно ясной принадлежность то­ го или иного слова к соответствующей части речи. Вот как Г. Хельбиг и Й. Буша различают, например, наречие и предщкаттшнос определение: 78

а) Бег Уа1ег каш %езип<1 гишск Ъ) Бег Уа*ег к а т зскпеИ хигйск - а) Бег Уа1:ег жат ^езипс}, но Ь) * Бег Уа*ег зскпеИ Значит, заключают авторы, слово %ешп<1 прршадаежит к другому классу, нежели слово зскпеИ. Эта точка зрения подтверждается также методом субстантивированной тршсформации, которая показывает различное поведение этих слов как слов разных классов: а) ёег ^евипёе Уатег Ъ) <1аз всЬпеПе Хигйсккоттпеп [Не1Ы§, ВшсЬа 1993: 22]. Однако не все лингвисты разделяют «синтаксическую» теорию частей речи. Функция слов - пишет Ю. М. Скребнев - это наполовину экстралингаистический, т.е. внесистемный фактор, он вносит в любую дедуктивную классификацию частей речи момент неустойчивости. На основе функции нельзя выделять части речи, так как синтаксическая функция характеризует слова лишь приблизительно, оставляя на пери­ ферии данной функции много слов данного типа [Скребнев 1965: 12-14]. В тюркских языках возможность употребления в функции того или иного члена предложения имеется почти у всех знаменательных ча­ стей речи. Следовательно, синтаксическая полифункционалъность ни­ велирует, а не дифференцирует их, поэтому критерий функции члена предложения является часто бессодержательным [Севортян 1954: 16]. 1

3) Части речи выделяются по м о р ф о л г и ч е с к о м у и с и н т а к с и ч е с к о м у основанию одновременно Проблема частей речи может быть решена только при условии точнойдафференциагдииструктурных элементов слова и изучения всех лексико-грамматических и функционально-грамматических катего­ рий, возникающих в слове в процессе словообразования и словоизме­ нения [А. Н. Баскаков 1954: 22]. О. И. Москальская пишет, что только последовательное разграничение морфологии и синтаксиса и их де­ тальная разработка «позволяет всесторонне изучить грамматические свойства каждой части речи и также всесторонне изучить правила со­ четания слов и структуру словосочетаний соответствующего языка» [Москальская 1956: 12]. «Анализ отношений между элементами ... дол­ жен привести к установлению грамматических классов элементов, т.е. классов элементов, обладающих тождественными реляционными свойствами.... Задачей синтагматического анализа является грамматиСинтаксические признаки классификации частей речи в качестве главных называют и другие отечественные и зарубежные лингвисты [Шахма­ тов 1941: 420-424; Потебня 1888: 81; Александров 1968: 108; Яхонтов 1965: 73; Ардентов 1956: 126; Пешковский 1938: 163; Маслов 1966: 128; Виноградов 1947: 38; Степанова 1964: 34; Головин 1969: 82; Головин 1966: 156; Шутова 1965; Щербак 1968; Атаян 1970: 2^-38; Мухин 1967: 109; Мухин 1968: 168-169; Смирницкий 1954 (а)': 21;'"Иртейтева 1972: И; Смолянский 1967: 84-98; Хлеб­ никова 1963: 36; Недаатт' 19&2: 291; 31оЦу 1932: 329-330; СЬ. Рпез 1952: Меитапп 1967: 378; НоскеЦ 1947: 332; НеПЫ^ 1970 (с):3931Т. и. а.]. 1

79

ческая классификация элементов, и термин «синтагматика» равнозна­ чен здесь термину «грамматическая классификация» [Каролак 1962: 31]. Грамматические различия пронизывают всю лексику, организуя её изнутри. Грамматическая классификация слов, их распределение по частям речи издавна входит в ^амматическое описание отдельных языков как его неотъемлемый ключевой компонент [Кацнельсон 1972: 128]. Различные классы или разряды слов характеризуются не только определённой изменяемостью (частным, «нулевым» случаем которой является неизменяемость), но и определёнными правилами сочетания с другими словами [Смирницкий 1952: 191]. X. Бергенхольтц и Б. Шэ­ дер считают, что части речи - это грамматические категории, а внутри грамматики они - составные части синтаксиса [Вег§епЬ.о112, ЗсЬаейег 1977: 58]. Л. И. Шкарбан придерживается того мнения, что в языке да­ ны две лишь частично пересекающиеся классификации слов: морфоло­ гическая (глаголы, имена, частицы) и синтаксическая (слова, способ­ ные выступать в качестве господствующего члена синтаксической кон­ струкции; слова, которые всегда зависят от других слов; служебные слова) [Шкарбан 1968: 318-328]. Интересно выяснить, как классифика­ ция слов по морфологическим и синтаксическим признакам пересека­ ются друг с другом. Для разных языков эти пересечения различны [Шкарбан 1965: 54]. При классификации частей речи - пишет П. Я. Скорик - учитываются не только морфологические признаки слова, но и их сочетаемость, ибо то и другое есть внешнее проявление общей грамматической формы слова, его противоположение словам других грамматических разрядов [Скорик 1965: 45]. «В самом деле, мы всегда подходим к языку с его формальной стороны и уже от нее пере­ ходим к идеям, и в этом нет ничего порочного» [Щерба 1940: 111]. Чем полнее охвачены слова языка и чем точнее они подведены под ту или иную часть речи, тем глубже проведено исследование, тем обстоятель­ нее описана грамматическая структура языка [Скорик 1965: 43]. Части речи - это грамматические разряды слов, количество и характер кото­ рых обусловлены спецификой грамматического строя языка [см. , на­ пример: Блумфилд 1968: 293; Бархударов 1965 (в): 16; Скорик 1965: 43-45; Леман 1966: 52; Поспелов 1954: 6; Ярцева 1968: 35-37; Мухин 1968: 160; Бернштейн БСЭ, т. 47; Пешковский 1938: 86; Супрун 1971: 75-78; Шапиро 1954: 8; Яхонтов 1965 б: 24]. 4) В чём сила 1рамматической концепции в теории частей речи? Прежде чем оценить грамматическую кощепцию в теории час­ тей речи, проведём небольшой эксперимент. Ашчшйский язык, напри­ мер, способен использовать одну и ту же словарную единицу, т.е. л е к с е м у как с л о в о пята различных частей речи как существи­ тельное (А гоипс1 оГ ро1Шс1ап$), глагол (1о гоипй Саре Н о т ) , прилага80

тельное (а гоиткНаЫё), наречие (А Ъа11 10 тсЬев гожа*) и предлог (1о 1оок гсипа из). В английской лексеме тоипй существительное и глагол распоз­ наются на м о р ф о л о г и ч е с к о м уровне благодаря включению это* го слова в парадигму склонения и спряжения (морфологическим выра­ жением английских существительных и глаголов является также фор­ манты Ше и 1о). Однако для слушающего (читающего) морфологичес­ кое оформление слова тоипй как существительного и как глагола явля­ ется вторичным по отношению к с и н т а к с и ч е с к о м у употребле­ нию этого слова. Критерием же разграничения прилагательного, наречия и предлога служит только с и н т а к с и ч е с к а я ф у н к ц и я , которая определяется сочетаемостью с другими словами и порядком слов. Таким образом, пять различных частей речи в одой и той же анг­ лийской лексеме (словарном слове, вокабуле) тоипй могут быть опозна­ ны только в синтаксическом употреблении, в предложении. Аналогом английской лексемы гоипс! в немецком языке служит лексема гипс!, которая, в отличие от английской лексемы по-иному со­ относится с однокорневым существительным, глаголом и прилагатель­ ным. В немецком языке уже на уровне вокабуляра, лексикона сущест­ вуют существительное <Ие Кипйе и глагол пшйеп, 8юЬ пшйеп, которые снабжены соответствующими маркерами м о р ф о л о г и ч е с к о г о уровня, независимо от синтаксического употребления этих слов, бла­ годаря включению этих слов в парадигму склонения и спряжения (мор­ фологическим индикатором немецких существительных и глаголов служит артикль сИе и суффикс инфинитива-еп). Прилагательное ( е т ОезргасЬ а т типйеп Т1§сЬ), наречие (егягаз типй Ьегашза^еп) и предлог (Кипа шп с!а§ Наш ^асЬзеп Вашпе), представленные на лексемном уровне одной лексемой типй, распознаются только на с и н т а к с и ­ ч е с к о м уровне. Аналогом английской лексемы гоипс! в русском языке уже на уровне лексем, вокабуляра выступают существительное (круг,), гла­ гол (округлять) и прилагательное (круглый ая,-ое). Эти три части ре­ чи уже имеют м о р ф о л о г и ч е с к и е категории (рода, числа, па­ дежа, наклонения и др.) вне синтаксического употребления этих слов. В лексеме же вокруг нет никаких морфологических показателей, кото­ рые сигнализировали бы о его ггринадлежности к той или иной части речи. Необходима опора на предложение, которое и дешифрует эту лексему то как наречие (Вокруг стояла тишина), то как предлог (Во­ круг дома росли деревья). Какие последствия влечёт за собой тот факт, что в одном языке (английском) в одном и том же словарном знаке (лексеме) пять частей речи могут быть опознаны только в синтаксическом употреблении? Другой язык (немецкий) для этой цели располагает аналогичными лек­ семами, две из которых уже на уровне вокабуляра, вне синтаксическо1

1

г

81

го употребления, распознаются как определённые части речи (сущест­ вительные и глаголы) благодаря морфологическим маркерам, а три части речи (прилагательное, наречие и предлог) распознаются как та­ ковые лишь на синтаксическом уровне. В третьем языке (русском) из аналогичных лексем три распознаются как различные части речи уже на уровне вокабуляра, т.е. до употребления в предложении. Прежде всего можно безоговорочно утверждать, что семантические критерии опознания частей речи здесь окажутся бессильными - одним и тем же значением во всех представленных здесь языках обладают все пять р а з л и ч н ы х частей речи. Единственно надёжными критериями иденти­ фикации соответствующих частей речи являются критерии граммати­ ческие. Далее, при выделении частей речи морфологические и синтак­ сические критерии имеют в различных языках р а з л и ч н ы й удель­ ный вес, в различных языках части речи фактически выделяются на различных уровнях языковой структуры. В связи с этим можно утверждать, что принципиально можно точно измерить степень аналитичности (синтетичности) или, соответ­ ственно, синтетичности (флективности, <<морфологачности>>) любого языка по степени разветвлённости морфологических форм частей ре­ чи, по степени «частеречной» распознаваемости слов данного языка вне синтаксических отношений. Если какую-либо часть речи (напри­ мер, существительное немецкого языка) рассмотреть с точки зрения наличия в ней всех её морфологических категорий и их формальных манифестаций, приняв каждый морфологический признак, скажем, за единицу, то мы сможем установить степень распознаваемости слов данной части речи вне синтагматических отношений, точно и з м е ­ р и т ь степень флективности (соответственно - аналитичности) дан­ ной части речи. Суммируя данные о степени флективности всех частей речи и тем более всех слов языка, мы можем измерить степень флектив­ ности всего языка. Проделав ту же процедуру на базе другого языка, мы могли бы сравнить степень флективности (аналитичности) различ­ ных языков. Все исследователи сходятся на том, что, например, анг­ лийский язык более аналитичен, чем немецкий или русский. Однако практически ещё никто не измерил степень их аналитичности (соответ­ ственно - флективности). Путём сравнения английского, немецкого и русского языков (только на основе одного английского слова гоипй и его эквивалентов в немецком и русском языках) можно заключить, что степень «морфологичности» английского языка - наименьшая (равна нулю - 0%), немецкого - равна двум словам из пяти - 40%, рус­ ского наибольшая (равна трём словам из пяти - 60%). Иначе говоря, на основе приведенных примеров степень «аншштичноста» английско­ го языка - 100%, немецкого - 60%, русского - 40%. Разработав методи­ ку измерения степени аналитичности (флективности) языка, вместо об82

щих хдатуигавных расс5/ждений можно было бы конкретно измерять расстояния между любыми сравниваемыми языками по степени их аналитичности (флективности). Из того факта, что различные языки расположены на различной шкале шалитичиоста-синтетичноста, следует, что а) в различных язы­ ках должны существовать р а з л и ч н ы е критерии выделения частей речи, б) различные языки должны обладать р а з л и ч н ы м набором частей речи, в) одна и та же часть речи (по названию) никогда не озна­ чает одно и то же понятие, не совпадает по своей сущности с аналогич­ но названной частью речи в других языках, г) в различных языках дол­ жен существовать р а з л и ч н ы й набор слов внутри одной и той же (по названию) части речи, или, что то же самое, каждый язык должен иметь с в о й набор слов в каждой части речи, зависящий от внутрен­ него «устройства» языка. Само понятие «одной и той же части речи» в различных языках - не одно и то же. Состав и количество частей ре­ чи должны зависеть от грамматического «устройства» языка. Следова­ тельно, более надёжным путём (такой путь предлагают представители третьего направления - сторонники г р а м м а т и ч е с к о г о направ­ ления в теории частей речи), который ведёт к более объективному, ис­ черпывающему и непротиворечивому выделению частей речи, являет­ ся путь грамматический, постулируемый самой грамматической струк­ турой соответствующего языка. Вопрос о том, сколько категорий (т.е. частей речи, - А.К.) и ка­ кие именно различает данный язык, по мнению О. Есперсена, должен решаться структурой языка [Есперсен 1958: 54]. О. Есперсен пишет, что отнесение таких понятий как камень, дерево, нога к существительным, а старый, серый - к прилагательным не случайно. Здесь лежит какое-то логическое или психологическое (понятийное) основание разделения существительных и прилагательных. Однако различия между существи­ тельными и прилагательными на основе их значения установить нельзя ввиду множества переходных случаев и вообще тесной связи субстан­ ции и качества. Это можно сделать лишь на основе формальных крите­ риев, притом различных в различных языках [Есперсен 1958: 82-89]. Таким образом, части речи - это грамматические разряды слов, количество и характер которых обусловлены спецификой грамматиче­ ского строя данного языка. Чем глубже расхождение в грамматичес­ ком строе языков, тем больше в них должно быть различий в количе­ стве и характере частей речи. Классификация словаря по частям речи это такое системное представление лексикона, которое а д э к в а т н о г р а м м а т и ч е с к о м у с т р о ю и является его структурной 1

1 Попытка оценить аналитизм в английском языке на основе иного ме^тода - на основе теории информации - была предпринята Г. П. Богуславской [Богуславская 1969]. 83

м о д е л ь ю . В науке «те способы являются наилучшими, которыми обеспечивают точность и объективность исследования» [Филин 1970: 18]. Этим «наилучшим способом», который может привести к тоталь­ ному выделению изменяемых и особенно неизменяемых частей речи в немецком языке, позволит вскрыть все их признаки и тем самым по­ казать «более глубокие представления» о их сущности, остаётся путь грамматический. Это означает, что любой вопрос надо решать, исходя не из привязанностей исследователя, а из внутреннего «устройства» языка. А внутреннее «устройство», например, немецкого языка таково, что изменяемые слова распознаются как определённые части речи вне их синтаксического употребления на морфологическом уровне, тогда как неизменяемые слова вне синтаксиса нераспознаваемы. Если 84 % словарного состава немецкого языка довольно лег­ ко классифицируются как изменяемые части речи, не вызывая никаких споров (к ним я отношу в данном случае лишь существительные, гла­ голы и изменяемые местоимения), то причиной этому служит то, что с а м язык, будучи сложнейшим структурным образованием, выделил существительные, глаголы и изменяемые местоимения как часть само­ го себя уже на словарном уровне, лексемном уровне, маркировав их своими грамматическими приметами в соответствии с тем местом, ка­ кое они занимают в структуре языка (по морфологическим признакам, которые в какой-то мере могут регулярно соотноситься с семантичес­ кими, словообразовательными и синтаксическими признаками). Ос­ тавшиеся 16% словарного состава немецкого языка (сюда входят все неизменяемые слова, а также «прилагательные», «порядковые числи­ тельные», распознаваемые как части речи только в синтаксическом употреблении), охватьтаающие многие десятки тысяч слов, - это те же «живые клетки» языка, аккумулировавшие в себе признаки той же язы­ ковой структуры, но признаки других уровней, признаки более слож­ ные и не всегда лежащие на виду. Эти неизменяемые слова нуждаются также в систематизации и упорядочении и тем самым в определении их места в системе всех частей речи. Поэтому главным, хотя и не единственным путём, который мо­ жет привести к объективной, исчерпывающей и непротиворечивой классификации частей речи, является путь г р а м м а т и ч е с к и й , по­ стулируемый самой грамматической структурой соответствующего языка. Части речи суть не навязываемая языку классификация, не иа1

2

«Узко-морфологический подход к проблеме частей речи, целиком ориентированный на языки синтетического строя, естественно приводит к ос­ ложнениям при анализе иеепнтетичеекпх языков» [Кацнельсон 1972: 128 -129]. По данным, полученным мною благодаря сплошному анализу «Не­ мецко-русского словаря» под ред. Л. Л. Легшнга и II. П. Страховой на 80 (100 слов. М", 1958. 1

2

84

учная фикция, но живая и объективная данность, заложенная в самой языковой структуре. Части речи - это группы слов в их отношении к грамматике. «В самом деле, мы всегда подходим к языку с его фор­ мальной стороны и уже от нее переходим к идеям, и в этом нет ничего порочного» (Л. В. Щерба). Чем полнее охвачены слова языка и чем точнее они подведены под ту или иную часть речи, тем глубже прове­ дено исследование, тем обстоятельнее описана грамматическая струк­ тура языка. Части речи - это грамматические разряды слов, количест­ во и характер которых обусловлены спецификой грамматического строя языка. Чем глубже расхождения в грамматическом строе языков, тем больше у них должно быть различий в количестве и характере частей речи. Классификация словаря по частям речи - это такое с и с т е м н о е представление лексикона, которое адекватно грамма­ тическому строю языка и является его с т р у к т у р н о й моделью. Современное языкознание полностью перешло к пониманию сущности языка как определённой с т р у к т у р ы . В этом отношении современное языкознание должно быть благодарным структурально­ му направлению в истории языкознания, открывшему лингвистам гла­ за на исключительную важность этого аспекта языка. Однако призна­ ние структурности языка обязывает исследователя рассматривать его как структуру не только в теоретическом аспекте, но и в практическом исследовании, хотя при классификации частей речи этот тезис ещё не нашёл своей практической реализации. Однако надо согласиться с И. А. Мельчуком, что «определяющие особенности современной лингвистики» - это «повышенные требования к точности и строгости изложения, сознательное применение методов моделирования...» [Мельчук 1970: 201]. Некоторые исследователи, справедливо выступая за множест­ венность критериев при выделении частей речи, пишут, что это пол­ ностью соответствует самому объекту исследования - словам естест­ венного языка. Е. С. Кубрякова правильно отмечает, что смешан­ ные, разноплановые критерии выделения частей речи обычно рас­ сматриваются негативно, в них постоянно усматривают противоре­ чия, нелогичность, отсутствие единого основания для классифика­ ции. «Мы решительно не согласны с таким мнением» [Кубрякова 1997: 119]. Далее Е. С. Кубрякова справедливо пишет: «...в смешан­ ных признаках одной части речи мы не видим ничего плохого, лишь бы выявить ту внутреннюю связь, которая им присуща, и показать их интеракциональный характер» [Кубрякова 1997: 121]. По мнению В. Г. Адмони, характерное вообще для языковых явлений богатство аспектов особенно чётко выражается в словах и противится попыт­ кам проводить систематизацию единиц на основе какого-либо еди­ ного критерия. В классификационной системе, господствующей 85

в традиционной грамматике, учитываются именно многие стороны свойства слов [АсЬпош 1972: 62]. В. Г. Адм они справедливо считает, что нет оснований рассма­ тривать классификацию частей речи на многоаспектной основе как ненаучную, ибо сам язык таков, что требует учёта всех сторон. Науч­ но и объективно всё, что соответствует объекту исследования. «Клас­ сы слов, добытые подобной методикой, имеют объективную научную ценность, а не выступают в качестве второстепенного подсобного средства. Эта методика нуждается лишь в её с о з н а т е л ь н о й и ч ё т к о й реализации с ч ё т к и м выделением наблюдаемых свойств» [ А ё т о ш 1966: 61]. Требование всестороннего и многоас­ пектного подхода к изучаемому объекту есть диалектический и в то же время наиболее трудный путь познания объекта, путь, который обеспечивает точность и объективность исследования. «Каждое явле­ ние этой системы (парадигматической системы немецкого языка, А.К.) (предложение, слово, грамматические разряды слов, члены предложения и т. п.) обладает целым рядом сторон, аспектов. Имен­ но это обстоятельство и делает т а к и м т р у д н ы м классифика­ цию и определение многих явлений парадигматического строя немец­ кого языка, например, о п и с а н и е с и т с е м ы ч а с т е й р е ч и... (разр. моя, - А.К.) [Адмони 1961 (а): 48]. «Чтобы действительно знать предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все связи и «опосре­ дования». Мы никогда не достигнем этого полностью, но требование всесторонности предостерегает нас от ошибок и от омертвения» [Ле­ нин 1963: 290]. Части речи живут в языке так, как они в нём живут - с многочис­ ленными связями и отношениями друг с другом и со всей структурой языка в целом, и любая точка зрения, учитывающая лишь какую-либо о д н у сторону функционирования частей речи приводит к искажению их сущности именно тем, что оставляет без внимания все другие связи и опосредования: сущность классифицируемого объекта должна соот­ ветствовать сущности самого объекта.

IV* Взаимоотношение изменяемых и неизменяемых частей речи в грамматической традиции* 1) Традшщонная классификация морфологически неизменяемых слов немецкого языка. Поскольку части речи связаны с формами мышления, следо­ вательно, по мнению представителей семантико-грамматического направления (см. выше § 2, И), часта речи универсальны и стабиль­ ны для всех языков (в этом состоит сходство семантико-1 рамматического направления и логико-семантического направления в тео86

рии частей речи (см. § 2, I), хотя и различаются в разных языках по их грамматическому оформлению [Жирмунский 1968: 24; Авдеев 1959: 14] (в этом состоит сходство семантико-грамматического направления и грамматического направления (см. § 2, III) в теории частей речи. Второе направление в теории частей речи - опора на совокуп­ ность семантических и грамматических критериев (см. § 2, II) - явля­ ется единственным направлением в теории частей речи, теоретические посылки которого в какой-то степени реализованы на материале всех языков. Хотя представители этого направления постулируют семан­ тические, морфологические, синтаксические и словообразовательные признаки, тем не менее, они отдают предпочтение семантическим при­ знакам. Однако из практики классификации частей речи на основе указанных четырёх критериев известно, что семантические признаки нередко вступают в противоречие с грамматическими признаками. Например, понятие качества (тог), как было показано выше, может быть и существительным (дав Ко1, й\е Кб1е), и глаголом (гдХеп, згсЪ гд1еп), и прилагательным (готе РаЬпе), в зависимости от морфологиче­ ской оформленности слова, обозначающего понятие качества (то1, йаз КоХ, (Не Кб1е, г61еп згск гЫеп). Л. В. Щеба справедливо пишет, что в семантически аналогичных словах белый, белизна, бело, белеть очень хорошо представлены категории прилагательного, существительного, наречия и глагола [Щерба 1957: 66]. Поэтому, например, в таких флек­ тивных языках как в русском и немецком, обладающих богатой систе­ мой морфологических форм, более постоянным и однозначным при­ знаком, характеризующим изменяемые части речи, необходимо счи­ тать не семантику, а морфологическую структуру слова, наличие м о р ф о л о г и ч е с к и х категорий, которые фактически служат е д и н с т в е н н ы м критерием отнесения изменяемых слов (типа гд1еп, го1, (Не Кб1е, Лаз КоХ) к той или иной части речи. Логические или семантические понятия предмета, предметности {йаз КоХ, аЧе КдХе, бе­ лизна), процесса (гбХеп, белеть), качества (гох, белый), как было пока­ зано на примере первой (большей) посылки логического силлогизма (см. § 2,1, 3), суть вторичные по отношению к морфологическим кате­ гориям, так как абстрагированы от формальных показателей слов. Такие постулированные для классификации изменяемых слов призна­ ки как семантические, синтаксические, словообразовательные по сравнению с морфологическими не являются однозначными и могут в лучшем случае служить лишь для характеристики отдельных сторон у

1

Й. Эрбен пишет о тенденции и функциональной специализации в оп­ ределённых функциях слов в немецком языке и о соответствующем морфоло­ гическом структурировании [ЕгЬеп 1965:146-152]. Напротив, слова, не облада­ ющие флективными формами, трудно классифицировать по определённым классам, о чём писал С. Д . Кацнельсон [Кацнельсон 1948: 209-210]. 1

87

изменяемых частей речи, выделенных на морфологической основе. Поэтому семантическое (логическое) основание выделения частей ре­ чи, постулированное некоторыми лингвистами как ведущее, фактиче­ ски не является им. Критерий общности грамматических категорий является для изменяемых частей речи единственно непротиворечивым и, следовательно, более сильным, чем семантический критерий. Хотя морфологические, словообразовательные и синтаксические признаки для изменяемых слов в значительной степени взаимообусловлены и взаимопредсказуемы [см. также: Апресян 1966(6): 17], тем не менее морфологические признаки являются, по сравнению со словообразо­ вательными и синтаксическими, более чёткими, определёнными и универсальными. Поэтому практически ещё ни у кого не возникало сомнения относительно того, к какой м о р ф о л о г и ч е с к и и з ­ м е н я е м о й части речи отнести то или иное морфологически изме­ няемое слово, что и находит подтверждение а идентичной классифи­ кации морфологически изменяемых частей речи внутри одного и того же языка у различных авторов. Следовательно, вопрос о классифика­ ции изменяемых слов, т.е. слов, обладающих морфологическими кате­ гориями, практически решён для любого, по крайней мере флективно­ го (русского, немецкого) языка. Но как только мы выходим за пределы морфологически изменя­ емых слов, мы сталкиваемся с полнейшим разнобоем в классификации неизменяемых слов, ибо они, хотя и для них так же, как и для изменяе­ мых слов, постулируются те же четыре критерия - семантические, син­ таксические, морфологические и словообразовательные, фактически классифицируются или только по синтаксическому признаку (предло­ ги, сочинительные союзы, подчинительные союзы), или только по се­ мантическому признаку (наречия, частицы, модальные слова), кото­ рый, являясь для морфологически неизменяемых слов наименее опре­ делённым и наиболее трудно формализуемым, таит в себе немало уяз­ вимых сторон. Некоторые исследователи полагают, что неизменяемые части речи, в противоположность изменяемым частям речи, не поддаются классификации вообще, потому что они не представляют собой не­ коего единства и обладают самыми разными синтаксическими функциями [Вгшктапп 1971: 104]. Уверовав в то, что неизменяемые слова не поддаются классификации, многие, особенно немецкие лингвисты, сводят все неизменяемые слова, не подвергая их ника1

Некоторые лингвисты даже считают, что но частям речи распределя­ ются только слова, способные обладать самостоятельным лек си ко-граммати­ ческим значением. Не все слова, а только нолнозначные самостоятельные сло­ ва входят в категорию частей речи. Поэтому отнесение к частям речи служеб­ ных слов (артиклей, предлогов, союзов, частиц) неправомерно [Кочерпша 1991:93]. 1

88

кой дифференциации (наречия, союзы, предлоги), в единую часть речи-частицы. «Неравноправное» положение служебных частей речи среди всех частей речи конкретно выражается в том, что служебные части речи до сих пор не имеют чёткой классификации и распознаются по остаточному принципу как незнаменательные части речи. В немецкой грамматике «Дуден» все частицы (к ним относятся наречия, предлоги, союзы, части­ цы) распознаются как «остаточная группа» (Ке81§шрре), «остаточный состав из всего словаря» (Ке$Ше51ап(1 дез 8е$ат1еп ^ог&сЬа&ез) [Шйеп 1981: 79, 287]. Л. В. Щерба пишет: в наших грамматиках учение о частях речи преподносится обыкновенно в виде какой-то классификации слов, это с какой-то точки зрения удобно, хотя всегда остаются слова, которые никуда не подходят. «Их относят либо в наречия, либо в частицы, явля­ ющиеся, таким образом, своего рода складочными местами, куда свали­ вают вперемежку всё липшее, что никуда не по дходат» [Щерба 1945:186]. 1

Не случайно В. В. Виноградов предложил многоступенчатую классификацию частей речи для русского языка, относя к частям речи не все слова, а лишь те, которые являются членами предложения. На­ ряду с системой частей речи В. В. Виноградов выделил систему частиц речи (частицы, частицы-связки, предлоги и союзы) и образующие осо­ бые структурно-семантические разряды слов - модальные слова и меж­ дометия (Виноградов 1952(6): 111]. В грамматике русского языка отме­ чается, что при выделении частей речи должно учитываться общее раз­ деление слов на самостоятельные, обладающие собственным значени­ ем и синтаксической функцией, и несамостоятельные, или служебные; эти последние классифицируются по синтаксической сочетаемости и функции в словосочетании (или предложении) [Основы построения описат. грам-ки... 1966: 106]. А. М. Мухин разграничивает части речи (классы знаменательных слов) и частицы речи (классы служебных слов), поскольку они не имеют единого основания для своей классифи­ кации. Ведущим признаком частей речи должна быть их морфологичеИногда в этом вопросе дело доходит до курьёзов. Например, без об­ ращения к языковым значениям на основе «статистико-комбинаторных мето­ дов» Н. Д. Андрееву и Л. Д. Андреевой «удалось» на базе русского языка объ­ единить в один класс все морфологически неизменяемые слова [Н. Д. Андреев, Л. Д. Андреева 1965: 16]. Этого можно было бы и не делать, так как и до ана­ лиза было известно, что эти слова морфологически неизменяемы и ещё с 19-го века немецкие грамматисты объединяют их тоже в одной части речи - в «час­ тицах». По мнению О. Есперсена, почти во всех грамматиках наречия, предло­ ги, союзы и междометия рассматриваются как четыре самостоятельные части речи. Таким образом, различия между ними приравниваются к различиям между существительными, прилагательными, местоимениями и глаголами. Но в таком случае несходные черты этих слов сильно преувеличиваются, а сходные черты, соответствено, затемняются» Поэтому О. Есперсен предлага­ ет вернуться к старой терминологии, согласно которой все четыре части речи составляют один разряд - «частицы» [Есперсен 1958: 96]. 1

89

екая структура. Модальные слова, междометия, категория состояния ошибочно причисляются к частям речи, ибо они выделяются на осно­ ве синтаксических оппозиций. Для решения вопроса о частях речи не­ обходимы два подхода: внутренний - в рамках морфологии, и внеш­ ний - со стороны синтаксиса [Мухин 1968]. Иногда считают, что деление частей речи на знаменательные и служебные вообще неправомерно. Подразделение слов на знамена­ тельные и незнаменательные никакого значения не имеет, так же как нет надобности различать части и частицы речи. А. Н. Савченко не выделя­ ет служебные слова в составе частей речи: если подходить к частям речи с точки зрения их отношения к логическим категориям, то нельзя разли­ чать знаменательные и служебные части речи. [Савченко 1959: 25]. Каж­ дая часть речи, как пишет М. Д. Степанова, обладает одним классифи­ цирующим признаком: предметностью, качеством, действием, состоя­ нием и т.д. С некоторой оговоркой части речи можно назвать лексикограмматическими категориями. «Однако местоимения, союзы, предло­ га. . . , частицы, некоторые наречия не могут не могут быть включены в категорию частей речи при таком понимании последних» [Степанова 1975: 131]. О. П. Суник также полагает, что неизменяемые слова вообще не относятся к частям речи. «К частям речи не принадлежат ни модаль­ ные слова, ни междометия, ни связочные слова или частицы речи» [Су­ ник 1966:47]. Более того, по мнению О. П. Суника, ни с грамматической, ни с лексикологической точек зрения служебные слова не являются сло­ вами [Суник 1963: 39]. Когда части речи делятся на знаменательные и служебные, то это является свидетельством смешения и отождествле­ ния таких разнородных явлений, как части речи и слова, а внутри по­ следних - слова и некие подобия слов - служебные «слова» [Суник 1966: 46]. Включение в разряд частей речи предлогов, союзов, частиц и междо­ метий можно объяснить только известной инерцией, данью привычке, поскольку полная несостоятельность такого алогического объединения разнородных явлений давно уже понята и неоднократно отмечалась многими исследователями [Суник 1966: 108-109]. 1

2

1 Ср. противоположную точку зрения: В . В. Виноградов писал, что ук­ репившееся в русской грамматике с 18 века деление слов на знаменательные и служебные интересно как симптом сознания структурной разнородности разных типов слов [Виноградов 1947: 28]. Например, П. Я . Скорик тоже возражает против разделения частей ре­ чи на знаменательные и служебные, однако совершенно по другой причине: де­ ление частей речи на знаменательные и служебные никакого значения не имеет. Каждый грамматический разряд, слов (знаменательные и служебные) занимает в грамматической системе языка определённое место и противостоит всем дру­ гим грамматическим разрядам как равноценный им компонент зтой системы [Скорик 1965: 44]. В грамматическом отношении все слова равны: каждое сло­ во противостоит всем другим как определённый компонент грамматической системы языка [Скорик 1968: 286]. 2

90

В зарубежных грамматиках немецкого языка в самой различ­ ной терминологии выделяется самое различное количество неизме­ няемых частей речи, причём границы между терминологически род­ ственными неизменяемыми группировками слов у различных авто­ ров не совпадают и, следовательно, отражают различные участки одного и того же лексикона. Некоторые исследователи выделяют д в е неизменяемые части речи. Например, Й. Эрбен выделяет прилагательное-наречие (Ветеогх) и предлоги и союзы (Рй§е\УОг1). М. Регула выделяет неизменяемые слова, обозначающие приз­ нак (КеппгеюЬпипё^убПег), и слова, выражающие отношения (УегКаиш8\убг1;ег). Й. Ван Дам, Р. Прибш, В. Э. Коллинсон, Г. О. Кёрм выделяют числительные и частицы, относя к последним наречия, предлоги, союзы, междометия. Г. Пауль и Г. Штольте вы­ деляют числительные и наречия, Г. Глинц - неизменяемые слова, обозначающие «положение, ситуацию во времени, пространстве и других системах соотносительных понятий (Ьа§е, $1Шайоп ш 2е&> Кашп ипс! апйегеп Вешёззу&етеп) и неизменяемые слова, которые сами по себе образуют полнозначные выражения ((Не й г зюЬ аПет уо11е АизсЫюке ЪШеп), т.е. междометия [ЕгЪеп 1972; Ке&и1а 1951: 73-77; Уап Баш 1963: 302; РпЪзсЬ, СоИшзоп 1966: 261-263; Сште 1964: 147; Раи1 ипс! ЗЫ*е 1962: 211; ОБпг 1967: 231]. В другой работе Й. Эрбен различает т р и неизменяемых час­ тей речи: определительное сопутствующее слово (Лаз сЬагак1ег181егепде Вешох!), включающее прилагательное и наречие, объединяя в одном классе изменяемые (прилагательные) и неизменяемые (наре­ чия) слова, связочное слово (Рй§е\уог1), включающее предлога и сою­ зы, и междометия. В. Шмитдг выделяет связочные слова (Рй^е^ой), включающие предлоги и союзы, слова, выражающие признаки (Кепп2е1сЬпш1§5\^ог1:), включающие наречия и частицы, и междоме­ тия. П. Гребе (грамматика „Бийеп") разграничивает слова, сопро­ вождающие и замещающие существительные (числительные), части­ цы (наречия, предлоги, союзы) и междометия. И. Фурке различает числительные, предлоги и наречия. Б. Снель выделяет числительные, союзы и предлоги [ЕгЬеп 1964: 20-28; ЗсЬпйсИ 1965: 75; Бег ОгоДе Ош1еп 1959: 275, 288, 315; Рош^ие* 1952: 229, 232-235; 8пе11 1952: 165-166]. Иногда выделяются ч е т ы р е неизменяемых части речи. На­ пример, О. Бехагель различает наречия, предлоги, союзы и междоме­ тия. В. Юнг выделяет 1) прилагательные и наречия, между которыми «нет гфинцигшальных гршматических различий», 2) числительные, 3) предлога и союзы (их функция состоит «в связи и во взаимном подчи­ нении слов, членов или предложений» и 4) междометия [ВеЬа§е1 1968: 233-237; 1ип^ 1967:301,305]. \ 91

Наконец, выделяются п я т ь неизменяемых частей речи. Напри­ мер, В. Юнг выделяет наречие, количественное числительное, предлог, союз и меадометие 1967]. В. Шмидт выделяет предлоги, союзы, наречия, частицы и междометия [ЗсЬпйси 1965: 73]. Что касается степени разработанности неизменяемых классов слов в отечественной германистике, то надо отметить, что российские учёные подходят к классификации неизменяемых слов более диффе­ ренцированно, выделяя среди наречий и союзов новые группировки слов, такие как модальные слова (В. Г. Адмони, О. И. Москальская, Е. В. Гулыга и М. Д. Натанзон, М. Г. Арсентева и др., М. Д. Степано­ ва), модальшге частицы (В. Г. Адмони, О. И. Москальская, Е. В. Гулы­ га и М. Д. Натанзон, Е. И. Шендельс, К. А. Левковская, М. Г. Арсеньева и др.) и логико-смысловые частицы (Е. Е. Михелевич). Однако и среди отечественных германистов нет единодушия в вопросе о классификации неизменяемых частей речи. Например, на­ ряду со знаменательными и служебными частями речи у некоторых ав­ торов (В. Г. Адмони, О. И. Москальская, Е. В. Гулыга и М. Д. Натан­ зон, М. Д. Степанова) междометия выделены в самостоятельную груп­ пу, тогда как в грамматике М. Г. Арсеньевой и др. междометия входят в служебные части речи, а в грамматике Л. Р. Зиндера и Т. В. Строе­ вой - в знаменательные части речи. В самостоятельную группу, наря­ ду со знаменательными и служебными частями речи, выделены мо­ дальные слова (О. И. Москальская, М. Д. Степанова), в то время как в других грамматиках (В. Г. Адмони, Е. В. Гулыга и М. Д. Натанзон, М. Г. Арсеньева и др.) модальные слова входят в состав знаменатель­ ных частей речи. Если у одних авторов частицы выделены внутри слу­ жебных слов (В. Г. Адмони, О. И. Москальская, Е. И. Шендельс, М. Г. Арсеньва и др., М. Д. Степанова), то в грамматике Е. В. Гулыга и М. Д. Натанзон частицы составляют особый разряд слов, равнознач­ ный служебным и знаменательным частям речи. В классификации слу­ жебных частей речи можно обнаружить также определённый разно­ бой. Все авторы к служебным частям речи относят предлоги и союзы. Но В. Г. Адмони и О. И. Москальская относят к ним также ча<яицы, артикль, вспомогательные глаголы, глагол-связку. В. Г. Адмони, кро­ ме того, к служебным частям речи относит отрицание и некоторые ме­ стоимения. Е. И. Шендельс причисляет к служебным частям речи час­ тицы, а М. Г. Арсентева, кроме артикля и частиц,- междометия. Как показал краткий обзор зарубежных и отечествегаилх «Грам­ матик немецкого языка», неизменяемые часта речи представляют собой один из наименее последовательно разработанных разделов грамматик»!. 1

Исследуя части речи, П. М. Фогель вообще ушла от проблемы неизменя­ емых слов, самых сложных в грамматике немецкого языка. Та же классификация частей речи, которую она предлагает (исследует существительные, глаголы, при­ лагательные и наречия), известна ещё из школьных грамматик [Уо^е! 1996: 112]. 1

92

Истинная картина внутри неизменяемых слов в немецком языке остаётся неясной не только в частностях, но и в главном - на какие же классы рас­ падаются неизменяемые слова, каковы их грамматические признаки, ка­ ков конкретный состав каждого неизменяемого класса? Неизменяемые части речи представлены как постоянные, а рпоп выделенные, сополагающиеся на одной линии или в одной плоскости неизменяемые части ре­ чи без указания на их взаимную соотнесённость, вне их системы. Задача исследователя состоит, якобы, в том, чтобы уточнить лишь границы каж­ дой группировки внутри каждой части речи. Это значит, что неизменяе­ мые части речи уже даны а рпоп как нечто д а н н о е , предшествующее классификации словаря на разряды. Исследователю остаётся лишь подо­ гнать неизменяемые слова под соответствующие разряды. Проблема не­ изменяемых частей речи, таким образом, поставлена в ног на голову. Отсутствие системного подхода к неизменяемым частям речи про­ является в том, что формальное противопоставление слов по признаку их морфологической измешемости-неизменяемости учитывается лишь п о с л е их разбиения по семантическому основанию на знаменательные и служебные, т.е. в н у т р и семантического критерия, который, одна­ ко, является наименее определённым и наиболее трудно формализуе­ мым и таит в себе немало уязвимых сторон. Критерии выделения неиз­ меняемых слов, в противоположность изменяемым словам, или вообще отсутствуют, или они не постулируются достаточно чётко, или молча­ ливо предполагаются те же критерии, что и для изменяемых частей ре­ чи, т.е. общность их семантического значения, грамматических катего­ рий, словообразования и синтаксических функций. Однако при практи­ ческом выделении неизменяемых частей речи не все постулированные критерии применимы к неизменяемым словам. Что значит постулиро­ вать морфологические, словообразовательные, синтаксические и семан­ тические критерии для классификации неизменяемых частей речи? 1. Если под грамматической категорией понимать «единство грамматического значения и грамматической формы», то оказывается, что грамматические категории присущи только изменяемым частям ре­ чи, так как морфологически неизменяемые слова а м о р ф н ы , не обла­ дают признаками морфологического состава в смысле морфологическо­ го состава изменяемых слов. Ф. Ф. Фортунатов называлих «неграммати­ ческими» (читай: «неморфологическими>>, - А.К.) словами [Фортунатов 1956: 166]. Если их аморфность и выступает как «признак определённой оформленности», то только по отношению кгоменяемымчастям речи. 1

К. Л. Левковская считает, что часть речи в ы р а ж а е т с я всей сис­ темой форм, а у неизменяемых слов их разбиение по классам связано с их не­ изменяемостью, «выступающей как признак определённой оформленности» [Левковская 1957: 45]. Грамматическая оформленность с л о в а - э т о и неизменя­ емость слов на фоне изменяемых слов, так как эта неизменяемость оказывает­ ся значащей [Смирницкий 1954(а): 191]. '• . 1

93

По отаошенйю же д р у г к другу все неизменяемые слова морфологически индифферентны. Следовательно, м о р ф о л о г и ч е с к и й уровень не может служить основанием классификации неизменяемых частей речи (он является основным уровнем классификации изменяемых частей ре­ чи). Неизменяемые части речи изучаются в разделе «Морфология», ч т о противоречит фактическому основанию их выделения. В этом факте по­ следовательно отражается ошибочная точка зрения, согласно которой любая часть речи - морфологическая категория. Но так как неизменяе­ мые части речи не обладают признаками морфологического состава в смысле морфологического состава изменяемых частей речи, поэтому рассмотрение их в разделе «Морфология» не имеет под собой никакого логического основания. Не последнюю роль при этом играет сам термин «часть речи», унаследованный от античной грамматики (см. об этом вы­ ше, § 1), уже много веков усыпляющий бдительность языковедов. 2. Хотя с л о в о о б р а з о в а т е л ь н ы е формы слов дейст­ вительно выступают как один из признаков частей речи, однако в не­ мецком языке словообразовательный критерий не может служить ос­ новой выделения неизменяемых частей речи (кроме одного класса вза­ имных местоимений: т + ешапйег, Шт + ешапсЬг и т.д.), так как боль­ шинство неизменяемых слов или вообще не имеет словообразователь­ ных моделей, или слова, относимые к различным неизменяемым час­ тям речи, могут характеризоваться единством слово образ ов ания. 3. Под с и н т а к с и ч е с к о й функцией неизменяемых слов в грамматиках немецкого языка понимаются а) функция члена предло­ жения (наречия), б) функция связи или отношения между словами (пред­ логи, союзы), а также способность неизменяемых слов в) относиться ко всему предложению в целом (модальные слова), г) выражать дополни­ тельные оттенки значения членов предложения (частицы), д) выступать 1

2

3

4

Фактическое выделение служебных частей речи на иных основани­ ях, чем выделение знаменательных частей речи, дало, например, Б. А. Ильишу повод заявить, что служебные части речи отличаются от знаменательных п р о и з - в о л ь н о [Ильиш 1965]. Например, числительные в немецком языке выделяются в самостоя­ тельную часть речи, кроме прочих признаков, также по наличию собственной системы словообразования [Москальская 1956: 181-182]. Ср. , например: «В качестве наречных суффиксов используются - НсЬ и - з а т , являющиеся также суффиксами прилагательных (Го1#Псп, 1ссП§Нсп жапгНсЬ, $с1шегУсЬ, §1еюЬ8ат) [Гулыга, Натанзон 1957: 182]. «В качестве суф­ фиксов наречий выступают некоторые суффиксы прилагательных» [Степанова 1953: 339]. 4 Например, О. С . Ахмаиова и Е . Б . Михслевич считают, что синтакси­ ческие служебные слова (союзы и предлоги) выражают отношения между явле­ ниями действительности ($ю! - А . К.) [Ахманова 1952: 124; Михслевич 1958: 69-70]. Правильным будет утверждение, согласно которому служебные слова выражают отношения между словами (а не между элементами действительно­ сти), выполняя в языке структурные, строевые функции [Москальская 1956: 372; Скиба 1953: 9]. 1

2

3

г

94

в функции слова-предложения (междометия), е) непосредственно выра­ жать чувства (междометия). Модель «членов предложения», как извест­ но, не может служить надёжной основой определения синтаксической структуры предложения (см. об этом подробно ниже, § 7, III) и тем бо­ лее служить основой выделения неизменяемых и особенно служебных частей речи, так как большинству неизменяемых слов вообще не свойст­ венна функция члена предложения. Функция же связи или отношения между словами (предлоги и союзы) недостаточно строго определена: не­ известно, например, как осуществляется эта связь и в чём состоит разли­ чие между связью, осуществляемой предлогами (ш дег 8сЬи1е), и связью, осуществляемой союзами (Аппа ипЛ МагШа). К служебным словам, кро­ ме того, относятся также частицы и междометия, которые, однако, не обладают служебной функцией быть средством связи или отношения. Иногда синтаксическую функцию служебных слов видят в их лексичес­ ком значении, будто их «лексические значения тождественны с грамма­ тическими», так как служебные слова находятся на грани «словаря и грамматики» [Виноградов 1947: 30]. В этом тезисе заложена опасность абсолютизации семантической стороны и недооценка формальной стороны синтаксической связи. Если под синтаксичекой функцией предло­ гов и союзов понимать с и н т а к с и ч е с к у ю форму связи между чле­ нами предложения, то она должны быть, прежде всего, ф о р м а л ь ­ н о й . Следовательно, каждый из предлогов должен выражать синтакси­ ческие отношения о д и н а к о в ы м образом. Утверждение, будто слу­ жебные слова выражают синтаксическую функцию связи своим лексиче­ ским значением, фактически означает: своим лексическим значением они выражают не синтаксичские связи, а семантическое значение этой связи. Способность слов относиться ко всему предложению в целом (мо­ дальные слова), выступать в функции слова-предложения (междометия) не может рассматриваться как какая-то строгая синтаксическая функ­ ция. Что касается таких «синтаксических функций» как способность слова выражать дополнительные оттенки значения членов предложения (частицы) или выражать чувства (междометия), то это, собственно, не более как семантическая и эмоциональная характеристика слов. Таким образом, понятие «синтаксичекой функции» в традицион­ ной грамматике (т.е. в семаюико-грамматической кощепции) отража­ ет разнородные явления: синтаксическая функция - это с и н т а к ­ с и ч е с к а я категория, включающая в себя различные синтаксиче­ ские понятия (функция члена предложения, функция связи или отноше­ ния между словами, способность слова относиться ко всему предложе­ нию в целом, функция слова-предложения), л о г и ч е с к а я категория (фу^жгщявьфаженияраличного рода отношений: времени, места, цели, причины), с е м а н т и ч е с к а я категория (функция выражения до­ полнительных оттенков значения и функция выражения чувств). 95

4. Фактически неизменяемые части речи в немецком языке класси­ фицируются по одному ризнаку - семантическому, который, однако, яв­ ляясь для неизменяемых слов наименее определённым и наиболее трудно формализуемым, таит в себе, по крайней мере, четыре противоречия. а) Семантические критерии не могут лежать в равной мере в осно­ ве выделения всех неизменяемых частей речи, так как неизменяемые час­ ти речи распадаются на дре группы - знаменательные и служебные, пер­ вая и которых (наречия, числительные, модальные слова) фактически выделяются по логическому основанию (наречия выражают качество, обстоятельство; числительные - количество; модальные слова - отноше­ ние говорящего), а вторая (предлоги и союзы) - по синтаксическому ос­ нованию (средство связи и отношения в предложении, что и отражается в их названии - «служебные слова»). Выделение неизменяемых частей ре­ чи по семантическому основанию покоится, фактически, на двух р а зл и ч н ы х критериях:налогическом ина с и н т а к с и ч е с к о м . б) Некоторые исследователи считают, что служебные слова вооб­ ще лишены самостоятельного семантического значения. Однако В. В. Виноградов полагает, что в формальных, связочных словах (пред­ логи, союзы) сущность их лексической природы составляют их грамма­ тические значения [Виноградов 1947: 15]. Эту мысль поддерживает Л. С. Бархударов: грамматическое значение служебных слов и является их собственным лексическим значением. Служебные слова выражают грамматические отношения между знаменательными словами, а это зна­ чение и есть их собственное лексическое значение [Бархударов 1965(а): 15]. Отрицать у служебных слов лексическое значение - значит отри­ цать, что они являются словами и, следовательно, выводить их за преде­ лы частей речи. Служебные слова - это тоже слова, а не морфемы, они обладают выделимостью, могут употребляться в разных сочетаниях с другими словами [Смирницкий 1959:365]. Служебные слова С. Д. Кац­ нельсон называет неполнозначными, грамматическими словами, зачас­ тую лишёными внешних примет, которые позволили бы отличать их от полнозначных слов. Задача в этом случае заключается в том, чтобы най­ ти их содержательные критерии [Кацнельсон 1972: 131]. В. М. Жирмун­ ский также считает служебные слова словами, а не морфемами. Если одни учёные считают, что служебные слова обладают собственным лексическим значением [Жирмунский 1963: 8; Москаль­ ская 1956: 373 -374; Гулыга, Натанзон 1957: 23] (или «внутренней фор­ мой») [Скиба 1953: 308], на основе которого они выделяются в от1

Формальная самостоятельность слова даёт критерий потенциаль­ ной выделяемости, т.е. отдельности и цельности слова. Хотя служебное сло­ во и не употребляется самостоятельно, оно обладает, тем не менее, извест­ ным минимумом лексического значения, присущего служебным словам в отличие от морфем [Жирмунский 1963: 8]. 1

96

дельные служебные часта речи, то другие исследователи, напротив, отказывают служебным частям речи в собственном лексическом зна­ чении, полагая, что оно сливается с их грамматическим значением [Виноградов 1947: 30; Бархударов 1965(а): 15], что служебные слова занимают промежуточное положение между лексикой и грамматикой [Скиба 1953: 107], «представляютсобой ч и с т у ю ф о р м у , одну сплошную ф о р м у без содержания» [Пешковский 1938: 67], что большинству служебных слов свойственен сугубо абстрактный, ли­ шённый предметно -вещественной соотнесённости характер их лекси­ ческого значения, т.е. неполнозначность, что в данном случае имеет место «десемантизация» служебных слов. [Колшанский 1962: 34], Представляется, что здесь мы имеем дело не с двумя различными точ­ ками зрения, а лишь с терминологическим различием. Надо прежде выяснить, что понимается под лексическим значением служебных слов. Отрицая в служебных словах наличие собственного лексическо­ го значения, имеют в виду отсутствие в них н а з ы в н о й функции, имеют в виду их а б с т р а к т н ы й характер. Признавая у служеб­ ных слов наличие собственного лексического значения, под этим лек­ сическим значением понимают выражение различных о т н о ш ен и й [Москальская 1956: 373-374]. В конечном счёте отсутствие на­ зывной функции у служебных слов, их абстрактный семантический характер и способность выражать лишь отношения - это одна и та же семантическая интерпретация служебных слов, а именно отсутствие в них такого лексического значения, какое свойственно изменяемым словам. Следовательно, семантическое значение, которым не облада­ ют или не в полной мере обладают многие разряды неизменяемых слов, не может служить основанием их классификации. 1

в) В немецком языке до сих пор не определён статус прилага­ тельных, с одной стороны, по отношению к изменяемым и, с другой стороны, по отношению к неизменяемым частям речи. Если прилага­ тельные считать склоняемой формой наречий, тогда и прилагатель­ ные, и наречия - одна и та же часть речи, в которой исходная, краткая форма - «удобный представитель» (В. М. Жирмунский) системы (так же, как и именительный падеж существительного - исходная форма па­ радигмы существительного). Если же прилагательные считать изменя­ емой частью речи, а наречия - неизменяемой частью речи, то, наприГоворя о «десемантизации» служебных слов, некоторые учёные в то же время ставят вопрос о соотношении служебных слов и морфем, обнару­ живая на этот счёт две точки зрения; а) служебные слова тождественны мор­ фемам [Пешковский 1938: 67; Бархударов 1966 (а): 78; Бархударов 1965 (а): 21, 25; Мещанинов 1945: 296; Ахманова 1952: 124; Вухович 1972: 49]; служеб­ ные слова ни с грамматической, ни с лексикологической точек зрения не вляются словами [Суник 1963: 39; 1966: 46; Панфилов 1962, см. рецензию н а эту книгу: В Я , 1966, № 1; Вандриес 1937]. 1

97

мер, слова %и1, магк, аЫоЫх не могут быть дифференцированы но се­ мантическому основанию ни как прилагательные, ни как наречияя. В основе этой «неопределённости» прилагательных лежит их двойст­ венная природа: 1) по наличию морфологических категорий прилага­ тельные входят в группу изменяемых частей речи, 2) а по семантичес­ ким признакам (обозначения качества) они ничем не отличаются от не­ изменяемых слов - от качественных наречий. Таким образом, включе­ ние семантического критерия в качестве основного классификацион­ ного принципа неизменяемых частей речи способствует в немецком языке «размыванию» границы между изменяемыми и неизменяемыми частями речи, ибо на стыке тех и других находится такая часть речи как прилагательное, которое «одной ногой» стоит в группе изменяе­ мых частей речи (по наличию морфологических категорий рода, числа и падежа, на основе которых они и вьгделяются), а «другой ногой» в группе неизменяемых частей речи (по семантическому значению «ка­ чества», которое присуще также качественным наречиям). г) Однако главный недостаток при классификации неизменяемых частей речи состоит в абсолютизации семантических критериев, в стрем­ лении подменить ими формальные признаки языка. Действительно, язык служит в обществе не ради фонем, морфем, парадигм, а ради фор­ мулирования, хранения и передачи семантической, понятийной, логиче­ ской информации. Однако этот тезис иногда понимается слишком пря­ молинейно: поскольку семантика принадлежит к сущностной характе­ ристике языка, то некоторые лингвисты любое лингвисическое исследо­ вание, в том числе и выделение неизменяемых, служебных частей речи, строят только на семантической основе, не учитывая того, что семанти­ ка, по сравнению с грамматической формой, не лежит на поверхности, не может быть, как правило, опознана однозначно, менее всего доступ­ на эксперименту, более всего оставляет места для интуиции, является на­ иболее сложной и трудно формализуемой стороной языка, непосредст­ венно связанной, с одной стороны, с категориями мышления, а те, в свою очередь, - с внешним миром, а с другой стороны - с внутренней структурой языка. Поэтому объём любого семантического понятия в различных морфологически неизменяемых словах оказался не одина­ ковым для различных лингвистов, хотя и проповедующих одно и то же основание выделения частей речи - семантическое. Отсюда - полная свобода в прявлении своей штгуиции, приведшая к отсутствию единого подхода к языковым явлениям, в том числе и к выделению нешменямых 1

Л , Р. Зин дер считает, что «всё в языке прямо (значимые единицы языка) или косвеио (звуковая сторона) существует только для того, чтобы передавать какое-то содержание, какой-то «смысл». Из этого, однако, и е с л е д у е т, ч т о «с м ы с л» р а в е л я з ы к у ,(разр. моя, •«*•' А.К.) и что язык, таким образом, есть средство передачи самого себя» [Зиндер 1966: 62]. 1

98

частей речи. Поэтому, побуждаемый естественной потребностью поста­ вить семантику в основу любого грамматического исследования (язык ведь служит целям передачи семантической, понятийной информации!), исследователь обрекает себя заранее на неудачу, так как ставит перед со­ бой непосильную задачу - решить сложнейшую проблему языка «в лоб», прямой атакой на семантику, в обход формальных показателей языка, которые каким-то образом, но н е о б х о д и м о находятся с се­ мантической структурой языка в регулярных соответствиях. Итак, неудовлетворительное состояние классификации чсастей речи, отмечаемое многими учёными, надо отнести, в основном, за счёт неудовлетворительной классификации морфологически н е и з м е н я е м ы х частей речи, т.е. слов, лишённых морфологичес­ ких признаков. О. П. Суник и В. М Жирмз^нский считают, что про­ тиворечивость схем классификации по частям речи объясняется не­ достаточной научной изученностью сущности классифицируемых объектов - слов [Суник 1965: 6], отсутствием чёткой морфологичес­ кой вьфаженности в словах [Жирмунский 1965: 5]. 1

2

2) Неизменяемые часта речи - это синтаксические классы слов Издавна в русской грамматике отмечались 7 отличительных при­ знаков служебных слов от знаменателытых (В. В. Виноградов), лексиче­ ских слов от формальных ( А . А . Потебня), частичньгх слов от полных (Ф. Ф. Фортунатов): 1) неспособность к отдельному номинативному употреблению, 2) неспособность к сшостоятельномурасгфостранению синтагмы, 3) невозможность паузы после этих слов, 4) морфологическая нерасчленённость или синтаксическая неразложимость, 5) неспособ­ ность нести фразовое ударение (кроме противопоставления), 6) отсутст­ вие самостоятельного ударения, 7) своеобразие грамматических значе­ ний, которые растворяют в себе лексическое содержание [Виноградов 1947: 28]. Л. С. Бархударов, напротив, считает только один признак из семи достаточным и определённым, поскольку все остальные зависят от «Значение - слишком важная и слишком сложная вещь для того, что­ бы пользоваться им как опорой при анализе языка. Изучение языка, его рас­ членение и выделение его категорий должно н е н а ч и н а т ь с я с анализа значений, а з а в е р ш а т ь с я им как высшей ступенью языкового анализа» (разр. моя, - А.К.) (Бархударов 1966(6): 51]. Ср. также: «...к структуре содержа­ ния можно ... подойти т о л ь к о через структуру выражения. И далее: «...со­ держание, вне его структуры, н е п о д д а ё т с я какому-либо обобщению.... В отличие от содержания сфера выражения имеет дело с гораздо б о л е е п р о с т ы м материалом» (разр. моя, - А.К.) [Глисон 1959: 45]. 2 Это нашло отражение в понятии з н а ч и м о с т и Ф. де Соссюра и в понятии к о м м у т а ц и и Л. Ельмслева [Соссюр 1933: 119; Ельмслев 1962: 126-128]. Позже эта мысль была поддержана также в работах: [Смирницкий 1954(6): 25, 27, 31; Ч. Фриз 1962: 106; Шаумян 1956: 40; Апресян 1961: 86-87; Григорьев 1958: 25]. 1

99

него: это неспособность служебного слова самостоятельно выступать в роли члена предложения [Бархударов 1965(а): 13]. Е. В. Кротевич так­ же считает, что синтаксическая характеристика приобретает наиболее важное значение при грамматической характеристике слова, выделении частей речи, так как морфологически не все разряды достаточно чётко отграничены друг от друга, в то время как синтаксически они отличают­ ся друг от друга вполне определённо. Например, наречия, междометия, предлоги, союзы - это морфологически неизменяемые слова, но высту­ пают как разные разряды слов, шмшвще разную грамматическую ха­ рактеристику именно в плане синтаксическом [Кротевич 1960: 10]. Служебные слова - это слова, выполняющие чисто грамматичес­ кую функцию, выражающие те или иные значения. Они характеризуют другие, знаменательные слова. Это, как пишет А. М. Пешковский, «как бы оторвавшиеся от основ аффиксы, свободно передвигающиеся по по­ верхности языка...» [Пешковский 1938: 37]. С. Д. Кацнельсон высказыва­ ет близкую точку зрения: служебные элементы лексики, как и морфоло­ гические показатели, выполняют грамматические функции актуализации полнозначных слов, их сплочения в единое предложение, выражения межфразовых связей и модальной характеристики высказываний [Кац­ нельсон 1965: 3]. А. И. Смирницкий выделяет в служебных словах два их свойства: 1) наличие грамматического значения, связанного с граммати­ ческой функцией, которая свойственна всем представителям данной группы слов; 2) наличие собственного лексичекого значения, специфиче­ ского для каждого слова и отличающего его именно как данное конкрет­ ное слово от всех прочих служебных слов [Смхфницкий 1959: 367]. Оригинальную точку зрения о различиях между знаменательны­ ми частями речи (существительные, прилагательные, глаголы) и слу­ жебными частями речи (союзы и предлога) высказал Л. В. Щерба. Первые выражают «формы мысли», вторые - это разряды слов, имею­ щие одну и ту же синтаксическую функцию. «Категории предлогов, со­ юзов и т. п. найдут себе место в синтаксисе, где они будут не только по­ лезны, но и необходимы» [Щерба 1945: 36]. Это значит, что любой вопрос надо решать, исходя не из привя­ занностей исследователя, а из внутреннего устройства языка. Как от­ мечает Л. В. Щерба, учёный должен разыскивать, какая классифика­ ция частей речи особенно настойчиво навязывается самой языковой 1

Под «навязыванием» В. М. Алпатов понимает влияние со стороны психолингвистического механизма: носители языка ощущают неоднородность слов, которые хранятся в их памяти, и опознают их как принадлежащие к тем или иным словесным группам [Алпатов 1986; 43]. Если Л. В. Щерба, признавая семантические, морфологические, синтаксические критерии, пытался найти для каждой части речи свой признак, то это имеет лишь психолингвистичес­ кую значимость и указывает на то, как носители языка осознают свойства вы­ деляемых ими классов [Алпатов 1986: 45]. 1

100

системой, какие общие категории («части речи», - А.К.) различаются в данной языковой системе, «Само собой разумеется, что должны быть какие-либо в н е ш н и е в ы р а з и т е л и этих категорий. Если их нет, то нет в данной языковой системе и самих категорий, не имеющих ф о р м а л ь н о г о в ы р а ж е н и я » (разр, моя, - А.К.) [Щерба 1957: 64]. «Внешние выразители категорий» («частей речи». - А. К.) могут быть самые разнообразные: «изменяемость» слов различных типов, суффиксы, окончания, фразовое ударение, шггонация, порядок слов, особые вспомогательные слова, синтаксическая связь и т.д., и т.д. [Щерба 1957: 64]. И далее: «...нет категорий («частей речи», - А.К.), не имеющих формального выражения [Щерба 1957: 77]. Все внешние выразители «категорий», т.е. «частей речи» Л. В. Щерба называет «формальными признаками» [Щерба 1957: 65]. Если «внешними выра­ зителями» изменяемых слов, например, в немецком языке служат, как было показано выше, м о р ф о л о г и ч е с к и е категории (род, чис­ ло, падеж, наклонение, залоги др.), то «внешнимивыразителями» мор­ фологически неизменяемых слов служит их «поведение» в структуре с и н т а к с и ч е с к и х единиц - предложений, - вне которых они не» распознаваемы как определённые части речи. 1

О необходимости изучать неизменяемые слова на уровне синтак­ сиса уже высказывались многие языковеды (см. выше). Э. Сепир писал, что «чем явственнее роль каждого слова в предложении указывается его собственными ресурсами, тем меньше надобности обращаться, минуя слово, к предложению в целом» [Сепир 1934: 85-86]. О необходимости изучать неизменяемые слова на уровне синтаксиса ещё более решитель­ но высказался Ф. Ф. Фортунатов, утверждая, что неизменяемые слова суть «неграмматические (читай: «неморфологические», - А.К.) классы слов», что по отношению к таким языкам как китайский «грамматика может иметь только одну часть, называемую синтаксисом» [Фортуна­ тов 1965: 165-166]. Следовательно, в основу выделения неизменяемых 2

По поводу трудностей новой класссификации частей речми в русском языке, контуры которой Л . В. Щерба лишь наметил (не со всем здесь можно согласиться, но главная ценность в идеях Л.В. Щербы - ф о р м а л ь н ы й подход, подход к частям речи на основе ф о р м ы языка), он пишет: «К сожа­ лению, жизнь людей не проста, и если мы хотим изучить жизнь, - а язык есть кусочек жизни людей,- то это не может быть просто и схематично. Всякое уп­ рощение, схематизация грозит разойтись с жизнью, а главное, перестаёт учить наблюдать жизнь и её факты, перестаёт учить вдумываться в её факты» [Щер­ ба 1857 : 83]. Говоря о китайском языке, П. М. Фогель пишет, что в самом китай­ ском слове нет информации о принадлежности слова к какой-либо части ре­ чи, поэтому только синтаксическая функция служит водоразделом для отнесе­ ния слова к соответствующей части речи. Синтаксическая функция слова вле­ чёт з а собой и изменение его семантического значения. Тем самым «каждый корень связан с определённым лексическим и синтаксическим употреблением, вне которого он не несёт в себе никаких признаков» [Уо^е! 1996: 232-234]. 1

2

101

классов слов должно быть положено их «поведение» в структуре синтаксичских единиц. Даже говоря, например, о морфологических при­ знаках прилагательного немецкого языка, надо признать, что эти при­ знаки в т о р и ч н ы по отношению к синтаксической функции, ибо словарные единицы немецкого языка идентифицируются как прилага­ тельные лишь на синтаксическом уровне. Это находит отражение в грамматиках и словарях немецкого языка. Прилагательные «служат для выражения признака п р е д м е т а » (разр. моя, - А.К.) [Москаль­ ская 1956: 161], а качественное наречие «заключает в себе качественную характеристику д е й с т в и я » (разр. моя, - А.К.) [Москальская 1956: 364]. Если логические понятия «предмета» и «действия» преобразовать в категории грамматики, то окажется, что «предмет» соотносится с су­ ществительным, а «действие» - с глаголом. Для прилагательных указан тем самым первичный сштгаксический признак о п р е д е л е н и я су­ ществительного и, следовательно, их вторичный морфологический признак изменяемости по родам, числам и падеясам. Для качественных наречий определён синтаксичкий признак сочетаемости со сказуемым и морфологический признак неизменяемости. В словарях качественные наречия и прилагательные также разграничиваются на основе синтак­ сической функции (через сочетаемость с различными частями речи). Например, слово §и1 дано в словаре как прилагательное только в соче­ тании с существительным (%и(еп АЪепй, %ше ЫасЫ), а как качественное наречие - только в сочетаниях с глаголом (Ваз гп#1 згск §Ш) [Большой немецко-русский словарь 1969: 580-581]. О необходимости изучать неизменяемые слова на синтаксичес­ ком уровне высказываются также многие авторы неметгких грамматик, выделяя служебные слова по синтаксическому основанию вследствие того, что служебные слова а) не выполняют назывной функции, а вы­ ражают различного рода отношения; б) не могут выступать в качестве ч л е н о в п р е д л о ж е н и я , выполняют в языке т р у к т у р н ы е , с т р о е в ы е ф у н к ц и и (отсюда и их название - «служебные сло­ ва», ^опп^дгСег"), что и объясняет их огромную частотность в речи, а значит и их большую важность в языке, чем слов знаменательных [Щерба 1946: 80], в) не являются членами предложения и, следователь­ но, не могут быть ц е н т р о м с л о в о с о ч е т а н и я . Однако синтаксические критерии должны лежать в основе раз­ граничения не только служебных, но и всех неизменяемых слов, как слов, лишённых морфологических категорий. К такому выводу при­ шёл, например, Г. Глисон, который ввода- понятие с и н т а к с и ч сс к о г о к л а с с а для тех слов, которые не входах в четыре основных части речи - существительные, глаголы, прилагательные и местоиме1

Например, X . Мюнценмайер называет наречия и прилагательные в не­ мецком языке синтаксическими частями речи [Мйпяептауег 1952: 15]. 1

102

ния, называемые им п а р а д и г м а т и ч е с к и м и к л а с с а м и [Глисон 1959: 144]. Ещё ранее к аналогичному выводу относительно неиз­ меняемых служебных слов пришла О. И. Москальская, называя их « с и н т а к с и ч е с к и м и с л у ж е б н ы м и с л о в а м и » (предло­ га, союзы, большинство частиц) в противоположность м о р ф о л о ­ г и ч е с к и м с л у ж е б н ы м с л о в а м (артикли и вспомогательные глаголы) [Москальская 1956: 372-373]. Поскольку неизменяемые части речи являются областью синтак­ сиса, то и методы их исследования должны быть синтаксическими. Это значит, что методика исследования неизменяемых слов должна быть разработана в направлении: как «ведут» себя неизменяемые слова в строе предложения, каково их абсолютное и относительное место в предложении, их сочетаемость с определёнными разрядами слов, ти­ пы связи с другими словами, степень спаянности этой связи, способы выражения этой связи и другие синтаксические показатели. А это озна­ чает, далее, что анализ неизменяемых слов должен целиком опираться на п р е д л о ж е н и е , вне которого невозможно адекватно распоз­ нать ни одну неизменяемую часть речи. Хотя многие неизменяемые слова могут функционировать вне двусоставного предлложения в виде эквивалента предложения (Уа. Ыегп. ОН! Рзг! ОосН. У1е1Шекг.), однако и в данном случае можно считать, что их функциональной средой яв­ ляется также предложение («односоставное предложение»), но предло­ жение такого типа, которое функционирует как одна из реплик связан­ ного коммуникативного единства («сверхфразового единства»). Н. Ю. Шведова считает, что реплики не являются самостоятельными схемами предложения. «Объектом изучения здесь должны стать про­ стейшие сцепления реплик как элементарные синтаксические единицы диалога». Здесь нужно отыскивать и определять не структурные схе­ мы, по которым построена вторая часть диалогического сцепления (таких схем, по-видимому, нет, а есть только те или иные - очень ши­ рокие - возможности организации соответствующего члена сцепле­ ния), а схемы, лежащие в основе всего этого сцепления как целостной синтаксичской едиттцы» [Шведова 1967: 66; см. также: Шведова 1960; Вейхман 1961; Вейхман 1972]. 1

Поставив классификацию неизменяемых слов на прочный фун­ дамент - предложение, нельзя не увидеть, что предложение обладает множеством различных грамматических и семантических парамет­ ров, которые так или иначе отражаются в неизменяемых словах в ви­ де их структурно-фушащоналъных признаков. Поэтому, в полном со­ ответствии с многоаспектной природой предложения, необходимо учитывать многоаспектную природу составляющих его слов и соотКлассификация слов по частям речи, как замечает Л. С. Бархударов, есть производное от структуры предложения [Бархударов 1965 (в): 16]. 1

103

ветственно этому выработать м н о г о а с п е к т н у ю методику их классификации, которая полостью отвечала бы требованиям всестороннегоо анализа объекта. В. Г. Адмони пишет, что для грамматиче­ ских исследований нужно комбинировать целый ряд приёмов, ибо это «вытекает из принципиальной многоаспектности грамматичес­ ких явлений» [Адмони 1964 (б): 52]. «М н о ж е с т в е н н о с т ь к р и т е р и е в при определении грамматических единиц - это осо­ бое условие, которое ставится исследователю самой природой язьпса как предмета исследования. Поэтому о б р а щ е н и е к р я д у к р и т е р и е в является в грамматической теории не отходом от строгой научности, а, напротив, о б я з а т е л ь н ы м м о м е н т о м п о д л и н н о н а у ч н о г о а н а л и з а (разр. моя, - А.К.) [Адмо­ ни 1963: 174]. Ср. также: «...слова всякого данного языка могут объе­ диняться в классы ... по неограниченному числу признаков» [Габин­ ский 1972: 78]. Другие учёные также отмечают множественный харак­ тер значений в речевой цепи и, следовательно, многоаспектный под­ ход к исследуемому явлению [Бархударов 1972: 14; Бархударов 1961: 103; Балли 1955: 159]. «...Реальность исследуемого объекта неотдели­ ма от метода, посредством которого её определяют» [Бенвенист 1966: 434; см. также: ВопГап*е 1947; 21егпег 1969: 409-415]. 3) Взаимоотношение изменяемых и неизменяемых частей речи. Разграничение двух систем классов слов в континууме словарно­ го состава языка - изменяемых и неизменяемых частей речи - послужи­ ло даже основанием разграничения двух типов языков: 1) в одном слу­ чае это части речи, опознанные как соответствующие части речи уже на уровне словаря (это номинативно-глагольные языки), 2) с другой стороны, это синтаксические части речи, т.е. слова, связанные только синтаксическими функциями, среди этих слов господствует «переход» частей речи друг в друга. Речь идёт, соответственно, о «системе пере­ категоризации» (Утка*е§огшегап#) частей речи [Уо^е! 1996: 273]. П. М. Фогель, говоря о господстве изменяемых или неизменяемых слов в том или ином языке, различает две различных системы классов слов и, следовательно, два различных типа языков, называя их «горя­ чими» (с преобладанием изменяемых классов слов) и «холодными» (с преобладанием неизменяемых классов слов) языками. «Холодные» языки требуют больше собственных усилий от собеседников, в то вре­ мя как «горячие» языки возможную интерпретацию информации уже несут в «готовом, упакованном» виде [Уо#е1 1996: 233-234]. Исхода из этой гфедпосьшеи, П. М. Фогель делит вес языки на два типа относи­ тельно классов слов. В языках второго типа каждый элемент уже наде­ лён специфическими признаками, т.е. части речи уже в лексиконе наде­ лены всеми морфологическими и синтаксическими импликациями 104

[Уо§е1 1996: 237]. В языках первого типа каждый элемент уже наделён специфическими признаками, т.е. части речи уже в лексиконе наделены всеми морфологическими и синтаксическими импликациями [Уо§е1 1996: 237]. Ко второму типу она относит языки, которые так структу­ рированы, что их лексические единицы не выступают первоначально фптдг) как цементирующие соединения определённых семантичес­ ких, морфологических и синтаксических признаков. Следствием этого является мульшфункциональность элементов. В связи с этим фогель называет две важнейшие возможности создания новых элементов языка путём деривации и синтаксической перекатегоризации (11тка1е§оп81египё), разница между которыми состоит в следующем: 1) деривация охватывает одновременно и морфологический, и синтак­ сический уровни, создавая уже на уровне лексикона готовые лексичес­ кие единицы, 2) синтаксическая перекатегоризация элементов осуще­ ствляется только на уровне синтаксических категорий [Уо#е11996: 237]. Во втором случае, (например, в английском языке существительные и глаголы стали одинаковыми) происходит лексическая нейтрализа­ ция, которая ведёт к муттафункционализму [Уо§е1 1996: 261]. Действительно, в разных языках классы слов имеют разную кон­ фигурацию. В одних языках мира, как пишет Е. С. Кубрякова, тип ин­ формации, передаваемый словом, указан в его категориальной опреде­ лённости в пределах самого слова. В других категориально определён­ ная информация, выражаемая словом, считается необходимой лишь в момент речи, и она маркируется, соответственно, в дискурсе. Степень категориальной определённости слова вне контекста оказывается нео­ динаковой. Эта разная формальная маркировка частей речи в разных языках проявляется лишь на поверхностном уровне [Кубрякова 1997: 185]. Языки различаются по степени дифференциации частей речи, по их чёткости и выразительности. Способы репрезентации частей ре­ чи в разных языках принимают разную форму [Кубрякова 1997:287]. На это свойство языков обратила внимание также Е. А. Реферовская. В индоевропрейских языках момент образования содержания слова, возникновение в сознании понятия совпадают с моментом обра­ зования формы слова, так что слово, его понятие и его форма принад­ лежат языку. В семитических языках форма проявляется лишь на уров­ не речи, т.е. содержание + форма образуются «поздно», на пороге ре­ чи. В словарях индоевропейских языков слова представлены с их зна­ чениями и формой, т.е. так, как они употребляются в речи, а в слова­ рях семитических языков в виде корней. Форма слов принимается в за­ висимости от задач речи. Для индоевропейских языков характерно слияние содержания и формы ещё до речи, где для получения своей окончательной формы она не нуждается в опоре на фразу, а существу­ ет в сознании как абстракция, не связанная с предвосхищением буду105

щей речи. Эта форма находится в языке, в сознании до начала речевой деятельности. Иными словами: в индоевропейских языках рождение формы спускается с уровня речи на уровень языка [Реферовская 1977: 54-55]. Аналогичная точка зрения высказана X. Бринкманом: ,ДЭ1е ХУогтайегц (Не аиГ йеп 8агг ап§е1е&1; зтс1 (ЗиЪзгапйу, Афекггу, ВеаеЬшцззугоЛ, УегЪит) §еЬед Лег Вагз*е11ш1& Лез Заггез тогаиз; <Не \Уог*аг1;еп (Не Гйг (Не Кейе §ерга§1; зтс! (Ргопотшаипс! ,Доп]гткйопеп ) з т й егз* ип ХизаттепЬапё гтХ дег Кейе ЪеЬапсЫх" |Вппктапп 1971: XI]. сс

?

э

4) Какие проблемы взаимоотношения изменяемх и неизменяемых частей речи остаются нерешёнными? Почему так рознятся классификации неизменяемых (служебных) частей речи в одном и том же языке у разных авторов и даже отрица­ ется возможность их классификации? Допустить мысль, что неизменя­ емые слова не поддаются классификации, значит признать, что они не могут быть отдельными словами, что им нет места в предложении, что эти слова не употребляются в письменной или устной речи. А если это так, то они не должны, в противоположность изменяемым частям ре­ чи, иметь соответствующее распределение слов (дистрибуцию), нахо­ диться с другими словами в каки-то непосредственных синтаксических связях, выполнять какие-то синтаксические функции и иметь семанти­ ческие значения. По-видимому именно принижение статуса неизменя­ емых слов, в том числе и в первую очередь служебных слов по сравне­ нию с изменяемыми словами и отнесение их к единицам, не являющи­ мися словами, а лишь - «свободными» морфемами, послужила при­ чиной того, что им не всегда находят место в соответствующих класси­ фикациях частей речи. При выделении служебных частей речи так и не было выработа­ но единое мнение о принципах их классификации. Главной причиной этому послужило гфинципиальное отличие служебных слов от знамена­ тельных: критерии их выделения не совпаадают с критериями выделе­ ния знаменательных частей речи. Морфологичекий и семантический признаки у них отсутствуют, так как лексическое значение служебных частей речи, как считают многие, сливается с их грамматическим значе­ нием. Их сшггаксический признак определяется по отршхательному ос­ нованию: они не могут быть членами предложения [Иванова 1965: 38]. При исследовании служебных частей речи большее внимание об­ ращалось на их отличие от знаменательных частей речи, нежели на их сходство. Это привело к тому, что шужебным частям речи отказывают вообще в семашическом значении, полагая, чго от чисто храмматиче1

«Служебные слова не могут считаться явлением того же порядка, что и знаменательные слова, скорее они имеют нечто общее с суффиксами и окон­ чаниями» [Яхонтов 1965: 25]. 1

106

ские форманты. Если считать, вслед за Л. В. Щербой, что знаменатель­ ные части речи наделены полновесным лексическим значением и они вы­ ражают формы мысли, а служебные части речи выполняют лишь синтак­ сические функции, то это приводит к расслоению словаря на слова, име­ ющие значения, и слова, не имеющие значений. Их значение состоит яко­ бы лишь в их синтаксической функции связи слов. Но, во-первых, знаме­ нательные части речи выполняют также какие-то синтаксические функ­ ции. Однако не показано, в чём состоят различия в синтаксических функ­ циях знаменателгьных и служебных слов (если не считать обычных функ­ ций членов предложеия). Во-вторых, такой подход неверен фактически: служебные части речи тоже выражают какие-то формы мысли, но какие? С моей точки зрения именно служебные слова имеют значитель­ но большую «силу выражения», чем существительные, глаголы, прила­ гательные. Если мы уберём одно существительное или один глагол из словаря соответствующего языка, язык от этого ничего не потеряет, кроме изъятого слова. Но если мы уберём союз (так как, ибо, и, йепп, та*, шИ, а а и др.) или предлог (в, на, под, среди, за, гп, ап, ги, гог и др.), то язык потеряет то, без чего он не может обойтись: способность выра­ жать не понятия, как самую низкую логическую форму, а способность участвовать в построении синтаксических единиц - предложений как языковых форм выражения логических суждений и умозаключений, т.е. более высоких форм абстрактного мышления, без которых невоз­ можен вообще процесс мышления, высшими структурными единицами которого служат суждения и умозаключения. . Неравноправие служебных и знаменательных частей речи под­ чёркивается тем, что и к тем, и к другим подходят с разными мерками: об одних судят только по их синтаксическим функиям, о других - толь­ ко по их роли в выражении семантического (логического) значения. Более правильное решение вопроса состоит в том, чтобы применять и к тем, и к другим одни и те же критерии, совокупное наличие или от­ сутствие которых в различных типах слов и разведёт их по соответст­ вующим классам слов. Служебным словам иногда отказывают даже в способности вы­ полнять ими какие-то синтаксические функции. Служебные слова, как пишет Л. С. Бархударов, будучи лишь показателями синтаксических связей между знаменательными словами, не могут быть связаны син­ таксически с этими знаменательными словами [Бархударов 1965 в: 78]. Это значит, что служебные слова как бы выполняют функцию морфем, но в то же время выполняют и синтаксическую функцию связи знаме­ нательных слов друг с другом. Вопрос остаётся открытым: что значит быть лишь «показателем» синтаксической связи, но самим не участво­ вать в этой синтаксической связи? К а к и м и связями сами служебные слова связаны с полнозначными словами? 1

107

Но самым непоследовательным образом решается проблема со­ отношения морфологии (знаменательных частей речи) и синтаксиса (знаменательные и служебные части речи): хотя неизменяемые части речи уже по своему статусу являются «морфологически неизменяемы­ ми» словами, тем не менее они рассматриваются в разделе морфоло­ гии. Обычно при классификации частей речи исходят из 4-5 критериев (морфологические, синтаксичские, семантические, словообразователь­ ные), которые служат основанием их выделения и отнесения в раздел морфологии. Если даже морфологически изменяемые части речи выде­ ляются, кроме наличия в них морфологических форм, также по синтак­ сическим и семантическим основаниям, тем не менее их законное мес­ то по-прежнему остаётся в морфологии. Потому что они выделены по главному признаку изменяемых слов - по морфологичеким формам, которые «тянут» за собой все остальные признаки, им сопутствующие, в том числе и их синтаксическое употребление. В грамматиках при изу­ чении морфологически изменяемых и морфологически неизменяемых слов нивелируются их принципиальные различия: и те и другие изуча­ ются в морфологии, ведущем разделе грамматики синтетических язы­ ков (русский, немецкий), хотя служебные части речи не имеют морфо­ логических категорий. Не будет ли более правильным назвать неизмеиямые части речи «функционально-структурными словами», «функци­ ональными классами слов», «синтаксическими классами слов», и тем самым вывести их из объятий морфологии и включить в раздел синтак­ сиса? Если мы хотим дать научную классификацию неизменяемых частейречи, то необходимо исчерпать все закрытые классы слов, выявить, какие слова входят в эти классы. Все существующие классификации не­ изменяемых частей речи в грамматиках различных языков - это н е н а у ч н ы е построения и отвечают требованиям «научности» кон­ ца позапрошлого века.

V . Взаимоотношение «частей речи» и «членов предложения» А. Взаимоотношение «частей речи» и «членов предложения» в традиционной грамма гаке Вопрос о взаимоотношении «частей речи и «членов ггредложеня» входит в число наименее разработанных в теоретическом языко­ знании. На первый взгляд вопрос этот кажется простым: нам даны слова языка, которые разбиваются на части речи по каким-то призна­ кам семантическим, морфологическим, синтаксическим, словообра­ зовательным. Но, с другой стороны, те же слова, точнее - те же часта речи, уже наделённые соответствующими морфологическими форма­ ми и синтаксическими функциями и. уже заранее выделенные па осно108

ве указанных форм в особые разряды слов, функционируют в предло­ жении как члены предложения, т.е. фактически остаются теми же еди­ ницами морфологии и синтаксиса, на основе которых они уже были выделены ранее. Не дублируют ли части речи и члены предложения друг друга? Не являются ли части речи и члены предложения одной и той же сущностью с той лишь разницей, что первые - это изолиро­ ванные слова словаря, вокабуляра, а вторые - их функционирование в предложении? Не имеем ли мы дело в частях речи и в членах предло­ жения с двумя аспектами функционирования языка - с парадигмати­ кой и сш1тагматикой, с одними и теми же единицами, как пишет Е. С. Кубрякова, но поименованными разными терминами? Если од­ ни и те же слова с одними и теми же морфологическими и синтаксиче­ скими признаками называют и «частями речи», и «членами предложе­ ния», то имеется ли достаточно основаий для именования их разными терминами, и если да, то что фактически скрывается за ними? На этот счёт в сегоднящнем языкознании существуют разные точки зрения. 1) Части речи и члены предложения - о д н о и т о ж е явление. А. М. Пешковский пишет, что части речи выработались в языке как члены предложения, да и сейчас не могут быть оторваны от тех синтаксичских форм, которые характерны для них. Части речи - это застывшие члены предложения, вьпсристаллизовавшиеся в определён­ ные формы и системы форм, распознаваемые вне сочетаний и приоб­ ретшие, в связи с этим, определённое словообразовательное значение [Пешковский 1925: 79]. По мнению А. Б. Шапиро, если мы классифи­ цируем части речи в одном ряду по лексико-морфологическим призна­ кам (предметность, действие, качество) и свойственным им синтакси­ ческим функциям как основанию для классификации слов по частям речи, то это означает снятие принципиального различия между про­ блемами частей речи и членов предложения, диалектически противо­ стоящих одна другой [Шапиро 1954: 10]. Так как каждое слово данной части речи имеет как индивиду­ альное значение, так и общекатегориальное значение данной части речи, то оба значения, по мнению Е. В. Кротевича, соответствуют значениям члена предложения [Кротевич 1960: 12]. А. И. Смирницкий пишет: «Само существование той или иной части речи зиждется на том, что входящие в неё слова регулярно используются в функции определённого члена предложения. Основой для наличия у того или иного слова характерных особенностей данной части речи является его регулярное употребление в функции тех членов предложения, со­ держание которых соответствует общему категориальному значению этого слова как части речи» [Смирницкий 1957: 168-169]. 109

Ю. М. Скребнев также отмечает параллелизм членов предаложения и частей речи [Скребнев 1965: 15]. Термин «член предложена», например, у Ч. Фриза отсутствует: части речи (раг*5 оГ вреесЬ) у него не что иное, как члены предложения. Предметом морфологии у Ч. Фриза являются «члены предложения» одного типа, предметом синтаксиса - «члены предложения» другого типа, а «частями речи», как явлениями парадигматического порядка, он вообще не занимается [СЬ. Рпез 1963]. Его теория сходна с теорией А. А. Потебни, который, по свидетельству А. А. Холодовича, выделяя части речи на основании синтагматических критериев, превратил час­ ти речи в своеобразные члены предложения. В результате этого части речи стали фактически излишними в грамматической системе А. А. Потебни [Холодович 1989]. Отождествление частей речи и членов предложения В. М. Алпа­ тов рассматривает как «крайний случай синтаксического подхода к ча­ стям речи». Обычно отождествление частей речи и членов предложе­ ния производится там, где меньше всего помогает морфология, осо­ бенно это касается разграничения наречия и обстоятельства. По мне­ нию В. М. Алпатова [Алпатов 1986: 41], в европейской науке такая точ­ ка зрения встречается только в [Добиаш 1882]. Увы, не только. Эта точ­ ка зрения встречается, как отмечено выше, не только у А. М. Пешковского, А. Б. Шапиро, Е . В. Кротевича, А. И. Смирницкого, Ю. М. Скребнева, А. А. Потебни, Ч. Фриза, но и у Е. С. Кубряковой. В связи с важностью этой проблемы я её рассматриваю особо в обсуж­ дении книги Е. С. Кубряковой (см. ниже § 5, IV, 4).

2) Части речи и члены предложения отличаются различной степенью абстракции. а) Ч а с т и р е ч и б о л е е а б с т р а к т н ы по сравнению с членами предложения. В. Н. Мигирин полагает, что члены предло­ жения по своему значению менее абстрактны, чем части речи, так как члены предложения ограничивают свою абстрактность в предложе­ нии при сочетании с другими словами [Мигирин 1973: 77]. Различие между частями речи и членами педложения проявляется в степени обобщения действительности: части речи передают те понятия мыш­ ления, в которых обобщаются разные изолированные я в л е н и я д е й с т в и т е л ь н о с т и . Члены предложения передают те понятия мышления, в которых обобщаются объективные с в я з и д е й с т в ит е л ь н о с т и, явления в их связях [Мигирин 1965: 7]. А. Н. Савчен­ ко уточняет эту мысль, хотя и пишет только о частях речи: в частях ре­ чи отражены ошошения между понятиями не по та роли в суждении, а по их содержанию [Савченко 1959: 58]. б) Ч л е н ы п р е д л о ж е н и я - б о л е е а б с т р а к т н ы 110

по сравнению с частями речи: как пишет Н. С. Поспелов, члены предло-жения содержат в себе более абстрактные грамматические обобще­ ния, так как при выделении частей речи мы абстрагируемся только от конкретного в лексическом значении слов, а при выделении членов предложения мы абстрагируемся и от лексико-гр амматических разли­ чий смежду частями речи [Поспелов 1954 (б): 4; см. также: Кротевич 1960: 12-14].

3) Части речи и члены предложения манифестируют д и х о ­ т о м и ю «язык - речь»: «Части речи - это единицы языка, члены предложения - единицы речи» [Никитин 1960: 51].

4) Члены предложения - это части речи в синтаксисе. Эта точка зрения наиболее распространена среди отечественных лингвистов. В. А. Богородицкий пишет: «...морфология представляет, так сказать, инвентарь отдельных категорий слов и форм, а синтаксис показывает все эти слова и формы в их движении и жизни - в предложе­ нии» [Богородацкий 1935: 207]. «Слова, части речи и члены предложе­ ния представляют обобщения различных планов и принадлежат к раз­ личным категориям: слово - это лексическая категория, часть речи лексико-грамматическая, а член предложения - категория чисто грам­ матическая, собственно синтаксическая» [Кротевич 1960: 4]. Синтакси­ ческая роль слова не определяется всецело его морфологическими осо­ бенностями, его принадлежностью к той или иной части речи. Эта роль зависит прежде всего от синтаксических отношений, которые устанав­ ливаются в строе предложения между его членами. Поэтому одно и то же слово может выполнять в предложении различную синтаксическую функцию [Кротевич 1960: 13-14]. Аналогичную точку зрения высказы­ вает А. Г. Руднев: «...при определении части речи принимаются во вни­ мание лексико-морфологические признаки (свойства) слов... При опре­ делении члена предложения... на первом плане выступает синтаксичес­ кая роль данного слова в предложении... Отсюда следует вывод, что члены преддожеия и части речи, хотя и находятся в тесной взаимосвя­ зи, но рассматриваются в разных планах: члены предложения - в основ­ ном с точки зрения их синтаксичской роли в предложении, а части ре­ чи - с точки зрения общего грамматического значения и формы тех или других групп слов в словарном составе языка [Руднев 1956: 15-16]. В. М. Жирмунский ищет различие между частями речи и члена­ ми предложения в истории их возникновения и считает, что части ре­ чи - это морфологизированные члены преддожеия, потому что части речи возникли путём морфологизации членов предложения: наречие произошло из обстоятельственых слов, прилагательное - из атрибу­ тивного употребления имени и т.д. [Жирмунский 1965: 5]. Аналогич111

ный взгляд выражает Е. Курилович, полагая, что каждая часть речи употребляется в основной синтаксическо функции и производной, т.е. часть речи выступает и как морф ологизированный, и как неморфологизированный член предложения [Кигу1о\\тс2 1936: 82-83; см. также: Аванесов 1936: 56]. Прилагательное - пишет И. И. Мещанинов - офор­ милось как отдельная часть речи не только потому, что слова, входя­ щие в разряд прилагательных, объединяются общим для них значени­ ем выразителя признака, но тавкже и потому, что они в сочетании с другими словами получили определённую синтаксическую примету способность регулярно выступать в атрибутивой функции, в функции согласующегося определения [Мещанинов 1945: 212-218]. «Члены предложения - это пришедшие в движение части речи, часта речи в са­ мом процессе его как части словосочетаний)) [Пешковский 1926: 79].

5) Части речи манифестируют п а р а д и г м а т и к у , члены предложения - с и н т а г м а т и к у . Части речи и члены предложения различны по объёму - части ре­ чи шире членов предложения. Д. Н. Ушаков выделяет части речи как па­ радигматические классы слов. При построении системы членов предло­ жения он даёт им синтагаатическую характеристику, подчиняя её пара­ дигматической (члены предложения выделяются внутри частей речи). «Если в числе слов, указьгоающих, о чём говорится, есть независимый именительный падеж, то он называется подлежащим... Если в числе слов, указывающих, что здесь говорится, есть глагол, согласованный с подлежащим, то он называется сказуемым» [Ушаков 1925: 73-74]. Так как сперва выделяются парадитатические классы слов, затем их под­ классы, то им даётся определённая синтагматическая характеристика и в результате осуществляется переход от частей речи к членам предло­ жения [Ушаков 1929:102]. Эта точка зрения представлена также у А. Теньера, который при соотношении частей речи и членов предложения фактически выбрал два независимых признака: синтаксический, на ос­ новании которого выделяются члены предложения, и парадигматичес­ кий, на основании которого вьщеляются части речи [Тезшиге 1959]. Л. Теньер описывает отношение между членами предложения и частями речи следующим образом: ядро всегда является глаголом, актанты - субсгантивом или его эквивалентами, обстоятельства наречиями или их эквивалентами.

6) Части речи - это синтаксическая с о ч е т а е м о с т ь единиц, а члены предложения - синтаксическая функция тех же единиц. Л. С. Бархударов различает понятие дистрибуции как синтак­ сичекой сочетаемости слов вообще и понятие синтаксической функции как частный случай этой сочетаемости. Это различие вытекает из раз-

112

граничения двух более общих поднятий - понятия морфологических классов слов, т.е. частей речи, и понятая синтаксических единиц. Не­ учёт этих двух понятий ведёт к типичному для десктяптивной лингви­ стики смешению морфологического и синтаксического уровней иссле­ дования. Следствием этого смешения является трудность, возникаю­ щая при классификации слов по частям речи [Бархударов 1965(6): 85]. Таким образом, существует, по крайней мере, шесть важнейших различных взглядов на соотношение частей речи (ЧР) и членов предло­ жения (ЧП): 1) ЧР и ЧП - одно и то же явление, 2) ЧР и ЧП отличают­ ся одно от другого разной степенью абстрактности: а) ЧР - более абст­ рактны, б) ЧП - более абстрактны, 3) соотношение ЧР и ЧП - это ма­ нифестация соотношения дихотомии «язык - речь», 4) ЧП - это функ­ ционирование ЧР в синтаксисе, 5) ЧР относятся к ЧП как парадигма­ тика к синтагматике, 6) ЧР относятся к ЧП как сигаксическая сочета­ емость к синтаксичской функции. 1

Б. Какие вопросы в соотношении «частей речи» и «членов предложения» остались ещё не решёнными? Прежде всего возникает вопрос: почему традиционная грамма­ тика чётко различает два термина - «части речи» и «члены предложе­ ния», хотя мы не найдём такого же чёткого их объяснения и описания, раскрывающего, в чём их различия? Как показано выше, в эти терми­ ны различными авторами вкладывается различное, порою противопо­ ложное их понимание. Но ведь в них что-то должно быть такое, что да­ ло повод лингвистам, начиная со школьных учителей, дать им различ­ ные названия - «части речи» и «члены предложения»! 1) Если эти два понятия считать одной и той же или очень близ­ кой друг к другу сущностью (А. М. Пешковский, А. Б. Шапиро, Е. В. Кротевич, А. И. Смирницкий, Ю. М. Скребнев, А. А. Потебня, Ч. Фриз), то само их терминологическое различение излишне, однако оно существует. Следовательно, уже интуитивно можно предполо­ жить, что это не одно и то же. 2) Приписывать этим двум понятиям различные степени их аб­ стракции (ЧР - более абстрактны: В. Н. Мигарин, А. Н. Савченко; ЧП - более абстрактны: Н. С. Поспелов, Е. В. Кротевич), что само по себе лишено всякого основания ввиду расплывчатости самого понятия «абстрактность» в применении к словам, означало бы заниматься «га­ данием на кофейной гуще». Само понятие «абстракция» представляет О соотношении частей речи и членов предложения см. также в рабо­ тах: [Мещанинов 1945: 199; Солнцева, Солнцев 1972: 79; Мигирин 1959: 7-8; Смирницкий 1957: 168-169; Кротевич 1960: 12-14; Богородицкий 1935: 97; Скребнев 1965: 15; Жирмунский 1968: 5; Шапиро 1954: 10; Ушаков 1929: 102; Рогаз 1967: 149]. 1

113

собой высшую степень семантического или логического обобщения, которое может само по себе иметь много ступеней обобщения. А ка­ ким инструментом можно измерить диапазон между верхней и нижней границей абстракции? Если допустить, что части речи можно рассмат­ ривать как некие постоянные абстракции, а члены предложения - как некие переменные от частей речи абстракции, то эти понятия тавтоло­ гичны, потому что одна и та же часть речи выступает в фушсции раз­ личных членов предложения, а один и тот же член предложения может быть выражен различными частями речи. 3) Прежде чем отождествлять части речи и члены предложения с дихотомией «язык - речь» (В. Н. Никитин), надо задать себе вопрос: что есть «язык» и что есть «речь»? Ни тот, ни другой феномен нам до сих пор неясен, и в ближайшее время его решения не предвидится. Если «языком» и «речью» считать, как это принято в постсоссюровской тра­ диции, соотношение между с и с т е м о й (чего? - языка?, но мы не зна­ ем, что такое язык! А разве «речь» бессистемна?) и её р е а л и з а ц и е й (а что реализуется и что мы получаем в результате этой реализации? Где окажется при этом мышление, сознание? А разве в «речи» не остаются «следы» языка, иначе как бы люди общались, не имея в «речи» нечто об­ щего в виде общей для всех людей «языковой» системы?), то условно с этим можно согласиться только в том случае, если вульгаризировать понятия «язык» и «речь» и понимать под первым «набор изолированных слов и изолированных грамматических правил их объединения в текст», а под вторым - сам «процесс функционирования этих же слов в процес­ се коммуникации», т.е. тот же язык в действии. Но и при таком понима­ нии «языка» и «речи» неясно, где находится мышление и сознание. 4) Р. А. Будагов пишет, что части речи в системе предложения не просто повторяют себя, но подвергаются известной трансформации, определяемой особенностями самого предложения. Различие между природой слова и природой предложения обусловливает и различие между частями речи и членами предложения [Будагов 1965: 285]. Следо­ вательно, по Р. А. Будагову, части речи существуют ещё до языка, до предложения как некие постоянные единицы с некими постоянными свойствами или вообще без оных. Это означает, во-первых, что части речи уже заранее снабжены морфологическими и синтаксическими свойствами, как им и положено быть у частей речи, следовательно, ча­ сти речи с этими свойствами в результате «трансформации» получают в предложении сверх того какие-то новые, дополнительные морфологи­ ческие и синтаксические свойства. Это означает, во-вторых, что части речи, до предложения лищённые морфологических и синтаксических свойств, получают их лишь в момент употребления в редаожеиии. Тог­ да остаётся неясным, какими же свойствами обладают части речи до их употребления в предложении? Как то, так и другое - из области фанта114

зии: «трансформации, определяемые особенностями предложения» уже заложены в частях речи как их обобщённые грамматические, частеречные признаки, абсорбированные из множества предложений. 5) Понимание «частей речи» и «членов предложени» как изоли­ рованных слов и их практическое использование в синтаксисе (В. А. Богородицкий, Е. В. Кротевич, А. Г. Руднев, Р. А. Будагов, В. М. Жирмунский, Е. Курилович, Р. И. Аванесов, А. М. Пешков­ ский), как парадигаатических и синтагматических классов (Д. Н. Уша­ ков, Л. Теньер), как членов синтаксической сочетаемости и синтакси­ ческих функций (Л. С. Бархударов) означает в общем и целом не что иное, как деление языка на части речи и грамматику, что в принципе верно, если памятовать о том, что такое дихотомическое деление язы­ ка на части речи и грамматику есть условное, а в общем и целом искус­ ственное построение, ибо, во-первых, части речи уже включают в себя грамматику, во-вторых, сам функционирующий, естественный язык не разрывается на эти два уровня и в сознании человека он так не за­ фиксирован, а живёт в нём как единый, живой организм, в котором на­ ходят отражение элементы, частицы нашего сознания, зафиксирован­ ные в семантическом значении слов в их грамматических формах. Ча­ сти речи существуют т о л ь к о и т о л ь к о благодаря и исключи­ тельно грамматическим формам («логические граммемы»), которые вместе с семантическими значениями («логическими понятиями») есть тоже «кирпичики», элементы нашего сознания («логические грамме­ мы») (подробнее об этом см. в Главе 2, § 3, III, IV). Если полагать, что части речи шире членов предложения, причём вторые вьщеляются вну­ три первых (Д. Н. Ушаков), то остаётся открытым вопрос: как взаимо­ действуют между собою более «широкие» и более «узкие» члены внут­ ри одной и той же системы членов? 6) Когда считают, что части речи и члены предложения соотно­ симы с парадигаатикой-синтагаатикой, то это чисто лингвистическая, а не логическая интерпретация того факта, что части речи выражают логические понятия, а члены предложения - т е ж е л о г и ч е с к и е п о н я т и я , но функционирующие в с у ж д е н и я х и у м о з а к л ю ­ ч е н и я х (подробнее об этом см. в § 5, IV, 4). Итак, как бы ни рассматривать взаимоотношение частей речи и членов предложения, никто из исследователей не «угадал» вер­ но их соотношение, хотя некоторые лингвисты и приблизились к этому определению (В. Н. Мигирин) (части речи передают отдель1

Так как к ним относится также Е. С. Кубрякова, то продолжение этой темы, теснейшим образом связанной с философской проблемой взаимоотноше­ ния «действительность - мышление - сознание - язык - части речи», читатель найдёт в § 5, IV, 4, посвященной «когнитивным частям речи» Е. С. Кубряковой. 1

115

ные я в л е н и я действительности, члены предложения - с в я з и яв­ лений действительности), однако не дав точного и чёткого толкова­ ния этому соотношению. То, что «угадало» большинство лингвистов, сводится к одному: части речи и члены предложения - слова одного порядаа, но по-разному функционально используемые (части речи это слова, функционально не используемые, а если их функциональ­ но используют, то они уже превращаются в члены предложения).

VI. К проблеме «конверсии» частей речи в современном языкознании 1) «Конверсия» как переход исходной часта речи в производную часть речи в структуре предложения Как известно, одно языковое явление может заключать в себе различные сущности. Поэтому нельзя отрицать принципиальную воз­ можность того,- пишет П. И. Кузнецов - что под покровом одной формы могут существовать две или несколько частей речи, характери­ зующихся различным содержанием (Я доволен нынешним летом; Я по­ ехал летом) [П. И. Кузнецов 1957: 75]. Э. Сепир пишет, что части речи «не только тесно примыкают одна к другой, но и в поражающей степе­ ни превращаемы реально одна в другую» [Сепир 1993: 116]. Вопрос о «конверсии» как о процессе взаимоперехода, взаимопревраш;аемости частей речи остаётся вопросом чрезвычайной сложности. Это основ­ ной философский вопрос языка и теории познания: как язык соотно­ сится с действительностью, мышлением и сознанием? Под понятия конверсии подводятся далеко неоднородные явле­ ния. Во-первых, это субстантивация. Этот тип конверсии наиболее ясен, однако здесь имеются «подводные камни». Во-вторых, мы имеем дело с переходом изменяемой части речи в неизменяемую часть речи: <1ег АЬепй - аЪешк, шт1:ег ^'е§5 - ип1:еп^е§5 (в исторических граммати­ ках этот процесс изучен довольно подробно и не входит в мои задачи) рКирмунский 1956: 226; Москальская 1959: 363-365; Филичева 1959: 123-125; Степанова 1953: 335]. В-третьих, мы имеем дело с таким син­ хроническим явлением, когда слово в одной и той же форме (неизменя­ емые слова) совмещают несколько функций (грамматический синкре­ тизм). Этот тип конерсии наиболее распространён и наименее ясен. «Конверсия» одно из устойчивых понятий современной лингвистики, и в частности теории частей речи. Наиболее распрост1

Грамматический сннкрегизм •••• это совмещение функций нескольких частей речи и одном и том же слове. Например, слово много может быть наре­ чием (много типов), категорией состояния (это слишком много), количествен­ ным наречием (много больше), количественным числительным (много друзей) [Виноградов 1947: 311 -314]. 1

116'

раненное понимание конверсии состоит в том, что «одна часть речи переходит в другую часть речи». При этом наблюдается изменение всех или некоторых признаков исходной части речи. Меняются лек­ сические значения исходной части речи, её грамматическая характе­ ристика, синтаксическая функция, сочетаемость с другими частями речи. «В языке наблюдается постоянный переход слов из одной час­ ти речи в другую» [Гулыга, Натанзон 1957: 24]. «Части речи не пред­ ставляют собой изолированных разрядов слов. Возможен переход слов из одной части речи в другую. Такой переход обусловлен изме­ нением лексического значения слова и его морфологической харак­ теристики, что влияет на его синтаксическое употребление» [Шендельс 1954: 16]. Какие случаи «конверсии» частей речи имеются в виду кон­ кретно? Это прежде всего субстантивация других частей речи (сЬаз \^аг1еп, Даз НегЦе, йаз АЪег, <1аз АсЬ, 4ег ЬеЪепйе, <1ег Кгапке), адвербализация (*а#з, тог&епз, аЪепёз, шЬаизе, шхейеп) [ЗсЬепйек 1982: 13-14]. Некоторые синсемантаческие слова выступают в двух раз­ личных функциях: предлог и частица (т пиг; Ег Ье§апп ьЪег зете Ке1зе ги еггаЫеп); союз и предлог (Ц'акгепо! ег зргасЬ, ЪеоЪасЪШе 1сЬ з е т М1епепзр1е1; Ц'йкгепд. зегпег ЕггаЫшн* ЪеоЪасЪШе к Ь з е т Мкпепзрк!) [ЗсЬепс1е1з 1982: 11]. Адъективация и адвербализация причастий, которые легко переходят в прилагательные, реже - в на­ речия, связаны в большинстве случаев с метафорическим употребле­ нием причастий. При этом происходит изменение лексического зна­ чения. Причастия «окачествляются» подобно прилагательным и вы­ ражают качество предмета: е т %1йтеп(1ег Йегп (прямое значение), е т е %1ап2епс!е А п ^ о г ! (метафорическое значение) [Гулыга, Натанзон 1957: 173]. В грамматике Вийеп отмечается, что происходит обмен не толь­ ко между частями речи и их функциональными подгруппами (напри­ мер, между наречиями, предлогами, союзами), но и внутри самих час­ тей речи существуетрасслоение на разнотипные слова [ОшЬп 1959:81]. С одной стороны, каждое слово может быть субстантивировано, с дру­ гой стороны, глаголы немецкого языка через свои оба причастия мо­ гут вклиниваться в прилагательные, в существительные. Существи­ тельные могут переходить в предлоги риаеп 1959: 81]. Кроме того, при взаимопереходах частей речи одна часть речи переходит в другую без формальных изменений, что значительно обогащает выразитель­ ные возможности языка. «Пришщпиально возможен взаимопереход (\УогхагШесЬеГ) между всеми частями речи» рЭийеп 1959: 386-387]. В. Флемиг пишет , что конвертированные части речи принимают новые морфологические формы, участвуя в соответсвующих формообразова­ ниях и в соответствующих синтаксических функциях в предложенш!. 4

117

Конверсия как способ безаффиксного словообразования [см. эту точку зрения в работах: Смирницкий 1956: 71-83; Смирницкий 1953(6): 21-32; Смирнищий 1953(а): 12-24; Гальперин, Черкасская 1956: 95-97; Соболева 1963: 72; Жлуктенко 1968: 56-57; БокиШ 1986: 236] существует в современном языкознании под различными терми­ нами: «транспозиция среди частей речи», когда слово из одной части речи транспонируется в другую часть речи (субстантивация, вербали­ зация, адвербиализация слов) [ЗсЬепсЫз 1982: 13-14]; «взаимопереход частей речи» („\\^ог!аг1^есЬ5е1") [Супрун 1964: 47]; «несобственная де­ ривация» [Арутюнова 1060: 68-79]; «невыраженная производность» (этот термин объединяет несколько моделей: конверсию, переход в другую часть речи грамматической формы, фонологическое преоб­ разование корня, отсечение словоизменительных показателей) [Куб­ рякова 1965: 60]; „АЫейип§ оЬпе егкепп-Ьаге ЗиШхе" [Непгеп 1947: 249]; «обратное словопроизводство» [Мячина 1960: 20]; «морфологосинтаксический тип словообразования» [Ярцева 1952: 80; Виноградов 1951 (а): 4; Виноградов 1951(6); Виноградов 1952(6): 139; Галкина-Федорук, Горшков, Шанский 1962: § 21]. «Конверсия» рассматривается также как «один из случаев системного словообразования, при кото­ ром нет специального словообразовательного средства» [Никитин 1962: 40-42], как взаимопереход частей речи, обусловленный измене­ нием лексического значения слова, его морфологической характерис­ тикой, синтаксическими функциями, сочетаемостью с другами частя­ ми речи [Гулыга, Натанзон 1957: 24; Шендельс 1956: 16-17; Москаль­ ская 1956: 348]. «Конверсия» - это словопроизводство с нулевым аф­ фиксом [Степанова 1967: 94-95], это просто «конверсия» [Смирницкий 1956: 71-83], «несобственная деривация» [Арутюнова 1960: 78-79]. В ряде случаев имеет место так называемая трансфигурация: в лекси­ ческую основу слова переходит не основа, а грамматическая форма другого слова; ср. субстантивацию инфинитива или причастия (1еЪеп - с-ав ЬеЬеп, §е1е1н1 - йег Ое1еЬг1е), адвербиализацию падежных форм АЪепйз - аЪепск). Тогда имеет место переключение грамма­ тической морфемы в область лексики, её превращение в словообразо­ вательный формант. Разнообразие формулировок отражает различный подход к дан­ ному способу словообразования, не всегда единообразный даже у одно­ го итого же автора. С одаой стороны, речь идёт именно о словообразо­ вании, об одном из путей развития словарного состава языка. С другой стороны, подчёркивает тесная связь безаффиксного словоггроизводст1

1

Некоторые исследователи и аффиксальное словообразование считают конверсией. «Конверсия предполагает включение данной основы в парадш"му другого п о л н о з и а ч н о г о же слова, т,е , например, глагола и существи­ тельного, существиттельного и прилагательного и т.н. [Ахманова 1955: 122].

118

ва с грамматикой, поскольку его назначение - это «транспонирование из одной части речи в другую» [Кубрякова 1965: 60]. По отношению к русскому языку за этим способом словообразования утвердилось наи­ менование «морфолого-синтаксического» [Виноградов 1951(6); Галкина-Федорук, Горшков, Шанский 1962: § 21 и др.]. П. М. Фогель эту проблему исследует более широко. Она пи­ шет о конверсии морфологически изменяемых слов при отсутствии эксплицитно формальных маркеров, т.е. о тех случаях конверсии, когда конвертированные слова, не получая никаких дополнитель­ ных словообразовательных форм, приобретают лишь морфологиче­ ские формы новой части речи, на основе чего наглядно видна кон­ версия частей речи [Уо§е1 1996: 219]. П. М. Фогель исследует разные случаи конверсии, называя их конверсией (Котгегаоп), нулевой де­ ривацией (ЫиИйепуаиоп), синтаксической перекатегоризацией (&уп1акЦ$с11е Итка1е#оп81егш1§), беспризнаковым переходом частей речи друг в друга (тегктаИозег ^огхаг^есЬзеГ), передифференциа­ цией среди частей речи (Ш1ег(ИГГегеп21егап§ УОП ^ог1аг1еп), перехлёстыванием частей речи (ЦЬег1аррип§), мультифункциональность частей речи (Мгйййткйопаиш) [Уо§е1 1996: 224, 231, 272]. Так как взаимопереход частей речи принял в немецком языке хронический характер, то П. М. Фогель называет его даже «мультифункциональностью частей речи». Рассмотрев все виды конвер­ сии, П. М. Фогель выдвигает «наименьший общий знаменатель» („к1еш81ег ^ е т е т з а т е г Кеппег"), который она называет «беспризна­ ковым взаимопереходом частей речи» („шегктаПозеп ЧУог1агг\уесЬве1") [Уо§е1 1996: 272]. Учитывая формальное (звуковое, морфологическое) тождество и семантическое сходство, наблюдаемое при «конверсии» или «взаимо­ переходе» частей речи, М. Д. Степанова рассматривает конверсию или «взаимопереход» частей речи как функционирование тождественных основ или словоформ в условиях разной дистрибуции, характеризую­ щей разные части речи, подходя к этой проблеме с чисто синхронных позиций. Основным признаком «взаимоперехода» частей речи служит дистрибуция: она является объективным показателем принадлежности слова к той или иной части речи. В примерах (Не зскпеНс РаЪгх, (Не РаЬг* 151 зскпеИ, к Ь ГаЬге зскпеИ одна и та же основа, будучи стабиль­ ной, функционирует в разных условиях адъективной и адвербиальной дасгрибуции [Степанова 1968: 172-175; Степанова 1967: 94-95; Степа­ нова 1967: 146]. Некоторые лингвисты отдали определённую дань проблеме с е м а н т и ч е с к и х изменений при «конв^>сии» частей речи, счи­ тая их, однако, сопутствующими моментами грамматической «кон­ версии»: переход одной части речи в другую обусловлен граммати-

119

кой, хотя и связан с изменением семантики. О полном превращении одной части речи в другую они говорят в том случае, если новое сло­ во приобретает иное, по сравнению с исходным словом, значение: геиепй, ует^апйг. При превращении самостоятельных частей речи в служебные (1го12, $1ай, кгай, \уакгепс1) происходит о с л а б л е н и е лексического значения [Шендельс 1954: 17]. При «взаимопереходе» частей речи неизбежен тот или иной сдвиг в значении, который включает следующие моменты: изменение категориального (десигнативного) значения-^ет Ватр/ - Ыаз ЗсЬШ* йатр$1; изменение смыс­ ловой структуры слова: Аег Ватр/ = пар, дым; йатр/еп = дополни­ тельное значение: курить. Оба эти семантические моменты обяза­ тельно присутствуют при всех «взамопереходах» частей речи [Степа­ нова 1968: 172]. «При переходе самостоятельных частей речи в слу­ жебные наблюдается ослабление лексического значения: слова теря­ ют свои грамматические категории, они перестают выполнять функ­ цию члена предложения и не выступают стержневым словом в слово­ сочетании (луаЪгеп - \уа11гепс1; йег Ьаи! - 1аи1; сЦе КхаЙ - кгай [Гулыга, Натанзон 1957: 24-25]. «Конверсия» как способ словообразования опирается на акт семантического переосмысления исходного слова, которое (переос­ мысление) является предпосылкой передвижения слова из сферы од­ ной морфологической категории слов в другую [Белый 1962(а): 111]. Ср. в русском языке: благодаря (деепричастие) - благодаря (предлог). Производные слова в таких парах семантически сильно отличаются от гфоизводащих [Тихонов 1968: 225]. Слово геггепа Е. И. Шендельс называет прилагательным, т.е. иной частью речи по отношению к причастию от глагола геиеп, потому что оно приобретает иное зна­ чение. Если же самостоятельное слово переходит в служебное (ггои, кга/г), то здесь происходит ослабление значения [Шендельс 1954: 17]. Однако между первым и вторым случаем трудно уловить разницу: мы имеем дело не с «иным» значением, а с использованием одной и той же лексемы (тела слова) в разных синтаксических конструкци­ ях, в которых эти исходные лексемы, став новыми частями речи, имеют своё с о б с т в е н н о е значение, тесно связанное с данной синтаксической структурой. Это значение может быть далёким, близким, совпадающим, но всё же с в я з а н н ы м с исходным, ина­ че исходное слово не могло бы быть использовано в иной синтакси­ ческой конструкции. Чту причина, а чту следствие: изменение се­ мантики ведёт к «конверсии», или употребление одной и той же лек­ семы в иной синтаксической конструкции ведёт к изменению и се­ мантического значения слова? Всему «голова» семантика, т.е. наше мышление, осуществляющееся в форме понятий, суждений, умоза­ ключений. 1

120

2) «Конверсия» как переход исходной части речи в производную часть речи вне структуры предложения. Как пишет В. А. Плунгян, не упоминая понятия «конверсия», са­ мый простой способ изобретения новых слов - ничего со словом не де­ лать, «а просто использовать его как новое, другое слово»: Ше ^а!ег 1о ^а!ег, а Ь а т т е г , а паЦ - 1о Ь а т т е г , 1о пай. «При этом с самим сло­ вом чуа1ег ничего не происходит. Это будут уже другие слова англий­ ского языка, которые и значить будут другое...». Поэтому английский язык считается экономным языком [Плунгян 1996: 166]. Иное мнение высказывает Б. А. Серебренников, для него мате­ риально идентичные слова - не разные части речи, а одна и та же часть речи (какая?), но имеющая разные секторы: каждый язык имеет сектор­ ную структуру, т.е. каждая единица языка имеет собственную, строго определённую сферу действия. Утверждение о том, будто бы татарское слово матур (красиво) в предложениях типа матур кыз (красивая де­ вушка), уж матур яза (она красиво пишет) яматурны тотыгыз (держи­ те красивую) выступает в функции трёх частей речи (прилагательного, наречия и существительного) несостоятельно [Серебренников 1988: 140-141]: «Функционально-семантические разряды слов не обладают никакой мобильностью, они совершенно стабильны» [Серебренников 1988: 140-141]. Расхожее мнение о том, что слово в языках со слабораз­ витой морфологической системой потенциально способно выступать в вцде любой части речи, по мнению Б. А. Серебренникова, совершен­ но ошибочно. Здесь план исторический смешивается с синхронным. Фкнкциональные разряды (существительные, глаголы, местоимения, прилагательные, наречия числительные и др.) совершенно стабильны [Серебренников 1965: 10]. Если «функциональные разряды слов стабильны», то мы выбро­ сили, например, из английского языка десятки тысяч одних и тех же лексем, ф а к т и ч е с к и выступающих как р а з н ы е частиречи, в за­ висимости от синтаксической стр}тстуры предложения. Где же тут «своя собственная, строго определённая сфера дейст­ вия», где же здесь «стабильность и отсутствие мобильности», если од­ но и то же слово выступает в т р ё х совершенно различных синтакси­ ческих фунюдиях? Если «функциональные разряды слов стабильны», то мы не разглядели в английском языке десятки тысяч одних и тех же лексем, ф а к т и ч е с к и выступающих как р а з н ы е частиречи, в за­ висимости от синтаксической сфуктуры предложения. При этом Б. А. Серебренников ищет поддержку у О. Есперсена, который якобы тоже выдвигает теорию «секторной струкруры слов»: а йп#ег -г палец, а йпй - находка. Оба слова - существительные. Но в предложении „Зои Йп§'ег 1;Ы8 ап(1 Ппс! ШаГ" (Дотронешься

до одного, но

обнаруживаешь '

121

другое) указанные слова, как пишет Б. А. Серебренников, опровергая самого себя, выступают уже как лаголы и по функции, и по флексии, и по всем остальным признакам» [Серебренников 1988: 141]. Зачем же тогда соглашаться с тем, что существительное Ше йп§ег может быть также глаголом 1о йп#ег? Если каждая единица языка «имеет свою собственную, строго определённую сферу действия» (Б. А. Серебренников), то у немецкого слова шдигепё - своя собственная сфера действия - быть союзом и предлогом. А это то же, что обычно понимают под «конверсией» ча­ стей речи». Те «три языковых элемента, имеющие особые секторы», о которых пишет Б. А. Серебренников, - это и есть три части речи, имеющие свои собственные грамматические правила употребления. В подтверждение своей «секторной» теории Б. А. Серебренников нео­ смотрительно ссылается на примеры О. Есперсена: они бьют по его собственной теории. Если Б. А. Серебренников пишет, что слова йп^ег и Япс1 «не обладают никакой мобильностью и совершенно стабильны», то как английский язык допустил такое небрежение к теории Б. А. Се­ ребренникова и позволил этим словам потерять свою «стабильность» и выступать то в роли существительных, то в роли глаголов? Вот мы и пришли к той же теории «конверсии», но облечённую в другие тер­ мины: понятие «часть речи» заменено понятием «сектор», так как йп§ег, йпё, выступающие и как существительные, и как глаголы, есть од­ на и та же часть речи с двумя секторами, или иначе: одна часть речи «переходит» в другую. А. И. См1фницкий возражал против утверждения, будто слово 1оуе (любовь) и 1оуе (любить) - одно и то же слово, которое якобы приобретает значение той или иной части речи в зависимости от кон­ текста: это а рпоп разные части речи. «Как существительное и как глагол 1оуе представлено совершенно разными системами форм» [Смирницкий 1953(6): 21-22]. В. А. Звегинцев называет теорию кон­ версии А. И. Смирницкого «прекрасным примером того, как надо рассматривать теорию конверсии». Суть её в том, что раньше 1оуе (любовь и любить) рассматривалось как одно и то же слово, но в за­ висимости от контекста - как существительное или как глагол. А А. И. Смирницкий показал, что существительное и глагол в этом слове представлены совершенно различными системами форм, харак­ теризующими йх как разные части речи [Звегинцев 1962: 55]. В. А. Звегинцев «ломится в открытую дверь»: разве кто сомнева­ ется в том, что английское существительное и глагол имеют разные морфологические формы? Но как их определить вне структуры пред­ ложения: кто есть кто? Ведь одно и то же 1оуе функционирует в р а з и ы х структурах, они и Дешифруют слово 1оуе как разные часта ре­ чи. У А. И. Смирницкого же прежде рождается система морфологи-

122

ческих форм в сознании, затем их употребление в соответствующей структуре, и затем - отнесение 1оуе или к существительному, или к глаголу. Иначе говоря, одно и то же слово 1оуе заранее наделе­ но соответствующими, но различными морфологическими формами! А. И. Смирницкий, таким образом, исходит из двух разных морфоло­ гическую форм и приходит на их основе к разным частям речи в од­ ном и том же слове 1оуе. А где фактически исходная точка? Что глав­ ное в определении классности слова 1оуе? Как философски осмыслить факт существования двух и более логических понятий в одной и той же материальной форме? Л. С. Бархударов пишет: например, Ч. Фриз одно и то же слово относит к разным частям речи, в зависимости от его синтаксичской функции. Между тем «в обоих случаях перед нами - одни и те же сло­ ва одной и той же части речи (какой? - А.К.), но употребляемые в раз­ ных синтаксических функциях» [Бархударов 1965(в): 97]. Аналогичную теорию конверсии находим у В. В. Белого. В совет­ ов ой лингвистике установилась точка зрения - пишет В. В. Белый, - что конверсия - это способ образования новых слов, а отнюдь не использо­ вание слова в функциях, не свойственных той части речи, к которой по­ следнее принадлежит [Белый 1962(а): 94]. По мнению В. В. Белого, су­ ществуют, с одной стороны, части речи и, с другой стороны, те же час­ ти речи, но уже выступающие в функции другой части речи. Зададимся вопросом: если конверсия - это использование слова 1оуе в функции, не свойственной той части речи (какой?), к какой оно принадлежит (ка­ кой?), то какое из двух слов (Ле 1оуе, !о 1оуе) - это стабильная часть ре­ чи, а какое из них использовано в несвойственной ему функции? В та­ ком случае неясно, что это за исходные части речи: может быть то, что является их «иной функцией», и есть, напротив, их исходная функция? Мнение Л. С. Бархударова и В. В. Белого разделяет и Е. В. Урысон: слово, облекаясь в иную морфологическую (частеречную) форму, при­ обретает способность выступать в изначально ему не свойственных синтаксических функциях [Урысон 1996: 25; см. в этой статье также ссылки на работы: Балли, Сэшэе, Теньера, там же даётся библиогра­ фия]. По мнению Е. В. Урысон, факты говорят о том, что синтаксичес­ кая деривация - это не просто номинализация, а скрытая перестройка лексемы в духе другой частиречи [Урысон 1996: 34]. С исходного слова (прощаться - прощание) «снимаются » грамматические категории гла­ гола и на полученный внекатегориальный конструкт «надеваются» грамматические категории существительного. Никаких других грамма­ тических изменений не происходит [Урысон 1996: 26]. Е. В. Урысон пи­ шет: существительное прощание - э т о прощаться, т.е. существительноеэто производное или дериват от глагола. Если исходное и дериват име­ ют одно и то же семантическое значение, и в данном случае затрагива-

123

ется только категориальная, т.е. частеречная семантика (в этом и состо­ ит семантическое преобразование), то это и есть семантическое преоб­ разование, а соответствующей дериват называется синтаксическим [Урысон 1996: 26]. Ср.: «Синтаксический дериват - это форма с тем же лексическим содержанием, что и у исходной формы, но с другой син­ таксической функцией» [Курилович 1962: 61]. Если для А. И. Смирницкого глагол 1о 1оуе и существительное Й1е 1оуе изначально, вне контекста, или только глагол, или только су­ ществительное (так что же это такое?), а для Л. С. Бархударова Ше 1оуе и 1о 1оуе - одна и та же часть речи (какая?), употребляемая в разных синтаксических функциях, то В. В. Белый и Е. В. Урысон признают только существительное Йте 1оуе, а слово 1о 1оуе - это то же существи­ тельное Ше 1оуе, но употреблённое в несвойственной ему функции, или, напротив, есть только глагол 1о 1оуе, употребляемый в несвойственной ему функции ЙЬе 1оуе. По мнению В. В. Белого, два слова (Ьагс! как прилагательное и Ьагс! как наречие) - разные слова, образованные по конверсии ещё до предложения. Ориентироваться на синтаксические критерии, на соче­ таемость нельзя, так как в словосочетании реализуется то, что потен­ циально уже наличествует в отдельно взятом слове. Прежде чем соче­ тать слова друг с другом, морфологическая, синтаксическая и лексиче­ ская природа слова как части речи должны быть известны ещё до акта сочетания их, а отнюдь не быть следствимем этого сочетания [Белый 1962(а): 101-104]. По аналогии с Щербовским примером (стол, м е д в е д ь склоняются потому, что они существительные, а не потому они суще­ ствительные, что склоняются) слово \ У о г к $ В. В. Белый считает сущест­ вительным и глаголом не потому, что оно имеет свои различные соче­ таемости, скорее мы их потому и сочетаем, что оно есть существитель­ ное и глагол [Белый 1962 (а): 105]. Глагол делают глаголом не морфо­ логические показатели, а наличие в структуре слова грамматического значения глалольности, соотношение значения слова с понятием дей­ ствия, которое в морфологическом аспекте формы может иметь опре­ делённые показатели, но может и не иметь таковых [Белый 1962(а): 108]. Понятие конверсии опирается на факт использования готовых, образованных по конверсии слов ещё до их использования в предложе­ нии [Белый 1962(а): 99]. Если бы конверсия была невозможна в изоли­ рованных словах, то сама конверсия как способ образования слов бы­ ла бы фикцией [Белый 1962(а): 106]. Сам термин «конверсия» подразу­ мевает существование некоего исходного слова, которое затем опозна­ ётся изолированно как определённая часть речи. Грамматическую со­ четаемость нельзя рассматривать в качестве словообразовательного средства, ибо она сама вытекает из слова и гфсдполагает существова­ ние последнего. Слова бывают существительными, глаголами, прила124

гательными, наречиями не в силу их сочетаемости, а их сочетаемость есть следствие их принадлежности к готовым частям речи (морфологи­ ческой категории) [Белый 1962 (а): 111]. Если согласиться с В. В. Белым, что слова 1оуе, ^огкз, Ьагё уже до их употребления в предложении существуют как разные части речи (существительные, глаголы, прилагательные, наречия), то здесь В. В. Белый, подобно А. И. Смирншщому, тайно приписывает этим словам различные морфологические и синтаксические категории и за­ тем выдаёт эти слова за соответствующие части речи, заявляя, что «грамматическую сочетаемость нельзя рассматривать в качестве сло­ вообразовательного средства». Спросим В. В. Белого: каким образом в словах 1оуе, тсогкз, Ьагй может быть определена их частеречная при­ надлежность, если её выводить из самих слов, т.е. их функций в н е п р е д л о ж е н и я , вне которого никаких функций у слов не существу­ ет (если мы «нелегально», «тайно» не припишем их этим словам)? В. В. Белый, сам себя опровергая, раскрывает тайну своей точ­ ки зрения. Теперь он пишет верно: конверсию частей речи по-разному узнают г о в о р я щ и й и с л у ш а ю щ и й . Для слушающего слово вытекает из сочетаемости в предложении, а для говорящего сочетае­ мость вытекает из изолированного слова [Белый 1962(а): 111]. Если слушающий узнаёт ту или иную часть речи только в сочетаемости, зна­ чит эта часть речи <1е Гас1о н е с у щ е с т в у е т в н е с о ч е т а е ­ м о с т и как часть речи, иначе она была бы понятой слушателями, как и В. В. Белым, и в изолированном виде. Если для говорящего данное слово (1оуе, \Уогк§, Ьагф уже есть та или иная часть речи д о е ё с о ч е т а е м о с т и с другими членами предложения, то это значит, что го­ ворящий эти слова вместе с их синтаксическими структурами усвоил ещё с детства как слова определёной части речи и, следовательно, нео­ сознанно уже « д е р ж и т в г о л о в е » эту сочетаемость (см. выше: А. И. Смирницкий). Поэтому слова 1оуе, ^огкз как существительное или глагол, и слово Ьагд как прилагательное или как наречие для слу­ шающего есть существительное или глагол, прилагательное или наре­ чие т о л ь к о в с о ч е т а е м о с т и с другими словами. Разница меж­ ду говорящим и слушающим состоит лишь в том, что слушающему эту часть речи преподносят в тексте, в сочетаемости, где он её и дешифру­ ет, осознаёт, а для говорящего эта сочетаемость прежде была задана сотни раз из уже готовых текстов, поэтому и существует в голове, в с о з н а н и и (на первичной ступени материализации мышления и язы­ ка, см. об этом ниже, § 3, III), что и реализовалось в эксплицитно вы­ раженной сочетаемости (на вторичной ступени материализации мыш­ ления и языка, см. ниже ^ 3, III). Говорящий знает слова 1оуе, шогкз, Ьагс! не как некие изолированные от текста, витающие в безвоздушном пространстве части речи, а как потенциально, уже заранее м о р ф о125

л о г и ч е с к и , с и н т а к с и ч е с к и и с е м а н т и ч е с к и оформ­ ленные и прочно «сидящие» в его языковом сознании ч а с т речи со всеми их грамматическими свойствами, тысячекратно почерпнутые ранее из реальных письменых и устных текстов. В зависимости от это­ го он и употребляет эти слова то как существительное (Ше 1оуе, Ше \уогк), то как глагол (10 1оуе, Ье \Уогк§), то как прилагательное (Ьагс1), то как наречие (Ьагй) в с о о т в е т с т в у ю щ и х конструкциях, ус­ лышанных ранее, т.е. говорящий, восстанавливая «незримо» для слу­ шателя те невидимые грамматические потенции, заложенные в этих словах как определённых частях речи, употребляет их «зримо» в функ­ циях соответствующих частей речи. Слушающий таким же образом, но уже «зримо», дешифрует слова 1оуе, \Уогк§, Ьагс! в соответствутощих конструкциях то как одна, вторая, третья, четвёртая часть речи. Однако В. В. Белый опять же, раскрывая вторую тайну своей те­ ории, пишет: дело не в том, что к о н в е р с и и н е т (БЮ!- А.К.) визолированном слове, вне предложения, а в трудности для декодирующе­ го провести чёткую морфологическую дафференгщацию между слова­ ми как частями речи, а, следовательно, ив невозможности однозначно­ го понимания слова, образованного путём конверсии. Именно это в ы н у ж д а е т (разр. моя, - А.К.) кодирующего сопровождать кон­ вертированное слово соответствующим синтаксическим контекстом [Белый 1962(а): 106] Если верить теории, согласно которой все части речи как тако­ вые уже существуют до их употребления в щ)едложении, а не определя­ ются по их грамматическим формам в предложении, то остаётся загад­ кой, каким образом одно и то же слово 1о\е как глагол (любить) и как существительное (любовь), Наги как прилагательное и НаЫ как наречие должны быть разведены в словаре как разные части речи? Это можно сделать или пометой «глагол», «существительное», которая совершен­ но не раскрывает частеречной сущности этого слова, или, лучше, дать соответствующие примеры, свидетельствующие об их принадлежности к разным частям речи. Однако проблема остаётся: что происходит при этом со словами 1оуе, Ьаг<1? Словарь ведь - не грамматика, и невозмож­ но дать в словаре парадигмы склонения и спряжения каждого сущест­ вительного и глагола. Однако главный вопрос состоит в следующем: как определить принадлежность некоторых слов к той или иной части речи, не имеющих парадигмы склонения и спряжения, т.е. морфологачески неизменяемых слов? А. И. Смирницкий ограничился простой констатацией того, что разные части речи имеют разные морфологиче­ ские формы: это равносильно тому, что сказать: слово $й глагол, а слово \ут<1о\у - сущесгеотельное в силу различий их морфологичес­ ких форм. А как быть не с материально разными словами ($й, \мпс1о\*/), а с одним и тем же «телом» слова (1ОУС как существительным и 1ОУС как

126

глаголом, Ьап! как прилагательным и Ьагй как наречием): это а п р и ­ о р н о р а з н ы е ч а с т и р е ч и в силу различий их парадигм, кото­ рые мы предварительно репетируем в уме (1оуе как существительное и как глагол), или в силу различий в их (Ьагс!) синтаксическом употреб­ лении, которое мы тоже осуществляем тайно в голове (Ьагд как прила­ гательное и Ьаг<1 как наречие), или это о д н а и т а же л е к с е м а , но выступающая в разных формах (в тексте), в функциях разных частей речи? Откуда появились парадигмы глагола и существителього в слове 1оуе? Откуда нам известно, что слово Ьагё может быть и прилагатель­ ным, и наречием? Разумеется, из текста, из предложения: говорящий восстанавливвает в сознании свой «текст», текстовую интуицию, в ко­ торой он тысячи раз слышал это слово и которое отложилось в его соб­ ственном «тексте», в сознании (на уровне первой материализации мыш­ ления и языка) как слово со строго определёнными морфологическими и синтаксическими признаками. Мы прежде поставили слова 1оуе, Ьагй в соответствующий контекст и тем самым автоматически выдали каж­ дому из них по две разные парадигмы (по два типа синтаксических упо­ треблений). Если А. И. Смирницкий пишет о двух разных парадигмах для слова 1оуе, характеризующих его то как существительное, то как глагол, то фактически эти парадигмы - не исходное, н е п р и ч и н а , а с л е д с т в и е его синтаксичского употребления. В нейронных струк­ турах головного мозга А. И. Смирницкого слова ЙЬе 1оуе и 1о 1оуе роди­ лись из многократно слышанных, читанных и произнесённых им синтаксичеких структур и закрепились в его языковом сознании как суще­ ствительное и как глагол в н е с и т у а т и в н ы х синтаксических структур. Таким образом, вопрос остаётся открытым: в чём состоит ме­ тод разведения в одной и той же лексеме 1оуе разных частей речи - гла­ гола и существительного, в лексеме Ьагс! - прилагательного и наречия, если они вне синтак-сичского контекста (для существительных и глаго­ лов - вне морфологии) н е р а с п о з н а в а е м ы ? В связи с этим встаёт вопрос: что такое часть речи? Аргумента­ ция Б. А. Серебренникова, А. И. Смирницкого (и защизающего его В. А. Звегинцева), Л. С. Бархударова, В. В. Белого была бы убедитеьной в том случае, если бы части речи были стабильными группировка­ ми слов ещё до их употребления в предложениии, наподобие морфоло­ гически изменяемых русских и немецких слов типа дом, бежать, йаз Наш, 1аи/еп и др. , которые уже вне предложения, на уровня словаря маркированы как существиьельные (имеют морфологические катего­ рии рода, числа и падежа) и глаголы (имеют морфологические катего­ рии лица, числа, времени, наклонения, залога), но не относительно слов вокруг, после, Нага , йепп, Ыо$, шЪгепй, которые рассматриваются как та или иная часть речи лишь в предложении, лишь в синтаксичес­ ком употреблении. Способность «стабильных» частей речи употреб1

127

ляться в функциях других частей речи подрывает их статус стабильно­ сти. Получается, во-первых, что «стабильная» часть речи, приобретая свойства другой части речи, уже не «стабильна». Во-вторых, эта «ста­ бильность» частей речи, размываемая проникновением в них свойств других частей речи, ставит вопрос о ложности понимания частей речи как неких постоянных, ещё до предложения добытых группировок слов. Части речи - не слова, лишённые морфологических и синтакси­ ческих форм, не буквы на кубиках из детской разборной азбуки, кото­ рые (буквы), как их не варьируй, остаются всё теми же буквами: упо­ требление же частей речи в предложении диктуется грамматическими свойствами предложения и, следовательно, теми же грамматическими свойствами искомых слов - частей речи. Возникает проблема: что пер­ вично - грамматические свойства предложения, маркирующие своими параметрами слова, конституирующие это предложение, или грамма­ тические свойства слов, определяющие структуру своего предложения? Как видим, в вопросе о «конверсии» не всё так просто и ясно. Когда сталкиваются со случаями перехода знаменательных слов в слу­ жебные, употреблением одной части речи в функции другой, то такое понимание этих случаев как «конверсии» не всегда убедительно, ибо в зависимости от принятой точки зрения можно эти случаи перехода одной части речи в другую трактовать двояким образом [Бородина, Корыхалова 1965: 39]. В. В. Белый отвергает «конверсию», для него все чвсти речи уже заданы вне предложения (это позиция говорящего). Для Ю. А. Жлуктенко «конверсия» невозможна в изолированном сло­ ве (это позиция слушающего). Он считает, что в отличие от других спо­ собов словообразования, например, аффиксального, для конверсии ха­ рактерно то, что сферой её функционирования является словосочета­ ние (в предложении, в речи),.невозможность применения конверсии по отношению к изолированному, взятому вне сочетания слову [Жлуктен­ ко 1958: 57]. Значит грамматическая сочетаемость при конверсии явля­ ется словообразовательным средством [Жлуктенко 1958: 56, 60, 62]. «...Современная английская конверсия есть не что иное как морфоло­ гический способ словообразования, при котором словообразователь­ ными средствами являются одновременно грамматическая сочетае­ мость и грамматическая форма слова...» [Жлуктенко 1958: 62]. 3) Существует ли «конверсия» частей речи вообще? Теория конверсии частей речи не получила в современном язы­ кознании убедительного решения. Существующие теории конверсии частей речи так и не ответили на вопрос: что же в слове есть такого, что позволяет ему быть сразу несколькими частями речи? И прежде всего неясно* существует ли вообще явление, обозначаемое термином «конверсия». Вот основные постулаты теории «конверсии»: 128

1. Конверсии частей речи вообще не существует, а существуют стабильные, материально идентичные слова, принадлежащие одной и той же части речи (какой?), но употреблённой в разных синтаксиче­ ских функциях (Л. С. Бархударов) или имеющих разные секторы сво­ его употребления (Б. А. Серебренников): (Не 1о\>е. (о 1о\>е - одна и та же часть речи (какая?), ъдктепй (в функции союза и в функции пред­ лога) - одна и та же часть речи (какая?). 2. Конверсия двух различных частей речи существует до их упо­ требления в предложении (А. И. Смирницкий, В. В. Белый, Е. В. Уры­ сон). Части речи, образованные по конверсии (т.е. конвертированные части речи) - это область словаря. Уже на уровне словаря, якобы, су­ ществуют в с е части речи. Слова выступают как существительные, глаголы, прилагательные, наречия, союзы, частицы не в силу того, что они обладают определёнными грамматическими свойствами, которые формируют данные части речи, а, напротив, их грамматические свой­ ства вытекают из их принадлежности к определённым частям речи. Английские слова шгкз (существительное) и шткз (глагол) относятся к существительному и глаголу не потому, что они имеют свои сочетаемостные законы в предложении, мы их потому и сочетаем соответству­ ющим образом, что они суть существительное и глагол ещё до упо­ требления в предложении. 3. Понятие конверсии существует как взаимопереход частей ре­ чи в синтаксическом употреблении, в предложении (шШЯпзсЬе Кга/1; кга/г де§ Оезеггез) (Ю. А. Жлуктенко). 4. Конверсия частей речи обусловлена изменением семантичес­ кого значения производной части речи (Е. И. Шендельс, М. Д. Степа­ нова, Е. В. Гулыга). В чем уязвимость теории конверсии вообще и всех её разновид­ ностей, в частности? ). Если во всех случаях считать, что материально идентичные слова, переходяя по «конверси» как одна часть речи в другую часть ре­ чи, или оба являются лишь различными секторами одной и той же ча­ сти речи (йет 8юск - этаж, йег 81оск - палка; зсНШ/еп - точить, зсЬШ/еп - тащить), то остаётся неизвестным приоритет первичности части речи или отношение между семантическим значением одноматериальных слов - какое из них первично, а какое вторично, что от чего образовано: м>аИгепс1- как союз (в то аремя как) и как предлог (во вре­ мя), исторические и этимологические изыскания для синхронной сис­ темы частей речи не имеют никакого значения. 2. То, что обычно понимают под конверсией двух частей речи как переход одной части речи в другую, не может иметь места в н е конкретного синтаксического употребления, вне синтаксической среды, в которой они употребляются: (Не Кга/1 - кга/1 - существитель129

ное и предлог; Наги - прилагательное и наречие; ц/огкз - существитель­ ное и глагол. О. Есперсен пишет: ведь в каждом отдельном случае упо­ требления слова оно относится к одному определённому разряду и ни к какому другому, и нельзя считать, что в данном случае существитель­ ное, например, употребляется в качестве глагола и т.д. [Есперсен 1958: 67]. Часта речи существуют готовыми до их употребления только для г о в о р я щ е г о , владеющего данным языком. Части речи не сущест­ вуют готовыми до их употребления только для с л у ш а ю щ е г о , и с с л е д о в а т е л я . Позиция говорящего - это не позиция исследо­ вателя, для которого части речи до текста (устного или письменного) не существуют. Те лексемы, которые находятся в языковом сознании владеющего данным языком, нужно ещё эксплицировать и увидеть в них соответствующие части речи. Следовательно, проблема конверсии частей речи, как она пред­ ставлена в работах некоторых лингвистов, заглатывает и затемняет сущность языка, противоречит языковой действительности - прежде нам дано, якобы, слово вне синтаксического употребления как опре­ делённая, заранее известная часть речи, которая уже вне текста наде­ лена соответствующими грамматическими категориями, которые и диктуют ей место и функции в предложении, в то время как факти­ чески и с с л е д о в а т е л ь всегда идёт от грамматического употреб­ ления словарного слова, лексемы в предложении к опознанию в нём слова определённой части речи. Функция, сочетаемость, грамматиче­ ская характеристика, лексическое значение присущи слову только в конкретном предложении. Поэтому надо исходить из особегаостей функционирования слова к его отнесению к соответствующей части речи (позиция исследователя), а не от априорно заданной части речи к её синтаксическим структурам и функциям позиция владеющего языком). 3. Сама постановка вопроса, будто одна часть речи «переходит» в другую часть речи, для которой необходима уже иная синтаксическая конструкция - принципиально неверна. Кавдое слово, употребляемое в его синтаксической среде, в предложении, наделено соответствующи­ ми морфологическими и синтаксическими признаками. Поэтому исход­ ная часть речи, если она, действительно, «переходит» в другую, должна о т б р о с и т ь все свои прежние грамматические (морфологические и синтаксические) формы и приобрести новые, в соответствии с синтак­ сическим типом нового предложения, в котором оно призвано употреб­ ляться, т.е. оба слова, исходное и дериват, если они дао различные час­ ти речи, должны изменить свою систему морфологических форм и син­ таксических функций, изменить свою дистрибуцию. О пой точки зре­ ния лишено всякого основания понятие «конверсии» как «перехода од­ ной части речи в другую», ибо, во-первых, неизвестно, какая часть ре130

чи выступает ведущей, исходной, которая затем якобы «переходит» в другие части речи. Во-вторых, такой «взаимопереход частей речи» оторван от реальности, так как одна часть речи, обладая своей собст­ венной дистрибутивной формой, и являясь вследствие этого именно да­ ней частью речи, должна «переходитг>» в другую часть речи не в изоли­ рованном виде, а только со своим предложением, т.е. со своей собствен­ ной дистрибутивной конструкцией. «Конверсия» как «переход одной части речи в другую» означал бы включение одной синтаксической конструкции в другую, перевод исходного слова с его конкретными грамматическими параметрами, т.е. с его конкретным предложением, в котором оно употреблено, в другое конкретное предложение, что яв­ ляется абсурдным. Иначе был бы нарушен логический з а к о н т о ж ­ д е с т в а, гласящий: любая мысль в процессе рассуждений должна быть тождественной самой себе. Одна синтаксическая конструкция не может быть в то же время другой синтаксической конструкцией, следователь­ но, одна часть речи не может быть в т о ж е в р е м я другой частью речи. Следовательно, в дериват перешла не прежняя, исходная часть речи, а нечто другое, какое-то иное слово (лучше сказать: лексема, «тело» слова) с совершенно иным статусом, уже маркированное как другая, иная часть речи и, следовательно, уже имеющая иные синтакси­ ческие правила своего употребления и иные морфологические формы (если это морфологически изменяемое слово). 4. Если переход одной части речи в другую «о бусловлен измене­ нием лексического значения и его морфологической характеристики», то это вызывает множество вопросов. На каком этапе, кто и зачем «из­ меняет лексическое значение» одной части речи и можно ли изменить лексическое значение этой части речи? Существительное йге Кг а/г (си­ ла, мощь) имеет своё собственное значение, которое выражается в раз­ личных конструкциях (Е& §1еЫ: тсЫ ж тешеп Кгй/Ш; Ев деЫ: ьЪег т е т е Ктфе). Но существует и предлог кг а/г (в силу, на основании) (кг а/г (1е5 Ое8е1:2е5). Разве говорящий прежде изменяет лексическое значение слова Не Кга/г, говоря себе: «Я меняю лексическое значение этого сло­ ва (сила, мощь - в силу, на основании) и затем ставлю его в соответству­ ющее предложение, изменив и его морфологическую форму»? Или го­ ворящий употребляет то же «тело слова» («лексему») существительно­ го аЧе Кга/г, но в новой для него функции (кга/г (1е$ Ое&е12е5) и о н о с а м о п о с е б е , в силу нового синтаксического употребления, при1

Как пишет Б. А. Ильиш, слово не может принадлежать к разным час­ тям речи или переходить из одной части речи в другую, оставаясь самим собой [Ильиш 1965: 37]. О. Есперсен придерживается того же мнения: нельзя употреб­ лять одну часть речи в качестве другой, ибо в каждом отдельном случае упо­ требления слова оно относится к одному определённому разряду и ни к како­ му другому [Есперсен 1958: 67]. 1

131

обретает и новое значение, новые нюансы того же значения, и новые морфологические формы? Действительно, морфологическая форма слова аЧе Кга/с меняется, т.е. говорящий лишает это слово артикля. Что касается семантики, то она тоже меняется (если меняется), но не по воле говорящего, а в силу изменения морфологической формы и син­ таксической функции этого слова. 5. Если предположить, что существует так называемая «кон­ версия» частей речи, согласно которой «одна часть речи переходит в другую», сама по себе, вне синтаксической структуры, то надо до­ пустить а) отрицание существования лексикона, словаря (немецко­ го) языка и грамматики (немецкого) языка как двух теснейшим об­ разом взаимосвязаных сторон одной и той же сущности - языка, б) существование известных для нас и заранее заданных частей ре­ чи, которые, неизвестно где находящиеся - в лексиконе или в грам­ матике, - будучи первичными, переходят в другие, вторичные части речи и определяют строй языка, зависящий от системы частей речи. Такое понимание языковой действительности правомерно только при соответствующем понимании соотношения языка - мышления действительности (см. об этом подробнее ниже: § 3, IV, § 4): части речи существуют заранее, априорно, вне грамматического строя языка и навязывают ему свою структуру, так же как и структура языка навязывает своим структурным единицам - частям речи свои свойства. 6. Нет ли семантической или грамматической общности меж­ ду проблемой конверсии частей речи («переход» одной части речи в другую) и между разными парадигматическими формами одного и того же слова? В парадигме глагола и существительного как изме­ няемых частей речи (гсН таске, йи тасШ, е г тасЫ; Лег Тгзск, йез Тискез, Лет Тгзске, йеп Тиск) «переход» одной основы слова в дру­ гую происходит на уровне м о р ф о-л о г и и, а при конверсии «пе­ реход» одной части речи в другую (йхе Кга/г, й е г Ттогг - к г а / г , ггохг, ыакгеп - умакгепа как союз и Ш к г е п а как предлог) происходит на уровне с и н т а к с и с а . Но в обоих случаях основой их различе­ ния служит д и с т р и б у ц и я , с той лишь разницей, что на уров­ не морфологии происходит «переход» одной формы в другую в н у т р и о д н о й и т о й ж е ч а с т и р е ч и , а на уровне синтак­ сиса происходит «переход» одной части речи в д р у г у ю ч а с т ь речи. Следовательно, нет гфишщпиальных различий между морфоло­ гическими парадишами и синтаксическим употреблением слов в раз­ личной дистрибуции, ибо и в первом, и во втором случае мы имеем де­ ло с дистрибуцией, только в первом случае - с морфологической, а во втором случае с синтаксической. 1

132

1

4 ) Связь «конверсии» с понятиями омонимии и полисемии. В связи с понятием «конверсии» как взаимоперехода частей ре­ чи, т.е. способностью одного итого же материального слова (лексемы) функционировать как разные части речи, встаёт вопрос о соотноше­ нии конверсии, омонимии и полисемии слов. «Проблема полисемии и омонимии - пишет В. М. Алпатов - ггринадяежит к числу вечных и нерешённых проблем лингвистики» [Алпатов 1997: 264]. Омонимия и полисемия не всеми лингвистами понимается оди­ наково. В. М. Жирмунский отрицает конверсию и омонимию в языках типа русский, английский, немецкий. Он предпочитает «говорить о по­ лиморфизме слова, присущем языкам определённого типа» [Жирмун­ ский 1963: 23]. Если одно и то же слово принадлежит к разным частям речи, т.е. совмещает несколько грамматических функций, функций не­ скольких частей речи в одном слове, то такое явление В. В. Виноградов назьюает грамматическим синкретизмом [Виноградов 1947: 314]. И. Е. Аничков пишет: «Многозначное слово едино, если оно сохрани­ ло одну форму или одни формы и имеет значение, исторически основ­ ное и первичное в пределах истории данного языка... - как бы далеко отдельные значения его ни отошли от первичного..., как бы велико ни было расхождение между его значениями. Оно едино...» [Аничков 1997: 349]. И далее: «...разные отчётливо дафференндрованные значе­ ния одного и того же слова составляют разные смысловые единицы, р а з н ы е с е м е м ы » [Аничков 1997: 349]. Б. А. Серебренников, на­ пример, одни и те же слова, выступающие в функции разных частей ре­ чи, фактически объявляет омонимами. Если другой элемент, совершен­ но тождественный по форме, выступает в функции глагола, то это ка­ жущееся тождество. В функции другой части речи на самом деле вы­ ступает другой знак, элемент, строго ограниченный собственной сфе­ рой действия» [Серебренников 1988: 141]. Омонимия в современном языкознании не всегда и не всеми лингвистами понимаетсчя однозначно, так как она соприкасается и пе­ рекрещивается и с полисемией, и с конверсией. Большинство учёных придерживается мнения, что разграниччение омонимии и полисемии происходит на семантической основе. Если между словами есть «общее значение», «связующее звено», то мы имеем дело с полисемией, если нет «связующего звена», то мы имеем дело с омонимией [Будагов 1947 б: 20; Виноградов 1947: 14; Звегинцев 1967: 217; Ярцева 1968:15; Суник 1966: 48, 51-53; Ю.С.Сорокин 1960: 64; Виноградов 1960; Куликов 1965; П. И. Гладкий 1967; Пророкова 1966; Будагов 1958: 79; Смирниц­ кий 1956: 161; Л.А.Новиков 1960(6): 11; Шайкевич 1962: 167; Вгеа1 1924: 149; Иугор 1924: 93-94; Тгпка 1931: 152]. Однако С. Д. Кацнель­ сон и Е. Р. Курилович считают, что общее семантическое значение это абстракция, которую трудно определить. Поэтому идея «общего 133

значения» ведет, но их мнению, к отрицанию многозначности [Кац­ нельсон 1965: 47-49; Курилович 1955]. Как пишет И. И. Ревзин, много­ значность и омонимия с формальной точки зрения совпадают [Ревзин 1957: 36]. Противоположную точку зрения находим у В. И. Абаева: «Между омонимией и полисемией нет ничего общего, никаких точек соприкосновения. Полисемия никогда не может стать омонимией и об­ ратно» [Абаев 1957: 40]. Возможность образования омонимов за счёт распада полисемии слова отрицают также [Смирницкий 1954(а): 22-23, 39, 41; ЕгЬеп 1965: 146-152]. Для синхронного словаря, как считает Р. Клаппенбах, исгоричееки-этимологическое совпадение в одном сло­ ве двух слов не имеет никакого значения [К1аррепЪасЬ 1971: 99]. Как бы далеко ни разошлись значения многозначного слова, они не пре­ вращаются в различные слова-омонимы, если у них имеются некото­ рые общие компоненты или семы [Супрун 1967(6): 241-242]. Некото­ рые лингвисты считают., что омонимами могут быть только изменяе­ мые слова, так как при переходе неизменяемых слов из одного лексико-грамматического разряда в другой мы имеем дело с иным синтакси­ ческим употреблением того же слова [Виноградов 1944: 42; Ахманова 1950: 491; Смирницкий 1955: 11-54; Шендельс 1955; Ахманова 1955: 121; Михелевич 1958: 85. А. А. Потебня отрицает понятие омонимии вообще, считая, что все грамматические формы, так же как и все раз­ новидности значений слова являются отдельными словами [Потебня 1958: 15-15]. По мнению многих исследователей, условием понимания явля­ ется взаимоисключаемость или дополнителная дистрибуция [Скаличка 1967: 121; Москальская 1956: 348; Гулыга 1957: 173; Силин 1962: 78; Булаховский 1954: 45; Тышлер 1963: 149; Балли 1955: 189; Клычков 1961; Маслов 1959; Виноградов 1960; Диаконеску 1960; Л. А. Новиков 1960 (а): 94; Л . А . Новиков 1960 б; Сироткина 1960: 69; Палевская 1960: 15; Тгпка 1931: 153; КосЬ: 1963 и др.]. «Отглагольные прилагательные, возникшие в результате «окачествления» причастий и обособившихся от них не только в лексическом отношении, но и по своим грамматиче­ ским свойствам, представляют собой в каждом случае омонимы по от­ ношению к тем причастиям, на базе которых они развились»: отгла­ гольные прилагательные типа §еЫ1де1, гаяепс!, уепИеп*, аи%е\уеск* омонимы соответствующим причастиям от глаголов ЫИеп, геггеп, уего!1епеп, аиГ\уескеп [Москальская 1956: 348]. Е. И. Шендельс не разгра­ ничивает конверсию и омонимию и пишет, что «одинаково звучащие слова, принадлежащие к различным частям речи, считаются омонима­ ми» [ЗсЬспс1е1ч 1982: 14]. Случаи частичной омогшмии А. И. Смирниц­ кий связывает с конверсией: 1оок ~ смотреть, 1оок - взгляд [Смирниц­ кий 1948: 15]. По мнению А. Н. Тихонова, выпадение изменяемого сло­ на из парадигмы и его лексикализация (существительное — наречие,. 134

предлог, междометие) - это два различных омонимичных слова [Тихо­ нов 1968: 227]. Итак, в языкознании известны понятия конверсии, омонимии, полисемии (многозначности). Между ними существует множество ли­ нии сходства и различий. Однако эти линии до сих пор не только не выявлены чётко, но и безнадёжно запутаны. И прежде всего потому, что нет общепринятого понимания этих терминов, а это создаёт почву для их сугубо личных шперпреталщг, что и приводит, как мы видели выше, к диаметрально противоположным точкам зрения. А между тем проблема эта носит глобальный характер. Она непосредственно связа­ на с проблемой соотношения: «слова и вещи». Нужно ли для обозначе­ ния каждой вещи, каждого процесса, явления, качества иметь свой осо­ бый знак, или можно допустить существование одного знака для обо­ значения множества вещей, процессов, качеств? Вот в этом случае и рождается проблема сотношения «конверсия - омонимия - полисе­ мия», правильное понимание которого ведёт к правильному понима­ нию другого, более глобального соотношения: «действительность мышление - сознание - язык - части речи».

VII. Принципы выделения частей речи и уровень разработанности их теории в современном языкознании Классификации частей речи, как пишет Р. 3. Мурясов, «...пред­ ставляют собой важнейший результат деятельности многих поколений лингвистов в области систематики и таксономии языковых единиц. Несмотря на то, что современная лингвистическая наука не располага­ ет однозначным решением вопроса о строгих, т.е. логически последо­ вательных, а в идеале - единых, непротиворечивых критериях выделе­ ния частей речи, в рамках индо-европейских языков выкристаллизова­ лась более или менее устойчивая система...» [Мурясов 1999: 56]. Хотя проблема частей речи, их свойств, их границ, принципов их выделения и имеет давнюю традицию изучения (два с половиной тыся­ челетия!), однако окончательное решение этого вопроса ещё далеко от завершения. Вряд ли найдётся в современной грамматике область ис­ следования, в которой было бы представлено такое множество различ­ ных точек зрения как относительно критериев выделения отдельных ча­ стей речи, так и относительно списочного состава каждой части речи в том или ином языке. Традиционный подход к частям речи, демонст­ рирующий всякого рода непоследовательности и противоречия, не при­ вёл к положительным результатам: части речи описываются, главным образом, лишь с учётом их прагстической надобности, «а общие основа­ ния существования и функционирования частей речи как системы ока­ зались при этом, как пишет Е. С. Кубрякова, отодвинутыми на задний план» [Кубрякова 1997: 171]. Хотя литературы по вопросам частей речи 135

написано столько, что она стала почти необозримой, тем не менее, про­ блема частей речи отнюдь не потеряла своей актуальности и в наши дай, а, напротив, «наступило время, когда в её освещении можно попы­ таться сделать что-то новое» [Кубрякова 1997: 9]. Как же исследованы части речи в современном языкознании? Почему поныне идёт спор о неудовлетворительном состоянии учения о частях речи в современной лингвистике? Проблема сущности частей речи и принципов их выделения в различных языках мира - одна из наиболее трудных и дискуссионных проблем общего языкознания. Действительно, «грамматическое раз­ биение и классификация огромной массы слов, содержащихся в язьпсе, принадлежит к самой трудной задаче языкознания» [АсЬпош 1972: 62]. На протяжении вот уже нескольких веков грамматические теории раз­ личных языков строятся на традиционной классификации частей речи, заимствованной ещё из античой грамматики, прочно укоренившейся в школьных и вузовских учебниках, нормативных, теоретических и ис­ торических грамматиках различных языков. Привычные категории ложатся в привычные рамки, а с многими противоречиями лингвисты так свыклись, что уже и не замечают их. В теоретическом же отноше­ нии всё обстоит гораздо сложнее. Эта противоречивость и непоследо­ вательность давно подмечены лингвистами, хотя никто из них не пред­ принял радикального пересмотра теории частей речи [см. также: Боро­ дина, Корыхалова 1965: 122]. Многосторонность как признак любого языкового явления делает это упорядочение словаря на основе едино­ го, чисто грамматического критерия весьма сложным. Поэтому не слу­ чаен тот факт, что кошшество частей речи в каждом язьпсе, как пока­ зывает история языкознания и современная научная литература, по­ стоянно колеблется [1\хщ 1969: 170]. Факт этот, как пишет Е. С. Кубря­ кова, не случаен, ибо «неясно, может ли быть отражено такое различие слов единой классификационной схемой, как не ясно и то, выбор каких именно критериев обеспечивает наиболее рациональную классифика­ цию слов и можно ли Гфедложшъ такую классификацию, которая бы­ ла бы универсальной» [Кубрякова 1997: 4]. В чём причина отсутствия е д и н о г о подхода к теории частей речи в современном языкознании, в чём трудности их классификации и можно ли решить эту проблему вообще? 1) Трудность решения проблемы частей речи состоит, прежде всего, в том, что неясны сами п р и и ц и и ы классификации-частей речи: мы их должны «классифицировать» каким-то особым способом, отличным от методов классификации естественных объектов, или час­ ти речи - те же естественные объекты? По мнению Е. С. Кубряковой, «...классификации в языке хранят в себе черты естественных класси­ фикаций... с их нежёсткими границами и отсутствием жёсткой логи136

ки...» [Кубрякова 1997: 87]. Е. С. Кубрякова полагает, что понятие на­ учной, т.е. жёстко структурированной и точно очерченной категории, и понятие категории естественной, прототипической имеют полное право на существование. Первое отражает ход л о г и ч е с к о г о по­ знания, другое - ход познавательных процессов в о б ы д е н н о й жиз­ ни (разр. моя, - А.К.) [Кубрякова 1997: 124]. Е. С. Кубрякова различа­ ет научные категории и естественные категории (части речи), послед­ ние выделяются на других основаниях, т.е. не на логическом противо­ поставлении «наличие - отсутствие признака». «Если учесть, что язы­ ковое сознание говорящих формируется тысячелетиями, представляя собой напластования разных эпох, культур, мировидений, ясно стано­ вится и то, что применение по отношению к нему требований логики по мешьшеймере неуместно [Кубрякова 1997:120]. Увы, «применение требований логики»уместно везде, всегда и во всём., и прежде всего по отношению к «языковому сознанию», по­ тому что логика не ограничивается лишь противопоставлением «нали­ чие - отсутствие» признака, а имеет более широкую сферу применимо­ сти, и предде всего в законах последовательности и непротиворечиывости описания, в соблюдении формальных законов тождества, непро­ тиворечия, исключённого третьего, достаточного основания. Поэтому хочу особо подчеркнуть, что не существует бинарного противопостав­ ления «научные категории» - «естественные категории», ибо как те, так и другие могут быть обработаны и «научно» и «ненаучно»: требо­ вание «научности» по отношению к частям речи не только уместно, но и необходимо как категорический императив. Критериям «научно­ сти» может отвечать и мнгоаспектный, прототшшческий подход к вы­ делению частей речи. Более того, многоаспектяость по отношению к выделению частей речи есть единственно научный подход. Однако на сегодняшний день классификационная картина час­ тей речи оказалась столь пёстрой, что невозможно провести чёткие границы между п р и н ц и п а м и классификации частей речи у раз­ ных авторов. Создаётся такое впечатление, будто каждый автор стре­ мится как можно менее быть похожим на других. По мнению М. И. Стеблина-Каменского, закрепившееся в традиции распределе­ ние слов по частям речи - ещё не классифшсация, а только констатация того, что среди слов есть группировки, объединённые более или менее общими, но не всегда ясными признаками. Распределяя слова по час­ тям речи, т.е. утверждая, что есть так называемые существительные, глаголы, прилагательные, мы делаем примерно то же, «как если бы мы, суммируя то, что мы знаем об окружающих нас людях, сказали, что среди них есть блондины, есть брюнеты, есть математики, есть профессора, а есть и умные люди» [Стеблин-Каменский 1974: 21; см. также: Стеблин-Каменский 1954 (а): 149]. 137

2) Наблюдается различный подход к проблеме частей речи, дик­ туемый, скорее, ф и л о с о ф с к и м и в з г л я д а м и и л и ч н ы м и п р и о р и т е т а м и исследователей. Отметим три основных теорети­ ческих подхода к методологии частей речи в современном языкозна­ нии с неоднородными внутренними предпочтениями: а) Логико-сематические теории частей речи, в которых части речи рассматриваются как л огико-дедуктивные категории (Ю. М. Скребнев), логико-поштийные категории (А. Н. Савченко), се­ масиологические или общеграмматические категории (О. П. Суник, Л. В. Щерба, П. И. Кузнецов). Эти теории выделения частей речи не были реализованы на материале ни одного языка. б) Семантико-грамматические теории частей речи были практи­ чески реалитзованные на метериале всех языков. С этой целью обычно постулируется различное количество признаков, однако все части речи располагаются на одной линии вне их системных связей друг с другом. в) Грамматичесеие тории частей речи представлены различимы­ ми направлениями, каждое из которых имеет свои грамматические приоритеты: части речи вьщеляются только по морфологичкеским (Ф. Ф. Фортунатов), только по синтасическим (Ч. Фриз) признакам или по их совокупности (Г. Хельбиг, В. Флэмиг) (см. подробно описан­ ные выше различные теории частей речи: § 2,1, II, III). 3) Главный принцип, объединяющий всех исследователей, а п р и о р н о е постулирование частей речи без привлечения эмпири­ ческого материала: части речи выделяются на основе различного коли­ чества признаков, вследствие чего количество частей речи в одном и том же языке а также количество слов в одной и той же части речи различны. Определения полученных частей речи никогда не соответст­ вуют их реальным свойствам и списочному составу входящих в этот класс слов. К настоящему времени выявились даже различные оценки того, в каком состоянии нынче пребывает теория частей речи. 4) Трудность классификации частей речи объясняется тем, что исследователь языка часто подходит к этому вопросу не с позиции структуры исследуемого языка, а с п р е д в з я т ы м представлением, под в л и я н и е м известной исследователю грамматической схемы другого, хорошо изученного языка [Аврорин и др. 1953: 12]. Анализ су­ ществующих грамматик русского, немецкого, английского, француз­ ского языков показал, что или классификационная стратегия вырабо­ тана н е в н е д р а х с а м о г о я з ы к а, а в значительной степени н а в я з а н а языку определённой априорной схемой, действующей бе­ зотказно во всех грамматиках, или одни и те же факты с а м о г о я з ы к а исследователи видят и трактуют не всегда и не совсем одинаково. 5) Как считают некоторые исследователи, одним из первых недо­ статков в классификации частей речи является отсутствие с д и н о г о 138

о с н о в а н и я ф п п а р ш т СНУШОГШ) классификации частей речи [Скреб­ нев 1965: 12], отсутствует единство в подходе к классификационым принципам частей речи. Поэтому в классификации частей речи сущест­ венную роль играют соображения практичесмкого удобства [Бернштейн БСЭ: 47]. Но и «единое основание», как считает Л. В. Щерба, не ведёт к цели: ведь всякая классификация подразумевает некоторый субъективизм классификатора, в частности до некоторой степени произ­ вольно выбранный рппаршт дга$юш$. Таких «единых оснований» можно было бы выбрать очень много [Щерба 1957: 6]. Различение час­ тей речи, как пишут Л. Р. Зиндер и Т. В. Строева, есть некая классифи­ кация слов по определённым правилам, обязательно охватывающая все слова данного языка Из этого вытекает, что в языке могут оказаться слова, которые не образуют объединений, они стоят особняком (шсЫ, пеш^'а) [Зиндер, Строева 1957: 60]. Если, классифицируя части речи, выделяют среди них иерархию, т.е. части речи и частицы речи, то это свидетеьство того, что части речи имеют разные основания выделения. Однако эта субординация, как пи­ шет М. И. Стеблин-Каменский, не отражает истинных оснований, ибо пришлось бы говорить о «частицах» и «частёнках». Само понятие части речи настолько расплывчато, что спор о том, является ли данная груп­ пировка слов частью речи, или нет, беспочвен и бессодержателен [Стеб­ лин-Каменский 1954(а): 156]. Обычно считается, что поскольку система значим остей при переходе от одного языка к другому остаётся инвари­ антной, то и система частей речи остаётся той же - меняется в лучшем случае только распределение слов по классам. Для современной класси­ фикации частей речи, как пишет Г. Пауль, «характерна известная произ­ вольность... Но коль ского мы стремимся к тому, чтобы отнести каж­ дое слово к определённому классу, нам вряд ли удастся заменить эту классификацию более удачной» [Пауль 1960: 415]. 6) Трудность классификации слов по частям речи состоит не только в том, что она сама по себе представляет сложность, но и в том, что всё ещё не получил разрешения вопрос о к р и т е р и я х , которые должны быть положены в основу этой классификации [Скребнев 1968: 282]: какие признаки являются необходимым условием существования в языке той или иной части речи, как выделить частиречи в языках, об­ ладающих слабо развитой системой морфологических средств [Сереб­ ренников 1965: 9]. 7) В учениях о частях речи не учитываются общие с т р у к т у р ­ н ы е р а з л и ч и я между основными типами с л о в , поэтому все ча­ сти речи размещаются в одной плоскости, или, как об этом пишет В. А. Богородигцсий, «...все части речи ставятся на одну линию» [Богородицкий 1935:104]. Противоречивость схем классификации по частям речи, как и неудачные попытки её исправления, объясняются, как гш139

шет О. П. Суник, недостаточной научной изученностью сущности классифигщруемых объектов - слов (в их различных аспектах, особен­ но в грамматическом аспекте) [Суник 1965: 6]. Правильно понять и найти систему частей речи можно только в том случае, если понята природа слова, специфика его в том или ином язьпсе [Алиев 1960: 25]. 8) Трудности классификаций частей речи, оказывается, лежат в теоретичекой неразрешимости, лежат в самой п р и р о д е частей ре­ чи, которые ещё надлежит расклассифицировать и дать им соответст­ вующие названия. «Неопределённость границ является онтологичес­ ким свойством не только семантических полей, она отражает также он­ тологию таких наиболее универсальных семантических пространств языка, как предметность, процессуальность, признаковость и консти­ туирующих их наиболее крупных семантико-грамматических классов» [Мурясов 1999: 69]. Если подходить к проблеме частей речи с общепри­ нятых точек зрения,- пишет Б. А. Серебренников, - то следует заранее заявить, что эта проблема неразрешима и вряд ли будет разрешена во­ обще [Серебренников 1965: 10]. А. М. Мухин, пытаясь разобраться в теоретических основаниях выделения частей речи, пришёл к заклю­ чению о «теоретической неразрешимости проблемы частей речи», так как «при теоретичеаком осмыслении частей речи лингвисты наталки­ ваются на такие признаки, которые являются нерелевантными для ча­ стей речи» [Мухин 1968: 158]. М. И. Стеблин-Каменский вообще отка­ зывается от поисков единого основания распределения слов по частям речи - будь то один ведущий признак или их совокупность, т.е. отка­ зывается найти стройность там, где её может и не быть [Стеблин-Ка­ менский 1954 (а): 149]. Однако отказаться от попыток подчинить язы­ ковой материал определённой систематизации - значит отказаться от взгляда на лингвистику как науку, а на слова - как на важнейшие стро­ ительные элементы языка. 9) Попытки какой-либо новой классификации частей речи б е с ­ п о л е з н ы , потому что в грамматиках и словарях существует устано­ вившаяся номенклатура, которая в общем удовлетворяет п р а к т и ч е с к и м потребностям, поэтому мало кому приходит в голову разыски­ вать основания этой номенклатуры и проверять её последовательность [Щерба 1957:5]. 10) Если даже при классификации часгей речи исходить из раз­ личных предпосылок, - пишет В. Г. Адмони, - всё равно нельзя далеко уйти от традиционой классификации частей речи, так как сам матери­ ал вынуждаег исследователя придти к одному и тому же результату. Некоторые изменения и новшества в традиционной классификации ча­ стей речи не затрагивают коренной ломки, перестройки всей системы частей речи [ А й т о т 1966: 62]. Предпринятая X. Глинцем попытка пе­ ресмотрев все части речи заново ни к чему не привела: он пришёл 140

в конечном счете к тем же частям речи, что и в традиции, но под дру­ гими названиями [ОПпх 1961]. 11) Если лексика языка может классифицироваться по разным основаниям (семантическому, морфологическому, синтаксическому), то наряду с классификациями лингаистическими, основанными на этих свойствах языка, как считает В. М. Алпатов, могут быть класси­ фикации п с и х о л и н г в и с т и ч е с к и е , основаные на том, как чле­ нят лексику языка его носители: традиционные классификации частей речи относятся по своей сути именно сюда. Хотя в разных языках наи­ более значимыми могут быть различные признаки для частей речи, классификация лексики по лингвистическим признакам и выделение психологически адекватных частей речи - не противоречат друг другу, а суть дополняющие друг друга процедуры [Алпатов 1986: 46]. Думаю, что это «непротиворечие» и есть настоящее противоречие между тем, что есть в сегодняшних классификационных прнинципах частей речи, и их истинно научной классификацией. Как пишет М. И. Стеблин-Ка­ менский, «существующие распределения слов по частям речи не могут считаться результатами строгой научной классификации» [СтеблинКаменскитй 19546: 11]. Классификация частей речи может быть оха­ рактеризована как предварительная [Иоффе 1965(а): 19], уже С. X . Иоффе считает, что попытки создать науную классификацию ча­ стей речи носят предварительный характер сыгравшая свою роль в по­ знании структуры отдельных языков. Эта классификация даёт лишь весьма приблизительную и потому очень неточную систематизацию слов языка. Классификация частей речи в сегодаяшнем виде, во-пер­ вых, слишком ригористична, потому что возводит перегородки между частями речи, в результате чего промежуточные явления выпадают из поля зрения исследователя. Части речи, во-вторых, слишком широки, специфика слов отдельных частей речи остаётся непознанной. «Наша у с л о в н а я классификация слов по частям речи есть лишь смутное, колеблющееся приближение к последовательно разработанному ин­ вентарю опыта» [Сепир 1993: 114]. 12) Классификацию частей речи осуществить н е в о з м о ж н о . Наиболее рещительно эту точку зрения отстаивает Ю. М. Скребнев. «Постулирование категорий частей речи (рагтез огаНотз) античными грамматиками знаменовало собой возникновение взгляда на язык как на стабильную систему, развитую и чётко охарактеризованную в пара­ дигматическом плане и обладающую якобы обозримой... несуществен­ ной синтагматической протяжённостью. Но язык неотделим отречи: он в большей мере функционален, нежели системен по своей сущности именно поэтому ни одна из существующих доныне и, вероятно, ни од­ на из имеющих существовать классификаций частей речи не могла й не может быть адекватной своему объекту» [Скребнев 1965: 12]. 141

13) «Части речи являются л а б и л ь н ы м , п о д в и ж н ы м (разр. моя, - А.К.) объектом, поэтому стабилизирующая классификация не может вскрыть всех функциональных потенций слова» [Скребнев 1965: 12]. Сколько и какие признаки мы бы не вводили, классификация час­ тей речи, по мнению Ю. М. Скребиева, невозможна, потому что в са­ мом объекте заложены трудности его классификации. Он пишет: 1) Ес­ ли в основу классификации частей речи положить принцип однознач­ ности классификации, т.е. наличие или отсутствие данного признака, то мы получим не классификацию частей речи, а лишь деление слов на два класса. 2) Если введём комплекс признаков, то одни и те же призна­ ки будут перекрещиваться в разных частях речи, что мы и видим в со­ временных классификацмиях частей речи [Скребнев 1965: 12]. Послед­ нюю мысль поддерживает М. Д. Степанова и Г. Хельбиг, утверждая, что классификация частей речи, построенная на множественности при­ знаков (семантических, морфологических, синтаксических), гетерогенна [Степанова, Хельбиг 1978: 26]. Так как схема распределения понятий, как они выражены в язьпсе, есть скорее всего с к о л ь - з я щ а я шкала, а не результат философского анализа явлений опыта, то, по мнению Э. Сепира, мы и не можем сказать наперёд, куда именно отнести данное понятие. «Иными словами, мы должны отказаться от проведения стро­ гой классификации категорий» [Сепир 1934: 83-84]. Итак, история развития языкознания даёт нам прекрасные сви­ детельства того, что теория частей речи до сих пор не решена и её близ­ кое решение не предвидится. Но её решать надо, учитывая всю исто­ рию выделения и классификации частей речи. Как считает Е. С. Кубря­ кова, в теории частей речи были и «формалисты», и «концептуалис­ ты», и компромиссная точка зрения, сочетающая эти теории и учиты­ вающая совокупность разноуровневых признаков. « . . . Последователи идеи смешанных признаков добивались гораздо больших успехов в ос­ вещении особенностей частей речи как раз потому, что ими принима­ лись во внимание разноуровневые характфистики частей речи. Иначе говоря, комплексное освещение частей речи, оправданное эмпиричес­ ки, нуждалось в т е о р е т и ч е с к о м о б о с н о в а н и и » (разр. моя, - А. К.) [Кубрякова 1997: 218]. Однако ни выделение концептов как ведущих, ни формальных показателей в выделении частей речи не могут сами по себе или же по отдельности привести к установлению частей речи. Оба типа описания обязательны, но разгадка, тайны час­ тей речи и адекватное отражееиие их природы - исключительно в том, как соотносятся в их строении и организации содержательные и фор­ мальные начала, на каком уровне строения языка обнаруживают себя формальные особенности отдельных частей речи и в чём конкретно за­ ключаются эти концептуальные и формальные особенности. «Итак, центральный вопрос для всей системы... частей речи - это вопрос 142

о том, к а к о й с п о с о б п р е д с т а в л е н и я (разр. моя, - А.К.) или способы представления выбирает язык для своих основных кон­ цептов .как главных концептов человеческого разума» [Кубрякова 1997: 224]. Проблема частей речи до сих пор не решена ни для одного язы­ ка, потому что сегодняшняя классификация частей речи в различных языках построена в общем и целом умозрительно и не подкреплена ос­ новным массивом материи языка. Существующие классификации час­ тей речи соответствуют лишь практическим потребностям школьной и вузовской грамматики. Да это и не удивительно: всё языкознание в этой области пребывает сегодня в дремотном состоянии, потому что многих лингвистов сейчас привлекают манящие дали «когнитивной» и других направлений лингвистики, во-вторых, существующие теории частей речи п р а к т и ч е с к и устраивают всех и «никому не приходитв голову искать основания этой номенклатуры» (Л. В. Щерба). Как видим, за 70 лет после известных работ Л. В. Щербы в вопросе о час­ тях речи ничего не изменилось. До тех пор, пока для изучения синтак­ сической структуры предложения рабочим инструментом будет слу­ жить модель «членов предложени» (ЧП), ничего в области частей речи не изменится: эта модель не может дифференцировать морофологически неизменяемые слова и отразить их синтаксические параметры (см. об этом подробно: § 7, III). Отсюда то, что мы и имеем - традицион­ ные части речи, представленные в н е и х с и с т е м н ы х связей и от­ ношений друг с другом, среди которых меньше всего повезло именно морфологически неизменяемым словам, так как они - область не мор­ фологии, хотя они и рассматриваются традиционно в морфологии, а синтаксиса и, следовательно, нераспознаваемы (если мы их не знаем «в лицо») на словарном уровне. Именно морфологически неизменяе­ мые слова должны в первую очередь стать объектом пристального внимания лингвистов.

143

ГЛАВА

2

Место частей речи в структуре взаимоотношения «действительность - мышление - сознание - язык» § 3* Взаимоотношение «.действительность мышление - сознание - язык - части речи» В этой главе будут рассмотрены теоретические проблемы вза­ имоотношения частей речи с действительностью, мышлением, со­ знанием, языком. Но может возникнуть вопрос: а надо ли вообще эти проблемы рассматривать здесь, если главная цель книги - иссле­ дование сущности частей речи? Как увидит читатель ниже, интере­ сы науки о языке требуют этого, потому что части речи никогда не будут познаны вне этой связи. Особенно это нужно сделать ещё и потому, что в языкознание хлынул бурный и достаточно мутный поток «когнитивных» воззрений на язык вообще и на части речи в частности, не разъяснивший, а запутавший эти проблемы. Необ­ ходимо найти место частям речи во всей системе я з ы к а . Но чтобы это сдедать, надо найти место языку в системе взаимоотно­ шений д е й с т в и т е л ь н о с т и , м ы ш л е н и я , с о з н а н и я . Только разобравшись в этих проблемах, мы разберёмся во многих запутанных вопросах вчерашней и сегодняшней теории частей речи.

I. Два уровня абстракции в мышлении: «чувственное» и «логическое» мышление Понятие «мышление» в языкознании, логике, психологии, фило­ софии настолько неопределённо итак запутано, что под «мышлением» некоторые исследователи иногда понимают чуть ли не нечто противо­ положное. И прежде всего потому, что само содержание термина «мы­ шление» расплывчато и не имеет чётких границ. По степени, глубине, силе абстракции и обобщения необходимо различать два уровня мышления или две ступени познания: 1) Ч у в с тв е н н о е (непосредственное, наглядное, эмпирическое, техническое) мышление, осуществляющееся на п е р в о й ступени абстракции (пер­ вая сигнальная система по И. П. Павлову) в формах о щ у щ е и и й, в о с п р и я т и й , п р е д с т а в л е н и й , которые не требует языко­ вой опоры (чувственное мышление свойственно также животным), Ис­ ходные данные о мире даны человеку в чувственном, эмпирическом познании, однако мир познаётся не чувствами, а мозгом: видят не гла­ за, а мозг, слышат не уши, а мозг; глаза и уши - лишь посредники меж­ ду материальным миром и мозгом, который мыслит. 2) А б с т р а к тн о е, л о г и ч е с к о е (теоретическое) мышление, осуществляющееся 144

на в т о р о й ступени абстракции (вторая сигнальная система по И. П. Павлову), реализуется в логических формах п о н я т и й , с у ж д е н и й , у м о з а к л ю ч е н и й , обязательно выраженных в фор­ мах естественного языка - в словах (понятиях) и предложениях (сужде­ ниях, умозаключениях). Логическое мышление может быть выражено также и вне форм языка, но это гфоисходиг тогда, когда мы думаем, рассуждаем про себя, вспоминаем о чём-либо, не прибегая к формам языка, в том числе и во «внутренней речи». Именно безъязыковое (авербальное) мышление и является, в супщости, типичной формой че­ ловеческого мышления. Две ступени познания - чувственное созерцание, осуществляю­ щееся посредством органов чувств, и абстрактное, логическое мышле­ ние, обобщающее данные чувственного познания, образуют е д и н ы й п р о ц е с с м ы ш л е н и я , в результате чего происходит постоянное превращение элементов или континуума чувственного мышления в аб­ страктное мышление и абстрактного мышления в чувственное мышле­ ние (описание сущности взаимодействия чувственного и абстрактного мышления здесь представлено только схематично). Переход от чувст­ венного мышления к абстрактному и от абстрактного к чувственному можно представить себе весьма упрощённо в виде следующего процес­ са: через окно я вижу во дворе дома собаку, деревья, цветы, скамейку, играющих детей (это моё чувственное мьппление). Эту живую, чувственую картину видят мои глаза, она по зрительным рецепторам переда­ ётся в мой мозг, её идеальная копия возникает в моём мозгу как моё чувственное мышлением. Эту чувственную картину я передаю по теле­ фону моему собеседнику: моё чувственное мьппление превращается в мозгу в моё абстрактное, логическое мьппление; я передаю по телефо­ ну моё «логическое мьппление» в формах моего языка, выросшее из чувственного восприятия видимой мною картины. Я передаю по теле­ фону не саму наблюдаемую мною чувственную, физическую картину моего двара - эту чувственную картину никакими словами передать невозмиожно, - а лишь произношу слова, грамматически упорядоченные, логически о т р а ж а ю щ и е видимый мною чувственный мир моего двора, т.е. я описываю по телефону видимую мною часть двора не в форме видимой мною физической картины (что сделать невозможно), а в форме обычных слов, в формах моего языка и, следоывательно, в формах моего «логического мышления», возникшего в мозгу из чув­ ственного восприятия видимой мною материальной картины. Моё чувственное мьппление, как отражение в моём мозгу чувст­ венного, физического мира, превращается в моё логическое мьппление в форме моего словесного сообщения. В мозгу моего собеседника, об­ ладающего тем же или приблизительно тем же языковым кодом, кото­ рым владею и я, в ы с л у ш а в ш е г о моё <оюгическое мьппление» 145

в формах моего языка, рождается, благодаря общему для нас овоих языковому коду, некая ч у в с т в е н н а я картина, очень близко напоминаюзщая описанные мною события. Но так как эта чувственная картина, воспринимаяемая моим собеседником, «написана» мною в формах в высшей степени абстрактных понятий, лишённых чувствен­ ной наглядности, то, следовательно, описанная мною картина осела у него в мозгу лишь в виде отдалённого приближения к тому, что вижу я. Так осуществляется постоянное превращение одной ступени позна­ ния (отражения) в другую (взаимопереход чувственного и абстрактно­ го мьшшения): чем точнее, красочнее естественнее описана чувствен­ ная картина в моём языковом, логическом сообщении, в рассказе, тем с большей адекватностью возникнет чувственный образ в мозгу слуша­ теля, читателя (читаемые нами увлекательные романы - это перевод логического мьшшения писателя в чувственное, образное мышление читателя). Чувственное мышление осуществляется на уровне эмпирическо­ го познания как процесс получения и переработки информации, посту­ пающей в мозг от внешнего мира через органы чувств (их пять: слуха, зрения, вкуса, осязания, обоняния). Процесс чувственного мьшшения протекает только в рамках н а л и ч н о й ситуации, в результате н е п о с р е д с т в е н н о г о воздействия предметов, явлений и их свойств на органы чувств человека: я о щ у щ а ю «тепло солнечных лучей» ; я в о с п р и н и м а ю «пение птиц»; на основе ранее получен­ ных непосредственных впечатлений я п р е д с т а в л я ю себе в моём мозгу «мою дачу, луга, поля и леса вокруг неё», хотя я сижу в моём ра­ бочем кабинете в Москве. Чувственное мышление начинается там, где есть р е а л ь н ы е, т. е реально видимые, слышимые, осязаемые, ощу­ щаемые мною предметы или явления и есть мои р е а л ь н ы е ощуще­ ния и восприятия этих предметов в моих органах чувств и представле­ ния о них в моём мозгу. Чувственное мышление осуществляется без языковой опоры, как н е п о с р е д с т в е н н о е отражение мира че­ рез наши органы чувств, таким, каков он есть на самом деле, без вме­ шательства абстрактного мышления, в том числе без использования языка. Чувственное отражение действительности есть результат непо­ средственного воздействия мира на органы чувств, протекающего как процесс взаимодействия двух материальных сред: предметов мира и органов чувств человека. Этот способ отражения мира не включает в себя момента отхода от объективной дейсгвительности, от непосред­ ственного контакта с миром, как это имеет место при абстрактном, ло­ гическом способе её отражения. Лишь представления как высшая фор­ ма чувственного мышления могут быть связаны с теми же предметами, но уже в н е непосредственного контакта с ними, а опосредованно в воспоминаниях о них. Этот вид чувственного мьшшения одной ногой

146

ещё стоит в сфере чувственного восприятия объектов, которые воздей­ ствуют на органы чувств, но другой ногой уже вступает в пределы аб­ страктного мышления в виде воспоминаний о виденном, слышанном, отражённом в сознании. Он граничит уже непосредственно с абстракт­ ным мышлением. Как только мы начинаем видимое, слышимое, ощущаемое, вос­ принимаемое нами событие приводить в систему, оценивать, анализи­ ровать, сравнивать, сопоставлять с нашим прежним опытом (а это зна­ чит - с нашим сознанием и в нашем сознании), мы тотчас же перехо­ дим на более высокий уровень мышления, который осуществляется или вообще без языка, или в формах естественного языка. Хотя мысль рождается в сознании человека д о я з ы к а и может осуществляться вне материальных форм языка, однако язык придаёт рождающейся мысли устойчивость, определённость, конкретностъ, однозначность. В то же время мысль « н е п е р е д а в а е м а » другим людям вне фи­ зической субстанции языка. Каждый человек имеет о д н о и т о ж е чувственное мьппление, диктуемое одинаковостью органов чувств, од­ ной и той же нервной организацией человека, его анатомией и физио­ логией. Однакоувсех людей р а з н о е п р е л о м л е н и е этого чув­ ственно-наглядного созерцания: в абстрактном мышлении, т.е. в естест­ венном языке. Я могу рассказать о данном событии совсем не так, как это сделает другой очевидец. Но эта разница исправляется логической формой мьппления, одними и теми же понятиями и суждениями. Про­ цесс абстрактного мьппления оказывается свободным от ограничива­ ющего действия непосредственной ситуации и обнаруживает п о л ­ н е й ш у ю с а м о с т о я т е л ь н о с т ь : любой вещи, любому пред­ мету или явлению я могу присвоить л ю б о е имя, назвать любым сло­ вом. «Чувственное восприятие даёт предмет, разум - название для не­ го...» [Ленин т. 38: 384-385]. Логическое мьппление, таким образом, 1) это идеальное отражение объективного мира в нейронных связях че­ ловеческого мозга, это идеальные функции материального органа мозга человека. 2) Мысль как идеальная функция материи (материаль­ ного мозга) обладает не свойством единичности, как это происходит с чувственным мышлением, а обладает качеством всеобщности. 3) Вся­ кая мысль предполагает независимую от неё реальную или мнимую (фантастическую, вымышленную, ложную) действительность, а также мыслительные процессы собственного мозга. Логическое или абстрактное мьппление, по сравнению с чувст­ венным способом отражения реального мира, отличается тем, что а) оно, сопровождаемое языком или без участия языка как молчали­ вое, авербальное мышление, осуществляется преимущественно в н е н е п о с р е д с т в е н н ы х к о н т а к т о в с реальной действитель­ ностью (я могу, конечно, описывать в и д и м у ю м н о ю в д а н 147

н ы й м о м е н т природу), б) оно ведёт к более полному и глубоко­ му т е о р е т и ч е с к о м у познанию мира, но является бледной те­ нью чувственного мышления (ни один рассказ не может воспроизвес­ ти ж и в о й картины природы или передать звуки «Лунной сонаты» или «Увертюры Эгмонт» Бетховена). Благодаря логическому мышле­ нию люди оказались в состоянии познать действительность не только в процессе непосредственного, прямого её восприятия, но, главным образом, опосредованно, н е п р я м о , путём отвлечения, путём раз­ мышления, «думания» о предметах, не представленных непосредст­ венно в органах чувств. Абстрактное мышление само преобразует опыт, даёт возможность получить знания о таких свойствах и отноше­ ниях объектов, которые н е д о с т у п н ы непосредственному эмпи­ рическому познанию. Для абстрактного мышления реальные предме­ ты уже не обязательны, здесь имеет место о т х о д от непосредствен­ ного созерцания действительности, от чувственных образов единич­ ных предметов. Следовательнго, рушатся «марксистско-ленинские ло­ зунги»: «материя - всё, сознание - ничто»; «бытие определяет созна­ ние»»; «материя - первичное, сознание - вторичное». Итак, широко используемое понятие «мьппление» в различных науках, в том числе в языкознании, психологии, философии, нейрофи­ зиологии, нейропсихологии, не может иметь места в мозгу человека как нечто аморфное и расплывчатое: «мьппление» осуществляется в мозгу человека н е и н а ч е , к а к т о л ь к о в в и д е ч у в с т ­ в е н н о г о и а б с т р а к т н о г о м ы ш л е н и я. постоянно перехо­ дящих одно в другое, что и составляет основной закон и назначение процесса мышления. Абстрактного, логического мьшшения не сущест­ вует, если оно тут же не переходит в чувственное, если оно не опуска­ ется на «грешную» землю чувственной действительности: за абстрак­ цией всегда должно что-то скрываться, иначе она, лишь как абстрак­ ция, не может быть воспринята чужим мозгом. Но и чувственного мы­ шления, вне связи с абстрактным, не существует, иначе человек до сих пор влачил бы своё счастливое существование среди своих собратьев животных. «Мышление» существует только как в з а и м о д е й с т в и е этих двух его сторон, постоянно и непрерывно переходящих одно в другое.

II. Два уровня движения логического мышления: «процесс мышления» (динамика мышления) и «сознание» (статика мышления). Самым неопределённым остаётся в языкознании, психологии и философии вопрос о взаимоотношении таких понятий как мьппле­ ние, мысль, сознание, память, разум, рассудок, дума, ум, интеллект и др. Это одно и то же понятие, синонимы, или это различные функции 148

мозга? С введением в лингвистические исследования иностранных тер­ минов (когнитивизм, когниция, коннекционизм, концептуализация, ментальность, модуль, скрипт, сценарий, фрейм и др. [см. Е. С. Кубря­ кова, В. 3. Демьянков, Ю. Г. Панкрац, Л. Г. Лузина 1996] терминоло­ гическая ситуация в языкознании становится ещё более запутанной. Под общепринятым понятием «мышление», в данном случае под понятием «логическое мьппление» неизбежно мы должны чётко разли­ чать две неодинаковые, хотя и теснейшим образом связанные одна с другой функции мозга - «процесс мьппления» (динамика смышленая) и «сознание» (статика мьппления). 1) П р о ц е с с м ы ш л е н и я - это отражательный п р о ц е с с работы нейронов мозга, динамический процесс идеального отражения нашим мозгом реальной действительности, «думание» о чём-нибудь, рассуждение, аргументация какой-либо мысли, разговор, беседа, пись­ мо, чтение, слушание, т.е. всякая интеллектуальная деятельность. Про­ цесс мышления может проходить вне форм языка (авербально) и в фор­ мах языка (вербально). Процесс или динамика мьппления детерминиру­ ется вне его существующей и действующей на мозг природной и обще­ ственной действительностью а также внутренними побуждениями чело­ века. Этот процесс существует не только как отражение взаимодейст­ вия человека с миром, но и как отражение внутренних процессов само­ го мозга. Процесс логического мьппления осуществляется как в формах языка, в формах предложений и их связей (вербальное мьппление), а это значит - в логических формах суждений и умозаключений, так и вне форм естественного языка (авербальное мьппление). 2) С о з н а н и е - это уже не процесс, а статическое состояние системы нейронов, это н а к о п л е н н о е з н а н и е о мире в мозгу человека в форме логических п о н я т и й , это относительно статичес­ кие совокупности знаний (со + знание) об этой действительности и о самом себе. «Способ, каким существует сознание и каким нечто су­ ществует для него, это - знание» [Маркс, Энгельс 1056: 633]. «Главная проблема заключается в том, чтобы понять сознание как субъектив­ ный продукт, как п р е о бр а з о в а н н у ю ф о р м у (разр. моя, - А. К) проявления тех общественных по своей природе отношений, которые осуществляются деятельностью человека в предметном мире» [А. Н. Леонтьев 1972: 130]. В течение своей жизни человек накопил много знаний об окружающем его мире, обществе, в котором живёт, о самом себе, выучился многим профессиям. Все эти знания хрянятся н е о с о з н а н н о в нейр одинамических системах его сознания в виде на­ копленных знаний и умений. Но главным знанием, складированным в его сознании, является знание родного языка, его словаря, его мор­ фологической, синтаксической, фонологический, логической, прагма­ тической и др. систем. Это и есть его я з ы к о в о е с о з н а н и е, ко149

торое пронизывает собою все остальные блоки знаний и без которого все остальные знания мертвы. Моё сознание, в о - п е р в ы х , - это весь мой «багаж» знаний об окружающем меня мире и обо мне самом, весь мой накопленный жизненный опыт, это всё то, чему меня обучали, и что я познал сам. Это всё то, что я храню в моём мозгу неосознанно в ввде системы взаимосвязанных логических понятий и даже устойчи­ вых, часто повторяющихся, шаблонных логических суждений и умоза­ ключений. Моё сознание - это, в о - в т о р ы х моё знание моего язы­ ка. Чем больше человек читает, слушает, думает, размышляет, обоб­ щает, познаёт, видит, тем больше о б ъ ё м его сознания, в том числе и языкового сознания (большее количество слов, больший объём логи­ ческих понятий и системы их взаимосвязей), тем легче происходит и сам процесс его мьшшения (включения понятий в процесс взаимодей­ ствия друг с другом). Главнейшая часть нашего сознания - знание язы­ ка, это и есть наще я з ы к о в о е с о з н а н и е . Знание, которым мы владеем, становится содержанием нашего сознания и поэтому высту­ пает как часть нас самих, как неотъемлемая принадлежность нашего «я». Не только знание живёт в нас, но и мы живём в этом знании, ис­ пользуя его как «продолжение» наших естественных органов чувств. «Сознание ... с самого начала есть общественный продукт и остаётся им, пока вообще существуют люди» [Маркс, Энгельс т. 3:29]. «Созна­ ние ... никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным быти­ ем..., а бытие людей есть реальный процесс их жизни» [Маркс, Энгельс т. 3: 25]. А. Г. Спиркин пишет, что сознание - это соучастие знания в самом себе, т.е. знание человека о самом факте своего знания [Спир­ кин 1972: 78]. Предметы и их свойства, отражённые в мозгу, т.е. в со­ знании человека, существуют в нём в форме слов, а это значит - поня­ тий. Это значит, далее, что предметы и их свойства существуют в моз­ гу и д е а л ь н о . Проблема идеального в сознании остаётся самой не­ разгаданной проблемой науки. Даже И. П. Павлов не мог ответить на свой же вопрос: «...каким образом материя мозга производит субъек­ тивное явление?» [И. П. Павлов 1951: 247]. Как пишут физиологи, кон­ кретные механизмы реализации соотношения психики и мозга остают­ ся неизвестными [Ивангацсий 1999: 102-103]. 1

Действующий на сознание человека мир трансформхфуется и по­ лучает идеальную форму своего бытия в виде системы логических поня«...существует досознательная психика животных и появление у чело­ века качественно новой формы психики сознания. ... Сознание есть открыва­ ющаяся субъекту картина мира, в которую включён и он сам, его действия и состояния. 11еред неискушенным человеком наличие у него этой субъективной кар'шны не ставит, разумеется, никаких теоретических проблем; перед ним мир, а не мир и не картина мира. В зтом стихийном реализме заключается на­ стоящая, хотя и наивная, правда» [А.Н. Леонтьев 1972: 129]. 1

150

тий, но идеальное не существует вне определённых материальных про­ цессов - вне материи мозга и вне звучащей или написанной речи, кото­ рые я рассматриваю ниже как два уровня материализации мьппления (первичный и вторичный) (см. ниже п. III). Идеальное - не особая суб­ станция и не побочный спутник материальных процессов, протекаю­ щих в коре головного мозга, а продукт деятельности мозга, субъектив­ ный образ объективного мира, отражение внешнего мира в формах де­ ятельности человека, в формах его сознания, т.е. в логических формах понятий, представленных языковыми единицами как словами опреде­ лённых частей речи и правил их связи в суждения и умозаключения. Это не индавидуально-психолошческий, и тем более не физиологаческий факт, а факт общественно-исторический, продукт и форма духовного производства. А. Р. Лурия отрицал первенство «биологического» в психике человека. Он считал, что биологические законы развития мозга находятся под влиянием общественно-исторической практики че­ ловека, т.е. физиологические процессы в головном мозгу (функцио­ нальные системы), являющиеся биологической основой высших психи­ ческих функций, сами формируются в процессе социально-историчес­ кого развития человека. Природа человека - продукт его истории. Образ предмета, действия, качества, отражённого в сознании (в слове, т.е. в части речи), - это идеальная форма бытия предметов (действий, качеств), отражённых в языковом сознании в виде понятий. Система частей речи - это система логических понятий. Мысль - нечто в н е ш н е е как по отношению к процессам, которые её породили, так и к формам языка, в которых она выражается. Но без мозга, без его физиологической деятельности нет мысли, и в то же время мысль - не просто продукт физиологии, нервной деятельности, но и субъективной практики, в ходе которой человек мыслит с помощью мозга. При виде предмета (действия, качества) в голове человека, т.е. в языковом сознании не появляется его физического отпечатка. Пере­ живаемый образ, например, «дерева» есть нечто идеальное, он не сво­ дим ни к самому «дереву», ни к тем физиологическим процессам, кото­ рые совершаются в мозгу и лежат в основе этого образа: физиологиче­ ские процессы, продуцирующие субъективные образы, не есть сами об­ разы, эти процессы сами по себе не есть идеальные копии отображён­ ного объекта. Физиологические процессы - это м а т е р и а л ь н ы е н о с и т е л и субъективного образа, возникающего благодаря матери­ альным, физиологическим процессам в нейронных клетках мозга. Именно отнесённость мозговых процессов к объективному миру и де­ лает эти процессы психическими, идеальными. Мысль - это продукт мозга и она порождена физиологическими процессами, происходящи­ ми в мозгу. Но мысль не сводится к своему материальному субстрату физиологическим процессам в мозгу, к викшне манифестируемому 151

языку: «... идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней» [Маркс, Энгельс 1955: 19]. Идеальное - это то, чего в мозгу нет и вместе с тем есть: че­ ловек н е о с о з н а н н о владеет своей системой идеальных понятий (слов) и вместе с тем о с о з н а н н о строит суждения и умозаключе­ ния (предложения). Это то, что не существует в виде внешней, чувст­ венно воспринимаемой вещи, и вместе с тем существует как способ­ ность человека владеть системой логических понятий, оформленных в языковых знаках (словах) со всеми присущими им грамматическими, т.е. частеречными признаками. Логические понятия - это бытие, рав­ ное небытию, или бытие внешней вещи (дом, дерево), действия (бе­ жать, пить), качества (красный, твёрдый) в виде их внутреннего обра­ за. Но идеальные понятия о т л и ч а ю т с я как от тех п р е д м е т о в, которые они отражают, так и от тех телесных с т р у к т у р м о з г а, посредством которых эта вещь (действие, качество) существует внутри субъекта. От структур мозга идеальный образ, т.е. п о н я т и е предмета (действия, качества) отличается тем, что это идеальная фор­ ма внешнего предмета (действия, качества), а не форма мозга. Идеаль­ ный образ материального предмета опредмечен в органическом теле в мозгу человека (как первый уровень материализации мьппления, см. об этом ниже в разделе III) и в форме языка как субъективный образ (как второй уровень материализации мьппления, см. об этом ниже в разделе III). Идеальное, т.е. понятие (слово, часть речи) - это инобы­ тие предмета (действия, качества) в другом и через другое, оно осуще­ ствляется в слове и через слово, т.е. через внешне воспринимаемую ма­ терию, тело слова. Слова (часть речи), оставаясь самим собой, в то же время, во-первых, оказывается бытием другого, внешнего по отноше­ нию к мозгу тела (дом, дерево, бежать) во-вторых, оказывается быти­ ем тех физиологических, молекулярных процессов, которые соверша­ ются в мозгу. Это иное, т.е. идеальное бытие предмета (действия, каче­ ства), выраженное в соответствующей части речи, есть совершенно от­ личное от того, что мы воспринимаем ушами или глазами (т.е. предме­ ты и процессы). Знание, как наше сознание, не просто неосознанно хранится в мозгу, но и постоянно и притом сознательно в о с п р о и з в о д и т с я в процессе мышления. Это и делает процесс мьппления истинным п р о ц е с с о м , в который вовлекаются все наши знания на данный слу­ чай (нужные на данный случай участки или блоки сознания). Эти воз­ можности скрыты в мозгу в уже имеющихся наших знаниях. Мы всегда знаем больше, чем осознаём: все наши знания мы храним неосознанно. Накопленные в молу знания беспрерывно пополняются всё новыми и новыми знаниями, которые откладьпшотся в сознании в результате не-, прекращающегося процесса мьппления (даже во сне). Содержанием со152

знания является система исторически сложившихся и непрерывно попол­ няемых знаний, преломлённых через призму личного опыта каждого че­ ловека. Сознание - не абсолютно константная величина, оно постоянно пополняется за счёт беспрерывно протекающего процесса мышления, т.е. познания мира и самого себя, благодаря которому человек приобретает всё новые и новые знания, которые, оседая в различных блоках сознания ипреждевсегов я з ы к о в о м с о з н а н и и как врезервуаре (накопи­ теле, депо, «чёрном ящике»), вместе со старыми знаниями включаются в процесс мышления. Сознание как накопленное знание не существует вне процесса мышления, благодаря которому пополняется багаж знаний, т.е. увеличивается объём сознания, а процесс мьшгаенияв свою очередь, невозможен без уже накопленного сознания (накопленного знания, «со + знания»), потому что в этот процесс вовлекаются все мои знания о мире и обо мне самом. Сознание человека, следовательно, - не только накоп­ ленные за всю его жизнь знания, но и постоянно накашиваюпщеся зна­ ния, которые, включаясь в процесс мьшшения, рождают новые знания. Два факта в голове человека рождают мысль об их связях, десять фактов рождают идею, сто фактов рождают теорию. Весьма симптоматично высказывание Ю. Н. Караулова о сущ­ ности «когнитивной лингвистики», о которой речь будет идти ниже (см. § 5). По его мнению, когнитивный уровень - это не просто зна­ ние языка в узком смысле слова (у меня: языковое сознание), а уро­ вень, который аккумулирует знания носителей языка о мире, он по­ казывает, каким человек видит окружающий его мир, фиксирует на­ ивно-языковую картину мира в его с о з н а н и и , бессознательно за­ креплённую в языковых структурах, которые помимо языковой се­ мантики, несут более широкую информацию об у с т р о й с т в е м и р а [Караулов 1999:154]. Оказывается, по Ю. Н. Караулову, «ког­ нитивный уровень» - это то, что всегда в психологии понималось как «сознание». Различение «процесса мьшшения» и «сознания». - это совершен­ но реальное и неизбежное разграничение двух взаимозависимых и вза­ имообусловленных видов мыслительной работы мозга: одно без дру­ гого не существует, одно проникнуто другим, одно питает другое. В процесс мьшшения втянуты единицы языкового сознания - логичес­ кие понятия, представленные словами определённых частей речи, без которых процесс мыпшеия невозможен, а сами понятия (частире­ чи) как накопленное знание есть результат процесса мышления. Мыш­ ление человека как процесс взаимодействия нейронных клеток в мозгу есть п о с т о я н н о е в з а и м о д е й с т в и е между самим процес­ сом мышления, т.е. накоплением знания, и сознанием, т.е. уже накоп­ ленными единицами сознания (понятиями) как его строительными эле­ ментами, постоянно вовлекаемыми в процесс мышления. Все мои зна153

ния о внешнем и моём внутреннем мире находятся в моём сознании в виде накопленных за всю мою жизнь логических понятий, отражаю­ щих все сферы моих знаний. Так же как в логике исследуются отдель­ ные понятия, противопоставленные суждениям и умозаключениям, т.е. тем же понятиям, но в их функциональной взаимосвязи, точно так же и сознание как накопленный «склад» отдельных логических понятий на первом уровне материализации мьппления может быть противопо­ ставлен процессу мьппления, в котором участвуют те же понятия, но на более высокой ступени их функционирования - в суждениях и в умоза­ ключениях на втором уровне материализации мьппления (кстати: эти два уровня материалгоации мьппления являются основой разграниче­ ния понятий ч а с т е й р е ч и и ч л е н о в п р е ж д л о ж е н и я , см. об этом нмже § 5, IV, 4). Взаимодействие процесса мьппления и сознания можно уподо­ бить работе сложного механизма, многочисленные детали которого (отдельные понятия моего языкового сознания - т.е. ч а с т и р е ч и ) , оставаясь отдельными деталями, втянуты в единый, непрерывный, сла­ женный цикл работы всего механизма (осуществляется процесс мьпп­ ления как построение суждений и умозаключений из отдельных поня­ тий, почерпнутых из их хранилища - языкового сознания, но ставших теперь уже ч л е н а м и п р е д л о ж е н и й ) . Абстрактное (логичес­ кое) мьппление нельзя, таким образом, понимать как нечто аморфное, лишённое своей внутренней структуры и механизмов, которые приво­ дят его в движение. Оно осуществляется не только в виде самого «про­ цесса протекания мьппления», но и в виде «сознания» как его продук­ та, который сам включается в этот процесс, увеличивая тем самым свой собственный объём и делая процесс мьппления более чётким, бо­ гатым и логически более убедительным. Процесс мьппления и сознание, образующие в совокупности л о г и ч е с к о е мьппление, надо представлять себе как постоянное взаимодействие между ними, в котором они, взаимодействуя одно с другим, беспрерывно п е р е х о д я т д р у г в д р у г а . Процесс ло­ гического мьппления - это процесс использования языкового созна­ ния, его единиц (понятий), оперирование сознанием путём введения его в оборот, в процесс мьппления с целью получения нового совокуп­ ного знания (сознания). Сознание это относительно стабильная сис­ тема взаимодействующих друг с другом единиц, т.е. слов, понятий, по­ стоянно включающихся в «оборот», т.е. в процесс мышления. Логиче­ ское мышление, таким образом, - сложный д в у х с т о р о н н и й, взаимопроницаемый и в за им о о б ус л о влс иный метод или способ отражения действительности, причём каждый из них императивно необходим: без процесса мышления как динамики мьияления нет сознания, оно не будет накоплено и систематизировано, а без 154

сознания как относительно статического состояния накопленных зна­ ний не может быть осуществлён сам процесс мышления, ибо он будет лишён единиц языкового сознания - понятий, которые должны вклю­ чаться в этот процесс.

III. Два уровня материализации логического мышления: первичный (в сознании как авербальное мышление) и вторичный (в языке как вербальное мышление) Первичный уровень материализации языкового сознания челове­ ка - это совокупность накопленного за всю его жизнь языкового созна­ ния (со + знания) в виде идеальных отпечатков материальных объектов, процессов, событий и своего собственного внутреннего мира. Хотя языковое сознание в виде знания системы родного языка хранится в ма­ терии мозга, но само оно не нечто материальное, а сугубо идеальная ка­ тегория, присущая мышлению как функции мозга. Языковое сознание как идеальное - это как бы дремлющая, неактуализировавная для дан­ ного случая и для данного носителя языка информация, хранящаяся в нейронных, субнейронных и молекулярых структурах его головного мозга, есть лишь в о з м о ж н о с т ь идеального, но не само идеальное как таковое, которое ещё «спит» и должно «проснуться». Идеальное «свободно» не только от вещественности отражаемого объекта, от свойств отражаемых вещей, но и от вещественности, от физи­ ческих свойств отражающего субъекта, от мотерии мозга. «Мы, несо­ мненно, „сведём" когда-нибудь экспериментальным путём мьппление к молекулярным и химическим движениям в мозгу; но разве этим исчер­ пывается сущность мьшшения»? Эта «освобожденность» идеального от всех физических свойств существует в нейронных связях, в языковом со­ знании в качестве субъективной реальности |Дубровский 1971:107]. Идеальое есть нематериальное, психическое, оно есть исключительно субъек­ тивная реальность, оно возможно только как субъективное проявление функций мозга, только как субъективное переживание индивида и суще­ ствует только в голове человека [Дубровский 1971: 104]. Д. И. Дубров­ ский пишет: «Идеальное имеет смысл только в качестве субъективной ре­ альности» [Дубровский 1971:106]. Если утверждать, что идеальное суще­ ствует объективно, то это означает, что идеальное есть материальное. Так считал И. Дицген, но В. И. Ленин его поправил: «Что мысль и мате­ рия „действительны", т.е. существуют, это верно. Но назвать мысль ма­ териальной - значит сделать ошибочный шаг к смешению материализма и идеализма» [Ленин т. 18: 257]. «Мысль есть функция мозга, ощущения, т.е. образы внешнего мира существуют в нас, порождаемые действиями веЩей на наши органы чувств» [Ленин т 18: 88]. Абстрактное мышление человека, как показано выше (см. § 3, I), в протшюположность чувственному мышлению, отрывается от ма' " ' " '' :

155

териального мира, о т х о д и т от непосредственного созерцания дей­ ствительности: р а з р ы в н е п о с р е д с т в е н н ы х чувственных нитей с реальными объектами происходит а) только при одном виде чувственного мьппления - в наших представлениях, когда перед глаза­ ми нет реального объекта, который мы себе сейчас мысленно представ­ ляем, но который р е а л ь н о существовал р а н е е , б) а также при логическом, абстрактном мышлении в формах понятий, суждений и умозаключений. Тем не менее материальный мир, от которого «ото­ рвалось» наше логическое мьппление, п р о д о л ж а е т удерживать­ ся в сознании человека осознанно, но в основном неосознанно, в виде накопленного знания (совокупного знания). Человек осуществляет «про себя» различные мыслительные операции над ним, над ранее ви­ денными, так или иначе воспринятыми вещами и предметами, т.е. осу­ ществляет всем нам известный процесс м о л ч а л и в о г о или а в е р б а л ь н о г о мьппления: это то, что обычно называют «внутренней речью». Если я не пользуюсь услугами моего звучащего или написан­ ного языка, а произвожу молчаливые умственные операции о каких-то предметах, рассуждая и даже делая выводы о них (это моё авербальное мышление), то всё это происходит лишь на уровне нейронных связей мозга как ф и з и о л о г и ч е с к и й п р о ц е с с в самом мозгу, рож­ дающий и д е а л ь н ы е , неосознаваемые или лишь частично осозна­ ваемые связи понятий. Поскольку процесс авербального мьппления как неслышимый и невидимый процесс протекания мысли, и сознание как относительно статическое состояние неосознаваемых накопленных знаний в мозгу (понятий) есть результат ф и з и о л о г и ч е с к о й ф у н к ц и и нейро­ нов, вне которых ни первое (процесс мьппления), ни второе (сознание) не существует, то процесс авербального мьппления и включение в этот процесс элементов языкового сознания представляют собой, естествен­ но, п е р в и ч н ы й или исходный уровень материализации мышления. Следовательно, п е р в ы й о т х о д а б с т р а к т н о г о м ы ш л е н и я от своей первоосновы - от реального, материального мира, п е р в ы й р а з р ы в непосредственных связей между реальной действительностью 1

2

« В н у т р е н н я я р е ч ь , т.е. осуществление мысли в слове, представ­ ляет собой своеобразную э г о ц е н т р и ч е с к у ю к о м м у н ик а ц и ю» [Соколов 1959 : 490]. Внутренней речи свойственны свёрнутость, предикативность и прочие специфические формы [Выготский 1956 : 365]. «...у нас есть очень отчётливое представление того, что мы собираем­ ся сказать, и наш выбор нужных слов зависит от чего-то гораздо большего, чем предшествующие элементы нашего высказывания. У нас есть план предло­ жения, и, когда мы формулируем его, мы имеем относительно яркое представ­ ление о том, что мы собираемся сказать. И далее: «План предложения, по-ви­ димому, должен в общем оформляться до того, как можно выделить слова, ко­ торые мы собираемся высказать» [Миллер, Галантер, Прибрам 1965 : 155-156]. 1

2

156

и абстрактным авербалъным мышлением с о в п а д а е т с п е р ­ в и ч н ы м уровнем материализации мышления, на котором осуществ­ ляется также и чувственное мышление. Материальным субстратом пер­ вого отхода абстактного (логического) мьшшения от материального ми­ ра являются реальные физиологические процессы в живом, действую­ щем мозгу. Первичный уровень абстрактного авербального мьшшения можно рассматривать в виде функционирования нейронных клеток моз­ га, рождающего и д е а л ь н ы е о б р а з ы в форме понятий, суждений, умозаключений. Это сложнейший физиологический процесс функцио­ нирования больших полушарий головного мозга, в результате чего рождаются ощущения, восприятия, представления (на уровне чувствен­ ного мьшшения), образы, понятия, суждения, умозаключения, мысли как идеальный логический процесс этого материального процесса (на уровне логического мьшшения) без участия форм естественного языка. Что предствляет собой вторичный уровень материализации язы­ кового сознания? Например, Д. И. Дубровский пишет: «Записанная на бумаге или на магнитофонной ленте фраза может расциниватъся как продукт психической дестельности, однако подобный продукт не со­ держит в себе идеального» [Дубровский 1971: 104]. Д. И. Дубровский против мнения, будто идеальное может быть вынесено за пределы че­ ловеческого мозга, мнения, которое, якобы, неверно выводят из выска­ зывания К. Маркса: «Идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобраззованное в ней» [Маркс, Энгельс. Соч. т. 23: 21], т.е. некоторые истолковывают эту ци­ тату так, будто идеальное существует не в голове, а «посредством го­ ловы» и что идеальное может находиться вне головы индивидов, в продуктах их деятельности [Дубровский 1971: 104]. Как пишет Д. И. Дубровский, «стремление обособить идеальное от деятельности мозга ни в коей мере не может быть оправдано», даже с целью обосно­ вания связи мысли с практическими действиями. При этом Д. И. Дуб­ ровский ссылается на В. И. Ленина: «Всякий человек знает - и естест­ вознание исследует - идею, дух, волю, психическое как функцю нор­ мально работающего человеческого мозга; оторвать же эту функцию от определённым образом организованного вещества, превратить эту функцию в универсальную, всеобщую абстракцию, «подставить» эту абстракцию под физическую природу, - это бредни философского иде­ ализма, это насмешка над естествознанием» [Ленин, ПСС, т. 18: 241]. Действительно - и в этом В. И. Ленин прав, - идеальное не имеет фи­ зической природы, его нельзя выдавать за физическую субстанцию. Но «оторвать эту функцию мозга от определённым образом организо­ ванного вещества», в виде идеальной информации не только можно, но и не невозможно, н е о б х о д и м о, что и совершается человечест­ вом ежеминутно миллиарды раз, иначе не состоялась бы человеческая 157

коммуникация, исчезла бы информационная среда, не существовало бы и человеческоо общества. «Человек живёт в информационной сре­ де... Человеческий язык, естественный язык для коммуншщии сооб­ ществ людей, продолжает оставаться мощным и незаменимым средст­ вом передачи информации...» [Марчук 1999: 9]. В том-то и дело, что у самого В. И. Ленина - «бредни философского», но уже не идеализма, а материализма: он не видит, что реально звучащая человеческая речь, т.е. наше оречевлённое мьппление имеет «смысл», несёт «информа­ цию», которая, хотя и зародилась в одном мозгу как идеальное, пере­ шло также в материю речи и дешифруется другим, но таким же мозгом, владеющим тем же кодом расшифровки идеального. Не сама по себе физически звучащая речь есть нечто идеальное, идеальная информа­ ция, а то, что <<вь1лущивает» из неё аналогичным образом устроенный «слушающий» или «читаюпщй» мозг и располагающий тем же языко­ вым сознанием, той же языковой системой, тем же языковым кодом. Если в материальном тексте (устном или письменном) не была бы скрыта, закодирована идеальная информация, она не могла бы быть обнаружена другим, но аналогичным языковым сознанием. Следова­ тельно, идеальное м о ж е т находиться не только непосредственно в мозгу, но и между мозгом говрящего и мозгом слушающего (читаю­ щего), но не в явном, а в скрытом, зашифрованном виде как потенция идеального: её может обнаружить только мозг, вооружённый т е м ж е языковым сознанием, путём сличения структуры текста и структу­ ры своего языкового сознания. Оречевлённое мьппление как наша звучащая (написанная) речь (по Ф. Соссюру это „раго1е") реально с у щ е с т в у е т , а мышление это идеальное, следовательно, вдеальное вынесено за пределы матери­ ального мозга в виде звучащей и написанной речи, в которой скрыто идеальное, но оно дешифруется только и только аналогичным языко­ вым кодом, заложенным в другой голове. Человек своим идеальным и через идеальное, локализованное в языковом сознании, но вынесен­ ное вовне в вцде естественного языка как системы знаков, воздейству­ ет на человека, на внешний мир, передаёт информацию, включён в функционирование общественной системы. Если полагать, как это делает В. И. Ленин и за ним Д. И. Дубров­ ский, что идеальное как субъективное переживание, как психическая деятельность человека, не может быть материализовано иначе, кроме как в материи мозга, не может быть вынесено за пределы мозга, то, сле­ довательно, в материализованном и вынесенном за пределы мозга оречевлённом мышлении, в живой речи, по В. И. Леншгу и по Д. И. Дуб­ ровскому, сод^жатся лишь материальная форма, пустые звуки. Реаль­ ны лишь произнесение звуков и написание букв, а содержания фразы (но оно ведь идеальное!) не существует1 Увы, и в самом говорении, чте158

нии, слушании, понимании уже а рпоп заложено, «упаковано» опреде­ лённым образом идеальное как результат психической деятельности че­ ловека, оно существует и существует именно как вдеальное, и только потому, что содержание формы как идеальное вынесено за пределы со­ знания одним мозгом, а воспринимается то же самое идеальное другим, н о й д е н т и ч н ы м м о з г о м , имеющем аналогичную структуру язы­ кового сознания, один и тот же языковой код. Как пишет В. С. Тюхтин, идеальное есть сугубо личностное явление, рождаемое мозговым нейр о динамическим процессом, который актуализирует информацию в форме текущих субъективных переживаний. «Нематериальными (иде­ альными), т.е. относительно независимыми, «освобождёнными» от ма­ териального носителя могут быть лишь структура, отношение, образ, знание и пр., взятые как таковые, в «чистом» виде, т.е. особым функци­ ональным способом и з в л е ч ё н н ы е и з с в о е г о н о с и т е л я (разр. моя, - А.К.) и сопоставленные с оригиналом» [Тюхтин 1967: 44]. Слова, написанные или звучащие, сами по себе как материаль­ ная субстанция, не содержат ни в малейшей степени идеального, это чистая материя, и в этом правы В. И. Ленин и Д. И. Дубровский. С другой стороны, идеальное не существует само по себе вне какой-то физической субстанции, оно связано с материальными мозговыми нейр о динамическими процесами в виде первичной материализации язы­ кового сознания. Д. И. Дубровский, употребляя вместо понятия «идеальное» понятие «информация», пишет, что точно также информация, фикси­ рованная в памяти общества (в книгах, произведениях искусства, ма­ шинах и других материальных системах) не есть идеальное, не будучи а к т у а л и з и р о в а и н ы м в с о з н а н и и (разр. моя, - А. К.) лич­ ности. Человеческая культура характеризуется категорией идеально­ го лишь в одаом аспекте - в форме внутренней субъективно пережива­ емой деятельности мозгов всех людей [Дубровский 1971: 106]. Далее Д. И. Дубровский, неожиданно переходя на противоположную само­ му себе научную позицию, пишет, что с развитием кибернетики и оформлением категории информации возможно определить сущ­ ность идеального. Информация инвариантна к формам сигналов, это имеет первостепенное значение для природы идеального. Все психиче­ ские явления как идеальные есть не что иное как информация, данная личности в непосредственном «чистом» виде. То, что называется иде­ альный, есть способность личности иметь информацию в «чистом» виде и оперировать ею во времени. Для управления нужна информа­ ция, а форма сигнала здесь несущественна. Сам механизм «извлече­ ния» информации (т.е. двуединая операция) декодирования и пред­ ставления информации в «чистом» виде скрыт от личности [Дубров­ ский 1971: 108-111]. 159

Если бы идеальное было локализовано только в живом мозгу, только на уровне первичной материализации мышления, и не имело бы выхода вовне, то грош была бы ему цена. Идеальное постольку и суще­ ствует, что оно, как разменная монета, имеет хождение от одного мозга к другому через материально зафиксированные знаки. Идеальное есть и в словах, и в звучащей и написанной речи в виде вторичной материа­ лизации языкового сознания, но только и только при соприкосновении звучащей или написанной речи с чужим мозгом, владеющим той же си­ стемой декодирования идеального. «Функциональный характер идеаль­ ного объясняет кажущуюся „странность" идеального, состоящую в том, что идеальное не содержит в себе ни грана вещества отражаемого объ­ екта, что оно является непротяжённым свойством, хотя его можно обна­ ружить п о в н е ш н е м у п р о я в л е н и ю в д е я т е л ь н о с т и (разр. моя, - А. К.) субъекта (т.е. в том числе и в речевом мышлении, А. К.) [Востоков, Коршунов, Полторацкий 1969: 246]. Чтобы можно было физически ощутимо фиксировать для себя самого и для других внутренний процесс мьппления, осуществляющий­ ся в материальных формах движения мозга, фиксируемый в физиоло­ гических процессах нейронных связей мозга в виде логического мыш­ ления ( п е р в ы й уровень материализации мьппления), и выводить его вовне, то он нуждается, кроме мозговых процессов, также в другой ма­ териальной опоре - в материи стественного языка (это в т о р о й уро­ вень материализации мьппления). Идеальное, таким образом, р а з о р в а н о, оно локазизовано д в а ж д ы : в мозгу (в языковом сознании) и в знаках языка, но, как я указал выше, только в том случае, если к этим знакам прикоснётся тот же мозг, с тем же языкоым сознанием. Язык для того и существует, чтобы с его помощью человек мог бы осу­ ществлять вторичный процесс мьппления и мог бы выводить процесс мьппления, а это значит - идеальное вовне, для слушателей и читате­ лей (во «внешнюю» речь), которые хранят у себя в мозгу тот же ключ для расшифровки этого идеального. Оказывается, человеческий мозг обладает такой уникальной спо­ собностью, что он может позволить абстрактному мышлению, т.е. про­ цессам в самом себе, «отрыв» не только от реального мира, не только от своего мозгового субстрата, но и от своего собственного языкового продукта, и перейти в знаковый продукт (текст) в виде идеальной ин­ формации, в результате чего этот отрыв мышления от материи мира, от материи мозга и от материи языка может совершенно обособиться, превратиться в самостоятельное «царство» оречевлённого или вербаль­ ного мышления, одетого в виде устного и письменного текста и вообще в виде произведений мватериальной культуры. Если первый отрыв аб­ страктного мышления ( а в е р б а л ь н о г о ) состоит в его отрыве от предметов материального мира и от мозговых структур, то второй от-

160

рыв абстрактного ( в е р б а л ь н о г о ) мышления состоит в его отры­ ве не только от материи мира, от материи самого мозга, но и от мате­ рии языковых знаков: отрыв процесса абстрактного вербального мыш­ ления и сознания от своей языковой материи осуществляется в естест­ венном языке (в тексте) или в иной знаковой системе. А отрыв идеаль­ ного от его знакового продукта (текста) осуществляется мозгом слушателя (читателя), имеющего тот же знаковый код. Если в абстрактном мышлении используются формы естественного языка, то можно гово­ рить о в т о р и ч н о м , вербальном уровне материализации мышле­ ния - в формах звучащего или написанного языка (текста). В чувственном и логическом мышлении мы обнаруживаем слож­ ное взаимодействие между реальной действительностью и мозгом, а в логическом мышлении - также и с языковыми знаками. Чувствен­ ное мьппление всегда н е п о с р е д с т в е н н о связано с реальной дей­ ствительностью и не отрывается от неё, оно, благодаря сввоим орга­ нам чувств, всегда осуществляется при непосредственном контакте с миром через посредство мозга. Логическое мьппление взаимодейст­ вует с действительностью, мозгом и языковыми знаками более слож­ ным образом, прежде всего потому, что оно может осуществляться как вне языковых форм (авербальное мьппление), так и при помощи язы­ ковых форм (вербальное мьппление). Логическое мьппление всегда о т р ы в а е т с я от мира, всегда о т р ы в а е т с я от мозга и всегда о т р ы в а е т с я от языковых знаков (не сами материальные знаки, как показано выше, есть идеальное, идеальное в них - информация, кото­ рую они несут): вербальное мышление существует лишь как нечто иде­ альное, абсорбируемое из знакового продукта аналогичным мозгом собеседника (читателя), вооружённого тем же идеальным кодом. Об­ щей основой чувственного и логического мьшшения служат лишь ней­ рофизиологические процесы в мозгу. Поэтому реальным фактам взаимоотношения языка и мьшше­ ния соответствует только д в у х э т а ж н а я или д в у х я р у с н а я , пересекающаяся дихотомия: 1) это п е р в и ч н а я материализация мьшшения и, следовательно, языка (материальные процессы в нейрон­ ных клетках, рождающие идеальные образы - понятия), которую я на­ зываю « я з ы к о м в м о з г у» в виде процесса авербального мьшше­ ния и в виде системы понятии в сознании; 2) это в т о р и ч н а я мате­ риализация мьшшения и, следовательно, языка, которую я называю « п р о ц е с с о м о р е ч е в л ё н н о г о , в е р б а л ь н о г о мыш­ л е н и я » или « я з ы к о м в т е к с т е » . Оречевлённое, вербальное мы­ шление или «язык в тексте», в свою очередь, неоднороден, его можно разделить на три тесно взаимодейтсвующие составных части, три ин­ гредиента или вида логического мьшшения, не живущих одно без дру­ гого, и, следовательно, на три вида или составные части языка: на 1) 161

систему абстрактных, мыслительных или л о г и ч е с к и х п о н я ­ т и й , отражённых в словах (частях речи), что в языкознании по тради­ ции называют семантикой; 2) абстрактные грамматические (морфоло­ гические и синтаксические) п р а в и л а организации мьшшения в тек­ сте в виде « л о г и ч е с к и х г р а м м е м», что в традиции называют грамматической системой языка; и 3) материальную, звуковую, напи­ санную речь, которая в языке представлена в виде системы абстракт­ ных, элементарных, мельчайших логических единиц - « л о г и ч е с к и х ф о н е м » («логических графем»), которые в традиционном языкозна­ нии называют действительно фонемами, но никак их не связывают с логикой, не видят в них ч и с т е й ш и х л о г и ч е с к и х категорий. Читатель не должен удивляться появлению незнакомых для него терминов (я не отношу себя к тем, кто упражняется в необоснованном терминотворчестве): сами факты мьшшения и языка таковы. А так как они не имели терминологических названий, то я вынужден их изобре­ тать. Поскольку мьппление и язык - о д н о и т о ж е и представле­ но здесь как оречевлённое или вербальное мьппление, которое осуще­ ствляется на вторичном уровне материализации мьшшения в идеаль­ ных, т.е. логических формах, то и единицы мьшшения-языка суть л о г и ч е с к и е единицы: это фонемы (графемы), граммемы, понятия, суждения, умозаключения. Таким образом, процесс мьшшения и языковое сознаете (вместе они образуют абстрактное мышление вообще) материализованы дваж­ ды (в обоих случаях их физиологической основой остаются одни и те же материальные процессы в нейронных клетках) - в м о з г у (первичный уровень мышления) и в м а т е р и а л ь н ы х з н а к а х я з ы к а (вто­ ричный уровень мышления). На вторичном уровне мышления, т.е. при использовании естественного языка происходит т р о й н о й о т р ы в идеального, понятийного (т.е. мышления): от м а т е р и а л ь ­ н о г о м и р а, от м а т е р и и м о з г а и от м а т е р и и з н а к о в . Абстрактное мьппление, состоящее из самого процесса мьшше­ ния и сознания как накопленного знания, таким образом, отрывается от своей о с н о в ы , в одном случае ~ от материального мира и своего мозгового субстрата (это п е р в и ч н а я и в т о р и ч н а я материа­ лизация мышления, но мьшшения только авербального), в другом слу­ чае - от материального мира, от собственного мозга и от материально­ го текста (это только в т о р и ч н а я материализация мьшхления и язы­ ка). Отрыв абстрактного мьшшения от материального м и р а, от сво­ их собственных физиологических процессов в м о з г у и от материи 1

В.А. Чвегипцсв усматривает общность грамматических и лскеечеоких значений в том, «что грамматические и лексичсеские значения всегда тем или иным образом еоо'1 носятся с понятиями. ... Они, подчиняясь общей логике, свободно переводятся на другой язык рвегинцев 1967: 54]. 1

162

язуковых з н а к о в (здесь господствует не материя знака, а его идеаль­ ная фонологическая, т.е. логическая структура) и его становление как самостоятельной, самодовлеющей и независимой силы связана с тем, что мозг человека «озвучивает» такие свои мыслительные, идеальные процессы (они здесь названы как вторичный уровень материализации мьппления и языка), которые делают мьппление независимым от внеш­ ней среды феноменом. Человек, сидя в кресле, может мыслить и рассуж­ дать про себя, в своей внутренней речи о чём угодно, что непосредст­ венно не представлено его органам чувств. Отрыв абстрактного мьпп­ ления от материального м и р а , от своего собственного м о з г а и от материальных языковых з н а к о в в виде вторичного уровня матери­ ализации мьппления и вынос его вовне (вовне выносятся не материаль­ ные звуки, а логические фонемы), во внешнюю среду в виде оречевлённого или вербального мьппления, связан не только с материальными процессами в языковом сознании, но и с материальными знаками есте­ ственного языка, в которых отражено то же, что и в мозгу, представле­ ны тот же процесс мьппления, те же единицы сознания, что и в мозгу, только в обоих случаях они записаны в разной материи и по-разному. В самом процессе логического мышления и в сознании происходит т р о й н о е о т д е л е н и е духовного (идеальш>1е фушсции мозга) от ма­ териального - во-первых, от м а т е р и а л ь н о г о мира, во-вторых, от м а т е р и а л ь н ы х процессов в мозгу, в результате чего абстрактное мьппление вынесено за пределы мозга и приобрело самостоятельность и независимость, но контролируемое самой реальностью, законами при­ роды; в-третьих, от м а т е р и и языковых знаков, в результате чего рож­ дается идеальная информация дня других людей, владеющих тем же язы­ ковым сознанием, закодированным тем же идеальным кодом. Отрыв аб­ страктного мьппления и сознания от материи мира, от материи своего субстрата - мозга, от материи знаков обусловливает т в о р ч е с к у ю активность мьппления. Но это творчество основано на к а т е г о р и а л ь н о м характере абстрактного мьппления, поскольку все знания челове­ ка закрепляются в логических категориях в форме понятий, суждений, умозаключений. На уровне вербального логического мьппления вступа­ ют в силу материально воспринимаемые знаки, т.е. я з ы к и, следова­ тельно, все его слова, все его части речи, все граматические, фонологиче­ ские, логические и иные правила. В то же время части речи, олицетворя­ ющие собой одновременно и процесс абстрактного вербального мышле­ ния (если части речи, переходя в разряд членов предложения, введены в действие с целью построения суждений и умозаключений), и сознание (если это части речи как отдельные, изолированные понятия), являются как раз тем с т е р ж н е м я з ы к а , благодаря которому возможен про­ цесс мысленного отвлечения от единичного и выделение общих и суще­ ственных свойств в вещах. Если наши мысли как идеальный процесс моз163

га выносятся за пределы мозга и реализуются в виде оречевлённого мы­ шления (языка), то мы имеем дело с «речемыслтелъным» или вербаль­ ным уровнем мьппления, при котором идеальное оречевлённое мышле­ ние (язык) отрывается как от материального мира, так и от мозгового субсграта и от знаковой материи. Оречевлённое мьппление - и это самым естественным образом вытекает из реального наличия первичной и вто­ ричной материализации мьппления и языка - м а т е р и а л и з о в а н о д в а ж д ы - в функциональных связях нейронных клеток головного моз­ га в виде каких-то электрических потенциалов мозга, в виде биотоков между нейронами в форме системы логических п о н я т и й (первичная материализация мьппления) и в звуковой (графической) материи в виде оречевлённого мышления, протекающего в логических формах с у ж д е ­ н и й и у м о з а к л ю ч е н и й (вторичная материализация мьппления). Так как «непосредственной материальной д е й с т в и т е л ь н о с т ь ю (разр. моя, - А. К.) мысли» является язык (К. Маркс), то искать матери­ альное проявление мысли надо только в язьпсе и, следовательно, в частях речи, а не в скрытых от нас процессах головного мозга, где его обнару­ жить невозможно. Чувственное мьппление материально осуществляется во взаимодействии нейронов головного мозга с ощущениями, восприя­ тиями и представлениями. Абстрактное мьппление в целом материально осуществляется во в з а и м о д е й с т в и и нейронов головного мозга с системой языковых знаков, а проявляется только в с и с т е м е языко­ вых знаков, организованных в с и с т е м у частей речи. Сам процесс логического мьппления, материальным субстратом которого является мозг, может быть вынесен за пределы сознания не иначе, как только в каких-то материально воспринимаемых формах в виде звуков или буквенных символов, в виде слышимой или написан­ ной речи, текста, но в то же время воспринимаемых мозгом говоря­ щего (читающего) н е к а к ф и з и ч е с к и е звуки (буквы), а как т и п о в ы е , и н в а р и а н т н ы е звуковые (графические) комплексы, как некие абстрактные сущности («фонемы» или «графемы»). И. А. Бодуэн де Куртенэ впервые в языкознании отметил (в своём докладе от 19 марта 1904 г.), что «... в язьпсознании мы должны по-настоящему за­ менить понятие «звука» понятием его психического эквивалента, поня­ тием его постоянно существующего ггредставлехдая, которое называем фонемою» [Б. Куртеш 1963: 118-128]. В другом месте: «... настоящий язык - явление насквозь психическое» [Б. Куртенэ 1963: 59-60]. Ф о н е1

Фонемы не даны в прямом наблюдении, но воплощаются в том или ином субстрате, они не заключают в себе ничего физического. О 'ггой точки зре­ ния фонемы и звуки относятся к разным ступеням абстракции [Шаумян 1962: 35]. Фонемы гуго звуковые типы [Щерба 1963: 18]. Фонема - ото кратчайшая единица, различающая слова по их звучанию. Н е физические свойства фонем, а отношения между ними, составляют абстрактную структуру фонемного соста­ ва [Степанов 1966:9, 29]. 1

164

м а - это не что иное, как л о г и ч е с к о е п о н я т и е на звуковом уровне. Если логическое понятие обобщает вещи, предметы, действия, процессы, качества, то логическая фонема обобщает только членораз­ дельные звуки человеческого языка как некие смысловые различитель­ ные признаки, как инварианты реальных, физических звуков. С позиции логики, с позиции абстрагирующей работы мысли нет никакой разницы между понятием и фонемой - и то, и другое о б о б щ а е т , первое - ма­ териальные, физические предметы, вторые - материальные, физические звуки. Сюда же относятся логические графемы (письменные варианты фонем) и логические граммемы как абстракции грамматических правил, форм, находящихся в сознании. Оречевлённое мьппление, вынесенное за пределы мозга как идеальное отражение мира, всегда реализуется н а д в у х у р о в н я х протекания процесса мышления - как биоэлектри­ ческое взаимодействие нейронов головного мозга, порождающее систе­ му повмтий (первичная материализация мьшшения и, следовательно, языка) и в виде звучащей (написанной) речи, в виде «движущихся слоев воздуха», в виде оречевлённого или вербального мьшшения, в виде тек­ ста, предложений (вторичная материализация мышления и, следова­ тельно, языка), организованных в определённую семашико-грамматическую систему реально функционирующим мышлением, а это значит грамматикой языка, которая тоже есть не что иное, как те же мыслитель­ ные категории, логические формы мысли (логические «граммемы»), что и понятия, и хранящиеся там же - в сознании, только ещё более высоко­ го уровня абстракции. Речь или текст может выступать в качестве про­ водника идеальной информации только и только, будучи строго члени­ мым, регламентированным грамматическими средствами языка, т.е. оп­ ределённой грамматической структурой: только в силу того, что оречев­ лённое мьппление имеет грамматическую структуру, оно может выра­ жать идеальный «продукт» мозга. То, что мы всегда, традиционно счи­ тали языком (звуковые абстракции или фонемы + семантика + грамма­ тика), на самом деле является абстрактным, оречевлённым мышлением, понимаемым и воспринимаемым слушающим и читающим благодаря организованным в определённую систему ещё более абстрактным грам­ матическим формам, являющимися, как и логические фонемы и логиче­ ские понятия, тоже абстрактной категорией мьшшения (логическими граммемами). Различая две ступени абстракции в процессе мьшшения (позна­ ния, отражения) - чувственную и логическую (см. § 3, Г). - вторую сту­ пень надо считать как идеальную переработку нашим мозгом информа­ ции о материальном мире и о самом мозге. Идеальная сущность функ­ ционирования мозга не устраняет его материального механизма, осно­ ванного, с одной стороны, на нейрофизиологических операциях в мозге (первичная материализация процесса мьшшения), а, с другой стороны 165

на материализации в оречевлённом мышлении (в языке) в виде звуковых (буквенных) символов (вторичная материализация процесса мышле­ ния). Моя мысль д л я м е н я с а м о г о существует лишь постольку, поскольку она осуществляется как её первичный уровень материализа­ ции, в определённых материальных (химических, электрических) фор­ мах - в нейронных клетках мозга в форме логических понятий, сужде­ ний, умозаключений. Моя мысль д л я м е н я с а м о г о и д л я д р у г и х существует тогда, когда она осуществляется на основе тех же нейрофизиологических операциях мозга (как первичная материализа­ ция мьппления и языка) и реализуется в звучащем, оречевлённом мыш­ лении, в написанном язьпсе (как вторичная материализация мьппления и языка) в тех же лопгсесчких формах понятий, суждений, умозаключе­ ний. О первичном уровне материализации нашего мьппления, к приме­ ру, наш собеседник может и не догадываться, потому что все мыслитель­ ные операции происходят скрыто в формах понятий в самом мозге. Но наш собеседник не только догадывается, но и слышит (видит) наш вторичный уровень мьппления в виде физических звуков (букв). Процесс мьппления, следовательно, надо понимать более широко, чем это обычно принято в языкознании, психологии и философии. Это, в о - п е р в ы х , физиологические процессы в мозгу: электрические или химические импульсы, передача из клетки в клетку сигналов в какой-то материальной форме как первичная материализация процессов мышле­ ния. На уровне первичной материализации осуществляются все видая чувственного (ощущения, восприятия, представления) и все виды логи­ ческого мышления (понятия, суждения, умозаюпочения) в виде авер­ бального процесса мьппления. Процесс мьппления - это, в о - в т о р ы х , сам процесс внешне выраженного логического авербального мьппления, это процесс говорения, речи, чтения, слушания, понимания, т.е. процесс оречевлённого мьппления как вторичная мвтериализация процесса мьппления. Так как, далее, процесс мьппления реализуется на двух уровнях аб­ стракции (ч)твственном и логическом), то наш мозг функционирует в ви­ де электрических и химических потенциалов также на обоих уровнях аб­ стракции: при чувственном мышлении, т.е. без использования естествен­ ного языка все материальные явления реального мира наш мозг (через наши рецепторы) воспринимает в своих формах движения материи (нам пока не известных). При логическом словесном мышлении (когда чело­ век думаег, говорит, пишет, читает, слушает) наш мозг работает уже в ином ключе, в логических формах движения <<духа», идеального, в фор­ мах понятий, суждений, умозаключений, хотя «материальная база» этой работы мозга остаётся одной и той же: нейронные клетки и их связи, т.е. первичная материализация мышления, но в данном случае к ней прибавляе1ся вторичная материализация мышления, проявляющегося в живой

166

речи. Мы имеем дело, таким образом, с двумя различными типами мыш­ ления: один тип - только на уровне м а т е р и и м о з г а , чувственное и авербальное логическое мышление как взаимодействие нейронных клеток в виде их п е р в и ч н о й материализации, и второй тип мышле­ ния - не только на уровне м а т е р и и м о з г а , но одновременно и на уровне м а т е р и и з н а к о в я з ы к а как абстрактного мьшшения в ви­ де его в т о р и ч н о й материализации, которая вырастает из первичнгой материализации как её следстве. В. 3. Демьянков высказал глубокую мысль, правда, несколько мистическую, поведя речь о «душе» и её «свой­ ствах»: «Душа знает себя имплицитно, однако человеку хочется получить объяснение ... внутреннего этого знания. Видамо, поэтому нас так часто и преследует мысль, что мы никак не можем в речи выразить что-то осо­ знаваемое глубиной души» [Демьянков 1994: 24]. Чтобы перейти на ре­ альную почву науки, сразу же расставим всё по своим местам. «Душа» это наш «дух», т.е. мышление, нечто идеальное как продукция мозга. По­ чему так трудно выразить идеальную мысль в речи? «Мысль изречённая есть ложь»? Потому что мысль и знаки, её выражающие, - н е о д н о й и т о й же п р и р о д ы , они никак не связаны н е о бхо д и м о й свя­ зью и существуют р а з д е л ь н о . Если появилась мысль, то это ещё не значит, что она «тащит» за собою и соответствующую ей форму, форма её внешней материализации не пришла вместе с нею! Более того, мысль может быть и оголённой, не требующей материализации - авербальное мьппление! Мы долго ищем в «муках творчества» ту языковую форму для мысли, котор ая уже р одилась в «душе» ещё до её надлежащей формы. «Муки творчества» - это переход внутри нашего абстрактного (логичес­ кого) мьшшения от п е р в о г о ко в т о р о м у уровню материализа­ ции мьшшения и языка, переход от с о з н а н и я как накошенных в моз­ гу знаний в виде системы логических п о н я т и й об окружающем мире к п р о ц е с с у м ы ш л е н и я (вербальному или авербальному) с ис­ пользованием необходимых понятий в соответствующих им языковых формах в с у ж д е н и я х и у м о з а к л ю ч е н и я х . Единиць1 созна­ ния (отдельные понятия) вступают в функциональное взаимодействие друг с другом, образуя процесс мышления в виде суждений и умозаклю­ чений, в результате которого, в свою очередь, пополняется багаж языко­ вого сознания (со - знания, т.е. совокупного знания). Для взаимодействия между языковым сознанием и процессом мышления характерны постоянно возникающие «муки творчества». Если, как отмечено выше, сознание есть накопленное знание, в том числе и знание языка, его слов, частей речи и грамматических форм их связей (это яхыковое сознание), а процесс мьппления - это процесс опе­ рирования этими знаниями, то «муки творчества» есть трудный про­ цесс п е р е в о д а знаемых мною слов и грамматических форм их свя­ зей в готовые предложения, фразы. «Муки творчества» - это. во-пер167

вых, непростой п е р е х о д от сознания к процессу мьшшения внут­ ри абстрактного мьшшения, оперирование отдельными понятиями с целью п о с т р о е н и я из них суждений и умозаключений. Это, вовторых, ещё более трудный процесс преобразования уже заранее ро­ дившейся «голой» мысли в нашем сознании и перевод её на материаль­ ный язык (вербально) или построение суждений и умозаключений из отдельных понятий (слов, частей речи) в авербальном процессе мыш­ ления (без участия языка). Логическое мьппление, имеющее двойственный характер, высту­ пая и как первичная (только в мозгу), и как вторичная его материализа­ ция (в мозгу а также одновременно в тексте, в языке, в речи), характери­ зуется и некоторыми другими свойствами. Природа мысли такова, что она, чтобы стать реальностью для других людей, а также быть более чёт­ кой и определённой для самого говорящего (пишущего), предполагает материальные средства её выражения (вторичный уровень материализа­ ции мьшшения) в виде слышимых звуков, видимых букв, через которые мысль становится действительностью. Когда мы мыслим, мы отражаем объективный или субъективный мир, к о д и р у я его в в и д е ф о р м м ы с л и , т.е. в в и д е л о г и ч е с к и х п о н я т и й , с у ж д е н и й , у м о з а к л ю ч е н и й . В самой же объективной действительности ни­ каких форм мысли и, следовательно, частей речи н е с у щ е с т в у е т , они «изобретены» мозгом по необходимости в полном соответствии не с физическими законами реальной действительности (никакой одно­ значной зависимости между частями речи и объектами мира не сущест­ вует!), а с законами о б о б щ е н и я и п о з н а н и я (абстракции) ре­ альной дейсгвительности: существует лишь многообразие реальных или мнимых объектов, их связей и отношений, е д и н ы х для всего челове­ чества, но языковые формы их выражения р а з н о о б р а з н ы до бес­ конечности. Логические формы мысли - понятия, суждения, умозаклю­ чения, о б я з а т е л ь н о присутствуюгщхевмысли, м о г у т б ы т ь ( м ы имеем дело в таком случае с вербальным мышлением), н о н е о б я з а ­ т е л ь н о д о л ж н ы б ы т ь (мы имеем дело в таком случае с авербальным мышлением) материализованы в формах естественного языка, в его синтаксических конструкпцях, в частях речи. Логические формы (поня­ тия, суждения, умозаключения) могут существовать вне форм языка в своих особых, «мозговых» формах, пока неизвестных науке. Со­ гласно экспериментам Н. И. Жинкина, мышление не осуществляется в коде речедвижений, а имеет свой собственный механизм, универсально-предметиый код (УПК). Он представлен в моэ!у не эквивалентами внешнего языка, которые ведает речедвижениями, а нейронными обра­ зованиями и связями, которые позволяют соотнес™ эквивалент языко­ вых знаков с физиологическими субстратами представлений, образов, понятий и механизмами чувственного мышления |Жинкин 1960; Жин-

168

кин 1964]. Звуковой речи или её графическому эквиваленту соответству­ ют некоторые механизмы коры головного мозга, система нейронного кода или «вторая сигнальная система». Звуковая или письменная речь по своей физической природе отлична от нейронной субстанции [Горе­ лов 1977: 168]. Материальной формой «передачи» мысли другим людям и для более чёткого усвоения своей собственной мысли может служить только чувственно воспринимаемьш ч е л о в е ч е с к и й я з ы к , а точнее го­ воря - материальный знак в его абстрактной форме в виде структурно­ го сочетания фонем, служащего средством разграничения логических понятий (семантических значений). Отсюда ясно, что мьппление и язык, если их рассматривать согласно лингвистической и философской тради­ ции как р а з л и ч н ы е явления, н е о д и н а к о в о относятся к объективной действительности: мьппление (процесс мышления и сознание) есть отражение внешнего мира в логических формах мысли, а язык в ы р а ж е н и е не объективного мира, а нашего мьппления, его логи­ ческих форм в совершенно различных для каждого языка языковых фор­ мах. Однако с точки зрения предложенного здесь понимания языка как оречевлённого, логического мьппления, т.е. «языка», как некоего само­ стоятельного феномена, как он понимается в традиции, не существует. Следовательно, и логическое мьппление, и язык, поскольку это о д н о и т о ж е , о д и н а к о в о относятся к объективной действительности. «Язык» и есть наше оречевлённое, логическое мьппление, вынесенное за пределы мозга. Всё, что выражается в нашем язьпсе (мысли, их формы, эмоции, модальности), есть процесс мьппления. Но почему его называ­ ют «языком»? К изучению этого феномена надо привлечь прежде всего историков и этимологов. Но подоплёка здесь ясна: раз люди говорят и понимают друг друга, вступают в коммуникацию через некий инстру­ мент «говорения», то, назвав этот инструмент «языком», они и не дума­ ли о мышлении, совершенно правильно полагая, что язык и есть их мы­ шление. Позже учёньхе-лингвисты, разглядев неоднородность понятия «язык», разглядели в нём и «мьппление», но так его оторвали от «языка», что «язык» и «мьппление» стали самостоятельными объектами. Однако, несмотря на огромные усилия и достижения лингвистов всех стран на протяжении веков сущность взаимоотношения «языка» и «мьппления» всё ещё остаётся тайной за семью печатями. Термин «язык», как я здесь покаазал, фактически обозначающий то же, что и термин «мьппление», до того прочно вошёл в научный лингеистический арсенал, что его труд­ но поколебать, хотя с течением времени под «языком» стали понимать всё более и более широкое и сложное явление. С термином «язык» про­ изошло то же, что и с термином «солнце встаёт», «солнце садится»: происходит фетишизация понятия, добытого на самой ранней ступени познания мира человеком. 169

IV. Вторичная материализация языка как вербального или оречевлённого мышления: «мышление» это «язык», «язык» - это «мышление» Выше было показано, что «язык» и «мьппление» являются одой и той же сущностью. Тем не менее существует общепринятая точка зре­ ния, что это совершенно разные вещи. Как язык и мьппление связаны между собой? Если мы раскроем т а й н у э т о й в з а и м о с в я з и , то мы поймём, что такое язык и что такое мьппление (эту попытку по­ знать их взаимоотношение - § 3, в разделах III, I V - я делаю лишь в ка­ честве предварительного изучения того и другого, но достаточного для понимания сущности описываемых здесь «частей речи»). Оречев­ лённое мьппление, вынесенное за пределы мозга, есть не что иное как сам п р о ц е с с м ы ш л е н и я в виде его второго уровня материали­ зации (см. выше § 3, III), хотя в традиции обычно называется я з ы к о м (речью) со всеми присущими ему грамматическими форма­ ми и семантическими значениями этих форм. Фактически оречевлён­ ное или вербальное мьппление было единственным объектом изучения в языкознании под термином «язык», который всегда рассматривался как самостоятельное явление и его никогда не связывали с тем, чем он является на само деле: это наше звучащее, передаваемое физическими звуками, записанное в буквенных символах оречевлённое мьппление, вынесенное за пределы сознания, как его второй уровень материализа­ ции. Фактически же я з ы к н е и м е е т с а м о с т о я т е л ь н о г о с у щ е с т в о в а н и я , о т о р в анно го о т с о дер жания и ф о р м м ы ш л е н и я , заключённых в языковых формах. В языкознании, психологии и философии сложилась такая ситу­ ация, что понятие «язык» и понятие «мьппление» трактуются как некие самостоятельные сущности, между которыми существуют принципи­ альные различия, и между которыми, в силу этого, происходят некие взаимодействия. По сути дела эта теория идёт на поводу у «человека с улицы», который ещё в незапамятные времена изобрёл слово «язык», означающее что-то вроде «говоримых звуков», «средства общения», «системы знаков, служащих средством общения», и независящее от по­ нятия «язык» слово «мышление», отражающее нечто вроде «отражение мира в мышлении», «процесс размьшшения, думаиия». Должны ли мы и нынче вкладывать в эти понятия тот же смысл, что и при их зарож­ дении, и достаточно ли поверхностных «уличных» сведений, чтобы научно судить о сущности этих двух феноменов? Мы обычно говорим: «солнце садится», «солнце встаёт»; «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно ... ». Семантика выделенных глаголов в сочета­ нии с существительным «Солнце» не соответствует реальной действи­ тельности, эти суждения ложны: но данное сочетание появилось ещё до

170

рождения Коперника, который доказал, что всё как раз наоборот вертится не Солнце вокруг Земли, а Земля -вокруг Солнца. Но данные наивные изречения опередили науку, поэтому за ними закрепилось «донаучное» представление людей о мироздании. Точно так же и в сло­ вах «язык», «мьппление», оказывается, до сих пор закреплены значения (понятия), которые уже не соответствуют тому, что они фактически обозначают. С тех пор лингвисты и философы бьются над этими дву­ мя терминами и не могут решить: что же такое «язык» и что же такое «мьппление»? Но слово брошено, и оно пошло гулять по свету, и его уже не остановить в его первоначальном, наивном, антинаучном зна­ чении. А лингвисты и философы, подхватив эти термины, до сих пор понимают под ними то, что под ними понимали в античные времена. В сущности говоря, не существует общепринятого в языкознании и фи­ лософии «чистого» понятия «язык», и не существует общезначимого в языкознании и философии «чистого» понятия «мьшшения», потому что эти два понятия - одно и то же явление, потому что они так прони­ заны одно другим, так органически и неразрывно вплетены одно в дру­ гое ( не зря в «марксистском языкознании» главным лозунгом филосо­ фии языка был лозунг о «неразрывной связи языка и мьшшения», но понимаемый совершенно иначе, чем это представлено здесь), что их нельзя разорвать, не разрушив е д и н ы й о б ъ е к т , в котором мы­ шление (мысль) - оно же язык - есть семантическая, понятийная, ло­ гическая информация, продукт мьшшения, нечто идеальное в его мате­ риальной «упаковке», которая значима тоже лишь как идеальное, мыс­ лительное: к сфере «мьшшения» относятся логическте единицы: фоне­ мы (графемы) + граммемы + понятия + суждения + умозаключения, которые одновременно являются также единицами того объекта, кото­ рый обычно называется «языком» (фонемы, грамматические формы, семантика). Эти два совершенно равноправные ингредиенты оречевлённого (вербального) мьшшения - идеальное и материальное - на самом деле есть один и тот же ингредиент, представляющий собой, как будто бы, и нечто идеальное, и нечто материальное, но которое, это последнее, на самом деле тоже является идеальным. Для говорящего и слушающе­ го не звуковая сторона слова имеет значение, а если и имеет значение, то лишь постольку, поскольку она представлена фонемным рядом, в котором фонемы структурно организованы: только структура пред­ ставленных в слове фонем идентифицирует это слово и делает его со­ держание иоштным и для говорящего, и для слушающего. Материаль­ ное (речь, речевое мьппление, оречевлённое мьппление) становится упорядоченной фонемной структурой лишь потому, что она несёт иде­ альную информацию, а идеальная информация рождается только бла­ годаря упорядоченной фонемной структуре и, следовательно, благода-

171

ря упорядоченной грамматической структуре (эти грамматические формы названы выше «логическими граммемами») я з ы к а , т.е. самого мышления. Короче говоря, «оречевлённое мьппление» или то, что в тради­ ции считалось разными феноменами - «языком» и «мышлением», - это фактически неразделимый, монолитный сплав материальной формы (которая есть фактически идеальная, абстрактная, логическая, фоне­ матическая форма) и её семантического значения (которое есть факти­ чески идеальная, абстрактная, логическая форма мысли). Одно и то же явление - «мьппление» и «язык» существуют лишь в материальной форме (это то, что было «человеком с улицы» названо «языком»); в ко­ торой мышление становится реальностью для слушающего и читаю­ щего, будучи только и только вьшесенным за пределы мозга (второй уровень материализации мышления). Но и сама материальная форма знака материальна только по своему физическому составу, служаще­ му средством кодирования идеальной информации в словах, в мышле­ нии же она функционирует в идеальной форме в виде образа этой фи­ зической формы (в виде фонемного или графемного ряда). Оказывается, таким образом, что семантика, грамматика и зву­ ки языка - вовсе не принадлежность какого-то явления, называемо­ го «языком» (как таковой он вообще не существует, если этим терми­ ном не именовать «мьппление»!), а чистейшей воды ингредиенты с а м о г о м ы ш л е н и я , в котором семантика - это мысль, т.е. логические понятия, суждения, умозаключения; грамматика - это понятийные, мыслительные структуры более высокой (чем логические понятия, вы­ раженные в словах) абстракции (логические граммемы), служащие для организации мысли в таких логических формах как понятия, суждения и умозаключения; а звуки - это обобщённые, идеальные различитель­ ные знаки (логические фонемы) понятий. Кстати, только фонемы бы­ ли ранее, ещё со времён Бодуэна де Куртенэ, в конце позапрошлого ве­ ка, введены в теорию языка как термин, обозначающий обобщённое понимание функционально однотипных звуков, т.е. по сути дела - ло­ гическое понятие обобщённых звуков, но ещё не названо «логической фонемой». «Логические граммемы» всегда существовали как понятие грамматического строя, а «логическое понятие», понимаемое в языко­ знании как сшаигаческое значение слова, было введено в логику ещё Аристотелем. Но наука не стоит на месте, сегодня уже можно утверж1

Как вое же некоторые лингвисты (см. выше, например, В. В. Вино­ градов, Л . С. Бархударов) усвоили ложную истину, что служебные слова се­ мантически неполнозначны или даже пусты и их функция - лишь выражать отношения между словами. Н о служебные слова тоже выражают мысль, хотя эта мысль не обязательно направлена на предметы и действия (стол, бежать), а может быть ещё более отвлечённой и абстрактной, отражая, в том числе» и логические отношения. 1

172

дать, что фонемы, граммемы, понятия, суждения, }мозаключения - это логические единицы оречевлённого мышления, т.е. того, что всегда на­ зывалось «языком». Общепринятое словосочетание «взаимоотношение языка и мы­ шления», которое стало расхожим [даже в названиях статей и книг, см. Панфилов 1971] на самом деле не означает, что существует какое-то «взаимоотношение» между какими-то взаимозависимыми и тем более самостоятельными явлениями, что язык и мьппление - это какие-то са­ модовлеющие и самодостаточные феномены или сущности, явления, между которыми д о л ж н о якобы происходить какое-то взаимодей­ ствие. Если и можно говорить о «взаимодействии», «взаимоотноше­ нии» языка и мьппления, то только в том смысле, что язык и мьппле­ ние - это, оказывается, о д н о и т о ж е , различающееся лишь терми­ нологически: в языкознании - фонология, грамматика, семантика язы­ ка, в логике - логические фонемы (логические графемы), логические граммемы, логические понятия, суждения, умозаключения. То, что обычно называют «языковой материей» - это, в сущнос­ ти не материальные формы оречевлённого мьппления, а идеальные представления этих форм. В оречевлённом мышлении важны не сами физические формы (звуки, буквы), принадлежащие физическому миру, а то, что за ними скрывается - абстрактные звуки, именуемые фонема­ ми (сами физические формы необходимы и неизбежны для идентифи­ кации фонем). Сам звук не есть область языка (это область физики, акустики), но в звуках «спрятаны» фонемы, а они - некие мыслитель­ ные обобщения, наиболее общие, абстрактные единицы, служащие различительным средством слов, т.е. логических понятий. Следова­ тельно, то, что обычно называют языком как соединением звука и зна­ чения, есть на самом деле наше мьппление как со стороны логических фонемных форм, так и со стороны логического содержания. Таким образом, все явления так называемого «языка» должны быть объяснены т о л ь к о и т о л ь к о законами процесса мьппле­ ния. Другое дело, что мы их ещё не знаем и не можем объяснить, не­ посредственно изучая мозг. Функции мозга как органа мьппления мы можем раскрыть только через оречевлённое мьппление (в традиции: через язык). Если бы было иначе, т.е. если бы существовали раздельно и «мьппление» и язык» как два явления, между которыми одни уста­ навливают «неразрывную связь», другие, напротив, считают ихразны1

В. 3. Демьянков полагает, что «когнитивная лингвистика - направле­ ние , в центре внимания которого находится язык как общий когнитивный ме­ ханизм» [Демьянков 1994: 21]. Однако язык - не «когнитивный механизм», он не является ни органом мышления, ни тем более органом познания (т.е. «когниции»). Таковым служит сам мозг как «механизм» процесса мышления в фор­ мах понятий, суждений и умозаключений. 1

173

ми явлениями, то неизбежно встал бы вопрос: может ли сам язык, без человеческого мозга как его носителя, развиваться, совершенство­ ваться, изменять свои формы, рождать новые слова? Нет. Значит, ну­ жен субъект - человек с его мозгом как материальным субстратом мы­ шления. Это означает, что всеми проблемами развития, обогащения, изменения языка заведует мьппление и, следовательно, язык не пред­ ставляет собой никакого не только «самостоятельного», но и «относи­ тельно самостоятельного явления» (как об этом пишут В . З . Панфилов и Ф. П. Филин). Теперь мы можем прийти к одному из важнейших выводов о «взаимоотношении языка и мьшшения», о в з а и м о о т н о ш е н и и , которого на самом деле не существует: 1) Выше было показано, что язык и мышление - это одно и то же, это наше языковое, вербальное, логическое, вынесенное за пределы мозга оречевлённое мышление как второй уровень его материализации. 2) Мьппление ( и сам процесс мы­ шления, и сознание) имеет с о д е р ж а н и е и ф о р м у , первое про­ является в самой мысли, в семантике, в информации, выраженной в этой мысли (П. В. Чесноков называет его «семантическим мышлени­ ем» в противоположность «логическому мьшшению» [Чесноков 1992; Чесноков 1996]). 3) Формы мышления - это логические формы, три из которых (понятия, суждения, умозаключения) известны логике со вре­ мён Аристотеля. 4) Идеальные образы звуков (фонемы), считающиеся областью языка, фактически есть единицы логики - логические фоне­ мы. Они ничем не отличаются от логических понятий как абстракций от множества однотигшьгх предметов и их обобщение в одном-единственном понятии. Фонемы - это тоже множество предметов, т.е. звуков (звуковых вариантов одного и того же звука), от которых абстрагируется фонема, как нечто наподобие понятия, но более низко­ го, самого первого уровня среди всех структурных единиц мьшшения. 5) Грамматические средства организации вербального мыслительного процесса в виде оречевлённого мьшшения есть тоже область мьшшения, это тоже логические единицы ( «логические граммемы), которые нахо­ дятся между логическими фонемами и логическими понятиями и выра­ жают ещё более абстрактные грамматические, строительные функции, чем понятия. Таким образом, в одном ряду логических форм стоят фонемы (их письменные варианты - графемы), граммемы, понятия. Если эти т р и структурные единицы сознания экстраполировать на понятие «языка» в его традиционном понимании, то на уровне языка эти еди­ ницы сознания оказываются давно нам известными т р с м я его уровнями: I) фонемы = логическим фонемам, 2) грамматическая структура языка = структуре логических граммем, 3) семантика язы­ ка = логическим понятиям, суждениям, умозаключениям. Если далее, 174

специально не оговаривая, речь будет идти о фонемах, грамматике и семантике, то читатель должен иметь в виду под этими терминами указанные выше соответствующие структурные единицы сознания. В сущности, может показаться, что с введением в языкознание трёх новых понятий (логические фонемы, логические граммемы, логичес­ кие понятия) вместо старых и давно «обкатанных» (фонемы, грамма­ тические значения, семантические значения) ничего в нашей науке не изменилось, и речь идёт лишь о новых терминах, заменивших старые. Но это не так. Новые термины предполагают п р и н ц и п и а л ь н о н о в ы й , с о в е р ш е н н о и н о й подход к понятию «соотношение языка и мьшшения»: эти два понятия - о д н о и т о ж е , и они представлены здесь как о р е ч е в л ё н н о е м ы ш л е н и е , в ы ­ н е с е н н о е за п р е д е л ы мозга.

V. Взаимоотношение «действительность - мышление сознание - язык - части речи» Почему грамматисты, исследуя части речи, дают столько же типов их классификаций, сколько насчитывается самих классифи­ цирующих? В чём причина таких кардинальных расхождении в по­ нимании сущности частей речи, хотя в руках исследователя - один и тот же объект исследования? Причина кроется в неодинаковом по­ нимании сущности языка, конкретнее - его связей с процессом мы­ шления, сознанием и с реальной действительностью, а частей речи с самим языком. До тех пор, пока не будет распутан этот сложней­ ший клубок взаимоотношений между указанными феноменами, мы не подойдём к правильному пониманию ни сущности языка вообще, ни сущности частей речи в частности. В современной лингвистике на материале разно системных языков показано, что части речи в каждом язьпсе структурированы по-своему, в зависимости от структурно-системной организации самого языка, что в каждом язьпсе есть такие части речи, которых нет в других языках [Вопросы теории частей речи 1968]. В алтайских языках нет прилагательных, числительных, местоимений, наречий (П. Я . Скорик), во француз­ ском язьпсе имеется такая часть речи как детерминанты (Т. И. Смолянская), прилагательное в монгольских языках не терпит каких-ли­ бо грамматических изменений, а неизменяемость есть его нормаль­ ное грамматическое состояние, его свойство как части речи (Т. И. Бертагаев), в грузинском и во всех остальных языках карт­ вельской группы прилагательное не меняется ни по родам, ни по числам (И. О. Гецадзе), морфемная структура слов в суахили слу­ жит основой разграничения частей речи (Н. В. Охотина), в чукот­ ско-камчатских языках имена с вопросительно-указательным и оп­ ределительным значением, заместительные слова по своим грамма175

тическим значениям - это одна часть речи с существительными (П. Я . Скорик) и т. д. Как пишет Э. Сепир, даже предлоги можно представить в виде предметности (он подошёл к дому = он достиг близости дома). Эти выражения кажутся напыщенными, они не вполне подходят под наши шаблоны, но в других языках мы посто­ янно находим, что пространственные отношения выражаются именно таким путём (он взглянул в зеркало = он обозрел внутрен­ ность зеркала). [Сепир 1934: 92]. Почему некоторые лингвисты (Ю. М. Скребнев) считают, что вопрос о частях речи не может быть решён вообще? Для такого ут­ верждения есть достаточное основание: проблема эта до сих пор ос­ таётся крайне запутанной и её решение усложняется не тем, что не вы­ работаны якобы общие для всех языков принципы их выделения, что исследователи якобы нарушают единое основание классификации фппс1ршт д М з ю т з ) , а прежде всего тем, что не решена проблема со­ отношения действительности - мьппления - сознания - языка - час­ тей речи. Поэтому если спор будет идти лишь о количестве и качест­ ве признаков, положенных исследователем в основание выделения частей речи, или о тех или иных предпочтениях исследователей, они ещё долго будут с закрытыми глазами топтаться на месте в поисках всё новых и новых критериев и предпочтений. Отражение действительности начинается с её расчленения на какие-то отдельные составные части на уровне чувственного позна­ ния. Та или иная совокупность ощущений объединяется в одном об­ разе восприятия как результат воздействия различных свойств како­ го-либо отдельного предмета. Сперва выделяется предмет, затем при­ писываются ему определённые свойства. Познание есть своего рода процесс изучения предмета со всеми его свойствами и выделение при этом его главных свойств, которые затем, уже на уровне логического мьппления, получают определённое наименование, причём в разных языках одни и те же факты, события получают различное наименова­ ние в силу того, что люди различных наций в одних и тех же предме­ тах видят различные признаки, в зависимости от самых разных об­ стоятельств. Поэтому наличие в разных языках разных типов соотно­ шений частей речи с объективной действительностью - факт абсо­ лютно бесспорный и не требует доказательства. В чём причина различного «членения» мира в разных языках и как следствие этого - разного распределения слов по частям речи? Национальную специфику частей речи следует искать не в реальной действительности, единой для всех людей Земли, а в «языковой карти­ не мира», а это значит в мозгу, в о с о б е н н о с т я х познаватель­ ной деятельности человека, связанной с различными географическими, историческими, производственными и другими факторами [Колшан176

ский 1975: 182; Сорокин, Тарасов, Уфимцева 1982: 7; Абаев 1970: 161167; Панфилов 1982: 38]. Как же соотносятся частиречи (слова вообще) с реальным миром? Представляю точку зрения одного из виднейших отечественных лекси­ кологов и этимологов. В, И. Абаев считает, что в отличие от фонологи­ ческой системы, которая целиком построена на внутриязыковых корре­ ляциях, в отличие от системности морфологии и синтаксиса, которая также в значительной степени формируется в результате внутренних формальных корреляций, «системность лексики через лексические отно­ шения с о о т н о с и м а с о б ъ е к т и в н о й д е й с т в и т е л ь н о ­ с т ь ю и о т р а ж а е т , пусть иногда в искажённом, преобразованном виде, с и с т е м н о с т ь р е а л ь н о г о м и р а . Поэтому полностью беспочвенными и лишёнными всякого научного значения следует счи­ тать попытки описывать систему лексики в терминах и понятиях чисто ф о р м а л ь н о г о порядка, в отвлечении от лексических значений и о т т е х о б ъ е к т и в н ы х р е а л и й , о которых эти значения сигна­ лизируют» (везде разр. моя, - А. К.) [Абаев 1970: 260; Абаев 1965: 29]. В. И. Абаев хорошо раскрывает те сложности, через которые прошли слова всех языков при познании человеком окружающего его мира. «Пути отражения объективной действительности в сознании и языке не бывают произвольными и случайными. Операции сознания, как они от­ ражены в лексико-семантической системе языка, носят с самого начала реалистический, а не мистический характер. И только примитивность и ограниченность породивших их условий общественного бытия прида­ ёт им иногда в наших глазах экзотический характер» [Абаев 1970: 262]. Для данного народа, племени, рода наименование было не случайным в силу сложившихся в роду производственных, общественных и других отношений. Н е с л у ч а й н о именно для данного рода, места, време­ ни. Н о с л у ч а й н о по отношению к самому названию этого предме­ та, действия, качества, состояния, ибо между названиями и элементами быта нет причинно-следственной связи. В то же время «ничто в языке не реализуется без того, чтобы получить общественную санкцию. Любое наречение становится фактом языка, лишь когда оно принято коллекти­ вом» [Абаев 1970: 262]. Главное в теории В. И. Абаева: 1) части речи со­ отнесены с действительностью, 2) части речи отражают системность ре1

2

В. Г. Гак выделяет ряд тенденций в подходе к изучению связи языка с мышлением и действительностью, в том числе изучение языка в непосредст­ венном соотношении с действительностью, минуя мышление. «... в последнее время возникают антиметалистские попытки соотносить языковые формы с действительностью непосредственно, не обращаясь к мышлению. Это, одна­ ко, противоречит самой сущности естественного языка» [Гак 1972:12-13]. По мнению Р. А. Будагова, условия народа вызвали в данном языке ряд изменений и отличий от других языков и определили характер фугкционирования данного языка, его структуру и его систему [Будагов 1978: 16]. 1

2

177

ального мира, 3) поэтому описывать лексику в чисто формальном отно­ шении (т.е. в системе всей лексики языка, структуры языка), игнорируя лексические значения слов, - ненаучно, 4) поэтому части речи нельзя изучать в отрыве от объективной действительности. Учитывая в сово­ купности все эти четыре тезиса, надо ошетить, что В. И. Абаев прав только в одном из них - лексика соотнесена с действительностью (пункт 1). Это настолько самоочевидный факт, чго иначе и быть не может: мы говорим, думаем, осуществляем общение словами, в которых запечатле­ ны мыслительные образы предметов, действий, качеств, состояний ре­ ального, материального и нашего внутреннего, духовного мира. Дейст­ вительно, никто никогда ине сомневался в том, что части речи каким-то образом соотнесены с объективной действительностью (пункт 1), чго ре­ алии объективного мира нашли отражение в частях речи (т.е. в языке, потому что «части речи» полностью покрывают понятие «язык», ибо нет слов, не маркированных как та или иная часть речи). Существитель­ ные соотнесены с кактш-то предметами (нельзя говорить, как это обычно принято, что существительные «отражают» предметы: «отра­ жать» может только живой мозг человека, его структуры, а «существи­ тельные» - лишь инструмент, внешне выраженное материальное средст­ во этого «отражения», механизм которого локализован в мозгу), глаго­ лы соотнесены с какими-то действиями, процессами, событиями, прила­ гательные - с какими-то качествами и свойствами предметов, наречия с условиями протекания каких-то пр оцессов или событий. Но В. И. Аба­ ев совершенно не прав в остальных своих трёх тезисах, в частности в том, что в системе лексики, в системе частей речи отражается система мира (пункт 2). В таком случае должна была бы существовать е д и н а я для всех языков, система частей речи, отражающая единую для всех на­ ций систему мира, что означало бы нивелирование всех языков и сведе­ ние их к какому-то единому, всеобщему для всех наций языковому стан­ дарту. Частиречине отражают и не могут отражать системность реаль­ ного мира, во-первых, потому, что свойством отражения обладает только мозг, мышление, а не язык; во-вторых, потому, что у объектив­ ного мира своя система, система взаимодействия материальных объек­ тов, независимая от человечества и его языков, имеющая свои собст­ венные, физические (а не духовные, идеальные) законы развития и дви­ жения и не зависящая не только от структур многочисленных языков мира, но и от идеологии их творцов. А языки мира и, следовательно, части речи имеют свои собственные системы и структуры., в каждом языке выработалась с в о я с о б с т в е н н а я система частей речи и ни­ какими с т р у к т у р и ы м и шш с и с т е м н ы м и н и т я м и о н и н е с в я з а н ы со структурой мира, в котором живёт человечество,, выработавшее себе множество самых различных языков. Солнце еже178

дневно «всходит и заходит» по заведённому, вечному сценарию, за зи­ мой наступает весна, реки теку без сна и отдыха, куда им положено, океаны и моря испаряются, даруя жизнь людям. Как были на Земле ещё до появления людей с их языками свои законы движения материи, так они ими и остались. А система частей речи (языка) в ы р а б о т а ­ н а м ы ш л е н и е м каждого народа, живущего в своих о с о б ы х социально-экономических условиях и, следовательно, полностью и на­ прямую зависит от мышления каждого народа, преломляющего на свой лад факты реального мира. Если бы системность мира нашла своё отражение в системности языка или, что то же самое, - в системе час­ тей речи, то каждой нации, но уже не как носителю своего собственно­ го, оригинального языка и, следовательно, уже не считающей себя от­ дельной нацией, ничего бы не оставалось, как только спокойно созер­ цать свой нивелированный со всеми остальными языками мира язык и присоединиться к «единой национальной семье народов», не знаю­ щей разделения не только на так называемые «социальные классы», но и на национальности и национальные языки. Что же касается остальных двух тезисов ( № 3, 4), то В. И. Аба­ ев возвращается к своей старой теории о «дегуманизагдш» науки о язы­ ке, отвергавшей структурные методы анализа языка [Абаев 1965], а те­ перь отвергающего формальные методы анализа лексики (пункт 3). Почему нельзя изучать лексическую систему языка в отрыве от объек­ тивных реалий (пункт 4)? Да её вообще невозможно изучать не в отры­ ве от объективной действительности, в т е с н о й с в я з и с объектив­ ным миром, потому что лексика, части речи непосредственно связаны не с вещами и процессами мира, а связаны с мышлением, посредствую­ щим звеном между словами и вещами. Слова, части речи сами по себе не «отражают» ничего, они лишь репрезентируют вещи и процессы в логических понятиях об этих вещах и процессах (см. выше анализи­ руемые ошибки П. Я . Скорика и Е. С. Кубряковой, которые они допу­ скают при определении связи слова, вещи, понятия). Это означает, да­ лее, что описывать лексику в научном отношении - значит описывать ейв чисто ф о р м а л ь н о м отношении в тесной связи с к а т е г ор и я м и м ы ш л е н и я (семантическими категориями), в системе всей лексики языка, в структуре языка, б е з в с я к о й с в я з и с реальны­ ми предметами, ибо, как показано выше, между словом (частью речи) и предметом лежит мысль об этом предмете как продукт процесса мы­ шления, в котором отражается логическое понятие о предмете. А язы­ ковая форма этого отражения может быть и действительно бывает са­ мой различной в разных языках мира. Таким образом, структурность, членимость, «гдтучность» вещей, предметов, процессов, событий, ка­ честв и количеств в объективном мире - своя собственная, никем (кро­ ме Бога) ему не дарованная, и не зависит ни от человека, ни от его язы179

ка, ни от частей речи в том числе. Структурность, членимость, систем­ ность языка - это его с о б с т в е н н о е состояние и достояние и ни­ кем не созданное, в том числе и самим объективным миром, кроме са­ мого человека - а это значит его мышлением в полном соответствии с теми материальными условиями мира, в котором человек жил перво­ начально и продолжает жить в настоящее время. Именно эти матери­ альные, природные, общественные, социально-экономические условия жизни и повлияли на мозг человека («бытие определяет сознание»), а он, этот мозг, в свою очередь, - создал самого себя, т.е. своё созна­ ние, которое по своему образу и подобию создало язык, который и есть продукт мозга - и его процесс мьппления, и его языковое созна­ ние. Мозг, таким образом, «повлиял» на структуру языка, а это зна­ чит - на своё собственное оречевлённое мьппление, т. е на «самого» се­ бя. В этом и только в этом состоит связь между языком, т.е. между ча­ стями речи и реальной действительностью - именно р е а л ь н а я дей­ ствительность, в которой проживал человек, «заказала» человеческо­ му мозгу сделать для своих материальных предметов, процессов, явле­ ний, качеств соответствующие части речи и грамматические правила их связи, а мозг, как послушный раб этого мира, выполнил его заказ, но по своему собственному образу и подобию, так, как ему велела со­ ответствующая социально-экономическая и природная обстановка. Реальный мир своими предметами, событиями, действиями, качества­ ми очертил для мышления круг событий, которые должны быть отра­ жены в мозгу, а мышление эту задачу выполнило, исходя из двух пред­ посылок: «заказ» реально существующей объективно существующей действительное™ и своя собственная способность и психофизиологи­ ческая предрасположенность к созданию той или иной структуры язы­ ка в определённых социально -экономических условиях «жизни» этого мозга. Сам же В. И. Абаев совершенно верно описывает процесс фор­ мирования естественного языка на фоне того мира, в котором живут люди данной нации, и тем самым отрицает своё собственное ошибоч­ ное мнение о «системности мира, отраженного в системе частей речи»: фактическое первоначальное формирование лексики было бессистем­ ным, произвольным, слихийным, зависимым от у с л о в и й жизни каждой нации. «Система лексики формируется как результат обработ­ ки н а ш и м с о з н а н и е м материала р е а л ь н о й ж и з н и и ре­ ального мира. Эта обработка, включающая операции селекции, обоб­ щения и классификации, бывает разной и зависит от у р о в н я обще­ ственного и культурного развития» (везде разр. моя, - А. К.). Но далее В. И. Абаев демонстрирует полное непонимание процесса отражения мира человеческим мозгом и роли языка в этом процессе: «Но она («обработка нашим сознанием материала реальной жизни», - А. К.) н и к о г д а и е о т р ы в а с т с я от своей почвы, от реального мира

180

и гфоисходящих в нём явлений» [Абаев 1970: 261]. Увы, ещё как отры­ вается, более того - не может не отрываться, совершенно оторвана и н и к а к , ни п р и к а к и х у с л о в и я х не м о ж е т б ы т ь связ а н н о й с р е а л ь н ы м м и р о м ! Если бы язык «никогда не отры­ вался от своей основы» - реального мира, то мы имели бы на Земле один-единственный язык, «сделанный» одним и тем же материальным миром! Мой письменный стол, за которым я работаю, как «почва ре­ ального мира» - разве он «не отрывается» от своего названия в разных языках: стол, йег Тгзск, гке 1аЫе, ипе гаЫеЧ И так любое слово в любом языке: никакие предметы, события, качества не имеют н и ч е г о о б щ е г о сих названиями в любом языке. В. И. Абаев возвращает нас к одному из античных представлений о соотношении «слов» и «ве­ щей», согласно которому «слово - это вещь», а также возвращает нас в наше раннее детство, когда, согласно исследованиям психологов, для ребёнка раннего возраста слово «мам» есть сама «мама». Эта точ­ ка зрения, увы, не единична, она весьма живуча в истории языкознания и представлена не только у В. И. Абаева. При описании частей речи в грамматиках разных языков некоторыми лингвистами высказывает­ ся точка зрения, будто части речи соотносятся не с теми или другими категориями нашего мьшшения, а с теми или иными явлениями объек­ тивной действительности [Гвоздев 1958: 89; Сепир 1934: 209; Петерсон 1955:180]. Говоря о взаимоотношениях частей речи, категорий мьшше­ ния и действительности, И. Е. Авдеев справедливо считает, что нельзя видеть в частях речи прямое отражение категорий действительности. Если бы это было так, то все языки имели бы одну и ту же систему ча­ стей речи, что не соответствует действительности [Авдеев 1959: 14]. И в то же время И. Е. Авдеев, опровергая самого себя, фактически вы­ деляет части речи на основе понятия предметности, действия, качества, т.е. по семасиологическому основанию, идущему в фарватере реальной членимости мира на вещи и события. Однако части речи - это катего­ рии не внешнего мира, а категории нашей мысли, получившие фор­ мальное языковое выражение. Если теперь с уровня языка перейти на уровень частей речи, со­ ставных единиц языка, его строительных элементов, то они аналогич­ ны языку: они к реальному миру относятся так же, как и сам язык - че­ рез содержание мышления, которое реализуется в формах мысли (в по­ нятиях, суждениях, умозаключениях). Каждое слово любой части речи имеет своё языковое, т.е. семантическое з н а ч е н и е (Я строю дом; В саду я посадил дерево; Я не могу бежать; Под столом лежит собака; Мой сын уже большой), существующее лишь в логической форме п о н я т и я, благодаря которому и только через которое все мы понимаем с о д е р ж а н и е перечисленных выше слов и предложений. Хотя час­ ти речи - это категории мьшшения, логические понятия, единые для 181

всех людей Земли, однако это не значит, что части речи во всех языках одни и те же: они не могут совпадать в силу различий в их граммати­ ческой структуре и в их семантической членим о сти. Каждый язык, а это значит языковое сознание людей каждой нации семантически и грамматически структурирует части речи сообразно своей собствен­ ной структуре. Хотя часта речи различны в разных языках (их назва­ ния, количество, система частей речи), однако они служат средством отражения одного и того же мира, так как за ними стоит логическое мьппление, единое для всех людей, отражённое в одних и тех же логи­ ческих формах, но материализованное в различных семангико-грам­ матических формах, или а различных «семантических мьпплениях» (П. В. Чесноков). Слово любой части речи, кроме своего семантического содержа­ ния, отражённого в каждом язьпсе в различной семантической структу­ рированности, имеющей национальный характер («семантическое мы­ шление»), обладает также логической формой этого содержания в виде понятия, имеющего всеобщий, общечеловеческий логический характер («логическое мьппление») (П. В. Чесноков). Следовательно, каждый язык имеет свою собственную, т.е. я з ы к о в у ю систему частей речи, а не всеобщую систему элементов опыта. Разные языки дают людям, го­ ворящих на разных языках, различные варианты языковых классифи­ каций явлении одной и той же объективной действительности, по-раз­ ному членят в с е м а н т и к о - г р а м м а т и ч е с к и х ф о р м а х язы­ ка одну и ту же действительность, но не фактическое устройство мира, единого для всей людей: за разной структурой языков и различной се­ мантической и грамматической структурированностью частей речи стоит единая общечеловеческая ф о р м а м ы ш л е н и я (понятия), от­ ражающая одинаково для всех наций один и тот же мир. В частях речи каждого языка представлена р а з л и ч н а я с и с т е м а ч а с т е й р е ч и , семантически и грамматически по разному членящая этот мир: язык и его части речи и есть, выражаясь модным термином (обычно ложно истолковываемым), «языковая картина мира». Но именно «язы­ ковая картина мира», и не более, если лишить язык его понятийной сто­ роны и рассматривать его лишь как своеобразна сем ангико -гр ам м атическую структурированность опыта. Новый термин говорит лишь о том, что язык каким-то образом связан с миром и не более того (в нём находят отражения элементы опыта), что реально существует столько языковых миров, сколько существует языков, но отнюдь не о том, что мир един и чго он отражён в единой системе понятий для людей всех наций, но представленный в различных языковых семантико-грамма­ тических системах. В каждом языке отражено интуитивное представле­ ние всех говорящих о том, в каких языковых формах «устроен» их мир, но мир языковой, а не реальный. Эта представления о моём языке, т.е. 182

о моем «языковом мире» являются лишь одной из возможных «языко­ вых картин мира», в обязательном порядке, .императивно приводимых к общему знаменателю нашим логическим мышлением. Части речи имеют д в о й н у ю связь: с с о з н а н и е м , с я з ы к о м (что одно и то же, т.е. с языковым сознанием) и с о б ъ е к ­ т и в н ы м м и р о м . В словах любой части речи отражён «кусочек» нашего с о з н а н и я в виде семантических значений, как закреплён­ ных за каждой молекулой окружающего нас мира п о н я т и й , кото­ рые представляют в своей абстрактной, идеальной, логической форме реальные предметы, события, процессы, качества, количества, отно­ шения. Но в словах любой частиречи отражена также их абстрактная, т.е. логическая грамматическая структура (логичеие г р а м м е м ы ) и логическая фонологическая структура (логическите ф о н е м ы). Эти понятия осели и закрепились в сознании человека в результате жизненного опыта и длительного пользования своим языком в виде своеобразного клада, а точнее - системы частей речи. Эти части речи не просто разложены по полочкам: на одной - существительные, на другой - глаголы, на третьей - наречия и т.д.. а разложены так, что все они с п л е т е н ы в е д и н о й с и с т е м е о т н о ш е н и й меж­ ду словами каждой части речи. И человек, выбирая слово, выбирает его уже не просто как некое абстрактное, фонематическое звучание (написание) а с его строго определёнными семантическими (логичес­ кими) и грамматическими признаками. Что касается связи частей речи с я з ы к о в ы м с о з н а н и е м , то они - его метки, его кирпичики, составные элементы, м а р к и ­ р о в а н н ы е семантическими (т.е. понятийными) и грамматическими п р и з н а к а м и с а м о й я з ы к о в о й с т р у к т у р ы как свойст­ ва языкового сознания. В этом и проявляется семантико-грамматическая сущность частей речи. Ни одно слово языка не живёт своей абсо­ лютно самостоятельной жизнью, независимой от жизни языка, от его структуры, оно всегда наделено теми с в о й с т в а м и я з ы к а , ко­ торому оно принадлежит. В каждом слове, как в з е р к а л е , отража­ ется та частичка языковой структуры, какую представляет это слово, какую впитало это слово. Все слова языка (части речи) даны в созна­ нии как понятийные знаки реального мира, в которых обобщённо, идеально отражены элементы этого мира. Но элементы опыта не могут быть отражены в идеальных понятиях (знаках) иначе, как только в со­ ответствующих грамматических формах. Иначе становится непонят­ ным: в чём держится понятие (оно не может витать в безвоздушном пространстве) и, следовательно, в чём состоит его материальный, отдшчительный признак (иначе понятия будут неразличимы): каждое по­ нятие должно быть снабжено знаковыми приметами, по которым по­ нятия опознаются как соответствующие части речи. Что касается свя183

зи частей речи с р е а л ь н ы м м и р о м , то они не являются зерка­ лом объективного мира. Если и считать их зеркалом мира, как полага­ ют некоторые, то это - «искажённое зеркало», и «искажённое» не внешним миром, а нашим мозгом, нашим сознанием, которое воспри­ няло мир так, как он ему «казался» в условиях зарождения языка, т.е. самого сознания. В. Н. Мигирин справедливо пишет: «Между выде­ лившимися частями речи и разными явлениями объективной действи­ тельности существуют сложные отношения: одно и то же значение мо­ жет быть обобщено в разных частях речи и разные явления могут быть обобщены в одной и той же части речи» [Мигирин 1973: 50]. Язык детерминирован внешним миром, единым для всех людей, и мышлением, одинаковым у людей всех наций. Язык, хотя он и явля­ ется вторичным по отношению к опыту, однако имеет н е з а в и с и м у ю от опыта внутреннюю (фонологическую, грамматическую, семан­ тическую и логическую) структуру и, следовательно, не «наглухо» свя­ зан с реальной действительностью. Язык не «отражает» (он вообще ни­ чего не отражает - отражает сознаие) действительность, и не отобра­ жает её п р я м о и н е п о с р е д с т в е н н о . Отображение мира (но не «отражение» мира!) происходит через (фонологическую, граммати­ ческую и семантическую) систему языка, которая не зависит от систе­ мы опыта. Обе системы - система языка и система мира - находят об­ щую точку соприкосновения только в виде «общего сектора», «средне­ го звена» - в виде мыслительных категорий: погоггий, суждений, умо­ заключений. Мир вещей, весь человеческий опыт отражается через ло­ гические категории (понятия) в той части языка, которая именуется лексикой, словарным составом, и не просто в лексике, а именно в той части лекики, которая именуется семантикой, поступающей в распоря­ жение различных грамматических систем, которые также локализова­ ны в лексике и организуют семантические значения. Грамматика - это такой раздел языка, который обслуживает лексику, её семантику, при­ даёт ей определённую логически осмысленную форму, в которой и че­ рез которую доносит её до слушающего (читающего). Однако существует и иная точка зрения. В одной коллективной статье отмечается, что формирование нового слова происходит в опо­ ре на самые общие грамматические классы, Гфедставденные в данном языке - части речи. В языках типа славянских и германских с развиты­ ми грамматическими системами необходимость в новом обозначении будет реализована при выборе того формального класса, которому п о п р и р о д е (разр. моя, - А. К.) следует обозначаемое: процесс будет обозначен глаголом, новый предает с помощью существиггельного и т.д. [Уфимцева, Азнаурова, Кубрякова, Телия 1977: 55]. Уже сам факт, что в природе не всегда можно различить процесс и вещь, пред­ мет и качество, даст основание усомниться в правильности: выше пред-

184

ложенного тезиса. Но даже если эти природные явления поняты как та­ ковые, им не всегда так просто предать соответствующее наименова­ ние. Эта теория есть не что иное как идентификация, смешение «слов» и «вещей». По этому поводу интересно замечание Э. Сепира. Подобно тому, как мы можем оглаголшь идею качества (красный), мы можем представить себе качество или действие в ввде вещи (падение яблока, высота дома), как будто это то же, что и кожура яблока или крыша дома. Падение и высота не перестали указывать на действие и качест­ во, хотя являются существительными. Есть языки, выражающие наши прилагательные глаголами, а есть и такие, которые выражают их име­ нами. Например, в язьпсе чинук большой стол означает стол его-великость [Сепир 1934: 92]. Надо осознать тот факт, чго в отнесении слов к той или иной части речи участвуют и такие семантические значения, которые вообще не находят свою реализацию в элементах опыта: это продукция самого сознания и она не связана с реальным миром вещей (ведьма, чёрт, дьявол, леший, русалка и др.). А так как семантико-грам­ матическая структура языка, различающаяся от языка к языку, есть в то же время структура нашего языкового сознания, в котором отра­ жается реальный мир, то отсюда следует, что реальный мир, его реалии и его структура и с к а ж е н ы с т р у к т у р о й с а м о г о я з ы к а, а точнее - семантическим с о д е р ж а н и е м нашего созна­ ния, содержанием нашего оречевлённого мышления, которое в то же время обладает л о г и ч е с к и м и ф о р м а м и . Так как вербальная структура не пуста, она наполнена идеальными, логическими форма­ ми, абсорбированными из мозга, из сознания, единого для всего чело­ вечества, то искажающая реальный мир языковая структура, т.е. я з ык о в о е сознание, или «семантическое мышление» (по П. В. Чесновову), нивелируется л о г и ч е с к и м сознанием и приводит наше оре­ чевлённое мьппление в соответствие с реальным миром. Будучи «оде­ тым» в другую языковую структуру, т.е. в другой язык, логическое мы­ шление, манифестируется уже иными струкгурными формами языка, но оставаясь всё той же общечеловеческой логической формой мьппле­ ния, что и подтверждается возможностью перевода мыслей (но не язы­ ка!), выраженных в одном язьпсе, на другой язык. Получается, что про­ цесс мьппления как о бщечеловеческий, единый для всех идеальный процесс отражения мира, р а з б и т на массу различных (по количест­ ву разных языков в мире!) конкретных семантико-грамматических, вербально-структурных вариантов протекания мысли, т.е. вариантов семантического мьппления, которое, будучи отражённым по-разному в различных языковых структурах по с о д е р ж а н и ю , остаётся о д н и м и т е м ж е п о л о г и ч е с к о й ф о р м е, т.е. остаётся одной и той же логической формой в различных языковых одеждах. Слово, принадлежащее в о б я з а т е л ь н о м порядке к какой-либо

185

частя речи. - сложная и не до конца понятая единица языка. Оно ведёт себя в языке как двуликий Янус. Прежде всего, слово - это элемент лек­ сической системы языка. Оно одновременно обладает неким семанти­ ческим значением (логическим понятием) и грамматической формой (логической граммемой) и включено в грамматические ряды и пара­ дигмы. Отсюда главная цель в изучении частей речи - определение об­ щих закономерностей соотношения семантических и грамматических начал в слове в их взаимодействии. Если считать, что слово наделено «семантическим значением», то с этим надо согласиться только в силу того (подробнее об этом см. выше: § 3, IV), что в этом значении запё­ чатлён в мозгу идеальный образ элементов опыта и называется в линг­ вистике «семантическим значением», а в логике - «логической фор­ мой» (понятием). С любой точки зрения слово, как носитель отражён­ ного в сознании «кусочка» внешнего мира, целиком находится во вла­ сти языкового сознания, подчиняется его структуре и само есть клеточ­ ка этой структуры. Но мыслительная, понятийная структура сознания представлена в мозгу человека в виде т р ё х р а з л и ч н ы х с т р у к ­ т у р а) в виде идеальной структуры языка, отражённой в системе семантических з н а ч е н и й или л о г и ч е с к и х понятий, б) в виде идеальной структуры я з ы к а , отражённой в логических ф о н е м а х , в) в виде идеальной структуры языка, отражённой в логи­ ческих г р а м м е м а х . Идеальная структура мира в сознании челове­ ка состоит в следующем: все слова языка (логические понятия) расклассифицированы в мозгу по образцу п р и р о д ы , структуры м и р а , потому что в словах (понятиях) отражён человеческий опыт. Все люди данной нации, говорящие на своём языке, могут перечислить по тематическому принципу названия отдельных понятий предметов, вещей, событий, процессов, действий, качеств, отношения, количества, цвета, звуки, запах и т.д. Образцом для такой классификации слов (по­ нятий) немецкого языка может служить тематический, т.е. семантичес­ кий, логический словарь Ф, Дорнзайфа [ОогпзеИ* 1959], в котором все слова немецкого языка представлены по темам, подтемам, разделам, подразделам и т.д. Но эта «природная» классификация слов (понятий) в словаре Ф. Дорнзайфа представлена совсем не так, как она живёт в языке: классификация слов по частям речи обусловлена с т р у к т ур о й языка, тем, как эти слова сочетаются в живой речи, как они вы­ полняют свою коммуникативную роль. Два различных типа классифи­ кации слов совсем не исключают друг друга. Различие между двумя структурами, представленных в сознании человека и отражённых в двух типах словарей, огромное: первый тип классификации словаря (по Ф. Дорюайфу) - и с к у с е т в с и н о е образование, хотя и объек­ тивное, потому что отражает реалии мира, в котором живёт человек, владеющий этим языком. Второй тип классификации словаря толко186

вый словарь - е с т е с т в е н н ы й , он отражает структуру языка. И та, и другая классификации живут е д и н о й ж и з н ь ю в структуре естественного языка как единый процесс его функционирования, с той лишь разницей, что второй тип классификации (части речи) ориенти­ рован на язык, а первый тип классификации (распределение слов по логическим понятиям) - на реальный мир. В этом и проявляется свое­ образие с е м а н т и ч е с к о й структурированностачастейречиивто же время - сущность «языковой картины мира», отражённой в челове­ ческом мозгу и, следовательно, отражённой в соответствующей семан­ тической и грамматической структуре языка и его частей речи. В се­ мантике слова (а семантика слова - это наше мьппление, конкретнее языковое сознание) отражается «кусочек» материального мира в виде понятия. Следовательно, во всей языковой структуре любого языка эта «семантика» мира, т.е. «сам мир», отражённый в нашем сознании в ви­ де системы понятий, отражён одинаково полно. Но лишь с той огром­ ной разницей, что единая для всех людей «семантика» мира, будучи во всехязыках с у м м а р н о однойитойже, с т р у к т у р и р о в а н а во всех языках совершенно п о - р а з н о м у . Семантическая напол­ ненность каждого языка, если брать его в полном объёме, со всеми его словами и грамматическими формами, - одна и та же во всех языках. Это, в сущности, и есть национальное мьппление людей данной нации в его полном с е м а н т и ч е с к о м объёме, единое для всех членов нации, которое «разлито» по всем его словам, по всем его частям речи, но структурировано совершенно по-разному во всех языках. Одна и та же семантика «влита» в каждое аналогичное слово всех языков по-раз­ ному, имеет различную семантическую структурированность или рас­ пределенность, дистрибуцию. Как по их семантической структуриро­ ванности, точно так же отличаются все языки друг от друга и по их фо­ нологической структуре, и по их грамматической структуре, которые не стоят в стороне от семантики, не нейтральны по отношению к се­ мантике, а пронизывают её сверху донизу своими формами и структу­ рами, которые, собственно, и структурируют всю семантическую сфе­ ру языка, наделяя её печатью национальной самобытности. Поэтому языки отличаются друг от друга тремя свойствами. 1) Лексика, точ­ нее - семантическая система языка структурирует мир в каждом язьпсе по-своему (различные «языковые картины мира»). 2) Различная фоно­ логическая структурированность слов определяет их семантические значения. 3) Различная семантическая структурированность каждого языка зависит от грамматики, диктуется особой грамматической структурированностью каждого языка. Поскольку лексика не есть склад отдельных, лишённых фонологической структуры, изолирован­ ных от грамматики лексем, а живёт в г р а м м а т и ч е с к о й с т р у к т у р е языка и пронизана ею, образуя семантико-грамматиче187

скую систему, то каждая лексема в каждом языке - уникальна. Каждая лексема имеет свою особую структуру семантического значения, отра­ жённую в своеобразной, свойственной только данному языку грамма­ тической форме. Наиболее многочисленная группа слов, выражающих понятие предмета, действия (знаменательные или автосемантические слова) менее зависят от особой семантической и грамматической структурированности языка и больше ориентированы на семантичес­ кое и грамматическое сходство с аналогичными словами в других язы­ ках, они более общи с шалогичными явлениями в других языках. Но их общность проявляется не в их грамматической и семантической структурированности, а в том, что они выражают приблизительно од­ ни и те же понятия одних и тех же элементов опыта. Семантические значения таких частей речи (существительные, глаголы) характеризу­ ют их достаточно сильно как соответствующие части речи без привле­ чения синтаксических критериев (текстовых параметров). Поэтому эти слова могут более или менее однозначно выделяться как соответству­ ющие части речи по одному признаку - семантическому (см. выше § 2, I, 3) (или лучше - морфологическому, где он есть). Но чем дальше уда­ лены слова от наиболее многочишенньгх, т.е. знаменательных, автосе­ мантических разрядов слов, выражающих главные элементы опыта понятия предмета, действия, процесса, тем эти слова более синсемантичны, более многозначны, более зависимы от синтаксической струк­ туры языка, больше «увязаны» в структуре предложения и, следова­ тельно, более своеобразны в синтаксическом плане по сравнению с другими языками Все служебные слова (союзы, предлоги, частицы) тоже знаки понятий, но их понятийность уже иная, чем понятийность знаменательных слов: они обладают более высокой степенью понятий­ ного обобщения, более абстрактными понятийными категориями. В то же время надо подчеркнуть, что существует тесная зависимость между синтаксическими свойствами и многозначностью слов, особенно слу­ жебных. Мир состоит из вещей в широком смысле, из действий и про­ цессов, из свойств вещей и действий и из отношений между ними. Эти отношения нам представлены в частях речи в виде пр остранственных и временных отношений или как последовательность причин и следст­ вий. «Мир вещей находит своё отражение в языке в существительных, роль обозначения свойств и признаков берут на себя прилагательные, действия и процессы выражаются глаголами, отношения - наречиями, предлогами, союзами» [1ип# 1967: 171]. Но части речи не структуриру­ ют окружаюшдй нас мир с с г е с т в е н н ы м образом, таким, каким он является на самом деле, а структурирует его мышлением, языковым сознанием и, следоватеш>но, я з ы к о в ы м способом, или, что одно и то же речемыслительным способом. В этом смысле частиречи есть «естественное связующее средство, которое нам сообщает (уеггшией) 188

об этом мире с помощью языка» [1ищ 1967: 170]. Однако система по­ нятий объективного мира в сознании людей каждой нации одета в свои собственные семантические и грамматические одежды, которые не совпадают ни в одном язьпсе. В сознании человека этот мир остаёт­ ся в идеальной системе понятий таким же, каков он есть на самом де­ ле, только будучи представленным идеально. Почему части речи извечно классифицируются, в основном, по семантическому основанию? Почему эта античная традиция дошла до наших дней? Ответ на этот вопрос содержится в самом язьпсе: к на­ иболее многочисленным словам языка принадлежат слова с совершен­ но прозрачным семантическим значением (см. выше силлогизм: § 2,1, 3), обозначающим понятия предметов, действий. Простота определе­ ния прозрачной семантики большинства (полнозначных, автосеманти­ ческих, знаменательных) слов переносится по аналогии на меньшинст­ во (неполнозначных, синсемантических, служебных) слов, к которым принадлежат все служебные части речи и другие слова с неясно выра­ женными семантическими значениями, которые трудно или вообще невозможно подвергнуть семантической классификации. В язьпсе име­ ется масса и иных слов, которые с е м а н т и ч е с к и вообще невоз­ можно разбить по классам. Ответ на вопрос о преимущественном предпочтении семантиче­ ской классификации частей речи можно найти в механизме усвоения языка ребёнком: это касается только знаменательных слов, особенно с понятием <<Щ)едметности>> и «процесса». Ребёнок усваивает язык, а вместе с ним и мир, выраженный в понятиях отдельных слов. Он слы­ шит и видит прежде имена (предметы), глаголы (действия), качества (цвет, вкус). Затем в школе, на его практическое владение языком и, следовательно, миром, отражённым в его языке (в его сознании), на­ кладывается классификационная сетка родного языка, совпадающая с тем, с чего начал ребёнок, - с миром вещей и процессов. Поэтому ка­ жется, будто язык прямо и непосредственно отражает мир. Но мы за­ были, что одно-однозначного соотношения между «словами» и «веща­ ми», во-первых, не существует, потому что одни и те же слова каждого языка по особому структурированы семантически и грамматически, во-вторых, между «словом» и «вещью» расположена логическая кате­ гория - понятие. В традиционной лингвистической семантике не суще­ ствовало теории, в рамках которой можно было бы систематически и единообразно описать синтаксические, сочетаемостные особенности слов, которая так необходима для выделения частей речи. Выделение же частей речи на семантической основе, которой была отдана боль­ шая дань в истории классификации частей речи.- это, главным обра­ зом, интуиция, не требующая формального подтверждения. В подав­ ляющем большинстве случаев неточность основных лингаистических 189

понятий, пишет Ю. Д. Апресян, является прямым и неизбежным след­ ствием того обстоятельства, что они определяются в конечном счёте на семантической основе [Апресян 1966 (б): 15]. Если даже учитываются синтаксические и морфологические признаки, тем не менее классифи­ кация частей речи может быть более или менее последовательной до тех пор, пока эти три признака (морфология, синтаксис, семантика) взаимно друг друга предполагают. Как только эти признаки не согла­ суются между собой, то части речи вьгделяются по одному признаку семантическому [Апресян 1966 (б): 16-17].

§ 4, Взаимоотношение «словарь - грамматика части речи» I. Взаимоотношение семантики и грамматической структуры языка 1) Теория взаимоотношения лексики и грамматики в современном языкознании

В. И. Абаев пишет: «Лексика и грамматики и генетически и функционально - разные вещи. Предметно-значимая лексика цели­ ком соотносима с объективной действительностью, грамматика соот­ носима с ней лишь некоторыми элементами. В лексике выступает на первый план познавательный аспект языка, в грамматике - коммуни­ кативно-технический. Лексика - это бытие, прошедшее через общест­ венное сознание. Грамматика - это социально отработанные организа­ ции языкового материала для коммуникативных целей» [Абаев 1970: 237]. Это - мнение одного из ведущих отечественных специалистов в области лексики и выражено оно в «марксистско-ленинском» изда­ нии и, следовательно, претендующее на истину в последней инстанции. Но так ли уж неуязвимы эти идеи? Отражают ли они объективно то, что мы называем процессом познания, отражения и согласуются ли на самом деле эти идеи с процессом усвоения языка человеком? 1. Если лексика и грамматика, по мнению В. И. Абаева, - «гене­ тически разные вещи», то это означало бы, что между ними нет ниче­ го общего, что между ними проходит грань, разделяющая их по прин­ ципиальным и только им свойственным признакам. Если этот тезис экстраполировать на конкретный, естественный язык, например, рус­ ский или немецкий, то мы увидим, что эта теория совершенно не соот­ ветствует действительности. Проверим тезис В. И. Абаева прежде на материале морфологически изменяемых слов. Например, все сущест­ вительные в русском и немецком языках не существуют вне морфоло­ гических форм, маркированы уже в словарях в с е г д а в им. падеже, в одном из трёх возможных родов и в ед, числе. Все глаголы представ190

лены в их исходной - инфинитивной форме, которая при практическом использовании глаголов обнаруживает морфологические формы лица, числа, наклонения, залога. В русском язьпсе прилагательные всегда су­ ществуют в своей исходной, словарной форме в ед. числе, в им. паде­ же, муж. рода как представительнице всех остальных морфологичес­ ких форм прилагательного. Может быть лексика, представленная морфологически неизме­ няемыми словами, т.е. лишённая морфологических форм, живёт в н е грамматики? В немецком языке прилагательные на уровне лексикона (вокабуляра) неразличимы по их грамматической форме. Но чтобы эти лексемы понять как прилагательные, их надо употребить в соот­ ветствующих синтаксических конструкциях. Если говорить об осталь­ ных неизменяемых частях речи в немецком и русском языках (предло­ ги, союзы, частицы, модальные слова, междометия), то ни одно слово из состава этих частей речи не распознаётся на уровне словаря как сло­ во определённой части речи, если, разумеется, мы тут же «нелегально», в «уме» не поставим эти слова в соответствующие синтаксические кон­ струкции, соответствующие их частеречной номенклатуре, или если мы заранее не знаем эти слова «в лицо» как слова определённых частей речи, т.е. если мы а рпоп не знаем, что лексемы в, на, под, через, над, пе­ ред - это русские предлоги. Но это наше знание основано на презумп­ ции того, что мы их уже давно, усилиями многих поколений лингвис­ тов, абсорбировали из соответствующих синтаксических структур рус­ ского языка именно как предлоги. Следовательно, в язьпсе нет ни одно­ го грамматически «беспризорного» слова, подчёркиваю - ни одного слова, ни в одном язьпсе, которое заранее, ещё до появления его в лек­ сиконе не было бы наделено определёнными грамматическими свойст­ вами. А это значит - свойствами, которые позволяют слову жить в язы­ ке, а не находиться в лексиконе лишь в виде мёртвых трупов (тогда это уже не лексикон, а кладбище), лишённых жизни, которая и выявляется лишь в их г р а м м а т и ч е с к и х свойствах и в потенциальных спо­ собностях быть употреблёнными в тех или иных синтаксических кон­ струкциях. Если предположить обратное, то это означало бы, что сло­ во живёт в н е я з ы к а , в н е е г о с т р у к т у р ы . , и его никогда нельзя было бы употребить а речи. Но человечество таких языков, представленных только в виде отдельных слов, аграмматичных и, сле­ довательно, мёртвых слов, перечисленных лишь по алфавиту, не знает. Ни одно слово ни одного языка не может жить в лексиконе, не обладая совершенно определёнными грамматическими формами. 2. Если считать, что лексика, особенно предметная, соотносима с миром, а грамматика соотносима лишь с некоторыми элементами (какими? - В. И. Абаев умалчивает), то возникает немало затруднений относительно характера а) связи языка и мира, б) связи лексики и грам191

матики. Почему речь должна идти только о предметной лексике, т.е. о существительных, соотносимых с предметами мира? А разве тысячи и тысячи глаголов (бегать, есть, пить, лететь, греметь, дышать) не соотносимы также с реальными действиями, процессами, происходя­ щими в мире или в самом человеке? В языке не может быть слов, т.е. условных знаков, чтобы они ничего из внешнего мира, и ничего из вну­ треннего мира человека не манифестировали. Если они что-то выража­ ют, значит они это делают своей семантикой и только благодаря сво­ им грамматическим формам. Если есть слово, следовательно, оно чтото значит, дня обозначения чего-то предназначено. А обозначать сло­ во может только, будучи логическим понятием, не живущем в созна­ нии человека без какой-либо грамматической формы (логической граммемы). Другое дело, что слова как условные знаки, называя пред­ меты, события, действия, состояния, качества, с этими объектами мира органически никак н е с в я з а н ы , кроме как у с л о в н о й связью. Следовательно, ни о какой особой предметной лексике, которая только якобы и связана с реальным миром, речь идти не может: всё, что человек видит, чувствует, переживает, он может именовать любым условным знаком, никакими нитями н е с в я з а н н ы м с с у щ н о ­ с т ь ю обозначаемой вещи. Слова разных частей речи связаны с реаль­ ным миром не наглухо, не органически, а у с л о в н о , к о н в е н ­ ц и о н а л ь н о , через выражаемые в словах этих частей речи логичес­ кие понятия (предмет логики), называемые в другой науке семантичес­ кими значениями (языкознание, семантика). Если под «соотнесённос­ тью» слов с миром вещей понимать понятийные единицы нашего со­ знания (а другой «соотнесённости» не существует), то все реальные и фантастические впечатления от мира и от своего собственного тела и мозга «соотнесены» с миром ч е р е з сознание человека, отражаю­ щего реальный мир. Понятие «соотнесённость» - это лишь иной тер­ мин для понятийного обозначения любых слов, уже априорно марки­ рованных определёнными грамматическими формами, вне которых нет ни существительных, ни «предметной» лексики. В н е г р а м м а ­ т и к и лексика н е с у щ е с т в у е т и никакими путями не соотноси­ ма с миром прямо и непосредственно. Но так как явления реальной действительности не наделены ника­ кими грамматическими формами (если бы это было так, то Мюнхаузен позавидовал бы изобрстатеш>ности лингвисгов), то и грамматические формы слов, которые, по В. И. Абаеву, соотнесены с миром лишь «не­ которыми своими элементами», не имеют и не могут иметь ничего обще­ го с миром вещей. Грамматические формы слов есть свободная, конвен­ циональная выдумка человеческого ума, а не отражение р е а л ь н ы х «грамматических» свойств мира, и никакими нитями они вообще не свя­ заны с внешним миром, и даже не связаны с ним «некоторыми элемента192

ми». Грамматика живёт сама по себе как свободное произведение чело­ веческого мышления лишь в языковых знаках (в логических граммемах), вне которых она немыслима, и не связана никакими нитями с внешним и внутренним миром человека. 3. Отсюда ясно, что в лексике не «выступает на первый план по­ знавательный аспект», в обход грамматики. Действительно, в лексике заложен «познавательный момент», если под «лексикой» понимать не её материальную форму, а то, что она выражает логические понятия, кото­ рые, действительно, есть ячейки познания мира нашим мышлением. Но и грамматика не стоит в стороне от процесса познания, без грамма­ тики лексика мертва, без неё сами понятия не существуют, поскольку им надо «держаться» в какой-то грамматической форме: а она необходима для оформления логического понятия. Семантическое значение прояв­ ляет себя только в тех грамматических формах, в которых оно зафикси­ ровано. Сам «познавательный аспект» не заложен ни в языке, ни в его лексике, ни в его грамматике, а в мозгу, в сознании, в процессе мьппле­ ния, который может быть вербальным или авербальным. Если это вер­ бальный процесс мьппления, то «познавательный аспект», движимый мозгом, мышлением, покоится на внешне выраженных материальных формах этого мьппления (на уровне вторичной материализации мышле­ ния, в оречевлённом мышлении), а это значит - в лексическом значении слов (это логические понятия) и в грамматических формах этих лексиче­ ских значений (это логические граммемы). 4. В. И: Абаев допускает существование лексики и грамматики как двух независимых разделов языка: лексика - это «бытие, прошед­ шее через сознание», а грамматика - «отработанные приёмы организа­ ции языкового материала». Повторюсь: лексика потому и есть лекси­ ка, что она существует лишь в грамматических формах, которыми и через которые она организована в систему. И только поэтому лекси­ ка в состоянии отражать наше бытие через наше сознание. Но и грам­ матика, как «организатор» языковой системы, тоже покоится в нашем сознании, и тоже в виде понятий, хотя и понятий особого, более абст­ рактного свойства, нежели лексические понятия (логические грамме­ мы). Бытие, прошедшее через сознание, отражено не только в лексике, но и в грамматике, ибо это «бытие» может существовать только в структурированной и грамматически оформленной семантике. Са­ мые разные факты бытия не могут обрести своё отражённое состояние в семантике, если она не будет грамматически организована, грамма­ тически структурирована. Сам же В. И. Абаев пишет, что граммати­ ка - это «социально отработанные приёмы организации языкового ма­ териала для коммуникативных целей», подчёркивая тем самым, что лексика в её семантическом аспекте мертва, она не может быть «оформлена», не имея грамматических форм. В то же время теория 193

В. И. Абаева предполагает, что и лексика, и грамматика - нечто более или менее самостоятельные и независимые одна от другой супщости. Если бы было так, то в одном слове можно было бы о т о р в а т ь лек­ сику от грамматики и сделать их самостоятельными сущностями, неза­ висимыми одно от другого. Но как это осуществить? Итак, слабость и уязвимость семантической теории В. И. Абаева, разработанной в ду­ хе «марксистского языкознания», неизбежны прежде всего потому, что язык и мьппление (сознание) он понимает как вполне самостоятельные явления, феномены, но лишь связанные каким-то образом друг с дру­ гом. А внутренняя членимость языка на лексику и грамматику понима­ ется им в духе их почти полной независимости, хотя совершенно оче­ видно, что все слова любого языка существуют л и т ь постольку, по­ скольку они существуют в определённых грамматических формах, а грамматики как таковой вообще нет вне конкретных слов. 1

2) Что первично - семантика или структура языка? Если данное слово (это может быть чаще всего морфологически неизменяемое слово) в толковом словаре не имеет маркировки, указы­ вающей на его принадлежность к определённой части речи, но при этом носитель языка употребляет это слово в различных синтаксичес­ ких структурах правильно, по нормам своего языка, и при этом его се­ мантика каждый раз, в новой структуре, интуитивно воспринимается как несколько иная, то отсюда возникает множество законных вопро­ сов. Что чем руководит: семантика - грамматической формой или грамматическая форма - семантикой, т.е. что первично, а что вторич­ но - семантика или синтаксис? Говорящий употребляет данное слово по правилам своего языка, руководствуясь только значением этого слова, вследствие чего оно наделяется соответствующими грамматиче­ скими формами, или, напротив, говорящий каждый раз находит новое место этому слову в грамматической системе своего языка, вследствие чего слово получает новое значение? Семантика влияет на синтаксиче­ ские функции слов или каждое новое синтаксическое употребление рождает новое значение? Этот вопрос можно понимать иначе: как го­ ворящий узнаёт в слове его синтаксические функции, откуда говоря­ щий знает, что в данной синтаксической конструкции искомое слово имеет данное значение, а в другой конструкции - другое значение? Что «Грамматический строй языка пронизан лексикой. Определение грам­ матики должно включать в себя тезис: грамматика изучает строи языка в его нерасторжимых связях с системно организованной лексикой» [Шведова 1984: 11]. В т ю й сиязи в качестве примера приведу высказывание В. В. Виноградова, который полностью отрицает теорию В. И. Абаева, но было опубликовано на четверть века ранее: «Чем уже круг синтаксических связей слова, чем ограни­ ченнее его грамматические возможности, чем неразложимее его морфологиче­ ский состав, тем синкретичнее его природа, тем неразрывнее в нём связь лекси­ ческих и грамматических значений» [Виноградов 1947]. 1

1

194

это за механизм языка и как он работает? Эти вопросы порождают, в свою очередь, вопрос принципиальной важности, ставший камнем преткновения в современной шшгвистике: сяова образуют предложе­ ния или предложения состоят из слов? Этотвопрос может быть постав­ лен и иначе: что главное - а б с о л ю т н ы е , т.е. семантические свой­ ства слов, образующих предложения, или р е л я ц и о н н ы е отноше­ ния в синтаксисе, приписывающие словам те или иные значения? Что мы делаем, разбивая словарь языка на соответствующие части речи? Мы показываем общность групп, классов, подклассов, в которых вы­ ступают слова с аналогичными условиями их функционирования: мор­ фологически изменяемые части речи опознаются вне синтаксической структуры предложения как некие семантические или логические груп­ пировки слов. А морфологически неизменяемые части речи, лишённые внешних, морфологических маркеров, обладающие сверхабстрактной, неуловимой семантикой, узнаются как определённые части речи толь­ ко в структуре предложения. Отсюда вопрос: что первично - сама не­ изменяемая лексема как обладатель неких абсолютных, семантических свойств «тянет» за собой соответствующую структуру предложения, или, напротив, структура предложения «награждает» неизменяемые лексемы соответствующими семантическими свойствами?Существуют три точки зрения о соотношении единиц языка (слов) с их естественной средой функционирования - предложением. 1) Главное - абсолютные свойства слов, под которыми понимаются их семантические значения, от которых зависит их употребление в предложении (Ф. П. Филин, В. 3. Панфилов, В. А. Звегинцев); 2) Главное - реляционные отноше­ ния в синтаксисе, под которыми понимают отсутствие или игнориро­ вание а словах их семантического значения до употребления в предло­ жении, т.е. реляционные отношения диктуют свои условия семантике (структуралисты); 3) Существует двухсторонняя зависимость между синтаксическими и семантическими свойствами языковых выражений (Ю. Д. Апресян, П. В. Чесноков). Что главное - . слова или их отношения? Р. А. Будагов считает, что язык существует объективно, т.е. слово самодостаточно и без кон­ текста. Обычая коммуникация опирается на обычные ресурсы языка, вовсе не требуя какого-либо особого контекста. Если бы было иначе, то элементарная речевая коммуникация потребовала бы огромного напряжения душевных сил [Будагов 1993: 196]. Если бы было иначе, язык состоял бы из суммы определённых клише и сковывал бы воз­ можности людей выражать их мысли и чувства. Сумма клише хороша для искусственных языков, но противопоказана естественному языку [Будагов 1993: 198]. Если это так, то слово живёт в голове со всеми воз­ можными его морфологическими ф о р м а м и и синтаксическими у п о т р е б л е н и я м и. Но только живые конструкции языка, экспли195

цитно, будучи вынесенными за пределы языкового сознания, указыва­ ют на возможные употребления слов. Если бы было иначе, то это озна­ чало бы существование в мозгу всех готовых, застывших фраз. По справедливому замечанию В. А. Звеганцева, это лишило бы язык всех его продуктивных качеств и всех потенций к развитию. Такой взгляд на язык не даёт шансов к пониманию истинной сущности язы­ ка, это свойственно лишь искусственным знаковым системам. В этом и состоят различия между естественным языком и знаковыми система­ ми. В структуре языка мы имеем дело не с чистыми отношениями, а с отношениями реальных языковых элементов, каждый из которых обладает своим реальным качеством. Эти реальные качества элемен­ тов и составляют основу отношений между ними [Звегинцев 1962: 6971]. Как пишет В. А. Звегинцев, реальные свойства языка заложены не в структуре языка, а в единицах языка, составляющих структуру. Язык - в беспрерывном развитии, а это обеспечивается самими едини­ цами, а не структурой языка, структурная же организация языка вы­ ступает в качестве механизма, который обеспечивает его деятельность [Звегинцев 1962: 72]. «Предложение» Л. В. Щербы «Глокая куздра гитеко будланула бокрёнка...» построено по правилам русского языка и чле­ ны предложения несут формальные показатели частей речи. Здесь в чи­ стом виде изображены о т н о ш е н и я между грамматическими еди­ ницами языка. Это предложение - правильное образование русского языка. У А. А. Реформатского также есть пример, в котором слова не отражают действительности, но их грамматические свойства отраже­ ны правильно: Кентавр выпил круглый квадрат. Ср. у Ч. Фриза англий­ скую «глокую куздру»: 7Ъе \ару коо1з Аа&акед, гНе сйа\ то1еп%1у [СЬ. Рпе$ 1952: 197]. В. А. Звегинцев справедливо пишет: такие «предложе­ ния» не есть факт языка, так как они ничего не выражают, не сообща­ ют, в них нет суждения, в отрыве от которого не может существовать предложение, с точки зрения функциональной значимости они равны нулю. Сама по себе структура не может породить предложение как со­ вокупность знаковых отношений, из ничего нельзя создать что-либо, это <<лингвистический гумункулюс». Язык есть структура, где отноше­ ния между компонентами устанавливаются на основе сочетания самих этих компонентов [Звегинцев 1962: 73-74]. Вопрос о критериях и методах классификации частей речи ино­ гда заменяется методом об абсолютных (семантических) и реляцион­ ных (грамматических) свойствах слов, или понятием субстанции (еди­ ниц языка) и понятием отношения между субстанциями (естественная среда функционирования слов). Ф. П. Филин, говоря о языке как о си­ стеме, отмечает два её свойства: а) В языковой системе первична язы­ ковая субстанция и вторичны отношения между языковыми явления­ ми. При этом Ф. П. Филин ссылается на К. Маркса: «Свойства данной

196

вещи не возникают из её отношения к другим вещам, а лишь обнару­ живаются в таких отношениях» [Маркс, Энгельс т. 23: 67]. б) Языко­ вая система относшельно самостоятельна и развивается по своим соб­ ственным законам. Не отрицая возможности изучения отношений в са­ мой языковой системе, Ф. П. Филин в то же время наставляет лингви­ стов не забывать изучать языковую материю, отдельные элементы, из которых состоит система языка [Филин 1970: 14 -15]. Ю. Д . Апресян, посвятивший многие свои исследования семан­ тике языка, пишет, что между синтаксическими и семантическими свойствами языковых выражений имеется двухсторонняя зависимость, состоящая в том, что языковые выражения с похожими синтаксически­ ми свойствами имеют близкие значения, и наоборот, языковые значе­ ния с близкими значениями имеют похожие синтаксические свойства [Апресян 1968: 228]. Так ли это на самом деле? Абсолютна ли эта взаи­ мозависимость? Например, в предложениях Я читаю газету; Я пилю дрова, слова читаю, пилю выступают в одной и той же синтаксической функции сказуемого в том же типе простого предложения, однако в се­ мантическом значении этих слов в одной и той же синтаксической функции сказуемого нет ничего общего, кроме выражения общекатегориального значения процесса, действия, свойственного всем глаго­ лам русского языка. В предложениях Он вёл себя осторожно; Осто­ рожность ему была присуща всегда; Он всегда осторожничает в этом вопросе выделенные слова, обладающие одним и тем же или очень сходным семантическим значением, выступают в совершенно различ­ ных синтаксических функциях. Отсюда мы можем заключить: Ю. Д. Апресян слишком прямолинейно и однозначно устанавливает связь между синтаксическими и семантическими свойствами языковых выражений. Взаимозависимость между ними возможна, но не обяза­ тельна, и здесь нельзя выявить закономерность, которую вывел Ю. Д. Апресян. Такой связи, как показывают уже простейшие приме­ ры, в общем и целом не существует, и попытка её установить есть след­ ствие влияния трансформационного и субституционного методов в языкознании, когда для иллюстрации этих правил подбирались ис­ кусственные примеры, в какой-то степени свидетельствующие о связи между синтаксическими и семантическими свойствами языковых вы­ ражений. А какая же на самом деле существует связь между значением и структурой? Строго индивидуальная: каждая конкретная форма мо­ жет постулировать множество конкретных значений, так же как и од­ но и то же значение может быть реализовано во множестве граммати1

Р. А. Будагов, так же как и Ф. П. Филин, ссылаясь на «классиков марксизма», пишет о том, что значение каждого слова не зависит от контекс­ та. Значения слов не возникают из их отношений с другими словами [Будагов 1983: 230 - 231]. 1

197

ческих форм. Что касается первых двух точек зрения, отмеченных вы­ ше, то они отражают односторонний подход к языковым явлениям. Действительно, совокупность грамматических форм отдельных слов, вынесенных за пределы предложения, потенциально формируют собой синтаксическую ф о р м у в с е г о п р е д л о ж е н и я , а синтаксиче­ ская (шире: грамматическая) структура предложения уже априорно от­ ражена в совокупности всех грамматических ф о р м о т д е л ь н ы х с л о в , составляющих данное предложение. Первая сторона формы предложения рассматривается в данном случае с позиции от единиц (слов) к целому предложению, а вторая сторона формы предложения рассматривается с позиции от его целостности к её составляющим (словам). Поэтому все слова в их грамматических формах вне предло­ жения и грамматическая форма предложения при абстрагировании от конкретных слов - это одно и то же, это две стороны одной и той же формы, существующей в отдельных словах этого предложения, и суще­ ствующей как целое, состоящее из этих слов. Ф. П. Филин неверно по­ нимает взаимоотношение отдельных единиц языка (слов) и структуры языка (предложений). Во-первых, слова сами по себе не могут обла­ дать лишь субстанциональным (семантическим) значением, оно долж­ но быть влито в какую-то грамматическую форму (см. выше § 4,1, 1). Поэтому, говоря о первичности «субстанции», мы говорим о словах, обладающих одновременно семантическим значением и грамматичес­ кой формой. Во-вторых, говоря об «относительной самостоятельности языковой системы», мы должны иметь в виду, что эта «система» состо­ ит из тех же слов, снабжённых и семантическим значением, и грамма­ тической формой. Следовательно, сам по себе отпадает вопрос о двух свойствах системы языка в понимании некоторых лингвистов: система языка е д и н а, в ней слиты воедино и «субстанции», и их грамматиче­ ские формы. В-третьих, неверно говорить об «относительной само­ стоятельности» языковой системы, ибо всё, что в ней происходит, дик­ туется волею мьшшения и сознания. Языковая система, будучи ничем 1

Весь язык уже заложен во всех его связях в слове, В языке нет ничего единичного, каждый отдельный его элемент проявляет себя как часть целого [Гумбольдт 1960 (а)]. Ни одна единица языка не автономна или самодостаточ­ на, нет вообще изолированных языковых средств и значений. Всё имеет своё место в системе существующей языковой нормы, которая может рассматри­ ваться как смысловой космос ( 8 т п к о 8 т о « ) , как глобальный контекст, кото­ рый предшествует любому конкретно сформулированному контексту и делает его возможным [Спррег 1972: 246]. Ф. де Сосеюр показал, что «... великим за­ блуждением является взгляд на языковой элемент просто как на соединение не­ коего звука с неким понятием. Определить его так значило бы изолировать его от системы, в состав которой он входит; это повело бы к ложной мысли, будто возможно начинать с языковых элементов и из суммы строить систему, тогда как на самом деле надо, отправляясь от совокупного целого, путём анаг лила доходить до заключённых в нём элементов» [Ооссюр 1933: 113]. 1

198

иным, кроме как системой понятий в нашем сознании, а б с о л ю т н о с а м о с т о я т е л ь н а и зависит не от мира, а от самого мозга, от со­ знания. А цитата К. Маркса, приведенная Ф. П. Фшшым, не под­ тверждает его идеи («первична - субстанция, вторична - система язы­ ка; противоположная идея выражена в таких словах: «система языка диктует словам их значение»), который р а з р ы в а е т связь между единицами языка и структурой языка, а подстверждают лишь идею о том, что слова ещё до функциошгрования в речи обладают всеми грамматическими формами. Но лишь практическое функционирова­ ние слов в речи р а с к р ы в а е т и х семантические и грамматические свойства, т.е. семантические и грамматические свойства данных слов н е в о з н и к а ю т и з и х о т н о ш е н и й к другим словам, а лишь обнаруживаются в этих синтаксических отношениях. По мнению П. В. Чеснокова, каждое явление, находясь в системе, обретает свойст­ ва, являющиеся результатом взаимодействия других компонентов сис­ темы, т.е. реляционные, системные свойства. Взаимодействуя своими внутренними особенностями, компоненты влияют на систему. Компо­ нент сам подвергается воздействию системы, определяется ею. В силу такого диалектического отношения между системой и её компонента­ ми язык, обладающий системным характером, допускает два противо­ положных подхода к себе при изучении: а) от отдельных фактов к сис­ теме языка, б) от системы языка к отдельным языковым фактам. Эти аподходы не исключают, а дополняют друг друга [Чесноков 1970: 134135]. Говоря об абсолютных и об относительных свойствах слов и спо­ ря о том, что из них важнее в языке, фактически забывают, что не су­ ществует ни абсолютных, ни относительных свойств слов, в словах од­ новременно присутствуют семантические и грамматические значения и одно без другого не существует, в любом полном словаре каждое сло­ во должно быть снабжено всеми пометами его употребления в тексте, всеми его грамматическими свойствами. Следовательно, разгадка пер­ вых двух вопросов (см. выше) состоит, скорее всего, в следующем. Ни та, ни другая точка зрения не является верной, потому что они обе не отражают сущности языка и противоречат механизму овладения и владения языком и его единству с языковым сознанием: ведь язык, т.е. отдельные слова, обладающие семантическим, т.е. мыслительным, логическим значением - это область языкового сознания; ведь грамма­ тические формы - тоже удел языкового сознания, это тоже мыслитель­ ные, логические категории более высокого абстрактного уровня (логи­ ческие граммемы), следовательно, они, как и семантика, находятся в языковом сознании. Семантика и грамматика как категории одного и того же языкового сознания не могут претендовать внутри одного и того же вместилища (сознания) на первые роли в построении предло­ жения: для сознания они - нечто единое, ибо одно без другого не суще199

ствует, хотя и «расквартированы», скорее всего, в разных «отсеках» языкового сознания. Как же в таком случае рождается предложение? В сознании человека возникает определённая м ы с л ь (точнее - преж­ де замысел, затем мысль), которая п р е д ш е с т в у е т предложению, его окончательному оформлению в виде законченного предложения (суждения). Иначе и быть не может: иначе возник бы вопрос - а чем по­ рождено данное предложение, в чём заключён его «толчёк», где источ­ ник его импульса? Мысль, родившись в сознании, может быть и не ма­ териализована внешне в виде звучащей или написанной речи (при об­ думывании проблемы, при размышлении о чём-либо можно остано­ виться на п е р в о м уровне материализации мысли в форме авербального мьшшения). Но мысль может найти внешний выход на в т о р о м уровне её материализации (см. выше § 3, III) в виде звуковой (письмен­ ной) речи, что и является её внешним, материальным, оречевлённым воплощением. Эта родившаяся в языковом сознании человека мысль и есть первое, исходное звено в порождении предложения. Затем гово­ рящий (пишущий) и щ е т для её воплощения соответствующую син­ таксическую форму и соответствующие ей слова, или наоборот - сло­ ва, которые требуют соответствующую синтаксическую реализацию. Надо полагать, что всё это происходит одновременно и автоматичес­ ки, бессознательно (сознание включается лишь тогда, когда возникают затруднения в автоматическом поиске (подборе) слов и грамматичес­ ких форм, ибо одно (слова) поддерживают другое (форму) или иначе одно (слова) не существуют без другого (без грамматической формы), слова и их грамматические формы рождаются в сознании одновремен­ но как н е о т ъ е м л е м а я п р и н а д л е ж н о с т ь одно другому. Таким образом, нельзя отдать предпочтения ни семантике слов, ни структуре предложения (суждения), они взаимосвязаны, взаимодо­ полняемы, вплетены одно в другое, эта теория хорошо согласуется с принципами усвоения языка, когда все слова оседают и закрепляют­ ся в сознании лишь с н а б о р о м грамматических правил. 3) Входит ли семантика в структуру языка и что же такое вообще- язык? Из предшествующих рассуждений (см. § 3, IV) нам известно, что понятия «ссматика» и «структура я з ы к а » ( « 1 р а м м а т и к а » ) , как область орсчсвлснного мышления, фактически обозначают мыслт-ельные кате­ гории, причем «семангика» - это логические понятия, суждения, умоза­ ключения, «грамматики» это «логические граммемы», нечто вроде по­ нятий, но по сравнению с ними единицы более абстрактного уровня. С этой точки зрения соотношение семантики и грамматической струк­ туры языка есть соотношение логических понятий и логических 1 р а м мсм. Ю.Д.Апресян пишет: «Если язык является средством общения, (

200

то значение... в х о д и т в с т р у к т у р у я з ык а» [Апресян 1966 (б): 104]. Ю. Д. Апресян, разумеется, прав, если считать «языком» всё то, что мы всегда имели в виду под «языком», - его фонологические и грам­ матические формы и семантическое значение. В настоящее время, в свя­ зи с бурным развитием новых направлений в языкознании, проблема значения выходит на первое место, особенно в «когнитивной» лингви­ стике. Это своего рода запоздалая реакция на структурализм, который сделал своим лингвистаческим кредо структуру языка и вытолкнул се­ мантику на обочину лингвистических исследований. Но так ли уж верно утверждать, что «значение входит в структу­ ру языка»? Прежде всего встают два вопроса: что такое «значение» и что такое «язык»? Если следовать традиции и понимать под «значе­ нием» то содержание, ту идеальную информацию, которую я передаю в моей речи, а «язык» - всё то, что я говорю, читаю, слушаю, понимаю, то, естественно, «значение» входат в структуру языка. Следовательно, если язык характеризуется наличием «формы и значения», то мы долж­ ны представить себе «язык» как некий двухсторонний инструмент. Именно в этом смысле язык есть «орудие коммуникации», которым пользуется человек в целях общения, т.е. пользуется этим орудием ана­ логично тому, как если бы мы использовали орудие «каменный моло­ тою) для добывания огня, «каменной стрелы» - для охоты на живот­ ных. Однако этот двухсторонний язык с его формой и значением мы используем, оказывается, не для охоты и добывания огня, а в целях «передачи» и «восприятия» идеального, мыслительного, т.е. идеальной информации, которая не имеет ничего общего ни с охотой, ни с други­ ми процессами использования материальных орудий: «передача» и «восприятие» идеальной информации означает, прежде всего сам п р о ц е с с м ы ш л е н и я . Но человек мыслит н е я з ы к ом, а м о з г о м и язык, как бы его ни понимать (входит ли значение в структуру языка, или не входит), находится в языковом сознании. Следователь­ но, то, что именуется значением, есть продукт с о з н а н и я , м ы с ­ л и т е л ь н а я категория. А это означает, далее, что значение по сво­ ей сущности не есть категория языковая и, стало быть, входит не в структуру языка, который сам есть продукт и произведение сознания, а в структуру языкового сознания. Эта идея полностью согласуется с тем, что я утверждал выше (см. § 3, III, IV): звучащий, написанный «язык» - это наше материализованное, вынесенное вовне оречевлённое с о д е р ж а н и е нашего мьппления, это сам процесс мьппления в ви­ де его второго уровня материализации. Может быть грамматические «формы языка» относятся к языку и являются принадлежностью языка? И здесь возникает категоричес­ кое возражение относительно принадлежности грамматических форм к языку, если его понимать как оречевлённое мьппление: грамматичес­ ки!

кие формы языка тоже находятся в языковом сознании, вместе со сло­ вами, вместе с частями речи, их признаками. Вся грамматическая структура (логические граммемы) языка локализована в мозгу и явля­ ется собственностью нашего языкового сознания. Таким образом, мы пришли к тому, что то, что мы называем «языком» в обычном понима­ нии, является нашим оречевлённым, вьшесенным вовне материализо­ ванным мьпплением и, следовательно, есть не просто орудие, которое надо держать в руках и пользоваться в целях коммуникации, а «ору­ дие», метафорически выражаясь, которое находится ц е л и к о м в че­ ловеческом сознании вместе с понятийными, т.е. мыслительными зна­ чениями и грамматическими формами в виде логических граммем. От­ сюда мы можем сделать вывод: значение входит не в структуру языка, если понимать его иначе, чем в традиции, а прежде всего в структуру языкового сознания человека; грамматические формы не есть только грамматические формы языка, а прежде всмего формы тех мыслитель­ ных единиц, понятий, которые входят в мыслительную структуру язы­ кового сознания. Значит, и грамматические формы - принадлежность языкового сознания. Это, по аналогии с «логическими фонемами», на которые впервые в истории языкознания обратил внисмание линг­ вистов Бодуэн де Куртенэ, - своего рода «логические граммемы». Но и это ещё не всё: семантические значения (они же - логичес­ кие категории: понятия, суждения, умозаключения) и грамматические формы (они же - особые «логические граммемы») существуют, фикси­ руются и передаются в каких-то м а т е р и а л ь н ы х формах - в зву­ ках, буквах. Семантические значения и грамматические формы, пред­ ставляющие собой абстракции, реализуются в физической материи звуков (букв), которые, однако, для того, чтобы стать категориями мозга, должны потерять свою физическую девственность и превра­ титься в некие абстрактные звуки - «логические фонемы», служащие различительным признаком понятий, суждений, умозаключений. Ка­ тегориями мозга эти материальные звуки (буквы) становятся только потому, что в сознании и сознанием они реализуются как некие и д е а л ь н ы е а б с т р а к ц и и в виде логических фонем (графем). Что же в таком случае «язык», и что, в таком случае, входит в «язык»? Получается, что мы ликвидировали «язык» как понятие, хо­ тя все люди, и в том числе лингвисгы, совершенно уверены, что мы «говорим на каком-то языке», пользуемся «каким-то языком», что есть русский и другие «языки» и понятое «язык» вошло в лексикон челове­ ка с молоком матери. Поскольку мы уже определили, что значения и грамматические формы существуют р е а л ь н о , и существуют они не где-нибудь, а в языковом сознании человека, то, стало быть, мы «ликвиддроваш» понятие «язык» как известный всем феномен, и сде­ лали его достоянием нашего языкового сознания, т.е. с а м и м с о202

з н а н и е м или, как я писал выше, - оречевлённым мышлением (см. § 3, III, IV). Поскольку, таким образом, реально существует не «язык» как некое всем известное самостоятельное «орудие» общения и мьшшения, а только то, что находится в языковом сознании человека в виде «ло­ гических фонем», «логических граммем» и «логических понятий», то совершенно очевидно, во-первых, что «языка» как такового нет и никогда не было, это структуры нашего языкового сознания, в кото­ ром разнообразно взаимодействуют его единицы - логические фонемы (названные Бодуэном де Куртенэ просто «фонемами», но видевшего а них те же психические, т.е. логические абстракции), логичекие грам­ мемы, логические понятия, во-вторых, что под «языком» всегда пони­ мали только семантические значения (фактически это мыслительные, всем известные логические категории: понятия, суждения, умозаклю­ чения), грамматические формы (фактически это пока еще не знакомые для логиков понятия более высокой абстракции, чем словарные поня­ тия - логические «граммемы») и фонемы (фактически это «логические фонемы» или «логические граммемы»). Бодуэн де Куртенэ, глубоко проникнув в истинную сущность звуков языка и увидев в них не звуки, а фонемы как психические (логические, - А. К.) единицы, однако не за­ хотел провести дальнейшую аналогию, довести дело до логического конца и увидеть также в грамматических формах некие психические (логические) граммемы, а в семантических значениях те же психичес­ кие, т.е. логические понятия, суждения и умозаключения. Сказав А, Бодкэн де Куртенэ не сказал Б, хотя фактически всё то, что я разумею под «языком», его единицами и формами - принадлежность языкового сознания и как таковые могут существовать только как психические (логические) сущности. Только в том случае, если мы будем считать «языком» катего­ рии нашего языкового сознания, представленные логическими форма­ ми (фонемами, графемами, граммемами, понятиями, суждениями, умозаключениями), только в этом случае можно говорить о том, что в язык входит и значение, и форма. Поскольку существует уже иной и более научный, представленный в этой работе, и обиходный или «наивный» термин «язык», и от последнего теперь уже никак невоз­ можно «отделаться» (аналогично тому, как выражение солнце село, солнце взошло глубоко засело в сознание людей, хотя и не отражаетреальной физической картины мира), то у с л о в н о только под «язы­ ком» в лингвистике понимают и ещё долго будут понимать только се­ мантику, грамматические формы и фонемы (а наивные носители язы­ ка - не «фонемы», а только звуки). Вот эти т р и и н г р е д и е н т а семантическое значение ( в сознании - понятия), грамматические формы (в сознании - логические граммемы), звуки, буквы (в созна203

нии - абстракции физической материи в виде логических фонем или логических графем) и составляют то, что, являясь нашим языковым сознанием, в обиходном и научном смысле именуют «языком» (см. также выше, § 3, IV). В этом и только в этом смысле надо считать, что «значение вхо­ дит в структуру языка». И только в этом смысле надо считать, что язык состоит из трёх ингредиентов - из значения, грамматических форм, фонем (графем).

П. Переход от «лексемы» к «слову»: их общность и различие 1) Трудность определения понятия «слова» О трудности и неудовлетворительности понятия «слова» пишут многие исследователи [Бархударов 1965 (в):10-11; Суник 1966: 26; Жир­ мунский 1963: 6; Андреев 1963: 231; Соссюр 1933:111; Вардуль 1965: 2223; Черкасский 1962: 31; Адмони 1963: 173; Серебренников 1963: 218; Петерсон 1925: 23; Щерба 1958: 9; КозеШ 1947: 5-8; Ь а а с а ш 1945: 3237; Иогееп, Ро11ак 1923: 433-436]. Даже для таких флективных языков как русский или немецкий не так-то просто дать определение понятия слова, потому что, прежде всего, термин «слово» многозначен и отражает неоднород­ ные понятия. Например, А . В. Исаченко пишет, что «...слово при­ надлежит двум зонам или двум уровням языка: н о м и н а ц и и , где грамматическая нагрузка слова является нерелевантной (в этом он глубоко заблуждается, ибо, например, в немецком и русском языках ни не может быть ни одного морфологически изменяемого слова слова, л и ш ё н н о г о грамматических признаков, - А. К.), и уров­ ню с и н т а к с и с а , где, напротив, слово использует все свои грам­ матические возможности» (разр. моя, - А. К.) [1засепко 1958: 90]. Эту же мысль выразил В. В. Виноградов следующим образом, понимая под «номинацией» семантическое значение, а под «синтаксисом» видоизменение слова. «Сознание тожества слова покоится на пони­ мании его с е м а н т и ч е с к о г о е д и н с т в а в многообразии его мыслимых в и д о и з м е н е н и й . А эти видоизменения выра­ жаются не только в морфологическом облике слова, но и в различи­ ях его синтаксических связей и функций» (разр. моя, - А. К.) [Вино­ градов 1944: 42]. Исследованию понятия «слова» посвятил одну из своих работ В. М. Алпатов, который пришел к выводу о том, что понятие слова как центральной единицы языковой системы годно лишь для некото­ рых языков [Алпатов 1984: 28]. Он пишет, что традиционное понятие «слова» вряд ли может быть определено чисто лингвистически: соб204

ственно лиш мистическими методами нельзя доказать и центральное место слова среди других единиц языка. Традиционное представле­ ние о слове имеет серьёзные основания, но не чисто лингвистичес­ кие, а психолингвистические. Поэтому в некоторых концепциях по­ нятие слова не является центральным. На важное значение слова указывают исследования афазий, на основе изучения которых мож­ но предполагать, что в мозгу говорящих хранятся некоторые едини­ цы в готовом виде и используются при порождении высказываний. Для носителей русского языка (добавлю: и для немецкого языка то­ же. - А. К.) такими единицами оказываются слова. Это и объясняет центральное место слова в европейской лингвистической традиции [Алпатов 1984: 23]. Самое понятное и самое простое понятие «слово», которое, кажется, никакого определения и не требует, оказалось «крепким орешком» для лингвистов, ещё не до конца понятным феноменом. Сознавая неудовлетворённость всех существующих определений слува, многие лингвисты склонялись к мысли, что дать определение этого понятия вообще невозможно. Тем не менее этот термин стара­ лись сохранить, ссылаясь на то, что любой исследователь интуитив­ но, но вполне однозначно определяет слово, когда ему приходится иметь с ним дело. Однако эти споры не прекращаются. Например, трудности вызывают такие факты немецкого и английского языков как слова аиГпеЬтеп, ет&Ьгеп, §*опе ^а11 [Апресян 1966 (б): 14-15 ]. Ю. Д. Апресян указывает на неточность определения понятия слова, связанную с тем, что 1) либо в этих определениях не указан набор, допускающий практическую проверку свойств, по которому мы могли бы однозначно относить объект к слову, 2) либо эти определения не соответствуют по объёму тому множеству объек­ тов, которые фактически называются данным термином [Апресян 1966 (б): 15]. Действительно, понятие «слова вообще» определить чрезвы­ чайно трудно, если не невозможно. По-видимому для каждого язы­ ка, как верно отмечает В. М. Алпатов, есть своё понимание слова. Если же понятие слова определить как цепочку букв между двумя интервалами, как это делали в своё время структуралисты, то слово в устной речи этому правилу не поддаётся. Кроме того, есть слова, характеризующиеся как цепочки букв между двумя интервалами, однако словами не являются: например, артикли в немецком языке, которые служат морфологическим и, следовательно, синтаксичес­ ким, т.е. чисто грамматическим средством характеристики сущест­ вительного. Хотя артикли на самом деле - слова, одцако их таковы­ ми рассматривав нельзя - они никогда не употребляются в само­ стоятельной функции. 205

Хотя в современной лингвистике эти две различные области или, говоря словами А. В . Исаченко, два различных уровня языка словарь и грамматика - чётко различаются, однако одним и тем же словам, выступающим на уровне словаря и на уровне грамматики, не присвоено однозначного термина. Идею о том, что слово выступа­ ет как необходимая единица языка и в области лексики (словарного состава), и в области грамматики (грамматического строя), высказа­ ли многие лингвисты, хотя и не дали ни той, ни другой единице осо­ бого наименования [см.. например: Смирницкий 1955: 11; Смирниц­ кий 1956: 20; Левковская 1962: 66; Левковская 1956: 11; Шахматов 1941: 431-432; А. А. Леонтьев 1963: 50; Кацнельсон 1965: 54; Будагов 1965: 219; Реформатский 1967: 54; Маслов 1968: 70-71; Адмони 1961 б: 5, 14; Потебня 1958: 36; Пешковский 1938: 43;]. Однако недифферен­ цированный подход к различению единиц лексики и единиц грамма­ тики сменился более дифференцированным подходом с присвоением единицам этих уровней различной терминологии. Многие учёные по­ нимают под указанными уровнями слово и слово с особой «грамма­ тической характеристикой» [Мейе 1952: 83], «омоморфемное слово» и «употребление слова» [Ахманова 1955: 122], «словарное слово» и «флективное слово» [Яхонтов 1963: 168], «семантему» (чисто лекси­ ческое понятие) и «синтаксическую молекулу» (семантема с грамма­ тическими признаками) [Балли 1955:317], лексему или парадигмати­ ческое слово (слово как единица словаря) и словоформу или синтаг­ матическое слово (двухсторонняя единица текста) [Зализняк 1967: 1922], слово как языковую единицу, хранящуюся в памяти, и слово, спе­ циализированное в своих грамматических функциях [Супрун 1965: 17], слово как необходимую единицу языка в области лексики (сло­ варного состава) и в области грамматики (грамматического строя)» [Смирницкий 1956: 20], слово в его лексическом значении как область словарного состава и слово с его грамматическими признаками как общее (область грамматики) [Алиев 1960:16]. Иногда понятие лексе­ мы как едшшцы словаря относят к языку, а понятие слова как едини­ цы грамматического строя относят к речи [Супрун 1969: 15], что яв­ ляется принципиально неверным, потому что определять сущность чего-то неопределённого через ещё более неопред ел ёшгое значит оставаться в порочном кругу. Для обозначения единиц вокабуляра, лексикона, словаря, на­ пример, О. С. Ахманова использует термин «слово», «лексема», «вока­ була», «слово-тип», «заголовочное слово», «слово как элемент словни­ ка», «чёрное слово», «глоссема», адояобозначения единиц граммати­ ческого строя термин «слово-член» (в отличие от «слова-типа»), «словесная единица, выделяющаяся в процессе речи», «словоформа» [Ахманова 1966: 82, 145, 150, 214, 420, 422, 426, 427]. Зарубежные линг-

206

висты для обозначения единиц лексикона используют термин «слово» [ЗкаНика 1948: 35; Магоигеаи 1961: 239], «заглавное слово», «слово-абстракция» [Наугапек, РШрес 1958: 154], «лексема» [ШогИ938:126,129, 132], «морфема» [В1оотйе1с11925:2], а для обозначения единицграмматического строя языка - термин «морфема» [ Тга§ег 1949: 5]. Вариан­ том этой же идеи о принадлежности слова лексикону и грамматике можно считать точку зрения о существовании назывной, исходной, аб­ солютной формы слова и производной формы слова, представленной в работах [Жирмунский 1963:12-18; Адмони 1963: 178; Щерба 1915: тезисы 4, 5, 7]. И. Ф. Вар дуль, предлагая иные термины, пишет о том, что способностью принадлежать более чем к одной части речи облада­ ет вокабула, которая содержит в себе лексемы, одна из которых принадлежит одной части речи, другая - другой части речи. Поэто­ му часть речи есть класс лексем [В ар дуль 1965: 23]. С точки зрения А. Е. Супруна можно по-разному решать вопрос о том, имеем ли мы дело с одним, двумя, тремя, четырьмя словами [Супрун 1968: 209], однако истинная наука не приемлет «разного решения вопроса об одном и том же явлении». В. В. Виноградов различает слово как лексическую единицу языка и лексему как форму слова [Виногра­ дов 1944: 34]. В. М. Павлов пишет: «Лексема - центральная еди­ ница языковой системы в том смысле, что она элементарна как языковое средство номинации и, следовательно, в её отношении к синтаксическим построениям: в предложении ... соединяются друг с другом именно лексемы в тех или иных своих формах» [В. М. Павлов 1996: 33]. В современном языкознании существует также терминологичес­ кое разграничение слува и части речи. Однако между ними не установ­ лены однозначные связи и отношения, а) Предполагается, что понятие слува является более узким, чем понятие части речи, потому что возмо­ жен «переход» одних и тех же слов из одной части речи в другую, т.е. внутри одного и того же материального слова содержится несколько ча­ стей речи. Но на вопрос о том, как они в таком случае соотносятся друг с другом, нет однозначного ответа, потому что теория «словб состоят из частей речи, а не наоборот» не раскрывает взаимодействия между сло­ вом и частью рнечи. б) Предполагается также, что слово и часть речи одно и то же, потому что нет слов, не входящих в какую-либо часть ре­ чи, и нет частей речи, не являющихся словами. В таком случае остаётся открытым вопрос о том, для чего необходимо двойное наименование одних и тех же единиц языка? в) Подразумевается, что словб - это вооб­ ще единицы языка, выражающие с в я з ь с в н е ш н и м м и р о м , а части речи-это еданшщ, выражающие с в я з ь с с а м и м я з ы к о м , с его внутренним устройством, т.е. части речи - это те же словб, но раз207

битые по каким-то им внутренне присущим свойствам с позиций их грамматических способностей и возможностей. 2 ) Переход от «лексемы» к «грамматическому слову» Исследовав языки различной типологии, В. М. Алпатов при­ шёл к выводу, что существуют два подхода к выделению основных единиц языка - словоцентрйческий (в русском языке) и несловоцентрический и описывает преимущества и недостатки того и другого подхода. По мнению В. М. Алпатова, словоцентрйческий подход имеет много недостатков и должен быть отвергнут. Но в то же вре­ мя этот подход существует и он оправдан, во-первых, тем, что он су­ ществует более 2000 лет, и, во-вторых, тем, что для словоцентрического подхода служит не собственно лингвистическое, а психолингви­ стическое основание: исходными формами служат им. падеж ед. чис­ ла для существительных и инфинитив для глаголов [Алпатов 1982: 71]. В психолингвистическом механизме языка базовой единицей яв­ ляется слово. Поэтому закономерно членить на классы слова языка в целом, что и делала традиция, начиная с античности. Традицион­ ный подход к частям речи связан со словоцентризмом, с психолинг­ вистическим механизмом представления о частях речи [Алпатов 1986: 44]. В. М. Алпатов прав в том, что психолингаистический под­ ход к единицам языка заставляет нас признать слова базовыми еди­ ницами языка, что традиционное представление о слове покоится на некоторой психологической реальности. Но «психологическая ре­ альность» сама идёт рука об руку с логической реальностью - с тео­ рией отражения. Истинная причина самостоятельности, «отдельнос­ ти» слова - способность быть единицей оречевлённого мьшшения (см. § 3, IV), участвовать как материальные знаки в отражении ве­ щей, предметов, действий, процессов, качеств в форме логических понятий. Реальность слов в том и состоит, что они «сидят» в созна­ нии как идеальные понятия об элементах опыта. В этом смысле и понятие «конверсии» связано с цельностью, цельно о форм ленностью слова, его способностью выступать во мно­ гих ролях. Понимание «конверсии» частей речи в современном язы­ кознании как «переход одной части речи в другую» - этов общем плане неразличение уровня н о м и н а ц и и (словаря) и уровня с и н т а к с и с а (грамматики), а более конкретно неразличение «тела слова» и «грамматического слова». В более конкретном плане это означало бы, что исходная единица должна быть «чистой», не отяго­ щенной признаками какой-либо части речи. А такой единицей мо­ жет быть только с л о в а р н а я е д и н и ц а , в о к а б у л а , л е к с е м а, материальное тело слова или, как пишет В. М. Павлов, «звуко208

вое тело» лексемы [Павлов 1985: 25], представленной как и с х о д ­ н а я единица, которой ещё н е п р и п и с а н ы никакие её частеречные функции и признаки. Тело слова или «лексема» при переходе в грамматическое «сло­ во» маркируется признаками тех синтаксических конструкщга, в кото­ рых она м о ж е т б ы т ь употреблена. Как только та или иная сло­ варная единица (лексема) подпала под совокупность определённых синтаксических функций, т.е. наделяется определённой синтаксичес­ кой дистрибуцией (морфологически изменяемые слова уже имеют со­ ответствующие морфологические формы), она сразу же становится достоянием определённой части речи. «Конверсия» частей речи ~ это вопрос различной дополнительной грамматической дастрибуции о д н и х и т е х ж е с л о в а р н ы х е д и н и ц или лексем («тел» слов), это различие между разными грамматическими (синтаксическими и морфологическими) формами одной и той же лекемы. Можно заключить, что лексема («тело» слова) представляет со­ бой с т р у к т у р у элементарных единиц, является сложным обра­ зованием, состоящим из множества грамматических слов. Л. В. Щер­ ба пишет: «... слова - понятия, выражаемые одним фонетическим комплексом (это то, что я называю телом слова, лексемой, - А. К.), в большинстве случаев (кроме так называемых омонимов) образуют более или менее сложные системы (это то, что здесь называется грам­ матическими словами или просто - словами, - А. К.), что и выража­ ется обычно в словах тем, что они помещаются под одним заглавным словом, но под разными цифрами, буквамиит.д.» [Щерба 1945: 107]. 1

2

3

Разумеется, - это базовая единица сферы языковых знаков (лексема, лексическая единица, языковое образование, наделённое лексемной или лексематической функцией), обслуживающая познавательную и коммуникативную деятельность [Павлов 1985: 19]. Аналогичная точка зрения высказана в работе В. А. Плунгян. Слово в тексте - это словоформа, т.е. это форма того же слова, но «слова» в другом своём значении. Это лексема, которая состоит из несколь­ ких (из многих) словоформ. Одна из словоформ - это и есть лексема, главная лексема, основная, исходная, она-то и помещается в словаре [Плунгян 1996:163]. Однако последовательного изложения грамматической концепции, основывающейся на отношении «лексема - слово», как справедливо заметил В. М. Павлов, «в лингвистической литературе нет» [Павлов 1985: 20]. В. М. Ал­ патов, например, базовой единицей языка считает слово, понимая под ним то, что здесь различается под «лексемой» и «словом» [Алпатов 1985: 20]. Ср. понятие знака как ассоциации формы и содержания: «... Одна и та же форма знака («лексема» в моей терминологии, - А. К.) может сочетаться с разными значениями, а поскольку знак определяется как единство формы и значения, здесь следует говорить не об одном, а о н е с к о л ь к и х знаках («слов» в моём понимании, - А. К.) [Шубин 1972: 38 ; см. также: Соссюр 1933: 78; Белецкий 1964: 43-44]. С. Карцевский рассматривает знак более широко как полифункциональность единиц плана выражения и омофонию единиц плана содержания, что дало С. Карцевскому основание говорить об «ассиметричном дуализме лингвистического знака» [Кагсеузку 1929: 88-92]. 1

2

3

209

не, учитывая только семантическое значение слова (да и каждое се­ мантическое значение существует не иначе, как в определённой грам­ матической форме). Как только единица словарного уровня, лексема, тело слова, соотнесённое с реальной действительностью, поступает в распоряжение морфологической структуры языка и употребляется в языке синтаксически, оно приобретает определённые морфологиче­ ские и синтаксические характеристики, которые и относят её то в од­ ну, то в другую, то в третью и т.д. часть речи. Например, существует неизменяемая словарная единица \уаЬгеш1, которая, в зависимости от её синтаксического употребления становится то подчинительным со­ юзом, то предлогом. Подчёркиваю: ни союз не переходит в предлог, ни предлог не переходит в союз. В языковом сознании человека суще­ ствует «тело лексемы» \уаЬгепд, которое т а м ж е , в с о з н а н и и уже маркирована определёнными синтаксическими способами их употребления и как союза, и как предлога (на уровне первичной ма­ териализации языка). На вторичном уровне материализации языка (мышления), т.е. в тексте, в предложении, иначе - в оречевлённом мы­ шлении (см. § 3, IV) мы и обнаруживаем двухфункциональность од­ ного и того же «тела лексемы» (в языковом сознании нет союза мйкгепа , который там же, в сознании, якобы п е р е х о д и т в пред­ лог шкгепД). Аналогичным образом обстоит дело и с морфологичес­ ки изменяемыми лексемами (Ле Кга/г, м>йкгеп)> которые, как и неизме­ няемые лексемы, находятся в мозгу неосознанно со всеми свойствен­ ными им морфологическими и синтаксическими признаками. Но что­ бы эти слова вывести го языкового сознанияна второй уровень мате­ риализации того же языкового сознания, т.е. языка, чтобы их упо­ требить реально, человек приписывает телам всех этих лексем все возможные для них типы синтаксических употреблений, эксплициру­ ет их в виде синтаксических конструкций: О аз $1еЫ йЬег т е ш е Ктй/ге; 1сЬ т и В кга/г йез Оезе^гез Ьаш1е1п; №сЫ5 ууйкгг ст% ш <1ег АЛГеИ; 1сЬ БсЫаГе ШкгеЫ йе$ ИЩегпсЫз; Ег атЬеНе*, ннЗкгепа юЬ зсЫаГе. Ни од­ но из этих однокорневых слов (Ктй/ге, кга/г; м/йктеп, Шкгепа*, шкгепа ) не переходит в другое, однокорневое с ним по материи и не служит для него «исходной частью речи», так же как и ни одно из них не является дериватом от некоей исходной части речи: оба слова (Ктй/ге, кга/г) или все три слова (мйкгеп, умйкгепй, ШктепА) есть лишь о д н а и т а ж е м а т е р и а л ь н а я л е к с е м а , употреб­ лённая в р а з н ы х стпаксических конструкциях: в основе разгра­ ничения понятия «лексемы» и «грамматического слова» лежит, таким образом, существование нашего мышления как двух его ступеней, двух его уровней реализации - в виде п е р в и ч н о г о уровня (со­ знание) и в виде в т о р и ч н о г о уровня (процесс мышления или оречевлённое мышление). 1

1

1

212

ния, но первые полностью маркированы только морфологически, в то время как вторые являются морфологически неизменяемыми лексемами. Вне контекста все лексемы как по их синтаксическим при­ знакам, так и по их семантическим значениям расплывчаты и неопре­ делённы, и чтобы их «разглядеть», надо все изменяемые и неизменяе­ мые лексемы эксплицировать в тексте. Факгически любая лексема («тело» слова), в зависимости от набора структурно-функциональ­ ных признаков, абсорбированных из структуры самого языка, высту­ пает в функциях различных частей речи. Следовательно, возникает вопрос о двух одновременно наличествующих у р о в н я х в лексе­ ме: существование прежде всего лексемы («тела» слова) как е д и ­ н и ц ы л е к с и к о н а , точнее - лексемы как единицы номинации, как п о н я т и й н о г о отражения объективного мира, соотнесённо­ го с элементами опыта, и о д н о в р е м е н н о е существование сло­ ва, в физическом (акустическом, буквенном) «теле» которого пред­ ставлена г р а м м а т и ч е - с к а я , т.е. с т р у к т у р н о - ф у н к ­ ц и о н а л ь н а я единица, единица определённой структурно-функ­ циональной или семантико-грамматической части речи. Исходной является лексема («тело» слова), которая на уровне с л о в а р я , л е к с и к о н а соотнесена, с одной стороны, с реальной действитель­ ностью, с другой стороны, будучи включённой в синтаксическую си­ стему языка, соотнесена с грамматической структурой языка (в нем. и русс, языках морфологически изменяемые лексемы уже наделены морфологическими формами). На уровне с т р у к т у р ы я з ы к а каждая словарная единица (лексема поступает в распоряжение грам­ матической структуры языка и, в соответствии с приписываемыми ей грамматическими параметрами, диктуемыми структурой языка, вы­ ступает т о как качественное наречие, т о как модальное слово, т о как модальная частица и т.д. Отнесение разных наборов грамматиче­ ских (синтаксических) форм одной и той же лексемы к разным частям речи на том основании, что они связаны с р азным синтаксическим ис­ пользованием, О. И. Москальсквая считает «крайним формализ­ мом», так как по её мнению, это ведёт «к разрыву разных форм одно­ го слова» [Москальская 1956: 33]. Этот «крайний формализм» факти­ чески есть н е о б х о д и м о е условие различения уровня лексики и уровня грамматики (конкретнее: «тела слова» - «грамматического слова»). Именно игнорирование «крайнего формализма» и привело языкознание к тому, чту мы имеем сейчас в грамматике немецкого (да и не только немецкого) языка - полную неразбериху в классификации неизменяемых частей речи. Действительно, мы имеем дело, по выра­ жению О. И. Москальской, с «одним словом», но только на с л о ­ в а р н о м уровне, на уровне л е к с е м в виде одного и того же «тела слова». Однако части речи нельзя выделить на словарном уров211

той», она проходит не только м е ж д у материально различными лексемами (Лаз Наш - существительное, Гаскеп - глагол), но и в н у т р и одной и той же лексемы (ср. йепп как союз и как модальная ча­ стица, шЬгепй как предлог и как союз, Ыо$ как модальная частица и как прилагательное). Что же в одной и той же лексеме принадле­ жит разным частям речи? Можно сказать, что каждая лексема пред­ ставляет собой о б щ и й с е м а н т и ч е с к и й с е г м е н т «лек­ семы» и «слова» как следствие семантической б е с к о н е ч н о с т и лингвистического знака (см. ниже § 19, 4), перекрещивающийся в различных с т р у к т у р н о - ф у н к ц и о н а л ь н ы х частях ре­ чи. Обычно считают, что слово, например, - это наречие и при­ лагательное одновременно, ^аЬгепй - предлог и союз одновремен­ но, т.е. видят в одной и той же материи слова несколько частей ре­ чи, образованных одно от другого по «конверсии». На этой основе возникла теория «конверсии» частей речи. Однако на словарном уровне слово "%а% является одной и той же материальной формой и для наречия, и для прилагательного, как и ^аЪгепД - одно и то же «тело слова» и для союза, и для предлога. Как же примирить суще­ ствование в одной и той же лексеме две разные части речи, каждая из которых, как известно, обладает своими собственными грамма­ тическими признаками? Может ли одна и та же лексема обладать о д н о в р е м е н н о признаками нескольких частей речи? Оказы­ вается, может, если её использовать в разных функциях, значениях, а это значит - в разных синтаксических конструкциях. Но при этом она остаётся одной й той же лексемой. «Переходит», оказывается, не какая-то часть речи в другую, по закону конверсии», а сущест­ вует «единый фонетический комплекс» (Л. В. Щерба), некое «тело» лексемы или просто «лексема», которая, будучи наделённой одни­ ми признаками, выступает как одна часть речи, а будучи наделён­ ной другими признаками, выступает как другая часть речи. Следо­ вательно, есть какой-то строительный материал, «полуфабрикат», лежащий на складе (в языковом сознании) в виде «Тела лексемы», неузнаваемое пока в силу того, что он ещё не вынесен вовне ц не материализован в т о р и ч н о как оречевлённое мышление, как законченный продукт мозга. Представим себе, что йа полках нашего склада (в языковом сознании) хранятся отдельные г о т о в ы е м е х а н и з м ы (изменяемые слова в словаре, уже имеющие морфологические пометы рода, числа, падежа, лица) и отдельные д е т а л и м е х а н и з м о в (неизменяемые слова в словаре, грамматически никак не маркированные). После включе­ ния этого очень сложного механизма в работу (начался процесс мышления), т.е. после введения в сшпаксические структуры тело 214

лексемы становится завершенным как некая, совершенно опреде­ лённая часть речи. Способностью принадлежать болеечем к одной части речи об­ ладает не слово как грамматическая единица, а лексема, «тело» лексе­ мы (если это одновременно не морфологачески изменяемое слово), ко­ торая содержит в себе потенциальные грамматические слова, одно из которых принадлежит одной части речи, другое - другой части речи. Чтобы в лексеме чётко разграничить эти две сферы - сферу н о м и н а ц и и, в которой л е к с е м ы выступают как словарные единицы, исферу г р а м м а т и к и , в к о т о р о й с л о в а выступают как грамма­ тические, структурные единицы предложения, необходимо было для различения этих сфер избрать различные термины. В первом случае, как отмечено выше, речь идёт о в о к а б у л е или л е к с е м е как единице с л о в а р я , л е к с и к а н а , в о к а б у л я р а, служащей ло­ гическим отражением предметов, процессов, событий, признаков, ка­ честв объективного мира (морфологически изменяемые лексемы - су­ ществительные, глаголы - одновременно маркированы также морфо­ логическим строем языка), во втором случае - о грамматическом сло­ ве или просто о с л о в е как единице, служащей не только логическим отражением элементов и событий мира, но и отражением синтаксичес­ кого строя языка. На уровне словарного состава мы имем дело с лек­ семами, т.е. такими единицами, которые не отличаются от одноимён­ ных слов по м а т е р и а л ь н о й (графической, звуковой) ф о р м е это одно и то же «тело» лексемы. Э ш материально идентичнее едини­ цы, т.е. лексемы и однокорневые с ними слова, с одной стороны, суть 1

2

1 Как пишет В. М. Павлов, при трансформаци сохраняется тождество лексемы самой себе, несмотря на её «вторичное» вхождение в другую часть ре­ чи [Павлов 1985:^31]. Речь может идти только о лексическом тождестве произ­ водящего и производного слова. В этом случае не возникает новой лексичес­ кой функции, эти два слова выступают как формы одной лексемы [Павлов 1985: 28]. По мнению А. И. Смирницкого и А. А. Зализняка, лексема как еди­ ница словаря не тождественна словоформе [Смирницкий 1954 (а); Зализняк 1967: 20-22], но совпадает с ней по протяжённости. Лексема ими рассматрива­ ется как класс словоформ, имеющих общую лексическую часть и различные грамматические части. А. И. Смирницкий писая: «... чтобы выделить в слово­ формах лексическое, ... необходимо ... о т в л е ч ь с я от грамматического мо­ мента в каждой словоформе, представляющей собюй одно и то же слово» [Смирницкий 1955: 15]. Ср.: «Части речи не отделы, не ящики, по которым распределяется словарный соста языка. Языковая действительность практически не знает не­ подвижной лексики» [Кожухарь 1957: 404]. Э. П. Шубин, понимая под знаком то, что здесь имеется в виду под лексемой, пишет, что знаки могут объединять­ ся в классы по разным семантическим и формальным признакам. Поэтому один и тот же знак,.как иравшю, принадлежит одновременно к целому ряду классов [Шубин 1972: 54]. То, что В. В. Виноградов пишет о лексико-семантическом стержне, который организует единство слова, совпадает с принятым здесь пониманием лексемы (Виноградов 1944: 34]. 2

215

отражения каких-то обобщённых понятий реальной действительности и служат логическим, понятийным аналогом предметного опыта. С другой стороны, не надо забывать, что в этом отражении задейство­ ваны и грамматичееские формы морфологически изменяемых лексем, без которых эти лексемы вообще не существуют. Лексема часто (на­ пример, в немецком, русском), не существует иначе, как в определён­ ной морфологической форме, в которой она только и живёт как едини­ ца лексикона, т. е как лексема. В таком случае в словарной единице языка - понятие л е к с е м а (единица с л о в а р н о г о уровня) и понятие с л о в о (единица г р а м м а т и ч е с к о г о уровня) ч а с т и ч н о совпадают («частично», потому что не совсем ясно, в ка­ кой синтаксической функции будет использовано морфологически из­ меняемое слово. Такие лексемы, оказывается, несут в себе не только внелингвистическую (семантическую, а значит - мыслительную, логи­ ческую), но и грамматическую информацию. О д н и лексемы, выра­ жая явления реальной действительности, маркированы уже в словаре определёнными морфологическими пометами как слова определённой части речи. Д р у г и е лексемы, обозначенные в несмецком лекси­ коне - с суффиксом -ел опознаются на основе свойственных им морфо­ логических признаков как глаголы также вне их синтаксическоо упо­ требления. Третья группа лексем не снабжена в вокабуляре никаки­ ми морфологическими показателями, но может быть легко опознана как личные местоимения на основе наличия морфологических катего­ рий (лица,числа,падежа). Остаётся ч е т в ё р т а я групалексем (мор­ фологически неизменяемые лексемы), которая может быть опознана как определённые слова грамматического строя языка только по их синтаксической форме, т.е. в предложении. Способность неизменяе­ мых слов сочетаться со словами определённых разрядов, их функции, позиция, реакция на различные преобразования (трансформации) предложений и др. - это и есть их грамматическая форма. Будучи упо­ треблёнными в конкретном предложении, т.е. обладая определённой синтаксической формой, эти лексемы переходят из разряда л е к с е м в разряд грамматических слов или просто - с л о в . Разграничение в словарной единице понятия «лексемы» («тела знака», «тела лексемы») как еданшхы словарного уровня и понятия «слова» как единицы грамматического строя языка, приводит к следу­ ющему: 1) Все без исключения словарные единицы данного языка вы­ ступают как л е к с е м ы , понятийно отражающие элементы опыта, а морфологически изменяемые лексемысовпадая с понятием слова, вы­ ступают одновременно как словб. понятийно отражающие те же эле­ менты опыта в неизбежных для них морфологических формах; 2) Час­ ти речи - это классы ^шматических (морфологических и синтаксиче­ ских) слов; 3) Одна и та же лексема («тело лексемы») может принадле216

жать разным частям речи; 4) Если лексемы снабжены обязательными для них морфологическими категориями, то они распознаются одно­ временно как изменяемые части речи (существительные, глаголы, лич­ ные местоимения) уже на уровне вокабуляра; 5) Синтаксические (неиз­ меняемые) части речи на уровне вокабуляра - суть разнообоазные лек­ семы, ещё «не организованные» в соответствующие части речи до их конкретного синтаксического употребления. Итак, для правильного понимания природы частей речи необхо­ димо объективно различать лексему (вокабулу) как единицу словаря, и грамматическое слово как единицу грамматической системы языка. Такой вывод основан на изучении с л о в а р я языка и его г р а м ­ м а т и ч е с к о й с т р у к т у р ы . Но так как оказалось, что между «лексемой» и «словом» нет жёсткой демаркационной линии, потому что морфологически изменяемые лексемы являются в то же время и «грамматическими словами», то разграничение понятия «лексема» и «слово» весьма относительно (может быть для китайского языка оно было бы абсолютно). Условность их разграничения состоит именно в том, что это о д н а и та же единица языка, но в первом слу­ чае (лексема) она рассматривается как словарная единица, во втором случае (слово) - как единица грамматического строя языка. Но даже будучи как бы разными единицами языка, «лексемы» и «слова» пере­ крещиваются, что и не позволяет считать их абсолютно терминологи­ ческими синонимами. Таким образом, принципиальное разграничение л е к с е м ы и с л о в а в принятом здесь понимании - у с л о в н о, между ними невозможо провести чёткую демаркационную линию, ибо все знаки языка яв­ ляются одновременно и лексемами и словами, но если - словами, то раз­ ных частей речи или разных грамматических классов слов, ибо уже по определению они являются единицами грамматического строя языка. В сущности, в толковом словаре должны фиксироваться не лексемы - им вообще нет «места под солнцем», ибо они ничего не значат сами по себе, кроме того, что они «сделаны» из определённого материала, - а грамма­ тические слова со всеми их соматическими значеиями (логическими по­ нятиями) и грамматическими свойствами. Поэтому создать настоя­ щ и й толковый словарь языка, имеющий теоретическую и практичес­ кую ценность, - уже само по себе означает создать не только словарь, в котором каждая единица будет лексемой, но одновременно и грам­ матическим словом как единицей грамматической структуры языка, отражающей строй этого языка. А это означало бы, что такой словарь отражал бы также и грамматику данного языка, представленную в от­ дельных словарных единицах - в грамматических словах. Можно ска­ зать, что словари различных языков будут содержать в себе то больше морфологических, то больше синтаксических помет к каждой лексеме 217

с соответствуюпщми грамматическими примерами, в зависимости от аналитичности - синтетичности стрцуктуры языка, места каждого слова в этой структуре и полнота представленного словника. В лексеме как единице лексикона отражён некий понятийный, мыслительный «кусочек» объективного мира, следовательно, отражена с т р у к т у р а реального мира, структурированного именно так, как это сделано в семантической структуре к а ж д о г о естественного языка. Одновременно в этой же лексеме отражены все её грамматические, структуро-функцйоналъныепризнаки, обусловленные с т р у к т у р о й д а н н о г о языка. Лексема предстаёт перед нами гак двуликая едини­ ца, одна сторона которой «смотрит» во внелингвистическую действи­ тельность, в материальный мир, который и отражается в той части язы­ ка, которую мы называем лексиконом, а другая сторона которой «смот­ рит» вовнутрь языка, в его структурно-гршматическую сущность. В вокабуляре любого естественного языка реальный мир отражается в степе­ ни, соответствующей изученности мира. Однако отражение мира в каж­ дом языке находит р а з л и ч н о е семантическое «структурирование» в силу того, чго семантическое значение лексем как понятийное, мысли­ тельное отражение реальных вещей, во-первых, есть «кусочек» с е м а н ­ т и ч е с к о й с т р у к т у р ы в с е г о я з ы к а , которая в каждом язы­ ке своя, своя в том смысле, что семантическая структура каждого языка по-своему набрасывает «сетку» на реальный мир вещей, членит мир посвоему в силу традиции, истории и свойств самого языка (подробнее об этом см. выше: § 4,1, 1). Во-вторых, семантическое значение лексем су­ ществует только в определённой грамматической структуре, которая, «набрасывая» на семантическую структуру лексемы определённые огра­ ничения (или, наоборот, семантическая структура накладывает на грам­ матическую структуру определённые ограничения), р е г л а м е н т и ­ р у е т семантическую структуру языка, с т р у к т у р и р у е т семанти­ ческую сферу языка. Тем не менее, любой естественный язык, будучи сплавом лексики и грамматики, несмотря на различную семантическую структурир ов анно сгъ, в о д и н а к о в о й степени служит для мозга сред­ ством отражения реального мира в сознании. Но это происходит толь­ ко благодаря сознанию, которое нивелируег семадпические структуры всех языков, приводя их к общему, понятийному знаменателю.

Ш. Сущность взаимоотношения словаря и грамматики - в их интегральном представлении 1) Как хранятся слова в языковом сознании? Для общей теории языка наиболее важным вопросом является проблема связи частей речи с мышлением (сознанием) и действитель­ ностью, а это, в свою очередь и прежде всего выводит нас в область 218

приЕЩипов и механизмов овладения и владения языком. Для теории частей речи очень важна психологическая теория овладения и владе­ ния языком, ибо постижение её природы даёт ключ к пониманию сущ­ ности частей речи и их классификации. Вопрос о том, как естествен­ ный язык хранится в мозгу, - до сих пор самая большая тайна науки. Хранятся ли семантические значения и грамматические формы слов вместе или отдельно одно от другого? Если вместе, то мы должны при­ знать существование в мозгу системы частей речи, аналогичной той, которая представлена в грамматиках и словарях: во время репродук­ ции языка (говорение, письмо) мы черпаем из памяти слова с готовы­ ми грамматическими формами, каждое из которых живёт в памяти как отдельное слово, отдельная единица, снабжённая данной грамматиче­ ской формой. Отсюда следует, что мы говорим и пишем, т.е. осуществ­ ляем процесс нашего оречевлённого мышления в словах, в которых уже заранее, до их употребления, слиты воедино грамматическая фор­ ма и семантическое (мыслительное) содержание. Однако щё никому не удалось доказать, что в реальных процессах порождения и восприятия речи говорящий использует знания о языке в той форме, в какой они представлены в словарях и грамматиках языка. Но в современных психологических исследованиях представле­ на иная точка зрения, согласно которой язык хранится в мозгу не так, как в грамматиках и словарях, а иерархически организованным, более компактным и более сжатым образом, причём семантические значения и грамматические формы слов имеют свои с о б с т в е н н ы е «отсеки» хранения. Если семантические значения (логические понятия) и грам­ матические формы (логические граммемы)слов хранятся в мозгу р а з д е л ь н о, то как и на каком «этапе» происходит «сборка» слов? Как пишет Н. И. Жинкин, решётки фонем и морфем содержатся в долго­ временной памяти, в памяти речедвигательного анализатора. Там нет полных слов, они появляются лишь в момент их снятия с решёток, т.е. при составлении сообщения, и не в долговременной, а в оперативной памяти [Жинкин 1958: 357]. Как усваивается язык человеком? Сначала ребёнок знает свой мир благодаря тем привычным д е й с т в и я м ^ помощью которых он справляется с этим миром. Затем мир представлен ему в о б р а з а х , свободных от действий. Затем формируется третий путь: перевод дей­ ствий и образов в я з ы к о в ы е с р е д с т в а . Каждый из этих спосо­ бов отражения окружающего его мира представляет события своим особым образом [Брунер 1977: 25]. Прежде чем ребёнок высказывает законченное сообщение, должен осуществиться сложный процесс при­ менения целой серии разных правил, регулирующих их отбор, единст­ венный в данной ситуации: Н. И. Жинкин назвал шесть уровней таких правил [Жинкин 1958: 359]. При усвоении слов в мозгу ребёнка начи219

нают формироваться особые фушщиональные структуры, которые си­ стематизируют чувственное воздействие предмета и его название вме­ сте с грамматическими правилами, звучание, на базе которых затем организуются связи более высокого порадка. Слова н е о с т а ю т с я и з о л и р о в а н н ы м и , они и н т е г р и р у ю т с я , объединяются множественными г р а м м а т и ч е с к и м и и л о г и ч е с к и м и свя­ зями в «вербальные сети», образуя общую систему взаимосвязанных структур [Ушакова 1985: 18-22]. «Вербальная сеть» - это не что иное как форма мозговой материализации языка ( п е р в ы й уровень мате­ риализации мьппления и языка (см. выше: § 3, III, IV), стабильная пси­ хофизиологическая структура, или психофизиологический механизм памяти на слова и г р а м м а т и ч е с к и е отношения между ними [см. работы: Жинкин 1958: 352, 357; Ушакова 1985: 18-22; Зачёсова 1984: 142; Зачёсова, Подклетова 1985: 107; Фрумкина 1987: 42; Брунер 1977: 25]. Структура словесной памяти - это система, организованная по ие­ рархическому принципу нервных образований. Понятие «внутреннего лексикона», «вербальной сети» связано с понятием языковой способ­ ности, с сознанием, с памятью. Вербальная сеть - основа, механизм фо­ нематического, семантического и грамматического кодирования и де­ кодирования. Благодаря вербальной сета человек с удивительной бы­ стротой находит нужное слово и понимает звучащую речь. Этот про­ цесс осуществляется «движением» в поле звуковых и семантических признаков [Зачёсова 1984: 142]. Таким образом, идею неразрывности лексики и грамматики, неиз­ бежности присутствия грамматических характеристик в каждом слове подтверждает психофизиологический механизм овладения и владения языком: все слова усваиваются и живут в сознании с о в с е м и прису­ щими им грамматическими, семантическими, стилистическими и иными признаками, которые, собственно и должны быть отражены в словарях. Слова живут в сознании с о в с е м и присущими им свойствами, и они в сознании н е р а з о р в а н ы на словарь и грамматику, а представле­ ны как нечто единое в виде внутреннего лексикона. В словах уже и з н а ­ ч а л ь н о заложены все их грамматические формы, без которых ни од­ но слово существовать не может. И как бы эти свойства слов (семанти­ ческие и грамматические) не хранились в мозгу (вместе или в различных «отсеках» мозга, объединяясь вместе лишь в оперативной памяти при со­ ставлении сообщения), р е а л и з у ю т с я они в звучащей (написанной) материи как некий сплав семантики и грамматической формы. 1

Е . С. Кубрякова пишет, что в сознании существуют в с е слова с их свойствами: семантика слов, их оинтактика и прагматика [Кубрякова 1991: 103]. В. М. Алпатов также отмечает, что в мозгу носителей языка связывается определённая сумма лексического и грамматического значений [Алпатов 1982: 71]. 1

220

Так как наш внутренний лексикон как образование психическое находится в нашем языковом сознании, то можно заранее предполо­ жить, что наш внутренний лексикон имеет черты, свойственные приро­ де языкового сознания. Более того, наш внутренний лексикон и есть наше я з ы к о в о е с о з н а н и е , а остальная часть сознания «напол­ нена» нашими прочими знаниями, связанными с познанием мира и са­ мого себя (см. выше § 3, II). А это обусловливает такую фундаменталь­ ную особенность внутреннего лексикона, как его у п о р я д о ч е н н о с т ь. которая есть не что иное как г р а м м а т и ч е с к а я упоря­ доченность, ибо для того, чтобы привести лексикон в с и с т е м у , дру­ гого способа его упорядочивания не существует: если все без исключе­ ния слова языка аЬ ОУО, от рождения не были бы наделены соответст­ вующими грамматическими формами, то язык в виде набора бесфор­ менных и ничем не связанных друг с другом слов не мог бы вообще су­ ществовать. В поисках нужного слова человек не перебирает весь сло­ варь по алфавиту, а находит его моментально именно в сипу его иерар­ хической организации и грамматической упорядоченности, благодаря которой все слова оказываются взаимосвязанными. В самом деле, разве будет кто-нибудь возражать против того, что, выражаясь словами Е. С. Кубряковой, «в голове говорящего су­ ществует целостная структура языкового знания»? Эта «структура язы­ кового знания» существует, во-первых, только в мозгу, в сознании, ко­ торое я называю «языковым сознанием», как первичный уровень мате­ риализации языка. Во-вторых, «структура языкового знания» сущест­ вует, как показали психологи, совсем иначе, чем в грамматиках и сло­ варях, более компактно (см. выше точку зрения Н. И. Жинкина). Не­ возможно ни высказать, ни написать ни единого слова в любом языке, не привязав его тут же к какой-либо грамматической форме. В против­ ном случае как можно было бы удержать семантическое, мыслитель­ ное, совершенно абстрактное и неуловимое значение слова вне его ка­ кой-то грамматической формы? «Структура языкового знания» не за­ писана в мозгу лишь в виде «чистых» семантических значений (логиче­ ских понятий), в виде своего рода «сонного царства» семантических единиц. О существовании этих единиц в мозгу мы даже не подозрева­ ем, потому что материализация языка на его первом уровне, в мозгу, как чисто психофизиологические процессы не может быть осознавае­ ма, как и работа, например, печени. Семантические значения слов не­ доступны ни слушателю, ни самому говорящему вне грамматических форм. «Семантические категории» в мозгу нельзя ещё даже назвать ни словами, ни частями речи в смысле слов или частей речи, эксплициро­ ванных устно или письменно. Но как только мы начинаем думать об этих семантических единицах, а это значит - думать и м и ж е с а м и м и , то мы их тут же облекаем в соответствующие грамматиче221

ские формы. «Семантические единицы» спят в мозгу до тех пор, пока силою воли их не вытолкнут в оперативную память и не оденут в соот­ ветствующую грамматическую форму [Жинкин 1958: 352-357]. Вместе с этими мифическими, хотя и реально, материально запи­ санными в нейронах головного мозга, семантическими единицами как «кусочками» расчленённого мира в форме идеальных единиц (может быть они хранятся в особом блоке долговременной памяти) расположе­ ны (может быть уже в другом блоке долговременной памяти) сотни и ты­ сячи г р а м м а т и ч е с к и х (морфологических, синтаксических, слово­ образовательных) ф о р м (в виде соответствующих суффиксов, префик­ сов, окончаний рода, числа, падежа, времени, наклонения), каждая из ко­ торых по заданию мозга говорящего (пишущего) и по правилам его мыс­ лительного аппарата, тут же «встраивается» в соответствующие семанти­ ческие единицы, которые вне грамматических форм не существуют. Усваивая язык, человек познаёт каждое слово по конвенции (но не по «образу и подобию самой вещи»!), соотнесённое с реальной вещью, в его семантическом и грамматическом еданстве, в комплексе всех семан­ тических значений и грамматических форм. Все слова ребёнок познаёт в элементарных предложениях прежде как названия отдельных предме­ тов в грамматических формах этих слов (например, все существительные в соответствующем роде, числе и падеже, глаголы в соответствующих ли­ цах, числах, наклонениях). Затем слова познаются и употребляются в бо­ лее широком контексте, в более сложных предложениях, которые затем всё более и более усложняются. К четырём годам ребёнок усвоил уже практически всю грамматику своего языка а, следовательно, и основные слова своего языка во всех их семантических и гршматаческих формах. Семантическое значение слова влито в его опредедённую морфологичес­ кую и синтаксическую форму и обе эти стороны слова - семантическая и грамматическая - функционируют совместно. Отсюда ясно, что лекси­ ка и грамматика не являются и не могут быть генетически и функцио­ нально разными вещами, хотя В. И. Абаев и считал, что «лексика и грам­ матика и генетически, и функционально - разные вещи» [Абаев 1970: 237]. Г е н е т и ч е с к и слово в сознании человека оседает, закрепляется как словарная единица вместе с его семантической структурой и грамма­ тической формой. Ф у н к ц и о н а л ь н о нет слов, существующих вне предложения, вне текста, способных употребляться лишь в гордом оди­ ночестве, вне сфуктуры предложения (отдельное слово в функции цело­ го предложения - это тоже синтаксическая структура предложения). Если это так, то лексика соотносима с объективной действшельностью только ч^}ез эти два своит свойства - семантику и грамматику. Лишь одной своей стороной, лишь в её семантическом значении лексе­ ма не может соотноситься с действительностью, для этого необходимо, чтобы она была «одета» в соответствующую грамматическую форму.

222

Н. Ю. Шведова пишет, что слово выступает как единица лексической системы и как единица грамматической системы, несёт на себе отпеча­ ток и той, и другой. Слово как лексическая единица обладает лексичес­ кими значениями, которые могут уходить в далёкое прошлое, значение слов отражает изменения в структуре знания об обозначаемом и сохра­ няет отчасти опыт предыдущих поколений. Следовательно, под одно обозначаемое подводятся разные обозначающие, поэтому цоминативная, репрезентативная функция слова оказывается весьма сложной. Кроме того, слово репрезентирует не только мир вещей, но и те лингви­ стические классы, по которым эти вещи распределены в язьпсе: слово является представителем своей части речи, своего лексикона, своего се­ мантического разряда и тех о б я з а т е л ь н ы х г р а м м а т и ч е с к и х значений, которые отличают эту часть речи (разрядка моя,- А. К.) [Шведова 1984: 7-8]. В сущности, на уровне словаря, в вокабуляре д о л ж н ы быть известны в с е части речи, т.е. все грамматические (семан­ тические, стилистические, прагматические, просодические и т.д.) пара­ метры слов данного языка с соответствующими примерами. Однако всё дело в том, что п о к а таких словарей нет, задача всей лингвистики и, в частности, данной работы (на очень ограниченном материале) как раз и состоит в том, чтобы создать такие словари.

2) Вне структуры языковогодознаниянет частей речи: их семантические и грамматические свойства присущи им априори. Ни одного языка не существует вне отношения к другим словам языка. И если слова обладают всеми присущими им свойствами, то только потому, что они включены в определённую г р а м м а т и ­ ч е с к у ю систему. Если у данных слов, кроме абсолютных, т.е. семан­ тических свойств, наличествуют какие-либо другие, т.е. структурные, реляционные, грамматические свойства, значит надо предположить наличие системы, в которой соединено воедино и то, и другое, без ко­ торой данное слово функционировать не может. Если признать, что данное слово уже функционирует в системе данного языка, то этому слову присуща способность сочетаться со словами этой системы, т.е. оно обладает грамматическими (реляционными) свойствами так же, как и семантическими (абсолютными) свойствами. Поэтому неверно утверждать, что слова языка получают грамматические свойства толь­ ко тогда, когда вступают в эти грамматические отношения (см. также § 4, I, 2). Как семантические, так и грамматические свойства присущи словам априорно, ещё до их употребления в тексте, ибо они аЪ ОУО уже в мозгу, может быть в разных его «отсеках», снабжены всеми семанти­ ческими (в одном «отсеке») и грамматическими (в другом «отсеке»). Можно утверждать, что семшгагаеские свойства слов в какой-то степени определяются вне отношений элементов в системе только у боль-

223

пшнства знаменательных (автосематических) слов, потому что уже на лексемном уровне они снабжены всеми морфологическими маркерами (но и наличие морфологических форм есть манифестация их системных связей с другими словами), а грамматические свойства морфологически неизменяемых (синсемангических) слов определяются, точнее - проявля­ ются только в синтаксических отношениях. Все лексемы обладают в обя­ зательном порядке грамматическими свойствами, но только часть из них уже на уровне словаря маркирована морфологическими признаками: для немецкого языка - это существительные, снабжённые артиклем (по­ казатель рода, числа и падежа) и глаголы, снабжённые окончанием -еп (показатель инфинитивной, неопределённой формы глагола). Морфоло­ гически неизменяемые слова немецкого языка на уровне словаря не мар­ кированы никакими морфологическими формами, хотя они, как и мор­ фологически изменяемые слова, обладают синтаксическими свойствами, которые обнаруживают себя в тексте, в предложении. Надо ещё раз подчеркнуть, что нет ни одного слова ни в одном языке, свободного от грамматических помет, будь то морфологичес­ кие, синтаксические или иные формы функционирования слов. Раз есть язык, значит он имеет определённую грамматическую структуру, а эта структура не витает в безвоздушном пространстве, она «привяза­ на» к определённым словам, каждое грамматическое правило языка может вершиться только на базе строго определённых, вплоть до еди­ ничных слов, хотя многие правила грамматики могут реализовать се­ бя в неограниченном количестве слов. Как отмечено выше, в языковом сознании человека не существу­ ет членения на словарь и грамматику. В функционирующем, живом языке как языковом сознании, вынесенном за пределы мозга, лексика также живёт не иначе как в соответствующих грамматических формах, в которых она находит своё первичное бытие в человеческом сознании. Членение языковой системы на лексику и грамматику - искусственное деление, хотя в высшей степени необходимое и неизбежное в научных и практических целях: в научных целях для систематизации словаря языка и его специального изучения, в практических целях - для методи­ ки преподавания языка и его изучения. Отсюда мы можем сделать вы­ вод: хотя вокабуляр фактически существует как составная часть языка и без него невозможно обойтись ни в практическом, ни в методическом плане, однако словарь - в некотором роде и с к у с с т в е н н о е обра­ зование, потому что в нём в общем и целом отсутствует грамматика. Словарь - это как бы срез языка, его словарный склад, «анатомия» язы­ ка без живого употребления слов, без их «физиологического» функцио­ нирования в тексте. Создавая толковый словарь, его авторы должны иметь в виду, что любое слово любого языка должно быть снабжено у ж е в с л о в а р е всеми его грамматическими маркерами. 224

Нет никакого сомнения в том, что слова в словаре живут не про­ сто как неорганизованной, бессистемное нагромождение лексем, не имеющих граммапиеских форм. Словарь - это слова + граммати­ ка, а грамматика - это грамматика + слова. В конечном счёте словарь и грамматика - это о д н о и т о же, но пр едстав ленные уму челове­ ка с различной с т е п е н ь ю п о л н о т ы грамматических характе­ ристик каждого слова языка: в словаре лексика исчерпана, но грамма­ тика представлена лишь частично, в грамматиках языка грамматика представлена исчерпывающе, а лексика - эпизодически, лишь в качест­ ве иллюстративного материала тех или иных грамматических правил.

3) Интегральное взаимодействие словаря и грамматики В этой связи возникает вопрос: какими должны быть толковые словари? Как показано выше, слова сами по себе, вне структуры пред­ ложения несут некий заряд той структуры языка, которой они принад­ лежат. Уже на уровне словаря слова маркированы всеми грамматичес­ кими признаками. Если некоторые лингвисты считают, что «словари всегда будут описанием отдельных слов и ничем другим» [Филин 1970: 15], то за этим тезисом скрыта ошибочная мысль о том, будто отдель­ ные слова морфологически и синтаксически бесформенны и в них со­ держится лишь семантическое значение, неизвестно в какой граммати­ ческой форме пребывающее. Нет и не может быть (хороших) толковых словарей без того, чтобы каждому слову не были приписаны все его грамматические свойства, все его синтаксические структуры, в кото­ рых эти слова функционируют: все слова в толковом словаре должны быть маркированы г р а м м т и ч е с к и . Робко об этом напоминает С. Д. Кацнельсон: в задачи лексикогра­ фического толкования входит не только перечисление основных призна­ ков обозначаемого предмета, но и определение границ употребления слова [Кацнельсон 1965: 22]. Однако в полный голос этот вопрос ставит лишь Ю. Д. Апресян, под руководством которого на основе подробных характеристик каждого слова создан толковый словарь русского языка. По мнению Ю. Д. Апресяна интегральное описание языка означает, что «словарная статья каждой лексемы должна в явном виде содержать всю лингаистическую информацию, обращения к которой могут требовать правила грамматики» [Апресян 1986: 57], что слова в словаре нельзя опи­ сывать в отрыве от грамматических правил, а грамматические правила нельзя формулировать без учёта индивидуальных, а иногда и уникаль­ ных свойств слов [Апресян 1986: 63]. Всякое полное описание языка скла­ дывается из грамматики и словаря, они должны складываться в единое целое, все члены которого должны быть идеально пригнаны друг к дру­ гу, т.е. согласованы между собой по типам помещаемой в них информации и по способам её записи [Апресян 1990: 124]. Что такое толковый сло225

варь данного языка со всеми представленными в каждом слове семанти­ ческими, грамматическим!!, словообразовательными, стилисгаческими, прагматическими и другими параметрами? Это языковое сознание наро­ да, вынесенное и материанизованное вовне, запёчатлённое на бумаге. Толковый словарь - это также и моё языковое сознание, а именно та часть словаря, слова которой я знаю, практически ими владею и практи­ чески понимаю их во всех случаях их употребления. Моя память удержи­ вает в сознании лишь часть этих слов, пассивно, может быть, большинст­ во слов (в долговременной памяти), но активно лишь те, которыми я пользуюсь в разговоре и при письме (в оперативной памяти). Ю. Д. Апресян предложил очень подробную схему семантичес­ кого и грамматического анализа каждого слова в словаре, состоящую из 6-ти аспектов. Типовая схема, предложенная Ю. Д. Апресяном при расшифровке каждого из 6-ти аспектов слова, показывает, что струк­ тура словарной статьи мыслится как упорядоченное множество зон, каждая из которых вводится своей меткой и допускает глубокое иерар­ хическое дробление на всё более мелкие подзоны [Апресян 1986: 69]. Выход в свет нового, подробнейшего объяснительного словаря синонимов русского языка, созданного под руководством Ю. Д. Апре­ сяна, - являет собой крупное событие в лексикографии. В отличие от других, аналогичных словарей (А. П. Евгеньева, 3. Е. Александрова) этот словарь отличается тремя особенностями: 1) это словарь а к т и в н ы й (рассчитан на говорящего и пишущего), 2) в словаре на основе стро­ гих методов с и с т е м а т и з и р о в а н большой фрагмент русской лек­ сики (5000 слов), 3) словарь и н т е г р а л ь н ы й , т.е. представлен в со­ гласованности грамматики и словаря. В этом словаре нашли практичес­ кую реализацию теоретические положения Ю. Д. Апресяна, развивае­ мые им в течение нескольких десятилетий [Апресян, Богуславская, Левонтина, Урысон, Гловинская, Крылова 1997]. Наиболее важным я счи­ таю принцип интегральности как принцип системности описания слов, требующий согласования словаря и грамматики по типам помещаемой в них шшгвистической информации. А это ведёт к существенному рас­ ширению объёма информации в каждой лексеме толкового словаря [см. также: Апресян 1999: 41-42]. Данный словарь можно рассматривать не только как словник, вокабуляр, но и как экстракт грамматики, в кото­ ром грамматика «разлита» по всем содержащимся в нём словам.

§ 5. Куда идёт современное языкознание? (Размышления рядового лингвиста после прочтения книга Е. С. Кубряковой «Части речи с когнитивной точки зрения») Недавно лоявдоась книга Е. С. Кубряковой под довольно стран­ ным, для языкознания - да и не только для языкознания » названием, «Часта речи с когнитивной точки зрения» [Кубрякова 1997]. Англий1

226

ское существительное со%пШоп обозначает «познавательная способ­ ность, знание, познание», прилагательное со&гйш - «познавательный»» В центре внимания «когнитивной лингвистики» находится «язык как общий когнитивный (познавательный, - А. К.) механизм» [Кубрякова, Демьянков, Панкрац, Лузина 1996: 49]. Что бы это значило: «части реч и с п о з н а в а т е л ь н о й точки зрения», «язык как п о з н а в а г е л ь н ы й механизм»? Человек познаёт мир через посредство своей нервной системы и сенсорно-моторного аппарата. Уникальная способность человеческой нервной системы - способность к символизации опыта, т.е. подобное картографированию наложение опыта на условную сис­ тему знаков, или иначе - систему частей речи языка. А «условность» си­ стемы знвков (частей речи) состоит в о т с у т с т в и и всякой естест­ венной связи между знаковой системой языка (частями речи) и опытом. Как же, таким образом, можно изучать частиречи с «познавательной» точки зрения, если они, во-первых, н и к о и м о б р а з о м н е с в я з а н ы с действительностью и, во-вторых, познание действительности осуществляется не языком, а с о з н а н и е м , м ы ш л е н и е м ! 2

1 Почти под этим же заглавием А. Б. Кибрик («Куда идёт современная лингвистика»?) опубликовал статью [см. Кибрик 1995], по своему содержанию принципиально отличающуюся от данного параграфа. Сущность его статьи что станет далее с языкознанием: языкознание перейдёт в главные науки, вме­ сто «как» будет «почему», будут более тесная связь языкознания с другими на­ уками, лингвистика станет био-нейролингви стикой. Аналогичную мысль вы­ сказала Е. С. Кубрякова: по её мнению, с появлением «когнитивной» лингвис­ тики она должна о б ъ я с н я т ь свои объекты (т.е. ставить вопрос «как», о чём пишет А. Е. Кибрик, - А. К.). Эти возможности, по мнению Б. С. Кубряковой, как раз и предоставляет «когнитивная лингвистика» (Кубрякова 1999: 6]. 2 Сокращённый вариант этого параграфа был мною оформлен в виде дискуссионной статьи под тем же названием и направлен в редакцию журнала «Вопросы языкознания» (2 экз.) и лично главному редактору журнала (1 экз.). Однако редколлегия «Вопросов языкознания» сделала вид, что моей статья не существует (правда, в телефонном разговоре ответ, секретарь Редколлегии М. М. Маковский подтвердил получение статьи. Однако никакого официально­ го отказа и соответствующей развернутой мотивировки в течение двух лет я так и не получил - это обычный стиль работы журнала «Вопросы языкознания». Вот моя сопроводительная записка: «Уважаемая Редколлегия журнала «Вопросы языкознания»! Прошу опубликовать мою статью в качестве дискуссионной и открыть на страницах вашего журнала научную дискуссию по затронутым в статье про блемам. Уверен, что такая дискуссия вызовет живой интерес у читателей и не сомневаюсь в том, что языкознание от открытого обсуждения поставленных в статье вопросов только выиграет. К дискуссии желательно было бы при­ влечь не только «чистых» лингвистов, но и специалистов других наук, так или иначе имеющих дело с феноменом «язык», и в первую очередь нейрофизиоло­ гов и нейропсихологов, а также психологов, логиков и философов языка. Это в полной мере отвечало бы профилю вашего журнала. С уважением: А. Т. Кривоносое 25 февраля 2000, Нью - Йорк» 227

I. Являются ли новые направления в языкознании «новой парадигмой языка»? Куда вдет современное язьжознание и каковы тенденции его развитияв будущем? Например, А. Е. Кибрик пишет, что отличительной пара­ дигматической чертой современного языкознания является э к с п а н ­ с и о н и з м ^ противоположность редукционизму), который заключает­ ся в п о и с к а х н о в ы х п о д х о д о в (здесь и далее везде в этом пара­ графе разрядка моя, - А. К.) к изучаемому объекту, в стремлении не упус­ тить некоторые непосредственно не наблюдаемые или не вполне очевид­ ные свойства объекта. А это, по мнению А. Е. Кибрика, нередко достига­ ется размыванием границ лингвистики. «То, что считается «нелингвистикой» на одном этапе, включается в неё на следующем. Этот процесс линг­ вистической экспансии нельзя считать законченным» [Кибрик 1987: 351]. О перспективах развития лингвистики размышляет также Е. С. Кубрякова, конкретно указывая на м е т о д о л о г и ю лингви­ стических исследований сегодняшнего дня. Современному языкозна­ нию, по мнению Е. С. Кубряковой, свойственны а н т р о п о ц е н т ­ р и з м (интерес к человеку как центру вселенной), ф у н к ц и о н а ­ л и з м (задачи языка в различных процессах коммуникштии), э к с п л а н а т о р н о с т ь (доказательность, аргументированность и нагляд­ ность теории) [Кубрякова 1995: 206 - 222]. В самом обобщённом виде среди методолошческихналравлещщ современного языкознания в конце 20 века В. 3. Демьянков различает «доминирующие теории» и «теории - меныпинства». Первые - те, кото­ рые «на слуху», вторые - малоупоминаемые или вообще неизвестные. В качестве доминирующих теорий конца 20 века В. 3. Демьянков назы­ вает генеративную лингвистику, интерпретационизм, категориальные грамматики, функционализм, теорию .прототипов, лингвистику текста и анализ дискурса, теорию речевого действия, принцип кооперированности, когнитивную лингвисщку [Демьянков 1995: 239 - 320]. Естественно, указанные А. Е. Кибриком, Е. С. Кубряковой, В. 3. Демьянковым методологические направления в современном языкознании надо понимать в общем и целом лишь как устоявшиеся тенденции, ибо на самом деле всё гораздо сложнее и различные школы, 1

В этом параграфе речь идёт не только о книге Е. С. Кубряковой, по и о более глобальных вещах сегодняшнего языкознания» Полемика с выдвинуты­ ми положениями Е.С.Кубряковой - это фон, на котором я разворачиваю моё отношение к некоторым теоретическим проблемам сегодняшнего языкознания и в первую очередь к "вечной" проблеме "частей речи". М о я цель - не только по­ казать противоречивость выдвигаемых. Е.С.Кубряковой теоретических поло­ жений, но и продемонстрировать моё личное понимание затрагиваемых здесь проблем, состоящее в том, что почти в с е основы языкознания всё ещё нахо­ дятся в детских штанишках и, следовательно, должны быть и о д в е р г н у т ы пересмотру. 1

228

теории, направления методологически пересекаются, переходят друг в друга, то в большей, то в меньшей степени используя достижения других наук, или вообще стоят особняком, как пишет Е. С. Кубрякова, «... собирая эмпирический мат^шал и делая на его основе определён­ ные обобщения...» [Кубрякова 1995: 224]. С другой стороны, само язы­ кознание подпитывает некоторые пограничные науки: «...надо отда­ вать себе отчёт в том, обнаружению каких закономерностей должна способствовать лингвистика и какие явления вообще будут лучше по­ няты, если лингвистика предоставит другим наукам данные о структу­ ре, функции и организации языка» [Кубрякова 1995: 224]. Несмотря на обилие и разнообразие направлений и целеустановок и бурное развитие новейших течений в языкознании (они перечис­ лены выше), всё же создаётся твердое убеждение в том, что сам «язык», как объект нашей науки, п о т е р я л с я в обилии подходов, теорий, методологий, а его и с т и н н а я с у щ н о с т ь в общем и целом ещё не понята и исследуется недостаточно. Существование множества раз­ личных видений языка дали повод Ю. С. Степанову заявить об «измен­ чивом образе языка» в науке 20 века (при одной и том же объекте язы­ кознания - я з ы к е! - А. К.). По мнению Ю. С. Степанова, это связано со сменой «стилей научного мышления», «сменой парадигм». Каждая последующая парадигма не вытесняла гфедыдущую целиком, а вклю­ чала в себя некоторые её части [Степанов 1995: 7-34]. Значит, сегодня можно утверждать, что для лингвистов, поскольку сущность языка ос­ таётся неизменной с античных времён, или не существует единого по­ нятия «язык», или ими абсолютизируются отдельные стороны феноме­ на «язык», причём не самые существенные, которые и воспринимают­ ся как его «изменчивый образ». Общий итог развития сегодняшнего языкознания - некая сумма в значительной степени разобщённых подходов, методов, воззрений, предпочтений, теорий, направлений, методологий. За последние десяти­ летия в лингвистике появилось значительное количество конкурирую­ щих теорий, пытающихся выработать свою интерпретацию феномена естественного языка (см. обобщения по этой проблеме в работах В. 3. Демьянкова, А. Е. Кибрика, Е. С. Кубряковой, Ю. С. Степанова). Традиционные проблемы языкознания (проблемы фонемы, морфемы, слова, словосочетания, предложения, теории знака, структуры языка, г])амматических и семантических особенностей языков, классов слов, взаимоотношения языка и мышления, языка и действительности, языка и речи, языка и логики и многие другие проблемы) растворяются в «до­ минирующих теориях» и предаются забвению. Наибольший крен современное языкознание сделало в сторону совершенно неуловимой «когни­ тивной щщгвистики», растворилось в частностях далёких от теории языка проблем <<лингвистики текста», «теории речевого действия», «те229

ории дискурса». Старые проблемы языкознания уже недостойны внима­ ния лингвистов, особенно начинающих, их они уже мало привлекают. А они, эти «старые» проблемы, даже при ближайшем рассмотрении не решены, и к такому утверждению можно прийти только на основе того, что нам до сих пор неизвестна с у щ н о с т ь я з ы к а. А то, что достиг­ нуто в «доминирующих теориях», во многом остаётся туманным, нео­ пределённым, субъективным, поверхностным, далёким от той точности, уроки которой нам преподали - ну, хотя бы структуралисты: «... в своих лучших проявлениях структурализм, сыгравший в нашей лингвистике положительную роль, дал нашей науке новый мощный импульс, в ре­ зультате чего она приобрела свой современный вид» [Апресян 1999: 39]. П. Б. Паршин пишет, что история лингвистики 20 века - это ис­ тория методологического мятежа и теоретических переворотов. В каче­ стве одного из эпизодов такого переворота он считает появление когни­ тивной лингвистики, как одной из «наиболее эффектных и радикальных по своим претензиям инноваций в лингвистике» 20 века [Паршин 1996: 29]. П. Б. Паршин называет «когнитивные методы», претендующими на методологическую новизну, лингвистическими методами лишь при весьма либеральном их понимании [см. также: ЬакоЯ* 1987; 1аскеш1оВГ 1992]. Это невведениев обиходкакого-то нового инструментария, а сня­ тие запрета на введение «далёких от поверхности» модельных конструк­ тов [Николаева 1979]. Поэтому «говорить в какой-то степени о новых м е т о д а х исследования - вопрос дискуссионный» [Паршин 1996: 31]. Зарождение множества направлений в языкознании, с одной сто­ роны, может быть в какой-то степени оправдано и способствует выявле­ нию таких свойств языка, которые до сих пор были скрыты от не очень пытливого взора сегодняшних языковедов, но, с другой стороны, появ­ ление новых направлений в исследованиях языка создали иллюзию, буд­ то сущность языка, его структуры уже познаны и лингвистам ничего не остаётся, как восторженно встретить появление «нового языкознания» и примкнуть к одному из отмеченных выше «доминирующих направле­ ний». Однако подавляющее большинство работ по этим вопросам носит обзорный, комментаторский характер, они неконструктивны, оторваны от эмпирического материала, в них отсутствуют сведения о фундамен­ тальных свойствах языка, его едащщах, его структуры, логико-грамма­ тической структуры целого текста. И всё это преподносится, как прави­ ло, на основе транатгг^агдаи английских терминов, заимспвовахшых из зарубежного инвентаря. Морфологические, синтаксические, соматиче­ ские, общеязыковедческие исследования в языкознании уступают место терминоло1Ически трудно перевариваемым лингаисгическим сочинени­ ям. Дар слова, как известно, не часто сочетается с силой мьшшения. Вот пример того, как надо понимать (но лучше - не понимать) современный научный текст по языкознанию, взятый в виде его первого абзаца из од230

ной кандидатской диссертации по теме «Когнитивная модель иллоку­ тивной составляющей дискурсной аргументативной единицы»: «Рефе­ рируемая диссертация посвящена природе иллокутивного аспекта речи и представляет собой исследование закономерностей связи иллокутив­ ных значений с когнитивными механизмами на базе аргументативного текста, который рассматривается как лингвистическая реализация ког­ нитивного процесса принятия решений». Нынешнее состояние науки о языке можно характеризовать как компромисс между естественным желанием вскрыть с у щ н о с т ь язы­ ка и фактическим копанием в п е р и ф е р и й н ы х аспектах языка, или как состояние не поиска с у щ н о с т и языка, а состояние барах­ тания в я в л е н и я х языка. Сегодняшний крен в сторону указанных выше «доминирующих направлений» как периферийных аспектов язы­ кознания или вообще имеющих весьма отдалённое отношение к языко­ знанию и, следовательно, не ведущих к пониманию сущности языка, вряд ли создадут условия в языкознании для появления философских, общенаучных, универсальных принципов и построений. Всё это затруд­ няет поиск чётких ориентиров для дальнейшего движения нашей науки. Вызывает сожаление тот факт, что новые лингвистические на­ правления нигде не удостоились глубокого критического анализа и ос­ мысления. Всё ещё отсутствуют обстоятельные оценки сегодняшнего уровня исследований в языкознании, открытые дискуссии и обсужде­ ния по этим вопросам на страницах лингвиегаческих журналов. Выше отмечено, что и этот параграф в его сокращенном варианте не был об­ народован для развёртывания уже назревшей дискуссии. Создаётся впечатление, что для ревнителей некоторых лингвистических течений выгодна неприкосновенность их теорий. Более полувека тому назад Л. В. Щерба писал: «Я не люблю спо­ рить с чужим мнением, считая, что если я хорошо обосновал собственное, то через это страдают все другие, с моим не согласные, по крайней мере элементы, юротиворечащие моим положениям...» [Щерба 1974:53]. В сво­ ей рецензии на книгу Н. А. Рубакина («Среди книг», Том II, М.. 1913, 930 с.) В. И. Ленин ставит автору к упрёк следующее: «Первый недостаток стоит, пожалуй, в связи с курьёзным предубеждением автора против «по­ лемики». В предисловии г. Рубакин заявляет, чго он «на своём веку ни­ когда не участвовал ни в каких полемиках, полагая, что в огромнейшем числе случаев полемика - один из лучших способов затемнения истины посредством всякого рода человеческих эмоций». Автор не догадьшается, во-первых, что без «человеческих эмоций» никогда не бывало, нети быть не может человеческого искания истины» [Ленин ПСС, т. 25: 112]. Л. В. Щерба пишет: «Я не люблю спорить с чущим мнением.,.». Он повторяет, но своими словами, библейскую заповедь: «Не суди, да не будешь судим». Но эта заповедь годна не для науки, а только для 231

коммунальной кухни. Если кто-либо будет утверждать, что 2 x 2 = 5, то лозунг Л. В. Щербы уместен, потому что тут не о чём «спорить»: в любой школьной тетрадке помещена таблица умножения, опровер­ гающая теорию « 2 x 2 = 5». Но естественный язык - не математика, в нём нет жёсткой логики, всё в нём зыбко и текуче. В языкознании нет аксиом, здесь что ни теория, то сразу масса вопросов, возражений, не­ доразумений, и каждый волен строить свою аксиому, наподобие « 2 x 2 = 5». Значит, надо «спорить». Следуя духу Щербовской запове­ ди, мы оказались в языкознании м е т о д о л о г и ч е с к и б е з о р у ж ­ н ы м и перед лицом новых течений и теорий, мы, оказывается, почти ничего не знаем о сущности языка - объекте и предмете нашей науки. И прежде всего о его месте в соотносительном ряду «действитель­ ность - мышление - сознание - язык - логика». Только сопоставление точек зрения, вскрытие сущности различных теорий ведёт к постиже­ нию истины. Такой метод просто необходим - доходить до корней лю­ бой телории в языкознании, а значит - «спорить»! Хотя это не всегда обязательно, например, в математике, где всё на виду, То, что сейчас кажется истиной в последней инстанции в устах «признанньгх» линг­ вистов, при ближайшем рассмотрении оказывается ложью, что и про­ исходит почта со всеми теоретическими проблемами языкознания. Лингвистичское кредо Л. В. Щербы «не спорииггь с чужим мне­ нием» не ггродиктовано научными интересами и, следовательно, не спо­ собствует пряснению истины. «... Научная терпимость, крайне необхо­ димая для прогресса, превращается в беспринципность, которая может лишь тормозить развитие науки» [Филин 1970: 8]. Именно вскрытие ошибок, противоречий, неясностей, недомолвок в «чужих мнениях» и их последовательное критическое осмысление и объяснение ведёт к пони­ манию сущности обсуждаемого предмета. Иногда, напротив, может быть даже излишне объяснять свою позицию, а достаточно критическо­ го анализа гфедшсствующих точек зрения, который уже сам по себе формирует определённую позицию автора. «Категоричность изложения ... не враждебна гипотетичности, а является следствием необходимой во всяком деле веры в свою логику, пока последняя не расшатана изнутри или не вытеснена более широкой картиной мира» [Аветян 1968: 7].

II. Можно ли исследовать части речи через материально невоепринимаемые «струюгуры сознания»? Что такое «коиштивная наука? В. 3. Демьянков пишет: «Кошитивизм •» взгляд, согласно которому ч е л о в е к должен изучаться к а к с и с т е м а п с р е р а б о т к и и и ф о р м а ц и и, а по­ ведение человека должно описываться и объясняться в т е р м и н а х в и у т р с и н и х с о е т о я н и й ч с л о в с к а» [Демьянков 1994: 17]. Ког нитивиая наука, как пишет Е. С. Куьбрякова, служит «дая уяснения опг

232

ределенных аспектов человеческого з н а н и я , прежде всего тех, кото­ рые связаны с оперативным мышлением и п р о ц е с с а м и п о з н а ­ н и я м и р а» [Кубрякова 1992: 4]. Когнитивная наука объединяет все на­ уки, связанные с формированием и функционированием с т р у к т у р ы с о з н а н и я [Кубрякова 1992: 5]. В ведение когнитивной науки, как разъясняет Е. С. Кубрякова, входит получение знания о знании, т.е. по­ лучение, обработка, хранение, извлечение, оперирование знаниями, их накопление, систематизация, рост; все процедуры использования знания в поведении человека, его мышлении и процессах коммуникации. «Та­ кая широкая исследовательская программа означает, что когнитивная наука занимается и н ф о р м а ц и е й о м и р е в самых различных ра­ курсах и отношениях, изучая такие сложнейшие феномены человеческо­ го бытия, как в о с п р и я т и е м и р а и о т р а ж е н и е в о с п р и ­ н я т о г о в г о л о в е ч е л о в е к а , как я з ы к и м о з г а , как п а м я т ь и организация когнитивных способностей человека» [Кубрякова 1997: 18]. Перед когнитивной наукой стоят задачи, чтобы «... понять, ка­ ким образом человек с его ограниченными возможностями оказывается способным п е р е р а б а т ы - в а т ь , т р а н с ф о р м и р о в а т ь и п р е о б р а з о в ы в а т ь огромные п л а с т ы з н а н и й в крайне ог­ раниченные промежутки времени» [Петров 1987: 10]. Понимание языка как когнитивного процесса, основанного на использовании знаний в го­ лове человека - в его памяти, в его внутреннем лексиконе, ставят про­ блему о р г а н и з а ц и и с а м о й п а м я т и какоднуизосновныхдля ф о р м и р о в а н и я н о в о й м о д е л и естественного я з ы к а [Ку­ брякова 1992: 10-11]. «Неформально говоря, когнитивная теория - та, которая стремится учесть степень б л и з о с т и конкретного исследуе­ мого феномена к с о з н а н и ю [Демьянков 1992: 39]. «Когнитивная на­ ука - это скорее наука об общих принципах, управляющих ментальны­ ми процессами в человеческом мозгу...» [Кубрякова 1994: 34]. Когниция включает, помимо языка, также умозаключения, восприятия, память и обучение [Кубрякова 1994: 35]. Что же такое когнитивная лингвистика? Это - «филиал когни­ тивной психологии, использующей арсенал переработки языковой информации для построения моделей, имитирующих внешние прояв­ ления человеческого поведения при решении интеллектуальных за­ дач» [Демьянков 1994: 18]. Это область психологии, нейрофизиоло­ гии и компьютерного моделирования [Баранов, Добровольский 1997: 19]. Когнитивная лингвистика - «направление, в центре внимания ко­ торого находится язык как общий когнитивный механизм» [Демьян­ ков 1994: 21]. То, что пишет Ю. Н. Караулов о когнитивном уровне (знание носителей языка о мире, его «языковая картина мира», см. выше § 3, II), это не что иное как наше сознание [Караулов 1999: 89, 154]. А. Н. Баранов и Д. О. Добровольский пишут о том, что «когни.233

тивная парадигма» ... «очень близка традиционной» [Баранов, Доб­ ровольский 1997: 11]. Передохнув от обилия цитат, сделаем соответствующие выводы: когнитивная наука имеет своим объектом изучения процессы позна­ ния, восприятия и отражения мира в голове человека; познание струк­ туры сознания; познание языков мозга; организацию памяти; перера­ ботку и преобразование информации. Что отсюда следует? В о - п е р в ы х , действительно, когнитивная лингвистика - это то же самое, чем занималось «марксистское языкознание» всю жизнь проблемой «взаимоотношения языка и мышления». Весь «когнитив­ ный механизм» укладывается полностью в рамки этого отечественно­ го направления в языкознании. Из истории отечественной науки изве­ стны случаи, когда наши научные идеи заимствуются на Западе, затем вновь возвращаются в Россию, но уже под другим, но обязательно под «научным» соусом. То же самое произошло и с «когнитивной лингви­ стикой»: мы вдруг увидели «новизну» в том, что успели забыть. В о - в т о р ы х , все науки (математика, физика, химия, психоло­ гия, биология, логика, кибернетика, лингвистика и др.) суть науки ког­ нитивные, так как все они не только «учитывают степень своей близо­ сти к сознанию», но и имеют н е п о с р е д с т в е н н о е отношение к сознанию. Более того, они есть с а м о с о з н а н и е разных юдей, занимающихся этими науками. Следовательно, и языкознание, как часть общей науки о человеке, есть тоже наука «когнитивная». Но тут же возникает главный вопрос: какой участок «когнитивной науки» должна обрабатывать лингвистика, в чём состоит её эмпирический ма­ териал и каковы методы его исследования? В - т р е т ь и х , какое отношение к этим проблемам (процессы познания мира, структуры сознания, организация памяти, переработ­ ка информации и др.) имеет язык? Прямое. Но только в том случае, ес­ ли мы будем располагать лингвистическими методами п р я м о г о н а б л ю д е н и я функционирования языка в мозгу. Можно и даже нужно согласиться с тем, что понять «процессы возникновения нашего сознания», «содержание и природу нашего знания», «организацию на­ шей памяти» - значит понять, как фушащонирует язык и, следователь­ но, на этой основе сформулировать «новую модель языка». Однако эта задача непосильна лингвистам, Поскольку прямой доступ к мозгу лингвистам закрыт, перечисленными проблемами когнитивной науки должны заниматься люди других профессий: нейрофизиологи, нейропсихологи, психологи. Но и сами нейрофизиолога и нейропсихолога, 1

Когнитология, как пишет В. Л. Звегинцев, - это комплексная дисцип­ лина о мыслительной деятельности человека, включая лингвистику, психоло­ гию, философию, теорию познания, вычислительную математику, компьютер­ ную технологию [Звегинцев 1982: 72]. 1

234

имеющие свои к о с в е н н ы е (в некоторых случаях также прямые) методы изучения проблем мьшшения, безуспешно бьются над этой проблемой. Для языкознания же, не имеющего своих прямых методов изучения структуры и функций мозга, исследования указанных про­ блем когнитивной науки - гадание на кофейной гуще. Е. С. Кубряко­ ва, пожелав увидеть в мозгу «новую теорию частей речи» и «новую мо­ дель языка», слишком оптимистично связывает свои надежды с языко­ выми структурами в мозгу, коих ещё никто не видел. В - ч е т в ё р т ы х , если языкознание - наука когнитивная, то и частиречи суть единицы «когнитивные» (доказательству этого те­ зиса и посвящена книга Е. С. Кубряковой) и, следовательно, должны быть выделены не на основе структуры языка, а «в процессе познания мира» на основе «структуры сознания», «организации памяти». При­ знание частей речи как неких классов слов языка, выделенных на «ког­ нитивной» основе, на основе «структуры самой памяти», «структуры сознания» - главное в теории Е. С. Кубряковой. В этом и состоит, как пишет Е. С. Кубрякова, «анализ частей речи с н о в ы х п о з и ц и й . . . » [Кубрякова 1997: 171]. «В новой теории частей речи во внимание следу­ ет, по всей видимости, принять прежде всего достижения («достиже­ ния»! - 5ю! - А. К.) когнитивной науки» [Кубрякова 1997: 188], в рам­ ках которой проблема частей речи должна быть сформулирована как проблема о том, в ходе к а к и х п р ц е с с о в возникает т о з н а н и е , которое затем отражается в отдельных частях речи, каково с о д е р ж а н и е и п р и р о д а этого знания» [Кубрякова 1997: 60]. Итак, Е. С. Кубрякова ставит перед собой цель: решить вопрос о природе частей речи и о самых общих основаниях их выделения «с новых позиций» [Кубрякова 1997: 171]. По её мнению, сущность ча­ стей речи может быть решена через исследование организации нашей памяти, процессов и природы возникновения и структуры знаний о мире, структуры сознания, содержания и природы наших знаний, ко­ торые отражаются в частях речи. Её теория состоит в том, что разные частиречи активизируют разные структуры сознания, вызывая разные ассоциации, впечатления, образы, сцены. Е. С. Кубрякова пытается, с одной стороны, анализировать разные типы и виды структур созна­ ния, возникающие в процессах восприятия мира и создающие в голове человека определённую козацегпуальную, когнитивную модель (карти­ ну мира), а, с другой стороны, изучить языковые картины мира и, на­ конец, установить по возможности корреляции между ними. Ключ к решению проблемы - совмещение данных о языковых и ментальных формах репрезентации определённых структур сознания, т.е. получе­ ние ответа на вопрос о том, какие структуры сознания объективируют­ ся, а затем активизируются (возбуждаются) в нашем мозгу словами разных частей речи.

235

У читателя не остаётся никакого сомнения в том, что такая целеустановка совершенно фантастична, потому что к компетенции линг­ виста относятся только вопросы о языковой п р и р о д е частей речи и о с н о в а н и я х их выделения. Если части речи - это когнитивные (т.е. «познавательные») категории, значит лингвист исследует не структуру языка, что ему и надлежит делать, а функциональную струк­ туру мозга, пожелав стать нейропсихофизиологом. В каких формах «когнитивные» части речи существуют в созна­ нии с а м о с т о я т е л ь н о именно как когнитивные единицы - лишь в каких-то формах мозгового субстрата, не «обременённые» в мозгу формами естественного языка? Интересно было бы узнать, как Е. С. Кубрякова намерена увидеть «структуру сознания» и, следова­ тельно, «когнитивную (т. е познавательную) модель частей речи»? Ес­ ли отвлечься от знаменательных частей речи, которые кажутся Е. С. Кубряковой наиболее «когнитивными», то в каких «когнитив­ ных» формах живут в мозгу «когнитивные модели», например, таких синсемагггических, неизменяемых частей речи как модальные частицы, логические частицы, модальные слова, предлоги, союзы? Решение вы­ двинутых Е. С. Кубряковой проблем требует самых серьёзных экспе­ риментальных исследований, владения соответствующей аппаратурой и нейрофизиологическими (нейропсихологическими) методами иссле­ дования в указанных областях; как минимум надо было бы объяснить и обосновать все термины и процессы, связанные с мозгом, его функ­ ционированием, механизмом овладения языком, механизмом и спосо­ бами записи структур языка в нейронных структурах мозга. А сделать это - значит создать з а к о н ч е н н у ю т е о р и ю п о з н а н и я че­ ловеческим мозгом объективного мира и р о л ь я з ы к а в этом по­ знании., что по силам разве что всему мировому сообществу учёных как задача XXI века. Отражена ли какая-либо лингвистическая реальность в следую­ щем высказывании? Когнитивньш взгляд на части речи осуществляет­ ся тогда, когда части речи «исследуются не просто по степени их б л и з о с т и с о з н а н и ю , но, скорее, по тем реальным связям и кор­ реляциям, которые могут быть выявлены между с т р у к т у р а м и с о з н а н и я или с т р у к т у р а м и з н а н и я и объективирующи­ ми их языковыми формами» [Кубрякова 1997: 40]. Прежде всего зада­ димся вопросом: что такое сознание (подробнее об этом см. выше: § 3, II)? В структуре моего сознания заложены мои с о в о к у п н ы е з н а н и я (со + знание) об окружающем меня мире и обо мне самом, в том числе и знания языка или языков. В я з ы к е - а это значит в с о з н а и и и - и е т н и ч е г о , к р о м е с о з н а н и я , имеющего своё «содержание» и свою «форму». От сознания как п р о д у к т а мышле­ ния, его статического состояния, надо отличать само мышление как 4

236

идеальный п р о ц е с с отражения мира, процесс, в котором задейст­ вованы все элементы сознания и рождаются всё новые и новые факты сознания. Все мои знания о мире и мои отношения к нему хранятся в моём мозгу как моё личное совокупное знание или сознание, которое может быть опознано, осознано, выявлено, систематизировано, «пере­ дано» другим людям, эксплицировано только и только в виде звучаще­ го (написанного) языка, или точнее - оречевленного, вербального мы­ шления. Когда я говорю или пишу, я выношу вовне «кусочек» моего сознания, Когда я читаю и слушаю, я воспринимаю «кусочек» созна­ ния других. Поэтому слово, предложение, текст, в том числе и части речи - это в с е г д а фрагмент самого сознания человека. Обсуждае­ мая здесь книга Е. С. Кубряковой - это ф р а г м е н т её собственно­ го сознания, который она хочет сделать достоянием сознания других людей. И если считать, что части речи обладают неким качеством «близости» к сознанию, то это предполагает, будто части речи «живут» вне мозга, вне языкового' сознания или рядом с сознанием и могут на­ ходиться в какой-то степени «близости» к нему. Части речи не могут обладать никакой «степенью близости к сознанию»: части речи, их се­ мантические и грамматические формы и е с т ь с а м о с о з н а н и е , и именно та часть, которую я называю я з ы к о в ы м с о з н а н и е м . Следовательно, «выявить степень близости частей речи к созна­ нию», «связь и корреляции» между частями речи и структурами созна­ ния значило бы выявить «степень близости частей речи к частям речи» или, что то же самое, - «степень близости сознания к сознанию». Да­ же если бы части речи и сознание, как пишет Е. С. Кубрякова, пред­ ставляли собой различные области или разные сферы, между которы­ ми надо устанавливать их взаимную «близость» или «выявить связи и корреляции между ними», то и в этом случае ни «близость», ни «свя­ зи и корреляции» мы не установим в силу отсутствия прямого досту­ па к сознанию (мозгу). «Выявить корреляции между структурами со­ знания и объективирующими их языковыми формами» можно лишь о п о с р е д о в а н н о , через сами части речи в виде корреляций меж­ ду ними в с и с т е м е всех частей речи, эксплицированной и выведен­ ной за пределы мозга из совокупности текстов, т.е. в системе частей речи, эксплицированной, воспринимаемой и понимаемой всё тем же мозгом. Следовательно, <<когнитивньш взгляд» н а ч а с т и р е ч и как на «части» нашего сознания в о о б щ е о т с у т с т в у е т , во-пер­ вых, в силу невозможности прямого соотнесения частей речи с струк­ турами сознания, во-вторых, потому что части речи и сознание - это одно и то же с той лишь разницей, что языковое сознание - это пер­ вичный уровень материализации абстрактного мышления (и языка), а части речи - вторичный, речемыслительный уровень материализа­ ции мышления (и языка). 237

«Когтпггавный» (познав ателььпый?) подход к изучению частей речи означает только одно: изучение нашего мозга, идеального содер­ жания отражённого в нём мира. Однако идеальное, т.е. «когнитивное» содержание сознания, не имеющего прямого доступа для исследовате­ ля, невозможно исследовать п р я м о й а т а к о й в о б х о д ф о р м я з ы к а , добытого на вторичном уровне его материализации. Наше со­ знание должно исследоваться косвенно, через материальные знаки, че­ рез язык, через в т о р и ч н ы е , материально осязаемые структуры на­ шего сознания - в виде живой речи (устной и письменной) ( п е р в и ч н ы е материальные структуры нашего сознания скрыты в мозгу - это материальные процессы самого мозга, его физиологическое функцио­ нирование) (подробнее об этом см. выше: § 3, III). Эта проблема, как показали психологические исследования, усложняется ещё тем обстоя­ тельством, что язык в мозгу не записан так, как он записан в грамма­ тиках и словарях: в мозгу все формы (морфологические, синтаксичес­ кие) частей речи могут лежать в одном «отсеке», а сама семантика ча­ стей речи, их «копштивное» значение может находиться совсем в дру­ гом «отсеке». Может статься, что во время коммуникации (разговора, чтения, слушания) «когнитивное», т.е. идеальное (но как его вычле­ нить из мозга без обращения к «презренной» материи языка и сделать основой классификации частей речи?), «подбирая» себе соответствую­ щие грамматические формы, и превращаясь тем самым в соответству­ ющие части речи, производит некое челночное движение от их семан­ тического содержания, т.е. идеального к их формам или, наоборот, от форм - к их содержаниям.

III. Отражена ли в частях речи «природа вещей»? Е. С. Кубрякова, с одной стороны, справедливо утверждает, что части речи - это слепок того, как увиден и понят мир человечес­ ким р а з у м о м , как он преломлен и категоризован с о з н а н и е м [Кубрякова 1997: 37], что части речи «схватывают», «ловят» различия, присутствующие в реальном мире, (точнее надо бы сказать: наш мозг через наши части речи), выходящие за пределы самого языка, что ча­ сти речи имеют, таким образом, непосредственное отношение к струк­ тур ации опыта [Кубрякова 1997: 300]. Е. С. Кубрякова пишет, что ча­ сти речи связаны н е о б х о д и м о й с в я з ь ю с лежащими в и х о с н о в е реальными предметами и их взаимоотношениями, что в ча­ стях речи отражается « п р и р о д а в е щ с й! Ставя вопрос об опре­ делении ведущего принципа при вьщелении частей речи, Е. С. Кубря­ кова таким признаком считает принцип о н о м а с и о л о г и ч е ­ с к и й , который в частях речи нашёл отражение в расчленении чело­ веком окружающего его мира. Ономасиологические (семантические) признаки, по словам Е. С. Кубряковой, задают три главные рубрики 238

распределения полнозначных единиц номинации в лексике: предмет­ ность, признаков ость, пр оцессуальность. Мир воспринимается как за­ полненный объектами и причисление объектов к тем или иным клас­ сам зависит от связываемых с ними признаков [Кубрякова 1997: 268]. Следовательно, это расчленение мира, о с м ы с л е н н о е и о с о з ­ н а н н о е человеком как расчленение на различные части речи, про­ изошло с о о б р а з н о п р и р о д е в е щ е й [Кубрякова 1978: 25]. Это значит, далее, что мозг, отражая окружающую действительность, выбирает и создаёт названия для отдельных фрагментов действитель­ ности таким образом, что названия п о х о ж и н а в е щ и и о т ­ р а ж а ю т и х п р и р о д у . Е. С. Кубрякова допускает мысль, будто слово, т.е. название вещи и сама вещь слиты воедино н е р а з р ы в ­ н о й связью и заменить название данного предмета другим словом невозможно, ибо название уже само по себе п р и н а д л е ж и т толь­ ко данному предмету и никакому другому. Все слова, разнесённые по определённым, стабильным, а рпоп известным частям речи - нечто незыблемое и стабильное. Следовательнго, и в более широком плане в языке вообще нашло отражение расчленение мира «сообразно при­ роде вещей» [Кубрякова 1997: 251]. Система частей речи - это отраже­ ние системы мира в языке, это проекция реального мира в мир языка [Кубрякова 1997: 4], в котором в виде частей речи весь мир разнесён по клеточкам, в зависимости от самих предметов, их свойств, дейст­ вий, состояний и отношений между ними, т.е. любое слово любой части речи - это как бы слепок какого-то фрагмента реальной дей­ ствительности, а система частей речи - это система самого мира (похожую точку зрения высказал когда-то В. И. Абаев, см. выше: § 4, I, 1). Поэтому «... классификации в языке хранят в себе черты есте­ ственных (выделено Е. Скубряковой, - А. К.) классификаций...» [Кубрякова 1997: 87]. Понимать мысленное, идеальное отражение предметов в челове­ ческом мозгу подобным образом, будто понятия о предметах формиру­ ются «сообразно природе вещей», будто понятия о вещах связаны с ни­ ми «необходимой связью», возвращает современную науку о языке к античной философии о неразрывной связи «слов и вещей». Е. С. Куб­ рякова смешивает « в е щ ь» как нечто материальное и «м ы с л ь» об этой вещи как её идеальный образ, которые н и ч е г о о б щ е г о не имеют и иметь не могут. Хотя название, т.е. когнитивное, ономасиоло­ гическое значение части речи п е р в о н а ч а л ь н о могло быть моти­ вировано вещью в связи с особенностью жизнедеятельности людей, го­ ворящих на данном языке, однако в любом случае оно не отражает с у щ н о с т и вещи, а есть лишь у с л о в н о е , к о н в е н ц и о н а л ь ­ н о е логическое понятие об этой вещи. Теория Е. С. Кубряковой, раз­ деляемая также некоторыми другими лингвистами а также философа239

ми, напоминает известную притчу: астроном рассказывает о свойствах луны, её орбите, скорости движения, массе, весе. Один слушатель зада­ ёт вопрос: «Оказывается, о Луне известно теперь всё. Однако мне непо­ нятно, откуда астрономы узнали, что Луна называется «Луной»? Е. С. Кубрякова пишет, что при анализе частей речи неизбежно возникает вопрос о том, каковы основания их выделения в язьпсе и что же является коррелятами этих единиц как в объективной реальности, так и в мире нашего сознания [Кубрякова 1997: 60], и отвечает на этот вопрос следующим образом: «...словесные знаки ... по отношению к обозначаемому можно считать не только их наименованиями как особых п р е д м е т о в , но и как наименованиями п о н я т и й об этих предметах» [Кубрякова 1997: 8]. И тут же: «Номинативная функция языковой единицы заключается ... не только в п р я м о м у к а з а ­ н и и н а п р е д м е т , но и в способности служить обозначением и для п о н я т и я об этом предмете» [Кубрякова 1997: 8]. Слово, таким об­ разом, имеет двойное, в одинаковой степени принципиальное наиме­ нование - предмета и понятия о нём. Это типичное ф и л о с о ф с к о е заблуждение исследователей, работающих в области теории познания! Слова с предметами в обход логического мышления н е п о с р е д ­ с т в е н н о не связаны! Если допустить первое (непосредственную связь слова с предметом), то эта теория и с к л ю ч а е т е слове момент мысли об этом предмете, связывает слово непосредственно с вещью (это античная теория непосредственной связи «слов и вещей), это уро­ вень мьппления ребёнка, для которого слово «мама» есть сама мама. Если бы связь между словом и предметом была н е п о с р е д с т в е н н о й, то это означало бы, что человек лишён абстрактного, логическо­ го мышления и Е. С. Кубрякова, не видя «стол» в моём рабочем каби­ нете непосредственно, своими собственными глазами, не могла бы от­ разить э т о т предмет в своём язьпсе и понять моё предложение «Я ку­ пил себе новые стол», потому что «номинативная функция языковой 1

2

Ещё в дошкольном возрасте ребёнок объясняет название предметов их свойствами. Например, назвать корову чернилами, а чернила - коровой нель­ зя, потому что чернилами пишут, а корова даёт молоко. Перенос имени есть одновременно и перенос свойств с одного предмета на другой, так тесно связа­ ны вещи и их названия [Выготский 1996: 312]. Это свойство непоследователь­ ного ума - неспособность осмыслить язык как явление о с о б о г о р о д а , от­ личного от неязыковых явлений, неспособность отличить языковое от неязы­ кового. Некоторые полагают, что слова - это придатки к вещам, являются их собственными частями. Эту черту первобытной интуитивной философии язы­ ка С. Н. Сыроваткин называет гипостазнрованием связи «слово - вещь» [Сыроваткин 1978: 32]. Л. С. Лхманов в своё время справедливо указывал на то, что необхо­ димо различать в одном и том же объекте три вовершенно разные стороны: 1) конкретную вещь, например, конкретное «солнце» как светило, 2) мысль о «солнце», 3) слово «солнце» [Ахманов 1955: 49-50]. 1

1

240

единицы, лишённой о б о б щ ё н н о г о понятия заключается в п р я м о м у к а з а н и и на предмет», а предмета перед глазами Е. С. Кубряковой нет! А как быть со словами купил, себе, новый, ведь они, по Е. С. Кубряковой, тоже н е п о с р е д с т в е н н о , б е з в м е ш а т е л ь с т в а м ы ш л е н и я связаны с какими-то действия­ ми, предметами, качествами? Е. С. Кубряковой пришлось бы вести со­ беседника в мебельный магазин (а что значит мебельный, как указать пальцем на понятие мебельный, как со отнести это слово без вмешатель­ ства мьшшения с качеством этого магазина?) и показать (как? чем?) на процесс «купли-продажи» столов. Достаточно ли будет у Е. С. Кубря­ ковой мимических жестов, чтобы отразить все предметы, действия, ка­ чества, количества, свойства, процессы и поймет ли Е. С. Кукбрякову её слепой собеседник? Разумеется, Е. С. Кубрякова поймёт каждое сло­ во в моём предложении Я купил себе новый стол, но поймёт не в силу их «прямого указания на предмет», а в силу н е и з б е ж н о г о и н е о т в р а т и м о г о «вмешательства» её логического мьшшения в этот процесс отражения мира. Если я вижу стол, то это моё чувст­ венное мышление, если я на него укажу пальцем, то это уже моё логи­ ческое мышление. А как быть, если предметы, о которых хочется со­ общить, находятся за океаном, и мы не можем непосредственно ука­ зать на них пальцем? Да и сам «показ пальцем» уже есть отрицание «прямого указания на предмет» и привлечение фактора мьшшения, по­ тому что за этим «показом пальцем» как материальной, жестовой, а в конечном счёте ав ер бальной формой выражения мысли скрыто ло­ гическое понятие и даже логическое суждение «Я тебе показываю вот это». Если в функцию слова входит «прямое указание, то это «указа­ ние пальцем» лишает само слово функции слова. Это значит, что мы остались на уровне чувственного мьшшения (мы лишь видим предмет «стол») и не поднялись до уровня абстрактного мышления (см. об этом выше: § 3,1). Куда ведёт «когнитивная теория» частей речи Е. С. Кубряковой с точки зрения теории познания? Если на минуту допустить, что расчле­ нение слов на части речи происходило «сообразно природе вещей» и они связаны с миром вещей «необходимой связью», то это означало бы одно из двух: 1) Или части речи, выступая как «структуры памяти», как единицы «процессов мозга», являясь чисто когнитивными единица­ ми и когнитивно самодостаточными, свою сущность как когнитивных, т.е. мыслительных, идеальных, понятийных единиц унаследовали от ве­ щей, которая закреплена в чвастяхречи «сообразно природе вещей». 2) Или части речи, обладая не только когнитивными значениями, но и грамматическими категориями (времени, лица, числа, падежа, на­ клонения, залога, рода и др.), каковыми они и являются на самом деле, будучи созданными «сообразно природе вещей», у н а с л е д о в а л и 241

и эти морфологические и синтаксические категории от с а м и х в е щ е й . Так в чём же состоит «необходимая связь» частей речи с реальными предметами, чту есть в частях речи такого, что ими получе­ но «сообразно природе вещей»? Ничего! От вещного мира в частях речи запечатлена только семантика, как отражательный поток нашего сознания, в структурных единицах которого (в конвенциональных семантических значениях, т.е. в логи­ ческих понятиях в соответствующих грамматических формах) отражён мир, и эти структурыные единицы языкового сознания имеют совер­ шенно условный и непостоянный характер, так как расчленённость мира на его отдельные составляющие не имеет чётких границ. Всё в мире текуче, зыбко, неопределённо, и лишь мозг средствами языка (структукрами языкового сознания) наводит порядок в этом мире хао­ са и приводит его в систему, но не в систему мира (это делают естест­ венные науки), а в систему языка. Следовательно, и семантика, не от­ ражающая структуру мира, запечатлена в частях речи лишь «по дого­ вору», конвенционально, и никакой «природы вещей» в когнитивном значении частей речи мы не обнаружим. В частях речи мир нашёл своё отражение, но не «сообразно природе вещей», а совершенно свобод­ ным, неосознанным, стихийным и в общем и целом случайным обра­ зом (об этом лучше скажут представители этимологии слов), и ни одно слово ни одного языка не служит зеркалом мира. Вещный мир «пере­ шёл» в семантику слов не по «природе вещей», а конвенционально, по договору, он отражён в семантике частей речи в языковом сознании совершенно особым образом для каждого языка. Семантика отражает­ ся в словах не самим вещным миром, а коллективным сознанием наро­ да в зависимости от условий его жизни, поскольку человек не может не отразить эти вещи в своём сознании, не обозначив их соответствующи­ ми условными, идеальными, логическими единицами - понятиями как простейшими формами мысли. «Когнитивое» значение части речи как логическое понятие существует только потому, что оно «одето» в со­ ответствующую грамматическую (морфологическую и синтаксичес­ кую) форму, ибо нет слов, не несущих в себе определённого понятия, и не существует логических понятий, не «одетых» в грамматическую форму слов. Но и сами грамматические формы есть категории нашего сознания, выражающие те же логические понятия (я называю их «логи­ ческими граммемами», с м . . выше: § 3, V ) , но ещё более высокой степе­ ни абстракции, нежели логические понятия, представленные в семан­ тике слов. Части речи с их грамматическими формами лишены чести быть н е п о с р е д с т в е н н о связанными с миром вещей и отражать «природу вещей»: всё освящено работой мозга (процессом мышления) и продукцией мозга (сознанием), а сами части речи - их семантика и форма есзь с а м о с о з н а н и е , отшлифованное мозгом в процес242

се мьшшения. Не физический мир диктует свои условия частям речи, а сам мозг распоряжается, какую языковую форму придать своим соб­ ственным идеальным процессам, понятийным категориям сознания всё зависит от инвентаря языка, а точнее - от того же сознания, но не от того блока сознания, который заведует семантическим отражением в словах, а от того блока сознания, который структурирует это семан­ тическое отражение и одевает его в физически воспринимаемую мате­ рию в виде г р а м м а т и ч е с к и х ф о р м соответствующего языка, т.е. в виде логических граммем. По мнению Е. С. Кубряковой, человек прежде владеет системой частей речи как чисто когнитивными категориями, отражающими «природу вещей», а затем эти когнитивные единицы диктуют свои ус­ ловия грамматической структуре языка: «Концептуализация мира п р е д ш е с т в у е т этапу речевого сообщения, она входит в личностные смыслы говорящего и легко получает на этапе формирования речево­ го высказывания конвенциональную форму своего выражения» [Куб­ рякова 1997:180]. Это означает, что когнитивные значения частей речи как отражение «свойств вещей» диктуют условия их (частей речи) тек­ стового употребления, т.е. «вещная» семантика каждого слова, иден­ тичная с а м о й в е щ и , диктует условия для синтаксического упо­ требления ... самих вещей. Остаётся загадкой, во-первых, как мы вдруг лишились самого языка и его грамматической структуры, сохранив от него лишь когнитивные части речи, совпадающие с «миром вещей». Остаётся загадкой, во-вторых, как вещный мир, отражённый в когни­ тивных частях речи («концептуализация мира»), может предшество­ вать этапу речевого сообщения и диктовать свои условия правилам ре­ чевого употребления, если части речи отражают чвойства «вещей», а не структуру своего языка? Остаётся загадкой, в-третих, как «когни­ тивные» части речи могут предшествовать этапу речевоого сообщения и диктовать ему свои условия, если бы «когнитивные» части речи не б ы л и з а р а н е е , е щ ё в я з ы к о в о м с о з н а н и и , снабже­ ны всеми присущими им грамматическими формами? То, что уже су­ ществует в голове и «предшествует этапу речевого сообщения», т.е. когнитивные части речи, «концептуализация мира», были заложены в мозг благодаря тысячекратному предшествующему «речевому высказыванию»: нет когнитивных частей речи без з а р а н е е или о д н о в р е м е н н о с процессом познания гхриобретённой г р а м ­ м а т и ч е с к о й ф о р м ы . «Речевое высказывание» никогда не состялось бы, если бы «когнитивные» части речи, отражая «природу ве­ щей», не были бы р а н е е обкатаны говорящим в «речевом высказы­ вании», бкдкчи снабжеными всеми грамматическими маркерами дан­ ного языка, а не «природы вещей». Если говорить о частях речи толь­ ко как «когнитивных» категориях, о категориях мозга, то неясно, да243

лее, в каких субстратно-мозговых формах пребывают эти части речи в мозгу, как когнитивные значения частей речи могут вести за собой их формальные показатели, без которых части речи - уже не части речи? Итак, когнитивнью части речи - или то же самой, что «логичес­ кие понятия» - находятся у нас в мозгу как некие смутные, туманные, неузнаваемые и неосознаваемые точки (это п е р в ы й уровень мате­ риализации языка в виде физиологических мозговых процессов) и мы не можем дать им классификаций до тех пор, пока не вынесем эти «ча­ сти речи» за пределы мозга (это в т о р о й уровень материализации языка) в виде звучащей, физически воспринимаемой материи (подроб­ нее об этом см. выше: § 3, III), не превратим эти идеальные точки в ма­ териально написанные слова на материальной бумаге. Не вынося час­ ти речи за пределы мозга, мы никогда так и не познаем их природы.

IV. Несостоявшаяся «когнитивная теория» частей речи 1) «Когнитивное значение» части речи и есть сама «часть речи»? Е. С. Кубрякова справедливо пишет, что «язык выявляет и объективирует то, как у в и д е н и п о н я т мир человеческим р а з у м о м , как он преломлен и категоризован с о з н а н и е м [Кубрякова 1997: 37-38]. Каждая часть речи, таким образом, оказы­ вается мотивированной одновременно тем, ч т о именно именует­ ся, какой фрагмент мира выбран для ословливания, и тем, к а к это название будет использовано для построения высказывания и в к а к у ю ч а с т ь этого высказывания (тему - рему) оно попадёт [Кубрякова 1997: 252]. По мнению Е. С. Кубряковой, знание слова предполагает знание его категориальной, а это значит - частеречной принадлежности. Поэтому «рождающиеся части речи», как чи­ сто когнитивные категории, не зависят, по мнению, Е. С. Кубряко­ вой, от выполняемых ими синтаксических функций, напротив, син­ таксическое употребление частей речи зависит от семантики, т.е. от самих частей речи как олицетворения чистой семантики. Значение частей речи и есть сами части речи. А значение - это когнитивный феномен, за которым стоит определённая структура знания [Кубря­ кова 1997: 253]. «Дискурс только п о д т в е р ж д а е т , какая струк­ тура знания и в каком виде она в нём использована» [Кубрякова 1997: 180]. По мнению Е, С. Кубряковой, «...в классификации 1

Эта идея была выдвинута л . В. Щербой более полувека тому назад. «Впрочем, едва ли мы потому считаем стол, медведь за существительные, что они склоняются, скорее мы потому их склоняем, что они существительные» [Щерба 1957: 43]. Ср. также: «„ Догоняй „ (кличка собаки) не потому сущест­ вительное, что оно склоняется, а потому оно и склоняется, что оно в соответ­ ствии со своим лексическим значением по;шедено иод категорию предметных слов» [Суник 1966: 63]. 1

244

языковых единиц не следует смешивать причинных и следственных связей и что причины существования у частей речи различных син­ таксических и морфологических примет есть с л е д с т в и е выра­ жаемых ими значений...» [Кубрякова 1997: 39]. Здесь Е. С. Кубряко­ ва солидарна с точкой зрения Ф. П. Филина, который считал, что главное - абсолютные свойства слов, а не их реляционные свойства (см выше: § 4,1, 2). Работа человеческого разума, по Е. С. Кубряко­ вой, ограничилась тем, что он идентифивдровал частей речи с ког­ нитивными категорииями, принизив тем самым роль грамматичес­ ких категорий. Почему же до сих пор лингвисты ломают копья по поводу классификации частей речи, проводимой в основном по се­ мантическому основанию, если лингвистам уже заранее известна «частеречная принадлежность» каждого слова? «Ничуть не отрицая з а в и с и м о с т ь рождающихся частей речи от выполняемых ими синтаксических функций, мы бы, однако, н е п о с т а в и л и в иерархии фактов синтаксис н а п е р в о е м е с т о , т.е. не согла­ сились бы с тем, что от этого фактора зависят все остальные» [Куб­ рякова 1997: 115]. В раздвоенности мысли Е. С. Кубряковой, ут­ верждающей и отрицающей о д н о в р е м е н н о одно и то же суж­ дение, отражена антинаучная сущность <<когнитивной>> теории час­ тей речи, которая нарушает логический «закон исключённого тре­ тьего»: если два суждения построены так, что одно из них является логическим отрицанием второго, то одно (и только одно) из них выравжает истину: третьего (суждения, способного выразить истину) не дано» [Свинцов 1987: 144]. Частиречи, по теории Е. С. Кубряковой, как когнитивные ка­ тегории, почерпнутые в «структурах памяти», уже заранее сущест­ вуют как самодовлеющие группировки слов и следует лишь конста­ тировать, как они функционируют в синтаксисе [Кубрякова 1997: 169]. Среди фонологических, морфологических и синтаксических сведений о слове главные остаются сведения о том, в какую форму (т.е. в какую «часть речи») «влито» лексическое содержание едини­ цы. «Именно ... способ представления лексического содержания че­ рез конкретную часть речи - и составляет, на наш взгляд, детерми­ нирующее свойство слова. Его оно не может приобрести в дискурсе, оно им обладает» [Кубрякова 1997: 162]. Так как «знание когнитив­ ных структур предшествует дискурсу» [Кубрякова 1997: 180], то «не значения частей речи формируются в соответствии с их функциями, а функции оказываются обусловленными тем, что выражают слова, 1

В этом вопросе Е. Кубрякова солидарна с ошибочным мнением Б. А. Серебренникова, который называет части речи функционально-семанти­ ческими разрядами, полагая, что «значение частей речи определяет все их ос­ тальные свойства и морфологическое оформление» [Серебренников 1976: 25]. 1

245

и тем, выражению к а к и х с т р у к т у р

м ы ш л е н и я они

служат» [Кубрякова 1997: 36]. Е. С. Кубрякова выражает несогласие

с теми, кто считает синтаксический уровень главным в классифи­ кации частей речи, так как он сам подчинён семантике. Ещё до поступления в распоряжение дискурса слово обладает когнитивным значением, что и делает слово той или иной частью речи [Кубря­ кова 1997: 33]. В таком случае в частях речи представлена не грамматика, не структура языка, а единицы опыта «сообразно природе вещей» в виде «структур сознания», которые предшествуют грамматичес­ ким формам или вообще лишены грамматических форм. Если это так, то предложение Однажды в студёную зимнюю пору я из лесу вы­ шел, был сильный мороз должно иметь чисто <<копаитивнь1й>> вид без каких бы то ни было морфологических и синтаксических форм («когнитивное предложение выделено лишь курсивом, все грамма­ тические формы выделены жирным шрифтом). То, что выделено лишь курсивом, - уже не «предложение», а бессвязный набор «когниций», т.е. того, что Е. С. Кубрякова считает «частями речи», но «частями речи» в «когнитивной упаковке»: однажды, в, студён, пор, я, из, лес, выш, сильн, мороз. Как видим, в т е о р е т и ч е с к и

постулированом Е. С. Кубряковой «предложении» (произвольный набор свободных от грамматики слов) нет ничего, кроме отражён­ ных элементов опыта (членения опыта) в виде «структур сознания» или «когнитивных» единиц, которые, однако, лишённые граммати­ ческого оформления, стали бессмысленными и уже не отражают ни «структур сознания», ни «элементов опыта». Слова с выделенными грамматическими маркерами (см. пример выше), будучи отражени­ ями «вещей» и «структур сознания», с у щ е с т в у ю т как опреде­ лённые части речи т о л ь к о и т о л ь к о в г р а м м а т и ч е ­ с к и х (морфологических, синтаксических) формах. Даже для мор­ фологически неизменяемых слов однажды, в, из место в предложе­ нии строго фиксировано с и н т а к с и ч е с к и . Значит слова, слу­ жащие отражением реальных вещей в виде логических понятий о них, уже в мозгу как некие «структуры сознания», «когнитивные единицы» не живут б е з г р а м м а т и ч е с к и х форм. Но об этом мы узнаём не на основе мифических « к о г а ш щ й » , а л и ш ь в зву­ чащем, написанном т е к с т е . Элементы опыта и их свойства, об­

ладая в реальной действительности текучими и расплывчатыми гра­

ницами между ними (а многие понятия вообще не имеют предмета мысли или «денотата» в реальной действительности)» организуют­

ся, в структуры сознания, в «когнитивные» единицы, т.е. в понятия не как некие грамматически бесформенные и созданные «сообразно природе вещей» копшции, не как. грамматически бесформенные 246

«структуры сознания», а лишь благодаря грамматике, через морфо­ логические и синтаксические формы только в реальном, э к с ­ п л и ц и р о в а н н о м тексте. Оказывается, «значение когнитивных структур» не «предшест­ вует дискурсу», а, напротив, следует за ним и живёт вместе с ним. Ни одно слово естественного языка н е ж и в ё т в с о з н а н и и в н е определённых грамматических структур, которые эксплицируют­ ся в тексте. Об этом мы узнаём не через «структуры сознания», коих ещё никто не видел, куда прямой доступ заказан (первый уровень ма­ териализации мьшшения и языка) а через материально написанный и звучащий текст (второй уровень материализации мышления и языка) (см. выше § 3, 3). «Когнитивная теория частей речи» находит свою сущность в вопросе о том, как они отражают опыт: а) расчленяется ли мир в частях речи «сообразно природе вещей», связаны ли они «необ­ ходимой связью» с отражаемыми ими реальными предметами, служат ли части речи семантическим средством стрзтстурации опыта, имеет ли каждая вещь своё название в языке сообразно строго определённой частиречи, т.е. м о т и в и р о в а н а ли часть речи т е м , ч т о и м е ­ н у е т с я , б) или мьппление (сознание) через части речи никак и никог­ да не отражает п р и р о д у отражаемых в частях речи вещей, а лишь отражает в частях речи п р о и з в о л ь н ы е , н е м о т и в и р о в а н ­ н ы е п о н я т и я о соответствующих вещах и явлениях, одевая части речи в о б я з а т е л ь н ы е для любого языка, но п р о и з в о л ьн ы е грамматические одежды. «Когнитивная теория частей речи» Е. С. Кубряковой заключена в пункте (а). Пункт (б) противоречит её теории. Части речи мотивированы тем, какие элементы опыта имену­ ются в виде когнитивного содержания этих частей речи, что и служит основой их выделения, а в конечном счёте именно «когнитивное» со­ держание части речи и является самой частью речи: как именуются слова грамматически, в какую грамматическую форму они вливают­ с я - для частей речи не существенно, поскольку они уже выделены «со­ образно природе вещей» именно как часта речи в соответствии с неки­ ми когнитивными «структурами сознания». «Когнитивная теория частей речи» Е. С. Кубряковой приводит к тому, что мы превратили части речи в нечто неуловимое и бесфор1

«Наша условная классификация слов по частям речи есть лишь смут­ ное, колеблющееся приближение к последовательно разработанному инвента­ рю опыта. Мы воображаем, будто глаголы обязательно имеют отношение к действию, будто качества выражаются прилагательными. Но достаточно об­ ратиться к нашему словарю, чтобы обнаружить, что части речи далеко не со­ ответствуют такому непосредственному анализу действительности» [Сепир 1934: 91-92]. Э. Сепир пишет, что если части речи выделить на основе семанти­ ки, то различные части речи «не только тесно примыкают одна к другой, но и в поразительной степени преврвщаемы реально одна в другую» [Сепир 1934: 113]. 1

247

менное, в нечто грамматически бестелесное и индифферентное, пребы­ вающее лишь в человеческом сознании. И когда Е. С. Кубрякова рас­ сматривает наименование как когнитивный принцип выделения час­ тей речи, который «предполагает нахождение места обозначаемого предмета в принятой классификации, б л а г о д а р я чему обознача­ емый предмет как знак, понятие получает ф о р м у одной из имеющих­ ся частей речи», то эта уступка «форме» уже мало что значит, потому что её подавляет когнитивное значение, которое п р е д ш е с т в у е т форме и делает форму несущественной, так как уже само когнитивное значение части речи и есть с а м а ч а с т ь р е ч и . Однако не «наименование предполагает нахождение места обо­ значаемого предмета в принятой классификации», это место в класси­ фикации частей речи уже п р е д о п р е д е л е н о не идеальным, «ког­ нитивным» значением, а вполне материальной грамматической фор­ мой и Е. С. Кубрякова не сможет это «наименование» ни пропустить через свой мозг мысленно, ни произнести вслух, ни тем более изложить письменно, н е п р и д а в этому наименованию определённую грам­ матическую форму. Вопреки мнению Е. С. Кубряковой, не ономасио­ логия, не семантика диктует грамматическую форму слова, а грамма­ тическая форма (морфологическая, синтаксическая) н а в я з ы в а е т себя тому или иному семантическому (когнитивному) значению, пре­ вращая его т е м с а м ы м в определённую часть речи. Выдвигать идею о самостоятельности, независимости и всесильноста «когнитив­ ного» принципа выделения частей речи равносильно тому, что мы должны признать существование мышления лишь как некоей чистой, бестелесной абстракции, как а в ер б а л ь н о г о мышления (первич­ ный уровень материализации мышления и языка), позабыв о том, что существует главный тип мышления, - в е р б а л ь н о е , что существу­ ют внешне вьтраженные материальные формы этого мышления, кото­ рые мы обычно называем языком и который есть не что иное как я з ы к о в а я (речевая, оречевлённая) ф о р м а э т о г о м ы ш л е н и я , в которой и только в которой проявляются, как на фотобумаге, все часта речи (вторичный уровень материализации мьшшения и языка) (см. выше § 3, 3). Русские конкретные глаголы течь, бежать, спускаться, (река течёт, заяц бежит, паук спускается), не говоря уже о сотнях и тыся­

чах в высшей степени абстрактных слов (чувствовать,

баллотировать­

ся, жить, лелеять, казаться, осторожничать, любить, ненавидеть, страдать, чёрт, ведьма, леший, русалка и т. п.) не только не связаны

«необходимой связью» с отражаемыми явлениями и не созданы «сооб* разно природе вещей», но и вообще н е о т р а жд а ю т никакого ре­ ального события, предмета, объекта, действия, признака, состояния и т.д. без того, чтобы быть немедленно облечёнными в грамматичес248

кую форму, которая т о л ь к о и е д и н с т в е н н о указует на соот­ ветствующее семантическое, <<когншивное>> значение этих слов. Все эти слова не почерпнуты из реальной действительно сти в их г о т о в о м «когнитивном» виде, они из неё абсорбированы мозгом, фан­ тазией ума как некие абстракции неких совершенно неопределённых, с размытыми границами и даже фантастических «реалий», которые возвращаются в свои берега только силою языка, а это значит - его грамматическими формами под руководством и наблюдением мозга. Перечисленные выше слова, как и все остальные слова русского язы­ ка - выдумка нашего мозга, мьппления, языкового сознания, независи­ мо от того, существуют ли отражаемые нашим мозгом предметы, дей­ ствия или события в реальном мире, или не существуют. В «чистом мы­ шлении» или, как пишет Е. С. Кубрякова, в «когнитивной сфере» (да они там ещё не глаголы и не существительные, ибо они не получили грамматического оформления!) - сплошная мыслительная, «когнитив­ ная» туманность. Мы создали эти слова, чтобы отражать какие-то ре­ альные, полуреальные, мнимые, надуманные, фантастические вещи, признаки, состояния, наши чувства и т.д. т о л ь к о и т о л ь к о н а о с н о в е г р а м м а т и ч е с к и х ф о р м нашего языка. Вне этих форм указанные слова с их «когнитивным» наполнением не найдут се­ бе никакого места в «принятой когнитивной классификации», ибо без грамматических форм эти слова, как и все остальные слова русского языка, н е с у щ е с т в у ю т . Поэтому нельзя согласиться с утверждением, что «знание («ког­ нитивного» значения, - А. К.) слова предполагает знание его категори­ альной (частеречной, - А. К.) принадлежности» [Кубрякова 1997: 162], напротив, категориальная (частеречная) принадлежность слова есть прежде всего его «принадлежность» строго о п р е д е л ё н н о й грам­ матической форме. В противном случае было бы неизвестно, в чём дер­ жится эта «категориальная принадлежность», как будто в словах ос­

торожность, осторожничание, осторожный, осторожничать, осто­ рожно их принадлежность к части речи «существительное», «прилага­ тельное», «глагол», «наречие» определяется лишь их семантической, «когнитивной» принадлежностью, а не морфологической формой. Синтаксическая, дискурсивная теория частей речи, отрицаемая Е. С. Кубряковой, якобы имплицирует мысль о том, что целостная структура языкового знания «в общем не систематизирована, не струк­ турирована, несвязна. Эта теория противоречит наблюдаемым фактам и не объясняет принципов овладения языком» [Кубрякова 1997: 164]. Напротив, именно процесс «овладения языком» подтверждает целост­ ную структуру языкового знания, в том числе и в первую очередь грам­ матическую ч структуру языка. Если считать, что «способ представле­ ния лексического содержания» осуществляется «через конкретную 249

часть речи» (одно и то же «лексическое содержание» выражено в раз­ ных частях речи, см. выше: осторожность, осторожничание, осто­ рожный, осторожничать, осторожно), то это происходит лишь в том случае, если мы будем считать, что «конкретная часть речи» никогда не существует вне своей грамматической формы. В противном случае как можно было бы удержать когнитивное, мыслительное, совершен­ но абстрактное и неуловыимое значение слова вне его какой-то граматической формы? Как же можно иначе идентифицировать слово, «пе­ редать» информацию этим словом в обход грамматики («морфоло­ гии», где она есть, и «синтаксиса», который есть в л ю б о м языке)? Только фантастическим путём: непосредственно «из головы в голову» невидимыми нервными импульсами, в виде каких-то неосязаемых био­ токов. Если части речи считать лишь когнитивными, понятийными группировками слов, то это ведёт прямой дорогой к утверждению, будто мы думаем, пишем, говорим, общаемся не с л о в а м и , оформ­ ленными по правилам грамматики, а абстрактными и бесформенными «коншциями», нематериализованными, бестелесными понятиями, ли­ шёнными всякой материальной формы.. Если синтаксическая (дискур­ сивная) теория частей речи «противоречит наблюдаемым фактам» [Ку­ брякова 1997: 163], то что это за факты и откуда они взяты Е. С. Куб­ ряковой? Каким образом сама Е. С. Кубрякова, владеющая русским языком, смогла бы удержать в своём язвковом сознании все известные ей слова б е з и х м о р ф о л о г и ч е с к и х и с и н т а к с и ч е с к и х ф о р м ? Как читатель её книга смог бы разобраться в её содержании, если бы каждое слово книга не имело грамматической маркировки? Эти формы, разумеется - из головы Е. С. Кубряковой, где они хранят­ ся неосознанно так же, как и сами «когниции». Если синтаксическая (дискурсивная) теория частей речи «не объясняет принципов овладе­ ния языком», то каким образом, как пишет, противореча себе, сама Е. С. Кубрякова, человек по мере овладения родным языком приобре­ тает внутренний лексикон, куда «записываются» усвоенные слова вме­ сте с их свойствами как система, именуемая словесной памятью? [Куб­ рякова 1997: 47]. Любая когнитивная единица находится в каком-то «отсеке» дол­ говременной памяти и готова по первому зову оперативной памяти «вступить в брак» с соответствующей хтрамматической формой, чгобы получить статус завершённости. Высказать (вспомнить, сообщить, на­ писать) слово « значит э к с п л и ц и р о в а т ь спящие до этого мо­ мента мифические «когаигивные» единицы в соответствующих грам­ матических формах. Другого пули познания «когнитивной» сущности частей речи, кроме как в т е к с т о в д и с к у р с е, на втором уровне материализации мышления и языка, не дано. Поэтому при практичес250

кой классификации частей речи Е. С. Кубряковой првдётся, вопреки её собственному мнению [Кубрякова 1997: 115], «поставить в иерархии

фактов синтаксис на первое место», првдётся «согласиться с тем, что

от этого факта зависят все остальные» [Кубрякова 1997:115], что «при­ чины существования у частей речи различных синтаксических и мор­ фологических примет», вопреки мнению Е. С. Кубряковой, не есть «следствие выражаемых ими значений» [Кубрякова 1997: 39], а, наобо­ рот, эти грамматические приметы слов суть причины «выражаемых ими значений». Е. С. Кубрякова пишет, что «самое трудное в определении час­ тей речи кажется нам связанным всё же с и х с о д е р ж а т е л ь н о й характеристикой, и именно в этом отношении к о г н и т и в н ы й под­ ход обещает принести свои плоды» [Кубрякова 1997: 10], что через «когнитивный» подход к частям речи «можно сделать что-то новое» [Кубрякова 1997: 9]. Однако «когнитивный подход» к изучению частей речи ничего нового в науку о язьпсе не вносит по сравнению с тем, чем занималось языкознание в течение всего прошлого столетия. Это под­ тверждает (который уж раз в истории частей речи!) факт невозможно­ сти решить проблему частей речи на с е м а н т и ч е с к о й («когни­ тивной») основе (см. выше Главу 1, § 2). Если исходить из понимания частей речи как когнитивных группировок слов, то надо сказать, что лингвистика всегда только и делала, что занималась «когаитшньхми» проблемами языка, т.е. семантикой, значением, которое, действитель­ но, начиная с античной грамматики, и было положено в некоторых на­ правлениях лингвистики в основу вьвделения частей речи как их глав­ ного критерия. Если этот подход к явлениям языка есть то же, что и се­ мантический, или, как пишет сама Е. С. Кубрякова, «содержательный» поход к тем же явлениям, тогда позволительно спросить: почему же до сих пор семантический подход, существующий столько же времени, сколько и само языкознание, не решил ни одной проблемы классифи­ кации частей речи? 2 ) И тем не менее части речи - категории «грамматические», Мьппление как идеальный процесс отражения объективной дей­ ствительности вне форм языка (как процесс авербального мьппления) есть нечто неопределённое, туманное, не поддающееся никакой систе­ матизации (если не принимать во внимание некоторые психологичес­ кие эксперименты). И лишь языковые формы делают мышление вер­ бальным и, следовательно, чётким, осязаемым, однозначным и опреде­ лённым. Так и части речи - пока они живут в языковом сознании как «когаитивяые части речи» (а они, действительно, живут в тайниках со­ знания в её долговременной памяти в виде первичного уровня м щ р Ж т . ализации сознания, иначе откуда бы им появиться в естественном язы251

ке в виде вторичного уровня материализации мьшшения?), мы о них ничего не знаем, хотя в словах уже и з н а ч а л ь н о заложены все их грамматические формы, без которых ни одно слово существовать не может. В самом деле, разве будет кто-нибудь возражатьь против того, что «в голове говорящего существует целостная структура языкового знания»? Эта «структура языкового знания» существует, во-первых, только в сознании в виде п е р в о г о уровня материализации мыш­ ления и, следовательно, языка (об этом см. выше: § 3 , III). Она суще­ ствует, как показали психологи, совсем иначе, чем в грамматиках и словарях, более компактно и более сжато. Невозможно ни выска­ зать, ни написать ни единого слова ( в т о р о й уровень материализа­ ции мьшшения и языка), не привязав его тут же к какой-либо грамма­ тической форме. В противном случае как можно было бы удержать «когнитивное», мыслительное, совершенно абстрактное и неуловимое значение слова, являющееся категорией мыслительной, идеальной, вне его какой-то грамматической формы? «Структура языкового зна­ ния» не записана в мозгу лишь в виде «чистых» когнитивных значений (логических понятий), в виде своего рода «сонного царства когнитив­ ных» единиц. Понимать части речи лишь как «когнитивные» категории, зна­ чит лишить их грамматических форм, значит понимать части речи как н е о с о з н а в а е м ы е слова, н а х о д я щ и е с я т о л ь к о в г о ­ л о в е (отсюда и главный тезис Е. С. Кубряковой: часта речи - это «когнитивные категории»), а не на бумаге, в живом употреблении. А понимать части речи как н е о с о з н а в а е м ы е в сознании слова значит лишить их грамматических форм, а это, в свою очередь, зна­ чит - лишить «когнитивные» части речи их «когаитивности», т.е. лик­ видировать их. «Когнитивность» частей речи надо понимать только как живое, эксплищиное функционирование языка в г р а м а т и ч е с к и х ф о р м а х д а н н о г о я з ы к а , ибо не существует ни одного 1

2

В другой своей работе Е. С. Кубрякова выражает согласие с этим те­ зисом, Она пишет, что в сознании существуют в с е слова с их свойствами: се­ мантика слов, их синтактика и прагматика [Кубрякова 1991: 103]. Весьма интересную попытку отказаться от семантического критерия как главного в выделении частей речи и основанную только на грамматичес­ ких формах слов, продемонстрированную в работе П. Хоппера и С. Томпсон [Норрег, ТЬотрзоп 1984: 703 -752], Б. С. Кубрякова отвергает, потому что они понимают грамматику не как определенную организацию хранения «мысли­ тельных репрезентаций», а выдвигают идею хранения в мозгу говорящих не­ ких стратегий сборки и комбинаций новых структур из определённых, храня­ щихся в памяти «полуфабрикатов». П. Хоппер и С. Томпсон делают вывод о том, что лингвистические единицы надо рассматривать как лишённые кате­ гориальной определённости до тех пор, пока они не будут снабжены соответ­ ствующими дискурсивными функциями. 1

2

252

языка, который был бы г р а м м а т и ч е с к и б е с ф о р м е н н ы м . А это уже означало бы, что мы лишили «когшпивные части речи» их когнитивной девственности. У человека, у которого в голове части ре­ чи удобно расположились л и ш ь как к о г н и т и в н ы е единицы, останутся «чистыми» когнициями и будут лежать мёртвыми трупами до тех пор, пока эти трупы не будут одеты в грамматические формы и не будут вытащены на свет божий и не будут функционально исполь­ зованы там, где им надлежит быть - в грамматически связном тексте, в виде их вторичной речемыслительной материализации. Е. С. Кубрякова ставит риторический вопрос: куда может при­ вести дискурсивная теория на практике? Эта теория, по мнению Е. С. Кубряковой, противоречит наблюдаемым фактам и не объясняет принципов овладения языком [Кубрякова 1997:162-164]. Напротив, ус­ воение языка как раз и предполагает усвоение отдельных слов, «кон­ кретных данных» в неразрывной связи с грамматикой, а через них и постепенно структуру отдельных частей, фрагментов языка, и лишь затем - всего языка. Это только Н. Хомский считает, что язык челове­ ку дан как врождённый инструмент, на основе которого человек пони­ мает впервые услышанные им фразы. Е. С. Кубрякова тоже считает, что когнитивные части речи в голову вошли именно как «когнитив­ ное» (мыслительное, семантическое) без всяких заранее усвоенных на практике грамматических форм! Это означало бы, будто мы изучаем иностранные языки только на основе значения каждого слова вне оп­ ределённых грамматических (морфологических и синтаксических) форм каждого слова, будто ребёнок усваивает родной язык тоже без грамматических форм каждого слова! И во внутреннем лексиконе, противореча самсой себе, пишкт Е. С. Кубрякова - имеется граммати­ ка, так как основная единица лексикона - слово - включается во внут­ ренний лексикон вместе с присущими ему г р а м м а т и ч е с к и м и , т.е. о б я з а т е л ь н ы м и значениями, в том числе и со значением сво­ ей части речи [Кубрякова 1997:47]. О существовании «когнитивных» единиц в нашем мозгу мы да­ же не подозреваем, потому что они локализованы в нейронных связях мозга и «спят» до тех пор, пока не будут востребованы в живой (внут­ ренней) речи, пока мы не начнём думать о них, а это значит - думать и м и ж е с а м и м и . А это означает, далее, что они тут же облекают­ ся в соответствующие грамматические формы. «Копготивные едини­ цы» спят в мозгу до тех пор, пока силою воли их не «вытолкнут» в опе­ ративную память и не «оденут» в соответствующую грамматическую форму рКинкин 1958: 352-357]: они недоступны ни слушателю, ни са­ мому говорящему вне гршматических форм. «Когнитивные катего­ рии» в мозгу нельзя ещё даже назвать ни словами, ни частями речи в смысле слов или частей речи, эксгошгщрованных устно или письмен253

но. Вместе с этими мифическими, хотя и реально, материально запи­ санными в нейронах головного мозга, мыслительными единицами как «кусочками» расчленённого мира в форме идеальных единиц (может быть они хранятся в особом блоке долговременной памяти) располо­ жены (может быть уже в другом блоке долговременной памяти) сотни и тысячи г р а м м а т и ч е с к и х (морфологических, синтаксических, словообразовательных) ф о р м (в виде соответствующих префиксов, суффиксов, окончаний рода числа, падежа, времени, наклонения), каж­ дая из которых по заданию мозга говорящего (пишущего) и по прави­ лам его мыслительного аппарата, тут же «встраивается» в соответству­ ющие «когнитивные» единицы, которые вне грамматических форм не существуют. Как же можно иначе идентифицировать слово, передать информацию этим словом в обход грамматики («морфологии», где она есть, и «синтаксиса», который есть в любом языке)? Части речи в «структурах сознания» - неосознаваемый склад ка­ ких-то понятийных образований, мы даже не подозреваем об их суще­ ствовании, хотя «знаем», что мы их «знаем», что мы владеем некото­ рыми мыслительными, понятийными единицами. В мозгу вообще нет частей речи, есть только «языковое сознание», «язык мозга», записан­ ный сложным, а может быть, что вероятнее всего, и очень простым, но пока ещё не до конца понятным для нас образом. «Части речи в моз­ гу» как единицы «когнитивной модели языка» ещё не «части речи», а некие неуловимые и не осознанные нами мыслительные единицы, не­ кие бесформенные туманности или точки мыслительных образований, в обязательном порядке материализованные в нейронах мозга. Это п е р в ы й у р о в е н ь материализации языка - на уровне мозговых ма­ териальных процессов. Однако уже во «внутреннем лексиконе», о чём мы совершенно не подозреваем, все слова неосознанно для нас долж­ ны быть строго дифференцированы, разложены по различным «полоч­ кам» в виде определённой системы, каждое слово «записано» в мозгу со всеми присущими ему морфологическими, синтаксическими, семан­ тическими, словообразовательными, прагматическими, стилистичес­ кими и другими признаками, а также со всеми сочетательными способ­ ностями слов («валентностью»), хотя и записаны, по свидетельству психологов, совсем не так, как они записаны в грамматиках и слова­ рях, а более компактно, иерархически, по различным «отсекам». Что­ бы вывести слово из «внутреннего лексикона» и ввести в процесс ком­ муникации, в текст мы должны увидеть а рпоп в слове все его выше пе­ речисленные признаки. Если полагать, что части речи - это существуюнще в голове че­ ловека некие «копштивные», т.е. семантические разряды или группи­ ровки слов, некие «структуры мьшшения», которые руководят синтак­ сисом и делают излишним членение предложения по «членам предло-

254

жения», и этого достаточно для того, чтобы уже заранее знать частеречную принадлежность слов и правила их синтаксического употреб­ ления, то ясно, что части речи со всеми их грамматическими формами уже существуют в мозгу априорно до их практического выделения и классификации на уровне текста и уже в «утробе мозга» имеют свои п р а в и л а с и н т а к с и ч е с к и х р е а л и з а ц и й . Частиречинастолько крепко «внедрены» в нашем языковом сознании со всеми сво­ ими грамматическими формами, что мы владеем ими а в т о м а т и ­ ч е с к и , даже не задумываясь, как употребить ту или иную часть речи. Но одно дело - употреблять части речи бессознательно, другое дело указать им соответствующее место в частеречной классификации и правила их синтаксического употребления. Слова уже в мозгу, уло­ женные в частеречные «ящики» с соответствующими частеречными маркировками, можно лишь м ы с л и т ь как соответствующие части речи, с о з н а в а т ь их идеально. Но от этого классификациям частей речи не легче. Части речи надо ещё в ы в е с т и за пределы мозга, на второй уровень их материализации и снабдить их всеми граммати­ ческими признаками, э к с п л и ц и р о в а т ь их как соответствующие части речи. Вот тут-то и начинаются все сложности классификации словаря по частям речи, о чём нам известно из их двух с половиной ты­ сячелетней истории и из бесконечных дискуссий по этому вопросу. Поэтому познать слова, живущие во «внутреннем лексиконе», как определённые части речи можно только в том случае, если мы их э к с п л и ц и р у е м , «извлечём» из нашего языкового сознания и пред­ ставим их в виде какой-то внутренне организованной системы. Как только они «проявляются» на бумаге, в письменном или устном тексте, мы о них знаем всё. Части речи обнаруживают свои формы т о л ь к о в тексте, где они уже наделены грамматической (морфологической, син­ таксической) формой. Это в т о р о й у р о в е н ь материализации язы­ ка - в его реальном функционировании как поток слов, организован­ ных в систему частей речи. Исследователь частей речи не может «вскрыть» мозг как якобы единственный способ познания языка и его «когнитивных» частей речи, и вряд ли это будет когда-либо возможно, е г о ц е л ь - э к с п л и ц и р о в а т ь в живойречито, что неосознанно за­ ложено в его языковом сознании: в каждом слове все его морфологиче­ ские, синтаксические, семантические и иные признаки. Итак, «части речи в мозгу», на первом уровне мозговых матери­ альных процессов, как единицы «когнитивной модели мира», обладают лишь какой-то неуловимой <<когнитивной>>, мыслительной, логической формой, в обязательном порядке материализованной в нейронах мозга. Это ещё даже не части речи, а некие бесформенные точки мыслитель­ ных образований, не прш*адлежащих к каким-либо частям речи. Части речи обнаруживают свои формы на втором уровне материализации 255

языка - в его реальном функционировании как поток структурно орга­ низованных логических фонем (графем), т о л ь к о если мы о них ду­ маем, их вспоминаем, их употребляем, т о л ь к о в тексте, где они уже наделены грамматической формой. Следовательно, мы имеем дело с д в у м я уровнями материализации языка и в том числе частей речи: с се­ мантической формой частей речи как их «когнитивной» принадлежно­ стью к мозговым структурам в виде первого уровня материализации мьшшения и языка, т.е. в виде логических понятий, и с её грамматичес­ кой формой, обнаруживающей себя благодаря её функционированию в тексте в виде второго уровня материализации мьшшения и языка (по­ дробнее об этом см. выше: § 3, III, IV. Можно говорить условно о двух разнопорядковых формах частей речи, из которых первая есть основа второй: части речи - это мыслительные единицы как некие семантикограмматические или понятийно-грамматические конструкты языково­ го сознания, отражающие элементы опыта, и «части речи» как те же мыслительные единицы, отражающие те же элементы опыта, вынесен­ ные за пределы языкового сознания и «одетые» в физически восприни­ маемые грамматические формы (логические граммемы). Это подтверждает и сама Е. С. Кубрякова. По её мнению, слово как единица словаря, номинации может само по себе содержать в себе признаки части речи (категориальные признаки), а может и не содер­ жать. Это не значит, что соответствующий ему концепт (концепты) ре­ презентированы в психике человека как лишённые категориальной оп­ ределённости. Слово живёт в дискурсе, общении. Статус слова не мо­ жет поэтому исчерпываться описанием его статической роли. Поэтому части речи изучают в речи. Надо соединить сведения о словах как лек­ сических единицах с грамматическими (морфологическими, синтакси­ ческими) свойствами - их дискурсивными свойствами [Кубрякова 1997: 225]. Е. С. Кубрякова верно отмечает, что владеть языком - зна­ чит владеть словами с их грамматическими признаками. По мере вла­ дения родным языком - пишет Е. С. Кубрякова - человек приобретает внутренний лексикон, куда «залисываются» усвоенные слова вместе с их свойствами, или система, именуемая иногда словесной памятью. Здесь репрезентирован коллективный опыт говорящих И во внутрен­ нем лексиконе имеется грамматика, так как основная едшшца лексико­ на - слово - включается во внутренний лексикон вместе с присущими ему грамматическими, а значит - обязательными значениями, в том числе со значениями «своей» части речи [Кубрякова 1997: 47]. Е. С. Кубрякова, с одной стороны, считает части речи чисто грамматическими категориями, но, с другой стороны, тут же отрицает этот постулат: «... в словарях изолирующих языков при каждой лексе­ ме должен быть указан тот набор частей речи, выражению значений ко­ торых она может служить» [Кубрякова 1997: 180]. Но этот способ ин4

256

дексаций, как пишет Е. С. Кубрякова, нельзя путать с разграничением их значений (ЙС! - А. К.), он удобен лишь в качестве лексикографичес­ кой пометы, но одновременно и способ, <<уводящий от разрешения са­ мой проблемы частей речи, которая решается принципиально иными путями» [Кубрякова 1997: 181]. В другом месте Е. С. Кубрякова пишет: «... вне зависимости от конкретного языка люди оперируют в мысли­ тельных процессах концептами предмета, процесса, признака, числа и т. п. и в силу исключительной важности этих концептов они обычно объективируются в язьпсе не просто с помощью слов, но и с помощью разных разрядов» (т.е. частей речи, - А . К . ) [Кубрякова 1997: 116], а «разных разрядов», как известно, вне грамматического оформления не существует. Теперь Е. С. Кубрякова согласна с тем, что части речи, будучи вьшесенными за пределы мозга, становятся «категориально оформ­ ленными» [Кубрякова 1997: 180], что части речи опознаются в тексте, дискурсе, предложениях на основе наличных грамматических форм [Кубрякова 1977: 40, 47, 182, 187, 224, 247]. Части речи - это только «когнитивные» категории нашего « я з ы к о в о г о с о з н а н и я » , но извлечённые из памяти во время порождения речи они тут же ка­ тегориально оформляются [Кубрякова 1997: 180]. Е. С. Кубрякова показывает, что аморфных или диффузных структур во внутреннем лексиконе нет. Извлечённая из памяти во время порождения речи структура уже выступает как категориально оформленная, ибо чело­ век знает, о чём, о предмете или признаке предмета он хочет расска­ зать в своём сообщении. В акте же восприятия речи сигналом катего­ риального значения структуры сознания выступает либо сама (мар­ кированная) языковая форма, либо её окружение, либо её позиция и т.д. [Кубрякова 1997: 180]. В головах людей, говорящих на разных языках, живут одни и те же логические понятия, отражающие один и тот же мир вещей и про­ цессов, но связанные «по рукам и ногам» н а ц и о н а л ь н ы м и язы­ ковыми формами. То, что Е. С. Кубрякова считает в частях речи сов­ падающим во всех языках, есть отражение в структурах языкового со­ знания одних и тех же элементов опыта. Но поскольку при этом допу­ скается оговорка, будто части речи совпадают во всех языках «в общем и целом», то это значит следующее: допускается недвусмысленное несовпадение не фактора общечеловеческого мьппления, а фактора г р а м м а т и ч е с к о г о . Если существуют части речи, не совпадаю­ щие в разных языках, следовательно, постулируется мысль о наличии я з ы к о в о й ф о р м ы , которая в разных частях речи в разных язы­ ках различна. Таким образом, точка зрения, основанная на «когнитив­ ном» понимании сущности частей речи, имеет двойной стандарт, веду­ щий к р а з д в о е н и ю способа мышления исследователя: «когнитив257

ные» части речи понимаются то как единицы мозга (в мозгу), то как единицы грамматики (в тексте). Таким образом, Е. С. Кубрякова теперь уже не уверена, что «когнитивные» критерии решают все проблемы частей речи, что дис­ курсивная теория частей речи некорректна. Она задаётся вопросом: чем же определяется принадлежность слова к разным частям речи? Как можно трактовать с когнитивной точки зрения такое положение дел, когда в каком-либо языке невозможно сказать о слове как определён­ ной части речи д о е г о у п о т р е б л е н и я ? [Кубрякова 1997: 176]. Уже простейшее английское слово гогшй заставило Е . . Кубрякову рас­ крыть истинную тайну «когнитивной» природы частей речи. Она пи­ шет: «Когда спрашивают, что означает в английском языке лексема гошгй, говорящий задаёт встречный вопрос о том, о каком именно гоипЛ его спрашивают. Значит гошкН, гошк!-2 и т.д. обозначают «разные структуры знания» [Кубрякова 1997: 176]. Е. С. Кубрякова са­ ма показала, что «разные структуры знания» диктуются син­ т а к с и с о м ! Человек, оказывается, способен называть одной лексе­ мой (одним «когнитивным» значением) разные «структуры знания» только благодаря синтаксису! Это должно означать, далее, что разные «структуры знания», т.е. разные части речи выражаются о д н о й и т о й же л е к с е м о й в её р а з л и ч н ы х г р а м м а т и ч е с к и х ф о р м а х . Взятые в изоляции, - пишет Е. С. Кубрякова - такие лексе­ мы не «мыслятся» как что-то аморфное и неопределённое, а, думается, при их и с п о л ь з о в а н и и выступают как смысл определённой категориальной структуры знания» [Кубрякова 1997: 180]. Это в ко­ нечном счёте значит, что Е. С. Кубрякова выразила своё полное согла­ сие с традиционной грамматикой: одна и та же лексема может быть разной частью речи, в зависимости от её с и н т а к с и ч е с к о г о употребления. Почему в изолирующих языках категориальная специфика слова обнаруживается за его пределами? - восклицает Е. С. Кубрякова и от­ вечает: потому что эти слова человек должен понять в дискурсе (как же так: ранее мы слышали от Е. С. Кубряковой, что части речи - катего­ рии «когнитивные», вследствие чего они «предшествуют» дискурсу и «независимы» от дискурса?). Акт понимания рассчитан на понимание всего текста, поэтому категориальные характеристики слова могут на­ ходиться и за пределами слова, т.е. быть распределёнными по всей по­ верхности предложения, по всему пространству текста. Эти языки «вы­ брали» именно такой путь дискурсивного выявления частей речи. Та­ кая единица извлекается из памяти как уже обладающая специфической категорией, уже наделённая определёнными свойствами [Кубрякова 1997:187]. А эти свойства и есть не что иное как грамматическая оформленность слова. Если акт понимания слова «рассчитан на понимание 258

всего текста», если смысл слова лежит за его «пределами», то это зна­ чит, что понимание з н а ч е н и я (когниции) слова и, следовательно, сущность слова как той или иной части речи покоится в недрах грамма­ тических связей между словами. А это и есть не что иное, как открытое отрицание своей собственной «когнитивной» теории частей речи. Е. С. Кубрякова пишет: «... в лексиконе нет и не может быть неспециа­ лизированных и грамматически неютссифицированных слов... Эта г р а м м а т и ч е с к а я и, следовательно, о б я з а т е л ь н а я харак­ теристика слова и есть его частеречная принадлежность» [Кубрякова 1997 181]. Е. С. Кубрякова пишет: языковые системы отражают разные формы организации неязыкового опыта, а так как я з ы к о в о й опыт нетождествен н е я з ы к о в о м у опыту, то реальные оппозиции час­ тей речи в разных языках тоясе принимают разные формы, но именно формы, т.е. обретают ту или иную маркированность [Кубрякова 1997: 301]. Вот и пришла Е. С. Кубрякова к отрицанию собственной теории: «когнитивное» или семантическое ( л о г и ч е с к о е ) содержание час­ тей речи во всех языках е д и н о и структурировано по единому шаб­ лону, но грамматические формы у них р а з н ы е . Вот мы и пришли к отрицанию самостоятельного бытия «когни­ тивных частей речи» как отражения «структуры сознания» вне грамма­ тических форм, против чего так убеждённо выступает сама же Е. С. Кубрякова. Оказывается, «структуры сознания», «структуры зна­ ния», «внутренний лексикон», «словесная память» (а проще и понятнее говоря - слова языка, - А. К.), как их теперь представляет себе Е. С. Ку­ брякова,, хранятся в мозгу в идеальной, мыслительной (пусть будет «когнитивной», хотя этот американизм с размытыми берегами, упо­ требляемый в Российской лингвистике «ни к селу, ни к городу», лишь вводит в заблуждение) форме, будучи отягощенными языковыми, т.е. грамматическими формами. Но и они, эти структуры сознания, могут быть поняты и раскрыты как структурные единицы мозга только ч е р е з видимый и слышимый я з ы к , ч е р е з реально видимые и зву­ чащие ч а с т и р е ч и , как категории прежде всего г р а м м а т и ч е ­ с к и е. В том, что это так и не может быть иначе, не надо уже никого убеждать: иначе как бы эти части речи, будучи выведенными за преде­ лы мозга, на материальную бумагу, в эфир, в устную речь могли быть «категориально оформлены»? Сама же Е. С. Кубрякова пишет, что в памяти человека обозначения предмета, действия, признака и т. п. хранятся как отдельные единицы, каждая - со своей структурой знания [Кубрякова 1997: 180], а это значит •- грамматически оформленной. «В акте восприятия речи сигналом категориального значения струк­ туры сознания выступает либо сама (маркированная) языковая ф о р м а , либо её о к р у ж е н и е , либо её п о з и ц и я и т. п. [Кубря259

кова 1997:180]. Путь всестороннего анализа частей речи (а не а п р и о р н о е объявление их «когнитивными» категориями) всё равно ос­ таётся тот же: через т е к с т , через д и с к у р с, через живую речь в уст­ ной и письменной форме, в процессе коммуникации. В этой среде, а не в мозгу мы их видим, слышим, конкретно можем установить все их признаки. Познать систему частей речи как «когнитивные» категории, живущие в мозгу, н е в о з м о ж н о . Е. С. Кубрякова, в конце концов, уже сама согласна с дискур­ сивной теорией частей речи: «Теория частей речи, которую мы р а з ­ в и в а е м , исходит из понимания частей речи как когнитивных (семан­ тических, - А. К.) и дискурсивных (синтаксических, - А. К.) образова­ ний . . . » [Кубрякова 1996: 6]. А зачем её «развивать» на давно испытан­ ной основе, если части речи выделяются на семантических и синтакси­ ческих основаниях ещё с прошлого века? Говоря, без напыщенной ри­ торики, языком традиционной лингвистики, это означает, что при классификации частей речи надо учитывать семантику языковых еди­ ниц и их употребление в языковой коммуникации, иначе говоря - вы­ делять ч а с т и р е ч и н а - с е м а н т и ч е с к и х и с и н т а к с и ч е с к и х основаниях. Это означает, далее, что сущность частей речи в книге Е. С. Кубряковой решается так, как она решается уже сто дет, но с но­ вым пафосом - лишь путём введения иностранных терминов для обо­ значения старых, давно установившихся понятий. Е. С. Кубрякова пи­ шет, что слова сами по себе могут содержать в себе признаки частей ре­ чи, а могут и не содержать их, но и они в психике репрезентированы как категориально оформленные. Слово живёт в дискурсе, общении, поэтому части речи изучают в речи: надо соединить сведения о словах как лексических единицах с грамматическими (морфология + синтак­ сис). Это и есть кластерный ($1с!) анализ (установление набора взаимо­ связанных признаков) [Кубрякова 1997: 225]. В конечном счёте «когнитивный» подход к частям речи вылился у Е. С. Кубряковой в то, что существует связь между структурами зна­ ния и их объективирующими языковыми формами, понятнее и проще говоря: между с е м а н т и к о й и г р а м м а т и к о й . Разгадка тай­ ны частей речи и адекватное отражение их природы, по Е. С. Кубряко­ вой, состоит в ответе на следующие вопросы: как соотносятся в их строении и организации содержательные и формальные начала, в чём состоят их концептуальные и формальные особенности. Центральный вопрос частей речи - какой способ представления или способы пред­ ставления выбирает язык для своих основных концептов, как главных концептов человеческого разума [Кубрякова 1997: 224]. Наконец, Е. С. Кубрякова, окончательно отбросив «копштивную» риторику, за­ говорила языком традиционной грамматики: она верно отмечает, что владеть языком - значит владеть словами с их гршматическими при260

знаками. Е. С. Кубрякова в конце концов и не отрицает, что она твёр­ до следует устоявшейся традиции в выделении частей речи. Она пишет, что при выделении частей речи в а ж н ы ф о р м а л ь н ы е п р и з ­ н а к и , под которыми понимаются морфологические, синтаксические, дистрибутивные формы. Для чего же тогда «городить огород»? Для че­ го же тогда вводить читателя в заблуждение утверждением, будто «рождающиеся части речи» не зависят от выполняемых ими синтакси­ ческих функций? Для чего же тогда сочинять целую историю о несуществующих «коптитивных частях речи»?

3) «Когнитивная теория» частей речи нивелирует структуры разных языков и подводит их под единый стандарт П. Я. Скорик пишет, что различие в количестве и характере ча­ стей речи в разных языках не бывает тотальным. Это в общем и целом обусловлено общностью восприятия людьми объективной действи­ тельности. А так как лексические значения, в которых отражается мир вещей, в какой-то мере связаны с грамматическими значениями, то су­ ществует определённое единство в грамматических разрядах слов [Скорик 1968: 285]. Это блестящий образец а н т и н а у ч н о г о подхода к частеям речи, к языку вообще и в более широком плане - к правильному пони­ манию взаимоотношения «действительность - мьппление - сознание язык - части речи». Если различие между частями речи «не бывает то­ тальным», то это прежде всего означает: части реячи добыты во всех языках на семантической, понятийной основе - ведь все люди мыслят одинаково и система логичеких понятий у людей разных наций едина. Это означает нивелировать все яязыки, подвести их под единую струк­ туру. Значит то, что считается «языком», есть фактически иная катего­ рия - «мьппление». П. Я . Скорик забывает главное: логическая система в головах людей, говорящих на разных языках представлена с о в е р ш е н н о о д и н а к о в о , но представлена она в языковом сознании в совершенно разных грамматичесих и семантических формах, семантическая структурированность мира во всех языках р а з л и ч н а ! Но шшгвиста это не касается: для него, оказывается, до­ статочно того понимания, что все люди имеют одно и то же мьппление, одни и те же логические понятия, которые, оказываясь во всех языках единым логическим ставдартом, о п р е д е л я ю т систему частей ре­ чи во всех языках как о д н у и т у ж е с и с т е м у . А что до пинципиальных структурных, грамматичесаих различий между разными языками, то их лингвисты игнорируют. Аналогичную мысль высказывает Е. С. Кубрякова, когда она ставит риторический вопрос: можно ли предложить классификацию частей речи, которая была бы у н и в е р с а л ь н о й ? [Кубрякова 1997:

261

4]. Но так как главный критерий выделения частей речи у Е. С. Кубря­ ковой - когнитивный, семантический, то и её риторический вопрос за­ кономерен: у всех языков одни и те же части речи в связи с единой ког­ нитивной системой у всех людей. Если перефразировать этот вопрос, то он фактически означает следующее: можно ли все языки мира с их различными структурами свести к единому языку, к единой языковой структуре? «Общее единство принципов восприятия мира приводит к тому, что и принципы распределения слов в разных языках в общих своих границах совпадают» [Кубрякова 1997: 116], так как они есть когнитивное отражение общей для всех людей «структуры сознания», «структуры памяти», в которых нашли отражение одни и те же элемен­ ты опыта. Если законы отражения мира в мозгу всех людей едины, то это означает, что когнитивные части речи, совпадающие во всех языках, есть фактически п о н я т и й н о е отражение в структурах со­ знания одних и тех же элементов опыта. Совпадают во всех языках, следовательно, более точно и адресно говоря, не части речи, являющи­ еся единицами я з ы к а, а то, что за ними скрывается - логические п о н я т и я как простейшие ф о р м ы м ы с л и, в которых отражены единицы опыта. Только поэтому «кооштивные» части речи (а это, ока­ зывается, уже не «части речи» как единицы языка, а категории логи­ ки - логические понятия) и совпадают, что они есть порождение одних и тех же единиц мира и одних и тех же законов отражения этого мира в сознании людей. Здесь мы вышли из области языкознания и вошли в область тео­ рии познания, философии языка. Здесь мы вновь возвращаемся к ос­ новному вопросу философии - к «соотношению слов и вещей» и в бо­ лее широком смысле - к соотношению сознания и бытия. Тезис Е. С. Кубряковой построен на очевидной энтимеме (сокращённый сил­ логизм) с опущенной второй (меньшей) посылкой (она в квадратных скобках): 1) Принципы отражения одних и тех же элементов мира (М) для всех людей едины (Р) 2) [Копштивные части речи (3) -отрают элементы мира (М)] 3) Когаитивные части речи (3) - для всех людей едины (Р). По своей логической форме этот силлогизм построен правильно (модус ВагЬага), но его содержание ложно. Почему? Потому что одна из посылок силлогизма, а именно - вторая, меньшая - ложна. Одно из правил силлогизма гласит: если одна из посылок силлогизма ложная, то заключение не может быть истинным. Ложность меньшей посылки состоит в том, что в ней произошла подмена терминов, а это в логике недопустимо. Приведённая выше меньшая посылка «Элементы мира 262

отражаются когнитивными частями речи» ( = Когнитивные части речи отражают элементы мира) должна быть заменена суждением: «Элемен­ ты мира отражаются сознанием, в его единицах - в логических поняти­ ях», а не «когнитивными частями речи». Ложность меньшего суждения заключена в том, будто люди отражают мир языком и его единицами «когнитивными» частями речи, в то время как они отражают мир со­ знанием, включая его элементы и структуры в процесс мышления. От­ сюда и все остальные следствия. Вот они. Совершенно очевидно, что, вопреки мнению Е. С. Кубряковой, «общее единство принципов восприятия мира» существует только в единых физиологических, психических свойствах мозга и в единых принципах его отражательной способности и, следовательно, совсем не приводит к тому, что части речи как семантико-грамматические ка­ тегории в разных языках формально должны совпадать. То, что в раз­ ных языках совпадает, - это сам объективный мир и отражённые в моз­ гу идеальные слепки этого мира - понятия, которые в частях речи каж­ дого языка зафиксированы совершенно по-разному, в совершенно раз­ ных семантических и грамматических структурах (см. подробнее об этом выше: § 3, IV, V). Совпадает не «распределение слов» (т.е. частей речи) в разных языках, а совпадают одни и те же и являются общими для людей всех наций - предметы, действия, события, качества, отношения, количества реального мира и их отражение в сознании людей всех наций в виде об­ щих для них л о г и ч е с к и х п о н я т и й . Языковые же формы выра­ жения этих понятий и, следовательно, части речи как лексико-грамма­ тические категории н и в о д н о м я з ы к е н е с о в п а д а ю т и с о в п а д а т ь н е м о г у т , потому что фонологические, морфологи­ ческие, синтаксические и семантические формы структурированы в каждом отдельном языке по-разному, в зависимости от его структу­ ры. Одни и те же элементы опыта структурно представлены по-разному в разных языках. В русском языке существуют слова дом, дерево, небо, бежать, ходить, холодный, в, на, через и др. Но эти русские слова н е с о в п а д а ю т и не могут совпадать с аналогичными словами всех ос­ тальных языков мира не только по их грамматической (морфологичес­ кой и синтаксической) структуре во всех языках, но и по их семантиче­ ской структурированности, т.е. по их м е с т у в с е м а н т и ч е с к о й с т р у к т у р е любого другого языка. А вне грамматических форм, кои совершенно разные в разных языках, эти слова н е с у щ е с т в у ю т . Действительно, - и в этом Е. С. Кубрякова права - у всех людей «единые пришщпы восприятия единого для всех мира», потому что процессы мозга, как субстратно-мозговые (первый уровень материали­ зации мьплления и языка), так и оречевлённые (второй уровень мате­ риализации мьшшения и языка) едины для всего человечества. Всё за263

висит от структуры каждого отдельного языка, а точнее - от того же языкового сознания человека, которое навязало одному языку одни се­ мантические и грамматические формы, другому языку - другие семан­ тические и грамматические формы. То, что в частях речи разных язы­ ков «совпадает», - это наличие одних и тех же логических понятий, от­ ражающих одни и те же предметы и процессы. Следовательно, о д н и и т е ж е логические понятия (семантические значения слов), хотя и на­ шли отражение во всех языках, однако в разных языках оказались раз­ личными как по их грамматической форме, так и по их месту в семан­ тической системе каждого языка. Одни и те же логические понятия, т.е. семантические значения слов в различных языках (а это значит в языковом сознании) совпадают, но лишь будучи выраженными в н а ц и о н а л ь н ы х грамматических формах. А это значит, что хотя общечеловеческие понятия едины для людей всех наций, однако струк­ турированы они в разных языках различным образом и, следователь­ но, манифестируются разными отрезками, формами или аспектами своей лексико-грамматической структуры. Это значит, далее, что с е м а н т и ч е с к а я с т р у к т у р а не только выше перечисленных слов, но и всех остальных слов ни в одном язьпсе не может совпадать в силу различных структур языков, в которых элементы опыта семан­ тически структурированы по-разному. Оказывается, когнитивная, т.е. семантическая структура частей речи во всех языках отнюдь не едина! Если полагать, как это делает Е. С. Кубрякова, что когнитивные части речи отражают «структуры мозга», в которых реальный мир, бу­ дучи единым для людей всех наций, отражён одинаково, то части речи когнитивно, т.е. семантически структурированы сообразно структуре мира: семантическая структура частей речи всех языков и д е н т и ч н а . Мы опровергли, таким образом, всю семасиологию и стоим на совер­ шенно фантастической позиции е д и н с т в а с е м а н т и ч е с к о й , т.е. к о г н и т и в н о й структурированности всех языков ввиду единст­ ва мира и единства мыслительных процессов для людей всех наций. Это означает, что структура семантического («копштивного») значения каждого слова, например, первого попавшегося слова русского языка (лес) должна полостью с о в п а д а т ь со структурой семантического значения аналогичного слова во всех языках, в том числе английского слова ^ооё, которое, как ни странно для Е. С. Кубряковой, будучи упо­ треблённым в другой синтаксической структуре, означает в английском языке также дрова. Когда Е. С. Кубрякова пишет о том, что дискурсивные характе­ ристики частей речи - проекция и продолжение их когнитивных свойств, общих для всех языков, как иного способа представления в язьпсе [Кукбрякова 1997: 182], т.е. о том, что дискурсивные и к о п ш тивные свойства частей речи - одно и то же, то это означает, что ког:

264

нигивные части речи, одинаковые во всех языках, обретшие своё п р о д о л ж е н и е в дискурсивной характеристике частей речи, д о л ж н ы иметь и одинаковые грамматические формы (хотя Е. С. Кубрякова сама же пишет о «разных формах, именно формах»)! Это в конечном счёте ведёт к единству частей речи во всех языках и, следовательно, к единому языку для всех наций. Действительно, - и в этом Е. С. Кубрякова права - у всех людей «единые принципы восприятия мира», потому что мир един для всего человечества и механизм функционирования мозга как материального субстрата (первая ступень материализации мьшшения) и как генератор идеальных, мыслительных единиц - понятий едины для всего человече­ ства. Но совсем другое дело - как сам мозг человека распорядится, ка­ кую языковую форму придаст он своим идеальным процессам - всё за­ висит от мозга, а конкретнее - от языкового сознания, которое предпи­ сало, и если хотите - навязало языку свои формы, причём сознания не только чисто п о н я т и й н о г о , которое заведует идеальным понятий­ ным отражением вещей, но сознания грамматического, которое по своему образу и подобию структурирует это идеальное, семантическое отражение в виде грамматических форм соответствующего языка (ло­ гических граммем), и сознания ф о н о л о г и ч е с к о г о , которое по своему образу и подобию одевает слова в соответствующие структуры фонем. Совершенно очевидно, что «единство принципов восприятия мира», вопреки мнению Е. С. Кубряковой, существует только в единых физиологических и психических свойствах мозга, но они совсем не приводят к тому, что и части речи в разных языках должны совпадать. То, что, по мнению Е. С. Кубряковой, в разных языках «совпадает», это сам объективный мир, отражение в структурах сознания одних и тех же элементов опыта, которые не могут не совпадать в головах людей всех наций в виде одних и тех же понятий предмета, процесса, действия, качества, состояния. Но каждый язык г р а м м а т и ч е с к и и с е м а н т и ч е с к и структурирует одни и те же понятия элементов мира совершенно по-разному. Таким бразом, Е. С. Кубрякова н и в е л и р о в а л а все суще­ ствующие на Земле языки, столь разные по дискурсивным формам и по формам семантической репрезентации материального мира, и подвела их под единый «когнтивный» стандарт, который реально не существу­ ет. Точка зрения, основанная на «когнитивном» понимании сущности частей речи, завела Е. С. Кубрякову в тупик: «когнитивная теория ча­ стей речи» - искусственное построение, ничего общего не имеющее с тем объектом, который эта «теория» описывает. А это уже не непо­ средственно лингвистическая область частей речи, как бы их ни назы­ вать, а философская проблема взаимоотношения действительность мышление - сознание - язык - части речи. Ни в процессе мьшшения, 265

ни в процессе коммуникации мы не пользуемся некими неуловимыми абстракциями в виде общих для всего человечества «когнитивных мо­ делей» и не свободны от формальных и уникальных для каждого язы­ ка «оков» (а формы языка и являются в некотором смысле таковыми), которые реализуются в уникальной грамматической сетке, набрасыва­ емой на эти «когнитивные модели». В головах людей, говорящих на разных языках, существуют одни и те же или приблизительно одни и те же «когнитивные части речи», т.е. логические понятия, но связанные «по рукам и ногам» н а ц и о н а л ь н ы м и языковыми формами - ча­ сти речи представлены в каждом языке в совершенно различных грам­ матических и семантических формах. Именно ф о р м ы языка реали­ зуют наши «когнитивные» модели, без них эти последние мертвы.

4) «Части речи» и «члены предложения - одно и то же? С. Кубрякова до того уверовала во всесилие «когнитивного» на­ чала в частях речи, которое руководит синтаксисом, что даже засомне­ валась в правомерности современной грамматики рассматривать раз­ дельно «члены предложения» и «части речи». Она пишет, что учение о раздельном понимании членов предложения и частей речи «по сути разъединяет представление о том, что значат слова, и для чего они предназначены в речи... Согласно нашей точки зрения, однако, насту­ пило время рассмотреть, что же сближает семантику слова и его функ­ ции и позволяет слову ... выполнять определённую синтаксическую роль...» [Кубрякова 1997: 226]. «Принадлежность слова к определённой части речи - это доминирующий момент всей функции, детерминиру­ ющий и его положение в системе языка и возможные типы его исполь­ зования в дискурсе» [Кубрякова 1997: 167]. Когнитивные значения слов, по Е. С. Кубряковой, настолько самодостаточны, что сами по се­ бе манифестируют в сознании не только соответствующие части речи, но и одновременно определяют функции соответствующих членов предложения как те же когнитивные «структуры сознания». Следова­ тельно, одно из понятий излишне. Отождествление частей речи как «слруктуры сознания» и членов предложения ведёт к следующим последствиям. 1. Если части речи как единицы сознания и члены предложения как структурные единицы предложения, которые не могут не обладать грамматическими формами, считать одной и той же сущностью, то, уподобляя части речи членам предлсЛкенш как единицам, выполняю­ щим синтаксические функции, мы обязаны отрицать у частей речи их 1

В этом разделе представлена только точка зрения Е. С. Кубряковой по обсуждаемому вопросу. О взаимоотношении «частей речи» и «членов предло­ жения» в историчссском аспекте см. выше: Глава 1, § 2, V. 1

266

«копштивную» сущность как «структур сознания» и считать их кате­ гориями синтаксическими. Остаётся открытым вопрос, ответ на кото­ рый у Е. С. Кубряковой отсутствует: каким образом части речи как «когнитивные структуры мышления» (они находятся в мозгу, а не в синтаксических структурах) могут выступать о д н о в р е м е н н о в функции членов предложения (они находятся не в мозгу, разумеется, а в синтаксической структуре предложения)? 2. В таком случае мы уже не знаем, где же локализованы когни­ тивные части речи - в мозгу в виде «склада» отдельных, грамматиче­ ски не взаимосвязанных чисто когаитивных единиц, или в предложе­ нии, в дискурсе в виде тех же единиц, но уже грамматически оформ­ ленных? Разумеется, в мозгу, в этом и заключается вся «когнитивная теория частей речи» Е. С. Кубряковой. Но если так, то «когнитивных частей речи» не должно быть в предложении, а значит и самих пред­ ложений. А поскольку предложения всё же существуют, и они «сдела­ ны» с помощью тех же «когнитивных частей речи» по определённым морфологическим и синтаксическими правилам, значить мы лишили «когнитивные части речи» их «когнитивной» девственности, вложив в них грамматические формы! Так как члены предложения формиру­ ются частями речи в соответствующих синтаксических функциях, ре­ гулируемых морфологическими формами, значит, части речи ни в ко­ ем случае не могут быть отождествлены только с «когницией», с се­ мантикой: не она определяет функционирование слов в качестве соот­ ветствующих членов предложения. Следовательно, не «когнитивное» значение (то же, что и части речи, по Е. С. Кубряковой) конституиру­ ет предложение, а грамматика (грамматика - то же, что и части речи фактически). 3. Так как члены предложения, если их приравнять к той же сущности, что и <фасквартщ)ованные» в сознании <<когнитивнь1е» час­ ти речи, распознаются как таковые только в соответствующей структу­ ре предложения, то и сами предложения, н а р а в н е с «когнитивны­ ми» частями речи, становятся структурными единицами сознания. Тем самым, кроме <<когнигивных» частей речи как единиц «структуры со­ знания», мы поместили в мозг также и члены Ередаожения как едини­ цы текста. Мозг, таким образом; стал хранилищем не только всех слов языка как «когнитивных» частей речи, но и всех, готовых на все случаи жизни, предложений языка. Более того, идентифицировать части речи и члены предложения означало бы допустить одновременное сущест­ вование в с о з н а н и и ч е л о в е к а не только отдельных понятий, н о и в с е х в о з м о ж н ы х суждений и умозаключений: онипредставлены синтаксическими структурами предложений, функциональными элементами которых выступают члены предложений, а не части речи. Удержать в памяти все синтаксически отмеченные (правильные) логи-

267

ческие суждения и умозаключения (предложения и их сочетания), коих безграничное множество, как и безграничное множество всех уже на­ писанных и прогонесённых фраз на данном языке, не по силам даже са­ мым мощным современным компьютерам. Сознание человека, с его ограниченными ресурсами памяти, не может хранить предложения и выраажаемые ими суждения и умозаключения как свои воспроизво­ димые и готовые на все случае жизни структурные единицы. 4. Части речи можно уподобить отдельным деталям очень слож­ ного механизма, каждая из которых предназначена для выполнения определённой функции и способствует слаженной работе всего меха­ низма. Вне механизма отдельные детали - это его функциональные элементы и сами по себе мало что значат, кроме того, что они - лишь отдельные детали и сделаны из определённого материала, имеют опре­ делённую форму, предназначены для выполнения определённой функ­ ции и полностью п р и с п о б л е н ы для работы во взаимодействии с другими деталями в общей системе всего механизма. А так как меха­ низм содержит множество деталей, каждая из которых взаимодейству­ ет с соседней, то можно себе представить, что каждая деталь п р и ­ с н о с о б л енадлявьшолнения определённой ф у н к ц и и и, выпол­ няя эту функцию, взаимодействует только со строго определёнными деталями этого сложного механизма. Отдельные слова, представляю­ щие разные части речи, как и отдельные детали механизма, лежащие на полках склада, хранятся в виде понятий на «полках» языкового со­ знания. Но они же, будучи функциональными единицами текста (пред­ ложений), в з а и м о д е й с т в у ю щ и е друг с другом в общем меха­ низме предложения, суть члены предложения. Между отдельными, изолированными, мёртвыми частями речи и членами предложения, как их функциональными аналогами, оказывается, - «две большие разни­ цы». Кроме того, объединение частей речи и членов предложения в од­ ну категорию невозможно в силу того, что части речи и члены предло­ жения не находятся друг к другу в о д н о - о д н о з н а ч н ы х отноше­ ниях: одна и та же часть речи может выступать в синтаксических функ­ циях разных членов предложения, а один и тот же член предложения может быть представлен разными частями речи. В частях речи и членах предложения, действительно, много сход­ ства. Члены предложения- пишет Ю. М. Скребнев - как члены развёр­ нутых или имплшщтных суждений есть естественное продолжение се­ мантических характеристик частей речи. Поэтому налицо однопорддковость и некоторая диффузностъ членов предложения и частей речи [Скребнев 1965: 15). Части речи надо рассматривать как и з о л и ­ р о в а н н ы е от предложений отдельные слова, наделённые всеми свойственными для данной части речи характеристиками (морфологи­ ческими, синтаксическими, словообразовательными, семантическими

268

в виде логических понятий), как с п и с о к отдельных слов, сгруппи­ рованных по общности присущих им грамматических и семантических признаков. Все грамматические и иные признаки в отдельных словах остаются «застывшими», но потенциально представленными, и по пер­ вому зову говорящего могут быть востребованы для построения пред­ ложения, но востребованы только согласно всем потенциально зало­ женным в них грамматическими признаками, которые являются одно­ временно сигналами для их синтаксического употребления. Каждое морфологически неизменяемое слово также потенциально маркирова­ но всеми присущими ему синтаксическими признаками. В этом смыс­ ле члены предложения ничем не могут отличаться и не отличаются от частей речи, кроме одного: они не остаются изолированными единица­ ми словаря, а ф у н к ц и о н и р у ю т в реальной синтаксической с т р у к т у р е предложения. 5. Если части речи и члены предложения рассматривать как од­ ну и ту же сущность, то одно из двух: или члены предложения мы обя­ заны мыслить как список отдельных понятий (наподобие частей речи), не живущих в суждениях, - а только эти последние и есть их естествен­ ная среда обитания, и только через них человек осуществляет свой про­ цесс мышления - или части речи мы обязаны тут же представить в структуре предложения и наделять их соответствующими синтакси­ ческими функциями членов предложения. Уподобить члены предложе­ ния частям речи означало бы представить себе процесс мьшшения а только в процессе мышления обнаруживают свою сущность части ре­ чи-лишь к а к н а б о р о т д е л ь н ы х п о н я т и й , не связанных меж­ ду собой никакой грамматической и логической связью, что совершен­ но невозможно, потому что сам п р о ц е с с мышления складывается из с в я з е й отдельных понятий в составе более крупных логических еданиц - в с у ж д е н и я х и у м о з а к л ю ч е н и я х . Части речи это изолированные от суждений отдельные п о н я т и я (семантичес­ кая и грамматическая «анатомия», «парадигматика» языка), наделён­ ные всеми морфологическими и синтаксическими характеристиками, абсорбированными из различных синтаксических структур, без кото­ рых эти понятия реально не существуют. Эти свойства частей речи ос­ таются в них как бы застывшими, изолированными, но потенциально всё-же представленными и по первому зову говорящего (пишущего) могут быть восстановлены в соответствующих предложениях. Члены предложения, функционирующие в синтаксических структурах, - это те же части речи и, следовательно, те же логические п о н я т и я , но фугжгщонирующие в составе логических с у ж д е н и й (субьектнопредикатная «физиология», «синтагматика» языка). Идентифицирова­ ние частей речи и членов предложения означало бы отказать частям речи в возможности и необходимости переходить с понятийного уров269

ня мышления на уровень суждений и умозаключений в качестве стро­ ительных элементов последних и, следовательно, функционировать в живых синтаксических конструкциях. А это значит - функциониро­ вать в оречевлённом мышлении как материальной реализации процес­ са мьппления (см. выше: § 3, III, IV). Части речи (ЧР) - это отдельные, разрозненные структурные единицы языкового сознания в виде л о г и ч е с к и х п о нятийна уровне п е р в о й с т у п е н и ма­ т е р и а л и з а ц и и м ы ш л е н и я , находящиеся в мозгу (они могут быть материализованы также в виде словаря). А члены предложения (ЧП) - это тоже отдельные логические суждения, но уже не как разроз­ ненные структурные единицы языкового сознания, а как представлен­ ные в виде ч л е н о в л о г и ч е с к о г о с у ж д е н и я на в т о р о й с т у п е н и материализации мьппления, в виде оречевылённого мьпп­ ления, материализованного в слышимых и видимых словах. Попытка объединить части речи и члены предложения предпо­ лагает мысль, будто между ними нет различий, хотя это одни и те же слова. Но граница между частями речи и членами предложения есть и очень существенная и она лежит в с п о с о б е р а с с м о т р е н и я одних и тех же слов и в статике, и в динамике, в процессе коммуника­ ции, в ф у н к ц и он а л ь н о м использовании частей речи, для чего они, собственно, и предназначены. Но и это ещё не вся правда. Единство частей речи и членов предложения представлено в их материально-семантической сфере, но они совершенно различны в логической сфере: одни (части речи) - это и з о л и р о в а н н ы е п о н я т и я, не участвующие в процессе мьппления, другие (члены предложения)-теже понятия, но функционирующие всоставе с у ж д е н и я в качестве его обязательных терминов - субъ­ е к т а и п р е д и к а т а и, следовательно, участвующие в процессе мьппления. Самый сильный аргумент против объединения частей речи и членов предложения под одним понятием заложен в ф о р м а л ь ­ ной л о г и к е : логическая сущность частей речи и членов предложе­ ния не может быть разрушена по наитию лингвиста, а лежит в с п о с о б е р а с с м о т р е н и я одних и тех же слов с позиций фор­ мальной логики, в выполняемых частями речи и членами предложений различных логических функций, которые объединить в одну функ­ цию невозможно, ибо таковы законы мышления: части речи - это и з о л и р о в а н н ы е понятия, не участвующие в процессе мьппления че­ ловека, это наше языковое сознание и его отдельные строительные эле­ менты, хранящиеся в мозгу б е с с о з н а т е л ь н о и извлекаемые из него лишь по мере необходимости (первичный уровень материализа­ ции мышления и языка); члены предложения - это понятия, пущенные в оборот в нашей сложнейшей мыслительной машине, это те же понятия, но ф у н к ц и о н и р у ю щ и е в составе суждения и, следо270

вательно, участвующие в процессе мышления человека созна­ т е л ь н о (вторичный уровень материализации мьппления и языка. Че­ ловек в процессе мышления пользуется не отдельными словами (частя­ ми речи), а суждениями и умозаключениями, более сложными логиче­ скими формами, в которых части речи выступают как их строительные элементы - логические термины, из отдельных логических понятий превращаясь в логически связанные термины суждений (субъект - пре­ дикат). Члены предложения как члены развёрнутых логических сужде­ ний (субъекты и предикаты), являются продолжением семантических, т.е. логических характеристик частей речи, но выполняющих более вы­ сокую и сложную функцию в логических дифференциациях высказыва­ ний. Существующая однопорядковость частей речи и членов предло­ жения как знаков языка и кажущаяся диффузность между ними не должна вводить в заблуждение. Познание мира невозможно иначе, как только в виде логическо­ го познания. А это значит - построения логических суждений, всегда имеющих форму «субъект - предикат» (3 - Р). Значит, человеческое, т.е. логическое познание мира идёт по линии функционального разли­ чения прежде всего существительных и глаголов, выступающих в логи­ ческой функции субъекта и предиката. Следовательно, познание невоз­ можно без частей речи, превратившихся в суждениях через своё функ­ циональное бытие - через члены предложения в субъектно-предикатную основу суждения. А. А. Потебня пишет, что подлежащее может быть только существительным в им. падеже, сказуемое - только глаго­ лом. «Если бы мы не различали частей речи, то тем самым мы бы не на­ ходили разницы между отношениями подлежащего и сказуемого ... ». Дитя и первобытный человек не могут иметь в своём языке предложе­ ний уже потому, что не знают ни падежей, ни лиц глагола, что говорят только отдельными словами. Части речи возможны только в предло­ жении, в сочетании слов [Потебня 1993: 102, 104]. Е. С. Кубрякеова возвращает нас к истокам грамматической те­ ории - к античной грамматике, в которой тоже отсутствовало разделе­ ние слов на «части речи» и «члены предложения», а были лишь «части словесного изложения», «части предложения», «части высказывания», «части речения» (в греческой традиции это - т е г е 1и 1о§и, в римской традиции - раг1е5 огайотз) (см. подробнее об этом выше, в Главе 1, § 1). Античная схема частей речи строится прямолинейно как ряд по­ следовательных «открытий» отдельных частей «словесного изложе­ ния». Были поставлены в один ряд разнородные явления, грамматиче­ ская структура предложения совершенно вьшгючается. Эти взгляды были основаны на том, что связное грамматическое предложение рас­ сматривались как механическое соединение отдельных слов, каждое из которых являлось автономным и законченным носителем смысла: ус271

матривалась прямая соотаесённостъ между «именем и предметом», «словом и вещйю». В результате более глубокого изучения с у щ н о с т и языка разграничение частей речи и членов предложения произойдёт лишь много веков спустя. И вот нам вновь предлагают их объединить, породив сразу же множество вопросов, не ведущих к прояснению сущ­ ности естественного языка. Мы уже сейчас видим, что первейшее и простейшее в языкознании терминологическое разделение слов на два лагеря - на «часта речи» и «члены предложения» - упирается с са­ мого начала в наиболее кардинальные вопросы языкознания - в соот­ ношение понятий язык, сознание, мьппление, логика, действитель­ ность. 5) Какая разница в методологии исследования взаимоотношения языка и мышления в «марксистском языкознании» и в книге Е . С Кубряковой? «Когнитивная лингвистика» - совсем не новое направление в языкознании и знаменует собой возврат к давно известной проблеме, именовавшейся ранее «язык и мышление», когда-то считавшейся глав­ нейшей проблемой «марксистского языкознания», канувшего в небы­ тие. Однако принципиальное отличие в исследовании проблем взаимо­ отношения языка и мьшшения прежде и теперь (я имею в виду работы по «когнитивной лингвистике») состоит в следующем: в «марксист­ ском языкознании» все вопросы, отаосящиеся к проблемам м ы ш л е ­ н и я , рассматривались на базе естественного я з ы к а и исследовались в связи с фактами языка, т.е. исследователи имели на руках достовер­ ный лингвистический материал, на который можно было опираться. Именно языковая база открывает огромные перспективы для лингвис­ тов, занимающихся этими проблемами, этот путь и есть единственный путь лингвистического исследования взаимоотношения языка и мыш­ ления. Другой вопрос, правда, состоит в том, как решалась эта пробле­ ма: на основе научного подхода или схоластически, догматически. В «марксистском языкознании», исследовавшем вопросы взаимоотно­ шения между языком и мышлением, были определённые достижения, оставившие заметный след в языкознании, хотя в общем и целом эта теория была схоластической в связи с ортодоксальными «маркотстсколешшскими» догмами (см. работы В. 3. Панфилова, Г. В. Колшанского, Б. А. Серебренникова, С . Н. Чемоданова, А. С . Мельничука, А. П. Комарова). В «когнитивной» теории частей речи рассмотрение процесса вза­ имодействия мышления и языка - обратный: не мышление базируется на основе гоучетшя фактов языка, а, напротив, ч а с т и р е ч и , т.е. я з ы к въгоодитея Е. С . Кубряковой из фактами м ы ш л е н и я:, конкрет­ нее - из мистических «структур памяти», «структур сознания». Часта

272

речи исследуются на основе такой материи, которая недоступна пря­ мому наблюдению и входит в ведение экспериментальных исследова­ ний нейрофизиологии и нейропсихологии. Зачем же лингвисту, изуча­ ющему части речи, а по сути дела - структуру своего языка, становить­ ся совершенно на б е с п е р с п е к т и в н ы й путь, хотя для него су­ ществует единственный и самый надёжный в области лингвистики путь исследования мьппления - текст? Избранное лингвистом направ­ ление поиска сущности частей речи (т.е. языка) в туманнных и совер­ шенно неопределённых «структурах сознания», в «структурах памяти», почти не разгаданных даже самими нейрофизиологами и нейропсихологами, вообще не имеет никаких перспектив для яязыкознания по вполне понятным причинам.

6) Вместо теории «лингвистической относительности» теория «лингвистической абсолютности»? Материалистическая теория познания гласит, что мир един для всех и все люди обладают единой физиологической основой процессов мьппления и, следовательно, одними и теми же законами познания ми­ ра. Е. С. Кубрякова не отступает от этого положения. Но так как «ког­ нитивные части речи», согласно теории Е. С. Кубряковой, есть не что иное как отражение «структуры памяти», «структуры знания», «струк­ туры сознания», единых для всех людей, независимо от структуры их языков, то это ведёт к пониманию единства «когнитивных частей ре­ чи» не только в сознании людей, говорящих на разных языках, но и са­ мих языков. «Общее единство принципов восприятия мира приводит к тому, что и принципы распределения слов в разных языках в общих своих границах совпадают» [Кубрякова 1997: 116]. Введённое Е. С. Ку­ бряковой некоторое ограничение на всеобщность частей речи в разных языках, которые совпадают лишь «в общих своих границах», не отме­ няет принципиального понимания ею единства «когнитивных частей речи» во всех языках. А поскольку части речи, «совпадающие в общих своих границах» во всех языках, сами есть не что иное как отражение структуры языка, то и структуры всех языков мира «совпадают в об­ щих своих границах» (см. также выше: § 5, IV, 3). Согласно теории «лингвистической отаосительности» СепираУорфа люди отражают мир не своим мышлением, а своим языком. Поэтому люди, говорящие на р а з н ы х я з ы к а х, воспринимают мир р а з л и ч н ы м образом в связи с р а з л и ч и я м и в структуре их языков и, следовательно, живут в р а з н ы х мирах. Согласно теории Е. С. Кубряковой «когнитивные части речи» во всех языках и, следова­ тельно, сами я з ы к и е д и н ы е связи с е д и н с т в о м человечес­ кого мьппления. Нам предложена контроверза теории «лингвистичес­ кой относительности» - теория «лингвистической абсолютности». 273

7) Игра в термины? Е. С. Кубрякова пишет, что на наших глазах происходит серьёз­ нейшая трансформация лингвистической теории, получившая назва­ ние <<когаигавного переворота». Это, действительно, истинный «пере­ ворот» - в «когнитивных частях речи» всё «перевёрнуто», поставлено с ног на голову! Суть его заключается в обращении к «когнитивным» и шире - к «ментальным» категориям для объяснения языковых фено­ менов. Однако суть этих, как и множества других, исцользуемых в кни­ ге словес, неясна и неоднозначна: поскольку эти слова не обладают статусом терминов, их понятийное содержание и их объём расплывча­ ты. Читателю неизвестно, где начинаются и где конаются их понятий­ ные границы. Работу Е. С. Кубряковой читать нелегко, текст книги перегру­ жен иностранными терминами, за которыми трудно разглядеть какуюлибо реальность. Весьма нарочитая терминологическая всеядность, весьма изысканный аппарат новейших лингвистических терминов за­ стилает содержание излагаемого текста. Известные положения неред­ ко камуфлируются новой терминологией и изощрённой иностранной терминологической аргументацией. Вот образцы лингвистического тумана: «Одним (составляющим информации, - А. К.) досшгается про­ тивопоставление темы и ремы, топика и комента, субъекта и предика­ та, другим - само называние партиципантов описываемой ситуации, её сирконстантов, того, что происходит с партиципангами>> [Кубрякова 1997: 184]. Е. С. Кубрякова пишет. «Когнитивныйвзгляднаприроду есте­ ственного языка заставляет признать не только сам факт ментальной рег^езентации мира в сознании человека (какое великое открытие: до появления «когнитивного взгляда» мы и не подозревали, что чело1

Приведу диалог из статьи Александра Сёмина «Агрессия слова. Сло­ ва-монстры оккупировали русскую речь и придали несвойственную ей жёст­ кость», опубликованную в газете «Мир за неделю» от 1 - 8. 07.. 2000, стр. 15: « - Пошли на «Красную кобру»! - Я не врубаюсь - это что такое? - Убойная штука. Все вообще в отпаде ... - Завтра не могу, уже стрелку забил. Надо позарез успеть. - Не гони, завтра у меня тоже не прёт. Я тут бабки заколачиваю. - Что ты меня грузишь? Давай забьём на пятницу... Услышав такой диалог в метро, я с трудом заставил себя поверить, что 3145 совсем не бандиты сговариваются идти грабить банк, а студенты со­ бираются в кино», И далее: «Жёсткость современной русской речи во многом определили иноязычные вкрапления. Слово «искусство рискует устареть, спрятавшись в запасниках Третьяковки от напористого слова «арт». Как ар­ тиллерийская канонада звучат повсюду слова: арт-объект, арт-салон, арт-кафе, арт- проект, неблагозвучное «арт-рынок» и многие другие «арты». После этого неудивительно, что в одной газете рубрика об искусстве называется «арт-обстрел». 1

274

век мыслит мозгом и мозгом же отражает мир! - А. К.), но и факт упо­ рядоченности этой репрезентации, наличия в ней организующих прин­ ципов в представлении знаний и их существования в форме концептов, содержательных единиц сознания» [Кубрякова 1997: 165]. Этот высо­ копарный пассаж, порождённый «когнитивным взглядом на природу естественного языка», если его перевести на русский язык, ничего ино­ го не означает, кроме следующей банальной истины: «Мир отражён в сознании человека как упорядоченные единицы этого сознания». На­ учным знанием имеет право называться не то, что может быть выска­ зано, а то, что может быть высказано ясно (Л. Витгенштейн). «Верно определяйте слова, и вы освободите мир от половины недоразумений» (Р. Декарт). Е. С. Кубрякова изобрела новый язык для описания частей речи, который не соответствует объекту описания. Витиеватость изло­ жения и жонглирование иностранными терминами - не самый лучший способ постижения истины и передачи её читателю. Анализ книги Е. С. Кубряковой показывает, что развитие совре­ менной лингвистики идёт н е в г л у б ь , а в ш и р ь : исследуется не языковой материал, выводы из которого могли бы послужить весо­ мым вкладом в развитие теории языка, а совершается некий термино­ логический ритуал вокруг теоретических проблем, не подкреплённых эмпирией. Решение таких сложнейших вопросов теории языка как сущность частей речи, исследование которых связано с глобальными проблемами соотношения действительности - мьппления - языка не­ возможно методом беллетристики. Термин «когнитивный» нужен лингвистам (о «когнитивном» подходе к явлениям языка, как о сего­ дняшнем линшистическом «буме», пишут многие лингвисты, но что это такое на самом деле - понимают немногие) для того, чтобы раство­ рить науку о язьпсе в пене надуманных проблем, которые фактически остаются в языкознании теми же, что и сотни лет тому назад. То, что есть в обсуждаемых в книге Е. С. Кубряковой проблемах, укладывает­ ся в рамки давно говестных русских терминов и не выходит за их пре­ делы. Для английского слова со^пШоп есть прекрасные русские экви­ валенты: познание, познавательный, мыслительный, понятийный, се­ мантический, значение, содержание, смысл и др.. которые более понят­ но и чётко дифференцируют то, что именуется туманным, расплывча­ тым и неопределённым словом «когаитшный». Новые термины из киши Е. С. Кубряковой не всегда понятны не в силу их внутренней се­ мантической формы, а в силу того, что большинство из этих терминов п о д м е н я ю т такие понятия, которые сами требуют или пояснения, или не соответствуют тому, что они призваны обозначать, или подме­ няют, и очень неудачно, давно говестные русские термины. Новая, очень туманная и неопределённая терминология заслонила суть науч­ ного поиска, подталкивает учёных, особенно молодых, к тому, чтобы 275

уйти от старых, но ещё далеко не изученных проблем, с а м а по с е б е стала претендовать на новое терминологическое течение, за ко­ торым не проглядывается никакой новой теории. Лингвистика сегодня пытается развивать некоторые тупиковые направления, забавляясь терминологической игрой, увлекаясь «новы­ ми» идеями, которые совсем не «новы», а во многом известны из преж­ ней лингвистики, лишь представленные в иноязычной терминологиче­ ской упаковке. Совершенно необязательно заменять давно устоявши­ еся термины наукообразной иностранной шелухой, ничего не говоря­ щей научному обывателю. А профессионал поймёт и русскую терми­ нологию. Известный отечественный психолог В. П. Зинченко «живое знание» определяет как «прививку против наукообразия. Надо писать так, чтобы было интересно не только тщательно избранным снобам от науки и чувствовать себя человеком, родной язык которого - русский. А нынче господствуют штампы того мертвящего жаргона, которым сейчас принято щеголять в узкопрофессиональном сообществе ... » [Зинченко 1998]. Вот, например, мнение А. Ф. Лосева о работах С. К. Шаумяна: «Его изложение настолько уснащено иностранными терминами и он настолько старается терминировать каждый малейший шаг мысли, и настолько не считается с обычными нормами общей лингвистики, что часто это доходит до смешного» [Лосев 1968: 51]. Эти слова А. Ф. Лосева в ещё большей степени могли бы быть отнесены к весьма нарочитой терминологии Е. С, Кубряковрй, к её очень «изысканному» аппарату новейших терминов. «У нас ещё немало публикаций, в кото­ рых отсутствие новых идей заменяется новыми, никому ненужными и необоснованными терминами. Между тем писать просто и ясно го1

Необходимо отметить одну особенность теоретического языкознания наших дней: терминологические ухищрения, отражающие или то, что уже дав­ но известно под /другими, давно привычными терминами, или совершенно не­ определённые и туманные понятия. Читая некоторые современные сочинения по языкознанию, нельзя не заметить, что мы сами, незаметно для нас самих, превращаемся внутри своей страны в иностранцев, хотя источник языкового влияния на русский язык находится за океаном. «...Некоторых толкает на этот путь желание чем-нибудь отличиться, заменяя убожество мысли и отсутствие настоящего творческого таланта лёгким и ничего не значащим сочинительст­ вом новых слов» [Бодуэн 1963 т. II: 241]. Вот излюбленные «русские» термины Е. С. Кубряковой, почерпнутые из обсуждаемой книги: когнитивные призна­ ки, дискурсивные признаки, ментальные процессы, эмерджентская граммати­ ка, гештальты, фреймы, когнитивизм, кластерный набор, гештальтные свойст­ ва, холицестические свойства, топик, хоммент, партиципант, сирконстант, мо­ дульный, реификация, бенефициант, малефициант, дескрипция предметов, ингерентные концепты, прототипические предметы, референтные возможости, поэтическое пространство, интеракциональные факторы, кошитолог, вклад глагола в референцию предаюжеия, рефереициальная величина, экспериенциальные факторы, хронотропная характеристика, наличие события в дискурсе; нсаддитивные свойства, кластерные признаки и др. 1

276

раздо труднее, чем писать непросто и неясно, скрывая за подобной не­ ясностью отсутствие серьёзных знаний и подлинно новых идей» [Буда­ гов 1983: 260]. «В лингвистике нашей эпохи следует с т р о г о р а з ­ л и ч а т ь н о в о е и м о д н о е . Новое - это всё то, что действитель­ но движет науку вперёд. Модное - это всё то, что механически и без­ думно копирует другие науки и другие термины, не считаясь с тем, насколько подобное подражание полезно для самой науки о языке» [Будагов 1983:259]. О подобной тенденции в современном языкознании выразил своё отношение один из старейшин отечественного языкознания. «Слово „модернизм" этимологически связано со словом „мода" и на этот раз (что не всегда бывает) этимология попадает в точку. Когда об­ щество вступает в полосу духовного кризиса, оно начинает судорожно хвататься за всё новое. Но так как это делается в условиях идейной опу­ стошённости, то поиски нового идут преимущественно по лини формы, формальных средств, формальных приёмов, формальных ухищрений, формальных вывертов. Содержание же, если оно вообще существует, остаётся крайне убогим и примитивным. Вот это и есть модернизм» [Абаев 1963: 24]. И другие лингвисты и психологи также выступают против засилия иностранных терминов в отечественном языкознании. «Но само явление - использование незнакомых слов без нужного их понимания осталось и ещё останется на неопределённо долгий срок: многим лю­ дям легче и важнее делать вид, что они образованны. Считается, что чем больше иностранных или просто редких слов в речи, тем эрудиро­ ваннее говорящий: конечно, далеко не везде, не во всякой среде так считается, но в среде недообразованных людей престиж таких слов ве­ лик» [Горелов, Енгйльгчев 1991:53]. О. А. Радченко считает такое навя­ зывание чужого языка «основными формами нарушения закона языко­ вого сообществе (языковойимпериализм),... преследуется цель ослож­ нить или расстроить процесс врастания людей в родной язык, навя­ зать двуязычие...» [Радченко 2000: 134]. Термины всегда отражают специфику той предметной области, где они созданы, и перенос в переосмысленном виде в другие науки чреват опасностью приписывания им не свойственных им особеннос­ тей [Солнцев 1991: 70]. Использование терминов из других наук в язы­ кознании - однагопричин, определяющих появление лингайстических мифов, главным из которых является миф о «когнитивной лингвисти­ ке» в ее существующем ввде. Для кого пишутся книга по сложнейшим вопросам теории язы­ ка таким англо-дерйбасовским языком? Разумеется, не для студентов лингаисллческих факультетов и университетов. Приходится с сожале­ нием: констатировать, что Е. С. Кубрякова не смогла найти соответст-

277

вующую форму изложения и сделать текст книги доступным для линг­ виста л ю б о г о у р о в н я . Если эту книгу терминологически упрос­ тить и вместо неопределённых и расплывчатых американизмов упо­ требить соответствующие русские термины, отражающие более чётко и дифференцировано то, что скрывается за ними, то «когнитивная те­ ория» частей речи Е. С. Кубряковой окажется с о в е р ш е н н о т р а ­ д и ц и о н н о й, т.е. такой, какую мы видим у представителей с е м а н т и ч е с к о г о напрквления в классификации частей речи, известную ещё с позапрошлого века. Если бы предложенную Е. С. Кубряковой «новую» теорию частей речи реализовать практически, то мы увидели бы то, что видим сегодня, например, в Академической грамматике рус­ ского языка (1980), в «Русском языке» В.В.Виноградова (1947), или в грамматиках немецкого языка В. Г. Адмони, О. И. Москальской, Е. И. Шендельс. Правда, этого опасаться не придётся, потому что ис­ следование Е. С. Кубряковой не предназначено как руководство для его практической реализации на материале естественного языка, ей важно лишь одно - провозгласить свою «когнитивную» теорию частей речи, а там - хоть трава не расти. Книга Е. С. Кубряковой представляет собой не описание реаль­ ных фактов языка, исследуется не эмпирический материал, а система терминологических понятий: описываются некоторые абстрактные п о н я т и я как собственный о б ъ е к т исследования лингвистики. Части речи есть нечто априорное, следующее за заранее выдвинутой теорией, зависящее от теории, есть её продукт, её порождение, от неё самой не отличающееся, есть она сама. Е. С. Кубрякова изучает не ре­ альные частиречи, их систему, связи и отношения, а свою собственную теорию, свои собственные «примысливания» частям речи некоей «ког­ нитивной», т.е. «познавательной» субстанции (ни части речи, ни язык в целом не обладают никакой «познавательной» способностью, это прерогатива мозга). «Когнитивная теория частей речи» оказалась лингвистическим пустоцветом, подтвердившим ещё раз старую истину о невозможности решить глобальные теоретические проблемы языко­ знания на основе одних лишь «когаитшных» заклинаний, т.е. одних лишь семантических рассуждений, облечённых в форму «когнитивной теории». «Когнитивная теория частей речи» представляет собой лишь одно из о ч е р е д н ы х заблуждений сегодняшнего яззцкознания, к ко­ торому может привести только абстрактное теоре'гцзировшше, не ос­ нованное на конкретном анализе эмпирического материала. Как это ни странно, но люди нередко оказываются во власти того, что факти­ чески не существует: некоторые «новые» идеи имеют значение лишь постольку, поскольку их жаждут и, следовательно, изобретают. Стоит отказаться от них и выясняется, что «король-то гош$>>. Если лингвист занимается исключительно 'теоретизированием и т^минотеоряеет278

вом, без оглядки на эмпирический материал, он неизбежно запутыва­ ется в противоречиях, ибо трудно выдержать единство и последова­ тельность собственных убеждений на протяжении всей книги, не буду­ чи поддержанным в своей убеждённости реальными фактами языка. Жадно поглощая чужое, человек попадает под власть готовых рассуж­ дений и затрудняет себе поиск новых, непроторенных путей. Для свер­ шения великого нужна независимость от установившихся традиций. Принцип каждого научного исследования по К. Марксу: «универсаль­ ная независимо сть мысли, которая относится ко всякой вещи так, как того требует сущность самой вещи» [Маркс, Энгельс соч. Т. 1: 7].

8) «Когнитивная лингвистика» — это лингвистика? На всех лингвистических «перекрёстках» только и разговору, что о «когнитивной лингвистике», хотя никто толком и не знает - что это такое? «Когито, эрго сум» (Со^Йо, ег^о 5шп)- «Я мыслю, следова­ тельно, существую» (Декарт). «Когнитивный» (лат. со§ш1о - знание, познание) - познаваемый, соответствующий познанию, т.е. это то, что находится в мозгу, в сознании. О какой «лингвистике в мозгу» может идти речь и как её оттуда извлечь? «Когнитивная лингвистика» связа­ на со сплошной спекуляцией, с «научным» развлечением: «От велико­ го до смешного - один шаг» ((^шИ пгу а српИи раз ди зиЫнпе аи пс11си1е). Е. С. Кубрякова потчует читателя рядом новых вариаций на знакомые темы о сем!ангаческой («когнитивной») классификации час­ тей речи (см. выше § 2,1, II). Теория Е. С. Кубряковой представляет со­ бой рецидив той младенческой эпохи в языкознании, когда чуть ли не единственным основанием для классификации частей речи было се­ мантическое основание. Книга Е. С. Кубряковой как в фокусе отража­ ет все недостатки, слабости, непоследовательности, противоречивости и просто надуманности рекламируемой ею старой «семантической» (а теперь уже «когнитивной») лингвистики», коей на самом деле не су­ ществует. Поэтому данное обсуждение «когнитивной теории частей речи» - не только и не столько полемика с автором книги, сколько по­ лемика с лингвистическим направлением. Когнигология связана с речевыми актами, с теорией информа­ ции, а она - феномен когнитивный, рождающийся в процессах позна­ ния и восприятия мира [Кубрякова 1997:248]. Следовательно, когниго­ логия (со^пШуе 5 спелее) - комплексная дисциплина о мыслительной де­ ятельности человека, включающая в себя лингвистику, психологию, философию, теорию познания, вычислительную математику, компью­ терную технологию [Звегинцев 1982:72]. По мнению Е. С. Кубряковой, когнитивная наука - это междисциплинарная наука, которая интегри­ рует данные довольно большого количества разных наук для уяснения определённых аспектов человеческого знания, прежде всего тех, кото-

279

рые связаны с оперативным мышлением и процессами познания мира [Кубрякова 1992: 4-38]. Когнитивная наука объединяет в едином узле все проблемы, связанные с формированием и функционированием структур сознания, используя лингвистику как науку, позволяющую более простой и естественный по сравнению с другими науками доступ к этим структурам - через язык [Кубрякова 1992: 5]. Действительно, ес­ ли мы хотим изучить структуру сознания, то это можно сделать толь­ ко через язык, следовательно, незачем пытаться проникнуть в сознание напрямую, что и делает Е. С. Кубрякова на протяжении всей книга: ча­ сти речи изучаются через «структуры сознания», через «структуры на­ мятая», в то время как, напротив, «структуры сознания», «структуры памяти» надо исследовать через я з ы к и через него подойти к струк­ туре сознания, памяти, мьппления. Только правильное понимание сущности взаимоотношения действительности, мьппления и сознания ведёт к правильному пониманию сущности языка. Идя этим путём, мы не открываем Америку, мы просто делаем то, чем занималась лингви­ стика в течение веков - исследованием языка в его взаимодействии с мышлением и объективным миром. А представители «когнитивной лингвистики» исследуют эту проблему с ложных позиций, поставив телегу впереди лошади. Вся суть «когнитивной лингвистики» состоит в том, что её авторы пытаются лишь т е р м и н о л о г и ч е с к и п е р е и м е н о в а т ь старую как мир проблему на «новый», «более науч­ ный и более современный лад», и в этом отечественным лингвистам «помогают», главным образом, американские языковеды, которые ни­ когда серьёзно не занимались проблемой соотношения «языка - мьпп­ ления - сознания - действительности» и вдруг открыли свою, «амери­ канскую» Америку, обнаружив, что язык, оказывается, связан с мыш­ лением и сознанием и изобрели для этого направления совершенно недифференцированный, неопределённый и просто не отвечающий сущ­ ности взаимоотношения языка и мьппления термин «когнитивная лингвистика». Некоторые российские лингвисты, натренировавшись на комментировании иностранных лингвистических сочинений и при­ тупивши своё собственное, сам о стоятельтно е мышление, быстро сде­ лали рекламу этому направлению в России, уже позабыв о том, что у них дома это направление разрабатывалось десятки лет и именно под тем названием, которому оно соответствует йе Гас1о. Е. С. Кубрякова пишет, что анализ процессов познания и отра­ жения действитеошности всегда занимал центральное место в гносео­ логии, философии, но «с появлением когнитологаи многие старые проблемы стали ставиться и решаться по-новому хотя бы уже потому, что были переформулированы с иных, более широких позиций. Это относшея и к лшцвисгаке» [Кубрякова 1992: 9]. Понимание языка как когнитивного процесса, основанного на использовании знаний в гоЛо280

ве человека (можно подумать, что язык до появвления «еогнитивной лингвистики» т а к никогда не понимался, будто знания языка «черпа­ лись» не из головы, а из другого места, - А. К.) - в его памяти, в его внутреннем лексиконе, ставят проблему организации самой памяти как один из основных факторов формирования новой модели языка [Кубрякова 1992: 10-11]. Само понятие «памяти» не может стоять в од­ ном ряду с понятиями «сознание», «мышление», потому что «память» есть свойство «сознания» удерживать определённое в р е м я идеаль­ ные отпечатки внешнего мира в своих структурах; отсюда понятия «кратковременная», «долговременная» память (см. об этом выше: Гла­ ва 2-я, § 3 , 1 - V I ) . Когнитивная теория, интенсивно разрабатываемая В. 3. Демьянковым, стремится учесть близость исследуемого феномена к созна­ нию. Задачи когнитивной науки: 1) Построение теории переработки естественного языка человеком при учёте особенностей текстов, опора на описание процессов логического вывода на естественном языке «речевого мьшшения». 2) Объяснение работы мышления человека, те­ ория вычислимости смысла текста, установление его связности. 3) Све­ дение всего того, что известно о мышлении в различных научных дис­ циплинах (психологии, лингвистике, антропологии, философии, компьютер о логии). Она должна ответить на вопрос: что такое разум? Как мы осмысляем наш опыт? Что такое концептуальная система и как она организована? Обладают ли все люди одной и той же концептуальной системой? Если да, то в чём она состоит? Что общее у людей в спосо­ бах мьшшения? [Демьянков 1992: 39-40]. Когниция - это аспекты по­ знания, связанные с приобретением, использованием, хранением, пере­ дачей и выработкой знаний [Демьянков 1992: 47]. Итак, когнитологая - комплексная дисциплина о мыслительной деятельности человека, включающая в себя массу смежных и очень да­ лёких от языкознания наук. Это междисциплинарная наука, изучаю­ щая все мозговые функции человека. А это значит, что когниция есть свойство, структуры, функции мозга, где воедино сплетены все пробле­ мы сознания человека. Если вдуматься в приведённые выше высказы­ вания В. А. Звегинцева, Е. С. Кубряковой, В. 3. Демьянкова о сущнос­ ти когнитивной науки, то мы не можем освободиться от ощущения, что мы имеем дело с неким неуловимым монстром, живущем в мозгу, неким туманным облаком, блуждающим огоньком, ни к одной из конкретных наук, и в первую очередь к языкознанию, н е п р и в я ­ з а н н ы м . Сочетание «когнитивная лингвистика» остаётся лишь пус­ тым звуком, не соотнесённым ни с какой языковой реальностью, напо­ минающим нам давно прошедшие времена блаженной памяти «марк­ систского языкознания», в котором на все лады перепевали проблему «взаимоотношения языка и мышления)), которая так и осталась марк281

систкой утопией, хотя и более осязаемой и не лишённой здравого смысла, чем сегодняшняя «когнитивная лингвистика». Раньше хоть ре­ альный, звучащий и написанный язык служил эмпирической базой изучения соотношения языка и мышления, без чего, кстати, эта про­ блема вообще н е р е ш а е м а, а сейчас творцы «когнитивной лингви­ стики» возомнили, что с помощью волшебного ключика «когниция», «когнитивизм» им легко удастся «вскрыть» черепную коробку челове­ ка и увидеть в живом мозгу, как функционирует «когнитивная лингви­ стика». Увы, это произойдёт ещё не очень скоро, и вряд ли произойдёт вообще. «Однако психология пока не может предоставить ... науке си­ стематизированные данные об особенностях строения и функциониро­ вания когнитивных ... структур .... так как процесс изучения их строе­ ния и функционирования начался сравнительно недавно и соответст­ вующие экспериментальные данные в психологии ещё только накапли­ ваются» [Локалова 2000: 72-73].

V. Временный застой в современном языкознании? А. А. Леонтьев пишет: «... лингвистика сейчас остро нуждается в притоке новых идей, так как она много лет по существу топчется на месте, развиваясь почти исключительно за счёт использования инфор­ мации, накопленной в психолингвистике, логике, прагматике и других гуманитарных областях» [А.А.Леонтьев 1997: 277]. Если раньше в центре внимания лингвистов, как пишет А. А. Леонтьев, стоял ана­ лиз языковых фактов (фонетических, семантических, морфологичес­ ких, синтаксических), то теперь о с о з н а н о , что все эти языковые средства т о л ь к о ф о р м а л ь н ы е « м а р к е р ы , с помощью ко­ торых человек осуществляет процесс общения, прилагая их к системе значений и получая осмысленный и целостный текст (сообщение)» [А. А. Леонтьев 1997: 23]. Е. И. Кубрякова пишет: перенесение центра тяжести с изучения внешних проявлений языка на изучение внутренне­ го состояния говорящего, на языковые механизмы мозга, структуры представления в нём знания языка - это п р и м е т ы научной р е в о л ю ц и и и е ё конечной цели - введение исследования языка в рамки новой науки - когнитологии [Кубрякова 1994: 12]. А. А. Леонтьев и Е. С. Кубрякова рассуждают здесь так, как будто они никогда не слышали о структурализме, взявшего на воору­ жение лозунг «В языке нет ничего, кроме структуры»; как будто они никогда не слышали о «взаимоотношении языка и мьшшения» - глав­ ного лозунга марксистского языкознания», согласно которому существует «неразрывная связь языка и мышления» и, следовательно, вне мьшшения язык не существует. Если, с одной стороны, долой какие-то там «формальные маркеры» языка и, с другой стороны, да здравству­ ет «когнитивизм», заменивший «марксизм - ленинизм» в языкозна282

нии, то мы получили третий лозунг - долой реально воспринимаемый, живой язык как орудие мьппления и коммуникации, ибо таковым это орудие может существовать т о л ь к о в виде «формальных марке­ ров». Языку оставлена лишь одна функция - выражение «когнитив­ ных значений», понимаемых как «внутреннее состояние говорящего», «языковые механизмы мозга», которые, однако, вне эксплицирован­ ных форм языка - н е р а с п о з н а в а е м ы , как и н е р а с п о з ­ н а в а е м ы в виде «механизмов мозга». Структурализм игнорировал семантику, т.е. мыслительные категории и представил язык так, будто мьппления вообще не существует. Но, с другой стороны, структура­ лизм - единственное направление в языкознании, которое безогово­ рочно понимало, что вне структуры не живёт ни одно слово, что структура делает наш язык тем, чем он является - языком. Направить структурализм на путь истины - значит заставить его признать семан­ тику, что и сделали последующие течения в языкознании. Но в то же время они отбросили и главную идею структурализма - структуру языка. Теперь уже современное языкознание перешло только к семан­ тическим, т.е. «когнитивным» исследованиям, но не в реальном, внеш­ не выраженном, написанном и слышимом язьпсе, а в мозгу, назвав их «когнитивной лингвистикой». Конечно, нельзя отрицать, что структурализм как течение был в значительной степени односторонним течением, так как не призна­ вал семантику. Конечно, взаимодействие языка и мьппления «марксистско- ленинское» языкознание понимало схоластически. Но это языкознание исследовало взаимоотношение языка и мьппления через ж и в о й , звучащий и написанный язык, и кое-чего, в противополож­ ность «когнитивной лингвистике», достигло (см. работы В. 3. Панфи­ лова, Г. В. Колшанского, Б. А. Серебренникова, А. С. Мельничука, П. В. Чеснокова, С. А. Васильева, А. П. Комарова). Эти два направле­ ния в истории языкознания всё же были и оставили свой след: наше де­ ло - дать им оценку. Но «теоретики когнитивизма» отрицают и то, и другое, забыв, что «когнитивная лингвистика» не может существо­ вать сама по себе по двум причинам: 1) Без реальных материальных, т.е. языковых форм, вынесенных за пределы мозга, в оречевлённом мы­ шлении, на втором уровне материализации мышления (см. выше: § 3, III, IV) «когтшциям» не в чём держаться, они остаются в глубинах моз­ га вещью в себе, говорящим (пишущим) никак не осознаваемые, а слу­ шателю (читателю) вообще не передаваемые. 2) У нас нет ни способов, ни методов, и вряд ли они когда-нибудь появятся, чтобы р а з г л я д е т ь «языковые механизмы мозга», «структуры представления знания языка в мозгу», т.е. структуры реального, живого, естественного языка в мозгу, чем и пытается заниматься «когнитивная лингвистика». Мо­ гут ли философствующие отцы «когнитивизма» Ч. Филлмор, Дж. Ла283

кофф, Л. Талми, Р. Лангакер, Т. Гивон и др. и слепо им поверившая Е. С. Кубрякова и некоторые другие отечественные лингвисты сказать: мы видели «языковые механизмы мозга», которые не нуждаются в ка­ ких-то там и з л и ш н и х «формальных маркерах»; мы видели в мозгу, ка­ ким образом в нём «представлены знания языка». Отсюда ясно, что А. А. Леонтьев, лингвист и психолог, Е. С. Ку­ брякова, работающая во многих жанрах языкознания и в философии языка, н е п о н я л и с у щ н о с т и я з ы к а , полагая, будто изучать «формальныемаркеры», без которых языков н е б ы в а е т , значит топтаться на месте (А. А. Леонтьев), а перенесение центра тяжести с изучения внешних проявлений языка на мифические «языковые меха­ низмы мозга» означает «приметы научной революции» (Е. С. Кубря­ кова), т.е. такой «научной революции», в которой исчез сам предмет науки - ф о р м ы я з ы к а. А ведь язык как инструмент передачи мыс­ лительных категорий, категорий сознания, общих для народов всех на­ ций, не может существовать в н е « ф о р м а л ь н ы х м а р к е р о в » , которые не только отличают эксплшщрованный язык от языка мозга, куда доступа нет, и в котором язык записан совершенно иначе, чем в тексте, но и от всех остальных языков мира. Мне представляется, что даже Ф. де Соссюр не оценил до конца важность «формальных марке­ ров» как н е и з б е ж н ы х форм языка, без которых мысль не может быть материализована и выведена вовне (вторая ступень материализа­ ции мьшшения) (см. выше: § 3, III - IV). Если, таким образом, «осо­ знать», как пишет А. А. Леонтьев, ненужность формальных маркеров языка в пользу «получения осмысленного и целостного сообщения» и считать, как пишет Е. С. Кубрякова, «приметами научной револю­ ции» изучение «внутреннего состояния говорящего», «языковых меха­ низмов мозга», «структуры представления знаний языка в мозгу», то это означает только одно: призыв покинуть почву реального, есте­ ственного языка как объекта языкознания и заниматься гаданием на кофейной гуще. Итак, мысль А. А. Леонтьева и Е. С. Кубряковой вполне опре­ делённа: лингвисты осознали свои ошибки в том, что занимались м а л о з н а ч а щ и м и проблемами, лишь «формальными маркера­ ми», теперь надо перейти к более достойным их внимания пробле­ мам - к значениям, т.е. к «когнитивной лингвистике». А это уже не что иное как призыв выплеснуть вместе с водой и ребёнка ( м о р ф о л о 1 и ч е ские, синтаксические, словообразовательные формы языка!). Если лингвисты, действительно, «осознали», что формы языка сузь лишь «формальные маркеры» и, стало быть, нечто второстепенное по сравнению с с о д е р ж а н и е м , которое фактические есть и с я з ы к о в а я категория, а категория нашего с о з н а н и я , представ­ ленного в материальных формах звучащей (написанной) речи, кото284

рую в союзе с содержанием и называют языком, то уже не приходится удивляться тому, что сегодняшняя лингвистика растворилась в много­ численных направлениях (см. о них выше: § 5,1), для которых формы языка не имеют значения и, следовательно, в этих направлениях и в первую очередь в «когнитивной лингвистике» п о т е р я н сам язык как объект исследования. В самом деле, в я з ы к е н е т н и ч е г о , к р о м е е г о ф о р м , его « ф о р м а л ь н ы х м а р к е р о в» («в языке нет ничего, кроме сознания», - и это тоже верно, если под языком традиционно ра­ зуметь «форму + значение»), а то, что мы назьюаем значением, семан­ тикой (а теперь и <<когницией») - это чистейшей воды наше мышление, точнее - наше сознание. Но и сами формы языка живут там же, они то­ же о с в я щ е н ы мышлением: нет и не может быть ни одной формы (фонологической, фонетической, морфологической, синтаксической, словообразовательной, стилистической, прагматической) в любом языке, которая не была бы порождением человеческого мозга, не была бы им в ы д у м а н а по произволу, однако по его разумному произ­ волу, диктуемому какой-то целесообразностью, которая, в свою оче­ редь, навязана многими факторами жизнедеятельности людей данной нации (см.. например, работы В. И. Абаева). Но эта форма и есть фор­ ма, потому что она материально оформляет и выносит вовне продукт нашего мышления, т.е. мыслительное (семантическое, «когнитивное») содержание, влитое в эти формы, и без них оно, это содержание и не опознаваемо самим субъектом, и не передаваемо другим людям в про­ цессе коммуникации. Было бы иначе, т.е. не было бы форм, - не было бы и того, что мы привыкли считать языком и, следовательно, не бы­ ло бы человека и мы, люди, не читая книгу Е. С. Кубряковой, не смог­ ли бы липший раз убедиться в том, что без «формальных маркеров» ни человек, ни его язык и, следовательно, ни части речи не существуют. Таким образом, что до семантики, которую теперь величают «когницией», то это всего-навсего ... наше м ы ш л е н и е , наше язы­ ковое с о з н а н и е , которое во все века, то в большей, то в меньшей степени, было предметом исследования в языкознании. Но как к нему подступиться, если оно находится в «чёрном ящике»? А очень просто: заменить специалистов в этой области - нейрофизиологов и нейропсихологов - и рассуждать чисто беллетристически, не имея никаких реальных, эмпирических фактов под рукой и поиграть при этом соот­ ветствующими (а в России, конечно, иностранными) терминами, что­ бы читатель подумал, что он имеет дело с наукой. К когнитивной ка­ тегории А. Н. Баранов и Д. О. Добровольский относят понятия фрей­ ма и сценария, т.е. структуры знаний о типизированном объекте или стереотипной ситуации (время, пространство, движение). За значени­ ями слов стоят « т е с н о с в я з а н н ы е с ними когнитивные струк285

туры», которые можно описать на языках представления структуры, э л е м е н т а м и э т о г о я з ы к а являются фреймы, сценарии, пла­ ны, фоны, фигуры, модель мира, сюжетные свёртки, оконные структу­ ры текста, рамки внимания и др. [Баранов, Добровольский 1977: 14]. Что это за странные «элементы языка», если их нет в язьпсе и принад­ лежат они области человеческой психики и, следовательно, другой на­ уке - психологии? Но и самой психологии эти термины непонятны и именно в силу своей неопределённости и расплывчатости. А это уже н е н а у ч н ы е термины и они, следовательно, не могут служить ин­ струментом познания того, для чего их предназначили. Если когни­ тивная лингвистика полагает, что значения слов лишь «тесно связаны с когсштивными структурами)), и их изучение «неполно» вне этих структур, [Баранов, Добровольский 1977: 14], то это означает, что значения слов не есть категории нашего сознания, что существует мьппление человека и рядом с ним шагающие значения слов, кото­ рые не есть ни мьппление, ни сознание. Что же изучает тогда когни­ тивная лингвистика? Некоторые учёные дошли даже до такого абсурдного утвержде­ ния: «Наша способность соотносить себя с миром посредством интен­ сиональных состояний, мнений, желаний, предпочтений и т.д. более фундаментальна, чем вербальная способность» [Сёрль 1986: 143]. Дж. Р. Сёрлю вторит Р. И. Павилёнис: «... проблема мнения является проб­ ным камнем для любой формальной семантической теории языка» [Павилёнис 1983: 212]. Р. И. Павилёнис - один из философских идеоло­ гов «когнитивной лингвистики» - ратует за пересмотр традиционных представлений о природе языка: под этим «пересмотром» он подразу­ мевает учёт контекстуальных, экстралингвистических факторов ис­ пользования языка. Вот уж воистину: философ свалился с неба - он да­ же не подозревает, что лингвистика никогда не проходила мимо этих фактов! Исследования в этом направлении, по мнению Р. И. Павилёниса и В. В. Петрова, уже выявили «бесперспективность объективист­ ского подхода, исключающего субъективный фактор». И это произош­ ло потому, что в этой области уже начались «когнитивные разработ­ ки» [Павилёнис, Петров 1987 1987: 54]. «Толкование проблематики анализа языка как прежде всего проблематики понимания языка, неот­ делимой от проблематики понимания мира, означает рассмотрение философии языка как органической части философии познания» [Па­ вилёнис, Петров 1987: 54-55], как будто средством познания мира слу­ жит язык человека, а не его мозг. Нас хотят в очередной раз убедить в том, что человек познаёт мир через свой язык и тем самым обратить нас в сепировско-уорфовскую веру «лингвистической относительнос­ ти». Р. И. Павилёнис настаивает на том, «чго контекст мнения импли­ цитно присутствует всегда, когда нечто утверждается о мире...» [Пави-

286

лёнис 1983: 253]. Вот как можно уйти от принципиальных вопросов сущности языка: «Поэтому проблема мнения является пробным кам­ нем для любой формальной семантической теории языка» [Павилёнис 1983:212]. Однако невозможно представить себе на полном серьёзе, что чьё-то «мнение», «желание», «предпочтение», в том числе и языковой способ выражения этих субъективных, модальных состояний человека, должны лежать в о с н о в е исследования объективной связи мышле­ ния, языка и опыта, т.е. в основе исследования' с у щ н о с т и языка. Подумать только: «мнения, желания и предпочтения» человека (а эти модальные и волюнтативные чувственные состояния и проявления ор­ ганизма свойственны также и животным!) - это нечто более фундамен­ тальное, чем его «вербальная способность»! Следовательно, чувствен­ ный уровень познания мира - более важен, чем его абстрактное, логи­ ческое познание, сделавшее человека человеком! Оказывается, лишив человека языка, а это значит - лишить его с п о с о б н о с т и а б с т ­ р а к т н о м ы с л и т ь , т.е. ликвидировать человека как мыслящее су­ щество, не надо это считать основной, «фундаментальной» утратой в с у щ н о с т и человека, несмотря на то, что человек при этом превра­ щается в стадное животное. Если Дж. Р. Сер ля и Р. И. Павилёниса ли­ шить естественного языка, оставив им лишь их «мнения, желания, предпочтения», то появятся ли у них вообще «мнения, желания, пред­ почтения», свойственные не животным, а человеку? Поскольку, по те­ ории Р. И. Павилёниса и В. В. Петрова, уже выявлена «бесперспектив­ ность объективистского подхода, исключающего субъективный фак­ тор» при исследовании языка, следовательно, надо предать забвению исследование реальной системы и структуры языка с точки зрения «объективистского подхода» к нему, т.е. не следует изучать язык объ­ ективно, таковым, каков он есть на самом деле, а, напротив, надо изу­ чать его как «субъективистский фактор» в виде «когнитивных разра­ боток» [Павилёнис, Петров 1987: 54]. Под флагом такой философии пршфывается «лингвистическая>> учёность и проповедуются такие те­ ории, которые или вообще не отражают суть языка, или затрагивают не самые существенные его стороны. Когда в России с начала 60-х годов, под натиском американской лиРЕШВистики, стала размножаться новая терминология, размножаться сама по себе, как амёбы, простым делением, не нуждаясь в «оплодотво­ рении» научными теориями, полученными на основе изучения э м п и р и ч е с к и х данных, то мы и получили сейчас в лингвистике то, что имеем: почта полный откат от традиционных и, следователь­ но, самых к а п и т а л ь н ы х , о с н о в . о п о л а г а ю щ и х проблем языкознания. Из математической логики, философии, психологии, психофизиологии, компьютерной технологии в лингвистику хлынул 287

бурный поток новых терминологических понятий, засоривших линг­ вистику, потому что под заимствованиями из других наук понимается в лингвистике не всегда то же самое, что и в донорских науках, и не все­ гда одно и то же различными лингвистами. Из-за нежелания или не­ умения постичь сущность языка, полагая, что и так уже всё ясно, вво­ дят массу новых терминов, заменив давно устоявшиеся в языкознании понятия философским новоязом, ничего не говорящим научному линг­ вистическому мышлению. Слова А. Ф . Лосева в адрес С. К. Шаумяна как нельзя лучше подходят и к авторам некоторых современных работ по <<когнитивной лингъисгаке>>: «Его изложение настолько уснащено иностранными терминами, и настолько старается терминировать каж­ дый малейший шаг мысли и настолько не считается с обычными нор­ мами общей лингвистики, что часто доходит до смешного» [Лосев 1968: 51]. Р. А. Будагов требует точности изложения в лингвистике, и с этой точки зрения критикует В. П. Григорьева [Григорьев 1979]: «... книга В. П. Григорьева пестрит такими словами и выражениями, как глобальный

объект,

ядерная

схема

словаря

образов,

конкорданции,

экс­

пликации, дистакции и т.д. и т. п.. которые должны внушить читателям представление о высоком уровне научного изложения. Трудно согла­ ситься с подобным пониманием точности» [Будагов 1984: 73]. В настоящее время некоторые лингвисты озабочены тем, что кончается 20 век, а всё ещё не создана «новая» парадигма языка. Отме­ чается, что в настоящее время языкознание подошло к такому этапу своего развития, когда оно испытывает потребность в создании ц е л о с т н о й интегральной концепции естественного языка, что языко­ знание стоит на распутьи, и это находит своё отражение в возросшей потребности и значимости методологических и фундаментальных изы­ сканий. При этом важна, как считают некоторые, не модернизация прежних исследовательских парадигм, а иной способ мьппления, иное видение мира. Говорят даже о новом или ином характере познания, ко­ торый вёл бы к изменениям в принципах отбора и интерпретации име­ ющейся информации. Пишут даже о том, что наука о языке в конце 20-го века нуждается не в «подновлении» парадигмы, а в её замене но­ вой системой ценностей и целей, что дальнейшее шлифование метода классических дефиниций - дело бесперспективное. Поэтому нужна принципиально иная «дефшштология», чем та, которая досталась нам от старой лингвистики, нужна принципиально иная парадигма языко­ знания, нежели та, которой мы располагаем сегодня. Вот как эту идею выразила, например, В. И. Постовалова: «... лингвистика стоит перед необходимостью осмысления своих предпосылок и перспекгав. Идеал цельного знания ... позволяет поднять на новых основаниях в широкой философской, культурологической, науковедческой, методологичес­ кой перспективе проблему единства знания в лингвистике и подчерк288

нуть особый статус лингвистического знания в системе знаний и ши­ ре - во всеобщем культурно-историческом процессе» [Постовалова 1995: 413 - 414]. Эту словесную эквилибристику и безудержную фанта­ стику иначе, как лингвистической маниловщиной назвать нельзя можно ли построить это грандиозное здание на сыпучем песке, имену­ емом <<когнитивной лингвистикой»? Решена ли в современном языко­ знании проблема сущности языка? Анализ обсуждаемой здесь книги Е. С. Кубряковой показал, что лучше было бы заниматься не поиска­ ми мифических «парадигм языка», не поиском «единства знаний в лингвистике в системе знаний всего мира», а глубоким анализом кон­ кретных я з ы к о в ы х ф а к т о в с п о з и ц и й р а з н ы х н а у к . Результаты таких глубоких и многочисленных анализов языка сами по себе и создадут объективный взгляд на сущность языка. Это и будет «новой парадигмой языка». Из истории языкознания известны парадигмы (метафоры), каж­ дая из которых считала себя ключом к пониманию п р и р о д ы язы­ ка и его единиц. Биологическая концепция языка делала естественным его уподобление живому и развивающемуся организму, который рож­ дается и умирает. Компаративисты предложили парадигму языковых семей и языкового родства. Для структурального языкознания ключе­ вой стала парадигма уровневой структуры языка и структурно-систем­ ной организации его единиц. Для генеративистов главной парадигмой было понимание языка как порождающего устройства. Для «марк­ систско-ленинского языкознания» главной парадигмой служила «не­ разрывная связь языка и мьппления». Где же нынче эти и другие пара­ дигмы? Они уже стали историей (кроме, пожалуй, структурализма), а с у щ н о с т ь языка как была непонятой, так и осталась непонятой. Как бы одна парадигма или метафора не сменяла предшествующую, кичась своей новизной или новым подходом к тем же единицам языка, сколько бы их в истории языкознания не проследовало перед изумлён­ ными взорами многих поколений лингвистов, однако сущность языка до сих пор остаётся тайной за семью печатями. Об этом красноречиво свидетельствует также обсуждаемая книга Е. С. Кубряковой, в кото­ рой сущность языка на основе исследования частей речи не только не раскрыта, но ещё больше запутана. По моему глубочайшему убеждению, нужна не искусственная по­ гоня за очередной «парадигмой» или «метафорой», которая якобы ро­ дится из «когнитивной лингвистики», из разысканий в области «линг­ вистики текста», «речевых актов», «теории дискурса», а необходимо скрупулёзное исследование с т р у к т у р ы и с е м а н т и к и языка, его функций и самое главное - исследование в з а и м о о т н о ш е н и я языка с теми областями знания, которые его «окружают», с которыми он неразрывно связан, и которые делают его именно тем, чем он явля289

ется - языком, т.е. исследование взаимодействия языка с действительно­ стью, с мышлением, с сознанием, с речью, с логикой. В современной на­ уке о языке должно, наконец, пробить себе дорогу понимание той един­ ственной истины, что естественный язык н е и м е е т с а м о с т о я ­ т е л ь н о г о , н е з а в с и м о г о от действительности, от мышления, от сознания, от речи, от логики существования. Только в этом ряду пар­ ных взаимоотношений со смежными областями знания - только не в ви­ де общей беллетристической говорильни, а конкретным показом паль­ цем: что с чем связано и что от чего зависит - мы сможем обнаружить с у щ н о с т ь языка, из которой самым е с т е с т в е н н ы м о б р а ­ з о м в ы р а с т е т и сама парадигма языкознания. К середине прошлого столетия основные теоретические знания в лингвистике были, как считалось, получены и добывать новые ре­ зультаты старыми методами считалось невозможным. Поэтому в поис­ ках подлинно н а у ч н о г о п о д х о д а к старым проблемам, стиму­ лированного самим процессом познания объекта, нужны были совер­ шенно новые решения. Однако старые проблемы, ни одна из которых не была окончательно решена ввиду их сложности, и не сулившие лингвистам лёгкой жизни, заставила многих из них оставить эти про­ блемы в покое и примкнуть к «новейшим» веяниям в лингвистике, или, по терминологии В. 3. Демьянкова, к «доминирующим» теориям, в на­ дежде, что эти «доминирующие» теории прямой дорогой приведут к раскрытию с у щ н о с т и языка и, следовательно, к решению кар­ динальных проблем языкознания. Многие, и не только начинающие лингвисты, из-за лености ума и довольные лёгкими, но мнимыми лингвистическими победами, бросились переписывать и комментиро­ вать лингвистические труды из Америки, ставшей к середине нашего столетия лингвистической Меккой: бесплодному уму всегда свойствен­ но подражать, не создавая ничего своего. Было заброшено то, что не было ранее доведено до конца: теория слова и предложения, их семан­ тика и структура, методы их исследования, части речи и члены предло­ жения, структуры и системы языков, теория языкового знака, модели языка и речи, соотношения языка и речи, грамматики и логики и мно­ гие другие проблемы. Бурное приобщение многих лингвистов к «доминирующим» лингвистическим теориям произошло не потому, что в указанных вы­ ше старых проблемах открывать больше было уже нечего, а, во-пер­ вых, потому, что пугала трудность решения старых, кардинальных проблем языкознания, не доведенных до своего логического конца; вовторых, потому, что к этому времени некоторые опытные, видавшие лингвистические виды учёные, усилиями которых были поставлены на повестку дня и даже решены многие кардинальные проблемы языко­ знания, ушли в лучший мир или уже выработали свой научный потеи-

290

циал, а начинающие лингвисты, недолго терзаясь сомнениями, переня­ ли на свой лад Западную лингвистику вместе с её терминологическими укршпениями; в-третьих, потому, что лингвисты были удовлетворены прежними достижениями в языкознании и не нашли в старых пробле­ мах ничего такого, что было бы достойно их внимания. Они не увиде­ ли б е с к о н е ч н о с т и объекта, обнаружив своё непонимание зако­ нов познания, имеющего бесконечный характер. Но зато в «новейших» лингвистических теориях, в «доминирующих» теориях можно было во­ всю развернуться и описывать всё, что ты видишь на поверхности, т.е. одни лишь я в л е н и я, не докапываясь до их с у щ н о с т и . В качестве одного из самых поразительных примеров заброшен­ ности старых проблем можно привести вечно живой вопрос о «частях речи» («классах слов»), который до сих пор не только не решён, а его близкое решение даже не предвидится, и который по традиции рассма­ тривается, в основном, лишь как практический вопрос школьной грам­ матики. Всё, что было сделано в области частей речи к середине про­ шлого столетия, так и осталось не пополненным ничем новым, а тем более существенным. А между тем более глубокое решение этой про­ блемы зависит от многих, по-прежнему остающихся неясными, про­ блем теоретической лингвистики и в первую очередь от проблем взаи­ моотношения (действительность - мьппление - сознание - язык речь - логика», которые, собственно, и диктуют условия для правиль­ ного понимания сущности «частей речи». Книга Е. С. Кубряковой подтверждает неспособность «когнитивной лингвистики» решить главный вопрос теории языка: чго же такое язык и как он связан с на­ шим мышлением, если каждое из существующих направлений в языко­ знании по-своему трактует его сущность и, следовательно, методоло­ гию, цели и задачи его исследования? А это значит, что вопрос о сущ­ ности языка не может быть решён без вмешательства смежных наук, и прежде всего нейрофизиологии и нейропсихологии. Отсюда - все лингвистические беды, постоянные теоретические спотыкания на ров­ ном месте и блуждания в потёмках, что и продемонстрировала обсуж­ даемая здесь книга Е. С. Кубряковой. Е. С. Кубрякова пишет: «П р еи м у щ е с т в а к о г н и т и в н о й л и н г в и с т и к и и когнитивно­ го подхода к языку мы видим ... в том, что они открывают ш и р о к и е п е р с - п е к т и в ы в и д е н ь я я з ы к а во всех его разнообразных и многочисленных с в я з я х с ч е л о в е к о м , с его и н т е л л е к ­ т о м и разумом, со всеми м ы с л и т е л ь н ы м и и п о з н а в а ­ т е л ь н ы м и процессами, и, наконец, с теми м е х а н и з м а м и 1

«Между тем основные принципы описания явлений языка в когнитив­ ной парадигме остаются н е я с н ы м и для большинства лингвистов. Это свя­ зано с тем, что когнитивная лингвистика ... очень близка традиционной» [Ба­ ранов, Добровольский 1997: 11]. 1

291

и структурами, что лежат в их основе» [Кубрякова 1999: 3]. Оказывает­ ся, п р е и м у щ е с т в а когнитивной лингвистики состоят в том, что т е п е р ь мы знаем, с чем связан язык: с человеком и его разумом, с по­ знанием мира, со структурами его мьшшения. А до «когнитивной лингвистики» никто об этом даже не догадывался! Вот как, оказывает­ ся, можно беззастенчиво напускать «научный» туман, наводить тень на плетен и выдавать старые как мир истины за н о в е й ш е е н а у ч н о е н а п р а в л е н и е в языкознании, именуемое «когнитив­ ной лингвистикой». Лингвистика вступила в период з а с т о я , отката от традицион­ ных понятий лингвистики, небрежения к тем проблемам, которые ни­ когда не могут потерять своей значимости, в том числе и проблема ча­ стей речи Например, Р. де Богранд приходит к пессимистическим вы­ водам относительно современного состояния языкознания: по его мне­ нию, лингвистика вступила в период стагнации, отказа от традицион­ ных понятий лингвистики (слово, части речи), пренебрежения к тем проблемам, которые не могут потерять своей значимости [Веаи§гапде 1991: 2, 345]. Многие работы по обсуждаемой здесь проблематике «когнитивной лштгвистики» бьют мимо цели и не оправдывают ожи­ даний читателя. Хотя авторы таких работ и претендуют на ясность и простоту изложения, однако многие лингвистические труды по этой проблематике такими качествами не грешат. Вводится масса новоис­ печённых терминов как признак научной респектабельности. Авторы подобных работ не боятся оторваться от научной действительности и остаются во власти весьма свободных интерпретаций, выдавая по­ добные исследования за последние достижения науки. Перефразируя слова К. Маркса и Ф. Энгельса, скажу: «В то вре­ мя как в обычной жизни любой зЬоркеерег отлично умеет различать между тем, за что выдаёт себя тот или иной человек, и тем, что он пред­ ставляет собой в действительности ... » [Маркс, Энгельс т. 3: 49], неко­ торые идеологи нашего языкознания ещё не доросли до этого баналь­ ного познания. Они верят на слово каждой новой теории языка, осо­ бенно заграничной, что бы та ни говорила и ни воображала о себе. П. Б. Паршин справедливо пишет: лингвистика нашего времени не на­ ходится накануне трансформации, сравнимой по глубине и действию 1

Е. С. Кубрякова пишет: в течение более четверти века развитие ког­ нитивной науки демонстрировало, что эта наука «затрагивает самую суть бытия человека его сознание и интеллект, принципы восприятия им окру­ жающей действительности и её осмысления, язык» [Кубрякова 1997 (а): 22]. Действительно, у «когнитивной науки» цели и задачи благие, но эти цели в с е г д а стояли перед разными отраслями науки, начиная е античности. Вопрос лишь п том, что чти благие цели решаются в «когнитивной лингви­ стике» и е г о д н ы м и м е т о д а м и. что и приводит лишь к «научной» показухе и пустозвонству. 1

292

с той, которую ей довелось пережить на предыдущем «переломе ве­ ков». Данные говорят «в пользу скорее н е г а т и в н о г о ответа на данный вопрос» [Паршин 1996: 38]. Удручающее в «когнитивной линг­ вистике» не то, что, говоря словами В. 3. Демьянкова, «приняв термин „когниция" в качестве ключевого, направление это обрекло себя на об­ винение в перепевах в новых терминах того, что давно известно», что «когниция, познание, разум, ш1еШ#епйа были предметом рассуждений с незапамятных времён» [Демьянков 1994: 17], а то, что это лингвисти­ ческое направление в его сегодняшнем виде предстаёт как совершено неконструктивная говорильня, сплошь и рядом сотканная из общих «когнитивных» фраз, ни к чему конкретно не привязываемых. Сего­ дняшний спор вокруг «когнитивной лингвистики» напоминает средне­ вековый спор философов-схоластов на тему: «Сколько верблюдов можно продеть сквозь игольное ушко»? Или: «Сколько чертей помес­ тится на острие иглы»? «Несмотря на все успехи (где они? - А. К.) когнитивных методов в языкознании и мировую известность» («мировая известность», как уже давно известно, иногда делается за деньги, и в среде модных фило­ софов это тоже не исключение, если вспомнить шумную рекламу Н. Хомскому - А. К.) его пропонентов - таких как Ч. Филлмор, Дж. Лакофф, Л. Талми, Р. Лангакер, Т. Гивон и др. - в России это направ­ ление всё ещё остаётся довольно экзотическим» [Баранов, Доброволь­ ский 1997: 19]. И это потому, что в России всё же больше таких лингви­ стов, которые менее падки на заграничные лингвистические побря­ кушки, изобретенные даже не лингвистами, работающими в области взаимоотношений формы и содержания в язьпсе, а философами и логи­ ками, для которых естественный язык лишь объект философских спе­ куляций. Прежде чем указанным иностранным философам писать о «когнитивной лингвистике» в глобальных масштабах, надо было бы прежде на конкретных языковых фактах показать, как действительно работает «когнитивная лингвичтика». А. Н. Баранов и Д. О. Добро­ вольский считают, что появление когнититвной лингвистики опреде­ лялось двумя факторами: «влияние западных концепций» и «разруше­ нием идеологии структурализма» [Баранов, Добровольский 1997: 11]. Отсюда и все беды сегодняшнего языкознания: структурализм в языко­ знании уничтожить невозможно (ср. замечания, сделанные выше о А. А. Леонгьеве, который увидел недостаток прежнего языкознания в том, что оно занималось лишь «формальными маркерами», т.е. было по сути дела «структуральньш» языкознанием), потому что весь язык, все его этажи, снизу доверху, п р о н и з а н ы с т р у к т у р о й (аэто главное в теории структурализма!) - в языке всё с т р у к т у р н о , ина­ че язык не был бы языком! Ни одно слово, ни одного языка не живёт вне его структуры, любое слово наделено всеми признаками структуры 293

своего языка. «Бесструктурных» слов не бывает, как не бывает и языка без слов: язык со всеми своими свойствами отдаёт себя в распоряжение каждого живущего в нём слова (для каждого языка в разной степени и по разному), а слова абсорбируют в себе все свойства языка. Линг­ вист, который по-настоящему не «варился» в исследованиях структуры конкретного языка, тот недостаточно понимает её значимость и, сле­ довательно, может даже считать, что «структурализм прёодолён» и на­ стала эпоха «когнитивной лингаистики». Если в структурной лингвистике - справедливо пишут А. Н. Ба­ ранов и Д. О. Добровольский - верификация результатов определялась следованием определённым процедурам анализа, то в когнитивной лингвистике - междисциплинарной по своей сути - верификация пере­ несена в сферу психологии, нейрофизиологии а также в область ком­ пьютерного моделирования. Но этот принцип не проводится последо­ вательно, так как это сложная задача, и это «приводит к большей субъ­ ективности результатов когнитивного исследоваия ... » [Баранов, Доб­ ровольский 1997: 19]. Ну, а что же сам автор обсуждаемой книга Е. С. Кубрякова? Она не видит простой «перекройки» терминов - «со­ знание», «мьппление» на термин «когнитивная лингвистика>>? Видит, но - слово брошено и оно уже обросло массой противоречий, недоразу­ мений и нелепостей. По мнению Е. С. Кубряковой, в термине «когни­ тивная лингвистика» есть «известная н е о п р е д е л ё н н о с т ь в по­ нимании того,... какой глубиной должны обладать указанные знания», а это «ведёт и к некоторой н е я с н о с т и и р а с п л ы в ч а т о с т и самого термина „когнитивный" или даже понятия когнитивной линг­ вистики. Не секрет, что использование этих терминов в целом ряде ра­ бот и выступлений кажется и с к л ю ч и т е л ь н о д а н ь ю м о д е и потому, вероятно, ничего к р о м е р а з д р а ж е н и я не вызывает» [Кубрякова 1999: 4]. Пусть Е. С. Кубрякова не сомневается: её книга не вызывает раздражения. Напротив, у некоторых рецензентов идеи Е. С. Кубряковой, вопреки её собственному негативному мнению о «когнитивной лингвистике», вызывают только восторг и восхищение. Например, 3. А. Харитончик опубликовала в «Вопросах языкознакния» отзыв (некоторые слова из этого отзыва я выделил особо, см. ни­ же) об обсуждаемой здесь книге Е. С. Кубряковой, согласно которому книга Е. С. Кубряковой подсказана кардинальными изменениями в об­ ласти теоретической лингвистики, прежде всего «достижениями» (ас! А. К.) двух главных научных парадигм современного языкознания 1

Того, кто хочет понять «структурность» языка и ещё раз проверить свой тезис о «преодолении» структурализма, я отеылаю к работам Ю. Д.Ап­ ресяна, особенно к его работам «Идеи и методы структурной лингвистики» (1966), «Новый объяснительный словарь синонимов русского языка» (1997), а также к работе Н. С. Трубецкого «Основы фонологии» (1960). 1

294

коммуникативной и когнитивной. Е. С, Кубряковой намечена «широ­ кая программа» изучения частей речи и продемонстрирована «глубина проникновения» в существо частей речи. Е. С. Кубрякова «блестяще вы­ полняет» поставленные перед собой задачи. Е. С. Кубрякова «формули­ рует стройную и убедительную концепцию частей речи», ей «удалось найти дополнительные аргументы в пользу развиваемой ею концепции частей речи». Е. С. Кубрякова «разрабатывает методологическую базу для объяснения частей речи», «создаёт оригинальную концепцию частей речи, соединив в своём построении разные их аспекты и доказав их вза­ имосвязанность и непротиворечивость. Исчерпывающая ар1ументация не позволяет усомниться в истинное ш развиваемых положений» [Харитончик 1999: 127-130]. Подобные панегирики имеют лишь одну цен­ ность: они тешат тщеславие авторов рецензируемых работ. Но с другой стороны, они убаюкивают авторов рецензируемых работ, высвечивают профессиональную некомпетентность самих рецензентов, тормозят развитие языкознания и создают иллюзию его полного благополучия. Интересно было бы узнать, преследует ли центральный российский лингвистический журнал «Вопросы языкознания», публикуя заведомо ложную рецензию, кроме восхваления автора рецензируемой работы, ещё какую-нибудь и н а у ч н у ю цель? Бодуэн де Куртенэ в 1901 году написал статью «языкознание, или лингвистика, XIX века», в которой дал обзор развития языкознания за прошедшие 100 лет, где ставит задачи для языкознания на X X век (17 задач). Он пишет: «наряду с нормальной наукой, руководствующейся трезвым умом, в течение всего XIX века тянулась, как и прежде, целая вереница людей с неукротимой фантазией, людей, грезящих наяву... „Учёные" труды таких „исследователей " относятся прежде всего к пси­ хиатрии как объект её изучения, или же - к юмористике» [Бодуэн 1963: 12-13]. «Отсюда учёное пустословие, учёное фразёрство, которое вводит в заблуждение людей не только поверхностных, но даже и очень основа­ тельно думающих» [Бодуэн 1963: 75]. И. А. Бодуэн де Куртенэ писал с негодованием о «своеобразном „западаичестве", вызванным, конеч­ но, опасением, что ... придётся пошевелить мозгами, а ведь „Вепкеп 151 зсЬетет ипс! ееГаптИск" Лучше убаюкивать себя повторением чужих мыс1

Эта мысль несколько позже была развита Л. В. Щербой, учеником Бодуэна. Л. В. Щерба писал ещё в 1945 году: «Не могу не сделать здесь лиричес­ кого отступления и не посетовать на своих соотечественников, которые при­ знают идеи, лишь снабжённые з а г р а н и ч н о й маркой» [Щерба 1974: 49]. В. К. Журавлёв пишет о выдающемся американском лингвисте, одном из редакторов многотомного обзора современного состояния лингвистики, Эдварде Станкевиче: «Нас учил Роман Якобсон, что свет лингвистических идей идёт с Востока, из России! ... Почему же сейчас у вас выхватывают какого-либо второстепенного американского лингвиста и пропагандируют его писания как новейшее достижение лингвистики!» [В. К. Журавлёв. Язык языкознание - языковеды. М.]. 1

295

лей ~ лишь бы только не тревожить, лишь бы только не тревожить!» [Бодуэн 1963: 363]. Вот мнения нашего современника о современном языко­ знании: «В лингвистике нашей эпохи следуете т р о г о р а з л и ч а т ь н о в о е и м о д н о е . Новое-это всё то, что действительно движет на­ уку вперёд, Модное - это всё то, что механически и бездумно копирует другие науки и другие термины, не считаясь с тем, насколько подобное подражание полезно дня самой науки о языке» [Будагов 1983:259]. И да­ лее: «... писать просто и ясно гораздо труднее, чем писать непросто и не­ ясно, скрывая за подобной неясностью отсутствие серьёзных знаний и подлинно новых идей» [Будагов 1983: 260; см. также: Будагов 1984:73]. Например И. Е. Аничков пишет о «детской болезни» так называемой «новой» лингвистики, о пренебрежении к традиции, об изощрённости в изобретении ненужных новых терминов [Аничков 1997: 401]. В когнитивной науке считается, - пишет Е. С. Кубрякова - что язык не просто «вплетён» в тот или иной тип деятельности (а разве до по­ явления «когнитивной лингвистики» язык человека жил сам по себе, а деятельность человека - сама по себе? - А. К.), но и «образует её речемыслительную основу (а разве не существует со времен Ф . де Соссюра понятий «язык» и «речь» и что «язык» лежит в основе порождения «ре­ чи»? - А. К.), объективируя замысел деятельности, её установки, разные компоненты деятельности (разве язык без помощи «мышления» объекти­ вирует замысел деятельности человека, разве «язык», а не «мышление» обладает отражательной способностью? - А. К.). И далее Е. С. Кубряко­ ва, преодолев самую себя, т.е. отбросив путающийся под ногами термин «когнитивная лингвистика», пишет: Языковые выражения, категории, единицы «отражают познание человека,... в языке проявляются к о с в е и н ы е даньге о мыслительной, интеллектуальной, ментальной деятель­ ности человека, о его с о з н а н и и и м ы ш л е н и и » [Кубрякова 1994: 37]. Аналогичную мысль высказал А. А. Кибрик: «Когнишвньгй подход к языку - у б е ж д е н и е , что языковая форма в конечном счёте является о т р а ж е н и е м когнитивных структур, т.е. структур человеческого с о з н а н и я, м ы ш л е н и я и познания» [А. А. Кибрик 1994: 126]. Неужели ещё и сегодня, спустя два с половиной тысячелетия после Аристотеля, на­ до кого-то у б е ж- д а т ь. что в языке «отражено человеческое сознание, мышление и познание»? Главное сегодня не в этом, а в том, к а к эта связь о с у щ е с т в л я е т с я , к а к о в е ё м е х а н и з м . Вот где собака зары­ та! Расшифровка этого взаимодействия и есть сущность всего т е о р е т и ч е - с к о г о языкознания и, следовательно, философии языка. В своей последней статье Е. С. Кубрякова уже вернулась к тради­ ционной общей лингвистике, главной целью которой всегда была связь формы и содержания в языке, и к традиционным задачам формальной логики: правила получения выводаых знаний. В когаитивной лингвисти­ ке «основное внимание уделяется вопросу о том, как связаны между со­ бою языковые формы ... со структурами человеческих знаний и опыта, 296

а также о том, как те и другие представлены фепрезенгированы) в голо­ ве человека» [Кубрякова 1999: 4]. Главная задача когнитивной семанти­ ки - пишет Е. С. Кубрякова - «выйти ч е р е з д е т а л ь н ы й а н а л и з я з ы к о в ы х ф о р м со всей спецификой „упаковки" в них человечес­ ких знаний к пониманию того, как работает человеческий разум. Описа­ ние механизмов аналогии, механизмов инференции (получения вывод­ ных знаний) и умозаключений ... обещает ... пролить свет не только на собственно лингвистические проблемы, но и ответить... на вопрос о том, для чего ... нужна теоретическая лингвистика...» [Кубрякова 1999:12]. В языкознании нет общевыработашой теории языка. Даже если бы она существовала, каждый волен, тем не менее, строить себе свою собственную теорию. Но что обязательно для всех, - так это д о к а з а т е л ь н о с т ь , по с л е д о в а т е л ь н о с т ь . л о г и ч е с к а я н е п р о т и в о р е ч и в о с т ь теории: вся теория должна вытекать из заранее заданных постулатов (выполнение этих условий уже накладыва­ ет ограничения на порождение «своих собственных» теорий - теория должна быть и будет только одна). Но когда авторы нагромождают ку­ чу утверждений, противоречащих одно другому, то это уже не теория. Моё критическое восприятие «когнигавной лингвистики» вооб­ ще, и «когнитивной теории частей речи» Е. С. Кубряковой в частности порождено отсутствием выше указанных критериев всякого научного исследования, отсутствием её подкрепляющего материала и, как резуль­ тат, прот^шоречиямиинесогласованностями, из которых соткана книга. В ней нет цельной, законченной теории частей речи, а представлен на­ бор отдельных положений (это не грех!), но, к сожалению, противореча­ щих одно другому. Эту книгу нельзя рассматривать как «приметы науч­ ной революции», как «появление новой науки», как какой-то весомый вклад в теорию частей речи, потому что она не только не вносит ничего нового в существующие теории, о чём настаивает сама Е. С. Кубрякова, но и делает шаг назад по сравнению с тем, чго мы имеем сегодня в тео­ рии частей речи. Именно шаг назад - к пройденному и давно преодолнному этапу отечественого языкознания: «когнитивная теория частей ре­ чи» имеет своих предшественников в виде «логико-семантических тео­ рий частей речи», ещё в 60-70 годы отстаиваемых Ю. М. Скребневым, А. Н. Савченко, О. П. Суником (см. выше: § 2,1, 1,2, З). Мои критиче­ ские утверждения - не анализ эмпирического материала, коего в книге нет, а лишь плод л о г и ч е с к и х рассуждений, в ы т е к а ю щ и х из тех положений и теорий, которые заложены в самой книге. 1

Приведу анекдот из одной русской газеты, издаваемой в Нью-Йорке. В ней было напечатано объявление: «Ищем грамматиста, который мог бы со­ здать новую теорию частей речи». Приходит претендент, его спрашивают: «Вы грамматист»? - «Нет, я когнитивист» - «Так зачем же вы пришли»? - «Я при­ шёл сказать вам, чтобы вы на меня не рассчитывали». 1

297

Нужны ли подобные книга, которые, кроме «новейшей» терми­ нологии, ничего нового в науку не вносят? Да они просто необходимы как новая пища для лингвистических рассуждений, как очередная сту­ пень на длинной лестнице познания истины. Основная ценность этой книги как раз и состоит в том, что она ещё раз показала, как важны и нужны г л у б о к и е и с с л е д о в а н и я с у щ н о с т и с а м о г о я з ы к а, а не безоглядное копирование мало что значащих для языко­ знания многих сочинений иностранных лингвистических философов и увлечение их модными терминами. Книга Е. С. Кубряковой нужна и полезна, даже если она и н е д а ё т о т в е т а на вопрос о сущнос­ ти частей речи, также тем обстоятельством, что она, во-первых, под­ твердила старую истину о невозможности решить глобальные теорети­ ческие проблемы языкознания а рпоп на основе лишь беллетристичес­ ких рассуждений, без привлечения эмпирического материала, без учё­ та самих ф а к т о в я з ы к а , во-вторых, подтвердила ещё раз невоз­ можность решить проблему частей речи по с е м а н т и ч е с к о м у («когнитивной») основанию. Нельзя не заключить, что «когнитивное» направление в лингвис­ тике вообще, и книга Е. С. Кубряковой в частносгаи, не может претен­ довать на то, чтобы считаться н а у ч н ы м направлением в языкозна­ нии: от «когнитивного» направления осталась лишь декларация, не обоснованная никакими эмпирическими фактами. Новый термин ни­ чего не добавляет к тому, что уже давно известно, а именно: весь словар­ ный состав языка, все его части речи - это мыслительные, семантичес­ кие, значимые, ономасиологические, понятийные, логические (чуть не забыл -«когнитивные») категории, это наши мысли, ибо все части речи нашего «внутреннего лексикона» находятся не где-нибудь, а только в мозгу, в мыслях как и д е а л ь н ы е о т п е ч а т к и материальных предметов и их свойств, это ячейки, кирпичики нашего языкового созна­ ния. Но сказав, что язык со всеми его частями речи не находится нигде, кроме как в нашем сознании (отсюда: весь язык - «когнитивный»!), мы ещё н и ч е г о н е с к а з а л и о с у щ н о с т и частей речи, кроме то­ го, что придумали для них новый термин иностранной марки. Однако пытаясь априорно создать утопическую «когнитив­ ную» теорию частей речи, Е. С. Кубрякова не могла не видеть, что ре­ альные факты языка разрушают её. Первоначально оперируя только абстрактными, «когнитивными» концептами, находящимися в голо­ ве человека, Е. С. Кубрякова затем поняла, что они находят выход на «свободу» и реализуются в грамматических формах в виде живой уст­ ной и письменной речи. Е. С. Кубрякова убедила читателя в том, что всем лингвистам известно давно: части речи - это, действительно, «когнитивные» (ономасиологические, семантические, значимые, мыслительные, понятийные) и грамматические категории одновре298

менно. Но она не убедила читателя в том, что она продемонстриро­ вала обещанный ею н о в ы й п о д х о д к частям речи [Кубрякова 1997: 171] по сравнению с тем, что мы видели ещё в грамматиках на­ чала прошлого века. Точка зрения, основанная на «когнитивном» понимании сущно­ сти частей речи завела Е. С. Кубрякову в тупик: части речи не совпада­ ют во всех языках (совпадают фактически не части речи, а фрагменты мира, отражённые в логических понятиях, представленных частями ре­ чи), и это несовпадение постулировано только несовпадением грамма­ тических структур разных языков и, следовательно, грамматических характеристик частей речи в разных языках). «Когнитивная теория ча­ стей речи» - если её роассматривать так, как она представлена, - есть искусственное построение, ничего общего не имеющее с тем объектом, который описывается. «Когнитивная теория частей речи» Е. С. Кубря­ ковой, в основу которой положена совершенно нереальная концепция, не возводит этажи научного здания, а рисует воздушные замки, даже не заложив прежде фундамента этого здания. Вопрос о сущности час­ тей речи остался и останется открытым до тех пор, пока он не будет ре­ шён эмпирическим путём. «Опора на конкретный языковой материал должен быть обязательной предпосылкой всяких теоретических пост­ роений. Приходится это подчёркивать, потому что некоторые лингви­ сты за рубежом, а часто и у нас, наловчились строить теории языка де­ дуктивно, без всякого материала. Читать произведения таких теорети­ ков - дело неблагодарное. Когда продерёшься через джунгли надуман­ ных абстракций и терминологических манипуляций, приходишь к ка­ кой-нибудь банальнейшей истине...» [Абаев 1986:39]. Именно к такой истине как раз и приводит книга Е. С. Кубряковой. Я совершенно убеждён в том, что многие отечественные и зару­ бежные лингвисты позабавятся ещё некоторое время «доминирующими теориями» в языкознании, в том числе и в первую очередь «когнитивной лингвистикой», и в конечном счёте остановятся в погоне за «когнитив­ ными призраками», поймут, что лёгкой беллетристической прогулкой сущность естественного языка, в том числе и его главнейших единиц частей речи, не вскрыть. В конечном счёте лингвисты поймут, чго истин­ ное языкознание - не в расплывчатой и неопределённой «лингвистике текста», «прагматике текста», не в «дискурс-анализе», не в туманной и водянистой «когнитивной лингвистике» и вернутся вновь к тому, что сейчас упорно обходится стороной - к забытым проблемам отечествен­ ного языкознания, к главнейшим проблемам теории языка и свяжут язык с теми, указанными мною выше, пограничными областями знания (взаимоотношение «действительность - мьппление - сознание - язык логика»), без которых «язык» как таковой, или то, что мы до сих пор на­ зываем «языком», в о о б щ е н е с у щ е с т в у е т. 299

ГЛАВА 3

Процедура построения системы классов слов («Система построения» системы классов слов) § 6. Как построить систему классов слов? I. Классификация объекта должна соответствовать сущности объекта. Как отметили уже некоторые лингвисты, единых критериев вы­ деления частей речи не существует: каждая часть речи выделяется на основе с в о и х критериев. Как пишет Ю. С. Степанов, «...лексика не содержит в своём составе подсистем с математически строгим и симме­ тричным разделением элементов - клеток. Поэтому классификация ... всегда будет по отношению к живому словарному составу его схемати­ зацией, отсечением некоторых живых связей слов и пртшисыванием словам некоторого числа признаков, в действительности несуществен­ ных [Степанов 1975: 40]. Существующие части речи в различных язы­ ках характеризуются семантическими и грамматическими категория­ ми. «Попытки построить классификацию слов по одному из них могут быть теоретически полезными, но они всегда будут отличаться недо­ статочной конкретностью и, следовательно, недостаточной полнотой результата» [Чесноков 1970: 143; ср. также аналогичную точку зрения: Основы построения описательной грамматики ... 1966:102]. Классифи­ кация - это один из способов логического анализа сложных систем, расположение явлений по какой-то определённой схеме, выбранной исследователем для решения стоящих перед ним познавательных за­ дач, - это взгляд на систему в некотором специальном ракурсе, позво­ ляющим отчётливо увидеть то, что ранее оставалось затушёванным [Налимов 1979: 6]. Способность классифицировать явления объектив­ ного мира, распределять их по разным классам, группам, разрядам, ка­ тегориям, разделам всегда говорит о том, что исследователь в воспри­ ятии объективного мира судит о сходстве одних объектов с другими, об их идентичности, или, напротив, об их различии. Классификация главный способ увидеть сущность воспринимаемого мира, придаёт ему упорядоченный, систематический характер, и позволяет рассмот­ реть в наблюдаемых явлениях сходства одних и различия других явле­ ний. Классификация явлений, в том числе и слов есгестенного язы­ ка, - это один из способов описания сложных систем. Любая классифи­ кация даёт классы объектов, их внутреннюю систему, взаимоотноше­ ние объектов в этой системе. Но, с другой стороны, надо остерегаться общепринятой ошиб­ ки, будто классификация любых объектов подчиняется одним и тем же 300

законам: в самих объектах уже заложены принципы их классификации, т.е. законы построения их внутреннего устройства, их системы, за пре­ делы которых выйти невозможно, не нарушив принцип соответствия объекта и его внутренней структуры. Никакая классификация классов слов невозможна без предварительного знания самого объекта класси­ фикации: всегда существует связь между методом изучения объекта и сущностью самого объекта. «Нет такой науки, где бы можно было начать строить метод, не имея концепции о предмете изучения, - так же как нет такой науки, в которой бы создалась концепция предмета изучения без наличия метода. Здесь наличны подлинная взаимозависи­ мость и подлинное взаимодействие» [Адмони 1964 б: 3]. Как должно классифицировать части речи? Понимание языка как формально организованной структуры логически должно было бы вести к тому, чтобы обнаружить в этой структуре такие же формально устроенные категории, т.е. считать, что классификация частей речи ба­ зируется тоже на некоторых формальных основаниях Так как словар­ ный состав любого языка реально с у щ е с т в у е т , и он должен быть как-то у п о р я д о ч е н , то естественно задать вопрос: а что должно лежать в основе этого порядка, чту в словах является «социально зна­ чимым», что в наибольшей степени соответствует объекту исследова­ ния? Может быть этот порядок диктуется самой реальной действи­ тельностью, или, напротив, диктуется самим языком, его структурой? Не меньше вопросов ставит перед исследователем и решение другой проблемы: едины ли части речи во всех языках, служащих материаль­ ным средством отражения одной и тойже реальной действительности, или части речи в каждом языке различны в силу различий структур каждого языка? Для построения системы частей речи, которая, как увидит чита­ тель ниже, оказалась «трёхэтажной», «трёхуровневой», «трёхъярус­ ной», чисто дедуктивная теория оказалась неприемлемой именно в си­ лу громоздкости материала. Части речи в естественном языке органи­ зованы естественно и для них никакая логическая или иная формаль­ ная классификация не нужна (см. подробно об этом: § 2,1, 1). Естест­ венность системы частей речи означает учёт в с е х параметров слов, т.е. необходимость воспринимать их так, как они реально живут в ес­ тественном языке. Это не значит, что надо целиком отказаться от вся­ ких формальных методов анализа, но эта формальность должна выте­ кать из самого языка. Индуктивный метод здесь состоит в том, что я исхожу из признаков слов в с е г о словаря. Дедукция как логический метод анализа здесь используется частично, лишь после того, как най­ дены все признаки слов на различныхуровцяхязыка/ Таковы требования логики, но логики йе формальной, а логики предмета. Части речи живут в естественном языке, а он значшельно

301

шире узких канонов формальной логики. Поэтому лучший метод ана­ лиза словаря и сведйния его к определённым частям речи - индуктив­ ный: необходимо вскрыть в с е с в о й с т в а с л о в , а затем объеди­ нить их по о б щ н о с т и обнаруженных свойств. Построить систему частей речи на основе совокупности признаков означает - отразить суть классифицируемого явления. Части речи существуют в природе языка не как логические классификационные разряды, а как живые слова с безбрежными грамматическими и семантическими связями друг с другом. Цель наблюдения вещей в индуктивном познаватель­ ном процессе - получить классификацию, соответствующую природе вещей, такую, «которая бы возможно точно отражала распределение и зависимости признаков в вещах, строилась бы на основе существен­ ных признаков и закономерных связей и обладала бы максимальной прогностической силой в том смысле, что позволила бы предугады­ вать иные признаки ... вещей...» [Никитин 1988: 51]. Вопрос о том, как построить систему частей речи, оказался очень сложным: до сих пор не выработана единая точка зрения на принципы их классификации. По мнению А. М. Щербака, прежде чем классифицировать части речи, необходимо предварительно рассмот­ реть следующие вопросы: для чего нужна классификация; как нужно классифицировать части речи; что использовать в качестве классифи­ кационного признака [Щербак 1968: 230 - 233]. Как пишет М. И. Стеб­ лин-Каменский, не существует единого основания, по которому слова распределяются по частям речи, но есть основания, по которым выде­ ляется каждая из них в отдельности. Поэтому задача грамматиста и за­ ключается в том, чтобы определить эти основания [Стеблин-Камен­ ский 1954 (б): 11]. Немаловажным требованием, предъявляемым к классификации частей речи, является учёт специфики строя языка. Надо решительно освободиться от каких бы то ни было априорных классификаций час­ тей речи, независимо от того, авторитетом каких крупных учёных час­ ти речи были освящены. Только полное и точное описание тех фактов, какими располагает данный язык, могут служить реальным основани­ ем для признания налитая в нём тех или иных основ его грамматичес­ кого строя [Шапиро 1954: 8]. По мнению П. И. Кузнецова, рассужде­ ния о той роли, которую играет грамматическая форма в решении во­ проса о частях речи, будут бесплодны, если рамки этого понятия не бу­ дут как-то ограничены, если не будет оговорено, что следует понимать под грамматической формой. Под эту рубрику надо отводить лишь то, что отражает специфику данного языка и не является обязательным для всех языков [П. И. Кузнецов 1957: 71]. Некоторые учёные правиль­ но ставят вопрос о том, что при классификации частей речи нельзя на­ вязывать одному языку части речи другого языка. «Видеть в известном 302

языке без всяких дальнейших околичностей категории другого языка ненаучно; наука не должна навязывать объекту чуждые ему категории и должна отыскивать в нём только то, что в нём живёт, обусловливая его строй и состав» [Бодуэн 1871: 26]. Так как части речи - это не навя­ зываемая языку внешняя по отношению к его структуре классифика­ ция, не научная фикция, но живая и объективная данность, заложенная в самой языковой системе, то, по мнению А. Е. Супруна, и задача линг­ виста не в том, чтобы найти удобную и непротиворечивую классифи­ кацию, а в том, чтобы обнаружить именно ту классификацию, которая существует в данном языке [Супрун 1968: 215]. Эту мысль хорошо вы­ разил Л. В. Щерба: в вопросе о классификации частей речи вовсе не приходится классифицировать слова по каким-либо принципам, а не­ обходимо разыскивать, «какая классификация особенно настойчиво навязывается самой языковой системой, или иначе,... под кукую о б ­ щ у ю к а т е г о р и ю подводится то или иное лексическое значение в каждом отдельном случае, илииначе, какие о б щ и е к а т е г о р и и различаются в данной языковой системе». Должны существовать внешние выразители этих категорий. Они могут быть самыми разно­ образными: изменяемость слов, префиксы, суффиксы, окончания, по­ рядок слов, особые вспомогательные слова, синтаксическая связь и т.д. [Щерба 1974: 78-79]. Грамматический строй языка есть система грам­ матических категорий, которая должна лежать в основе классифика­ ции частей речи. Но она существует не сама по себе, а в различных со­ четаниях своих компонентов - в лексическом составе языка [Скорик 1968: 284]. Возникает вопрос: сколько нужно критериев для классификации частей речи? На основе обзора классификаций частей речи В. Г. Адмо­ ни установил, что, с одной стороны, выделение некоторых критериев для классификации частей речи излишне, с другой стороны, не оправ­ дано введение лишь одного единственного доминирующего критерия [АсЬпош 1966: 64]. Слово многогранно, поэтому его надо брать во всём комплексе присущих ему признаков. Какой из этих признаков займёт в комплексе место, зависит от структуры данного конкретного языка [Бертагаев 1968: 241].

П. Проблему классификации частей речи решают многоаспектные методы. Словарь языка можно разбить на классы, разряды, группы, вплоть до единичного слова. Словарь - это объективное начало, наш объект классификации, в котором слова каким-то образом потенци­ ально связаны друг с другом. А все классификации частей речи -это произведения исследовательского ума. Проблема, как в объективном словаре языка обнаружить объективную и обозримую систему частей 303

речи - и есть задача выделения частей речи. И тем не менее зададимся вопросом: существует ли система частей речи в том или ином язьпсе или она изобретена исследователем? Совершенно очевидно, что систе­ ма частей речи, например, немецкого языка заложена в языковом со­ знании говорящего на этом языке (на первом уровне материализации языка). Однако представлена эта система реально, визуально, осознан­ но только на втором уровне материализации языка (а другого пути её материализации не существует) и только исследователем. Слова имеют какие-то объективные свойства, позволяющие их объединять в соответствующие группировки - части речи. Но объеди­ няются они исследователем, т. е. субъективно. Частиречи-это катего­ рии нашей мысли, получившие языковое воплощение, в них находят отражение результаты классифицирующей работы мьппления. Задача исследователя и состоит в том, чтобы показать, по какому объективно­ му принципу объединяются слова в части речи. Ю. Д. Апресян пишет, что исследователь неизбежно опирается на своё интуитивное знание объекта. Однако интуиция не может использоваться как решающее средство доказательства, так как в этом случае становится невозмож­ ным отчуждение и однозначная передача знаний: максимум того, что мы можем сделать, построив описание на интуитивной основе - апел­ лировать к интуиции читателя и «возбудить» у него с помощью приме­ ров не в точности совпадающее с нашим, а приблизительно похожее представление об объекте [Апресян 1966:15]. Задача исследователя, по­ ставившего себе целью создание теории, состоит в том, чтобы ф о р м а л и з о в а т ь наши первоначальные интуитивные знания об объекте [Апресян 1966: 15]. Классификация - это раскрытие внутренней необходимой связи между единицами анализа. Классификация может быть формальной и содержательной. Ф о р м а л ь н а я классификация основана на таких способах распределения единиц, которые базируются на их сходстве в пределах каждого класса, наличием общих свойств. Главное - дости­ жение наиб олее чёткого обособления каждого класса. В формальной ло­ гике этому соответствуют правила деления, требующие, чтобы члены деления исключали друг друга. Установленный строгий порядок носит внешний, нередко произвольный характер. С о д е р ж а т е л ь н а я клас­ сификация опирается не на формальные, а на диалектические принци­ пы. Но в качестве необходимой предпосылки содержательная классифи­ кация имеет принципы формальной классификапци, носящих предвари­ тельный характер. В содержательной классификации центр внимания уделяется раскрытию внутренних связей между едшищами, уже здесь проявляются новые отношения, не обнаруживаемые в формальной клас­ сификации, отношения, формирующие объективные законы: охват от­ дельного общим. В сути содержательной классификации лежат законы

304

единиц, эта классификация отражает те связи и отношения между пред­ метами, которые обусловлены данным законом [Философская энцикло­ педия 1962, т. 2: 523]. Какую избрать методаку для классифшсации частей речи? Как пишет Б. М. Кедров, формально-логической классификации противо­ стоит содержательная классификация. «В содержательных классифика­ циях главным становится ... обнаружение связ5Тощих областей, в кото­ рых предметы обнаруживают не один какой-либо различительный при­ знак, присущий определённой группе, а по меньшей мере два признака, присущие двум и более различным группам» [Кедров 1962: 523]. В. М. Жирмунский пишет о «естественных» или «реальных» классифи­ кациях: « . . . классификация объектов н а у к и . . . на самом деле вовсе не требует той формально-логической последовательности принципа де­ ления, которая необходима для классификации отвлечённых понятий. Она требует только правильного описания системы признаков, опреде­ ляющих в своей взаимосвязи данный реально существующий тип явле­ ний». И далее: «...реальной, а не логической классификацией является выделение частей речи как действительно существующих в языке клас­ сов слов, определяемых совокупностью (точнее - с и с т е м о й ) призна­ ков, частично между собою перекрещивающихся» [Жирмунский 1968: 8-9]. Е. С. Кубрякова пишет, что классификация частей речи - это есте­ ственная, прототшшческая классификация как познание объекта в обы­ денной жизни [Кубрякова 1997: 124]. Е. С. Кубрякова против утвержде­ ния, что множественность критериев нарушает логическую стройность частей речи [Кубрякова 1997: 119]. В смешанных признаках классифи­ кации частей речи она справедливо не видит ничего плохого, главное здесь - выявить ту внутреннюю связь, которая этому множеству прису­ ща [Кубрякова 1997: 121]. Можно ли о б ъ е к т и в н о эксплицировать то, что заложено в человеческом сознании и, следовательно, в языке? Можно. Так как слова языка, отражая бесконечные свойства мира и языкового созна­ ния самого человека, не живут изолированно, а постоянно вступают в связи друг с другом по каким-то их свойствам, то эти слова можно объединить в какие-то классы только на основе множества им свойст­ венных признаков. Для этого необходимо применить м н о г о а с ­ п е к т н у ю методику их выделения. «Вне зависимости от его данного употребления слово присутствует в сознании со всеми своими значени­ ями, со скрытьгми и возможными, готовыми по первому зову всплыть на поверхность» [Виноградов 1947: 14]. По мнению А. Е. Супруна, весь словарный состав языка в памяти закреплён и организован на основе грамматической специализации. Подмножества слов в голове и есть части речи. Поэтому классификация слов будет эффективной лишь в том случае, если она будет перебрасывать мост не только между 305

лексикой и грамматикой, но и между словарём языка и его использо­ ванием в речи. «Таким мостом могут и должны быть классификацион­ ные разряды слов, включающие грамматическую характеристику слов» [Супрун 1968: 211]. Как конкретно необходимо классифицировать слова, какие при­ знаки считаются исчерпывающими, какую избрать процедуру их ана­ лиза? 1) Прежде всего надо выбрать такие слова из словаря, чтобы они отражали к а р т и н у всего словаря: для открытых классов слов до­ статочно лишь некоторых их представителей, для закрытых классов слов - исчерпать все слова. 2) Составить список признаков, проб, свой­ ственных словам данного языка, установив их заранее на основе струк­ туры предложения, в которых они функционируют, список дополни­ тельных трансформационных проб, которые бы отражали необходи­ мые параметры глубинной синтаксической структуры предложения. Выделенные на основе структуры языка признаки слов втянуты в опре­ делённую систему признаков, способную породить другую систему систему классов слов. Необходимо показать на примерах, как эта сис­ тема проб и признаков отражается в самих словах. 3) Найти исчерпы­ вающие примеры на каждое слово в художественной и иной литерату­ ре. 4) Приписать каждому слову все свойственные ему признаки (пучёк признаков) на всех уровнях языка. 5) Объединить все слова в классы и их подклассы на основе общности пучка признаков. Вопрос о соотношении частей речи и членов предложения (бо­ лее подробно об этом см. выше: § 5, IV, 4) также принадлежит к про­ блеме методов классификации частей речи: части речи - это слова в функции членов предложения. Если это так, то каждая часть речи имеет свои п р а в и л а употребления (семантические, морфологичес­ кие, синтаксические, словообразовательные). Следовательно, сущ­ ность классификации частей речи состоит в том, чтобы приписать в с е м словам языка указанные выше правила, как бы изолировать все сло­ ва с присущими им указанными выше параметрами от их естественной среды - предложений и представить их списочно со всеми свойствен­ ными им признаками. Затем по общности признаков все слова объеди­ няются в классы, подклассы, группы и т.д. Это и будет система частей речи как система классов слов со всеми свойственными им признака­ ми, постулиров анными самим языком. «Классификация слов - пишет В. В. Виноградов - должна быть конструктивной. Она не может игнорировать ни одной стороны в структуре слова. Но, конечно, критерии лексические и грамматичес­ кие (в том числе фонологические) должны играть решающую роль» [Виноградов 1947 : 29]. «Говоря образно, различие частей речи не явля­ ется различием такого рода, как, например, различие между каранда­ шами, одинаковыми по форме, размеру, марке и всем прочим призна306

кам и отличающимися друг от друга лишь по одному признаку - цве­ ту. Напротив, классификация по частям речи представляет собой клас­ сификацию другого рода - классификацию, предполагающую разли­ чия не всегда только, так сказать, по цвету, но допускающие в одном случае также различия и по объёму, в другом - по форме и т.д.» [Смир­ ницкий 1959: 105]. В человеческой памяти записаны не только чисто лексические единицы, но и их грамматические пометы, в частности, грамматические функции. Функция определяет место на котором надо искать слово этой частиречи. Такая классификация слов по частям ре­ чи - это и есть классификация слов в памяти [Супрун 1968: 211-212]. Можно предположить, что в памяти происходит объединение и рас­ пределение слов по подмножествам не на основе одного грамматичес­ кого свойства, а на основании некоторого пучка грамматических свойств. «Этиразряды слов, характеризуемые пучком грамматических свойств, и целесообразно называть частями речи» [Супрун 1968: 212213; см. также: Супрун 1965: 18]. В. Г. Адмони во всех своих работах, посвященных частям ре­ чи, убедительно доказывает необходимость выделять части речи на основе таких признаков, какие свойственны самому объекту класси­ фикации - словам. Так как слова обладают множеством признаков, то нет никакого основания рассматривать классификацию частей ре­ чи на основе множества аспектов в словах как недостаточно науч­ ную или субъективную. «Научно и объективно всё, что вытекает из сущности исследуемого объекта. Своеобразная, многоаспектная природа языковых явлений, их полевая структура требует также применения своеобразной, многоаспектной методики при их класси­ фикации. Полученные в этом случае виды и классы имеют объектив­ ную, научную ценность и не являются своего рода вспомогательны­ ми единицами на фоне нечто более важного. Однако эта методика должна быть реализована сознательно и чётко, с чётким выделением аспектов, которые здесь предусмотрены» [Адмони 1972: 62]. В. Г. Адмони называет свой метод «многоаспектно-доминантным», т. е. характер явления познаётся не только путём поаспектного вы­ явления комплекса его признаков в соединении их друг с другом, но и через установление иерархии признаков, среди которых могут оказаться главенствующие и более или менее второстепенные. Эту идею поддерживает В. М. Павлов: «...путь к рациональной поста­ новке вопроса о необходимости объективной полевой организации языковой системы и, следовательно, соответствующей методики её изучения и описания пролегает через понятие к о м п л е к с н о с т и качественных определенностей языковых образований...» [В. М. Павлов 1996: 83]. В. М. Павлов пишете «многоаспектном» ха­ рактере языковых сущностей, обусловливающих необходимость

307

и неизбежность полевого типа организации языковой системы, её полевой структуры. Основывающаяся на этом принципе «естествен­ ная классификация» языковых образований не перестаёт быть клас­ сификацией [В. М. Павлов 1996: 86-87]. Не исключено, что каждая часть речи, выделенная на многоас­ пектной основе, будет обладать множеством подклассов. Это связано с тем, что такая классификация частей речи задана множеством при­ знаков. Если ввести более дробную классификацию признаков, то подклассы станут классами и, таким образом, число частей речи увели­ чится. Но введение новых признаков не разрушает всю систему частей речи: создаётся более дробная классификация частей речи. Мы полу­ чим индивидуальную, исчерпывающую характеристику каждого сло­ ва. Следовательно, дробность частей речи - это определённый срез языка, глубина исследования данных слов. В. М. Павлов пишет, что с увеличением числа признаков, подлежащих учёту при классифика­ ции, растёт количество потенциальных взаимоисключающих класси­ фикаций одних и тех же предметных областей [Павлов 1996: 18]. По­ скольку части речи должны отражать структуру языка, то их класси­ фикацию можно провести с определённой степенью глубины, можно или полностью исчерпать всю структуру языка, или остановиться на каком-нибудь уровне, т.е. критерии выделения и классификации час­ тей речи задаются с определённой мерой глубины: чем больше крите­ риев, тем дробнее классификация частей речи. В идеале система частей речи может быть дана только в толко­ вом словаре со всеми без исключения способами употребления каждо­ го слова. Такой словарь будет содержать в себе все слова в виде от­ дельных, но исчерпывающих примеров на каждое слово. Различные их «употребления» и есть их признаки на всех уровнях (морфологичес­ ком, синтаксическом, семантическом, логическом). Представленная таким образом система частей речи, если в ней будут у ч т е н ы в с е п а р а м е т р ы каждого слова, может быть абсолютно точной, т.е. полностью отражать структуру языка. Исчерпьюающий, полный ана­ лиз слов в виде системы частей речи будет означать, что словарь язы­ ка исследован во всём объёме языка, без остатка. «...Система частей ре­ чи существует как система слов и только в ней, во всём тотальном мно­ жестве слов, она находит своё объективное бытие» [Кубрякова 1997: 172]. Но эту систему частей речи надо ещё эксплицировать и сделать её научным достоянием. Задача исследователя (кибернетической маши­ ны) состоит в том, чтобы с и с т е м а т и з и р о в а т ь данные такого словаря и в ы в е с т и с и с т е м у ч а с т е й р е ч и по общности и различию присущих им всех обнаруженных в них признаков. В такой системе частей речи будет отражена, как в зеркале, в снятом виде вся структура соответствующего языка.

308

III. «Части речи» или «классы слов»? Представленное в современном языкознании соссюровское ди­ хотомическое соотношение между двумя членами оппозиции «язык речь» фактические не существует, потому что оно противоречит реаль­ ным фактам соотношения языка, мьшшения, сознания, опыта, теории познания. Как я показал выше (см. § 3, Ш-1У), реальным фактам соответствуеттолько д в у х э т а ж н а я или д в у х ъ я р у с н а я пересека­ ющаяся дихотомия: 1) п е р в и ч н а я материализация мьшшения и, следовательно, языка (материальные процессы в нейронных клетках мозга), которую можно назвать «языком в мозгу», и 2) в т о р и ч н а я материализация мышления и, следовательно, языка, которую можно назвать «оречевлённым мышлением», «языковым мышлением», «вер­ бальным мышлением», «языком в тексте», внешне выраженным, в зву­ ках или в письменных знаках материализованным мышлением, как следствие материальных процессов в нейронах мозга, вынесенных во­ вне в виде вторичного уровня материализации языка. Язык (он же наше мьппление) в тексте, в свою очередь, состоит 1) из «логических понятий», 2) из «логических граммем», в форме котрорых маркированы «логические понятия», и 3) из «логических фо­ нем» (логических графем»), репрезентирующих «логические понятия» и «логические граммемы» (см. подробнее об этом выше: § 3, III - IV). В предложенной здесь трёхъярусной (трёхэтажной) пересекаю­ щейся модели «языка в тексте» не нашла себе места соссюровская ди­ хотомия «язык - речь», не соответствующая фактам речетворчества и понятию отражения реального мира. Следовательно, древнее поня­ тие «часть речи», берущее своё начало в античной грамматике (см. Главу 1, § 1), обозначающее принадлежность слова к какой-либо груп­ пировке слов, выделенной по скмантическому (логическому) основа­ нию, терминологически совпадает с понятием «речь» в соссюровской дихотомии «язык - речь», где понятие «речь», традиционно обозначая лишь материальную стороны языка и информацию, которую несёт данный отрезок «речи», не может считаться строго научным. Поэтому сегодняшнее понятие «часть речи» во-первьтых, вызывает нежелатель­ ные ассоциации, так как не является частью «речи», т.е. частью одно­ го из двух пр отив оно ставленных членов оппозиции «язык - речь», каждый член которой имеет статус строгого лингвистического терми­ на. Во-вторых, называя какие-то группировки слов, как это делается в традиции, «частями речи», мы оставляем за ними право быть выде­ ленными по логико-семантическому основанию, оставляем за ними те же логические, семантические, семасиологические пршщипы, на осно­ ве которых они выделены и классифицированы ещё в античной грам­ матике. 309

Поскольку, как было показано выше, «частиречи» должны быть отражением структуры языка, т.е. «языка в тексте», а «язык в тексте» - это абстрактная система словесных и грамматичес­ ких знаков, терминологически противопоставленная соссюровскому понятию «речи» как материальной формы манифестации этой систе­ мы, то к грамматическим группировкам слов удобнее всего применить термин или «грамматические разряды слов», или «грамматические классы слов», или просто «классы слов». Здесь, однако, мы опять вступаем на зыбкую почву, так как оперируем понятием «слова», кото­ рое, однако, в меньшей степени, чем понятие «часть речи», требует од­ нозначного толкования (см. выше о взаимоотношении «лексемы» и «слова»: § 4, II, 3). ничем иным как

1

IV. Взаимоотношение «системы» и « с т р у к т у р ы » в языке

Многообразие содержательных и формальных определений и употреблений понятий «системы» и «сяруктуры» отражает процесс создания и развития новых принципов методологии научного позна­ ния, ориентированного на изучение сложных объектов. Поскольку все науки используют понятия «системы» и «структуры» в качестве цент­ ральных, это позволяет их даже объединить в качестве системного подхода как особого направления в развитии современной науки. В современном языкознании как понятие «структура», так и по­ нятие «система» определяются по-разному. 1) Система и структура для Р. А. Будагова - одно и то же. Сравнивая в латинском, фр., исп., португ., русс, языках одну и ту же конструкцию (лат. ЬаЪео рагЫшп, фр. #а! раг1й), он нашёл, что в лат. - это структура, а во фр. - антиструктура, и наоборот. «То, что высту­ пает как структура в одном языке, предстаёт как своеобразная анти­ структура в другом, близкородственном языке» [Будагов 1978: 12-14]. Отмежёвываясь от этой фантазии, надо заметить, что в языке не может быть ни антиструктуры, ни антисистемы, иначе язык «рассыпался» бы. Все языки и структуры и системы одновременно. То, что, по мнению Р. А. Будагова, антаструктура и антисистема - это своеобразная, уни­ кальная структура каждого данного языка, отличающая его от всех других языков. 2) По мнению других лингвистов, мерилом взаимоотношения системы и структуры является понятие приортетаости: первичное структура, зависимое - система, т.е. понятие структуры рассматрива­ ется как высшее по отношению к понятию системы [Щур 1964: 12]. 3) Понятия системы и структуры отождествляются с понятиями

сштгагматики и парадигматжи. Система - это горшожзльные-связи единиц, структура - вертикальная организация языка [Реформатский 1960 (в): 30]. '" • 4

310

4) Определяется только понятие структуры безотносительно к понятию системы: структура, по мнению Е. С. Кубряковой и Г. П. Мельникова, «это исключительно сеть отношений и связей, это не что иное, как схема отношений» без включения в эту схему самих элементов [Кубрякова, Мельников 1972: 8-92]. 5) Взаимоотношение структуры и системы определяется с фи­ лософских позиций понятия«материально-идеального», а в конечном счёте как существование одного в другом. Структура - это материаль­ ное строение, материальный состав, совокупность членов, а система сеть отношений между ними, причём система языка мыслится как не­ что более идеальное, чем его структура [Арутюнова 1968: 104; Головин 1962: 33; Ярцева 1968: 10; Щур 1964: 16, 26]. 6) Понятие системы предполагает статическое состояние языка, а понятие структуры отражает развитие языка. Поскольку формой су­ ществования языка служит «развитие», поэтому определение языка как системы оказывается недостаточным, односторонним, неадекват­ ным. Кроме того, определение языка как системы искусственно сбли­ жает его со знаками. А язык не есть чисто знаковая система, потому что он развивается, а понятие системы предполагает неподвижность. Понятие системы предполагает статическое состояние входящих в неё элементов, а понятие структуры - понятие динамическое, оно отража­ ет истинную природу языка - его развитие [Звегинцев 1962: 64-69, 72]. 7) Мерилом взаимоотношения системы и структуры служит по­ нятие «объёма». Система - это нечто большее, чем структура. Р. А. Бу­ дагов применяет термин «система» по отношению к языку в целом, а термин «структура» - по отношению к его отдельным уровням (сис­ тема языка, но структура слова). А термин «антисистема» служит у Р. А. Будагова для обозначения таких явлений в язьпсе, которые, хо­ тя и противоречат системе, вместе с тем, не разрушают стистемного строения языка [Будагов 1978: 3]. Для Г. П. Мельникова схема связей или отношений между элементами есть структура системы. Следова­ тельно, структура - не система, а лишь одна из её характеристик. Сис­ тема - это внутренне организованная совокупность взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов, а структура - схема взаимоотно­ шений между элементами системы, их внутренняя организация [Меж­ ников 1967 б: 98]. Система - это множество элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом и образующих относительно ус­ тойчивое единство. Структура - это совокупность устойчивых связей объекта, обеспечивающих его целостность и тождественность самому Термин «классы слов» представляется более мотивированным, чем традиционное идиоматическое «части речи». И далее: «... „части речи" есть классы с л о в . Это естественно, поскольку слово как родовое понятие служит основой для определения видового» [Габинский 1972: 86, 98]. 1

311

себе, т.е. сохранение основных свойств при различных внешних и вну­ тренних изменениях [Маковский 1971: 11]. Система может делиться на упорядоченные подсистемы. Развитием понятия упорядоченности яв­ ляются понятия структуры и организации. Система ~ это упорядочен­ ное целостное множество взаимосвязанных элементов, обладающие структурой и организацией [Филос. энцикл. 1970, т. 5: 20]. Взаимозави­ симость элементов языка есть система [Звегинцев 1962:54]. 8) Более правильным представляется мне понимание соотноше­ ния системы и структуры как одного и того же явления, но рассматри­ ваемого с разных сторон, «...слово с и с т е м а указывает на способ объединения элементов, образующих более сложное целое, а слово с т р у к т у р а - н а способ расчленения целого на его элементы» [Мельничук 1970: 46]. А. С. Мельничук пишет: система - это совокупность взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов, образующих бо­ лее сложное единство, рассматриваемое со стороны элементов - его ча­ стей; структура - это состав и внутренняя организация единого целого, рассматриваемого со стороны его целостности [Мельничук 1970: 27, 48]. Как пишет Ю. С. Степанов, «структуру языка нельзя непосредст­ венно видеть, слышать и вообще воспринимать...» [Степанов 1966: 5-6]. Система частей речи (классов слов) - целое, составленное из от­ дельных частей речи, это соединение, множество отдельных частей ре­ чи с отношениями и связями между ними, образующие определённую целостность. Как и любое другое познавательное средство, понятие си­ стемы частей речи призвано характеризовать некоторый и д е а л ь- н ы й о б ъ е к т . Исходным пунктом его конструирования является м н о ж е с т в о э л е м е н т о в , т.е. частей речи на природу которых не накладывается никаких ограничений. При этом подразумевается возможность (при других целях исследования) иное расчленение этого же объекта с выделением иных элементов, т.е. при подходе к объекту как к системе любое системное рассмотрение объекта является относи­ тельным. Отсюда следует, что для системы частей речи характерна и е р а р х и ч н о с т ь строения - последовательное включение систе­ мы более низкого уровня в систему более высокого уровня. Множест­ во взаимосвязанных элементов (классов слов), образующих систему, противостоят с р е д е , т.е. структуре языка, во взаимодействии с ко­ торой система проявляет и создаёт все свои свойства. Функционирова­ ние системы классов слов опираегся на определённую у п о р я д о ­ ч е н н о с т ь её элементов. С т р у к т у р н о и ф у н к ц и о н а л ь н о различные аспекты упорядоченности образуют основу для выделения в системе её подсистем, которые определяются свойствами системы и процедурами [Филос. энцикл. 1970, т. 5: 17-19]. С т р у к т у р а язы­ ка немыслима вне системы частей речи, как и система частей речц в своей основе всегда структурна. Структурный анализ системы иачи-

312

нается с выявления определённого с о с т а в а системы, с исследова­ ния её частей, элементов, их отношений. Это отношение предстаёт как структурное отношение. Итак, с и с т е м а классов слов - это нечто целое, составленное из частей, определённый порядок каких-то элементов (частей речи), классификация, группировка, форма организации частей речи. Систе­ ма классов слов - это устройство, имеющее определённую структуру, представляющее собой единство закономерно расположенных: и вза­ имно связанных частей. Сам термин «система классов слов» имеет то же значение, что и в следующих сочетаниях: «Солнечная система», «Периодическая система химических элементов Д. И. Менделеева». С т р у к т у р а языка - это прежде всего «устройство»: единст­ во закономерно расположенных и взаимно связанных частей как структурных единиц. Это взаиморасположение и взаимосвязь состав­ ных частей языка, их устройство и организация. Чаще всего это поня­ тие употребляется в устойчивых словосочетаниях: «структура метал­ ла», «структура почвы», «структура языка». Если понятия системы и структуры рассматривать как различ­ ные осмысления одного и того же реального объекта, то можно ска­ зать, что структура объекта обнаруживается в системе его элементов, а эта система элементов имеет определённую структуру. Система эле­ ментов может быть структурирована различным образом, что и отли­ чает один объект от другого. Система, следовательно, - это связи и взаимодействия элементов, которые (связи) могут иметь различную структуру. А структура - это определённый порядок, расположение, определённая картина или сеть связей и взаимоотношений, это именно структура связей и взаимодействий элементов внутри системы. Можно говорить о «системе частей речи», «системе классов слов», добытой на основе «структуры языка», т.е. структура объекта порождает систему его элементов, а система элементов отражает структуру объекта. Язык, таким образом, - одновременно и структура, и система, «язык есть объект, обладающий структурой и системой» [Щур 1967: 70].

§ 7. Поверхностная синтаксическая структура предложения немецкого языка I. Необходимость предварительного выделения операционных классов слов Чтобы представить синтаксическую структуру предложения в символах соответствующих единиц, необходимо иметь перечень этих единиц. Однако эти единицы, как а рпоп принадлежащие к оп­ ределённому классу слов, заранее нам не даны (кроме морфологиче­ ски изменяемых слов) и их невозможно получить, минуя предложе313

ние. Поэтому, желая выделить классы неизменяемых слов, исследо­ ватель должен прежде установить синтаксическую структуру пред­ ложения, вне которого многие неизменяемые слова нераспознавае­ мы как классы слов. А желая установить синтаксическую структуру предложения, исследователь должен иметь в своём распоряжении единицы, конституирующие предложение. Исследователь, таким образом, с самого начала сталкивается, кажется, с неразрешимым противоречием. Проблема взаимоотношения структурных единиц в предложе­ нии и их взаимных связей в традиционной грамматике не считалась принципиальной. С развитием идей структурализма, повлёкшего за со­ бой усиленное внимание к строгости процедуры, этот вопрос стал рас­ сматриваться как один из наиболее актуальных [Долинина 1969: 295]. Как указывает Н. Д. Арутюнова, «взаимосвязанность и взаимообус­ ловленность этих двух опорных понятий языковой структуры (единиц предложения и структуры предложения, - А. К.) очевидна, и попытки их независимой разработки едва ли могут оказаться успешными» [Ару­ тюнова 1968 : 62]. Однако Н. Д. Арутюнова признаёт, что взаимодей­ ствие единиц и отношений между ними «создаёт порочный круг в ме­ тодике анализа» и что этот вопрос на деле «оказывается столь же без­ надёжным, как и известный парадокс о курице и яйце» [Арутюнова 1968:62-63]. На эту трудность обращают внимание и другие исследова­ тели. Чтобы выделить и описать единицы, по мнению Р. Го деля, необ­ ходимо прежде установить различные типы их сочетаемости, а чтобы установить типы их сочетаемости, надо заранее знать сами единицы [Оойе! 1948: 5; см. сходные идеи также в работах: Носкеи 1947: 332; ЬашЬ 1964: 2, 77]. В связи с ЭТИМИ трудностями исследователю ничего не остаёт­ ся, как опираться а) или на традиционные неизменяемые «части ре­ чи», совершенно не удовлетворяющие строгим научным требовани­ ям, б) или ввести такие операционные классы, которые в порядке предварительного изучения неизменяемых слов отражали бы прибли­ жённо ту их классификацию, которую предстоит построить. Очевид­ но, надо идти по второму пути. Однако трудаости и второго пути очевидны, ибо если изменяемые классы слов могут быть легко опо­ знаны в разных языках по формальным (и прежде всего по морфоло­ гическим) показателям, то у неизменяемых слов эти формальные показатели не самоочевидны. Например, с у щ е с т в и т е л ь н о е распознаётся на основе мор­ фологической категории рода, числа, падежа (русс., нем. языки), рода и числа (фр.), числа (англ.), на основе способности слова принимать артикль (нем., англ., фр.), на основе орфографических правил написа­ ния с большой буквы (нем.). Г л а г о л может выступать как уегЬшп 314

Яшйдт (все отмеченные языки) или:,, наоборот, личная форма глагола может реконструироваться в инфинитив с соответствующим суффик­ сом (- атъ, - ять, - уть, - ють и др. в русс.; - ег, - те и др. во фр., - еп в нем. ; или с частицей Хо в англ.). Л и ч н о е м е с т о и м е н и е во всех языках распознаётся как дейктическое средство обозначения лиц и предметов, ч и с л и т е л ь н о е - к а к слово, отвечающее на вопрос «сколько», которое, кроме того, на письме может быть заменено циф­ рой. П о д ч и н и т е л ь н ы е с о ю з ы и п р е д л о г и в основном известны списочно из традиционной грамматики. Наибольшую трудность представляют (особенно для немецкого языка) прилагательные, наречия, модальные слова, сочинительные со­ юзы, подчинительные союзы, модальные частицы, логические части­ цы, разграничительные признаки которых, несмотря на наличие мно­ гих работ, посвященных этим классам слов [Кожухарь 1966; Ермолае­ ва 1964; Колосова 1967; Михелевич 1958; Гуревич 1959; В. Н. Шмелёв 1965; В. Н. Шмелёв 1966; Вентцер 1965; Не1Ы# 1969] до сих пор не оп­ ределены однозначно. П р и л а г а т е л ь н ы м можно считать согла­ сованное определение к существительному (зскпеПег 2щ, тегп Уа1ег, гшгХез 81оск^егк), н а р е ч и е м - несогласованное определение к уегЪтап йийшп (1аий зскпеН, катрй хар/ег). Наречия, выступая как несо­ гласованное определение к глаголу, отличаются от модальных слов и частиц тем, что они распознаваемы путём постановки вопросов (\\ле? чуапп?), в то время как м о д а л ь н ы е с л о в а и ч а с т и ц ы нераспознаваемы (\уаЬг8сЬешНсЬ, хтеИетсЫ, ёепп, йосЬ, ]а, пит). Мо­ дальные слова отличаются от частиц тем, что они могут функциониро­ вать как эквивалент односоставного предложения в виде ответа на аль­ тернативный вопрос ( „ К о т т з * йа т й ? " - „МаШгНсЬ"). Слова, относимые в грамматической традиции к с о ч и н и ­ т е л ь н ы м с о ю з а м ((1е$Ьа1Ъ, йагшп, йезте^еп, шсМ&(1е81ртетёег и. а.) занимают грамматическое место в предложении и, следователь­ но, являются знаменательными словами, что противоречит понятию сочинительного союза как исключительно служебной части речи. Этот факт даёт основание считать некоторые союзы знаменательны­ ми словами и отнести подобные слова к следственным союзам. Разумеется, более последовательную и непротиворечивую клас­ сификацию неизменяемых слов можно было бы предложить лишь на основе их полного структурно-функционального анализа, что и будет сделано в данной книге. Но исследователя в качестве исходной точки должно удовлетворить предварительное выделение классов неизменя­ емых слов как операционных классов, так как при классификащш слов в вдждом данном предложении исследователь анализирует т о л ь к о о д н о слово, не предопределяя заранее его принадлежности к одному из предварительно выделенных операционных классов. 315

Для исследователя оно является только искомым словом, принадлеж­ ность которого к определённому классу он должен ещё определить. 1

II. Модели и моделирование в языкознании Модель - абстрактное, формальное построение, в котором фик­ сируются некоторые первичные понятия и отношения между ними. Мо­ дель - это условный образ (изображение, схема, описание и т.д.) како­ го-либо объекта (системы объектов), она служит для выражения отно­ шения между человеческими знаниями об объектах и между этими объ­ ектами [Филос. энцикл. 1964, т. 3: 481]. Формализация имеет ограниче­ ния, ибо на каждом её этапе остаётся неформализованный остаток. Полностью могут быть формализованы лишь элементарные теории. Если же теория сложна, она не может быть полностью формализована. Формализация позволяет лишь систематизировать, уточнить, прояс­ нить содержание теории, характер взаимосвязи элементов языка [см. также: Филос. энцикл. 1970 т. 5: 389]. В силу своей абстракции модель неизбежно - одностороння, вы­ бор первичных понятий и постулатов до некоторой степени свободен. Поэтому возможно построение нескольких моделей одного и того же объекта, причём модели могут быть различной степени абстракции. Например, Г. Хельбиг подсчитал, что слово «модель» в лингвистике употребляется в 30-ти различных значениях [Не1Ы§ 1970 (Л): 26 Я*. ; Не1Ы§ 1971]. Понятие «модели» предложения сводится, в основном, к двум интерпретапдям: 1) Модель как т е о р и я , конструкт, гипотетически-дедуктивная система языка или д л я языка, аналог оригинала естественного язы­ ка или, как пишет С. К. Шаумян, «модель - это теория, имеющая на­ глядное содержание в виде образов, служащих аналогом ненаблюдае­ мых объектов». Эта точка зрения представлена в работах [Глинский, Грязнов, Дынин, Никитин 1965: 18; Зиновьев, Ревзин 1960: 83; Зиновь­ ев 1967: 143; Ревзин 1967: 25-28; Веников 1964: 76; Баженов, Бирюков 1964: 478-479; Новик 1965: 42; Мухин 1970: 70; Чжао-Юань-Жэнь 1965: 281-292; Штофф 1963: 49; Штофф 1966: 19; Пиотровский 1966: 15-17; Мельчук: 1961 0: 40-41; Шаумян 1965: 77; Шаумян 1964: 48]. 2) Модель как часть языка, с т р у к т у р н о е о б р а з о в а н и е в н у т р и я з ы к а , т.е. в виде «структурного типа предложения», «синтаксической модели предложения», «типа предложения». Модель «Даже всякая предварительная работа, если не считать простого соби­ рания фактов, должна обладать некоторыми чертами завершённой работы, и, наоборот, всякая завершённая работа является в сущности лишь предвари­ тельной» [Шухардт 1960: 277]. 1

316

предложения - это образец, по которому строится не одно предложе­ ние, а множество различных предложений. Модель предложения обла­ дает отвлечённой формальной значимостью, в которой фиксируется общий характер отношений между предметами и общий характер её структурных элементов [Ломтев 1969: 68]. Как пишет И. П. Распопов, идея построения «структурной схемы редложения» плодотворна, но её осуществление затруднительно «из-за отсутствия единого и строго обоснованного мнения о том, какие конструктивные формы предложе­ ний рассматривать в качестве образцовых структурных схем их пост­ роения» [Распопов 1976: 65]. Существует два различных понимания структурной схемы предложения: а) Это «отвлечённый образец, состо­ ящий из одной или нескольких форм слов, по которорому может быть построено предложение как грамматически достаточная предикатив­ ная единица [Кокорина 1975:73]. б) Структурной схемой предложения «считается структура, обладающая не только грамматической, но и информативной достаточностью» [Кокорина 1975: 74]. И. П. Рас­ попов отдаёт предпочтение второму пониманию структурной схемы предложения, учитывающему одновременно как грамматическую, так и <шнформативную«достаточность соответствующих построений [Распопов 1976: 70]. Модель предложения в данном случае - как пишет О. И. Мос­ кальская - структурный каркас, компоненты предложения, которые конституируют модель, отвлечённый образец, структурная схема предложения [Москальская 1981: 25]. Модель предложения - это «аб­ страктная структурная схема», «список конечных абстрактных структурных схем», «синтаксический минимум» (О. И. Москаль­ ская), «образец, по которому строятся в данном язьпсе конкретные предложения» (Е. В. Гулыга), «постоянные, выкристаллизовавшиеся в языке структуры, связанные с тем или иным обобщённым значени­ ем и способные наполняться различным лексическим материалом» (М. Д. Степанова). Эта теория модели предложения представлена в работах [Москальская 1971: 5; Москальская 1973: 4; Москальская 1972: 39; Гулыга 1971: 70; Степанова 1963: 3; Ломтев 1959: 3-4; Шве­ дова 1970: 546; Золотова 1969: 73-74; Рахманкулова 1968; Цахер 1963; Величко, Овчинникова 1973; Оапез 1964: 230; А<1тош 1966: 229; Вппктап 1971: 519; ОШгг 1965: 163; ЕгЬеп 1972: 257; КасЬтапки1о^а 1966: 28-34; СЬ. Рпев 1963: 75; НоскеП 1958: 40; КоЪегт.8 1956: 75; \УЬйеЬа11 1958: 38; Нагш 1957: 283, 334]. Требование «минимализации» модели предложения, сведение её до «синтаксического миниму­ ма», по мнению О. И. Москальской, проходит красной нитью через все новейшие определения модели предложения [Москальская 1981: 23]. Чтобы строго выделить структурный минимум предложения, на­ до учитывать и семантику предложения, валентность глагола. По317

этому структурная схема предложения - это одновременно также и семантическая схема предложения или «структурно - семантичес­ кая модель» [Москальская 1981: 27]. Таким образом, необходимо различать два совершенно различ­ ных понимания модели предложения. Одна из них - это т е о р и я предложения, п р и н ц и п ы синтаксических связей слов в предложе­ нии, з а к о н ы построения предложения из отдельных слов: почему слова и на каких основаниях с о е д и н я ю т с я друг с другом, обра­ зуя предложения, т.е. логические с у ж д е н и я ? Другой тип модели структурная с х е м а , ф о р м а или ф о р м у л а предложения, отра­ жающая не теорию и типы синтаксических связей, не законы сочетания слов и образования предложений, а конкретные формулы предложе­ ний, взаиморасположение слов, выступающих в соответствующих син­ таксических функциях. Точнее говоря, даже не в синтаксических функ­ циях, а в семантических функциях, под которым понимаются деятель, действие, признак, носитель признака, агенс, пациенс и др. Естествен­ но, между моделью предложения как т е о р и е й синтаксических свя­ зей слов в предложении и ф о р м у л о й предложения как конкретной структурой, устройством предложения как подход к одному и тому же явлению - предложению, нет непроходимой грани. Например, наличие тех или иных морфологических категорий делает словопорадок в пред­ ложении более или менее свободным, а в аналитических языках, на1

Например, О. И. Москальская рассматривает разные типы соотноше­ ний семантических и структурных моделей. 1) Разные семантические модели в одной структурной модели: N1 - У Г - N4: и[е КаХхс Гда§(: Мди$е (агенс - действие - пациенс) Ег ег1е1с1е(; еше КгапкИеН (пациенс - состояние) N1 - V Г: Ег *ппк1 (носитель признака - признак) Ег п'апс1ек (агенс - действие) 2) Одна семантическая модель с несколькими различными синтаксиче­ скими моделями: NI - V Г: Ег 1ппк1 (носитель признака - признак). N1 - сор - N1: Ег 181 е т Тгткег (носитель признака - признак). [Москальская 1981: 41]. Й. Эрбен центром предложения считает сказуемое, а остальные члены, в том числе и подлежащее, - «дополнительные определите­ ли» (Ег§дпгип§8Ъе8<:1ттип§еп). В соответствии с этим он выделяет 4 структур­ ных схемы предложения, центром в каждой из них выступает сказуемое. Каж­ дый «дополнительный определитель» представлен, в свою очередь, различны­ ми «структурными вариантами» (Зр1е1аг*еп). Например, первая структурная схема предложения имеет 6 «структурных вариантов», вторая - 7, третья - 10, четвёртая - 4 (всего 27 «структурных вариантов» в 4-х «сгруктурных схемах» предложения) |ЕгЪеп 1972: 261-262]. О. И. Москальская совершенно справедли­ во считает, что описание моделей предложения и составление их списков для разных языков есть одна из насущных задач синтаксиса. Выяснить конечный инвентарь моделей предложения - это значит дать синтаксису такое же пони­ мание его структурных единиц, их типы и сферы функционирования, какими давно располагает морфология. Это значит выявить исходный материал, на базе которого происходят на уровне предложения все модификации (Мос­ кальская 1981: 23]. 1

318

против, он более жёсткий. Как пишет Э. Сепир, там, где господствует согласование, проявляется тенденция не считаться с порядком слов. Линейный порядок в каждом язьпсе в той или иной мере выступает в качестве наиболее фундаментального средства выражения синтакси­ ческих отношений [Сепир 1993: 114]. Термин «модель» употребляется в настоящем исследовании как упрощённый аналог или заместитель оригинала, используемый в спе­ циальной литературе, посвященной моделированию как методу науч­ ного исследования, т.е. в п е р в о м значении как т е о р и и синтак­ сических связей слов в предложении. Если мы имеем дело с осмысленным предложением, т.е. с орга­ низованной цепочкой слов, выражающей некое суждение, то мы мо­ жем заранее предположить, что в с е до единого слова в этом предло­ жении каким-то образом с в я з а н ы со всеми другими словами, од­ но из слов предложения в с е г д а или подчинено другому, или под­ чиняет другое, или находится с другим словом в какой-то взаимозави­ симой связи. Одним из таких способов представления предложения с его связями между словами служат модель «членов предложения» (ЧП) и модель «непосредственно составляющих» (НС), позволяющие в к а к о й - т о с т е п е н и вскрыть эти связи. Как известно, в лингвистике до сих пор нет удовлетворительно­ го определения предложения как фундаментальной единицы синтакси­ ческого уровня. Не давая определения предложению, я исхожу из то­ го, что юггуигавное вычленение предложения из текста не представля­ ет затруднений в письменном немецком язьпсе. Однако желая выделить классы слов, невозможно, к сожалению, опереться ни на одну сущест­ вующую теорию модели предложения, теорию синтаксических связей слов в предложении, так как в современном языкознании ни для одно­ го языка ещё не выявлены исчерпывающие типы и виды синтаксичес­ ких связей и взаимодействий компонентов предложения, не установле­ ны сами единицы предложения, нет объективных критериев установле­ ния их синтаксических параметров. Поэтому, опираясь на современ­ ные достижения в исследовании структуры предложения, необходимо построить такую модель с и н т а к с и ч е с к и х с в я з е й с л о в , к о ­ торая в наибольшей степени отвечала бы поставленной цели выделе­ ния и классификации изменяемых, но главным образом - н е и з м е ­ н я е м ы х классов слов. Для выполнения этой задачи я, по необходи­ мости, очень кратко рассматриваю здесь существующие модели пред­ ложения и заимствую из них всё то, что наилучшим образом отражает моделируемый объект. Это заставляет меня обратиться к установле1

Например, Йон Рис насчитал ещё в 1931 -м году в языкознании его вре­ мени 120 определений понятия предложения [Влез 1931]. 1

319

шло структуры предложения и к способам его представления в н е к о ­ т о р ы х м о д е л я х п р е д л о ж е н и я (в моделях ЧП и НС). Проблема синтаксических связей слов в предложении, как это ни странно, решена до сих пор лишь приблизительно. Существую­ щие модели синтаксических связей слов в предложении в терминах модели «членов предложения» (ЧП), модели «непосредственно со­ ставляющих» (НС) и др. не могут считаться строго научным подхо­ дом к структуре предложения. Здесь я делаю попытку решить про­ блему синтаксических связей в предложении лишь в качестве перво­ го приближения. Окончательное решение этого вопроса - дело, оче­ видно, будущего. Проблемы моделирования синтаксических единиц получили в современной лингвистике широкую разработку. Особенно плодо­ творными в этом направлении оказались работы 50 - 70 годов. На­ ряду с традиционной моделью «членов предложения» (в дальней­ шем: модель ЧП) в языкознании широкое распространение получи­ ли «дистрибутивная модель» (ДМ), модель «непосредственно - со­ ставляющих» (в дальнейшем: модель НС) и «трансформационная модель» (ТМ). Исторически каждая из них считалась своего рода усовершенствованием предшествующей и, таким образом, или включала в себя всю предшествующую модель, или её элемен­ ты. Но между ними обнаружились и принципиальные различия как по глубине отображения структуры синтаксических единиц, так и по количеству отображаемых синтаксических параметров в сло­ вах, образующих эти предложения. Общим недостатком всех моде­ лей педложения является преувеличенное культивирование р а з л и ч и й между ними и недостаточное внимание к тому о б щ е м у , что свойственно всем моделям. Это создаёт ложное представление, будто в разных моделях предложения мы имеем дело с совершенно различными трактовками структуры синтаксических единиц. Без правильной оценки того общего, что свойственно различным моде­ лям, нельзя объективно описать структуру синтаксических единиц. Это заставляет меня ещё раз вернуться к известным моделям пред­ ложения и рассмотреть их под углом зрения их и н т е г р а ц и и . Критическому анализу подвергаются только две модели - модель ЧП и модель НС, как единственные две модели, которые посвяще­ ны с и н т а к с и ч е с к и м с в я з я м между словами и в которых, следовательно, отражены сицтаксические параметры слов, могущие иметь непосредственное отношение к построению системы классов слов. Дистрибутивную модель (ДМ) я опускаю как модель, погло­ щаемую моделью НС, Трансформационная модель (ТМ), в свою очередь, поглощая модель НС, исследует лишь отношения между различными «деревьями» предложений, опираясь, в сущности, 320

на сходство структур, установленные ещё до трансформационного анализа [Бархударов 1966 (а): 28; Адмони 1968: 11). Поэтому в трансформационной модели (ТМ) предложение изображается как «дерево» + деривационная история, т.е. отношение к другим «дере­ вьям» [Бархударов 1966 (а): 25; Николаева 1960: 112]. В связи с тем, что предметом рассмотрения является структура изолированного предложения, а не установление формальной разницы между внешне одинаковыми структурами, то опускается также модель ТМ как модель не аналитическая, а порождающая, служащая, главным образом, целям установления отношений между различными «деревьями». Из многих проблем теории предложения автор ограничивает свою задачу лишь попыткой установить (на основе сопоставления структур синтаксических единиц, представленных в модели ЧП и в мо­ дели НС)параметры п о в е р х н о с т н о й с и н т а к с и ч е с к о й с т р у к т у р ы п р е д л о ж е н и я и способы её представления в ви­ де предложенной мною ниже структурно - функциональной модели (СФМ). При этом здесь используется методика в с е с т о р о н н е г о учёта синтаксических параметров единиц, которая не была использо­ вана в других моделях.

III. Сильные и слабые стороны модели «членов предложения» (ЧП) В терминаь модели «членов предложения» (ЧП) предложение анализируется весьма громоздким и неадекватным способом как по­ следовательное линейное описание главных и второстепенных чле­ нов предложения и морфологических способов их выражения в виде определённых частей речи. Путём постановки вопросов (Кто? Что? Что делает?) прежде находятся главные члены предложения, указы­ ваются морфологические способы их выражения определёнными ча­ стями речи, их морфологическими категориями (род, число, падеж, наклонение, лицо, залог и т. п.) и тип синтаксической связи - преди­ кативная связь, на основе которой подлежащее и сказуемое коорди­ нируются друг с другом. Таким же образом, путём постановки во­ просов (Когда? Где? Что? Какую? Сколько? и др.) находятся второ­ степенные члены предложения, устанавливаются морфологические способы их выражения определёнными частями речи, их подробные морфологические характеристики и типы сшттаксических связей между членами предложения (подчинение, сочинение, управление, согласование, примыкание). В элементарном предложении, но обнаруживающем все воз­ можные, по крайней мере все основные типы синтаксических свя­ зей, С с $ * е т ЬгасЫе <кг Лп^е аи$ <1ег ШЫЫЬск е т зеЬг Ыеге$8ап1:е5 321

ВисЬ в терминах модели ЧП выделяются два главных члена - под­ лежащее йег Зш%е, сказуемое ЪгасЫе и четыре второстепенных чле­ на предложения - обстоятельство времени §е$1егп, обстоятельство места аиз йег ВПЫЫЬек, прямое дополнение еш ВисЬ и определение §еЬг ш(еге88ап<е§. Так как в традиционной грамматике методом оп­ ределения границы члена предложения служит возможность или не­ возможность постановки вопроса, а к словам 8еЬг и ш невозможно поставить вопрос, то словосочетания типа аиз Лег ВНЯЫЬек, зеЪг т*еге$$агЦе* традиционная грамматика рассматривает как один член предложения. Слабость метода постановки вопросов в модели ЧП уже отмеча­ лась неоднократно [ см., например: Цейтин, Засорина 1961; Филиалов 1968: 88-90; Акулова 1971: 3; Акулова 1967: 64-72; Вошаето^сЬ 1969: 455-458; Нейн^ 1965: 2-3; Нагрет, Науз 1959 ]. И тем не менее модель ЧП очень живуча и проблемам членения предложения в терминах этой мо­ дели посвящаются почти все без исключения работы, в которых в той или степени речь идёт о синтаксических связях в предложении. Причём тон в исследовании синтаксических связей в предложении методами модели ЧП задаёт Академическая грамматика русского языка (т. II, Синтаксис, ч. 1, М. 1954). С и л ь н ы е стороны модели ЧП заключаются в следующем: 1) Устанавливая типы синтаксических связей между членами предложения, в том числе и подчинительные, модель ЧП тем самым репрезентирует предложение в виде и е р а р х и ч е с к о й структуры (от наименований самих членов предложения я пока отвлекаюсь). Не­ обходимо, следовательно, отвергнуть распространённое среди струк­ туралистов мнение, будто модель ЧП изображает структуру предложе­ ния в виде линейной цепочки. 2) В модели ЧП находят отражение ф о р м ы реализации п о д ­ ч и н и т е л ь н о й связи в виде управления, примыкания, согласова­ ния и п р е д и к а т и в н о й связи в виде координации (иногда: со­ гласования или корреспонденции). 3) В единицах модели ЧП отражается их подробная м о р ф о ­ л о г и ч е с к а я характеристика. 4) Модель ЧП учитывает взаимное р а с п р е д е л е н и е (дис­ трибуцию) единиц, конституирующих предложение. Но модели ЧП свойственны и существенные н е д о с т а т к и . Правда, мнение о слабости модели ЧП, как и о слабости существую­ щих теорий частей речи не у всех лингвистов находит поддержку. Как известно, - пишет Е. С. Кубрякова - не существует больших труднос­ тей в синтаксическом анализе предложений ив определении в конкрет­ ном предложении его подлежащего, сказуемого, второстепенных чле­ нов, так же, как и «определение частей речи в конкретном тексте таких 322

трудностей не вызывает» [Кубрякова 1978: 21]. Однако уровень членов предложения не менее сложен, чем уровень частей речи, если довольст­ воваться анализом предложения лишь по модели ЧП. 1) Средством разграничения членов предложения служит х а р а к т е р в о п р о с о в , являющихся недостаточными для одно­ значного размежевания членов предложения. Например, словосочета­ ния типа «предлог + существительное» (Жизнь в деревне однообразна) могут рассматриваться или как обстоятельство места (на вопрос гдеЧ) или как дополнение (на вопрос в чёмЧ), или как определение (на вопрос какая?) [Щерба 1958 (а); Смирницкий 1957]. Различия между второсте­ пенными членами предложения часто регулируются семантическими критериями «употребительности» или «принятости» того или иного вопроса. Поэтому в номенклатуре второстепенных членов предложе­ ния не всегда содержится нечто такое, что вытекало бы из их синтак­ сической сущности. 1

у

2) Члены предложения хотя и создают в некоторой степени есте­ ственную основу для представления предложения в виде иерархии эле­ ментов и вследствие этого являются адекватными некоторым парамет­ рам языка, тем не менее отражают не только, а может быть не столько синтаксическую структуру предложения, сколько с е м а н т и ч е с к о е з н а ч е н и е определённых синтаксических отрезков. Тем самым в от­ ношении единиц синтаксического анализа нет какой-либо последова­ тельности. Поэтому разного рода неизменяемые слова, синсемантические слова, особенно слова с «ослабленным» семантическим значени­ ем, например, частицы, союзы, предлоги, междометия, некоторые на2

Весьма своеобразное понимание «членов предложения» продемонст­ рировали Т. П. Ломтев и С. Каролак. Предложение, по мнению Т. П. Ломтева, «представляет собой определённую позиционную структуру; каждое позици­ онное звено этой структуры представляет позиции словесной формы. Не член предложения, не словосочетание и не словесная форма, а позиционное звено в позиционной структуре предложения является элементарной синтаксической единицей» [Ломтев 1958: 46-47]. В живом синтаксическом построении выделя­ ются его части и их функция между ними, т.е. реляция. Целое же, т.е. части по­ строения и реляции между ними С. Каролак называет реляционным полем, а часть реляционного поля - синтагматическая позиция части [Каролак 1962: 18]. Совершенно ясно, что ни «позиционное звено» в «позиционной структуре предложения» Т. П. Ломтева, ни «синтагматическая позиция части реляцион­ ного поля» С. Каролаха не отражают сущности того, что в модели ЧП называ­ ется «членом предложения». Это терминотворчество не только не «усиливает» модель ЧП или освещает её с какой-то новой стороны, но совершенно сбива­ ют читателя с толку своей весьма великой туманностью [критику модели ЧП см. , например, в работах: Бархударов 1966: 16-18; Апресян 1966 (б): 173-175; Шубин 1969: 105]. М. Я . Блох выделяет уровень фонем, морфем, слов (лексем) и «денотематический», т.е. уровень членов предложения. Он образует знаменательный уровень предложения, содержит знаменательную лексему в качестве своего яд­ ра [М. Я. Блох 2000: 60]. 1

2

323

речия, модальные слова не находят себе места в структуре предложе­ ния, определяемой в терминах модели ЧП. Поэтому часто считают, что, например, частицы или модальные слова относятся ко всему пред­ ложению, а не к отдельным «членам предложения». Вот лишь некоторые мнения на этот счёт. «Они (модальные сло­ ва, - А. К.) стоят вне связи с какими-нибудь определёнными частями речи» [Виноградов 1947: 725]. «Одни из модальных слов относятся ко всему предложению. Относясь к целому предложению, модальные сло­ ва ... легко редуцируются в частицы» [Виноградов 1947:732]. «Модаль­ ные слова несут функцию вводного члена предложения и обычно отно­ сятся ко всему предложению в целом» [Беляева 1962: 200]. «Они (мо­ дальные слова, - А. К.) не выступают в качестве отдельного члена предложения. Они не относятся также ни к одному из членов предло­ жения в отдельности. Модальные слова относятся ко всему предложе­ нию в целом» [Москальская 1956: 367]. Модальные слова не примыка­ ют, подобно наречию, к какому-либо члену предложения, а придают субъективный оттенок всему предложению. «Они находятся вне грам­ матической связи с другими членами предложения и со всем предложе­ нием. Они относятся обычно ко всему высказыванию» [Кожухарь 1957: 406]. На материале русского языка Н. Ю. Шведова выделяет детерми­ нанты, относящиеся ко всему предложению [Шведова 1966 (б): 133, 159; Шведова 1964 ]. Из зарубежных лингвистов В. Арндт пришёл к выводу, что модальные частицы не относятся к какому-либо «члену предложения», а входят непосредственно в предложение [Аглск 1960: 323-336]. А между тем непонятно, как могут слова, если они относятся непосредственно ко всему предложению, входить в состав предложе­ ния, не взаимодействуя п р е ж д е с каким-либо другим его «чле­ ном»? Если в модели ЧП выделяются главные члены (подлежащее и сказуемое), являющиеся центром предложения, то почему некото­ рые слова должны относиться ко всему предложению в целом, не от­ носясь прежде к одному из главных членов, скажем, к подлежащему или к сказуемому? Эта точка зрения отражает понимание структуры предложения и сами части речи как некие семантические, а не синтак­ сические категории: на основе семантической связи любое слово от­ носится к о в с е м у п р е д л о ж е н и ю . Это равносильно тому, что сказать В этом доме находятся люди, но при этом совершенно не предполагать, что прежде чем находиться в доме, эти люди д о л ж н ы находиться на соответствующих этажах и даже в соответствующих квартирах и комнатах. Так и предложение: по аналогии с домом оно содержит слова, которые не просто «содержатся» в предложеши, «наполняют» предложение, но собраны в одном предложении т о л ь к о б л а г о д а р я некоей иерархической структуре взаимо324

подчиняющихся слов, т.е. каждое слово п р е ж д е подчиняется ка­ кому-либо члену этого предложения, и лишь з а т е м , через этот член, подчиняется всему предложению в целом. Этот парадокс по­ дробнее будет рассмотрен ниже при построении новой ~ структурнофункциональной модели предложения (СФМ) (см. ниже: § 7, X). 3) Метод разграничения «членов предложения» путём поста­ новки вопросов ведёт к к о н т а м и н а ц и и с е м а н т и ч е с к и х и с т р у к т у р н ы х п р и з н а к о в в каждом члене предложения, по­ тому что в разных членах предложения отражается различное соотно­ шение их семантических и структурных признаков. «Подлежащее» и «сказуемое»- это чисто с т р у к т у р н ы е члены предложения в мо­ дели ЧП. В них автоматически отражена их взаимообусловленность (взаимоподчинённость) путём координации, а также определённая со­ отнесённость между самими понятиями «подлежащее» (оно почти все­ гда выражено существительным или местоимением) и «сказуемое» (оно почти всегда выражено глаголом или связкой вместе с предикати­ вом), с одной стороны, и морфологическим способом их выражения строго определёнными частями речи, с другой стороны. «Дополне­ ние» - это с т р у к т у р н о - с е м а н т и ч е с к и й член предложения, который семантически дополняет действие, выраженное в сказуемом, а синтаксически предполагает зависимость от сказуемого на основе управления и выраженность существительным или местоимением. «Определения» и «обстоятельства» - в основном с е м а н т и ч е с к и е члены предложения. Структурная информативность «определения» невысока, так как под видом этого члена предложения можно ожидать появление одной из четырёх различных частей речи - или прилагатель­ ного, или порядкового числительного, или притяжательного место­ имения, или существительного с предлогом. Не больше структурной информации несёт «обстоятельство», ибо оно может быть также выра­ жено совершенно различными по морфологическим категориям частя­ ми речи, т.е. практически всеми частями речи. «Традиционное выде­ ление второстепенных членов предложения связано с искусственной схематизацией и основывается на неграмматических принципах» [Ос­ новы построения описат. грамм, совр. русс, литер, языка 1966: 133]. В терминах модели ЧП отражён, таким образом, в основном с е м а н ­ т и ч е с к и й характер единиц предложения. А так как в синтаксичес­ ком анализе предложения семантическая характеристика единиц пред­ ложения не является релевантной, то истинную синтаксическую струк­ туру предложения нельзя описать в терминах модели ЧП. Например, Й. Эрбен уже в рамках традиционной модели ЧП осознал необходи­ мость рассматривать члены предложения не как а б с о л ю т н ы е еди­ ницы структуры предложения, а как о т н о с и т е л ь н ы е единицы этой структуры. Они не свободны от синтаксической связи с другими 325

членами. В предложении имеется не «подлежащее» вообще, но всегда «подлежащее» чего-то, относящееся к чему-то, являющееся подлежа­ щим обязательно какого-то сказуемого, это член какой-то языковой цепочки [ЕгЬеп 1972: 315]. 4) В отношении единиц синтаксического уровня модель ЧП не проявляет какой-либо п о с л е д о в а т е л ь н о с т и . «Членом пред­ ложения» может быть как отдельное слово, так и сочетание слов. 5) В модели ЧП, с одной стороны, находят отражение н е в с е т и п ы синтаксических связей между членами предложения (лишь пре­ дикация, подчинение, примыкание, согласование). С другой стороны, сочинение, наравне с подчинением, тоже считающееся типом синтакси­ ческой связи, не может считаться таковой на поверхностном синтакси­ ческом уровне предложения (см. об этом ниже). 6) Запись предложения в терминах модели ЧП имеет чисто опи­ сательный, линейный характер и, следовательно, г р о м о з д к а и н е к о н с т р у к т и в н а : пусть представит себе читатель, как бы выгляде­ ла такая запись даже не очень длинного предложения, и сколько для этого понадобилось бы слов! 7) Однако главный недостаток модели ЧП заключается в п р о ­ т и в о р е ч и и между л и н е й н ы м характером номенклатуры чле­ нов предложения и фактическим и е р а р х и ч е с к и м анализом предложения, которое (противоречие), собственно, и послужило ос­ новной причиной отказа от традиционной модели ЧП в некоторых на­ правлениях структурной лингвистики (в моделях НС, ТМ, порождаю­ щей грамматике). Только подлежащее и сказуемое выступают в строго ф у н к ц и о н а л ь н о м смысле, и именно в с и н т а к с и ч е с к о й (а не семантической!) функции по отношению д р у г к д р у г у . Но, оказывается, что по отношению к «дополнению» ведущим или управ­ ляющим членом является всё то же «сказуемое», которое фактически является «сказуемым», как строго структурная единица предложения, только и только по отношению к подлежащему, а -не по отношению к «дополнению». Оказывается, по отношению к «определению» веду­ щим членом может быть всё то же «подлежащее», которое, однако, яв­ ляется «подлежащим» только по отношению к «сказуемому». Следова­ тельно, в модели ЧП о т с у т с т в у ю т члены предложения, подчиня1

И. П. Сусов, например, справедливо пишет, что традиционная грамма­ тика проходит мимо различий между предикативными и второстепенными чле­ нами предложения и «располагает все члены предложения в одном линейном ряду. Те и другие выделяются одинаково в процессе „одиошюскостнохо' ана­ лиза». «Преодолению „одноплоскостного" подхода к частям речи мог бы спо­ собствовать анализ по Н С . . . Но представители этого направления I) не прояви­ ли интереса к проблеме членов предложения, 2) поместили в один ряд разные единицы, растворив синтаксическую проблематику в проблеме формального обоснования членения до конечных составляющих» [Сусов 1973: 32-33]. 1

1

326

ющие «дополнения», «определения», «обстоятельства» (ими не могут быть ни «подлежащее», ни «сказуемое», которые выступают в указан­ ной синтаксической функции т о л ь к о по отношению друг к другу). Следовательно, что касается таких членов предложения как «дополне­ ние», «обстоятельство», «определение», то их функционально-синтак­ сический статус не определён, в них насквозь .проглядывается только семантическое значение. «Дополнение» является «дополнением» и от­ носительно подгоняющего члена - «сказуемого», и относительно под­ чинённого ему члена - «определения». Так же обстоит дело с «обстоя­ тельством» и «определением». Несмотря на то, что один и тот же член предложения может быть и зависимым (по отношению к ведущему члену), и ведущим (по отношению к зависимому от него члену), его ф у н к ц и о н а л ь н а я с у щ н о с т ь остаётся н е и з м е н н о й , что ведёт к неправильному отражению существующих в предложении син­ таксических отношений между словами и их истинных синтаксических функций. Все члены предложения, таким образом, функционально о д н о с т о р о н н и . Слабость модели ЧП состоит в том, что она н е д о п у с к а е т существования в одном слове д в у х различных функ­ циональных «членов предложенияя»: например, «сказуемое» по отно­ шению к «подлежащему» есть «сказуемое», но по отношению к «допол­ нению» как зависимому от «сказуемого» члена оно превращается в «ве­ дущего члена». Или, например, «подлежащее» по отношению к «сказу­ емому» есть «подлежащее», а по отношению к своему «определению» оно выступает уже не как «подлежащее», а как «ведущий член». 1

IV. Сильные и слабые стороны модели «непосредственно - составляющих» (НС) Некоторые исследователи считают, что модель ЧП отражает синтаксические отношения в предложении лучше, чем модель НС, так как отражает более реально грамматические отношения [Вошаега^сЬ 1969: 462]. Однако это утверждение ничем не подкреплено. Анализ предложения в терминах модели НС, так же, как и анализ в терминах модели ЧП, сопряжён с многими трудностями, на которые уже указы­ валось в лингвистической литературе. Сущность анализа структуры предложения по НС заключается в установлении определённой иерар2

Например, Э. П. Шубин в этом вопросе ошибается, утверждая, что «одно и то же слово ... не может одновременно выполнять две синтагматичес­ кие функции, например, быть сказуемым и управляющим словом (что допус­ кается в традиционной концепции)» [Шубин 1969 (б): 109]. См. , например, работы: [Хомский 1962: 437-440; Бархударов 1966 (а): 23, 24, 136-138; Бархударов 1961: 99; Апресян 1961: 95; Апресян 1966 (б): 180; Слюсарева 1960: 102- 107; Шаумян 1962: 393-399; Глисон 1969: 191; В к ю т Я е И 1933: 161; В1осЬ 1946: 205; КдИтап 1948; Кеадт^з т Ыпвшвйюв 1958: 275-277; Негтзег 1970: 21;ТОЪПв1957: 187-190; СЬа1тап 1955]. 1

2

327

хии языковых структур и в проведении синтаксического анализа в строгом соответствии с этой иерархией путём последовательного дробления речевого отрезка на всё меньшие еданицы. НС - это едини­ цы, из которых непосредственно образована таили иная конструкция. Однако это только теоретические установки, заявки на «научность». Как только мы переходим к практическому дроблению речевого отрез­ ка на всё меньшие единицы, мы сразу же сталкиваемся с трудностями анализа по НС. Оказывается, что место разрыва конструкции по НС не самоочевидно. В связи с этим вводится серия правил установления места разреза конструкции по НС, многие из которых основаны на «интуиции и здравом смысле». А эти последние оказались не одинако­ выми у различных исследователей. Модель НС, так же как и модель ЧП, оказалась неспособной ре­ шить многие вопросы синтаксиса, главным из которых является во­ прос о синтаксических связях (этот вопрос будут рассмотрен ниже при формализации и усовершенствовании модели НС) (см. § 7, VIII). С и л ь н ы е стороны модели НС состоят в следующем. 1) Модель НС, как и модель ЧП, репрезентирует предложение в виде и е р а р х и ч е с к о й структуры. 2) В модели НС отражаются некоторые ф о р м ы реализации типов синтаксических связей (управление, примыкание, согласование). 3) Как и в модели ЧП, в модели НС могут быть отражены все м о р ф о л о г и ч е с к и е формы слов. 4) В модели НС отражена д и с т р и б у ц и я единиц, формиру­ ющих предложение. 5) В модели НС структурные единицы предложения определя­ ются не на основе семантического метода путём постановки вопросов, как в модели ЧП, а на основе последовательного б и н а р н о г о ч л е н е н и я предложения на максимальные отрезки. 6) В модели НС отражены с т р у к т у р н ы е характеристики еди­ ниц и отсутствует какое бы то ни было указание на их семантический ха­ рактер. Правда, некоторые исследователи это свойство модели НС относяткеё недостаткам в связи с тем, что «важнейший аспект языковых еди­ ниц - их семантическая сторона - остаётся не раскрытой» [Шубин 1967: 34], что метод НС как способ синтаксического анализа может быть поле­ зен, еслив него внести элементы значения [Сюй-Го-Чжан 1959: 59]. Сей­ час уже нет необходимости убеждать кого-нибудь в том, что необходимо учитывать семантическую сторону синтаксических единиц, однако здесь 1

См. работы: [Илия 1959: 18; Степанова 1968: 108; Мухин 1961: 91; Шу­ бин 1967: 34; Шубин 1969 (б): 107-108; Арутюнова 1964: 255; Хауген 1960: 261; Степанов 1966: 68; Фитиалов 1968: 84, 87- 88; НоскеП 1958: 148, 153-154; 171179; Р1ке 1943: 76-81; Р1ке 1954: 27; СК. Рпез 1957: 256 - 259; ВошвеетЛвсЬ 1969: 461-463 и др.]. 1

328

существует опасность смешения семантических и структурных парамет­ ров синтаксических единиц, что мы наблюдали уже в модели ЧП. Струк­ турные и семантические характеристики единиц - различные уровни язы­ ковой структуры. Поэтому оба уровни должны исследоваться как при условии их чёткого разграничения, так и при условии их взаимодействия. 7) Модель НС, в зависимости от поставленных целей, позволяет членить предложение на единицы л ю б о г о у р о в н я , вплоть до фо­ нем. Однако это свойство модели НС некоторые исследователи относят к её отрицательным свойствам в связи с тем, что «... метод НС не позво­ ляет описать предложение как единицу, качественно отличную от слово­ сочетания, от слова и от последовательности (цепочки) морфем, более конкретную, а тем самым и более близкую к действительности единицу человеческого общения» [Степанов 1966:67]; в связи с тем, что метод НС, будучи лишённым внутренней мотивировки, «в равной мере оказался приемлемым и к синтаксису, и к морфологии, и к фонологии» [Мухин 1961: 91]. Однако не все исследователи едины во мнении, чту считать ко­ нечными НС предложения - элементарными единицами языка на син­ таксическом уровне» [Апресян 1966 (б): 180;], или «первичными образую­ щими» [Шубин 1967: 34]. Например, Б. Блох считает, что «элемент, вы­ ступающий в качестве конечного составляющего предложения, является типичным словом» [ЫосЬ 1946]. С. Чэтмэн, Л. Блумфилд и Ч. Хокетт, на­ против, такими единицами считают морфемы [СЬа1тап 1955: 377; В1шпГю1с1 1933: 161]. С грамматической точки зрения скорее морфемы, а не слова, являются элементарными строевыми единицами языка, хотя это ни в коей мере не означает, что слова не важны» [НоскеЦ 1958: 148]. Членя предложение до любого уровня, модель НС может приписать лю­ бому слову соответствующие синтаксические параметры, что является особенно важным для установления синтаксических свойств многих м о р ф о л о г и ч е с к и н е и з м е н я е м ы х слов,нераспознаваемых как самостоятельные члены предложения путём постановки вопросов. Однако модель НС оказалась с л а б о й в других отношениях. 1) В модели НС устанавливается только один тип синтаксичес­ кой связи - п о д ч и н е н и е (этот признак модели НС Ю. Д. Апре­ сян относит к её положительным признакам [Апресян 1965: 175-176], хотя синтаксические связи в предложении, как показал уже анализ предложения в терминах модели ЧП, не ограничивается одним под­ чинением. Каждое слово получает статус НС, будучи либо ведущей, либо зависимой НС. Что касается «подлежащего» и «сказуемого», то они - даже не НС, так как не свёртываются ни к одному из них. Например, Н. Хомский считает, что в предложении ТЬе шап Ы1 1Ье Ъа11 (Человек ударил мяч) сочетание шап Ьй (человек ударил) «нельзя возвести ни к какой одной точке на схеме; значит шап Ы1 - вообще не составляющая [Хомский 1962: 432]. 329

2) Запись анализируемого предложения в символах НС (скобки, правила подстановки, деревья) приобретают т р у д н о о б о з р и м ы й в и д . Эффективным метод НС бывает только в рамках простого предло­ жения [Апресян 1966 (б): 180]. Вот что, например, по этому поводу пишет Н. Хомский: «Как только мы рассмотрим предложения, выходящие за пределы простейшего типа, и в особенности попытаемся установить ка­ кую-то очерёдность среди правил, порождающих эти предложения, мы наталкиваемся на многочисленные сложности и затруднения» [Хомский 1962: 440]. «Исследуя далее недостатки грамматик непосредсвенно-составляющих, мы можем показать вполне убедительно, что эти граммати­ ки будут так безнадёжно сложны, что окажутся совершенно неинтерес­ ными» [Хомский 1962: 450]. В конце концов Н. Хомский приходит к от­ рицанию модели НС: «...Существуют другие основания для того, чтобы отклонить теорию анализа по непосредственно - составляющим как не­ адекватную целям лингвистического описания» [Хомский 1962: 439]. На слабость модели НС, представленной в виде дерева зависимостей, на примере предложения Очень крупного медведя убили топором указыва­ ет Е. В. Падучева. Модель НС не всесильна, она не работает также на примере Смелый охотник убил медведя и содрал с него шкуру, потому что не отражает формальные зависимости между словами: в этом предложе­ нии охотник убил медведя - не составляющая [Падучева 1964: 102]. Как показал анализ некоторых предложений по НС, эти схемы деревьев зави­ симостей не всегда отражают фактические синтаксические связи между словами в предложении [Падучева 1964:100-113]. 3) Слабость модели НС состоит также в том, что она сама по себе н е о д н о р о д н а и понимается разными исследователями поразному. Например, Л. С. Бархударов ввел понятие не «непосредствен­ но - составляющей», а «синтаксической функции». В предложении ТЪе о1<1 т а п &а\у а (1о§ традиционная грамматика видит 4 члена предложе­ ния, Л. С. Бархударов - 2 составляющих на уровне предложения ( т а п 5аиг) и 2 составляющих на уровне словосочетания (оЫ и <1о§). На уров­ не НС указанное предложение имеет 2 члена предложения и 2 члена членов предложения [Бархударов 1965: 97-98]. 4) Номенклатура модели НС, будучи о д н о с т о р о н н е й , от­ ражает не синтаксические функции единиц предложения, а лишь ие­ рархическую последовательность членения предложения или иерархи­ ческое включение слов в предложение. Вследствие указанных сложно­ стей возникают определённые трудности в последовательности (пра­ вилах) членения (рассечения) предложения на НС. К таким правилам, например, К. Пайк относит многочисленные прштципы (деление по рангам, по структурному порядку, по связанности или свободе форм, по формообразованию, по аффиксам, по морфемам, по позиционной структурной слабости, по пришщпу сохранения своего значения, 330

по наличию пауз, по интонационным признакам, по удобству описа­ ния, по интуиции и здравому смыслу) [Р&е 1943: 76-81]. Р. Уэллс в ка­ честве основного критерия рассечения по НС выдвигает только воз­ можность замещения и в качестве дополнительных - принцип выбора наиболее независимых друг от друга НС [\Уе1к 1957: 187-190]. С. Чэтмен считает, что граница между двумя НС проходит в местах макси­ мальной независимости НС друг от друга. Но эта граница, по мнению С. Чэтмена, должна определяться методом теории вероятности. Чем менее вероятность появления данного элемента, тем больше он незави­ сим от предшествующего, тем вероятнее, следовательно, линия сечения между данными элементами [СЬаЦпап 1955: 378]. «Единственным спо­ собом предписания однозначного членения словосочетаний по НС бу­ дет лишь установление порядка членения путём с п и с к а п р а в и л , устанавливающих - более или менее правильно - последовательность такого членения» [Бархударов 1966 (а): 136-138].

V. Программа построения новой модели структуры предложения Итак, как справедливо отмечает А. М. Мухин, «ни модель ЧП, ни модель НС не может служить основой для разработки эффективной методики структурного анализа синтаксических явлений» [Мухин 1961: 91; о соотношении моделей ЧП и НС см. также: Долинина 1969: 296-304; Падучева 1964: 99; Фитиалов 1968: 80-81, 102; Воп$5е\\л15сЪ. 1969: 456]. Каким образом надо построить новую модель синтаксичес­ ких связей в предложении, р е а л ь н о отражающей эти связи? В но­ вой модели предложения необходимо отразить: 1) все типы непосредственных синтаксических связей (НСС) между единицами предложения на основе формальной процедуры; 2) иерархический характер единиц предложения в простой форме его экспликации; 3) по наименованию иерархический характер синтаксических единиц в их синтаксических функциях и тем самым ликвидировать противоречие между линейным характером номенклатуры членов предложения и иерархическим членением предложения.

VI. Синтаксические связи в предложении Что такое синтаксические отношения или связи между словами в предложении? На этот вопрос нет однозначного ответа. Например, Е. В. Кротевич даёт ему пустое определение: под синтаксическими от­ ношениями надо понимать такое отношение, которое устанавливается между самостоятельными словами [Кротевич 1959: 5]. А как эти связи устанавливаются? А что делать с неизменяемыми, т.е. с «несамостоя­ тельными» словами? Существуют синтаксические теории, согласно ко331

торым некоторые слова в предложении синтаксически связаны не с от­ дельными словами предложения, а непосредственно со всем предложе­ нием. Например, Н. Ю. Шведова считает, что некоторые члены пред­ ложения не находятся в непосредственной синтаксической связи (НСС) с другими словами, а относятся н е п о с р е д с т в е н н о ко всему предложению. Следовательно, в предложении есть слова, кото­ рые, не образуя прежде словосочетаний, непосредственно подчинены предложению. Но как? Ни одному из его членов? Н. Ю. Шведова по­ лагает, что ко всему предложению относятся частицы. Она вводит по­ нятие «детерминирующего члена» (детерминанта) «как самостоятель­ ного распространителя предложения, примыкающего к его структур­ ной основе (а что составляет структурную основу, если не связь подле­ жащего и сказуемого?. - А. К.) и связанного с предложением в целом отношением направленности, отнесённости (детерминирующий объ­ ект) или определяющего его по характеру и условиям проявления того, о чём сообщается (детерминирующее обстоятельство)». Например: С погодой не везёт. До войны он был плотник. Детерминанты - не свя­ занная со словосочетанием самостоятельная категория строя предло­ жения. Н. Ю. Шведова указывает на несколько отличий (синтаксичес­ ких признаков) детерминантов от зависимых компонентов предложе­ ния: 1) Как правило, детерминант начинает собою предложение; 2) Словосочетания, где есть системная связь и трансформации регулярны (жить в городе - жизнь в городе), не относятся к детерминантам. Если в подобных словосочетаниях нет системной связи и трансформации не­ возможны, то это детерминанты: рассказ в городе, узнавание на станции [Шведова 1966 в: 157-159, 133]. Целые серии предложно-падежных со­ единений и отдельных словоформ функционируют в предложении вне структуры словосочетания, т.е. относятся к детерминантам. Напри­ мер, Ю. Д. Апресян, с одной стороны, отдав дань Н. Ю. Шведовой (см. выше слова Л. В. Щербы: «Я не люблю споршь с чужим мнением ... »! См. выше: § 5,1), согласен с существованием детерминантов, которые относятся ко всему предложению в целом. Но, с другой стороны, он пишет: «Однако обстоятельства, относящиеся ко всему предложению, можно считать связанными с его вершиной, т.е. со сказуемым» [Апре­ сян 1966 (б): 132]. Под структурой предложения В. С. Юрченко понимает грам­ матический аспект предложения, т.е. взаимосвязь таких элементов, 1

А. М. Мухин на материале английского языка обнаружил тип синтак­ сической связи - и н т р о д у к т и в н у ю связь, напоминающую «детерминан­ ты» Н.Ю.Шведовой, специфика которой (связи), по сравнению с другими двумя непредикативными связями - субординативной и социативной - состо­ ит в том, что она связывает данный компонент со всеми другими компонента­ ми предложения (но не с отдельным компонентом) (Мухин 1970: 72]. 1

332

как подлежащее, сказуемое, обстоятельство, дополнение, определе­ ние, компоненты мыслительного, общепонятийного членения на ло­ гические субъект и предикат и на тему и рему [Юрченко 1979: 77]. Поэтому В. С. Юрченко критикует теорию «детерминантов»: «Кто и как присоединяет эти избыточные члены к структуре предложе­ ния? Очевидно, говорящий? Но грамматическая структура предло­ жения имеет объективный характер, и говорящий (индивидуум) не может видоизменять её, ... увеличивать или уменьшать число её эле­ ментов» [Юрченко 1979: 79]. Например, в немецком предложении модальная частица депп «относится» в двусоставных предложениях непосредственно к финитному глаголу (1Уах тасЫ йи йепп МетТ), а в односоставном предложении - к «главному члену» (по терминологии Н. Ю. Шве­ довой) (Шяв Леш?). Ср. в русском язьпсе: Кто же тебе может помочь? Но невозможно: *Кто тебе же может помочь? *Кто тебе может же помочь? Прежде чем ошосит&я ко всему предло­ жению, модальная частица же должна соотноситься с каким-либо другим словом (это слово - кто), а через него относиться ко всему предложению. История изучения синтаксических отношений в предложении показывает, что здесь можно ошетить самые разные подходы к этой проблеме: существуют двухчленные, трёхчленные, четьфёхчленные, пятичленные, шестичленные и семичленные классификации типов син­ таксических связей. 1. О д н о ч л е н н у ю систему синтаксических связей вводят только сторонники модели НС (Н. Хомский, Г. Глисон, Ч. Хокетт, К. А. Пайк, Р. Уэллс, С. Чэтмен, Ч. Фриз, Э. Хауген, Р. Ригман), выде­ ляя лишь п о д ч и н е н и е . 2. Д в у ч л е н н у ю систему синтаксических связей вводит А. М. Пешковский: а) п о д ч и н е н и е (сюда относятся качественно разнородные случаи: отношения господствующего и зависимого чле­ нов (ножка стола) и отношения подлежащего и сказуемого (Иван при­ шёл); б) с о ч и н е н и е (хлеба и зрелищ) [Пешковский 1938, гл. V]. А. М. Пешковский растворил понятие предикативного отношения в понятии подчинения. Двучленную систему синтаксических связей на­ ходим также у О. Есперсена: а) юнкция бшзкйоп), т.е. подчинительная связь (а Ъагкт# йо% - лающая собака), б) нексус (пехш) - предикатив­ ная связь (ТЬе ёо§ Ьагкв - Собака лает; 1 (ошй Ше са#е ешрГу - Я на­ шёл клетку пустой) [Есперсен 1958, гл. УИ-Х]. Однако О. Есперсен не даёт формальных правил для распознавания этих двух типов связи, ру­ ководствуясь чисто семантическими, смысловыми соображениями (о двухчленной класшфикации, сшггаксических связей см. таю&е: [Огоо! 1949]). 333

3. Т р ё х ч л е н н у ю систему классификации типов синтакси­ ческих связей находим у Л. Блумфилда, Л. Ельмслева (трёхчленную систему синтаксических связей, но совершенно в иной терминологии, чем у иностранных лингвистов, представили также некоторые отече­ ственные исследователи: И. И. Ревзин, Л. С. Бархударов, А. М. Му­ хин (1964), В. М. Павлов, О. И. Москальская), выделяющих эндоцентрические (епйосепМс) конструкции, в которых всё сочетание отно­ сится к тому же формальному типу, что и одна из её составляющих, и экзоценгрические конструкции (ехосеп1пс), т.е. предикативные свя­ зи ^оЬп тап - Джон убежал), в которых всё сочетание относится к иному формальному классу, нежели любая из её составляющих. Эндоцентрические конструкции делятся, в свою очередь, на сочинитель­ ные (со-опИпайуе) (ВШ апй 1оЬп -Билл и Джон), так что в целом по­ лучается трёхчленная классификация. В сочинительных конструкциях всё сочетание относится к тому формальному классу, что и каждое её составляющее (Ьоуз ара р г Ь ) . В подчинительных конструкциях всё со­ четание относится к тому же формальному классу, что и одна из его составляющих (роог ЗоЪп, \егу /геск т й к ) [ВкипйеШ 1933: СЬ. 10, 12]. Л. Ельмслев, с одной стороны, пишет об интердепенденции (взаимной зависимости: 1о1т тап - Джон убежал), детерминации (односторон­ ней зависимости: роог 1оЬп - бедный Джон) и констелляции (свобод­ ная зависимость: ВШ апд ЗоЪп - Билл и Джон), а с другой стороны ус­ танавливает три иных типа синтаксических отношений, чем те, кото­ рые он предлагал ранее: а) солидарность (обе единицы взаимно пред­ полагают друг друга), б) селекция (простая импликация), когда одна единица предполагает существование другой, но не наоборот, в) ком­ бинация (ни одна из единиц не предполагает существования другой) [Ельмслев 1960: 264-390]. 1

О. И. Москальская и В. М. Павлов различают также три типа синтаксических отношений: сочинение, подчинение, предикация у О. И. Москальской [Москальская 1981: 8], сочинение, подчинение и равноправная взаимозависимость между подлежащим и сказуемым у В. М. Павлова [Павлов 1985: 39]. Трёхчленную систему классифика­ ции типов синтаксических связей, похожую на классификацию Л. Блумфилда, выдвигает также И. И. Ревзин [Ревзин 1962 б : 122-123]. Слабость трёхчленного деления типов синтаксической связи Д. Блум­ филда и И. И. Ревзина состоит в том, что они в класс экзоцегарических конструкций (по И. И. Ревзину - взаимоподчинение) включают каче­ ственно различные явления, а именно предикативные сочетания слов (1оЬп гап, Иван спит) и сочетания «служебное слово - знаменательное слово» ( т Ше Ьоше, на столе) (о трёхчленной классификации синтак­ сических связей см. также в работах: [В1осЬ аш! Тга^ег 1942; ТгиЪе1:2коу 1939; Сгоо* 1957; Кротевич 1956]).

334

Л. С. Бархударов выделяет подчинение (определение, дополне­ ние), сочинение (однородный член), предикацию (Не $1оо& - Он стоял, Ы§ Ьапйз ш Ыз роске*$ - руки в карманах). Хотя Л. С. Бархударов и поддерживает теорию существования трёх типов синтаксических свя­ зей, однако он рассматривает их с несколько иных позиций и даёт фор­ мальные процедуры их разграничения. Л. С. Бархударов вводит поня­ тие «непосредственной синтаксической связи» (НСС) в предложении, которое принято мною в данной работе. Ту или иную группу синтак­ сически связанных слов к одному из трёх указанных типов нужно от­ носить на основе «одинаковости или неодинаковости синтаксической

функции всей группы в целом и её непосредственно составляющих». Эта

«одинаковость» или «неодинаковость» устанавливается методом суб­ ституции, т.е. путём подстановки одного или нескольких НС вместо всей группы в целом. Возможность или невозможность подстановки при сохранении грамматической отмеченности всей конструкции и оп­ ределённого семантического инварианта свидетельствует об одинако­ вости или неодинаковости синтаксической функции всей группы в це­ лом и её НС и тем самым даёт основания для отнесения данной груп­ пы к тому или иному типу синтаксической связи [Бархударов 1965 (в): 111-112]. Однако служебные слова Л. С. Бархударов вообще исключает из рассмотрения при определении типов синтаксических связей. Между служебным словом и знаменательным словом н е т никакой синтакси­ ческой связи, потому что само это служебное слово и является показа­ телем синтаксической связи с другим знаменательным словом. Подоб­ но тому, как падежное окончание служит средством выражения син­ таксической связи между словами (написано пером), служебные слова также служат лить средством выражения синтаксической связи между знаменательными словами (на столе) в условиях аналитического строя языка. Связь между служебным и знаменательным словом должна рас­ сматриваться не на синтаксическом, а на морфологическом уровне [Бархударов 1965 (в): 108], что, с моей точки зрения, является совер­ шенно неверным (подробно см. об этом ниже: раздел УШ). 4. Ч е т ы р ё х ч л е н н а я система классификации типов син­ таксических связей в предложении представлена у А. И. Смирницкого, В. В. Фрэнсиса, П. Гарвина. Они различают предикативную связь между подлежащим и сказуемым; атрибутивную (определительную) связь - между прилагательным и существительным; комплетавную (до­ полнительную) связь как промежуточную связь между предикативной и атрибутивной, характерную для конструкции «глагол + дополнение» (за^ а с1о#) и «глагол + обстоятельство» ($ш Лете); копулятивную связь - между однородньщи членами предложения. Никакой формаль­ ной процедуры определения типов связи А. И. Смирницкий не предла335

гает, ограничивая их сугубо семантическими характеристиками [Смирнигщш 1957: 173-184]. Слабость четырёхчленной концепции классификации типов син­ таксических связей А. И. Смирницкого состоит в том, что он руковод­ ствуется весьма расплывчатым, субъективным критерием «большей или меньшей прочности», «тесноты», «живости» связи. Поэтому выде­ ление комплетивной связи на равных правах с остальными типами яв­ ляется неоправданной. Это, скорее, подвид вместе с атрибутивной свя­ зью одного и того же типа связи - подчинения, на чём и настаивает А. М. Мухин [Мухин 1964: 41], вьщеляя позже субординативную, пре­ дикативную, интродуктивную и социативную синтаксические связи [Мухин 1970]. Т. П. Ломтев в синтаксической теории предложения идёт своим путём Он различает две основные синтаксические единицы: предложение как высшую единицу и позиционное звено предложения как низшую единицу, «То звено в структуре предложения, которое за­ нимает данная словесная форма, является её позицией в предложении» [Ломтев 1958: 43 -44]. Т. П. Ломтев вообще отверг традиционные типы синтаксических отношений между словами в предложении и предло­ жил свои «позиции словесных форм» [Ломтев 1958: 46]. По сути дела эти «позиции словесных форм» не отражают никаких типов синтаксических отношений: эти «позиции» на самом деле отражают «позиции» одних слов по отношению к другим словам лишь на осно­ ве их с е м а н т и ч е с к о г о значения, а не синтаксических связей [о четырёхчленной классификации синтаксических отношений в пред­ ложении см. также в работах: Ргашхз 1958; Оаглп 1954]. 5. П я т и ч л е н н а я система классификации типов синтакси­ ческих связей представлена в [Основы построения описат. грамм, русс, лиг. яз. 1966: 138]. В грамматике русского языка различаются два вида синтаксической связи - предикация (координация) и подчинение. Уже различение предикации и координации как однопорядковых явлений синтаксиса противоречиво: предикация - это порождение высказыва­ ния, суждения, а координация - это грамматическая ф о р м а выра­ жения предикации. Кроме предикации и подчинения к «основным ви­ дам подчинительной связи» (и там, и тут - « в и д ы связи») относят со­ гласование, управление, примыкание. Здесь также смешиваются типы непосредственных синтаксических связей (предикация, подчинение, сочинение) и грамматические ф о р м ы их реализации (согласование, управление, примыкание). Например Е. В. Кротевич обнаружил иные пять типов синтаксических связей в предложении: подчинение, сочине­ ние, предикативная связь, полупредакативная связь (Усталая, она за­ молчала), включение (Ксчастью, погода была тихой) [Кротевич 1956]. 6. Ш е с т и ч л е н н у ю систему классификации типов син­ таксических связей в предложении находит А. М. Мухин [Мухин

336

1968]: субординативная, коорданативная, социатавно-предикативная, нулевая предиукативная, интродуктивная (Ах, в самом деле рассвело .), социативная (I з а ^ Ы т сго$5 Ше з1гее! - Я увидел, как он пересекал улицу). 1

7. Е. В. Кротевич позже стал различать с е м ь типов синтак­ сических отношений в предложении - 4 типа между словами в слово­ сочетании и 3 типа между словами в предложении. В первом случае средством синтаксических связей служит согласование, корреляция, управление и примыкание. Во втором случае - предикативное отно­ шение между подлежащим и сказуемым, полупредикация и включе­ ние. Причём синтаксические отношения в словосочетании и предло­ жении частично пересекаются. Так, в предложении слова связывают­ ся на основе согласования, порядка слов и интонации [Кротевич 1959: 11-31]. Предикативные отношения между подлежащим и сказуемым Е. В. Кротевич называет также координацией. Полупредшсативные отношения существуют лишь в пределах предложения (Усталая, она замолчала). Включение - это связь, когда член предложения в фор­ мально-грамматическом отношении не зависит от структуры основ­ ной части предложения (К счастью, погода была тихая). Даже в рам­ ках модели ЧП эта теория непоследовательна и противоречива: а) Чтобы обнаружить синтаксическую структуру предложения и сущест­ вующую в нём иерархию членов, надо прежде разграничить предло­ жение и словосочетание, хотя это в принципе - одно и то же: предло­ жение - это тоже тип словосочетания, но словосочетание высшего уровня - предикативное, б) В этой теории смешаны два совершенно различных ур овня синтаксических отношений в предложении: т и п ы синтаксической связи, отражающие субординационные отношения между словами в предложении - предикация, сочинение, подчинение, и ф о р м ы в ы р а ж е н и я синтаксических связей, благодаря кото­ рым эти типы синтаксических связей реализуются, - согласование, уп­ равление и примыкание.

VII. Формализация и усовершенствование модели ЧП Во избежание громоздкости описания синтаксических единиц в терминах модели ЧП (модель эта, как отмечено выше в разделе III, громоздка) мы формализуем её и представляем здесь в виде «дерева за­ висимостей». Тем самым мы избавим модель ЧП от некоторых недо­ статков. Чтобы избежать самого главного противоречия в модели ЧП - противоречия между л и н е й н о с т ь ю номенклатуры членов предложения и фактическим и е р а р х и ч е с к и м членением пред­ ложения (см. об этом выше, пункт III, 7), вводим понятие непосредст­ венной синтаксической связи (НСС) между членами предложения как связь между ведущим и зависимым членом предложения, между двумя 337

взаимозависимыми членами и как связь между подлежащим и сказуе­ мым, и понятие синтаксической функции ( С Ф ) . «Непосредственнойсинтаксической связью (далее НСС) называется синтаксическая связь между двумя такими словами или группами слов (или словом и группой слов), которые при членении данного сочетания по НС на определённом уровне членения оказываются непосредственно-состав­ ляющими одной и той же более крупной составляющей». «Синтаксиче­ ской функцией (далее СФ) слова или группы слов называется та непо­ средственная синтаксическая связь, благодаря которой данное слово или группа слов включается в предложение» [Бархударов 1966: 31-39]. Обычно считают, что все знаменательные части речи выполня­ ют свои синтаксические функции: существительное - подлежащего, до­ полнения, определения; глагол - сказуемого; наречие - обстоятельства; прилагательное - определения. А какую синтаксическую функцию выполняют, например, предлоги и союзы? Л. С. Бархударов и Д. А. Штеллинг считают, что предлога выражают отношение и к пред­ мету, и к существительному, и к местоимению. Союзы выражают отно­ шения между словами, словосочетаниями и предложениями (Л. С. Бар­ хударов, Д. А. Штеллинг). Но ведь функции у существительных, глаго­ лов, прилагательных и наречий, с одной стороны, и функции предло­ гов и союзов, с другой стороны - совершенно различны! Под синтак­ сической функци-ей первых частей речи понимается их семантическая функция в предложении. Предлогам и союзам, напротив, приписыва­ ется не семантическая, а синтаксическая функция, а Л. С. Бархударов вообще считает, что предлога и союзы - это и есть сама синтаксичес­ кая функция. 1

Так, экспериментальное предложение &ег ЗоЬп ЪгасЫе §е51егп аи§ <1ег ВйэИоШек еш 5еЬг ш1:еге$8ап1е& ВисЬ (Сын принёс вчера из библи­ отеки очень интересную книгу) можно записать в терминах модели 1

Ю. С. Степанов обнаружил в языке «элементарные синтаксические связи», которые в принятом здесь понимании синтаксическими в смысле НСС не всегда являются, потому что это те случаи связи, «когда какие-либо два эле­ мента языка последовательно высказываются в речи один за другим и самый факт их расположения одного за другим символизирует расположение обозна­ чаемых ими явлений действительности друг после друга или в какой либо свя­ зи друг с другом» [Степанов 1975: 132]. Этого одного, в общем-то тривиального примера вполне достаточно, чтобы использовать его для построения новой модели предложения, так как в этом примере есть всё, что нужно для установления синтаксических отноше­ ний на уровне поверхностной синтаксической структуры предложения. Все параметры поверхностной синтаксической структуры любого предложения могут быть обнаружены уже в указанном примере. «Анализ одного примера (с целью установления в с е х параметров предложения, в том числе и глубин­ ных, - А. К.) никогда не может быть до конца доказательным, но он может быть (для целей данного анализа, - А. К.) достаточно показательным» ХАдмони 1961 (б): 8]. 1

2

338

ЧП в виде модели (1). Указанное предложение можно расписать вмес­ те с их символами следующим образом: 1

(1)

Бег ЗоЬп [П (N^1 ЬгасЫе [С (V)! ^езгегп [Об (В )1 аиз п

йег ВгЫюгкек [Об (Р >ф] у

егп зеНг Шетеззатез [О (<2 А*)] ВисН [Д (г^)]. П

Модель ЧП можно представить следующим образом лишь в ви­ де символов, опустив само предложение: (2) р ( к ) ] ^ п

[с од]

к

[Об(в )] [Об (Р к ; ) ] [0(д п

У

п

А*)] —

и

^]

Модель (2) читается так: предлежащее (П), стоящее на первом месте в предложении, выражено существительным в им. падеже (ТМ ), о чём свидетельствует символ „п" ( К о т т а й у ) , и находится со сказуемым, стоящем на втором месте, в предикативной синтак­ сической связи ( « » ) на основе такой формы её выражения как координация („к" - стоит справа внизу). Сказуемое (С) выражено глаголом (V) и согласуется с подлежащим на основе координации („к"). Сказуемому подчинены первое обстоятельство (Об), выра­ женное наречием (В), на основе примыкания („п" - стоит справа внизу), и второе обстоятельство (Об), выраженное предложносубстантивным сочетанием в дательном падеже (с!) на основе уп­ равления (у) ( Р К ), а также дополнение (Д), выраженное суП

К

у

а

у

В предлагаемой модели введены два ряда буквенных символов: рус­ ские и немецкие. Это связано с тем, чтобы избежать недоразумений, пото­ му что одни и те же символы могут совпадать и обозначать понятия разных уровней: понятия Предлог, Прилагательное (это «части речи»), Подлежа­ щее (это «член предложения») начинаются с одной и той же буквы («П»). Символы «членов предложения» (ЧП) обозначаются полужирным шрифтом в квадратных скобках (внутри них в круглых скобках немецкими буквами обозначены «части речи») русскими заглавными буквами: П - подлежащее, С - сказуемое, О - определение, Д - дополнение, Об - обстоятельство. Сим­ волы «частей речи» (ЧР) обозначаются немецкими заглавными буквами: В обстоятельственное наречие, N ' ' - существительное в соответствующем падеже ( И о т т а И у , Аккизайу, Иа^у), причём символ падежа стоит в схемах вверху справа от символа «части речи», V - личная форма глагола, Р предлог, <} - интенсификатор (наречие меры и степени), А ' > - прилага­ тельное в соответствующем падеже. Символ > обозначает п р е д и ­ к а т и в н у ю связь между подлежащим и сказуемым с обоюдной синтак­ сической зависимостью, символ обозначает п о д ч и н и т е л ь н у ю связь между ведущим и зависимым членом предложения (острием в сторо­ ну ведущего члена). Эти символы (стрелки) служат также границей между двумя «членами предложения» (только в модели ЧП), но границей между двумя словами, точнее - между зависимым и ведущим словом (в модели НС). Формы выражения типов синтаксической связи обозначаются русски­ ми прописными буквами, стоящими в схемах внизу справа от символов час­ тей речи: с - согласование, у - управление, п - примыкание (между члена­ ми предложения подчинительных словосочетаний), к ~ координация (меж­ ду подлежащим и сказуемым). 1

п

а

11 а

а

339

ществительным в винительном падеже на основе управления (М ) . Все три второстепенных «члена предложения» (ЧП) по­ следовательно подчиняются сказуемому (это отражено стрелкой, остриём в сторону в е д у щ е г о члена). Дополнению ( Д ) , в свою очередь, подчиняется определение ( О ) , выраженное сочетанием интенсификатор а (он примыкает к прилагательному) с прилага­ тельным в вин. падеже, подчиняющихся дополнению на основе согласования (<3 А ) . Так как модель ЧП репрезентирует синтаксические единицы в двух рядах символов - в символах «членов предложений» (русские буквы) и в символах «частей речи» (немецкие буквы), то эти символы разных языковых уровней можно развести и представить их или толь­ ко как символы «членов предложения» (3), или только как символы «частей реи» (4), т.е. развести модель (2) на две модели и представить её в виде моделей (3) и (4): а

у

П

(3)

щ

га

а

с

а

^

—

[Об]

(4) ( М * ) ^ ^ ^ —

[Об]

[0[

( В ) (Р М ) п

у

й

у

—^ из (С

т а

А )-^(Ы;) а

Переписав модель ЧП в виде двух моделей одновременно в виде модели (3) и в виде модели (4), мы тем самым устраняем пер­ вые два недостатка модели ЧП (2): избавились от необходимости выделять «члены предложения» путём постановки вопросов (п. 4, см. выше раздел III) и отграничиваем друг от друга семантические (3) [модель (3) представлена только в терминах «членов предложе­ ния»] и структурные (4) [ модель (4) представлена только в терминах «частей речи»] единиц модели ЧП (2). Нетрудно заметить, что мо­ дель, представленная только в терминах «частей речи» (4) более ин­ формативна, чем модель, представленная только в терминах «чле­ нов предложения» (3), так как в (4) «сняты» а) семантическое толко­ вание структурных единиц предложения, свойственное единицам модели (2), и б) двусмысленность^ идентификации «членов предло­ жения» путём постановки вопросов к ним, например, таких членов предложения, как «обстоятельство». На основе модели (4) модель ЧП (2) можно «расписать» в виде т о л к о в а н н ы х бинарных словосочетагшй, находящихся в непосредст­ венной синтаксической связи (НСС) друг с другом (5), каждому из ко­ торых для удобства сравнения приписываем тот же номер, под кото­ рым оно выступает, как мы увидим ниже, в модели: (6) [(словосочета­ ния 4 и 7, отсутствз'ющие в модели (5), как увидит читатель ниже (см. 340

ниже: раздел VIII, 5), в модели (6) присутствуют, и это естественно, так как в синтаксическую связь вступают в модели (6) не «члены предложе­ ния», состоящие из нескольких «частей речи», а каждая часть речи в отдельности)]. (5)

1 )

М

* ^ Х ;

5) V , ^ -

2)У — В

К ; ; 6) С

к

п

п

; 3) У ^ - Р М* ; 4) - ; к

;

у

у

7)

- .

VIII. Формализация и усовершенствование модели НС. Анализ предложений в терминах модели НС сопряжён с мно­ гими трудностями. Эти трудности снимаются отчасти благодаря вве­ дению некоторых усовершенствований, идущих, в основном, по ли­ нии выявления типов непосредственной синтаксической связи (НСС) между непосредственно-составляющими предложения и их синтак­ сических функций (СФ). Была введена формальная процедура раз­ граничения различных типов НСС и СФ. Критерием разграничени­ ем типов НСС между словами служит одинаковость (совпадение) или неодинаковость (несовпадение) синтаксической функции парно­ го (бинарного) словосочетания в целом и его непосредственно-со­ ставляющих, которая устанавливается методом субституции [Барху­ даров 1966 а: 35], т.е. путём подстановки одной или нескольких НС вместо всей группы в целом, путём «последовательного исключения синтаксических связей» или путём «отбрасывания соответствующих компонентов» в структуре предложения [Мухин 1970: 70]. Тип СФ устанавливается на основе формальной процедуры методом пооче­ рёдного изъятия из предложения каждого из слов бинарного слово­ сочетания. Возможность или невозможность такой подстановки при сохранении грамматической отмеченности всей конструкции и оп­ ределённого семантического инварианта свидетельствуют об одина­ ковости или неодинаковости СФ всего словосочетания в целом и его НС, и тем самым даёт основание для отнесения данного словосоче­ тания к тому или иному типу НСС. При этом синтаксическая связь всех других НСС в предложении не должна меняться, за исключени­ ем устранения опускаемого члена. Связь между СФ и её определением путём «субституции>>, «от­ брасывания» получает адекватное теоретическое объяснение. Так как зависимое слово (назовём его «адъюнктом») включается в предложе­ ние благодаря его связи с ведущим словом (назовём его «адром»), а яд­ ро - не благодаря связи с адъюнктом, а благодаря связи с другим чле­ ном, по отношению к которому оно само становится адъюнктом, то, естественно, при опущении адъюнкта ядро не опускается, т.е. предло­ жение остаётся структурно отмеченным, а при опущении ядра предло341

жение разрушается. В предикативном сочетании между подлежащим и сказуемым существует двусторонняя зависимость, поэтому изъятие из предложения любого из них разрушает предложение. В сочинитель­ ном сочетании каждый компонент включается в предложение сам по себе, поэтому его опущение ничего не меняет в отношениях других компонентов с предложением. Сочинительная связь, следовательно, не является непосредственной синтаксической связью (НСС) на уровне поверхностной синтаксической структуры предложения (см. об этом ниже в этом же разделе, пункт 3). О б я з а т е л ь н ы м у с л о в и е м п р о ц е д у р ы должно быть сохранение всех непосредственных синтаксических связей в пред­ ложении и смыслового инварианта предложения. Применив формали­ зованную процедуру выделения типов непосредственных синтаксиче­ ских связей, мы обнаружили 3 типа НСС (подчинение, предикация и взаимозависимость) и 7 типов СФ слов (подлежащее, сказуемое, связ­ ка, предикатив, ядро, адъюнкт, взаимозависимый член). 1) Подчинительная связь Если синтаксическая функция (СФ) одного из слов (книгу) совпадает с СФ некоторого бинарного словосочетания (интерес­ ную книгу), в которое входит данное слово, а СФ другого слова этого же словосочетания не совпадает, то указанное словосочета­ ние (интересную книгу) образует п о д ч и н и т е л ь н о е слово­ сочетание, где книгу - ядро, а интересную - адъюнкт. Тип СФ устанавливается на основе формальной процедуры методом поочередного изъятия из предложения каждого из слов бинар­ ной синтагмы. Такую формальную процедуру определения типа НСС между словами путём субституции вводит Л. С. Бархударов. При этом «субституция должна производиться таким образом, чтобы при опущении той или иной составляющей синтаксиче­ ские связи всех остальных составляющих в предложении не меня­ лись, за исключением устранения опускаемого члена» [Бархударов 1965: 116]. Отмеченное предложение ^&^ ЗоЬп ЪгасЫе еш... ВисЬ сигнализи­ рует о том, что изъятое слово ЬгЦегеззап^еБ - а д ъ ю н к т (зависимый член бинарного словосочетания еш тгегеззашез ВисЬ, оба члена которо­ го находятся в НСС) и, наоборот, неотмеченное предложение * Е>ег ЗоЬп ЬгасЫе е т т1еге$5апге8 ... сввдетельсгвует о том, что изъято я д р о 1

Е. В. Падучева вводит новый тип связи - проективную связь как отно­ шение подчинения и отношение линейного порядка слов, которые связаны между собой [Падучува 1964: 103]. А так как нелинейных языков и в том числе предложений не бывает, то мы имеем в языкознании ещё один «учёный» тер­ мин, засоряющий лингвистическую терминологию. 1

342

(ведущий член бинарного словосочетания:). Следовательно, слова т1еге$5ап*ез и еш ВисЬ образуют подчинительное бинарное словосочетание, где еш ВисЬ - ядро, ш1еге55ап1е$ - адъюнкт. В предложении Эег 8оЬп ЪгасЫе §е$1егп аиз йег Вй>КоШек еш зеЬг пйегез^аЩез ВисЬ мы обнаружи­ ваем пять подчинительных бинарных словосочетаний: ЪгасЫе %ез1егп,

ЪгасЫе аиз йег ВШохкек, ЪтасЫе ет Виск, ет тегеззапхез ВисЬ, зекг ШегеззапШ, где выделенный член - ядро, а не выделенный жирным шриф­ том его противочлен служит адъюнктом. Мы устанавливаем, таким образом, что в предложении Ьег 8окп

ЪгасЫе %е$Шп аи$ Лег ВгЪНохкек ет зекг ШегеззапШ Виск слова ЪгасЫе, ет Виск, Ыегеззатйез выступают в синтаксических функций ядер, а сло­

ва §езХегп, аиз йег ВгЫШкек, ет Виск, ШегеззаМез, зекг выступают в синтаксической функции адъюнктов. Мы видим, что некоторые сло­ ва (ет Виск, ШегеззапШ) попали одновременно и в разряд ядер, и в разряд адъюнктов. Это значит, что слово ет Виск по отношению к слову ЪгасЫе выступает в СФ адъюнкта, а по отношению к слову тгегеззашез выступает в СФ ядра. Слово тгегеззапхез по отношению к слову ет Виск выступает в СФ адъюнкта, а по отношению к слову зекг - в СФ ядра. Таким образом, один и тот же член (ет Виск) высту­ пает не только в СФ адъюнкта по отношению к подчиняющему члену (ЪгасЫе), но и в СФ ядра по отношению к подчинённому члену (гпгег-

еззапгез). Слова, таким образом, м о г у т и д о л ж н ы в соответствую­ щих структурах предложения иметь д в у х с т о р о н н ю ю связь в сторону подчинённого и в сторону подчиняющего члена. По отноше­ нию к адъюнкту оно - ядро, а по отношению к ядру - само становится адъюнктом. Адъюнкт тхегеззапхез включается в предложение через своё ядро ет Виск. Само же ядро еш ВисЬ в к л ю ч а е т с я в строй предложения благодаря НСС со своим ядром ЪгасЫе, по отношению к которому оно само становится адъюнктом на основе подчинения. Д в у х с т о р о н н и е непосредственные синтаксические связи (НСС), которые отрицаются некоторыми лингвистами, - з а к о н ы языка. Ес­ ли бы отсутствовала д в у х ф у н к ц и о н а л ь н о с т ь слов в пред­ ложении, язык не смог бы выполнять своей функции - быть материаль­ ным средством речевой реализации мышления и коммуникации. Невозможно было бы построить ни одного предложения, кроме про­ стых, состоящих т о л ь к о из подлежащего и сказуемого. Причём т о л ь к о сказуемого, не требующего дополнения: Вег 8окп зсЫф. 2) Предикативная связь Главным стержнем предложения, на который нанизаны все сло­ ва, многие лингвисты считают сказуемое, глагол, уегЪшп йпйшп. Ска­ зуемое - это «узел графа, который не зависит ни от каких других узлов 343

и от которого прямо или косвенно зависят все остальные узлы графа» [Долинина 1969 : 302]. Главным членом («вершиной» фразы или гра­ фа), подчшшощим подлежащее (слугу, зависимый член), считается сказуемое, господствующее над всеми остальными членами, в том чис­ ле и над подлежащим. Оно «всегда является - пишет А. Теньер - цент­ ральным узлом предложения», а «подлежащее является таким же до­ полнением, как и все прочие» [Тешите 1959 : 101-103]. На этой теории особенно настаивает Й. Эрбен: основным членом (Огипс^Цес!) предло­ жения служит финитный глагол, собственно носитель предикации, «организатор» всего словесного комплекса. [ЕгЬеп 1972:314; см. также: Шаумян 1965: 235; Долинина 1959: 300-303; Мельчук 1964: 18, 23; Падучева 1964: 103; Иорданская 1963: 102-103; Вооз* 1955: 36]. Но существует и точка зрения, согласно которой подлежащее является грамматически господствующим членом над сказуемым [Шведова 1966 в: 135; Шахматов 1941: 38, 158, 247; Жигадло, Ивано­ ва, Иофик 1956: 244; Совр. русс, язык 1957: 134; Грамматика русс, язы­ ка, т. II, 1960: 88]. По мнению . И. Москальской, напротив, вершиной многоярус­ ной структуры предложения является категория предикативности, т.е. сочетание субъекта и предиката [Москальская 1981: 13]. Вариантом этой точки зрения надо рассматривать мнение, согласно которому подлежащее и сказуемое - равноправные главные члены, но независи­ мые друг от друга [Мещанинов 1945: 167; Лебедев 1956: 172, 174]. Придание сказуемому (глаголу) статуса вершины графа, верши­ ны предложения ничем не обосновано и покоится на чистом субъекти­ визме, интуитивном чутье о семантической важности сказуемого в предложении, именно потому, что сказуемое, как паровоз, «тащит» за собой почти весь состав предложения, кроме подлежащего и ему подчинённых членов, хотя это «чутьё» и не отражает реальных непо­ средственных синтаксических связей в предложении. Действитель­ но, придание сказуемому статуса главнейшего члена, вершины предложения покоится только на интуитивном чутье Однако нельзя доверять интуиции, а строить наши утверждения только на строгом эксперименте, который и подтверждает, что вершиной предложения является п р е д и к а т и в н а я п а р а - подлежащее и сказуемое, находящиеся по отношению друг к другу в предикативной непо­ средственной синтаксической связи (НСС). Вершинную роль предикативной пары - подлежащего и сказуе­ мого - можно подтвердить, кроме проведенного здесь ниже синтакси­ ческого эксперимента теорией п р е д и к а т и в н о с т и , которая яв­ ляется фундаментом любого, в том числе и односоставного предложе­ ния: в индоевропейских языках структура предложения такова, что она требует обязательного эксплицитного присутствия подлежащего 344

и сказуемого. Логика оперирует только правильными двухсторонни­ ми, т.е. субъектно-предикатными схемами логических суждений, для неё, как пишет А. С. Мельничук, «неполные» суждения не соответ­ ствуют логическому суждению. Логика д о л ж н а п о д в е с т и их под двухстороннюю схему, дополнив субъект «из обстановки», кото­ рый имеется в с о з н а н и и , превратив его в понятие, способное вы­ полнять роль субъекта в логическом суждении [Мельничук 1958: 1011]. Предикативность, как пишет В. 3. Панфилов [Панфилов 1982: 152154], - это акт отнесения содержания предложения к действительности, т.е. это такой признак предложения, благодаря которому предложе­ ние есть относительно законченный акт высказывания о действитель­ ности, отнесения содержания предложения к действительности, вклю­ чающийся в познавательный процесс. А познавательный процесс осу­ ществляется в су бъектно-предикатной структуре предложения через субъектао-предикатное суждение. Таким образом, субъектно-предикатная структура предложения обусловлена субъективной стороной п о з н а в а т е л ь н о й деятель­ ности человеческого мьппления. Эта структура предложения есть о б я з а т е л ь н ы й компонент познавательного процесса [Панфилов 1982: 113-121, 130]. Только и только поэтому предложение как выражение логического суждения д о л ж н о иметь два центра: «в сознании фик­ сируется наличие или отсутствие у определённого о б ъ е к т а (логиче­ ского субъекта, - А. К.) некоторого п р и з н а к а (логического пре­ диката, - А. К.) [Свинцов 1987: 75]. Э. Сепир пишет, что «всё-таки мы не должны заходить слишком далеко. Нельзя забывать, что содержанием речи является суждение». В каждом акте речи есть субъект, о котором должно что-то утверж­ даться. «Это различение субъекта и предиката имеет столь фундамен­ тальное значение», что оно есть во всех языках. При этом субъект есть имя, лицо, вещь. А то, что предицируется субъекту, есть действие в ши­ роком смысле слова, т.е. глаголы, которые группируются вокруг по­ нятия, выражающего действие [Сепир 1934: 93]. Действительно, факты языка таковы. Это значит, что предикативная синтаксическая связь связь н е о б х о д и м а я , поэтому более прочная и связь более высо­ кого уровня: без неё нет предложения. Предикативную связь между подлежащим и сказуемым как верши­ ны предложения можно подтвердить экспериментом: ГЗег ЗоЬп ЬгасЫе е т ВисЬ - * ГЗег ЗоЬп... е т ВисЬ; * ... ЬгасЫе е т ВисЬ. Поочерёдное изъ­ ятие подлежащего и сказуемого из предложения разрушает его как струк­ турный тип, следовательно, подлежащее и сказуемое п р е д п о л а г а ю т друг друга как обязательные члены синтаксической конструкции. Принятое здесь понимание НСС между подлежащим и сказуемым как связи между двумя непосредственно-составляющими (НС) предика345

тивного словосочетания, т.е. между двумя главными членами предло­ жения, соответствует пониманию синтаксической связи между ними как между двумя р а в н о п р а в н ы м и , в з а и м о з а в и с и м ы м и чле­ нами предложения. Эта точка зрения представлена в работах [Адмони 1955: 44; Адмони 1958: 112; АсЬпош 1966: 200; Бархударов, Штелинг 1963: 22; Руднев 1968: 63 ; Бертагаев 1964: 29-30]. В. Г. Адмони пишет: «Но существует и взаимная обязательная сочетаемость. Так, в отноше­ нии подлежащего и сказуемого не только сказуемое ... тяготеет к подле­ жащему, но и подлежащее тяготеет к сказуемому. Их сочетаемость обя­ зательна в обоих направлениях - в направлении от подлежащего к ска­ зуемому и обратно; а именно это составляет едва ли не решающее значе­ ние между сказуемным отношением и всеми другими видами синтакси­ ческих отношений» [Адмони 1958: 112]. 3) Взаимозависимая связь Вопрос о сущности синтаксической связи между предлогом и су­ ществительным не нашёл однозначного решения. Например, сочета­ ние «предлог + существительное» относится обычно к словосочета­ нию, хотя это и не считается общепринятой точкой зрения [Гухман 1968: 144]. Иногда в аналитических конструкциях выделяют ведущий и зависимый член путём простой «договорённости» относительно то­ го, что считать главным, а что - зависимым членом. В словосочетани­ ях со служебными словами - пишет Е. В. Падучева - естественного противопоставления главного и подчинённого слова нет. Тем не менее она выделяет главное слово и в этих словосочетаниях: в словосочета­ нии в театре главным она считает предлог в [Падучева 1964: 101, 103]. И. А. Мельчук предлоги трактует двояко: и как «значимые» единицы, подчиняющее существительное, и как «служебные» единицы, завися­ щие от существительного, с которыми они соотнесены [Мельчук 1964: 23]. Мы должны предлог также считать словом и, следовательно, уста­ новить, на основе какого типа НСС оно включается в предложение и какую выполняет СФ. В полном соответствии с условиями формаль­ ной процедуры, в аналитических конструкциях я не выделяю ни глав­ ных, ни зависимых членов: они - взаимозависимые члены. Если поочередное изъятие из предложения каждого из двух слов бинарного словосочетания даёт неотмеченное предложение, то мы име­ ем дело со словамив СФ в з а и м о з а в и с и м ы х ч л е н о в . Например, два сочетающихся члена, образуя бинарное словосочетание типа Эег ЗоЬп ЪгасЫе ... , образуют предикативную пару, с т р у к т у р н у ю о с н о в у предложения, которая в традиции называется подлежащим и сказуемым. Аналогичная, и в то же время принципиально иного ха­ рактера, синтаксическая связь заложена в бинарном словосочетании типа Ег ЪгасЫе аиз йег ВхЫШкёк еш ВисЬ * Ег ЪгасЫе ... Лег ВхЫШкек 346

еш ВисЬ и * Ег ЬгасЫе аиз ... еш ВисЬ (хотя предложение в обоих слу­ чаях остаётся отмеченным, но - и это принципиально важно - меняет­ ся смысл всего предложения, т.е. нарушаются условия процедуры!) Существует огромная разница между Вас ЗоЬп ЬгасЫе (назовём это словосочетание п р е д и к а т и в н ы м, а его члены - подлежащим и сказуемым, находящихся в п р е д и к а т и в н о й НСС) и словосо­ четанием аш ёег ВШНогЬек (обозначим это словосочетание взаимоза­ висимым словосочетанием, а его члены - как в з а и м о з а в и с и м ы е ч л е н ы, находящиеся во взаимозависимых НСС). Подлежащее и сказуемое (Бег ЗоЬп ЬгасЫе...) ведут себя по от­ ношению друг к другу так же, как и два взаимозависимых члена (аиз (1ег ВйэЬоШек) - при поочерёдном изъятии из предложения каждого из членов предикативного и взаимозависимого словосочетания предло­ жение разрушается. Однако на основе другой формальной процедуры мы точно находим подлежащее и сказуемое и два взаимозависимых члена: подлежащее и сказуемое н и к о г д а не выступают в СФ адъ­ юнктов, т.е. никогда не подчиняются ни одному члену предложения, они всегда суть главные составляющие предложения, на которых дер­ жатся все остальные части предложения, я д р а по отношению ко всем остальным словам предложения, тогда как взаимозависимые члены, будучи вместе взятыми (здесь мы выходим за пределы отдельного сло­ ва и обращаемся к целому бинарному шовосочетанию), в с е г д а вы­ ступают в СФ а д ъ ю н к т а (различие между подлежащим и сказуе­ мым, с одной стороны, и взаимозависимыми членами, с другой сторо­ ны, можно вскрыть также на основе понятия ранга, см. ниже). Разница между предикативной и взаимозависимой НСС состо­ ит, кроме того, в том, что подлежащее и сказуемое выделяются на п е р в о м у р о в н е членения предложения, тогда как взаимозависи­ мое словосочетание может быть НС л ю б о г о у р о в н я членения, кроме первого (см. об этом ниже). На основе строгой формальной процедуры определения непо­ средственной синтаксической связи (НСС) было установлено 3 типа НСС между словами (подчинение, предикация, взаимозависимость) и 7 типов синтаксических функций слов (СФ), находящихся в НСС (подлежащее, сказуемое, связка, предикатив, ядро, адъюнкт, взаимоза­ висимый член). Теперь, выявив НСС всех слов в предложении, можно СФ слов дополнить номенклатурой традиционной модели ЧП. На фо­ не вновь открытых СФ слов номенклатура традиционной модели ЧП звучит уже по-иному, ибо не её номенклатура определяет СФ слов. Слова в СФ подлежащего, сказуемого, связки, предикатива образуют г л а в н ы е ч л е н ы предложения. Все остальные слова в СФ адъюнк­ тов и взаимозависимых членов - второстепенные члены предложения. Если адъюнкт выражен существительным в винительном падеже, то он 347

выступает как п р я м о е д о п о л н е н и е ; если адъюнкт, выражен­ ный существительным, стоит в косвенном падеже, то он - к о с в е нн о е д о п о л н е н и е . Адъюнкт, выраженный сочетанием двух взаи­ мозависимых членов «предлог + существительное», есть п р е д л о ж ­ ное дополнение.

4) Сочинительная связь как связь на уровне глубинной синтаксической структуры предложения Большинство исследователей выделяет ещё один тип непо­ средственной синтаксической связи на поверхностном синтаксичес­ ком уровне - с о ч и н и т е л ь н у ю связь (сочинение у А. М. Пешковского, Л. Блумфилда, И. И. Ревзина, Л. С. Бархударова; одно­ родная зависимость у Т. П. Ломтева; констелляция, у Л. Ельмслева; копулятивная связь у А. И. Смирницкого, А. М. Мухина). Но лишь Н. Ю. Шведова, Ю. Д. Апресян и Л. С. Бархударов чётко определи­ ли сущность сочинительной синтаксической связи: соединения слов, возникающие на основе сочинительных отношений, не отно­ сятся к синтаксическому строю предложения [Шведова 1966 б: 133]. Сочинительная связь не есть связь, конституирующая предложение из слов, она выходит за пределы предложения и действует уже на межпредложенческом уровне, Прав также Е. В. Кротевич, когда он пишет, что при сочинительных отношениях строительным материа­ лом для предложения является не всё сочинительное сочетание в це­ лом, а каждая из его частей в отдельности [Кротевич 1959: 9]. Сочи­ нительной связью бывает только такая связь, когда СФ каждого слова бинарного словосочетания «совпадает с СФ любой из её НС» [Бархударов 1966 (а): 37]. Последовательное применение формаль­ ной процедуры, предложенной мною выше (см. выше: VIII, 1, 2, 3), отвергает сочинительную синтаксическую связь как НСС, т.е. как непосредственную синтаксическую связь на уровне поверхностной синтаксической структуры предложения, так как при сочинитель­ ной связи связь между связываемыми членами осуществляется не между «сочиняющимися» словами, а между каждым из них в отдель­ ности и третьим словом. В предложении, имеющем поверхностную синтаксическую структуру Аппа ип<1 МаПка Ъайеп, присутствуют д в а предложения Аппа Ьайе!; + МаНка Ъайе*. Каждое из двух якобы «сочиняющихся» слов (Аппа, МагШа) фактически вступают в син­ таксическую связь с т р е т ь и м словом (Ъаае!), образуя два преди­ кативных словосочетания: Аппа Ьайе1\ МагШа Ьайеи Союз шг<1, «со­ чиняя» два члена, имплицирует д в а предложения. Поэтому «сочи­ няющиеся» слова имеют определённую синтаксическую функцию (СФ) не по отношению друг к другу, а по отношению к т р е т ь ­ е м у члену [Бархударов 1966: 33; Фитиалов 1968: 90], с которым

348

они, каждое в отдельности, образуют бинарные словосочетания и находятся в НСС. Сочинительная связь не объединяет слова в сло­ восочетания или простые словосочетания в более сложные, что яв­ ляется необходимой предпосылкой существования синтаксической связи [Апресян 1966 б: 175; Шведова 1966 в: 133]. В грамматической традиции такие слова называются о д н о р о д н ы м и членами. Сочиняющиеся слова относятся к области не внутрифразовых, а к области м е ж ф р а з о в ы х связей. То, что понимают под «сочинительной» связью, фактически есть стремление установить связь не между словами внутри поверхностной синтаксической структуры предложения, а выйти за рамки изолированного предло­ жения и включить его в системные парадигматические связи с дру­ гими предложениями и тем самым «заглянуть» в глубинную струк­ туру предложения. Слова, вступающие в сочинительную связь, не вступают в непосредственную синтаксическую связь (НСС), бла­ годаря которой они синтаксически в к л ю ч а ю т с я в предложе­ ние. Если подчинение, предикация и взаимозависимая связь - н еп о - с р е д с т в е н н ы е синтаксические связи (НСС), то сочинение должно рассматриваться как синтаксическая связь на уровне г л у ­ б и н н о й синтаксической связи предложения, которая не лежит в одной плоскости с предикацией, подчинением и взаимозависимо­ стью как типами синтаксической связи на уровне поверхностной синтаксической структуры предложения. 1

5) Способы (формы) реализации трёх типов непосредственных синтаксических связей (НСС) предикативной, подчинительной и взаимозависимой Обычно рассматриваются т р и способа выражения НСС: уп­ равление, согласование, примыкание. Эти три отношения С. Я. Фили­ алов рассматривает как частные случаи грамматической зависимости [Филиалов 1968: 106], хотя это отнюдь не частные случаи, а ф о р м ы в ы р а ж е н и я т и п о в непосредственных: синтаксических связей (НСС). Непосредственная синтаксическая связь (НСС) между членами бинарного словосочетания имеет различные способы или формы ма­ нифестации - морфологические (координация, согласование, управлеСоединения слов, возникающие на основе сочинительных отношений, Н. Ю. Шведова относит не к строю словосочетаний, а к строю п р е д л о ж е ­ н и я [Шведова 1966 в: 133]. Показательно, что А. М. Мухин в своей последней классификации синтаксических связей (1970) не вводит сочинительную связь как тип синтаксической связи [Мухин 1970]. Ср. также: «С логической точки зрения сочинительные и подчинительные отношения совершенно несравнимы. Сочинение - это логическая связка, а не отношение, а подчинение действи­ тельно является бинарным отношением в самом строгом смысле слова» [Апре­ сян 1966 б: 175]. 1

349

ние) и синтаксические (примыкание). Причём каждому типу НСС при­ сущи свои способы реализации синтаксических связей. 1. П р е д и к а т и в н а я связь между подлежащим и сказуе­ мым осуществляется путём к о о р д и н а ц и и (корреспонденции), заключающейся в уподоблении (соположении) формы лица, числа и падежа форме лица и числа сказуемого (Вег Мапп атЬейе*; Бне Маппег агЪейеп). 2. П о д ч и н и т е л ь н а я связь слов есть формальное выра­ жение грамматической зависимости адъюнкта от своего ядра. Суще­ ствуют три формы выражения подчинительной связи: две морфоло­ гические формы (согласование и управление) и синтаксическая фор­ ма (примьпсание). а) С о г л а с о в а н и е - это уподобление адъюнкта своему ядру в роде, числе, падеже. В согласовании как морфологической форме выражения подчинительной НСС участвуют в каждом языке строго определённые классы слов. В немецком языке путём согласо­ вания в строй предложения включается прилагательное в СФ адъ­ юнкта существительного (согласуется с существительным в роде, числе и падеже: Д е ]ип%е Б а т е , «Не ]\ш%еп Оатеп, Лет ^ип^ев О а т е ) . Так как в немецком языке согласование осуществляется в таких морфологических категориях как род, число, падеж, кото­ рые свойственны лишь морфологически изменяемым словам, то, естественно, согласование не может быть формой связи среди неизменяемых слов. б) В традиционной грамматике под у п р а в л е н и е м пони­ мается такая морфологическая форма выражения подчинительной связи, при которой зависимое слово ставится в той падежной форме, которую требует господствующее, управляющее слово, т.е. прини­ мает форму того или иного косвенного падежа. В управлении участ­ вуют слова строго определённых классов: в функции ядра выступают глаголы, существительные, наречия, в функции адъюнкта - только существительные. 1

2

Например, И. Мельчук, исследуя проблему согласования, считает, что в согласовании участвуют такие части речи как существительные, глаголы, прилагательные и наречия, причём он включает в наречия все так называемые «неизменяемые слова», в том числе частицы, предлоги, послелоги и союзы [Мельчук 1993: 16-58]. Здесь мы имеем дело с рецидивом теории «частей речи» конца позапрошлого века, когда в состав наречий включались разного рода частицы, союзы, предлоги, модальные слова, т.е. наречия были превращены в свалочное место, куда сбрасывали всё то, что, по словам Л. В. Щербы, не подходило под категории других «частей речи» А. М. Мухин считает управление не синтаксической, а лексической связью [Мухин 1971: 50 и след. ]. Для русского языка иногда вводится ещё од­ ни тип НСС - «тяготение» как связь прилагательного с глаголом (сидит угрю­ мый, лежит больной) [Булаховский 1952: 267; Ковинина 1969: 66-73]. 1

2

350

в) П р и м ы к а н и е - это тип подчинительной связи, выра­ женной не морфологической, а синтаксической формой, заключаю­ щейся в контактном (реже - дистантном) соположении слов. Примыкание характеризуется - пишет Е. В. Кротевич - отсутст­ вием синтаксически обусловленного морфологического выраже­ ния. Это такой способ подчинительной связи между членами словосочетания, при котором синтаксическая зависимость одного слова о т другого, господствующего, не находит себе выражения в формах словоизменения или в служебных словах [Кротевич 1959: 23-24]. «Показателем связи примыкания является сам факт присоединения слова, не имеющего форм словоизменения, к слову, имеющему такие формы» [Основы построения описат. грамм, сов. русс. лит. языка 1966: 138]. Г. В. Колшанский считает примы­ кание «разрыхлением чистого синтаксизма», оно является не вспо­ могательным средством, а обычным синтаксическим средством. Примыкание - не то же самое, что и порядок слов. И контактное, и дистантное положенние примыкающего члена безразлично [Колшанский 1969]. В примыкании участвуют, главным образом, морфологически неизменяемые слова и их сочетания. Каждая форма реализации подчи­ нительной связи предполагает слова строго определённых классов и, наоборот, каждый класс слов имеет только свойственные ему формы реализации подчинительных связей. 3. В з а и м о з а в и с и м а я синтаксическая связь выражается в форме: а) У п р а в л е н и я существительным со стороны пред­ лога Бег 8окп ЪгасЫе Ааз Виск ат Лет ВгЫШкек: в СФ взаимо­ зависимых членов в немецком языке выступают предлоги и суще­ ствительные. Соответствующий предлог избирается в зависимости от управления глагола, существительного или наречия: Ие$еп аи/ йет ВоАеп, Лег УРе% гп йеп ЖаШ, па/ \от Ке%еп а существительное управляется предлогом, т.е. управляется в соответствующей форме косвенного падежа: Не§еп аи/ йет Войеп, йег Ш% ш йеп УРаМ, па/1 УОШ Ке%еп. б) П р и м ы к а н и я как контактного (реже - дистантного) соположения слов: АЬ тотцеп Ъехгеке гск егпе пеие 2еИип%. Зависимость между НСС и способами её реализации можно отобразить в виде Таблицы 1. 1

у

Некоторые исследователи указывают на следующие признаки примы­ кания: а) морфологическая неоформленность примыкающего члена, б) кон­ тактное положение господствующего и зависимого членов, в) интонационное единство примыкающего и определяемого слова [Крылова 1969: 142]. 1

351

Таблица 1 Непосредственные ^ ^ Ф о р м в выражения НСС Коорди­ синтаксические связи ^ * ^ ч ^ ^ в предложении нация (НСС) СФ слов ^ * ^^^ (к) в предложении ч

ч

1 1. Предикация

4

2

3

Согласо­ вание (с)

Уп­ Примы­ равление кание (У) (п)

4

5

1. Подлежащее;

Существительное или м е с т о и м е н и е в им. падеже к о о р д и н и ­ р у е т с я с глаголом в числе и лице: Вег Уайег зсЫа/1

+

2. Сказуемое;

Глагол координи­ р у е т с я с существитель­ ным или местоимением в числе и лице: Вег Уа1ег + 2. Подчинение

3. Ддро; А дъюнкт, а) П р и л а г а т е л ь н о е в СФ адъюнкта с о г л а ­ суется с существи­ тельным в роде, числе и падеже: ет Шегтапия Виск

352

+

б) С л о в о с о ч е т а н и е «прелог существитель­ ное» в СФ адъюнкта избирается в зависимости от у п р а в л е н и я г л а гола, суще-ствительного или наречия, выступаю­ щих в СФ ядер: Не §еп аи/ йап ТЬск, сИе Кеие паск йа Нота*, пф гот Ке$еп

+

в) С у щ е с т в и т е л ь н о е и местоимение в СФ адъюнкта управляю­ тся глаголом в СФ ядра путем постановки в соот­ ветствующем падеже: Ег ЬгасЫе ет Виск, Ег ЬгасЫе ев.

+

6

Таблица 1. 1

2 г)

3

4

(Продолжение). 5

6

Н е и з м е н я е м ы е с л о в а (кроме пред­ логов, союзов и предложноуказательных слов типа Аагаи/, Аагап) в СФ адъюнк­ тов п р и м ы к а ю т к своим ядрам, выраженным глаголами, существитель­ ными и прилагательными: 1а$ %е$1егп, йа$ Наш оЪеп, зекг^иХ

3. Взаимо­ зависимая связь

4. Взаимозависимый член а) П р е д л о г , управляя падежом существительно­ го, избирается в зависимо­ сти от управления глагола, существительного, наре­ чия: Зепкеп ап, йге 8еНтисЫ паск, 8ог%еп ркг; б)

Существительное управ­ ляется предлогом: аиГ дет Т18сЬ, Зсп^агг тот 5*аиЪ;

в) Н а р е ч и е примыка­ е т к предлогу: аЬ кеке, УОП тог%еп ап;

+

+ +

Из Таблицы 1 следует, что, например, в немецком языке коор­ динация служит способом реализации предикативной НСС, согласова­ ние - способом реализации только подчинительной НСС, управле­ ние - подчинительной и взаимозависимой НСС, примыкание - также подчинительной и взаимозависимой НСС. Если же исходить из клас­ сов слов, то, например, неизменяемые слова в немецком языке выпол­ няют свои синтаксические функции на основе управления (предлоги ипредложно-указательные слова типа ёагаиГ, йауоп в СФ взаимозави­ симых членов), примыкание (все неизменяемые классы слов - кроме предлогов, союзов и преддожно-указательных слов типа ёагаиГ Дауоп - в СФ адъюнктов, а также обстоятельственные наречия в СФ взаимозависимых членов). И только один класс неизменяемых слов следственные союзы типа йезЬаИэ, (1е$те#еп - не распознаётся на уров­ не п о в е р х н о с т н о й синтаксической структуры предложения. 353

В каждом языке, следовательно, взаимодействие между тинами НСС и способами их реализации будет различным в связи с различным со­ отнесением между изменяемыми и неизменяемыми классами слов.

6) Усовершенствование модели НС с учётом выявленных типов непосредственных синтаксических связей (НСС) предикативной, подчинительной и взаимозависимой Попытаемся теперь усовершенствовать «традиционную» модель НС с учётом всех выявленных типов НСС и СФ слов и представить анализируемое предложение Вег 8оНп ЬгасЫе %е$Шп аш Лет ВШШкек ет $екг Шегеззап&ез Виск в терминах этой модели с учётом всех уста­ новленных выше НСС и СФ слов. По сравнению с моделью ЧП (5) (см. выше раздел VII) представленная ниже модель НС (6) является более дробной, учитывающей синтаксические функции (СФ) всех слов пред­ ложения. Поэтому отсутствующие в модели ЧП (5) четвёртый и седь­ мой члены в модели НС (6), как видит читатель, развёрнуты (см. выше модель ЧП (5)). (6)

1) N2 + У = N° У к

2) В + У П

=У

К

к

Оег ЗоЬп + ЬгасЫе = Эег ЗоЬп ЬгасЫе — • §е5*ет + ЬгасЫе = ЬгасЫе

к

3) Р„ N + V = V

аш Лег ВЛИоШек + ЬгасЫе = ЬгасЫе

4) Р + И = Р К

аш + <1ег В&Цо&ек = аш йег ВМоШек

у

у

5)

у

+У =У К

к

6) А* + 1Чу =1^

у

еш ВисЬ + ЬгасЫе = ЬгасЫе — • ш1еге$8ап1:е$ + е т ВисЬ = е т ВисЬ

7) С + = А* §еЬг + ш1еге$8ап1;е8 = ш*еге$8ап1е$ (Названия частей речи в виде символов см. выше, в разделе VII). д

Запись словосочетания 7 (для простоты описания начну с конца, с более простых словосочетаний) С + А* = А* означает, что члены анализируемого бинарного словосочетания ($еЬг цйсгазалЛез) С и А* образуют подчинительное словосочетание, в котором результирую­ щий член А* является ядром, выступающим вместо в с е г о словосо­ четания, а С адъюнктом (эти данные добыты, как указывалось вы­ ше, на основе формальной прооцедуры путём подстановки одной НС вместо всего бинарного словосочетания в целом). Следовательно, чле­ ны С и А* образуют п о д ч и н и т е л ь н о е словосочетание, в ко­ тором ведущим или результирующим членом (ядром) являетсяг А* , а подчинённым членом (адъюнктом) является С . Соответственно, п

п

г

п

д

354

в словосочетаниях 6, 5, 3, 2 ядрами являлся члены У , У , У . За­ пись 4) Р + И = Р 1^ и 1) N° + У = N° У означают, напротив, что ни один из слагаемых этих словосочетаний не является результиру­ ющим или ведущим (ядром) по отношению к другому, т.е в этих слово­ сочетаниях нет ядра, так как результатующий член образован из д в у х символов, выступающих по отношению друг к другу как взаи­ мозависимые члены Р № и как подлежашее и сказуемое ^ У . В чет­ вёртом словосочетании 4) Р 4- ^ = Р N её члены находятся по от­ ношению друг к другу во взаимозависимой НСС, образуя взаимозави­ симое бинарное словосочетание (форма выражения их НСС - управле­ ние). В первом словосочетании 1) N° + У = N° У его члены - подле­ жащее и сказуемое - находятся по отношению друг к другу в п р е ­ д и к а т и в н о й НСС и образуют хтредикативное бинарное словосо­ четание (форма выражения НСС - координация). В анализируемом экспериментальном предложении Бег ЗоЬп ЬгасЫе &е5*егп аш дет ВхЬНоШек е т §еЬг ш1:еге8$ап*е$ ВисЬ содержит­ ся с е м ь бинарных слвосочетаний, которые в модели (6) отражены в виде перечня словосочетаний с указанием результирующего члена (ядра), выступающего непосредственно-составляющей старшего сло­ восочетания. Модель НС, представленная в виде «правил подстановки» (6), остаётся в общем и целом громоздкой. Кроме того, модель НС не поз­ воляет установить некоторые синтаксические параметры слов, напри­ мер, их р а н г з а в и с и м о с т и от основообразующих членов пред­ ложения, от предикативных членов - от подлежащего и сказуемого. Известно, что количество уровней чления в модели НС зависит от ве­ личины предложения. Поэтому основная характистика, например, морфологически неизменяемых слов - синтаксическая (их морфологи­ ческая характеристика - нулевая, так как само понятие неизменяемых слов связано с и х аморфностью)-не имеет постоянства ввиду того, что одни и те же слова в модели НС могут обладать разными синтаксиче­ скими признаками (так как они могут находиться на различном у р о в н е ч л е н е н и я предложения, т.е. находиться в различной степени удаления от главных членов - подлежащего и сказуемого), в зависимости от сложности предложения. Модель (6) отражает последовательное в х о ж д е н и е каждо­ го слова в предложение на основе его НСС с другим словом и благода­ ря образованию словосочетания всё более сложного характера. НС, которая переходит в более высокое словосочетание в качестве её НС, является ведущим членом (ядром) более низкой синтагмы. И наоборот, НС, которая не переходит в более высокое словосочетание в качестве её НС, является зависимым членом (адъюнктом) более низкого слово­ сочетания. Так как в каждом бинарном шовосочетании в силу членек

у

у

у

к

к

к

к

у

к

у

у

к

к

355

ним по НС уже определены ядро и адъюнкт, то модель (6) можно упро­ стить. Например, 2) В + У = У ; 3 ) Р К * + У = У ; 5) М; + У = У ; П

6) А

а

К

с

+ К

К

а

ственно, как 2) В ; 7

) п

к

п

У ; 3) У ^

п

к

1 и з

2) У , 3) У , к

у

= >* ; 7) С + А

у

^*с>

С

у

а у

Р

5) У ,

к

Ы Х

к

= А , можно записать, соответ-

с

с

; 5) г4

у

а

; 6) А

у

а

с

явствует, что

6)

к

к

а

Р

к

К 0 Т 0

к

а

7) А

а

- ведущие члены (ядра), а

2) В , 3) Р г 4 , 5) И , 6) А , 7) С - зависимые члены (адъ­ юнкты). В связи с тем, что ни один из двух членов, находящихся в НСС, в модели (6) в бинарных словосочетаниях п

у

у

а

у

п

1) ^ + У = Ы* У и 4 ) Р + Ы^ = Р N5 не является ни адром, ни адъюнктом по отношению к другому, ибо путём подстановки одного из них вместо всего словосочетания это последнее разрушается как неотмеченное, то такие слова не образуют подчинительного слово­ сочетания, и их можно записать как два в з а и м о з а в и с и м ы х чле­ на: 1) 14* « » У , 4) Р < > г>Г^ Модель НС (6) можно теперь предста­ вить в виде модели (7): К

к

у

у

к

(7)

1 ) №

К

^ У

К

5)У —-Н ; К

у

;

2)У ^-В ; К

П

3

) У - « - Р К ; ; 4) Р - < - ^ к

у

6 ) А : - ^ ^ ; 7 ) С ^ А

С

у

у

;

.

Изолированные бинарные словосочетания, представленные в модели (7), в н е с в я з и о д н а с д р у г о й (семь отдельных словосочетаний), могут быть теперь объединены в соответствую­ щую с и с т е м у по их взаимным отношениям на основании и з ъ я т и я в каждом словосочетании о б щ е г о для них НС. Тем самым мы а) представим все словосочетания в виде единой си­ стемы с взаимными связями между ними, б) упростим каждое сло­ восочетание за счёт устранения повторения одной и той же НС в различных словосочетаниях (при наличии одного и того же типа НСС). Например, в словосочетаниях (ядро выделено полужирным шрифтом) 2) В У , 3) У Р г/ НС - У , в словосочетаниях 5) У п

к

к

к

к

у

, 5) У - * - М Я* , 6) А к

а

в

у

общая для них гЧ* , общая для

Символ — • обозначает подчинительную НСС между ядром и адъ­ юнктом (остриём в сторону ядра). Символ «< » обозначает взаимозависи­ мую НСС между двумя взаимозависимыми членами или между подлежащим и сказуемым (см. об этом выше: § 7, VII). 1

356

них НС -14* , в словосочетаниях 6) А >Т*, 7) С А* об­ щая для них НС - А редуцируются путём объединения всех словосо­ четаний в единую структурную схему с сохранением в них тех же НСС. Сохранив распределение (дастрибуцию) слов так, как оно дано в искомом, анализируемом здесь предложении, Вет ЗоЬп ЬгасЫе ^е^егп ач$ Лег ШЫЫЬек еш зеЬг т*еге*5ап*е$ ВисЬ, модель (7) можно представить в виде модели (8): а

п

а

(8)

К

П

К

^ У

К

^ - В

Н

П

Р

у

^ К ^ С — А : - ^

I

п

|

Сопоставив, далее, модель ЧП (4) (см. выше: § 7, VII) и модель НС (8), мы увидели, что модели (4) и (8) н е и м е ю т п р и н ц и п и ­ а л ь н ы х о т л и ч и й . Это далеко не случайно, что и находит под­ тверждение в некоторых работах:«... неудовлетворённость традицион­ ными схемами классической грамматики с её пр отивопоставлением ча­ стей речи и членов предложения обусловила необходимость поисков новых структурных единиц. Однако материал, собранный в многочис­ ленных работах, убедительно показывает, что большинство таких еди­ ниц с о в п а д а е т (разр. моя, - А. К.) по существу с тем, что было раз­ работано десятки лет тому назад» [Слюсарева 1960: 101]. М. Д. Степа­ нова считает, что «анализ по НС в любом его понимании является зна­ чительной у с т у п к о й ф о р м а л ь н ы х м е т о д о в с м ы с л о в ому п р и н ц и п у т р а д и ц и о н н о й г р амматики»(разр.моя, - А. К.) [Степанова 1968:109]. «Структура языка, на наш взгляд, наибо­ лее адекватно вскрывается методом логико-синтаксичесого описания или т е м ж е м е т о д о м , т.е. методом модели ЧП (разр. моя, - А. К.), но в его более формализоыванном виде, методом НС [Колшанский 1968:19]. «Трудно предположить, что удобно описывать язык через ка­ кие-то существующие в нём отношения, о с т а в ш и е с я н е з а м е ­ ч е н н ы м и т р а д и ц и о н н о й л и н г в и с т и к о й (разр. моя, А. К.) за века её существования» [Белецкий 1968: 47]. Если согласить­ ся с гипотезой А. В. Исаченко и С. Я. Фитиалова, согласно которой не существует «реальной языковой действительности», что эта «реаль­ ность» задана интуицией говорящего, то можно считать, что модель ЧП и модель НС почти идентичным образом отображают закономер­ ности языковой ишуиции говорящего, в которой находят отражение какие-то наиболее важные объективные закономерностиречи [Исачен­ ко 1963: 44-45; Филиалов 1968: 74-77, 102]. Итак, что же общего в моделях (4) и (8), в усовершенствованной, т.е. формализованной модели ЧП (4) и в усовершенствованной, т.е. формализованной модели НС (8)? 1) Обе модели репрезентируют пред­ ложение в виде иерархической структуры; 2) В них отражаются формы 357

реализации подчинительной связи в виде управления, примыкания, со­ гласования; 3) В единицах обеих моделей отражается их подробная морфологическая характеристика; 4) В моделях ЧП и НС учитывается взаимное распределение (дистрибу1щя) единиц, конституируюпц1х предложение. Различие между (4) и (8), репрезентирующих модели ЧП и НС, сводится лишь к р а с п о з н а в а т е л ь н о й с и л е той и другой модели. Модель ЧП (4) не проявляет последовательности при выяв­ лении единиц предложения: в качестве таковых могут выступать как отдельные слова (дезхегп, ет Виск, Лег Лп%е, ЪгасЫе, Шегеззапгез), так и сочетания слов (аиз Лег ВШШкек, зекг ШегеззапТез). Модель НС (8) позволяет членить предложение до л ю б о г о уровня, вплоть до от­ дельных неизменяемых слов (аиз, зекг). Если бинарные словосочета­ ния, добытые в (4), сопоставить с словосочетаниями, добытыми в (8), то можно установить, что модель ЧП (5) не различает словосочета­ ний 4) Р < » М и 7) С А , каждая и которых выступает в виде одного «члена предложения» (Р N : аиз Лег ВШШкек), ( С А : зекг Шегеззапгез). Модель (8), будучи в этом отношении бо­ лее сильной, вычленяет в традиционных членах предложения ( Р М ) , (С А ) по две самостоятельных НС с определелённой синтаксичес­ кой функцией каждой из них. Тем самым модель (8) может приписать любому слову соответствующие его рангу синтаксические парамет­ ры, что является особенно важным для установления синтаксических параметров н е и з м е н я е м ы х слов, не распознаваемых в модели ЧП как самостоятельных членов предложения путём постановки во­ просов. В модели (8) 1) показано строго формальное, т.е. строго на­ учное обоснование того, что в традиции называется членами предло­ жения; 2) тем самым языкознание было лишено субъективизма, пото­ му что анализ всех неизменяемых классов слов был поставлен на поч­ ву строгой научной процедуры. у

а

у

п

а

с

у

п

а

у

с

у

и

а

ё

у

с

IX. Иерархия единиц предложения в модели (8). Хотя постулированная модель (8), построенная на основе усо­ вершенствованных моделей ЧП и НС, более точно отражает структу­ ру синтаксических единиц, чем традиционные модели ЧП и НС, тем не менее она не лишена недостатков, восходящих к тем же традиционным моделям ЧП и НС. В модели ЧП заключено противоречие между л и н е й н ы м характером номенклатуры ЧП и фактическим и е р а р ­ х и ч е с к и м анализом предложения. Номенклатура же НС, будучи односторонней, отражает не синтаксические функции единиц предло­ жения, а и е р а р х и ч е с к у ю п о с л е д о в а т е л ь н о с т ь члене­ ния предложения, и е р а р х и ч е с к о е в к л ю ч е н и е слов в пред­ ложение и не имеет содержательного характера. Нельзя сказать, что 358

термины, добытые в модели (8) (подлежащее, сказуемое, связка, преди­ катив, ядро, адъюнкт, взаимозависимый член), полностью соответст­ вуют иерархической структуре элементов предложения. Словосочета­ ние «подлежащее + сказуемое», образующее основу любого предложе­ ния, соотносятся друг с другом как взаимозависящие таены, но у них есть свои номенклатурные названия - «подлежащее» и «сказуемое», образующие предикативное словосочетание. У других же взаимозави­ симых членов (например, предлог + существительное) нет номенкла­ турного «синтаксического» имени, как у подлежащего и сказуемого. То же самое отношение присутствует и в подчинительном словосоче­ тании между ядром и адъюнктом (глагол + наречие). Они лишь ядро и адъюнкт, и более этого нам о них ничего не известно. Единицы мо­ дели (8) в какой-то степени о д н о с т о р о н н и и не полностью рас­ крывают иерархическую сущность отражаемых ими единиц. Их односторонность более наглядно можно вскрыть на основе сопоставления терминов модели (8) с терминами ч л е н о в р о д е т в а , в самой номенклатуре которых отражена иерархическая структура ото­ бражаемых ими объектов. «Мать» и «отец» - это термины по отноше­ нию к подчинённому поколению, к их «детям», но по отношению друг к другу они теряют это своё терминологическое наименование и стано­ вятся «женой» и «мужем». Термины «дочь» и «сын», в свою очередь, со­ относятся только с терминами «мать» и «отец», вне связи с которыми и будучи соотнесёнными лишь друг с другом, становятся «сестрой» и «братом». Термины «муж» и «жена» также находятся в бинарных «син­ таксических», т.е. функциональных связях, они так называются толь­ ко по отношению друг к другу. Каждый термин родства с а м п о с е б е обладает ф у н к ц и о н а л ь н ы м значением, которое возник­ ло в противопоставлении к другому термину в с и с т е м е всех терми­ нов. Каждый термин членов родства а в т о м а т и ч е с к и указывает на противочлен и, таким образом, на своё м е с т о в с и с т е м е чле­ нов. Если мы слышим слово «дочь» («сын») - значит, у неё (у него) есть (были) «мать» и «отец». Следовательно, термины родства имеют не ли­ нейный, а и е р а р х и ч е с к и й характер, отображая иерархический характер явлений действительности: ,Дочь мать муж

* »

жена^ матъ^^ ^^сын отец

сын отец

дочь мать

дочь мать...

сын отец... 359

Соотносясь с членом родства «подчиненного» поколения, - это один член («мать» по отношению к «дочери»). Соотносясь с членом род­ ства «подчиняющего» поколения, это - другой член («мать» становится «дочерью» по отношению к свой «матери»). Соотносясь с членом родст­ ва одного и того же поколения, это - третий член («мать» становится «же­ ной» по отношению к «мужу»). Один и тот же член родства может высту­ пать в трёх, четырёх и более функциях, в зависимости от того, в связи с каким членом он рассматривается - при «непосредственной» родствен­ ной связи или при более отдалённой родственной связи. Следовательно, модель терминов родства отражает истинную иерархическую соподчинённость её членов, т.е. отражает я р у с н ы е или д в у х ф у н к ц и о н а л ь н ы е ( т р ё х - , четьфёхфункциональнью)«непосредственные»род­ ственные связи (этих ярусов родственных связей фактически гораздо больше: бабушка, дедушка, прабабушка, прапрабабушка, тёща, све­ кровь, деверь, сват, свояк и т.д. , причём каждый из терминов имеет с в о й противочлен). Можно, в принципе, ввести структурные терми­ ны «членов преддожения», которые отражали бы не только непосредст­ венные синтаксические связи (НСС), но и более отдалённые синтаксиче­ ские связи, например, по образцу терминов родства: «бабушка» «внуч­ ка». Из этой связи членов родства мы тотчас заключаем, что между ни­ ми нет НСС, что между связываемыми терминами отсутствует промежу­ точный член с определённой функцией и по отношению к старшему по­ колению («дочь»), и по отношению к младшему поколению («мать»). Так и в предложении: «сказуемое» должно быть «сказуемым» только по отношению к «подлежащему» и, наоборот, «подлежащее» должно быть «подлежащим» только по отношению к своему «сказуемо­ му». Но по отношению к подчинённому члену (зависимому члену - «адъ­ юнкту») и «подлежащее», и «сказуемое» становятся ведущим членом или «ядром», но не остаётсявсё тем же «подлежащим» и «сказуемым», как это принято в модели ЧП и в модели НС. Зависимый член (адъюнкт) высту­ пает в функции зависимого члена (адъюнкта) только по отношению к ве­ дущему члену (ядру), а по отношению к зависимому от него члена сам выступает в функции ведущего члена (ядра). Каждое слово, следователь­ но, д в у х ф у н к ц и о н а л ь н о (дв у х я р у с н о ) : по отношению кзависимому слову оно выступает в одной функции, а по отношению к веду­ щему слову - в другой функции. В связи с этим невозможно согласиться с утверждением, согласно которому «... одно и то же слово ... не может одновременно выполнять две синтагматические функции, например, быть и сказуемым и управляющим словом, что допускается в традици­ онной концепции [Шубин 1969 б: 109]. В том именно и состоит заблужде1

Ф. Энгельс пишет: «... с такой же достоверностью можем мы по исто­ рически дошедшей до нас системе родства заключить, что существовала соот­ ветствующая ей вымершая форма семьи [Энгельс 1951: 28]. 1

360

ние традиционной концепции, что она не допускает существования двухфункциональных членов предложения, что функционально слова всегда односторонни: «дополнение» всегда есть «дополнение» и по о-гаошению к управляющему члену («сказуемому»), и по отношению к управляемому им члену («определение»). В то же время Э. П. Шубин, противореча себе, пишет, что единственно возможной связью является ярусная связь, кото­ рая в предложении Я пишу стихи проявляется в том, что слово пишу яв­ ляется сказуемым по отношению к подлежащему Я и управляющим чле­ ном по отношению к управляемому члену стихи, т.е. в том, что слово пишу выступает в д в у х синтаксических функциях [Шубин 1969 б: 109]. Чтобы сохранить иерархию единиц, конституирующих предло­ жение, необходимо ввести содержательные термины, которые по их номенклатуре, подобно номенклатуре «членов родства», отражали бы иерархическую структуру предложения. Со временем, возможно, язы­ коведы введут такие термины. Здесь я сделаю попытку частично ре­ шить эту проблему путём введения понятия «ранга» члена. В модели (8) запись < » У означает, что г>Г* - существи­ тельное в им. падеже в СФ «подлежащего», У - глагол в СФ «сказуе­ мого», объединённые в предикативное шовосочетание на основе коор­ динации. Запись Р « »» >Т означает, что Р и Ы - взаимозависимые члены, выраженные сочетанием «предлог + существительное» в дат. падеже, образуют взаимозависимое словосочетание на основе управле­ ния. По отношению же к сказуемому, которому они подчиняются на основе управления, это взаимозависимое словосочетание выступает в СФ адъюнкта, а сказуемое по отношению к нему выступает в СФ яд­ ра. Записи У В , У 1^, А И* С А* символизиру­ ют ядро и его адъюнкт (стрелка - остриём в сторону ядра). Чтобы из­ бежать громоздкости модели и в то же время отобразить иерархичес­ кий характер предложения, в котором бы его единицы обозначались ввиде я р у с о в о д н о в п р е м е н н о как сказуемое и как ядро, как ядро и как адъюнкт, как адъюнкт и как ядро, необходимо ввести поня­ тие р а н г а члена. Рангслова-это р а с с т о я н и е , определяемое на основе «шага» его зависимости от предикативных членов - от «подле­ жащего» или от «сказуемого» как членов п е р в о г о ранга. Чем 1

к

к

у

к

у

п

к

у

с

у

п

2

Понятие «ранга» нашло отражение в лингвистической литературе под тем же термином «ранг» [См. Мухин 1964: 42; Бархударов 1966 (а): 11; Ломтев 1958: 44-47; Каролак 1962: 18], или под термином «шаг» [Долинина 1969: 304]. И. Б. Долинина представляет структуру предложения в виде г р а ф о в , среди которых выделяет вершину и узлы. Расстояние между узлами она называет шагом (шаг - это количество связей от рассматриваемой едини­ цы до вершины). Горизонтальные ряды образуют уровни иерархии. Отсчёт уровней производится от вершины - вершина графа образует первый уровень иерархии. Выделяется столько уровней, сколько горизонтальных рядов имеет­ ся в графе [Долинина 1969: 304]. 1

2

361

большее количество «шагов» отделяет искомый член от членов п е р в о г о ранга - подлежащего и сказуемого - тем больший ранговый но­ мер имеет слово, тем больше г л у б и н а предложения. Таким образом, в СФМ, приведенной ниже как модеьль (9), от­ ражена г л у б и н а п р е д л о ж е н и я , т.е. расстояние между члена­ ми первого ранга (подлежащего и сказуемого) и членом последнего ранга (в нашем экспериментальном предложении слово §еЬг - член чет­ вёртого ранга). В экспериментальном предложении (см. выше) глуби­ на словосочетаний является предельной, так как не существует класса слов, элементы которого могли бы зависеть от ингенсификатора зекг. Но глубина предложения может быть практически большей, следова­ тельно, то же слово (в русском язьпсе очень) может иметь более высо­ кий ранговый номер: Вчера (2) в (2) школе (2) учительница (I) по­ хвалила (1) моего (3) сына (2) за (2) очень (5) чётко (4) прочитан­ ный (3) рассказ (2) Тургенева (3) [См. также: Апресян 1966 (б): 211]. Глубина предложения связана, естественно, с законом В. Ингве, со­ гласно которому нормальное предложение состоит из 7 +, - 2 слова в связи с ограниченностью оперативной памяти человека. На основе понятия ранга слова можно теперь указать на корен­ ное отличие п р е д и к а т и в н о г о словосочетания от в з а и м о з а в и с и м о г о словосочетания. Ранее (см. выше: VIII, 3) мы обнару­ жили, что предикативное и взаимозависимое сочетания различаются одно от другого на основе подстановки одной НС вместо всего слово­ сочетания в целом а также на основе различных форм выражения НСС. Теперь различия между ними дополняются различиями, добыты­ ми на основе введения понятия ранга. Члены предикативного словосо­ четания - подлежащее и сказуемое - всегда слова первого ранга (Ост ЗоЬп ЬгасЫе ... = < » У ) , в то время как члены взаимозависи­ мого словосочетания - всегда слова второго и выше ранга (аш с1ег В1ЬИо1Ьек = Р^ N1). Различительным признаком для подлежа1

к1

И. П. Сусов элементами структуры предложения считает не структур­ ные единицы предложения, отражающие элементы мышления, а элементы с и т у а ц и и , и рассматривает каждый элемент ситуации, обозначенный циф­ рой, в иерархии элементов: 1) Эаз МасЬЪеп (0) шск1е (1); 2) Баз Маскпеп (0) пюк1е (1) з Ш т т (2), 3) (3) еппотЦ (2) кШЙ (1) е т Нип<1 (0) [Сусов 1973: 1617]. Однако данная «модель ситуации» не отражает ни типы НСС в предложе­ нии, ни СФ единиц предложения. Более того, она означает даже шаг назад по сравнению с традиционной моделью ЧП, так как, во-первых, привычные тра­ диционные «члены предложения» выступают в этой модели как нумерованные элементы ситуации, лишённые даже семантической функции привычных чле­ нов предложения, во-вторых, она низводит «сказуемое» до подчинённого чле­ на. Если же иметь в виду под нумерованными словами объекты «ситуации», то это лишает предложение логического смысла и напрямую соединяет язык с действительностью, минуя мышление, т.е. возвращает нас к античной теории о неразрывной связи «слов и вещей». 1

362

щего, сказуемого и взаимозависимых членов служит, следовательно, ранговый номер слова (кроме указанных выше, см. VIII, 3).

Х - Структурно-функциональная модель (СФМ) (9) как модель поверхностной синтаксической структуры предложения Теперь, с учётом 1) операционных классов слов в соответствую­ щих морфологических формах, конституирующих искомое предложе­ ние Пег 8окп ЪгасЫе §езшп аиз йет ВгЫШкек ет зекг Шегеззапгез Виск, 2) их распределения относительно друг друга (дистрибуции), 3) типов непосредственной синтаксической связи (НСС) (предикация, подчине­ ние, взаимозависимость), 4) способа или формы реализации НСС (ко­ ординация, согласование, управление, примыкание), 5) синтаксической функции слов (СФ) (подлежащее, сказуемое, связка, предикатив, ядро, адъюнкт, взаимозависимый член) и б) иерархического или ярусного со­ подчинения единиц, т.е. ранга слов (шаг зависимости от членов 1-го ранга - подлежащего и сказуемого), искомое предложение Оег 8оЬи ЬгасМе §е$*ега аиз йег ШЪИоШек еш «екг ш(ег姧ац{е$ ВисЬ, представлен­ ное выше как (8), можно переписать в виде с т р у к т у р н о - ф у н к ­ ц и о н а л ь н о й м о д е л и (СФМ) (9): (9)

К , * * У „ ^ В

И

П

Р „ - — 1 ^

С „ —

I

А ^ —

1

Эта модель репрезентирует п о в е р х н о с т н у ю синтак­ сическую структуру предложения (СФМ), которая отражает лишь г р а м м а т и ч е с к и е о т н о ш е н и я между словами, но не ло­ гико-семантические отношения между предметами. Эта модель оз­ начает следующее: 1) Два ядра предложения - п о д л е ж а щ щ е е (М^)» выражен­ ное существительным в им. падеже как член 1-го ранга, вступает на ос­ нове координации в непосредственную синтаксическую связь (НСС) со с к а з у е м ы м , выраженным глаголом (У ), как членом 1-го ранга (сказуемое следует за подлежащим), вступающим с подлежащим в НСС на основе координации. Все остальные слова предложения «второстепенные члены предложения». 2) После глагола-сказуемого следует обстоятельственное наре­ чие (В ), вступающее в НСС с сказуемым в СФ адъюнкта 2- го ранга на основе примыкания. к1

п2

1

Члены, образующие предложение, имеют разную степень «неизбежно­ сти» участвовать в строительстве предложения. Например, В. Г, Адмони пи­ шет, что часть речи может «в словосочетании выступать или как грамматиче­ ски господствующий, доминирующий, управляющий, руководящий или 1

363

3) Глаголу-сказуемому подчинено предложно-субстантив­ ное сочетание ( Р < >- М ) на основе управления как член 2-го ранга; члены этого сочетания объединены в одной НСС на основе взаимозависимости ( • « > ) , причём предлог, управ­ ляемый глаголом-сказуемым, сам управляет дат. падежом сущест­ вительного. 4) Глаголу-сказуемому на основе управления подчинено сущест­ вительное в дат. падеже как член 2-го ранга (N^2), находящееся на зна­ чительном удалении от своего ядра (через 5 членов). Это существи­ тельное, в свою очередь, 5) подчиняет на основе согласования прилагательное в винит. падеже как член 3-го ранга (А* ), которое, в свою очередь, 6) подчиняет себе на основе примыкания интенсификатор как член 4-го ранга ( С ). Необходимо подчеркнуть, что представленная здесь СФМ принципиально отличается от других моделей поверхностной синтаксической структуры предложения [см. Долинина 1969: 295; Падучева 1964; Фитиалов 1968: 79; Жолковский 1970: 11]. СФМ (9), в силу её многоярусности или многоаспектности, несёт и с ч е рп ы в а ю щ у ю информацию о п о в е р х н о с т н о й с и н т а к с и ч е с к о й с т р у к т у р е репрезентируемого предложения. Все параметры построенной модели (9) являются с у щ е с т в е н н ы м и для немецкого языка. Из этой модели предложения (9) явст­ вует, что все слова анализируемого предложения имеют ф у н к ц и о н а л ь н у ю нагрузку (некоторые слова функциональу 2

а

у2

1

2

3

п 4

(Продолжение

сноски ^

напротив, как грамматически зависимый, управляемый член». И далее: «Так, например, наречие всегда зависимо от глагола, оно не может существовать в предложении без глагола, всегда стремится к нему, в то время как глагол не­ зависим от наречия. Таким же образом прилагательное не может употреблять­ ся без существительного, хотя последнее не обязательно сопровождается при­ лагательным» [Асппош 1972: 82-83]. Как справедливо пишет Е. А. Реферовская, синтаксическое строение предложения зависит от развитости морфологии. Богатство морфологии при­ водит к отсутствию необходимости обращаться к синтаксическим средствам, главным образом, к порядку слов, при котором слова, связанные по смыслу, располагались бы рядом. Пример: латинский литературный язык, где логиче­ ская связь слов осуществляется не их расположением, а их морфологической структурой [Реферовская 1977: 65]. * Ю . С. Степанов к категории согласования относит не только синтак­ сическое согласование прилагательного с существительным, но и семантичес­ кое согласование глагола с дополнением посредством повторения приставкипредлога: въехать в город, съехать с квартиры, подпрыгнуть под потолок, го­ лубое небо [Степанов 197,5: 132]. 1

364

но нагружены дважды) и являются элементами структуры пред­ ложения. Была построена, таким образом, с т р у к т у р н о - ф у н к ­ ц и о н а л ь н а я м о д е л ь (СФМ) предложения, которая сохраняет в с е положительные признаки, присущие модели ЧП, а именно (см. § 7, III): 1) СФМ репрезентирует предложение в виде иерархической струк­ туры; 2) В СФМ отражаются способы реализации типов синтаксической связи: управление, согласование, примыкание, координация; 3) В СФМ отражается подробная морфологическая характеристика компонентов предложения; 4) В СФМ отражается дистрибуция единиц предложения. Предложенная СФМ сохраняет также в с е положительные при­ знаки, присущие модели НС (см. § 7, IV): 5) Компоненты предложения выделяются путём бинарного членения предложения на максимальные отрезки; 6) В СФМ отражён структурный характер единиц предложе­ ния; 7) СФМ способна членить предложение до уровня отдельных слов. Кроме того, СФМ по сравнению с моделями ЧП и НС у с и ­ л е н а за счёт 8) введения на основе формальной процедуры трёх типов НСС - предикативной, подчинительной и взаимозависимой (сочини­ тельная связь исключается как связь не на уровне поверхностной, а на уровне глубинной синтаксической структуры предложения); 9) отраже­ ния иерархического характера компонентов предложения при простей­ шей форме их экспликации; 10) разрешения противоречия между линей­ ным характером номенклатуры единиц предложения и фактическим ие­ рархическим членением предложения в модели ЧП и устранения одно­ стороннего характера единиц предложения в модели НС. 1

2

Т.П.Ломтев, например, считает, что не все слова, входящие в состав пред­ ложения, являются элементами его структуры. В предложениях Ученик уже читает букварь, Ученик ещё читает букварь морфологически неизменяемые слова уже, ещё, по мнению Т.ПЛомтева, не входят в структуру предложения. В структуру предложения входят только такие слова, без которых данная конструкция не суще­ ствует. Определить же, какие слова входят в структуру предложения - зависит от принципа представления структуры информации (Ломтев 1969 :56; см. также: Ломтев 1973 : 5-19]. Это значит, что синтаксическую структуру предложения Т.ПЛом­ тев спутал с логической структурой суждения. ТЛ.Ломтев болеет той же нигилис­ тической болезнью, которая была присуща некоторым немецким исследователям начала прошлого века, которые именовали немецкие частицы типа уже, ещё (<1епп, аосЬ, та1, зспоп, Ыо?, еЪеп и.а.) не иначе, как "Ьаизе 1т Реке ипзегег ЗргасЬе" ("Вши в меху нашего языка"), "Е1п ЗсЫеЪзеГ ("вставочки"), "РИс1шог1;ег ("заплаточные слова"). Фактически же частицы - и это только недавно поняли многие исследова­ тели (подробнее об этом см. ниже Глава 4, § 12, п. 9) - важнейший источник логи­ ческой и эмоциональной информации в предложении: Ученик уже читает букварь = Ученик способный; Ученик ещё читает букварь = Ученик неспособный. Н. Ю. Шведова справедливо считает, что подход к синтаксису как к одно­ мерной системе схем разных словесных сцеплений необходимо влечёт за собой от­ каз от анализа очень многих явлений, в эти схемы не укладывающиеся, так как мно­ гие явления синтаксического строя оказываются за пределами слово сочетательных связей. По мнению Н. Ю. Шведовой, любая словоформа или грамматически орга­ низованное соединение слов может стать «высказыванием» (предложением) [Шве­ дова 1966 (б): 129; Шведова 1967; см. также: Адмони 1973: 57; Адмони 1961. (б): 3-16; Адмони 1964 (б): 41-42]. 1

н

2

365

Кроме указанных возможностей перед СФМ открываются и иные перспективы. СФМ, постулированная на материале немецкого языка, может быть использована для анализа синтаксических структур и в языках других систем (однако в этом случае СФМ должна быть по­ строена в полном соответствии с параметрами поверхностной синтак­ сической структуры других языков). С помощью СФМ можно постро­ ить основание для сопоставительного синтаксического анализа пред­ ложений различных языков. Это даст возможность изучить также ко­ личественное распределение моделей, как считает В, Н. Ярцева, в двух планах: «определение соотносительной частотности однопорядковых моделей в данном языке» и «определение удельного веса той или иной модели в разных языках» [Ярцева 1966: 14]. Вопросо с и н т а к с и ч е с к и х с в я з я х в предложении явля­ ется ф у н д а м е н т а л ь н о й проблемой синтаксиса. Однако во мно­ гих отношениях эта проблема остаётся дискуссионной, хотя и имеет дли­ тельную традицию. Здесь была сделана попытка эксплицировать все ти­ пы н е п о с р е д с т в е н н ы х синтаксических связей (НСС) на приме­ ре структуры лишь одного тривиального немецкого предложения. Одна­ ко и этого оказалось достаточным, чтобы увидеть те связи и отношения в предложении, которых не желала видеть традиционная теория «частей речи». Я не ставлю здесь цель создать теорию предложения в полном объёме и связанных с нею многих явлений синтаксиса, а только устано­ вить поверхностную синтаксическую структуру предложения и способы её представления в виде СФМ (9) с целью классификации «частей речи». Однако поверхностная синтаксическая структура предложения, пред­ ставленная в СФМ, от этого не становится одноярусной или одноплоскостной, его структура изображается в виде м н о г о а с п е к т н о й СФМ, в которой находят отражение 1) операционные классы слов в соответст­ вующих морфологических формах, 2) взаимное линейное расположение слов, находящихся в НСС (распределение, дистрибуция слов), 3) семь ти­ пов синтаксических функций слов (подлежащее, сказуемое, связка, пре­ дикатив, ядро, адъюнкт, взаимозависимый член), находящиеся в прямой зависимости от 4) трёх типов непосредственной синтаксической связи (НСС) между словами, констшунрующими предложение (предикация между подлежащим и сказуемым, между связкой и предикативом, подчи­ нение между ядром и адъюнктом, взаимозависимость между двумя и бо­ лее взаимозависимыми членами, 5) четыре способа реализации НСС (ко­ ординация, согласование, управление, примыкание), 6) ранги слов. На основе СФМ можно решать многие грамматические проблемы языка. СФМ можно использовать, например, при определении структур­ но-функциональных параметров слов любого класса, добытого градаци­ онными методами, и тем самым уточнить границы традиционных «частейречи». СФМ может особенно облегчить задачу исследователя при оп366

ределении классности «неизменяемых частей речи», выделенных во всех языках преимущественно на основе семантотеских критериев. Разумеется, в зависимости от поставленной задачи, можно ис­ пользовать только фрагменты СФМ. Можно изучать или лишь дис­ трибуцию слов определённых классов, или их НСС, или грамматичес­ кие способы реализации НСС, или, наконец, ранг каждого класса слов безотносительно к их НСС и способам их выражения. СФМ может предоставить информацию в любом из заданных ею параметров син­ таксической структуры предложения. Однако исчерпывающую характеристику поверхностной синтак­ сической структуры предложения и, следовательно, всех слов, его состав­ ляющих, может предоставить лишь СФМ в целом как модель п о в е р х ­ н о с т н о й синтаксической стр>тсгуры предложения. СФМ это модель поверхностной синтаксической структуры предложения, но в то же вре­ мя это и истинная синтаксическая структура предложения, отражающая все синтаксические свойства составляющих её слов. СФМ по определе­ нию не может в себе нести информацию о денотативном, коммуникатив­ ном, семантическом уровнях предложения. Цель СФМ - отображение лишь формально-синтаксического уровня со всеми синтаксическими свя­ зями и прежде всего с н е п о с р е д с т с т в е н н ы м и синтаксически­ ми связями и с установлением и е р а р х и ч е с к о й структуры предло­ жения [см, близкую точку зрения: Всеволодова 2000: 82]. СФМ отражает наиболее существенные синтаксические параметры предложения и мо­ жет «выдать» исчерпывающие характеристики любого слова, но именно на уровне всех возможных в предложении синтаксических связей между словами. Если рассмотреть множество предложений одного и того же языка, мы установим все наиболее существенные синтаксические параме­ тры и, что особенно важно, н е и з м е н ы ем ы х слов, которые, в силу своей морфологической аморфности, т.е. лишённости признаков мор­ фологического состава (в смысле морфологического состава изменяемых слов), могут распознаваться только на синтаксическом уровне. Отсюда реальная возможность объединения неизменяемых слов немецкого языка (но и других языков) в классы по общности их структурно-функциональ­ ных параметров, добытых на основе строгой процедуры в терминах СФМ (что и будет продемонстрировано ниже, см. Главы 4, 5). Необходимо указать ещё на одну особенность СФМ по сравне­ нию с моделью ЧП. Выше (см. раздел ИГ) я показал, что модель ЧП по­ строена преимущественно на семантической и, следовательно, логичес­ кой основе. Все наши «старые» второстепенные члены предложения (дополнения, определения, разные типы обстоятельств) представлены в семантическом, а в конечном счёте в логическом обличье. «Дополне­ ние»всегдасематгаески и логически дополняет действие, выраженное сказуемым, «определение» всегда определяет тип существительного бо367

лее конкретно, с какой-либо качественной стороны, «обстоятельства» (времени, места, цели, образа действия) указывают на обстоятельствен­ ную сторону протекания действия, выраженного в сказуемом. Постро­ енная здесь структурно-функциональная модель (СФМ) предложения лишена всего этого семантического и логического налёта, ибо она не преследует цель семантического и логического анализа предложения и не претендует на такой анализ, потому что построена для целей толь­ ко и только синтаксического анализа предложений и является моделью чисто синтаксических связей в предложении. Если здесь я и называю члены СФМ именами старой модели ЧП в вцде подлежащего, сказуемо­ го, дополнения, определения, обстоятельства, то эти старые, логические названия лишь похожи на самих себя из модели ЧП, но имеют уже иную сущность, так как освящены с и н т а к с и ч е с к о й структурой пред­ ложения. Они не имеют никакого семантического значения в смысле «дополнение» что-то дополняет к сказуемому, «определение» что-то определяет в существительном и т.д. СФМ является моделью ч и с т о с и н т а к с и ч е с к и х с в я з е й в предложении, а старая номенклату­ ра «членов предложения» лишь дополняет параметры СФМ. Новая модель (СФМ) - это чисто структурно-функциональная модель предложения, освобождённая от всякой семантической интер­ претации её членов, составляющих предложение единиц, отражающая самый низкий уровень анализа предложения как уровня «поверхност­ ной» синтаксической структуры, не связанной с семантикой предложе­ ния. Модель ЧП как модель семантического и частично логического анализа предложения «берёт слишком много на себя», потому что, бу­ дучи предназначенной для синтаксического анализа предложения, в то же время в значительной степени пренебрегает чисто структурным анализом и не способна обнаружить некоторые синтаксические пара­ метры изменяемых, а тем более неизменяемых слов. Не до конца разо­ бравшись в синтаксической структуре предложения и не понимая сущ­ ности н е п о с р е д с т в е н н ы х синтаксических связей (НСС) меж­ ду словами в предложении, модель ЧП сразу же «берёт быка за рога» и даёт предложению семантическую, в том числе и логическую интер­ претацию. Таким образом, модель ЧП и логическая модель предложе­ ния-суждения (3 есть Р) - это почти одно и то же: «главные члены» предложения в модели ЧП - подлежащее и сказуемое - есть то же, что и логическая модель суждения «8 есть Р» («субъект есть предикат»). В немецком языке, кстати, «подлежащее» и «сказуемое» как термины модели ЧП, т.е. как термины синтаксиса, звучат так же, как и в логи­ ческой модели суждения (йаз ЗиЬдекС, Лаз РгёсШса*). Таким образом, можно говорить о существовании в конечном счёте лишь д в у х м о д е л е й пр е д л о ж е н и я - традиционной мо­ дели ЧП как семантико-логической модели предложения и модели 368

СФМ как слруктурно-фущощональшй модели (модель НС ближе к СФМ, но структурно-синтаксически более бедная, и так же как и СФМ, не отражая логако-семштических связей в предаожении, слу­ жит лишь синтаксическим целям), Как было показано выше, подлежа­ щее и сказуемое, но под разными терминами, могут быть обнаружены во всех трёх моделях: в модели ЧП - подлежащее и сказуемое (в немец­ ком языке йа$ 5иЪ)ек1 или (1а$ Рг&Ыкаф (в логике - те же 8 есть Р), в мо­ дели НС - «конечные составляющие», в СФМ - «предикативные чле­ ны» («подлежащее» и «сказуемое»). Но на этом общность трёх моделей предложения (ЧП, НС, СФМ) кончается: сами же эти главные члены предложения в каждой модели п о - р а з н о м у соотносятся с осталь­ ными членами синтаксической конструкции. Если модель ЧП - это се­ мантическая и в конечном счёте логическая модель предложения, то было бы совершенно естественно, если бы мы и формальную логику дополнили теми второстепенными членами, которые вполне официаль­ но существуют в модели ЧП, но которые должны быть, как и в модели ЧП, подчинены главным логическим понятиям в суждении (3 есть Р) субъекту и предикату. Если же, действительно, ввести в логику новые термины для второстепенных членов предложения, то всё станет на свои места: модель ЧП и модель логического суждения (8 есть Р) - это одно и то же. Если учесть, что в формальной логике существуют две мо­ дели суждения, моделирующие один и тот же логический объект (суж­ дение), то совершенно ясно, что традиционная синтаксическая модель ЧП соотносима с обеими логическими моделями: 8 есть Р, аКЪ (хВу). Вот в этом принципиальном с о в п а д е н и и синтаксической модели ЧП и логической модели 8 есть Р (аЮ>, хКу) и «зарыта соба­ ка» - почему модель ЧП жила, живёт и будет жить, пока существуют ученики и студенты и пока существуют школьные и вузовские грамма­ тики различных языков. А не умирают эти модели (ЧП, 8 - Р, аКЪ, хКу) потому, что они стоят на с е м а н т и ч е с к о м , т.е. л о г и ч е ­ с к о м ф у н д а м е н т е предложения, который является «самооче­ видным», само собою разумеющимся, простым и естественным. И не надо ломать голову о существе внутренних синтаксических связей в предложениях, анализируемых в школе. Но наука - на то она и на­ ука, чтобы видеть в обыденных вещах более глубокие связи, отноше­ ния и движущие силы. Как работает СФМ, как она может охватить реальные предло­ жения немецкого языка? Прежде всего надо отметить её э ф ф е к т и в ­ н о с т ь , м о щ н о с т ь охватываемых ею множества признаков предло­ жений. Как пишет Ю. Д. Апресян, более экономной и простой, при оди­ наковом числе исходных понятий и правил над ними, окажется та мо­ дель, которая порождает более мощное множество объектов [Апресян 1966 (б): 271]. Хотя СФМ является очень э к о н о м н о й и п р о с т о й

369

(но я пршнёл к этой модели сложным рутём через анализ двух предшест­ вующих моделей - ЧП и НС), так как в её основе лежит минимум исход­ ных понятий и правил оперирования ими, однако она охватывает прак­ тически в с е в а ж н е й ш и е параметры слов, необходимые для их сведения в определённые классы. Вполне возможно, что могут появить­ ся и другие синтаксические свойства немецких предложений, не охвачен­ ных этой СФМ. Но в случае необходимости СФМ может быть дополне­ на новыми параметрами, учитывая вновь открытые свойства предложе­ ний (предварительный анализ текстов показывает, что новых синтакси­ ческих отношений в предложении, по сравнению с теми, которые добы­ ты в СФМ, очень мало: все они уже охвачены моделью СФМ). Для той же цели, для чего построена СФМ - выделение и классификация классов слов - она вполне «боеспособна», потому что она, исходя из очень не­ большого числа простых и давно известных параметров синтаксической структуры (предпосылок), не содержит в себе произвольных интерпрета­ ций. Из положенных в основу построения СФМ предпосылок самым од­ нозначным образом вытекает о б ъ е к т и в н ы й в з г л я д на синтак­ сическое устройство немецкого предложения и существующие в нём не­ посредственные синтаксические связи (НСС) между словами и их синтак­ сические функции (СФ). Как верно утверждает Ю. Д. Апресян, «поиск простой и экономной теории оборачивается поиском истинного знания» [Апресян 1966 (б): 271-272]. СФМ 1) отражает конкретные я з ы к о в ы е п р о ц е с с ы и яв­ ления, заложенные в синтаксических связях между словами в предложе­ нии, отражает поведение слов н а с и н т а к с и ч е с к о м уровне; 2) СФМ является о д н о в р е м е н н о с и н т а к с и ч е с к о й т е о р и е й пред­ ложения, раскрывающей эксплицитно и осознанно все свойства синтак­ сической структуры предложения; 3) СФМ имитирует одновременно ис­ следовательскую д е я т е л ь н о с т ь л и н г в и с т а , э т о м о д е л ь и с с ­ л е д о в а н и я к л а с с о в с л о в . Ценность СФМ, как модели деятель­ ности исследователя, состоит в том, что исследователь из суммы наблю­ дений над речевыми фактами извлекает некоторое представление о спо­ собах их синтаксической организации, т.е. о с и с т е м е, порождающей эти факты. Следовательно, имитировать деятельность лингвиста - зна­ чит обеспечить переход от совокупности текстов к лежащей в их основе системе их элементов [см. также: Апресян 1966 (б): 99-101]. СФМ - это не «структурная схема предложения» (см. выше о понятии модели и модели­ ровании: § 7, II), а теория предложения, рассматриваемого с позиций многих параметров: она отражает логическую субъектно-предщсатную структуру (3 - Р), так как предельные предикативные члены суть подле­ жащее и сказуемое и, следовательно, логические субъект и предикат; от­ ражает относительный и абсолютный порядок слов в предложении, типы НСС, синтаксические формы их выражения, СФ слов, иерархию еданиц 370

членения, ранговую удаленность членов от главных членов - подлежаще­ го (как правило - логического субъекта) и сказуемого (как правило - ло­ гического предиката) как членов первого ранга.

§ 8. Постулирование признаков слов на основе п о в е р х н о с т н о й струкггурно-функциональ ной модели предложения (СФМ)

1) Постулирование признаков слов на основе СФМ Построенную СФМ необходимо теперь развернуть (<фасгшсать») ввиде о т д е л ь н ы х п р и з н а к о в , отражающих синтаксические характфистики слов, и прежде всего морфологически неизменяемых слов, опознаваемых как слова определённых классов только в структуре пред­ ложения. Эксплицировав всю СФМ в виде отдельных признаков, мы обнаруживаем, например, такие признаки, как способность или неспо­ собность искомого слова выступать в СФ подлежащего или сказуемого. Однако для классификации неизменяемых слов подобные признаки не столь существенны, так как СФ, например, подлежащего для неизменяе­ мых слов - единичное явление (Ак ипйрп$/ййеп йге 81гфеп), а СФ ска­ зуемого вообще не свойственна неизменяемым словам немецкого языка (кроме функции предикатива). С другой стороны, признаки, постулируе­ мые указанной СФМ, могут не отражать некоторые синтаксические па­ раметры неизменяемых слов, являющиеся с у щ е с т в е н н ы м и для их классификации. Например, фрагмент СФМ У з е т О глагол-связка §ет находится в предикативной связи с предикативом, символ «О» см. в «Предисловии») постулирз'ет слова типа: 1) #о1аеп, ёипке1, зсЬпеЦ,1еЬЬай, кгапк, ойеп, ]\т%, %ъ&хтА, §и1тйй§, ЪосЬЪе#аЫ, ап^епеЬт, пйсЫет, ешГасЬ, интерпретируемые в традиционнойграмматшсе как прилагатель­ ные фег НегЫг маг зо %оМеп, <Лф тетапа згск уогзХеИеп копте, аиск Шезез ОоЫ тифе аЪЫйИегп; 8ете Веш%ищеп шгеп, те зете ЖогТе, зсЪпеЛ ипа 1еЬка/Х); 2) Аа, Мег, АоП, инт^глзетируемые в грамматической традиции как «наречия места» (Аи/етпий шг Аег Зоттег югеАег аа); 3) аиз, ш& аи/, /огг, гигйск, интерпр етируемые как «отделяемые глагольные префиксы» („Вге ЪеШеп КтАег зЫА посН аи/, 1цт% " зргасН Аге Ргаи. „Рара Ш н>е%"; «ко­ личественные числительные» (ОоехИе шг Аата1з 67). Если, например, использовать фрагмент СФМ, отражающий 2-й ранг искомого слова и способ выражения его СФ на основе примыкания к глаголу-сказуемому как члену 1-го ранга ( У ; У ) , то этот фрагмент СФМ может постулировать такие неизменяемые слова немецкого языка как 1) досЬ^а, шсЫ, е ^ а , пит, ако, аисЬ и др., опреде­ ляемые в современной грамматике немецкого языка как «модальные ча­ стицы» (Мет Оохх, зсЫй/зХ аи е1н>а? Ша НазХ Аи лиг?); 2) 1го*2ает, 4е$Ьа1Ъ, 1

к1

п 1

1

1

п 2

п2

п 2

д 1

Например, Н.В.Перцов справедливо пишет, что надо эксплицитно сформулировать критерии выделения частей речи [Перцов 1996 : 47]. 1

371

(1агит, егзхеш, гмейепз, интергфетируемые как «сочинительные союзы» (Шкпег капе зетеп Ректапге! апЪекакеп, ПгоЦЛет/гог ег; РпЛа Вгеппгеп шШе тетапЛеп кгйпкеп оЛег мегйг^ет, ЛезкаЛ) зргаск зге о/г Леп Мепзскеп паск Лет МипЛ); 3) У1е11екЫ, БгсЬегИсЬ, \УОЫ, шаЬгзсЬешисЬ, е1§епШсЬ, паШгНсЬ, ЬойепШсЬ, определяемые в современной грамматике как «мо­ дальные слова» (ВаЫкат ег згсЫЫсН юе§еп Еттх; УгеТШсЫкбпЫе тап Лаз Наиз зо 1аззеп? 4) 5сЬпе11, епег^всЬи ©той, Ыаи, ЫсЫ, зсЫесЫ, 1ап^5ап1, петуоз, ЬеИег, (1ипке1, зсЬчуагг, §1агк, гоЬ, интерпретируемые в современ­ ной грамматике как «прилагательные» (Вге Ыаскг коттг §го^ ипЛ Ыаи Лигск Л\е о//епеп Репзгег; Запко 1га/ 1асаиез пегудз ипЛ йЪегагЪеке*; 5) <1апп, аЬешк, ой, {а^ЬсЬ, Мег, <1ог1, $1ипдеп1ап2, ЬаШ, §о, гесЫ§, 1шк$, тог#еп, иптег, пасЫ&, ип!еп, ЬеШе, ше, шперпретируемью в современной грамматике как «обстоятельственные наречия» (Ег моШе ЩИск СгаттаХИс ггехЪеп; 1ск каЪе ез те етпзг %етегпг). Этими же синтаксически­ ми признаками обладают 6) «наречия меры и степени», например, кашп, уоЛепйз, удИщ (Ег тгЛ кашп коттеп); 7) «отделяемые глагольные при­ ставки» типа УОГ, сЬпхЬ, ап, шп, етрог, УОГ, Ь а (Ег коттг теПехскг аиск Лигск); 8) «причастие второе» типа Ье$е$$еп, егзсЬгоскеп, уегешгеИ;, йЬегагЪейе*, аиГ§е5сЫо58еп (Ег з1агПе аи/ тгск егзскгоскеп). Следовательно, для разведения этих различных слов по соответствующим классам необ­ ходимо ввести другие признаки, на других уровнях языка.

2) Понятие уровня, принятое в данной работе Говоря об уровнях, обычно имеют в виду особую теорию строения языка, согласно которой частные формы языковой системы располага­ ются одна над другой в строго регламентированном порядке («иерархия уровней») ^омский 1962:415, 499; Глисон 1959:108; Леман 1966:57; Бенвенист 1966: 434]. Иерархия уровней рассматривается как метод система­ тизации и упорядочения лингвистического материала, как набор единиц и отношений определённого вида [Тга^ег апй ЗпиШ. 1957: 112, 54]. Взгляд на язык как на «уровневую» структуру означает, чго все единицы языка, начиная с фонем и кончая фразами, хранятся в готовом виде на разных «ярусах» языка. По замечанию К. Л. Пайка, все о бласти рассматривают­ ся как «изолированные отсеки» [Ике 1958: 364]. В итоге каждый уровень предстаёт как «замкнутая покоящаяся сфер а, отрешённая от других сфер и не знающая развития» [Кацнельсон 1964: 40]. Разнобой в определении 1

Подробно о недостатках теории уровней см. [Кацнельсон 1972: 98-99; Кацнельсон 1864: 38-40]. Идею принципиально нового понятия уровня выдви­ гают С. Д. Кацнельсон и М. В. Панов. Лингвистический анализ явлений дол­ жен «сновать как челнок» между полярными противоположностями и продви­ гаться вперёд по спирали от менее сложных к более сложным отношениям. Правильное выделение исходной «клеточки» языка способно дать целостное представление о стратификации различных по степени сложности напластова­ ний в языке, о функционировании всей его сложной системы [Кацнельсон 1964: 40-41; Панов 1961: 3]. 1

372

количества уровней и их номенклатуры - это закономерное появление шаткости и внутренней противоречивости самой теории, Попытка теории уровней обойтись без фундаментального члене­ ния аспектов языка на словарный состав, грамматический строй, про­ содию и др., а членение грамматического строя на морфологию и син­ таксис не могут имегь успеха. Поэтому я не отказываюсь от понятия «уровня» в языке, если этот термин имеет лишь стилистическое назна­ чение и призван подменить тривиальные выражения <ошнгвистическая дисциплина)), «сфера языковой системы», «структурная область» и др. Исходя из понимания «уровня)) как «сферы языковой системы», можно предположить, что каждый уровень, во-первых, имеет о д н о р одные единицы и способы организации этих единиц. Например, мор­ фологический уровень имеет дело с морфемами, способами и законами объединения морфем в слова, морфологической структурой слов, мор­ фологическими категориями слов. Понятие уровня как «сферы языко­ вой системы» предполагает, во-вторых, что уровень представлен р а з н о р о д н ы м и единицами и различными способами взаимодействия этих единиц. Таким более сложным уровнем (например, по сравнению с морфологическим или просодическим) является синтаксический уро­ вень (единицами которого служат слова, словосочетания, простые пред­ ложения, сложные предложения, «сверхфразовые единства)), абзацы, текст), со стоящий из двух ур овней - из ур овня поверхностной син­ таксической структуры предложения, на котором выявляются различ­ ные непосредственные синтаксические связи (НСС) слов, их синтакси­ ческие функции (СФ), ранги слов, дистрибуция слов (см. § 8), и из уров­ ня г л у б и н н о й синтаксической структуры предложения (см. § 9), на котором выявляются глубинные, «запрятанные в лексических значе­ ниях синтаксические связи)) (С. Д. Кацнельсон). Ещё более сложным, по сравнению с синтаксическим уровнем, является, например, один из аспектов глубинного уровня - логический (он же - семантический) уровень, имеющий дело с логическими катего­ риями, выражаемыми семантическими значениями языковых средств (лексической и грамматической семантикой). Так как в логической дифференциации высказываний участвуют многие грамматические средства языка, т.е. еданицы морфологического, синтаксического и просодического уровней, то логический уровень не отгорожен «ки­ тайской стеной» от остальных уровней, а пронизан ими. Логический 1

2

«Особо важное место положение об уровнях заняло в современном языкознании, где наиболее последовательно оно применяется в приложении к «единицам языка» - языковым элементам, которые находятся друг с другом в прозрачных иерархических отношениях» [М. Я. Блох 2000: 56]. Ср. также: «План выражения» («поверхностьная структура») и «план содержания» («глубинные структуры») не являются идентичными [Горелов 1977: 168]. 1

2

373

уровень обладает «своими» элементами, единицами и способами их взаимодействия, т.е. такими «своими» элементами, которые рекрутиру­ ются из морфологических, синтаксических и просодических средств. Весь язык пронизан формальной логикой, а логика есть не что иное как языковое, т.е. формально-структурное выражение мыслительных кате­ горий. И если эти единицы заимствованы из морфологического, син­ таксического, просодического уровней, то от этого логический уровень не растворяется в морфологии, синтаксисе и просодике: они имеют свои законы, единицы и методы - и в с ё это направлено в одну точку выражать логические категории (понятия, суждения, умозаключения). Логический уровень - особый уровень логической дифференциации высказываний, дифференциации, к о т о р а я осуществляется с помощью тех же я з ы к о в ы х средств на морфологическом, синтаксическом и просодическом уровнях. Само название этого уровня - логический ~ отражает его логическув) сущность, выражаемую с помощью грамма­ тических и просодических средств. П о э т о м у о логическом уровне мож­ но говорить как об уровне более в ы с о к о г о порядка, так как языковые средства морфологического, синтаксического и просодического уров­ ней, кроме организации языковых структур на соответствующем уров­ не, о д н о в р е м е н н о выступают как дифференцирующие с точки зрения логических категории (подробнее о логическом уровне см. ниже в § 9, 3). Логический уровень - это т а к ж е уровень семантический. И то, и другое - мыслительные, понятийные, идеальные категории. Хотя фактически есть разница между семантическими значениями и логиче­ скими категориями, однако здесь н е м е с т о рассматривать эту разницу: это будет сделано в другом месте и п о другому поводу. С целью построения системы к л а с с о в слов в немецком языке бы­ ло постулировано множество п р о б н а различных уровнях, каждая из которых состоит из множества п р и з н а к о в в масштабе этой про­ бы: 1) морфологическом, 2) словообразовательном, 3) синтаксическом, 4) просодическом, 5) трансформационном и 6) логическом. Была зада­ на, таким образом, анализирующая и е р а р х и ч е с к а я м о д е л ь , с и с т е м а п р и з н а к о в или схема (матрица), состоящая из у р о в н е й, которые состоят из проб, а эти последние - из п р и з н а к о в . 1

3) Уровни структуры немецкого языка а) Морфологический уровень На м о р ф о л о г и ч е с к о м уровне вводятся 2 пробы, отра­ жающие 14 признаков изменяемых и неизменяемых слов. Адекватная грамматическая м о д е л ь должна содержать несколько у р о в н е й о п и с а н и я , соответствующих уровням структуры языка, причём каждый уровень описания должен представлять собой специфический набор правил [Апресян 1966 (б): 214]. 1

374

Проба № 1 (13 признаков) - наличие у искомых слов м о р ф ол о г и ч е с к и х к а т е г о р и й : 1) рода, 2) числа, 3) падежа, 4) спо­ собность искомого слова принимать артикль (категория определён­ ности - неопределённости), 5) орфографический признак написания с большой буквы, 6) «определение» искомого слова «посредством при­ лагательного» (этот признак предложен Л. В. Щербой [Щерба 1957: 68]), 7) лица, 8) времени, 9) наклонения, 10) залога, 11) способность ис­ комого слова реконструироваться в инфинитив с суффиксом - еп, 12) наличие категории «степеней сравнения», 13) отсутствие морфологиче­ ских категорий (неизменяемость слов). Проба № 2 (1 признак) - способность искомого слова употреб­ ляться в и з м е н я е м о й форме в СФ адъюнкта ядра, выраженного су­ ществительным (функция «согласованного определения»: в немецком языке имеется три семантико-морфологических способа «перекачки» различных неизменяемых слов в класс «прилагательных»: а) на основе соотношения морфологической формы, б) на основе соотношения структуры основы, в) на основе соотношения семантического значения. Искомое неизменяемое слово, употребляясь в СФ адъюнкта существительного, 1) меняет или не меняет свою морфологическую ф о р м у , т.е. согласуется (%ц1ез ЧДГеиег) или не согласуется (аиГ §ит Сййск) с существительным в роде, числе и падеже; 2) меняет (Ег $ИтХ кШеп - НШегег НоГ, Нпкз - Нпке Напд, Ыег - Ыгзщг ВеЬцгйеп, кеше кеихще 2еНип$, %е$1егп - $е$хгще 2еШшз) или не меняет (Ег агЬейе1 %их - %ихе$ ^еЦег) морфологическую структуру основы; 3) меняет ( К о ш т Ыо$ зсЬпеИег - Ыо/Зе Ргфё) или не меняет (Ег агЬеи1е1 %ц1 $ихе$ \УеЦег) семантическое значение слова. Переход неизменяемых слов в класс прилагательных осуществ­ ляется на основе различных комбинаций указанных выше шести (три признака, каждый из которых рассматривается положительно и отри­ цательно) семантико - морфологических типов соотношения формы и значения. На основе этих шести комбинаций (три положительных и три отрицательных признака) мы устанавливаем восемь различных семантико - морфологически - словообразовательных моделей «пере­ вода» неизменяемых слов в класс согласованных адъюнктов существи­ тельных («прилагательных») (см. подробнее об этом ниже при описа­ нии класса прилагательных, § 11,3). 1

«Артикль, даже когда он выражен служебными словами, является ти­ пичной морфологической категорией. Как и другие морфологические катего­ рии, он полностью охватывает существительные и может рассматриваться как один из показателей данной части речи». И далее: «Морфологический харак­ тер артикля не вызывает, таким образом, сомнений» [Кацнельсон 1972: 35]. «Член (артикль,- А. К.) европейских языков является основным признаком существительного: нем. папсЫп - действовать, <1а& Напс1е1п - действование [Щерба 1957:65]. 1

375

б) Словообразовательный уровень Проба № 3 (3 признака) - на словообразовательном уровне, представленном одной пробой, постулировано 3 признака. Это у с т о й ч и в ы е словообразовательные м о д е л и , построенные путём сращения двух слов: 1) модель „61а + предлог" (<1апй1, ёаскпхЬ, багаиГ, ёауоп, с!агап идр.), 2) модель „шо + предлог" (шотИ, шоЛпгсп, шогаиГ, \УОУОП, шогап и др.), 3) модель „предлог + взаим­ ное местоимение ешапАег" (уопетапдег, #е#епетап<1ег, аизетапскг, 2иешапс1ег и Др.). в) Синтаксический уровень Выше (см. выше: § 7, X) была построена поверхностная струк­ турно-функциональная модель предложения (СФМ), на основе кото­ рой каждому слову в предложении можно приписать все без исключе­ ния синтаксические параметры, диктуемые поверхностной синтаксиче­ ской структурой предложения. На уровне п о в е р х н о с т н о й син­ таксической структуры предложения постулируются следующие про­ бы (6) и их признаки (49). Проба № 4 (5 признаков) - способность искомого слова функци­ онировать в предикативном словосочетании 1) в СФ п о д л е ж а щ е г о (1сккатзрах.Бег УУаМшагдтюке!), 2)в СФ с к а з у е м о г о (1сЬкат гизра!), 3 ) т о л ь к о в СФ п р е д и к а т и в &(Е$1$1 зскй^е, ёайегшсЫ котптеп копп!е. 1сЬ шаг шсЬ* Ьпзгапйе, сНезе Рга^е ш Ьеап1шог1еп), 4) т а к ж е в СФ п р е д и к а т и в а (Ег агЪеИе* §Ш - ЕИе АгЪеИлз* §и1), 5) в С Ф п р е д и к а т и в а т о л ь к о с дополнительными словами (иско­ мое слово имеет дополнительные валентностные связи) типа пиг, (Иг, дагапГ, (1аш, шсЫ: и др. Невозможно: *1сЬ Ъш ащетезеп. *1сЬ. Ьш аЬкоЫ, но возможно: 1сЪ. Ып аи/ тгск зе1Ъз1 ащетезеп. 1сЬ Ъш %го#еп №опеп аЬкоЫ. Проба № 5 (17 признаков) - искомое слово, выступая в СФ а д ъ ю н к т а, на основе примыкания подчиняется 1) ядру, выраженному не­ переходным глаголом, занимая позицию как перед ядром, так и после ядра: АЪзеггз з1апд е т Наш - Оаз Наиз з1апс1 аЪзейз; подчиняется ядру, выраженному глаголом; занимая позицию 2) только перед ядром: 1УоМп § е Ы йи Ьегйе аЪепй?; 3) только после ядра: Ег ЪегеИег згск апГ <Ие Ргойш§ УОГ. \Уаз таскзг йи йепп Ыег?; 4) подчиняется ядру, выраженному пере­ ходным глаголом, занимая позицию как после ядра, так и перед ядром: Ег уегз^еЫ пккгз - Шскгз уегз1:еЫ; ег; в неизменяемой форме подчиняется ядру, выраженному существительным; занимая позицию 5) или перед ядром (аПегШ РгоЫете, те\\е1 ОеЫ, §ат Уа*ег, рггта Ч^аге, пиг (Не Ргаи, гекп Магёс), 6) ИЛИ после ядра (йаз Наиз пеЪепап, дег НоГ аЪзеИз, сие 8Шеп 4гаиСеп, сие Ш^егзсЬпЙ йагитег); выступая в СФ адъюнкта, подчиняет­ ся местоимениям, занимая позицию 7) перед ядром (макгзскетИск ег, аиск з1е, пиг юЬ), 8) после ядра (юЬ. м?акгзскетИск, з1е аиск, гсЪ. а1Шп)*9)

376

подчиняется ядру, выраженному прилагательным: пит 1госкепез Вго1, /азх ка1*ег Тее, аиск 81пИ§е Рга^еп; вьграженному качественным наречи­ ем, занимая позицию 10) перед ядром: Шг тиЬзат копп*е ег ез зсЬаЯеп; 11) после ядра: Ег ЯййЪ зюЪ. тййе йачощ подчиняется обстоятельствен­ ным наречиям и числительным; занимая позицию 12) перед ядром (угеИеккх Ьеи1е,/ауГ оЬеп, 80%ат Ыег); 13) после ядра ((1ог1 паФгИсп, тсапп %епи§); 14) подчиняется предложно-указательному слову, занимая пози­ цию перед ним ([а$х ёагш, паШгКсЬ йа#е#еп); 15) подчиняется предлогу (предложно-именному сочетанию), занимая позицию перед ним (шкгзскегпНск ш (Не ЗХадХ; пит аиГйег ЗйаВе); 16) подчиняется существи­ тельному, выступающему в СФ взаимозависимого члена, занимая пози­ цию между предлогом и существительным (ш.уйи/Та^еп, уоп йгег Магк); 17) искомое слово не может выступать в СФ адъюнкта. Проба № б (6 признаков) - искомое слово выступает в СФ я д р а , подчиняя 1) модальные слова (паШтНсЪ/сйзск, ^аЬгссЬетНсЬ Ыег); 2) ло­ гические частицы (шит кеиХе, зо#аг Ыег, аш^егесппе! Аогг), 3) интенсификаторы (Газ! оЪеп, аетНсЬ згагк); (во всех трёх признаках адъюнкт стоит перед ядром); 4) предложно-указательные слова (зскиЫ аагап, ЪегеИ йаги); 5) предлоги (зскиЫ ап, кгапк ап, ЪегеИ ги, Ъгаип УОП) (в двух послед­ них признаках адъюнкт стоит после ядра); 6) искомое слово не может выступать в СФ ядра. Проба № 7 (11 признаков) ~ искомое слово выступает в СФ в з а и м о з а в и с и м о г о ч л е н а (противочленом которого служит существительное, личное местоимение, обстоятельственное наречие, числительное, предлог и придаточное предложение), занимая позицию 1) перед существительным (Ьег Мозкаи, хп йет ЛУоЬпип^); 2) после суще­ ствительного (<1ег УогзсЬпй %етй/5, йот Наш %е%ейЪег> (Не ЗХгфе епх1ащ)\ 3) перед местоимением (окпе писк, Ьег Шг, \оп Шг); 4) после место­ имения (Шш %е%епйЪег, гшг гитйег); 5) перед обстоятельственным на­ речием (зе\Х §ег81:ет, аЪ Ьеи1е); 6) перед числительным (УОГуйл/Та§еп); 7) после предлога (пасЬ Ыпхеп, пасЬ оЪеп, пасЬ ипхеп, пасЬ УОГП, аЪ тот2вп, аЬ кеихе, <Ие 2ейип§ УОП %е$Хегп)\ 8) внутри парных предлогов (УОП йогх аиз, УОП кеиге ап, УОП Ыег аиз); 9) в начале придаточного предложе­ ния, вводя его в сложноподчинённое предложение (Ег Гга§1е гшсЬ, шзксйЪ юЬ Ыег зйге); 10) перед инфинитивной конструкцией, выполняя СФ формального члена построения инфинитивной группы (Ег 1и* ез, окпе писЬ ги Гга#еп; ЗхаХХ ш (Не 5сЬи1е ги §еЪеп, ег шз К т о ) ; 11) ис­ комое слово не может выступать в СФ взаимозависимого члена. Проба № 8 (5 признаков) - с п о с о б или ф о р м а реализации НСС искомого слова в СФ адъюнкта: 1) согласование, 2) управление, 3) примыкание, 4) корреспонденция, 5) нет способа реализации НСС (слово, синтаксически не связанное ни с одним из членов предложения, стоит в н е предложения): Опт, юЬ коште пл1; № ш , (1ц Ьаз1 шсЫ гесМ. 377

Проба № 9 (5 признаков) - р а н г искомого слова в СФ ядра, адъюнкта, взаимозависимого члена: 1, 2, 3, 4 ранги слов, а также 5) от­ сутствие рангового признака в слове (искомое слово стоит вне НСС в предложении).

§ 9. Постулирование признаков на основе глубинной синтаксической структуры предложения 1) Просодический уровень Хотя просодические свойства непосредственно не образуют структуру предложения, однако глубинная синтаксическая структура предложения немыслима без определённого интонационного оформ­ ления. Это касается в первую очередь ударения, выполняющего, ско­ рее, логическую, смысловую роль. Поэтому просодический уровень (это касается в основном ударения) тесно примыкает к логическому (семантическому) уровню, являющемуся сферой глубинной синтакси­ ческой структуры предложения (на важность просодического изучения единиц языка указывает Дж. Р. Фёрс [Фёрс 1962: 74-75]). На п р о с о ­ д и ч е с к о м уровне вводятся 2 пробы, постулирующие 6 признаков морфологически неизменяемых слов. Проба № 10 (2 признака) - способность или неспособность ис­ комого слова нести г л а в н о е (логическое) у д а р е н и е: 51е з т ^ ! Ег к о ш т ! "тот%еп, но невозможно * ^ а з уасЬз! <1и "йепп 61а? •Копил "Ысф зсЪпеЦег! Проба § 11 (4 признака) - способность искомого слова функци­ онировать в составе ф о н е т и ч е с к о г о с л о в а („ритмической группы»), образованной из искомого слова в функции адъюнкта и его ядра - личной формы глагола или другого знаменательного слова. «Фонетическое слово» - это последовательность ударных и безудар­ ных слогов, объединённых одним более сильным ударением (главным 1

2

На эту особенность неизменяемых слов уже указывалось в лингвисти­ ческой литературе. См. , например: [Крашенинникова 1958: 138; Михелевич 1959: 92; Цахер 1969: 168-169]. В русском языке ударение также может служить признаком определённого класса слов. Например, ударение на слове когда оп­ ределяет его как наречие (Когда вы приехали?), отсутствие ударения свиде­ тельствует о том, что перед нами - союз (Когда вы приехали, было ещё светло) [см. Щерба 1957: 65]. Понятие «фонетического слова» впервые было введено как термин для русского языка [Гвоздев 1949; Аванесов 1956 : 61- 63; см. также: Ревзин 1962 а: 11; О. X, Цахер для немецкого языка вводит термин «ритмическая группа» [Ца­ хер 1969:18 - 20]. В пользу термина «ритмическая группа» высказывается также Л. Р. Зиндер [Зиндер 1960: 278]. Вместо терминов «фонетическое слово» и «рит­ мическая группа» вводится иногда понятие «акцентной группы» [Карпов и Монигетти 1962: 47] или понятие «речевого звена» [Гукумцев 1966: 86]. В отличие от принятого здесь понимания «фонетического слова» Л. В. Щерба понимает под «фонетическим словом» просто «фонетическую форму слова», т.е. то же слово в его конкретном произношении [Щерба 1940: 107]. 1

2

378

или второстепенным), не допускающих пауз между составляющими это фонетическое слово элементами. Границей фонетического слова служит пауза. Фонетическое слово, как правило, не совпадает с морфо­ логическим (лексическим) словом, так как может состоять и как прави­ ло состоит из нескольких лексических единиц: из полнозначного слова в СФ ядра и его адъюнкта (адъюнктов) (или из слов в СФ взаимозави­ симых членов, которые могут стоять перед ядром или после ядра с главным ударением как на ядре, так и на адъюнкте (ёег Уа*ег ' зе1Ъз1, пиг тет "Уа*ег, т йег "ЗсЬи1е). Фонетическое слово может иметь раз­ личные просодические параметры, в зависимости от того, словами ка­ ких классов выражены ядро и адъюнкт. 1) Фонетическое слово с нейт­ ральной интонацией и главным ударением на адъюнкте состоит толь­ ко из ядра и адъюнкта, не долгу екая постановки других членов между ядром и адъюнктом (Бег Уа1ег "зе1Ъзг, дег Уа1ег "аПет); 2) Фонетичес­ кое слово с нейтральной интонацией состоит из взаимозависимых чле­ нов, допуская постановку других членов между этими взаимозависи­ мыми членами ( т (Це ' '8сЬи1е - ш тете "ЗсЬдйе); 3) Фонетическое сло­ во с нейтральной интонацией состоит из ядра и адъюнкта с главным ударением на ядре, выраженным знаменательными словами всех клас­ сов, кроме глагола (пиг т е ш ' 'Уа1ег, зо%аг ' 'сЬгаиВеп, ги ' 'ка1*,/&# ' Чо1е5 Клпс1); 4) Фонетическое слово с эмоциональной интонацией состоит из сказуемого и его адъюнкта, допуская вклинивание между ними только слов определённых разрядов, преимущественно личных местоимений и особенно модальных частиц (1сЬ шегйе ез зсНоп "Ёпйеп! Ш ]а "Ыаи! К о т т йосН "зсЬпеЦег. "ЕггаЫеп 51е пиг йосЪ дагаЪег). г

2) Трансформационный уровень Признаки слов, добытые на уровне п о в е р х н о с т н о й синтак­ сической структуры предложения, - это «явные» признаки, которые вы­ являются в словах как строительных: элементах предложения: это различ­ ные типы непосредственньпе синтаксических связей (НСС), способы их выражения, различные типы синтаксических функций (СФ), различные ранга слов, их взаимное расположение. Все остальные признаки слов, т.е. «скрытые» признаки, выявляемые в словах благодаря различным преоб­ разованиям предложений, относятся к уровню г л у б и н н о й синтак­ сической структуры предложения. В последние годы философами и языковедами было показано, что понятие глубинной структуры является существенным средством раскрытия логической структуры естественных предложений. «Теория 1

С. Д. Кацнельсон пишет, что «под явными синтаксическими связями ... скрываются ... глубинные, запрятанные в лексических значениях синтакси­ ческие связи» [Кацнельсон 1972: 4, 88]. О выделении глубинной структуры и её связях с поверхностной структурой см. также [Исаченко 1966 (а): 27; Черкас­ ский 1968: 474]. 1

379

глубинных структур, таким образом, вплотную подводит нас к извест­ ной проблеме отношения логики и грамматики, мышления и языка, подтверждая положение об их неразрывном Диалектическом единстве» [Бархударов 1973: 61]. Поэтому глубинная структура предложения, в отличие от её понимания Н. Хомским, всё чаще понимается как с м ы с л о в а я с т р у к т у р а предложения [Гладкий, Мельчук 1969: 108; Мельчук 1970: 206 -207; Ш Ъ % 1970: 303; АШгаМ 1967 (а): 228 1Г.; АШгесМ 1967 (Ь): 811; Мешпап 1969: 165 й*.; СЬаГе 1970; РШтоге 1968; РШтоге 1969; ВгеИе 1970]. Для целей выделения неизменяемых классов слов та основе глу­ бинной синтаксической структуры предложения достаточно отдель­ ных трансформационных проб, отражающих синтаксические.парамет­ ры неизменяемых слов, среди которых господствует в традиции наи­ большая неопределённость. Речь идёт, в основном, о трансформационных тестах как об эксперименте в языкознании, в том числе и об «от­ рицательном языковом материале» (Л. В. Щерба). Впервые понятие лингвистического эксперимента было выдви­ нуто А. М. Пешковским, который определяет его «в смысле искусст­ венного п р и д у м ы в а н и я стишстических вариантов к тексту» [Пешковский 1930: 133]. Однако наиболее настойчиво эту мысль под­ чёркивал Л. В. Щерба, который понятию эксперимента в языкознании придавал «большое теоретическое значение: исследуя статическую сторону языка, мы не только наблюдаем факты, но и постоянно экспе­ риментируем» [Щерба 1957: 72-73]. «Но особенно поучительны быва­ ют отрицательные результаты ... Я бы сказал, что без эксперимента почти невозможно заниматься отраслями языкознания» [Щерба 1960: 308; см. также: Щерба 1940: 103, 105; Щерба 1915: С Х Х У Ш ; Щерба 1945; Щерба 1947: 74;. Фёдоров 1971: 92;]. Ср. также: «Можно десятиле­ тиями собирать факты и ни разу не заметить семантического секрета слова, который оно мгновенно отдаёт в условиях острого эксперимен­ та. Теоретическая работа вообще немыслима без эксперимента...» [Апресян 1971: 34]. В. Г. Адмони не без основания замечает, что «...приём грамматического эксперимента уже задолго до того, как он был теоретически чётко сформулирован, является неотъемлемым мо­ ментом исследовательской методики „традиционной грамматики"»[Адмони 1964: 52]. С целью противопоставления неизменяемых слов изменяемым словам были введены основные признаки слов на м о р ф о л о г и ч е с к о м и с л о в о о б р а з о в а т е л ь н о м уровнях (см. выше: § 8, п. 3). С целью выявления глубинных синтаксических признаков слов были введены отдельные трансформационные пробы, отражающие некото­ рые параметры г л у б и н н о й с и н т а к с и ч е с к о й с т р у к т у р ы предложения. Кроме того, вводятся основные признаки неизменяемых 380

слов на п р о с о д и ч е с к о м и л о г и ч е с к о м уровнях, являющих­ ся также сферой глубинного синтаксиса. Таким образом, объект иссле­ дования - слова немецкого языка - подвергаются всестороннему изуче­ нию на в с е х уровнях языка. Проба№ 12 (23 признака) ~ т р а н с ф о р м а ц и я п о р я д к а с л о в в предложении. В немецком предложении место уегЬшп ГшНипт всегда жёстко фиксировано. Передвижение искомого слова внутри предложения по отношению к уегЬшп йшхит связано с его функцией, семантическим весом и другими признаками. Искомые слова могут до­ вольно свободно передвигаться внутри предложения. Это связано с бо­ лее свободной, допускающей ряд вариантов, организацией группы глагола по сравнению с максимально компактной организацией груп­ пы существительного [Адмони 1963 (б): 14]. Тем не менее порядок слов в немецком предложении выполняет с т р у к р у р н ы е функции [Ад­ мони 1949 (а): 376; А о т о ш 1934]. Различаются следующие позиции искомого слова. Искомое сло­ во: 1) занимает самостоятельное, т.е. первое место в предложении, ока­ зывая влияние на порядок слов (вызывает постановку уегЬшп йпйшп на второе место): Нгег ЫеШе юЬ посЬ епв^е Та#е. Шгеп \щ аег Зее. ВаЫкат (Не Наизтогтоп; 2) не влияет на порядок слов, т.е. не занимает самостоя­ тельного первого места в предложении и, таким образом, не входит в структуру предложения на основе какой-либо НСС и не выполняет ни­ какой СФ: ИпЛ §о $а#1:е ае депп - 8о за§1е зге дегш. АЪег тешапй к а т шгъск - М е т а л и к а т гигьск; 3) занимает только первое место в частновопросительном предложении: Ше %еЫ е§ (Иг? ЖоЫп гепш* йхх 80 &оЬ? 4) занимает только последнее место в предложении со сказуемым, выра­ женным глаголом в форме Ргазепз или ГтрегГек! (простое глагольное сказуемое): Ег #т& айв д е т й т т е г аиз. Эег ЕшЪгеспег 8сЫи& й т юг. Эа$ к о т т ! \от\ 5) СТОИТ В начале придаточного предложения, входит в его структуру, вызывая постановку уегЬшп йш1шп в конец предложения: Ак ег гигасккеЬЛе, \уаг БСПОП шептали да. Ш ЧУИГЗ* ЪезйгаЙ, шпп ди Лаз шсЫ Шз*; 6) в СФ адъюнкта любого члена (кроме ЛИЧНОЙ формы глагола) ИЛИ в СФ взаимозависимого члена способно перемещаться относительно уегЬшп йпйшп вместе со своим ядром или противочленом (для взаимо­ зависимого члена) без нарушения семантической и синтаксической от­ меченности предложения, с охранением первоначального логического ударения: Ег агЪейе* зеНт - 8еНг "%а% агЪейе* ег. М е т Уа*ег уегйеЫ пиг "Еп^Цзсп - Ыиг "Еп#Ц$сп уегз^еМ т е т Уа1ег. Ег #еЫ Ьеи*е т аеп "Рагк - 1п Ыеп "Рагк §еЫ ег пеи*е. 7) «сливается» с глагольным сказуе1

С р . : «... неизменяемые с л о в а удобнее рассматривать на фоне всей си­ с т е м ы частей р е ч и » [Кожухарь 1957: 393]. С р . т а к ж е : «...успешное занятие од­ ной ч а с т ь ю науки в о з м о ж н о лишь т о г д а , к о г д а не теряется связь с другими ча­ стями её и с её о б щ и м и основаниями» [Фортунатов 1956: 26]. 1

381

мым при трансформации самостоятельного предложения в придаточ­ ное: Ег 1\е//отг - А1з ег/огШе/..; 01е Зоппе &щ аи/- А1з <Ие Зоппе аи/^гщ ...; 8) стоит формально в начале предложения, не входя в его структуру на основе какого-либо типа НСС, т.е. не выступает ни в одной из посту­ лированных СФ, однако, в отличие от пункта 2 искомое слово отделе­ но от предложения интонационно (паузой, а на письме, как правило, за­ пятой): Ыа, ъпгдхв ЪаШ? №ш, к о т т зсЬоп. Сш, юЬ к о т т е т й ; 9) занимая любое место в предложении, формально не входит в его структуру: „Рм", Яйз*ег1е ег. „Л сН", зсЬпе зхе аиГ; 10) возможна перестановка слов по обе стороны искомого слова (без нарушения структурной отмеченности предложения): Нала ипа Лщеп зсЫаГеп - Лн^еп ипа Наш зсЫаГеп. №ейег Напз поск Л>г§еп зсЫаГеп - Шйег 1ш^еп поск Наш зсЫаГеп; 11) невоз­ можна такая перестановка: (Ле ЗеЬпзисЫ; паск ёег Ненпа* - *(Це Нецпа* паск дег ЗеЬпшсЫ, (1ег ЛУе# гп <1еп \УаЫ - *ёег ^а1й т йеп ^ е § ; 12) зани­ мает только второе место в утвердительном и частновопросительном предложениях: 1сЬ %еке ш йеп Рагк. \^оЫп %ёкзг ди? 13) занимает только первое место в общевопросшельном и побудительном предложениях: Оекм &и ЬеЩе шз К т о ? Котт йосЬ зсЬпеЦег! 14) занимает только по­ следнее место в прцдаточном предложении: Ег Гга#1е пйсЬ, оЪ гсЬ ЪеЩе Ш5 Тдеа*ег %еке\ 15) отсутствие трансформации порядка слов: НегеЫ Рогг\ За. Ыегп. Воск; 16) занимает как контактную, так и дистантную по­ зицию по отношению к ядру, выраженному уегЪшп йш!шп, или по отно­ шению к связке зет: Ег копиШ тог$еп ш ипз - Ег коттг т ипз тог$еп. Ез Ш зскайе - Ез 131 зеЪг зскайе. \Уаз таскг йепп дег Уа1ег? - ЛУаз таскзг йи йепп (1а? 17) в СФ адъюнкта занимает только контактную позицию по отношению к УегЪшп йпйшп в простом вопросительном предложении: №окт %екзг ёи? - *ЖоШп дхх %еШ! 18) в СФ адъюнкта занимает только контактную позицию по отношению к ядру, выраженному существи­ тельными и местоимениями: %гъпег Вант, пит юЬ; 19) в СФ адъюнкта занимает только контактную позицию по отношению к ядру, выражен­ ному словами всех прочих классов (кроме глаголов, существительных и местоимений): шкгзскегпИск ЪеШе, зекг тьйе, пит заиеге АрШ,/аз1 зюЬег; 20) в СФ взаимозависимого слова занимает как контактную, так и дистангаую позицию по отношению к своему противочлену: ш йеп ЖаЫ - 1п Аеп §гьпеп ЖаЫ; 21) в СФ взаимозависимого члена занимает только контактную позицию по отношению к своему противочлену, выраженному обстоятельственным наречием: аЬ ЬеЩе, аЪ тог#еп; 22) в СФ адъюнкта сливается со свои ядром, выраженным уегЪшп йтЧшп в придаточном предложении: К е Ргаи мгаг зсЬоп йа, а1з юЪ шз 2атег е\п1га1; 23) в СФ адъюнкта занимает только дистантную позицию по отно­ шению к ядру, выраженному уегЪшп Япйшп, в придаточном предложе­ нии, открывая это придаточное предложение: 1сЬ Гга^е, шпп з е т Аийга# Ъез1еЫ. Ег Гга§1е, оЪ юЬ к о т т е . 1

382

1

Проба № 13 (3 признака) - искомое неизменяемое слово стоит между двумя о д н о р о д н ы м и членами, которые при трансформа­ ции данного предложения выступают в качестве членов разных пред­ ложений: 31е§Гпес1 ипй Аппа 1аспеп = 31е§Мео! 1асЫ + Аппа 1асЫ. При этом искомое неизменяемое слово может стоять 1) между связываемы­ ми словами одного и того же класса, выражая различные значения: Уа1ег ипй МиИег, ёи ойег юЬ, 姧еп ипй Шпкеп; 2) в начале каждого из связываемых слов одного и того же класса: тйег Уа1ег посН МиИег; Всйй зспгефе 1сп ЪаЫ 1езе юп; пгсНт зйВе зопйетп заиеге Ар&1; 1сп тй тйег #епеп посН 1аиГеп; 3) между связываемыми предложениями: Эй #еЬ81 пи! ойег юЬ гиГе (Не РоНта ап. Проба№ 14 (3 признака)-тр а н с ф о р м а ц и я одних типов п р е д л о ж е н и й в другие: 1) Трансформация простого предложения с искомым неизменяемым словом в сложноподчинённое, в главном предложении которого в функции предикатива выступает то же иско­ мое неизменяемое слово: Ег к о т т ! макгзскетксп - Ез 15! ткгзспетНск, ёав ег к о т т ! ; <аеш§ ГаЬге юЬ пи! - Ез 181 §ет& ёаВ юЬ пй^аЬге; 2) От­ сутствие данной трансформации: Оег Ъщ к о т т ! тпот%еп - * Е§ 181 тог§еп, ёав ёег %щ к о т т ! ; 3) Наличие хотя бы одного трансформа из ни­ же приведённой серии взаимосвязанных на основе трансформации предложений или словосочетаний: а) ёег %езипйе 1ип§е, Ь) Оег 1ипяе 181 §езипй, с) Оег 1пп§е, §езипй ипё шип1ег, каш пасп Наизе, ё) Бег Тип^е 81еЫ $езипй аиз, е) Иег 1хш§е зсЬеш! %езипй т зет, 1) Мал Ьа11 ёеп 1ип#еп Гиг %езипй. Проба № 15 (2 признака) - способность или неспособность иско­ мого неизменяемого слова функционировать в СФ а д ъ ю н к т а с к а з у е м о г о в предложении с с у б ъ е к т и в н о - м о д а л ь н ы м (эмо­ циональным, коннотативным) значением. В немецком языке субъектив­ но-модальное значение может быть выражено, кроме интонации, опре­ делёнными синтаксическими конструкциями в соответствующем лекси­ ческом наполнении. Предложения ЧУаз 151 ёаз? 31е тегёеп ез йпёеп. Ш 1

2

Эта проба была предложена Г. Хельбигом с целью разграничения на­ речий и модальных слов [НеНмв 1969: 70-71]. Кроме этой пробы Г. Хельбиг вводит также трансфрм с глагольным сказуемым, однокорневым с искомым неизменяемым словом: Бег 2м% к о ш т ! уегтиШсЬ - 1сЬ уегти!е, ёаВ ёег Ъх% к о т т ! : . Однако эта проба единична (она охватывает всего лишь три слова), так как построена на нерегулярном совпадении корней слов уегтиШсЬ - уегт и ! е п , поЯГепШсЬ - Ьо1Геп, егасМИсЬ - егзеЬеп и не свойственна ни одному дру­ гому модальному слову, ср. : Эег Ъъ% к о ш т ! \уаЬг$сЬппНсп (Ъе$шпт1, ^елмВ, паШгНсЬ, лгеИеюЫ и. а.) - *1сп ^аЬгзспетИсЬе (ЬезИтте, §е\У18$е, паШгИспе, У1е11е1сЫе и. а.), <ЗаВ ёег Ъъ% к о т т ! . Этот признак служит для идентификации прилагательных (наличие хотя бы одного из шести трансформов, в котором искомое слово характеризу­ ет субъект, достаточно для того, чтобы в искомом слове опознать прилага­ тельное). Предложения типа (с), (ё) приводятся В. Г. Адмони для характерис­ тики искомых слов как прилагательных [Аётош 1966: 143-144]. 1

2

383

Ыз* Май. К о т т зсЬпеНег. \Уаг1е., в зависимости от интонации, могут обладать или только объективно-модальным (рациональным, денота­ тивным) значением, или также субъективно-модальным (эмоциональ­ ным, конотативным) значением. Эта альтернатива снимается, если в предложение включаются неизменяемые слова определённого разря­ да в СФ адъюнкта сказуемого. В предложениях \Уаз 151 йепп даз? 31е дет­ ски ез зскоп йпёеп. Эй Ыз*]а Ыаи. К о т т йоск зсЬпе11ег. ^аг1е пиг., кро­ ме объективно-модального (денотативного) значения соприсутствует субъективно-модальное (коннотативное) значение. Предложение не приобретает коннотативного значения, если будут введены, например, такие слова: 51е \уегйеп ез тог%еп йп<1еп. Ои Ыз!/азх Ыаи. К о т т Мегкег зсЬпеЦег. \\^аг1е тог§еп аиГписЬ. Проба № 16 (11 признаков) - способность искомого неизменяе­ мого слова функционировать в качестве э к в и в а л е н т а односос­ тавного п р е д л о ж е н и я . Искомое неизменяемое слово 1) может функционировать в виде ответа на альтернативный вопрос: К о ш т ! д е т Ргеипд Ьеи!е? - ]Уакг$скетИск Оем>$: ЫаШгИск. 2) не может функ­ ционировать в виде ответа на альтернативный вопрос: К о т т ! й е т Ргеипё Ьеи1е? - *8скпе11 ^РйпкхЫск *Рйп/. *Нгег ; 3) может выступать как эквивалент односоставного предложения в виде ответа на частновопросительное предложение: Ч^е агЪейе! ег? - Сих. ЗсЫескх. 8о; \^о агЪейе! ег? - ПогХ. Нгег. ОЬеп; 4) не может выступать в виде ответа на частновопросительное предложение: \Уо агЪейе! ег? - *№акгзскетИск *Оет$. *1а. *Ыегп. *1ашк1; 5) может выступать как эквивалент одно­ составного частновопросительного предложения: \\^е? ЧУо? ЧУоЫп? 6) функционирует как эквивалент односоставного предложения в виде ответа на общевопросительное предложение с повторением искомого слова в ответной реплике: Зшй 81е/еггщЧ - РеШ$. йи ашп шй Шт? Оиххг.1з151е зскдп? - 8скдп. К о т т ! ег кете*! - Неиге. 7) функционирует в виде ответа на альтернативный вопрос как эквивалент односоставно­ го предложения с повторением искомого слова и его ядра или взаимо­ зависимого члена: Л^аг ез уегйаттХ зсЬхуег? - Уегйаттг зсЬ^ег. Наз! <1и §егп пиг ЫаззхзсЬе МизИс? - Шг ЫаззгзсЬе МизИс. ОеЬз! &и т сЦе ЗсЬи1е? - 1п <Не ЗсЬи1е; 8) функционирует только как эквивалент одно­ составного побудительного предложения: Негет! Хигйск! Каш! Рогх! Ьоз! 9) функционирует только как эквивалент односоставного предло­ жения со значением утверждения или отрицания: Ыет. ЗаъоЫ; 10) сто­ ит вне структурных рамок предложения как естественное выражение эмоций: „Р/иИ" за^е А1Ъег1, ... ^аз зо11 йаз?" (I \У ОоеШе); 11) не мо­ жет функционировать как эквивалент односоставного предложения: *т\1 Юепп. ЮЪшЫ. *Шй Юйег. Проба № 17 (3 признака) - способность искомого слова высту­ пать в СФ адъюнкта глагола в структурно идентичных предложениях, 384

при трансформации (стяжении) которых в одно предложение искомые слова становятся адъюнктами одного и того же сказуемого (т.е. «од­ нородными членами»): 1) функционирует в качестве однородного чле­ на: Ег агЪейе! §и1 + Ег агЪеИе! = Ег агЪеИе! %ш ипё/1ефщ. 2) не может выступать в качестве однородного члена: АУаз 151 йепп пи! ён? + ЧУаз 151 зскоп пй! ё1г? = * \Уаз 181 Лет ипё зскоп пй! сиг? 3) может высту­ пать только в виде «суммы семантического значения» обоих слов: Ег каиПе зюЬуЙи/ВйсЬег + Ег каийе зюЬ посЬ Дгег ВйсЬег = Ег каийе зюЬ (/ыл/ипё йтег) асЫ ВйсЬег. Проба № 18 (12 признаков)-реакция предложения на и з ъ я ­ т и е искомого слова из предложения: 1) Предложение, лишаясь «ку­ сочка» д е н о т а т и в н о г о смысла, остаётся структурно отмечен­ ным: Ег агЬеИе! §Ш - Ег агЬейе!, 81е 1аиГ1 зскпеП - 31е 1аий; 2) Частновопросительное предложение трансформируется в общевопроси­ тельное предложение: 1Уге §о111сЬ ёаз 1ип? - Зо11 кЬ ёа81ип? ЖоЫп ^еЬз! ёи? - ОеЬз! ёи? 3) Частновопросительное предложение преоб­ разуется в утвердительное предложение с обратным порядком слов: Ше\\е1 ВйсЬег Ьаз! ёп сит зсЬоп §екаий? - ВйсЬег Ьаз! ёи ёп: зсЬоп ^екаиЙ; 4) Предложение разрушается как структурный тип: Ег к а т т с Ы , тИ ег кгапк шаг - *Ег к а т шсЫ, ег кгапк шаг. 31е #еЫ Ьеи1е ш ёаз ТЬеа1ег - *81е §еЫ Ьеи!е ёа8 ТЬеа1ег; 5) Оставаясь структурно от­ меченным, предложение меняет исходное семантическое значение в связи с изменением семантического значения сказуемого: Ез к о т т ! тапсЬта1 УОГ - Ез (ёаз К т ё ) к о т т ! тапсЬта1; 6) Оставаясь струк­ турно отмеченным, предложение меняет своё исходное семантичес­ кое значение в связи с перераспределением синтаксических связей между словами: Ег агЬеИе! пиг "аЪепёз - Ег "агЪеИе! пиг. 81е зсЫай макгзскетНск "оЪеп - 81е "зсЫай макгзскеШкк; 7) Предложение, ос­ таваясь структурно отмеченным, теряет «кусочек» коннотативного значения (значение уверенности, сомнения, недоумения и т.д.), кото­ рое н е м о ж е т б ы т ь в о з м е щ е н о (восстановлено) и н т о ­ н а ц и е й : ^пгз! ёи ез ХаХзйсЫгсЬ 1ип? - ЧУггз! ёи ез 1ип? Ег зсЫай \1е1Ыскг - Ег зсЫай; 8) Оставаясь структурно отмеченным, предло­ жение лишается «кусочка» коннотативного (субъективно-модально­ го или эмоционального) значения, которое м о ж е т б ы т ь в о з м е щ е н о (восстановлено)соответствующей и н т о н а ц и е й пред1

«Слово есть один из мельчайших, самодовлеющих к у с о ч к о в изо­ лированного смысла . . . » (разр. моя, - А. К.) [Сепир 1934: 28]. Под «кусочком» д е н о т а т и в н о г о смысла здесь понимается интеллектуальное, рациональ­ ное, субъективно-модальное значение слова или предложения, т.е. всё то, что выполняет назывную, коммуникативную функцию. Под «кусочком» к о н н о т а т и в н о г о значения ниже будет обозначено субъективно-модальное значе­ ние, т.е. то, что подчинено выразительной и изобразительной функции языка [Крушельницкая 1965: 108; Шендельс 1965: 212]. 1

385

ложения (уверенность, сомнение, недоумение, восторг, неуверен­ ность, волеизъявление, раздражение, возражение, несогласие, ра­ дость, недовольство и т. д ) : ЧУаз тасЬз* ёи йепп (1а? - ЧУаз тасЬз* ёи да? К о т т йоск зсЬпеПег! - К о т т зсЬпеПег! 9) Сложносочинённое пред­ ложение, превращаясь в два простых предложения, лишается логичес­ кой следстветшой связки, изменяется порядок слов в предложении, вы­ ражающем логическое следствие: Ег чуаг кгапк, йезкаХЬ к а т ег #ез1ет шсЫ - Ег \уаг кагапк. Ег к а т §ез1ет ЫсЫ; 10) Предложение, оставаясь структурно отмеченным, лишается «кусочка» логической конъюнкции: Эаз МаёсЬеп ьт%\ ипй ХшгХ - Баз МаёсЬеп з1п#*,1штХ; 11) Предложе­ ние лишается логической причинной связки, в то же время меняется порядок слов (в отличие от пункта 9 здесь причина и следствие меня­ ются местами): Се$1егп к а т ег ЫсЫ, тИ ег кгапк \уаг - Ое$1ет к а т ег ЫсЫ. Ег чуаг кгапк; 12) Предложение исчезает как структурный тип: 1а. №ш. 1а\уоЫ. Негеш! К.аиз! Ьоз! Проба № 19 (13 признаков) - способность искомого слова к з а м е щ е н и ю синонимичной по смыслу конструкцией или формой ( с у б с т и т у ц и я ) : 1) отсутствие субститутов (например, слова типа ш, аиГ, Ьигёег, ёепп, ёосЬ, ЫоВ, %аХ, Ыег, ЫЫеп, оЬеп и др. в предложени­ ях 1сЬ #еЬе гп ё!е 8сЬи1е. Баз ВисЬ Ле§* аи/йот ИзсЬ. Эег Р1иВ Шей* Ашгег йет У^а1ё. Ег к о т т * ЫегНег невозможно заменить никакими слова­ ми других классов или какими-либо конструкциями (не имеют конст­ руктивных или формальных субститутов); 2) Предлог + существитель­ ное, предлог + местоимение: Ег ёепк* йагап - Ег ёепк! ап йеп Ш/аИ Ег ёепк! ап зге; 3) Предлог + вопросительное слово + существительное или предлог + вопросительное местоимение: УУогап ёепкз* <1и? - Ап шккеп 11п/а11 ёепкз* ёи? Ап шп ёепкз* ёи? 4) Глагол в повелительном наклонении + искомое неизменяемое слово: Рогг! №е%1 Ьоз\ - ОеЬе/огг\ ОеЬе и>е§\ 5) Существительное а) без сопровождающих определений: ег = йет Ваит; б) с сопровождающими определениями: Ег Цез* пгскгз = Ег Нез! кет ВисЬ; 6) Личное местоимение: $1е ЬеЪеп етапйег = Ег ИеЫ; зге + 31е НеЫ гкп; 7) Цифра (на письме): 13т/йп/ХЛг к о т т е юЬ тишск = 11т 5 ЦЬг к о т т е юЬ хишск; 8) Причинный союз вместо следственного со­ юза с перестановкой предложений, выражающих причину и следствие: Ег ^аг кгапк, йезш%еп к а т ег ЫсЫ - Ег к а т ЫсЫ, шй ег кгапк >уаг; 9) Следственный союз вместо причинного союза с перестановкой предло­ жений, выражающих причину и следствие: Ег к а т ЫсЫ, шй ег кгапк \уаг - Ег \уаг кгапк, йезкаТЬ к а т ег ЫсЫ; 10) Предлог + прилагательное + существительное: К е ВйсЬег Це#еп аи/егпапйег - Е т ВисЬ Не#1 аи/йет апйегеп ВисЬ; 11) Предложно-указательные слова (слова на „ Б " ) типа 1

Ср, : «...значения опасения, сожаления, угрозы, восхищения, удивле­ ния и т.д. могут быть переданы и без эмоционально-экспрессивных частиц, одной интонацией» [Михелевич 1959: 92-93; см. также: Шведова 1960: 19]. 1

386

ёагаиГ, ёалЫ, даги; ёапп: Ег агЪеИе! ап е т е т ТЬета - Ег агЪейе* йагап; 12) Искомое слово переводится всегда или почти всегда одним и тем же эквивалентом на русский язык, независимо от структурного типа пред­ ложения и его лексической наполняемости: Ег агЬейе! #ш - Он работа­ ет хорошо. Ег ыоЪхй Мег - Он живёт здесь (тут); 13) Искомое слово пе­ реводится различным образом, в зависимости от структурного типа предложения, его лексического наполнения, интонации, ситуации. В предложении \>Уа8 151 йепп 1о8? слово йепп не имеет своего п о с т о ­ я н н о г о эквивалента в других языках, поэтому это предложение пе­ реводится по-разному в одном и том же языке без потери содержания: Ше ЫеВ 81е йепп! - Как же её звали? А как её звали? Ну а как её звали? Как же её всё-таки звали? Как же её звали-то? Как её звали? Введя перевод как средство научного анализа, я стремлюсь опре­ делить не значение слов иностранного языка через родной язык (следо­ вательно, ввожу не семантический, и тем более не сугубо субъективный уровень анализа), а установить - переводится ли искомое слово одно­ значно, многозначно, или вообще не переводится. Тем самым я уста­ навливаю спаянность или даже «фразеологичность» искомых неизме­ няемых слов типа йепп, йосЬ, }я, та1, зсЬоп, ЫоВ, еЬеп со структурой предложения и его интонацией или их свободный характер функцио­ нирования в предложении (как, например, слова типа §Ы, 8сЫесЫ, Ыег, йог!, оЬеп, иЫеп). Перевод служит целям определения синтаксических свойств искомого слова. Следовательно, введя перевод некоторых не­ изменяемых слов немецкого языка на родной язык как средство науч­ ного анализа ещё не значит исследовать строй изучаемого языка через родной язык, ибо это вело бы к искажению строя изучаемого языка, о чём предостерегали уже некоторые видные учёные. «Перевод - весь­ ма неадекватный способ передачи значений...» «...перевод может не­ сколько затемнить значение или даже исказить его». И далее: «Значе­ ния, выявляемые при помощи перевода, ... включают произвольную систематизацию ...»[Глисон 1959:122-124]. «...Для того, чтобы не иска­ зить строй изучаемого языка, его надо изучать не через переводчиков ... » [Щерба 1945:174; см. также: Бодуэн де Куртене 1871: 26; Фортуна­ тов 1956: 139; Сепир 1934: 96; Хансен 1959: 105; Есперсен 1958: 48-53; Найда 1962: 63]. Введя перевод как один из методов субституции, я хо­ чу лишь показать, как некоторые слова ведут себя в структуре предло­ жения: их «полуфразеологическая» спаянность с значением всего пред­ ложения не позволяет выделить искомое слово как семантически само­ стоятельное слово. Проба 20 (16 признаков) - реакция искомого неизменяемого слова на р а с п о з н а в а е м о с т ь путём постановки вопросов. 1) Искомое слово нераспознаваемо (в предложениях ЧУаз т а с Ы ! сЫ йепп <1а? К о т т Ыо$ 8сЬпе11ег! Ег к о т т * макгзскетИск ЫсЫ к словам 4епп, 387

Ыой, шаЬгзспетисЬ нельзя поставить ни одного вопроса); 2) Ше + уегЬит Гтйпт: Ше агЪепе! ег? - Ег агЪеИе! §иг, /1ефщ\ 3) Ш + уегЪит Гть 1ит: Ег шоЬп! ипгеп, оЬеп Ыег, йоП, ЛгащЗещ 4) №оШп? №окег? + уегЪит Гюйит: Ег к о т т ! Ыеткет. Ег ^еЫ Аакщ 5) о/г? + уегЪит Шй!ит: Ег ЪезисЫ илз о/г. 31е к о т т ! т ипз гд^Иск; 6) ТУоГг н ^ е л ? Же/п гит Тгогг? + уегЪит йпйит: Ттоггйет ЪНеЪ ег ш Наизе; 7) ШеугеР. - 1сЬ агЪеИе ЪегеИз гию/ 3!ипс1еп 1ап#; 8) Ше + ядро: Ег 1аий ггетМск зсЪпеЦ - Ж/е зскпеП 1аий ег? 9) Искомое неизменяемое слово само служит вопросом и, следовательно, само требует ответа (тае, шо, шоЫп, шапп, шоги, шопй!, шезЪаШ и. а.); 10) Искомое слово распознваемо коррелирующимся с ним предложно-вопросигельным словом (словом на „ ^ " ) : Ег агЪеИе! йагап - Жогап агЬейе! ег? 51е етгаЫ! йа\оп зеЪг \те1 УУОУОП егхаЫ! з1е зеЬг \ае1? 11) Искомое неизменяемое слово + теуге!: Ег шаг егма 50 аЪге а11 - Ы ез егма хтг Ме!ег &гоВ? 12) Жеп? ТУаз? (винитель­ ный падеж): 81е НеЬеп етапЛег - ТУеп НеЪеп $1е. Ег уегз1еЫ егм>аз ёауоп Шз уегз1еЫ ег ёауоп?; 13) ТУегЧ УУазЧ (именительньШ падеж): Мап 15! зо1ап#е т а л 1еЫ - Жег Ы ]хш$, 8о1ап#е т а п 1еЫ? Егшз з1нпт1 т с Ы - Шаз з И т т ! т с Ы ? 14) УУеккеЧ (-ез, -еп, -ег, -ет...), ТУаз/йг ет? (-е, -ег, -ез, -еп, -ет...): Оигез Ките-№аз/йг егп К т й ? аЧезе Ьеи!е - ткке Ьеи!е? 15) Предлог + вопросительное местоимение: 31е хапкеп тНетапа*ег - Шг тт гапкеп з1е? 31е катр&п тйегегпапйег - Шйег тп катр&п 81е? 16) У/аз таскг йаз 8иЪ]екг? Жаз %езск\екг тхг йет 8иЬ)екг? 0 а з К т ё зргек ип НоГ - 1Уаз таскг ёаз К т ё ? Оаз Наиз %ёкг гп Тгйттег - ТУаз §езсМекг пй! ё е т Наиз? 7

т

3) Логический уровень Наконец, определяются параметры слов на л о г и ч е с к о м уровне. Например, С. Д. Кацнельсон справедливо считает, что без син­ таксических признаков они (морфологические категории, - А. К.) ма­ лопоказательны, но и вместе с последними не дают достаточно полно­ го представления о грамматической классификации слов» [Кацнельсон 1972: 79]. «К сожалению, исследования в области логического анализа языка, очень важные и перспективные по своему направлению, пред­ ставляют собой, как правило, отдельные наблюдения и соображения, нередко очень глубокие, но не образующие единой связной теории» [Гладкий, Мельчук 1969: 158]. Принятое здесь понятие «логического» уровня называется в язы­ кознании по-разному: наиболее распространённое из них - «логикограмматический» уровень. Понятие логико-грамматического уровня нашло наиболее полное обоснование в работах В. 3. Панфилова [Пан­ филов 1962: 333-362; Панфилов 1971: 138 и след.; Панфилов 1963; Пан­ филов 1966 (б); см. также: Мещанинов 1965:6; Шевякова 1973: 90; Пум-, пянский 1972]. Л. Антал этот уровень называет «логическим» и счига388

ет, что он не может быть предметом исследования языковеда [Ап(а1 1964: 37, 41]. Понятие логако-т^амматяяеского уровня иногда фигури­ рует под другими терминами. В. Гумбольдт, по свидетельству X. Штайнталя, Е. Хуссерля, Е . Кассирера, ввёл понятие «логико-грам­ матической системы» как системы универсальных категорий. В каж­ дом отдельном язьпсе логаско-грамматическая система проявляется в конкретных категориях, свойственных только данному языку, кото­ рые являются реализацией универсальной «логико-грамматической системы» [81тйШ 1871: 63-65; Е. Ншвей 1922: 342; Е. Сашгег 1923: 102]. С. Д. Кацнельсон вводит понятие «содержательного плана язы­ ка», который «заключает в с е б е и такие функциональные категории, которые непосредственно н е входят в обязательный для всех языков категориальный минимум» [Кацнельсон 1972:14]. Верно утверждение, ч т о «ячейкой», «клеточкой» сознания явля­ ется слово [Брудный 1966: 35; Выготский 1956: 384]: слово - это языко­ вой коррелят понятия, оно связано с сознанием через логические фор­ мы и категории. Язык связан с логикой (логическими формами наших мыслей) через грамматику, лексику, просодику. Эти уровни языка (грамматика, лексика, просодика) и категории сознания (понятия, суждения, умозаключения), взаимодействуя один с другим, образуют логический уровень. Фонемы (логические фонемы) и морфемы (логи­ ческие граммемы) как единицы языка также являются формами выра­ жения мьппления. Однако в настоящее время логики, философы и лингвисты только на у р о в н е слова и выше видят чёткую связь меж­ ду языком и логикой. Считается, что чем выше уровень языка, тем больше параллелизма между языком и логикой [Панфилов 1965: 21]. Но если выразиться более т о ч н о , то эта связь лишь выявляется, про­ является более явно. В то ж е время, чем выше уровень логической ка­ тегории, тем меньше он нуждается в языковой опоре [А. Т. Кривоно­ сое 1996: 562-610]. Поэтому, говоря о «логическом» уровне, нужно иметь в виду со­ четание просодического, грамматического, семантического в одном и том же языковом явлении, использование различных грамматичес­ ких и сематическимх средств для тех или иных логичских целей. Хо­ тя, например, С. Д. Кацнельсон и различает «малый синтаксис», т.е. формы связи между словами в предложении, и «большой синтаксис», отображающий связи между предложениями и речевыми единицами сверзфразового формата, о т н о с я к средствам «большого синтаксиса» «средства логической организации текста» (поэтому, вследствие это­ го, следовательно, итак, однако и др.) [Кацнельсон 1972: 119-120], тем не менее это - область синтаксиса, т.е. синтаксические средства, об­ служивающие и синтаксический уровень, и логический уровень. В язьпсе существуют средства только одого рода - языковые (морфо-

389

логичские, синтаксические, просодические, фонологические), кото­ рые, однако, служат не только самым разичным целям структурной о р г а н и з а ц и и языка, но одновременно и выражению логических понятой, суждений, умозаключений, волеизъявлений, эмоций и др. , т.е. одновременно и о р г а н и з а ц и и нашего мьшшения и выра­ жения его логических форм. «Логако-грамматические категории вос­ производят в сознании реальные моменты объективной действитель­ ности. Это - элементарные п о з н а в а т е л ь н ы е к а т е г о р и и , фиксированные в г р а м м а т и ч е с к о й с т р у к т у р е я з ы к а . ... Они отображают самые простые и общие закономерности, без ко­ торых не может обойтись м ы ш л е н и е , реализующееся в ф о р м а х я з ы к а » (разр. моя, - А. К.) [Кацнельсон 1972: 171-172]. Как подчёркивает В. Г. Адмони, логико-грамматические типы «отнюдь не являются какими-то промежуточными образованиями, ле­ жащими между логикой и грамматикой. Это - конкретные граммати­ ческие струкутуры, обладающие грамматической формой, с помощью которой выражается, однако, не что иное, как определённое логичес­ кое содержание ... » [Адмони 1955: 104]. Логическое содержание, одна­ ко, может включать в себя самые различные явления, такие, казалось бы, очень далёкие друг от друга явления, как коммуникативное члене­ ние предложения и логико-семантический характер отдельных разря­ дов слов. В основе классификации частей речи, например, у С. Д. Кацнельсона лежат « л о г и к о - г р а м м а т и ч е с к и е » категории, при­ чём «... к категориям логико-грамматического типа относятся п р е д ­ метность и признаковость, качество и количеств о» (разр. С. Д. Кацнельсона, - А. К.), логико-грамматические катего­ рии служат также основанием для разбиения грамматических классов на подклассы [Кацнельсон 1972 : 171]. Лексические значения какоголибо разряда слов В. Г. Адмони называет «информализованными грамматическими значениями» [Адмони 1961 (б): 11]. Подобные значе­ ния А. А. Шахматов называет «семасиологическими» [Шахматов 1941: 427]. X. Райхенбах развивает идею классификации слов, исходящую из их логико-семантической природы [Ке1сЬепЬасЬ 1960: 251-254]. Как считают А. В. Гладкий и И. А. Мельчук, «логико-семантическая клас­ сификация слов имеет глубокий лингаистический смысл, в частности, принадлежность слова к тому или иному классу существенно сказыва­ ется на его синтаксических свойствах» [Гладкий, Мельчук 1969: 159]. Проба № 21 (2 признака) - способность или неспособность ис­ комого неизменяемого слова вступать в НСС с л о г и ч е с к и м и ча­ стицами шсМ, пит, аисЬ, 80&аг, еЪеп, аш^егесЬпе* и др. Данная проба преследует цель определить характер семантического значения слова, а именно его знаменательность или незнаменательносп». Это, в свою очередь, позволяет отнести икомое слово или к классу наречий (при 390

сочетании с логаческими частицами, т.е. при наличии главного ударе­ ния), или к классу модальных слов (при отсутствии сочетания с логи­ ческими частицами, т.е. при отсутствии главного ударения): Ег $(иснег1 тсЫ "Яе1Ш&, Ег зПхёаей тсЫ ''Ыег, но невозможно: *Ег вШсЦег! тскг ' ^аЪгзсЬепШсЬ. При использовании пробы на синтаксическое взаимо­ действие искомого неизменяемого слова с логическмиими частицами надо руководствоваться не только местоположением отрицания шсЫ, как это делает, например, Г. Хельбиг, а возможностью или невозмож­ ностью синтаксического сочетания искомого неизменяемого слова с целой группой слов определённого разряда. Слово шсЫ является не просто отрицаием (понятие «отрицания» не предопределяет принад­ лежности этого слова к какому-либо классу слов), но, как было убеди­ тельно показано Е. Е. Михелевич [Михелевич 1959], логической (она её называет «логико-смысловой») частицей, которая всегда подчиняется члену, несущему логическое ударение. Поэтому, хотя логическая час­ тица шсЫ и может стоять перед словами типа ^аЬгзсЬещЦсЬ, таеПеюЫ, §е\\лЯ, па1ъгИсЬ (Ег ГГкогшп! пкЫтсаЪгесЬехпИсЪ),тем не менее словам \уаЬг8сЬе!пЦс11, У1е11е1сЫ: и др. не могут быть приписаны те же свойства, что и словам йе1Я1#, Ьеи1е, так как в данном случае (Ег г г к о т т ! тскг ^аЪгзсЪетЦсЪ) главное (логическое) ударение падает на глагол. Проба № 2 2 ( 1 9 п р и з н а к о в ) - л о г и ч е с к а я (иногда её называ­ ют «общеграмматическая») с е м а н т и к а слов определённых классов. Это логическое понятие 1) предмета: дет ИзсЬ., ёаз Наиз, е т е Ргаи; 2) дейктическое средство обозначения а) конкретных лиц и предсметов: ег = ёег Ваши, ёег Мапп; б) обобщённых лиц и предметов: МапЫ)\ящ, зо1ап§е топ 1еЫ; 3) действия или процесса; 1сЬ §еке; агЪеИе, зскгеюе; 4) признака предмета: еш ]ищег Мапп, ёаз %гипе Стаз; 5) количества по счёту:/йп/, пег, зескз, гекп] 6) качествыенной характеристики действия: Зге зш2* #1/1, Ег к а т р й гар/ег; Ъ обстоятельственной характеристики дейсттвия: Ег к о т т ! тог%еп, 31е \УОЬП1 Ыег; 8) модальной характеристи­ ки дейстивия, предмета, признака, качества, количества: 81е зсЫай шкгзскегпНск; 9) семантического преобразования и уточнения действия благодаря отделяемому глагольному префиксу: а) $екеп - идти, аш^екеп - выходить; б) зХекеп - стоять, ашзгекеп - переносить, выдерживать. В (а) действие у т о ч н я е т с я в пределах одного семантического гнез­ да, в (б) действие, выраженное глаголом, п р е в р а щ а е т с я в другое действие, благодаря глагольному префиксу рождается новый глагол 1

Эту пробу частично преддложил Г. Хельбиг [ Н е 1 Ы з 1969: 71]. Однако Г. Хельбиг ограничил её лишь местоположением отрицания тсЫ. Эту пробу я использую более широко с привлечением всех логических частиц, к которым относится также отрицание тсЫ, причём здесь важно не столько местополо­ жение логической частицы (в этом цель пробы Г. Хельбига), сколько возмож­ ность идентификации искомого неизменяемого слова путём логического уда­ рения. 1

391

с новым значением; 10) чистого утверждения или отрицания понятия признака, предмета, действия, выраженых в предшествующем сужде­ нии: О е Ы ёи т й ? - / л Иет. Зашк\\ 11) приказания к совершению или к несовершению какого-либо действия, которое выражается в семанти­ ке слова: Маг&сЫРоШ Ш&!Ьоз\ 12) подведения итогов ранее сказанно­ му, на основе чего предполагается сделать дальнейшее сообщение: Ыа, к о т т $ 1 &1 т й ? На ]а, зо \#аз НаЬе \сЪ зсЬоп зезеЬеп; 13) предикатива, представленного лишь одним неизменяемым словом, не имеющем зна­ чения качества или предмета: \У1г знк^еШ т й Шг аихгг. Ез 18* зскайе, йаВ ёи зсЬоп §еЬеп тиб*; 14) взаимной направленности какого-либо дейст­ вия, представленного в предикате суждения: 51е ЦеЪеп етапйег. ГХе ВйсЬег 1а§еп уегз1аиЫ аи/етапйег; 15) инструментальной утвердитель­ ной характеристики действия: ВатлХ еггеюЬз* <1и ЫсЫз. 1сЬ \уаг1е зсЬоп 1ап#е йагсаф 16) инструментальной вопросительной характеристики действия: №огаи/ч?аг1е&1 бхх Ыег зо 1ап§е? МЬтИ капп к Ь сйепеп? 17) ин­ тенсивности признака, действия: Бег 1ип§е 1епй т йег ЗсЬЫе зекг рй. Иег Апти§ \уаг посЬ ггетНск пей; 18) выражения цели или желания: 31е к а т ап (Не Шгсегзйа!, ит &ге АизЫ1с1ип§ ги уегуоИкоттпеп; Апзхагг т з Сгйпе ги ГаЪгеп, ЬНеЬ ег ги Наизе; 19) выражения непосредственных эмоций: Ак! Ок! А ск! Рз*\ Проба № 23 (2 признака) - способность или неспособность иско­ мого слова участвовать в к о м м у н и к а т и в н о м ( а к т у а л ь н о м ) ч л е н е н и и предложения. Однако не все лингвисты считают коммуникативное членение предложения логическим уровнем. Хотя по проблеме актуального чле­ нения имеется обширная литература, эта проблема ещё далека от её окончательного решения [см. Лаптева 1963; Лаптева 1972; Фирбас 1972]. Коммуникативное (актуальное) членение предложения, вслед за В. 3, Панфиловым, я рассматриваю не на ситаксическом, а на логичес­ ком (логико-грамматическом - по В. 3. Панфилову) уровне, ибо акту­ альное членение, хотя оно и осуществляется языковыми средствами, синтаксическими и просодическими - служит целям выделения логиче­ ского (смыслового, ситуативного) предиката (ремы). Актуальное чле­ нение предложения отражает субъектао-предикатную структуру выра­ жаемой мысли [Панфилов 1971: 160]. В. Матезиуси К. Боост актуаль­ ное членение и субъектно-тфедикатную структуру мысли, напротив, считают разными явлениями, относя актуальное членение к языку (причём, по их мнению, актуальное и синтаксическое членение не сов­ падают), не указывая, к чему относится субьектао-предикатная струк­ тура мысли [МаШезЫз 1947 : 234 и далее; Вооз* 1955]. Формальную систему синтаксиса и актуальную систему синтак­ сиса различает Л. Н. Мурзин [Мурзин 1967: 106]. В. Г.. Адмони среди прочих аспектов различает в предложении лопжо-гршматический ас392

пект, идентифицируя его с грамматическим членеием предложения, и аспект познавательной установки говорящего (т.е. актуальное чле­ нение предложения) [Адмони 1971: 4; Адмони 1961: 43]. Например, Н. 3. Котелова, соглашаясь с правомерностью выделения логако-граматического уровня в особый уровень, в то же время считает «оправ­ данным и рассмотрение явлений актуального членнения как граммати­ ческих ... Выражены эти отношения гршматическими средствами интонацией, ударением, а в некоторых случаячх и специальными час­ тицами» [Котелова 1967: 123]. Понятия темы и ремы С. Д. Кацнельсон считает дополнительными синтаксическими функциями [Кацнельсон 1972: 216]. Аналогичную мысль, согласно которой актуальное члене­ ние - синтаксическое явление, высказывают также [Крушельницкая 1956; Щеглов 1964; Булгакова 1950; Михелевич 1959: 114-115; Барсова 1961: 99]. Карел Пала пришёл к выводу, что актуальное членение ~ это семантический порядок слов (в противоположность синтаксическому) и связано с «семантической информацией» [Ра1а 1966: 81-92]. Иногда актуальное членение рассматривается на фоне некоторой общей кате­ гории текста, которую называют «категорией выделения» [Николаева 1972: 53], или как «динамическая структура» [Шешукова 1972; Белошапкова 1967]. Проба№ 24 (2 признака)-искомое слово как с т р у к т у р н ы й ф р о р м а н т с о к р а щ ё н н о г о у м о з а к л ю ч е н и я (энгамемы). 1) Искомое слово в сложносочинённом предложении вводит логическое суждение со значением с л е д с т в и я (реже: противоречия, противопо­ ставления, сравнения, очерёдаости и др.). Искомые слова могут быть за­ менены словами другого класса с противоположным (причинным) логи­ ческим значением, однако в этом случае являющиеся уже структурным формантом другого предложения с противоположным, т.е. причин­ ным логическим значением: Ег^аг кгапк, йагит (АезпсйЪ, йгзт%еп) коп­ ире ег шсЫ копнпеп - Ег копп*е шсЫ к о т т е п , шй (йа) ег кгапктсаг,Ег \уаг кгапк, ггохгйет (йгззепищеаскгех, тскгзйезгошпщег) &щ ег ап <Це АгЬеИ - Ег %т% ап (Не АгЬей, оЪшЫ (оЪзскоп, оЪ%Шск, шпп аиск) ег кгапк л^аг. 2) Искомое предложение в сложноподчинённом предложении вводит логическое суждение со значением п р и ч и н ы (реже: условия, уступки). Искомые слова могут быть заменены словами другого класса с противоположным, т.е. следственным логическим значением. Слож­ ноподчинённое предложение преобразуется в сложносочинённое предлоожение: Ег кохийе шсЫ к о т т е п , шг! (ск) ег кгапк ч*аг - Ег \уаг кгапк, (кзЪсАЪ (<к8м>е%еп, йагит) копп*е ег тсЫ к о т т е п ; Ег фп^ ап (Не АгЪек, оЬ\иоЫ (оЪзскоп, оЪ%Шск, оЬгжаг, шпп аиск) ег кгапк \уаг - Ег \уаг кгапк, Шгскет (йеззепип^еаскШ, тсШйезХолнепщег) ег ап сНе АгЬей. Та­ ким образом, в немецком языке существуют слова, которые находятся в корреляционных отношениях ({говеет, тсЬ1:8(1е81:о^ещ#ег, ёе&зе393

пиодеасЫе!:, иодеасЫе* ёеззеп оЬ^оЫ, оЪзсЬоп, оЪяетаг, оЪ^еюЪ, оЬ аисЬ, тепп аисЬ, чуепп зсЬоп), выражая логическое противоречие, т.е. «а н т и л о г и з м ы», а также слова йез^е^еп, йезЬа1Ъ, ёагит, Го1#ЦсЬ, ако \уей, йа, йепп, выражая логические суждения в умозаключении: при­ чинные союзы выступают в построении м е н ь ш е й (второй) п о с ы л к и силлогизма, а следственные союзы - в построении з а к л ю ч е н и я с и л л о г и з м а . Причинные, следственные и усту­ пительные союзы участвуют в построении сложноподчинённых и сложносочинённых предложений с причинным, следственным, уступи­ тельным и противительным значением, которые служат языковой формой выражения и силлогизмов, и антилогизмов [см. А. Т. Криво­ носое 1996: 504-541]. Проба № 25 (5 признаков) - искомое неизменяемое слово как средство л о г и ч е с к о г о с о о т н е с е н и я п о н я т и й и суждений. 1) Искомое слово соотносит д в а п о н я т и я и л и д в а с у ж д е н и я при о б я з а т е л ь н о й эксплицитной выраженности их о б о и х в языке. Искомое слово стоит между двумя соотносимы­ ми единицами (понятиями или суждениями), осуществляя между ними логическую связь, которая заключается в конъюнкции, дизъюнкции, импликации, антиимпликации. Соотносимые понятия или суждения не строятся по правилам логического силлогизма, но представляют собой сумму двух простых логических суждений: Нап8 ип<1 ЕпсЬ 1аи&п = Нап$ 1аий + ЕпсЬ 1аий, Ш<кг Наш посН ЕпсЬ 1аи&п = Наш 1аий тсЫ

+ ЕпсЬ 1аий тсЫ.

2) Искомое слово соотносит, д в а п о н я т и я , а через них и д в а с у ж д е н и я ) при эксплицитной выраженности в язьпсе т о л ь к о о д н о г о и з н и х (и понятии, и суждении): (а) Шг " $ 1 е капп Й1езез РгоЫет 1б$еп = (Ь) 81е капп сИезез РгоЫет 1б$еп + (с) Метапй апйегз капп йгезез РгоЫет 1о8еп; (а) Ег "1асЬ*е пиг = (Ь) Ег 1асЫе + (с) Ег т а с Ы е шс№$ апёегез; (а) АисЬ т е т "Уа*ег уегзЬЬ* Еп^ИзсК = (Ъ) М е т Уа*ег уегз&Ь* Еп^НзсК + (с) Апйеге Ьеи*е уегзЬпеп Еп^Изск. 3) Искомое слово соотносит два с у ж д е н и я (но не понятия) при обязательной э к с п л и ц и т н о й выраженности и х о б о и х в язьпсе. В отдичие от пункта (1) (ипй, зотое, ^ейег ... посЬ, ойег, аисЬ, а1з аисЬ) неизменяемые слова этого типа соотносят два таких сужде­ ния, которые строятся по правилам логического у м о з а к л ю ч е н и я (силогизма) (со значением или логичекого противоречия, или ло­ гического следствия). Искомое слово употребляется в сложносочинён­ ном предложении, одно из простых предложений которого служит з а к л ю ч е н и е м силлогизма(Ег^агкгапк, йезка1Ъ &щ &ъ АхЪъ\\ тсЫ) со значением с л е д с т в и я : 394

1 посылка (эксплицитно в языке не выражена): 2 посылка: Заключение:

(\Уепп т а п кгапк Ы , #еЫ т а п апГ (Не АгЪеИ тсЫ.) Ег ^ а г кгапк. Вг$ка1Ъ %\х\% ег аиГ сЦе АгЪеИ шсЫ.

В сложносочинённом предложении 1сЬ \уе1В отаг \ле1, йоск тбсМе юЬ а11е§ таззеп (1 СоеИге) предложение с искомым словом йосЬ служит заключением логического умозаключения со значением п р о т и в о р е ч и я (антилогазм): 1 посылка (эксплицитно в языке не выражена): 2 посылка:

Заключение:

О^епп т а п У1е1 \уеШ, ЪгаисЫ т а п тсМз теЬг ги то$8еп.) 1сЬ \уеШ \1е1. („1сЬ теей} гшг \ле1,...) 1сЬ ЬгаисЬе тсЫз теЬг ги \\Т88еп. („ ... йоск тоск^е юЬ аДез \У188еп")

Воск

Здесь заключение противоречит первой и второй посылкам: (ргоиЛет, ищеаскш йеззеп, пгсЫзйезХотт^ег) пюсЬйе юЬ аПез

\У188вП.

4) Искомое слово соотносит два с у ж д е н и я (но не понятия), причём о б а суждения эксплицитно в ы р а ж е н ы в языке. а) Искомое слово употребляется в предложении, служащем в т о р о й п о с ы л к о й логического умозаключения со значением п р и ч и н ы: Ег аиГ сЦе АгЪей шсЫ, шй ег к!апк ^аг: 1 посылка (эксплццишо в языке не выражена): 2 посылка:

Заключение:

(\^епп т а п кгапк §еЫ т а п аиГ <йе АгЬеН тсЫ.) Ег ^аг кгапк. („ шй ег кгапк \уаг"). „Ег %т% аиГ сЦе АгЪеИ т с Ы " ,

б) Искомое слово употребляется в предложении, служащем з а к л ю ч е н и е м силлогизма: Ег тсаг кгапк, йезксйЪ %т$ ег аиГ <Ие АгЪеИ тсЫ: 395

1 посылка (эксплицитно в языке не выражена): 2 посылка: Заключение:

(\Уепп т а л кгапк 151:, &еЫ: т а п аиГ (Не АгЬей т с Ы . ) Ег ^аг кгапк. ВезкаХЬ тсЫ.

ег аиГ Ше АгЬей

5) Искомое слово функционирует в таком коммуникативном (сверхфразовом) единстве (в двух связанных по смыслу предложени­ ях одного и того же собеседника, или разных собеседников), которое служит э м о ц и о н а л ь н о й я з ы к о в о й ф о р м о й выраже­ ния с и л л о г и з м а . Неизменяемое слово выступает в СФ адъюнк­ та глагола как его структурный формант, выражая вместе с глаголом (выступающем в функции сказуемого только строго определённых структурных типов предложений) субъективно-модальное (эмоцио­ нальное или коннотативное) значение. Такое предложение - э м о ­ ц и о н а л ь н а я ф о р м а выражения логического с у ж д е н и я , выступающего в форме или в т о р о й (конкретной, меньшей) посыл­ ки, или з а к л ю ч е н и я силлогизма, или о д н о в р е м е н н о т о г о и д р у г о г о . Сверхфразовое единство „\^аз тасЬеп 81е йепп Ыег т Лег Л^оЬпип^ УОП Р е т с к е ? АД^аз зсЫерреп 51е йепп Ыег гаиз? 51е з т ё йоск оЬпе КоЯег § е к о т т е п ! " (Н. Ра11аёа) является в т о р о й по­ сылкой и з а к л ю ч е н и е м эксплицитно не выраженного сокра­ щённого силлогизма (энтимемы): 1 посылка (эксплицитно в языке не выражена): 2 посылка:

ОУепп ёег Койег сиг ^еЬбг*, Ьаз* ёи ёаз КесЫ, йш тктипеЫпеп.) Бег Койег §еЪбП; сйг т с Ы („Зге зшё йоск оЬпе КоЯег §екоттеп!")

Заключение:

Би Ьаз1 кеш КесЫ, ёеп КоЯег тИгяшеЫпеп. ("ЛУаз тасЬеп 31е йепп Ыег т ёегЭДоппип&УОП Регаске? Ч^аз зсЫерреп 51е йепп Ыег гаиз?")

396

Постулированные признаки слов на различных уровнях языка (см. §§ 8-9)

Уровень

I. Морфологиче­ ский уровень

Номера и названия проб

№ 1: наличие морфоло­ гических категорий

Кол-во при­ знаков в каждой пробе

14 1

И. Словообразо­ вательный уровень

№ 3: устойчивые словообразовательные модели

3

III. Синтаксиче­ ский уровень (поверхност­ ная синтакси­ ческая струк­ тура предло­ жения)

№ 4: способность слов функционировать в пре­ дикативном словосочета­ нии № 5: синтаксическая функция (СФ) адъюнкта на основе примыкания

17

№ 6: СФ ядра

6

№ 7: СФ взаимозависи­ мого члена

11

№ 8: форма реализации непосредственной син­ таксической связи (НСС)

5

№ 9: ранг искомого слова

5

№ 10: способность слова нести главное ударение

2

№ 1 1 : способность слова функционировать в со­ ставе «фонетического слова» V. Трансформа­ ционный уровень (глу­ бинная син­ таксическая структура предложения)

№ 12: трансформация порядка слов

Кол-во при­ знаков в каждом уровнее

13

№ 2: СФ ядра, выражен­ ного существительным

IV. Просодиче­ ский уровень

Таблица 2

3

5

49

6 4 23

№ 13: способность слова стоять между двумя од­ нородными членами

3

№ 14: трансформация структурных типов пред­ ложений

3

397

( Продолжение ) Таблица 2

№ 15: способность слова функционировать в СФ адъюнкта сказуемого в предложении с субъективно модальным значением № 16: способность слова функционировать как эквивалент односоставного предложения № 17: способность слова быть «однородным членом» № 18: реакция предложения на изъятие искомого слова № 19: субституция слов (синонимичные замены) № 20: реакция слова на «распознаваемость» путем постановки вопроса VI. Логический уровень уровень

6 уровней

398

№ 21: способность слов вступать в НСС с логическими частицами № 22: тип логического (семантического) понятия № 23: участие слова в коммуникативном членении предложения № 24: участие слова в построении логических умозаключений № 25: способность слова соотносить два логических понятия или два логических суждения 25 проб

2

11

3

86

12 13

16

2 19

2

30

2

5 188 уровней

§ Ю. Методологические предпосылки выделения классов слов 1) Оценка постулированных признаков Выше была продемонстрирована подробная процедура построе­ ния системы классов слов, которая основана на всех признаках, свойст­ венных словам - на морфологическом, словообразовательном, синтак­ сическом, просодическом, трансформационном и логическом уровнях. 1. Выявление м о р ф о л о г и ч е с к и х признаков не состав­ ляет труда: они заложены в каждом морфологически изменяемом сло­ ве и нет нужды проводить над ними какие-либо морфологические экс­ перименты. 2. С л о в о б р а з о в а т е л ь н о м у анализу подвергаются лишь такие неизменяемые слова, которые своей необычной словообра­ зовательной структурой выпадают из других классов слов. 3. Анализ слов и сведение их в соответствующие классы по их с и н т а к с и ч е с к и м признакам оказался наиболее сложным и гро­ моздким (анализу по синтаксическим признакам подвергнуты только морфологически неизменяемые слова), потребовавшим подробного критического рассмотрения синтаксических моделей стрзктуры предло­ жения (традиционной модели «членов предложения» - ЧП и модели анализа по «непосредственно - составляющим - НС). В результате кри­ тического рассмотрения этих двух моделей предложения - ЧП и НС была построена совершенно н о в а я м о д е л ь синтаксических связей слов в предложении - с т р у к т у р н о-ф у н к ц и о н а л ь н а я м о д е л ь предложкения (СФМ), отражающая истинные синтаксичес­ кие связи слов в предложении. 4. П р о с о д и ч е с к и е метода классификации словаря при­ влекаются здесь лишь к строго определённому, ограниченному коли­ честву слов, образующих некоторые морфологически неизменяемые классы (модальные частицы и логические частицы). 5. Т р а н с ф о р м а ц и о н н ы й м е т о д оказался одним из важнейших для классификации неизменяемых слов: он показал их мно­ гофункциональность, способность выступать в самых различных син­ таксических структурах предложения. 6. Наиболее сложным видом анализа оказался анализ слов по л о г и ч е с к о м у (семантическому) основанию, причём слов не всех классов, а только таких, которые выказавают свой необычный логиче­ ский характер, принимая участие в модификации логических понятий и в построении логических суждений и умозаключений. С целью классификации изменяемых и неизменяемых слов в со­ временном немецком язьпсе была разработана эксплицитная и формалшованнаялроцедура анализа, полностью опирающаяся на граммати399

ческое <<устройство>> языка. На ш е с т и у р о в н я х структуры немец­ кого язьжа - морфологическом, словообразовательном, синтаксичес­ ком (образующих п о в е р х н о с т н у ю синтаксическую структуру предложения, анализируемую с помощью СФМ), просодическом, трансформационном, логическом (образующих г л у б и н н у ю син­ таксическую структуру предложения), - было введено 25 проб, посту­ лирующих 188 различных признаков слов (см. выше § 9, Таблицу 2), каждый из которых обусловлен внутренним «устройством» языка, ко­ торое проявляется в различных параметрах самих слов на соответству­ ющих уровнях: 1) Поверхностная синтаксическая структура предложения (СФМ): 1) Морфологический уровень: 2 пробы =14 признаков; 2) Сло­ вообразовательный уровень: 1 проба = 3 признака; 3) синтаксический уровень: 6 проб = 49 признаков; 2) Глубинная синтаксическая структура предложения: 4) Просоди­ ческий уровень: 2 пробы = 6 признаков; 5) Трансформационный уровень: 9 проб = 86 признаков; 6) Логический уровень: 5 проб = 30 признаков. Постулирование признаков слов на различных уровнях не озна­ чает, что эти признаки «стерильны» и принадлежат только данному уровню. Все они взаимосвязаны, взаимопредсказуемы и порою не зна­ ешь, какому уровню отдать предпочтение. Например, модальные час­ тицы (ёепп, сЬсЬ, та1, всЬоп, Ыой и др.) характеризуются синтакси­ ческими, просодическими, логическими свойствами. Но эти свойства слов, в том числе и в модальных частицах, так спаяны воедино, что трудно определить, каких свойств в этих словах больше. Следователь­ но, деление признаков слов на уровни - в значительной степени услов­ ное, потому что признаки переходят один в другой, предполагают один другой, тесно связаны один с другим. Если «внешними выразителями» изменяемых слов в немецком языке служат морфологические категории (род, число, падеж, наклоне­ ние, залог, время и др.), то «внешними выразителями» морфологичес­ ки неизменяемых слов служит их «поведение» в структуре синтаксиче­ ских единиц - предложений, вне которых они нераспознаваемы как оп­ ределённые классы слов. Поставив классификацию неизменяемых классов слов на прочный фундамент - предложение, нельзя не увидеть, что предложение обладает множеством различных грамматических па­ раметров, которые так или иначе отражаются в неизменяемых словах в виде их структурно -функциональных признаков. Поэтому, в полном соответствии с многоаспектной природой предложения, необходимо учитывать многоаспектную природу классов слов и соответственно этому выработать многоаспектную методику их классификации, кото­ рая полностью отвечает требованиям всестороннего анализа объекта. Требование всестороннего и многоаспектного подхода к изучаемому 400

объекту есть диалектический путь познания объекта. «Чтобы действи­ тельно знать предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все свя­ зи и «опосредования». Мы никогда не достигнем этого полностью, но требование всесторонности предостерегает нас от ошибок и от омертвения» [Ленин т. 18: 48]. Почему были заданы именно эти 25 проб, «выдавшие» 188 при­ знаков и можно ли классифицировать классы слов на основе, напри­ мер, меньшего или большего количества признаков? Прежде всего, ка­ чественный набор признаков для выделения классов слов обусловлен не прихотью исследователя, а грамматической структурой немецкого языка, проявившейся в параметрах самих изменяемых и неизменяемых слов, на каждом из которых, как пишет В. Г. Адмони, «покоится некая колонна грамматических значений» [Адмони 1961 (б): 7]. Эти значения заданы структурно-функциональной моделью (СФМ) на морфологи­ ческом, словообразовательном и синтаксическом уровнях (в поверхно­ стной структуре), а также на уровне глубинной синтаксической струк­ туры предложения, включающей в себя просодический и логический уровни, т.е. реакцией изменяемых и неизменяемых слов на различно­ го рода трансформации предложений, отражающих их глубинную син­ таксическую структуру. Каждый их этих уровней «выдал» изменяемым и неизменяемым словам набор своих признаков в полном соответствии с характером уровня. Поэтому к а ч е с т в е н н у ю характеристику признаков принципиально изменить невозможно, так как эти призна­ ки «з а л о ж е н ы» в с а м о м я з ы к е и з а д а н ы я з ы к о м . Что же касается к о л и ч е с т в е н н о г о состава признаков, то их мож­ но менять в ту или другую сторону, в зависимости от целей анализа. От этого изменится лишь г л у б и н а изучения слов и, следовательно, дробность их классификации. Состав и количество классов слов, сле­ довательно, зависит как от в н у т р е н н е г о устройства самого язы­ ка, так и от с п о с о б о в и г л у б и н ы представления его структу­ ры. Разумеется, с увеличением числа постулированных признаков уве­ личивается также надёжность выделения классов слов. 1

Подход к классификации «частей речи» в традиции состоит в том, что одни слова выделяются на основе одних признаков, другие на основе других признаков и т.д. Если множество признаков, посту­ лированных на различных уровнях, приписать каждому искомому сло«... число необходимых операций и их последовательнгость в немалой степени зависит от характера того или иного языка, в первую очередь, от фор­ мального потенциала слова в данном языке. Для языка, в котором формаль­ ный потенциал слова достаточно велик, очевидно, можно ограничиться неко­ торым минимумом операций, чтобы в общем безошибочно выделить подклас­ сы и их значения. Всё же и для такого языка с увеличением числа операций уве­ личивается и н а д ё ж н о с т ь в ы д е л е н и я (разр. моя, - А . К.) подклассов» [Холодович 1960:43]. 1

401

ву, т.е. все искомые слова поставить в о д и н а к о в ы е условия, то мы избежим ошибки традиционной грамматики, построив единое основание классификации слов. Эксплицитное разграничение каждого критерия и его последовательное использование при анализе в с е х слов языка - это и есть е д и н о е о с н о в а н и е к л а с с и ф и к а ­ ц и и слов. Все подлежшцие анализу слова, т.е. все слова языка долж­ ны быть сопоставлены со всеми постулированными признаками. Постулированные признаки изменяемых и неизменяемых слов (188) представляют собой не разрозненный перечень независимых друг от друга и ничем не связанных признаков. Напротив, все признаки оп­ ределённым образом взаимодействуют. И это естественно, ибо посту­ лированные признаки - не абстракции, они п р и в я з а н ы к реаль­ ным словам немецкого языка и должны рассматриваться только в с в я з и с конкретными словами. Свойства одного и того же слова про­ являются в различных признаках, пробах, на различных уровнях. Эти признаки, следовательно, взаимосвязаны и должны отражать какие-то общие закономерности строя немецкого языка. «Ведь само наличие тех или иных сторон у каждого явления и их различение по степени важности отражает в каждом определённом случае общие закономер­ ности более обширных разрядов; грамматических категорий, которые в конечном счёте связаны с самыми основными структурными чертами исследуемого языка» [Адмони 1961 (а): 50]. Постулированные признаки - это не разрозненный, гетероген­ ный набор признаков, но гомогенная система, ибо все признаки связа­ ны друг с другом, прямо или косвенно соотнесены один с другим, вза­ имообусловлены и взаимопредсказуемы. Следовательно, мы имеем де­ ло не просто с набором признаков, тем более не со случайным набором признаков, но с в з а и м о с в я з а н н ы м и признаками, образующи­ ми (через уровни, пробы, признаки) сложную с и с т е м у п р и з ­ н а к о в , н а в я з а н н у ю с а м и м я з ы к о м , которая, собственно, и возникает потому, что происходит к о о п е р а ц и я различных форм для отражения какой-либо сущностной характеристики языка. С другой стороны, мы вправе ожидать, что эта система постули­ рованных признаков как а н а л и з и р у ю щ а я м о д е л ь (матрица) должна породить также не просто перечень классов слов (не просто классифицировать слова), но с и с т е м у классов слов. Это, между 1

Я не описываю здесь взаимодействие признаков друг с другом, они бу­ дут показаны ниже в связи с построением системы классов слов как «системы отношений» (см. Главу 4, §§ 11, 12,13). Всю эту систему уровней, проб, призна­ ков можно было бы представить в виде схемы с указанием всех 188 признаков и линий связей между ними, указывающих на взаимосвязи между признаками по образцу схем связей между словами, выявленных дистрибутивно-статисти­ ческим методом [см., например, Москович 1972: 20]. Но такая система связей окажется столь сложной, что потеряет всякую наглядность. 1

402

прочим, полностью соответствует аналогичной ситуации в любой «точной науке», когда результаты эксперимента зависят от приборов и методов, применяемых в эксперименте.«... Изучаемый объект оказы­ вается существенным образом неотделимым от его изучения. » И да­ лее: «В теории относительности приходится считаться не только с сис­ темой координат изучаемого объекта, но и с системой координат на­ блюдателя» [Ляпунов 1969]. Вот что пишет Н. Бор: «... результаты вну­ тренне связаны с определённой ситуацией, в описание которой столь же существенно, как и объект, входят измерительные приборы, взаи­ модействующие с объектом» [Бор 1961: 98-99]. Постулирована, таким образом, а н а л и з и р у ю щ а я модель (матрица) со сложной системой «сеток» (188), через которую «просеива­ ются» все подлежащие анализу изменяемые и неизменяемые слова немец­ кого языка и маркируются признаками в соответствии с каждым из 188 признаков, образующих «сетку» данной системы. Если множество слов «пропустить» через всю эту сложную систему «сеток», то в классифика­ ционной схеме к а ж д о е слово будет означать пересечение множества признаков, предопределяющих взаимные отношения данных единиц. Анализ отношений между единицами анализа должен привести к уста­ новлению с и с т е м ы с т р у к р у к н о-ф у н к ц и о н а л ь н ы х к л а с с о в этих единиц, обладающих тождественными свойствами. В на­ стоящей работе на основе э к с п л и ц и т н о й и ф о р м а л и з о в а н ­ н о й процедуры делается попытка построить с и с т е м у классов слов (способ объединения элементов), обусловленную более сложным целым, обусловленным внутренним устройством немецкого языка, его внутрен­ ней с т р у к т у р о й (способом расчленения целого на его элементы). Предложенная здесь анализирующая система признаков (188) как выражение грамматического строя немецкого языка есть с и с т е м а п о с т р о е н и я другой системы. Поскольку признаки взаимосвязаны и втянуты в единую систе­ му признаков, то среди них есть и такие, которые можно было бы раз­ делить на существенные и несущественные, главные и второстепенные. Однако такое требование к классификации слов, предъявляемое неко­ торыми исследователями, состоящее в необходимости ввести прежде всего «главные признаки», остаётся лишь благим пожеланием. Поня­ тие «главные признаки», «втор о степенные признаки» известные ещё из 1

О. И. Москальская верно подчёркивает, что «... н и о д н о с л о в о я з ы к а н е о с т а ё т с я в н е с и с т е м ы о п п о з и ц и й . . . (разр. О. И. Москальской) [Москальская 1969: 61]. Ср. противоположную точку зрения: «По­ скольку ... мы имеем дело не с классификацией, нечего опасаться, что некото­ рые слова никуда не подойдут - значит, они действительно, не подводятся на­ ми ни под какую категорию» (Л. В. Щерба имеет в виду «вводные слова», сло­ ва даже, ведь, итак, значит, да, нет) [Щерба 1957]. Ср. также: «Части речи ... не могут быть определены жёстко детерминировано» [Супрун 1967 (а): 148]. 1

403

традиционных классифжации «частей речи», однако в эти термины вкладывалось очень расплывчатое, ггатуитивное понимание того, что за этим термином скрьшается. Да, существует неравный статус отдель­ ных признаков в выделении классов слов и в одном и том же, и в раз­ ных языках. Известно, что в классификации частей речи не все призна­ ки слов имеют равный статус - одни слова выделяются, главным обра­ зом, на морфологическом уровне, другие - на синтаксическом уровне. Наиболее верным является тезис - «ввести исчерпывающие призна­ ки», а не «ввести главные признаки», ибо, во-первых, неясно, какие признаки окажутся «главными», во-вторых, «главные признаки» могут и не дифференцировать класс слов (например, такой «главный при­ знак» как «отсутствие морфологических категорий» характеризует од­ новременно в с е классы неизменяемых слов и не является диагности­ рующим для какого-либо одного класса. Постулированные признаки слов с целью объединения их в классы, действительно, не равноправ­ ны: каждый признак маркирует искомое слово с какой-либо стороны а таких сторон множество и роль их различна, - на основе чего оно и относится к какому-либо классу. Какие же признаки надо считать главными, а какие - неглавны­ ми? Теперь, на основе строгой процедуры выделения классов слов эти интуитивные термины (что такое «главные» и что такое «второстепен­ ные» признаки?) мы можем совершенно точно не только определить, но и измерить расстояния между ними, т.е. степень «главности» или «второстепенности» признаков. Естественно, «главный» признак клас­ са слов - его сильный, не пересекающийся ни в каких других классах признак. «Второстепенный» признак - тот, который пересекается в не­ скольких классах. Но и само «пересечение» будет различным: одни признаки пересекаются в двух или трёх классах, другие - во всех неиз­ меняемых классах слов. Таким образом, первые признаки - более силь­ ные и, следовательно, «главные» по сравнению со всеми остальными признаками, которые настолько слабы и «второстепенны», что, пере­ секаясь во множестве других классов, имеют слабую диагностирую­ щую силу. «Второстепенные», слабые признаки носят г р а д у а л ь н ы й характер и предполагают ответ «в большей или меньшей степени», что значительно затрудняет определение степени «главности» или «второстепенности». В выявленной с и с т е м е п о с т р о е н и я , т.е. в системе при­ знаков слов немецкого языка можно определить д и а г н о с т и р у ­ ю щ у ю с и л у каждого признака. Если данный признак маркирует только один класс, т.е. является достаточным для выделения самосто­ ятельного класса слов (например, наличие категории рода, числа, па­ дежа и др.), то его диагностирующая сила максимальна, т.е. равца 100% или условно - еданице (1. 0) (т.е. 1:1 = 1. 0), которую можно на404

звать дифференциальной единицей. Если какой-либо признак характе­ ризует одновременно два класса, то его диагаостирующая сила слабее в два раза, так как делится между двумя классами (1:2 = 0.5). Если при­ знак диагностирует три класса, то его диагностирующая сила равна 1: 3 = 0. 33 дифференциальной еданицьг Если какой-либо признак диф­ ференцирует четыре класса слов, то его диагаостирующая сила равна 1:4 = 0. 25 дифференциальной единицы. Если сильный признак, мар­ кирующий по условию лишь один класс слов, но свойственен не всем словам данного класса, а, скажем, 69 % слов данного класса, то его ди­ агностирующая сила равна 0. 69 дифференциальной единицы и т.д. Можно, следовательно, говорить о постепенном з а т у х а н и и рас­ познавательной силы признаков. Определив по заданной процедуре диагно стирующую силу каждого признака, можно высчитать д и а г ­ н о с т и р у ю щ у ю силу каждой п р о б ы , каждого у р о в н я и в с е й с и с т е м ы п о с т р о е н и я в целом как сумму диагностиру­ ющей силы всех признаков, обслуживающих данную пробу, как сумму даагаостирующей силы всех проб, входящих в данный уровень и, на­ конец, как сумму диагностирующей силы всех шести уровней языка, т.е. всей анализирующей системы или «системы построения» другой системы - системы классов слов. 1

Разработав эксплицитную и формализованную процедуру по­ строения системы классов слов, я, следовательно, не оглядываюсь на «авторитеты», не придерживаюсь ни одной из существующих класси­ фикаций «частей речи» в немецком языке и практически танцую от печки, начинаю с нуля. Исследователю даны лишь факты словаря как каталогизированные элементы языка, каждый из которых потенциаль­ но наделён признаками, заданными структурой языка. Формализацию при исследовании я отождествляю с исключением из описания «чело­ веческого фактора» (т.е. субъективного начала, неограниченного об2

Ниже приводится таблица для определения силы о д н о г о п р и з н а к а, если он дифференцирует от 1-го до 26-ти классов слов (именно такое ко­ личество классов слов выявлено на материале немецкого языка): 1

1) 2) 3) 4)

1.0 0.50 0.33 0.25

5)0.20 9)0.11 13)0.08 6)0.17 10)0.10 1 4)0.07 7) 0.14 11)0.09 1 5)0.07 8) 0.12 12)0.08 16)0.06

17)0.06 18)0.06 19)0.05 20)0.05

21)0.05 25)0.04 22)0.05 26)0.04 23)0.04 24)0.04

«... любое научное описание (в том числе описание языка) должно быть логически последовательным (исключается пропуск существенных звень­ ев рассуждения), однозначным (исключаются формулировки, допускающие более одного понимания) и вполне эксплицитным (исключается «контрабанд­ ное» привлечение информации, не входящей в описание в явном виде). А такое описание и есть ф о р м а л ь н о е , т.е. - при достаточно высоком уровне фор­ мализации - по существу математическое описание. Слово «формальный» не означает ничего, кроме как «логически последовательный + однозначный + абсолютно явный», так что формальное описание отнюдь не исключает обра­ щения к содержанию, к смыслу ... » [Гладкий, Мельчук 1969: 9]. 2

405

ращения к интуиции). «Исключение „человеческого фактора" из опи­ саний есть неотъемлемая часть любого научного метода» [Гладкий, Мельчук 1969: 10]. Стремясь к тому же конечному результату - классификации клас­ сов слов, я формализую ишуишвные представленш традиционной грамматики и в эксплицитной форме указываю место каждому слову в соответствующем классе. Экспшикация научного описания предполага­ ет максимальную логическую чёткость и однозначность; Под понятием «формализации» здесь понимается д о м а т е м а т и ч е с к и й тип фор­ мализации, когда используемые понятия в большой мере сохраняют ин­ дивидуальные, содержательные особенности конкретного объекта (впротивоположность м а т е м а т и ч е с к о й формализации,предус­ матривающей испожзование только абстр актных сущностей и использу­ емой только в математической лингвистике) [Гладкий, Мельчук 1969:12]. Как было показано выше, выделение «частей речи» в граммати­ ческой традиции не покоится на едином основании. Не свидетельству­ ет ли выделенное здесь множество различных признаков (188) на раз­ личных уровнях языка о том, что постулированная здесь а н а л и з и ­ р у ю щ а я м о д е л ь являет собой также отсутствие единого основа­ ния классификации слов? Постулировать различные признаки на раз­ личных уровнях - ещё не значит постулировать различные основания для классификации слов. Показателем отсутствия единого основания служит сама п р о ц е д у р а анализа, которая в традиции состоит в том, что одни слова вьщеляются на основе о д н и х признаков, дру­ гие - на основе д р у г и х признаков и т.д. Если же множество призна­ ков, постулированных на различных уровнях, приписать к а ж д о м у слову, т.е. все искомые слова поставить в о д и н а к о в ы е условия, то мы избежим ошибки традиционной ^амматики, построив е д и н о е о с н о в а н и е классификации классов слов. Строгое разграничение каждого критерия и его последовательное применение к анализу в с е х слов языка - это и есть единое основание классификации классов слов. Под «всеми» словами имеется в виду правило: если критерий „а" при­ менён к слову „х", то этот же критерий должен быть применён ко всем остальным словам. В с е подлежащие анализу слова должны быть со­ поставлены со в с е м и постулированными признаками. 1

А. В. Гладкий и И. А. Мельчук пишут: «... когда с текстом имеет дело машина, которая ни о чём не способна догадываться „по смыслу" и ничего не может произносить сама, смысл, т.е. означаемые, должны быть описаны столь 1

же формально и строго, сколь и внешняя сторона текста, т.е. означающие. По­ добное исключение человеческого фактора, или, другими словами, неявного, неоговариваемого и неучитываемого обращения к сообразительности читате­ ля-человека, оказало и продолжает оказывать на современную теоретическую лингвистику революционирующее воздействие, способствуя её превращению в подлинную науку» [Мельчук 1970: 202]. . 406

2) Методика выделения и описания классов слов на основе постулировашплх признаков Для построения системы классов слов в немецком языке было привлечено 2 355 слов. Прежде всего надо было исчерпать все з а к р ы т ы е классы слов, которые выбирались из наиболее полных слова­ рей, а также грамматик, монографий, диссертаций. Это была чисто ин­ дуктивная работа, которую в дальнейшем предстояло проверить де­ дуктивно, «пропустив» все выбранные для анализа слова через все по­ стулированные 188 признаков. Практически, чтобы построить исчерпывающую систему классов слов в немецком языке, мы поставлены перед необходимостью проанализировать в е с ь с о в р е м е н н ы й н е м е ц к и й я з ы к в его письменной форме, что сделать невозможно, тем более одному исследователю. Поэтому и н д у к т и в н ы й путь применения посту­ лированной модели с целью выделения классов слов оказывается не совсем пригодным в силу бесконечности самого речевого продукта. 1

Необходимо индуктивный метод дополнить другим методом - д е д у к т и в н о - э к с п е р и м е н т а л ь н ы м , который позволяет ог­ раничивать исследуемый материал, предусматривает выделение всех з а к р ы т ы х классов с полным списком слов данного класса и всех о т к р ы т ы х классов слов в виде списка отдельных, наиболее употреби2

3

По моим подсчётам, немецко-русский словарь под редакцией А. А. Лепинга и Н. П. Страховой, содержащий 80 ООО слов (что является дале­ ко не полным перечнем - приблизительно 10% - всех слов современного не­ мецкого языка), насчитывает 66 984 изменяемых слова и 13 016 неизменяемых слов (к неизменяемым словам я отношу также все слова, маркированные в сло­ варе как «прилагательные», которые на словарном, лексемном уровне морфо­ логически бесформенны и, следовательно, не имеют отличительных признаков среди других неизменяемых слов). Среди 13 016 неизменяемых слов как «при­ лагательные» маркированы 10 154 слова, как «наречия» - 2 125 слов, как «со­ юзы» - 82 слова, как «местоимения» -132 слова, как «числительные»- 109 слов, как «предлоги» - 95 слов, как «частицы» - 20 слов, как «прилагательные» и од­ новременно как «наречия» - 4 слова, как слова, не имеющие пометки о принад­ лежности к какой-либо неизменяемой части речи - 295 слов [Немецко-русский словарь под ред. Лепинга и Страховой 1959]. Как пишет И. Б. Хлебникова, предварительной процедурой, предшест­ вующей любому теоретизированию, является и н д у к т и в н о е рассмотрение языкового материала. Затем, на его основе происходит выработка д е д у к т и в н ы х обобщений (Хлебникова 1966: 3-10]. По мнению Л. С. Бархударова, ни индуктивный, ни дедуктивный методы исследования не могут существовать в чистом виде, поскольку всякое лингвистическое исследование должно прово­ диться на основе единого и н д у к т и в н о - д е д у к т и в н о г о метода (Бар­ хударов 1965 (в): 22]. С р . : « и н д у кц и я и д е д у к ц и я связаны между собой столь же необходимым образом, как с и н т е з и а н а л и з » Рнгельс 1955: 542]. В сущности, слова любого языка не бесконечны, поэтому я буду услов­ но считать з а к р ы т ы м классом тот, который насчитывает от нескольких слов до 200 слов. Класс, насчитывающий более 1000 слов, я буду считать о т к р ы т ы м . Классов, которые насчитывали бы от 200 до 1000 слов, в немецком языке не оказалось. 1

2

3

407

тельных слов. Так как мы а рпоп не знаем, на какие классы могут быть разбиты слова немецкого языка (традиционная классификация изменяемых и особенно неизменяемых «частей речи» в лучшем случае может служить лишь отдалённым ориентиром), поэтому необходимо обращаться к текстам, содержащим по возможности концентрирован­ но все потенциальные классы неизменяемых слов. Таким текстом мож­ но считать нормативные, по возможности наиболее полные граммати­ ки немецкого языка и специальные монографии или статьи, посвящен­ ные тому или иному классу слов, построенные на сознательном отбо­ ре грамматического материала. Авторы «Грамматик» сознательно опираются не только на наиболее частотные слова, но и на менее ред­ кие или закрытые случаи их употребления. Если нельзя рассчитывать на то, что в художественном тексте мы встретим отдельные неизменя­ емые слова даже в результате сплошного анализа многих тысяч стра­ ниц, то в полных грамматиках и в специальных монографиях они, как правило, приводятся в виде иллюстрации соответствующих граммати­ ческих правил. В качестве таких источников для получения списков неизменя­ емых слов открытых и закрытых классов послужили толковые и дву­ язычные немецкие словаря и иные источники (см. выше: эти источ­ ники указаны в конце Предисловия). Здесь не ставится цель подверг­ нуть ревизии изменяемые «части речи», так как вопрос об их класси­ фикации, как указывалось выше, для немецкого языка практически решён. Включение изменяемых слов в общий анализ преследует един­ ственную цель - включить изменяемые слова в общую систему клас­ сов слов и указать их место в этой системе на основании приписан­ ных им признаков. В результате сплошной выборки неизменяемых слов (в том чис­ ле «прилагательных») из указанных источников было зафиксировано 2355 слов, употреблённых в конкретных предложениях. В результате анализа каждому из изменяемых и неизменяемых слов были приписа­ ны в соответствии с их свойствами в д а н н о м п р е д л о ж е н и и все постулированные здесь морфологические, словообразовательные, синтаксические, просодические, трансформационные и логические признаки (188), в результате чего каждое искомое слово получило, го­ воря словами В. Г. Адмони, целую «колонну» признаков. В грамматической традиции, как известно, отсутствует единство взглядов относительно классификации неизменяемых классов слов. Это объясняется, кроме указанных выше причини (см. выше § 2, IV), не в последнюю очередь тем обстоятельством, что при классификации неизменяемых слов возникают определённые объективные трудности, даже если эта классификация строится на строгом и эксплицирован­ ном основании. Кажущаяся простота операции «приписать всем иско? 408

мым словам (2355 слов) свойственные им в данном конкретном пред­ ложении признаки, и на этой основе слова с однотипной маркировкой свести в единые классы» оборачивается на деле огромными трудностя­ ми различного рода. 1. Прежде всего возникли трудности в размежевании различ­ ных классов слов в одном и том же слове (например, слово йепп имеет признаки модальной частицы, сочинительного союза и наречия). Так как исследователь заранее не знает, в каких предложениях выступает, например, йепп в качестве слова того или иного класса, то пришлось выписать для каждого из 2355 исследуемых здесь слов все типы пред­ ложений, в которых каждое из 2355 сдов п о д о з р е в а е т с я как сло­ во р а з н ы х к л а с с о в . Пришлось выписать из указанных выше ис­ точников 10 820 предложений для иллюстрации функционирования 2 355 слов (лишь незначительную часть этого материала читатель уви­ дит в Главе 4, описывающей «систему отношений» между классами, но главным образом - в Главе 5, в которой описана «система взаимо­ проницаемости» классов слов). 2. Как оценить, например, способность искомого неизменяемо­ го слова обладать тем или иным признаком, если, например, в синтак­ сической функции адъюнкта (зависимого члена) одно неизменяемое слово (§и1, пеш;е, Ыег) сочетается с массой глаголов, другое же (Ыопй) - с единичными глаголами? Тем не менее по условиям проце­ дуры считается, что и те, и другие неизменяемые слова в о д и ­ н а к о в о й степени обладают одним и тем же признаком, независимо от семантических ограничений искомого слова, т.е. независимо от ко­ личественной сочетаемостной способности слов. Количественная оценка потенциальной валентности искомых слов - это особая задача, требующая особого исследования. Критерием реакции искомого слова на каждый из постулированных признаков должен, очевидно, служить шедующий фактор: искомое слово реагирует на тот или иной признак положительно, если существует х о т я б ы о д н о о т м е ч е н н о е п р е д л о ж е н и е , репрезентирующее данный признак. Считается, что искомое слово не обладает тем или иным признаком, если с участием искомого слова нельзя построить н и о д н о г о о т м е ч е н н о г о п р е д л о ж е н и я (информантом в данном случае выступают указан­ ные выше соответствующие словари, грамматики и тексты художест­ венной литературы). Это значит, что кроме оценки искомого слова на основе реакции на соответствующий признак, в этом слове содержит­ ся также иная информация, не вскрываемая реакцией искомого слова на данный признак. Каждый признак постулирует параметры анализи­ руемого слова только в направлении, заданном этим признаком. Классификация классов неизменяемых слов, следовательно, н е е с т ь з а в е р ш е н и е их анализа. Напротив, выделение классов неизменя-

409

емых слов на указанных выше шести уровнях есть предпосылка для их всестороннего анализа как на указанных уровнях, так и на других уровнях языка (прагматическом, стилистическом и др.). В принципе, можно было бы ввести такие признаки (на других уровнях), но это уже задача последующего исчерпывающего анализа слов внутри каждого класса, добытого на основе постулированной процедуры, и выходит за рамки непосредственной цели и возможностей одного исследователя выделения системы классов слов. 3. У н и к а л ь н ы й («с и л ь н ы й») различительный признак, присущий т о л ь к о о д н о м у классу и не пересекающийся более ни в одном другом классе, является д и а г н о с т и р у ю щ и м для дан­ ного класса. Но и в этом случае мы не избавлены от необходимости рассмотреть все признаки неизменяемых слов в и х с о в о к у п н о с т и и свести неизменяемые слова в классы на основе пучка ошгозиций, ибо нам, во-первых, а рпоп неизвестно, какой признак сам по себе являет­ ся сильным, диагаостирующим, способным без поддержки других при­ знаков выделить «свой» класс неизменяемых слов и, во-вторых, чтобы построить систему классов неизменяемых слов, надо в каждом классе выявить все «неуникальные» («слабые») различительные признаки, пе­ ресекающиеся также в других классах. В сущности, при объединении всех неизменяемых слов в классы мы проходим оба эти пути: исходя прежде из бинарных противопоставлений, мы сводим полученное на этой основе множество единичных признаков в пучёк, т.е. объединяем слова по одному и тому же набору (пучку) признаков в более крупные разряды или классы. Таким образом, мы, изучая единичные признаки в отношении к другим признакам, переходим от а н а л и з а к с и н т е з у . В данном случае мы повторяем грамматический путь ана­ лиза, который проделан Н. С. Трубецким на фонологическом уровне. Н. С. Трубецкой не считает эти «пучки корреляций» специфичными только для фонологии. «Эти способы рассмотрения и принципы клас­ сификации имеют силу для любой, а не только для фонологической системы оппозиций. Они не заключают в себе ничего специфически фонологического» [Трубецкой 1960: 100]. 4. Не менее сложным представляется вопрос о методе репрезен­ тации и описания классов слов в виде системы. Практически оказа­ лось, что легче выделить классы слов, чем их описать, хотя процесс вы­ деления классов слов оказался чрезвычайно сложным (в языке всё очень сложно!). При их описании (при условии, что классы слов уже выделены) можно идти двумя путями - или от «признаков к классам», или «от классов к признакам». а) Если при описании классов слов идти «от признаков к клас­ сам», то мы описываем последовательно каждый из 188 постулирован­ ных признаков с указанием, каким классам свойственен данный при410

знак. Тем самым описание класса слов растворяется в описании его признаков, потому что мы вынуждены возвращаться к описанию каж­ дого класса слов столько раз, сколько различительных признаков при­ сущи данному классу. б) Если идти методом «от класса к признаку» (что кажется более естественным), то при описании каждого класса мы вынуждены пере­ числять все признаки, присущие данному классу и, таким образом, пе­ речислять одни и те же признаки столько раз, сколько классов они маркируют. Оба пути описания классов слов исследователя не могут удовле­ творить в полной мере ввиду их громоздкости и трудной обозримости. в) Наиболее целесообразно, по-видимому, сочетать оба пути, начиная со второго - «от класса к признакам», который диктуется це­ лью исследования - выделить и описать классы слов в системе, указав для каждого из них в отдельности лишь все характерные для него раз­ личительные признаки (при описании каждого класса указываем лишь его «сильные», «уникальные» признаки) (см. Главу 4, §§ 11, 12). Затем, идя путём „от признаков к классам», я описываю поочерёдно, начиная с самых «сильных», все «слабые» признаки, указывая внутри каждого слабого признака классы, которые маркированы данным признаком (см. Главу 4, § 13). Таким образом, при описании одного и того же «слабого» признака в различных классах мы избегаем повторений. Наименования изменяемых классов слов сохранены полностью. Что касается неизменяемых классов слов, то они, в основном, сохра­ нены так, как они представлены в грамматической традиции. Но так как классов неизменяемых слов фактически оказалось больше, чем их было в грамматической традиции, то им пришлось присвоить соответ­ ствующие наименования, очень близкие к традиционным, не п р е т е н д у ю щ и е , однако, ни на какую строгость, как и большинство линг­ вистических терминов, особенно терминов сегодняшнего языкозна­ ния, заботящегося в основном о терминотворчестве. Как выяснилось, ни одному классу слов невозможно дать крат­ кого, однозначного и тем более исчерпывающего наименования, ибо каждый класс слов - это пучёк множества признаков. По какому при­ знаку давать наименование класса? Я избрал путь наименования клас­ сов с максимальным приближением к традиционной терминологии, 1

«Названия частей речи далеки от точности, большинство определе­ ний, по существу, мнимые, в них очень легко найти слабые места». И далее: «Современные определения частей речи говорят так мало, а претендуют на многое» [Есперсен 1958: 62,67]. «Не случайно, что метаязык современной линг­ вистики, использующий упомянутые «ситуативные» понятия, довольно удобен и общепринят. Но очень может быть, что многое в нём обусловлено случайно­ стями, традицией и другими соображениями, внешними для языка» [Фитиалов 1968: 75]. 1

411

сохранив, однако, в наименованиях классов слов один из признаков данного класса, может быть не самый существенный, однако наиболее «традиционный» (параллельно указываются порядковые номера и буквенные индексы, на постоянной основе закреплённые за каждым классом, см. об этом в Предисловии). Например, М. А. Габинский пи­ шет: «Чтобы каждый был прав не только по-своему, следует сохранить традиционный термин за той частью объёма традиционного понятия, в пределах которого это отвечает эмпирическому принципу. Из двух определений предпочтительнее то, которое непротиворечиво, исчер­ пывающе и предельно просто охватывает большую часть пучка тради­ ционных объёмов понятия...» [Габинский 1967: 54]. Так как было вы­ делено иное количество классов в одном и том же, немецком языке, чем их выделяет традиционная немецкая грамматика, следовательно, границы между классами с д в и н у л и с ь , с м е с т и л и с ь по срав­ нению с грамматической традицией. Поэтому естественно, что каждый вновь полученный неизменяемый класс слов имеет н е с к о л ь к о и н ы е признаки и, следовательно, в значительной степени и н о й списочный состав.

3) Основания объединения слов в один и тот же класс. Все слова немецкого языка, подвергшиеся анализу по описанной процедуре, автоматически распались на классы на основе одного и более с и л ь н ы х ( у н и к а л ь н ы х ) различительных признаков, свойственных лишь о д н о м у классу слов и не пересекающихся бо­ лее ни в одном другом классе. Уникальный признак действительно является с и л ь н ы м , по­ тому что он способен выделить о д и н самостоятельный класс слов без поддержки других признаков. Фактически же при выделении клас­ сов слов обнаружилось, что многие классы слов выделяются на осно­ ве не одного, а множества сильных признаков. Поскольку одно и то же слово м о ж е т обладать множеством сильных признаков, то сразу же встал вопрос, не принадлежит ли одно и то же слово к разным классам? Как же определить, имеем ли мы дело в одном и том же слове с одним классом, или с множеством классов? Все группировки слов, получен­ ные на основе сильных признаков (по принципу - «один сильный при1

«Автоматически» - означает лишь, что подлежащие анализу слова не требовали какого-либо дополнительного анализа, ибо каждому слову в соот­ ветствующей синтаксической конструкции уже были приписаны все признаки по указанной процедуре. Однако необходимо было провести огромную синте­ зирующую работу, чтобы каждое их 2 355 слов, маркированных заранее 188 постулированными признаками, объединить с родственными ему словами по одному и тому же набору признаков в один и тот же класс и таким путём ис­ черпать все слова, не оставляя ни одного из них вне соотношений с другими словами. Для электронно-вычислительной машины (компьютера) этот синтез множества признаков оказался бы в полном смысле слова автоматическим. 1

412

знак выделяет один класс слов» - можно было бы выделить 98„ 14 клас­ сов, потому что 98. 14 признаков из посзулироваиных 188 признаков оказались сильными), были сличены друг с другом с целью их иденти­ фикации (см. ниже Таблицу 6 в § 14 а также процедуру подсчёта «си­ лы» класса). Оказалось, что если некоторым словам присущ не один, а сразу несколько сильных признаков, то необходимо было изучить, что это за «сильные» признаки: каждый класс слов выделяется только на основе такого набора сильных признаков (скажем, 4 признака), ко­ торые находятся друг с другом в п р и ч и н н о - с л е д с т в е н н ы х с в я з я х . Если некоторые слова (йег 2и§, ёаз Наиз, (Не Ргаи) имеют морфологические категории рода, числа и падежа, то мы можем пост­ роить умозаключение: если слово «х» имеет категории рода, то оно имеет и категорию числа и падежа. Следовательно, причинно взаимо­ обусловленные признаки характеризуют слова одного и того же клас­ са. Значит, обаэтипршнакивзаимообусловлень1ивзаимопредсказуемы и находятся по отношению друг к другу в причинно-следственньгх отношениях. Следовательно, указанные слова образуют о д и н и т о т же к л а с с по набору нескольких сильных, связанных причинно-след­ ственной связью, признаков. Таким образом, в з а и м о о б у с л о в ­ л е н н о с т ь и в з а и м о п р е д с к а з у е м о с т ь разных с и л ь ­ н ы х п р и з н а к о в , маркирующих множество слов, служит логичес­ ким основанием выделения из этого множества такого набора слов, который и становится самостоятельным классом. Каждый класс слов, будучи выделенным на основе не менее од­ ного сильного различительного признака, обладает, кроме того, мно­ жеством с л а б ы х ( н е у н и к а л ь н ы х ) , т.е. повторяющихся во многих классах различительных признаков, каждый из которых пере­ секается то в большем, то в меньшем количестве других классов. Эти различительные признаки являются слабыми в том смысле, что каж­ дый из них, сам по себе, не выделяет своего класса, а лишь маркирует слова данного класса, выделенного на основе сильных признаков, сво­ им собственным, но уже дополнительным признаком для данного класса, т.е. признаком, который п е р е с е к а е т с я в нескольких, то в большем, то в меньшем количестве классов. Выделению слов в са­ мостоятельный класс без поддержки сильного различительного при­ знака (если бы такового не оказалось), может способствовать только свой особый н а б о р , особая с о в о к у п н о с т ь слабых различи­ тельных признаков. Так как каждый класс слов, выделенный на осно­ ве не менее одного сильного признака, обладает, кроме того, своим особым набором слабых различительных признаков, то классы слов выделяются как бы д в а ж д ы, с большим «запасом прочности». Это означает, что они имеют очень чёткие границы, не позволяющие сме­ шивать их друг с другом. 413

Каждое слово немецкого языка, таким образом, оказалось т о ч ­ к о й п е р е с е ч е н и я различных сильных и слабых признаков. При­ чём и те, и другие взаимно обусловливают и взаимно предсказывают друг друга. А это, в свою очередь, подтверждает от факт, что каждый из постулированных 188 признаков находится в причинно-следствен­ ных отношениях с каждым другим признаком, с в я з а н с каждым другим признаком различной степень взаимообусловленности и взаи­ мопредсказуемости и, будучи вместе взятыми, образуют не разрознен­ ный перечень признаков, а с и с т е м у п р и з н а к о в , навязанную сами языком, систему, служащую целям порождения другой системы ситемы к л а с с о в слов. Ю. Д. Аресян - один из немногих лингвистов, кто очень остро чувствует необходимость интегрального описания словаря (вся палит­ ра семантических значений + во всех возможных грамматических и прочих правилах), в котором создаётся совершенно новая точка об­ зора, позволяющая увидеть новые грани и свойства лексемы, почти не­ уловимые вне рамок интегрального описания языка. По его мнению, необходимо насыщение словарной статьи новой информацией, кото­ рая продиктована требованиями интегральности описания. По мне­ нию Ю. Д. Апресяна, для описания словаря необходимы два принци­ па: 1) для описания словарной статьи определённой лексемы лексико­ граф должен действовать на всём пространстве грамматических (линг­ вистических) правил и явным образом приписать ей все свойства, ко­ торые потребуются; 2) грамматист должен работать, строя определён­ ное правило, на всём пространстве лексем и учесть все типы их поведе­ ния, не предусмотренные в словаре [Апресян 1990: 24]. Итак, наличие одних и тех же с и л ь н ы х дифференциальных признаков, а также повторение одного и того же н а б о р а с л а б ы х дифференциальных признаков в любом слове свидетельствует о том, что в этом исследовании «грамматист действовал на всём пространст­ ве» подвергнутых анализу лексем, которые по совокупности приписан­ ных им признаков как достаточным основанием для их объединения в соответствующий класс, были сведены в тот или иной класс слов. В немецком языке выделены 4 класса изменяемых слов, которые проти­ вопоставлены 22-м классам неизменяемых слов (всего 26 классов слов).

414

Г Л А В А

4

Система классов слов, постулированная их различительными признаками («Система отношений» между классами слов) Как указывалось выше (см. § 10, п. 2), прежде описываются классы слов, выделенные на основе с и л ь н ы х (непересекающих­ ся) признаков в такой последовательности: изменяемые классы слов (§ 11), затем неизменяемые классы слов (§ 12). После этого рассматриваются пересечения различных классов слов в одних и тех же лексемах на основе слабых (пересекающихся) признаков (§ 13). В последнем параграфе главы (§ 14) определяется «диагно­ стирующая сила» всех постулированных признаков и «сила выделимости» каждого класса слов. Сильные признаки, поскольку они свойственны только данному, одному классу слов, оказались диагностирующими и позволили выделить очень чётко все классы слов, каждый из которых не смешивается с каждым другим классом. Слабые (пересекающиеся) признаки классов слов дают лишь дополнительные характеристики каждому классу, уже выде­ ленному на основе набора сильных признаков, и в т я г и в а ю т все классы слов на основе общности пучка признаков в единую с и с т е м у классов слов. Описание каждого класса слов начинается с перечня отдель­ ных слов как представителей данного класса. Весь списочный состав слов каждого класса дан в Главе 5 с указанием принадлеж­ ности каждой лексемы к словам соответствующих классов. В каж­ дом классе, выделенном на основе сильных признаков, все эти признаки перечисляются с указанием в скобках (1/8), (14/3) и т.д. нумера пробы в числителе и нумера признака в знаменателе (о раз­ личительных признаках см. §§ 8, 9). Каждый признак в слове подкрепляется соответствующими примерами. Хотя все изменяе­ мые классы слов выделены благодаря их сильным признакам, имеющим диагностирующую силу 100% (или 1.0) (см. об этом выше: § 10, 1), тем не менее при описании класса слов перед каж­ дым признаком указывается его сила (1.0). Это важно, во-первых, потому, что сильные признаки могут иметь индекс менее единицы (например, 0.75, 0.68 и т.д., т.е. лишь 75%, 68% слов данного клас­ са обладают данным сильным признаком). При описании слабых (пересекающихся) признаков фиксируются эти же индексы, но они всегда будут ниже единицы, например, 0.50, 0.33 и т.д. (подробнее об этом см. выше § 10, 1). 415

§ 11. Классификация изменяемых классов слов на основе сильных (уникальных) различительных признаков Описанию каждого класса предшествует краткий обзор литера­ туры, посвященной данному классу (раздел А). Однако при описании таких хорошо разработанных изменяемых классов слов как глаголы и существительные, о принципах выделения которых и об их грани­ цах в научной литературе практически нет споров, обзор работ, по­ священных этим классам, не дается. Описанию всех остальных клас­ сов слов, в том числе и прилагательных, предшествует краткий обзор литературы. Обзор классов слов (в разделе А) основан на изучении только той литературы, которая здесь цитируется. Было бы безумием охва­ тить сегодня всю литературу по всем классам слов. В обзорном разде­ ле (А) в каждом описываемом классе даётся лишь общее представле­ ние об изученности данного класса слов. Наиболее подробный обзор вопроса излагается только в тех неизменяемых классах слов, которые в современной грамматике немецкого языка являются наиболее спор­ ными или они вообще не выделяются как самостоятельные классы (это модальные слова, модальные частицы, логические частицы, интенсификаторы и некоторые другие). Описание всех сильных призна­ ков каждого класса слов осуществляется в разделе (Б). При описании классов слов (в разделе «А») наиболее подробно анализируются старые работы, работы последних 20-50 лет в силу их меньшей доступности современному читателю. Новые источники, по­ священные исследованию «частей речи», которых ничтожно мало, ко­ торые читатель также найдет в Библиографии (см. в конце книги), ана­ лизируются менее подробно. 1. (14) Глаголы (УегЬеп) - о т к р ы т ы й класс слов: ЫПеп, 1е$еп, зсЬгеаЪеп, 1аиГеп, БЙгеп ... (32 слова). Б. Глаголы выделяются в немецком языке на основе 10 сильных различительных признаков и набора 19 слабых различительных признаков, свойственного только данному классу слов (слабые при­ знаки всех классов слов рассматриваются ниже в § 13). 1

.. После перечислений слов данного класса цифра показывает, сколько слов данного класса было подвергнуто анализу. В о т к р ы т ы х классах, та­ ких как глаголы, существительные, проанализирована лишь малая часть слов данного класса. В з а к р ы т ы х классах анализу подвергнуты все слова дан­ ного класса, количество которых отмечено также в скобках. Б.С.Кубрякова полагает, что противопоставление открытых и закрытых частей речи - это противопоставление назывных слов, т.е. слов с ярко выраженной номинатив­ ной функцией, служебным, не-назывным словам [Кубрякова 1997 : 219]. Об «открытых» и «закрытых» классах в области морфологии см. [Леман 1966 : 56]. 1

416

(1.0) На морфологическом уровне глаголы обладают категори­ ями времени (1/8): 1сЬ кзе еш ВисЬ - 1сЬ 1аз е!п ВисЬ; (1.0) наклонения (1/9): 1сЬ кзе е т ВисЬ - 1сЬ Шве еш ВисЬ; (1.0) залога (1/10): 1сЬ Ше еш ВисЬ ~ Ваз ВисЬ тгё УОП пиг ^екзеп; (1.0) глаголы в ЛИЧНОЙ форме вос­ ходят к своей первооснове - инфинитиву на -еп (1/11): /ш?л - 1сЬ кзе, ёи Л*&#, ег На сшгтаксическом уровне глаголы (1.0) выступают в СФ сказу­ емого (4/2): 1сЬ кзе е т ВисЬ; (1.0) занимают только второе место в ут­ вердительном и частновопросительном предложении (12/12): 1сЬ кзе еш ВисЬ; (1.0) занимают только первое место в общевопросительном и побудительном предложении (12/13): Ыез1 ег е т ВисЬ? Ьезеп 81© ЫПе ёгезез ВисЬ! (1.0) занимают только последнее место в придаточном предложении (12/14): Ег йга#1е гшсЬ, оЪ юЬ ёаезез ВисЬ §екзеп капе; (1.0) распознаваемы путём постановки вопроса \Уаз тасЫ ёаз 8иЬ]еМ? % 8 ЯезсЫеЫ пи! ё е т ЗиЬдек!?: 1сЬ кзе е т ВисЬ - Ч*/аз тасЬе юЬ? (20/16). На логическом уровне глаголы распознаются в предложении и вне предложения как слова, выражающие логические понятия дейст­ вия, процесса (22/3). 2. (V) Существительные (ЗиЪз1апйуе) - о т к р ы т ы й класс слов: ёег Вапк, ёаз Неип, ё!е Кгай, ёаз Каё, ёег Мапп, ёег Тей, ё!е 2ей... (124 слова). Б. Существительные выделяются в немецком язьпсе на основе 5 сильных и набора 27 слабых различительных признаков. На морфологическом уровне существительные выделяются как слова, (1.0) способные употребляться с артиклем как морфологичес­ ким индикатором слов этого класса (1/4): ёег Байт, йаз Ре1ё, Не Шезе; ёаз УещгбтетпкЬ!, ёаз АсЬ, ёаз АБС; (1.0) распознаваемые по орфо­ графическому написанию с большой буквы (1/5): ёег Вашп, ёаз АсЬ; (1.0) способные иметь при себе определение, согласованное с сущест­ вительным в роде, числе и падеже (1/6): зскдпез ЧДГейег, е т ккгпег Лгп&е, зскбпеп Ргаиеп. На синтаксическом уровне существительньге вьщеляются как слова, (1.0) субститутами которых служат личные местоимения (19/6): ёег Вашп - ег; ёаз Ре1ё - ез; ё!е Щезе - зге. 1

При описании каждого сильного признака в каждом классе слов ука­ зывается его название (например, «изъятие „кусочка" коннотативного значе­ ния) и его номер (18/7), где в числителе называется номер пробы (№ 18), а в зна­ менателе - номер признака (№ 7) (см. об этом выше: §§ 8, 9). Каждый сильный признак, оценивающийся как (1.0), означает, что этим признаком обладают 100% слов данного класса. Если, к примеру, указанным сильным признаком обладают лишь 68% слов данного класса, то его распознавательная сила (0.68) и цифра ставится, как и (1.0), перед названием признака. Диагностиру­ ющая сила данного признака снижается за счёт того, что он присущ не всем словам даного класса. Подробнее о процедуре определения «диагностирую­ щей силы» постулированных признаков и «силы выделимости» каждого класа см. ниже в § 14 (а также Таблицы 5, 6). 1

417

На логическом уровне существительные выделяются как слова, (1.0) выражающие логическое понятие предмета (лица, вещи, субстанции) (22/1) [см. Щерба 1957: 10]. 3. (А) Прилагательные (АфеШуе) - о т к р ы т ы й класс слов: %гйпег \Уа1д, го1е В1ите, кШпез К т ё , етзге 51шк1е, гш\хез 31оскшегк, ипзеге 8(ас11, йет Уа1ег, егзегпе КеЦе, кокете Тгерре ... (332 слова). А. Обычно прилагательные определяются как часть речи, се­ мантической основой которых является понятие качества, признака или свойства предметов. Вторичным по отношению к семантике считается их синтаксическая функция (определение). Поэтому сло­ ва, обдающие одинаковой структурной, синтаксической характери­ стикой (тегпет Уа1ег, 1шНе ЗеНе, %ихез ЧУеИег, юакгзскетНске Ьб8шг§), относятся к разным «частям речи» только на том основа­ нии, что они обладают различной семантикой. А слова, имеющие различную структурную характеристику, относятся к одному и тому же классу слов лишь на том основании, что они обладают одинако­ вым семантическим значением (Эег 1ип^е агЪеИег §их, §ихег 1ип#е, где оба слова - прилагательные). Эту идею разделяет В. Н. Шмелёв [Шмелёв 1965: 156-158], подтвердив, что любое слово со значением качества, «рассматриваемого в разных аспектах», есть прилагатель­ ное. Однако как только мы с семантической меркой качества подой­ дём к практическому выделению прилагательных, перед нами сразу же встаёт проблема: где начинается и где кончается граница поня­ тия качества? Главной синтаксической функцией прилагательных считается функция согласованного определения существительного. Однако се­ мантическое значение качества и СФ согласованного определения не всегда предполагают друг друга. В словосочетаниях типа тет Уа1ег, шкгзскегпкске Ьцвип^, гшххе Зейе выделенные слова выступают в СФ согласованного определения, однако в лингвистической традиции они относятся не к прилагательным, а к притяжательным местоимениям (тет), модальным словам (шкгзскеШкке), порядковым числитель­ ным (гшххе). С другой стороны, в словосочетаниях типа зекг 51агк, %егайеги ка1*,/<х# 5сЬлуаг2 выделенные слова явно воспринимаются как слова с качественной оценкой. Однако они относятся в традиции не к прилагательным, а к наречиям, так как не выступают в СФ согласо­ ванного определения. Таким образом, семантическим значением «качества» и синтак­ сической функцией «согласованного определения» обладают не толь­ ко слова, относимые лингвистической традицией к прилагательным, но и слова, относимые традицией к другим частям речи. Следователь­ но, указанные три признака, постулированные для прилагательных (понятие качества, способность согласования с существительным, СФ 418

определения), вопреки мнению В. Г. Адмони [А(1тош 1966: 144], не яв­ ляются взаимопредсказуемыми. Если ещё учесть, что прилагательные, согласно традиционной грамматики, выступают в двух разных фор­ мах - полной и краткой - и в связи с этим могут выступать в функции несогласованного определения (уо11ет ВйсЬег, аИегШ Оес1апкеп, Ъат Се1й, аиГ^мГ С1йск), постпозитивного определения (Эег КпаЬе, $езипй ип<1 типгег, к а т ги Наше ап) предикатива (ЕЯе ЮтясЬеп зшё гог), пре­ дикативного определения (Ег \щ кгапк т ВеЦ), обстоятельства образа действия 0^1г паЬтеп/геипаЧкк АЪзсЫей), средства относительной ха­ рактеристики действия (Ег таг %гйп §ек1ен!е1), подлежащего (Зищ ипй а\г ШНеп (Не ЗЪгаВеп), дополнения (йигсЬ йкк ипс! с/йпп &еЬеп), признака отношения (г/е/щЦеп, коек оЪеп), то мы окончательно сбиты с толку. Традиционное понимание прилагательных оказалось расплывчатым и не конструктивным. Тем не менее в традиционной грамматике есть уже признание того факта, что не только семантическое значение, но и структурные признаки могут быть определяющими для выделения прилагательных. В немецком языке имеется много слов, семантика которых не даёт ос­ нований заподозрить у них качественную характеристику: $езггще 2еИ;ш12, кеигще 2Ж$сЬгШ оЪеге 31пГе, ипгете Е1а§е, Нпке ЗеНе и др. Не­ смотря на это, выделенные слова традиционной грамматикой относят­ ся к прилагательным, но уже по одному лишь синтаксическому при­ знаку как согласованное определение существительного [Зиндер, Строева 1957: 125]. Б, Прилагательные немецкого языка, распадающиеся на 8 под­ классов, выделяются на основе 5 сильных, а также на основе набора 26 слабых различительных признаков, присущего только данному клас­ су слов. (1.0) Прилагательные употребляются в морфологически и з м е н я е м о й форме в СФ адъюнкта ядер, выраженных существительны­ ми, согласуясь с ними в роде, числе и падеже (способность образовы­ вать бинарные словосочетания типа «согласованный адъюнкт + ядро, выраженное существительным») (2/1): §игез ЭДеЦег, зскбпез МайсЬеп, згагкет Его 81, ]ище Ьеи*е, %гйпе ^ е § е , етзге Згипде, гшхгез 81осктоегк, ипзеге \УоЬпип§, тет Уа*ег. Поскольку прилагательные, как и все неизменяемые слова, н е д а н ы на уровне словаря, а получены благодаря заданной процедуре на шести уровнях языка (см. выше: § 8, п. 3, § 9), то можно, следователь}

1

Например, Л.В.Щерба к категории прилагательных относит слова: мой, твой, наш, ваш, свой, этот, тот, такой, который, всякий и др. И далее: «Относительно первых трёх групп слов (т.е. указанных выше слов, - А.К.) не может быть сомнения, что они подводятся нами под категорию прилагатель­ ных» [Щерба 1957: 70). 1

419

но, предположить, что прилагательные соотнесены с неизменяемыми классами слов путём определённых преобразовании в м о р ф о л о г и ч е с к о й ф о р м е неизменяемых слов (приобретение ими окон­ чания, согласованного с существительным в роде, числе и падеже), в морфологической с т р у к т у р е о с н о в неизменяемых слов и в преобразовании их с е м а н т и к и (изменение семантики опреде­ ляется интуитивно) (см. § 8, п. 3, пробу 2). Мы устанавливаем различные м ор ф о л ого -семантические моде­ ли (8 моделей) перехода неизменяемых слов в класс прилагательных. При переходе в класс прилагательных искомая неизменяемая лексема 1) меняет морфологическую форму, не меняет морфологическую структуру основы, не меняет значение (таковы - подавляющее число прилагательных: Ег к о т т ! зрйХ - зрйХег АЬепё; 2) меняет морфологи­ ческую форму, не меняет структуру основы, меняет значение: Ое\уф котпте юЬ т й - е т е §етззе В а т е ; К о т т Ыо/3 зсЬпеЦег - т й Ыо$еп Аи#еп; 3) не меняет морфологическую форму, не меняет структуру ос­ новы, не меняет значение, т.е. уже имеет синтаксическую форму согла­ сованного определения (жен. род, ед. число, им. или вин. падеж): Ег котпй Ъбзе 2и Наше ап - е т е Ьбзе Ргаи; зек 1ап%ет - зегг 1ащет \№аг1еп; УОГ киггет - УОГ киггет АиГепШаИ;; 4) не меняет морфологиче­ скую форму, т.е. функционирует только в несклоняемой форме, не со­ гласуясь с существительным в роде, числе и падеже, не меняет структу­ ру основы, не меняет значение: Ша РагЬе, рггта ЧУаге; 5) не меняет мор­ фологическую форму, т.е. может функционировать в СФ адъюнкта су­ ществительного также в неизменяемой форме, занимая позицию перед существительным (по образцу английского языка), не меняет структу­ ру основы, не меняет значение: аиГ §их 01йск, гог Ргоп1, МеЪ К т ё , ЫйЪепд ЬеЪеп; 6) не меняет морфологическую форму, не меняет струк­ туру основы, уже согласуясь с существительным в определённом роде, числе и падеже, меняет значение: Оегайе Ьегйе пшй юЬ ЫпГаЬгеп - е т е %егайе 81гаБе; 7) меняет морфологическую форму, меняет структуру ос­ новы, не меняет значение: Ег $йтХ Ыпхеп - ЫпХегег НоГ, НеШе - НеиХще 2ейип#, Ыег - Ыезще ВеЬбгёеп; 8) меняет морфологическую форму, ме­ няет структуру основы, меняет семантику: еХ\\>а ШпГ Магк - егм?аг%е \Уйп8сЬе. Во всех случаях, когда словарное слово (лексема) переходит в прилагательное с изменением семантического значения, мы имеем дело с омонимами. Все указанные 8 моделей перехода неизменяемых лексем в класс прилагательных занимают в немецком язьпсе различный удельный вес: а) Такие модели, как 1, 3, 4, 5 объединяют все случаи пополнения класса прилагательных на синтаксическом и морфологическом уров­ нях за счёт неизменяемых лексем (модель 1 при этом является преоб­ ладающей), б) На словообразовательном уровне класс прилагатель420

вых пополняется за счёт модели 7 (здесь не рассматриваются случаи пополнения класса прилагательных за счёт существительных, глаго­ лов, т.е. за счёт морфологически изменяемых слов типа Наш кйфИск и др. ). в) На морфологическом и семантическом уровнях класс прилагательных пополняется за счёт модели 2 (омонимы), г) На семантическом уровне класс прилагательных пополняется за счёт мо­ дели 6 (омонимы), д) На морфологическом, словообразовательном и семантическом уровнях класс прилагательных пополняется за счёт модели 8 (омонимы). В моделях 1, 3, 4, 5, на основе которых неизменяемые лексемы переходят в класс прилагательных, не меняя значения, мы имеем дело с одной и той же лексемой на словарном уровне, которая, в зависимо­ сти от её дистрибуции, выступает как слово разных классов. В моделях 2, 6, 8 мы имеем дело с двумя типами омонимов, входящими в разные семантические группировки уже на словарном уровне. В модели 7 мы имеем дело с разными, хотя и однокорневыми словами, образованны­ ми по разным словообразовательным моделям. Каждый неизменяемый класс слов, если он только соотносится с классом прилагательных, имеет свои морфолого-семантические мо­ дели соотношения с прилагательными. Например, некоторые лексе­ мы, относимые к наречиям, модальным словам, предлогам, отделяе­ мым глагольным префиксам, переходя в класс прилагательных, меня­ ют морфологическую форму, не меняют основу и значение (модель 1). Некоторые лексемы, функционирующие как интенсификаторы, логи­ ческие частицы и предлоги, переходя в класс прилагательных, меняют морфологическую форму, основу и семантическое значение (модель 8) и т.д. (1.0) Прилагательные выражают свою СФ адъюнкта существи­ тельного (т.е. подчиняются в СФ адъюнкта своему ядру, выраженно­ му существительным) на основе с о г л а с о в а н и я с существитель­ ным в роде, числе, падеже (8/1): %гйпег ЧМаМ, %гйпе \УШет, зскбпе Ргаи, ]ищез МаёсЬеп. (1.0) Прилагательные р а с п о з н а в а е м ы путём постановки вопросов (20/14): м>е1ске, -ез, -ег, -еп, -ет? м>аз/йг ет, -е, -ез, -ег, -еп, п, -ет? - 1ап%ег ЧУе§, Ъефе Зоппе; шззеп? - тете ВйсЬег, ипзеге ЫеЬе; йег, аЧе, Лаз + течгеНе? - йпХХе ЗШпде, утегхез 31оск^егк. Каждый из трёх указанных выше сильных различительных при­ знаков прилагательных предполагает два других: прилагательные вы­ ступают в изменяемой форме в СФ адъюнкта (изменяются по родам, числам и падежам), так как выражают непосредственную синтаксичес­ кую связь (НСС) путём согласования и отвечают на вопрос \уе1сЬ (е, ез...), й г е т (-е, -е5, -еп). Эти дифференциальные признаки нахо­ дятся по отношению друг к другу в причинно-следственной зависимос421

та, причём каждый из них является одновременно и причиной и следст­ вием двух других. Поэтому, в принципе, достаточно одного из трёх при­ знаков, чтобы по нему отграничить все слова класса прилагательных. Классу прилагательных, тем самым, приписаны определённые синтаксические параметры, на основе которых к ним относятся случаи: зскбпе Ргаи, %езггще 7ЛХлт%, оЪегез 31оск^егк, иШеге Е1а#е, ипзеге ЭДоЬпипё, Нбкегпе Тгерре, йпиег Та#* О таких конструкциях как \о11ег ВьсЬег, сие Рапзег Зйгавеп, #мг Ое^ззеп, Ъат Ое1ё ш ^ . можно говорить не более как о подклассе прилагательных, так как они удовлетворяют лишь одной (из трёх) дифференциальной пробе - распознаваемости. (1.0) На уровне глубинной синтаксической структуры предложе­ ния прилагательные различаются благодаря наличию хотя бы одного предложения из трансформационного комплекса (14/3): 1) ёег ^езипйе 1ип#е; 2) Бег 1ип#е 151 %езипй\ 3) Бег 1ип%е, %езипй ипё тщЦег, к а т пасЬ Наше; 4) Бег 1ип#е к а т пасЬ Наше $езипс1; 5) Бег 1ип§е 81еЫ %езипй аш; 6) Бег 1ип8е зсЬеиЦ ^езипй т зет; 7) Мал Ьа11: ёеп 1ип§еп й г %езш<1\ 8) 2

Бег ,Гш1§е {йЫ* зюЬ зезипа . 1

(1.0) На логическом уровне прилагательные выделяются как слова, выражающие понятие п р и з н а к а п р е д м е т а в широком смысле (качество, принадлежность, порядковый по счёту, указательность и др. (22/4): ёег %езипйе 1ип#е, ипзеге \\^оЬпип§, ё!е гтгге Зишёе, дхезгг ^а1ё, йатпа1щез ЬеЪеп, ёаз згеЫе Кгеиг, ёаз егзегпе ОШег. Таким образом, прилагательные на с л о в а р н о м , лексемном уровне - это недифференцированные лексемы, не принадлежащие ни к одному из неизменяемых классов слов, в том числе и к прилагатель­ ным (на словарном уровне в немецком язьпсе распознаются только су­ ществительные, глаголы и изменяемые местоимения). Ср.: « ... порядковые числительные по своей формальной структуре и по своему употреблению обладают характерными чертами прилагательных» [Адмони 1967: 24]. «Так, предположительно можно определить прилагатель­ ное как неглагольную часть речи, согласуемую с существительным хотя бы в одной категории - сюда войдёт и ряд традиционных местоимений, числитель­ ных...» [Габинский 1967: 57]. Л.В.Щерба, говоря о так называемых порядковых числительных, справедливо считает, что «всё же приходится говорить о п р и л а г а т е л ь н ы х п о р я д к о в ы х » (выделено Л.В.Щербой, - А.К.) [Щерба 1957: 72]. По мнению В.Г.Адмони, в отмеченных выше 1, 2, 3, 4 структурах ис­ комое слово выступает как прилагательное [Аётош 1972: 145]. Приведенный мною трансформационный комплекс основан на том, что семантической спе­ цификой прилагательного является «обозначение признака, обязательно отно­ симого в процессе речи к какому-то носителю, атрибутивно или предикатив­ но» [Кожухарь 1957: 403]. Ср. также: «Формально она (категория прилагатель­ ных в русском языке, - А.К.) выражается прежде всего своим отношением к су­ ществительному: без существительного, явного или подразумеваемого, нет прилагательного. Далее, она выражается формами согласования с существи­ тельным, хотя это и не абсолютно обязательно ... » [Щерба 1957:70]. 1

2

422

Однако в немецком языке имеются лексемы, уже на словарном уровне распознаваемые как прилагательные, потому что у них нет иной СФ, кроме СФ адъюнкта существительного: ватШсЬ, пасМюп, аЪепсШсЪ, §е8ат1, Ыс$щ, йогй^, %ы1п% и др. Это однофункционалъные лексемы (см. об этом подробно ниже: в Главе 5 «Система взаимопрони­ цаемости» классов слов). Большинство же лексем, переходящих в класс прилагательных - многофункциональны, они переходят в класс прила­ гательных путём определённых изменений их морфологической струк­ туры и семантического значения. Прилагательные на синтаксическом уровне - это согласованный адъюнкт ядра, выраженный существитель­ ным (согласованное определение), согласующийся с ним в роде, числе и падеже: на м о р ф о л о г и ч е с к о м уровне прилагательные оказы­ ваются морфологически изменяемыми словами. Прилагательные на ло­ гическом уровне - это слова, обозначающие понятие признака предме­ та (в широком смысле). На морфологическом, синтаксическом и час­ тично на семантическом уровнях происходит сложное структурно-мор­ фологическое взаимодействие между прилагательными и соотносимы­ ми с ними словами других (неизменяемых) классов слов. Однако во вза­ имоотношении прилагательных и неизменяемых классов слов остаётся много неясного. Неизвестно, например, как интерпретировать слова типа &е5гп§, Ьеий#, Ые§1§, йогХщ и др.. т.е. слова, соотносимые с обстоя­ тельственными наречиями путём изменения основ, - как готовые сло­ варные единицы (таковыми они отмечены в толковом немецком слова­ ре), или как слова других неизменяемых классов, т.е. наречий (§е51егп, Ьеггёе, Ыег, йог!), перешедших в класс прилагательных путём определён­ ных морфологических изменений их основы? Может быть, напротив, первоосновой этих соотносительных рядов целесообразнее считать вза­ имодействие не слов, а морфем. Например, методом оппозиций выделя­ ем корневую морфему Ъеи* и аффиксальные морфемы -е, которые находятся по отношению друг к другу в дополнительной дистрибуции: морфема -е автоматически образует слово класса наречий (Ьеи! + е), а морфема - щ автоматически образует слово класса прилагательных (Ьеи* + щ + личное окончание, согласованное с существительным в ро­ де, числе и падеже). Более сложные взаимоотношения наблюдаются в словах типа %е$1егп - &е8гп# (#ез1ег + п = наречие; §е81(е)г + щ + лич­ ное окончание = прилагательное). 4. (I Я . ) Изменяемые местоимения (Яекйейе Ргопотеп) - з а к р ы ­ т ы й класс слов: юЬ, ёи, ег, ез, 81е, чмт, Шг, 5юЬ... (73 слова). А. Местоимениями обычно считают такую часть речи, которая не называет вещь, предмет или их свойства, а лишь указывает на них [Арсеньеваи др. 1960: 87]. По семантическому основанию обычно вы­ деляют различные типы местоимений: личные (юЬ, ёи, ег), возвратное (81сЬ), притяжательные (теш, ёеш, 8еш), указательные (ёег, ааз, (Не), 423

вопросительные (\уаз, у/е1сЬег, \*е1сЬез), относительные (ёег, ^екЬег), безличное (ез), взаимные (ешапёег, Шгетапёег, тИетапёег), неопределённые (тип) [5сЬепёе1з 1982: 215 Я*.; Оиёеп 1959: 275]. Как видно из ЭТОЙ классификации местоимений, они сведены в единую часть речи на различных основаниях. Личные местоимения имеют морфологические категории рода, числа и падежа (как и суще­ ствительные), тогда как местоимение т а л не обладает никакими мор­ фологическими категориями. Притяжательные местоимения имеют признаки прилагательных и выступают в СФ определения к существи­ тельному. В данной работе класс местоимений ограничен лишь изме­ няемыми местоимениями, остальные типы местоимений образуют другие классы слов. Б. Изменяемые местоимения выделяются в немецком язьпсе на основе 2 сильных и на основе набора 27 слабых различительных при­ знаков, свойственного только данному классу слов. (1.0) Изменяемые местоимения выделяются как слова, субститу­ тами которых служат существительные без сопровождающих их опре­ делений (19/5): ег - йег Байт, ез - йаз РеЫ, зк - й\г Шезе\ (1.0) логичес­ кое значение изменяемых местоимений - дейктическое средство выра­ жения понятий а также конкретных лиц (22/2). 1

§ 12. Классификация неизменяемых классов слов на основе сильных (уникальных) различительных признаков 5. (\У) Предложно-вопросительные слова (Ыегто^айуе РгопотцгакёуегЪтеп) - з а к р ы т ы й класс слов: \УоЪе1, ^оёигсЬ, туоГйг, \УОПП, ^ о т й , \УопасЬ, тоопеЪеп, \*огап, \УогаиГ, \Уогаиз, ^огйЬег, \уогип1ег, \УОУОГ ... (51 слово). А. Преддожно -в опр о сигельные слова обычно выделяются под термином вопросительных местоименных наречий [Москальская 1956: Однако Г.Хельбиг и Й.Буша считают артикли в немецком языке полнозначными словами, называют их «артиклевыми словами» и расширяют их состав за счёт некоторых местоимений. «Артиклевые слова» характеризуются тем, что 1) они стоят только перед существительными, в то время как перед су­ ществительными не могут стоять никакие другие слова (а прилагательные? А.К.). 2) Они никогда не занимают в предложении самостоятельной позиции и стоят только вместе с существительными, к которым относятся. 3) Они склоня­ ются вместе с существительными (и вместе с входящими в это словосочетание прилагательными) в роде, числе и падеже. 4) Употребление «артиклевых слов» считается обязательным. К «артиклевым словам» Г.Хельбиг и Й.Буша относят следующие части речи: определённые и неопределённые актикли (ёег, е т ) , адъ­ ективированные указательные (ё1езег, ^епег, ёег&е1Ъс, е т 8о1сЬег), притяжатель­ ные (теш, ё е т , ёеззеп, ^еззеп), вопросительные (\уе1спег, \уе1сп е т ) и неопреде­ лённые (1'еёег, ^её\\*еёег, тапсЬег, аИез, ет1§ег, еШсЬег, теЬгеге, 1Г§епё^ е1сЬег) местоимения [Не1Ы& ВшсЬа 1974: 314-317]. 1

т

424

213, 360; Гулыга, Натанзон 1957: 88]. Общее между местоименными на­ речиями и местоимениями: и те и другие имеют указательное значение, соотнесены с именным словосочетанием и имеют некоторые общие слу­ чаи употребления (Жотй зсЬгейэеп 31е?) [Шендельс 1954: 89]. Вопроси­ тельные местоименные наречия, по мнению большинства исследовате­ лей, полностью потеряли обстоятельственное значение и уподобились по своим функциям местоимениям. Поэтому эта группа местоименных наречий обычно рассматривается или в разделе «Местоимений» [Гулы­ га, Натанзон 1957: 86] или в связи с местоимениями [Москальская 1956: 212, 361]. Некоторые учёные, относя местоименные наречия к наречиям, отмечают, что местоименные наречия имеют нечто общее с союзами. Благодаря их прономинальному (местоименному) характеру слова этого класса способны приводить в связь соответствующее предложение с си­ туацией и контекстом (\УоЪе1, \\югаи1) [Аётогц 1966: 404]. Б. Предложно-вопросигельные слова, выделенные на основе 9 сильных и набора 18 слабых различительных признаков, распадают­ ся на 3 подкласса. (1.0) Выступая в СФ а д ъ ю н к т а ядра, выраженного глаго­ лом, занимают позицию только перед ядром (5/2): ТУогап ёепк$1 ёи? Жогаи/ ч?ах1е$Х ёи Ыег? (1.0) Занимают только п е р в о е место в частновопросителъном предложении (12/3): ТУоЫп 1аи&1; ёи 80 МЬ? УУо\оп йаитз* ёи лип? (1.0) Выступают в качестве эквивалента односоставного частновопросигельного предложения (16/6): Ше? ЧУо? Д\^отй? ^огап? \Уоти? \\/ОУОП? \УОУОГ?

(1.0) С изъятием искомого слова из предложения частнов опр о сительное предложение преобразуется в общевопросшельное (18/2): У/огап агЬеИез! ёи шг 2^еИ? - АгЬейе§1; ёи тиг 2е11? Ше §о11 юЬ ёаз Шп? 5о111сЬ ёаз Пш? (1.0) В качестве субститутов предложно-вопросигелъных слов служит конструкция «предлог + вопросительное местоимение» (19/3): Жогап ёепкз! ёи? - Ап тп ёепкз* ёи?; ЖОУОП 1гаит81; ёи? - Уоп ш1скет ЬеЪеп Цгашпз* ёи? (1.0) Нераспознаваемы путём постановки вопросов, сами слу­ жат вопросами (20/9): №е? Ш Ч т г а п ? ТОЪЪш? (1.0) На логическом уровне слова выражают «запрос о харак­ тере, месте, времени протекания действия», характеризуют обстоятель­ ственную, инструментальную сторону протекания действия (22/16). (1) На словообразовательном уровне слова выделяются как сложные слова, образованные путём сращения двух слов: «\кго, ^ е т , \уе$, ^еззеп + предлог» (июёигсЬ, \^ет2иГо1#е, тезвеЩте^еп) (3/2). (0.33) Некоторые предложно-вопросигельные слова в СФ адъ­ юнкта подчиняются не глаголу, как большинство предаюжно-вопро425

сителъных слов, а существительному. Хотя в предложении \У1Ые1 уегёхепз* ёи во ^еёе \УосЬе? предложно-вопросительное слово \У1е\п[е1 под­ чиняется глаголу, фактические это предложение есть вариант предло­ жения Шеуге! (Ое1ё, Магк) уегтИепз* ёи зо ^еёе Ч^осЬе? При изъятии этого слова частновопросительное предложение превращается в ут­ вердительное с обратным порядком слов (18/3): Шеуге! ВйсЬег паз* <1и зе^епег 2 е й ееЬзеп? - ВйсЬег Ьаз* ёи зейзепег Ъ&Х §е1езеп. 6. (М) Модальные слова (МоёаЬуоЛег) - з а к р ы т ы й класс слов: ап^еЬНсЬ, аи&епзсЬешНсЬ, ЪезйтпЦ, беШсЬ, §оШоЬ паШгЬсЬ, оЙепЪаг, Ьо#еЩИсЬ зе1Ъуег81:апёНсЬ, ШзасЫюЬ, У1е11е1сЬ* ^аЬгзсЬетНсЬ... (79 слов). А. Некоторые отечественные ЛИНГВИСТЫ не выделяют модаль­ ные слова в особую часть речи, считая их модальными наречиями на том основании, что они входят в структуру предложения так же, как и наречия [Шендельс 1954:186; Зиндер, Строева 1957: 62; Шнитке, Эр­ лих 1963: 137]. По мнению Л. Р. Зиндера и Т. В. Строевой, решитель­ ному отделению модальных слов от наречий препятствует, прежде всего, «отсутствие формальных отличий от наречий», ибо значитель­ ная часть так называемых модальных слов представляет собой «омо­ нимы наречий образа действия», например: Ш е паШгИск #ета11:151; ёег То1е, ёег ёог! аиГ ёег Егёе Ь е ^ (Н. Неше). Ше Ьа1ё 51е епп§ ^огёеп, ёаз капп юЬ шсЫ: §ем?ф егздЫеп (1 V/. ОоеШе). [Зиндер, Строева 1957: 62]. Действительно, между модальными словами и наречиями суще­ ствует общность в семантическом значении (и те, и другие выражают свойство, признак) [Аёшош 1966: 78], в морфологической форме [Аётош. 1966:203; Гуревич 1959: 6; Арсеньева 1960: 198], в словообра­ зовательных моделях (раапшде - тофсЪегыеШ) [Гуревич 1959: 6; Москальская 1956: 366; А ё т о ш : 1966: 203], в наличии степени сравне­ ния (ткгзскетНскег), в тесной связи с прилагательными (еш жкегез 2е1сЬеп; Ег к о т т ! згскег) [Аётош. 1966: 203], в способности тех и дру­ гих входить в группу глагола. И тем не менее среди некоторых грамматистов всё более укрепля­ ется мнение, что модальные слова - особая часть речи, отличающаяся от наречий. Эти отличия некоторые учёные видят, прежде всего, в синтак­ сической функции тех и других: модальные слова, в противоположность наречиям, а) не выступают в качестве отдельного члена предложения [Москальская 1956:367-368], б) относятся не к отдельному члену предло­ жения, а ко всему высказыванию в целом [Москальская 1956: 368; Ер5

?

5

1

Например, Е. В. Гулыга показала, что модальные слова образуют са­ мостоятельную лексико-грамматическую часть речи [Гулыга 1955:97]. Некото­ рые исследователи вводят критерии, разграничивающие модальные слова и модальные частицы, однако большинство из этих критериев - семантические, которые не образуют чёткой основы для разграничения модальных слов и мо­ дальных частиц [Ермолаева 1964: 123-124]. 1

426

молаева 1964: 123], в) могут оформлять о б щев опр о сительныс предложе­ ния („Колыш! ёи?" - „ УгеПегсНг. "), в то время как наречия могут оформ­ лять только частновопросигельные предложения („\У1е $т%1 К1ага?" „Зскбп. ") [Айтош 1966: 203]. Кроме того, модальные слова, в отличие от наречий, можно отличать по составу морфологических категорий и словообразовательным моделям [ЬеЬпшш, Зргап^ег 1966: 241-260]. Однако главным отличием модальных слов от наречий считает­ ся особенность их семантического значения, которое состоит в выра­ жении «различного рода модальных отношений» [Виноградов 1947: 30]. Модальные слова распознаются как слова, обозначающие не ме­ сто, время, цель, причину, следствие, уступку и т.д., а уверенность или сомнение, т.е. оценку, отношение говорящего к тому, о чём повеству­ ется в предложении. Будучи знаменательными, как и наречия, модаль­ ные слова, однако, не имеют номинативной функции [Москальская 1956: 367-368; Поспелов 1953: 65-66]. Как считает В. Г. Адмони, мо­ дальные слова - коммуникативно-грамматическая категория, а наре­ чия - логически-грамматическая часть речи [Адтош 1966: 204]. Модальные слова выделяются в самостоятельный класс по очень пёстрым семантическим признакам как слова, а) определяющие точку зрения говорящего на отношение высказываемого к действительности [Виноградов 1947:30], выражающие б) отношение между высказывани­ ем и действительностью с точки зрения говорящего или модальную и субъективную оценку всего высказывания (достоверность, вероят­ ность, возможность, необходимость) [Гулыга, Натанзон 1957: 21, 187], в) «отношение говорящего к содержанию высказывания» в виде уве­ ренности, утверждения, сомнения и т. п. [Степанова 1953: 22], г) оценку действительности действия с точки зрения говорящего [Гуревич 1959: 5-6], д) отношение говорящего к реальности высказывания [Арсеньева и др. 1960: 197, 292], е) придающие предложению модальный оттенок, подчёркивая субъективность и эмоциональность высказывания [Буракова 1946: 34], ж) выражающие отношение говорящего к высказанному содержанию [Шендельс 1954:186], з) указывающие на отношение гово­ рящего к содержанию высказывания (ограничение достоверности, под­ тверждение достоверности и оценка сообщаемому) [Шнитке, Эрлих 1963:137-138], и) выражающие оценку содержания синтаксической свя­ зи с точки зрения говорящего (оценивают реальность соответствую­ щей связи, содержат эмоциональное отношение говорящего), к) выра­ жающие коммуникативный характер предложения. Вот что пишет У. Шпрангер: «Отсюда, однако, нельзя заключить, что их можно эли­ минировать, не изменив коренным образом общий коммуникативный характер предложения [Зргап^егг 1972: 293]. Как видим, в приведённых выше семантических определениях мо­ дальных слов а) отсутствует единство точек зрения, б) обнаруживается 427

неопределённость большинства дефиниций. В семантическом определе­ нии модальных слов преобладает определение их как слов, выражающих о т н о ш е н и е говорящего (но у С. И. Бураковой - отношение самих модальных слов!), которое квалифицируется то более широко, то более узко. Поэтому, в зависимости от определения этого отношения в состав модальных слов включается то большее, то меньшее количество слов. Наиболее широкое понимание модальных слов находим у В. В. Вино­ градова, под которое можно подвести и гршматические формы, и самые различные лексические единицы, и интонацию. Все семантические опре­ деления модальных слов не исключают и других средств языка с тем же значением: модальных частиц, наклонения, интонации. Семантические определения модальных слов не могут быть ни опровфпгуты, ни приня­ ты, так как в данном случае отсутствует сама возможность проверки, ибо эти определения не основаны на строгом анализе значения с обра­ щением к строгим, формальным характеристикам слов. И как следствие этого - несовпадение г р а н и ц модальных слов у каждого исследовате­ ля, различная их к л а с с и ф и к а ц и я . С одной стороны, к модальным словам относят все неизменяемые слова, не подводимые под понятие на­ речий (не только слова, выражающие уверенность, сомнение, но и оце­ ночные, утвердительные, отрицательные слова [Москальская 1956: 369370]. С другой стороны, в модальные слова включаются лишь слова, ог­ раничиваемые их пониманием лишь как оценки реальности содержания предложения точки зрения говорящего. 1

2

Не случайно некоторые исследователи считают, что модальные слова сближаются с сочинительными союзами (такие модальные слова как ег^епа, Гегпег, ешШсЬ, та Ое^еп^еИ, аибегёет) с модальными частицами (такие модаль­ ные слова как у1е1Ысп1, паШгНсЬ, зюЬегИсп, аИегёт^з) [Михелевич 1958: 94], с некоторыми устойчивыми выражениями ( т ёег Та* = {аЗДсЫшЬ, оЬпе 2же\Ы = 2\уепе11о$, тТОгкНсЫсеИ=тонгкИсЬ)[Арсеньева и др. 1960:199]. Например, многие слова, относимые некоторыми исследователями к модальным словам, В. А. Гуревич исключает из своего списка модальных слов (1еИег, йЬегЬаир*, кшг, зохша^еп, егз!епз, г^еИепз, аиВегдет) [Гуревич 1959: 5]. См. также различные точки зрения о границах модальных слов, представленных в грамматике О. И. Москальской [Москальская 1956: 368-370]. Чистейшей воды семантическую классификацию модальных слов, представляющую собой шаг назад по сравнению, например, с работами В. А. Гуревич, вводит С. Саидов, от­ нося к модальным словам устойчивые предложно-субстантивные сочетания т ёег Та!, т ёег ШгкНсЪкеп, т ЧЩцЪей, оЬпе 2^еЙе1, хеш 2^лм &1, аИет АпзсЬеш пасЬ, г и т Ошск, Сой зе1 Эапк, ги т е ш е т Веёаиегп, г и т Ш^йск, аиГ о^езе ЭДЫзе, пй! ешет Щ)г1, яп Ое^епки, г и т Ве1зр1е1 [Загёолу 1969: 313; Саидов 1963]. Эта классификация модальных слов С. Саидовым, по своему принципу со­ вершенно разрушающае структурные особенности соответствующего языка, на­ поминает аналогичную классификацию наречий у Ю. Ю. Авалиани, Л. И. Ройзензон, А. М. Лятиной. Поэтому и к С. Саидову подходит тот же афоризм Г. К. Лихтенберга (см. выше: § 2,1, 3): «Этот человек разрабатывал систему животно­ го мира, согласно которой он всех животных классифицировал по типу экскре­ ментов. Он выделил три вида животных: цилиндрические, сферические и пирожкообразные» [О. СЬ. ОсЫепЪег§. Цитировано по: Вег§еппо112, 8спае<1ег 1977]. 1

2

В противоположность отечественным германистам, рассматри­ вающим модальные слова лишь умозрительно, в общем теоретичес­ ком плане, будучи очень далёкими от конкретного анализа эмпириче­ ского материала, немецкие германисты, напротив, все силы бросили на конкретный анализ модальных слов и на их отграничение от слов других классов. Правда, некоторые немецкие грамматисты, не выде­ ляя модальные слова в особый класс, всё же видят своеобразие неко­ торых наречий, внутри которых модальные слова ими не различают­ ся. Например, слова на - НсЬ, - \уе1зе Г. Бринкманн не относит ни к на­ речиям, ни к модальным словам, ни к прилагательным, называя их словами, «модифицирующими высказывание»: уегтиШсЬ, ЬекаппШсЬ, ^аЬгзспептНсЬ, ЬойепШсЬ, аизпаЬтзте18е, вШскИсЬегоедо, то§Испег^е1зе [Вппктапп 1971: 104]. Больше всех преуспел в области модальных слов очень тонкий и плодотворный немецкий лингвист Г. Хельбиг, который подробно анализирует модальные слова со всех возможных позиций. Г. Хельбиг полагает, что модальные слова имеют «конденсированное», «сгущён­ ное» семантическое значение, которое можно эксплицировать на ос­ нове парафразы [С. хтй А. Не1Ы§ 1990]. Эта идея проведена им на кон­ кретном материале совместно с Й. Буша. Они установили конкурент­ ные формы модальным словам: 1) Полнозначные глаголы, стоящие в главном предложении: УегтшИск 18* ег кгапк = Мап уегтит, ёаб ег кгапк 181:; 0//епзккг1кк 18* ег кгапк = Мап згекг, ёаВ ег кгапк 181; Но#епШск 181 ег тсЫ кгапк = Мап ко&х, йаВ ег шсЫ; кгапк 18*. 2) Мо­ дальные глаголы: УегтиШск (макгзскеШкк, укПеккг) {$1 ег кгапк = Ег капп (та& дйгйе) кгапк зет; Ег 18* ЪезИттХ (%ет$, тмефИоз) кгапк = Ег тгф кгапк зет; Ег 181 ащеЫкк (уог§еЫкк) кгапк ^елуезеп = Ег м7/ кгапк #е\уезеп зет; 3) Существительные: Ег \уаг апзскгхпапй кгапк = Э е т Апзскегп пасЬ \^аг ег кгапк; Ег шаг гшх/еМоз кгапк = Ег \уаг оЬпе 2тг/е1 кгапк [Не1Ы§, ВизсЬа 1974: 451- 452]. Г. Хельбиг прав в том от­ ношении, что среди модальных слов нет грамматического единства. Например, модальное слово ^аЬгзсЬешИсЬ не имеет семантически со­ ответствующего глагола *шкгзскетНскеп> а модальное слово уегпш*ЦсЪ. не имеет семантически соответствующего прилагательного * е т е уегтиШске Ргаи. Вследствие этого не все модальные слова участвуют в парафразах [Не1Ы# 1984: 110]. Какими свойствами обогащается предложение вместе с введени­ ем в него модального слова? Своим семантическим значением модаль­ ные слова выражают оценку содержания какого-либо синтаксическо­ го отношения или эмоциональное отношение со стороны говорящего. Оценку со стороны говорящего (уверенность, сомнение) выражают, по мнению В. Г. Адмони, например, такие модальные слова как зсЬ\уегНсЬ, тд&Нск, луаЬгзсЬешНсЬ, зюЬег, а эмоциональное отноше-

429

ние выражается словами Ыёет, &1йскНсЬепуе1зе [Аётош 1972: 204]. ЭТОЙ же ТОЧКИ зрения придерживаются и немецкие лингвисты. Отно­ шение говорящего к высказываемому может быть или модальным, или эмоциональным. Модальность и эмоциональность - это различ­ ные отношения говорящего к высказыванию: под модальностью надо понимать оценку высказывания относительно степени достоверности высказанной мысли, а под эмоциональностью - чувственное, эмоцио­ нальное отношение к этой мысли, которое при соответствующих об­ стоятельствах может присоединяться дополнительно к модальности [Не1Ыг, ВшсЬа 1974: 449; аисЬ: З&гге: 220]. Если посмотреть на состав модальных слов, представленных в различных немецких работах, то нельзя не удивляться пестроте в пе­ речне модальных слов у каждого автора, занимающегося этой пробле­ мой. Г. Хельбиг по типу отношения говорящего к сообщаемому все модальные слова делит на 6, как он пишет, грубых классов: 1) Эпистемические модальные слова как «индикаторы достоверности» (аи§епзсЬешЬсЬ); 2) Гипотетические индикаторы (ЬекаппШсЬ); 3) Индикато­ ры дастанцирования (Ье81нпт1); 4) Эмотивные модальные слова (егшезепеттайеп); 5) Оценочные индикаторы (\тЪесИп§1). Эти пять грубых типов модальных слов Г. Хельбиг считает «настоящими» мо­ дальными словами, выражающими «первичное отношение». Но есть ещё модальные индикаторы (группа № 6), выражающие «вторичные отношения». Их отличие от «первичных» модальных слов состоит в следующем: «настоящие» модальные слова выражают отношение го­ ворящего непосредственно: говорящий нечто утверждает вместе со своим отношением к этому утверждению. Поэтому эти модальные слова ни отрицаемы, ни контрастируемы, в то время как «вторичные» модальные слова отрицаемы и контрастируемы, несут ударение и вы­ ражают «вторичное» отношение к высказываемому: Оег Ъ\х% Ьа1 унакгзскегпНск уег$ра1е1: (рптаге ЕтзгеШше); Е>ег 2 и § Ьа1 тсЫ: ткгзскеЫгск, зопёегп ЪезПттг уег8ра(е( (зекшгёаге Ет81е11ш1§) [см. эту точку зрения также: ВхегктзсЬ 1980]. Среди первичных модальных слов «оценочные индикаторы» (Ве^ег1ш1§5т(Ика1:огеп, уа1иаЦуа), образованные, главным образом, суффиксом -\га&е, что и делает модальные слова относительно откры­ тым классом, занимают периферийное место. Однако это только сло­ ва на - \уе1зе, образованные от прилагательных, причастий или наре­ чий, но йе от существительных, глаголов или числительных типа ГатШешгазе, ргоЪе\уе1зе, зШГешгазе, зсЬгШме18е и. а. Но и не все модаль­ ные слова, образованные от прилагательных, причастий и наречий входят в класс модальных слов, а только те, которые вьтражают «от­ ношение говорящего» (8ргееЬегет81е11ип#). Поэтому модальные слова на - дуе18е должны быть строго отделены от соответствующих образо430

ваний на - « е и от предложных групп на ш ... \Уе1зе. В предложении Ег ЬапйеИ Ыщетеж искомое слово выражает отношение говоряще­ го, следовательно, оно есть модальное слово. Но в предложении Ег ЬапйеИ к\щ (т Ыщет Шие) слово Шщ - вообще не модальное слово. В конце этой книга авторы пишут: так как модальные слова - это от­ носительно открытый класс слов, то они в этот класс добавляют ещё слова на - \д/е1зе, которые тоже являются модальными словами, но не вошли в их лексикон из-за недостатка места в книге и их редкого упо­ требления (указывается, к каким словам в лексиконе они относятся). Думается, что Г. Хельбиг уже перешагнул границы модальных слов, ибо слова типа Шщ&тт® не выражают отношения говорящего. В этом признаётся и сам Г. Хельбиг: „ВешюсЪ ЬЫЫ ее $сЬшег%, аш йот Рй11е йег , ^ е 1 з е - ^ б й е г " йгфпщт аизгшзопёегп, <Ие МоёаЬубЦет знкГ [О. А. Не1Ь% 1993: 67]. Наиболее спорным и острым остаётся вопрос об отграничении модальных слов от слов других неизменяемых классов. Например, X. Бринкманн считает, что модальные слова ничем не отличаются от других неизменяемых слов, например, наречий, так как они сами суть наречия, выражающие «оценку», «степень уверенности» (ухеМсЪ*, \УОЫ, \уаЪг5сЬетЦсЬ, зюЬег, гчуезУГеЦоз) [Вппктапп 1971:109]. X. Бринк­ манн пишет о некоторых неизменяемых словах как о прилагательных, но имеющих двоякое значение: Ег 151 ХХзгскег ап^екоттеп = Ег 1$1 ище/йкгйеХ ап^екоттеп (зккег Ы з*агкег Ъе*оп1 а1з ап$екоттеп). АЬег аисЬ: 1сЬ Ь т зккег, <1аВ ег "ап^екоттеп Ы (згскег ш% зсЬ^асЬег Ъе1оп1 а1з ащекоттеп) [Вппктапп 1971:103]. К прилагательным он относит так­ же слова на -НсЬ, - те1зе в вербальном подчинении, которые служат для модификации высказывания, состоящего в выражении отношения говорящего к высказываемому: уегтиШсЬ, ЪекаппШсЬ, ^аЬгзсЬеШюЬ, пойепШсЪ.; аи8паЬтз\уе1зе, §1йскЦсЬете18е тб^ИсЬетоегзе [Вппктапп 1971: 104]. X. Бринкманн различает прилагательные, выражающие от­ ношение говорящего к высказыванию, и остальные прилагательные на том основании, что последние выступают в функции атрибута су­ ществительного (Ег 1доГ1 зскпеИ = з е т зскпеПег ЬанГ, з е т зскпеИез ЬаиГеп; Ег 181 е т зскпеПег Ьаи&г), а первые выступают лишь в вербаль­ ном употреблении (Ег к о т т ! ЬезхштХ; Ез хз! Ьезхтттх, <1аВ ег к о т т ! ) [Вппктапп 1971: 103]. 1

5

Ценным в исследовании модальных слов является небезуспеш­ ное стремление Г. Хельбига дать сравнительную оценку модальным 1

Хотя исследование модальных слов проведено довольно подробно, однако, как пишут сами авторы, это предварительное исследование, так как каждое модальное слово требует особого анализа. На примере этой книги ви­ дишь бесконечность объекта исследования, особенно если сравнить эту книгу с исследованиями модальных слов 50-70 годов. 431

словам и смежным классам слов. Сравнивая модальные слова с части­ цами, Г. Хельбиг пишет, что модальные частицы принщшиально ме­ нее чем члены предложения, а модальные слова - более чем члены предложения, т.е. это предложения над предложениями („ЗаЧге йЬег За&е") [Не1Ы# 1970: 400]. Наибольшая неопределённость существует в отношениях между модальными словами и наречиями: как те, так и другие ничем не отличаются друг от друга синтаксически: Ег к о т т ! рйпкШск тш 8с1т1е (= АЙУегЬ); Ег к о т т ! уггтигИск тт ЗсЬгие (= МосШ^огт) [Не1Ы§, ВизсЬа 1974: 447]. Однако между модальными словами и наречиями имеются очень серьёзные различия. Убедительные аргументы, различающие модальные слова и наречия, приводят Г. Хельбиг и Й. Буша. Модаль­ ные слова отличаются от наречий шедующими синтаксическими при­ знаками: 1) В отличие от наречий модальные слова позволяют себя трансформировать в главное предложение: Е г к о т т ! уегтигНск = Мал меттигег (ез 15! уегтшНск зо), йаВ ег к о т т ! Ег котт!рйпкШск = *Ез 15! рйпкШск, йаВ ег к о т т ! . Это, по мнению авторов, свидетельствует о том, что модальные слова в принципе обладают статусом предложе­ ния, так как в качестве предиката главного предложения они оценива­ ют выраженное в придаточном предложении действие, в то время как наречия суть потенциальные предикаты предиката в логическом смысле, так как они собою лишь дополняют признак предиката. 2) Ответом на общий вопрос может служить модальное слово, в то время как наречие не может служить этой цели: Ег к о т т ! угттигИск. К о т т ! ег? - УегтиШск. Но//епгНск\ Ег к о т т ! рйпкШск- К о т т ! ег? - * РйпШИск * Зскоп. Это свидетельствует о самостоятельном ха­ рактере модального слова и о том, что модальное слово есть латент­ ное, скрытое, самостоятельное предложение. 3) Это глубоко лежащее различие между модальными словами и наречиями отражается в предложении в различном местоположении отрицания шсЬ!, которое стоит всегда перед наречием, но после мо­ дального слова: Ег к о ш т ! уегтигИск тскг - *Ег к о т т ! тскг уегтигНск; Ег к о т т ! тскг рйпШгск - *Ег к о т т ! рйпкгНск тсЫ\ Ег зит^з! тскг зскоп - *Ег з т # ! зскоп тсЫ; Данная проба указывает на тесную связь модального слова с глаголом, так как члены предложения, теснейшим образом связан­ ные с глаголом, ставятся согласно закону рамочной конструкции в ко1

В. Г. Адмони также считает, что модальные ответом на общевопросительные предложения „У1е11е1сп!."), в то время как наречия могут отвечать тельное предложение ( „ ^ е з т § ! К1ага?" - „Зспбп. ") 1

432

слова способны служить ( „ К о т т г ? ! с1и пи!?" лишь на частновопроси­ [Аётош 1972: 205].

нец предложения. Эта процедура невозможна при модальных словах, которые вообще не допускают отрицания в своё ближайшее окруже­ ние [Не1Ы$, ВпзсЬа 1974: 447-448; ШЬщ 1970 (с): 393-401; Не1Ъщ 1974; Не1Ы# 1984: 90]. «Модальные слова обозначают не объективное свой­ ство процесса (как наречия), а выражают субъективную оценку собы­ тия со стороны говорящего. Они передают не вид события, а лишь от­ ношение говорящего к происходящему» [Не1Ы§, ВшсЬа 1974: 449]. В другой своей работе Г. Хельбиг указывает на 15 различий между мо­ дальными словами и наречиями [Не1Ы# 1981: 5-29]. Отмечая тонкий анализ модальных слов в работах Г. Хельбига, нельзя не сказать о том, что все представленные им пробы действи­ тельны только для отдельных и весьма немногих модальных слов: не все операционные тесты подходят под одни и те же слова. Сам Г. Хельбиг признаёт, что этими тестами ещё ничего не сказано о мо­ дальных словах, об их силе выражения (Ашза^екгаЙ), о их взаимосвя­ зи и, самое главное, об их сущности. Он говорит о пустотах (Ъьскеп) в соответствующей языковой системе, что, собственно, и препятствует единому объяснению с помощью матричных предложений. Эти пусто­ ты делают невозможным образование отдельных групп внутри мо­ дальных слов. В своей более поздней работе Г. Хельбиг эти пробы, отличающие модальные слова от наречий, сокращает и доводит до одиннадцати [Не1Ы# 1984: 108-109]. Будучи отражением семантических критериев, ф у н к ц и я и м е х а н и з м в х о ж д е н и я модальных слов в предложение рас­ сматриваются по-разному. В русской традиции принято считать, что модальные слова не связаны в предложении ни с каким членом, а от­ носятся ко всему предложению в целом. «Модальные слова как бы вклиниваются или включаются в предложение или же прислоняются к нему» [Виноградов 1947: 30]. Эта точка зрения перенесена на почву немецкого языка [Шнитке, Эрлих 1963: 137; Буракова 1946:34; Арсеньеваидр. 1960: 198, 292; Михелевич 1958: 92-93], в котором, однако, по мнению некоторых исследователей, модальные слова более тесно, чем в русском языке, связаны со структурой предложения [АсЬпош 1966: 204]. В. В. Виноградов отграничил модальные слова от наречий по синтаксическим и семантическим признакам. По его мнению, модаль­ ные слова выражают субъективно-модальное отношение говорящего к его высказыванию, не имеют никаких синтаксических связей с други­ ми членами предложения, стоят вне структуры предложения, сами не выступают в СФ члена предложения. Они относятся не к какому-либо 1

На эти перифразы указывает также Р. Барч, за которые его критикует Е. Ланг и 3. Штайнитц [ВагИзсЬ 1972; Ьап^, Застиг 1977]. 1

433

слову отдельно, а ко всему предложению в целом, которому они преда­ ют модальную окраску, А. В. Исаченко [см. Исаченко 1963] примкнул к позиции В. В. Виноградова: модальные слова выражают отношение ко всему содержанию высказывания, т.е. выражают субъективную мо­ дальность. Однако А. В. Исаченко говорит не о модальных словах, а о вводных словах (ЗсШиубйег), о парентезе (РагепЙгейка). По его те­ ории термин «модальность» выражает семантическую функцию, а тер­ мин «вводное слово» - синтаксическую функцию. В. Г. Адмони полага­ ет, как и В. В. Виноградов, что модальные слова относятся не к отдель­ ному члену предложения, а ко всему предложению в целом, и как вста­ вочные слова структурно стоят вообще вне предложения, хотя он и подчёркивает, что прежде всего надо установить, к чему примыкают модальные слова непосредственно [АсЬпош 1972: 204-205]. Некоторые учёные полагают, что модальные слова выступают в роли особых модальных обстоятельств [Гулыга, Натанзон 1957:189], «обстоятельств субъективной оценки» („ АёуегЫеп Лег Е)еп]оте15е"). По­ скольку же обстоятельства характеризуют обстоятельственную сторону протекания действия, а «действие» выражается в сказуемом, то модаль­ ные слова должны входить в состав сказуемого как отдельного члена предложения. Иначе говоря, приписав модальному слову функцию об­ стоятельства, необходимо придерживаться точки зрения, что оно вхо­ дит в состав сказуемого. И наоборот, полагая, что модальное слово от­ носится ко всему предложению, нельзя говорить о нём как об обстоя­ тельстве. Если модальные слова определять как слова, выражающие оценку говорящим действительности действия [Зиндер, Строева 1957: 62], то, поскольку «действие» есть логический коррелят той структур­ ной единицы языка, которую мы именуем как уегЬшп йш1шп, естествен­ но предположить, что модальное слово характеризует, прежде всего, глагол. Таким образом, сущность модальных слов определяется некото­ рыми исследователями фактически с точки зрения структуры языка как слово, входящее прежде всего в состав члена предложения - сказуемого. Как оцениваются синтаксические свойства модальных слов не­ мецкими лингвистами,, каким образом они входят в синтаксическую структуру предложения? Г. Хельбиг справедливо выступает против точки зрения, согласно которой модальные слова относятся ко всему предложению в целом: модальные слова связаны с каким-нибудь из его членов. По его мнению, модальные слова подчиняются предика­ тивному отношению и только затем - всему предложению [Не1Ы# 1984: 89]. Более того, модальные слова могут принадлежать и другим синтаксическим отношениям, особенно часто атрибутивному отноше­ нию, оценивая его со стороны модальности. ГХе Ргаи, (Це пеЬеп йст Мапп 81апд, угеИегсЫ $еше ег^епе ... (А. 8е#Ьег8); Негг Виск ... йЫ ёаЬег ешеп гтг/ёПоз к^Штеп ЕшЯиВ аш (Н. Мапп).

434

Говорить о том, что модальные слова относятся ко всему пред­ ложению в целом, значит допускать предположение, будто предложе­ ние есть нечто нечленимое (без внутренней иерархической соподчи­ нённо сти слов на основе различных типов связи), которому и подчи­ няется модальное слово. В основе понимания предложения как нечто аморфного, нечленимого лежит с е м а н т и ч е с к а я интерпретация с и н т а к с и ч е с к о й связи модальных слов с предложением (отно­ шение говорящего к высказываемому, которое существует прежде все­ го как нечто «нечленимое»). Но предложение - это прежде всего такая линейно манифестируемая иерархическая цепочка слов, в которой любое слово, в том числе и модальное слово, должно занимать пози­ цию, определённую позицию по отношению к другим словам, быть связанным с ними каким-то синтаксическим способом, ибо вне син­ таксической связи в предложении не живёт ни одно слово. Предпола­ гать, что модальное слово относится ко всему предложению, значит допускать, что модальное слово синтаксически вынесено за пределы предложения и примыкает или, как говорит В. В. Виноградов, «при­ слоняется» к нему. Но предложение - и это главное - только визуаль­ но представляет собой линейно манифестируемую цепочку слов, ибо в языке нет иного способа представить предложение как в виде после­ довательности слов. Фактически же предложение есть определённая и е р а р х и ч е с к а я с т р у к т у р а (см. выше построенную мною СФМ, § 7, X), в которой члены объединены на основе взаимных син­ таксических зависимостей. Ни одно слово в предложении не может не зависеть иливзаимозависеть, или ещё каким-то образом связываться с другим словом, прежде чем относиться ко всему предложению в целом. Нельзя ска­ зать и обратного, что в предложении каждое слово не относится ко всему предложению в целом. Но прежде чем относиться ко всему предложению, каждое слово относится к единице более низкого уров­ ня. Что это действительно так, уже было доказано В. Г. Адмони, ко­ торый справедливо считает, что прежде чем принадлежать всему предложению, модальное слово должно в первую очередь относиться к чему-то внутри предложения [АсЬпош 1966: 204-205]. Этим «чем-то», по его мнению, является синтаксическая связь двух членов в виде пре­ дикативной, атрибутивной, предложной, адвербиальной и т.д. син­ таксической связью. В сущности, любое слово в предложении относится «ко всему предложению», но прежде чем относиться к более высокому уровню, оно прежде н е п о с р е д с т в е н н о связано с каким-либо конкрет­ ным словом и через него входит в состав всего предложения. Более правильным было бы говорить в данном случае не о синтаксической связи двух членов (предикативной, атрибутивной, адвербиальной),

435

а просто о «члене предложения» (предикате, субъекте, атрибуте, об­ стоятельстве). Если допустить, что модальное слово входит в предика­ тивную синтаксическую связь подлежащего и сказуемого, например, в предложении Ег л к о т т * у^акгзскегпИск, то это же модальное слово должно входить в предикативную синтаксическую связь и в предложе­ нии ШакгзскехпИск "ег к о т т * . Если это так, то модальное слово ^аЪгБсЬешЦсЬ в обоих предложениях, входя в том и в другом случае в предикативную связь, «ведёт себя» совершенно одинаково. Что это не так, можно подтвердить формальной процедурой, на основе которой для первого и для второго предложений можно по­ строить различные структурно-фушшцоналъные модели (СФМ). Если, например, в предложение Бег 1ип#е Це$1 ]ъШ еш ВисЬ включить мо­ дальное слово ^аЬгзсЬещЬсЬ, то оно д о л ж н о вступить в связь с от­ дельным словом и выполнять определённую синтаксическую функцию (СФ), т.е. функцию адъюнкта. Эту синтаксическую связь модального слова с его ядром можно подтвердить формализованной процедурой путём постановки вопросов или пробой на способность модального слова выступать в качестве ответа на вопросительное предложение, в котором вопросительный акцент может быть поставлен на любом знаменательном слове: а) ЧУег Нез1 еш ВисЬ? - УУакгзскетИск йет '7ип§е; Ь) \Уаз т а с М Лег 1ип§е? - Ег "Нез* шкгзскетИск; с) ^ а п п Нез* йег 1ип§е е т ВисЬ? - ЖакгзскетНск ' зеШ; 6) ^ а з Цез* ёег 1ип#е? - УУакгзскетИск е т "ВисЬ. Связь модального слова с любым членом обнаруживается на синтаксическом, просодическом и логическом уровнях (на послед­ нем - путём логического выделения того члена, которому подчиняется модальное слово). В соответствии с этим указанное предложение с мо­ дальным словом в формальной записи, как видит читатель, имеет раз­ личный вид, в зависимости от того, какому члену подчинено модаль­ ное слово как его адъюнкт. Таким образом, возможна т о л ь к о о д н а трактовка вхож­ дения модального слова в структуру предложения: модальное слово выступает прежде всего в СФ адъюнкта ядер, выраженных знамена­ тельными, полнозначными словами любого класса (глаголом, суще­ ствительным, прилагательным, наречием и др.), с которыми (т.е. с яд­ рами) модальное слово образует парное словосочетание, через него входит в более крупное словосочетание (если оно есть) и только через последнее относится ко всему предложению в целом. Б- Модальные слова как класс выделяются на основе 5 сильных различительных признаков, свойственных, однако, не всем словам этого класса, а также на основе набора 33 слабых различительных признаков различных степеней, который (набор) не пересекается ни в одном другом классе слов (каждый класс имеет свой набор призна­ ков) (см. об этом ниже в этой Главе 4, § 13). 436

(1.0) С изъятием модального слова из предложения изымается «кусочек» коннотативного значения, которое заключается в выраже­ нии говорящим своего субъективно-модального отношения к сообща­ емому в предложении (уверенность, сомнение, утверждение и д р . ) . Это субъективно-модальное значение не может быть восстановлено интонацией предложение (18/7): Ег 181 ап§еЬЦсЬ кгапк - Ег 181 кгапк; Ег к о т т ! \уаЬгзсЬетЦсЬ тог§еп - Ег к о т т ! тог^еп. (1.0) На логическом уровне модальные слова выражают модаль­ ность предложения (22/8), т.е. отношение говорящего к высказываемо­ му (уверенность, сомнение и др. ), которое служило всегда единствен­ ным критерием выделения модальных слов в грамматической тради­ ции. Модальность предложения в каждом конкретном случае реализу­ ется как модальность действия (1сЬ "коште мактзскетИск), признака предмета (шкгзскетНск "цЦегеззаЩез ВисЬ), признака или обстоя­ тельства действия (уУакгзскеМгск "тог^еп к о т т ! ег) и др. (0. 93) Большинство модальных слов (93%) может выступать в СФ адъюнкта ядра, выраженного обстоятельственными наречиями, и занимать позицию после них (5/13): Ег к о т т ! гТтог§еп паШгИск; 31е \УОЬП! "оЬеп ггеПегскг. (0. 66) Простое предложение с большинством модальных слов (66% модальных слов) может трансформироваться в сложноподчи­ нённое предложение, в главном предложении которого в функции пре­ дикатива выступает модальное слово (14/1): 1сЬ коште шкгзскетИск Е818! макгзскетНск, ёаВ юЬ к о т т е ; 8ге ЫеШзеМз&егзШсШск т Наше - Е8 18! зекЪзЬгегзШпсШск, ёай з1е ги Наше Ые1Ь!„ Однако ЭТИМ СИЛЬНЫМ признаком не характеризуются, например, модальные слова, входя­ щие в третью группу (Ье88ег, е1§епШсЬ, ИеЪег, зсЬЬеВИсЬ). Так как весь класс модальных слов распадается на 3 подкласса (подклассы здесь особо не выделяются), при этом один из них не характеризуется дан­ ным признаком, то этот различительный признак равен 1. 0: 3 = 0. 33 х 2 = 0. 66. Предложения типа Эй 8о11!е8! Ьеззег т Наше Ыейэеп могут быть трансформированы в сложноподчинённое предложение, но в этом случае модальное слово Ьеззег гфевращается в прилагатель­ ное в СФ предикатива: Ез ^дге Ьеззег, з1е ЫеГЬ! ги Наше. (0. 66) Большинство модальных слов выступает в СФ адъюнкта ядра, выраженного местоимением, занимая место после своего ядра (5/8): "1сЬ макгзскетНск; " Ш т угеПегскг; "егпаШНск. Некоторые мо­ дальные слова этой СФ или вообще не обладают, или обладают ею не1

Модальные слова - знаменательные слова, не имеющие номинатив­ ной функции [см. также: Москальская 1956: 367-368]. Это семантическое свой­ ство модальных слов как раз и обнаруживается благодаря их изъятию из предложения как коннотативное значение (в противоположность денотатив­ ному значению). 1

437

достаточно чётко (юЬ тМ, ег ШШскНск, ые /га$1оз), потому что они имеют более ограниченные сочетаемостные потенции со словами раз­ личных классов и подчиняются преимущественно глаголу. 1. (Р)Предлога(РгарозШопетцВе21еЬшщ$\убг1ег)- з а к р ы т ы й класс слов: ап, аиГ, Ьш1ег пеЪеп, ш йЪег, шйег, УОГ, 2ЛУ1$сЪеп вШХ, &етав, аиВег, УОГ, Ье1 оЬпе, 1го12, \уе^еп, Ьа1Ьег ... (137 слов). А. Предлога обычно рассматриваются как служебная часть ре­ чи, служащая для выражения отношений между словами в предложе­ нии, они не входят в состав какого-либо члена предложения, а являют­ ся одним из средств выражения связи между разнородными членами предложения. Предлоги ставят одни члены предложения в определён­ ное отношение к другим членам. В зависимости от характера тех отно­ шений, на которые указывают предлоги, выделяются самые различ­ ные группы предлогов. При этом устанавливается семантическое зна­ чение не столько самих предлогов, сколь субстантивно-предложных сочетаний. Если некоторые предлоги более или менее чётко обладают каким-то семантическим значением (таШек, оЬегЬа1Ь, кгай), то другие (например, ап, аиГ, УОГ, Ш) обнаруживают своё семантическое значение только в сочетании с существительными. Следовательно, в классифи­ кацию предлогов втягивается семантическое значение существитель­ ных. Вопрос о соотношении грамматического и семантического в предлогах, таким образом, не решён, хотя уже наметилась дифферен­ циация точек зрения. Что касается семантических функций предлогов, то одни линг­ висты справедливо различают два тесно между собою переплетаю­ щихся значения предлогов - структурное [Коссек 1966: 98] или обоб­ щённое грамматическое [А(1тот 1966: 138], которое совпадает с син­ таксической функцией предлогов, и конкретное лексическое значение [Ас1тош 1966: 138], сигнификативное значение [Коссек 1966: 98], т.е. конкретный вид связи между явлениями (временные, причинные, про­ странственные и д р . ) . Вторая группа учёных различает в предлогах только одно зна­ чение - или абстрактное лексическое значение, соответствующее ха­ рактеру отношения, выражаемого данным предлогом [Зиндер, Строе­ ва 1957: 67; Майтинская 1963: 93], совпадающее со структурным или обобщённым грамматическим значением, или их конкретное лексиче­ ское значение, неполнозначное, более или менее зависящее от упо­ требления предлога [Шендельс 1954: 189; Шнитке, Эрлих 1963: 140]. Третья группа учёных отказывает или всем предлогам в лекси­ ческом значении, или только тем, которые образуют неразрывное единство с управляющими ими словами, превращаясь как бы в приле­ пы к этим словам, являясь только средством связи [Стеблин-Камен­ ский 1957: 166-167; Зиндер, Строева 1957: 67]. ?

?

438

?

э

Исследуя синтаксические и фу*пщиональные свойства предло­ гов, учёные далеко разошлись во мнениях. 1) Часть лингвистов полагает, что предлоги как часть речи связывают другие ч а с т и р е ч и друг с другом. Например, X. Бр инкманн к свойствам предлогов относиг неизменяемость их форм и связь с существительным [Вппктапп 1971: 150; см. также: Зиндер, Строева 1957: 67]. По мнению В. Г. Адмони, предлоги выражают отношения существительного к существительным, числительным, местоимениям, глаголам, наречиям [Ао!тот 1972: 140]. Эта же точка зрения отраже­ на в грамматиках [Оийеп 1972: 299; 1ш% 1967: 356; Агеещетоаи. а. 1960: 299]. Однако эта теория уязвима в том отношении, что предлоги рас­ сматриваются вне предложения и как бы существуют лишь в учебни­ ках по грамматике (словарях) как определённая часть речи: в предло­ жении взаимодействуют не части речи, а прежде всего члены предло­ жения, представленные словами определённых частей речи. 2) По мнению других исследователей предлоги как часть речи выражают отношения между ч л е н а м и п р е д л о ж е н и я , ставят члены предложения в определённые отношения друг к другу [Аг5еп)е\уа и. а. 1960: 199; см. также: Шендельс 1954: 16; Михелевич 1958: 69]. Это положение также неверно отражает сущность предлогов потому, что смешиваются два уровня - морфологический, ибо все предлоги - части речи, принадлежащие уровню морфологии, и син­ таксический: части речи (предлоги) выражают синтаксические связи между членами предложения. 3) В. Г. Адмони, обнаружив в предлогах два слоя значений, ко­ торые соответствуют грамматическому и лексическому значениям у других частей речи, пишет, что предлоги выражают отношения меж­ ду п р е д м е т а м и и я в л е н и я м и. Это их грамматическое содер­ жание. С другой стороны, предлоги выражают конкретный способ со­ отношения между предметами и явлениями (пр остранственные, вре­ менные и д р . ) . Это их лексическое значение [Аскпош 1972:140; см. так­ же: Шендельс 1954: 16; Михелевич 1958: 69]. С одной стороны, В. Г. Адмони, Е. И. Шендельс, Е. Е. Михелевич наделяют предлоги грамматическими, хотя и неверно понимаемыми (связь между предме­ тами), и семантическими, тоже неверно понимаемыми (конкретный тип связи между предметами), свойствами и относят предлоги к обла­ сти языковых единиц. С другой стороны, ими устанавливается связь между предлогами и предметами материального мира. Но ведь окру­ жающий нас мир и язык - это категории разных уровней: материаль­ ного и идеального (см. об этом выше: § 5, III). 4) Существует точка зрения, согласно которой предлоги выража­ ют п р о с т р а н с т в е н н ы е , в р е м е н н ы е и л о г и ч е с к и е от­ ношения, выражая причину, уступку, следствие, общность, средство, 439

образ действия и др. [Хип^ 1967: 356]. В этой точке зрения я з ы к о в а я категория «предлоги» стала вдруг средством связи л о г и ч е с к и х по­ нятии, т.е. мы имеем дело с нарушением принципа гомогенности в под­ ходе к исследованию единиц, в частности предлогов (язык и логика - это разные уровни). 5) Предлоги - чисто с е м а н т и ч е с к а я категория и их син­ таксические свойства есть следствие их семантики [Вппктапп 1971: 150]. Как показано в § 2, И, семантический анализ никогда не ведёт к выделению какого-либо класса слов. 6) Наконец, существует мнение, будто предлоги связывают с л о в а и с л о в о с о ч е т а н и я [Не1Ы# 1984: 53; см. также: Шендельс 1954: 189]. Устанавливая различия между предлогами и сою­ зами, Г. Хельбиг и Й. Буша пишут, что предлоги соединяют слова и словосочетания, но в то же время, определяя позицию предлогов, считают, что они «стоят внутри членов предложения» [Не1Ы#, ВшсЬа 1977: 363]. Итак, здесь продемонстрировано отсутствие единодушия сре­ ди учёных в понимании сущности предлогов. Исследователи счита­ ют, что предлоги служат средством связи или между словами, или между частями речи, или между членами предложения. В тради­ ционном языкознании понятия слова, части речи, члена предложе­ ния отграничены недостаточно чётко Если все эти точки зрения объ­ единить в одну, предполагающую выражение предлогами отноше­ ний между единицами языка, то эта точка зрения может быть проти­ вопоставлена другой, согласно которой предлоги выражают отно­ шение не между словами, а между предметами и явлениями реальной действительности (как будто мы видим два предмета, например, нож и стол, а между ними, связывая их, лежит третий предмет - предлог «на»). С этой точкой зрения невозможно согласиться, прежде всего потому, что она неверна с точки зрения логики. Говоря подобное, мы отождествляем с л о в а и в е щ и . В языке же другого ничего не существует, кроме з н а к о в предметов и явлений реальной дейст­ вительности. Любое отношение, существующее в языке, есть отноше­ ние между знаками предметов, а не самими предметами. А так как слова суть одновременно языковые знаки понятий, то предлоги вы­ ражают отношения между понятиями. Что собой являет сегодня теория предлогов? Сплошную нераз­ бериху и путаницу. Они не определены ни семантически, ни синтакси­ чески, ни с функциональной точки зрения: предлоги, оказывается, связывают и слова, и части речи, и члены предложения, и предметы. Научная теория предлогов в современном языкознании до сих пор, к началу 21 века, топчется на уровне школьной грамматики: не выра­ ботана единая, и самое главное - научная точка зрения о сущности 440

предлогов. Мнения лингвистов настолько разошлись, что это не поз­ воляет выявить даже какую-либо объеданяющую тенденцию в опреде­ лении сущности предлогов. Б. Предлоги, подразделяющиеся на 13 подклассов, выделены как самостоятельный класс слов на основе 4 сильных различительных признаков, свойственных всем подклассам предлогов, на основе 7 сильных различительных признаков, свойственных лишь отдельным подклассам (всего 11 сильных признаков), и на основе набора 24 сла­ бых различительных признаков. (1.0) Слова, стоящие по обе стороны предлога, при трансформа­ ции порядка слов не могут меняться местами (12/11), При перестанов­ ке этих слов словосочетание становится неотмеченным: сие ЗеЬпзисЫ паск Ыег Неипа! - *ё!е Ненпа1 паск (1ег ЗеЬпзисЫ; <Ие 1деЪе гиг ТосЫег *ё!е ТосЫег гиг 1леЬе. Иногда эта перестановка допустима, если не на­ рушается логическое соотношение двух соотносительных понятий, стоящих по обе стороны предлога. В этом случае, однако, речь может идти только о таких логических отношениях, выражаемых предлога­ ми, как понятие места, когда за точку отсчёта, «рассмотрения» берёт­ ся поочерёдно то один, то другой предмет: дет Вашп УОГ д е т Наиз ёаз Наиз УОГ д е т Ваит; <Це ЗсЬеипе Ыпгег ё е т Оаг1еп - ёег Оаг1еп Ыпгег ёег ЗсЬеипе. (1.0) Предлога, выступая в СФ взаимозависимых членов, одним из которых служит существительное, занимают как контактную, так и дистантную позицию по отношению к своему противочлену, выра­ женному существительным (12/20): УОГ Лет Наш - УОГ Лет Иетеп Наиз; Ыпгег Лет ЖаШ - Ыпгег ё е т а т НопгоЫ Ье^епёеп №аЫ. (1.0) Все предлоги выражают отношения между понятиями предметов, лиц, качеств, обстоятельств и пр. (22/12). (1.0) Предлог в СФ взаимозависимого члена образует вместе со своим противочленом (существительным) фонетическое слово, явля­ ясь в этом фонетическом слове нейтральным сегментом (11/2). Пред­ лог может быть выделен интонационно только при логическом проти­ вопоставлении. Между предлогом и существительным отсутствует па­ уза: аи/ ё е т "ТгзсЬ; Ыпгег дет "ЗсЬеипе; но: Оаз ВисЬЬе§1 шсЫ " ш / д е т ИзсЬ, з о п ё е т ' 'ипгег ё е т ТлзсЬ. (0. 86) Почти все предлоги (кроме предлогов епйап& ЬаШег, тиНеЬе, ги^ипз&п, аЬотаЛз, §е§епйЪег гхтгйег, гиНеЬе, аи*\уаг*з, ЫпсЫгсЬ, аЬ&егесЬпе* идр.) выступают в СФ взаимозависимых членов, 1

5

Как пишет В. Г. Адмони, союзы совпадают с предлогами не полно­ стью, так как при перестановке внутри словосочетания мы обнаруживаем, что при предлога^ оба существительных неравноправны, одно всегда есть опреде­ ление другого: ёег Агг* а1з Ргеипё - ёег Ргеипё а1з Агг* (= предлог); ёег Агг! ипё Ргеипё - ёег Ргеипё ипё Агг! (= союз) [Аётош 1966: 138, 140]. 1

441

противочленом которого служат существительные, занимая позицию перед существительным (7/1): УОГ с!ет Наш; Ыпгег йет \УаЫ; %е§еп йеп Р е т ; тИ деп ЗсЫИет и. а. (0. 50) Половина предлогов выступает в СФ взаимозависимых членов, противочленом которых служит местоимение в косвенном па­ деже, занимающее позицию после предлога (7/3): Ъег пит, йапк Шт, окпе ипз, УОП Шг. (0. 29) Предлоги УОП, ап, аш, тй, дигсЬ, т , ьЬег, шп, ип1ег, УОГ, 2\У15сЬеп, аиГ, Гьг, пасЬ и др. имеют субституты в виде предложно-указательных слов на „ О " типа ёагаиГ, ёагап, дапп, ёауоп, д а т й (19/11): Ег агЬейе! ап Лет ВисЬ - Ег агЪеИе! йагап\ Баз ВисЬ Ье§1 аи/дет ИзсЬ Баз ВисЬ Ье§* йагаи/ (0. 21) Предлоги зей, аЬ, УОП, УОП ... ап, УОП ... аЬ, УОП ... аш, УОП ... аиГи др. выступают в СФ взаимозависимых членов, противочленом которых служит обстоятельственное наречие (7/5): зек #ез1;егп, аЪ тог&еп, УОП пип ап, УОП Ыег аиз. (0. 21) Предлоги ап, аиГ, аш, Ыз, сЫгсЬ, т , йЬег, шп, шйег, уог, ятзсЬеп, йг, 8е§еп, тй, пасЬ, ги могут выступать в СФ адъюнкта яд­ ра, выраженного наречием или отделяемым глагольным префиксом, занимая позицию после ядра (5/13): ч#1г ЬеГеп/оп аиз ёет НоГ; &е §ш§еп ш% УОП Ыег. (0.14) Предлоги &етаВ, епйапё, Ьа1Ъег, гиЫ&е, ги^ип^еп, аи&уайз, §е&епйЪег, гишйет, гиИеЪе, аЬ\уайз и др. выступают в СФ взаимозависи­ мых членов, противочленом которых служат существительные и место­ имения, занимая позицию после них (7/4): Баз 18* ёег УогзсЬпй %етй# йигсЬгийЬгеп; Оолтззег ЦгшШйе каХЪег ти!ке ег зет Наиз уегкаиГеп. (0. 07) Предлога аЬ, зеН, УОП, ги выступают в СФ взаимозависи­ мых членов, противочленом которых служит числительное, занимая позицию перед числительным (6/6): аЬ 10 ЦЬг, УОП 5 1аЬгеп. 8. (Ь) Логические частицы (Ло^зсЬе РагИкеЫ) - з а к р ы т ы й класс слов: аИеЫ, ЬезопдегБ, аш^егесЬпе!;, ксН^ЬсЬ, аиззсЬНеВНсЬ, еЬеп, §ега<1е, ЫсЫ, зо^аг, аисЬ, Ъегейз, еЪепЫЬ, посЬ, зсЬоп, пиг, ЫоВ, егз1;, еЪепзо ... (113 слов). А. Слова, которые в современном языкознании признаны как логические частицы, весьма неоднородны по своему составу. Напри­ мер, А. М. Пешковский считал слова подобного рода частицами (только, лишь, уже, даже) [Пешковский 1925: 84]. Л. В. Щерба отно­ сил их к усилительным словам [Щерба 1974: 81]. В немецкой грамма­ тике в настоящее время логические частицы выступают под термином «градуирующие частицы» (СгайрагйкеЫ) [КоПодишт Оеи*зсЬе 8ргасЬрагШсе1п 1979]. Как мелкие слова служебного характера они на­ ходятся в центре внимания современной «лингвистики текста» [Нико­ лаева 1978: 17]. 442

На логические частицы немецкого языка как самостоятельный класс слов впервые обратила внимание Е. Е. Михелевич (они исследо­ вались под термином «логико-смысловые частицы»), которая указа­ ла на а) основные семантические характеристики логико-смысловых частиц, делящиеся по лексическому значению на семь разрядов, обра­ зующих систему с синонимическими и антонимическими отношения­ ми внутри этой системы, б) сущность («механизм») логического взаи­ модействия логико-смысловых частиц со словами других частей речи, в) грамматические характеристики логико-смысловых частиц: сочета­ емость со словами различных классов, их местоположение в предло­ жении, их роль в коммуникативном членении предложения как «лек­ сического средства уточнения коммуникативного членения предложе­ ния» [Михелевич 1959: 114]. Однако Е. Е. Михелевич, отнеся к разряду логико -смысловых ча­ стиц 18 слов, оставила вне поля зрения ещё и другие слова, обладающие аналогичными признаками. Последующие исследования логических ча­ стиц дополнили этот класс новыми словами. Однако вопрос исчерпыва­ ющего выделения класса логических частиц до сих пор не решён, не го­ воря уже о том, что класс логических частиц не соотнесён с остальными классами слов и не включён в общую систему классов слов. В. Г. Адмони специально не исследовал логические частицы, однако он выделяет некоторые слова, имеющие ограничительные и идентифицирующие значения, которые были позже признаны им как логические частицы: пиг, зо^аг, §ега<1е, ЫоВ, аДеш, еЬеп, аисЬ, зеГЬ51 [Ас1тош 1966: 207]. До появления работ Н. А. Тороповой (см. об этом ниже) все исследования 50-80 годов, касающиеся логических частиц (особенно часто описывается логическая частица шсЫ), не идут далее простой констатации их местоположения в предложе­ нии, не раскрывают их сущности. Логические частицы выделены в особую часть речи пока только на материале немецкого языка, хотя аналогичные слова изучаются уже и на материале других языков. 1

2

3

1

Логико-смысловые частицы - это «неполнозначные неизменяемые слова, привносящие в семантику членов предложения (а тем самым и в предло­ жения) значения, отражающие реальные отношения объективной действитель­ ности в форме весьма общих логических отношений - отрицания, ограниче­ ния, выделения, присоединения» [Михелевич 1959: 91]. См.. например, работы, посвященные отрицанию тоЫ: [Шендельс 1959:125-144; Шендельс 1957; Куманичкина 1968: 81-94; Фридман 1960: 49-60; Толкачёв 1965: 103-104; Не1Ы 1971: 66-76; ШЪщ 1970 (а); Вооа! 1956:49; МаПашсЬ 1964: 16 Я*.]. Например, И. А. Мельчук на материале русского языка провёл анализ слова только с точки зрения его семантики (т.е. в данном случае с точки зрения его логической сущности) по методу, преддложенному Е. Чарни [Е. СЬагпеу 1962: 289-293] в виде формулы в терминах символической логики [Мельчук 1970]. 2

5

3

443

В последующие годы (60-80 годы) частицам было уделено боль­ шое внимание, но в оценке их синтаксической и семантической функ­ ций не было никакого единства, д а и сама проблема классификации логических частиц не решена. Все частицы, без специального выделе­ ния среди них логических и модальных частиц а также модальных слов, рассматриваются в «общем котле», без строгой дифференциации логических и модальных частиц, модальных слов и ингенсификаторов. Например, Г. Хельбиг классифицирует все частицы без их чёткой дифференциации, по принципу подчинённости словам той или иной части речи [Не1Ы# 1970 (с): 400]. В своей более поздней работе Г. Хель­ биг повторяет почти слово в слово эту классификацию [Не1Ы§ 1984: 92]. Сам по себе факт сочетаемости слов разных классов интересен, но он, во-первых, не раскрывает сущности частиц, во-вторых, сочета­ емость разных частиц со словами одной и той же части речи не ведёт к их внутренней классификации, к установлению какой-то внутренней стабильности среди частиц. Но самое главное - в класс частиц попада­ ют самые разнородные слова: это напоминает ситуацию из немецких грамматик начала 20 века, в которых под частицами понимали все не­ изменяемые слова (предлоги, союзы, наречия, междометия). Класси­ фикация частиц у Г. Хельбига показывает, что он относит к ним такие слова как Газ* (интенсификатор), \те11е1сЫ: (модальное слово), $о#аг (логическая частица), ^еИ (наречие), т а 1 (модальная частица) и др. В то же время к частицам он относит интенсификаторы (#апг, йЪегаш, \те1, е*тоаз, шейаш, \уей, зеЬг), называя их частицами с градуирующим значением: ЕЙе АгЪей 151 %апг #и1 [Не1Ы§ 1974: 138]. Такая точка зрения ничем не отличается от позиции В. Флемига, который считает, что частицы не образуют единой части речи, по­ тому что он к частицам относит наречия, отделяемые глагольные пре­ фиксы, союзы, предлоги, как это и делалось в немецких грамматиках уже боле сотни лет тому назад. Более того, по мнению В. Флемига, ча­ стицы стоят в предложении как самостоятельные члены предложения с целью более детального определения события, выраженного глаго­ лом, прилагательным или существительным [Р1апп§ 1970: 897]. В грам­ матике Г. Хельбига и Й. Буша [Не1Ы§, ВшсЬа 1974: 430-432] мы видим более развёрнутую характеристику той классификации частиц, кото­ рая была предложена Г. Хельбитом ранее. Но и здесь все частицы рас­ сматриваются как единый класс, к которому относятся логические ча­ стицы, модальные частицы, интенсификаторы, наречия по синтакси­ ческому признаку подчинения словам других классов (зо^аг, аЪег, е^уа, &ап2, Газ*, зеЬг, ^еИ, \те1, Ъе15р1е^е1зе, хлуаг, йепп, шсЫ, зеШз!) [Не1Ы§, ВшсЬа 1974: 434-445]. Естественно, выделение класса логических частиц связано с большими трудностями в связи с многозначностью и многофункци444

ональностью этих лексем. Как пишет Г. Хельбиг, слова эти трудно поддаются классификации, потому что их семантическое (денотатив­ ное) содержание очень расплывчато [НеНм^ 1984: 13]. Основная труд­ ность в выделении класса логических частиц состоит в их отграниче­ нии от слов других классов. В отличие, например, от наречий и мо­ дальных слов частицы не выступают как сшостоятельные члены предложения, не могут стоять на первом месте в предложении перед уегЬшп йшйдгп без их ведущего члена (ядра) в утвердительном пред­ ложении. Они относятся не ко всему предложению, а лишь к отдель­ ным членам предложения, с которыми они в предложении «пермутабельны». Самостоятельно частицы не могут служить ответом на об­ ще - и частновопросительные предложения [Не1Ы# 1984, Вй. 2: 13; Не1Ы§ 1974: 127]. Г. Хельбиг указывает на три отличия частиц от на­ речий и модальных слов: 1) Наречия - это члены предложения, мо­ дальные слова - более чем члены предложения, это латентные пред­ ложения, частицы - менее чем члены предложения, это части членов предложения [Не1Ы§ 1974:138]. 2) Модальными словами можно отве­ тить на общевопросительное предложение, частицами же невозмож­ но ответить на какие-либо вопросы: АгЪейе* ег? - УегтигИсН; \У1е агЪеИе* ег? - Р1ефщ\ АгЬеИе! ег? Ше агЬейе* ег? - *Ыиг. 3) Модальные слова стоят на первом месте в предложении при нейтральном поряд­ ке слов, наречия ставятся на первое место лишь при их выделении как члена предложения, частицы же вообще неспособны стоять на первом месте в предложении без подчиняющего слова [Не1Ы§ 1974: 138; ШЪщ 1984]. Кроме изучения «частиц вообще», в зарубежной грамматике уделяется внимание также семантическому и синтаксическому анали­ зу частиц, и именно тем частицам, которые фактически являются ло­ гическими частицами. Хотя немецкие лингвисты отметили многие до того неизвестные свойства частиц, однако это были разрозненные исследования и в ос­ новном - отдельных частиц. Однако наиболее серьёзными, основопо­ лагающими работами по вопросам логических частиц немецкого язы­ ка являются исследования Н. А. Тороповой, предпринявшей системное исследование всех логических частиц немецкого языка [Горопова 1981]. В её работах полномасштабному исследованию подвергнуты все логические частицы немецкого языка, исследована их специфика как особого класса слов, их назначение в язьпсе, определён и теоретически обоснован их семантический статус. В частаости, подвергнут аналцзу 1

См. работы, посвященные частицам немецкого языка [Любимова 1998; Вежбицка 1968: 23-28; БоЬеПу 1973: 154-178; Актапп 1976; 1978; ХУоЫа 1986; ВиЪН*2 1978; ЬьКеп 1977;ЭДеусИ1969: Э1е РагИке1п <1ег ёеиТзспеп ЗргасЬе 1979; М/етег 1975; 1977; Роо1еп 1983 ]. 1

445

механизм функционирования немецких логических частиц, что позво­ лило дать семантическую характеристику каждой логической частицы. Были установлены конкретные формы выражения соотносимых этими частицами логических понятий, описано значение 43-х логических час­ тиц, выявлены их системные отношения и, наконец, показан механизм организации смысла высказывания с помощью логических частиц. Принципиально новым в работах Н. А. Тороповой является её контекстный, «текстовый» подход к сущности логических частиц, ко­ торый предполагает исследование частиц не в отдельных предложени­ ях, а в связном тексте. Значение логических частиц трактуется Н. А. Тороповой как содержательная характеристика отношений между двумя величинами - между ядерным элементом (логической ча­ стицей) и противочленом частицы (тем словом, которому подчинена логическая частица). Обнаруживаемая у некоторых логических частиц связь с пресуппозициями составляет также компонент их значения. В основе каждого значения лежит утверждение или отрицание противочлена в качестве участника отношений, и это отношение имеет ди­ хотомическую природу: «никто другой» - «другие тоже». На эти об­ щие значения логических частиц накладываются их индивидуальные лексико-семантические варианты. Значения логических частиц обра­ зуют в языке микросистему. Все аспекты функционирования логичес­ ких частиц представляют собой взаимосвязанные процессы. Новым в работах Н. А. Тороповой является также подробное описание семан­ тических значений всех 43-х логических частиц, в результате чего вы­ явлена их семантическая классификация, представленная в виде лексико-семаншческой системы. Логические частицы исследуются также на материале других языков. В работах Б. А. Кривоносова на материале английского язы­ ка подробно исследованы 42 логических (в его терминологии - «выде­ лительных») частицы (а§ат, а1геа<1у, ако, еуеп, ;(и5*, оп1у, Юо, уе* и др.) [Б. А. Кривоносое 1985]. Главная семантическая функция анг­ лийских логических частиц, по мнению Б. А. Кривоносова, состоит в выражении скрытых, имплицитных смысловых элементов суждения, которое соотнесено определённым для данной частицы образом с яв­ ным, эксплицитным суждением, выраженным всем предложением за вычетом частицы. Частицы в синтаксической структуре предложе­ ния - зависимые от знаменательного компонента слова, они не выпол­ няют функцию членов предложения. В работах Б. А. Кривоносова исследована также синтаксичес­ кая и коммуникативная функция «выделительных» частиц. 36 англий­ ских лексем реализовались на синтаксическом уровне как 42 логичес­ кие частицы. Синтаксическая функция выделительных частиц состоит в том, что они на основании подчинительной синтаксической связи 446

входят в словосочетания как зависимые компоненты. Они не являют­ ся самостоятельными членами предложения или их частью, а рассмат­ риваются как компонент синтаксической структуры предложения, синтаксически подчинённый определённому члену предложения. В коммуникативном отношении выделительные частицы - это часть одного из двух коммуникативных центров - ремы или перехода (но не темы). Семантическая функция выделительных частиц заключена в выражении ими имплицитного суждения, которое определённым об­ разом соотнесено с эксплицитным суждением, выраженным всем пред­ ложением с частицей: В т аЬо I д*югк = а) Ви11 игогк + Ь) I йо вотыЫщ о1пег 1пеп *Ьа1. Суждение (а) эксплицитное, тогда как суждение (Ь) им­ плицитное, выраженное посредством частицы а1$о. Выделительные ча­ стицы могут сочетаться со словами всех знаменательных классов: гла­ голом (44.9%), существительным (18.7%), местоимением (10.2%), при­ лагательным (9. 3%), наречием (6.9%) и числительным (2.7%), а также с придаточным предложением (5.5%) и сравнительной группой (1.8%). Различие между частицами заключается в преимущественной для каж­ дой частицы сочетаемости с тем или иным разрядом слов. Совершенно новым по сравнению с другими аналогичными ис­ следованиями частиц в английском языке является исследование логи­ ко-семантической функции частиц. Все выделительные частицы выра­ жают: а) имплицитное суждение, которое отличается от эксплицитно­ го суждения (обозначенного исследуемым предложением за вычетом частицы) тем, что вместо утверждаемого экспликата в нём представ­ лен отрицаемый импликат; б) имплицитное суждение, в котором отра­ жено логическое соо гношение между экешшкашм и итшкшюи: жепликат и импликат принадлежат к одному множеству денотатов и не тождественны друг другу; в) имплицитное суждение, отрицающее представление об ожидании импликата [Б. А. Кривоносов 1985]. Логические частицы русского языка также не остались без вни­ мания лингвистов. Современная лингвистика обогатилась очень инте­ ресной обобщающей работой по проблемам частиц в славянских язы­ ках, которая, однако, имеет далеко выходящие за пределы её названия значение [Николаева 1985: 77-103]. Состояние изученности проблемы частиц Т. М. Николаева разделяет на три аспекта: общепризнанные положения, парадоксы и нерешённые проблемы. С её' точки зрения, частицы сейчас стали необычайно популярными. Это связано с общи­ ми сдвигами в языкознании - от описания фактов через язык к опреде­ лению о т н о ш е н и я к этому описанию. Человек связывает выска­ зывание с общим значением о мире, со своим отношением к сообщае­ мому, связывает высказывание с другими высказываниями, с ситуаци­ ей непосредственного действия. Одна и та же частица может переда­ вать несколько коммуникативных линий. Частицы своим семантичес447

ким значением выходят за пределы элементарных синтаксических кон­ струкций и реализуют межфразовую связь [Николаева 1985: 6-13]. Мощным толчком для исследования частиц явилась теория пресуппо­ зиции, «дополнительной строки», непосредственно не вытекающей из буквального состава предложения. Особенно «повезло», как пишет Т. Н. Николаева, русским логи­ ческим частицам только, даже, тоже, ещё, уже, которым посвящены отдельные диссертации и статьи, их часто привлекают в качестве ил­ люстративного материала по проблемам пресуппозиций и актуально­ го членения предложения. Однако эти работы носят частный харак­ тер, поскольку они не вбирают в сферу своего анализа ни все логичес­ кие частицы, ни всю сложность их функционирования. Мало исследо­ вана семантическая сторона логических частиц, потому что их в выс­ шей степени абстрактная семантика очень расплывчата и постоянно ускользает от анализа, тем более что отсутствуют методы и способы описания их семантики. За последние годы появилось немало и других исследований, посвященных логическим частицам в русском языке. Интересный со­ поставительный анализ логических частиц в русском языке (тоже, также) проведён Е. В. Падучевой [Падучева 1974: 1-14]. Вышли две капитальные работы И. М. Богуславского с весьма детальным и очень интересным анализом русских логическаих частиц ещё, уже, только, даже, не [Богуславский 1985; 1996]. Как пишет А. П. Ершов в предис­ ловии к одной из этих книг [Богуславский 1985: 2-4], речь идёт о таких словах, значения которых родственны значениям элементов логичес­ ких языков, в первую очередь - кванторов, связок и модальных опера­ торов. Если в логических языках информация о сфере действия опера­ торов легко и однозначно задаётся самим синтаксическим построени­ ем формул, то в естественном языке соответствующие сведения запря­ таны весьма глубоко, и их обнаружение вырастает в серьёзную науч­ ную проблему. «Эти ... незамысловатые единицы оказались средото­ чием ряда общих проблем синтаксиса, семантики и прагматики. Это даёт основание думать, что прогресс в их изучении открывает путь к пониманию широкого круга явлений» [Ершов 1985: 4]. Итак, анализ работ, посвященных логическим частицам в не­ мецком языке, показывает, что этот вопрос ещё далёк от окончатель­ ного решения, хотя современная германистика может гордиться тем, что класс логических частиц более или менее отграничен от других классов неизменяемых слов и указаны самые существенные их свойст­ ва. Однако здесь можно было бы указать на вопросы, которые ещё ос­ таются нерешёнными: 1) Это прежде всего семантическое значение ло­ гических частиц (значение ограничения различных степеней, соедине­ ния, разъединения, выделения, соотнесения и др.); 2) Связь семантиче448

ского значения логических частиц с логическими понятиями, суждени­ ями, умозаключениями; 3) Синтаксическая роль логических частиц: с каким членом предложения и с какой частью речи они чаще всего со­ четаются; 4) Их роль в актуальном (логическом) членении предложе­ ния; 5) Семантическая и логическая синонимия и антонимия среди ло­ гических частиц, их семантические и логические пересечения. Б. Логические частицы, распадающиеся на 7 подклассов, выде­ лены на основе 4 сильных различительных признаков, а также на осно­ ве набора 32 слабых различительных признаков различных степеней. (1.0) Изъятие из предложения ядра, в СФ адъюнкта которого выступает логическая частица, ведёт к перераспределению синтакси­ ческих связей в предложении и, следовательно, главного ударения в предложении (Шб): М е т Ргетай зсЫай пиг а т "Та§е - М е т Ргешй "$сЫаЙ пиг; 1сЬ \уегс1е аиск "сйезез ВисЬ 1е$еп - 1сЬ \гач!е "аисЬ 1е$еп. Необходимо поэтому учитывать следующее: местоположение логиче­ ской частицы перед знаменательным словом ещё не означает, что ло­ гическая частица автоматически служит адъюнктом именно этого сло­ ва. Например, предложения ЕК дасЫе пиг йагап; Ег ёасЬге аиск ёагап и т.д. имеют по два значения, в зависимости от интонационной струк­ туры этих предложений, а в конечном счёте от того, в какой член вхо­ дит логическая частица в СФ его адъюнкта - в правый или в левый член: Ег "ёасЫе пиг ёагап = Ег "ДасЬ*е ипй тасЫе гйсЫз апёегз; Шг ' оагап дасЫе ег. (1.0) Логические частицы участвуют в коммуникативном (акту­ альном) членении предложения, выступая в СФ адъюнкта ядра, выра­ жающего новое в сообщении (рему) (23/1). В функции ядра может вы­ ступать любое знаменательное слово: Ег "«сЪтеец** пиг; Шг "<йе$е$ ВисЬ ЬаЬе юЬ посЬ шсЫ §е1е$еп; М е т Уа*ег уег8*еЫ; зо§аг "ЕпдВзсЬ. При наличии в предложении логической частицы роль порядка слов и, следовательно, интонации в распределении темы-ремы значительно снижается, так как новым в сообщении выступает всегда ядро, которо­ му подчинена логическая частица, даже если это ядро стоит не в кон­ це предложения (обычное место ремы), а в начале предложения: Аиск ' 'яе капп сйезе Рга§е Ъеап1^ог1еп. (1.0) Логическая частица функционирует как средство логичес­ кого соотнесения понятий и суждений: логическая частица соотносит, главным образом, два понятия при эксплицитной выраженности толь­ ко одного из них (25/2): Шг т е ш "Уа(ег уег$1еЫ Еп^ИзсЬ = М е т "Уа*ег уег$1:еЫ Еп#Ц§сЬ + "Метапй апйегз уег81:еЫ: ЕПЙЬБСЬ. 1

На «логико-выделительнкю» или «усилительную» функцию некото­ рых слов в различных языках указывали многие авторы (Крушельницкая 1956: 61; Ильиш 1948; Буракова 1946; Михелевич 1959; Вооз1 1956: 84]. 1

449

Каков «механизм» соотнесения логических понятий благодаря введению в предложение логической частицы? Выполняя СФ адъюнк­ та какого-либо ядра, все логические частицы с о о т н о с я т понятие, выраженное характеризуемым частицей ядром (словом, словосочета­ нием, предложением), с целым рядом смежных (близких в данном кон­ тексте) понятий. При отсутствии логических частиц эти понятия оста­ ются как бы изолированными. Например: Кшёег кцппеп 5о е!\уа$ 1ип (понятие Кшдег взято вне ряда смежных понятий). Ыиг "Кшдег кцп­ пеп 50 е1\\га51ип (понятие Кшёег отграничено от понятия ЕпуасЬзепе). Аиск "Кшёег копеп 50 е!\уа5 1шт (понятие Кшёег включено в понятие ЕтасЬзепе). В предложении Ыиг "эде капп &езе Рга§е Ьеап^ойеп ло­ гическая частица пиг соотносит понятие 51е со смежным, отсутствую­ щим, эксплицитно не выраженным в язьпсе понятием ег, \\тг, \сЪ и т.д. Это подтверждается тем, что указанное предложение содержит в себе в имплицитной форме как бы два суждения: (а) Ыиг ггяе капп сЦезе Рга^е Ъеап1\У0г1еп = (Ь) ' '81е капп д1езе Рга^е Ъеап(:\Уог1еп + (с) ' 1сЬ (ег, ]етап<1 апёегз) капп (Незе Рга#е пгсЫ Ъеап^оггеп; или: (Ь) "81е капп с11е5е Рга^е ЪеапШойеп + (с) "Метапс! капп (Цезе Рга§е Ъеап^ойеп. Предложение (а) по трансформационной истории есть сумма предложений (Ь) и (с). Предложение без логической частицы пиг, аисЬ равно самому себе, не включается в ряд соотносимых предложений, оставаясь изолированным с тем логическим значением, которое свой­ ственно лишь данному предложению. То же предложение с логичес­ кой частицей пиг, аисЬ, зо^ат, 1есИ#ЦсЬ Ыой является суммой двух суж­ дений, одно из которых не находит эксплицитного выражения в язы­ ке. Таким образом, логические частицы логически соотносят два смежных понятия и через них - два суждения, одно из которых в экс­ плицитной форме н е в ы р а ж е н о в язьпсе, хотя «витает» в созна­ нии в виде одного из двух смежных л о г и ч е с к и х суждений [см. также: Б. А. Кривоносов 1985]. Благодаря логической частице смежные соотнесённые словапонятия оказываются в тех же логических связях, что и характеризуэ

1

И. А. Мельчук, анализируя эквивалент немецкого слова пиг, 1есН§Исп русское слово только с точки зрения его логической сущности в терминах сим­ волической логики, приходит к выводу, что смысл слова только в предложени­ ях (Я купил только чашки; Я знаю только русский язык; Пришло только пять студентов; Собака только обнюхала его; Он передвигается всегда только полз­ ком) предстаёт перед исследователем как «структурная формула» и выражает коньюнкцию (и), отрицание (неверно, что), «существовать» (хотя бы один ...), «что-либо», «равенство». При этом описывается, как пишет И. А. Мельчук, не смысл отдельного слова только («оно не имеет смысла»), а смысл выраже­ ния «только Ап», т.е. утверждается что-то «только относительно Ап». «Если нам всё-таки кажется, что только означает нечто взятое отдельно, то это, повидимому, объясняется тем, что мы подсознательно примысливаем к нему ти­ повые контексты» [Мельчук 1970: 205-211]. 1

450

емое частицей слово. Слова типа пиг, аисЬ, зо§аг, зсЬоп, Ы1&НсЬ ЫоВ, ашяегесЪпе* идр.. будучи адъюнктами полиозначных слов (ядер), вносят в них, благодаря своей абстрактно-логической семан­ тике, некоторое «скрытое» сообщение, которое реализуется в бинар­ ном подчинительном словосочетании как объединение двух смыс­ лов, двух логических понятии, а через них и двух логических сужде­ ний - эксплицитного и имплицитного. Не без оснований Е. Е. Михелевич считает, что «логико-смысловые частицы соотносят главным образом понятия, а не непосредственно языковые единицы». «Скры­ тые категории - это подразумеваемые категориальные признаки, не имеющие самостоятельного выражения в языке». Но скрытые ка­ тегории «выражаются не прямо, не непосредственно, а окольным пу­ тём, при посредстве слов и словесного контекста» [Кацнельсон 1972: 83, 93]. Как справедливо отмечает С. Д. Кацнельсон, « ... не каждая грамматическая категория получает прямое и непосредственное вы­ ражение в грамматических формах данного языка. Многие грамма­ тические категории оказываются, с такой точки зрения, запутанны­ ми в значениях слов и синтаксических связей слов в предложении». Поэтому, «каким бы исчерпывающим и полным ни казалось нам грамматическое описание какого-либо языка, оно по самому сущест­ ву дела не может быть полным, пока в нём не находят отражения не­ явные категории языка и прочие элементы скрытой грамматики». И далее: «Грамматика сравнима с айсбергом, булыпая часть которо­ го скрыта под водой. Для исследования скрытых грамматических форм необходимы новые методы, предполагающие анализ содержа­ тельной стороны языка» [Кацнельсон 1972: 82-83]. О скрытых катего­ риях в языке пишут и другие исследователи. «Хотя всем словам, сло­ восочетаниям и синтаксическим конструкциям всегда что-то соот­ ветствует в мысли, далеко не всё содержание мысли непосредственно выражается в словах, словосочетаниях и синтаксических конструк­ циях. Поэтому возникает всё ещё почти совсем не изученная пробле­ ма: как следует понимать степень передачи означаемого с помощью означающего и каковы границы «полноты» подобной передачи?» [Будагов 1967: 12]. В. Г. Адмони особо отмечает такие грамматичес­ кие значения, которые по своей природе находят полную семантиче­ скую реализацию не в самом предложении, а за его пределами в кон­ тексте или ситуации [Адмони 1961 (б): 10]. э

1

Ср. также: «Наряду с „явной" грамматикой существует ещё граммати­ ка „скрытая", категории которой ... обычно ускользают от внимания исследо­ вателя. „Скрытые" категории имеются в строе любого языка» [Кацнельсон 1972:16. ]. О «скрытых» категориях см. также [МЪогГ: 88-89]. О «категориях подразумеваемого содержания» ( „ К а ^ о п е п <1е8 О е т е т . 1 е п " ) писал также Е . Кошмидер [КозсЬпиеЙег 1965: 19]. 1

451

Необходимо отметить, что л ю б о е слово, а не только логичес­ кие частицы типа пиг, зо§аг, аисЬ, еЬеп, зсЬоп, ЫоВ, 1есЬ§1юЬ и др. могут соотносить два и более смежных понятия. Например, слова каждый, всякий, этот, тот, обладая ограничительным, включигельным или указательным значением, логически отграничивают член, который оп­ ределяется этим словом, от другого, смежного члена. В предложениях «Появление нового гения становится более вероятным», «Эта проблема нашла более достойное место в работах отечественных лингвистов», «Я в своей первой книге об этом шкал» выделенные слова нового, более, первой соотносят, соответственно, понятия «уже известного» (гения), «не очень достойное» (место), «в последующих» (книгах). Ещё В. Г. Белин­ ский писал, что чем больше словосочетание, тем более узкое понятие оно выражает, т.е. каждое новое слово в словосочетании ограничивает объём его понятия. Таким образом, каждое слово участвует в логичес­ кой дифференциации высказывания [Белинский 1953: 604]. В предложе­ нии 1сЬ каийе пит ешеп Ашп# каждое слово соотносит понятие, выра­ женное данным словом, со всеми другими смежными понятиями, не вы­ раженными в этом предложении, по принципу и с к л ю ч е н и я их из понятий данного круга. Слово юЬ соотносит понятие деятеля с поняти­ ями того же класса ег, <1и, ае, УЛГ, Шт. Слово каийе соотнесено со слова­ ми уегкаийе, уегЪгашле, гегпВ, уегзсЬшиМеидр. Слово (1еп Апш& про­ тивопоставлено тому, что куплен костюм, а не стол, книга и т.д. В сло­ восочетании белая скатерть показано противопоставление их другим элементам того же класса - белая противопоставлено другим цветам скатертей. Здесь признак предмета сужает его субстанциональное зна­ чение. Совсем другую функцию выполняют члены следующего словосо­ четания: Он идёт; Ребёнок играет. Здесь нет элемента отграничения, здесь воссоздаётся событие, именуемое гфедикацией. Цель всякой атри­ буции - это ограничение объёма понятия от одноимённых с ним логи­ ческих понятий путём актуализации лишь одного из них. Однако существует принципиальная разница в способ ах логиче­ ского соотнесения смежных понятий (а через них и суждений) между логическими частицами типа пиг, аисЬ, зо^аг, с одной стороны, и все­ ми остальными словами, с другой стороны. Всё предложение 1сЬ каийе гшг ешеп Ап2и§ противопоставлено всем бесчисленным струк­ турно одаотипным предложениям типа Ег уегЬгапп1е зюЬ ешеп Рш§ег, 51е 1аз еш ВисЬ путём исключения всех остальных и утверждения толь­ ко одного данного суждения (1сЬ каийе гшг ешеп Апш^). Логические частицы пиг, аисЬ, ЫоВ, еЬеп, зо#аг, 1е<Ц§11сЬ, шсЫ и др.. напротив, со­ относят логически не понятия, выраженные в них с а м и х , ибо они не обладают понятиями предмета, действия, качества, а у к а з ы в а ю т на соотносимое понятие, выраженное в д р у г о м с л о в е , в я д р е , которому они подчиняются и которое они соотносят со смежным по452

нятием. Происходит автоматическое иротивопоставление только того понятия, на которое указывает логическая частица. В предложении Меш ЗоЬп Не§1; е т ВисЬ каждое понятие логически соотнесено со все­ ми остальными понятиями своего класса на основе их исключения ( т е т ЗоЬп, но не т е т Уа1ег, т е т КасЬЪаг; Це$*, но не §сЬге1Ы, яеггеШ*; е т ВисЬ, н о не е т е Зекавд, е т е 2еД8сЬпй и т.д.). С вюпочением в это предложение логичих частиц пиг, аисЬ, 8о&аг, еЬеп, шсЫ и др.. пооче­ рёдно подчиняя их каждому слову предложения, мы с о о т н о с и м данное понятие с о смежным понятием, не выраженным в яязыке, на основе его отрицания (ЫкЫ т е т "8о1ш Ьез* (1а$ ВисЬ; Мет ЗоЬп "ИЫ, пкНг йаз ВисЬ; М е т ЗоЬп Ьев* пкЫ ёа& "ВисЬ), ограничения (Ыиг т е т "8оЬп Ьез! да§ ВисЬ; М е т ЗоЬп "Кез* пиг йа& ВисЬ; М е т ЗоЬп "Ье81 пиг даз "ВисЬ), присоединения (аисЬ, посЬ), выделения (&егас!е, еЪеп, аш^егесЬпе!) и т.д. Таким образом, логические частицы типа пиг, зо^аг, аисЬ, ЫоВ, еЪеп, зсЬоп, ксЬ^ЬсЬ, аиз^егесЬпе! и др. являются как бы словами без «взвешенного» значения, словами, не выражающими понятия предме­ та, действия, качества, признака, а лишь соотносящими эти понятия. (0. 14) На просодическом уровне некоторые логические частицы (а11ет, 8е1Ъ81) выделяяются как слова, которые в СФ адъюнкта образу­ ют фонетическое слово (11/1) вместе с ядром, выраженным всеми зна­ менательными словами. 9. (Р) Модальные частицы (Мо(1а1раг1;1ке1п) - з а к р ы т ы й класс слов: Лепп, с1осЬ, ] а , пиг, 8сЬоп, та1, еЪеп, ЫоВ, пип, посЬ, аисЬ, ег81, тсЫ:, аЬег ... (34 слова). А. В грамматике немецкого языка под частицами понимаются отнюдь не однородные явления: а) это, с одной стороны, морфологи­ чески неизменяемые с л о в а (наречия, предлога, союзы), выделяемые в противоположность знаменательным частям речи [Есперсен 1958: 96; ЗьиегИп 1923: 369; Неузе 1900: 117; Вийеп 1959; 1ип§ 1954: 107; ЕгЬеп 1964:142; Ш т а п п з 1899; В1а*2 1900]. С другой стороны, различного рода глагольные и именные м о р ф е м ы [Левковская 1960:249; ЕгЬеп 1964: 28-31, 181-182]. М о д а л ь н ы е же частицы, как особая группа родственных п о своим функциям слов, не выделялись и не изучались в немецком языкознании до самого последнего времени, несмотря н а их огромную распространённость в немецком языке. Тем не менее 1

1 Можно утверждать, что в немецком языке (после русского языка) представлена наиболее богатая система модальных частиц. Если, например, во французском языке на каждые 100 слов встречается 7 частиц, то в немецком языке - 14 частиц. Поэтому немецкие модальные частицы переводятся во французском языке или модальными частицами, или вообще не переводятся, но их функции восполняются контекстом рА?еуо11 1969: 15]. В английском язы­ ке вообще отсутствуют модальные частицы, поэтому немецкие модальные ча­ стицы в нём компенсируются интонацией [ЗсЬиЫ^ег 1965: 65-84].

453

вопрос о модальных частицах в немецкой грамматике остаётся ещё не разработанным и довольно запутанным. «Вопрос о частицах принад­ лежит к наименее разработанным в грамматике немецкого языка» [Москальская 1956: 384]. И это не случайно. Прежде всего потому, что сами немецкие грамматисты объявили модальные частицы «вне закона». „ВЫ. ОеЩ5сЫаш1з $спи1те151егп з т й (Не зЦгеюЬЬагеп Рагйкедг т е ЬеНеЫ &еууезеп. 81етоигёепа1з , Дюк^бйег" ЪегеюЬпе* шк! - <1а йЬегЯйззщ иш! епЛептНсп - Ъекатрй" [^еуА 1969: 83]. „Ез зсЬеиЦ, а1з Ьайеп Ыег а!е ЬеЬгЬйсКег Лет йеЩзспеп ЗргасЬе УОП уотЬегеш <йе ОДвеп §ез*геск1;" [Нег1е1 1962: 215]. Даже в немецких работах по стилистике ведётся борьба против модальных частиц („РйПууоПег" „РИскуубПег", ,ЛЫбпгшёзрагЦке1п"). Например, известный западногерманский сти­ лист Л. Райнерс пишет: „А11е (Незе РИс^бПег \У1тте1п ж Ьаизе ип Ре1г ипзегег ЗргасЬе Ьешш" [Кешегз 1951: 183]. По мнению Л. Райнерса, „Ве1\щг1ег, (йе пшг уегаегеп, уегз1агкеп ойег еЩЪеЬгИсЬе ЗсШйепш^еп Ъпп^еп, тйззеп \*гг з(ге1спеп" [Кешегз 1951: 131]. Поэтому неудивитель­ но, что модальные частшда, будучи столь распространёнными в немец­ кой разговорной речи, не нашли в зарубежной грамматике немецко­ го языка какого-либо решения. Правда, за последние годы в Японии, США и особенно в Германии вышли отдельные работы, посвященные модальным частицам, в которых намечаются первые попытки осмыс­ лить своеобразие этого разряда слов и освободиться от старого пред­ ставления, будто всё, что не относится к изменяемым и служебным словам - область наречий, а среди наречий обнаружены модальные частицы. Более того, некоторые исследователи уже отказываются от интуитивного семантического основания выделения модальных час­ тиц [АгпбИ 1960:323; АсИег 1964: 77; Ка\уазЫта 1968: 24] и считают, что эту проблему надо решать в рамках определённой грамматической те­ ории. Например, А. Кавашима, опираясь на теорию Н. Хомского [Нотзку 1965] и используя модель членения предложения в трансфор­ мационной грамматике немецкого языка, предлагаемой Э. Бахом [ВасЬ 1962: 263-269], пытается рассмотреть частицы с позиций синтак­ сиса. Однако эта попытка не продвинула теорию модальных частиц, если не считать отдельных справедливых уточнений. В конце концов сам А. Кавашима признаёт, что трудно установить критерии выделе­ ния модальных частиц. Поэтому А. Кавашима, как и другие зарубеж­ ные германисты, признавая наличие самостоятельного разряда слов модальных частиц - не выделяет их на основе строгих методов, а ис­ ходит из того, что модальные частицы известны а рпоп. Вследствие 1

Об этом пишут многие исследователи: [^ип^егНсп 1894: 189; ЗсЫгтег 1921: 47; СоШпвоп 1953: 142-145; Мозег 1960: 228; Ре1х 1963: 4; Рлезе! 1963: 463]. 1

454

этого при анализе модальных частиц А. Каввашима постоянно иден­ тифицирует их с наречиями и модальными словами, так же как это де­ лают В. Арндг (1960) и X. Адлер (1964). В 60 - 70 годы прошлого столетия наметилось бурное проявле­ ние интересов к частицам. Причиной обращения к исследованию час­ тиц послужило общее проявление интереса в языкознании не только к описанию семантического содержания предложении, но и к отноше­ нию говорящих к этому содержанию, а также интереса к бурно разви­ вающейся теории пресуппозиций. Более того, активное изучение ино­ странных языков, особенно богатых частицами (русского, немецкого, французского) заставило задуматься о роли, месте и функции этих «маленьких» слов, которые раньше полностью игнорировались [см. также: Николаева 1985: 7]. Частицы, в том числе модальные частицы таят в себе множество загадок и парадоксов и ждут ещё своих исследо­ вателей. Например, Т. М. Николаева описывает шесть парадоксов, свойственных частицам вообще [Николаева 1985: 14-20]. Немецкие ис­ следователи признают, что в русской германистике модальные части­ цы в своё время разрабатывались более успешно. Однако сейчас пальма первенства в исследовании частиц перешла к немецким герма­ нистам и эту работу возглавил энтузиаст исследования частиц профес­ сор Харальд Вайдт (см. мой обзор работ по частицам, выполняемых в Германии: ВЯ 1982, № 4). Хотя наличие в немецком языке класса модальных частиц боль­ шинством лингвистов сейчас уже не оспаривается, однако среди иссле­ дователей не единодушия в установлении критериев отграничения мо1

2

дуепеге аИ^етете Ашзаадеп йЬег сЦе РипкИоп аег АМбпип^зрагйке! ипё йЬег Шге Оететзаткейеп, У1е11еюЫ: аисп йЬег Ке^таШ^кейеп 1 т \УесЬзе1 ёег Вейеийтееп, сНе аНе РагИке! ЬейеЯГеп, таспеп ги кбппеп, тйВ*еп сЦе е1П2е1пеп РагикеЫ зепг §епаи зШаЧег* \уег<1еп. ШзегезОДззепз13* Ызкод егз* еше АгЪей сНезег Аг* уегаЯепШсЫ: ЛУОГСЬП: (Не ЬеШеп АиГза&е с1ез Яиззеп А1екзе^ КЛАУОПОЗЗО\У ... „ [\Уеу<11: 1969: 81; см. обе работы японского учёного А1шо Ка\уазпипа, в кото­ рых он также опирается на мои исследования. В последние годы появились работы, в которых предприняты серьёз­ ные попытки разобраться в своеобразии модальных частиц. Их начали актив­ но исследовать в различных странах, особенно в Германии, где инициатором изучения этой проблемы стал профессор Харальд Вайдт, под руководством и по инициативе которого были проведены даже специальные коллоквиумы, в том числе и международные (КоЦодшшп ,Д)еи1зсЬе ЗргаспрагйкеЬ" ВегИп, 1977: 1п*егпа1юпа1ез Ко1^шшп ,Д>агике1п ипа Веи18сЬ.ип*еглсгД", ВегНл, 1979). Ча­ стицам посвящаются монографии (А1екзд К П У О П О З О У . Э1е пкх1а1еп Раг&кеЬ. т ёег аеиг.8спеп Ое^еп^аг^ззргасЬе. Обррт§еп, 1977; НагаЫ \у~еуаЧ. АМбшп^зрагИке1. В1е ёеи^зспеп МосЫлубйег ипс! 1пге Ггап2б81зспеп Еп*$ргеспип§еп. ВегИп 2йпсп, 1969; .Типа ЬШеп. Ш&гзисЬип&еп гиг Ье^ищ аег Рагике1п щ с!ег ^езргосЬепеп йеЩзспеп Зргаспе. Обррт^еп. 1978) и сборники (Азрек*е ёег Мода1рагНке1п. ЗгисИеп гиг аеи*зспеп АЫбпипд. Нгз^. Vоп Н. №еуа\ ТйЫпееп, 1977; Б1е РагйкеЬ аег аеи*зсЬеп Зргаспе. АМбпип83раги'ке1п Шг Ьепгег аез Оеи^зспеп. Нгз§. УОП Н. Л^еусИ:. Не1о!е1Ьег8 1981). 1

2

455

даль ных частиц, определения их конкретного состава, классификации и особенно их семангических свойств и грамматических функций. Из наиболее значительных отечественных специальных работ, посвящен­ ных модальным частицам в немецком языке, следует отметить иссле­ дования Е. А. Крашенинниковой и Е. Е. Михелевитч, в которых под­ верглась пересмотру традиционная точка зрения относительно кон­ кретного состава модальных частиц, принципов их отграничения о т других неизменяемых слов, их семантических признаков и синтаксиче­ ских функций [Крашенинникова 1958; Михелевич 1960]. Е. А. Крашеюшникова указывает, что модальные частицы пре­ терпевают процесс грамматизации, который связан с утратой модаль­ ными частицами «лексических значений, ударения в предложении и с приобретением ими новых функций и новых грамматических зна­ чений», что частицы - это «служебные слова, не имеющие вполне са­ мостоятельного лексического значения и служащие для уточнения значения других слов, словосочетаний или предложений» [Крашенин­ никова 1958: 135; см. также Шендельс 1954: 194; Гулыга и Натанзон 1957: 87; Кожухарь 1957: 404; Искоз 1958: 96-97; Левковская 1960: 243; А(1шош 1955: 86-87]. Согласно другой точке зрения, «частицы служат для выражения особых дополнительных оттенков значения отдельных членов предложения в целом» [Москальская 1956: 382-383; см. также: Михелевич 1959: 92-93; Арсеньеваидр. 1960: 210]. Однако Е. А Крашенинникова, указывая на грамматизащпо ча­ стиц, на их структурную ограниченность, наделяет частицы конкрет­ ным значением. Например, модальная частица йосЬ может иметь, по мнению Е. А. Крашенинниковой, значение усиления (Баз 181 йоск §е1Ьз1ует51:ап(1НсЬ) или выражать оттенок нетерпения (81е11 йоск Ше Вапк аЪ). Модальная частица ёепп также имеет модальное значение усиления (\Уа§ 131 йепп 1о§?), нетерпения ( ^ а г и т 5сг1\уе1§еп Зхе йепп!) [Крашенинникова 1958: 144, 148-149]. Совершенно очевидно, что значение каждой модальной части­ цы в ы в о д и т с я из модального значения того предложения, в ко­ тором она употреблена. Иногда значение модальной частицы опреде­ ляется путём её перевода на русский язык: например, модальная части­ ца 8споп, по мнению Е. А. Крашенинниковой, «добавляет к семанти­ ке повелительного наклонения некоторые оттенки значения уже (Зе<:2 <Цсп зскоп). Однако перевод, как известно, не может служить надёж­ ным средством изучения явлений грамматического строя иностранно­ г о языка (см. выше: § 9, 2, проба 19). Например, Е. Е. Михелевич указывает, что модальные частицы безударны, не способны к обособлению, всегда «входят в состав ска­ зуемого», что их употребление «ограничено огфеделёнными структур­ ными типами предложений», ч т о «их лексические значения расплыв--

456

чаты и зависят от контекста, а употребление ограничено главным об­ разом разными видами восклицательных предложений» [Михелевич 1959: 92-93]. Например, модальная частица йепп подчёркивает удивле­ ние (\Уа8 151 йепп 1о$?) или возмущение (уУ1е 1ап§е §о11 йепп йь$ посЬ даиегп?), т.е. значение модальных частиц выводится, как и у Е. А. Крашенинниковой, только из тех предложений, которые иллюстрируют­ ся в качестве примеров. Таким же образом поступают и немецкие исследователи Р. Тиль и X. Вайдт, которые, отрицая у модальных частиц наличие самостоя­ тельного лексического значения, приписывают им модальное значе­ ние всей конструкции [Ше1 1962: 72; У/еудХ 1969: 24, 30:31]. Взятые же вне контекста, как бы вырванные из их естественной среды, модаль­ ные частицы перестают выражать приписываемое им «значение» (ес­ ли, конечно, мы не соотносим эти частицы в уме с каким-либо предло­ жением) и становятся не «осязаемыми» для нашего мышления ком­ плексом звуков, не соотнесённым ни с какими реальными понятиями или отношениями между ними. Почему «значение» одной и т о й же частицы непостоянно, а ме­ няется от предложения к предложению? Разгадку надо искать, очевид­ но, не в самой частице, а в других компонентах предложения, или, вер­ нее, во всех компонентах предложения: в порядке слов, лексическом составе, грамматических формах, интонации - т.е. в с т р у к т у р е п р е д л о ж е н и я . Не подлежит сомнению, что лексический состав, грамматические формы, интонация и взаимодействующие с ними час­ тицы создают структурные типы предложений именно с тем модаль­ ным значением, которое обычно приписывают частице. Значение не­ довольства, возмущения, нетерпения, угрозы и т.д. выражается не ча­ стицами, как частью речи, наделённой данным лексическим значени­ ем, а в с е м с о с т а в о м п р е д л о ж е н и я вместе с модальной частицей. Так как частицам приписывается некоторое значение, то оно кладётся в основу их классификации. Все существующие классифика­ ции частиц суть с е м а н т и ч е с к и е классификации. Семантичес­ кому же значению частиц приписывается модальное з н а ч е н и е все­ го предложения. Поэтому всякая семантическая классификация в дей­ ствительности основана на классификации отдельных типов предло­ жений с их модальными значениями. Каждая семантическая классифи­ кация частиц, следовательно, есть иллюзия, отражающая ту истину, что реально существуют лишь структурные типы предложений с тем субъективно-модальным значением (о двух типах модальности - объ­ ективной и субъективной см. ниже при описании признаков модаль­ ных частиц), которое обычно приписывается модальной частице как её якобы самостоятельное лексическое значение. Признав у частиц от457

сутствие самостоятельного лексического значения, мы должны отка­ заться и от традиционного понимания грамматической функции уси­ ления значения слов и предложений. Отсюда следует, что изучение ча­ стиц надо начинать с изучения с р е д ы, в которой живёт частица, т.е. с п р е д л о ж е н и я . Таким образом и поступают, например, В. Арндт и X. Вайдт, указывая на просодические и некоторые грамматические признаки модальных частиц, которые, правда, далеко не исчерпывают всех их свойств: они безударны, нераспознаваемы путём постановки вопросов, ограничены определёнными позициями в предложении [АгпаЧ 1960: 326]. С целью разграничения наречий и модальных частиц пробу на отсутствие распознаваемости» путём постановки вопросов вводит также X. Вайдт [У/еудХ 1969: 67]. Существовавшие до сих пор методы исследования модальных ча­ стиц учитывали как их ф о р м у (модальные частицы - морфологичес­ ки неизменяемые слова), так и з н а ч е н и е (значение усиления, нетер­ пения, ожидания, удавления и др.). Однако при изучении формы и зна­ чения модальной частицы необходимо в ы й т и з а е ё п р е д е л ы : в самой частице нет объекта для исследования. Под формой модальных частиц надо понимать не их морфологическую форму (в этом отноше­ нии все модальные частицы аморфны), а синтаксическую ф о р м у п р е д л о ж е н и я , в котором они употребляются. Более того: это не только описание грамматической структуры предложения, но также и описание лексического состава, наполняющего данную грамматичес­ кую схему. Под лексическим значением модальных частиц надо пони­ мать не их лексическое значение (они лишены его, и если можно усмот­ реть в модальных частицах следы каких-то значений, то это не более как связь, которую модальные частицы ещё сохраняют с теми частями речи, от которых они вычленялись), а то новое с у б ъ е к т и в н о - м о ­ д а л ь н о е з н а ч е н и е п р е д л о ж е н и й , которое они приобрета­ ют благодаря взаимодействию с модальными частицами. В многочисленных исследованиях, посвященных модальным ча­ стицам, мы не найдём работ, в которых был бы дан их полный списоч­ ный состав. Нет до сих пор чёткого разграничения между разными ти­ пами частиц (а они неоднородны), а также между частицами, наречи­ ями, модальными словами. Это различие состоит лишь в том, что мо­ дальные слова определяются как «предложения над предложениями», т.е. они больше, чем члены предложения, в то время как частицы меньше чем члены предложения» [Не1Ы#, ВшсЬа 1974: 449-451; Не1Ы# 1970 с: 400]. Вследствие неразработанности проблемы частиц стремление определить их сущность и их семантику вылилось в самый пёстрый на­ бор точек зрения и мнений. Например, Г. Хельбиг и Й. Буша синтак­ сический аспект частиц ограничивают лишь их способностью высту458

пать не как член предложения, а лишь как слово, относящееся к друго­ му члену предложению, с которым частица способна передвигаться внутри предложения [Не1Ы& ВизсЬа 1974: 429-430]. Семантическое значение частиц они ограничивают только тем, что частицы более конкретно определяют, специфицируют или градуируют значения других слов. Хотя семантическое значение частиц минимально, тем не менее они классифицируются по их семантическому значению [Не1Ы#, ВшсЬа 1974: 430]. При описании частиц Г. Хельбиг и Й. Буша ушли далеко от традиции, но и они ещё ощущают её дыхание: к часгицам они относят многие слова, которые сюда не относятся, например, ин­ тенсификаторы типа $еЬг, аетЬсЬ и др. Не применив жёсткую син­ таксическую методику, они не до конца выделили частицы как гомо­ генный класс. Хотя к настоящему времени частицы ещё не исследованы с раз­ личных точек зрения, хотя нет ещё общей лингвистической теории ча­ стиц, однако уже выявился какой-то общий взгляд на важность этого класса слов. Всё это, тем не менее, создаёт общую картину разобщён­ ности точек зрения относительно частиц, произвольности их семанти­ ческой интерпретации, отсутствия глубокого проникновения в сущ­ ность частиц, особенно модальных частиц. Б. Модальные частицы были выделены в самостоятельный класс слов на основе 6 сильных и набора 14 слабых различительных признаков, свойственного только модальным частицам. (1.0) Модальные частицы выступают как с т р у к т у р н ы й ф о р м а н т предложения с с у б ъ е к т и в н о - м о д а л ь н ы м зна­ чением (15/1). Это свидетельствует о том, что синтаксические и просо­ дические признаки, являющиеся выражением субъективно-модально­ го значения, у частиц сливаются. Модальность выражается в предложении соответствующей ин­ тонацией вопроса, утверждения и побуждения и может в соответствии с этим быть вопросительной, утвердительной и побудительной мо­ дальностью. «Это - так называемая о б ъ е к т и в н а я м о д а л ь ­ н о с т ь (разр. моя, - А. К . ) , обязательно присутствующая в любом по­ строении как одна из конструирующих его категорий. Объективномодальные значения несут в себе х а р а к т е р и с т и к у с о о б щ а ­ е м о г о » [Шведова 1960: 15]. Кроме объективной модальности необходимо различать так на­ зываемую с у б ъ е к т и в н у ю м о д а л ь н о с т ь или субъективномодальное значение, которое включает в себя « х а р а к т е р и с т и к у о т н о ш е н и я к с о о б щ а е м о м у , экспрессивное выражение тех или иных эмоций говорящего по поводу содержания сообщения» [Шведова 1960: 16]. Ср. также: «С категорией модальности соприкаса­ ются и даже частично переплетаются с нею различные виды эмоцио459

нальных экспрессии (например, возмущения, восхищения, угрозы ит. п. )» [Виноградов 1950: 49]. Объективно-модальное значение - о б я з а т е л ь н а я синтак­ сическая категория, конституирующая предложение, субъективномодальное значение - ф а к у л ь т а т и в н а я синтаксическая кате­ гория, соприсутствующая в предложении по мере необходимости го­ ворящему выразить своё субъективное отношение к высказываемому. Однако субъективно-модальное значение нельзя понимать как нечто чисто «субъективное», «лишённое объективности». Субъективное здесь входит в состав объективного как его составная часть, хотя и не обязательная. Носителю признака приписывается не только опреде­ лённый п р и з н а к (объективно-модальное значение), но и о ц е н ­ к а э т о г о п р и з н а к а со стороны говорящего (субъективно-мо­ дальное значение). Чувства не являются психическим процессом, изо­ лированным от познавательного процесса, а находятся с ним в тесной связи. Слова как единицы языка выражают чувства не сами по себе, а всегда лишь в связи с понятиями. Слово «не только понимается, но и переживается» [Томашевский 1957: 172]. Критикуя книгу Л. Антала [Ап1а1 1964], И. И. Ревзин справедливо пишет, что в значение входит также эмотивный компонент [Ревзин 1966: 20]. В предложениях \#аз 151 ёаз? 31е \уегёеп ез Япдеп. Кошш зсЬпеПег! содержится о б ъ е к т и в н а я модальность как одна из трёх грамматических категорий (которая вместе с категорией времени и ли­ ца создаёт «особое и высшее качество - предикативность, как обяза­ тельное свойство всякой единицы языкового общения») [Шведова 1960: 11], формирующих предложение, выявляющаяся в предложении в соответствующей интонационной схеме вопроса, утверждения или побуждения. Если в указанные предложения ввести модальные части­ цы типа зсЪоп, йепп, сЬсЬ, та1, Ыоб, еЬеп и др. (№аз 18* йепп йаз? 81е тегйеп ез зскоп йпаеп. Кошш йоск зсгшеЦег!), то эти предложения на­ чинают выражать также с у б ъ е к т и в н у ю модальность. Предложения без модальных частиц нейтральны, чисто интел­ лектуальны, их целью является з а п р о с о каком-то факте, с о о б ­ щ е н и е какого-то факта или п о б у ж д е н и е к действию. Как только в предложения введены модальные частицы, сразу же меняют­ ся значения этих предложений: это уже не просто запрос о каком-то факте (объективная вопросительная модальность), не просто сообще­ ние какого-то факта (объективная утвердительная модальность), не просто побуждение к действию (объективная побудительная мо­ дальность). В вопросительном предложении \\^а$ 181; йепп йаз? говоря­ щий выражает у д и в л е н и е , интерес, неожиданность относитель­ но выраженного в предложении содержания (т.е. отаосительно во­ просительной объективной модальности, которая соприсутствует 460

здесь же как основание субъективной модальности). В утвердитель­ ных предложениях 31е шегйеп ез зскоп йпйеп; Эй Ы&1 ]а Ыаи говоря­ щий выражает у в е р е н н о с т ь в том, что действие выраженное ска­ зуемым, совершится (первое предложение) или у в е р е н н о с т ь в том, что указанный признак у субъекта д е й с т в и т е л ь н о на­ личествует (второе предложение). В побудительных предложениях К о т т йоск 5сЬпе11ег! ЧУагЛе пиг\ говорящий выражает недовольство, нетерпение, раздражение (первое предложение) или угрозу, настоя­ ние, предостережение (второе предложение). В содержание отмечен­ ных предложений с модальными частицами (в объективную модаль­ ность) говорящий вкладывает также свои чувства и эмоции (субъек­ тивная модальность). Короче говоря, в предложениях с модальными частицами говорящий выражает своё с у б ъ е к т и в н о е о т н о ­ ш е н и е к в ы с к а з ы в а - е м о м у (субъективная модальность или коннотативное значение). Модальная частица с т р у к т у р н о всегда входит в состав ска­ зуемого в СФ его адъюнкта, взаимодействуя с предложением как на просодическом, так и на синтаксическом уровнях, образуя вместе с уегЪшп йшШт особого рода аналитическую форму сказуемого с но­ вым, присущим в с е й конструкции коннотативным значением, кото­ рое «накладывается» на объективную модальность как её «второй слой» [Виноградов 1950: 59]. Возникает синтаксическая конструкция с новым, присущим в с е й конструкции коннотативным значением, в которой модальная частица играет роль структурного элемента ска­ зуемого. Входя в состав сказуемого, модальные частицы становятся его структурным элементом, а, значит, синтаксическим формантом всего предложения, выполняя, таким образом, определённые с и н ­ т а к с и ч е с к и е ф у н к ц и и формирования предложенияс с у б ъ ­ е к т и в н о - м о д а л ь н ы м значением. (1.0) С изъятием модальных частиц из предложения изымается «кусочек» не денотативного, а к о н н о т а т и в н о г о (субъективномодального) значения, которое может быть заменено или восполнено 1

2

3

Субъективная модальность выражается «специальными словесными средствами, накладывающимися на ту форму, которая несёт в себе обязатель­ ное общее объективно-модальное значение» [Шведова 1960:17]. « ... ,частица не вносит в предложение никакого добавочного лексиче­ ского значения: с её появлением связано возникновение особого модального значения, иными словами, возникновение нового значения всей конструкции, а, следовательно, и новой конструкции» [Шведова 1960: 19]. 3 Поэтому ошибочным и случайным должно быть признано мнение, будто частицы не несут никаких синтаксических функций ... » [Виноградов 1947: 666]. Ср. также; «Функционируя в составе того или иного построения, ча­ стица выполняет в нём роль синтаксического форманта, участвующего в обра­ зовании предложения иди. сказуемого с данным, конкретным, модальным зна­ чением» [Шведова 1960: 18]. 1

2

461

соответствующей интонацией (18/3): \Уа$ " т а с Ы йепп йа? - ЧУаз "шасла! йи йа? (1,0) Каждая модальная частица имеет множество переводных э к в и в а л е н т о в на другие языки, например, на русский (19/13). Этот признак является следствием первого признака - модальные частицы, лишённые самостоятельного семантического значения, выступают как структурный формант предложения с субъективно -модальным значени­ ем, свойственным в с е м у предложению (как определённому структур­ ному типу с учётом его интонационной схемы, лексического состава, ти­ па модальной частицы). Перевод на родной язык не может служить на­ дёжным средством познания структуры иностранного языка (см. выше: § 9,2, проба 19). Однако в данном случае речь идёт не о переводе с целью определения значения иноязычного слова, а лишь о переводе с целью ус­ тановить, переводится ли данное слово в принципе, или вообще не пере­ водится. А это уже даёт повод сделать соответствующие выводы о струк­ турно-синтаксической природе данных слов. Если одни неизменяемые слова, независимо от структурного типа предложения и его лексическо­ го состава, переводятся всегда одним и тем же или несколькими постоян­ ными синонимами (^и! - хорошо; зсЬцп - красиво, прекрасно; §еЬг - очень; Ыег -здесь, тут; йог! - там; ХгоХгйет - тем не менее, однако; Ъа1й - ско­ ро, вскоре и т.д.), то модальные частицы, в силу их семантической выхолощенности и их тесной структурной спаянности с предложением и его лексическим наполнением, никогда не переводятся одним и тем же экви­ валентом (или вообще не переводятся). Переводится н е с а м а модаль­ ная частица, а в с ё предложение в целом средствами другого языка, с со­ хранением т о г о ж е субъективно-модального значения. В предложении \Ще ЫеВ $1е йепп! (]. К. ВесЪег) модальная части­ ца йепп может быть «переведена» следующим образом: Как же её зва­ ли? А как её звали? А как же её звали? Ну а как её звали? Ну а как же её звали? Как же её всё-таки звали? А как же её всё-таки звали? Ну а как же её всё-таки звали? Как же её звали-то? (1.0) На просодическом уровне модальные частицы в СФ адъ­ юнкта образуют ф о н е т и ч е с к о е с л о в о вместе с ядром, выра­ женным глаголом (11/4). Это фонетическое слово имеет определённые 1

2

3

Ср.: « ... их (модальных частиц, - А. К.) значения всегда могут быть пе­ реданы одной интонацией». И далее: «значения опасения, сожаления, угрозы, восхищения, удивления и т.д. могут быть переданы и без эмоционально-экс­ прессивных частиц, одной интонацией» [Михелевич 1959:92-93; см. также: Шведова 1960:19]. Н а принципиальную непереводимость частиц указывает также Т. М. Николаева [Николаева 1985: 10]. X. Вайдт справедливо замечает, что немецкие модальные частицы ча­ сто вообще не переводятся на французский язык, их функция восполняется ин­ тонацией и контекстом [\^еус11 1969: 11, 15]. 1

2

3

462

параметры, которые отличаются от фонетического слова, образован­ ного логической частицей и его ядром (см. выше: § 12, 8). Фонетичес­ кое слово образовано модальной частицей и личной формой глагола с главным ударением (контрастный сегмент фонетического слова) на уегЪшп Япйшп или с второстепенным ударением на уегЪшп йпйшп, ес­ ли главное ударение стоит в предложении вне пределов данного фоне­ тического слова. Модальная частица, будучи всегда безударной (ней­ тральный сегмент фонетического слова) в с е г д а стоит п о с л е уег­ Ъшп йш1шп. При фонетическом анализе предложения "\Уа$ 151 олз? и \Уа5 "181 йепп (1а$? установлено два различительных признака послед­ него предложения (разные мелодические вершины, разница в более высоком и в более низком тоне), которые, интонационно постулируя определённое субъективно-модальное значение предложения, в то же время являются интонационными параметрами фонетического слова. Кроме отмеченных параметров фонетического слова можно указать ещё на два признака фонетического слова: модальная частица безу­ дарна, между сказуемым и модальной частицей невозможна пауза. (1.0) На логическом уровне модальные частицы служат грани­ цей «данного» и «нового» (темы и ремы), участвуя в к о м м у н и к а ­ т и в н о м (актуальном) ч л е н е н и и предложения (23/2). К указан­ ным признакам «фонетического слова» можно отнести его «проница­ емость», т е . возможность постановки между уегЪшп йпйшп и модаль­ ной частицей таких членов, которые «вписываются» в ту же интонаци­ онную структуру фонетического слова, расширяя его за счёт своего присутствия. Местоположение модальных частиц в предложении н е п р о ­ и з в о л ь н о ^ подчиняется определённым закономерностям, а) По­ зиция модальной частицы определяется, прежде всего, позицией гла­ гола-сказуемого, которая определяется структурным типом предложе­ ния и, следовательно, заранее предсказуема. Следовательно, предска­ зуема также позиция модальной частицы, которая синтаксически при­ мыкая к сказуемому как его адъюнкт и интонационно образуя вместе 1

Модальные частицы «безударны, не способны к обособлению и всегда позиционно примыкают к глаголу-сказуемому, в состав которого они входят» [Михелевич 1959: 92-93; см. также: [Крашенинникова 1958: 138]. ]. Ср. также: „ипЪе1оп1 зтс! ил Беи1:зспеп сИе зо^епапп^еп тосЫеп Рагике1п ше йепп, йосЪ,]а, зскоп ипс- ет1§е апёеге" [2аспег 1969: 169]. Некоторые зарубежные германисты обратили внимание на тот факт, что модальные частицы не имеют «интонаци­ онной вершины», они произносятся на одном интонационном уровне с глаго­ лом, модальные частицы на морфемном уровне суть «супрасегментные морфе­ мы» или «просодемы» с минимальным акцентом [Агпс11 1960: 326-327, 331], их просодическая характеристика отличается от всех остальных непосредствен­ но-составляющих [Качуа&Ыта 1968: 25]. Модальные частицы стоят в безудар­ ной позиции [ТЫе1 1962: 72], сНе 1п-*опайоп тгй с1ас1игсп §екеппгеюЬпе<;, „ ... <3ай сНе АЬго^шп^зрагИкеи! паМ1о$ т <1еп За*2 1п(е§пег1 зтсГ' [УУеус!!; 1969: 66]. 1

463

с ним фонетическое слово с определёнными просодическими парамет­ рами, всегда стоит п о с л е сказуемого, б) Позиция модальной части­ цы зависит также от наличия других членов и прежде всего от того, словами каких классов они выражены. Позиция модальной частицы, таким образом, з а к р е п л е н а за строго определённым местом в предложении, с одной стороны, по отношению к сказуемому и, с дру­ гой стороны, по отношению к подлежащему и второстепенным чле­ нам, стоящим после сказуемого. Таким образом, ф и к с и р о в а н н о е положение модальной частицы относительно всех прочих членов (не считая сказуемого, после которого модальная частица стоит всегда) обусловлено двумя факторами: а) Интонационно главным ударением выделяются чле­ ны, стоящие в конце предложения, представляющие собой новое в сообщении; б) Так как предложения с модальными частицами - это область разговорной речи, непосредственного языкового общения собеседников, то активное включение собеседников в диалог нахо­ дит отражение в особенности диалога, состоящей в преимуществен­ ном употреблении личных местоимений в СФ подлежащего и второ­ степенных членов, которые по этой причине выступают как данное в сообщении и, следовательно, ставятся в неударную позицию перед модальной частицей. В основе этих двух закономерностей в конеч­ ном счёте лежит закон коммуникативного членения предложения, который указывает место модальной частице или перед подлежащим и второстепенными членами предложения, или после них, в зависи­ мости от того, словами каких классов они выражены: с одной сторо­ ны, этот закон предопределяет с в я з а н н у ю позицию модальной частицы (по отношению к глаголу), с другой стороны, этот же закон позволяет модальной частице п е р е д в и г а т ь с я внутри предло­ жения в определённых границах. Обычная позиция модальных час­ тиц - п о с л е личных (указательных) местоимений, которые всегда занимают безударную позицию и, следовательно, являются данным в сообщении: Ш е "1ап§е Ие%1 зге йепп зсЬоп Ыег? (Н. РаПайа); \Уаз "чпй. йет йепп зсЬоп тоейег? (Н. РаИайа); Обычная позиция модаль­ ных частиц - п е р е д существительными, которые всегда занимают ударную позицию (если главное ударение не падает на глагол) и, сле­ довательно, являются новым в сообщении: Ше? Зо11еп йепп аю "Кшйег йайг ЬйБеп? (Р. \\>оЦ); АЪег капп йепп ап шешег Мешип& посЬ еш ' 2^е1Ге1 Ьез1епеп? (Н. РаИайа); НаЬеп 31е йепп "Маизе ш ёег Юаззе? ( . К. ВесЬег). Модальная частица - это своего рода «водораздел» между дан­ ным и новым (темой и ремой): члены, стоящие слева от модальной ча­ стицы, - данное (тема), члены, стоящие справа от модальной части­ цы - новое (рема). Модальная частица служит дополнительным (крог

т

464

ме интонации и в тесном переплетении с нею), л е к с и ч е с к и м , или точнее - с и н с е м а н т и ч е с к и м средством коммуникативного, а в конечном счёте - л о г и ч е с к о г о членения предложения на субъ­ ект и предикат. (1.0) На л о г и ч е с к о м уровне модальные частицы служат средством логического соотнесения понятий и суждений, а именно структурным формантом л о г и ч е с к о г о у м о з а к л ю ч е н и я (силлогизма), выраженного в э м о ц и о н а л ь н о й (субъективномодальной) форме (25/5). Если коммуникативное единство образуют два предложения одного и того же лица, то мы имеем дело с моноло­ гом или с м о н о л о г и ч е с к и м е д и н с т в о м , причём в каждом из двух предложений этого единства употребляются модальные час­ тицы: \\^аз 51аггеп 51е гшсЬ йепп 50 еп15еШ ап? 1сЬ ЬаЬе йосН тсЫ$ #е$а§*, йа$ 31е $о егзсЬгескеп кбшгёе. (Н. РаИайа). В другом случае мы имеем дело с диалогом, в котором реплики разных собеседников об­ разуют д и а л о г и ч е с к о е е д и н с т в о , состоящее из исходной и ответной реплик - ответная реплика состоит из двух предложений, в каждом из которых употреблена модальная частица: „ГсЬ йепке тапс1ппа1, с!а$ ]ъШ ^аг т е т е 51гаГе. " - „ Е т е ЗЪгаГе? \Уойн: йепп, ТтёеГ? ^ а § ЬаЪеп таг йепп уегЬгосЬеп, с1аВ шг $о &е51гай \уегс1еп?" (Н. РаЛаёа). Первое предложение в монологическом единстве и в ответ­ ной реплике диалогического единства есть эмоциональная реак­ ция на создавшуюся ситуацию. Второе предложение в монологи­ ческом единстве и второе предложение ответной реплики в диало­ гическом единстве есть л о г и ч е с к о е обоснование своей собственной эмоциональной реакции, выраженной в первом предложении. Привести в качестве обоснования логичное предло­ жение - значит высказать такую мысль, которая служила бы п р и ч и н о й , на фоне которой первичное предложение было бы с л е д с т в и е м . Следовательно, диалогические и монологические единства, состоящие из первичного и вторичного предложений одного и того же собеседника, являются языковой, точнее эмоци­ онально-языковой формой выражения причинно-следственного умозаключения, т.е. силлогизма: обосновывающее предложение (второе) есть м е н ь ш а я п о с ы л к а силлогизма; предложение со значением непосредственной эмоциональной реакции (первое) есть с л е д с т в и е (вывод) силлогизма. Бульшая посылка силло­ гизма в языке не отображена, хотя и присутствует в силлогизме а 1

Г. А. Вейхман, исследуя аналогичные сложные образования в англий­ ском языке, обозначает их термином "синтаксические единства". Он пишет: "По форме речи синтаксические единства делятся на диалогические и моноло­ гические ..." [Вейхман 1961: 98]. 1

465

рпоп в виде некоего общего суждения, само собою разумеющего­ ся для говорящего и слушающего и в силу свойств языка («эконо­ мия языковой материи»), не находящего отображения в языке. Монологические единства (МЕ) и трёхчленные диалогические един­ ства (ДЕ) могут быть представлены в форме логического силлогиз­ ма. Примеры монологического единства: 1

Монологическое единство:

Силлогизм:

„\^аз тасЬеп 51е йепп ш ёег Ш>Ьпип# УОП Регаске? \Уаз зсЫерреп 81е йепп Ыег гаиз? 51е з т ё йоск оЬпе Койег § е к о т т е п ! " (Н. РаЦаёа). 1 п о с : (в языке отсутствует) 2 п о с : „81С знтё йоск оЫте КоЯег ^екотшеп". Вывод: „ЭДаз тасЬеп Зге йепп Ыег ш ёег ЧУоЬпшгз У О П Ретаске? \Уаз зсЫерреп 81е йепп Ыег гаиз?" „Шё (Н. РаИаёа)

1 пос: (Если эта вещь не твоя, то ты не имеешь права брать её.) 2 п о с : Эта вещь не твоя.

Вывод: Ты не имеешь права брать её.

ЬаЬг юЬ йепп §е1еЫ? 1сЬ ЬаЬе йоск шсЫз §е1ап!"

1пос.: (в языке отсутствует)

1 п о с : (Если человек в ЖИЗНИ успел сделать много полезного, то он прожил не зря.)

В разговорной речи наблюдаются случаи, когда некоторые про­ межуточные мысли в потоке речи не находят своего отображения. Про­ цесс коммуникации от этого не страдает, потому что опущенные мысли восполняются ситуацией, контекстом, знанием предмета беседы и др. «Если бы всё, что мы желаем высказать, заключалось бы в формальных значе­ ниях употреблённых нами слов, нам нужно было бы употреблять для высказывания каждой отдельной мысли гораздо более слов, чем это делает­ ся в действительности. Мы говорим только необходимыми намёками» [Якубинский 1923]. 1

466

2 п о с : „1с1т ЬаЪе йоск тсЫв 2е{ап!" Вывод: „Шё та)2и ЬаЪе к Ь <*елл §е1еЫ"?

2 п о с : Я никакой пользы не принёс. Вывод: Я зря прожил жизнь.

„1сЪ Ьш <^сЛ еш еЬгНсЬег МепзсЪ, та)2и 8о11 юЪ 81е
(Н. РаЦаёа).

1 п о с : (в языке отсутствует) 2 п о с : „ 1сЬ Ьш Лоск еш еЬгИсЬег МепзсЪ. "

1 пос: (Честные люди не обманывают.) 2 п о с : Я - человек честный.

Вывод: Д о ш $о11 юЬ Йе йепп Ъе1й§еп?"

Вывод: Я никогда не обманываю.

Диалогическое единство:

Силлогизм:

„СйаиЪеп 81е йепп, йаВ Ыег а11е Каг1еп аЪ#е#еЪел чуегйеп?" - „А11е тсЫ, аЬег (Не теЫеп. йоск. ^аз ДетйзсЪе Уо1к 151 зскоп гесЫ т\&1а&$щ. " (Н. РаДайа) 1 п о с : (в языке отсутствует) 2 п о с : „Ба8 йеи&сЬе Уо1к 151 зскоп гесЫ

1 п о с : (Если: народ надёжен, то он передаст властям вражеские листовки.) 2 п о с : Народ надёжен.

2хггаг1а$81&. "

Вывод: „А11е шсЫ, аЪег (Не те1§1еп йоск "

Вывод.: Народ передаст ЛИСТОВКИ властям.

„1сЪ ёелке тапсЬта1, Йа8 ]еШ \уаг т е т е 31хаГс " - „ Е т е 31гаГе? \Уойг йепп, Тга(1е1? ЛУаз ЬаЬеп таг йепп уегЪгосЬеп, ДаВ таг 80 §е$1га& шепкп?" (Н. РаПаёа) 1пос:

(в языке отсутствует)

2 п о с : „ \ У а 8 ЬаЬеп таг йепп уегЪгосЬеп, йай таг 80 §е81гай хуегёеп?" Вывод: „Еше ЗггаГе? \Уогйг йепп, ТгийеГ?"

1 п о с : (Если человек не

совершил проступка, его не наказывают.) 2 п о с : Он не совершил проступка.

Вывод: Его нельзя наказывать. 467

В логике умозаключение осуществляется на основе двух логи­ ческих посылок, одна из которых, а именно первая (общая, бульшая), как правило, отсутствует в естественном язьпсе. Она не обяза­ тельна, ибо стремление языка к «экономии языковой материи» (а это означает существование безъязыкового или авербального мы­ шления), делает общую посылку, отражающую самоочевидные суж­ дения, излишней, она выражается «между строк», имплицитно, так как для говорящего и для слушающего она является результатом жизненного опыта, опыта предшествующих поколений и, следова­ тельно, само собой разумеющейся. Внутри монологических и диалогических единств существует формально-семантическая связь между составляющими эти единст­ ва предложениями, выражающаяся в различного рода повторах в ответной реплике членов исходной реплики, а также в граммати­ ческих параллелях. Существует определённая закономерность в употреблении различных модальных частиц в различных струк­ турных типах предложений. Это, в свою очередь, создаёт опреде­ лённое логико-смысловое взаимодействие внутри монологических и диалогических единств (причинно-следственные связи). Первое предложение как эмоциональная реакция на исходную реплику или ситуацию есть э м о ц и о н а л ь н а я ф о р м а выражения логи­ ческого суждения, которое в умозаключении играет роль с л е д ­ с т в и я (вывода). Второе предложение, обосновывающее эмоцио­ нальную реакцию говорящего, выраженную в первом предложении, в умозаключении играет роль п р и ч и н ы . Так же как предло­ жение является языковой формой выражения суждения, точно так же монологическое и диалогическое единство с модальными ча­ стицами является языковой формой выражения л о г и ч е с к о г о силлогизма. Отсюда возникает проблема: в язьпсе существует реально не только предложение как языковая форма выражения с у ж д е н и я , но и более высокая коммуникативная единица - коммуникативное единство как форма выражения л о г и ч е с к о г о у м о з а к л ю ­ чения. Таким образом, предложения с модальными частицами вы­ ражают такое субъективно-модальное значение (чаще всего значе­ ние удивления, раздражения, недовольства, т.е. отрицательную эмоциональную реакцию), которое именно из-за своего эмоцио1

Л. В. Щерба обратил внимание лингвистов на исследование этой сто­ роны языка. «Имею в виду здесь не только правила синтаксиса, но, что гораз­ до важнее, и правила сложения смыслов, дающие не сумму смыслов,, а новые смыслы, правила, к сожалению, учёными до сих пор мало обследованные, хотя интуитивно отлично известные всем хорошим стилистам» [Щерба 1960 а: 301]. 1

468

нального или субъективно-модального значения способно превра­ титься в логическое суждение, выраженное в эмоциональной языко­ вой форме. Через это эмоциональное (субъективно-модальное) значение как значение определённой синтаксической формы пред­ ложения с модальной частицей (в определённом лексическом на­ полнении) возникает логическое умозаключение. Следовательно, э м о ц и о н а л ь н о е есть оборотная сторона р а ц и о н а л ь ­ ного, л о г и ч е с к о г о . Модальные частицы принимают непосредственное участие в л о г и ч е с к о м п о с т р о е н и и в ы с к а з ы в а н и й немец­ кой разговорной речи, выступая в качестве структурного форманта силлогизма. 10, (С) Интенсификаторы (ЫепзШкагогеп, Уегз^агкип^з^бЦег, 1п!еп8Ыешп§$\убг1;ег) - о т к р ы т ы й класс слов: зеЬг, 211, Газ!, ЪешаЬе, 21етИсЬ ип^аиЪИсЪ, илЬеппНсд, зсЬгескЦсп, аиВегогёепЙ1сЬ, т\уаЬгзсЬетНсп уетдашт!... (199 слов). А. К интенсифшсаторам (только под другим термином) обычно относят слова, именуемые в традиционной грамматике «наречиями меры и степени» или «количественными наречиями». Оба эти названия неприемлемы, так как к ним в традиционной грамматике относят совершенно различные по своим характерис­ тикам слова: например, у М. Г. Арсеньевой и др. - это зепг, У1е1, пешНсЬ, §ап2 у б 1 % , уоПепёз, кашп, ЪешаЬе, Газ!; у О. И. Москальской - это зо & В ? Ъезопаегз, ЬбсЬз*, \уеш&, еш Ызспеп, ешта1 г^еипа1 т е п г т а 1 з У1е1та1з, 2^е#асЬ, ёге^асЬ; у Е. В. Гулыга и М. Д. Натанзон - это г^еЦепз, ухеЛепз, аиВегогаепШск, зо^аг, зе1Ъз1;, аИеиг и т.д. По какому принципу выделены эти слова как наречия меры и степени? Если проводить аналогию с качественными наречиями, ко­ торые выделены на основе семантических критериев качества и отве­ чают на вопрос \ще, то можно предположить, что наречия меры и сте­ пени выделены на основе семантического значения количества и, сле­ довательно, должны отвечать на вопрос тое\1е1. Однако ни одно из приведённых выше наречий меры и степени, кроме слов У1е1, §еш1§, \уеш#, е т ЬШсЬеп, не отвечают на этот вопрос. Отвечая на вопрос \*те\те1, слова \ле1, &епи#, ^уеш#, еш ЬШсЬеп выступают в предложении 1

5

?

2

?

э

э

епи

э

э

П. В. Копнин пишет, что содержанием суждения являются не только объективные связи явлений, но и наше отношение к ним. Мыслящий субъект активно отражает действительность. В силу этого всякое суждение содержит субъективный момент - отношение мыслящего субъекта к отражаемому пред­ мету [Копнин 1957: 283]. А. В. Кунин использует термин «интенсификатор» в ом же значении, что и в данной работе, к словам, которые употребляются с прилагательными, наречиями, глаголами [Кунин 1966: 12-19]. 1

2

469

в функции обстоятельства, что и позволяет их отличать от числитель­ ных и включать в наречия меры и степени: Ше\\е\ Ьа$1 йа #е*гипкеп? У\е\ (&епщ, шпщ, ет Ьфскеп). Остальные наречия меры и степени, приведенные выше, отвечают на другие вопросы, например, слова $еЬг, 21етИсЬ, УОШ&, УоИепёз, каит, ЪешаЬе, Газ!, ги, зо, Ъезоп(1ег&, ЬбсЬз!;, аиВегогёепШсЬ, аийегз*, е1шаз отвечают на вопрос те + то сло­ во, к которому относится искомое наречие меры и степени. Все эти на­ речия меры и степени, оказывается, сами употребляются с наречиями или прилагательными в виде своеобразных усилителей их семантичес­ кого значения и не выступают в функции обстоятельства, что уже не позволяет отнести их к наречиям меры и степени, так как нарушается принцип гомогенности основания классификации: зекг #и*, петкск рй, %ат %\&. Слова \те1, #епи#, \уеш§, е т ЬШсЬеп, рассмотренные как наре­ чия меры и степени, совпадают по основанию их выделения с числи­ тельными (отвечают на вопрос тае\те1), они могут выступать как на­ речия меры и интенсивности (у\е\ Ъеззег, шпщ ЫаВ, ет Ы$скеп тййе) и отвечать, как и слова $еЬг, 21етЦс11, §апг, УЦ1% и др.. на вопрос \*ле + наречие. Кроме того, те же слова \те1, &епи&, \уеш#, е т ЪШсЬеп вы­ ступают также как несогласованное определение к существительно­ му (у1е1, #епи&, е т ЫБсЬеп + ОеЫ, АУаззег) и отвечают на вопрос тае\те1 + существительное. В состав наречий меры и степени О. И. Москальская включает наречия меры на -ГасЬ (у1е1ГасЪ., дге1ГасЬ) и на - т а 1 (етта1,2\уеппа1), причём фактически ни те, ни дру­ гие не отвечают на вопрос ше\1е1. Е. В. Гулыга, М. Д. Натанзон включают в наречия степени (которые входят в количественные на­ речия) слова типа 8о#аг, аПеш, §е1Ъ51, которые также не отвечают на вопрос \У1еУ1е1. Эти слова (утеЦасЬ, йгеИГасЬ, ешта!, 2\уеппа1, §о§аг, а11ет, 8е1Ъ5*) и в синтаксическом отношении совершенно различны (йгег/аскез Нигга, но *йге\та\е$ Ншта). Таким образом, так называе­ мые традиционные количественные наречия (меры и степени) в дей­ ствительности представляют собой конгломерат самых различных по структурно-семантическим параметрам слов, которые никогда не выступают в качестве наречий. Некоторые немецкие лингвисты не видят в интенсификаторах особые классы слов и по традиции относят их к наречиям, которые придают семантике качества высокую степень этого качества (зеЬг, ЬбсЫ*, йЬегаиз, аиВегв!;) ИЛИ выражают его совершенство (§ап2, УО11

Н. В. Маркушевич описывает наиболее употребительные модели кон­ текстов, под давлением которых актуализируются омонимы слова е1\лгаз, кото­ рое является а) неопределённо-количественным числительным (сШ&$ Оес!и1с1, ег^аз ОеИ, е ^ а з вж&щ), б) наречием, в) неопределённым местоимением [Мар­ кушевич 1971: 88-92]. 1

470

1котгпеп, уоШапйщ, аЪьоЫ), заменяя превосходагую степень прилага­ тельных [Вппктапп 1971: 109; ср. также: Аг^е^е^а и. а. 1960: 193]. Иногда интенсификаторы рассматриваются как частицы [Не1Ы§, ВизсЬа 1974: 428-429], усилительные частицы [Аётош 1966: 207], модальные наречия [Зйяге 1972: 218 ], или наречия степени [Шс1еп 1959: 289]. Понятие «интенсивности», «способов выражения интенсив­ ности», «интенсификаторов» в последние годы привлекает всё большее и большее внимание лингвистов. Категория «интенсивно­ сти» - категория сравнительно новая в языкознании. Д . Болинджер писал: „Ое^гее щотй$ ... т Шеи па1иге ... аге ишеШеё" [Во1т#ег 1972: 18]. Хотя многие из подобных слов, интенсивирующих семан­ тическое значение других слов, в словарях различных языков име­ ют статус наречий, однако в последние годы их стали выделять в особую группировку слов. Некоторые из слов, характеризующие­ ся своеобразным семантическим значением, способны изменять ко­ личество значения ключевого слова (ядра) как в сторону его ослаб­ ления, так и в сторону его усиления (зекг &и1, зекг 8сЫесЫ). В каче­ стве такого «неустойчивого» интенсификатора, например, в анг­ лийском язьпсе У. Бэклунд называет лексему гаШег: ТЬе ёе^гее ехргеззеё Ьу гагкег 18 а птаЦег оГ 8иЬ]ес*гуе нйегргеШюп [ВаскЬдпё 1973:108]. Можно, таким образом, сказать, что понятие «интенси­ фикаторов» объективно существует в языковом сознании, что и от­ мечается многими авторами. Однако и нестабильность этой категории слов также является их объективно существующей характеристикой. Поэтому преждевре­ менно говорить о каких-то традициях, общепринятых определениях и классификациях. Однако существование в языке такого явления как «интенсивность» интересовало лингвистов разных стран. Среди тех, кто в разные годы занимался вопросами, связанными с понятием ин­ тенсивности, можно назвать Ш. Балли, Д . Болинджера, С. Гринбаума, а также О. С. Ахманову, М. Я. Блоха, И. И. Убина [Водп^ег 1972: 18; СгеепЬашп 1970; АкЬтапоуа, Регекакка^а 1974; М. Я. Блох 1962: 277; Убин 1974]. Правда, в большинстве работ проблема интенсивности и связанные с нею проблемы рассматривались в качестве побочных, смежных с основной задачей исследования. Те же исследования, кото­ рые посвящены собственно лексемам со значением изменения качест­ ва ключевого слова (ядра) носят, в основном, прикладной характер [ВасИшё 1973; Убин 1974]. Что обычно понимается под интенсивностью? Это «увеличение количества или степени признака в рамках того же семантического признака» [Суворина 1976: 20]. Ш. Балли дал следующее определение интенсивности: это слова, выражающие «все различия, сводящиеся 471

к категории количества,, величины, силы и т. п.. вне зависимости от то­ го, идёт ли речь о конкретных представлениях или абстрактных иде­ ях» [Балли 1961: 202]. Интенсификаторы - это такие элементы языка, «семантика которых приспособлена для того, чтобы служить модифи­ каторами знаменательных элементов» [М. Я. Блох 1962: 27]. К особенностям функционирования некоторых интенсификаторов надо отнести их способность к «перемене знака», т.е. их способ­ ность, в зависимости от своего ядерного компонента или от семанти­ ческого окружения, усиливать или, напротив, ослаблять семантичес­ кое значение своего ядра: зекг #и1, зекг зсЫесЫ; /азг ёипке1,/&уг Ье11; ги БсЬпеИ, ги 1 а п § 8 а т .

В связи со сложностью семантического анализа интенсификаторов в языках, в которых этот класс слов уже начали исследовать, коли­ чественный состав слов этого класса в разных языках выявлен далеко не одинаково. Например, по мнению Н. Б. Шипуновой, в английском языке насчитывается 128 интенсификаторов, в то время как в немецком языке их всего 42 единицы [Не1Ы# 1988]. Хотя главным специалистом в области интенсификаторов в немецком языке остаётся Г. Хельбиг, од­ нако имеются работы и других лингвистов, посвященные частным во­ просам немецких интенсификаторов [РшсЬ 1981; АШпапп 1976; АШпапп 1978]. Г. Хельбиг относит интенсификаторы под термином «усилитель­ ные часянцы» (81е1§ешпГ§8раг11ке1п) к классу частиц как их подкласс, наравне с модальными частицами (АЪФпш1§8рагйке1п) и логическими частицами (Сгаёрагйке1п). Интенсификаторы, по мнению Г. Хельбига, обладают следующими признаками. 1) Они относятся не ко всему предложению, в отличие от мо­ дальных частиц, а также не к различным синтаксическим составляю­ щим предложения и не к семантическим типам выражения актуально­ го членения (ЗкоршГуреп), в отличие от логических частиц, а только к прилагательным и наречиям: Т)ег ЗсЬйЪг 18* (агЪейе*) зекг (ггетНск, ищемгдкпИск) &е\&щ. 2) Функция интенсификаторов лежит не в коммуникативной, а в семантической области, они модифицируют степень качества, при­ знака, выраженного в прилагательном или в наречии. 3) Они ограничивают семантические значения, выраженные прилагательными всех трёх степеней сравнения. Это интенсификато­ ры, которые стоят а) только перед положительной формой прилага­ тельных: зепг, ЪезопёегБ, ёапх, Ьбсп81; гесЫ;, зо, йЪегаиз, 21етисЬ; б) как перед положительной, так и перед сравнительной степенью прилага1

?

Очень-интересная кандидатская диссертация, посвященная англий­ ским интенсификаторам, была (под моим руководством) выполнена Н. Б. Шипуновой [Шипунова, 1991]. . ' 1

472

тельных: еГя/аз; в) только перед сравнительной степенью Гфшхагательных: \ле1, у/ей; г ) перед сравнительной или перед превосходной степе­ нью прилагательного: чуейаш; д) перед всеми тремя формами сравни­ тельных степеней: аЬзоЬй. 4) Интенсификаторы всегда занимают твёрдую позицию перед словом, к которому относятся. 5) Ударение интенсификаторов зависит от коммуникативного намерения говорящего. Кроме того Г. Хельбиг различает две группы интенсификато­ ров по степени усиления семантического значения прилагательного (наречия): интенсификаторы, усиливающие это значение (зеЬг, абсЫ, \уеЦ, теейаш, йЪетаиз, зо, убШ§, аЪзоЫ) и де-интенсификаторы, ослаб­ ляющие семантическое значение прилагательных (иетпсп, паЬеги, Газ*, еии^гегтаВеп, е*\уаз). Интенсификаторы немецкого язьжа по семантическому основа­ нию можно условно разделить на три подкласса: усиление степени каче­ ства, ослабление степени качества, нейтральные интенсификаторы. В зависимости от контекста, своего ядра интенсификаторы могут быть причислены к той или иной группе. Принадлежность интенсификато­ ров к одному из трёх подклассов зависит от связей двух типов: 1) от свя­ зей интенсификатора с другими словами, которые интенсифицируются и которые имеют определённые способы и модели употребления; 2) от связей, зависящих от контекстуального использования ядерного слова, его значения в каждом отдельном случае. Первый тип связи является бо­ лее или менее постоянным, поэтому его можно назвать грамматичес­ ким. Второй тип связи, напротив, очень гибок и довольно широко варь­ ируется, поэтому его можно назвать лексическим. Именно этот тип свя­ зи для интенсификаторов является очень важным, так как большинство слов немецкого языка, выступающих в функции интенсификаторов, имеют своё собственное, постоянное семантическое значение. Интенсификаторы немецкого язьжа, в зависимости от их связей со словами других классов, делятся на 3 подкласса: 1) Лексемы, явля­ ющиеся только интенсификаторами во всех случаях их употребления (это с о б с т в е н н о интенсификаторы): аДш, аЦгизеЬг, ЪешаЬе, газ*, зеЬг, зокпзеттавеп, йЬегаиз; 2) Лексемы, п р е и м у щ е с т в е н н о функционирующие как интенсификаторы: аппаЬегш!, аиВегз*, ехйзсЪ1е<1еп, егпеЪпсЬ, §ап2, кпарр, шггапНё, УбШ&, \уеги§; 3) Лексемы, функ­ ционирующие как в е р о я т н ы е интенсификаторы: аЪзокп:, Ьбсдзз*, гейт, зекзаш, ип&еШиг, еЬег, тоИкоттеп (см. о разграничении интенси­ фикаторов и слов других классов иже в Главе 5, § 15, 10).. Б. Интенсификаторы - это слова с у с и л и т е л ь н о й функ­ цией, «интенсифицирующие» семантическое значение тех членов, в со­ став которых они входят. Это адъюнкты ядер, выраженных прилага473

тельными, качественными наречиями, числительными и частично гла­ голами, т.е. словами таких классов, которые имеют в своём семантиче­ ском значении «глубину», «степень», «объём» какого-то качества. Се­ мантическое значение слова хорошо может иметь целую шкалу данно­ го значения - от самой слабой до самой сильной степени: не хорошо не очень хорошо - хорошо - очень хорошо - в высшей степени хорошо. Интенсификаторы, естественно, не представляют собой одно­ родного класса. Они распадаются на 22 подкласса и выделяются в не­ мецком языке на основе 3 сильных и набора 32 слабых различитель­ ных признаков, свойственного только данному классу слов. (1.0) Все интенсификаторы отражают «интенсивность, степень признака, состояния или действия» (22/17): Оаз 181 еш зекг ЬйгеззаЩез ВисЬ; 81е 181 к!и& %епщ, шп ги 8сЬше1§еп; Ег 8аЬ штНск кгапк аиз; 81е туаге Ъегпаке §еГа11еп; Ег уегсИеп*е /азг Ьипдег! Магк. (0. 96) Все интенсификаторы (кроме слова е!\уа) распознаваемы путём постановки вопроса „тое + ядро" (20/8): Ег 81еМ/ЛУГ кгапк аиз Ше кгапк $кЫ ег аш? 31е к а т пасЬ Наизе зекг зрШ - Ше зрШ к а т 81е пасЬ Наизе? (0. 04) Интенсифшсатор е ^ а распознаваем путём постановки вопроса „искомое слово + \У1е\те1" (20/11): 81е 181 егъга %*>апщ ДаЬге аК - Еша пигчЫ 1аЬге а11181 81е? Баз даиег!е е1ъ>а ет ка1Ьез 1аЬг - Ета уагегЫ 1аЬге йаиейе ез? 11. (К) Сочинительные союзы (ЪеюгсЬепёе КощипкИопеп, Р%е\убйег Вт(1е\убг1ег) - з а к р ы т ы й класс слов: шк1, ос1ег, аЬег, зотае, а1з, те, ёепп, ЪаЫ... Ьа1(1, еп{\уес!ег ... ойег ... (22 слова). А. Состав и синтаксические функции сочинительных союзов в грамматической традиции определены мене чётко, чем состав и грамматические функции подчинительных союзом, так как при ис­ следовании последних помогают формальные признаки придаточных предложений. Сочинительные союзы рассматриваются в грамматике немецкого языка как служебная часть речи, осуществляющая связь между членами предложения, а также между частями сложного пред­ ложения [Гулыга, Натанзон 1957: 195; Арсеньева и др. 1960: 206], или как служебные слова, соединяющие целые предложения [Зиндер, Строева 1957: 67; Шендельс 1954: 193; Арсеньева и др. 1960: 207], от­ дельные слова [Адтош 1966: 208], однородные члены предложения. Специфику сочинительных союзов обычно видят в том, что они стоят м е ж д у связываемыми словами, предложениями, но ни структурно, ни семантически не входят в состава ни одного из них [Михелевич 1958: 87], хотя некоторые союзы (аисЬ, <1осЬ, ]ейосЬ, пит, аДет, кото­ рые В. Г. АДМОНИ называет «ненастоящими союзами» [А<1тош 1966: 208], иногда занимают место в предложении, вызывая инверсию и сближаясь с вводными словами [Михелевич 1958: 91]. ?

474

Традиционная немецкая грамматика причисляет к сочинитель­ ным союзам и слова, так или иначе соотносящие содержание отрезка речи с предащунщми отрезками. Таким образом, разряд сочинитель­ ных союзов пополняется за счёт таких слов как 1) ет8*еп$ йЪп^еш, Ьезопёегз, ёапп, еЪеп&Ш, ешШсЬ [В1а*2 1900: 712 ЙГ. ; Бхе деЩзсЬе ЗргасЬе 1955: 169; Гадд, Браве 1947: 190]; 2^а, досЬ, аисЬ, 5о^аг, зеН>51; 3) \уогиг у/огаиг; \уотл:; 4) ёездаШ, аез^е&еп, ёагит [Шнитке, Эрлих 1963:44]; 5) йапп, Гегпет, тхйеШ, дн1ет, аиВегёет, ааЬег, аезЬа1Ъ, йагаиз [Арсеньева и др. 1960: 208]. К сочинительным союзам примыкают со­ юзные слова, которые, как и союзы, функционально выражают сочи­ нительную связь между единицами, отличаясь, однако, от сочинитель­ ных союзов тем, что они являются не только связующим звеном, но и членом предложения, в роли которого никогда не выступают со­ чинительные союзы [Москальская 1956: 382; Арсеньева и др. 1960: 208]. В. Г. Адмони также считает, что в немецком язьпсе есть слова, ко­ торые выступают в роли членов предложения и в то же время соединя­ ют члены предложения (реже - слова): аапп, ёагаиГ, зсЬЦеБНсЬ. Одна­ ко в немецком язьпсе есть, по его мнению, объективный критерий для различения настоящих и ненастоящих союзов: настоящие союзы не за­ нимают собственное место в предложении, ненастоящие союзы - зани­ мают: Ипй ег за#*е (союз настоящий), Вагаи/ 8а#*е ег (союз ненастоя­ щий) [Аогпош 1966: 208]. ?

?

Традиционная (или почти общепринятая) точка зрения на сочи­ нительные союзы состоит в том, что они рассматриваются как сова, связывающие однородные ч л е н ы п р е д л о ж е н и я или простые предложения в сложносочинённых предложениях, не являясь в то же время самостоятельным членом предложения [Не1Ы&, ВшсЬа 1974: 362; ВизсЬа 1989: 9; Оийеп 1959: 80; Арсеньева и др. 1960: 200]. Некото­ рые лингвисты, однако, не разделяют эту позицию, полагая, что сочи­ нительные союзы «помогают выразить пространственные, временные и понятийные связи д е й с т в и т е л ь н о с т и с помощью языка» [1ш1§ 1967: 378]. Как считает М. И. Стеблин-Каменский, сочинитель­ ные союзы выделяются как особые части речи по их синтаксическим функциям (выражение отношений между словами и предложениями), которые в то же время есть их семантическое значение [Стеблин-Ка­ менский 1974: 31]. Классификации сочинительных союзов имеют различные осно­ вания у разных авторов. Наиболее распространённая классификация сочинительных союзов основана на их гемантическом значении. Так, М. Г. Арсеньева и др. делят сочинительные союзы по семантическому основанию на связочные (ипй, аисЬ, зоше, ЗО\УОЫ ак аисЬ и. а . ) , про­ тивопоставительные (аЬег, оаег, ёосЬ, ^еёосЬ и. а. ), причинные (йепп, пдшЬсЬ) и следственные (ако, Го1§дсЬ, аешпасЬ и. а. [Арсеньева и др. 475

1960: 207]. Иногда однако сочинительные союзы классифицируются на логической основе путём установления видов логических связей. Такую классификацию предлагает К. Ф. Ромашкин, разделив все со­ чинительные союзы на 4 подкласса, выражающие следующие логиче­ ские связи: 1) конъюнктивная связь, связывающая два равноправных простых предложения (ипс1); 2) дизъюнктивная связь, выражающая че­ редование, потенциальное сосуществование или, напротив, исключе­ ние (оёег); 3) импликативная связь, когда один компонент влечёт за со­ бой другой компонент, т.е. из содержания одного компонента следует содержание другого компонента (йепп); 4) штиимпликативная связь, когда второй компонент логически противопоставлен первому (аЬег, <1осЬ) [Ромашкин 1971; 1972]. Хотя К. Ф. Ромашкин пришёл к интерес­ ным и новым с точки зрения логических категорий выводам, однако старый вопрос о принципах выделения и списочном составе сочини­ тельных союзов остался открытым (исходная точка исследования К. Ф. Ромашкина заключается в логико-грамматической характерис­ тике сочинительных союзов) в связи с тем, что было уделено недоста­ точно внимания формальным признакам исследуемых слов и, в част­ ности, формальным признакам отграничения сочинительных союзов от других неизменяемых частей речи. Ю. И. Левин подчёркивает, что сочинительные союзы, более чем какая-либо другая группа слов, выражают логические отношения. Од­ нако, по его мнению, для их описания недостаточно аристотелевской логики или какой-либо иной формальной логики. Он ратует за логику «обыденного здравого смысла» [Левин 1970: 64-65], которая, однако, различна у разных людей и может завести исследователя так далеко, что он уже может и не узнать собственных сочинительных союзов. X. Бринкманн делит все сочинительные союзы на 4 класса, каж­ дый из которых, однако, не представляет собою нечто однородное. 1) Слова, которые стоят вне структуры предложения и предшествуют ему как «зачин предложения» (8а121ак(), после них следует пауза: пет, ЬетаЬе, па, па за. Сюда же X . Бринкманн ОТНОСИТ междометия, которые выражают отношение говорящего и могут функционировать как самостоятельные предложения: Ь т , аЬ, асЬ, оЬ, оЬа, ра и. а. 2) Слова, которые стоят на первом месте в предложении, но сами не яв­ ляются членами предложения: шк1, одет, йепп, аПеш, йосЬ, ^ейосЬ; 3) Слова, которые могут стоять на первом месте в предложении, являясь или не являясь его членом, или могут стоять внутри предложения: аЪег, йосЬ, а1зо; 4) Слова, отсылающие к предыдущему высказыванию („Ап8сЫиВ\УбП;ег"), которые обязательно стоят на первом месте в предложении, функционируя как член предложения (аисЬ, зо, ёапп, (1а): В а ^езсЪаЬ сИез апГешта1; Ьап#е $1а&& егзо; Вапп $1геск1:е ег 81сЬ ... аиз [Вппктапп 1971:762].

476

Некоторые авторы, напротив, ограничивают состав сочини­ тельных союзов, исключая из их состава связочные наречия (Кощипк1юпа1ао1уегЫеп) аезЬаШ, ХтоХгйът и местоименные наречия (РгопопипаЬдуегЫеп) ЫагаиГ, Латал [Не1Ы§; ВизсЬа 1974:402]. В. Г. Ад­ мони, напротив, кроме общепринятых слов этого класса, включает в состав сочинительных союзов также «перечислительные слова» ет51:еп5, г^ейепз, бМПепз [АсЬтюш 1972: 153]. В современной германистике есть подробные работы, посвя­ щенные отграничению сочинительных союзов от других неизменяе­ мых классов слов. Такую попытку предпринял И. Буша [ВшсЬа 1989: 6-9]. 1) Сочинительные союзы отличаются от предлогов тем, что они связывают прежде всего предложения, а не члены предложе­ ния. 2) Сочинительные союзы не являются членами предложения, они всегда стоят перед членами предложения, или перед предложе­ нием, которые союз связывает с однородными единицами. 3) В отли­ чие от сочинительных союзов, связьшающих две однородные едини­ цы и в силу этого стоящие перед ними, частицы стоят только внут­ ри предложения, примыкая к выделяемому ими члену: 1сЬ #еЬе ]еХтХ ч?щ,]еа оск юЬ к о ш т е ЬаШ гигйск; 1сЬ §еЬе ^еШ \уе#, йи]ейоск Ыей>5* Ьеззег Ыег. Г. Хельбиг проводит сопоставительный анализ сочинительных союзов и предлогов. Они имеют только два общих свойства: относят­ ся к неизменяемым словам и не выступают в СФ членов предложения. Остальные признаки тех и других частей речи совершенно различны: предлоги, в противоположность сочинительным союзам, требуют по­ сле себя падеж, они стоят внутри члена предложения, союзы - вне чле­ нов предложения; предлоги соединяют слова и словосочетания, а сою­ зы - члены предложения [Не1Ы# 1972: 280-288]. Вопрос относительно взаимодействия синтаксических и семан­ тических свойств сочинительных союзов до сих пор остаётся откры­ тым: что в них является ведущим, что должно лечь в основу их науч­ ной классификации? Но самый сложный вопрос состоит в следую­ щем: каково соотношение синтаксических, семантических и логиче­ ских свойств сочинительных союзов? Сегодня уже невозможно отри­ цать (это показали К.Ф.Ромашкин, Ю.И.Левин и др. ) тесную связь сочинительных союзов с логическими категориями, ради кото­ рых они, собственно, и существуют. По-видимому, только на основе изучения взаимодействия языковых и логических категорий может быть построена научно обоснованная классификация сочинитель­ ных союзов. Б. Сочинительные союзы, образуя 6 подклассов, выделяются на основе 6 сильных а также на основе набора 16 слабых различительных признаков разных степеней, свойственных только данному классу. 1

477

(1.0) Сочинительные союзы стоят в начале предложения, не влияя на порядок слов (12/2): Шй 80 за#*е 81е йепп - Зо за^е 81е йепп; АЪег шетапё к а т гигйск - М е т а л и к а т гигйск. (1.0) С изъятием сочинительных союзов предложение остаётся структурно и семантически отмеченным, утрачивая лишь структур­ ный формант, связывающий два предложения или два члена предло­ жения (этот структурный формант имеет логическое значение конъ­ юнкции, дизъюнкции, импликации, антиимпликации и др.) (18/10): Бег Нипй ипй сЦе Ка1ге зр1е1еп - Ъъг Нипй, (Це Каге зр1е1еп; Ег гиг Зс1ш1е т с Ы , йепп ег \уаг кгапк; Ег гиг ЗсЬи1е т с Ы , ег шаг кгапк. Ес­ ли изъять сочинительный союз йепп, то между указанными предложе­ ниями также сохраняется логическая связь: первое предложение вос­ принимается как следствие, а второе - как причина. Здесь играет роль не расположение предложений в определённой последовательности, а их смысл. На основе опыта мы устанавливаем, что причиной служит болезнь, а следствием - невозможность придти в школу из-за болезни. Если эти предложения переставить местами, то мы также легко опре­ делим, что в содержании первого предложения заключена логическая причина, а во втором - логическое следствие: Ег шаг кгапк. Ег §ш§ гиг ЗсЬик шсЫ. Однако наличие формального средства выражения логической связи (сочинительного союза йепп) указывает на причину и следствие (определяет причину и следствие), независимо от содержания предло­ жений: логическую причину содержит только то предложение, в кото­ ром есть формальное средство её выражения: Ег § т # гиг 8сЬи1е т с Ы (следствие), йепп ег шаг кгапк (причина). Но невозможно: *Ег шаг кгапк (следствие), йепп ег §ш# гиг ЗсЬик шсЫ (причина). При изъятии других сочинительных союзов изымаются «кусоч­ ки» иных денотативных значений: Уа*ег ипй МиЦег (присоединение), Уа*ег ойег МиНег (альтернатива), Вгийег сйз АхтХ (идентификация), ВаЫ 1асЫе з1е, ЪаЫ шецйе 81е (поочерёдное включение одного из двух понятий) и т.д. (1.0) На логическом уровне сочинительные союзы соотносят два понятия (йет Нипй ипй (Не Ка1ге) или два суждения (1сЬ гьпйе1е е т е Кегге ап ипй е8 шигйе Ье11) при обязательной эксплицитной выражен­ ности их обоих. Соотносимые понятия или суждения (кроме союза йепп, соединяющего два суждения) не строятся по правилам логичес­ кого умозаключения, но представляют собой сумму двух Гфостых суж­ дений (25/1). Сочинительный союз соотносит непосредственно два по­ нятия, а через них и два суждения: Ше МиМет ипй Й1е ТосЫег зайеп а т ПасЬ = ЕНе МиНег зай а т ИзсЬ + Ше ТосЫег зав а т Т1зсЬ; ср. также: Аппа ипй (ойег) МагШа; ЪаЫ Ыег, ЪаЫ йот1; На1Ъ зсЬшагг, ка1Ъ #гаи; Ег агЪейе* аЬ ЬеЬгег. Сочинительный союз соотносит непосредственно 478

два суждения: Ег еш§ зрааеген ипй юЬ ЪЦеЬ т Наше. Логические час­ тицы (Ь), как было установлено выше (см. § 12, 8) (гшг, аисЬ, $о&аг, зсЬоп, ЫоВ, аиззсЬЬеЙЬсЬ, §егайе, аш^егесЬпе*, еЬеп), связывают два слова (но не предложения), соотнося тем самым два понятия и через них два - суждения при эксгогацигной выраженности о д н о г о и з н и х тогда как сочинительные союзы (ипй, аисЬ, одет, аЬег, ак) связы­ вают два слова ИЛИ два предложения, соотнося тем самым два понятия и через них два суждения при эксплицитной выраженности и х о б о и х . Ни логические частицы, ни сочинительные союзы не образу­ ют при этом логического силлогизма с причинно-следственной связью (кроме сочинительного союза йепп). Сочинительный причинно-следственный союз йепп выступает на логическом уровне как структурный формант силлогизма с причин­ но-следственной связью (союз йепп стоит всегда в предложении, выра­ жающем причину): Ег каш шг ЗсЫйе пкЫ, йепп ег ^аг кгапк. 1 посылка: (\Уепп шап кгапк к*, к о т т * т а п тххг ЗсЬи1е шсЫ.) 2 посылка: йепп ег \гаг кгапк. " Заключение: „Ег к а т тш ЗсЫёе тсМ, (0.86) Сочинительные союзы связывают два слова одного и то­ го же класса, которые «оседают» в различных предложениях при его трансформации (т.е. могут стоять между «однородными» членами) (13/1): Аппа ипй МагЙта Ъайеп = Аппа Ьайе* + Маг*Ьа Ъайе*; ср. также: юп ипй йи; Йи ойег §ге; Й1е МиЦег зомпе Й1е ТосЫег; епгшйет йи, ойег юЬ; ег те йи. (0.71) При трансформации возможна перестановка местами чле­ нов, стоящихпо обе стороны сочинительного союза, с сохранением се­ мантического инварианта и структурной отмеченности словосочета­ ния или предложения (12/10): Уа*ег ипй Ми**ег = МиИег ипй Уа*ег; ёи ойег юЬ = юп ойег йи. Невозможна перестановка местами слов или предложений, стоящих только по обе стороны сочинительных союзов ]е ... йе8*о; ^е ... ^е; ^е ... шп 80 без нарушения исходных причинно-след­ ственных отношений: 1е пекег, йезЮ тШег тцгёе Й1е Ое^епй = * Л и'й&г, йезго мекег тигйе й!е Ое^епй. (0.29) Сочинительные союзы ипй, ойег, аЬег, аЦеиг, йепп могут занимать позицию между предложениями (13/3): ЕИе Ми1ег 1а8 еше 2е&шиз ипй Шге ТосЫег 1а$ еш ВисЬ; 1сЬ Ьейаиеге Иж, йепп ег 18* ип&ШскЬсЬ. (0.28) Четвёртая группа сочинительных союзов (почти все пар­ ные союзы) выделяются на основе их местоположения по отношению к соотносимому ими слову (каждая часть парного союза стоит в нача479

ле соотносимого ею слова) (13/2): ВаЫ ге#пе1:е ез, ЪаЫ зсЬпеИе ез; Ешег пшВ ^еЬеп, етйшйег юЬ ойег Ли; ЗошЫ 31е а!з аиск 1сЬтоззеп<1аз. (0.14) Сочинительные союзы а1з, ше стоят между однородны­ ми членами при сравнении, сопоставлении, указании на цель и др. (13/1): Бег Кгапке Гга^е (1еп АхтХ аЬ йеп ЬегиГепеп Ка^еЪег; 51е 181 тсЫ аНет аЬ йи; Ег Ьа11е шсЫз а1$ 1ееге Кеёепзайеп; \*теВ те ЗсЬпее; Ег 181 гйсЫ 80 &гоВ те юЬ. 12. (8) Отделяемые глагольные префиксы (1геппЬаге УогзйЪеп) о т к р ы т ы й класс слов: т й , паев, гаш, шп, уогЬег, уогап, уогаиз, аЬ, ап, Ъе1, йЬег, УОГ, дат, дигсЬ, аиГ, аиз, Гог1, УогЬе1, ги, гигйск, йауоп ... (164 слова). А, Отделяемые глагольные префиксы в немецком языке чрезвы­ чайно распространены. По данным Эриха Маттера в немецком языке насчитывается 14804 глаголов с приставками, из них 2768 с неотделяемойи 12036 с отделяемой приставкой [МаПег 1967: 115-118]. Отделя­ емые глагольные префиксы н и к о г д а не выделялись в самостоя­ тельный класс слов. Они рассматриваются, как правило, или в «Мор­ фологии» в разделе «Глагол», или в «Словообразовании» в разделе «Префиксация глаголов». В соответствии с этим в лингвистической литературе нет единого мнения относительно статуса отделяемых гла­ гольных префиксов: их называют вместе с глаголами нестойкими сложными словами (гшГез*е 2и8аттепзе(гип§еп), полусложными сло­ вами (На1Ькотрозйа) или сдвигами (2и8аттепгйскшщеп) [Раи1 1920: 38; Ш1таппз 1899: 122; ЗьПегКп 1933: 102; Бекаре! 1968: 198]. В отече­ ственной германистике отделяемые глагольные префиксы считаются приглагольным наречием [Недялков 1960 (а): 3 -15; Недялков 1960 (б): 25] или сложными глаголами, образованными по модели «наречие глагол» [Левинсон 1967: 116-122]. Многие авторы называют их «отде­ ляемыми приставками», также не выделяя их в особый класс слов рЛендельс 1954; Бергман и Натанзон 1956; Вощинина 1954; Князькова 1950; Юханов 1972]. Л. Р. Зиндер и Т. В. Строева возражают против того, чтобы глаголы с отделяемыми приставками относить к сложным словам. Отделяемые приставки они называют отделяемыми префикса­ ми, ибо в данном случае речь идёт о префиксации [Зиндер, Строева 1957: 225-226]. Отделяемые приставки М. Д. Степанова называет «по­ лупрефиксами» [Степанова 1953: 278, 315-324], указывая тем самым на функциональное сходство наречного и предложного компонентов в глаголах с собственно приставками. Иногда сочетания глаголов с отделяемыми префиксами рассматриваются как устойчивые слово­ сочетания [Левковская 1955; Брыковский 1955]. О. И. Москальская подчёркивает, что в спрягаемых формах глагола сохраняется несвой­ ственная сложному слову подвижность компонентов. В глаголах типа /огЩеЫп гигйск) первый компонент - это наречие места или вре480

мени. По мнению О. И. Москальской, здесь мы имеем дело с наречием в самостоятельном употреблении и в сочетании с глаголом [ Москаль­ ская 1956: 221-223]. Поэтому эта модель сходна с моделью словосоче­ тания, от которой она исторически произошла. В то же время, напри­ мер, компонент 1еП (в глаголе ГейпеЬтеп) не имеет самостоятельного грамматического оформления и не можег вступать в какие-либо соче­ тания с другими словами в предложении. В глаголах с шй, аш, ап (§еЬеп) первый компонент по происхождению - также наречие, однако на их базе развились предлоги и в качестве самостоятельных слов они употребляются только как предлоги (пиЧ, ап, аш, Ъы, аЪ). Это переход­ ный тип от словосочетания к префиксации. Поэтому О. И. Москаль­ ская считает эти глаголы глаголами, обладающими признаком непол­ ного словосложения, так как между приставкой и глаголом вклинива­ ется формообразующая морфема #е-, чту нарушает условия цельнооформленности слова. Поэтому О. И. Москальская отмечает извест­ ный параллелизм в развитии словообразовательных и формообразо­ вательных тенденций у глагола - сохранением подвижности компо­ нентов (Ьа! ^езсЬпеЪеп, паЬт геИ). Однако О. И. Москальская подхо­ дит к этому вопросу дифференцированно, указывая, что в одном слу­ чае, когда значение наречий не подверглось изменению, мы имеем де­ ло со словосложением (/о/т^епеп, т/Гпепшеп, /штГаЬгеп), а когда пред­ лог развивает в сочетании с различными глаголами значения, выводи­ мые только из значения целого (ялЬаиеп, ялге#еп, аи{ап&еп), то мы имеем дело с переходным типом от словосочетания к префиксации. Необходимо отметить одну особенность глагольных префексов: некоторые из них могут употребляться как семантически полнозначные слова или, как считает X. Бринкманн, как члены предложения: Оав Решает 151 аи/. Оаз Копгей 181 а ш [Вппктапп 1971: 141, 150]. Иногда отделяемые глагольные приставки, выступающие как прилагательные, относят к прилагательным по семантическому осно­ ванию. Эти прилагательные регистрируют» состояние, в котором на­ ходятся вещи или существа: ]3ег Ущът зсЬоВ аеп Назеп гог (= Бег На&е 151 гог). Ейе МиИег т а с Ы (Не Зирре шгт (= 01е Зирре тгй шгт) Р и а е п 1959: 204]. Если в качестве отделяемой глагольной приставки выступают знаменательные части речи, то Г. Хельбиг и Й. Буша их называют, соответственно, глаголами, существительными, прилага­ тельными, наречиями: кеппегйетоп, йашЬаНеп, Ыш<&сЬгаЬеп, йЬе1пеЬгпеп [Не1Ы§, ВшсЬа 1974: 189]. Таким образом, проблема отделяемых глагольных префиксов в современной немецкой грамматике не решена. Выделив их в каче­ стве самостоятельного класса слов, я лишь указываю на их основные грамматические признаки. Свойство некоторых неизменяемых слов сливаться с глаголом в единое слово основано, прежде всего, на ор481

фографической традиций! немецкого языка. Однако это свойство на­ до считать и морфологическим, и синтаксическим, и семантическим, так как возможность или невозможность слов сливаться с глаголом основана на каких-то глубинных свойствах этих слов, которые ещё надо вскрыть. Б. Отделяемые глагольные префиксы, распадающиеся на 13 подклассов, выделяются на основе 6 сильных различительных призна­ ков различного рода а также на основе набора 21 слабых различитель­ ных признаков. (1.0) В самостоятельном предложении с простым глагольным сказуемым в Ргдзепз или 1трегГек* отделяемые глагольные префиксы занимают всегда последнее место в предложении, замыкая предложе­ ние (12/4): Ег Ъегейе! зюЬ аиГ <Ие Ргййнщ УОГ. Ше Зоппе § т § аи/ Г)ег \Ут1ег к о т т ! Негап. (1.0) На логическом уровне отделяемые глагольные префиксы имеют значение «семантического преобразования или уточнения дей­ ствия, выраженного глаголом» (22/9): /о.У8сЫа§еп, /ет*#Ъпп§еп, дЬзсЪпетйеп. (1.0) Функционируя в придаточном или в самостоятельном предложении с простым глагольным сказуемым в форме РегГек* или Рк^иатрегГек!;, отделяемые глагольные префиксы сливаются с уегЪшп й п й и т ИЛИ С причастием вторым (12/7): А1$ <1ег Мп1ег кегапкат ... ; А1§ (Не Зоппе аи/%т% ... ; Ег Ъа* зкЬ аиГ <Це Ргййт§ УОГЪе1ейе*; Ше Зоппе шаг ЪегеИз <ш/#е#ап§еп. (1.0) Отделяемые глагольные префиксы сливаются с глагольны­ ми сказуемым при трансформации самостоятельного предложения в придаточное (12/22): Ег 8а§*е, йаВ ег ипз е^шаз гогзсЫа^еп тбсЫ;е; 1сЬ ше1В шсЫ, оЬ сИезез Рез* Манйпйт тгй. (1.0) С изъятием искомого слова из предложения меняется се­ мантическое значение глагола и как следствие этого - «переключает­ ся» значение предложения или предложение становится неотмеченным (18/5): Ег &Ы асЫ - * Ег ®Ы\ % 8 81еШ ег Жхг? - \Уаз 8*еШ ег (аиГ <1еп ТлзсЬ)? Ег зсЬгаЫ зюЬ кгапк - *Ег зсЬгеШ* 81сЬ. Аналогично ведут себя глаголы с приставками (2, 3, 4 подклассы) - ап, аЬ, Ъе1, йЪег, уог, асЫ, Ьенп, Ьаиз, дат, зШ*, 1еП, ДигсЬ, Ггет, гесМ, ЬгасЬ: аиз1оВеп (примы­ кать) - зй)Леп (ударять), аЬзсЫа&еп (отказывать) - зсЫа^еп (бить), Ых1

1 « ... Замыкание, даже не являясь безраздельно господствующей нор­ мой, выполняет... существенные структурные функции в предложении ...»[Ад­ мони 1949 б: 39]. «Отделяемые приставки, приглагольное отрицание шсЫ, пря­ мое дополнение, наиболее тесно связанные с глаголом, обстоятельства и т.д. все эти синтаксические элементы обладают, хотя и не столь же обязательной, тенденцией к постановке в самом конце предложения и, таким образом, «к за­ мыканию предложения, к рамке предложения» [Адмони 1949 а: 377, 379].

482

^оЬпеп (присутствовать) - \Уоппеп (проживать). Ср. также: йЪег&Ыгъп - зе^геп, УЯгзсЫа^еп - зсЫа§еп, МтзисЬеп - зиспеп, асЫ« §еЬеп - §еЬеп,
может сделать и акцентное выделение, например: йашц = Ргопопша1ас1уетЫеп; йатй = Кощппкйоп [Вш^тапп 1922: 293]. Предложно-указательные слова (Б-слова) - это класс слов со значением «представления», «репрезентации» какой-либо языковой единицы без указания её названия. Можно обобщить некоторые при­ знаки Б-слов, часть из которых уже отмечена в исследованиях по не­ мецкому языку. 1) Г и б р и д н о с т ь Б-слов состоит в том, что они сочетают в себе признаки двух классов слов - наречий да, Ыег и предлогов. Бслова образуют своеобразную группу слов, обладающую широким на­ бором значений и более разнообразными функциями, чем составляю­ щие их наречия (йа, Ыег) и предлога, взятые по отдельности: ёагацГ, йашй, <1аги, с!аЫп1ег, ЫегапГ, Ыегал и др. 2) Обязательная с о о т н е с ё н н о с т ь со словом, словосоче­ танием, предложением: Б-слова имеют свойство представлять в после­ дующем предложении ранее названное слово (реже - позже названное слово), словосочетание или предложение. 3) Н е о п р е д е л ё н н о е , весьма р а с п л ы в ч а т о е семан­ тическое значение, отсутствие номинативного содержания (предмет­ ности, качества, обстоятельства и д р . ) . В связи с этим все Б-слова при конкретном употреблении в предложении наполняются значением то­ го слова (словосочетания, предложения), с которым они соотносятся. 4) К о н т е к с т и с и т у а ц и я являются для Б-слов более важным функциональным признаком, чем для знаменательных, полнозначных слов. Конкретное значение Б-слова полностью зависит от контекста или ситуации. Поэтому Б-слова отличаются семантической полифункциональностью, возможностью выполнять несколько семан­ тических функций. 5) Б-слова выступают как знаки авербального мышления, т.е. в с воем в высшей степени о б о б щ ё н н о м значении репрезентиру­ ют к о н к р е т н о е значение соотносимого слова, не обладая этим кон­ кретным значением. Этим объясняется их большая коммуникативная роль в языке как семантически полуопустошённых средств выражения логических понятий (если О-слов о соотносит предшествующее слово) или суждений (если Б-слово соотносит предшествующее предложение) лишь в форме отсылки к этим логическим категориям. Б-слова участву­ ют, таким образом, в процессе авербального мьшшения. 6) Б-слова характеризуются о т с у т с т в и е м номинативно­ го значения, их семантическое значение в каждом конкретном случае отражает значение с о о т н о с и м ы х ими языковых единиц, т.е. слов, словосочетаний, предложений. 7) Под самостоятельным значением Б-слов понимается только такое значение, которое у них выступает независимо от контекста 484

и связано со значением его второго компонента - предлога, который и образует конкретное значение каждого Б-слова. Но так как значе­ ние Б-слова образуется также контекстом, конкретнее - соотносимым им словом, поэтому нельзя говорить о постоянных значениях каждо­ го предложно-указательного слова. 8) Из соотнесённости с различными словами или предложения­ ми видно, что Б-слово может выражать пространственные отношения (йагаиГ, д а ^ е л , дапп, дагшйег, аауоп): 51е пВ е т е ИзсЬдеске т к аДет, шаз йатаи/шаг (В. КеПеппапп), временные отношения, обозна­ чая последовательность действий (<1аЪе1, дапасЬ, ЛагшхзсЬеп, дагйЪег): МйЬзат ЬоЬ дег е т е сИе Наш! т й д е т К.оЬг. Батои/ Ъеше§1е ег ёеп апдегеп А г т гиг Вгиз* Ып (А. 5е§Ьегз), обобщённо-указательное значе­ ние: Бати/егшЫейе Ргапг: „Би уегз1еЬ81 тапсЬез т с Ы " (А. Зе^Ьегз). Предложно-указательные слова могут выражать также такие семанти­ ческие значения, как причинно-следственные (ёадигсЬ, дагйЪет, даГйг, датй), целевые (йаги, даШт), орудийно-инструментальные (дашй, дадигсЬ), противопоставительные отношения (да§е#еп, дайн*, даЪе1), значение реакции (датй, дагаиГ, дагйЪег, даЪег, да^е^еп), значение ма­ териала, вещества (дагаиз, дали!;, дауоп), партитивные (дауоп, дагщЦег, дагшзсЪеп) и другие значения. 9) Вследствие своей семантической неопределённости и много­ значности Б-слова могут образовывать синонимические ряды, т.е. различные Б-слова могут выражать идентичные смысловые отноше­ ния. Но о синонимичных отношениях можно говорить лишь тогда, когда в одном и том же структурно-семантическом окружении воз­ можно употребление разных Б-слов без существенного изменения смысла высказывания. 10) Необходимо отметить одну особенность Б-слов, не свойст­ венную словам других классов; своим присутствием в предложении они могут и з м е н я т ь семантическое значение глагола-сказуемого: Ьгеппеп (жечь, гореть) - йагаи/ Ьгеппеп (сгорать от нетерпения); Ие#еп (лежать) - йагап Не§еп (быть - важным) (Ез Це#* пиг йагап, даВ ег рйпкШсЬ к о т т ! ) ; гегЬгесЬеп (разбить) - зхсЬ йагйЪег деп КорГ гегЬгесЬеп (ломать голову над чем-либо); СШ пеЬтеп (отравиться) Лагаи/СИй пеЬтеп (быть в чём-либо совершенно уверенным). Интересно было бы выявить все случаи употребления Б-слов с глаголами, значе­ ния которых подвергаются изменению, и установить, почему семанти­ ка других глаголов такой трансформации не подвергается. Здесь мо­ жет стоять вопрос о фразеологазированной сущности Б-слов при упо­ треблении с определёнными глаголами. 11) Морфологическая структура Б-слов чётко отличается от мор­ фологической структуры слов всех остальных классов, кроме \^-слов (см. ниже). Первый компонент (да, Ыег) имеет указательно-репрезента485

тивное значение, второй элемент (предлог) сохраняет самостоятельное семантическое значение. О-слов а всегда соотнесены с конкретным су­ ществительным, именным словосочетанием или предложением. Б. Предложно-указательные слова, распадающиеся на 3 под­ класса, выделяются на основе 4 сильных признаков, а также на основе набора 23 слабых различительных признаков, свойственного только данному классу. (1.0) Предложно-указательные слова имеют с у б с т и т у т ы , выраженные конструкцией «предлог + существительное» или «пред­ лог + местоимение» (19/2): Ег ЬгаисЫ г и т ВаЬпЬоГ шсЫ ш §еЬеп, ег ^оЬп! паЬе йаЪег (= Ъег ё е т ВаЬпЬоГ). ЕЙе ОрГег ЬгаисЬеп ёпп§епё НШе. Оа/йг (= /йг (Не ОрГег) 1§1 (Незе Затт1ип& Ъезйтт!:. А1з ёег Но1г8*аре1 итгиГаИеп ёгоШе, 1еЬп*е ег 81сЬ зсЬпеН йа%е%еп (= §е§еп ёеп Но12з1:арре1). (1.0) Предложно-указательные слова распознаваемы коррелирующимися с ними предложно-вопросительными словами на (распознаваемы предложно-вопросительньши словами) (20/10): Ег ёасЫе 1ап#е йагап - Жогап ёасЫе ег 1ап#е? Также: ёаЪе1 - чуоЪеа? ёайг тойг? ёа#е#еп - \уо§е§еп? ёаЫп1ег - \УоЫп1ег? ёагаиГ - чУогаиГ? ёапасЬ. - чуопасЬ? ЫегЬе1 - \УоЪе1? Ыегап - \Уогап? (1.0) Предложно-указательные слова выделяются также на словообразовательном уровне как слова, имеющие своеобразную, с д в о е н н у ю морфологическую структуру (3/1): Б-слова постро­ ены путём соединений наречий ёа, Ыег со всеми предлогами (ЛатХ, ЁагаиГ, ЛтеЪеп, йаш, АххтазсЬеп, даЪы и т . д . ) . В этом смысле О-слова являются у н и к а л ь н ы м классом слов немецкого языка, ко­ торые не имеют аналогов в других языках. Если сравнить, напри­ мер, О-слова немецкого языка ( ё а т й , ёаги, ёагаиГ, ёауоп) с их пере­ водами в соответствующих словарях русского, английского и фран­ цузского языков, то оказывается, что немецкие Э-слова эквивалент­ ны в других языках «предлогам + местоименным словам, указатель­ ным словам, наречиям» или просто «наречиям»: ёаГйг = за это, за то; ёаЬпЦег = позади, за ним; ёапи! = этим, вместе с тем; ёапасЬ = после этого; ёагап = при этом, об этом; ёагаиГ = на этом, на нём, вслед за этим; ёагаиз = из этого, отсюда; ёагйЬег = сверх того, над ним, об этом. . (1.0) Предложно-указательные слова на логическом уровне вы­ ражают «инструментальную утвердительную характеристику дейст­ вия» (22/15): Батй еггеюЬз* ёи шсЫз! 14. (К) Утвердительно-отрицательные слова (ЬдаЬепё-уегпе!пепёе \Убг*ег, 8а*г\у6г1;ег) - з а к р ы т ы й класс слов: з'а, за\УоЫ, п е т , ёосЬ, &епаи, %ешй, паШгНсЬ, зеЛз^егзШёНсЬ, кетезГаШ ... (44 слова). 4

486

А. Утвердшздьно-отрицательные слова обычно рассматрива­ ются как модальные слова [Москальская 1956: 370; Кожухарь 1943; Гу­ лыга 1955; Куманичкина 1953]. В русском языке слова да, нет В. В. Ви­ ноградов относит к модальным словам [Виноградов 1954], а Е. М. Галкина-Федорук - к частицам [Галкина-Федорук 1952: 405-411]. Имеются попытки рассмотреть утвердительно-отрицательные слова в немецком языке более внимательно, однако лишь с точки зрения се­ мантики, без учёта их структурой характеристики [Карлин 1970: 82-87]. В некоторых грамматиках эти слова причисляются к наречиям, кото­ рые имеют семантическое значение утверждения или отрицания [Зйгге 1972: 220]. В отличие от модальных частиц (АЫбшшёзраШкеЬ), логичес­ ких частиц (ОгайрагйкеЫ) и интенсификаторов (ЗЫзегшщзрагйкеЫ), утвердительно -отрицательные слова (АпЬмотХ- шй Ке&аЦопзрагйке1п), как пишет Г. Хельбиг, представляют собой класс слов, состоя­ щий всего лишь из нескольких десятков слов. Эти слова имеют опре­ делённые отношения к указанным типам частиц, хотя и имеют спе­ цифические особенности, которые делают необходимым выделение их в особый класс слов (|а, пеш, <1осЬ, еЪеп, #епаи и др.). Их особен­ ность состоит в том, что они занимают изолированную от всего предложения позицию, стоят вне структуры предложения. В связи с этим Г. Хельбиг сам сомневается, относятся ли эти слова к разряду частиц. Он рассматривает слово ^а как слово класса утвердительноотрицательных слов, называя его Ап1\Уог1рагйке1: Ез Ъа1 #ек1орП. 5а, юЬ ЬаЪе ез аисЬ ^еЪбг!;. Оаз 151: еш зрадпепйег Кошап. - За, <1аз Йпде 1сЬ аисЬ. Г. Хельбиг различает две группы утвердительно-отрицатель­ ных слов: 1) слова, служащие ответом на общевопросительные предло­ жения (|а, пеш, досЬ) [см. также: Не1Ы#, ВизсЬа 1984: 5301Г. ], 2) слова, не являющиеся ответом на альтернативный вопрос, а служащие сигна­ лом подтверждения, усиления, ограничения содержания предшествую­ щей исходной реплики (§епаи, еЪеп, зсЬоп) [Не1Ы# 1988: 49-50]. Б. Утвердительно-отрицательные слова выделяются на основе 3 сильных а также набора 19 слабых различительных признаков, свой­ ственного только словам данного класса. (1.0) Утвердительно-отрицательные слова функционируют в ка­ честве эквивалента утвердительного предложения как ответ на обще­ вопросительное предложение (альтернативный вопрос) (16/3): Коштз! <1и хшП - 1а. ЗамоЫ. Ыет; \УНЫ ди Ыег т с Ы теЬг ЫеШеп? - Боек (1.0) Утвердительно- отрицательные слова функционируют как односоставное предложение со значением утверждения или отрицания (16/9): \УШз* ёи Ыег ЪЫЪеп? - За. Ыещ Кошптз* ёи ЫсЫ пи1? - Боек. ЫаШгИск. 487

(1.0) Утвердительно-отрицательные слова выступают на логиче­ ском уровне как «утверждение или отрицание понятия предмета, дей­ ствия, выражаенных в предшествующем суждении» (22/10): О е Ы ёи пи!? - Иет. 15. (2) Числительные (2аЫ\убг1:ет, №ппегаЦеп) - о т к р ы т ы й класс: ешз, ишег, ёгех У1ег, ГйпГ, Ьипдег*, \те1, ^еш& ... (10 слов). А. Числительные в традиционной грамматике определяются на семантической основе как часть речи, передающая понятие числа, количества предметов и порядка предметов по счёту [Шендельс 1954: 15, 91; Гулыга, Натанзон 1957: 21, 103; Москальская 1956: 182]. В свя­ зи с этим к числительным относятся и так называемые «порядковые числительные», которые, однако, по грамматическим признакам це­ ликом совпадают с прилагательными [Зиндер, Строева 1957: 126] и почти не обнаруживают никаких общих грамматических признаков с «количественными числительными». Большинство количественных числительных - слова неизменяемые. Количественные числительные обладают лишь грамматической категорией падежа, причём с боль­ шими ограничениями (№а$ гтгеп т \уей, 181 йгегеп ш ещ). Граммати­ ческий род обнаруживает лишь числительное еш при самостоятель­ ном субстантивном употреблении (Неи1е пиг егпег). В атрибутивном употреблении числительные 2^е1, д г а склоняются тогда, когда нет артикля (УегЫпйип^ хтгег Е1етеп*е). Некоторые учёные считают, что существенным для определения числительных: как части речи яв­ ляется не его лексическое значение, а грамматические свойства [Зин­ дер, Строева 1957: 65]. Семантические категории существительных (понятие числа), подменившие все их грамматические признаки, оказались не все­ сильными. Это породило противоречия в грамматической традиции. Например, слова сЦе МШоп, (Не МИНагёе, сЦе ВПИоп, ёа$ Нипёег*, Лаз Ташепй маркируются как существительные, хотя они и выражают понятие числа, только на основе грамматических признаков [Шен­ дельс 1954: 91; ]\т$ 1954: 179; Неузе 1923: 296; В1а*2 1913: 40]. М. Д. Степанова, оставаясь в рамках семантических критериев, эти же слова относит к числительным [Степанова 1953: 262]. В связи с тем, что по грамматическим признакам числительные оказались «разнесёнными» по разным частям речи (семантически аналогичные слова обнаруживаются среди существительных, прилагательных, на­ речий), это дало повод некоторым лингвистам усомниться в реаль­ ном существовании числительных как самостоятельной части речи [1ип§ 1954: 180]. А. М. Пешковский не выносит числительные в само­ стоятельную часть речи, он разбивает их на счётные существитель­ ные, счётные прилагательные, счётные наречия [Пешковский 1938:163]. В. Г. Адмоний О. И. Москальская, напротив, считают, что. 488

хотя числительные и имеют сходства с существительными, прилага­ тельными, наречиями, однако числительные надо выделять как са­ мостоятельную часть речи, так как они имеют особое значение, соб­ ственную систему словообразования, а также ряд отличий в словоиз­ менении [ А ё т о ш 1966: 151; Москальская 1956: 181-182]. О. И. Мос­ кальская ограничивает класс числительных, включая в него лишь числительные количественные (хшет, йга), множительные (гтеШгсЬ, ёгеЙасЬ), повторительные (2\гата1, Йге1та1) и видовые числительные (2те1ег1е1, йгыегЫ) [Москаальская 1971: 236]. По мнению В. Г. Адмони, существует фронтальное соответст­ вие между нумеральными рядами, потенциальная возможность об­ разования каждого члена, соответствующая любому члену нату­ рального ряда чисел: \1ег - (йет) утейе - таейеш - \тегта1 - шегГасЬ У1ег1е1. Вместе с тем каждый из этих рядов обладает и особыми гр амматическими признаками - синтаксической функцией и сочета­ емостью. Однако особое место здесь занимают количественные чис­ лительные, ибо они в наибольшей степени выражают нумеральное значение как таковое, в минимальной степени осложнённое какиминибудь добавочными гр амматическими значениями. В своём оформлении количественные числительные обладают специфичес­ кими грамматическими признаками, что и позволяет выделять их в совершенно особый грамматический разряд слов. В. Г. Адмони указывает, что порядковые числительные очень близки к прилага­ тельным (йет ег$*е, 2чга*е, сЬ*Ше), а мультипликативные числитель­ ные (Уе^е1Гд11;щип§82аЬ1еп1) близки к наречиям [А4шот 1972: 153]. Тем не мейее и те, и другие группы В. Г. Адмони относит к числи­ тельным, ибо все они имеют в своей семантической основе понятие числа [Адтош 1972: 153]. Однако авторы грамматик немецкого языка не ограничива­ ются лишь количественньтми числительными. Пожалуй, самое ши­ рокое понимание числительных представлено в грамматике Дуден [Оийеп 1956:275-287]. Это, прежде всего, количественные числи­ тельные (еш.8, 2\уе1, бхех), затем порядковые числительные (дет ег81е, утейе), дроби ( е т Бпие1, <1ге1 У1ег1еГ ), разделительные числитель­ ные ()е 2^е1, ^е утег), множительные числительные (УетеШ%ш1#8гаЪЬубЛег) типа етГасЬ, г^еЛГасЬ, теЬгГасЬ, \ае1ГасЬ, повторитель­ ные числительные (ШейёгЬоМёзгаЫ^бг^ег) типа епишй, <&ешш1, 1

Как пишет О. И. Москальская, числительные являются своего рода поставщиком материала для других частей речи, н е во всех случаях опреде­ ляя, что. это за часть речи. Это сдова 1) со. значением кратности: ешта1, тель­ н ы е на -ГасЬ.: с!еп <1ге1ГасИеп Р1йсЬ; 4) наречия (или неизменяемые прилагатель­ н ы е ) на -егЫ: шегегЫ егЫдгеп; 5) путём ги: ги г^еП; 6) путём ]е: ]е г\уе1, ]е ГйпГ; 7) путём е ш ; ег5*еш, глуе^едз |^рскадьр^ая }9^56: 190-191]. 1

489

к е т т а 1 , ап<1егта1 и, наконец, видовые числительные (ОаШт§82апЬ\юг1ег): гетехегЫ, йтегетЫ [Вийеп 1959: 275-287]. Г. Хельбиг и Й. Буша к числительным относят почти те же группировки слов, называя числительные числовыми прилагательными (ХаЫасЩекНуе) [Не1Ыв, ВшсЬа 1974: 285-286]. Трудно согласиться с мнением М. И. Стеблина-Каменского, ко­ торый, запутав всю проблему числительных, пишет, что грамматичес­ кие показатели у числительных не обязательны. Это слова, обознача­ ющие число, а семантическое значение числа перекрывает все осталь­ ные показатели. Поэтому числом может быть и существительное, и глагол, и прилагательное. Из этого М. И. Стеблин-Каменский дела­ ет вывод, что числительное не есть часть части речи, а такая же пер­ вичная, как и другие части речи, группировка слов, хотя и не соотно­ сится с ними. Числительное - чисто лексическая группировка слов в широком смысле, и лексико-грамматическая группировка слов в уз­ ком смысле [Стеблин-Каменский 1974: 27-28]. Б. Числительные немецкого языка, распадающиеся на 3 под­ класса, выделяются на основе 5 сильных различительных признаков различных степеней а также на основе набора 26 слабых: различитель­ ных признаков, свойственного только данному классу слов. (1.0) Все числительные выступают в СФ адъюнкта ядер, занима­ ют позицию перед своим ядром, выраженным существительньши, ко­ торые функционируют в сочетании с предлогом как взаимозависимые члены (5/17): тй/йп/Мштетп, йЬег хшг Ргаиеп, ш \гег ЗЦдпёеп. (1.0) Все числительные распознаваемы путём постановки вопро­ са то1еУ1е1? (20/7): Ег к а т пасЬ Наше шпуйл/ЦЬг - 1 1 т те\ге1 ЦЬг к а т ег пасЬ Наше? (0.33) Первая группа числительных способна функционировать в качестве «однородных членов» особым образом - только как сумма семантических значений двух числительных (17/3). Если, например, обстоятельственные наречия выступают как однородные члены пред­ ложения путём соединения союзом или, о4ег, а15 и. а. (Нгег заЬ шап пит ешгеЬзе Нашег + ВотХ заЬ т а л пиг еит2е1пе Нашег = Нгег ипё йоп заЬ т а п пиг ет2е1пе Нашег), то числительные не объединяются союзами, а их семантическое значение суммируется, образуя новое числитель­ ное (1сЬ каийе гшгуйя/ВйсЬег + Балл каийе юЬ пит посЬ йтег ВйсЬег = 1сЬ каийе пш: тз^еваш! асЫ ВйсЬег). 1

Словосочетания с постпозитивным количественным числительным здесь не описываются, так как это - слабый синтаксический признак числи­ тельных (ср.: Ег хноЪпХ. \т Наш 8), совпадающий в словах других классов (ср. : ёаз Наиз оЪеп). Эти признаки не описаны и в немецких грамматиках. Первая попытка описания постпозитивных числительных предпринята И. М. Жили­ ным, который даёт также семантическую классификацию существительных, стоящих перед числительным [Жилин 1970: 87-89]. 1

490

(0.33) Первая группа числительных имеет субституты, выражен­ ные цифрой (числом) (19/7): 1сЬ каийе пит/ш/ВйсЬег - 1сЬ каиЙс гшг 5 ВйсЬег. (0.33) Логическое значение числительных (количественных) со­ стоит в выражении количества (22/5): ты, йгег, лчет, йтГ, апёеЦЬаШ, ешешЬаНэ и. а. 16. (С) Следственные союзы (Ро^етш^зкощшхкйопеп, А<1уегЫа1когцгшкйопеп) - з а к р ы т ы й класс слов: йеше&еа, <1е$Ьа1Ъ, йагшп, (1аЬег а е т ^ е т а й , ёетпасЬ, тГо^еаеззеп, аеззепип^еасЬ^е*, й о Ы е т , тсЬ1з<1ез*о\уеш§ет... (45 слов). А- Слова, которые здесь обозначены «следственными союзами», в традиции никогда не вьщелялись в особую часть речи, а относились только к наречиям и вьщелялись как особая группа «союзных наре­ чий» (Ко1\)гткйопа1ао!уетЬ1е11) (ако, йагат, йаЬег и. а ) [ВшсЬа 1989: 77]. Э Т И слова, подобно сочинительным союзам, берут на себя роль связывания предложений, они занимают первое место в предложении перед уегЬшп Спйшп и, следовательно, выполняют роль члена предло­ жения [Не1Ы#, ВшсЬа 1974: 306]. Эти же слова именуются наречиями и составляют группу «местоименных наречий» [Шйеп 1959: 291]. Следственные союзы в современных грамматиках именуются также наречиями причины и цели [ЗсЬепаек 1982: 232] или причинными на­ речиями [Москальская 1971:240; Аг88еЬ)едуа и. а. 1960: 197; Не1Ы#, ВшсЬа 1974: 312]. Б. Следственные союзы, распадающиеся на 5 групп, выделяют­ ся на основе 5 сильных а также на основе набора 22 слабых различи­ тельных признаков, свойственного только данному классу. 1.0) При изъятии следственных союзов из предложения изы­ мается структурный формант сложносочинённого предложения, служащего языковой формой выражения логического умозаключе­ ния, что влечёт за собой изменение порядка слов во втором предло­ жении и оформление сложносочинённого предложения как двух са­ мостоятельных предложений (18/9): Ез \уаг ЬеШ, йагит ег окне МапЫ - Ез у/аг ЬеШ. Ег оЬпе Мап*е1; 1сЬ ЬаЪе 8сЬтег2еп,/о/^//сА т и В 1сЬ г и т Агг* ееЬеп - 1сЬ ЬаЬе ЗсЬтеггеп. 1сЬ тиВ г и т Агг* зеЬеп. Хотя при изъятии из сложносочинённого предложения слов типа йосЬ, аезЬа1Ъ, аез\уе#еп, йаЬег, Ыеззепип^еасМе!, ХхоХг&ет идр. оно превращается в два самостоятельных предложения, однако логичес­ кое соотношение выражаемых в них суждений сохраняется и оно происходит не на основе следственного союза (йагит, ёаЬег), а на основе соотнесения, сопоставления содержания двух семантически связанных предложений. При опущении искового слова логическое «замыкание» двух посылок происходит лишь на основе чисто логи?

491

ческой связи двух самостоятельных предложений. Причинно-следст­ венная связь, хотя и очень туманная и нечёткая, остаётся в указан­ ных предложениях и без следственного союза: Ег шаг кгапк, йезксйЪ к а т е г п к Ы - Ег шаг кгапк. Е г к а т п ш с Ы . Первое предложение рас­ познаётся как выражение логической причины, второе предложе­ ние - как выражение логического следствия только на основе семан­ тики, в основе которой лежит человеческий опыт (это опыт импли­ цирован здесь первой, общей посылкой, не выраженной в экспли­ цитной форме: ДУепп т а п кгапк Ы, §еМ т а п 2шп ШтвХ шсЫ. По­ этому, если эти предложения поменять местами, от этого не изме­ нится их логическое значение: то же предложение (теперь это первое предложение) выражает следствие, и то же предложение (теперь это второе предложение) выражает причину: Ег к а т г и т ШътХ т с Ы . Ег шаг кгапк. Без слов <1е8ше§еп, йезЬаИ), ё а г и т эта причинно-следст­ венная связь осталась в эмбриональной форме, она не всегда может быть выявлена чётко и однозначно. Стоит только соединить эти предложения словами йезЬаПэ, йезше^еп, ёагшп, ЛаЬег (не только по­ ставив их на первое место, но также после сказуемого в предложе­ нии с прямым порядком слов), как причинно-следственные отноше­ ния между связываемыми предложениями приобретают чёткий ха­ рактер. Более того, сами слова йезЬаШ, с1еше§еп, йагшп, йаЬег спо­ собны преобразовывать причину в следствие, а следствие - в причи­ ну: Ег шшгёе гекЪ, йезш$еп т а с Ы е ег е т е ^еИгазе; Ег т а с Ы е е т е ^еИхехве, йезш^еп шшгёе ег гекЬ. 1

(1.0) На логическом уровне следственные союзы выступают как структурньш формант логического суждения со значением след­ ствия, противоречия, уступки и др. (кроме причины), т.е. соотносят два суждения при эксплицитной выраженности их обоих в языке (25/4): Е$ ге#пе1е ой, йеппоск шаг ёег №1аиЬ зсЪбп; 81е шаг 1ап§е ш Ш § а т . ВакегЪяХ $1е 1Ьге §и*еп ЗргасЪкешШшзе; Ваз КМй шаг ги шей. Ваггт Ьа* $ге ез ещ&г #етасЫ; Ше $*гаВеп § т ё Ьеийе уегаз*, йи щи&Х йакег 1ап#зат ГаЬгеп; Ег шаг кгапк, йезкаШ к'ошйе ег г и т ТЯепзХ тсЫ к о т т е п . (1.0) На логическом уровне следственные союзы выступают как средство логического соотнесения двух суждений (но не поня­ тий) при обязательной эксплицитной выраженности йх обоих, при­ чём следственные союзы соотносят два таких суждения, которые А. С. Ахманов считает, что форма умозаключения выражается как связь простых предложений, независимо от того, подучила ли эта связь фор­ мальное выражение [Ахманов 1957: 211]. Например, Л. П. Кустова показала, что чаще всего встречаются случаи выражения следственных отношений без 1

соответствующего грамматического показателя (<1аВ 80 даВ, йагшп, де§ше?

&еп, йезЬаГЪ, шей, За) (72 примера против 18) [Кустова 1971: 72-75]. 492

строятся по правилам логического силлогизма (с любым значени­ ем, кроме причины), функционируя в заключении логического сил­ логизма (25/3). Логический силлогизм со значением с л е д с т в и я : 1 посылка: (ЛУепп т а л .кгапк 151, &еМ т а и таг АгЪей шсМ] (экатлшщгно в языке не выражена). 2 посылка: Ег \уаг кгапк. Заключение: ВеззксйЪ (йозт^еп, /о1§Нск, йагит, йакег) §1п$ ег гшг АтЬей т с Ы . 1 посылка: [ЧУепп т а п 1ап#е 1 т Аиз1апо11еЫ, зо Ь е к о т т ! т а п &и!е ЗргасЬкеппШззе] (ЭКСПЛИЦИТНО В языке не выражена). 2 посылка: 81е 1еЫе 1ап§е нп Аиз1апо!. Заключение: Вакег (йезксйЪ, йезт§еп, йагит) ЫХ зге зо %аХъ 8ргасЬкепп1шззе. Логический силлогизм со значением п р о т и в о п о с т а в ­ ления: 1 посылка: рЗег ШаиЪ уег#еЫ: зсЬцп, \уепп ез шсЫ ге^пе!] (ЭКСПЛИЦИТНО В языке не выражена). 2 посылка: Ез ге§пе1е ой. Заключение: Веппоск (ггоийет^ейоск, тскгзйезхотпщет, йешпищеаскш) \уаг йег 1ЫаиЪ зсЬбп. Необходимо отметить принципиальное отличие следствен­ ных союзов от сочинительных союзов (см. выше: 11. - К ) логических частиц (8. - Ь ) и модальных частиц (9. - Р). Если сочинительные со­ юзы могут соотносить два понятия или два суждения при экспли­ цитной выраженности о б о и х понятий (суждений) ( А т а ипй МагЛа Ьайеп = Авва Ъаёе! + Маг*Ьа Ьа4е1), а логические частицы соотносят два понятия (а через них и два суждения), при эксплицит­ ной выраженности т о л ь - к о о д н о г о из них (Шт т е ш Уа*ег уегз1еЫ Еп^НзсЬ = М е т Уа*ег уегз1еЫ: Еп^ЦзсЬ + Метапй апдегз уег$ХеЫ ЕщШск), причём обойм классам слов свойственно то, что со­ относимые суждения не построены по правилам логического силло­ гизма, то следственные союзы (как и модальные частицы, см. выше) соотносят два суждения при о б я з а т е л ь н о й э к с п л и ц и т ­ н о й выраженности их обоих и, что является главным, связывае­ мые суждения построены по правилам логического с и л л о г и з м а . Общим в обоих силлогизмах, выраженных следственными союзами и модальными частицами, является то обстоятельство, что в них отсутствует исходная посылка как наиболее общая, являющаяся 493-

для говорящего и слушающего само собою'разумеющейся истиной, добытой в результате опыта человечества. Однако отличие следст­ венных союзов от модальных частиц состоит в том, что а) следст­ венные союзы суть форманты логического силлогизма в р а ц и о ­ н а л ь н о й (объективно-модальной) форме, тогда как модальные частицы суть структурные форманты силлогизма в э м о ц и о н а л ь ­ н о й (субъективно-модальной) форме; б) следственные союзы упо­ требляются только в предложении, выражающем заключение логи­ ческого силлогизма, тогда как модальные частицы употребляются в предложении, служащем не только з а к л ю ч е н и е м , но и в т о р о й (меньшей) л о с ы л к о й силлогизма. Предложение 1сЬ \уе!6 гшаг У1е1, йоск тцсЫе юЬ а11ез угаеп (1. \У. СоеШе) может быть представлено в виде следующего силлогизма: 1 посылка: 2 посылка:

[ЧУепп шал У1е1 \уе!В, ЪгаисЫ т а п тсЫз теЬг ш \У138еп] (эксплицитно в языке не выражена). 1сЬ ше1В У1е1.

Заключение: Везепищеаскш (ищеаскш йеззеп, 1го1гйет, йеппоск, ]ейоск, йоск) габсЫе 1сЬ а11ез \У138еп. (Вместо: 1сЬ ЬгаисЬе ЫсМз теЬг ги \\ч8зеп). Рассматриваемый здесь логический силлогизм, построенный на основе объективно-модального значения составляющих его предложений, структурными элементами которых служат неизменя­ емые слова типа ёезше^еп, ёезЬаНэ, ёагит, ёеззепип&еасЫе!;, ХгоХгё е т и др. может быть преобразован в тот же логический силлогизм, но уже с субъективно модальным (эмоциональным, коннотатив­ ным) значением. Каждый из этих двух типов коммуникативных единств имеет свою сферу преимущественного употребления: силло­ гизм со структурными элементами в виде следственных союзов типа дезше§еп дезЬаНэ, ёагшп, 1го1гс1ет, ёеззепип^еасЫе! и др. - область рационального стиля (письменной речи), а силлогизм со структур­ ными элементами в виде модальных частиц йепп, с!осЬ, ]а, зсЬоп, пиг, аисЬ, ЫоВ, еЬеп, та1 и др. - область эмоционального стиля (разго­ ворной речи). Вот как выглядит каждое из этих коммуникативных единств, если в них заменить неизменяемые слова одного класса (следст­ венные союзы) на неизменяемые слова другого класса (модальные частицы) на примере следующего монологического единства: „^Уаз щасЬеп 81е йепп Ыег т ёег ЧУоЬпиед V о п Регаске? \Уаз зсЫерреп 8|е йепп Ыег гаиз? Зхе з т ё йоск оЬпе КоЯег §еко т е п ! " (Н. Ра11ас1а). э

494

П о л н ы й силлогизм в формальной логике:

1 посылка: (отсутствует) У / е п п ёег КоЯег теп! ёагГ$1 Шп тсЫ: тИпептеп. 3 посылка : Бег КоЙег (Иг ёеЬбЛ, тспс <Нг.

Заключение : О и ёагГ$1 ёеп КоГГег т с М т кпейтеп.

Сокращённый силлогизм (энтимема) в естественном языке. Рациональный стиль (письменная речь).

Сокращённый силлогизм (энтимема) в естественном языке. Рациональный стиль (письменная речь).

Сокращённый силлогизм (энтимема) в естественном языке. Эмоциональный стиль (письменная речь).

Следственные союзы:

Подчинительные союзы:

Модальные частицы:

1 посылка:

1 посылка:

1 посылка:

-

-

-

3 посылка:

2 посылка :

2 посылка :

$1е $ т ё Ыегпег оппе КоГГег §екоттеп,

Заключение: йехка1Ъ сШгГеп 1 $1е к е т е п КоГГег гаи$5сЫерреп".

Ш1 51е Ыегпег оЬпе Койег ^екоттеп §тд, Заключение : сШгГеп $1е Ыег к е т е п КоГГег гашзсЬерреп"

$1е $то! йоск оЬпе КоГГег §екоттеп!

Заключение : .„\Уа$ тасЬеп

$1е йепп Ыег

ш ёег У / о п п и п § УОП Ретзюке? \Уаз зсЫерреп 51е йепп Ыег гаиз?

Как видно из этой таблицы силлогизмов, следственные союзы, причинные союзы и модальные частицы конституируют разные части умозаключений: следственные союзы употребляются только в з а к л ю ­ ч е н и и силлогизма, причинные союзы - только в м е н ь ш е й п о ­ с ы л к е , а модальные частицы являются эмоциональным структурным формантом как м е н ь ш е й п о с ы л к и , так и з а к л ю ч е н и я . (0.40) Следственные союзы с следственным и противопостави­ тельным значением (ёаЬег, ёагит, ёезЬаШ, ёез^е^еп, ёевзеп^е^еп, ёет§етаВ, ёетпасЬ, де$зетт§еасЫ:е1, тГо1&ес!е55еп, ЦгоЪгёет и. а.) име­ ют в качестве субститутов'подчинительные союзы (19/8). Однако с це­ лью сохранения семантического инварианта оба предложения при суб­ ституции меняются местами - в одном случае логическое следствие 495

маркируется следственным союзом, в другом случае логическая причи­ на маркируется причинным союзом: Баз К1е1<1 шагташей. Ватт ЪзХ зхе ез еп#ег §етасЫ - 51е Ьа* йаз КЫй ещег #етасМ, щей ез ш шей шаг; Ез шаг зеЬг каЙ. Веззтищеаскхег %т% ег ойпе Мап1;е1 - ОЬшЫ ез каЙ шаг, ег оЬпе Мап*е1; Бег АггХ Ьайе йшз <1аз КаисЬеп уегЪо*еп, гшгйет гаисЫе ег - Ег гаисЫе, оЪзскоп Шт йег АаХ Йаз КаисЬеп уегЪо1:еп ЬаЦе. В немецком языке можно отметить следующую взаимозаменяемость следственных и подчинительных союзов: ёеаЬа1Ь, ёезше^еп, ёагит шеИ, Ла; йеззепш^еасЫе!, 1го(2(1ет - оЬшоЫ, оЪзсЬоп, оЬ§1екЬ, оЪгшаг. В немецком язьпсе, следовательно, существуют различные классы неиз­ меняемых слов, находящихся в корреляционных отношениях с точки зрения их функционирования на логическом уровне. (0.20) некоторые следственные союзы распознаваемы путём по­ становки вопросов (20/6): 1хо12 шеззеп? (1го12Йет), ип^еасЫе* шеззеп? (ип^еасЫе* йеззеп), 1пГо1§е шеззеп? (ийЫ^еёеззеп). 17. (Н) Побудительные слова (Ве&Ызшбг&г, Не1зсНешбг1ег) з а к р ы т ы й класс слов: !ог1, гшйск, гаиз, Ыпеш, Ыпаиз, ги, аиГ, 1оз, татзсЬ, шедег, Ьегеш, ше§, аЬ, Ьег, пасЬ ... (60 слов). А. Побудительные слова в современном немецком язьпсе вооб­ ще не выделяются ни как особая часть речи, ни как разряд слов внут­ ри какой-либо части речи. Б. Побудительные слова выделяются на синтаксическом уровне на основе 3 сильных и набора 19 слабых различительных признаков, свойственного только данному классу слов. (1.0) Побудительные слова выступают только в качестве одно­ составного побудительного предложения (16/8): Ьоз\ РоП\ Каиз\ В1ег кег\ Ни! аЫ Шейег т й дег ^аЯГе! Негаиз т й <1ег ЗргасЬе! Пип пасМ НсйЫ Тйг ги\ Аи§еп аи/. Негипгег УОШ БасЫ НгпаЪ т й (Иг! Нгпш^ т й (Цг! 1 т т е г 1ап#зат уогагй ЫсЫ аиз\ (1.0) Субститутами всех побудительных слов служат глаголы в побудительном наклонении (часто в роли отделяемых глагольных префиксов выступают при этих глаголах материально идентичные слова) (19/4): В1ег Аег! - Впп^еп 51е В1ег! Ни* аЫ - КеЬешеп 31е <1еп Ни! аЪ\ Пип пасМ - Ро1§еп Зхе йип пасЫ Тйг ги\ - МасЬеп 31е (Не Тйг ти\ Нетитйет УОШ Т>гсЫ - 5*е1§ УОШ ОасЬ кегипгег\ (1.0) Побудительные слова выступают на логическом уровне как «приказание к совершению или к несовершению какого-либо дей­ ствия» (22/11). 18. (В) Обстоятельственные наречия (11тз1ап(15ас1уегЫеп) - о т ­ к р ы т ы й класс слов: Гегп, ЬосЬ, <1а, йог*, Ыег, (ЬгаиБеп, оЬеп, шйеп, 1

Например, Т. К. Зенкова слова типа Ьегаиз, Гог1, §спи§ считает про­ стым наречным сказуемым (Негаиз т й с1ег АУаЬгЬеН! Оепщ тИ <1ет Ш з т п ! [Зенкова 1969: 8]. 1

496

ЬеШе, тог^еп, Ипкз, ^еИ, пасЫз, §1е18, тъдет, отелпа], ёгейасЬ, 1ап§е, ЫзЬег, йЬегаИ ... (216 слов). А. Обстоятельственные наречия как класс слов - наиболее за­ путанная область словаря и грамматики немецкого языка. Морфоло­ гическая форма обстоятельственных наречий чрезвычайно разнооб­ разна и зависит от их происхождения. Этимологическая связь обсто­ ятельственных наречий со словами других классов послужила, в ос­ новном, причиной недостаточно последовательного их отграниче­ ния от соответствующих классов слов. Не все учёные даже единодуш­ ны во мнении, относить ли наречия к изменяемым или к неизменяе­ мым частям речи. 1) Обстоятельственные наречия в немецком языке выделяются на основе м о р ф о л о г и ч е с к и х критериев - на основе их неиз­ меняемости. Е. Е. Михелевич, например, считает, что обстоятельст­ венные наречия должны входить в систему изменяемых частей речи, поскольку среди других изменяемых частей речи сама морфологичес­ кая неизменяемость отличает их от других знаменательных частей ре­ чи [Михелевич 1958: 67]. Неизменяемость наречий является, по мнению О. И. Москалъекой, «важнейшим признаком наречий, соотносительных с дру­ гими частями речи» [Москальская 1956: 357]. Однако принцип неиз­ меняемости не всегда понимается однозначно. Термин «неизменяе­ мость» можно понимать двояко: как неизменяемую форму слова т о л ь к о в данном предложении (Ег агЪейе* §иг) и как неизменяе­ мость в о о б щ е , т.е. как постоянный признак слова (Ег агЪеИе! зскоп). Если предположить, что термин «неизменяемость» употреб­ ляется в первом смысле, тогда это означает, что все слова, употреб­ лённые в неизменяемой форме, никогда не должны причисляться к изменяемым частям речи, в том числе, например, к прилагатель­ ным. А это уже противоречит мнению некоторых исследователей, считающих слово %лх\ в предложении Ег агЪейе* %иг и слово ГгеипйзсЬаГШсЬ в предложении Ш г пеЬетеп /геипйзска/гИск АЪ$сЫе<1 краткой формой прилагательного. Следовательно, под понятием «неизменяемость» понимается неизменяемость вообще как посто­ янный признак слова. Если же исходить из понятия неизменяемос­ ти как постоянного признака наречия, то здесь возникает противо­ речие: слова типа Ыег, йог!, %ейегп, Ъ.еиХе считающиеся неизменяе­ мыми вообще, могут изменяться путём определённых морфологи­ ческих преобразований основы (Ыезц*, йоПщ, 2е$(Х1#, Ьеий^). На­ пример, Л. Р. Зиндер и Т. В. Строева явно различают прилагатель­ ное и наречие в одном и том же слове, полагая, что наречие образо­ вано от корня прилагательного (зекдпез Ч^еНег - зскбп; %игег Ргеипй -%Ц1) [Зиндер, Строева 1957: 189]. 497

Таким образом, термин «неизменяемость» трёхзначен: а) как не­ изменяемость в данном предложении (Ег агЪейе* #г/Г), б) как неизменя­ емость в виде постоянного признака слова (зскоп - *зскопез Л^еНег), в) неизменяемость как способность или неспособность слова менять морфологическую структуру основы (Ыег - Ыея#). Критерий морфологической неизменяемости, следовательно, однозначно не определён. В то же время морфологический критерий неизменяемости в традиционном смысле, каким бы он важным ни был для выделения класса обстоятельственных наречий, не является релевантным для обстоятельственных наречий, так как этот признак присущ и другим неизменяемым классам слов (частицам, союзам, предлогам). 2) Второй критерий выделения обстоятельственных наречий ф у н к ц и о н а л ь н о - с и н т а к с и ч е с к и й [Тихонов 1968: 227228]. а) Наречие определяется как часть речи, относящаяся в предло­ жении к глаголу. Основной и абсолютно преобладающей функцией обстоятельственных наречий считается функция обстоятельства [Москальская 1956: 358] или определения глагола ($ефщ агЪеНеп) [Зиндер, Строева 1957: 190]. б) Некоторые наречия выступают в роли определения существительного (йа$ 2нптег оЪещ (Не 2ейипо; уоп %езгетп, йа$ Вот? (ХгйЪеп) [Москальская 1956: 357; Гулыга, Натанзон 1957:181], а также в качестве определения прилагательного или друго­ го наречия (зекг %аХ, зскгескЫск шййе, ггетНск #и1, §гаизат ЬеШ, %ат Ъезопйегз) [Зиндер, Строева 1957:190], или служат средством усиления или ослабления сравнительной степени прилагательного (Ег заЬ. пе\ а&ег аш; НагтЫ^ег, йег тИаиз Ъе81е (1ег К1а8§е) [Агвеще^а и. а. 1960: 881-82]. в) Наречие выступает в роли предикатива (Оег РгйЫш& 181 УОГЪец А11е япё /оп; В и Ыз* %апг апёегз; ЕЙе ЗШпёе 181 аиз) [Москальская 1956: 357; Шендельс 1954: 15]. г) Наречие (с!а, <1аЬе1, \^е&), сливаясь с глаголом зет., выступает в роли глагольного сказуемого (кЬ ТУШ ЛаЪегвет; Ег 181 ^а&е^езеп) [Агзепзетса и. а. 1960: 203]. д) Многие наре­ чия (йагига, ЫезЬаИэ, с1е5\^е§еп, хватит, \^е5Ьа1Ь), а также наречия с суф­ фиксом -еп8 (егвХепз, шеИепз, дпХХепз) вьшолняют в предложении роль союзных слов. Они не только указывают на обстоятельственную сто­ рону протекания действия, но вместе с тем и соединяют компоненты сложного предложения (ЕгГга^е, ч>агит $1с шепйе) [Москальская 1956: 363]. е) Существуют наречия, которые относятся ко всему предложе­ нию в целом ~ к подлежащему и к сказуемому, характеризуя обстанов­ ку действия в целом [Зиндер, Строева 1957: 190]. Функционально-синтаксические критерии выделения обстоя­ тельственных наречий, как они определены в отечественной грамма­ тической традиции (в основном, в терминах членов предложения), не являются релевантными только для класса обстоятельственных нат 498

речий. В такой трактовке обстоятельственные наречия совпадают с прилагательными (в), числительными (б), наречиями меры и степени (б), сочинительными союзами (д). Зарубежные германисты в вопросе о синтаксической сущности наречий и их отличий от других неизменяемых классов слов продвину­ лись несколько дальше, хотя и у них нет законченной синтаксической системы: исследования идут, главным образом, по линии сопоставле­ ния слов различных классов с иллюстрацией этих явлений лишь на от­ дельных примерах. Например, Г. Хельбиг и Й. Буша указывают на признаки наречий, отличающихся от признаков прилагательных, хотя и те, и другие могут и не отличаться по их позиции в предложении: Оег тапп к о т т ! %етпй ап = ^е^ Мапп к о т т ! . Ег 15! резина (прилагатель­ ное). Оег ЬеЬгег зрпсЬ! зскпеП = Оег 1еЬгег зрпсЬ!. *Ег 1$! зскпеП (наре­ чие) [Не1Ы#, ВшсЬа 1974: 304]. Г. Хельбиг и Й. Буша, не называя син­ таксические признаки наречий, указывают лишь на те синтаксические построения, в которых, по их мнению, искомые слова являются наре­ чиями: Оег Мапп агЪейе! йогг (обязательно наречие), 2) Бег Мапп 1$! йогг (возможно наречие), 3) Оег Мапп Аоп агЪейе! йеп #апгеп Та§ (обя­ зательно наречие), хотя в аналогичной конструкции, в которой иско­ мые слова выделены запятыми, они являются прилагательными: Оег Мапп, ак ипё кгапк, агЪейе! йеп #ап2еп Та# [Не1Ы§, ВшсЬа 1974: 304]. 3) Обстоятельственные наречия выделяются на основе с е м а н ­ т и ч е с к и х критериев. Они определяются как неизменяемая часть ре­ чи, в&гражающая различные признаки действия, предикативные при­ знаки, признак признака. Если действие, качество, состояние, свойст­ во, количество - это признак предмета, то обстоятельственное наре­ чие, сочетаясь с различными частями речи, выражающими эти призна­ ки, выступает как слово, выражающее признак признака [Москальская 1956: 357; Шендельс 1954: 15, 185; А<1тош 1966: 200-201]. По мнению других авторов, обстоятельственному наречию свойственна специфи­ ческая семантика, состоящая в выражении различных отношений дей­ ствительности, т.е. темпоральных, локальных, каузативных и др. [Шмелёв 1965: 156; Лдод 1955: 231; Курилович 1962:65-66; Рифтин 1940: 54-56; Нетппапп 1928: 29]. Л. Р. Зиндер и Т. В. Строева определяют об­ стоятельственные наречия семантически как средство для обозначения обстоятельственных отношений (места, времени, причины) [Зиндер, Строева 1957: 66]. В. Н. Шмелёв понимает наречия очень широко, включая в них слова, обычно относимые к другим частям речи. Слова типа егз!, а11ет, ЫоЙ обладают признаками нескольких частей речи, а именно наречий, союзов, частиц. Поэтому такие слова, по мнению В. Н. Шмелёва, занимают промежуточное положение между наречием, союзом, частицей. Но так как наречия, союзы, частицы не являются от­ дельными, самостоятельными классами слов, ибо они не обладают 1

499

свойствами, характерными только для данного .класса слов, а являют­ ся одним классом, а именно наречием, то и союзы, и частицы есть под­ класс класса наречий [Шмелёв 1965:156-158]. В. Н. Шмелёв, свято уве­ ровав в незыблемость теории «единства слова» А. И. Смирницкого, не придумал ничего лучшего, как переписать классические граммати­ ки Л. Зюттерлина, О. Бехагеля, Ф . Блатца, Е. Херманна, возвращая нас тем самым к грамматической традиции конца 19 - начала 20 века. Таким образом, среди отечественных исследователей намети­ лись в общем и целом две точки зрения о характере семантического значения обстоятельственных наречий и, следовательно, две точки зрения о критериях их выделения: а) обстоятельственные наречия это слова, выражающие признак признака, б) обстоятельственные на­ речия - это слова, выражающие различные отношения действительно­ сти. Оба семантических критерия не основаны на формальной проце­ дуре, даны как первичные по отношению к синтаксической форме и предполагают допущение, что одного семантического значения до­ статочно для отграничения класса наречий. Определение обстоятель­ ственных наречий как слов, выражающих признак признака, является слишком общим, что приводит к смешению в одной и той же части ре­ чи слов с совершенно различными грамматическими и семантически­ ми признаками. Что касается выделения обстоятельственных наречий как слов, выражающих различные отношения действительности, то это определение, во-первых, настолько широко, чго категория на­ речий поглощает предлоги, союзы, частицы, как это делает, например, В. Н. Шмелёв, что и делалось в немецких грамматиках ещё в конце 19 века. Во-вторых, это определение неверно и с точки зрения методоло­ гической: слова не могут отражать отношения «вещей действительно­ сти», этим вопросом занимается мьппление, а не язык. В. Г. Адмони видит в наречиях три семштшсо-грамматических класса, которые чётко отличаются друг от друга: 1) отприлагательные или качественные наречия (Аппа $щ1 зскоп. Мале шщХ зскбпег. Не1епе ш%1 ат зскдпМеп); 2) отименные наречия шог§еп, аЪепск, гесМв, йатак, Ьегйе а также слова на -\уе|$е; 3) все локальные наречия и местоименные наречия (Ьег§аЪ, оЬеп, Ыег), а также параллельные слова: йауоп - ЛУОУОП, йтшХ - чтотй [Айшош 1972: 203]. В классе наре­ чий объединяются, таким образом, по семштаческим и словообразовательньм'признакам качественные наречия, обстоятельственные на­ речия, предложно-^ердщельньхе слова (В-слова) и ггредложно-вопросительные слова О^-слова). Наречия - это часть речи, указываю­ щая на свойство признака, его места, времени,, причины, цели и др. Поэтому они выступают в предложении как более конкретная харак­ теристика глагола [Аг$$ещежа и. а. 1960: 193]. В грамматике Вийт от­ мечается, что цель наречий -> характеризовать, в предложении обсто500

ятельства в самых общих очертаниях» [Е>ш1еп 1959: 288]. По мнению X. Бринкманна, наречие ничем не отличается от прилагательного, это то же прилагательное, которое модифицирует содержание глагола. Прилагательные, которые ориентируются на выражение пространст­ ва и времени, являются «наречиями»: Ыег - Ые$/#, ЪеЩе - Ьеи*/#, ёог! &ох1щ ЪаЫ - Ъ а 1 % и. а. [Вппктапп 1971:96]. Прилагательное не отли­ чается от наречия по морфологическим признакам, так как структура прилагательного остаётся неизменной не только в приглагольном употреблении, но и тогда, когда прилагательное употребляется в функции предикатива: Оеше Напйе $тй Неф. Оег Мо*ог Ы Неф #е1аиГеп [Вппктапп 1971: 104]. Как видим, семантический признак наречий становится веду­ щим признаком, который заслонил все остальные свойства слов: под семантические дефиниции, высказанные В. Г. Адмони, М. Г. Арсеньевой, в грамматике Оийеп, можно подвести совершенно «разно­ шерстные» слова. Для X . Бринкманна вообще не существует наречий как особой части речи: они для него - прилагательные, хотя он их счи­ тает наречиями в «прилагательном» употреблении. Фактически под «наречия», которые X . Бринкманн ставит в кавычки, подводятся са­ мые различные слова. Говоря о «наречиях», он видит среди них три «слоя»: слова первого слоя относятся только к глаголу, определяя спо­ соб или интенсшность признака (Ег зрпсЫ /йе/кпД,1аиг). Слова вто­ рого слоя определяют отношение, выраженное в глаголе, а именно ме­ сто и время этого отношения (1сЬ #еЬе Негт. 1сЬ к о т т е тог§еп). Слова третьего слоя определяют, как должно быть сформулировано выска­ зывание: эти слова модифицируют всё* предложение (Ег 1$1 /геШск §екотшеп) [Вппктапп 1971: 105]. Такие части речи как прилагатель­ ные, качественные наречия, обстоятельственные наречия и модальные слова, а также различные указательные слова типа ёагаиГ, шогаиГ и отделяемые глагольные префиксы X . Бринкман фактически относит к одной части речи - прилагательньм, видя в них разные «слои» по их семантическому значению в предложении. Семантические критерии выделения обстоятельственных наре­ чий в грамматической традиции настолько живучи, что даже процесс адвербиализации иногда принимается за семантический процесс, в ре­ зультате которого наименование предмета (существительное) или признака (прилагательное) превращается в наименование признака действия или качества. Семантическое значение слов влечёт за собой, якобы, изменение морфологической и синтаксической характеристики слова (потеря именных грамматических категорий, изменение сочета­ емости и синтаксических функций). С этим, однако, трудно согласить­ ся. Этот тезис таит в себе смешение причины и следствия. Превраще­ ние наименования предмета (АЬепа - аЪгпйз Кайеп 5р1е1еп) или прил

1

501

знака предмета (§иш Кшй - &ш агЪеЙеп) в наименование признака действия - это прежде всего морфологическое и синтаксическое изме­ нение и лишь затем - семантическое, если оно вообще наличествует. Изменение морфологической формы влечёт за собой изменение пара­ дигмы как системы морфологических форм и вслед за ним - изменение синтаксической функции. Выдвижение семантического критерия при переходе слов раз­ личных классов в разряд обстоятельственных наречий приводит к тому, что к обстоятельственным наречиям иногда относят устойчи­ вые обороты типа «предлог + существительное» (ап От1 ипй 3*е11е, тхх Наше, ги Рий, аиГ йег 31е11е, аиГз Оега*ечУоЫ, 1 т НапйшпйгеЬеп, пасЬ Наше) [Арсеньева и др. 1960: 194], эквиваленты которых в русском язьпсе, действительно, относятся к наречиям (дома, домой, пешком, наугад, недавно). По грамматическим признакам к классу обстоя­ тельственных наречий можно отнести лишь наречные сочетания ти­ па УОГ киггет, зей 1ап#ет, аЬ ипй ги, Ып ипй Ьег и др. [Москальская 1956:359]. Хотя в качестве критериев выделения обстоятельственных на­ речий выдвинуты критерии морфологический (неизменяемость), функционально-синтаксический (обстоятельство) и семантический (признак признака или отношения действительности), фактически об­ стоятельственные наречия классифицируются только на семантичес­ кой основе. Однако семантический критерий оказался настолько рас­ плывчатым, что классификация обстоятельственных наречий у каждо­ го автора вылилась фактически в индивидуальную классификацию, лишённую внутренней логики. а) Некоторые слова, относимые на основе семантических кри­ териев к наречиям м е с т а , могут сочетаться не только с глаголами, но и с существительным и местоимением (йаз Наш оЬеп, йаз БогГ имеп, й!е йа ЛгйЪеп) могут выступать в качестве предикатива (Зге 181 Ыег). Другие же наречия места, употребляясь с глаголами, которые обозначают динамику, движение, перемещение (Ьейп, Ьег^аЬ, Ъег^аиГ, ^егайеаш, йогЙип, \УОЫП, чтоЬег, иг^епйлуоЫп, йаЬег, у о т а Л з , гйск\уагт.8), не могут выступать в функции предикатива. К наречиям места иногда относят слова типа гигйск, Гой, ^е§ (51е 181 /оп. Ег 181 хигйск). Однако подобные слова часто сливаются с глаголом зеш в единое сло­ во (ыгисЬет,/ог1$ет), что позволяет отнести их нек обстоятельствен­ ным наречиям, а к отделяемым глагольным префиксам, хотя большин­ ство обстоятельственных наречий никогда не сливаются с глаголами. Наречия места могут выступать в качестве зависимого глагольного 1

В. Г. Адмони, видя противоречивость семантической классификации,* идёт по пути этимологической классификации [Айтош 1966: 201 ]., 1

502

члена (&е агЪейе! Ыег, йоп\ причём различные наречия места сочета­ ются с различными глаголами: глаголы, не обозначающие понятие перемещения, не употребляются с наречиями тала Ьепп, УОПВД1З, %сга б е а ш , йогЙЬш, Ьег^аЬ (* Ег зсЫШ уотйгЩ, а глаголы со значением перемещения не употребляются с наречиями места типа Ыег, оЬеп, ип!еп (* Ег %еЫ одеп). Далее, среда наречий места, обозначаюнщх на­ правленность движения, можно выделить группу слов тала шоЫп, шоЬег, которые, подчиняясь сказуемому, стоят только на первом ме­ сте в самостоятельном вопросительном: предложении и в придаточном предложении, причём в придаточном' предложении они влияют на по­ рядок слов: Жо Ы з1е? - Ег Гга#!, ш з1е 1$!. ШЫп §еЬг ег? - 81е й*а#!е, шЫп ег §еЪ!). Грамматическая традиция не видит среди наречий мес­ та указанных группировок и не делает выводов относительно того, могут ли они составлять единый класс слов в качестве его подклассов. б) Слова, относимые на основе семантических критериев к наре­ чиям в р е м е н и , не могут сочетаться с существительными (* Е)аз Наш $е&1егп) и выступать в качестве предикатива '(* 81е 1з! %езхетп). Все наречия времени сочетаются со сказуемым (Ег к о т т ! тог%еп). Однако в отличие от слов §ез!егп, тог#еп, которые могут занимать позицию как перед, так и после уегЪшп йпйшп, слово шапп, относимое также к наречиям времени, может стоять лишь в начале предложения (Жапп к о т т ! ег?). А слово зсЬоп, например, относимое также к наречиям времени [Шендельс 1954: 186], отличается от остальных наречий вре­ мени отсутствием распознаваемости путём постановки вопроса, в то время как остальные наречия времени отвечают на вопрос шапп (по­ ставить вопрос Жапп Ъаз! йи §е$еззеп? можно лишь в предложении 1сЬ ЬаЪе %ез1етп #е#еззеп, но не к предложению 1сЬ ЪаЬе зскоп зе^еззеп). Следовательно, рассматриваемые традицией наречия времени струк­ турно распадаются на три различных по синтаксическим признакам группы: 1)зеШ, ЪаЫ, #ез!егп, аЪепйз; 2) шапп; 3) зсЬоп. в) Слова, относимые на основе семантических критериев к наре­ чиям п р и ч и н ы , ц е л и , с л е д с т в и я , у с т у п к и , у с л о в и я , объединяют также отнюдь не однородные классы. Среди этих наречий имеются слова, которые не могут сочетаться с глаголом зеш (выступать в функции предикатиива), но могут подчиняться остальным глаголам (Вагит кат ег шсЪ!), занимая позицию как перед глаголом, так и после него. Однако слова на Ж (ЧУ-слова) типа шагшп, шохи, шезше^еп, шеёЬа1Ъ, подчиняясь глаголу, стоят только и начале или вопросительного, или придаточного предложения (Жагит зсЫгар! сЫ? - Ег 6га#!е пнсЪ, укатит юЬ. зсЫуецге). Не все слова, относимые к наречиям причины, след­ ствия, цели, уступки, условия положительно реагируют на такую син­ таксическую пробу как распознаваемость путём постановки вопросов (это Б е л о в а типа шезЪаИэ, шагшп, шош, Ауезте^еп), в то время как дру-

503

гае наречия (йет&етаВ, йеше&аШеп, аИепГаПз) распознаваемы. Здесь проявляется определённая структурная закономерность между способ­ ностью занимать место только в начале вопросительного предложения и отсутствием распознаваемости путём постановки вопроса. Таким об­ разом, в группе наречии причины, цели, условия, следствия, уступки можно выделить группы наречий с различными структурными параме­ трами: 1) слова, которые способны сочетаться с глаголом, занимая по­ зицию как перед ним, так и после него, допускают постановку вопросов (дет^етав, а11епГа11з); 2) слова, которые способны сочетаться с глаго­ лом, стоят только на первом месте перед глаголом, вводят придаточные предложения, изменяя порядок слов на обратный (глагол переходит в конец предложения), не допускают постановки ни одного вопроса, так как они сами выступают в качестве вопросов (\уагшп, \УОШ, \УОЫП, \уоЬег, шезЫйЪ, \уез\уе#еп, таезо); 3) слово а1зо, выделяемое некоторыми исследователями как наречие следствия, нераспознаваемо, как и группа (2), однако, в отличие от группы (2), само не является вопросом. Введённые здесь элементы структурного анализа показали, что слова, относимые на основе семантического критерия к одному и то­ му же подклассу обстоятельственных наречий, не являются гомоген­ ными ни семантически, ни синтаксически. К подклассу наречий при­ чины, цели, следствия относят слова типа 1) тххГаПщ, агшсЬШсЬ; 2) \уагшп, ^езЬаИ), \уез\уе&еп; 3) ако. К подклассу наречий времени отно­ сят слова 1) Ъа1й, ЬеЩе, #ез1:егп; 2) ^апп; 3) зсЬоп. К подклассу на­ речий места относят слова 1) оЬеп, Ыег, йог*, ип*еп; 2) \УО,тсоЫп,^уоЬег и т.д. Слова же, разбитые по разным классам, иногда обнаруживают больше сходства, нежели слова, относимые к одному и тому же под­ классу. Например, слова, относимые к наречиям следствия, причины, цели (\уагшп, тсезЬаИ), \уез\уе§еп), имеют меньше общих черт со слова­ ми того же подкласса (дтГаШ§, аЬзгсЬШсЬ), чем со словами типа \УО, \УОЫП, \УоЬег, относимых к наречиям места. Не случайно Л . Р. Зиндер и Т. В. Строева пишут, что обстоятельственное наречие как часть ре­ чи «превращается в „убежище" всех слов, не попавших по тем или иным причинам в другие части речи» [Зиндер, Строева 1957: 60]. Б. Обстоятельственные наречия, разбитые на 23 группы, выде­ ляются на основе 3 сильных различительных признаков различных степеней, а также на основе набора 28 слабых различительных призна­ ков, свойственных только данному классу слов. 1

1

«В наших грамматиках учение о частях речи преподносится обыкно­ венно в виде какой-то классификации слов. Это с какой-то точки зрения удоб­ но, хотя всегда остаётся некоторое количество слов, которое никуда не подхо­ дит. И х относят либо в наречия, либо в частицы, являющиеся таким образом своего рода складочным местом, куда сваливается вперемежку всё лишнее, что никуда не подходит» [Щерба 1945: 186].

504

(1.0) Обстоятельственные наречия распознаваемы путём поста­ новки вопросов \УО, \уапп, \УОЫП, туоЬег, ше 1ап§е, тс ^сй, ш \уе1сЬет Ра11е, \уе88епГа118, \уе8\уе§еп, \уе81аЪ, штое^ей, аиГ\уе1сЬе \Ус18е. Эти во­ просы могут быть объединены под единым понятием «запрос об об­ стоятельствах протекания действия, выраженного глаголом» (20/3): Ег $ИтХ Ыег (ко ?); Ег к о т т ! тог%еп (шпп!); 5гипйеЫзащ 1а$ ег ВйсЬег (те 1аще!). (1.0) На логическом уровне обстоятельственные наречия выде­ ляются как слова, выражающие обстоятельственную характеристику действия, выраженного глаголом (22/7): Ег агЪейе! оЬеп; Ег копнЩ тог&еп т ип§. (0.23) Некоторые обстоятельственные наречия (5 групп) обла­ дают способностью вступать во взаимозависимую связь с предлога­ ми, занимая позицию между предлогами (7/8): 4а, йгаивеп, свеззеИз, ^епзеИз, Ып1еп, оЪеп, ип*еп, УОГП, йог*, Ыег, ЬеЩе, §е$*егп, тог#еп, {гйК, зраЧ, й а т а к , тт (УОП Неше ап, УОП пип ап, УОП тощеп ап, уоп Ыег аи5. 19. (Ц) Подчинительные союзы (щйегогсЫепйе КощипкЦопеп) ~ з а к р ы т ы й класс слов: \уей, \уепп, йа, а18, ОЬ\УОЫ, оЪзсЬоп, оЬ^МсЬ, \уепп аисЬ., Ъеуог, йаВ, еЬе, шйет... (146 слов). А. Подчинительные союзы в современном немецком языке вы­ делены не однозначно и до конца описаны. Считается, что функция подчинительных союзов более однозначна, чем функция сочинитель­ ных союзов - они соединяют придаточное предложение с главным в одно сложноподчинённое предложение. Иногда считают, что в каче­ стве подчинительных союзов употребляются также относительные и вопросительно-относительные местоимения и наречия [Арсеньева и др. 1960: 209-210; Шнитке, Эрлих 1963: 142]. В. Г. Адмони предлага­ ет критерий разграничения подчинительных союзов и других лексиче­ ских средств синтаксического сочетания предложений: если УегЬшп Япйшп занимает в предложении последнее место, то союз - подчини­ тельный. Поэтому даже причинный союз йепп по чисто структурным критериям от носится к сочинительным союзам. Строго формальное, чисто структурное разграничение различных типов предложений в не­ мецком язьпсе (в противоположность русскому языку) низводит семан­ тику до второстепенной роли [Айтош 1966: 209; Эйхбаум 1972: 31-40]. Подчинительные союзы как класс слов лингвисты обычно отно­ сят к служебным словам, хотя и не всегда считают их частями речи. Вот что пишет, например, Н. М. Наер: «Если исходить из синтаксиче­ ского принципа, то служебные слова к частям речи не относятся, так как они не выполняют функций членов предложения» [Наер 1970: 5]. Отличие союзов от знаменательных слов состоит не в отсутствии у них лексических значений, а во внутреннем своеобразии этих лексических 1

505

значений, которое выражается прежде всего в том, что эти значения находятся в качественно иных соотношениях со значениями грамма­ тическими. Союз представляет собой внутреннее единство лексическо­ го и грамматического значений: его грамматическое значение - это его синтаксическая функция, его лексическое значение - это его специ­ фика, отличающая именно данный союз от других. Подчинительным союзам не присуща номинативная функция, их семантика не наполне­ на вещным содержанием [Наер 1970: 6]. По мнению многих лингвистов, лексические значения союзов выявляют семантико-синтаксические отношения между придаточным и главным предложениями. Синсемантия союза заключается в том, что его лексическое значение раскрывается полностью только в соста­ ве автосемантической синтаксической единицы - в сложноподчинён­ ном предложении. Вне предложения союз обозначает частное лексиче­ ское значение в самом общем виде, как бы ведущую сему, остальные семы реализуются в составе сложноподчинённого предложения. В од­ нозначном союзе его значение совпадает со значением придаточного предложения и с семантико-синтаксическим значением всего сложно­ го предложения в целом. В современном языкознании подчинительные союзы классифи­ цируются по разным основаниям. Например, классификация Н. М. Наера построена на семантических основаниях (хотя «пропор­ циональные» союзы, как показано ниже - это их синтаксическая ха­ рактеристика, а «единичные» союзы вообще не имеют ни синтаксиче­ ского, ни семантического основания. Н. М. Наер выделяет 34 подчи­ нительных союза, среди них: 1) Однозначные союзы (25), представлен­ ные союзами а) временными (6): пасЬдет, зоЪа1д, зейдет, Ыз, еЬе, Ъеуог; б) ограничительными (6): зоу1е1, зо\уеИ;, зоГегп, \\ае шек, пиг дав, аиВег дав; в) пропорциональными ( 4 ) : ^ е . . . йезЮ,]е... шп зо,^е . . } е , } е ... пасЬдет; г) уступительными (6): ОЫУОЫ, оЪ^еюЬ, оЬзсЬоп, оЬг^аг, ше^оЫ, 1го12Йет; д) единичными (3): оЬпе дав, ез зе1 йепп дав, &11з; 2) Многозначные союзы (5): у/йЪгепд, да, т д е т , \уепп, кашп даВ, 3) Омо­ нимичные союзы (3): а1з, а1з дав, оЬ; 4) Асемантический союз (1): дав [Наер 1970]. В грамматике М. Г. Арсеньевой идр. [Арсеньева и др. 1960: 209] подчинительные союзы, напротив, классифицируются по «типу синтаксических связей», на самом же деле это - та же семанти­ ческая или точнее, логическая классификация. Вот эти подклассы под­ чинительных союзов: 1) временные (а1з, \уепп, ^аЬгепд и. а.), 2) сравни­ тельные (а1з, \\че, а1з оЬ и. а . ) , 3) следственные (дав, зо дав и. а.), 4) при­ чинные (да, \уеИ), 5) целевые (дапп!, дав, анТ дав), 6) условные (\уепп, !а11з, 1т Ра11е дав), 7) уступительные (ОЬ\УОЫ, оЬзсЬоп, оЪ§1еюЬ), 8) ог­ раничительные (шзоГегп, ш'шеГегп, ш\У1е\уек и. а.), 9) модальные ( т д е т , оЬпе дав).

506

Б. Подчинительные союзы, распадающиеся на 2 группы, выде­ ляются в немецком языке на основе 4 сильных различительных при­ знаков разных степеней и набора 17 слабых признаков. (0.64) Подчинительные союзы (2 группа) функционируют как структурный формант логического умозаключения с причинно-след­ ственной связью. Подчинительные союзы стоят в предложении, выра­ жающем логическое суждение со значением причины, цели, условия, уступки и др. (кроме следствия) (24/2): Ег копп*е гиг АгЬеИ гасЫ к о т ­ теп, меП ег кгапк шаг - Ег шаг кгапк (причина), йатит копШе ег гиг АгЪей т с Ы к о т т е п (следствие); Ег #п§ гиг АгЪей, оЪшЫ ег кгапк шаг - Ег шаг кгапк (причина), ггоХгйет %т% ег гиг АгЪеИ (противопос­ тавление); РаШ ег ги Наизе 151 (условие), шеп!еп ши* й т ЬешсЬеп (след­ ствие). (0.50) Н а синтаксическом уровне подчинительные союзы (2 группа) выделяются как структурные форманты, при изъятии которых из предложения изымается «кусочек» логического <щенотата», слож­ ноподчинённое предложение преобразуется в два самостоятельных предложения с невыраженной формальным элементом синтаксичес­ кой связью между ними (18/11). Кроме того, изъятие подчинительно­ го союза ведёт к изменению порядка слов в бывшем придаточном предложении: Ва зсЬбпез ^еНег шаг, Млел з1е шз Опте - Ез шаг зскбпез ^е11ег, з1е ГиЬгеп шз Опте; РаШ ег (Не АгЬей т с Ы а11ет зсЬаГГеп зоШе, шегёеп ши: Пип ЬеИеп - ЗоШе ег (Не АгЬей т с Ы а11ет зсЬаЙеп, шегйеп ши: Ш т Ье1Геп. (0.50) Некоторые подчинительные союзы имеют субституты следственные союзы (с1е5ше§еп, сЫга1Ъ, йагшп, шсЫ$с!е81ошеш#ег, 1го1гс1ет, ип&еасШе!; ёеззеп), которые, с целью сохранения семантичес­ кого инварианта, вызывают перестановку предложений, выражающих логические причину и следствие (19/9): Ег кошЦе шсЫ к о т т е п , тй ег кгапк шаг - Ег шаг кгапк, йе&ш^еп (йе&Ш1Ъ, йагит) копп*е ег шсЪ* к о т ­ теп; Ег %т% гиг АгЪей, оЪмоЫ ег кгапк шаг - Ег шаг кгапк, ггогЫет (тсЫзйезгошпщет, ищеасЫех с1емеп) § т § ег гиг АтЬей; Ва зсЬбпез ^еИег шаг, ГиЬгеп 81е шз Опте - Ез шаг зсЬбпез Ч^еиег, йезка1Ъ ЗДигеп з1е шз Огйпе. (0.50) На логическом уровне некоторые подчинительные союзы служат средством причинно-следственного соотнесения двух логичес­ ких суждений при эксплицитной выраженности в предложении их обо­ их (25/4). Подчинительные союзы всегда вводят предложение, служащее меньшей посылкой силлогизма, тогда как следственные союзы (см. вы­ ше: 16. С) вводят предложение, являющееся заключением силлогизма: 1

Как считает А. С. Ахманов, любое выражение умозаключения может быть преобразовано в форму сложноподчинённого предложения [Ахманов 1957:211]. . . . . . . . . 1

507

Ег &щ гиг АгЬей шсЫ, тИ ег кгапк \уаг. 1 посылка: [УУепп т а п кгапк 181, т а п гиг АгЪеЦ: шсЫ]. 2 посылка: ... шй ег кгапк ^аг ". Заключение: „Ег

гиг АгЬеН тсЫ ....

Ег &1П2 гиг АгЬей, оЬшЫ ег кгапк тсаг. 1 посылка: [2иг АгЪей §еЫ т а п , \уепп т а п тсЫ кгапк 181]. 2 посылка: ... оЬмоЫ ег кгапк чуаг". (Егтсагкгапк). Заключение: „Ег § т # гиг АгЪей ... (Ег зоШе т с Ы гиг АгЬеЙ ?еЬеп). 20. (I тех.) Взаимные местоимения (Кег1ргоскргопотеп) з а к р ы т ы й класс слов: етапйег, апетапйег, Ъе1етап<1ег, ЫигсЬетапйег, Гшетапйег, Ееёепетапйег, пеЪепетапйет, уопетапдег, гиетапдег... (46 слов). А. Взаимное местоимение указывает на взаимную связь между двумя и более понятиями, выражающими лица или предметы. К сло­ вам этого класса относятся сложные слова, образованные при помощи соединения слова ешапЛег со всеми предлогами немецкого языка (шХегпапёег, {шетапёег, тегпапйег] $е%епе1папс1ег): 51е ЬаЬеп етапйет 1ап§е декапп*. 01 ВйсЬег Не^епипогйепШсЬ аи/егпапйег [ЗсЬепйек 1982: 219; Москальская 1956: 198]. Взаимные местоимения указывают на «взаимную направленность действия», выраженного сказуемым дан­ ного предложения. В большинстве современных грамматик немецкого языка слова данного типа «предлог + етапйег» вообще не выделяются как само­ стоятельная часть речи. Сведения об этих словах можно почерпнуть разве что в словарях, где они маркированы или как наречия [К1аррепЪасЬ 1978; ^аЪп# 1980], или как взаимные местоимения [Москальская 1989]. Б. Взаимные местоимения выделяются на основе 4 сильных раз­ личительных признаков различной степени и набора 20 слабых при­ знаков. (1.0) Все взаимные местоимения на словообразовательном уров­ не построены по модели «предлог + ешапйег» (3/3): Ейе ВйсЬег Це&еп аи/етапйег, 81е пеЬтеп АЪзсМей уопегпапйег. (1.0) На логическом уровне взаимные местоимения распозна­ ются как слова, имеющие логическое значение «взаимной направлен­ ности действия, выраженного глаголом» (22/14): ЗгеНеЪеп етапйег\ ЗеН шеЬгегеп аЪгеп Ьцгтеп 81е шсЫз чопетапйет. (0.50) Многие взаимные местоимения (ип*егешап<1ег, ткешапйег, Ье1етап(1ег, 1игетапс1ег аи&шапйег и. а.) имеют субституты в виде кон­ струкции «предлог + прилагательное + существительное» (19/10): ГЛе е

т

э

508

ВйсЬег Ие#еп аи/егпапйег = Еш ВисЬ Ие^е! аи/ йет апйегеп Виск; Мс 8сЬй1ег 1аиГеп кШегетапйег = Е т 8с1ш1ег 1аий Ыпхег йет апйегеп 8скй1ег. 21. (О) Предикативные слова (РгМУсаЙУШоПег) - о т к р ы т ы й класс слов: зсЬиМ, пга1апс1е, Ъегей, енп# ешуег$1ап<1еп, зсЬаде, уошю*еп, гишШег, етег1е1, ахшсЬйг, §ешаЬг, кипе, $гат, ЬаЪЪайЙ ... (112 слов). А. Предикативные слова в немецкой грамматике не выделяются в особую часть речи, хотя и рассматриваются как особая группа при­ лагательных [Москальская 1956:170; Вппктапп 1971:100; Е>ш1еп 1959: 205; Не1Ы§, ВизсЬа 1974: 282; Айтош 1972: 151; ЗМгге 1972: 197, 189, 218]. Предикативные слова не склоняются и употребляются только в предикативной функции. В русском язьпсе аналогичная группа слов, употребляющаяся только как предикативное имя (жаль, стыдно, рад), выделяются иногда в особую часть речи - «категорию состояния» [Ви­ ноградов 1947: 399-421; Галкина-Федорук 1952: 394-398]. В. А. Плот­ никова рассматривает эти слова как «предикативы» [Плотникова 1966: 107]. Предикативные слова немецкого языка некоторые лингви­ сты, по примеру русских слов «категории состояния», относят также к «категории состояния» [Козинская 1969]. Рассматривая предикатив­ ные слова как особую группу прилагательных, X. Бринкманн указы­ вает на их исключительную роль в функции предикатива, которые вы­ ражают отношение говорящего: зсЬаёе, Ый, зсЬлИ, зскширре, шигз! (аШа^ззргасЫюк) [Вппктапп 1971: 100]. Б. Предикативные слова, распадающиеся на 2 группы, выделя­ ются на основе 3 сильных а также на основе набора 25 слабых разли­ чительных признаков, свойственного только данному классу слов. (1.0) На логическом уровне предикативные слова всегда служат «логическим предикатом, выраженным неизменяемым словом, не име­ ющем значения качества или предмета» (22/13). (0.50) Первая группа предикативных слов выступает только в СФ предикатива без зависимых от предикатива слов (4/3): Е$ 151: зскайе. УДх 8Ш<1 атХХ. (0.50) Вторая группа предикативных слов выступает только в СФ предикатива с зависимыми от предикатива словами (без зависи­ мых от предикатива слов ггредложение становится грамматически не­ отмеченным) (4/5): Ег шаг йет Жет тсЫ аЬкоШ; Щг \&Х йосЬ е1шаз ап§з1;ЫтХ шигйе (Це аКе Ргтщпег ашсЫг&ЗЪт шаг Ъщет Ми1е; 81е ЪНеЪ гкт посЬ. 1ап#е/етй; Ег 181 йег Ое&еПщкеИ аЬШй. 22. ( Е ) Меадомётая (1п1ег|екйопеп, АизгиГешбг&г, Етрйш1ип§8шбг1ег) - о т к р ы т ы й класс слов: аЬ,оЬ, асН рйд ре*, а&сЬ, 1га1а1а ... (72 слова). ' • •; • ' , ?

?

1

э

у и

< 'У\

о<

'

^

•' '" ,

509

А. Междометия можно рассматривать как один из самых проти­ воречивых классов слов немецкого языка. Спор ведётся как об их син­ таксических функциях, так и об их семантических значениях. Приведу образное высказывание Й. Риса, не тронутое русским переводом: «81е ЬаЪеп ЛЛЮЫ ешеп Знит, аЬег к е т е та*епе11е, кех1каН8сЬе Ведеийт^, к е т е <<Мепп&пкйоп". 81е зни! пиг Ьаи*2е1сЬеп й г Оетй*81а§е, е т е ОеШ11з\уа11шщ, гщепйет Епеёт^тяХтй, аЬег з1е ёшскеп тсЬ*з ещепШсЬ аиз, г т ишегеп 8 т п дев \Уог*ез. БаЬег Ьа* т а п з1е *гейепд Ьаи1&еЪагдеп &епапп*: з1е з т д т дег Та* а1з 1аиШсЬе 2е1сЬеп деп апдегеп СеЬагдеп паЬег уепуапд* а1з деп Уо11та>г*егп, д1е Ъез*зтт*еп ^ з и ^ е п 1пЬа1*еп а1з дегеп АиздгискззутЪок ги§еогдпе* з т д " [Шез 1931]. Междометия, хотя и относятся к языку, однако они стоят на его периферии [Виноградов 1947:40; Вандриес 1937: 14; Стеблин-Камен­ ский 1954 а: 165], так как они, не называя ни предметов, ни явлений, ни отношений между ними, «не обладают номинативной функцией» [Москальская 1956: 187], характеризуются беспредметностью значе­ ния», служат языковыми знаками лишь чувств, ощущений, эмоций [Виноградов 1947: 31]. В языкознании распространена ошибочная точ­ ка зрения, будто междометия - это «звуковые жесты» (,Д^аЩ^еЬагдеп**), «крик души» [ Ье181 1953: 45 ]. Если бы это было так (заблуждение со­ стоит в отождествлении слов и вещей, а в данном случае - слов и чувств), то мы ничкго не смогли бы увидеть за каждым междомети­ ем, кроме бессодержательного набора буквенной или звуковой мате­ рии, импульсивных животных первосигнальных, врождённых, ин­ стинктивных звуковых (графических) цепочек. Однако эти «звуковые жесты» служат знаками эмоций и входят в структуру языка. Это такие же знаки, как и любое слово, однако с более ограниченными струк­ турными связями (Гулыга, Натанзон 1957: 199; Щерба 1957: 9], так как в немецком язьпсе междометия обычно не связаны синтаксически с другими словами и не являются членами предложения. Только в от­ дельных случаях междометия могут иметь при себе именной или мес­ тоименный объект (Р/иг дег ЗсЬапде! Р/иг йЪег даз А#егЬзЫ1д! АсН йЬег д!е еш§е ЕтегМ! [Козман 1957: 421]. Как отмечает В. Г. АДМОНИ, меж­ дометия занимают среди частей речи совершенно особое место [Адтош 1966: 65]. При определении и классификации междометий обычно исхо­ дят из семантических функций непосредственного выражения чувств, эмоций, которые опознаются в контексте, игнорируя другие факторы (структура, сочетаемость и д р . ) . А между тем, исходя лишь из принци1

Не случайно некоторые исследователи считают, что междометия вы­ ражают обобщённые и осмысленные в данном языковом коллективе эмоцио­ нально-волевые проявления, имеющие в своей основе понятийное значение [Травничек 1956: 74; Кротевич 1960: 7; Фортунатов 1956: 172]. 1

510

па выражения чувств и эмоций, к междометиям можно отнести и вос­ клицания типа Жаз йи тс/гг за%81\ Да что ты говоришь*., которые явля­ ются какой-то структурной единицей языка. Восклицания типа ЕП Рзг! ОН! суть слова языка, так как они выступают как самостоятельное од­ носоставное предложение и всегда имеют определённую дистрибуцию по отношению к соседним предложениям с их особым лексическим на­ полнением. Хотя междометия не являются ни знаменательной, ни служеб­ ной частью речи, так как у них отсутствует номинативное значение (выражают только чувства и эмоции, экспрессивные оценки, волевые побуждения и призывы, не называя их), и им не свойственна связую­ щая функция [Кручинина 1990:290; Шведова 1979:137; 5сЬеп<1е1$ 1982: 325], однако междометия, если исходить при их анализе из их функци­ ональной и формальной характеристик, всё же принадлежат языку, так как продуцированы а) органами речи, б) служат целям коммуни­ кации, в) не являются естественными, инстинктивными выкриками, а суть интенционально обусловленные звуковые продукты людей и традиционно данные нам экспрессивные и <<коммуникативные>> еди­ ницы. Междометия почти непереводимы, они - настолько своеобраз­ ный класс слов, что по междометиям можно определить принадлеж­ ность человека к определённой нации [ТгаЪап! 1983]. В грамматике Дуден отмечается, что часто слова других частей речи используются для выражения чувства, они рекрутируются в класс междометий (2шп Теи*Ы! А11е \УеКег! &Ш! Вгауо! Оой зе! Банк!) [Бш1еп 1959: 324- 325]. Что касается синтаксических функций междометий, то они оце­ ниваются по-разному. Например, междометия - это звуковые образо­ вания, с помощью которых «без языкового оформления» выражаются чувства. Они не встроены в систему языка, а стоят вне предложения. Они возникают спонтанно и не имеют своей истории в смысле этимо­ логии других слов [Е>ш1еп 1959: 324-325]. Как средство выражения чувств междометия стоят вне связи с другими словами: АЬ! ОЬ! АсЬ! РГш! [Е>ийеп 1959: 80]. И в то же время утверждается, что междометия участвуют в «языковом оформлении чувств», хотя они и не встроены в синтаксические связи в предложении, а стоят вне предложения. Об этом свидетельствует и их название - «вставка», «нечто, находяще­ еся между» [Оийеп 1979: 324]. Междометия не имеют синтаксических функций, потому что у них нет грамматических связей с другими сло­ вами в предложении [Стеблин-Каменский 1974: 32]. Но большинство лингвистов всё же видят в междометиях такие слова, которые выполняют какие-то синтаксические функции. Прав­ да, это качество свойственно не всем междометиям, потому что не все они обладают сочетаемостньшси способностями, кроме междометий, управляющих падежами существительных или местоимений: 1УеИ пит! 511

ШЫ Шт! Р/иг йог ЗсЬапде! [ЗсЬепскйз 1982: 235-236]. Более расшири­ тельно это свойство междометий понимает Н. Фриз, по мнению кото­ рого все междометия немецкого языка имеют комплементы (в синтак­ сическом отношении) и аргументы (в семантическом отношении) [И.Рпез 1991:283-295]. Более подробно синтаксические функции междометий освеще­ ны на материале русского языка. По мнению Н. Ю. Шведовой, в со­ ставе предложения междометия выполняют функции: 1) Самостоя­ тельного высказывания, это междометные предложения: Ай! Господа! Эге! Тсс\\ 2) Вводятся в предложение для придания ему определённой экспрессивной или эмоциональной окраски: Фу, как я устал! 3) Высту­ пают в качестве акцентирующего, усиливающего элемента: Эх как по­ катили! 4) Являются строевым компонентом фр азе ологизир ов анной структурной схемы предложения: Фу она змея! 5) Глагольные междо­ метия выступают в роли сказуемого: Он хвагпъ меня за руку! [Шведо­ ва 1979: 237]. И. Н. Кручинина пишет, что междометия обслуживают три семантических сферы (хотя последние две сферы - это синтаксиче­ ские функции, - А. К. ): 1) эмоций и эмоциональных оценок, волеизъ­ явлений, этикета; 2) как эквиваленты предложений: «Э», сказали мы с Петром Ивановичем (Н. Гоголь), выполняя модальные функции в условиях вводности: «Ох и красота!», «Эк куда метнул!»; 3) как член предложения там, где междометие заменяет собой ту или иную знаме­ нательную словоформу: На лице провизора изобразилось «Тьфу» (А. Чехов). [Кручинина 1990: 290]. Относительно семантического значения междометий не сущест­ вует единой точки зрения. Поскольку междометия - не части речи, как полагают некоторые лингвисты, потому что они обусловлены ситуа­ цией и выражают лишь внутреннее состояние или реакцию говоряще­ го, не формулируя при этом никакого определённого содержания, они не имеют назывной функции и представляют собой лишь звуковые же­ сты [Вппктагш 1971: 766]. Междометия не есть часть речи в собствен­ ном значении этого слова, они имеют «предложенческую ценность», хотя и не имеют формы предложения, и выражают только душевные и волевые проявления и душевные чувственные впечатления Ртше 1967: 87]. Выражение эмоций - вот основная функция междометий. Их роль в построении речи простирается лишь настолько, поскольку они вводят языковую реакцию партнёра или открывают высказывание го­ ворящего. Поэтому междометия можно назвать <разговорными сло­ вами» (ОезргасЬзхубЛег"), которые выражают позиции и реакции собе­ седников. При этом синтаксически они могут выполнять функцию це­ лого предложения [Вппкшапп 1971: 767]. В связи с тем, что семантическое значение междометий весьма расплывчато и его можно обозначить обобщённо как выражение эмо512

ций, тем не менее лингвисты пытаются дать, каждый свою, семантиче­ скую классификацию. Оказывается, и семантическое, весьма расплыв­ чатое значение междометий можно конкретизировать на различных основаниях. Так, М. Г. Арсеньева и др. классифицируют междометия по их семантическому свойству однозначности-многозначности. Мно­ гозначные междометия выражают эмоции радости, боли, страха, нео­ жиданности (Ьа! аи! оЬ! асЬ!). Однозначные мевдометия имеют только определённое, своё собственное значение: Низта! (триумф), Вгауо! (ап­ лодисменты), А*$сЬ! (злорадство), РМ! (отвращение), Р$1! 31! (просьба тишины), Рой! АиЛ Нак! (требование) [ Арсеньева 1960: 214]. Междо­ метия делятся по семашическому основанию на физические, телесные чувствования, желания, потребности и на подражание различным зву­ кам Человека и животных рийеп 1959: 325-328]. Е. И. Шендельс делит все междометия на два класса: выражающие эмоциональные воскли­ цания: Нигга! Вгауо! РГш! На11о! Р&1! и звукоподражательные: ЬаЬаЬа, кЬрр-Ыарр, ЬизсЬ, йсЫак и. а. [ЗсЬепдек 1982: 325-328]. Наконец, нельзя не упомянуть о семантической дефиниции меж­ дометий, основанной на число структуралистском подходе. Семанти­ ка междометий интерпретируется только как предикация, состоящая в экспонировании и апеллировании (оставляю право самому чита­ телю расшифровать эту «структуралистскую» терминологию, - А. К. ) [И. Рпез 1991: 283-295]. Но междометия могут классифицироваться и на словообразовательной основе. Н. Ю. Шведова различает междо­ метия непроизводные (ах, ох, эх, ух, гол, цыц, эй и др.) и производные, утратившие знаменательность (батюшки,

матушки,

беда,

страсть,

дудки, господи). В класс междометий входит также группа неизменяе­ мых слов, произведённых от глаголов и выражающих кратное и вне­ запное действие (бах, бац, глядь, шасть, прыг). К междометиям отно­ сятся также утвердительные и отрицательные слова да, нет [Шведова 1979: 137]. Многие частные синтаксические и семантические вопросы, свя­ занные с сущностью междометий, описаны во многих работах [ЕЬИсЬ 1986; N . Рпез 1988 (а), 1989, 1990, 1988 (Ь); Витает 1980; Неппе 1978; ОгезсЬег 1997]. Но обобщённыйивсесторонний анализ сущностимеждометий немецкого языка представлен в работах В. Т. Косова [Косов 1963: 188-212]. Он делит класс междометий на три группы. 1) И с т и н н ы е междометия, вьщеляющиеся по морфологическому признаку. Это односложные междометия, не поддающиеся морфемному деле­ нию - слова, имеющие в своём составе специфические звуки, не входя­ щие в фонетическую систему немецкого языка: аЬ, аЬ, асЬ, акз, а!, аЬа, аи, ЪаЬ, ЪаЬ, Ъпг, еЬ, е1, Ьа и. а. 2) 3 в у к о п о д р а ж а т е л ь ны е меж­ дометия, сходные с истинными междометиями (Ьаиг, рагйаш, кЬрр к1арр, Ш Б С Ь , кШзсЬ, р1ишр5, кпаскз, п&сЬ, га*8сЬ, гаск§, к1итЪа1:8сЬ, 513

шап, т ш ) , а также звукоподражательные припевы (Ьа Ьа, е1 е1, за за, 1а 1а, 1га1а, 1 а т г а т ) . 3) П р о и з в о д н ы е междометия, т.е. слова дру­ гих частей речи, перешедшие в разряд междометий, утрачивая в раз­ ной степени своё лексическое значение: ЪеЬйЫе, Ье\уаЬге, Боппепуейег, Сой, НбИе, Закгашеп*, Ро*2, Таизепд; ТеиМ; 1оз, аиГи др. В. Т. Косов пишет, что в основе этой классификации междоме­ тий лежит структурно-семантический принцип. Однако достаточно беглого взгляда, чтобы убедиться, что это не так: первая группа выде­ лена по фонетическому основанию (правда, неизвестно - какому) как звуковые комплексы, не имеющие, якобы, ничего общего с немецкими звуками. Вторая группа междометий выделена как слова-припевы на основе семантического признака подражания. Третья г р у ш а междо­ метий - это не что иное как существительные, глаголы и побудитель­ ные слова (см. о них ниже). В. Т. Косов подробно описывает структурно-семантические функдий всех трёх типов междометий. И с т и н н ы е междометия это слова, опознаваемые коллективом. Этим они отличаются от не­ произвольных, инстишстивных выкриков человека. Эти междометия тесно связаны с мимикой, жестом, интонацией в большей степени, чем слова других классов. Они находятся в большей зависимости от кон­ текста и ситуаций. Истинные междометия выполняют все три функции языка: эмоциональную, волевую, логически-интеллектуальную. Но их главная функция - эмоциональная и волевая, в них превалирует «эмо­ циональное» над шонятийным». Как и знаменательные слова, они об­ ладают лексическим значением, которое состоит в выражении поня­ тий об эмоциях и волеизъявлениях. Если истинные междометия принадлежат прямой и несобствен­ но прямой речи и очень редко авторскому повествованию, то з в у к: о п о д р а ж а т е л ь н ы е междометия употребляются, в основ­ ном, В авторском повествовании. Если истинные междометия служат для сознательного выражения эмоций и волеизъявлений, то звукопод­ ражательные междометия как рефлекторные выкрики человека, не связаны с мыслительным процессом. Все эти звучания включаются в язык лишь тогда, когда человек имитирует их звуками своего языка, даёт жизнь этим звучаниям, тем самым включая вд.в сферу языка. Из внеязыковых явлений различные звучания объективцой действи­ тельности становятся языковыми, связанными с процессом мьппления, П р о и з в о д н ы е междометия - это еадва, ш^еьрщие форму знаменательных слов, но утратившие своё основное лексическое зна­ чение, они служат, как и истинные междометия, для экспрессивного выражения эмоций и волеизъявлений человека и выступают обычно как односоставные предложения в прямой и в несобственно-прямой речи. Они не являются членами предложения, чему препятствует пре514

обладание эмоционального и волевого над понятийным в их смысло­ вой структуре. В заключение своего интересного исследования В. Т. Косов пи­ шет, что междометия - вполне самостоятельная часть речи, они имеют значение, заключающееся в выражении понятий об эмоциях и воле­ изъявлениях. Если сравнить междометия Фу\ и Гадостъ\, то мы обна­ ружим, что они отличаются, прежде всего, количественным соотноше­ нием эмоционального и интеллектуального: в Фу\ преобладает эмоци­ ональный элемент, а интеллектуальное значение лишь намечено. В Гадостъ\, напротив, преобладает интеллектуальное начало, а эмоцио­ нальное наслаивается на интеллектуальцое, находясь на втором плане. Слово Гадостъ\> прежде всего, называет, а Фу\ - выражает. Тот факт, что междометия могут выступать в функции самостоятельного пред­ ложения, роднит их с модальными словами, которые, в отличие от междометий, структурно входят в состав предложения, занимая в нём грамматическое место (хотя они и не являются членами предложения). Поэтому, по мнению В. Т. Косова, термин «слово-предложение» по отношению к междометиям - оправдано: с морфологической точки зрения междометия - это слова, а с синтаксической точки зрения - это предложения. Как бы междометия не интерпретировались с точки зрения се­ мантики, их способности выражать чувства и эмоции, никто из иссле­ дователей не ответил на вопрос - а как ведут себя междометия с точки зрения не эмоций, а интеллекта, с понятийной точки зрения, тем более, что некоторыми учёными отмечается неспособность междометий иметь назывное значение. В. 3. Панфилов пишет: междометие - это средство выражения эмоций. Одно и то же междометие, в зависимости от его интонации, может выражать самые разнообразные, даже противоположные по своему характеру чувства. Междометия возникают в речи как непо­ средственная реакция человека в связи с тем или иным психофизиоло­ гическим состоянием его организма, их можно рассматривать как средство выражения эмоций, но о п о с р е д о в а н н ы х м ы с л и ­ т е л ь н о й д е я т е л ь н о с т ь ю . Эмоции находят своё выражение в языке, в его лексике и грамматике лишь тогда, когда они опосредо­ ваны мышлением. Среда же непосредственного выражения эмоций оказывается весьма узкой [Панфилов 1974: 3]. А. А. Потебня междометия не называет словами и тем самым не причисляет их к языку [Потебня 1993: 68]. Это - нечленораздельные звуки, подобные крикам боли, ярости, ужаса. Но если мы вспомним какое-то наше восклицание, то тогда ранее произнесённый нами звук будет уже названием нашей мысли, а не отражением чувства, будет на­ званием междометия, а не самим междометием. Говоря Ах\ (на вопрос: 515

«Что вы сказали?») мы делаем это ах частью предложения, целым предложением. Междометие уничтожается обращенной на неё мыслью [Потебня 1993: 70]. «В качестве предельного случая в язьпсе встречает­ ся междометие, олицетворяющее собой выр аз игельность, которая в ка­ кой-то степени поглотила и уничтожила выражение. Междометие яв­ ляется предложением; это такое предложение, вектор которого заклю­ чён не в глаголе, а в экспрессивном движении, доведённом до максиму­ ма» [Гийом 1992: 88]. Б. Междометия выделяются на основе 2 сильных и набора 20 слабых различительных признаков, свойственного только данному классу слов. (1.0) На логическом уровне семантика междометий - выражение эмоций в виде непроизвольной и произвольной эмоциональной реак­ ции (22/19): Аск, ОоП! Аск, йи агтез Кто!! БоппегшИег, шоЬег Ьаз1: йи йепп йаз? Аи, 1аВ йаз! (1.0) Синтаксически междометия стоят вне структуры предложе­ ния, обычно предшествуя ему. Междометие может также стоять внут­ ри предложения или в его конце, не образуя никаких синтаксических связей с предложением (16/10): А ск! Аи! Р/ий 23. ( р ) Качественные наречия (ОиаИШзаЙуегЫеп) откры­ т ы й класс слов: §1Л зсЬбп, 8*агк, акйу, апп, Ыйег, Ышд сЬск, дшшп, Ъбзе, &е1 бгоЬ, Ьай;, ка111ап§8ат тй<1е, зсЬта!, йе{" \уеЦ, ш>Ы, гаЦ ... (127 слов). А. Вопрос о качественных наречиях в немещсом язьпсе до сих пор остаётся открытым. Основная трудность проблемы состоит в сложности отграничения качественных наречий от краткой формы прилагательных 1) Первая группа учёных, р а з г р а н и ч и в а я качественное наречие и краткое прилагательное как две самостоятельные части ре­ чи [Кожухарь 1966:163; Москальская 1956:157, 358, 364; Зиндер, Стро­ ева 1857: 59, 66; Гулыга, Натанзон 1957: 181, 182, 185; Арсеньева и др. 1960: 122; А ё т о ш 1972: 147-14] кладёт в основу их разграничения ка­ кое-либо признак. а) Разграничение качественных наречий и кратких прилагатель­ ных основано н а и х с и н т а к с и ч е с к о й ф у н к ц и и , их с о ч е ­ т а е м о с т и ^ различными частями речи: искомое слово является на­ речием, если оно употреблено с глаголом и выступает в функции об­ стоятельства образа действия; искомое слово является прилагатель­ ным, если оно сочетается с существительным или выступает в роли оп­ ределения или предикатива [Арсеньева и др. 1960:122, 195; Шендельс 1964: 17]. Однако Арсеньва и др. относят к наречиям, например, сло­ во а11ег1е1, потому что оно входит в состав уегЬшп йшШт, хотя фак­ тически в предложении Ег ЬаМе аПегШ уог^епоттеп оно выступает 9

5

516

э

?

?

в функции прямого дополнения переходного глагола (Ег ЬаПе а11егШ уог^епоттеп - Ег Ьа11е а11ез уог&епоттеп). Мерилом разграничения прилагательных и наречий может служить только их синтаксическая функция - сочетаемость с существительным или глаголом: Ез т с Ы зо зскпеИ, тое ОезсЬке ез шьпзсМе (А. Зе^Ьегз) (наречие); 8 е т е Веше§ип§еп шагеп, тое зеше \Уог1е, зскпеИ \тй 1еЪка/г (\^. Вгес1е1) (при­ лагательное) [1ип§ 1967: 172]. Наречие определяется как класс слов, «могущих выполнять ту же синтаксическую функцию по отношению к глаголу, какую прилагательные выполняют вне предикации при су­ ществительных» [Габинский 1967: 57]. Однако одного этого критерия недостаточно, чтобы в искомом слове опознать наречие, ибо указан­ ные синтаксические признаки (сочетаемость с глаголом) характерен и для неизменяемых слов многих других классов. Можно согласиться с тем, что «категория наречий является исключительно формальной категорией, ибо значение её совпадает со значением категории при­ лагательных...» [Щерба 1957: 72]. б) Качественное наречие и краткое прилагательное разграничи­ вают по м о р ф о л о г и ч е с к о й ф о р м е слова. Поскольку глав­ ным морфологическим признаком наречия считается их неизменяе­ мость (хотя качественные наречия, соотносимые с прилагательными, имеют формы степеней сравнения, однако они не имеют форм согласо­ вания), то этот признак и отличает наречия от прилагательных [Мос­ кальская 1956: 359]. в) Иногда качественное наречие и краткое прилагательное раз­ граничивают на основе с л о в о о б р а з о в а т е л ь н о й м о д е л и : слова на -та1 относятся к наречиям (епнпаГ), от которых образуется прилагательное путём суффикса -щ (йгегтсй - <1ге1таГщъ& Ншта) [Арсентеваидр. 1960: 122]. г) Качественные наречия и краткие прилагательные различа­ ются по с е м а н т и ч е с к о м у з н а ч е н и ю . Например, Д. А. Кожухарь различает качественное наречие и прилагательное в зависи­ мости от того, что характеризуется данным словом. Если оно харак­ теризует субстанцию, носителя признака, то это - прилагательное, ес­ ли оно характеризует другой признак, то это - наречие [Кожухарь 1966: 161]. Семантические признаки, предложенные Д. А. Кожухарём, фактически являются оборотной стороной той же синтаксической со­ четаемости, только более слабой по сравнению с синтаксическими признаками. Это фактически признаёт и сам Д. А. Кожухарь, кото­ рый в конечном счёте подменил семантические признаки синтаксиче­ скими. Например, способность характеризовать «носителя призна­ ка», по мнению Д. А Кожухаря, не исчерпывается лишь атрибутив­ ной и предикативной функциями слова. Так, в предложениях Шпке1 Ш ипз шМ и Оег Ке§еп Ш ттт рлх слова шоЫ и #и*, хотя и обознача517

ют признак носителя, однако являются наречиями, а не прилагатель­ ными. Слова ёштке1, зрд1, Ье11 в безличных предложениях Ез 1$1 Липке!', Ез 181 зрйР, Ез ^ г с ! кеП, хотя и вьшолняют функцию предика­ тива, однако, по мнению Д. А. Кожухаря, не являются прилагатель­ ными, так как не выражают семантического значения «носителя при­ знака». Слова йгшке1, зр&, Ье11, по мнению Д. А. Кожухаря, не явля­ ются и наречиями, так как не обладают другим признаком - «призна­ ком признака». В предложении Ез 15* Липке! слово Ыипке1 будет то прилагательным, то наречием, в зависимости оттого, личное это или безличное предложение. Если это безличное предложение (Ез 18* Липке!, аЬег а11е зпк! зсЬоп аиГ йеп Ветеп), то слово с1ипке1 - наречие. Если это - личное предложение ( Ы йаз Кт<1 Ыопй? И е т , ез 151 Липке!), то слово <кшке1 - прилагательное. В. Г. Адмони различает краткую форму прилагательного и качественное наречие на основе семантических критериев как клас­ сы слов, имеющие различную семантическую проекцию: краткая форма прилагательного (&гой, аИ, шесЬзд) проецируется на вещь, ли­ цо; качественные наречия (газсЬ, зсЬпеЦ, 1ап§зат), напротив, по сво­ ей семантике проецируется на процесс. Положив в основу выделения прилагательных и качественных наречий семантический критерий, В. Г. Адмони выделяет фактически краткую форму прилагательного и качественное наречие на основе синтаксической функции, соотно­ ся первую группу слов (§гов, аИ, шес1п#) с функцией определения и предикатива, а вторую группу слов (газсЬ, зсЬпеН, 1ап§зат) с функцией обстоятельства. Семантическое значение этих групп слов рассматривается как следствие их синтаксической функции. Хотя слова §гоВ, аИ, шедп^ семантически проецируются на вещь и лицо (^гоВез, аНез, шедп^ез Наш), а слова газсЬ, зсЪпеЦ, 1ап#зат, напро­ тив, - на процесс (газсЬ, зсЬпеП, 1ап§зат 1аи/еп), тем не менее возмож­ но и обратное (Ег з1еЫ гшсЬ %го$ ап; Ыег газске, зскпеПе, Ыщзате 2л1§). В. Г. Адмони не случайно подчёркивает, что, различая крат­ кую форму прилагательного и качественное наречие на основе их «преобладающей семантической ориентации», мы находимся на зыб­ кой почве [АЛтош 1966: 147-148]. 2) Вторая группа учёных н е р а з л и ч а е т качественные на­ речия и прилагательные как дре самостоятельные части речи. О «со­ прикосновении и смешении» краткж рфилагател^ и качественных наречий в немецком язьпсе писал ещё Я. Гримм [Ошцщ 1837: 931]. Г. Пауль считал невозможным отличить краткую форму прилагатель­ ного от качественного наречия. „Баз ЗргасЬ^еШЫ \уеИ5 УОП Лезет ШгегзсЫейе тсЬ*з" [Раи1 1909: 258]. За объединение качественных на­ речий и кратких форм прилагательных выступает Г. Глинц: «Различе­ ние неизменяемого прилагательного и наречия является для современ-, 518

ного немецкого языка простой фикцией, за которой не скрывается ни­ какой языковой реальности» [Ошг 1952: 193]. О наличии «единой в морфологическом отношении категории краткого прилагательногонаречия» в немецком язьпсе пишет также О. И. Цыганова [Цыганова 1954: 48]. О. И. Москальская считает интересной попытку объедине­ ния в немецком язьпсе прилагательных и качественных наречий [Мос­ кальская 1956: 33]. а) Прилагательные и наречия - е д и н а я часть речи, а имен­ но п р и л а г а т е л ь н ы е , выделяемые на семантической основе. По мнению Л. Зюттерлина, прилагательные способны качественно охарактеризовать как предмет, так и действие и выступать в син­ таксической функции обстоятельства [ЗцйегКп 1923: 364-365]. Эту точку зрения подробно обосновывает М. Я . Цвиллинг, считая краткую форму прилагательного и качественное наречие единой частью речи с широким диапазоном синтаксического использова­ ния [Цвиллинг 1953]. По мнению В. Н. Шмелёва, традиционная точка зрения на су­ ществование самостоятельных частей речи - краткой формы прила­ гательного и качественного наречия - никем и нигде не обосновыва­ ется и, в сущности, аксиоматизируется. Единственным аргументом в пользу омонимичных кратких прилагательных и качественных на­ речий оказывается, по мнению В. Н. Шмелёва, длительная традиция и само определение «качественных наречий», хотя, прежде чем опре­ делять, следовало бы доказать, что они являются наречиями [Шме­ лёв 1966: 76]. В. Н. Шмелёв разделяет мнение, согласно которому прилагательные могут выражать признак не только предмета, но и действия. Даже наречия способа или образа действия типа рааг"лгазе, з*оВше18е и наречия аспекта приложимости (по Д. А. Кожухарю) типа агсЬИе&огпзсЪ, кйпзйешсЬ, которые встречаются как в краткой форме, так и в склоняемых формах, также являются прила­ гательными. В. Н. Шмелёв считает, что и прилагательное, и качест­ венное наречие имеют совершенно одинаковую семантику, так как называют одно и то же, т.е. признак. Различие состоит лишь в том, что этот признак - разнонаправлен: а одном случае - это признак предмета, в другом случае - признак действия (Это точка зрения В. Г. Адмони, см. выше). Так как действие предполагает носителя, то признак онтологически присущ и действующему субъекту. Поэто­ му не существует ни «качественных наречий», ни «смежной формы», а существует лишь краткая или назывная форма одного и того же слова - прилагательного, которое определяется В. Н. Шмелёвым на чисто семантической основе как слово, выражающее признак (пред­ мета, действия, признака). Под семантическую характеристику «при­ знака» В. Н. Шмелёв подводит фактически прилагательные, количе519

ственные наречия, наречия меры и степени, модальные слова, части­ цы. Вместо одной гипотезы, различающей качественные наречия и прилагательные на основе семантических признаков (лишь декла­ рируемых, а фактически непоследовательных синтаксических при­ знаков), В. Н. Шмелёв выдвинул другую гипотезу, ещё более нивели­ рующую структурно-грамматические различия между словами, так как семантический критерий понятия «признака», выдвинутый им в качестве единственного основания выделения прилагательных, фактически снимает различия между некоторыми неизменяемыми частями речи, более гомогенно выделенными уже традиционной грамматикой б) Прилагательное и наречие в немецком язьпсе - единая часть речи, а именно н а р е ч и е [Потебня 1889 110.]. в) Прилагательное и качественное наречие - единая часть ре­ чи с д в у м я п о л я м и . По мнению В. Г. Адмони, форма ^езипд настолько неразрывно переплетена и с прилагательным, и с наречи­ ем, что её нельзя целиком «разлучить» ни с одной из этих категорий. Здесь нет «доминанты» в пользу той или другой части речи. Графи­ чески в системе частей речи эти слова можно изобразить в виде об­ щего сегмента двух пересекающихся кругов, символизирующих при­ лагательное и наречие. Такая одновременная причастность этого слова к двум грамматическим разрядам слов есть факт немецкого языка. Прилагательные и наречия в немецком язьпсе - единая часть речи с двум полями - полем прилагательного и полем наречия [АсЬпош 1966: 150; см также: Иноземцева 1964]. Внутри этой двояко закреплённой словоформы происходит определённая поляризация, одни слова этой формы более прилагательной, другие - более нареч­ ной природы. Но краткая форма как таковая является составной ча­ стью этих обеих категорий (прилагательного и наречия). Отноше­ ние краткой формы к прилагательному так тесно, что нельзя её не отнести к прилагательному. Но эта же краткая форма стоит близко к наречиям, так что её трудно отделить и от наречий. Таким обра­ зом, краткая форма «занимает двойственную позицию», она образу­ ет о б щ и й с е г м е н т двух очень различных частей речи [А(1тош 1966:199]. Зададимся вопросом: если прилагательное и качественное нарречие - «очень различные части речи», то как они могут иметь «общий сегмент»? 3) Что касается классификации качественных наречий треть­ ей группой лингвистов, то их классификация, в силу различий в кри­ териях выделения этой части речи, н е п р е д с т а в л я е т е д и н ­ с т в а . Например, кроме слов типа §и{, йагк, зсЬоп, соотносимых с прилагательными, Е. В. Гулыга и М. Д. Натанзон включают в со­ став, качественных наречий также слово ш!е, а Т. А. Шййтке 520

и Э. Б. Эрлих - слово Ъезгепз. По синтаксическим признакам эти слова, однако, не совпадают ни с качественными наречиями типа §Щ, з*агк, зсЬцп, ни с качественными наречиями на -лгазе типа аизпаЬтзшехзе. Противопоставляя качественные наречия обстоятельст­ венным и количественным, О. И. Москальская делит качественные наречия на собственно качественные (§и1, зсЫесЫ, 1ар1ег, еЬгНсЬ), способа или образа действия на -\тзе (рааг\уе1зе, ргоЪетоегзе, 1ейугазе), на -1т#з (ЬНшШпдо, гйскНп^з), аспекта приложимости (агсЫ1ек*ош5сЬ, кйпзйепзсЬ). Например, Л. Р. Зиндер и Т. В. Строе­ ва предлагают совсем иное внутреннее членение качественных наре­ чий: образа действия (зсЬбп, зсЫесЫ, псЫщ), меры и степени (У1е1, \уеш§, зеЬг, ггетИсЬ), количественные (е1пта1, 2тсеппа1, егз1еп5, гмеИепз) и модальные (уЁеЦсюЫ, шаЬгзсЬетИсЬ). Например, Е. И. Шен­ дельс ОТНОСИТ качественные наречия к наречиям образа действия как их подкласс. Таким образом, к разряду качественных наречий относят разно­ типные в структурно-грамматическом отношении неизменяемые сло­ ва. Причиной этому служит тот факт, что в основе выделения качест­ венных наречий лежит семантический критерий, который допускает субъективную семантическую интерпретацию и, следовательно, допу­ скает объединение слов, имеющих существенные структурно-грамма­ тические различия. Б. Качественные наречия выделяются на основе 2 силь­ ных и набора 21 слабых различительных признаков различных степеней. (1.0) Сильным различительным признаком качественных наречий служит распознаваемость путём постановки вопроса те + уегЪит йш1ит (на синтаксическом уровне) (20/2): Ег агЪейе! §иг - Ше агЪеИе* ег? й е кашрй гар/ег - Ше катрй з1е? Правда, такой синтаксический признак как распознаваемость натоепри­ сущ также некоторым отделяемым глагольным префиксам (Ег Шп* зсккап - Ше ШаХ ег?, где зсЬшагг входит в глагол зскшпГаЬгеп; Ег з с Ы а ^ Шп гог - Ше зсЫа&* ег Шп?, где Ш является состав­ ной частью глагола гоГзсЫа^еп), т.е. таким словам, которые, собст­ венно, являются также качественными наречиями, но в сочетании со строго опреджелёнными глаголами выступают как отделяемые глагольные префиксы (ЪосЬ, #и1, зсЬ^агг, т ш й , тсоЫ, к1аг, ЬеШ, каП, Ш , УО11). (1.0)Качественные наречия выражают качественную характери­ стику понятия действия (22/6): Ег агЬейе* %иг\ 31е кашрй гар/ег.. 24. (V) Грамматические частицы (^гаттаИзсЬе Раг1:1ке1п) -г. з а к р ы т ьг й адасс ги, оЬпе 2и, 'йм ги, шп щ т (5 слов).

521

А, Данные слова с чисто грамматическими функциями никем не выделяются в особый, самостоятельный класс слов. А между тем, их функция - совершенно определённая, и никакая иная роль, кро­ ме грамматической, им не уготована. В современной грамматике немецкого языка инфинитивные конструкции с грамматическими частицами апзШ* ги, $ХаХ% ги, оЬпе ги, и т ги, ги разработаны до­ вольно подробно, но эти слова считаются союзами. Поэтому инфи­ нитивные конструкции считаются одним из видов придаточных предложений и рассматриваются в разделе синтаксиса «Придаточ­ ные предложения». Инфинитивные конструкции с частицей ги и её вариантами являются полными синонимами придаточных предло­ жений с союзами дай, а1з йаВ, йатхХ дай, з!ай йаВ, апз1;ай; йа& и могут заменять истинные придаточные предложения с указанными подчи­ нительными союзами лишь тогда, когда в главном и придаточном предложении - о д н о и т о ж е п о д л е ж а щ е е : Вег АггХ ЫХХеХ (Не РаНепйп; йф з1е а т пасЬз1:еп Та§ лмеёег к о т т 1 . = Оег Ат ЫХХеХ (Не Райепйп, атпасЬ$1;еп Та§ таеёег ги к о т т е п [Не1Ы#, ВизсЬа 1974: 568-570]. Г. Хельбиг рассматривает слово ги как инфинитивную части­ цу (1пйш11Ураг11ке1), которая всегда безударна, стоит перед инфини­ тивом, не обладая никаким семантическим значением: Ег Ной*!, йш тог§еп ги зеЬеп. ЛУ1г га!еп йип, (Незез ВисЬ ги каиГеп [Не1Ы§ 1988: 244-245]. По мнению Й. Буша, союз (ап)81а11 ги является инфинитив­ ным союзом, который связывает инфинитивную конструкцию с главным предложением, и является синонимом сложного подчини­ тельного союза а1з <1ав, обладая «субституливным» значением [ВизсЬа 1989: 34-35]. Грамматическую частицу оЬпе + ги Й. Буша на­ зывает инфинитивным союзом, синонимом подчинительного союза оЬпе <1аВ: Р а з Кшс1 ИеГ аиГ (Не ЗЪгаВе, окпе (даЪе1) аиГ йеп УегкеЬг ги асЫеп [ВизсЬа 1989: 96-97]. П. Гребе, напротив, рассматривает ин­ финитивную конструкцию с (оЬпе, зШ1, апз!ай) + ги как различные члены предложений, но не выделяет указанные слова в особый класс Рийеп 1959: 500-501]. Б. Грамматические частицы выделяются на основе 3 сильных а также на основе 10 слыбых различительных признаков. (1.0) На синтаксическом уровне - как слова с чисто синтаксичесмкой функцией организации инфинитивных конструк­ ций (7/10). (1.0) На логическом уровне как слова, вьгражающие понятия «цели, задания, намерения» (22/18): Ег к а т ЫегЬег, ит (НсЬ дагап посЬтак ги егтпегп. 8гаП т (Не 8сЬи1е ги #еЬеп, ЪИеЪ ег ги Наизе. Ег ХиХ ез, окпе пиеЬ ги &а§еп.

522

(1.0) Изъятие грамматической частицы из предложения разру­ шает предложение как структурный тип (18/4): Аюхахх т (Не ЗсЬи1е ги #еЬеп, %т% ег г и т РиВЪа11зр1е1 - * ... т Ше 5сЬи1е ... ^сЬеп, я т $ ег гит Ри6Ьа11зр1е1. 25. (Т) Вводящие слова (ЕтйЬт§зш6Лет, ЕгбШиищзшбг&г) з а к р ы т ы й класс слов: па, пи, пип, а1зо, ^а, #и1, зо, папи, зсЬцп ... (20 слов). А. Вводящие слова впервые были выделены в особый класс в немецком языке ещё в позапрошлом веке под термином „ЕгбШшп^зГогт" («вводящая форма») [^ип^егйсЬ 1894]. Однако с тех пор эта категория слов была забыта и оказалась вне поля зре­ ния лингвитов. На материале русского языка была предшшята по­ пытка исследовать проблемы ввода прямой речи [Чумаков 1972:7688]. На материале немецкого языка эта проблема частично затрону­ та Г. Хельбигом, который, исследуя немецкие частицы, указывает на некоторые вводящие слова, которые, однако, им квалифициру­ ются как модальные частицы или как ответные частицы. Слово пип для Г. Хельбига - модальная частица, так как оно безударно и сто­ ит перед повествовательным предложением, оно вводит тему разго­ вора, которая должна быть исходным для последующего или сигна­ лизирует о том, что предшествующее предложение не является ис­ ходным пунктом для последующего. Слово пип служит также или смене темы разговора, или обозначает возврат к более важной те­ ме: Ыип, шг ЬаЬеп (Ье згб&еп 8сЬ\У1еп2кеЦеп йЪег$1:апс1еп [Не1Ы# 1988: 188]. А слова а1зо, зо Г. Хельбиг рассматривает как ответные частицы (Ап1шог1рагШсе1), хотя на самом деле это не частицы, а вводящие слова. Они не стоят в рамках синтаксической структу­ ры предложения, а вынесены за её пределы: АЫ, ЬгесЬептогаиЯ АЬо, к о т ш з ! йи т й ойег шсЫ? АЬо, еп^зсЬеМе <ИсЬ ЪаЫ! Зо. 1ъШ ЬаЬеп \\лг &епи# #езргосЬеп. Зо, пип егшаг1еп шг е т е Апйгаг* [Не1Ы# 1988: 86, 216, 217]. Б . Вводящие слова выделяются в самостоятельный класс на основе 2 сильных а также на основе набора 18 слабых различительных признаков, свойственного только данному клас­ су слов. (1.0) Вводящие слова всегда стоят в начале предложения любо­ го типа, но никогда не входят в его синтаксическую структуру (в пись­ менной форме языка это находит отражение в знаках препинания, в устной речи - в особой интонации и наличии паузы между вводящим словом и предложением) (12/8): Ыа, \яШз* Ли коттеп? Шп, к о т т зсЬоп. Ыа, шигсЬ'з Ъа1<1? (1.0) Вводящие слова на логическом уровне имплицитно выра­ жают «подытоживание ранее сказанного, на основе чего предпо523

латается сделать заключение» (22/12): Зо, пип епуаг1еп ЧУЙ е т е АП1\УОГ1 УОП сЦг.

26. (I шА) Неизменяемые местоимения (Шйекиейе Ргопопнпа) з а к р ы т ы й класс слов: е1\уаз, т а п , т с Ы з , 8е1Ь51, \уаз, етапдег ... (17 слов). А. В данной работе выделяются три самостоятельных класса местоимений - изменяемые или личные местоимения (4,1 Яек.) (см. вы­ ше), взаимные местоимения (20.1 гех.) (см. выше) и неизменяемые мес­ тоимения (26.1 ипГ.). Выделение местоимений в особый разряд «име­ ет место исключительно на основании их специфического значения, в силу их своеобразной „указательной семантики", а не в силу тех или иных формальных признаков» [Исаченко 1954: 34]. Иногда считают, что местоимения выделяются как функционально-семантическая группировка [Стеблин-Каменский 1954 (а): 154]. Некоторые исследо­ ватели вообще не считают местоимения самостоятельным классом слов, полагая, что местоимения - лишь особые разряды в составе дру­ гих частей речи [Бернштейн: БСЭ, т. 47]. Б. Неизменяемые местоимения, распадающиеся на 2 группы в зависимости от наличия тех или иных признаков в них, выделяются на основе 2 сильных различительных признаков разных степеней а также набора 15 слабых признаков. (1.0) На логическом уровне они распознаются как слова, служа­ щие дейктическим средством обозначения логических понятий пред­ метов, лиц, вещей, субстанции (22/2): Мап \§Х ЗШ1&, зо1ап§е тап 1еЫ: Вег Мепзск 181 ;рш&, 8о1ап&е ет 1еЫ. (0.50) На синтаксическом уровне одна группа неизменяемых местоимений имеет в качестве субститутов существительные с со­ провождающими их определениями (19/5): Ег Иез* пгскгз - Ег Це8* кет ВисН\ АИез 181 рИлЦзсЬ. - И аз §ате ЬеЪеп хъХ рГи(8сЬ; Шскгз 151 Ыег ёег Ве81сШ#ип& ъгегХ - Кет Наиз, кет йепкта! Ы Ыег Ыег Ве81сЫ1§ип§ шег!. 1

2

Иногда «расхождения между отдельными и притом существен­ ными признаками явлений одного рода весьма велики, так что данный ряд явно распадается на два или несколько рядов; и вместе с тем тяготение этих рядов друг к ругу всё же настолько сильно, что они образуют опре­ делённую цельность» [Адмони 1961 (а): 46]. «Определённая цельность» этих трёх классов состоит в том, что все они рассматриваются как место­ имения. Как справедливо считает Л. В. Щерба, местоимения «формально объ­ единяются невозможностью их определить предшествующим прилагательным (добрый я, славный некто)» [Щерба 1957: 69]. Однако этот признак свойстве­ нен словам всех классов, кроме существительных. Поэтому указанный Л. В. Щербой признак не вводится мною как различительный признак неизме­ няемых местоимений. 1

2

524

§ 13. Пересечения классов слов в одних и тех же лексемах на основе слабых (пересекающихся) признаков I. Пересечения одних и тех же признаков в различном количестве классов слов 1) Пересечения одних и тех же признаков в 2-х классах слов (0.50) Некоторые обстоятельственные наречия (В) (оЪеп, Ып1еп, шйеп, у о т , Нпкз, § е 8 1 е т , Ъеи1е, тог^еп ...) и все существительные (IV) выступаютв СФ в з а и м о з а в и с и м ы х ч л е н о в (7/7),противо­ членом которых служит предлог (зеИ Ьеи1е - зей (Пезет Та#е, УОП УОГП уоп (1ег МиНег). (0.50) Прилагательные (А) и качественные наречия (<}) имеют морфологическую категорию с т е п е н е й с р а в н е н и я (1712): 1сЬ ЬаЪе е т §иш ВисЬ §екаиЙ - Ез мгегёеп посЬ Ъеззеге 2еИ;еп коттеп; Е)ег 1ип§е кгп* %их - АЪег зете ЗсЬ^уез^ег 1егЩ У1е1 Ъеззет. (0.50) В качестве эквивалента о д н о с о с т а в н о г о п р е д ­ л о ж е н и я как ответ на альтернативный вопрос (16/1) могут функ­ ционировать многие модальные слова (М) (Зо11 юЬ йепп (Ие АиГ^аЪе а11ете егйШеп? - ЫаШгНсН) К о т т з ! Ли т й ? - ТУаНгзсНетНск Оет/}. АПегсИп8$), в значении которых содержится определённая степень утвердительной или отрицательной оценки, выражающей разную степень уверенности или сомнения фезйпшЦ, ёетой, 8е1Ъз1тег8(ашШсЬ, зюЬег, паШгНсЬ, ипг^ехГеШай, йга^Ьз, ойепЪаг, ипзЦеШ^). Некоторые модальные слова (е1§епШсЬ патНсЬ, ИеЪег, \уаЬгЬай) не могут функционировать в качестве ответа на альтернативный во­ прос, так как они не содержат в себе утвердительной или отрица­ тельной оценки, выражающей уверенность или сомнение (ср.: ОеЪз* йи ш (Не 5сЬи1е? - ^ЕщетНсН. *8скИе#иск. *Шегкаир*). Можно го­ ворить об определённом соотношении структурно-функциональ­ ных и семантических свойствах модальных слов. Кроме модальных слов на альтернативный вопрос отвечают некоторые интенсифика­ торы (С): (йигсЬ ипй ЙигсЬ, еии&егтаВеп, ипяаЫЪаг, йигсНаиз, ЬбсЬз*епз, УОШ§, уоИкоттеп, У о 1 е п й з , аЪзоЬи): В1з1 Ли Ьип^и^? ИпУогтеИЪаг. УУепщ. (0.50) Морфологической категорией л и ц а (1/7) обладают гла­ голы (V) и изменяемые местоимения (I Яек.): 1ск зсЬгеЛе, Ви зсЪгеШ^, Ег всЪгыЫ. ?

1

В.Г. Адмони указывает на потенциальные грамматические значения: например, третье лицо свойственно существительным, которое обнаруживает­ ся лишь с предикативным глаголом, выступающим всегда в форме 3 лица и при местоименных ссылках (Оег Мапп к о т т ! йдЬег. Ег §1еЫ а11: аиз) [Адмо­ ни 1961 б: 12]. ^ < '•' , ; , 1

525

526

т

чо

ОО

й-

1-о

ГО

гО

О

Я ' Г)

"5Г

ГО

"

с

Ч го <Ч с

<

<

3 ' •ы г-

с*

о

ю

о г О

00 оо 1-1

О

го

г* о-

чО

г-

оо

О до

2<

О

тг

ио сО

тн

чо

оо

ГО

тн

тН

тг тн

СП т-1

Г*

оо

Г- с<»

1"Н

тН тН

О

1-Ч

00 о

00

го~^

тг ГО

Г) с* 1—

5 >

и а

..м. тН

хп с*

г-<

т—<

1 О 5 чо

г*-

в- а5 О* ; о г* 5?1 я 4 )»

•1 т -

Ч Г С У>< 1г

13

< м

5

чо

1 с*

Г-

527

Примечания к Таблице 3:

1) В Таблице 3 отражены результаты классификации изменяемых и не­ изменяемых слов на основе сильных (уникальных) различительных признаков (см. §§ 11,12). Вверху по горизонтали указаны номера проб, под каждой про­ бой по вертикали указаны номера сильных признаков (см. их в §§ 11,12) каж­ дой пробы, свойственные соответствующему классу слов, индексы которых расположены слева по вертикали (26 классов). 2) В пробах №№ 6, 9, 21 сильных признаков, выделяющих какой-либо класс слов, не оказалось, так как признаки а) «способность слова выступать в СФ ядра» (проба № 6), б) «способность слова выступать в СФ как член ка­ кого-либо ранга» (проба № 9), в) «способность слова вступать в непосредст­ венную синтаксическую связь (НСС) с логическими частицами» (проба № 21) свойственны многим классам и, следовательно, не могут быть сильными раз­ личительными признаками.

(0.50) В СФ а д ъ ю н к т а ядер, выраженных и з м е н я е ­ м ы м и м е с т о и м е н и я м и (адъюнкт занимает позицию перед яд­ ром) (5/7) выступают модальные слова (М) (макгзскетНск юЬ, шПеккг ег) и логические частицы (Ь) (Ьезопдегз, аиз^егесЬпе*, 1ес11#Цс1т, аш$сЬНеВИсЬ, еЬеп, зо^ат, аисЬ, посЬ, зелоп, пиг): пиг 1сЬ, зо%аг ег, Ъезопйетз 81е, аиз§егескпег тх, аиск ёи. Модальные слова наряду с логическими частицами в СФ адъюнктов имеют наибольшую способность соче­ таться со словами самых различных классов (с существительными, глаголами, местоимениями, качественными наречиями, глагольными отделяемыми префиксами, преддожно-указательными словами, пред­ логами и числительными). Способность модальных слов и логических частиц к наибольшей сочетаемости со словами различных классов свидетельствует о том, что семантика этих слов наименее специализи­ рована, т.е. наиболее абстрактна. (0.50) В СФ а д ъ ю н к т а ядер, выраженных п р е д л о ­ г а м и (5/15) и преддожно-указательными словами (5/14) (адъюнкт за­ нимает позицию перед ядром), выступают модальные слова (М) (ТУакгзскеМкк т йеп "Рагк НеГ йаз Кшф и логические частицы (Ь) (&е агЪеИе* пиг ш "Наизе; Ег капп аиск "йагаиГ уетас&еп). (0.50) В СФ а д ъ ю н к т а ядер, выраженных ч и с л и т е л ь ­ н ы м и (5/11), употребляются модальные слова (М) (31е каийе асЬ щеИегскг ''йшГ ВйсКет); некоторые логические частицы (Ь) (1сЬ каийе пиг "2\уе1 Шег МйсЬ). (0.50) Как слова 4 р а н г а (9/4) выступают модальные слова (М) (81е 5а1т 4ашак макгзскетНск $еЬг ]ип§ аи$ ) и интенсификаторы (С): АиГ йеп 8сЬи11егп 1т% ег ешеп а игскаиз 8сЬ^егеп ЗасЦ. Способность модальных слов и интенсификаторов выступать во всех рангах (кроме первого) является следствием их высокой способности сочетаться со сло­ вами различных классов (см. об этом также выше). Их ранг зависимос­ ти от сказуемого может быть наиболее удалённым по сравнению со сло­ вами других классов. Ранговый номер (2, 3, 4) модальных слов зависит 1

2

528

1

2

3

4

2

{

1

1

2

4

2

3

от того, адъюнктом каких ядер они выступают. Если модальное слово выступает в СФ адъюнкта сказуемого, то оно выступает как слово 2 ран­ га. Если же модальное слово выступает в СФ адъюнкта слов остальных классов (кроме интенсификаторов), то они выступают как слова 3 ранга: Ег, к о т т г , ги ипз \ткгзскетИск "тог^еп-)). Выступая в СФ адъюнкта интенсификаторов, модальные слова переходят в члены 4 ранга: $1е, 51еЬи 1а§Псп-, \^акгзскетИск зепг й*иЬ аиГ, . (0.50) О т с у т с т в у е т т р а н с ф о р м а ц и я порядка с л о в (12/15) при функционировании утвердительно-отрицательных слов ( К ) ( а. Ыеш. а\УоЫ) и побудительных слов ( Н ) (Ьоз! Рогт! \Уе§!), так как слова этих классов функционируют только как односоставные предло­ жения, которые не допускают каких бы то ни было трансформаций. (0.50) Т о л ь к о к о н т а к т н у ю п о з и ц и ю по отношению к уегЪит ЯшШт в самостоятельном предложении (12/17) занимают предложно-вопросительные слова ( \ У ) {УУо$е%еп кдтрГз! ёи? ]Уот УЛНЗ* ёи ез Шп?) и следственные союзы (С): Эезка1Ь к а т ег тспг; 81е к а т Лезме^еп тсЫ. (0.50) Т О Л Ь К О д и с т а н т н у ю п о з и ц и ю по отношению к уегЪит Гткит в придаточном предложении (12/23) занимают предлож­ но-вопросительные слова (XV) (Ег Гга§1е писЬ, мо^е^ек юЬ аи0:ге1е) и под­ чинительные союзы (Ц); $1е Гга§1е писЬ, оЬ юЬ 31е ЬеШе ЪезисЬеп капп. (0.50) В н а ч а л е п р и д а т о ч н о г о предложения, вызывая по­ становку уегЬшп йпкшп в конец предложения (12/5), могут стоять пред­ ложно-вопросительные слова (\\0- Ег пга^е тюп, ыогаи/ юЬ Ыег \уаг1:е; и подчинительные союзы (Ц): 81е Гга§1е тюЬ, оЬ юп з1е ЬеШе ЪезисЬе. (0.50) Логические частицы (Ь) (Ыиг "$1е капп ез уегзГепеп; Аиск "ег копп1:е ё1езез ВисЬ тсЫ уегзсЬаЙеп) и интенсификаторы (С) (Ег к а т зекг ' ' т й ё е ап) способны образовывать вместе с ядром ф о н е ­ т и ч е с к о е с л о в о с нейтральной интонацией и главным ударени­ ем на ядре (11/3). Только некоторые интенсификаторы могут быть контрастным (ударенным) сегментом фонетического слова (81е ЦеЫ "зеЬг Шге МиПег). Если логическая частица выступает в СФ адъюнкта ядра, выраженного глаголом, то главное ударение падает либо на яд­ ро Ег "зсЫай: пиг (ипё ууекег шсМз), либо на логическую частицу (Ег зсЫай "аиск). Фонетическое слово, образованное из ядра, выраженно­ го глаголом, и адъюнкта, допускает употребление в функции адъюнк­ та не только логическую частицу, но и модальную частицу. Отличие между этими двумя типами фонетических слов (Ег "зспШЙ пиг, где пиг - логическая частица; 1сЬ " к о ш т е зскоп, где зсЬоп - модальная ча­ стица; Ег зсЫай "аиск, где аисЬ - логическая частица; 1сЬ "коште аиск ппЧ, где аисЬ - модальная частица) состоит в том, что а) модаль­ ная частица никогда не может нести главное ударение, в то время как логическая частица может выступать как главноударенный сегмент 2

1

т

2

ъ

А

3

0

т

529

(Ег к а т "аиск), б) при совпадении фонетических слов различительным признаком для логической частицы и модальной частицы служат уже не просодические, а структурные и логические признаки. (0.50) К о н т а к т н у ю п о з и ц и ю (12/21) по отношению к своему противочлену (второму взаимозависимому члену) могут занимать все предлоги (Р) и обстоятельственные наречия (В), употребляющиеся с пред­ логами: аЪ тог§еп, \чт Ьеи1е ап чоп с1гаиВеп аш, паск оЬеп, паск ип*еп. (0.50) В СФ а д ъ ю н к т а я д е р , выраженных о б с т о я ­ т е л ь с т в е н н ы м и н а р е ч и я м и , занимая позицию перед ядром (5/12), выступают модальные слова (М) (81е шоЬпеп макгзскетИск "оЪеп) и некоторые логические частицы (Ь) (Ег агЪеке* пиг "оЪеп т зетет 2дттег). у

2) Пересечения одних и тех же признаков в 3-х классах слов (0.33) В СФ п о д л е ж а щ е г о (4/1) могут выступать только не­ изменяемые местоимения (I ип!*.), существительные (IV) и изменяемые ме­ стоимения (I Яек.): Иккгз ско&е 1 Ь т ; Ваз ТУеПегтагзсЬоп; Ег заВ зШ1 йа. (0.33) Р а с п о з н а в а е м о с т ь ю путём постановки вопросов ^еп, ^аз (Акк.) и ^ег, ^аз ( К о т . ) (20/12,13) обладают неизменяемые местоимения а11ез, шсМз (I ипГ.) (1сЬ уегз1:еЬе пккгз - УУаз уегз1еЬе юЬ шсЬ1?), существительные (14) (1сЬ 1езе ет Виск - 1Уаз 1езе юЬ? Вег ЗскШег Нез! е т ВисЬ - \Уег Незг е т ВисЬ? Ваз Наиз з1еЫ а т ^УаШгапёе - \Уаз з1:еЫ: а т \Уа1с1гапс1е?) и изменяемые местоимения (I Яек. ): Ег т е т 1 ткк - Шеп т е т * ег? Зге к а т зра* - УУег к а т зрШ:? (0.33) В СФ а д ъ ю н к т а , я - д р о м которого служит п е р е ­ х о д н ы й г л а г о л (адъюнкт занимает позицию или перед ядром, или после ядра) (5/4) функционируют неизменяемые местоимения (I ип! ) (ЛИез уегзгеЫ: з1е; §1е уегз1еЬ1: аПез), существительные (ГЧ) (Веп Зищеп кеппе юЬ тсЫ:; 1сЬ кеппе йеп 1ищеп шсЬ*) и изменяемые место­ имения (I Яек.): Мкк т е т * зхе; 31е тетХ ткк. (0.33) В СФ в з а и м о з а в и с и м ы х ч л е н о в , противочленом которых служит п р и д а т о ч н о е п р е д л о ж е н и е (7/9), выступа­ ют предложно-вопросительные слова (\У) (31е &а§1е тюЬ, уюгап юЬ тш 7л\1 агЪейе - *$1е Гга§1:е тюЬ, мгогап ... ; *§1е йга§1е тюЬ, ... кк гиг Хекг агЪеИе), подчинительные союзы (Ц) (Ег к а т тсЬ1, шИ ег кгапк ^аг - *Ег к а т п1сЬ1, шй... ; *Ег к а т шсЬг,... ег кгапк шг) и грамматические час­ тицы (У): Ег ЪееПге зюЬ, ит деп Мог§епги§ посЬ ги еггеюЬеп - *Ег ЪееШе зюЬ,... посЬ <1еп Мог^егш^ ... еггеюЬеп ; *Ег ЬееШе зюЬ, ит... ги.... (0.33) В СФ а д ъ ю н к т а я д е р выраженных к а ч е с т в е н ­ н ы м и н а р е ч и я м и (адъюнкт стоит перед ядром), (5/10) выступа­ ют модальные слова (М) (Ег агЪейе! пагйгИск ""Яе1б1§), некоторые ло­ гические частицы (Ь) (§егаёе, шсЫ, зо^аг, аисЬ, еЬепГаЦз, посЬ, зсЬоп, пиг, ЫоВ и. а.) (31е 1егп1: зо%аг "Яе1ВГ§) и большинство интенсификато­ ров (С) (<ИсЫ, Ьаг1, &епаи, ЬйЬзсЬ, е1луа и. а.): Зхе зш§1 ггетИск "§и*. 530

(0.33) Морфологической категорией р о д а (1/1) обладают су­ ществительные (14) (йег Ваши, йаз Сгаз, Ше В1ите), некоторые изменя­ емые местоимения (I Пек.) (з1е, ег, ев) и прилагательные (А): етезскдпе В1ите, е т кокез Наиз, е т зшгкег Мапп. (0.33) Морфологической категорией п а д е ж а (1/3) обладают существительные (14) (йег Ваши, с!ез Ваитз, йет Ваит), изменяемые местоимения (I Пек. ) (ег, Шт, Шп) и прилагательные (А): Же кефе Зоппе, йег кефеп Зоппе. (0.33) Н е в х о д я т в с т р у к т у р у п р е д л о ж е н и я (12/9) утвердительно-отрицательные слова (К) ( К о т т з * <1и т к ? - За. Иет), междометия (Е) (Ок! АН! Р$1!), вводящие слова (О): Мм, \уа$ \уйгс!еп 81е ]ъ\2Х за§еп? (0.33) В СФ а д ъ ю н к т а т о л ь к о к о н т а к т н у ю п о з и ц и ю по отношению к своим ядрам, выраженным всеми зна­ менательными словами, кроме глаголов (12/19), занимают модаль­ ные слова (М) (м?акгзскетИск "Ыег), логические частицы (Ь) (пиг "какез \\>а$$ег) и интенсификаторы (С)\/аз1 "тййе, петИск "Ъбзе, ги "з!:агк. (0.33) И з ъ я т и е искомого слова из предложения (18/12) ве­ дёт к исчезновению предложения. Этим признаком обладают слова следующих классов: утвердительно-отрицательные слова (К) (1а. Иет. 1ашоЫ), побудительные слова (Н) (Рог*! 2игиск! Яаиз!), междометия (Е): ОЬ! АЬ! Рз1! ^(0.33) Н е м о г у т н е с т и ^ г л а в н о г о у д а р е н и я (10/2) модальные частицы (Р) (* \Уаз 15* ххйепп 1оз?), сочинительные союзы (К) (*Аппа "ипй Маг*Ьа Ъаёеп) и подчинительные союзы (Ц): *Ег каш шсЬ*, ' 'у>ей ег кгапк дуаг. (0.33) В СФ а д ъ ю н к т а я д е р , выраженных п р и л а г а ­ т е л ь н ы м и (адъюнкт стоит перед ядром) (5/9), выступают модаль1

Прилагательные как и существительные обладают категорией рода, чис­ ла и падежа. Но эти категории, как считает В. Г. Адмони, по характеру иные. У прилагательных эти категории не выражают никаких реальных изменений в се­ мантике, так как понятие качества как таковое не может изменяться по родам, числам, падежам, а отражают лишь аютветствующие категории существитель­ ного [Аскпош 1966:144]. Между прочим, категория рода, числа и падежа у суще­ ствительных тоже не вызывает никаких изменений в семантике. Понятие предме­ та также не может изменяться по родам, числам и падежам. Ибо предмет, как и его качество - физические явления, которые в язьпсе выражены определёнными, совершенно произвольными знаками. И у прилагательных, и у существительных род, число, падеж - лишь формальные грамматические показатели связи зависи­ мостей в предложении, а не в реальной действительности. Поэтому род, число, падеж как грамматическая категория и у существительных, и у прилагательных принципиально одного и того же свойства. Различие в роде, числе и падеже меж­ ду прилагательными и существительными состоит в том, что род, число и падеж у прилагательных не постоянны, а зависят от существительного. Категории рода, числа, падежа прилагательному на словарном уровне не свойственны, тогда как существительному категория рода свойственна уже на словарном уровне. 1

531

ные слова (М) (1Ьт зсЬтеск* Ьеззег пакгзскетИск Тсакез В1ег), логиче­ ские частицы (Ь) (Ег 1ппкг пш "каЬез В1ег) и большинство интенсифи­ каторов (С): Ег Хппкх 1 т т е г йигскаиз 'Тсакез В1ег. !

3) Пересечения одних и тех же признаков в 4-х классах слов (0.25) В качестве слов 1 р а н г а (9/1) выступают глаголы (V) в СФ сказуемого (Эаз Кик^ з с к 1 а р ЦеГ ), существительные (IV) в СФ подлежащего (Ваз Майскеп 1асЬ1| 1аШ ), изменяемые местоимения (I Пек.) в СФ подлежащего ( 1 с к 1а§ 1 т СгаВ ), предикативные слова (О): 31е \уаг шсЬ1 зскиШ с!агап . (0.25) В т р а н с ф о р м а ц и и п о р я д к а с л о в (признак: от­ сутствие как контактной, так и дистантной позиции по отношению к ядру) (12/8) не принимают участия утвердительно-отрицательные сло­ ва (К) (1а. №ш. адуоЫ), побудительные слова (Н) (Каиз! Рог1! 2игиск!), междометия (Е) (ОЬ! АЬ! РзИ) и вводящие слова ( Т ) : Шп, \уаз ф'1оз? (0.25) В СФ а д ъ ю н к т а глагольного сказуемого, занимая по­ зицию т о л ь к о п о с л е г л а г о л а (5/3), выступают логические ча­ стицы (Ь) (аиззсЬЬеВНсЬ, еЬеп, §егаёе, шсЬ*, зо§аг, пашЬсЬ и. а.; Ег зсЫай тскг), модальные частицы (Р) (\Уаз тасЬз* йи йепп ёа?), некото­ рые интенсификаторы (С) (зеЬг, каиш, е т ЫВсЬеп, еш \уеш§, Ьа1Ь, §апг и. а.): 31е ИеЫ зекг Шге МиИег; и отделяемые глагольные префиксы (8): Ез кошт* 1 т т е г УОГ; Бег \Ут1ег к о т т ! кегап; Ег 81еЬ1 зетеп РеЫег ет. (0.25) Морфологической категорией ч и с л а (1/2) обладают глаголы (V) (1сЬ зсЫа& - \Уп зсЫа&л), существительные (гЧ) (йаз Наиз - дхе Наизет), прилагательные (А) (ёаз к1етг К т ё - оНе к1етел Ктёег) и изменяемые местоимения (I Пек.): юЬ - ичг, ег - з1е. (0.25) ТОЛЬКО к о н т а к т н у ю п о з и ц и ю по отношению к я д р у , выраженному с у щ е с т в и т е л ь н ы м (12/18), занимают мо­ дальные слова (М) (ууакгзскетНск сЪе ТаЩе), логические частицы (Ь) (пиг т е ш Уа1ег, зо%аг ёю ТаЩе), числительные (2) (/шг/Магк) и прила­ гательные (А): ёег %гйпе \Уа1ё, е т е гоге Козе. (0.25) Свою СФ на основе к о р р е с п о н д е н ц и и (8/4) вы­ полняют неизменяемые местоимения (I ип!) (шсЫз, а11ез), существи­ тельные (14) и изменяемые местоимения (I Пек.) в функции подлежаще­ го (Вег Уагег зсЫай - Ег зсЫ&Л; ШсШз 181 ип^Щ - АИез \%Х #и1), а также 2

х

?

х

1

1

1

1

2

2

2

2

2

т

Нужно отметить, что интенсификаторы (С) в СФ адъюнкта сочетают­ ся слов словами самых различных классов, причём они чаще стоят перед свои­ ми ядрами (после ядра - лишь слово §епи§). Возникает проблема: какие интен­ сификаторы служат адъюнктом и слов каких классов выступают их ядрами, каково их взаимное расположение. Очевидно, что интенсификаторы употреб­ ляются лишь с такими словами в функции ядер, которые по своей семантике могут допускать различные степени интенсивности их семантического значе­ ния - действия, состояния, качества, количества и др. Существуют, очевидно, определённые ограничения для употребления интенсификаторов: *21етИсп ШпГ, хотя возможно Газ! гйпх*. 1

532

глаголы (V) в функции сказуемого. Корреспонденция между подлежа­ щим и сказуемым осуществляется в лице и числе. (0.25) В СФ а д ъ ю н к т а , я д р о м которого служит к а ч е ­ с т в е н н о е н а р е ч и е (адъюнкт занимает место после ядра) (5/11) выступает большинство модальных слов (М) (Ег зШсИег! аиз^егекЬпе! пагйгНск); некоторые предлоги (Р) (УОП, аиз, сшгсН, Ытег, т , йЬег и. а.), которые способны сочетаться в СФ адъюнкта с качественными наречиями (Ег шаг зсЬ\уагг У от ЗгаиЬ; 81е ШЬке зюЬ пик1е УОП <1ег АгЪе1е1); некоторые интенсификаторы (С) (Ег 151 к1щ $епщ, и т ги зсЬ\уещеп); три предложно-указательных слова (Б) (ёауоп, ёагЦЬег, йагаиГ): Ег заЬ зсЬ\уагг йауоп аиз; Зге гиЬИе зюЬ тийе йауоп; 31е \уаПе1 зсЬоп 1ап§е йогой/. 4) Пересечения одних и тех же признаков в 5-ти классах слов (0.20) В СФ я д р а , адъюнктом которого служат п р е д л о ж н о у к а з а т е л ь н ы е слова (6/4) (ёагаиГ, <1апп, ёаги, ёатк, ёауоп, <1аЬе1), выступают числительные (2), причём в роли адъюнкта выступает лишь предложно-указательное слово ёауоп (/чш/ёауоп \уагеп уегзсЬмипдеп); некоторые предикативные слова (О) (етуегз1:апс1еп, зсЬайе, Ъегек, нпз1апёе, я ш И , зсЬиН, етщ, Ьезоп<1егз и, а . : М г з т ё дгхтХ етуегзшйеп; Ег 131 шсЫ зскиШ ёагап; 31е 151 ЪегеИ йаги;ТОгз т ё диШ <ЗатД), тогда как остальные предикативные слова не могут выступать в СФ ядер и подчи­ нять предложно-указательные слова в силу отсутствия в их семантичес­ ком значении указания на условие, место, причину протекания какогото события. В СФ ядра выступают также глаголы (V) (Ег \уагШ 1ап§е йагаиГ; Бауоп Хгаитг ег ]ейеп Та§); многие существительные (14) (йхе 8екпзискг ёапасЬ, оНе 8ог$е ёаФг, йег 2аип сии^зсЬеп); большинство при­ лагательных (А) (Ег \уигёе зскюап йауоп; 81е \У1гс1 Ьагткепщ ёасшгсЬ), которые по своему семантическому значению могут при себе иметь ука­ зание на источник происхождения данного качества (ЬШск дауоп, зсктиИщ ёауоп) или указание на качество какой-либо стороны предме­ та (зскмап йапп). (0.20) В СФ а д ъ ю н к т а , ядром которого служит с у щ е с т ­ в и т е л ь н о е (адъюнкт занимает место после ядра) (5/6), выступает большинство модальных слов (М) (а11егсИп§з, апзсЬетепс!, йгеШсЬ, ЬоГ(епШсЬ, 1е1с1ег, паШгНсЬ, 8е1Ъзуегз1апсШсл, зюЬегИсЬ, уетигНсЬ, У1е11е1сЫ, шаЬгзсЬеШюп и. а.) (с!аз ОеШ паШгИсК)\ взаимные местоимения (I гег.) (сНе Глебе гиетапйег)\ большинство предлогов (Р) (Ье1, с!апк, пеЬеп, оппе, 1го12, у^ёег, ууе§еп, аиВег, зек, УОП, ап, аиз, т , Шэег, ит, ишег, УОГ, г т $ сЬеп, т&)1§е и. а.), сочетающихся, в основном, с такими существитель­ ными, которые образованы от общего корня с глаголами (сИе &ох%е/иг Ктпёег, ёег КатрГ#е#ел йеп Р е т ё ) ; большинство предложно-указатель­ ных слов (Б) (йа№г, ёа§е§еп, ёагап, (1апп, (1агаиГ, дагат, йауоп, ёагиЬег и. 533

а.), которые выступают в СФ существительных, соотносимых с одно­ корневыми глаголами (ёепкеп скггап ёег Оеёапке Аагап, зог^еп <1а/йг <Ме Зог^е ск$йг)\ обстоятельственные наречия места (В) (аЬзекз, ёапеЪеп, иЩег^е§з, иЬегаН, ёа, ёгаибеп, Ыег, ёоп, оЬеп и. а.: ёаз СезргасЬ ишегш$з, ёаз Наиз йапеЪеп, ё1е ЗсЬеипе с1а <ё!е Зтеп йгащЗеп). Употребление в этой функции качественных наречий, за исключением случаев типа Яцз1ет той невозможно. Другие обстоятельственные наречия, облада­ ющие семантическим значением времени, направления, повторяемости и др. или вообще не могут быть адъюнктом существительного или ма­ ло употребительны: §ез1:егп, зокэп, {тип, зраг, шета1з, епёНсЬ и. а. (0.20) Как слова 3 р а н г а (9/3) выступают модальные слова (М) (81е к о т т Ц 2и ипз ыакгзскетИск^ тог§еп ), логические час­ тицы (Ь) (АЬепёз ЦезИ ег пиг 2еЦип§еп ), интенсификаторы (С) (31е зхеЬЦ зекг зсЬбп аиз^, числительные (2) (Э1е ЗЦгип^ ёаиеЛе г ш 1 ЗШпёеп ), прилагательные (А): 81е 1 НеЬ1 1кге кШпе ТосЬ1ег зеЬг . (0.20) В виде о д н о с о с т а в н о г о п р е д л о ж е н и я (вне структурных рамок двусоставного предложения) как ответ или на частновопросительное или на общевопросительное предложение никог­ да н е м о г у т в ы с т у п а т ь (16/10) модальные частицы (Р) (\УоЫп ^еЬз! ёи Ьеи1:е? - *Вепп. *8скоп)\ предлоги (Р) (\УШз1 ёи ткзеЬеп? *Аи/. *Уоп. *2и)\ сочинительные (К) и подчинительные союзы (Ц); прилагательные (А): \УШз ёи пиЧёеЬеп? - *5скдпез. *Си1ез. (0.20) В СФ адъюнкта п е р е д в и г а т ь с я внутри предложе­ ния - в м е с т е с о с в о и м я д р о м или со своим противочленом (12/6) могут логические частицы (Ь) (АЬепёз Цез* ег пиг 2еИип%еп - Ииг ХеНищеп Иез! ег аЬепёз; 01езе ОезсЫсМе Ьбге юЬ егзг ]еш - Егз1 ]еШ Ьбге 1сЬ ё1езе ОезсЫсЬйе); предлоги (Р) (1сЬ §еЬе ]ъШ тз Кто - 1пз Кто §еЬе юЬ е12(:); интенсификаторы (С.) (Ез 181 зекг как - Зекг как 151 ез); числительные (2) (81е каийе зюЬ /ип/Ар/е1 - Рйп/Ар/е1 каийе з1е зюЬ); прилагательные (А): 81е каийе зюЬ ет пеиез КШа - Ет пеиез КШа каийе з!е зюЬ. (0.20) В виде э к в и в а л е н т а п р е д л о ж е н и я как ответ на общевопросительное предложение (альтернативный вопрос) могут выступать только адъюнкты вместе со своим ядром или взаимозависи­ мый член вместе со своим противочленом при повторении данного яд­ ра или взаимозависимого члена в ответной реплике (16/8). В СФ таких адъюнктов выступают логические частицы (Ь) (\УШз1 ёи Ьег аиск тог$еп когатеп? -Аиск тог%еп, но не *Аиск; \УШз1 ёи пиг кеШе агЪекеп? Ииг кеШе, но не *Ыиг)\ предлоги (Р) (ОеЬз! ёи т Не ЗскиШ - 1п аЧе 8ски1е, но не *1п); интенсификаторы (С) (\Уаг ез ги зсЫег! - 2и зсЫег, но не *2и); большинство отделяемых глагольных префиксов (8) (УУШЗ* ёи ёюЬ аизгикегО. - Аизгикеп, но не *Аиз); прилагательные (А): Наз! ёи ёи ет пеиез КШа §екаий? - Ет пеиез КШа , но не *Ыеиез. ч

1

2

2

2

ъ

1

2

3

1

2

2

1

2

1

ъ

ъ

2

ъ

2

т

1

1

534

1

1

(0.20) В СФ а д ъ ю н к т а я д е р , выраженных с у щ е с г в ит е л ь н ы м (адъюнкт занимает позицию перед ядром) (5/5). выступа­ ют модальные слова (М) (\чеИекк ёег Уа1ег, ащеЫкк сНе Тате); одно предложно-вопросительное слово \У1еу1е1 (Щ ( М е у к ! Ое1с1 уегсНепз! 6и 80 ]ес!е \УосЬе); логические частицы (Ь) (АЬепёз Нез1 ег пиг 2еПип&еп); числительные {Ъ) (/шг/ ВисНег); интенсификаторы (С) (ЫЬ Вю1, %ат Уа1ег). Сочетаясь с некоторыми существительными (%ап: Уа1ег, 1ш1Ь Мапп), интенсификаторы совершенно не сочетаются с местоимениями ( * # # Л 2 ег, *ШЬ юЬ), так как в семантике местоимений не содержится понятия качества или количества, которое могло бы быть интенсифи­ цировано. (0.20) В СФ адъюнкта на основе у п р а в л е н и я (8/2) (ядро уп­ равляет адъюнктом) выступают такие предложно-вопросительные слова 0У), которые образуют морфологическую структуру по модели «вопро­ сительное слово УЮ, \уез$еп С^ез), \ует + предлоп> (\гагап, \УОПП, \УошЬег, \УОУОП, ууез\уе§еп, шеззепзекз): ]Уогап агЬеке! ег? Ш/йг зог§з1 (1и? Ц^ОУОП (таит! ег? ; предлоги (Р) (Ег \уаг1е1 аи/ гшсЬ; Ег 1гаит1 УОП \ЪТ; 1сЬ зеЬпе тюЬ паск т е ш е т ТлЬаизе); предложно-указательные слова (Б) (81е \уаг!е! йагаи/; Ег 1гаит1 йахюп; 1сЬ зеппе тюЬ йапаск); существительные (IV) (1сЬ 1езе ет Виск); изменяемые местоимения (I Яек.): &е т е т ! тгск. 5) Пересечения одних и тех же признаков в 6-ти классах слов (0.17) Слова могут выступать т а к ж е в СФ п р е д и к а т и в а (4/4): существительные (14); изменяемые местоимения (I Яек); прилага­ тельные (А); некоторые обстоятельственные наречия (В), распознавае­ мые путём постановки вопроса ^о? (ёгишеп, пеЬепап, иЪегаЦ, да, ёгаиВеп, Ыег, ип!еп, оЬеп); большинство числительных (Ъ) (\Уи* зтс! йгег), некоторые предложно-указательные слова (В): ёагйг, ёа^е&еп, ёагап, ёапп, ёагаиз (1сЬ Ып йа%е%еп). (0.17) Слова некоторых классов никогда не выступают в СФ адъ­ юнкта и,следовательно, н е и м е ю т с п о с о б а в ы р а ж е н и я НСС (8/5): сочинительные союзы (К) (Аппа ипй МагШа, Аппа ойег Маг1Ьа); утвердительно-отрицательные слова (К) (ОеЬз! ёи пи*? - За. Мет); побу­ дительные слова (Н) (Каиз! Рог*! 2игйск! НаШ); междометия (Е) (АЬ! ОЬ! Рз1!); подчинительные союзы (Ц) (\уеИ, да, йго&ёет); вводящие слова (Т): Иип, ^у^^ёгз ЪаЫ? 8о, ]е121 151 ез к1аг. Однако, с другой стороны, воз­ никает вопрос: что ими руководит, если они всегда находят своё место в предложении и носитель языка в их правильном употреблении никог­ да не ошибется? Это - проблема для будущих исследователей. (0.17) Слова следующих классов н е в ы с т у п а ю т (9/5) как слова определённого р а н г а : сочинительные союзы (К), утверди­ тельно-отрицательные слова (К), побудительные слова (Н), подчини­ тельные союзы (II), междометия (Е) и вводные слова (Т). 535

6) Пересечение одних и тех же признаков в 7-ми классах слов (0.14) Слова следующих классов никогда н е в ы с т у п а ю т в СФ а д ъ ю н к т а с к а з у е м о г о (5/17): сочинительные союзы (К), утвердительно-отрицательные слова (К), побудительные слова (Н), подчинительные союзы (Ы), междометия (Е), вводящие слова (Т) и предикативные слова (О). (0.14) Если при и з ъ я т и и искомого слова предложение раз­ рушается как структурный тип, т.е. становится с т р у к т у р н о н е о т м е ч е н н ы м (18/4), значит эти слова играют роль структурных формантов предложения. К таким словам принадлежат предлоги (Р) (Баз ВисЬ Не&1 аи/ ё е т Репз1егЪгеи - *Эаз ВисЬ Не§1 Реп851егЪге11); не­ которые отделяемые глагольные префиксы (8) (кгапк, §езипё, ёауоп, аЬ: Ег пиша! ап ёег УеЛзатт1ип§ 1еП - *Ег т т т ! ап ёег Уег$атт1ип§, в то время как изъятие остальных отделяемых глагольных префиксов не разрушает структурный тип предложения: Ег § т § /оп - Ег § т § ) ; подчинительные союзы (V) (Ег к а т тсЬ1, шИ ег кгапк \уаг - *Ег к а т тсЬ1, ег кгапк \уаг); предикативные слова (О) (Ег 181 зскиЫ ёагап - *Ег 181 ёагап; АУ1г з т ё диШ - *Л\^1г 8тё;); глаголы (V) (Секз1 ёи Ьеи1е ап Ше ЦЫуегаШ!? - *Ои Ьеи1е ап ё1е 11шуег811а1?); существительные (14) в СФ подлежащего и предикатива фег ]ип%е 1егп1 §и! - *Ьегп1 §и1); изменя­ емые местоимения (I Пек.) в СФ подлежащего: Ег 1егп1 §и! - *Ьегп1 §и1; 81е згекг аиГ - *81еЬ1 аиГ (в последнем случае, хотя предложение и оста­ ётся отмеченным, но в нём нарушено условие формальной процедуры: повествовательное предложение превращено в побудительное - 2 ли­ цо множ. число). (0.14) В СФ я д р а , а д ъ ю н к т о м которого выступает п р е д л о г (6/5), функционируют числительные (2), при которых в СФ адъюнкта выступает только один предлог УОП (как и одно предложноуказательное слово ёауоп): Рйп/уоп ёеп КаиЬегп у*пгёеп уегЬайе!; 2ме\ йахоп ЬаЬе юЬ зсЬоп; побудительные слова (Н) (Каш! МагзсЬ! Нег! АЬ! Негет! Негаиз! №еёег! 2игиск!): Тлгйск ги Пип! Негаиз тН ёег ЗргасЬе! Шейег тН ёег ^аЯе!; некоторые обстоятельственные наречия (В) (аЪзекз, пеЬепап, ип1ег\уе§$, ё1е5$е118, иЬегаН, ёа, ёгаиВеп, ёог1, Ыег, Ып1еп, оЬеп, ип!еп, п^епёу/о и. а.), которые по своей семантике предпо­ лагают обстоятельство протекания действия с указанием места этого действия: ОЬегаИ т ёег 8сЬи1е Ьеп8сЬ1е ЗаиЪегкеЦ; Х]п1еп ат Вег§М$ зсЫеп§е11е зюЬ е т Р1ив ёаЫп; Нгег Ъег ипз копп!е т а п а11ез №й§е каиГеп; ОЬеп Ъег ёег ЗсЬууе$1ег Ые1Ь1 ег зеИеп. В СФ ядра, подчиняя адъ­ юнкты, выраженные предлогами, выступают также некоторые преди­ кативные слова (О) (етуег81апёеп, зсЬаёе, Ъегек, ппз1апёе, кипе, ^и^п, 8сЬи1ё, еии& §апг, \уе§ и. а.): Ег >уаг тН Шг егтегзгапйещ Ап ё1езет РеЫег 181 ег зе1Ьз! ьскиШ; 81е 181 ]е1г1 аиШ тН Шт; глаголы (V) ф1е МиИег зекпг зкк паск Шгет ЗоЬп; 1сЬ п?аг1е 8сЬоп 1ап§е аи/ ёюЬ; Баз 536

Клпё %е!и т (Не ЗсЬи1е); существительные (IV) {сНе Некпзис1и паск бег Н е 1 т а 1 , сНе ЫеЬе гиг ТосЫег, сии Наш УОГ ёег ЗсЬеипе, с1ег №аЫ аи/бет

Ни§е1); прилагательные (А): Ег шаг %ш ги пиг. 7) Пересечения одних и тех же признаков в 8-ми классах слов (0.12) Слова следующих классов никогда н е в ы с т у п а ю т в СФ я д р а (6/6): модальные слова (М), предложно-вопросительные слова (XV), логические частицы (Ь), модальные частицы (Р), сочини­ тельные союзы (К), подчинительные союзы (II), междометия (Е), вво­ дящие слова (Т). 8) Пересечения одних и тех же признаков в 9-ти классах слов(0.11) В качестве о д н о с о с т а в н о г о самостоятельного п р е д л о ж е н и я как ответ на частновопросительное предложение (16/4) могут функционировать числительные (Ъ) (\У1еУ1е1 Магк уегёь епз! ёи зо ]еёе \УосЬе? - 2мапг1%)\ некоторые следственные союзы (С) (ёагит, ёаЬег, Го1§НсЬ, ёе$Ьа1Ъ, ёаз^е^еп и. а.), т.е. те же следственные союзы, которые, в силу самостоятельности лексического значения, мо­ гут выступать в СФ ядра, подчиняя модальные слова и логические ча­ стицы (см. ниже признаки 0.08) и могут выступать в виде односостав­ ного предложения как ответ на альтернативный вопрос при повторе­ нии искомого слова (\Уагит АУШЗ! ёи ез шсЬ! 1ип? - Ватт; УУезка1Ъ зсЬ^ещз! ёи ё1е §апге 2еД? - ВезкаК), в то время как остальные след­ ственные союзы ЦеЛосЪ., Го1§НсЬ, ёеппосЬ, шсЫзёезЮтеш^ег и. а.), в силу слабой выраженности самостоятельного лексического значе­ ния, не могут функционировать как односоставное предложение в ви­ де ответа на альтернативный вопрос: Ц^агит зсЬ^ещз! ёи ёепп ёа? *Го1%Нск. *Шск1зо1е$1о\уеп1$ег, предложно-указательные слова ( Б ) (]Уогаи/^аПез! ёи Ыег - Вагаи/; УУопп Ъез!еЬ1 ё е т е АиГ§аЬе? - Вагт); качественные наречия ((}) (Ше катрй ег? - Тар/ег; Ше агЪеке! 31е т а Вйго? - Омг); обстоятельственные наречия (В) (Жо \*юЬп! ег? - Шег; 1Уапп к о т т ! ег гигйск? - Мог%еп); существительные (14) (№еп т е т з ! ёи ёаЬе1? - Б е т е п Вгийег); изменяемые местоимения (I Яек.) (Жег Ьа! ёаз §ета11? - 1ск); прилагательные (А) (]Уеккеп Апги§ тбсЫез! ёи каиГеп? - Беп %гаиеп); взаимные местоимения (I гег. ): Се^еп меп катр!еп ё1езе Ьеи!е? - Ое^епегпапЛет. (0.11) В СФ я д р а , а д ъ ю н к т о м к о т о р о г о выступают и н т е н с и ф и к а т о р ы (6/3), функционируют предлоги (Р) (/аз! от Капёе ёег Зггабе); такие интенсификаторы (С) как ёюЫ, Ьаг1, гиЫ& §епаи, з!агк, ЬйЬзсЬ, ап, гогш§, теШ%, ЫсЫ, гет, ёигсЬаиз, УОШ§, УО11коттеп и др.. которые допускают в своей семантике степень качест­ ва (зекг кап §езо!1епе Е1ег, уоИкоттеп гет §езсЬеиег!ег РибЬоёеп); чис­ лительные, обозначающие число (2) (г\уе1, ёгех), а также слова &епи& з о У 1 е 1 , У 1 е 1 , уыеъщ и др. (кроме слов е т ЫВсЬеп, е!\уаз, е т \ует§, не соче537

тающихся с ишенсификаторами): /сш /ип/ КПо; отделяемые глаголь­ ные префиксы (8): \\атс1, \УОЫ, к1аг, Ье1В, как, Ю1, УО11, к1ет, сЫгспешапс1ег. гияаттеп и др.. которые соотносятся с прилагательными и каче­ ственными наречиями и обладают самостоятельным лексическим зна­ чением, кроме, например, таких префиксов как е т , т к , паси, ит, етрог, Ып, ЫпаЪ, Ыпаиз и др. Они не обладают достаточно полным, са­ мостоятельным лексическим значением, которое могло бы быть «ин­ тенсифицировано» благодаря синтаксической сочетаемости с интенсификаторами, как например:/аз1 НсЫ ^езсЫоззепе Тиг, зекг кап §е$о11епе Е1ег; Ег шаг /аз1 аски'щ; зекг ге'т §езсЬеиег1ег РиВЬоёеп, зекг $гаизат аиззепепёег Мапп. Возникает проблема семантического значе­ ния слов, выступающих в функции интенсификаторов: интенсифика­ торы с более самостоятельным значением выступают в СФ ядра, под­ чиняя себе другие интенсификаторы. Интенсификаторы с менее само­ стоятельным семантическим значением не могут выступать с СФ ядра. В СФ ядра, подчиняя интенсификаторы, выступает также подавляю­ щее большинство качественных наречий (О) (кроме слов 3-й группы: агсЫ1ек1ошзсп, ^ек^епШсп, н^епсЫе, ИеЬег, зсЫесЫЫп и др.. не спо­ собных к интенсификации своего семантического значения) Ег Ьеепс1е1е зеше АгЪек т \оф1з1щ; 81е ЬаИеп т к е т а п ё е г зекг ке/(щ §ез1п11еп; большинство обстоятельственных наречий (В) (аЪзекз, пеЬепап, иЬега11), т.е. обстоятельственных наречий, которые могут выражать своим семантическим значением определённую степень своего значения: /азг Нпкз,/аз1 хот, зекг /гик, зекг зраХ; предикативные слова (О) (Ег 151 /аз( Ъеге'й; \\^1г зтё/аз1 аиШ^; глаголы (V) (81е ИеЫ Шге ТосЬ1ег зекг; Ет/аШ Ьетаке); прилагательные (А): зекг %и1ег \Ует, ггетИск зскмегег Тех1. 9) Пересечения одних и тех же признаков в 10-ти классах слов (0.10) Кроме своих основных функций многие слова могут т а к ж е выполнять СФ п р е д и к а т и в а (4/4). Это некоторые мо­ дальные слова (М) (Ьезйтт!, &а§1оз, §е\\ч6, ЬойепШсЬ, зе1Ъзуегз1ап<ШсЬ, \уаптзспетЦсп, 2\уек:е11о5 и. а.): Ез 131 юакгзскетНск (гмег/еНоз, о//епз1скШск), ёаВ ег кошт!; Ез ЫзеШзШгзгдпйИск, ёаВ ег т е п ! к о т т е п капп. Модальные слова выступают в СФ предикатива только в пред­ ложении, в котором подлежащее выражено безличным местоимением ез, т.е. когда двусоставное предложение эквивалентно односоставному предложению, выраженному модальным словом (Ез 181 УнакгзскетИск = \УакгзскетИск); некоторые числительные (2) (\Уп з т ё тег; Шг зек! йгег Ыег; 81е 181 асЫгекп); некоторые отделяемые глагольные префиксы (8) (аиз, уогЬе1, ги, аиГ, ГоП, \уе§ и. а.): 01е 81ипёе 131 аиз; 2ек 131 уогЬег, Ег 131 Ла^еп. Однако большинство отделяемых глагольных префик­ сов не может выступать в СФ предикатива из-за отсутствия у них со­ ответствующего семантического значения, не позволяющего им стать 538

семантически полновесным именным составным сказуемым (отсутст­ вие значения места и времени): *Ьг м! /и/7; *51е 181 паскх некоторые предложно-указательные слова (Э) ( Е г 181 Ла/йг\ 31е \уаг скще^еп: \Уег 181 йагап?); обстоятельственные наречия (В), обозначающие понятие мес­ та и отвечающие на вопрос \УО? (с!о«, Ыег, оЪеп, ип1еп, Нпкз, гесЫз и. а.: Ег 151 итегш$х\ Б\е 151 с1пифеп: \У1г зшё Ыег; Бег \Ут1ег 151 с1а), в т о время как все остальные обстоятельственные наречия, т.е. наре­ чия, не обозначающие понятия локальности (\уапп, \\юЬег, \УОЫП и. а.), никогда не выступают в СФ предикатива; существительные (14) (Ег 131 ет Лекгег); изменяемые местоимения (I Пек.) ( Э а 5 \уаг $/е; Ез \уагз1 а*и, ёег сНе АиГ&аЬе т с Ы тасЬ1е); неизменяемые местоимения (I ип1*.) (е!\уаз, п1сЬ15, а11е§: Б а 5 у/аге а11ех)\ взаимные местоимения (I гег.), об­ разованные по модели «предлог + местоимение етапйег», обозначаю­ щее пространственное местонахождение предмета: Б1е ВйсЬег Не§еп аи/егпапйег - Т>\е ВйсЬег з т ё аи/етапа'ег, В\е 01азки§е1п з1ескеп тетапйег - ГУ\ъ 01а5ки§е1п з т ё тегпапйег; прилагательные (А): Баз МаёсЬеп 151 ]ипз; Баз ХУаззег 131 как. (0.10) В СФ а д ъ ю н к т а я д р а , выраженного н е п е р е ­ х о д н ы м г л а г о л о м (адъюнкт может занимать место как перед ядром, так и после ядра) (5/1) выступают модальные слова (М): ]Уакг5скетНск к о т т ! ег - Ег к о т т ! юакгзскетИск. Однако одно слово (к1аг), будучи употреблённым после глагола и будучи наделённым главным ударением, переходит в разряд качественных наречий (Ег еггаЬЬе "Шаг ипё ёеиШсЬ). Если же слово к1аг безударно-или предло­ жение имеет соответствующее лексическое наполнение, то, независи­ мо от его позиции по отношению к глаголу, оно превращается в мо­ дальное слово (К1аг " к о т т ! ег г т ! - Ег " к о т т ! Шаг т к ) ; некоторые логические частицы (Ь) (Зскоп к о т т ! ёег пасЬз!е ВезисЬег - Ез к о т т ! зскоп ёег пасЬз!е ВезисЬег); предлоги (Р) (1сЬ §еЬе т ё1е 8сЬи1е - 1п <Ие 8сЬи1е §еЬе юЬ); интенсификаторы (С) (Ег зсЬЬеГ каит - Каит 5сЬНеГ ег); числительные (Ъ) (Рип/йгуоп \\>агеп §еййсЬ1е! - Е 5 тагепуйп/ёауоп §еДисЫе1); некоторые следственные союзы (С) (ёе5\уе§еп, ёе5Ьа1Ь, Го1&1юЬ, ёаЬег, ё а ш т ) ; предложно-указательные слова (Б) (Ез к о т т ! §аг ЫсЫ о\агаи/ ап - Иагаи/ к о т т ! ез §аг шсЬ! ап); качественные наречия (О) (Ег зсЬЬеГ Не/- Г/е/зсЬЬеГ ег); обстоятельственные наречия (В) (31е >уоЬп! Ыег - Шег у/оЬп! 51е); некоторые взаимные местоимения (I ге2.): §1е ёепкеп апетапйег - Апетапйег ёепкеп з1е. (0.10) В СФ а д ъ ю н к т а к а к к о н т а к т н у ю , т а к и д и с т а н т н у ю позицию по отношению к я д р у , выраженному г л а г о л о м (12/16), занимают модальные слова (М) (\Уи к о т т е п ууакгзскетИск зра!ег - 5ра!ег к о т т е п \\чг \»акг8скетИск)\ некото гические частицы (Ь) (&исЬ, еЬепгГаНз, ^кюЫаНз, посЬ, зсЬоп, пиг, ЫоВ, \уотб§1ШЬ, еЬепзо и. а.: Аиск к о т т ! ёег пасЬ51е Ве5исЬег - \Ун §ш§еп 539

т з К т о аиск); модальные частицы (Р) (\Уаз тасЬзГ ёи йепп ёа? \Уо к о т т ! йепп ёег пег?); неизменяемые местоимения (I ип!\) (Ег уегз1еп1 аНех - Ег уегз!еп1 Газ* аИез); предложно-указательные слова (Б) (Оагаи/ котгМ ез тсЬ* ап - Ез к о т т г §аг шсЬ* с1агаи/ап); качественные наре­ чия (О) (Ег агЪеке!/1е'ф1% - 5\е агЬеке* посЬ/1е'ф1%ег); обстоятельствен­ ные наречия (В) (\Мг \УоЬпеп Ыег - Ж\х шоЬпеп ёаз §апге .1аЬг Ыег); пре­ дикативные слова (О) (Ез 131 зскайе - Ез 151 зеЬг зскайе); существитель­ ные (IV) (Ег Нез( е т е 2,е'Пищ - Ег Нез1 ЬеШе е т е Т.екип^); изменяемые местоимения (I Пек.): Ег Ье§шб1е ткк - РгеипёНсЬ Ъе§гйв1е ег ткк. По отношению же к ядру, выраженному словами всех осталь­ ных классов (кроме глагола) слова некоторых других классов в той же СФ адъюнкта, например, логические частицы (Ь) (пиг юЬ, аиск ег, зо$аг ё1е 8сЬ\уез1ег), модальные слова (М) (юакгзскеЫкк ЬеШе, ег паШгИск), предложно-указательные слова (Б) (ё1е 8ог§е йа/йг) занимают только контактную позицию. Это свидетельствует о том, что глагол в СФ яд­ ра обладает иными свойствами, нежели слова других классов в той же СФ ядра. Это связано с тем, что глагол выступает одновременно и в СФ ядра, и в СФ сказуемого (это не одно и то же), являющимся предикативным центром предложения, от которого зависят все ос­ тальные члены предложения (кроме подлежащего). (0.10) При и з ъ я т и и из предложения слов некоторых классов предложение остаётся структурно отмеченным, лишаясь лишь «кусочка» денотативного смысла (18/1). К таким клас­ сам относятся интенсификаторы (С) (Эег Ар!е1 зсЬтеск! зекг §Щ - Бег АрГе1 зсЬтеск! §и1); числительные (Ъ) (81е каийе зюЬ /ип/ ВйсЬег - 81е каийе зюЬ ВйсЬег); взаимные местоимения (I тех.) (31е агЪекеп т11етапйег - 81е агЪекеп); отделяемые глагольные префиксы (8) (Ег к а т кегет Ег к а т ) ; предложно-указательные слова (Б) (Ез ^аг ёапп зекг как - Ег шаг как); качественные наречия ((^) ( еёеп Та§ ге^пе! ез зШгк - .Теёеп Та& ге§пе1 ез); обстоятельственные наречия (В) (УУн заЬеп уоте ешеп \Уа§еп - \У1г заЬеп ешеп \Уа§еп); существительные (N) в СФ адъюнкта сказуемого (прямого дополнения): Ег Ьез! ет Виск - Ег Цез1; изменяе­ мые местоимения (I Пек.) (81е уегз1:еЬ1 ткк - 81е уегз1еЫ); прилагатель­ ные (А): 1сЬ каийе пиг ешеп пеиеп Апги§ - 1сЬ каийе т к етеп Апти§. Способны изыматься из предложения без разрушения его син­ таксической структуры лишь такие элементы предложения, изъятие ко­ торых связано с изъятием «кусочка» семантического смысла. Это зна­ чит, что слова перечисленных выше классов относятся к семантическо­ му наполнению предложения и не играют роль его строительных, структурных элементов. Выше (см. 0.14) отмечались классы слов, с изъ­ ятием которых, напротив, предложение разрушается как синтаксичес­ кая структура: это глаголы, существительные в СФ подлежащего, пред­ логи, некоторые отделяемые глагольные префиксы, предикативные т

540

слова и подчинительные союзы, которые служат строительными фор­ мантами предложения. Мы в и д и м , что как среди первых (строитель­ ный элемент предложения), так и среди вторых (семантическое напол­ нение предложения) отмечены отделяемые глагольные префиксы. Зна­ чит они неоднородны по своим структурно-семантическим свойствам, выполняют различные функции в предложении: с их изъятием предло­ жение а) не разрушается как структурный тип (ср. глагол /Ь/т&еЬеп: Ег &п&/оп - Ег &ш§), б) разрушается как структурный тип (ср. глаголы зюЬдош/и&1е11еп,зюЬ кгапк$хе\)еп - *Ег $*еШе зюЬ), в) меняет исходное семантическое значение: ср. глагол гагкоттеп: Е$ к о т т ! тапсЬта1 УОГ (иногда случается); Ез к о т т 1 (он, т.е. ребёнок пришёл). 10) Пересечения одних и тех же лексем в 11-ти классах слов (0.09) В качестве о д н о р о д н ы х ч л е н о в (17/1) могут функ­ ционировать предложно-вопросительные слова (\У) (]Уопт ипё \»апп §еп51 ёи?); предлоги (Р) (Мете ВйсЬег Ье§еп аи/ ипё иШег ё е т ТлзсЬ); утвердительно-отрицательные слова (К) (За оёег пет?); предложноуказательные слова (Б) (В1$1 ёи ёхфкг оёег йа%е%епЧ ВатИ ипё йадигск каппз! ёи пюЫз еггеюЬеп); качественные наречия ((2) (81е агЪеке! %ц1 ипё /1е$18), обстоятельственные наречия (В) (\Уп зсЫаГеп Ыег оёег йоп), предикативные слова (О) (1сЬ Ып Шт луеёег /ета посЬ /геипа*), глаголы (V) (81е зщ1 ипё гапгг), существительные (14) (Ег Ьез! ХеНищеп ипё 2еИзскгфеп); изменяемые местоимения (I Дек.) (81е уегз1еЫ: гНп ипё ткк), прилагательные (А): Ми зсЬтескеп зьфе, ипё заиеге Ар&1. (0.09) Выполнять СФ а д ъ ю н к т а , подчиняясь своим ядрам на основе п р и м ы к а н и я (8/3) могут модальные слова (М) (1сЬ коште юакгзскегпИск тог^еп); некоторые предложно-вопросительные слова (\У), в морфологической структуре которых не содержится ука­ зания на предлог, они не образованы, подобно другим предложноуказательным словам, по модели «вопросительное слово + предлог» и, следовательно, не выполняют свою СФ на основе управления (\уапп, \у1е, УлеГегп, уледуеп;, \УО, шоЬег, \УОЫП, \\че\че1: ИУоЫп ёи? Ше\к1 уегё1епз1 ёи зо ]*еёе ^уУосЬе? ); логические частицы (Ь) (Миг 81е капп ез зсЬайеп); модальные частицы (Р) (уУаз 181 йепп 1оз?); интенсификаторы (С) (ёюЫ, з!агк, е1луа, 21ет1юЬ, ЬаЛ, зеЬг, гет, ёегаг*, аиВегз*, ёшсЬаиз, ёигсЬ\уе& йЬегаиз, УОШ§, УоИкоттеп и. а.); числительные (Ъ) (етз, гута, У 1 е 1 , з о У 1 е 1 , \уеш§, е т ЫВсЬеп, е т \уеш§); отделяемые глагольные префиксы (8) (Бапп ЬеГ ег 1оз); следственные союзы (С) (Пезка1Ь ЬИеЬ ег ги Наше); качественные наречия (О); обстоятельственные наречия (В); предикативные слова (О) (зсЬаёе, зсЬи1ё, УОгЬе1, гишск, ешуегзЩпёеп, Ъегек, 1еИЬаШ§, иШеПап и. а.). (0.09) В СФ адъюнкта как слова в т о р о г о р а н г а (9/2) вы­ ступают модальные слова (М) (Эег УаСег! $сЫШ шеПеккХ^); предлож1

1

541

но-вопросительные слова (XV) ( №огаи/ ^агтез!, ёи 1 Ыег ?): некоторые логические частицы (Ь), т.е. только те логические частицы, которые могут функционировать или как адъюнкт глагола, или как адъюнкт существительного в СФ подлежащего: Ег, зспШт^ пиг ; Аиск т е т Уа!ег уегзГеЬ^ ез ; модальные частицы (Р) (\Уаз тасЬзЦ ёи! с1епп ёа ?); предлоги (РНЭаз ВисЬ! П е ^ аи/ ё е т Т15сЬ ); числительные (2) (ЗГе, к а т ! пасЬ Наизе и т /йп/ ); следственные союзы (С) фезш%еп< кгт ет ЫсЫ ); предложно-указательные слова (Б) ( к Ц шаПе^! 1ап&е йагаи/^; качественные наречия (О) (316! гапг^ #м/ ); об­ стоятельственные наречия (В) (Ег ^оЬп^ Шег ); существительные (IV) (Ег! зсЬге1Ь1 егепеп Вг1е/ )\ взаимные местоимения (I гех.): 51е зо^еи^ /игешапо!ег . В качестве слов 2 ранга, как и вообще слова определённого ран­ га, не могут выступать лишь утвердительно-отрицательные слова (]а, пет, ]а\УоЫ), побудительные слова (Ыеёег, гогг., гигйск, гаиз, \уе§), со­ чинительные союзы (ипё, аЬег, оёег, ёепп), подчинительные союзы (\уеП, а1з, ^епп, ёаб), междометия (оЬ, аЬ) и вводящие слова (па, а1зо, пип), так как не могут функционировать в качестве адъюнкта личной формы глагола (см. ^признак 0.14. 5/17). 2

2

2

1

2

7

2

х

2

2

2

2

2

)

2

2

2

7

{

2

2

1

1

2

2

1

2

11) Пересечения одних и тех же признаков в 12-ти классах слов (0.08) Н е м о г у т с о ч е т а т ь с я с л о г и ч е с к и м и ч а ­ с т и ц а м и (21/2), обнаруживая или неполнозначное семантическое значение, или наличие семантического значения особого свойства, не допускающего сочетания с логическими частицами (т.е, н е е п о с о б н о с т ь искомого слова выступать в СФ я д р а , подчиняющего логи­ ческие частицы): модальные слова (М) (*1Миг юакг&скетИск Ьеи1е к о т т е гсЬ ги Шт.; *№сЫ угеПегскг к о т т ! ег); предложно-вопросительные слова (\У) (*8о§аг могаи/ \уаг1е§1: ёи Ыег? * АисЬ мокт §еЬз! ёи?); модальные ча­ стицы (Р) ( * К о т т зо^аг йоск зсЬпеНег!); логические частицы (Ь): *№1г 80$аг ег Ьа! ез ЫсЫ уегз!апёеп (в предложении Ыиг пЬскг зсЫуе^еп! логи­ ческие частицы пиг, ЫсЫ выступают в СФ адъюнктов, подчиняясь од­ ному и тому же ядру 5сЫуе1§еп); некоторые группы интенсификаторов (С) (аийа11епё, зеЬзат, йЬеггазсЬепё, а11ги, ип\уаЬг5сЬе1п11сЬ, аЬзоЬД, ип§еГаЬг, зеЫ и. а.): *Ег зсЫи^ Шп зо^аг сйки з!агк, тогда как большин­ ство интенсификаторов могут быть распространены логическими час­ тицами: № г е1\ча ШиГ 1аЬге з т ё уег§ап§еп; Эаз \уаг е т пиг уегкаМзггифгв §езипёег 1ип§е; некоторые следственные союзы (С) (*Ег >уаг кгапк, зо^аг ХгохЫет ег т ё1е 8сЬи1е; следственные союзы ёаЬег, ёезЬаШ, ёез\уе§еп, ёагит и др. сочетаются, с логическими частицами: Ииг йезкаШ ЬИеЬ ег ги Наизе); сочинительные союзы (К); подчинитель­ ные союзы (II); побудительные слова (Н); некоторые обстоятельствен­ ные наречия (В); междометия (Е) и вводящие слова (Т). 542

(0.08) В качестве э к в и в а л е н т а односоставного п р е д л о ж е н и я как ответ на общевопросительное предложение (аль­ тернативный вопрос) при повторении искомого слова (16/7) выступают некоторые интенсификаторы (С) (ЬосЬз*, ёигсЬаия, ёигсЬ\уе§, пбспзгепз, убШ§, УоНкоттеп, аЬзо1и1, зеЬг, каит и. а.), которые, будучи употреб­ лёнными самостоятельно как односоставное предложение, не переходят в другие классы (прилагательные, наречия): УеЪз! ёи ёеше МиИег зекг] - Зекг; Ы$1 ёи уоИкоттеп паВ? - УоНкоттеп. Однако большинст­ во интенсификаторов (ёюп1, пай, гиЫ§, а1агк, е!дуа, ЬеггНсп, уегЬакшзт а В ^ , §гаизат, теЬИ§, 1еюЬ1, гет и. а.) ИЛИ вообще не употребляются в односоставном предложении, или, будучи употреблёнными как одно­ составное предложение, переходят в класс прилагательных: \Уаг ез ё1е ёа гикщ $11гепёе Ргаи? - *Кикщ; \Уаг ез ё1е ёа %иг аиззеЬепёе Ргаи? - *Ош. Причина перехода интенсификаторов в класс прилагательных заключа­ ется в том, что такие интенсикаторы имеют полнозначное семантичес­ кое значение качества, которое и «перетягивает» их в класс прилага­ тельных (если они употребляются не как зависимый член). В качестве эквивалента односоставного предложения выступают также числительные (Ъ) (Наз* ёи зсЬоп гаизепй Магк уег&еиёег? Таизепа !); отделяемые глагольные префиксы (8) (ОеЬз! ёи зсЬоп /о/т? Рог1); некоторые следственные союзы (С) (ёагиш, ёаЬег, ёезЬаШ, ёез^уе§еп и. а.): ^УУШЗ! ёи ез Лезме^еп т с Ы тасЬеп? - Везме%еп. Остальные же следственные союзы (]еёосЬ, Го1§ЬсЬ, §1еюЬ\УоЫ, ёеппосЬ, Цо&ёет и. а.) не способны выступать в роли односоставного самостоятельного пред­ ложения в силу недостаточной самостоятельности их семантического значения; предложно-указательные слова (Б) (8о11 юЬ "Латай/\уаг1еп? Иагац/). Если же предложно-указательное слово не несёт главного уда­ рения, то оно не выступает в роли односоставного предложения: 8о11 юЬ Лагаи/ '1ап&е \уаг1еп? - *Вагаи/; качественные наречия (0) (АгЪеке* ёеше 5сЪу/е$Хет/1е$г$ - Р1ефг^); большинство обстоятельственных на­ речий (В) (\УоЬп1: ег ЫетЧ - Нгег; К о т т ! з1е тм ипз тог%егй - Мог^еп), хо­ тя некоторые обстоятельственные наречия (пип, §е1е^епйтсЬ, §гбВ1еп1е115 и. а.) не могут выступать в роли односоставного предложения; пре­ дикативные слова (О) ( 8 т ё 51е аиИй - ОцИ; В т юЬ зскиШ ёагап? 8скиЩ; существительные (14) (Наз* ёи ёп е т Ракггай ^екаиЛ? - Е т РакггаЛ); изменяемые местоимения (I Пек.) (Мет!е 31е /Ал? - 1кп); взаим­ ные местоимения (I тех.) (НаПеп 31е "тИетапАег §ез*пПеп? МПегпапАег); прилагательные (А): 1з1 зете Ргаиуш2#? - 1ищ. 1

12) Пересечения одних и тех же признаков в 13-ти классах слов (0.08) Н е р а с п о з н а в а е м ы путём постановки вопросов (20/1) модальные слова (М) (к словам §еулВ, паШгисЬ невозможно по­ ставить ни одного вопроса); логические частицы (Ь) (зо^аг, аисЬ, пиг, еЬеп); модальные частицы (Р) (ёепп, зсЬоп, ёосЬ); предлоги (Р) ( т , ап, 543

аиГ, пеЬеп, Ье1); сочинительные союзы (К) (ипё, оёег, аЪег, \*ае, а15); большинство отделяемых глагольных префиксов (8) (Ьегап, ЬегаЬ, Ьегаиз, Ыпаиз, Ып\^е§, аЬ, ап, Ъе1, иЬеп ёигсЬ, асЫ, аиз, ги, У0гЬе1, Ьек}, Ыапк), в то время как другие префиксы распознаваемы: Не1т (кетщеЬеп), аирмат, аЬ^апз (яы/и'МззсНмттеп), ёа^е^еп, ёаШг, ёаЬе1 и. а . ; некоторые следственные союзы (С) (ёеппосЬ, Го1§НсЬ, ]еёосЬ, 1гптегЫп, ЫсЬ1зёез1;о\\>еЫ§ег, а1зо, ёосЬ, егзТ-епз, гшекепз и. а.), в то время как другие следственные союзы распознаваемы (ёаЬег, ёагит, ёезЬа1Ъ, ёеззеЫЬаШеп, ёез\уе§еп); утвердительно-отрицательные слова (К) О'а, пет, ёосЬ, ]а\УоЫ, §епаи); побудительные слова (Н) (Ьоз! 2игиск! Негет! №еёег!); подчинительные союзы (II) (\уеП, ёа, ОЫУОЫ, а1з, дуепп и. а.); вводящие слова (Т) (пи, пип, па, а1зо, зо и. а.); междометия (Е) (РзИ АсЬ! АЫ); предикативные слова (О) (зсЬаёе, Ъегек, зсЬи1ё, пШге, §е\уаЬг, етейех, 1тз1:апёе, кипе, аЬЬо1ё, ап§з1:, апзюЬй§ и. а.). 13) Пересечения одних и тех же признаков в 14-ти классах слов (0.07) В СФ а д ъ ю н к т а ядра, выраженного глаголом, занима­ ют самостоятельное место в предложении и в л и я ю т на порядок слов (12/1) модальные слова (М) (ЫолйгИск к о т т ! ег тог^еп т ипз); предложно-вопросительные слова (XV) (]Уогап ёепкз! ёи е1§епШсЬ? ШгйЪег еггаЬк з1е ёк зо 1еЬЬай?); такие логические частицы (Ь), которые, буду­ чи адъюнктом сказуемого, могут стоять как перед сказуемым, так и по­ сле него (см. признак 0.10, 5/1). Остальные логические частицы не зани­ мают самостоятельного места в предложении (не влияют на порядок слов), так как, выполняя СФ адъюнкта, они подчиняются не глаголу, а словам других классов (зо§аг, ЫсЫ, аиззсЬЬеШюЬ, 1еёщНсЬ, аиз^егесЬпе1, а11ет, Ьезопёегз и. а.); некоторые интенсификаторы (С) (Сапг учгх ег посЬ ЫсЫ ет^езсЫаГеп; Каит з т ё Мопа!е уег§ап§еп); некоторые числительные (2), кроме числительных, обозначающих числа (8оу(е1 \уе1В ег §аг ЫсЫ; Уге1 уегз1еЫ ег посЬ ЫсЫ); неизменяемые местоимения (I шй.) (ШсШз §езсЬаЬ тгшзсЬеп); следственные союзы (С) (Везш^еп к а т ег Ьеи1е ЫсЫ); предложно-указательные слова (В) (Вагап ёепк! ег §аг ЫсЫ); качественные наречия (О) (Сш 1егп1: ег); обстоятельственные наречия (В) (Шег \УОЬП1 ег); предикативные слова (О) (8скао1е 131 ез ёосЬ); существительные (14) (Мете ТаШе тбсЫе юЬ ЬезисЬеп); изменяемые ме­ стоимения (I Яек.) (Мгск те1Ые з1е ёаЬе1 §аг ЫсЫ); взаимные местоиме­ ния (I тех.): Уопетапйег ЬаЬеп \\аг зсЬоп кп&е кете Роз!. (0.07) В виде о д н о с о с т а в н о г о предложения как ответ на частновопросительноепредложение н е м о г у т в ы с т у п а т ь (16/5) (кроме следственных союзов типа ёезЬа1Ь, ёезте&еп, числительных, предложно-указательных слов, качественных и обстоятельственных наречий, существительных, изменяемых и взаимных местоимений и прилагательных, см. признак 0.11,16/4) модальные слова (М) (ХУоЫп §еЬз! ёи - * Уге1Шск1); предложно-вопросительные слова (XV) (дуогаиГ,

544

\уоЬе!. шо/и, шоёигсЬ, у^огап, если речь в данном случае идёт не о во­ просительных репликах-повторах типа Могап агЬекез* ёи /иг 2ек? №огап?)\ логические частицы (Ь) (\УоЫп §еЬз* ёи Ьеше? *Ыиг. *5охаг): модальные частицы (Р) ('УУОЫП §еЬ81 ёи ЬеиГе? *Оепп. *5с1юп); предлоги (Р) ( т , аиГ, ап, пеЬеп, ги, УОГ); сочинительные союзы (К) (ипё, оёег, аЬег, а1з); интенсификаторы (С) (зеЬг, ги, гйетКсЬ, Газ1); большинство следственных союзов (С) (например, Го^НсН, ёеппосЬ, §1е1сЬ\уоЫ, ]еёосЬ, шсЬЫезЦ^епщег, аиВегёеш, 1пГо1§еёе$$еп); побуди­ тельные слова (Н) (ГОЛ, гаиз, Ыпеш, гигиск); подчинительные союзы (II) (\уеП, ОЪ\УОЫ, \уепп, ёа, оЬзсЬоп); междометия (Е); вводящие слова (Т) (па, папи, пип, а1зо); предикативные слова (О) (зсЬи1ё, я ш и , шюСапёе); глаголы (V): \Уаз Шг е т ВисЬ \УШ$1 ёи 1е$еп? - *Ьезеп. 14) Пересечение одних и тех же признаков в 15-ти классах слов (0.07) В качестве о д н о р о д н ы х ч л е н о в н е с п о с о б н ы функционировать (17/2) модальные слова (М) (*Ег копит макгзскетИск ипё х1е1ЫсЫ Ьеи1е); логические частицы (Ь) (пиг, аисЬ, посЬ, зо^аг, 1её1§НсЬ, аиззсЬНеВЬсЬ: *Ииг ипё зо$аг ег капп оНезез РгоЫет Шзеп); мо­ дальные частицы (Г) (ёепп, ёосЬ, ^а, ша1, ЫоВ, зсЬоп, еЬеп: * К о т т Лоск ипё та1 зсЬпеПег!); сочинительные союзы. (К), интенсификаторы ( О (*Бег АрГе1 зспшеск! зекг ипё ггетИск заиег); числительные (Ъ) (зоу1е1, У1е1, \уеп1§, е т \уеш§: * Ег §еЫ \непщ шё %епщ зра21егеп); отделяемые

глагольные префиксы (8) (кроме примеров устойчивого характера с от­ деляемыми приставками при одном и том же глаголе типа Ве1 йп ^еЫ ег аиз ипё ет: * Б а ЬеГ ег 1оз ипё/ог1); следственные союзы (С) (ёезЬа1Ъ, ёез\уе&еп, ёагит, тсЫзёез^ОУ/еш^ег: * Ег дуаг зеЬг Ъезскапг^С, йезкакЪ ипё Лагит копп!е ег тюЬ т с Ы ЬезисЬеп); подчинителные союзы (Ц) * Ег Ьоке зюЬ ЗсЬпирГеп, пей ипё йа ег з1еЬ егкаке* ЬаПе); некоторые обсто­ ятельственные наречия (В) (пип: *Сез1егп ипё пип § т § ег т з ТЬеа*ег); побудительные слова (Н) (у^е§, гигиск, Ьегет, шеёег и. а : *2игйск ипё /о/т!); вводящие слова (Т) (па, пи, пип, а1зо и. а.: *Ш ипё пип улгёгз Ьа1ё?); междометия (Е) (* Ак ипё оЩ грамматические частицы (У) и взаимные местоимения (I тех). , 15) Пересечения одних и тех же признаков в 16-ти классах слов (0.06) Способны с о ч е т а т ь с я с л о г и ч е с к и м и ч а ­ с т и ц а м и (21/1) слова таких классов как предлоги (Р) (Ег агЬеке! пиг Ьп ЬезезааГ); большинство интенсификаторов (С) (УУп* еззеп пиг кап §езо11епе Е1ег); числительные (Ъ) (8о%аг г^ег УегЬгесЬег тигёеп уегЬайе!); не­ изменяемые местоимения (I ипГ.) (зо%аг а11ез)\ отделяемые глагольные префиксы (8) (Ег зсЫид йш зо%аг ш); некоторые следственные союзы (С) (Шг Лезка1Ъ копп!е ег шсЫ кошшеп); утвердительно-отрицательные сло­ ва (К) (зо%аг уа); предложно-указательные слова (Б) (Ег Ъез1еЫ аиск Лагац/); качественные наречия (О) (81е 1епЦ пиг аиз^егеккпе!); большинст545

во обстоятельственных наречий (В), (кроме пип, ёапп, ]е, зоёапп, ип!егёеззеп, ]еёепГа11з, апс1егп!а11ч, зсЬНеВИсЬ и. а.: Миг тог$еп к о т т ! ег гигйск); предикативные слова (О) (\№г з т ё зо%аг #ш'гг); глаголы (V) (Ег зскШ/г пиг); существительные (1\) (аиск сНе Тап1ё)\ изменяемые местоимения (I Яек.) (пиг кк, аиск ег)\ взаимные местоимения (I гег.) (пиг ткетапйег); прилагательные (А): Аиск ефкгепе МепзсЬеп кбппеп РеЫег ет1аигеп. Если искомые слова могут сочетаться с логическими частицами в качестве их ядер, то они являются знаменательными словами с полнозначным семантическим значением (автосемантические слова): Ег агЬеке! пккг$1ефщ\ 51е к о т т ! зо%аг кеше. Если же слова типа к о т т е п , ёаз Наиз, ШЫ, Яе1В1§, пейсе и др. (знаменательные слова) заменить сли­ вами типа ^аЬгзсЪетНсЬ, У1е11е1сг11, скюп, йепп, та1, ипё, оёег \уеП, \уепп (т.е. словами, не сочетающимися с логическими частицами, см. 0.08, признак 21/2), то логические частицы становятся адъюнктом не мо­ дальных слов ^аЫзсЬетИсЬ, у1е11е1СГ11, а адъюнктом глагола: Ег "котпи дуаЬгзсЬетНсЬ пккг, но не * Ег к о т т ! пккг "у^акгзскетНск; Ег "зсЫа/г У1е11еюЫ пккг, но не * Ег зсЫаЙ пккг "пеНеккг. Поэтому мо­ дальные слова (^аЫзскетНсЬ, У1е11еюЫ), предложно-вопросительные слова (дуогаиГ, дуогап), модальные частицы (йепп, ёосЬ, та1, ЫоВ), ло­ гические частицы (зо^аг, пиг, аиззсгШеВНсЬ), некоторые следственные союзы (1го1гс1ет, ЫсЫзёез^о^еЫ^ег), некоторые интенсификаторы (а11ги, аЪзоЫ!, ип^еГаЬг, зеЬг), побудительные слова (гаиз, ше&), некото­ рые обстоятельственные наречия (Ыг^епёз, пип), междометия и вводя­ щие слова (па, пип, а!зо) - ИДИ семантически неполнознычные слова, или слова, обладающие семантической спецификой, отличной от се­ мантики слов типа кеи1е, Яе1В1§, оЬеп, Ыег, §и1,1арГег. (0.06) В СФ я д р а , адъюнктом которого служат м о д а л ь н ы е с л о в а и л о г и ч е с к и е ч а с т и ц ы , занимающие позицию перед ядром (6/1,2), выступают. предлоги (Р): зо§аг (теИеккг) }епзеггз ёез Р1иззез; Зхе агЪеке! пиг:(макгзскеЫкк) ип ЬезезааГ); большинство интен­ сификаторов (С) (а11ги, ип\уагл5сЬе1пЦсг1, аийаЦепс!, аийаШ§, тегктггсЦ§, зекзат, т.е. кроме слов, не сочетающихся с логическими частицами: Ег дуаг макгзскеЫкк (зо%аг) дигскаиз паВ); отделяемые глагольные префик­ сы (8): Ег агЪеке! ^акгзскеЫкк (зо%аг) зскмагг; некоторые следственные союзы (С) УкЦеккг (пиг) АезШЪ копп1е ег ЫсЫ к о т т е п ; числительные (Ъ)\ УкЦеккг (зо%аг) о1ге1 УОП Шпеп \уигйеп уег1е!г1; утвердительно-отрица­ тельные слова (К): УкЦеккг (зо^аг) ]а\ предложно-указательные слова (Б): ]Уакгзскет1кк (пиг) йагап агЪеке! ег <1еп §апгеп Та§; качественные наречия ((^): Зхе зсЫаг! §ет$ (аиск) гк/; большинство обстоятельствен­ ных наречий (В): УкИеккг ккг \УОЬП1 ег; Миг тог%еп к о т т ! ег гигйск; пре­ дикативные слова (О) (Ег 181 у^акгзскеМкк Ъегек ёаги; Ез 131 пиг зскаЛе, ёаВ з1е ЫсЫ к о т т е п капп); глаголы (V) (1сЬ котте \к11еккг т к ; §1е 1аскг пиг); существительные (14): УУакгзскетИск (пиг) Лег Уагег тгд. гшг Ьекеп; 546

изменяемые и неизменяемые местоимения (I Пек.), (I ипГ): МактскетИск (лиг) ег капп тк ЬеМеп; прилагательные (А) (Оаз шаг кикгхскеЫкк сИе }шщеге ТосЫег УОП Шт; Оеи*зсЬ уегз1апё ю%аг сНе]Ип%ме ТосЫег); взаим­ ные местоимения (I тех.): 31е зиттеп паккскетНск (зо^аг) %е%епеЫапйег. 16) Пересечения одних и тех же признаков в 18-ти классах слов (0.06) В СФ в з а и м о з а в и с и м ы х ч л е н о в н е м о г у т вы с т у п а т ь (7/11) модальные слова (М), логические частицы (Ь), модаль­ ные частицы (Р), сочинительные союзы (К), отделяемые глагольные пре­ фиксы (8), числительные (2), неизменяемые местоимения (1 ипГ.), интен­ сификаторы (С), следственные союзы (С), утвердительно-отрицательные слова (К), предикативные слова (О), побудительные слова (Н), предлож­ но-указательные слова (Б), качественные наречия (<2), междометия (Е), вводящие слова (Т), глаголы (V), взаимные местоимения (I гех.). 17) Пересечения одних и тех же признаков в 19-ти классах слов (0.05) Н е и м е ю т с у б с т и т у т о в (19/1), т.е. не могут быть заменены какой-либо конструкцией, словами других классов или их со­ четаниями (не считая внутренней синонимической замены словами од­ ного и того же класса типа Ъегепз = зсЬоп, пиг = аиззсЬИеВИсЬ = аиз§егесЬпе1, у/аЬгзсЬетЬсЬ = У1е11еюЫ, паШгЬсЬ = §е\У1б = СаГзасЫюЬ): боль­ шинство классов слов: модальные слова (М) (шаЬгзсЬетИсЬ, У1е11еюп1, ^ешВ); логические частицы (Ь) (пиг, аисЬ, зо&аг, Ы^НсЬ, еЬеп, аИегп, аиз^егесЬпе!); предлоги (Р) (ш, аиГ, ап, пеЬеп, хи, УОГ, х\у1зсЬеп); сочини­ тельные союзы (К) (ипё, аЬег, оёег, Ыз); интенсификаторы (С) (уоИепёз,' аЬзо1ш, зеЬг, хи> Газ1, 21етНсЬ, \те1, зеЬг, §епи§, ипу^аЬгзсЬетЬсЬ, уегё а т т т ) ; некоторые числительные (Ъ\ не обозначающие число (еш ЫВсЬеп, е1\уа§, 80У1е1, У1е1); отделяемые глагольные префиксы (8) (УОГ, хи, еш, Ьеуог, 1о$; уогап, УогЬе1, ёаЬег, аЬ, иЬег); некоторые следственные союзы (С) (]еёосЬ, Го1^1юЬ, ёешюсЬ, шсЬ^зёезЮхуеп^ег, 1тшегЬш); под­ чинительные союзы (Ц) (шепп, \уеП, ёа, ОЬУ/ОЫ, оЬзсЬоп, а1з, а1з оЬ, \уепп зсЬоп); утвердительно-отрицательнью слова (К) ()а, ]а\УоЫ, пет, ёосЬ); междометия (Е) (асЬ, оЬ, аЬ, рз1); вводящие слова (Т) (па, пи, пип, а1зо, зо, папи, па ^а); качественные наречия (О) (зЩгк, зсЬпеП, *ар{ет); обстоя­ тельственные наречия (В) (Ыег, ёоП, йЪегаП, ЬеШе, аЬепёз); предикатив­ ные слова (О) (зсЪиИ, ^и^Ц, Ъегек); глаголы (V); при-лагательные (А); грамматические частицы (V) и взаимные местоимения (I гех.). Имеют субституты лишь некоторые классы слов, например, су­ ществительные (IV) (<кг Т1$ск - ег), личные местоимения (I рег.) (ег - ёег Т1зсЬ), предложно-вопросительные слова 0У) (Ц^огап ёепк! ег? - Ап шп ёепк* ег?), предложно-указательные слова (Б) (йатап - ап ёге 2икипй), некоторые числительные (Ъ) (гшг - 2, Аш - 3), некоторые следственные союзы (Б) (йагит - уга1 с перестановкой местами логической причины и логического следствия: Ег у/аг кгапк, йагит каш ег шсЫ - Ег каш 547

ЫсЫ, н'^/'/ег кагапк \уаг; модальные частицы (Р), которые не переводят­ ся на русский язык одними и теми же эквивалентами; некоторые пред­ логи (Р) а также побудительные слова (Н) (РогЛ - ОеЬе!). 18) Пересечения одних и тех же признаков в 22-х классах слов (0.05) Все классы неизменяемых слов (22 класса), т.е. кроме гла­ голов (V), существительных (14), изменяемых местоимений (I Пек.), и прилагательных (А) характеризуются на морфологическом уровне о т с у т с т в и е м м о р ф о л о г и ч е с к и х к а т е г о р и й (1/13). 19) Пересечение одних и тех же признаков в 23-х классах слов (0.05) Н е м о г у т выступать в СФ о д н о с о с т а в н о г о ут­ вердительного предложения как ответ на альтернативный вопрос без по­ вторения искомого слова, содержащегося в исходной вопросительной реплике (16/2) (например: К о т т $ 1 ди зрШ гигйск? - ЗрШ), некоторые мо­ дальные слова (М) (Ъеззег, ещепШсЬ, ЬеЬег, зсЬЬеВЦсЬ): ОеЬз! ди Ьеи1е шз К т о ? - *ЕщетИск. *ЫеЪег (кроме модальных слов: \уаЬгзсЬетНсЬ, паШгЬсЬ, § е ^ В , У1е11е1сЬ1, ш&асЬЬсЬ: \УШз* ёи Ьеи*е т з К т о §еЬеп? -ШШгНск. ]УакгзскетИсК); предложно-вопросительные слова (XV) (\уогаиГ, \УОПП, >гагйг, АУОУОП): ОеЬз* ёи Ьеи1е т з К т о ? - *№огаи/. *1УОУОП; логические частицы (Ь) (пиг, зо^аг, 1её1§ЦсЬ, зсЬоп, аиз§егесЬпе1): ОеЬз! ёи Ьеи1е т з К т о ? - *Шг. *8скоп. *8о^аг; модальные частицы (Р) (ёепп, ёосЬ, ]а, ЫоВ, та1); предлоги (Р) ( т , ап, аиГ, иЫег, йЬег); сочинительные союзы (К) (ипё, аЬег, оёег, епглуеёег... оёег, ЫсЫ... зопёегп аисЬ); некоторые интенсифи­ каторы (С); часть из них вообще не употребляется в этой функции (ейуа, ёегаг*, ёегтаВеп, тзЬезопёеге, гесЫ, Газ*, §аг, ги), а другие интенсифика­ торы, употребляясь как односоставные предложения, переходят в класс прилагательных или качественных наречий (ёюЫ, Ьаг1, §епаи, гаЫ§, зГагк, теЬи§, ЫсЫ, гет, псЬй§, §и1, ЬехВ, \уек, аиШЛепё, егз&ипНсЬ, тегкдуйгё1§); отделяемые глагольные префиксы (8) (аЬ, ги, аиГ, аиз); следст­ венные союзы (С) (ёе$Ьа1Ъ, ёездуе^еп, ё а ш т , 1го1гёет); побудительные слова (Н) (гаиз, ше§, гигйск, &лй, теёег); подчинительные союзы (Ц); предложно-указательные слова (О) (ёауоп, ёапп!:, ёагаЫ*, ёаги, ёаёигсЬ); качественные наречия (<2); обстоятельственные наречия (В); междометия (Е); вводящие слова (Т) (па, пи, пип, а1зо, зо); грамматические частицы (V) ( и т . . . ги, апз!аи... ги); предикативные слова (О) (зсЬаёе, яши, Ъегек, зсЬЫё); взаимные местоимения (I гег.) (Шгетапёег, ткетапёег, гиетапёег); существительные (Г>0: ОеЬз* ёи шз К т о ? - *Ет Виск, т.е. имеются в виду не случаи повторения искомого слова из исходной реплики типа ОеЬз! ёи гпз Кто7 - 1пз Кто, ИЛИ случаи употребления любого существи­ тельного в том же падеже типа ОеЬз! ёи тз Кто! - 1п Ше ЗсШе; изменя­ емые и неизменяемые местоимения (I Яек.) (I ипГ.) (те же условия, что и для существительных); прилагательные (А) (те же условия, что и для су­ ществительных), а также слова всех остальных неизменяемых классов. 548

(0.05) Как слова, способные на просодическом уровне нести г л а в н о е у д а р е н и е (10/1), характеризуются все классы слов, кро­ ме модальных частиц (Р) {ёепп, с1осН, ]а,.8сНоп, та1, еЬеп, ЫоВ), сочини­ тельных (К) и подчинительных союзов (II) (см. признак 0.33 10/2). 20) Пересечения одних и тех же признаков в 25-ти классах слов (0.04) Слова всех классов (кроме модальных частиц (Р), которые однозначно, сами по себе не переводятся, а переводится лишь субъек­ тивно-модальное значение предложения) п е р е в о д я т с я на иност­ ранный (русский) язык о д н и м и т е м ж е или близким по значе­ нию эквивалентом (19/12), независимо от структурного типа предло­ жения и его лексического наполнения. (0.04) В т р а н с ф о р м а ц и и простого предложения в слож­ ноподчинённое п р и п о в т о р е н и и искомого слова в функции пре­ дикатива не могут (14/2) участвовать слова ни одного класса, кроме большинства модальных слов (М) (\уаЬг5сЬетНсг1, У1е11еюЫ, §е\у1В, паШгНсЬ, уегтиШсЬ, 5е1Ъ5гуег51апсШсг1, аи§епзсЬетЦсг1, етсЫНсЬ, огТепЬаг, о#епкипсИ§ и. а.), например, Оег 2и§ к о т т ! макгзскетйск т й УегзраШп^ ап - Ез 151 макгзскетИск, ёаб дег 2и§ т й Уегзр&гип§ а п к о т т ! . Другие модальные слова или вообще не могут функционировать в ка­ честве предикатива (1сЬ Ые&е ещетИск Ыег - *Ез 151 ещетИск, ёаВ юЬ Ыег Ыефе), или переходят в класс прилагательных или предикативных слов (1сЬ &е1зе Ъеззег т з К т о - Е 5 \уаге Ъеззег, юЬ § т § е т з К т о ) . (0.04) Н е м о г у т с т о я т ь м е ж д у двумя о д н о р о д ­ н ы м и членами или двумя самостоятельными предложениями (13/3), кроме сочинительных союзов (К), слова остальных 25 классов.

II. Пересекающиеся (перекрещивающиеся) классы как всеобщая система классов слов

Так как классы слов пересекаются по некоторым (слабым, пересекающимся) признакам, свойственным одновременно нескольким классам, то оказалось, что в с е к л а с с ы с л о в втянуты в с и-с т ем у п е р е с е ч е н и й . Они суть пересекающиеся классы и представля­ ют собой некое единство классов, единство классов по их пересекаю­ щимся признакам,образующих с и с т е м у в з а и м о п е р е с е ч е н и й . С одной стороны, мы имеем дело с системой пересекающихся по каким-либо признакам классов слов. Но, с другой стороны, эту систему образуют и другие классы, п р о т и в о п о л о ж н ы е классы, потому что каждый из них наделён своими с и л ь н ы м и (непересекающими­ ся) п р и з н а к а м и. Все классы слов выступают как звенья единой си­ стемы, в которой обнаруживаются взаимозависимые связи между всеми её звеньями. Система классов слов включает в себя не только чётко раз­ граничиваемые и противопоставляемые друг длугу классы слов, выде­ ленные на основе их с и л ь н ы х п р и з н а к о в (они описаны в §§ 11, 12), которые разъединяют все классы и делают их самостоятельными 549

классами. Но система классов слов включает в себяи и взаимопереходы одних и тех же слабых признаков между классами на основе общих для них, т.е. пересекающихся признаков, что и конституирует о б щ у ю систему к л а с с о в слов. В этом проявляется непрерывность вну­ три всех классов слов, внутри всей системы классов слов [см. также: Павлов 1996: 22]. Каждый из 26 классов слов самостоятелен, ибо наде­ лён своими особыми (сильными) признаками. Но в то же время каждый самостоятельный класс слов втянут в общую и всеобъемлющую систему классов на основе их пересечений по дополнительным, общим для мно­ гих классов (но не второстепенным!) признакам. Как правильно отмечает В. Ц Адмони, такая многомерная систе­ ма классов слов показывает мнофмерность грамматических единиц [Адмони 1964: 35]. В этой системе классов слов, с одной стороны, суще­ ствуют 26 классов слов, не сводимых один к другому по их сильным признакам. С другой стороны, они-вовлечены в единую пересекающую­ ся систему классов слов по их слабым признакам. Можно себе предста­ вить систему классов слов в виде закрытой цепи, где пограничные зве­ нья, сцепленные друг с другом, частично обладают общими элемента­ ми, входящими по одним признакам в одно звено, по другим - в другое, соседнее. Систему классов слов нельзя представить себе как нечто мо­ нолитно цельное, незыблемое, постоянное. И прежде всего потому, что не все слова внутри каждого класса имеют совершенно совпадающие сильные признаки (см. выше: некоторые сильные признаки имеют ин­ декс мене 1. О, т.е. 0.93, 0.66, 0.50 и др.. что означает: только 93%, 66%, 50% слов данного класса обладают данным сильным признаком). Кро­ ме того, слова каждого класса частью своих признаков совпадают с признаками слов других классов (это слабые или пересекающиеся при­ знаки). Отсюда естественно заключить, что границы между классами, будучи чёткими по набору сильных признаков, оказываются размыты­ ми по набору слабых признаков. «Некоторые части речи с ограничен­ ным числом слов можно квалифицировать как переходные явления, ко­ торые могут относиться к различным частям речи [Аётош 1972: 67]. Далее В. Г. Адмони пишет: «Многочисленные перекрещивания с други­ ми частями речи и пограничные случаи встречаются почти у всех частей речи, и это является естественным следствием богатства всеобщих ас­ пектов языковых явлений и особенно частей речи» [Аётош 1972: 67]. В связи с проблемой изменяемых и неизменяемых классов слов П. М. Фогель пишет, что необходимо различать две системы классов слов в континууме словарного состава языка: 1) в одном случае это ча­ сти речи, опознанные как соответствующие части речи уже на уровне словаря (это номинативно-глагольные языки), 2) с другой стороны, части речи - это слова, связанные синтаксическими функциями. «Что касается синтаксических классов слов, то среди них господствует пере­ ход частей речи друг в друга. Речь идет, собственно, о «синтаксичес­ кой перекатегоризации» частей речи» [Уо§е1 1996: 273]. 550

Комментарий к Таблице 4:

1) В Таблице 4 представлены пробы (они пронумерованы вверху по го­ ризонтали), по признакам которых пересекаются классы слов (номера и ин­ дексы классов пронумерованы слева столбиком). Однако признаки (их 188) здесь не отражены ввиду невозможности представить графически эту слож­ нейшую сеть пересечений классов по одним и тем же признакам: Таблица 4 ог­ раничивается лишь пересечениями по одним и тем же пробам в различных классах слов, т.е. она отображает связь между классами слов лишь ч е р е з пробы, внутри каждой из которых содержится множество признаков, в Табли­ це 4 не отражённых. 2) В связи с этим Таблица 4 даёт лишь п р и б л и з и т е л ь н о е пред­ ставление о пересечениях классов слов по слабым признакам. Как видел чита­ тель выше (см. §§ 8, 9), в каждой пробе постулировано множество р а з л и ч н ы х признаков, часто совершенно противоположных (но все они реально су­ ществуют в языке!). Все классы слов втянуты в единую систему связей между ними п о р а з н ы м с л а б ы м п р и з н а к а м , которые в Таблице 4 не от­ ражены, но всё же объединённых единством пробы. Это снижает научную на­ глядность Таблицы 4, но другого не дано: при учёте всех 188 признаков в еди­ ной таблице пришлось бы развернуть соответствующую таблицу до размеров простыни. 3) Как читать Таблицу 4: например, предлоги (Р) связаны со всеми классами по пробе 1 (кроме классов К, X), по пробе 5 (кроме классов V, А, V), по пробе 6 (кроме класса С), по пробе 8 (кроме классов А, \] 1 тех.) и т.д. Так же связаны и все остальные классы друг с другом. Разумеется, все подробные связи между классами читатель уже видел выше в § 13 в виде их последова­ тельного описания (начиная с диагностирующей силы класса 0.50, когда дан­ ный признак свойственен лишь 2-м классам, до 0.04, когда данный признак свойственен 24-м классам). 4) Почему слабые (пересекающиеся) признаки классов описываются (в § 13) отдельно от их сильных признаков (§§ 11, 12) и описание каждого класса разрывается и, следовательно, как бы теряется последовательность и исчерпываемость при описании класса? Если бы было иначе, мы бы погряз­ ли при описании всех 26 классов в бесконечных повторениях одних и тех же признаков в каждом классе (см. об этом в § 10, 3). Это сделано ради эконо­ мии места. 5) В Таблице 4 опущены пробы 2, 3 (наличие морфологических кате­ горий на морфологическом уровне - 2, наличие особых словообразователь­ ных моделей на словообразовательном уровне - 3), а также пробы 22, 23, 24, 25 (логический или семантический уровень) как диагностирующие пробы, признаки которых суть сильные признаки, самостоятельно дифференцирую­ щие тот или иной самостоятельный класс и не пересекающиеся более ни в од­ ном другом классе. 9

§ 14, «Диагностирующая сила» постулированных признаков и «сила выделимости» классов слов Итак, чтобы построить систему классов слов, необходимо было проделать т р и т е с н о в з а и м о с в я з а н н ы х п р о ц е д у р ы : 1) Абсорбировать из семантико-грамматической структуры немецкого языка и постулировать (см. выше, §§ 8, 9) соответствую­ щие признаки для немецкий слов (188), сведённых к 25 пробам, на 6 уровнях немецкого языка: на морфологическом, словообразова552

тельном, синтаксическом (поверхностная синтаксическая струк­ тура предложения), просодическом, трансформационном, логи­ ческом (семантическом) (глубинная синтаксическая структура предложения), логическом, или иначе говоря - создать «систему построения» другой системы - «систему отношений» между клас­ сами слов. Обобщённо эти 188 признаков, сведённых к 25 пробам на 6 уровнях языковой структуры, представлены выше в виде Таблицы 2 (см. § 9). 2) Установить «диагностирующую силу» каждого из постули­ рованных признаков по предложенной выше процедуре (см. выше § 10), каждой пробы как сумму диагностирующей силы всех составля­ ющих эту пробу признаков, каждого уровня как сумму распознава­ тельной (диагностирующей) силы всех проб, обслуживающих данный уровень языка, распознавательную силу всей анализируемой системы (обобщённо диагностирующая сила всех 188-ти признаков представ­ лена ниже в § 14, Таблица 5). 3) Установить «силу выделимости» каждого класса слов (см. § 14) как сумму распознавательной силы всех признаков (сильных и слабых), которыми наделены каждый класс слов (обобщённо «сила выделимости» каждого класса слов и «сила выделимости» всей систе­ мы классов слов представлены ниже в § 14, Таблицы 5, 6). Таким образом, была установлена «диагностирующая сила» каждого из постулированных 188-ти признаков, все они сведены в 25 проб на 6-ти уровнях языка и на этой основе была построена система классов слов немецкого языка как «система отношений» между классами. Но можно было бы спросить: для чего нужно бы­ ло громоздить такую сложную процедуру, для чего нужно было по­ стулировать все эти 188 признаков, 25 проб, 6 уровней - ведь для носителя языка они как будто никакой роли не играют, ведь в язы­ ковом сознании человека и в написанных им текстах всё это уже есть? Однако интуитивное и бессознательное владение родным язы­ ком не полностью отражено в написанных лингвистами граммати­ ках, монографиях и диссертациях. В них отсутствует с и с т е м ­ н о е описание словаря и, следовательно, отсутствует научный под­ ход, который в том и состоит, чтобы вывести законы того, что есть в сознании человека и в написанных им текстах как лингвистичес­ кой проекции его языкового сознания. А всё то, что находится в языковом сознании человека и в текстах, - это фундамент и трамплин, без которого нельзя начинать научное познание класса слов. Поэтому предложенная мною сложная процедура построения системы классов слов (сам язык в высшей степени сложен и отража­ ет сложную структуру языкового сознания человека) не есть жонг­ лирование абстракциями, даже если они облечены в цифры, не пус553

тая игра в термины и не напускной туман для создания «научной» видимости, что мы сегодня нередко наблюдаем в языкознании (см. выше, например, § 5), а стремление постичь сущность объекта, который вот уже более двух тысячелетий является предметом не утихающих споров. . Итак, в §§ 8, 9, 10 была постулирована анализирующая систе­ ма для выделения классов слов немецкого языка, состоящая из 188 взаимосвязанных признаков на шести уровнях немецкого языка (см. ниже Таблицу 5). Задача автора состояла также в том, чтобы выявить, какие из 188 постулированных признаков оказались для анализируемых слов с и л ь н ы м и , т.е. диагностирующими только один класс слов, достаточными для выделения самостоятельного класса, а какие - с л а б ы м и , п е р е с е к а ю щ и м и с я , т.е. диа­ гностирующими одновременно два и более классов слов и тем самым втягивающими все классы в общую, единую систему клас­ сов слов (о методике выделения классов слов см. § 10; все сильные признаки изменяемых и неизменяемых слов описаны в §§ 11, 12, а слабые - в § 13). Результаты анализа всех слов, полученных в §§ 11, 12, 13, были сведены воедино в виде двух обобщающих таблиц (см. ниже Таблицы 5, 6). Поскольку мы уже определили диагностирующую силу каждого признака на основе выше описанной процедуры (см. § 10) (признаки, свойственные только одному классу слов, имеют диагностирующую силу 100%. или условно 1.0; признаки, свойственные двум классам слов, имеют диагностирующую силу 100: 2 = 50%. или 0.50; признаки, свойственные трём классам слов, имеют диагностирующую силу 100: 3 = 33%, или 0.33 и т.д.), то у нас есть возможность дать к о л и ч е с т - в е н н у ю и вследствие этого также к а ч е с т в е н н у ю оценку, во-первых, каждому при­ знаку, т.е. определить количественно д и а г н о с т и р у ю щ у ю силу каждого признака (пробы, уровня и всей анализирующей системы), во-вторых, определить количественно с и л у в ы д ел и м о с т и каждого класса слов по совокупности всех сильных и всех слабых признаков, свойственных данному классу (см. § 14, Таблицу 6). Все слова немецкого языка, подвергшиеся анализу по указан­ ной процедуре, автоматически распались на классы на основе одно­ го и более (не пересекающихся в других классах) различительных признаков. Каждый класс слов обладает, кроме того, множеством слабых (пересекающихся в других классах) признаков, каждый из которых пересекается то в большем, то в меньшем количестве дру­ гих классов. Каждый класс слов был фактически выделен по н а-

554

б о р у сильных и слабых признаков, различному для каждого клас­ са слов. Каждое слово оказалось точкой пересечения самых различ­ ных сильных и слабых признаков. Наличие одних и тех же сильных различительных признаков а также повторение одного и того же на­ бора слабых различительных признаков в любом слове свидетельст­ вует о его принадлежности к одному и тому же классу. Это и являет­ ся достаточным основанием для объединения всех слов в соответст­ вующие классы. В выявленной системе классов слов немецкого языка можно определить р а с п о з н а в а т е л ь н у ю или д и а г н о с т и р у ю щ у ю с и л у к а ж д о г о признака, пробы, уровня и всей анали­ зирующей системы в целом (см. ниже Таблицу 5). Если данный при­ знак характеризует только один класс, т.е. является достаточным для выделения самостоятельного класса слов (такой признак назы­ вается с и л ь н ы м признаком), то его диагностирующая сила мак­ симальна, т.е. равна 100% или условно 1. 0 (т.е. 1:1 = 1.0), которую можно назвать д и ф - ф е р е н ц и а л ь н о й е д и н и ц е й . Если какой-либо признак характеризует два класса, то его диагностиру­ ющая сила слабее в два раза, так как делится между двумя классами ( 1 : 2 = 0.50) ( с л а б ы й различительный признак второй степени). Если какой-либо признак маркирует одновременно, например, 2 5 из 26-ти выделенных здесь классов ( с л а б ы й различитель­ ный признак двадцать пятой степени), то его диагностирующая сила минимальна (1: 25 = 0.04), т.е. равна 0.04 дифференциальной единицы, хотя сам этой признак, как и любой другой, объективно характеризует данный класс слов. Можно, следовательно, говорить о п о с т е п е н н о м з а т у х а н и и распознавательной силы признаков, о постепенном, градуальном переходе от более сильных к более слабым признакам. 1

Периферия в поле грамматических явлений характеризуется «посте­ пенным и неравномерным затуханием комплетных признаков данной грам­ матической категории» [Адмони 1967: 25], градуальном переходе от более сильных к более слабым признакам. Е. С. Кубрякова справедливо замечает, что природа естественных классификаций такова, что кроме жёстких границ есть границы градуированные. А так как язык - явление естественное, то в нём есть и то, и другое и описание частей речи достигается с помощью такой теории, которая позволяет оперировать различными множествами [Кубрякова 1997: 103]. Д. В. Люсин пишет о наиболее типичном представи­ теле (прототипе), обладающим максимальным числом признаков, характер­ ных для данной категории. Признаки включаются в категорию на основе «семейного сходства» - они должны обладать некоторым количеством при­ знаков, характерных для данной категории. Однако вопрос о том, какое ко­ личество признаков должно считаться достаточным, обычно остаётся от­ крытым. Таким образом, категория имеет градуированную внутреннюю структуру [Люсин 1999: 50]. 1

555

Таблица 5 «Диагностирующая сила» постулированных признаков, проб, уровне^ и всей системы анализа (см. § 14) Распознавательная сила %% Название уровней

проб

проб ы

I. Морфологический уровень II. Словообразовательный уровень III. Синтаксический уровень (поверхностная синтаксическая структура предложения)

IV. Просодический уровень

V. Трансформационный уровень (глубинная синтаксическая структура предложения)

VI. Логический уровень

556

1

8.96

2

1.00

3

3. 00

4

2.61

5

8. 57

6

0.69

7

3. 97

8

1.74

9

1.21

10

0.51

11

2. 64

12

15. 83

13

1.47

14

1.70

15

1.04

16

6. 22

17

0. 53

18

8.61

19

8. 11

20

10. 63

21

0. 15

22

18. 33

23

2. 00

24

2. 00

25

5.00

всей уровня

анализирующей системы

9. 96

3.00

18. 79

3. 15 116.52

54.14

27.48

Таким образом, распознавательную силу каждого признака можно представить в терминах дифференциальных единиц в виде ко­ эффициента выделимости или распознаваемости, как отношение дан­ ного признака, одного признака, т.е. как о т н о ш е н и е единицы (1) к количеству классов, маркируемых данным признаком. Можно гово­ рить о «шкалировании» признака, т.е. о шкале убывания, ослабления признака в данном классе слов. Диагностирующая сила признака ана­ логична знаку, несущему определённую информацию: чем больше определённость и предсказуемость знака, тем меньше информации он несёт и, наоборот, чем меньше определённость и предсказуемость зна­ ка, тем больше информации он несёт. Чем большее количество клас­ сов слов маркирует данный признак, тем меньше его диагностирую­ щая сила. И наоборот, чем меньшее количество классов слов маркиру­ ет данный признак, тем выше его диагностирующая сила. А. Е. Су­ прун пишет: «Введение количественных показателей, коэффициентов важно не только потому, что разные признаки имеют разную степень существенности, но и потому, что тогда легче было бы анализировать наличие признаков не в полной мере (можно было бы, например, счи­ тать, что такой-то признак наличествует на 0.5, а другой на 0.75). Од­ нако пока что не найдены достаточно чёткие основания для введения такого коэффициента . . . » [Супрун 1964: 42]. Как видит читатель, чёт­ кие основания для такого коэффициента уже найдены. Определив диагностирующую силу каждого признака по задан­ ной процедуре в терминах дифференциальных единиц, можно высчи­ тать диагностирующую силу каждой пробы как с у м м у диагности­ рующей силы всех признаков, обслуживающих данную пробу. Диа­ гностирующая сила каждого уровня определяется как сумма распоз­ навательной силы проб, обслуживающих данный уровень. Затем была подсчитана распознавательная сила всех уровней, т.е. всей анализиру­ ющей системы как сумма распознавательной силы проб, обслуживаю­ щих данный уровень (см. выше Таблицу 5). Так, в немецком языке, как явствует из Таблицы 5, распознава­ тельная сила морфологического уровня равна 9. 96 дифференциаль1

2

Сравни: «Серьёзного внимания заслуживает подбор признаков (кри­ териев), который должен обеспечить возможную полноту отражения особен­ ностей слова с точки зрения включения его в ту или иную часть речи, вместе с тем сохраняя иерархию признаков в плане выделения наиболее существенньдх и полновесных признаков. Быть может, было бы целесообразно ввести не­ которые коэффициенты существенности признаков» [Супрун 1964:42]. Грани­ цу для установления коэффициента корреляции иногда проводят не чисто эм­ пирически, а применяя функцию [см. например, Апресян 1964: 38-40; Сухотин 1963: 100]. О понятии информации см. [Соболев, Китов, Ляпунов 1959: 358; Пет­ рова, Пиотровский 19о6: 111, 117]. 1

2

557

ным единицам, словообразовательного уровня - 3.00, синтаксичес­ кого уровня 18.79, просодического уровня ~ 3.15, трансформаци­ онного уровня 54.14, логического уровня - 27.48 дифференциаль­ ным единицам. Распознавательная сила всех уровней, т.е. всей ана­ лизирующей системы равна 116.52 дифференциальным единицам. Единицы эти, разумеется, абстрактно отражают реальную структуру немецкого языка и обозначают лишь следующее: постулированные морфологические, словообразовательные, синтаксические, просоди­ ческие, трансформационные и логические признаки, обладают такой мощной различительной силой, что они могли бы гипотетически выделить внутри немецкого словаря 116.52 классов слов, если бы каждый из классов обладал только одним сильным дифференциаль­ ным признаком. Фактически же в немецком языке выделено 26 клас­ сов слов, из них 22 класса неизменяемых слов и 4 класса изменяемых слов, каждый из которых обладает несколькими сильными диффе­ ренциальными признаками и набором слабых дифференциальных признаков разных степеней. Постулированные признаки (188) (см. выше §§ 8, 9 и Таблицу 5); будучи применёнными ко всем анализируемым словам, оказа­ лись не равноценными по их дифференцирующей (распознаватель­ ной) силе. Часть из них оказалась с и л ь н ы м и дифференциаль­ ными признаками, которые в совокупности наделили все 26 классов слов «силой их выделимости», насчитывающей 98. 14 дифференци­ альных единиц (см. ниже Таблицу 6, в которой дифференциальные единицы для сильных и слабых признаков разделены по отдельно­ сти для каждого класса слов). Каждый отдельный сильный признак и каждый набор слабых признаков свойственны только данному классу и не пересекаются более ни в одном другом классе. Таким образом, каждый класс слов имеет кроме набора своих сильных признаков, также и набор своих слабых признаков, часть из кото­ рых пересекается в некотором количестве других классов слов. На­ пример, глагол (V) (см. ниже Таблицу 6), имеет 10 сильных разли­ чительных признаков и, следовательно, 10 дифференциальных еди­ ниц, существительные (]\) - 5 признаков, т.е. в данном случае 5 дифференциальных единиц, сочинительные союзы (К) - 5. 28 еди­ ниц (если число не целое, то это значит, что каким-то сильным при­ знаком обладают, скажем, лишь 28% слов данного класса (см. об этом выше в § 10). В скобках показано количество сильных при­ знаков, которое может не совпадать с суммой дифференциальных единиц данного класса, так как вполне возможно, что не все слова, а, скажем, лишь 28% или 95% слов данного класса обладают этим сильным признаком.

558

Таблица 6 «Сила выделимости» классов слов (см. § 14) Сила классов слов Классы слов

Сумма дифферен­ циальных единиц в сильных признаках каждого класса слов (в скобках количество сильных признаков)

Сумма Общая Суммарная Суммарная Усреднен­ дифферен­ сила сила сила ная сила циальных каждого всех одного изменя­ единиц класса классов емых и изменя­ слов слов в слабых емого неизменя­ признаках и одного емых каждого классов неизменя­ класса слов слов емого (в скобках класса количество слов слабых признаков) 2.54(19) 4.69 (27)

12.54

2^

10.00 (10) 5.00 (5)

З.А

5.00 (5)

3.97 (26)

8.97

4.1 Пек.

4.00 (2)

4.46 (27)

6.46

5.\У

• 8.33(9)

3.20 (18)

11.53

6.М

4.25(5)

6.54 (33)

10.79

7.Р

6.28(11)

2.90 (24)

9.18

8.Ь

3.14 (4)

5.67 (32)

8.81

9.Р

6.00 (6)

1.64(14)

7.64

10. С

2.00 (3)

5.56 (32)

7.56

11. К

5.28 (8)

1.75(16)

7.03

12.8

4.40 (6)

1.76(21)

6.16

13.0

4.00 (4)

2.05 (23)

6.05

14. К

3.00 (3)

2.57(19)

5.57

15. Ъ

2.99 (5)

2.54(26)

5.53

16. С

3.60 (5)

1.90 (22)

5.50

17. Н

3.00 (3)

2.40(19)

5.40

18. В

123 (3)

3.10 (28)

5.33

1.У

9.69

37.66

134.91

9.42

172.57

6.42

559

(Продолжение) Таблица 6 19. и

2.14(4)

2.89(17)

5.03

20.1

3.00 (4)

1.48 (20)

' 4.48

21.0

2.00 (3)

2.43 (25)

4.43

22. Е

2.00 (2)

2.26 (20)

4.26

23. (2

2.00 (2

1.91(21)

3.91

24. У

3.00(3)

0.75 (10)

3.75

25. Т

2.00 (2)

1.60(18)

3.60

26.1ипГ.

1.50 (2)

1.50(15)

3.37

98.14

74.43

172..57

тех.

Всего:

Другая, меньшая часть признаков оказалась слабыми диффе­ ренциальными признаками (74. 43), пересекающимися в нескольких классах слов (в скобках указано количество слабых признаков, дав­ шее данную сумму дифференциальных единиц: например, в глаголах (V) сила слабых признаков - 2. 54, образованных на основе 19-ти сла­ бых признаков различных степеней (0.04, 0.05, 0.07 и т.д.). В сумме все сильные (98. 14) и все слабые признаки (74. 43) дали 172. 57 дифференциальных единиц: это совокупная мощность всех вы­ деленных 26-ти классов слов. Внимательный читатель обратил внима­ ние на то, что сила всей анализирующей системы п р и з н а к о в рав­ на 116. 52 дифференциальным единицам (см. выше Таблицу 5), а сум­ марная сила всех выделенных 26-ти к л а с с о в с л о в намного боль­ ше и равна 172. 57 дифференциальным единицам. Причина в том, что слабые различительные признаки (потому они и слабые) свойственны одновременно н е с к о л ь к и м классам слов, т.е. одни и те же при­ знаки п о в т о р я ю т с я в разных классах и, следовательно, сумми­ руются во множестве классов столько раз, какому количеству классов они присущи. Первые различительные классы слов - сильные - дифференциру­ ют только грамматически однородные слова, независимо от наличия в них массы других - слабых - признаков, сводя эти слова в единый класс. Сильные признаки, свойственные лишь каждому данному классу, являются главными, наиболее существенными признаками данного класса, способными и без наличия слабых признаков выдать «свой» класс слов. Внутренняя структура каждого класса слов такова, что в ней можно выделить ядро (сильные признаки) и периферию (слабые при­ знаки). У каждого класса слов, таким образом, есть такие признаки, ко­ торые характеризуют его наиболее полно как единый класс слов. 560

Сильные, уникальные, непересекающиеся признаки всех клас­ сов слов являются, таким образом, о п р е д е л я ю щ и м и чертами каждого класса и, следовательно, всей системы классов слов. Силь­ ные или п р о т о т и п и ч е с к и е признаки сами по себе, без под­ держки слабых признаков, с полной достоверностью указывают на принадлежность данного слова к определённому классу. С одной стороны, при наличии сильного признака (сильных признаков) нет принципиальной необходимости обращаться к другим признакам ис­ комого слова. Но с другой стороны, существует насущная необходи­ мость и с ч е р п ы в а ю щ е г о количества признаков, так как, вопервых, это диктуется требованием всестороннего исследования объ­ екта и его внутренних связей, во-вторых, нам а рпоп неизвестно, ка­ кие признаки окажутся сильными, которые без поддержки слабых признаков были бы достаточными для выделения данного класса слов (см. об этом в § 10). Для выделения классов слов достаточно бы­ ло бы иметь по одному сильному дифференциальному признаку в каждом классе. Вводя слабые различительные признаки, мы не только вскрываем дополнительные признаки уже выделенных клас­ сов слов, но и включаем все классы слов в общую с и с т е м у клас­ сов слов по их общим, пересекающимся признакам. С целью установ­ ления в з а и м о с в я з и между классами и на этой основе построе­ ния их с и с т е м ы , необходимо было в каждом слове выявить все слабые признаки, служащие основанием построения системы классов. Следовательно, мы идём дальше (особенно при описании модальных частиц (Р), модальных слов (М), логических частиц (Ь), и некоторых других классов) простого выделения классов слов в виде их классифи­ кации, но и строим их систему. По мнению А. Е. Супруна, те признаки, которые с наибольшей вероятностью определяют принадлежность слов к данной части речи, можно отнести к вероятностным критериям частей речи. Эти крите­ рии указывают не только на вероятность принадлежности характери­ зуемого им слова к данной части речи, но и указывают меру этой ве­ роятности. После определения этих критериев, по мнению А. Е. Су­ пруна, нет необходимости проверять слово по остальным признакам (что тоже не исключается). «Достаточно будет выделить наличие не­ которых признаков, чтобы с известной ... вероятностью судить о при­ надлежности слова к той или иной части речи» [Супрун 1964:45]. Од­ нако с целью получения замкнутой системы классов слов мы о б я ­ з а н ы иметь в нашем распоряжении все слабые, пересекающиеся при1

См. близкую к этому формулировку теории прототипов (фокусов, ядер) у Е. С. Кубряковой [Кубрякова 1997: 96-97]. По мнению В. П. Люсина, прототипический подход получил большое распространение в последние два десятилетия [Люсин 1999: 51]. 1

561

знаки слов, лежащие в основе всей системы классов слов. В противном случае у нас нет оснований для того, чтобы указать место каждому классу слов относительно всех остальных классов. Как справедливо отмечает В. Г. Адмони, « ... даже самый широкий охват синтаксичес­ ких явлений сам по себе ещё не обеспечивает установления подлинной системы строя данного языка в его конкретном своеобразии. Для до­ стижения этой цели ещё необходимо выделить наиболее характерные, определяющие черты такой системы» [Адмони 1956: 63]. Если сильные различительные признаки служат о п р е д е л я ю щ и м и чертами каждого класса, то другие различительные призна­ ки - слабые - п р о н и з ы в а ю т одновременно все классы, выде­ ленные уже на основе сильных признаков, указывая тем самым на на­ личие общих признаков во всех пересекающихся классах. Каждый слабый признак участвует в дифференциации разного количества классов слов. Рассмотрение всех 26 классов слов с точки зрения их общих свойств приводит к заключению, что мы имеем дело с п е р е ­ с е к а ю щ и м и с я классами слов, многие признаки которых д у б ­ л и р у ю т с я в двух и более классах. Происходит н а л о ж е н и е полей, секторов в виде одних и тех же признаков в различных клас­ сах. Это значит, что любой класс слов, независимо от его сильных признаков, т.е. признаков, свойственных только данному классу, включён одновременно в несколько полей (по количеству слабых, не­ уникальных признаков). Например, глаголы (V), будучи выделенны­ ми на основе 10 сильных различительных признаков, свойственных только глаголам, включены в систему классов слов на основе 19 пе­ ресекающихся признаков, полей, «стоимость» которых равна 2.54 дифференциальных признаков (см. выше Таблицу 6). Например, мо­ дальные слова (М), будучи выделенными на основе 5 сильных при­ знаков, включены, кроме того, в 33 поля (представленных слабыми признаками), общих с другими классами, и пересекаются благодаря 6.54 дифференциальным признакам (т.е. суммированным слабым признакам) с другими классами. Каждое поле (сектор, сегмент), об­ разованное слабыми признаками, конституировано определённым к о л и ч е с т в о м своих собственных классов (в Таблице 6 отмече­ но в скобках), участвующих в формировании данного поля, и их с и л о й (в Таблице 6 отмечено без скобок). Мощность различительного признака определяется количест­ вом классов, выделяемых данным признаком: чем больше классов маркировано одним и тем же признаком, тем слабее выделен каждый данный класс. Следовательно, такой признак - наименее дифференци­ рующий, наиболее всеобщий, ибо присущ наибольшему количеству классов. Сильные признаки - это те признаки, которые не пересекают­ ся в других классах, не образуют общего сегмента в различных клас562

сах. Следовательно, это - наиболее специфические, наиболее узкие признаки, свойственные лишь одному классу слов. Сильные признаки сами по себе не могут образовать систему классов слов, потому что они не создают пересечений одних и тех же признаков в разных клас­ сах. Ведь каждый сильный признак уникален и, кроме данного класса, не свойственен ни одному другому классу. Кстати, именно на этом принципе построены все существующие грамматики разных языков, в которых части речи представлены в н е и х с и с т е м ы как уни­ кальные и не пересекающиеся друг с другом ни по каким другим при­ знакам. Именно по этой причине каждая часть речи во всех граммати­ ках существует сама по себе, б е с с и с т с т е м н о , и не связана ни­ какими признаками с другими частями речи. На основе степени участия сильных и слабых дифференциальных признаков в выделении каждого класса можно вычислить « с и л у к л а с с а » (степень самостоятельности, коэффициент выделимости каж­ дого класса), а также р а с с т о я н и е между классами по количеству дифференциальных единиц. Чем больше сильных различительных при­ знаков первой степени или слабых различительных признаков по воз­ можности более высокой степени (второй, третьей, четвёртой), присуще данному классу, тем больше его сила, тем более чёткие он имеет грани­ цы, тем выше степень его выделимости и самостоятельности. И е р а р ­ х и ч е с к о е м е с т о каждого класса слов в системе классов определя­ ется с и л о й к л а с с а , т.е. наличием сильных различительных призна­ ков, свойственных только каждому данцому классу, и набором слабых различительных признаков, соотносящих каждый данный класс со все­ ми остальными. Сила каждого класса определяется как сумма всех его сильных и слабых дифференциальных признаков, на основе которых выделяется данный класс. Нам уже известна распознавательная сила каждого признака. Суммировав распознавательную силу каждого при­ знака, участвующего в выделении класса, мы определили силу класса, степень его самостоятельности. Так, например, сила прилагательных (А) равна 5.00 (сильные признаки) + 3.97 (слабые признаки) = 8.97 диф­ ференциальных единиц (см. выше Таблицу 6). Сила модальных слов (М) равна 4.25 + 6.54 = 10.79 дифференциальных единиц. Это означает, что в выделении, например, модальных слов (М) могли бы принимать уча­ стие условно 10.79 каких-то сильных дифференциальных признаков первой степени. Мы говорим «условно», потому что фактически в вы1

Ср.. например: «Нахождение расстояний между единицами данного уровня служит одним из методов изучения структуры данного уровня. В част­ ности, расстояния между единицами уровня могут служить основой для их классификации» [Каменская, Каменский, Сегал 1967: 68). Ю. Д. Апресян пред­ лагает измерять расстояния между словами и таким образом разработать про­ цедуру построения классов по таблице расстояний [Апресян 1966 (а): 3-18; Апресян 1966 (б): 140]. 1

563

делении модальных слов (М) участвуют только 4.25 сильных дифферен­ циальных единиц, остальные 6. 54 дифференциальных единиц это сум­ ма 33-х слабых различительных признаков (2, 3, 4 и т.д. степеней), уча­ ствующих в выделении данного класса. Сила предложно-вопросительных слов (XV) чуть выше - 11. 53, предлогов (Р) - 9. 18, логических час­ тиц (Ь) - 8.81, модальных частиц (Р) - 7.64, сочинительных союзов ( К ) 7. 03. Среди неизменяемых классов слов наибольшей силой (степенью самостоятельности) обладают предложно-вопросительные слова (XVслова) (XV) - 11. 53, наименьшей - неизменяемые местоимения (I ипГ.) 3. 37. Сила существительных (ТЧ) равна 9. 69 дифференциальным едини­ цам. Сила глаголов (V) ещё выше - 12. 54, прилагательных (А) - 8. 97, изменяемых местоимений (I Пек.) - 6. 46. Эту особенность частей речи очень тонко подметил ещё Л. В. Щерба: «Яркость отдельных категорий (частей речи, - А. К.) не одинакова, что зависит, конечно, в первую голову от яркости и определённости, а отчасти и к о л и ч е с т в а формальных признаков» [Щерба 1957: 66]. Можно определить, усреднённо, различие в силе самостоятельно­ сти (выделимости) одного изменяемого и одного неизменяемого класса слов, если сложить вместе силу всех изменяемых и силу всех неизменяе­ мых классов слов и разделить её, соответственно, на количество пред­ ставленных в каждой группе классов. Степень выделимости одного из­ меняемого класса усреднённо равна 37. 66:4 = 9.42 дифференциальным единицам (учтены существительные (М), глаголы (V), прилагательные (А) и изменяемые местоимения (I Яек.)), тогда как степень самостоятель­ ности одного неизменяемого класса слов (учтены все 22 неизменяемых класса) равна 134. 91: 22 = 6. 42 дифференциальным единицам. Следовательно, один усреднённый, т.е. абстрактный изменяе­ мый класс слов выделяется более сильно, чем один абстрактный неиз­ меняемый класс слов. Интуитивно это уже нашло отражение в тради­ ционной грамматике, которая устами различных авторов выделяет в немецком языке (да и не только в немецком языке) одни и те же из­ меняемые части речи (глаголы, существительные, прилагательные, из­ меняемые местоимения), но в которой царит полнейший разнобой при выделении неизменяемых частей речи. Формализованная и эксплицит­ ная процедура выделения классов слов показала, что изменяемую «часть речи» выделить в полтора раза легче, чем неизменяемую «часть речи» (9. 42 дифференциальных единиц против 6. 42). 1

I Е. С. Кубрякова справедливо заметила, что при становлении частей ре­ чи выстраивается иерархия категорий. Самой онтологичной оказывается катего­ рия предметности а при делении категории признаковости на категории процес­ суальные и непроцессуальные более высокое место в иерархи занимают призна­ ки стабильные. Это демонстрирует и то, почему по своим свойствам существи­ тельные и глаголы противопоставлены гораздо более чётко, чем существитель­ ные и прилагательные, или же прилагательные и глаголы [Кубрякова 1997:266]. 564

Хотя Таблица 5 и Таблица 6 ни в чём не совпадают одна с дру­ гой и в них представлены совершенно разные цифры (параметры) по­ строенной системы классов слов (в Таблице 5 отражена диагностирую­ щая сила постулированных признаков, в Таблице 6 - сила выделимо­ сти классов слов), тем не менее все эти цифры, характеризующие коли­ чественные параметры классов слов, отражают о д н у и ту же с у щ ­ н о с т ь в классах слов, но рассматриваемых с разных сторон. Сила вы­ делимости классов слов (172. 57) больше, чем диагностирующая сила постулированных признаков (116. 52), потому что многие признаки, т.е. в с е с л д б ы е признаки п е р е с е к а ю т с я в нескольких клас­ сах. Данный слабый признак имеет одну и ту же диагностирующую си­ лу для всех классов, в которых он пересекается, т.е. сила этого призна­ ка постоянна. Но так как он маркирует одновременно несколько клас­ сов слов, то различительная сила этого признака п о в т о р я е т с я во всех классах слов, которые он маркирует. Это и ведёт к возрастанию силы выделимости классов с пересекающимися признаками. Сумма си­ лы выделимости всех классов слов больше, чем сумма диагностирую­ щих сил всех постулированных признаков на 56. 05 условных единиц (172. 57 - 116. 52 = 56. 05), потому что, как отмечено выше, одни и те же признаки повторяются в разных классах, увеличивая тем самым их силу выделимости. Что фактически означают п е р е с е ч е н и я одних и тех же при­ знаков в* различных классах слов, что означает фактически разница в 56. 05 условных единиц между силой классов и силой признаков? Если бы указанные таблицы были одинаковы, если бы сила признаков и сила классов совпадали, то это означало бы, что классы слов н е п е р е с е к а ю т с я , а имеют лишь свои собственные сильные призна­ ки, не образуют системы, в ы п а д а ю т из общей системы классов слов. А это, в свою очередь, означало бы, что нет системы языка и, сле­ довательно, самого языка! В постулированных признаках (см. Табли­ цу 2, § 9), в их диагностирующей силе (см. Таблицу 5, § 14) и в силе вы­ делимости классов слов (см. Таблицу 6, § 14) - всё взаимосвязано и вза­ имообусловлено! «Рассмотрение ... классов элементов с общими свойствами как инвариантных полей и наличие многих свойств у любых элементов поз­ воляет говорить о пересекающихся классах не только функциональных, но и инвариантных элементов и о наложении полей. Это означает, что 1

В. Г. Адмони пишет, что наличие периферийных слов препятствует со­ зданию чёткой системы частей речи, поскольку эти слова по одним признакам тяготеют к одному центру, а по другим - к другому [Адмони 1965: 36]. От­ нюдь, именно перекрещивающиеся признаки создают систему, без них не бы­ ло бы системы, а был бы лишь перечень отдельных частей речи, никакими при­ знаками не связанных друг с другом, что мы и наблюдаем в современных грам­ матиках разных языков. 1

565

любой элемент, в зависимости от характера и числа его свойств вклю­ чён одновременно в несколько полей, объём и структура которых оп­ ределяется числом элементов, обладающих данным общим свойством или свойствами» [Щур 1967: 69]. Различные поля (например, модально­ сти, нумеральности и др.) выделяют также Е. В. Гулыга и Е . И, Шендельс. Строение поля, по их мнению, зависит от числа конституентов поля, их взаимного расположения. В большинстве полей выделяется доминанта, которой считается языковое средство а) наиболее специа­ лизированное в выражении данного значения, б) передающее его наи­ более однозначно, в) систематически используемое [Гулыга, Шендельс 1967: 53; см. также: Бондарко 1967 (а): 18 и след. ; Долгих 1973; Крав­ ченко 1973; Мюллер 1967 (б); Мюллер 1967 (а); Караулов 1972]. В. М. Павлов пишет, что понятие «поля» - это «одно из важ­ нейших, м е т о д о л о г и ч е с к и важнейших средств освещения структуры языковой системы ... » [Павлов 1996: 15]. Однако более пра­ вильным было бы считать это свойство классов слов не «средством ос­ вещения структуры», а «сущностью» объекта, самой «структурой» объекта. Поле - это полнота и максимальная интенсивность призна­ ков в центре структуры и их разрежённость и ослабление на перифе­ рии [Адмони 1964 б: 51]. Как пишет В. Г. Адмони, части речи имеют полевую структуру - «центр» (слова, обладающие всеми признаками данной части речи и не обладающие никакими иными грамматически­ ми признаками) и «периферию» (слова, обладающие лишь частью грамматических признаков данной части речи и способные обладать другими грамматическими признаками). Необходимо, однако отметить, что термины «поле», «полевая структура», хотя и получили широкое распространение, некоторым учёным не кажутся удачными [см.. например: Мельников 1969 (а): 420]. Термин «поле» мне также представляется неудачным для наименова­ ния тех свойств частей речи, которые он обозначает, хотя с у щ ­ н о с т ь системы частей речи схвачена В. Г. Адмони и В. М. Павло­ вым совершенно верно: предложенный ими термин ассоциируется с нечто плоским, ровным как «поле», хотя смысл в этот термин вкла­ дывается иной, противоположный. Если уж пользоваться географиче­ ским термином, то лучше использовать термин «горы», имеющие вер­ шину и отроги, т.е. «центр» и «периферию», или термин «город», име­ ющий «центр» и «окраины» (периферию). Речь ведь идёт о таких свой­ ствах классов слов, когда каждый из них обладает сильными призна­ ками, характеризующими данный класс и отличающими его от других классов («центр» класса), и слабыми признаками данного же класса, которые не являются характеризующими признаками данного класса, но, будучи общими с другими классами слов, в т я г и в а ю т все клас­ сы в одну, единую систему классов слов. 566

По мнению Г. П. Мельникова, В. Г. Адмони убедительно пока­ зал, что абсолютные границы между частями речи «существуют толь­ ко в нашем воображении. Фактически же, подобно географическому ландшафту, грамматический „ландшафт" имеет как явно выраженные хребты и водоразделы, так и менее чётко разграниченные холмы или впадины. В этом смысле сущность понятия „полевая структура" до­ вольно хорошо отражена в его „географическом" термине» (как же «горы» можно считать «полем»? ср. выше противоположное мнение о понятии «поля» этого же автора, - А. К.) [Мельников 1969: 421-422]. По мнению В. Г. Адмони, грамматическая категория образуется из множества отдельных грамматических явлений, лишь часть которой обладает всеми теми разноаспектными признаками, которые свойст­ венны данной категории («комплетные» признаки). Каждая граммати­ ческая категория обладает «сердцевиной» (в принятом здесь понима­ нии - «сильными» признаками), в которую входит некоторое число грамматических явлений, и периферией (в принятом здесь понима­ нии - «слабыми» признаками), которая связана с другими явлениями, входя, таким образом, в состав другой грамматической категории. Грамматические категории частично перекрывают друг друга. «Если изобразить их в виде некоторого числа кругов, то окружность этих кругов будет пересекать друг друга и образовывать общие сегменты» [Адмони 1967: 25]. У слов есть, как пишет В. Г. Адмони, не один, а це­ лый ряд грамматических признаков, причём эти признаки распростра­ нены у слов неравномерно, они имеют «полевую структуру»: есть центр класса слов и есть его периферия. Лексико-грамматические классы слов, обладающие центром и периферией, и есть части речи [Адмони 1968: 98]. Все выявленные общие для многих классов слов по­ ля, являясь ни чем иным, как пересечением одних и тех же признаков в разных классах, в т я г и в а ю т в с е к л а с с ы в с и с т е м у , в ко­ торой каждый класс определённым образом взаимодействует с каж­ дым другим: нет ни одного из 26 полученных классов, чтобы он одно­ временно не был бы связан с некоторыми другими классами по набо­ ру нескольких слабых признаков. Н е с у щ е с т в у е т , следователь­ но, ж ё с т к и х г р а н и ц м е ж д у к л а с с а м и с л о в . 1

Таким образом, можно заключить, что мы имеем дело не просто с классификацией классов слов, но с классификацией, в которой пере­ крещиваются взаимозависимые и взаимообусловленные классифика­ ционные признаки, т.е. с классификацией, представляющей собой с и с т е м у классов слов. Каждый класс слов нужно рассматривать не Ещё ранее эта идея обобщённо, в неэксплицированной форме была выражена в теории подклассов слов (А. А. Холодович) и в теории структурносемантических разрядов слов (О. И. Москальская) [Холодович 1960; Москаль­ ская 1961 (а): 261]. 1

567

как отдельный класс, не связанный с другими классами, а как часть общей системы классов слов. В. Г. Адмони справедливо отмечает, что вся сложность уста­ новления системы частей речи коренится именно в невозможности строго отграничить друг от друга отдельные части речи в силу нали­ чия у них п е р е с е к а ю щ и х с я признаков. Такая множественность признаков не привносится в систему языка несовершенством методи­ ки исследования, а есть объективное свойство самой этой системы [Адмони 1964 б: 49]. Система классов слов или «система отношений» между классами слов - это система с центром и периферией, система с сильными, уникальными признаками и с пересекающимися призна­ ками слов. Это такое построение, при котором исследуемое явление (класс слов) обладает центром и периферией. Центр образуется кон­ центрацией всех сильных признаков этих единиц, периферия состоит из пересекающихся признаков. Каждый класс слов как самостоятель­ ный класс выделен на основе своих сильных признаков. Но каждый класс слов связан о д н о в р е м е н н о с другими классами по какимто общим для них признакам [см. также: Павлов 1966:17]. Периферий­ ные зоны классов слов, составляющие их общие, пересекающиеся при­ знаки, - это зоны явлений переходного типа, у которых вместе с утра­ той отдельных отличительных признаков «центра», усиливаются мо­ менты сближения с явлениями сопредельного класса, или, как пишет В. М. Павлов, «возрастает степень безразличия к эквивалентным вза­ имозаменам с последними» [Павлов 1982: 46]. В системе классов слов отражена градуальность их силы выделимости, которая и отражена в Таблице 6. 1

Наличие слабых различительных признаков, пересекающихся в различных классах, втягивают каждый класс во взаимодействие с другими классами, объединяя все классы слов в систему со сложны­ ми связями между классами. Так как грамматический 'строй языка представляет собой определённую структуру, то любое грамматичес­ кое явление может быть понято и объяснено только на фоне общей структуры в связи с другими явлениями и в противопоставлении дру­ гим грамматическим явлениям данного языка. Следовательно, невоз­ можно было выделить каждый класс слов изолированно, вне связи с другими классами, не выделив одновременно все остальные классы слов. Схождения классов по одним и расхождения по другим призна­ кам втягивают все классы в сложные взаимодействия, объединяя их в систему - с и с т е м у к л а с с о в с л о в . А. Е. Супрун рассматривает отдельную часть речи «как часть системы частей речи». При изучении одной, изолированно взятой части речи сущест­ венно устанавливать «её связи со всей системой частей речи, ибо изменения в частях речи - это изменение в системе частей речи» [Супрун 1964: 57-58]. 1

568

Система классов слов немецкого языка как «система отноше­ ний» между классами характеризуется следующими свойствами: 1) Все классы слов этой системы, с одной стороны, п р о т и в о ­ п о с т а в л е н ы друг другу по набору (пучку) различительных признаков, с другой стороны, втянуты во в з а и м о с в я з и и в з а и м о о т н о ш е н и я_по наличию одних и тех же слабых (пересекаю­ щихся) различительных признаков. Вне этой системы классов слов не существует ни одного класса, так же как не существует ни одного сло­ ва данного языка вне какого-либо класса. 2) Так как каждый класс, будучи выделенным на основе одного и более сильных или непересекающихся признаков, обладает одновре­ менно пучком слабых или пересекающихся признаков, то можно гово­ рить о том, что сильные признаки класса слов не образуют общие сег­ менты в других классах, тогда как пересекающиеся признаки суть об­ щие сегменты многих классов. В то же время сильные признаки - это наиболее у з к и е и, следовательно, наиболее с п е ц и ф и ч е с к и е признаки, свойственные лишь одному классу слов. Слабые различи­ тельные признаки суть наиболее ш и р о к и е признаки и, следователь­ но, наиболее о б щ и е признаки, свойственные многим классам слов. 3) На основе степени участия сильных и слабых различитель­ ных признаков в выделении каждого класса можно вычислить « с и л у к л а с с а » (т.е. силу выделимости каждого класса) а также р а с с т о я ­ н и я между классами по количеству дифференциальных единиц, оце­ нивающих все признаки, лежащие в основе выделения класса. Сила каждого класса определяется как сумма всех его сильных и слабых дифференциальных признаков, на основе которых выделен данный класс и на основе которых определяется место каждого класса в систе­ ме классов (см. Таблицу 6). Может возникнуть вопрос: субъективна или объективна постро­ енная здесь система классов слов, т.е. «система отношений» между классами? И да, и нет. Всё зависит от количества и качества постулиро­ ванных признаков, лёгших в основание выделения классов слов. Я из­ брал именно эти 188 признаков, разбитых на 25 проб, добытых на 6-ти уровнях структуры немецкого языка. Это субъективная сторона пост­ роенной здесь системы классов слов, зависящая от воли исследователя. Но, с другой стороны, предложенные признаки - не моё изобретение, а с у щ н о с т н ы е характеристики самого немецкого языка, которые «выдали» объективную картину системы классов слов. Поэтому необ­ ходимо отметить, что цифры, отражающие распознавательную, разли­ чительную силу признака, пробы, уровня, всей анализирующей систе­ мы, а также силу (выделимости) каждого класса не абсолютны, а о т н о с и т е л ь н ы , у с л о в н ы только и только в том смысле, что они зависят от количества признаков внутри каждой пробы, от количества

569

проб внутри уровней, от количества уровней, т.е. от г л у б и н ы пред­ ставления структуры языка, которая (глубина) является относитель­ ной, так как задана исследователем. Если, к примеру, ввести только один морфологический уровень (пробы № 1 и № 2), то весь лексикон языка мы разобьём на два класса слов - изменяемые и неизменяемые. Однако в том же немецком языке можно было бы выделить не 26, а, скажем, 3, 4, 5 или 6 классов слов. Это означало бы, что полученные классы, будучи выделенными по набору меньшего количества призна­ ков, были бы более общими и менее дифференцированными и, следо­ вательно, отражали бы структуру немецкого языка только в з а д а н ­ н ы х параметрах, только для данного количества признаков. Чем де­ тальнее мы зададим признаки и чем больше их будет постулировано, тем больше мы выявим дифференциальных признаков различных сте­ пеней, тем большей распознавательной силой будет обладать каждый уровень анализа, тем мощнее будет вся анализирующая модель, тем с большей точностью мы дифференцируем весь лексикон языка. Есте­ ственно, тем выше будет сила каждого класса и вполне возможно, что при постулировании иных признаков последовательность классов в порядке убывания силы выделимости также может претерпеть изме­ нения. Если, например, не вводить на глубинном синтаксическом уров­ не такие пробы как «трансформация порядка слов» (проба № 12), то распознавательная сила трансформационного уровня уменьшится (в данном случае на 15. 83 дифференциальных единиц, см. Таблицу 5) и, следовательно, уменьшится-сила выделимости тех классов, в выделе­ нии которых участвует проба № 12. Если, например, не вводить такой признак на синтаксическом уровне как «субституция» (проба № 19), то распознавательная сила трансформационного уровня уменьшится на 8. 11 дифференциальных единиц и, следовательно, уменьшится сила выделимости тех классов, в выделении которых участвует проба № 19. Сила каждого уровня, следовательно, это - количество услов­ ных дифференциальных единиц, зависящее от г л у б и н ы представ­ ления структуры языка на данном уровне. Полученное количество 116. 52 дифференциальных единиц на всех 6-ти уровнях языка (см. Таблицу 5) о б ъ е к т и в н о отражает распознавательную силу всех постулированных признаков вместе взятых (188), всей анализирую­ щей системы, в которой, в конечном счёте, отражается определённый структурный характер немецкого языка (в границах постулирован­ ных признаков!). Следовательно, количество и качество классов слов л ю б о г о языка и в конечном счёте к а ч е с т в е н н а я характе­ ристика системы классов слов - это отражение глубины анализа структуры языка. От количества и качества выделенных классов, ес­ ли их выделение основано на строгой формализованной процедуре, зависит г л у б и н а о п и с а н и я с т р у к т у р ы я з ы к а . 570

Итак, путём простейших математических расчётов была о б ъ е к т и в н о показана диагностирующая сила каждого признака, каждой пробы, каждого уровня, всех уровней, т.е. всей анализиру­ ющей системы (см. Таблицу 5), а также сила (выделимости) каждо­ го класса (см. Таблицу 6) н а о с н о в е определённой г л у б и н ы п р е д с т а в л е н и я структурно-функциональных параметров немецкого языка. Следовательно, характер постулиро­ ванной анализирующей модели (количество и качество признаков, навязанных самим языком) служит ф у н д а м е н т о м математи­ ческого описания системы классов. Поэтому математические рас­ чёты д л я ж и в о г о я з ы к а в н е з а р а н е е в ы д е л е н ы х д л я а н а л и з а е д и н и ц и п о с р о е н и я их с и с т е м ы не имеют объяснительной силы. Математика оперирует однород­ ными величинами, в то время как язык - сложнейшая система р а з н о р о д н ы х единиц и уровней. Признаки, например, логическо­ го уровня (27. 48) и признаки трансформационного уровня (54. 14) (см. Таблицу 5), представленные математически как отношение раз­ ного к о л и ч е с т в а однородных дифференциальных единиц, прежде всего есть отношение разного к а ч е с т в а признаков, ко­ торое не может быть вскрыто никакими математическими расчёта­ ми, если не знать, что за ними скрывается. Следовательно, количе­ ственные данные, отражающие распознавательную силу признаков, степень самостоятельности классов, объективны только с учётом структурно-функциональных характеристик, постулированных для выделения классов слов и построения их системы. Поскольку же я, в связи с неразработанностью системы классов слов, и особенно не­ изменяемых классов слов, пытался здесь по возможности исчерпать все признаки на морфологическом, словообразовательном, синтак­ сическом, просодическом, трансформационном и логическом (се­ мантическом) уровнях, то эти цифровые показатели, будучи сопут­ ствующими характеристиками качественных показателей как при­ знаков, так и классов, объективно отражают структуру немецкого 1

2

3

1

Математические методы в лингвистике находятся в прямой зависимо­ сти от лингвистических понятий и категорий, качественных методов [Звегин­ цев 1962: 148]. «Математика может быть эффективно использована на службе лингвистики только тогда, когда языковедам будут ясны реальные границы её применения, так же как и возможности использования математических моде­ лей» [Оетп^ег 1957: 185]. 2 Ср.. например: « . . . аспекты, в которых существуют грамматические явления и, в частности, слово, принадлежат к разным измерениям и что нель­ зя найти такую общую меру, которая позволила бы в однородном количест­ венном выражении свести друг к другу все эти аспекты» [Адмони 1963: 173]. Ср. также: «Качественная неоднородность величин, совпадающая по своим количественным показателям, подстерегает исследователя на каждом шагу» [Адмони 1970: 99]. 3

571

языка до о п р е д е л ё н н ы х пределов, заданных анализирующей моделью. «Несомненно, в языке имеются стороны, которые подда­ ются исчислению. Из этого следует, что применение математичес­ ких приёмов исследования по отношению к языку вполне законо­ мерно и должно развиваться. Весь вопрос только в том, исчерпыва­ ется ли сущность языка его исчислимыми сторонами. Совершено очевидно, что нет» [Филин 1970: 21]. По мнению А. В. Гладкого, в работах Ю. Д. Апресяна и Б. В. Сухотина, применяющих матема­ тические методы в языкознании, конечные р е з у л ь т а т ы (разр. А. В. Гладкого) исследования представляют собой чисто качествен­ ную классификацию [Гладкий 1966: 57]. «Математика является толь­ ко средством, аппаратом, обслуживающим специально лингвисти­ ческую теорию» [Ломтев 1966: 79]. В. Г. Адмони пишет: « ... установ­ ление соотношения между количествами разных грамматических признаков у одного и того же грамматического явления - именно по причине разнокачественное™, разномерости этих признаков - ни­ когда не может быть однозначно выражено в чисто количественной среде» [Адмони 1967: 26]. Количественный анализ языковых фактов - это «симптома­ тический» анализ, который состоит в рассмотрении количествен­ ных показателей как симптомов качественных признаков. В прин­ ципе, прежде чем применять математические методы к языку, надо знать, что считать, отношения между чем и чем устанавливать. Не­ обходимо прежде построить строгую систему классов слов на осно­ ве структурно-функциональных методов, описать все составляю­ щие её единицы, их иерархию, их взаимозависимость, короче - всю систему языка, сущность которой состоит в структурно-функцио­ нальной и логико-семантической, т.е. в к а ч е с т в е н н о й харак­ теристике. Известно, что наиболее существенные признаки языка не имеют количественной природы и что основные достижения лингвистики, полученные за время её многовекового существова­ ния, не формулируются в виде количественных утверждений. Это связано с природой самого объекта лингвистики - со свойствами естественного языка. Как справедливо утверждают А. В. Гладкий и И. А. Мельчук, в описании языка количественные утверждения всегда носят периферийный характер [Гладкий, Мельчук 1969: 20]. И далее: « . . . обращения к количеству, сколь бы существенными они ни были, всегда играют п о д ч и н ё н н у ю , в с п о м о г а т е л ь ­ н у ю роль - в том смысле, что их конечной целью является полу1

По мнению Р. Р. Гельгардта, « „посягательство" математики на суве­ ренитет лингвистики оказывается мнимым» [Гельгардт 1973: 262; см. также: Поливанов 1931: 172-173; Лосев 1967: 78; Будагов 1971 (б): 29, 60; Бектаев, Кенесбаев, Пиотровский 1973: 73-90]. 1

572

чение чисто к а ч е с т в е н н ы х результатов, не представимых в виде количественных зависимостей» (разр. моя. - А. К.) [Гладкий, Мельчук 1969: 21]. Вот что пишет В. Г. Адмони: «В развитой теории грамматики, как и вообще в развитой теории языкознания, качественный и количе­ ственный анализ необходимы и взаимно дополняют друг друга. Это не значит, что оба анализа равноправны. В силу специфики анализа ка­ чественный анализ ... имеет в сфере грамматики основные и исходные значения для лингвистического исследования». И далее: «Выделение особых количественных приёмов и методов исследования грамматиче­ ских явлений органически и закономерно возникают в традиционной грамматике с её стремлением к многоаспектности на более поздних этапах, когда язык уже оказывается значительно изученным» [Адмони 1963 (а): 57]. Введение понятий «диагностирующей силы признака» и «си­ лы выделимости класса» в построение системы классов слов - это, в конечном счёте, качественное исследование языка и относится не к области математической, а к области теоретической лингвис­ тики. Как пишут А. В. Гладкий и И . А. Мельчук, теоретическая лингвистика разрабатывает теорию языка как общую модель языка, а также как конкретные модели конкретных языков. Мате­ матическая лингвистика изучает самые общие свойства таких моделей, исследуя средства и методы их построения, т.е. создаёт и исследует абстрактные модели конкретных лингвистических моделей, «модели второго ранга». «Если лингвистика есть теория конкретных языков и языка вообще, то математическая лингвисти­ ка - это теория строения этой теории, т.е. метатеория, или металингвистика. Строя модели естественных языков, лингвистика пользуется неминуемо некоторым определённым языком (который является метаязыком по отношению к описываемым естественным языкам). Разработкой чисто формальных исследований этого язы­ ка лингвистики и занимается математическая лингвистика» [Глад­ кий, Мельчук 1969: 175]. 1

2

«Вообще математически доказать можно только математическое ут­ верждение. В любой другой науке, даже в физике, прежде чем встанет вопрос о каком бы то ни было математическом доказательстве, содержательное ут­ верждение данной науки должно быть представлено в математической форме. А само это математическое представление в принципе может быть более адек­ ватно или менее адекватно своему объекту - это уже относится к ведению не математики, а соответствующей конкретной науки [Зализняк 2000: 34]. Ср. также: „ ... ез 181 зспаёе, \уепп тоёегпз*е таШетайзспе УегГапгеп ап§е\уепёе1: \уегёеп аиГ ВеГипёе, сИе т к ип^епи&епёеп ВедгиТеп §е\уоппеп ипё шсп* ехрептеЩеИ аизгеюпепё ^езкпеЛ зтё - ше ёаз ЬеШе 1е1ёег посп У1е1 хм ой ёег Ра11 15*. Бег таШетаизспе Ыодшзг тиВ еп§ тизаттепагЪекеп т к ёет етр1пзсЬ-ехрептеп1е11еп 1лп§шз*еп ... " [ОПпг 1969: 166]. 1

2

573

Поскольку на современном уровне развития языкознания каче­ ственные параметры языка ещё недостаточно изучены, то наиболее важными являются структурно-функциональные методы, вскрываю­ щие структуру описываемого языка в виде системы взаимодействую­ щих единиц. Язык должен исследоваться лингвистическими метода­ ми, подготавливая базу для математического анализа языка, кото-' рый, в свою очередь, льёт воду на мельницу качественного анализа языка. « ... математический подход приводит фактический материал в некоторую цельную систему, а стало быть, гарантирует в опреде­ лённых рамках достоверность знаний. Надо оговориться только, что это справедливо при- наличии определённых условий: исходный материал должен быть д о с т о в е р н ы м , о б ъ е к т и в н ы м и п о л н ы м . Это, правда, вовсе не исключает знаний описательного характера. Наоборот, тщательное о п и с а н и е э м п и р и ч е с к о г о м а т е р и а л а является н е о б х о д и м ы м этапом построения точ­ ной системы знаний. Нужно выяснить ещё сам э м п и р и ч е с к и й м а т е р и а л , необходимый для построения математической теории» (разр. моя, - А. К.) [Ляпунов 1969]. Итак, построив систему классов слов как «систему отношений» между классами, главным в ней мы должны считать не распознава­ тельную силу признаков, проб, уровней, не силу (выделимости) клас­ сов, хотя эти показатели сами по себе трудно переоценить, так как в обобщённой форме они отражают как в зеркале структуру немецко­ го языка, а, главным образом, качественную сторону каждого призна­ ка, каждого класса, качественную сторону всей системы: каким обра­ зом взаимодействуют классы в этой системе, какими свойствами обла­ дает немецкий язык на различных уровнях (морфологическом, слово­ образовательном, синтаксическом, просодическом, трансформацион­ ном и логическом), на основе каких свойств и на каком уровне объе­ диняются слова этого языка в классы, какое место занимает каждый признак среди других признаков внутри одного и того же класса, в различных классах, какие классы пересекаются с другими классами и на основе каких признаков. * 1

Е. С. Кубрякова справедливо пишет: как и всякая система, система частей речи держится на определённых связях и отношениях, складывающих­ ся и поддерживаемых между её единицами, в качестве которых выступают определённые части речи и частицы речи. Так складывается иерархическая организация частей речи [Кубрякова 1997: 192]. В системе частей речи суще­ ствуют оппозиции как по вертикали, так и по горизонтали, оппозиции от­ крытых и закрытых классов слов, оппозиции внутри частей речи. Описать систему частей речи - значит 1) описать конституирующие черты её е д и н и ц, 2) типы представленных в системе частей речи с в я з е й (иерархических и других), 3) п р о ц е с с ы, связывающие между собой отдельные части течи [Кубрякова 1997: 192]. 1

574

Сама по себе дальнейшая дифференциация классов слов, свой­ ственных немецкому языку, важна для языкознания как определённая ступень научного роста самой науки. Однако, говоря словами Ф. де Соссюра, « ... часто гораздо легче открыть истину, нежели отвести ей подобающее место» (Соссюр 1933: 79]. Главное здесь надо усматри­ вать не в дальнейшей дифференциации классов слов (по сравнению с традицией), хотя это само по себе чрезвычайно важно, а в том, что была сделана попытка построить строгую, гомогенную с и с т е м у классов слов немецкого языка, т.е. классов слов, которые в любом языке в с ё е щ ё р а с с м а т р и в а ю т с я в н е в с я к о й с в я з и один с другим, систему, обусловленную с т р у к т у р о й языка, что и позволяет получить более глубокое представление об исследуемом объекте. А «всё, что даёт более глубокие представления о предметах и явлениях . . . . должно быть использовано и взято на вооружение» [Филин 1970: 18]. Построение системы классов слов на основе внутрен­ ней структуры языка может явиться стимулом для н о в о г о т е о р е ­ т и ч е с к о г о о с м ы с л е н и я с т а р ы х ф а к т о в , что всегда слу­ жило движущей силой всякого поступательного движения в науке. Естественно, я не считаю, что на этом можно ставить точку. Все поднятые здесь проблемы предстоит ещё по достоинству осмыслить. История развития науки показывает, что наряду с чисто научными, новыми открытиями, осмысление старых теорий и фактов служило трамплином для поступательного движения науки [см.. например: Зиндер 1966: 64; Розенцвейг 1966: 31; Чикобава 1966: 53; Леонтьев 1965 (в): 117; Тамм 1967: 7-8; Туров 1967: 40].

575

ГЛАВА 5 Система классов слов, постулированная их взаимопроницаемостью («Система взаимопроницаемости» или «система перекрещиваний» классов слов)

§ 15. Функционирование одних и тех же лексем как слов различных классов В этой главе рассмотрены вопросы, связанные с функциониро­ ванием одних и тех же лексем как грамматических слов различных классов. В качестве одного из самых спорных вопросов современной грамматики частей речи стоит вопрос: может ли, например, союз функ­ ционировать в то же время в функции предлога? Или иначе: где прохо­ дит граница между классами слов? Проходит ли она только между дву­ мя материально различными лексемами или может проходить также внутри самой лексемы? Значит ли это, что одна и та же материальная лексема или одно и то же «тело» лексемы может выступать, скажем, и как частица, и как предлог, и как существительное? Если да, то в ка­ ких случаях это происходит? В предшествующей главе показано, что каждый из 26-ти выде­ ленных классов слов пересекается с каждым другим по каким-либо слабым (пересекающимся) признакам. Они-то как раз и составляют тот о б щ и й с е к т о р между разными классами слов, который втя­ гивает их в систему классов слов в полном соответствии с их пересека­ ющимися секторами в разных классах слов. В предшествующей главе читатель увидел, что все слова вступают в связь с другими словами по общим для них признакам, образуя «систему отношений» между клас­ сами слов. Теперь нам предстоит выяснить совершенно иной вопрос: может ли человек изобрести столько слов, чтобы каждый предмет действи­ тельности имел бы свой языковой знак, чтобы каждый существующий в немецком языке класс слов обладал своим собственным набором лек­ сем и чтобы при этом в каждом классе лексемы не повторялись? Этот вопрос, как оказывается, выводит нас в совершенно не исследованную и даже в какой-то степени тайную проблему соотношения языка - мы­ шления - сознания - действительности, которая до настоящего време­ ни на рубеже 20 и 21 веков не только не раскрыта, но в значительной степени запутана, и главным образом благодаря усилиям «марксист­ ско-ленинского языкознания». Проблема эта - тема особого исследо­ вания и здесь я попытаюсь показать лишь одно: как одна и та же лек­ сема, одно и то же тело слова, словарная единица, грамматически нео­ формленная (морфологически неизменяемые слова), вдруг обретает 576

живые черты именно в соответствующем синтаксическом окружении, как бы раздваиваясь, растраиваясь, расчетверяясь и т.д. и оседает в различных группировках слов как грамматические слова различных классов (взаимоотношение «лексемы» и «слова» см. в § 4, II). Здесь необходимо указать на некоторые технические приёмы фиксации каждой лексемы в виде её принадлежности к разным классам слов. При описании каждого класса слов прежде указаны о д н о ф у н к ц и о н а л ь н ы е лексемы, т.е. лексемы, выступающие только как слова данного класса, затем - м н о г о ф у н к ц и о н а л ь ­ н ы е лексемы, т.е. двухфункциональные, трёхфункциональные и т.д. Каждому описанию класса предпослан список его слов с указанием ко­ личества функций у каждой лексемы (в качестве слова какого класса оно выступает вообще). После перечня всех слов данного класса (если это закрытый класс, имеющий конечный набор слов, то перечисляют­ ся в с е его слова, для открытых классов слов, не имеющих конечного набора слов, даются лишь отдельные слова как иллюстративный ма­ териал) приводятся немецкие примеры, в которых искомые лексемы выступают в тех функциях (как одно- и многофункциональные лексе­ мы), в которых эти лексемы указаны в предваряющем перечне как сло­ ва данного класса. Так как большинство исследуемых лексем выступа­ ет как слова различных классов, то даются примеры на функциониро­ вание данной лексемы в качестве слов всех этих классов. Если при опи­ сании следующих классов пример на это слово отсутствует (он отсут­ ствует преднамеренно, чтобы не повторять один и тот же пример столько раз, в скольких классах выступает данная лексема), то после искомого слова ставится в скобках символ того класса, например, (М), (Р), (Р), (1Ч), (V) и т.д., в котором надо искать данный пример. Приме­ ры в основном даются для тех лексем, которые выступают как слова впервые упомянутого класса, т.е. класса, занимающего по его «силе выделимости» наиболее высокий ранг в системе всех классов (см. Таб­ лицу 6 в § 14). Если, например, слово уегтц^еп (см. глаголы -V) функ­ ционирует и в качестве существительного (14) (ёаз Уегшц^еп), и в каче­ стве предлога (Р) (уегшц^е), то после глагола уегшц^еп стоит в скобках символ класса, в котором надо искать данный пример: уегшодеп (Р), т.е. в классе предлогов (Р). Однофункциональные лексемы каждого класса обозначаются (пе­ ред списком слов) своим единственным символом (V, 14, А, Ь, М и т.д.). Перед двухфункциональными лексемами стоят два символа, символизи­ рующие два класса (например, Р, 8), перед трёхфункциональными лек­ семами стоят три символа, затем четыре символа и т.д. , в зависимости от количества классов, в которые входит данная лексема. После назва­ ния класса указано в скобках количество слов, входящих в данный класс, и его принадлежность к открытому или закрытому классу слов. 577

Все немецкие примеры взяты из толковых словарей немецко­ го языка [ЮаррепЪасЬ ипс! 5 1 е т к г 1969-1978, 4578 5. ; \УаЬп§ 1980, 4358 8. ] а также из произведений художественной литературы. В связи со сложностью проблемы и необходимостью убедить чита­ теля в правильности отнесения соответствующей лексемы к тому или иному классу, даются также отдельные примеры из живого (разговорного) немецкого языка на все слова, требующие языково­ го подтверждения, и почти на все слова, употребление которых са­ моочевидно для знающего немецкий язык. Если искомая лексема может употребляться также как отделяемая глагольная приставка, то в скобках указывается, сколько глаголов с этой приставкой суще­ ствует в немецком языке. При повторении примеров на глаголы с той же приставкой, последняя отмечается лишь в первом глаголе, в остальных она заменяется чёрточкой. Названия символов классов слов см. в «Предисловии». 1. (V) Перекрещивания глаголов (УегЬеп) со словами

других классов ( о т к р ы т ы й класс - 32 слова) 1-функциональные лексемы (16)

V:

Ъе§шпеп ёапкеп еззеп Мегеп

§еЬеп Ьо1еп каи!еп

Ш§еп тйззеп пеЬтеп

хейеп зеЬеп 1ппкеп

уеграззеп чУо11еп 21еЬеп;

2-функциональные лексемы (8) х

V, 8: з^еЬеп, зйгеп, зрагхёгеп, уегИегеп; V, О: 2иШп; V, Р: ЪезсЬаёеп, гесЬпеп, УогЬеЬаНеп;

З-функциональные лексемы (5) х

V, К, Г: ЪШеп, ЪаИеп (Ве18р1е1е ш ёег Юаззе Г ) ; V, К, Р: уегтб&еп, уогЪепаКеп (Ве1зр1е1е ш ёег Юаззе Р); У,Р,11: асЫеп(Р);

4-функциональные лексемы (3) х

V, С, О, А: аЪзсЬгескеп, аийаИеп, ЪеёеШеп (С); Глаголы - о т к р ы т ы й класс слов немецкого языка.Среди 32 лексем, отмеченных как глаголы, 16 лексем - однофункциональны и 16 лексем - многофункциональны, в т.ч. 8 лексем - двухфункциональны, 5 лексем - трёхфункциональны, 3 лексемы - четырёхфункциональны. Примеры:

1-функциональные лексемы: V:

578

Ье&ппеп: а*апкеп: еззеп: ]пегеп:

Шег Ъе%1пп1 йег \УаШ. Ыа, юЪ Лапке, гшг техоЫ ез. 1сЪ. еззе Ш^НсЬ. ешеп АрЫ. МюЬ/г'геп ап ёеп РШЗеп.

$екеп: Би кашш 1пп досп тсЫ зо оЬпе АЪзсМед %сНеп 1аззеп. ко\еп\ Баз К т д ко1г д е т Уа1ег д1е 2е1Шп^. каи/еп: Риг дге1 тагк капп 1сЬ гшг даз тсЫ каи/еп. 1щеп\ \УеЬ дет, дег 1и$>1\ тйззеп: Бег МепясЬ тьф 81егЪеп. пектеп: Бег ЯеИег ттт1 Ше 2й§е1. гейеп: КеЛе кетеп Шзтп! гсАел: Беп Тигт меА* тап зспоп УОП Гегп. Шпкеп: \Уег па1 УОП с ! е т ЗаЙ $еГгипкеп! уеграззеп: Ег уегрсфы Ше АпкипЙ зетез Ргеипдез. учоИеп: 1сп И>Й/ тог^еп пасп ВегНп аЪге1зеп. ггекеп: Ег зете 11Ьг аш ёег Тазспе. 2 -функциональные лексемы: згекеп Баз Наш згекг посп. Ег 181 рШ&Исп згекеп^оЬНсЪеп. зкгеп \Уегл&Гда? Ег ^уаг 2ЛУе1та1 мГгеп§еЪИеЪеп (лггегсЫеФеп, - 1аззеп) (2 УегЪеп); зрсщегеп Балл зра&еп ег п т т д пег. 1сп Ып х т АцЮ $/?адегеп§е?апгеп (зраг1егеп%е)жх1, - ГаЪгеп, - гейеп (4 УегЪеп); уегИегеп 1сп ЬаЪе ёаз 5р1е1 хеЛогеп. Б1е 2еИ \уаг уег1огеп%е%яп%&1 (уег1огеп^еЪ.&х) (1 УегЬ); тШп Би зоШе$1 посп е т е Рпезе За1г ттп.${ъ па1 посп е!луаз ^аззег х

V, 3: V: 3: V: 8: V: 8:

V: 8: У,0: V:

О: Ег \уаг деп зспбпеп Кйпзееп зеЬг т%е1ап.Ъ\ъ т е т ^ е ез %а1 ипд ^аг еи^пепги#г/ал.(0. Негтапп); V, Р: Ъезскасит, ЪезскМщеп V: Баз ОеЬгеШе шигде дигсп На^е1 ЪезскМщг. Р: ШЪезсксиЫ ешщег Й а п § е 1 е з . досп е т >уеПУо11ез Висп. гесНпеп V: Би каппз1 аиГ пнсЬ гескпеп. Р: ищегескпег а11ег зопзйёеп Аи$§аЪеп; уогЪекякеп V: Зхе Ьа1 дхе Зспйгге уогЬекакеп. Р: УогЬекакЫск дег ОепеЗшйёип? дез Спей кбппеп УШ* 1Ьпеп шИеДеп, да!3... Т

579

2. (ГЧ) Перекрещивания существительных (8иЬ$(апЙуе, № ш т ц г * е г ) со словами других классов ( о т к р ы т ы й класс - 124 слова) 1-функциональные лексемы (10) 14: ёег АгЬеНег бег СЬог ёег Еае1 ёа8 Оеггаёе с!ег Но!' с!а5 В о о 1 ёег 01еп81 ёег Рипке ё1е На11е ёег Ваит 2" функциональные лексемы (77) 14, С: ёег АЪепё - аЬепёПсЬ; ёа$ МаВ - ёегтаВеп; ё1е Аг1 - ёегагг; ёег ТеН - 1еИ8(С); N,6: ёег АЪепё - аЪепёз ёег Мог^еп - тог^епз - аЪепё - тог&гп ёег Вег§ - Ъег^аЬ ё1е КасЫ - пасЪ.18 - Ъег^аиГ - пасЬ18йЪег - Ьег§ап - пасЫ ё1е ЗеНе ёег Б1еп81а§ - ё1еп81а#8 аЪзеИз ёа5 1аЬг -^аЪгаш ёег Та§ 1а^аи8 ~ ^аг1ге^п 1а§ет х

ёег Шйа% - т11а%$

- пасЬшиа^ - ттйа^

ё1е Тгерре

1а#зйЪег ггерраЪ - 1герраиг"

ёег Мопса# - топ1а§8 (Ве18р1е1е т К1а88е В); 14, А: ёег АЪепё- аЪепёНсЪе Рое81е; ёег АЪМ1 - аЪШИ^е Ветегкип&; ёег АЪ§ап# - аЪ^ап^е Ехетр1аге ёег 5атт1ип^; ёег Аёе1 - аёеИ^е АЪ81аттип§; сНе КасМ - гиг пасЬШсЪег 2еК; ёег \Уег1 - >уег*ег Ргешё; (Ве18р1е1е т Юаззе А); 14, О: ё!е Ап§81 - ап§8( ёег ЗсЬаёеп - 8сЪаёе ё!е АшюЬ* - ап81сШ§ сИе 5с1ш1ё - зс1ш1ё ё1е!Ше -ЪеЫШсЬ ёег ТеИ - геПЪаШё, 1еШ1а1*1 ёег Ве^лй: - Ъе^пйеп ёег ХМеПап - ип1ег1ап ёег Р е т ё - Гете ёег ^Ше - \уШеп8 ёегРгеппё - г г е ш ё ёхе Ми1 - 2игш1е ёег Огат - §гат ёег Уег1ш1 - уег1изИ2 ёег 51апё - 1тз1апёе ёаз ^ е Ь - \уег! ёегВе^пгТ -тЪе§пгТеп (Ве18р1е1е т К1а$8е О); 14, Р: ёаз Ап^езгсЫ - апёезюЫз ёег К т § - гт§8 и т ёег Ап1аВ - ап1ШЗИсЪ ё1е Яйск81сЪ( - гйскзюЫИсЪ ё1е51е11е -ап81е11е ёхеЗейе -8е1еп8 ё1е АП1\УОГ1 - апг\УогШсЬ - УОП 8еИеп ёег Аш\уе18 - аи8^уе^81^сЪ - аиг* зеНеп ёег Бапк - ёапк ёег Тгой - йгой ё1е НншсМ - ЫпзюШскИе \Уе11е - ип\уей 580

(Не Ро1§е - 1Пго1^е ёаз МШе! - уегтте!* ёег [пгшк - тгшНз ёег \М11е - и т . . . \уШеп сНе МШе - тггпиеп с1ег \Уе§ - \уе§еп сНе КгаЛ - кгаЛ сНе 2еи - геИ сНе Ьап&е - 1ап?з сНе Ро1^е - гиго1§е, тГо1§е ёег Мап&е1 - тап^еКч сНе 1леЬе - гиИеЪе ёаз М1ие1 - пше1з Ше Оипз1 - 2и§ипз1еп ёег Nате - патепз - 2иип^ип81еп ёег ОЬег - оЬег; ёег 2>еск - 2\уескз (Р); ^ Е : ёегКгасЬ - кгасЬ (Е); N5 8: ёаз Наш - Ьаиз ё1е \Уипёе - \уипё ёаз Не1т - Ье1т ёег Огипё - 2и§гипёе ёаз Ье1ё - 1е1ё ёаз 0Ье1 - йЪе1 ёаз К.аё - гаё ё1е МазсЫпе - тазсЫпе ёег 1ей - 1еИ (8); 14, О: ё1е Апзсгтиип& - ап$сЪаиип2$>уе1зе (О); К, Н: ёег МагзсЪ - тагзсЬ (Н); З -функциональные лексемы (22) 14, 8, А: ёаз 0Ье1 - иЪе1 (8); 14, Р, V: ё!е ВШе - ЫИе; ёег НаК - Ьа11 (Р); N5 С, А: ёаз КесЫ - гесЫ; ё1е №1иг - иппаШгИсЪ; ёег АЪепё - аЪепёНсЬ; ёаз Егз&ипеп - еге&шШс-Ь (С); 14, О, С: ё1е №)гт - аЪпогт (С); 14, В, 8: ёаз Н е т - Ьеип (8); 14, Р, V: ёаз Уегтб§еп - уегтб^е; ёег УогЪеЬаИ - уогЪеЪаШюЬ (Р); Г4, Р, В: ё1е ЗеНе - аЪзеИз; ёег Ет§ап§ - ет§ап§з; ёег Апгап§ - апгап^з; ё1е Еап^е - 1ап§з (Р); ёег Аиз^ап^ - аиз§ап§з; 14, Р, А: ёег Веги& - Ьеги^НсЬ; ёег ОЪег - оЪег(Р); 14, < 2 , А: ёег 2огп - 20гт#; ёег Етёгап^ - етёпп^ИсЩО); 14, О, А: ёег \Уегх - \уеП; 4 ~функциональные лексемы (11) 14, Г, В, Р: ёаз Ма1- та1 (Р);1Ч, Р, А, О: ёег Ьаи1 - 1аШ(Р); 14, С, О, А: ёаз Ааз - ааз1§ ё1е Мегк>Уйгё1§кеИ - тегк\Уйгё1& ё1е БюЫе - ёхсЫ: ё1е КгдЬе - т1и§ ё1е Наг1:е - Ъаг1: ёег Зоттег - зоттегИсЪ ё1е Кипз* - кйпзйепзсЬ ё1е 31агке - з1агк(С); гЧ,0, 8, А: ё1е АсЫипё - асМ(А); 5™-функциональные лексемы (4) V, С, А, СЬ Р: ёег 1пЬаК - 1пЬа1ШсЬ (Р); 14, 8,О, Н, А: ёаз Ьоз - 1оз (8); 14, 8, О, Н, В: ёег ЧГе& - \уе§ (8); 14, 8, А, Н, О: <Це 8Ш1е - зШ1 (8); Существительные в немецком языке - о т к р ы т ы й класс слов. Из выделенных здесь 124 существительных 10 - однофункциональные лексемы, функционирующие лишь как существительные, 114 лексем многофункциональны, в т.ч. 77 лексем - двухфункциональны, 22 лексех

х

581

мы - трёхфункциональны, 11 лексем - четырёхфункциональны, 4 лек­ семы - пятифункциональны. Примеры; 1-функциональные лексемы: IV: Лет АгЪеиег. Ег 1$1'ет §и1ег АгЬеПек Лаз Воои ^И'хх 811геп аПе т е т е т Воог. Лег СНог. Ж\г зт^еп 1 т СНог. Лег В'гепзи Вгепм 181 Вгепзг ипё ЗсЪпарз 181 8сЬпар8 (Зрг.); Лег Езе1: Е т Езе\ зсттрн: ёеп апёегеп Ьап^опг (Зрг.); Лет Рипке: Е 8 \уаг кет Рипкеп ЬеЪеп теЬг т Пип. Лаз ОеггеШе: Баз Ое(теШе тегй §Ш. Л1е На11е: Б1е Р1и&2еи&е гоПеп аш ёег НаИе. Лет Но/. Мет 21ттег Ие§1 пасп ё е т #<з/пташ. Лег Байт: Ег 181 &гоВ ипё 81агк те ет Байт. 3. (А) Перекрещивания прилагательных (АфекИте) со словами других классов ( о т к р ы т ы й класс слов -332 слова) 1-функциональные лексемы (20) епиэеЪгИсЬ. гоза 8о1сп ^езат! затШсп т е т , ё е т , зет те81& 8е1Ъ ипзег, еиег гезеёа 8е1Ы§ег81ег, г^еНег 2-функциональные лексемы (158) А, I Дек.: оИезег, ё1езе, ё1езе8 ]'епег, ]епе, ]епез кетег, кете, кетез ёег8е1Ье, ёгезеШе, ёаззеШе ёегзе1Ы§е, сиезеИя^е, ёаз8е1Ы#е ёецет&е, с ^ е т ^ е , да^еш^е тапспег, тапспе, тапспез а11е, У1е1, У1е1е, У1е1ез(1 Яек.); А, В: аНегегз!, а1ЦаЬгИсп, ёогй§, ёгеи^асп, йяш, ^езШ^, 1ап§е, 8р&, зотёеп 1ап§, 1а§Исп (В); А, Ь: аш^егесЬпе!, ехк1ш1У, 1аи1ег, патепШсЬ, паЪтИсп(Ь); А, I шЛ: ёег^еюпеп, ёег1е1 (I ипГ.); А, 6: патИсЬ (О); А, С. аЪ^гипё^ егпеЬисп геасЫюп иптйШ^ ещщскНсп аЪзйгиз ге1аЦу ип^аЬгзспетИсп ех!гет атаЬегпё гезОоз ипхаЫЬаг ет§ аи§епГйШё псМё йЪеггазспепё аиВегз! йзгсЫЬаг пе81§ аиВег§еду5ЬпИсп §ап2 8СпаЫ§ уегёатт! аиВегогёепШсЬ ёапгИсп уег1еиГе11 зсЪгескИсп А:

асЫегПсп аёгеи ЪеёйгШ§ Ьепа^ИсЬ

х

582

ЪеасЬШсЬ ЪеёгоЬИсЬ Ье1гасЫНсЬ

81аи ^геиИсЬ 8птгга§ Ье1В

8опс1егИсЬ 1еП\уе1зе Пег Ю1а1 иЪегтаВ1§ ипегйгйёИсЬ ип§етеи1 ипНехтНсЬ ипегтаВНсЬ ип^е^бгшНсЬ ипУ0гз1е11Ъаг

Уо11з1апсЦ§ У6Ш§ уоглае^епс! ^а§Ьа181^ шаЬгЬаЛ \уе1сЬ[ \ует§ игезепШсЬ

ЬеггНсЬ есЫ ЬосЪ етрйпсШсЪ •^аттегНсЬ еп§ кпарр кШш епогт \^1гкНсг1 етзсЫеёеп ЫсЫ 21ет1юЬ егПзеггШсЪ теЬН§ 2ис1пп§ПсЬ егЪагтПсЪ 2\уе1Ыо8(С) А, О: аЪ^ап^, ЪегеИ, етегЫ (О); А, Ъ\ 8оипс180У1е1 (Ъ)\ А , Р : еп^ргесЪепё, §етаВ, пасЬз! (Р); А, № аЬепсШсЬ, АЙИц», аЪ§ап§1^, аёеИ& пасЪШсЪ, \уеп (>0; А, 8: Ъ1апк сЦсЫ §езип<1 к1ет зсЬоп иЪп^ кгапк 8сг1\уаг2 ЪИпё сИск как УО11 8сЫеГ ш ЪгасЪ е1т§ карий \УШК1 (8); А, М: ап^еЪИсЪ тШтаВИсЪ 2\уе1ГеШай уегтиШсЬ апзсЪетепс! оЙепЪаг 2\уеИ:е11о8 уог^еЪЦсЬ 2^ейе18&е1 (М); еуепШеП огТепкипс11§ Гга§1оз апз1геШ& А, Е: таЬ (Е): А, К: Ша, ит^екеЪг! (К); А, О: аЪгаШ^,- аЪзИпеп!, асЗгеИ, ЪаВ, Ыйег, ё и т т , йюЬ, ПеШщ (О); 3 функциональные лексемы (109) А, С, М: ЫсЫ (М); А, В, М: зсШеВНсЬ (М); А, Г, М: е^епШс-Ь (М); А, <2,Ь: аккигаИ, еиш& е^йЬпЦсЬ, Ъаир&асЪПсЪ (Ъ); А, В , Ь : еЪепзо^Щ, еЪепзоЪаий^, еЪепзо1ап§е, еЪепзоууеИ, еЪеп80\ует#, §епаизо#и1:, ^епаизоЪаий^, #епаи$о1ап#е, §епап80\уеИ:, §епаи80\ует§(Ь): А , В , Р : паЪ, §е1е§епШс11, зеДОкЬ, ипгегп(Р); С, В, А: рйпкШсЬ, гипс! (С); А, С,Р: Гет (Р); А, Р, I Пек.: а11, а11е, аИез (Г); А, О, I и п ! : аИейй (I ипГ.); А, М, О: ЪезИтт!, Ъеззег, егзюЬШсЬ, оГГепз1сШюЬ, зсЪетЪаг (М); А, Ь, Р: аиззсгШеВИсЪ (Ь); А, Ь, Р: ЫоВ (Ь); А, С, № гесЪ1, аЪепсШсЪ, ега^аипИсЬ, шшаШгИсЪ (С); А, О, 8: аиГгесЫ, Гге! (8); А, В, 8: Гет, \уе11ег (8); А, О, Н: 1ап&$ат, зсЪпеЦ (Н); А , 0 , М : етёгт^ИсЬ, гогт§ (О); А , М , К . тбёИсЬ, зеГЬзгеёепс!, 8е1Ъ81уег81апсШсЬ, ШёсЬЦсЬ, ипЪеШп§1, >уаЬгзсЬетисЬ, ^гкНсЬ (М); А, О, К: к1аг (К); А, 8, № иЪе! (8);А, XV, II: тоета! (Щ; - сИезеШе, еЬепсЬгзеШе, - ёаззеШе А, Ь, I Пек.: - сЦезе, - сИезез еЪепсЦезег, сИгек1

х

583

еЪегцепег, - ]епе, - ^епе8 еЪепзокпег, - 8о1спе, - 8о1спе8 §епаис1ег8е!Ье, - сНеаеШе, - ёа88е1Ье ^епаисИеяег, - сНезе, - сНезез депаш'епег, - }епе - ]епез <*епаи8о1епег, - 8о1сЬе, - 8о1спе8 (Ь); А, О, N1 \уел; А, Р, 14: ЬегО^ИсЬ, оЬег (Р); А, О, О: §и1, зсЫесЫ (О); А, О, С: аЪ8о1и1 пегИсЬгет ип^еасЫск! апёепеЬт пбсп81 пспи& ип^еГапг аЬьхЬеиНсЬ ЬйЪзсп 8е118ат ип§1аиЪНсп атТаШ^ тпегИсп 1бсШсп ип^еиюппНсп ЪеИеЫ§ 1еюп1 ипепсШсп уоИкоттп §гаи8ат тегк^йгсИ^ шуегзсЬапИ (С); 4-функщюнальные лексемы (31) А,С,М,<2: *га1пЬаЙ(М); А, Р, В, 8: Ьш1ег (Р); А, Р, О, 8: шиег (Р); А, Р, 0,8: гшлчйег (Р); • А, М, В, К: епсШсЬ (М); А, М, 8, К: луаЬг (М); А, Ь, Г, 0 : еииасп, §егаае (Ь); А, В, Р, Ь: еЪеп, егз1 (Ь); А, К, С, <}: Ьа1Ъ (С); А, С, 0 , 8 : ЬеШ(С); А, 2, II, С: 8сте1 (С); А, 8, Н, В: ЬосЬ, теоег (8); А, О, Т, В: кигх (О); А, О, С, 14: аа$1&, сйсЫ, ЬаЛ, кОпзиешсп, тегк>уйгсп2, гит&, зоттегИсп, 81агк (С); А, Р, 14, О: 1тй (Р); А, 8, 14, О: асЫ (8); А, С, В, О: тек (С); А, С, О, V: аЪ8сЬгескепс1, аиЙЪПепс!, ЬеёеШепс! (С); А , С , < 2 , Т : 8сЬбп(С); 5 -функциональные лексемы (10) А, К, О, С,Ь: ^епаи(Ь); А , М , ( 2 , С, К: пашгИсЬ (М); А,М,<2,С,8: Иаг(М); А,М,К,0,С: иптб§Исп(М); А, М, К, В, О: %ет& (М); А, С, О, Р, К: шЬаШсЬ (Р); А, Н, (}, 8, № 8Ш1 (8); А, С, О, Т, 8: (С); А, 14, 8, Н, О: 1оз (8); А, 2 , 0 , С, I Пек.: \уеш§ (С); ^-функциональные лексемы (3) А, М, Т, О, О, К: йсЪег (М); А, Р, С, О, 8 , 0 : сшгсп (Р); А, С, Г, < 2 , 2 , 1 Дек/. Ухе1 (Г); 7 -функциональные лексемы (1) А, В, V, Р, Ь, 8, Г: ^1еюп (Ь); у

х

ТИ

ми

В немецком языке выделено 332 прилагательных, которые далеко не исчерпывают данный класс слов. Прилагательные - о т к р ы т ы й класс слов. Из 332 лексем, опознанных как прилагательные, 20 лексем однофункциональны, т.е.выступают только как прилагательные, 312 лексем - многофункциональны, в т. ч. 158 лексем - двухфункциональны, 109 лексем - трёхфункциональны, 31 лексема - четырёхфункциональны, 10 лексем - пятифункциональны, 3 лексемы - шестифункциональны, 1 лексема - семифункциональна. 584

Примеры;

[-функциональные лексемы: А: аскгегИск: гш1 аскгегИскет \Утё зе§е1п (УОП Ып1еп коттепс1); айгегг. е т айгеиез Маёспеп; АЬег 1пге КЫёег з т ё \ует& айгеи. 51е 181 айгеП ап^его^еп. Ъес1йфщ\ е т е т ЬеЛйфщеп Мапп ЬеИеп; ЬексфШг. е т е Ьекафске \Уо1тпип&; е т Ъека%Мскег 5ез8е1; ешЬекгИск. ТаЪак 181 е т етЬекгЫскез ОепиВт1иеШ1е Щеёегпо1ип§еп з т ё т Лезет АЪзсппт ешЬекгИск. гезейа: ёег гезейа РагЫоп; гоза: е т е го^л В1ше; загпШск: ЗатШске Ктёег ёег РатШе \уагеп егкгапк!. зе\Ь\ 81е Ьа1 а т зе\Ъеп Та& ОеЬш1з1а§ \У1е 1сп. зе\Ы%\ посп а т зе1Ы$еп Та§; гиг зеХЪщеп ЗШпёе; др/сА: еш зо1скег 5Ю1Т; е т е зокке РагЪе; тет, йет зет, 1кг, ипзег, еиег. Мет 5сЫй8зе1 181 \уе^.Баз §П1 тетет Вшёег.Бег Уа1ег тетег Ргаи 181 кгапк. у

2-функциональные лексемы: х

А, I Пек.: кет А: Кет Уо^е1 зап&. Кет \\^ог1 К а т УОП зетеп Црреп. Ег гйпПе Шг гшсп кетеп Рт^ег. I Дек.: Кетег тгд. ез §1аиЪеп. $ е т С1йск уегёапк! ег Шпет. талек А: Мапскег МепзсЬ \упё ез §1аиЪеп. I Дек.: Минске дуегёеп ез §1аиЬеп.1сЬ ЬаЪе Птеп тапскез ги еггаЫеп. Мапс1ге уоп ипз з т ё ^езипё. АегзеХЪе, ШезеХЬе, йаззеХЬе А: Ве1ёе ига^еп йепзеШп (%Шскеп) Ни1.51е паКе йаззеХЬе К1е1ё \У1е а т Уо11а§.

I Лек.: Ег 1311ттег йегзеЬЪе. А1з ег ёеп Епгеп§аз1 ЦаГ, &гШе ег йепзекЪеп т й &е&г УегЬеи^ип^.

З-функциональные лексемы: х

А, О, N1 ъеп А: Шпег Негг! ^ 1 г паЪеп Ихг унеПез ЗсЪгаЪеп егпаИеп. О: Ваз 181 ^а Оо1ё мгеШ Плге НШе 181 Шг писп зеЬг У1е1 меП. № йегШг%\

4. (I Пек.) Перекрещивания изменяемых местоимений (Декйег<:е Ргопопипа) со словами других классов ( з а к р ы т ы й класс слов - 73 слова) 1-функциональные лексемы (11) I Дек.: 1сЬ, ёи, ег, $1е, т г , тг, зхе, 81сЬ, етег, ете, етез; 585

2-функциональные лексемы (32) I Дек., И: ёег, сйе, ёаз, \уег (II); I Пек., Ь: еЪепёег, еЪепсНе, еЬегпёаз (Ь); I Пек., А: сНезег, Шезе, ё1езе8,ёег8е1Ы^е, ё1е8е1Ы&е, ёаззеНл^е, а11е, ёе]еш§е, ё1езеш&е, ёаззеш^ге, ]епег, ]епе, ]епез,тапсЬег, тапсЬе, тапсЬе^, кетег, кете, кетез,У1е1, У1е1е, У1е1ез(А); ёег8е1Ъе, ё1езе1Ъе, ёаззе1Ъе, З-функциональные лексемы (28) I Пек., 8, В: ет(8); 1Иек.,Р,А: а11, а11е, а11ез(Г); I Пек., А, Ь: еЪеп^езег, - (Иезе, - Шезез, еЪещепег, - ]епе, - ]*епе8, еЪепёегзеШе, - ё1езе1Ъе, - ёаззеШе, еЪепзсЯсЪег, - 8о1сЪе, - зокКез, §епаиёегзе1Ъе, - ё1езе1Ъе, - ёаззеШе, ^епаисИезег, - ё1езе, - ёгезез, ^епагуепег, - ]епе, - ]*епез, §епаизо1с11ег, - 8о1сЬе, - зокЬез; 5 -функциональные лексемы (1) х

х

та

I Пек., С, 2 , 0 ,

А:

ыет$(С)\

бифункциональные лексемы (1) I Пек., Г, С, А, О, Ъ У1е1(Г); В немецком языке было выделено 73 изменяемых местоимений. Изменяемые местоимения - з а к р ы т ы й класс слов. Из 73 лексем, опознанных как изменяемые местоимения, 11 лексем - однофункциональны, т.е.выступают только как изменяемые местоимения, 62 лексе­ мы - многофункциональны, в т.ч. 32 лексемы - двухфункциональны, 28 лексем - трёхфункциональны, 1 лексема - пятифункциональна и 1 лексема - шестифункциональна. Примеры: 1-функциональные лексемы: I Пек.: иск Мап Ъе1гас]11е1е ипё ЬеоЪасЫе^е згск ^е^епзеШ^ (V/. Вгеи1); ,Деёепга11з ЬаЪе 1сЬ пиг уог^гпогшпеп, хш1 Шпеп ... т зргесЬеп" (В. КеПегтапп).

5. (\У) Перекрещивания предложно-вопросительных слов (1п1;егго§аЙУе РгоштшакёуегЫеп, ЧУ-\Убг1:ег) со словами других классов ( з а к р ы т ы й класс слов - 51 слово) 2-функциональные лексемы (44) Щ V: т\У1еГегп \\тезо шогап 1^е\уеИ \У1е\уеИ: ^огаийш чуапп ^УоЪе^ \УОгаиз >ует§е§епаЬег \Уоёигсг1 \Уогет х

586

\ует2иГо1§е

\уоГет \уоШг

ше1ши§Ш181еп

\УОПП

\уоЬег

\уогйЪег \УС)(ге^еп шогит АУогитег

\УОЬШ

^озе1Ъз1

>уез8еп1\уе&еп

\уоЫпаиз ^ойт^е^еп

ДУОУОГ

\уе8зепип&еасЫ:е1

шоЫп1ег

\уе88епип&егесЪпе{:

июгШ

\уетги \уеззеп шеззепгаПз \уез8еп1Ьа1Ъеп

\У1ёег

\УОУОП

\уо\\пёег июги

и т \уеззеп1луШеп угагасЬ Ш02^18сЬеП ш1еГет хуопеЪеп З -функциональные лексемы (2) \У, А, II: \^еу1е1; \У, О, XI: дуогаиГ; 4 -функциональные лексемы (3) УУ, II, К, О: \уагит, \уезЬа1Ъ, чуезчуе^еп; 5™-функциональные лексемы (1) \У,С,К,К,11: тое; (^-функциональные лексемы (1) УУ, II, В, К, К, О: \*о; В немецком языке выделено 51 предложно-вопросительное сло­ во. Предложно-вопросительные слова - з а к р ы т ы й класс слов. Из 51 лексем, отнесённых к предложно-вопросительным словам, 14 слов двухфункциональны, они выступают как предлождно-вопросительные слова (\\0 и подчинительные союзы (Ц), 2 лексемы - трёхфункциональны, 3 лексемы - четырёхфункциональны, 1 лексема - пятифункциональна и 1 лексема - шестифункциональна. Примеры: 2 -функциональные лексемы: УУ, II: тте/егп \У: 1пте/егп Ы ег 8сЬи1сИ§? Ыте/егп Ы 81е ЬегесЬй^? II: 1сЬ капп т с Ы за§еп, тте/егп ёаз е т е Ъеззег зет зо11 а1з ёаз апёеге. 1сЬ \уеШ тсЫ, тте/егп ег ЪегесШ§1181, ёаз ги 1ип. ттемгеН УУ: ЫтетгН Ьа! ег сНе \УаЬгЬеИ #ез а§1? II: 1сЬ \уе1В шсЫ, ттешгг ег гесЫ Ьа1. тжп \У: Шпп тсв1 ёи Ъе1 ипз ет!хейеп? II: Зхе тИззеп ^еЬеп, ттп юЬ ё^Ье, т с Ы ггОЬег твззеп УУ: Швзеп ВисЬ 181 ёаз? Ш&веп Ьаз1 ёи §еёасЫ (уегаИ); II: 1сЬ дуехВ тсЫ, твззеп ВисЬ ё1ез 151. х

х

х

587

теьо XV: Шеао зо11 юп ёаз Шп? \)\ 51е \уипёе1ге зюп, техо ёаз ^езсЬеЬеп копте. темней XV: Шепе'ипа1 егёагш1 гесп1? II: 1сЬ \уеШ тсЫ, шею ей ег ёатИ гесЫ па1. XV: Ий>#УоШе. \уо%е%еп XV: Щ>$е8еп з1еШе ег оИе Ьеиег? II: Ег паие тсЫ егкапп!:, \уо%е§еп ег 1 т БиткеШ &езЮВеп ^Vаг. унокег XV: И&Агг 181 ег ^екоттеп? * II: Ег тШ1е, мгокег ёаз к а т и>оАт XV:ЭДЬАш§еп1 ё!е Ке1зе? II: Гсп \уеШ тсЫ, и>оАш тН ё е т У1е1еп АЪЫ1. моктаиз XV: Шктаиз §еЫ ёег \Уе§? У/оЫпаш зо 1гйп? II: 1сп ^еШ-шсЫ, мюктат оИезег ХМе§ ШЪг!:. хуоЫп$е$еп XV: Шкще§еп р1ек1еп ё1е Мбпсп§и1ег ти. 1пгеп 1ат*еп Меззегп? (ХУКиёо1рЪ). II: 1сп Ып ёетег Метилу, ^окт^еп т е т е Ргеипё ёег АпзюЫ:181, ёаБ ... мготИ XV: ШтЫ капп юп 1Ьпеп сПепеп? II: 1сп Й*а§е тюп, н/о/шг ег ёаз уегоИеп!: Ьа1. м^о/гасА XV: ИЪ/гдсА §иск81 ёи ёепп? II: М е \У18зеп тсЫ, мопаск тг ипз псЫеп зоНеп.

ураган \У: Штап \Ы ег §езЮгЪеп? II: Ез 8шё сНе 8сЫееЫез1еп РгйсЫе тсЫ, могап (Не У/езреп па^еп (5рг. ). у^огаи/Нт \У: Шгаи/йп \уа§1е з1е Лтсп ^апгеп Вез112 ап ёеп $о Ш2^е1Ге1ЬаГ1еп 51е§ ёез Кбт<*з? (Н. Мапп) II: Ез 181 т с Ы т егкеппеп, юогаи/кт 81 е 80 ^еЪапёек Ъа1. УУОГСШВ

\У: Шгаив Ъез1еЫ ё1езе Маззе? II: 51е копШе ггйг тсЫ за^еп, мотив дхе Р1<шг §етасЫ ^аг. уиогет \У: Шгет ЪаЫ 1Ъг (Не р1&иг ^е^скеИ? II: Е8 \уаг е т е ё и т т е ^езсЫсЫе, ууогет ег уепУ1ске11 ^аг. УУОПП

\У: Шпп шиегзсЬеШеп 81сЪ гч*е\ УогзсЫа^е? II: Баз 181 е т Рипк1, уеопп юЬ апёегег тетип^ Ът. ууогйЬег \У: ШгйЬег ЬаЫ 1Ъг 2е8ргосЪеп? II: 51е копп1е т с Ы #епаи $а§еп, ууогйЬег 81е 80 1гаип& \уаг. уиогит УУ: Шгит ЪапёеИ ез з1сЪ Ыег? II: 1сЪ ууеШ тсЫ, \уогит ез 81сЪ ёаЪе1 ЪапёеИ. ууогитег УУ: ТУ0гигс*ег Ъаз1 ёи сИе Ак1е §еГипёеп? II: \Ул т з з е п посЬ тсЫ, могиШег (Незег Ра11 етгиогёпеп 181. \уове1Ьв1 УУ: ШвеХЪвг ЪапёеИ: ёег Котап? II: \Ул ЪаНеп кете АЬпип^, \Уове1Ъвг ё!е Кеёе >уаг. УУОУОП

\У: ШУОП ЪапёеИ ёег Котап? II: ^ 1 г Ъаиеп кете АЪпип& УУОУОП ё1е Яеёе тсаг. УУОУОГ

УУ: \УОУОГ Ъаз! ёи Ап^з!? II: \У1г аЫиеп тсЫ, УУОУОГ 81е зюЬ. ШгсЫеп. ууоги УУ: Шги егхШеп 31е пиг ёаз? II: У/и: ЪШеп §ега §ет1&1, ууоги с11езе АгЬеИ тасЪеп зо11еп. З -функциональные лексемы: УУ, А, II: теуге1 УУ: Шеуге1 Ет>тоЬпег Ьа1 НатЬиг§? А: Беп течгвЪеп ЬаЬеп илг ЬеШе? х

II: 1сЬгаи/3егз1 пасЬзеЪеп, тЫе1 Ое1ё юЬ посЬ ЬаЪе. УУ, С, V:

погаи/ 589

XV: Шгаи/ЪепЫ Лезет 1 т и т ? А: Ег запёСе пж е т ЗспгаЪеп, ыогаи/\с\\ Ыпге1з1е. II: 1сЬ \^еШ тсЫ, т)гаи/\с\л ёеп Кш§ зеСгеп зо11. 4 -функциональные лексемы: УУ, II, К, О: магит XV: И&гага Шз1 ёи ёач? х

II:

1сЬ \уеШ, Ш1гит ег с1аз ^е1ап па1.

К: „\Уо11еп \УИ* ПОСЬ зраггегеп §епеп?" - „И&гшя тсЫ?" О: Мете МиИег шаг егкгапк!, \шгим юЬ т е т е п 11г1аиЬ аисп аЪЬгеспеп тшЗ. ц;е$ка1Ъ

XV:

па1 ег ёаз §е1ап?

II: 5а&е тл* Ыие, чгезксйк ёи &е\уеии паз1? К: , Д о т т з 1 ёи тиТ?" - ,,ИЫга/6тсп1?" О: ЕГ \уаг рЮ&Исп кгапк §е\Уогёеп, м?езка1Ь ег т с Ы коггапт коппСе. XV: Щ$ш%еп Ыз1 ёи зо зра1 ^екоттеп? II: 1сп тбс&е &ете \У18зеп, \уе$ч;е$еп ёи зо зрШ: §екоттеп Ыз1. О: Ег паие уегзсЫа&п, \уез\уе§еп ег ёеп 2и& т с Ы теЬг еггасЪХе. ^"-функциональные лексемы: XV, С, К, К, II: те XV: И5
II:

1сп \уе1Б тсМ, тэ ег \УОЬП1.

В: ХУепп ^айеп уег^гаЬеп з т ё , ёапп 181 ёаз Ыег Ъег шз (Н. РаНаёа). К: Ез ^^уигёе лио теп* е т е Ьбзип§, зо ёосп е т #ап§Ъагег У/е§ т ёюзег Рга§е §еГипёеп. К: (= аЬег пещ кетете^з): ,Д}и ЪЫ ггиг ЪОзе?" - ,Дсп нч?!" С: (каша!: м;о... йоск = м?ей): Би зоШез! тсЫ зраыегеп^епеп, н>о ез ёосп зо ге#пе1; (етгаитепё: м>о ... йоск = оЬм>ок1,тУггепй): Баги зт§1 з1е е т к1етез Ыеёспеп, еМасп п е т § ! Ш з1е ёосп Ггйпег тсЫ апз К1аУ1ег §е^ап§еп \Уаге (Е. КазШег).

6. ( М ) Перекрещивания модальных слов (Мос1а1\УбЛег) со словами других классов ( з а к р ы т ы й класс слов - 79 слов) 1-функциональные лексемы (14) М: ГОтаЬг тб§ПсЬепга11$ ^аЬгНсЬ §егаШ&81 8сг1\уегНсг1 д^отб^ПсЬ §1искИсг1ег\уе18е зогиза^еп гшеНеЫоЬпе ^еу/188егта!3еп йЪп^епз тб§Нс11епга118 ^оШоЬ ип§1искНсЬег\уе18е 2 -функциональные лексемы (30) М,А: ап§еЬИсг1 тШтаВНсЪ ипгигейеШаЛ гууеМ'еШаЙ апзсгютепс! оЙепЪ агуегтиШсЬ 2\уе11е11о8 еуепШеН огТепкипсИ^ уог§еЬПсг1 2^ейе18гге1 гга§1о8 ша&ейц; ^аЬгЬаШ^ М, С: аИепГаПз, зсЫесЫепНп^з; М, Р: ИЪегЬаирЦ М, В: аи^езсИешНсЬ, ЦеЪег, паШгИсЬепуехзе; М, О: Ги&НсЪ; М, К: ЬогТепШсЬ, ]'а\УоЫ, Ыёег, кешезГаЛз, кете$^е#$, гтйисЫеп, зюЬег ИсЬ, угеИеюЫ; З -функциональные лексемы (23) М, В, Ь: ^ес^епГа11з; М, В, А: зсЪПеВИсЬ; М, А, С: МсЫ; М, С, О: ап80П8(еп; М, С, К: ёигсЬаш; М, А, Г: е^епШсИ; М, I гег., К: тете1Ъа1Ъеп, т е т е ^ е ^ е п ; М, Р, С: е1^а; М, А, О: Ъеззег, Ьезйтлй, егасЫНсЪ, оЙешюШсЬ, зсЬетЪаг; М, А, К: тб^НсЬ, зе1Ъ81гес1епс1, зеШзгуегзШсШсЬ, ШзасЬИсЪ, ипЪесЦп^, ^аЪгзсЬетИсЬ, ^гкИсЬ; М, К, К: аИегсНпёз; М, Ь, С: уган^епз; 4 -функциональные лексемы (5) М, А, В, К: епсШсЬ; М, Ь, К, С: &еШсЬ; М, А, 8, К: \уаЪг; М, С,А, О: \уаЬгЬаг*1; М, С, О, I ипГ.: аПегЪапй; 5 -функционалъные лексемы (5) М,А,СЬ С, 8: Иаг; М, В, С, К, II: каит; М, А, (2, С, К: паШгИсЬ; М, К, А, В, О: §е\У1В; М, А, К, О, С: ипто^ИсЬ; ^-функциональные лексемы (1) М, Т, О, О, К, А: згсЬег ; 8 -функциональные лексемы (1) М, <2, Н, С, К, 8, К, Т: тоЫ; В немецком языке зафиксировано 79 модальных слов. Модаль­ ные слова - з а к р ы т ы й класс слов. Из 79 лексем, опознанных как модальные слова, 14 лексем - однофункциональны, т.е. функциониру­ ют только как модальные слова. 65 лексем - многофункциональны, в т.ч. 30 лексем - двухфункциональны, 23 лексемы - трёхфункциональны, 5 лексем - четырёхфункциональны, 5 лексем - пятифункциональны, 1 лексема - шестифункциональна и 1 лексема - восьмифункциональна. х

х

х

та

ми

591

М:

Примеры: 1-функциональные лексемы: /йгмакг. 51е Ьа1 [йгмсйгг 1Ьг Вез1е8 ^е^еЬеп. Ригыа}1г, е т ЬеггИеЬег АпЬНск! ^е/аИщзг. Ап1\*юПеп 51е $е/аШ%з1\ 5а§еп 51е ггпг %е[а1\'щз1, шаз 51е ^о11еп. ЗсЪеП еисЬ %е[а\1щз1. ^е%\ %ЩсШсЪегю(те\ 5о1сЪе Ра11е \уегёеп %\йскИскегу*е1зе гттег зекепег. $емззегта/3еп: Оетззеппфеп Ъ&$1 ёи гесЫ. $огйоЬ: Е8131 $ои\оЪ гисЫз раз81ег1. тдфскеп/аИз: Ьо1а \Уо1ке 2иг ВШте ипс! тд$Искеп/а11з сИезеЪеп ЗШске 8р1е1еп (Н. Мапп). тд%Искете1зе: Мд$Искегме1зе Ъайе 81е ёаз пиг §е1гаит1:. зскмегИск: Баз \Укз1 ёи зскмегИск геП1§Ъгт§еп.Батк \укз1 ёи зскыегИск е^а8 еггасЪеп. зогиза^еп: 31е етаЪг! зогиза$еп 61е §апге РагшНе аПет. йЬщепз: Шгщепз кбткез! ёи гглг етеп ОеГа11еп Шп. 1сЬ ЬаЪе иЬгщепз §апг уег^еззеп, ёл ги ёапкеп. ищ1искИскегм?е1зе\ ищШскИскегме'ьзе \уаг т е т а п ё ги Наизе, а1з ёег Вгапё аизЪгасЪ. макгИск: Оаз 181 макгИск кет Уег^пй^еп. юотд%Иск: Ег 181 ёигсЪ^еЪгагяк, ипё ц?отд$Пск посЬ т к Ггетёет Ое1ё. К о т т м>отд$Иск зсЬоп еЪег.ууотд^Иск 181 ег аи*§еЪакеп дуогёеп. хмег/еЪокпе: Тжег/еЬзокпе Ь.а1 ег зюЬ аисЬ ё1езта1 тсЫ §е1гг1. Зо 181 ез теЩзокпе а т уетйпШ^еп. 2 -функциональные лексемы: ащеЬИск Ег 181 ап^еЬИск уегге181:. зет ап^еЬИскег Уа1ег; апзскетепа Апзскетепа {$1 т е т а п ё ги Наизе.Ег Ьа!: апзскетепа кет §е1ё. зете апзскетепае КиЫе; еуепШеИ Ег к о т т ! еуеЬпШеИ егз1 тог&еп. еуеШиеИе *\\^йпзсЬе, ВезсЬ\уегёеп; ]га§1о8 ёаз 181 ]га^1оз псЬгщ. $ёте/га$1озе ВеЬаир1ип§еп; тиРпфИск Вхе ШеШскзз^еИе ЬеГапё зюЬ тШтхфИск т 600 Ме1ег ТМе. Ег 181 ёег тШтсфИске ТШт. о$епЪаг 1сЬ Ып о$епЪаг ги йгйЬ §екоттеп. х

М,А: М: А:

1

М: А: М: А: М: А: М: А: М: 592

1

1

г

А: е т о#епЬагег 1ггШт; М: Ез 131 о$епкшк1щ, ёаВ ег ёеп Ве1ш^ Ье^ап^еп па1. А: е т о[(епкипЛщет 1ггШт; ип$1геи'щ М: Ез Ыитггеищ, ёаВ ... ; Ег 181 ипмгехщ е т ЪеёеШепёег 5сЬпи*1е11ег. А: Баз 181 е1еп итгге'йще Та1заспе. игцюех/еХка/г М: Баз Шпг! шггыех/еХкар ги Аизетапёегзе&ипзеп. Ез 181 июме1/е1ка/1 е т ^го/Зег Ег1о1§. А: 1ЬгегспшкаИзспеЬе^аЬш^ ^аг ищ^ех/еХкф. чегпшйгск М: Ег па1 ез Vелпиг^^ск &аг тсЫ зо Ьбзе §етет1. А: Ег 181: бет^егтиШске Та1ег. Vо^$еЫ^сп М: Уог%еЪИск 181 ег §ез1егп Ыег тсЫ §е\уезеп. 31е газ^е уог^еЫкк аиз ГатШагеп Огйпёеп рШхИсЪ. аЬ. А: з е т Уог%еЪИскез Мззеп; мгакгкфщ М: Ег 181: У1>акг1ш/и% кет БиткорГ. ХУ1гкпсп ипё мапгкфщ\ А: Шкгка/Н%ег ОоН! 1сп паЪе ез ыакгкхфщеп ОоИез тсЫ &е1ап! М: Ез зсЬет! таг ёосп гУнег/еХксф, оЬ д\аг оИезе Тоиг таспеп кбппеп. Ез 181: ту*е1$е1ксф., оЪ ег к о т т ! А: е т пмег/еПгарез КотрИтепГ, 1сп паие ёаз гмгег/еХкфе Уег^пй^еп, пеЪеп Шт т зИгеп. гыег/еХХов М: Ег па1 туеег/еХХов гесЫ. Ъмег/еХХов па1 ег е т е ^гипёПспе АизЫ1ёип&. А: Ег па1 зете Меишп& ти. гъег/еХХовег ЗюпегЬеИ уог§еига§еп. гмег/еХз/гег М: Ег к о т т ! г^еЩв/гег тог§еп. А: туеег/еХфеге Ап^аоеп; М, С: аХХеп/аЛз М: ... т т е т е г Уогаиззшп!: ёеззеп, чуаз аХХеп/ЫХз посп коттеп кбпп1е (М. ЕЬпег-ЕзсЬепЬасп). С: 1сп >уеШ, ^ е >уей 1сп аЦегиЫХз §еЬеп ёагГ. $сЫесЫегсип$8 М: Ез 181: зсккскгегйщз ипУОГ$1е11Ъаг, \лае ех ... ; Ве1 1Ъг капп т а п 8скХескгегаЧщ8 иЪег а11ез Ка1 по1еп. С: Ег \Уо111е тсЫз теЬг $а§еп, а1з асЫесШгаЧщз по1У/епё1§ \уаг. Ез ^аг ти: 8скХесШегаЧп8$ Ш1тб§Исп! М, В: аи$еп5скеМкк

593

М: Ащепзске'ийкк Ьа1 ез Пип <ге*а11еп. Аи^епзскетИск 181 ег зспоп Ыег <ге\уезеп. В: А1з ащепзскетИск с!ег \\^еп апЫеН.Тга! УОП бег Наиз1герре сИе Ма&ё ... Ьегап (ТЬ. Зюгт). ИеЬег М: Нбге ИеЬег аиГ ёатИ. Баз паиез! с!и ИеЬег тсЫ за^еп зоНеп. 1сЬ ЫкЬег &1е1сЪ Шп. В: 1сп 1ппке ИеЬег Тее а1з КаЛее. паШгИскетеш М: Оаз 816Б1 пагйгЫскеглчегзе Ъе1 У1е1еп аи** АЫеЬпш§. В: Оаз 81е1§ег1е пагйгЫскегме'гзе зете Егарбгип^. М, К: ко$епг\кк М: Но#епгЫск котпй ег Ъа1ё. К: „ОЪ тог^еп >УОЫ зспбпез \Уеиег ЛУПЧЗ?" - ,До$епйкк. " ](№Ок1 М: ЗсмоЫ чуегёе юп ёаз Шп. К: „Оепз1 ёи т и ? " - ЛсмоЫ." кгаег М: ЬеШег капп юп тсЫ коттгп. 51е копп1е 1еШег тсЫ коттеп. К: „ОеЬз1 ёи т й ? " - М^ег. " М: Ег §аг]Г тюп кегпез/аИз Ыег зепеп. К: „5е1ё т г ипз Ъбзе?" - „Кетез/аИз. " кетезме§з М: Ег 181 кещезм?е§з зо к1и& ^яае ег зспейи. К: „МбсЫегз!: ёи §егпе т ^ к о т т е п ? " - „Кетез\х?е%з. " га/ГшсА*еп М: Ег \уаг тШккгеп е т Тгаитег. К; „\УЬШ Шг уетсЫеп?" - „Мкпккгеп. " зккегЫск М: 31е котт!: зккегЫск посп. Баз Ьа1 ег зккегЫск тсЫ #е\уиВ1:. 1сп \уегёе т п зккегЫск Йпёеп. К: , Даз1 ёи ез ёаЬе1 &и1 § е т е т 1 ? " - 1а, зккегЫск. " укЫеккг М: УгеИеккг па1 ег зюп ёосп &е1п1; 1сп ЬаЪе УгеИеккг 2еппта1 ёог! ап§еги*еп; УгеИеккг кбппеп 51е зо йеипёПсп зет, ёаз Шг гтсп ги ег1её1#еп? К: , Д о т т з ! ёи ЬеШе аЪепё?" - „УгеИеккг. " М, Р: йЪегкаирг М: Шегкаирг Шп11е ег 81сЬ. пеи1е ^УоЫе^. Ваз 181 йЪегкаирг т с Ы тб#Исп.; ЧУезпаШ ёи сЦсп пиг зо егег^егз!, ипё йЪегкаирг ёаз 181: ёосп т е т е Заспе! Баз 181 йЪегкаирг т с Ы \уаЪг. 594

р: \Ме \^аг ёаз иЬегкаирг тб^НсЪ? \Уег Ьа1 сНг ёаз иЬегПанрг ? е 8 а § 1 . ' Каппз1 ёи иЬегкаирг .зсЫмттеп? М е 151 ёаз ёепп иЬегкаирг ^екоттеп? М, д (ифск М: Мап кщ/й^Иск ЪеЬаир1еп, с1а!Л ... О: ... и т т е т е Яеёе /йцИск &екигг1, т ! М1кгорЪоп ги зргесЬеп (ТЪ. Мапп). З -функционалыше лексемы: М, В, Ь: )еа еп/а11з М: Оаз ше1Б 1сЬ пьем, ]ейеп/аИз Ъа1 ег тсМ$ ёауоп §еза§1ЛсЬ ги!:е ]ейеп /аИз тог^еп ап, ёапп ЪезргесЪеп \У1Г ёаз \Уейеге. 1сЬ \уеШ тсЫ, \\ю сНе ктёег зтё, з1е ЬаЪеп ]ейеп$а11з Ыег ОезргеИ. Ргаи Ртге [гаг Шп? $бЪпе, ]еа еп[а11з \$1 Негт ^еИег ё1езег тетип§ (Н. Ва1ег1). В: М г тйззеп ]еа ет а11з а т 20. аи? а11е Ш1е гт1 ёег АгЬеН: ?еащ $ет. ОЪ ег котлйоёег тсЫ, 1сЪ Ъ1е1Ъе ]ейеп/а11з ги НаизеЛсЪ гЫе ]еаепр11з тог§еп ап, ёапп ЪезргесЪеп ^1г ёаз \УеИеге. Ь: У/и: тйззеп е1\уаз Шг сНе РаггиИе Тип, ]еа еп/а11з Шг ё1е Ктёег. М. В. А: зскИе$Иск М: ЗскЫеЩск 181 ёаз т с Ы зо тсЫщ, те ёи ез тетз1. кбппеп е$ зскИе$Иск т с Ы теЫ аизЪакеп! В: 8сИе$Иск тиВ юЪ посЪ Ъетегкеп, ёаВ ... ; Ег 181 зскНеЩск ёосЬ посЬ §екоттеп. А: е т зскИеЩскез \Уся1; ете зскИеЩске 2аЫ; М, А, С: ЫсЫ М: (= УЫЫСЫ): 8оШ юЪ Шт ЫсЫ бхе ВоСзсЪаЙ Ъпп^еп? (Н. Но?таппзЙ1а1). А: ЫсЫез Сераск; ЫсЫе 2л§агеиеп; е т ЫсЫег \У1пё; ё1е ЫсЫе Ми81к; С: Баз 181 ЫсЫ тб§НсЬ.В1езе УУигз! тгд. ЫсЫ зсЫесЫ. Бег ттд. ЫсЫ 8сЪти121§. М, С, О: апзопзгеп М: Апзопзгеп \уаг ё!е8ез Копгег!: е т НбЪерипк!: ёег Загзоп. С: е т апзопзгеп е т ШсЫ1§ег МепзсЪ; О: Ег гЪгёеЛе посЪ г\уе1 НИйкгШе, апзопзгеп кбппе ег ёеп Тепгип тсЫ етЪеЪакеп. М, С, К: Лигскаиз М: (= ипЬейт^г): Ег \УШ джскаиз ап ёег Ре1ег СеЦпеЫпеп. С: (= уд'Цде, уоИкоттеп, аЬзоЫг): Ег Ъа1 81сЪ т ё1езег Апёек^епЪеИ йигскаиз коггек! уегЪа11еп.Ез 1$( йигскаиз псШ&^аз 51е $а§еп, 181 йигскаиз псЫ1§.1сЬ Ът ёаггй! дшекаиз пюЫ етуегзСапёеп. К: „^йгёе Шпеп ёаз Ргеиёе тасЪеп?" - ,ДЪ, 6игскаиз\" М, А, Г: ел^епгИск М: ЕщепгИск Ьаз1 ёи хесЫ.ЕщепгИск т Ш е юЪ ^е^2^ ёеЪеп, аЪег 1сЪ ЪЫЪе посЬ е т ЫВсЪеп. :

х

1

1

1

с

1

595

А: сНе егдепгНске ВеёеиШп^; Г: \\^аз 181 ещетИск гш1 сИг 1оз? зра1181 е8 ещепйхск! 81ескз1 с!и е'щепйкк ёеп ^апгеп ТадЛсЬ ЬаЪе ещепйхск § а г к е т е 2еп. М, I тех., К: телпе1ка\Ъеп, тетеме$еп М: МетмШЪеп капп ег е8 \\аЪеп.Мете1м?е%еп тасЬ, \уач с!и \УП1З1. I гея.: (= шл тетешИеп, /йг ткк): Ветйпе ёюЬ тсЫ тете1ка1Ъеп\ Ег 181 тетегксйЪеп 80 1гиЬ пасЬ Наше §екоттеп. К: (= 1ск каЬе тскгз йа%е%еп): „ОагГ 1сЬ посЬ е т ЗШск ТоПе е з з е п ? " ,Метеме$епГ\ ,Мете1ка1Ъеп!" ;Ме1пе{^е^еп, аЪ^етасЫ! М, Г, С: еша М: 18181е ета кгапк? Мет ОоП, зсЫаГз! ёи Ома? (XV. Вгеёе1). Г: „ В т юЬ егмга ап Шгет АиЙэгисЬ зсЬШё?" (Р. С. АУе1зкорО; „ 5 т ё Ъе1 ип8 егма (Не МепзсЬеп 1те1ег, §1е1сЬег, ЪгйёегНсЬег, а1з т РгеиВеп?" (ТЬ. Мапп) С: Е8 з т ё \ъш еъна лтег \УосЬеп уег^ап^еп.Ез ттд егм?а геЬп Мти1еп ёаиегп. М, А, О: Ъеззег М: Би зоШез! ез Ъеззег тсЫ Шп! А: е т Ъеззегез ЬеЪеп; О: Ез #еЫ 1пт Ъеззет. ЪезйттХ М: Ез \У1гё ЪезйттХ Ъеззег.Баз 181 Ъезггттг т с Ы зсЫесЫ. 1сп \уегёе Ьез пттг коттеп. А: е!лулт ЪезХгттхеп Топ Ъеап1\Уог1еп; е т е Ъезхгттге АпгаЫ; ёег ЪезХгттхе Агике1; <2: Ег дуеПЗ ёаз Ъезггттг. Ег Ьа1 Ъезггттг ги^еза^, хи коттеп. егзккйкк М: ... те ег 1асЬатё зете зсЬбпеп 2аЬпе цещ1е УОП ёепеп ег егзккйкк §аг ЫсЫз \уиВ1е (ТЬ. Мапп). А: ОЬпе егзкЫккеп Огипё §аЪ ег зет ЗШёшт аиГ. О: Ег 181 т ёеп 1е1г1еп 1аЬгеп егзккйкк §еаИе11 о$епзккйгск М: Ег Ьа1 ез о#епзккйкк уег§еззеп. А: е т о#епзккгНскег ЬгШт; <2: А т о$епзккйкШеп хеф81сЬ сНезе РгоЫет аиГ ё е т Ьапёе. зскегпЪаг М: Т>ет Кеёпег >уигёе зскегпЪаг тсЫ уегз1апёеп. Р1е Зоппе ёгеЫ з1сЬ зскегпЪаг и т ё1е Егёе. А: ё е т е зскегпЪаге ОгОпёе; О: Ег ЪИеЪ зскегпЪаг шЫ§, аЬег тпегИсЬ \уаг ег \уШ:епё. М, А, К: тбфск М: Ез капп тдфск зет, ёа!3 ез Ъа1ё ге§пе*. Мап зоШе ез шсЫ Шг тёфск ЬаНеп, ёаВ ез зо еГигаз ^ЬМз! ёаз тдцИск\ 7

596

А: т а11еп тд%Искеп РаНеп; К: „1с11 шегёе сНсЬ тог<геп ЪезисЬеп.

41

- „Ы1сЫ тд$Иск\" зе1Ьз1гес1епс1,

зеЛЪзЫе гзШпоШск М: 1сЬ к о т т е зе1Ъз1\ч<тапсй\ск (зе1Ьз1геа'епд) гга1. А:

Оаз 131 (Не зеХЪз^егзгапсШскзге (зе\Ъз1гейепз1ё) ЗасЬе ёег \УеШ

К: „\У1ге1 ёи ипз Ъе^екеп?" - ,ЛЬег зеЬЬзЫегзШпсйгсМ" 1а1заскИск

М: Ег 181 шШскИск

Геще^е ЗасЬе Ьа1 зюЬ гагзаскИск апёегз 2и§е1га§еп.

А: сНе 1а1заск\\ске Ьа^е;

К: „Ег Ьа1 У1е1 ОеШ &е\Уоппеп. " -

„ТсизаскИскТ

ипЬесНщг

М: ёаз тйззеп 31е зюЬ ипЬеаНщт апзеЬеп. А: ипЬесНщШ ОеЬогзат Уег1ап§еп; 1сЬ ЬаЪе 2и Шт

жЪесИп&ез

УегИаиеп. К: „5о111сЬ гшг ёеп РПт апзеЪеп?" - ,Да, ипЬе&щи

"

у^акгзскетИск

М: Вег Мап1е1 181 Шг макгзскеШкк

ги §гоВ. 1сЪ ЪаИе ез хуакгзскетИск

&епаи зо детасМ. А: ё!е ыакгзскетИскеп Ро1§еп етег ЗасЬе; К: ,Дз1 ег \УОЫ кгапк?" - ,ДбсЬз1 м?акгзскетИск. " тгШск

М: Ри Ыз! тгШск е т КйпзНег! Е8181 шгкИск каит 2и &1аиЪеп. А: Ег 181 е т тгкЫскег КйпзНег Баз тгШске ЬеЬеп 181 #апг апёегз. К:

ШгкИсЫ

ШгШсЮ

М, К, К:

аИегсйщз

М: 1сЪ тиВ а11егсНп$з &е81еЪеп, ёаВ . . . ; ёаз 181 аИегсйщз ег\уаз апёегз.

К: „Наз1 ёи зсЬюп ЪегаЪЬ?" - ^ИегсНщз*" §е\уезеп?" -

; , 3 ^ ёи ёепп зе1Ъ81 ёог!

А11егсИп$з\"

У7

К: 01е Мииег Ьа! ипз т с Ы уегЪо1еп, ^е^ги^екеп, з1е Ьа! аИегсИщз &еза#1, \У1Г зо11еп ёеп Ыетеп т с Ы аПет 1а8зеп. 1сЪ к о т т е #егп, аШгаЧщз тосЫе 1СГ1 е т е Веёт&ип# 81е11еп. М, Ь, С:

уеепщзХепз

М: Ои каппз! ез ёосЬ шпщзгепз

е1пта1 уегзисЪеп. Ои Ыз1 мепщзгепз

еЬгИсЪ. Ь:

1сЪ ™ега%з1еп& ггеие тшЬ ёагаиг*.

С: 1сЬ ЬаЪе у^епщзгепз У1егта1 ёегигепЛеёег Ьа1 м>ет%згеп8 ёге1 НазсЪеп \Ует §е(гипкеп. Шпщзгепз ёта Та§е \УШ ег ёогС Ыейэеп. 4 -функциональные лексемы: х

М, А, В, К:

епсйгск

М: В131 ёи епдХхск Гетй^? ЕпаЧкк к о т т ! Шг! Т>ъ Ыз1 ёи ^а епсШсЫ

А: е т е епсйкке ОгбВе;

597

В: ЕпсШск 181 ЪезсЫоззеп шогёеп, ёаВ ... ; К: „1сЬ Ып \'еШ% ё а т п . - „№ епаЧк'М" М, Ь, К, С: /теШск М: РгеШск Ьа1 ег гесЫ! Ез 131 /геШск тсЫ етГасЪ, ... ; \^епп ёаз зо 181, ёапп /геШск каппз! ёи тсЬи? ёаШг. Ь: (= пиг): Бег ЗсЬШег 181 Ье^аЫ, ез ГеЫ1 \Ът/геШск а т Р1е1В. К: Д о т т з 1 ёи тог^еп? - РгеШск\" ; „ т г 1гтк1 ёосЬ е т ЗсЬпарзсЬеп?" - , Д /геШск, #ет. С: Е т /геШск зеЬг зсЪбпез Зшск, аЬег ... ; У1ег ХУосЬеп \уапгепё ёегеп ет/теШск ЬеШ^ег Ка1аггЬ р1а&1е (ТЬ. Мапп). М. А, 8, К: пакт М: Баз па! ег §еза§1, зо макг юЬ Ыег з1епе. А: е т е у?акте ОезсШсЫе; 8: м/я/гтеЬтеп, - за^еп ... (4 УегЪеп); К: №сЫ макг! ; Би Уегз1еп81 ёосп, шсЫ м?акг1 М, С, А, О: ъакгкф М: Ииг ^аз ё1е 5ее1е т й тШЫепёеп Аи§еп кйЪаЙц* ^езепеп, уегта§ 81е ууакгксф ТУХ егзсЬииегп (51. Ъя€\%). С: е т макгксф ШгзШсЬез МаЫ; е т е юакгкар §гоВе Та1; Баз ^аг е т учакгкф §гоВег ВюМег. А: е т ууакгкарег Мепзсп; С: Зете ЕгеаЪ1ип& к1т&1 макгкф. М, С, О, I ни!.: аИегкапа М: Баз 181 аИегкапа Шг'п ОгозсЬеп! С: (= ггетпИск, зШтк): АИегкапа ЪйЪзсЬе В т # е ! О: Баз 13! (за, ёосп) аИегкапа *. Баз 181 \\агкИсп аИегкапа ! I ши\: 81сЬ аИегкапа ги зсЬаЯЪп тасЬеп; 81сЬ. аИегкапа ёепкеп кбппеп; ^-функциональные лексемы: М, А, О, С, 8: Наг М: Шаг \гаВ ег тсЫз йачап.Шаг \уегёе юЬ ез Шт за^еп. А: е т е Шаге (^иеПе; Шагез ХУаззег, Шаге ЬиЙ; 0: 51езргасЬ А2ш-ипёёеиШсп. С: Шаг асЫегаиз; Шаг ^иегаЪ; Шаг уогаш; 8: МП ё е т Ьа1ет к а т ег етГасЬ тсЫ Шаг, к1аАе%еп - тасЬеп, 81е11еп (7 УегЪеп); М, В, С, К, II: каитп М: 1сЬ капп ез кашп епуаЛеп.Ваз 181 кашп ги §1аиЪеп. В: Кашп ЬаПе з1е 1пп егЪЬск!, ёа гаппСе з1е аиГ Пт хи. Каитп заВеп \\аг, ёа Ъе^апп ё!е Миз1к. С: 31е 131 каитп геЬп 1аЬге; Баз Наиз Ъгапп1:е ИсЫейоЬ, \У1г з т ё каитп аиз ёеп ВеИеп §екоттеп. К: , Д о т т 1 т г ? " - „\УоЫ каитп."; „ОЬ тг ЬеШе посЬ ?егц§ \уегёеп?" 44

44

7

1У

44

1

1

1

1

1

598

1

1

И: Каит ёаВ ег Ъе1т&екеЬг! шаг, егзсЫеп зсЬоп сНе РоНгеь М, А, О, С, К: паШгИск М: Оа8 Ое1ё ге1еЪ1е паШгИск \\аеёег тсЫ. Ег Ьа! паШгИск зеЬг иЪег!пеЪеп. А: с1ег пагйгИске Уег1аиГ ёег КгапкЬеН; паШгИскеп СЪагак1ег ЬаЬеп; паШНкке КоЬзЮЙе; Оаз 181 тсЫ 1Ьге паШгИске Нааг?агЪе. (3: 51е зрпсЪ! §апг паШгИск. \У1е паШгИск &етак 151 ёег То!е, ёег ёоп аи? ёег Егёе Ъе§1 (Н. Нете). С: Ез 181 е т &апг паШгИск §ета11ез ВИё. К: „ОеЪз! ёи т й ? " - ,/>Гшйг1кк. " М, К, А, В, О: етф М: 1сЬ шегёе #ем;$ коттеп. К: ,,Коттз1 ёи тИ?" - „Оет$\ Оет]3 тсЫ! АЪег А: 51е 18! т е т е т ^етззеп АИег. В: 1з! ёаз зсЬоп §ешу№ 1с1х \уеШ ез §апг $етр. Зо У1е1181 $ет$, ёаВ... ; егш.Шг #вн>//3 ЬаНеп; О: Ег 181 зетег Ве&аЪип& #еш/Ши каппз! гпетег НШе зет. М, А, К, О, С: иптофск М: ёаз каппз! ёи иптофск УОП Шт уейап&еп.Оаз капп иптофск ПСЬЙ§

8ет.

А: К: О: С:

31е Ъа11е е т иптдфскез КМё ап. ,ДсЪ га!е ёп" Ыег ги ЫеШеп. " - „Штдфск". Баз 131 У5Ш§ иптофсЫ Баз Ьа! ег иптофск зсЫесЫ §етасЪ1. ^"-функциональные лексемы: М, Т, О, О, К, А: зккег М: Баз Ьа! ег жкег шсЫ §е\У0111. Т: Зккег, ёаз ЗсЫой ДУШ: шсЫ аи&икпе&еп. О: Ег Ъе\уе§1 зюЬ У5111§ зккег. О: Ез 181 5гс/г7

М1,

м

599

Н: (= Ьегт 2шгткеп)\ ШЫ Шш! ШН1 Ъекотт'з! Щ>Ы ё е т Ьапё, ёаз т Рпеёеп 1еЬеп капп.ИШ ё е т , ёег ^езипёе Клпёег Ьа(! С: (= е.1м?а, ип$е/акг): 1сЬ ЪаЪе ъюЫ е т е ЗШпёе аиГ' \Ъп §е\^аг1е1 ипё ёапп Ып ^е^е^ап^еп. К: ,Негг ОЬег, Ьпп^еп 31е Ыие ё1е \Уе1каг1е!" - „ЗеЬг моЫ, зеЬг и>0Ы, т е т Негг!" 8: и^Мип, - ^о11еп (2 УегЪеп); К: (= ]еаЪск)\ 1 т Та1 зсЬпеП ез и т оНезе 1апгез2еи тсЫ теЬг, моЫ аЬег аи[' ёеп Нбпеп; (= гмаг... аЬег; аИегскп^з ... аЬег): Шк1181 ег посЬ ]'ип§, аЬег ёосп зспоп зеЬг егГаЬгеп. Ег па1 ез м?ок1 §Ш §етет1, аЬег §епо1*еп ^аг ипз ёатП тсМ. 01е Во^зспаЛ пбг' юп м;ок1, а11ет ггаг Ш ёег С1аиЪе (I. XV. Ооете). Т: Ыип и;*?/*/, АУП шоИеп ез уегзиспеп. Т

7. (Р) Перекрещивания предлогов (РгарозШопеп, Ве21едип§з\уб11ег) со словами других классов

( з а к р ы т ы й класс слов - 137 слов)

1-функциональные лексемы (23) Р: аЪги^Исп Ъепи1з Ъеи-еЙз Ъишеп Шг

ёгеззейз ехкЬшу па1Ъеп па1Ъег т

ипМ^е тЗёизгу тпегпаШ копйга пеЪзГ

тйзапй оЪегпаир! регги зеП зопёег

ип1её1а1Ъ У1а 2й§Нсп;

2-функциональные лексемы (бб) х

Р, В: аиЯегпаШ, ЪегёегзеПа, етзспИеВИсд, Ып1еггйскз, тк1из1Уе, пплКеп, ^епзейз, 1апязейз, ипГет, шшеП:, гипаспз!; Р, V: ипЪезсЬаёе! (Ъезспаёеп), ип^егесппе* (гесЬпеп), УогЪепа1Шсп (уогЪепаИеп); Р,№ ап^езюЫз ттШеп зеПепз \уе§еп апШИсп кгайуст зепеп гей ап1ж)гШсп 1ап§82и зенеп 2и1о1§е аиз\уе1зИсЬ тап§е1заиГ зейеп гиПеЪе ёапк гшие1з пхйг 2и&ипз1еп тп81спШсп патепз ип\уеП 2иип&ипз1еп тпэ1§е гт§зит и т . . . \уШеп 2\уескз; 11шаИ:8 п1скз1спШсЪ уегтШе1з Р, 8: §е#епйЪег, пеЪеп, уогаш , уогаиз, \У1ёег, гтозспеп; Р, II: Ыз, зеп, ^аЬгепё; Р, V: апз1аИ; Р, К: аиз^епоттеп, аибег; Р, А: еп&ргесдепё, ^етаВ, пасЬз1; Р, С: §е§еп; Р, О: рго; Р, Б. УОП; Р, I шА: зат1; 0

З-функднональные лексемы (25) х

Р, V, К: уегтбёе, УогЪепаШсп; Р,В, 8: епиапё, Ыпёигсп, т й ;

Р, Н, 8: еп^е^еп, Ып\уе§, уогап; Р, О, 8: УогЪе! (ап... УОгЪеГ);

Р, В, А: §е1е§епШсЬ, паЬ, зекИсЬ, ипГеш;

Р, II, V: огше;

Р, 8. У: 81а11;

Р, II, К: оЬ;

Р, А, Ь: аиззсЪНеВПсЬ ;

Р, В, N1 аЪзепз, аЫап^з, аиз^ап^з, ет^ап^з, 1ап§з: Р, А, N1 Ьегй§НсЬ, оЬег; Р, II, V: ип^еасЫец 4 -функциональные лекскемы (13) Р, Н, 8, В: УОГ; Р, А, С, 8: итег; Р, Р, В, № та1 (Р); Р, В, А, 8: ЫШег; Р, Б , С, 8: Ъе1; Р, А, О, С: тШег, Р, 14, А, 0 : 1аШ; Р, Н, 8, С: йЬег; Р, 8, В, С: аЪ^аЛз, аигшаПз; Р,В, Н , 0 : Ипкз, гесЫз; Р,В,11, К ^ е ; 5 -функциональные лексемы (6) Р, 8, В, Н, О: аЬ, аи?, аш; Р, 8, В, О, С: ап; Р, 8, Н, В, 0 : пасЬ (те УОГ); Р, С, А, 0,14: тЪаШюЪ; бифункциональные лексемы (3) Р, О, С, У, 8, В: и т ; Р, 8, Н, С, О, У: ги; Р, О, С, 8, А, С>: ёигсЪ; 7 -функциональные лексемы (1) Р, А, В, II, Ь, 8, Р ^еюЬ (Ь); В немецком языке выделено 137 предлогов. Предлоги - з а к р ы ­ т ы й класс слов. Из 137 лекскм, опознанных как предлоги, 23 лексе­ мы - однофунециональны, т.е. выступают только как предлоги. 114 лексем - многофункциональны, в т.ч. 66 лексем - двухфункциональны, 25 лексем - трёхфункциональны, 13 лексем - четырёхфункциональны, 6 лексем - пятифункциональны, 3 лексемы - шестифункциональны и 1 лексема - семифункциональна. Примеры: 1-функциональные лексемы: Р: аЪгщИск: аЪгйфск дет Шко81еп; Ъеки/з: Ъеки/з Рез^еЦип^ етез ЗсЪаёепз; Ъегге//з\ Вехге//з сйезег Ап^е^епЬеИ капп юЬ Птеп посЬ кете пеиеп МШеИш^еп тасЬеп. Ыппеп: Вшпеп У1ег2еЬп Та^еп 181 сНе КесЬпип§ ги ЪегаЫеп. /йг. Гиг ггдсЬ 181 ёаз к1аг. Ег Ш1 ез /иг ёеп Ргеипё. Ж\х ЬаНеп ез /иг &и<;. сНеззеШ: сНеззеШ ёег А1реп, ёез Низзез; ехЫизые: ехкЫзхче ёез ВеагЪеНип^згюпогагз; коЛЪеп (= \уе$еп): \Уег 81е ... 1Ьгег ип§ерПе§1еп НаапуйМе каХЬеп пазегШгфГепё уегасЫе!, ёеп то§е тап гшг 81еЫеп (Ж. КааЪе). каХЪег. Ое^ззег 11тзШпёе ксйЪег тиВ1е ег з е т Наиз уегкаигеп. т : ш етег Зйтёе; их етег 31аё1; т/о1%е: 1п/о1$е ёез з1агкеп Ке^епзууаг ёег Ре^еЫапё ёег РШззе зргип^ЬаЛ ап^езИе^еп. тШзые: тЫшые Тппк^еИ; гппегксйЪ: тпегка1Ь ёез Оаг1епз, ёез Наизез, етез 1аЬге8; коШга: Ьех РгогеВ ЗсШге котга МШ1ег гтёе1 тог^еп з1аи. пеЬзг. Ег к а т пеЪзг зетеп Ап§еЪбпёеп. тШатг: Ег к а т тИзатг зетег Оапгеп РагшПе. х

ТИ

МИ

601

оЬегШЬ: оЬегШЬ ёез Наизе*; рег: ОШегрег Вапп, рег Ш'Ц ЫасЬпсЫеп рег Роз1; яей: #ез1ет; тг киггег 2ей; лч?/м/ег (= окне): Ез гиЬгеп (Не 01азег зюп зопаег К1ап§, Ез ге§еп Ше Меззег зюп зопйег КНггеп. (А. Огозге-НШзЬоЙ"). ипгегкаШ: Ег паие 81сп шаегШЬ ёез Кшез уеЛеш. УШ (= $гсг): УШ Моззкаи пасЬ Ре1егзЬиг§ геьзеп, Ше§еп, Гапгеп; Б1езе ЫасЬпсЫ еггеюЫе сЦе Регпзепегизспаиег УШ ВПёзсЫгт. гигщИск гигщИск ёег КозСеп; 2 -функциональные лексемы: аьфегкаХЪ агфегкаХЪ ёез Наизез; Ег \\оЬп1: сифегкаХЬ. ЬеШегзеггз ЪегзегзеЫз ёез РШззез; А1з ёег АЬепё ёаттеЛе, 1га1еп ЬеШегзегз сие Ш1ёЬег§е гигиск. етзскИефИск Бег Рге18 Шг ё1е ^аЬге Ье1га§1 стзскИтЗИск ёег Уефаскщщ геЬп Магк. Шх ЫеШеп Ыз хит 3 ШегетЪег етзскЫе/Шск. кШеггйскз кШеггйскз ёег Мийег; )тд& Ымеггйскз уейеитёеп; ]тап аи!: ёег 51га0е кШеггйскз йЪегВДеп; х

Р, В: Р: В: Р: В: Р: В: Р: В:

г

шкЫзгуе

Р: Бег Ргаз уегз&Ы вгсЫпМизые Уеграскип§В: \Ун: ЫеФеп Ыз гит 10.М1 ЫШзЫ ту ШаиЪ. ттШеп Р: Баз ЗсЫоВ Ие§1 ттШеп ап§еёеЫиег Рагкап1а§еп. В: ттШеп УОП В1итеп; ]епзеШ Р: Бег Тигт з!;апё ]епзе1гз ёег Огепге. В: БегЭДе§ШЫ1 ]епзеЫз Ьег§аЬ. ШщззеЫз Р: Касп \уеш§еп Зитёеп \^йгёе е т зсппеЦез ^ерапгеЛез РаЬггеи^ Ш^ззеШ ёез 5е§1егз Це§еп (Н. Н. 1аЬп). В: Баз ЗсЫВГ ие§1 Ш^ззеЫз а т Кш. Р: зеШаПз ёег 5и"аВе; В: Ег чуагГ етеп ВИск зегшйпз, ип/егп Р: гт/ега ёег Вгйске; В: ип/егп у о т ХУа1ёгапё; иЫет УОП Шрг1§; 602

Р: В: Р: В: Р, 14: Р: 14: Р: N1 Р: № Р: 14: Р: N: Р: 14: Р: N1 Р: N1 Р: N1 Р: И: Р: № Р:

ипыеп ёег 51гаВепкгеи2Ш1§; Ипт>и у о т Вег& Не§1 е т Оогг*. Цпмек Ъейпёе!: зюЪ е т Титре!. цтаскт 14иг с11е]еп1^еп, сНе 1Ьг гипасШ зтпёеп, Ъбг1еп 1Г1ге \Уог1е. Баз ОеЪаиёе гипасШ ёег 1МуегаШ 181 (Не ВМюШек. Тмпаскзг тбсЫе *сЪ1Ьпеп хЫ^епёез ггииеПеп. ащежки ап$е*!сШ ёег ЗасЫа&е, ёег (МаЪг; Жт Ащеаккг; агйсфЫск АпЩЩкк зетез Ъшёегз&п Тоёез1а§е8 Гапё е т е Ре1ег 81аи. Жг Ап1ф\ атХеИе АптеИе ёез БкекЮгз ш1ег8сЬпеЬ зет 51е11уег1ге1ег. ЖеБгеИе; апТуногйгск АпШогШск Шгез ЗсЪгаЪепз Ы1еп тс Шпеп тИ, ёаВ ... ; Же АпглмоП; ашмгегзИск ашюеШкк ёез РгоЮко1з; АшжеЫкк ёег гтг Уог#е1е#1еп Ак1еп з т ё 51е... Ъез1гай шогёеп (А. БбЪИсЪ). Жг Аишек; йапк йапк з е т е т РЫВе; йапк з е т е т §и1еп \Щ1еп; ,Х)еп Папк, Р а т е , Ъе&еЪг' 1сЬ. тсЫ (Р. ЗсЫИег). ктжШкк Шт кбппеп 31е ЫпжкШск ЕЬгег ВеШгсЪШпяеп ЪешЫ^еп. Же ШпзъсЫ; 1тг/Ы§е ёез 1Ма11з шаг ё1е 31гаВе уегзреп! ЫрЦе ёез ЪеШ^еп Ке^епз ЬаЪе 1сЬ. 1гдсЪ Уег8ра1е1. Же Ро1§е; гпкаШ Ыксйш 1Ъгез Впегез ЪаЪеп тог 1Ъпеп М^епёез тИхШеПеп. Жг Ыксйг; штиоеп 1птШеп ё1езез ОеЫеИез; ЖеМШе; кгф Кгф ёез Оезе&ез з Ш аЪт е т е К е т е т. ЖеКгар; 1ащ$ ёег ЗНаВе з1апёеп АрММите. 603

N1 Лге и'т#е\ тап^еЬ Р: Маще\з ёег по1\\>епё1§еп М1ие1 тибш ег аиГ баз Ргсуек! уегасЫеп. N1 Лег Мап%е1; тШе.Ь Р: 51е бптшеп сИе КлзСе тШе1з етез Вгеспе1зепз. N: Лам Мше1, патепз Р: Бег Во1зспаЙег иЪеггасЫе патепв зетег Яе<пегип§ е т е ЕгЫагип^. № Лег Мате; пп$з ит Р: гт$з ит ёаз Наиз; IV: Лег Шп%; гйскзгскйгск Р: гйсЫскШск зетег зсп\уапкепёеп Оезипёпей; N: Лге КйскзгсЫ; зеЫепз Р: ЗеПепз ёез УаСеге \^аг уегаЪгеёе! ^огёеп, ёаВ ... ; ЗеПепз ёез КШ^егз ^Vи^ёе Го^епёез Уог^еЪгасЫ N1 Лге Зеке; УОП зекеп, ги зекеп, аи/зекеп Р: УОП зекеп ёег ЕНет, аи/зекеп ёез Юа^егз, т зекеп зетег ОетаЬНп; N1 Лге Зеке; 1го1г Р: Тгоп ёез зсЫесЫеп \Уеиегз §ш^еп \У1Г зра21егеп. Тгоц ёез пеШ§еп Ке^епз Ь т хсп ^екоттеп. N: Лег ТгоЦ; ипмеи Р: 1)гтеп ёег ЗСаё! \ъ% е т &гоВег Зее. К: Лге М/еке; уегтШе1з Р: уегтгИеХз етез Кгапез; К: Лаз МШе1, Лге Уегткйип%; ит... тИеп Р: Ег пас ёаз Паиспеп ит дхе Оезипёпей тИеп аи^е^еЪеп. Ег Ы ез ит зете Ргеипёе тИеп. 11т Штте1з тйеп\ 11т ОоКез т11еп\ № ЛегШИе; ме%еп Р: Ш%еп ёег КгапкпеП ёез УаСегз ЬНеЬ ег ги Наше. Ш%еп ёез пеШ^еп Яе§епз коппСе ег тсЫ коттеп. К: Лег \Уе$; пек 604

Р: N1

Р: N1 Р: 14: Р: N1 Р: N1 Р: К* Р,8: Р: 8: Р: 8: Р: 8: Р: 8: Р: 8: Р: 8: Р: 8: Р, У: Р: У: Р, II:

ге'и гпетез ЬеЪепз; (Не Ъеи; т/о1$е 2и/о1%е ёез УеЛга^ез тиВ Егза1г <геПе?еп шегёеп. (Не Го1§е; гиМеЪе Ти ез ёетег МиИег гиИеЬе\ 1еЪ <геЪе пиг &\т гиИеЬе Ып. 5 е т е т Уа1ег гиИеЪе 1иЬг ег тсЪ1 т з Аиз1апё. (Не ЫеЬе; гщипзгеп Оег КесЫззй-еИ 181 гщипзгеп ёез Ап§ек1а§1еп еШзсЫеёеп шогёеп. (Не Оипзг; тмищипзгеп Оег Каззгегег Ъаие §1сг1 гиищипзгеп ёез Ве1леЪез ^епт1. (Не Оипзг; гууескз е т е ге1зе туческв ёег АиПсаиге УОП Ап^иапШеп шиегпеЬтеп; Лег Тжеск, аи/ Баз ВисЬ Ие§1 яи/ёет ИзсЪ; ди/з1е1§еп, - а!теп, - зе1геп, - Ьап^еп ...(208 УегЪеп); %е%епиЪег Б е т ЬеЬгег %е%епйЪег заВ е т е ЗсЬШепп. ^едепиЬегМе§&х - зеЬеп, - зИгеп, - з1еЬеп, - з1е11еп (5 УегЬеп) пеЬеп Ег з1еЫ пеЬеп гсйг. лейглогёепеп (1 УегЪ); уогаи/ \У1г а11е еШеп ё е т Рез1р1а1г ги, ипз уогам/ете Огирре УОП Ктёегп. уогаи/Ы1еп - ?аЬгеп, - 1аиГеп ...(7 УегЬеп); уогаиз Ег шаг ёеп апёегеп зсЬоп шеИ уогаиз. У0Гш*$§еЬеп, - ГаЬгеп, - геИеп, - геппеп ... (38 УегЪеп); тЛег шЛег ёез Сезе&ез ЪапёеЬг, шЛег ^Шеп ёез Уа1егз; и>н&гЪа11еп, - кИп^еп, - зсЬаНеп, - зр1е§е1п ... (5 УегЪеп); гтзскеп ХшзсНеп ёеп Ъехёеп Н&изет 181 е т е ОигсМаЬЛ: гуу/ясйетйапёеп, - зсЬаНеп (2 УегЪеп); апзгаи Апзгаи ёез М1п1з1егз зргасЬ зет 31еЦуег*ге1ег. Апзгаи ги зсЬша1геп, агЪеке! Ыз 7

у

605

Р: II:

ЫеЛеп Ыз паспз&п 01епзаа§. В1з ги зетег АЪгеке \УШ ег зшЬ Ше 51аё1 апзепеп. Вк ег агЬеИе1, \УШ з1е зюп сИе 51ас11 апзеЬаиеп. Ег у/агШе, Ыз 1сп к а т

Р: Зеи Ас1ат ипс! Еуа 181 е8 80 ^ешезеп. I I : Ег Ьа1зюп §иС епЫскеИ, зеп&г теЬг Зроп ЫЙЫ. Р: II: Р, К: Р: К:

юакгепа ёег ИаспГ, макгепс! ёез ШСегпспез; Ег зсЬНеГ, м^акгепа зет Вгиаег агЬеПе1е. аиз$епоттеп АПе Вапёе з т ё уегНепеп, аиз$епоттеп е т енш^ег. (= аи/?ег м?епп): Бег АизЙи^ ПпёеС §1а11, аиз§епоттеп ез ге^пе*.

Р: К: Р, А: Р: А:

1сЬ паЪе кетеп Ргеипё ш#(?
1

1

1

1

Р: Сетй/3 з е т е тТОишсЬшигёе ег уеэгаеМ ( З е т е т ХУипзсЬ зетаф ...); А: Ег егЫек зетеп Кеппйиззеп $етсфе АгЬеП. паскзг Р: Шскзг зетеп Ктёегп ЫзС ёи Шт а т ИеЪзСеп. Шскзг т е т е г МиКег паЪе юп Нот а т те1з1еп ги уегёапкеп. А: Ег котт!: егз1 паскзгез 1аЬг; е!лу.аиз паскзгег 1Чапе ЪейгаспСеп; Р, С: $е§еп Р: е т УогзСоВ %е§еп ёаз §езе1г; С: Ез \уагеп $е$еп чтгщ Ктёег т ёег Юаззе. Вехёе катеп пдг ил^еШн* §1еюп а11 УОГ, $е§еп Гш&1§ У1е11еюЪ.1 (О. Еюп): рго Р: Ез §аЪ 1000 Магк Ве1оптт& рго Кор*\ Ег уегШепХ рго \УосЪе Шизепё тагк. О: (= Ла/иг): Ег 181 рго. Р,Ю: УОП Р: Баз Ке^ешуаззег ИорЙ У от ВасЪ.Уоп ]епет Та§е \уаг ег %тг уегапёег! Ег \уаг УОП кгаШ§ег ОезСаИ. Б: Ба ЬаЬе юЬ зспоп У1е1 УОП §епбг!:. \Уо \УШЗ!: ёи ёепп УОП 1еЬеп? Р, 1ип1.: затг Р: е т Ш§еп $ат11айищ\ Затг Ш\Ъ ипё К т ё ё т § ег 1ш Аизз1апё. I шп\. Затг ипё зопёегз; Б1е Ктёег паЬтеп затг ипё зопёегз а т ХМеЦЬеигеЛ *еП. З -функциональные лексемы: Р, V, N: уегтб$е х

Р: 606

Уегтд$е зетег 1и#епё кошие ег ё!е Зи-арагеп Ьеззег аЬегазСепш.

V: \>егтд$еп\ 14: Лав Уегто$еп; хюгЪекаЫик Р: УогЪекаЫхск ёег ОепеЫгл#ип& ёез СЪе?з коппеп ш1г Птлеп пмиеПеп, ёаВ ... ;

V: 14: Р, Н, Р:

уогЪекаЬеп; Лег УогЬекаЫ\ 8: ет$е$еп епще%еп ё е т ВегеЫ, ёеп ^/ипзсЪеп; Баз шаг а11ет еш%е$еп, шаз ЬезсЫоззеп шигёе. Н: Бег 8оппе, ё е т ^ т ё е еп1%е%еп\ 8: еш%е%епЪИскеп, - Ьпп^еп, - еПеп, - ?аЪгеп, - ШЬгеп ... (27 УегЬеп); Ыпме% Р: Ыгте% ёег Не1та1; Н: Ш^ШскНсЬег, Ыпм?е$>\ \Уаз тасЬз! ёи Ыег? (Р. ЗсЫИег). 8: /ил>уг#Ълп§еп, - ?е&еп, - ШеЬеп ... (13 УегЪеп); уогап Р: Б е т РезИги^ уогап тагзсЫеЛе е т е МизИскареНе. Н: 1ттег 1ат&8ат уогшг! 8: уогшгеПеп, - ?аЪгеп, - 1аи?еп ...(25 УегЪеп); Р, В, 8: епйап§ Р: 51е &т§еп ги РиВ ёаз 1Лег епйащ. ^^е 5*гаве епйащ з*апё ете Ке1Ье рагкепёег Аи1оз. В: ЛУгг шоИеп Ьеи1е а т Зее епйап$ гаЪгеп. 8:
607

НеШе зо11 ез пиг $е1и%емИск №еёег8сЫа§е §еЪеп. 31е \^о1ке ипз %е.\е %епгИск е т т а 1 Ъезиепеп. А: Ве1 е т е т $е\е%еп1\\скеп 2изаттеп1ге*Теп 1егп1еп \У!Г ипз папег кеппеп. пак Р. Баз Тпеа1ег Ие§1 пак ё е т Катаиз. В: Би каппз! &апг пак пегшкоттеп. А: АПе пакеп МПагЬеПег катеп вегйгск Р: ве'гйкк ёез Наизез; В: ёаз ОгипёзШск \УЫ веШкк §е^гепг1 у о т . . . ; А: е т е веШске Ве^гепгип^; ип/егп Р: ип/егп ёез Наизез; В: Мет ЬапёЪаиз Ъейпёе! зюЬ. ип/егп у о т ЭДа1ёгапё. А: ип/егпе ЫасЫИсЫег; Р. II. У: окне Р: 1сп Ып шг 2еИ окпе Ое1ё. II: Окпе ёаВ 1сп ез аЬпСе, паие т а п йЪег т е т ^уе^1еге8 В:

5х&1скзаа1 Ъез цтт1.

V: Ег еШе уогЬе!, окпе е т \\Ъг1 ап тюп ги псЫеп. Р, 8, II: в1аП Р: Ег каийе вши ёез Терр1спз етеп ЬаиГег. 8: вгаийпдеп, - §еЪеп, - ЬаЪеп (3 УегЪеп); II: Зшг аиГ ё!е Рга^е ги ап^Леп, 8сЬ\У1е§ ег. Р, А, Ь: аиввскИефИск Р: Бег Рге1з уегзСеЫ: зюп аиввскИеЩск Уеграскип§. А: е т аиввскИерИскев Кесп1 аш° е1\уаз ЬаЪеп; V. Баз Ъей1Й\ аиввскИефИск сйе 5спи1аЪ§ап&ег. Р, II, К: оЬ Р: 8е1 пиг оЬ оНезег \Уог1е т с Ы Ъбзе. II: 1сп дуеШ пюЫ, оЬ ег Ьеи1е ш ипз к о т т ! К: „Зе1ё 1Ьг аш° ёеп ЬбспзСеп Вег§ 2ек1еИег1?" - „11пё оЬ\" Р, В, № аЬвеив Р: аЬвеив ёез \\^е§ез, ёег 31гаВе; В: Ез зсЫеп, ёаВ 1Ьге Оеёапкеп з1е ГеззеНеп, ёаВ 81е ЛУСИ аЬзеИз ууеШе (Тп. Мапп). ёигГеп пюЫ: аЬзекз $1епеп. М г ёШГеп ипз пюпС аЬвеггз па1(:еп. N7: Лаз АЬвеНз, Лге 8еИе\ ап/ащз Р: ап/ащз ёег ёгаВ^ег 1аЬге; В: Ап/ащз ^агеп сИе Ктёег посп зсШсЫет. 608

14: АНег Ап$шщ 181 зеЬшег (Зрг.) Р: аи$%ащ$ ёез уоп^еп 1аЪгЬипёег18; сш$%ап%$ 1Ьгез ЗеЬгаЪепз; В: Аиз$ащв Ъеюп1е ег посЬта1$. N: Лег Ат^ащ; е1щап%8 Р: е'т%ащ$ 1Ъгез ЗсЬгаЪепз; ет$ащ8 сИезег Ве1гасЫип§; ет^ап^з етез ВепсЫез; В: ёег ет%ащв еглуаЪте, ёаВ... ; Ет$ащх \уигёе е т 1леё ^езип^еп. Шщап%& \уигёе е т ЗГгеюЬяиаПеи §ег8р1е11. 1сЬ ЬаЪе ёаз зсЬоп е1щап%8 еглуаЪт. N: Лег Ет^ащ; 1ащ8 Р: 1ап^8 ёез Низзез; Шщз ёег 51гаЗе; В: етеп Ое^епз^апё 1ап$з ёигсЪ8с1те1ёеп; 1сЬ к о т т ' посЬ е т ЗШск гш1 Шщз(Н. РаИаёа). N: Ше Ьап^е; Р, А, г4: Ъегйфск Р: ЬегщИск хЪгез ЗсЪгаЪепз; ВегщИск ипзегег уегаЪгеёипё тбсЫ' гсЪ посЬ за&еп, ёаВ...; А: Ьетфскез РОПУОГ!:; е т аи? ё1е Ое^епшаП Ьетфскез ВисЬ; 14: Лег Вегщ; Р, II, V : ищеаскгег - Р: 1/щеаскгег тоеёегЬоКег МаЬпш^еп тигёе тсЫз ёеапёег! ищеаскгег ёеззеп Ьа1 ег ёосЬ ё1е АгЪеИ ^езсЪаШ;. II: (= ОЪ\УОЫ, оЪзсЬоп): \Уепп тап згеЫ, ёаВ тап 1ттег агтег ипё агтег улгё, ищеаскгег тап Та§ ипё ИасЫ ... агЪеке! (V/. Мо1о). Ег Ы ез, ищеаскгег Лар ез уегЪо1еп шаг. V : аскгеп\ 4 -функциональные лексемы: Р, Н, 8, В: УОГ Р: Ег з1апё УОГ ё е т ЯаШаиз.Баз §езсЬаЬ УОГ У 1 е г \УосЬеп. Н: Рге1\уЦИйе УОГ\ АЫбзип^ УОГ\ 11пё пип тнъ\ ЗсЪгШе УОГ! 8: у^гёппееп, - гаИеп, - 1аигеп, - зргесЬеп, - зЮВеп ... (131 УегЪеп); В: пасЬ те уог; Р, А, С, 8: ипгег Р: \Уи* зеапёеп ипгег Вйитеп. А: ёаз ишеге РасЬ ёез ВйсЪегге§а18; ёег шйеге ТеИ ёез ЗсЬгапкез; С: е т Клпё УОП ишег У1ег 1аЬгеп; Ипгег гшеШипёег* аизШё1зсЬе 1и2епёЬсЬе \уагеп апу/езепё. 8: шх/еггаззеп, - Ьаскеп, - пеЬтеп, - Ьтт^еп, - Сгесеп ... (47 УегЪеп); Р,В,А. 8: кШег Р: Б1е (Загаре Ие§1 кШег ё е т Наиз. х

609

В: Бег Вкчзеп т\] тсЫ Ышег, \ш\\л Ыпгег зсЫскеп ( т с!еп Оаг1еп);1сЬ §еЬе Ыпгег. А: Б1е ЗроШег ё1езез Ьапёез Ье1е§еп пиг к'тгеге РШ&е. 8: Лш/^гЬппйеп, - §епеп, - 1аззеп, - 21еЬеп ... (13 УегЪеп): Р, Б, С, 8: Ьех Р: Ро1зёат Пе^1 Ье\ ВегЬп. 5^/ сИезет ке^еп ^еЪе \сЬ тсЫ зра21егтеп. О: Б а капп тап тсЫз Ьех тасЬеп (Н. РаНаёа). С: Б1е ТапгзсЬиЪе коз1еп Ьег У1ег2еЬп Магк (Е: ЗГпитаиег). 8: АепУоЬпеп, - Гй§еп, - 1е§еп, - ггпзсЪеп... (39 УегЪеп); Р, В, V, К: ]е Р: 1е Шт° Мапп \уегёеп Ьегет^аззеп. Б1е \Ует1гаиЪеп коз1еп е т е Магк ]е РГипё. В: Кетег \У!гё ёаз ]е Ъе^геИеп. ХЗ: Зе \уеПег \У1Г Мнеп, йезго \уЦёег \уигёе сНе §е&епё; 1е пасЫет ез Птеп раВ1, >уегёеп 81е коттеп. 31е т а И , ^ пасШет 81е Ьиз1 Ьа1. К: Зе паск Шгег ЗИттип^ епёегСе з1сЬ т е т е ЗИттип^. Р, А, О, 8: гитйег Р: Бег ЧУаЬгЬеП гилнгйег \уц-ё ЪеЬаир1е1, ёаВ ...; Ег ЬапёеИ: ё е т ОезеСг гитйег. А: Ег Ьаие а11е гитйегп Е^епзсЬайеп, Ше тап зюЬ ёепкеп капп (Ь. РеисЫлуап^ег). О: Б1езе8 Еззеп 181 гшг гим?1йегХ)\ъ$ъ Регзоп 181 гтг гитйег. 8: гитйег1ап{еа, - Ьапёет (2 УегЪеп); Р, М, А, О: 1аш Р: 1аШ Шгет ЗсЬгаЪеп у о т ...; N1 Лег ЬаШ\ А: Мап ЬоПе етеп 1аШеп 8сЬге1. О: 81е зсЬпе УОГ 8сЬгеск 1аШ аи!\ Р: Н. 8. С: иЪег Р: Б1е Ьатре Ьап§1: иЪег ё е т Т18Ь.Ег 1811ап§з йЪег а11е Вег§е; Окег е т ]аЬг зеЬеп \^1г ипз \\аеёег; 1сЬ Ьгеие ггасЬ зеЬг йЪег ё е т е Ег1Ы§е. Н: Баз Ое^еЬг йЬег\ 8: ййегзраппеп, - Ше^еп, - МЬгеп, - 81еёе1п, - ШеВеп, - яиегеп, - зсЬгеПеп ...(94 УегЪеп): С: Ег \уаг иЬег ипй йЬег тН 8сЬтШ:г ЪеёескС. Бег Байт Ъ1Ш йЪег ипй иЬег. Б1е Маиег 181 йЪег Шп!' МеСег ЬосЬ. Р, 8, В, С: аЪу»ат Р: ёеп РшВ аЪтЫз ГаЬгеп; 8: аЪШпв §еЬеп, - ШеВеп (2 УегЪеп); В: А11е ЧУаззег ШеВеп аЬтгт. С: Ег заВ ёа гш1 аЪмаПз §е20#епеп Мипё\утке1п. аирчапз Р: ёеп Р1иВ аи/п>йгК ГаЬгеп; 610

8: ш0*а>/л|геЬеп, - зсЬштттеп, - гаЬгеп, - 1аиГеп ... (5 УегЬеп); В: Б1е 51гаВе <геЫ аи/юапз гит ОеЫг§8раВ. Б1е Ко1оппе Ъеше<ие $1сН аи/мапз ёеп Вег§ Ыпап. С: е т аы/\тпз ^егшкЬекег Ваг1; Р,В,Н,С>: * 1ШЬ Р: ИпЬ с!ег Тйг; В: пасЬ Нпкз <геЬеп; гшеке Тйг Ипкз\ гесЫз ипё /шЬ уегшесЪзеЫ; Н: Б1е Аи§еп /т&у/ С: Ег 81еЫ т к зетеп АпзюЫеп Нпкз. гесЫз Р: гесЫз ёег Бопаи; В: зюЬ гесЫз ЬаИеп; Ьаззеп 51е ё1е КлгсЬе гесЫз Ье#еп. Бег ^а^еп кат УОП гесЫз. Н: Б1еАи&еп гескгз\ (±: Ег зСеЫ т к зетеп АпззюЫеп гесЫз. ^-функциональные лексемы: Р,8,В,Н,0: аЬ Р: аЪ ВаЪпзСайоп, аЬ Вогё, аЪ Ьеи1е, аЬ тог^еп, аЬ егз&п ОкЮЬег, аЬ ё1езет Тегтт, Шг Ктёег аЪ 121аЬгеп; 8: аМаЪгеп, - зсЪИеВеп, - ге1зеп, - пеЬтеп, - зсЬге&еп, - аа^еп ... (573 УегЬеп); В: \уек аЬ у о т \Уе#е; ЛУЬ: з т ё у о т АУе^е аЬ. Ег 1Ш31 зюЬ аЬ ипё ги посЬ зеЪеп; Еппо ... Ъеше§1е бхе КИпке аиг* ипё аЪ (Н. РаНаёа); \Ут1ег, т АизШЪгипе ёе8 Ве&Ыз, §еЫ аЪ ипё ги (О. Наирйпапп); Н: ОешеЬг аЪ\ Ни1 аЬ УОГ ёетег Ье13Шпз! О: Бег Ваг! 181 аЬЛсЪ. Ът 8еЬг аЪ (= аЪ^езрапШ, егзскдрр)\ аи/ Р: Баз ВисЬ Ие^ аи/дет Т1зсЪ. 8: аи/81еЬеп, - тасЪеп, - з&^еп, - кгетре1п ... (228 УегЪеп); В: Бег Ваиег ИеВ ё1е егЬоЪепе Напё т к ё е т НаЬп аи/тб. теёег #еЪеп (Е. ЗЬгкЦпаЦег). Н: Аи/ ги Т1зсЪ! Аи/ шл шоИеп §еЬеп! Аи/ 1аВ1 ипз зн^еп! О: 51е 1811ттег зсЬоп ГгйЬ аи/ Мк ёег Зоппе шаг ег аи/(0. Ьиёш^). аиз Р: Баз К т ё зсЬаи1е аиз ё е т Репз1ег; аиз ё е т Мк1е1з1апё; 8: амдзю^еп, - 21еЪеп, - 1аи?еп, - (ге1еп, - ГаИеп ...(247 УегЪеп); В: аиз ипё е т Ъех ] ' т ё т уегкеЬгеп; Н: ЫсЫ аиз! О: (= гиЕпйе): Баз Зр1е1181 аиз. Б1е ЗШпёе 181 аиз. Р, 8, В, О, С: ап Р: Баз В11ё ап ёег \Уадё.31е ЪШ ап зетег тетип# ?ез!:. 8: алзеЬеп, - ЪНскеп, - гаЪгеп, - 1асЬеп... (164 УегЪеп); В:

аЪ ипё ал, УОП... ОЛ,УОП Ыег

ал;

611

О: Баз К.аёю 181 ап. Баз ЫеЫ 181 ап. С: Е8 \^аг е т зсЬНсЫег, Ше ЪипёеП 1аЬге акег Ваи ... (\У .1опо). Р , 8 , Н , В, О: паск Р: паск ВегНп, пси-к дет КеНпег ги!еп, паск воспел, паск т е т е г Метип§, з1еЬ паск СШск ипё Рпеёеп зеЪпеп; Маек т е т е г Метип§ (тетег Метилу паск) ^аг Ше 01зки88юп тГегеззап! М г &еЬеп паск гесЫз. 8: /мсЛаЬтеп, - ГаЪгеп, - 1аи1еп, - ргМеп, - тасЬеп, - Го1#еп ... (179 УегЪеп); Н: (=/хе Ктёег завеп ит ёеп ИзсЬ; Б1е Уегап81а1ош5 Ье^ит! ит 20. ЦЬг. (7т Шезе ЪеИ зсЫай ег ^е\убЬпИсЬ.; з1сЬ ит ^еёеп 8аг#еп; О: (= уогЪег, ги ЕпЛе): Б1е Раизе !з1 ит. ^^е Репеп з т ё ит. С: (= ета, ище/акг): Ез ^уагеп ёаЪе1 зо ит 50 регзопеп. Зете ЗсЬиИеп Ъе1га§еп ит дхе 2000 Магк. V: Зхе #1п§ т ё1е 51аё1, ит етгикаиГеп. 8: шпЪпп^еп, - Ыпёеп, - Ьап§еп, - зсЫа^еп ... (86 УегЪеп); В: Вге РоИ2е1 Ьа1 ёаз Наиз Ъе1 ёег Вигспзиспип& ит ипё ит §екеЬг1. Р,8,Н,С,0,У: ги Р: Бег Уегип^1йск1е >уигёе ги Та1 §еЪгасЫ; ги Наизе зет; кгапк ги Вей Ие^еп; ги ё1езег 2еП, ги тп*; В\е МепзсЬеп ёгап§еп ё е т Аиз§ап§ ги. 8: ЫИе^еп, - ГаЪгеп, - &еЬеп, - 1аи&п ... (138 УегЪеп); Н: Тйг ги! Ащеп ги\ Ыиг ги\ С: Баз Наиз 181 ги §гоВ, ги к1ет. 31е 181 посЬ ги Ег 181 ги и т ёаз ги уегз1еЬеп. О: Т)\е Тйг \уаг ги. У: »Ег уегзисЫ ги зсЪШеп. Ег ЬбЛ аш° ги 1егпеп. 1сЬ Ът й;оЬ, Шт ЬеЦ-'еп ги кбппеп. Р,0,С,8,А,<2: Лигск Р: етеп Ва11 Лигск ёаз РепзСег дуегГеп; 31е пПеп Лигск ёаз Тог, 1сЬ к о т т е Лигск геЬп МтШеп гигйск; 1сЬ зсЫске Шпеп ёаз ВисЬ Лигск ешеп Во1еп; Вигск ап2езо*еп§1е АгЪеП 181 ег кгапк §е^огёеп. 612

О: С: 8: А: (2:

Шзег Вш 181 зсЬоп с1игск. Бег Кгапке 181 НигскМе'те Нозе 181 йигск. Ег \уигёе йигск ипё йигск паВ. с1игск$еЫп, - ЪИскеп, - гаЬгеп, - агЬекеп ... (154 УегЬеп); йигскег Ка$е; З е т ВНск &т°; Игг йигск ипё йигск.Эеп кеппе 1сЬ я&ггс/г ипё йигск. 8. (Ъ) Перекрещивания логических частиц (1оё1$сЬе Раг1тке1п) со словами других классов ( з а к р ы т ы й класс слов - 113 слов) 1-функциональные лексемы (23)

Ь:

80§аг ]е... и т 80 У1е1теЬг тсЫ пиг... 8опёет аисЬ гите181 тсЫ... зопёет гиттёез! 80\\ге... те аисЬ Ъа1ё... Ъа1ё 80\УОЫ... а18 аисЬ епгшеёег... оёег 1еИ8... 1ей8 ^е ... ёе$1о шеёег... посЬ; 1е... ]'е 2-функциональные лексемы (31) Ь, Р: аисЬ, ^81, ЫсЫ, посЬ, пиг, 8сЬоп; Ь, А: аизёегесЬпе!:, ехЫшгу, 1аи1ег, патепШсЬ, патНсЬ; Ь, В: еЪепёа, еЪепёаЫп, еЪепёог!, еЬепзооЙ, е1&еп8; Ь, О: еЪепёаЬег, еЪепёагит, еЪепёезЬаПэ; Ь, II: гита1; Ь, I Яек.: еЪепёег, еЪепё1е, еЪепёаз; Ь, I ипЬ: 8е1Ъ81,8е1Ъег; Ь, С: еЪепзозеЬг, §епаи808еЬг, еЪеп80У1е1, §епаи80У1е1, ЬбсЬз1:еп8, н18Ъе80пёеге; З^функциональные лексемы (46) - ёхезеШе, • ёа888е1Ъе еЪепёег8е1Ъе, Ь, А,1Пек.: ё!езе, ёхезез еЪепё!е8ег, зепе, зепез еЪегцепег, - 8о1сЬе, - 8о1сЬе8 еЪеп8о1сЬег, - ёа888е1Ъе §епаиёегзе1Ъе, - ё!е8е1Ье, - ё1езе, - ё1е$е8 §епаиё!е8ег, -}епе, - ]епе8 ^епащепег, - 8о1сЬе, - 8о1сЬе§; §епашо1сЬег, ЪегеИз еЪепгаШ еЪепзо #епашо §1екМа118 1её1^ЬсЬ тсЫ етта1 посЬта18

х

Ь, А, В: еЪеп80#и1 еЬеп$оЬаий§ еЬеп$о1ш2е еЪепвошей еЬеп80шеп1§ Л, А,Р: ашзсЬИеВЦсЬ;

§епаи$о§и1 §етшоМиг12 §епашо1апёе §епашо\уек §епашо\ует§;

Ь, В, С: еЬег; В, Р. етта1; Ь, Т>, 8; ёаги Ь, С, М: шет§з1еп8 (М); Ь, А, Р. ЫоВ; Ь, В,М: ]еёепШз; Ь, О, К: г^аг, Ь, А, О: аккига1, ецш& 8 ^ЬпИсЬ, ЪаирИ&ЬЦсЬ; е

613

4 -функциональные лексемы (9) и М, К, С: ггеШсЬ; Ь, Г, А, О: ешГасЪ, ^егаёе; Ь, Р, К, Т: угс, С, О, О: Ьезопёегз, ^егас!еги; Ь, А, В, Р: еЬеп, епи; Ь, Р, О, С: сг ; 5 -функциональные лексемы (2) К, О, А, С: яепаи; Ь, О, К, 8, О: аПеш; бифункциональные лексемы (1) Ь , Р , К , С , В , Т: аЬег; 7 -функциональные лексемы (1) Ь, Р, А, В, II, 8, Р. §1е1сЬ; В немецком языке выделено 113 логических частиц. Логическиие частицы - з а к р ы т ы й класс слов. Из 113 лексем, опознанных как логические частицы, 23 лексемы - однофункциональны, т.е. функцио­ нируют в языке только как логические частицы. 90 лексем - много­ функциональны, в т.ч. 31 лексема - двухфункциональна, 46 лексем трёхфункциональны, 9 лексем - четырёхфункциональны, 2 лексемы пятифункциональны, 1 лексема - шестифункциональна и 1 лексема семифункциональна. Примеры: 1-функциональные лексемы: Ь: Ьегекз: 1сЬ ЬаЪе Ъегекз ^е^еззеп. Ег 151 Ъегекз §ез1;егп аЪ^еГаЬгеп. еЬеп/аНз: 1сЬ 1езе, ипё ег Иез! еЪеп/аИз. 81е Ьа1 еЪеп/айз гесЫ. Баз капп 1Ьпеп еЪеп/айз разз1егеп. Вге Вазе шаг йтШег еЪеп/айз ^азсЪепп^ешезеп (\У. КааЪе). еЪепзо: Б1е8ег К1е1ёегз1о]ЕГ 181 еЪепзо зсЬоп ш1е 1еиег. 1п т е ш е т Оаг1еп ЫйЬеп еЪепзо У1е1е В1итеп ш!е т ё е т е т . Бег .]йп&еге УеПег ЪеЬгасЫе1:е Ит е т шет§ уегшипёег! аиз з е т е т еЪепзо 1ап§еп, еЪепзо 8сЬбпеп Ое81сЫ (А. ЗеЬ^егз). Ег 181 еЪепзо §Шег Ргакйкег ш1е ТЬеогеЬкег. Ег 8р1е11 К1ау1ег еЪепзо §и1 ш1е зет Вгис1ег. $епаизо: Б1езег Зоттег 181: $епаизо уегге&пе! те ёег уоп^е. зШск/айз: 1сЬ агЪеке, ипё ег агЪеИе!: %1екк/а11з. 31е Ьа1 ^Шск/аИз гесЫ. ХейщХкк: 1сЬ ЬаЪе Шт ё1еТа!засЬеп ЪепсЫе!:. Ез 18С ХесН$Хкк е т е РогтзасЬе. пккг еттаХ: Ег шеШ пккг еттаХ, шо Зши^аЛ Ие§1. Ыккг еттсй ап зетеМиНег Ьа! ег ^езсЬпеЪеп. Ш ё ёег а11е ОбЪе1, ёег пккг еттаХ гесЫ ше1б, и т шаз ез зкШ Ыег ЪапёеИ:, за§1... (Р. Кйтег-ЗсЬгаёег). посктаХз: 1сЬ ЪШе посктсйз и т УеггеШипё. ЧУа8 тг ЪгаисЬеп, 181 ЮагЬеН ..., ЮагЬеИ ипё посктаХз К1агЬей (Н. Кап1). зо$аг: 8о$аг Шг гшсЬ ЪеёеисеСе ёаз е т е ОЪеггазсЬипй;. 8о%аг ё1е Наир1з1аё1 Ьа1 ег ЪезисЫ. Ег зсЬпагсЫ зо$аг. $о%аг т шепнет 2еИ Ьа! ег ёеп \Уе§ гигйскее1е§1:. укХтекг. 1сЬ §1аиЪе тсЫ, ёав ег ёаз капп, юЬ Ът уШтекг ёег Метип§, ёаВ тап Шт зо^аг ЪеИеп зоШе. 01езе Ке1зе шаг Шг \Ъп х

аг

та

ми

614

кете ВеЫзШп^ ег Ыек ме \че\текг Шг е т е ^Шкоттепе АЫуеопз1ип<г. гите'т: 1п сИезет Са1е уегкеЪгеп УОГ а11ет 1и§епёНспе, гителвг 5шс1еп1еп. Ве1 Бикиззюпеп зспу/е^! ег гите'т. „Мтп иЪз1 ёи ёепп аиГ ёетег Ойагге?" - ^итет аоепёз. гитигйевг: Умпйпйевг аиВегНсп шаг ег гиЫ& ипё §е1аззеп. \Уепп ёи ёюЬ зспоп т с Ы ги Ишеп зе1геп \УШ81, зо тиВ1 ёи 81е ёосп гитЫев! Ъе§гиВеп. ЬаЫ... ЬаХй: ВаХй 1асЫе, ЬаЫ шет1е з1е УОГ Ргеиёе. 44

епгмейег ... ойег. М г ГаЬгеп ё^езез 1аЬг епгшйег

ап ё1е 5ее ойег т ёеп

Нагг. Б1е 1аске зо11 епшейег Ыаи ойег &гаи зет. ]е ... йевю: Зе епег, йевю Ъеззег. ]е ... ]е: Зе Ш%ьх^]е НеЪег. Ег к о т т е хш,)е бп:ег,;е \^11коттепег. )'е ... ит во: Зе бЛег, ит во ИеЪег АУ1гё з1е гшг. тскг пиг ... вопиет аиск. Ег 181 тскг пиг йеШ%, вопиет аиск кш&.

№скг пиг \У1Г \уагеп ёауоп Ъе^зСеЛ, вопиет аиск а11еп апёегеп па1 ез зеЫ §еГа11еп. тскг... вопит: Иккг ег, вопиет з1е 181 зспЫё. воте ... те аиск: Зоте ег, те аиск з1е &епеп § е т т з ТпеаШг. вотэкХ ... аХв аиск: Ег зрпсЫ вотукХ еп§Изсп аХв аиск ёеи&сп. ЗотэкХ

з1е а\в аиск ег §епеп §егпе т з Кто. ге'йв ... 1е'йв: М г паЪеп ге'йв зспбпез, гегХв зсЫесЫез \Уеиег &епаЫ. тгйег... поск: Шйег гшг поск Шт 181 &е1ип§еп, 81е ги йЪепгеёеп. Баз 181 тгйег Р18СП поск Р1е1зсп. Ег па! мгейег ^езсппеЪеп поск

ап^егиГеп. В т тгйег Ргаи1еш поск зспбп (I М Ооете). 2 -функционалыгые лексемы: х

Ь, Г:

аиск

Ь: Аиск гсЪ. \уаг е т Л1п§1т2 т к 1ос1а§ет Нааг. Амсй ёег к1ещз1е РеЫег ёаг* т с Ы раз81егеп. „ ... Ве11ош к о т т ! У1е11е1сЫ: аиск ёигсп (А. 5е§Ъег8). Аиск ёег Оеёи1ё1§81е капп ёаз тсЫ аизпаИеп. Баз капп ёи* аиск раз81егеп. К о т т з ! ёи аиск тН? Г: Баз *еЫ1е аиск посп! М г з т ё аиск пиг Мепзспеп! 1сп \уеШ аиск §аг тсЫз! Би Ыз! аиск шнпег ёег 1е1г1е. К о т т з ! дмаиск шгкИсп? Би 4

44

Ыз! ти* ]а аиск етег! ЪХо$

Ь: Ег паПе Ыоф е т Н е т ё ап. Р: К о т т ёосп ЪХоф та1 пег! \Уаз 151 ёепп ЬХоф 1оз? ]ивг

Ь: Р:

Ы\г \$1 )ивг ет§еЫ1еп, ёаВ...; Зивг ег 181 ёег псШ#е Мапп Шг ипз. Зивг ёаз >УоШе 1сп ёатП за^еа. Баз 181 ]ив1 зо. тскг

Ь: Баз 181 тскг тбёИсп. Б1е Ъе1ёеп Тип^еп \уиВ1еп тскг, ^уа8 81е за§еп зоШеп (XV. Вгеёе1). Ве§геИГз1 ёи ипз тскг? Р:

М15 ез тскг а11ез %Ш \Уаз ёи тскг а11ез каппз!! \\^аз ёи тскг за^з!!

615

поск

Ь: Ег 181 поск кгапк. 1сЬ шегёе е8 еисЬ поск еггаЫеп. МбсЫез! с!и поск е!шаз РЫзеЬ ЬаЬеп? Негг ОЬег, поск е т В1ег! Ыоск е т ^/оП, ипё 1сЬ §еЬе. Ез [ёаз ОезюЫ] шаг ^иИши^ ипё 1 т т е г поск )\т% (А. Зе^Ьегз). „5а§, СЬпзИпе, ш1е Ье1Б1 ёи, СЪпзЬпе?" „СЬпзипе. - „Шё ш1е поск'Г (I Я. ВесЬег). Г: М е шаг ёаз поск? \У1е ЫеВ ег лос/г? Ег шюЗ зсЬоп поск коттеп. \УаПе поск\ пиг Ь: Баз Ьа1 пиг геЬп Магк §екоз1е1. Ег 181 зеЬг №сЬЬ& пиг ГеЪИ Шт сНе ЕгтаЬгип^. Г: Зо Ьбге ёосЬ пиг\ \Уаг1е пиг, ёи шпз! ё1сЪ посЬ шипёегп. Шг тсЫ ё!е №гуеп уегНегеп! „\Уаз Ьаз1 ёи пигТ (\У. Вгеёе1); Наие ег пит ^е^2^ тсЫ зо §еггогеп (А. Зе^Ьегз). зскоп Ь: Зскоп ёег Оеёапке ёагап 181 гглг зсЬгескЬсЬ. Ез 181 зскоп зраС. Ба котт!: ег зскоп\ ^ а г и т §еЬз1 ёи зскоп ше§? Г: Nип Ьбге зскоп аиГ ёатШ ТМет пШг1 ёаз зскоп! Зскоп §и1, зскоп §и1 Ез 181 зскоп Ъеззег. Ь, А: аиз%егескпе1 Ь: Аиз^егескпег гшт тиВ ёаз раз81егеп! „Миб1 ёи ёепп аиз^егескпег Ыег гитЮЪеп?" (Н. Ра11аёа); А: ет аиз%егескпе1ег МепзсЬ; еЪепзоккег, - зокке, - зоккез Ь, А: (21е1сЬ2еШ§): 1сЬ ЬаЪе еЪепзо\ске Корг*зсЬтег2еп ш1е ёи. Баз 131 еЪепзоккег \Ует, ш1е ши* Шп §ез1ет ^еШткеп ЬаЬеп. Ез §аЪ МиКег Вег^ег гш1 еЪепзо 1ап§ет На1з ипё еЪепзоккеп ЬелющиеИепёеп Аи^еп (А. Зе^Ьегз). еЪепскгзеХЪе, - сНезе1Ъе, - сигззеХЪе Ь, А: Коггезропёепгеп ... , ё1е УОП еЪепйепзеХЬеп Оутпаз1аз1еп ЬеггШеп (ТЬ. Мапп); ... ёаВ т еЪепйетпзеХЪеп 2 3 т т е г ёаз ЬЪепз^гоВе ВПё ёег Тап1е Ьап§1 (Е. Т. Нойтапп); Б1е ЬеШе зсЫеЬеп зюЬ т еЪепдегзе1Ъеп ШсЪШпа ёеп Кя1зё1епет пасЬ (ТЬ. Мапп). ехк1изг\ Ь: ет ВепсЫ, е т Ьиетеш ехЫзху Шг ё!е „ВегКпег 2еИип§" А: ете ехШизхуе ОезеИзсЬаЙ; 1аШег Ь: Баз К1е1ё шаг пиг гш11ашет §гйпеп Рег1еп Ъезйск*. Би геёез11сш1ет 44

1

ШзтП.

А: (= гет, ище1гйЫ)\ ете 1ашеге (^иеНе; (= аи/псЫщ, еМкк): ет 1аи1ег МепзсЬ; патепйкк Ь: 1 т Зоттег, патептИскхиг ВаёегеИ, 181 Ыег §гоВег ВейпеЪ. А: ете пашепгИске ЛЬзИттип^; пагпИск

616

Ь:

Шт з т ё ги зра1 ^екоттеп, шп Ьаиеп ипз патИск т ёег 2еп рыта. Ег 1еИ1е пж е1шаз т и , патИск ёаВ с1и кгапк Ыз1. Ег шаг 1гоЬ, тйгиаг Ъекеп, патИск шепп зет Ргеипё ёаЪе! шаг. А: 51е го§ ш1еёег ёаз патИске К1е1ё ап. Ь, В: еЬепаа Ь, В: Ег зисЫе ёаз 2л.Ш Ы\ Ооеше, ипё еЬепйа зисЫеп шп* аисЬ. еЬепсЫгт Ь, В: Ег &т& 1пз ТЬеа1ег, ипё шц- шоШеп еЬепАаЫп. еЪепйоп Ь, В: 1п ёег пеиеп 51гаВе пеггзсЫе ^гоВег ТгиЬе1, ипё еЬепЛоп \ъ% ё1е Кгапке. екепзоо/1 Ь, В: 51е тиВ1е еЪепзоор ш1е юЬ 1аспеп. ещепз Ь: (= пиг): е т в/^/и ги сИезет 2шеске §е^гйпёе1ез КотИее; В: Уоп зетег АгЪей 181 Ыег ёаз 1е1г1е КарИе1 е'щепз егшаЬп!. Ь, О: еЪепйакег Ь, О: ЕЪепаакег тбсЫ' ез коттеп, ёаВ зете а11е АЫшаЛегт УОП зо1сп зеКепег НаВИсЬкей шаг (Е. Т. НоШпапп). еЪепйагит Ти, О: Ег шаг Ъе1е1ё1§1 (ипё) еЪепЛагит шаг егпюЫ пи1§екоттеп. еЬепа езка1Ь Ь, О: Ег ГйЫ1е зюЬ т с Ы шоЫ, (ипё) еЪепйезка1Ь шаг ег т с Ы §екоттеп. ту*аг Ь: ^Ег 181; е т БюЫег, ипё гмаг е т ^пэВег. 1сЬ тбсЫе # е т уеггазеп, ипё ту»аг пасЬ Рапз. ЗсЬгейо ап Ше ОгоВтата, ипё таг посп Ъеи1е. О: Тжаг ше1В шп У1е1, ёосп тбсЬГ юп а11ез Ш18зеп (1. Ж ОоеШе). II: гита! Ь: 51е кепп1 зюп т ёег ёеи1зспеп Ьйегапн" &и1 аиз, гита! т ёег Шаз81к'. БоЛ гита! па* ез т т §иС §еМ1еп. II: А11е ип1егзШШеп йш §егпе ёаЬе1, гита! ег аисЬ зСеСз ЬПГзЪегей шаг. Ег §ешапп 1ттег теЬг Уогзргипё, гита1 (ёа) Ше Кгайе зетез Уегкэ1§егз оЙепзюпШсЬ пасЬИеВеп. Ь, I Яек.: еЪеткг, еЪеп&е, еЪепйаз I Яек.: ЕЪепйег, УОЛ ё е т ши* зргеспеп, § т § ]е1г1 УогЪе1. 51е тбсЫе § е т уегге1зеп, аЬег еЬепа'аз шаг 1е1ёег т с Ы тй^исЬ. Ь, I шЛ: зе1Ъз1 I/. (= зо$аг): Зе1ЪзХ ёег КарНап шигёе зеекгапк. МсЫз 181 т ёег ШП еш1§, зе1Ъз1 ё1е $сЬбпз1е Ргаи шд-ё зсЬаЫ§ (Зрг. ). 8е1Ьз1 шепп ез ге§пе1, 1аиСеп ш1г. 5е1Ь$1 Ъе1т ге^еп 1аиГеп ш1г. Зе1Ыг зетеп ЗоЬп Ш ег тсЫ §езеЬеп. 8е1Ь$г доП шаг ег т с Ы §ешезеп. I ипГ.: 1сЬ &е1Ъ$г ЬаЪе ё1е Тйг ^ебИпе1 Зхе йЬегИеВепШе Клпёег 31сЬ зе1Ьз1 зеШег Ь: ,Х)и Ыз1 е т Езе1Г - Ле1Ьег\"\ ,Д)епкз1е, зеЫг е т Е8е1!" 617 1

I ЦП*'.: Баз §1аиЬ$1 с1и ёосЬ зе\Ъег шсЫ! Ег косЫ зюЬ зет Еззеп зе\Ьег. Баз Ьа1 ег УОП зеЛЬег ^е1ап. Ь, С: еЬепзозекг Ь, С: Меш Уа1ег Ьа1 зюЬ зетеггек ёагйЪег еЬепзозекг ^еаг^еП т е ёи. Б е т Впе*' Ьа1 ггйсЪ еЬепзозекг егйеиС ш1е ёете В1итеп. 1сЬ ЬаЪе е8 еЬеп зозекг ^епоззеп. $епаизозекг Ь, С: М е т Уа1ег Ъа1 зюЬ $епаизозекг ^еаг^еП шю Ит еЬепзоу'ге! Ь, С: Рйг ёете Р1апе шйпзсЪе юЬ ёк еЬепзоще! ОШск, т& юЬ е8 &еЪаЪ1: ЬаЪе. §епаизоУ1е1

Ь, С: \Ук ЬаЬеп т к ё е т ШаиЪзшекег %епаизо^1е\ РесЬ #еЪаЫ ш1е ипзеге ЫасЪЪагп. коскзгепз Ь: (= пиг): Бег Тех1 181 80 8сЪш1еп2, ёаВ коскзгепз ет РасЬтапп Шп уег81еЬеп капп. Ег 1ге1Ы кетеп 5рог1, коскзгепз %еЫ ег §ее1е&епШсЬ зсЪшкптеп. Бег Оап§ 181 зо теёп§, ёаВ тап ёапп коскзгепз кпесЬеп капп. С: Ег 181 коскзгепз ШпГ 1аЬге ак. Баз ВисЬ Ъа1 коскзгепз 200 Зекеп. Ез шагеп ёог! коскзгепз 20 2изсЬаиег. тзЬезопйеге Ь. Баз §1к тзЬезопйеге ёапп, шеп ОеГаЬг ёгоЫ. АПе 1асЫеп, тзЪезопйеге зет Уа1ег. Ег т1еге881ег1 зюЪ Шг У^[$$еп$с}ха&ег1 1пзЬезопа еге Шг ' МаШетаИк. С: Б1е ШсЫ шаг тзЪезопйеге Бипке1. З -функциональные лексемы: Ь, А, В: еЬепзо$Ш, $епаизо%иг Ь, В : Баз каппз! ёи еЬепзо$ш тасЬеп ( т е ш1г). Баз §еГа1к гтг ^епаизо^иг те ёк. Ь, А: еЬепзо$Шег, ^епаизо^Шег ЗсЬШег, еЬепзоктф^ ^епаизокаир.^ Ь, В : 1сЬ Ът еЬепзоксщ/г^ те ёи 2егга§1 шогёеп. 31е Ьа! гтг $епаизокаиаиз ё е т 1МаиЪ §езсЬлеЪеп ш1е юЬ ёк. Ь, А: еЬепзокаи/гзе, %епаизокайте Аизе1папёегзе1гип§еп; еЪепзоХаще, %епаизо1аще Ь, В : \Ук шоИеп Ьеи1е еЪепзо1аще гизаттеп зет Ш1е §ез1егп. 31е ЬаЬеп %епаизо1аще ^езсЫаГеп ш1е ё!е апёегеп. Ь, А: етеп еЪепзоЬащеп, %епаизо1ап%еп Впег* зсЪгеШеп; еЬепзомегГ, ^епаизошк Ь, В: Уоп Ыег аиз 181 ез еЪепзошгг те у о т ВаЬпЬоГ. Уоп Ыег 181 ез г и т КаШаиз $епаизом>еи те шг Роз*. Ь, А: Уоп Ыег аиз Ъа1 тап етеп еЬепзошНеп (^епаизом^еггеп) ВЬск йЪегз Ьапё. 7

х

618

1

еЬето)мет$, #епат(меп1$ Ъ, В: 51е ... п*пзсп1е зюп екетопещ те [Ъг Мапп т сНе Ап§е1е§еппе11еп апёегег Ьеи1е (О. М. ОгаО- 31е ЪегеНщеп зюп ап ёет Рг*о1ез1 #епаизомет$ те \Ьге Ко11е§еп. Ь, А: Ег егШпе ез гш1 еЬетомепцеп (%епатстепцеп) \УоЛеп те бег Уегип§Шск1е. Ь, А, Р: атзскИе/Шск Ъ: Баз ЬейпШ аиззскНе/ЗЫск сИе Зспи1аЬ§ап§ег. А: е т аиш:кИе$1иске$ Кесп! аи? е1ш. ЬаЪеп; Р: Бег Ргаз уегз1еЫ зюп атзскИе^Иск Уеграскип^. Ь, В, С: екег V. Ез шаг ггаг екег ипап^епепт а1з ап^епепт. Епег 1аззе юп пиг етеп Рт§ег аЬпаскеп (а1з ёаз СеЬепптз ги уепгаСеп). В: Ег копте тсЫ екег коттеп. С: Баз 181 зспоп екег тб^Нсп. Ь, В, Г: еттсй Ь: №сЫ е т т а 1 ап зете МиИег пае ег ^езсЬпеЪеп. В: АиГ егптсй з1апё ег УОГ ггиг; 31е Ьа1 ез пиг етта1 уегзисЫ. Еттсй ^езспап 1о1§епёез. 1сп шаг зспоп еттсй ёог1. Г: КШзспег, Ьа11еп 31е етта1\ Ноге егпта! пег! К о т т ёосп еттсй пег! Ье§е (ёосп) егз! еттсй аЬ! Ь, V, 8: йоги Ъ: (= аиз$егескпех): Ез 181 ги иЪег1е§еп, оЬ е т е Щ1еп1сп188Шпёе т ёег \Уоспе, сйе йоги посп пасппииа^ Ие#С, № сИезез РасЬ аизгеюЫ Т>: йсци ЪегеИ; йаги епСзсЫоззеп зет; ёаз Ое1ё йаги паЬеп; 8: ЛагмЪекоттеп, - ёепкеп, - ёюЫеп, - 1е§еп, - 1аззеп, - 1етеп, - гаЫеп ... (24 УегЪеп); А, Г: Ысф Ь: В1сф ёи Ыз! зспи1ё ёагап. Эй ёепкз! Ыс$ ап зюп. А: Ег зспИе!: аиГ ёег Ыо/кп Егёе. Г: К о т т ёосп Ыо$ т а ! пег! ,Да, пбгеп 31е ЬЩГ (Р. С. \УезкорО. „Рап§ т с Ы зо ап! Рап§ Ысф тсЫ зо ап!" (Е. С1аиёш8). Ь, А, О: аккигах Ь: (= %ега4е)\ Аккигах а!з ез ёш зсЫиё, и*а1 ег аиз ё е т Наиз. Ег зап аисп аккигаг зо аиз -те ВееШоуеп (Ь. Ргапк). А: е т е аккигахе Нашйгаи; (2: Ег агЪеИеСзепг аккигах. е1пгщ Ь: Егпгщ ипё аПет ег капп ипз пе1Геп. Ег ёепкс ешгщ апё аИет ап зюп. Ег к а т елпщ ги ё е т 2\уеске, т г ги §га№Иегеп; ё1е егпгщ гиуейаз-

и

81§е МеШоёе; А: 1сп паЪе пиг е1пеп е'ггищеп Аиз>уе§.

619

<2: „ ... аЬег\Ъг ГеЬНе ёег кгапкЬаЛе Яе1г ..., ёег ЗагаЬ ВегпЬагё! т ё1езег Яо11е зо етщ тасЫ (М. Нагёеп). Ь: ОехчокпИск ег к о т т ! а1з егз!ег. А: гиг $>еч?дкп1ккег Тек егшасЬеп; О: Ег ЪепаЬт зюЬ %е\чокп1кк. каиритсМкк Ь: Б1езез ТЬеа1ег зр1е1! каирГзасЫкк к1азз18сЪе ЗШске. А: ёег каиршаскИске Уег!ге!ег ё1езег К1сЬ!ип§; теше каиргзаскИске АгЪеИ; О: НаирКасМкк ЪгаисЬ! ег е т рааг \УосЪеп Еп18раппип§. Ь, О, К: гмаг Ь: Ег з!еШе ип8 етеп Уегшапё!еп УОГ, ипё таг зетеп Опке1. Б1е Ре1ег Йпёе! пип ёосЬ з!а!!, ипё таг а т пасЪз!еп М1!!шосЬ. Ег Ьа! зюЬ ёеп РиВ уега!аисЪ!, ипё таг 80 зсЬЬтт, ёаВ ег 1ап§еге Тек зетеп Б1епз! т с Ь ! уегзеЪеп капп. ^азсЬ ё!г ^егаШ^з! ё1е Напёе, ипё таг ёгйпёНсЬ. О: Ъмаг 181 ег посЪ аЪег ег 181 зсЬоп гесЫ еггаЪгеп. 2\маг ше1В юЬ У1е1, ёосЬ тбсЬ!' юЬ аПез Ш15зеп (I Оое!Ье). Ег 18! таг а1!, аЪег посЬ зеЬг гйз!^. Ег к а т таг, ёосЬ шаг'з ги зра!. К: е т е1е#ап!ег, таг т с Ь ! теЬг пеиег Апги&; ^функциональные лексемы: Ь, Р, А, О: ет/аск Ь: Б1е ЗасЬе 18! ет/аск ё1е, ёаВ...; Баз 18! ет/аск Ше \УаЬгЬе1!. Баз шаге ет/аск шипёегЪаК; Баз ЗсЫоВ § т # ет/аск УОП зе1Ъз! аиг*. Р: 1сЬ уегз!еЬе ёюЪ ет/аск т с Ь ! ! Ез шаг ет/аск §гоВагЬ&! Баз шаге ет/аск шипёегЪаг! Баз шаге ет/аск ЬеггИсЬ! А: ет/аске 2аЫеп; е т е ет/аске ЬеЪепзше1зе; 31е шаг е т е ет/аске Ргаи; е т е ет/аске К1е1ёип§; Баз ЬеЪеп 18! ет/аск, шепп т а п ез ет/аск т т т ! (Е. М. Яетащие). О: Баз ТисЬ 18! пиг ет/аск &ег*а1!е!. 31е к1е1ёе! зюЬ Ъе!оп! ет/аск. Бег Ра11 Не#! шсЬ! зо ехп/аск, ш1е т а п апгап^з ёасЬ!е. Зегайе Ь: Ч^агит %егайе 1сЬ?Бег 3 ! е т !гаГ Ит %егаЛе а т Кор?. 1сЬ Ып %егоАе Ъе1т Еззеп. Оегайе ег шхгё §езисЬ!. Ез тиВ гисЬ! %егас1е Ьеи!е зет. Ег аЪег, %егайе ег, Ьа! зюЬ т с Ь ! уегапёег! (А. 5е§Ьегз). Р: Ыип $егао1е тсЬ!! Ез 18! Шт т с Ь ! ^егаск 1еюЬ! МаНеп. Ваз 18! е з $егайе! Баз капп тап т с Ь ! %егайе ЬеЬаир!еп. А: Бег %егайе \Уе§ 1з! ёег Ъез!е. Б1е %егас1е У т е 18! сЦе кйгге8!е. О: %егайе §ешасЬзеп зет; Ь,Р,К,Т: ]а Ь: (= $о$аг): „Баз,уа ёаз 18! е з шаЬгНсЬ!" (I К.. ВесЬег); „Бапп, ]а ёапп ЪИеЪе шоЫ пиг ё1е Кар1!и1а!юп йЪп§" (Е. ^ е т е г ! ) ; БаВ Не1епе

620

Ь, С,

1е1е*ошеПе ... , егзсЫеп А ё п е п п е УОШ§ ипшаЬгзепетНсп, ]а Ьеапзп^епё ( Р . С . \УеЬ;корО; Баз 181 зепшег.уд иптб^Псп. Бег 1ип^е Ъ е п а Ь т зюп ип&еЬбп°:,./д 1гесЬ. Баз капп 1сп уегз1сЬегп,7а ЪеЫёеп. Б а з шаг ] а а11еп Ьекапп1. К о т т е }а тсЫ г и зра1. Баз 181 ]а е т е РгесЬЬек! Е з тиВ]а аИез зсЫе^еЬеп . . . ! (Р. „51е ичззеп]а, 44 юЬ Ы п §аг т с Ы ( Н . РаНаёа); „Би Ыз1 }а \у|е аиззешесЬзеИ! 4 4 (]. к . В е с Ь е г ) ; „ В И ё е Шг пиг/V/ пюЫз е т . . . (X к . Веспег); „ С Ы Т ' Ш г п и г ] а п ю Ы ё1е А и ^ е п аиз! (I. к . Веспег); „ ... ёи 8о11з1 посЬ е т т а 1 #епаи пасЬгаЫеп, оЬ аисЬ/я шсЫз ГеЬк. 4 4 ( I к . Веспег); „Оепз1 ё и т й ? 4 4 - „ 7 а 4 4 ; , А с Ь ; а ! 4 4 ; , А Ъ е г > ! 4 4 ; , Л а з 1 ёи Нип^ег? 4 4 - ,М, У1е1 Н и п § е г ! 4 ' (XV. Вгеёе1); „ М а с Ь з ! ёи У1е11еюЫ О е ё ю Ы е ! 4 4 й г е Ш с Ь . 4 4 (I. к . ВесЬег); „5а<*', С Ь п з и п е , 181 ез е т е ЗсЬапёе,/а оёег п е т . . . V (1. к . ВесЬег); За, г и т Боппег\уе1ег! За, и п ё пип 8еЫ, те ё1е апёегеп Ргаиеп ЬтСегЬегзСарГеп ( С . \Уе18епЪогп); ,Л*/ег газсЬеЬ ёепп ёа? 44 ^а, шег газсЬеК ёепп ёа? 4 4 (1. к . ВесЬег); ,^а, -шгззеп 51е ёепп п ю Ы , шег з1е з т ё , К а р р е п ? 4 4 (XV. Вгеёе1); „ М е §гоВ 181 ег, ш1е з1агк! За, ёаз к о т т * у о т 5сЬ\У1ттеп ипё у о т Вег§з1е1§еп . . . 4 4 (5. к . ВесЬег); О, О: Ьезопйегз

Ь:

Ьезопйегз а т А Ъ е п ё ; Везопйегз ё и ш а т ип§его&еп. Везопдегз ёег

Г:

44

44

К:

Т:

Уа1ег Ьа11е ез § е т . С: 31е агЪеИе! Ьезопйегз ЯеШ1§. Е г 1оЫе зде Ьезопйегз. О: Неи1е \уаг ёаз Еззеп пюЫ: Ьезопйегз. М\х 181 ез ш с Ы Ьезопйегз. < 2 : Бхезез Т Ь е т а шегёеп \\аг гигискз1е11еп и п ё зра1ег Ьезопйегз ЪеЬапёе1п. %егайеги Ь: Б а з Ь а ! е т е %егайеги зепзайопеИе В е ё е и Ш п ^ . С: Е г 181 $егайещ е1е§ап1. О: Е г 181 зеЬг %егайеги. <2: Б 1 е К а г з е п п дуиШе, ёаВ т г М а п п ип\уе1§егНсЬ п е т за^еп ^ ё е , у/епп з1е т г А п И е § е п ^егайет у о г о и ^ е ( к . НизсЬ). Ь, А , В, Г: еЬеп Ь: ЕЬеп ёаз \УоШе 1с11 за§еп. Б а з геюЫ еЬеп 80 аиз.„Б1езе № с Ы т и В 1 ё и А: В:

еЬеп п о с Ь Ы е г зсЫаГеп 44 ( А . Зе^Ьегз): е т е еЬепе ЬапёзигаВе. Б а з 2 и § и е г ^ е Ы 1 т еЬепеп ЗсЬпи.. ЕЬеп Ьа1 ез Ш п Г Ш г ^езсЫа^еп.

Р:

К о т т е еЬеп т а 1 Ьег! Б а з 181 т с Ы еЬеп §и1. За§е еЪеп\

V.

егз( Е г - М И ет тог^еп к о т т е п . М г з т ё егзг Ш п Г К й о т е 1 е г ёе^апёеп. Б е г т и б егзг зеЪогеп \уегёеп, ёег Ш г ёа8 §1аиЫ. Е г 181 зеЫ ЬосЬтаие, ипё егзг з е т е Ргаи. „ Б е г 1иъ%ъ, §егаёе ёег, ?ап§1 ] а ёосЬ зе1п ЬеЪеп егзг ап 4 < ( А . Зе^Ьегз); Егзг т ёег NеиЬаи8ег 31гаВе и*аи1еп \У1Г ипз апгизсЬаиеп (I. к . ВесЬег); ... .Гапек Ьаие т г егзг кйп:1юЬ аиГ ё е т И з с Ь гш1 Кге1ёе Ше Н 1 т т е 1 8 п с Ы и п е е п к 1 а г § е т а с Ы ( А . Зе§Ьегз); 621

А: (Не ете Зшпёе; т ёег етеп К1а88е; В: Ет шаг ег пи К1по, ёапасН ги Наизе. Р: Зе1 ёи ет ша1 зо а1! те тг\ Ь, Р, О, С: %аг (ю^аг) Ь: 1сЬ §1аиЪе, ёи Ьеёаиегз! 81е посЬ $>аг. Саг т е т а п ё кат. Бег е т е 181 П1СГ11 зеЬг к1и§, ёег апёеге $аг ё и т т . 0\е Маизе з т ё зсЬИтт &епи§, ипё %аг ё1е КаНеп. Р: Ба Ыз! ёи шоЫ %аг ё1е пеие ЗсЫНепп?; Наз1 ёи ез %аг уег^езеп? О: Баз Оетизе (ёаз РЫзсЬ) 181 посЬ ЫсЫ %аг. С: Ег шаг %аг ЫсЫ Ьбзе. Саг ЫсЫ! Саг ЫсЫ иЬе\!; Би Ы81 шоЫ §апг ипё $аг иЪегзсЬпарр!. Ег гш! §апг ипё $аг уег8а§1; (= зекг, ггетИсК): Ез шаг е т $аг НеЬНсЬез К т ё . Ез 181 %аг ги зсЬоп! 1сЬ шаге $аг ги &егп ёаЪе^еЪНеЪеп! 1сЪ. Ь т $>аг §1йскИсЫ 5 -функциональные лексемы: Ь, К, О, А, С: %епаи Ь: Баз 181 $епаи ёаззеШе. Сепаи ег зо11 ёаз гип. К: „Наз! ёи ё1е ЬеиИ^е 2еШп& §е1езеп?" - „Сепаи. " О: аи? е!ш. $>епаи аифаззеп; Б1е ЦЬг &еЪп §епаи. А: Ше %епаие 2еИ; 1п Ое1ёзасЪеп 1зс ег зеЬг $епаи. С: ёаз Раке! ш1е§1 %епаи е т КПо. Бег ВпеГ те%1 %епаи 10 Огатт. Ег шеШ %епаи зо У1е1 ш1е з1е. Ь,<2,К,8,0: айет Ь: АИет ег капп ипз Ьекеп. Би айет Ыз! зсЫЛё. Ез шаг е т 1ез!та1, айет дгег Зог!еп ИзсЪшет. АИет ёег Оеёапке ёагап 181 т л ипап§епеЬт Ег ёепк! айет ап зюЫ О: 31е 1еЪ! (&апг Шт згск) аИет. Ёг ЪешоЫх! ёаз Наиз аИет. к Ь тбсЫе г т ! Шпеп аИет зргесЬеп. Ьаззеп 31е гтсЬ аИет. Зге з!еЫ аИет ёа. К: Б1е Во1зсЬай Ъбг' 1СГ1 шоЫ, айет гшг ГеЫ! ёег 01аиЪе (I. V/. Оое!Ье). 1сЬ шаг!е!е аиг* йт, айет ег к а т ЫсЫ. 8: аИетЫеЪеп (1 УегЪ); С: Ег уегзисЬг!е а11е§, айет з1е шаг ЫсЫ итгшиттеп. 6 -функциональные лексемы Р, К, О, В, Т: оЬег Ь: Ьипёейе ипё аЪег Ьипёег!е; !аизепё ипё оЬег !аизепёе; Р: Баз 18! аЪег Гет! №сЫз, аЪег аисЬ §аг ЫсЫз! АЪег Ктёег! АЪег \ъ\ АЪег пет! АЪег зюЪег! Би к о т т з ! аЪег зр&!! М г ! шкё ез аЪег 2еШ К: Ег к о т т ! , аЪег зет Уа!ег 18! уегЫпёег!. 1сЬ шсЫ, аЪег ёи. О: Ег 13! гшаг а1!, аЪег посЬ гйз!1§. В: АЪег ипё аЪег тиВ юЬ ёаг Ш1езег1ю1еп, ёаВ ...; Т: АЪег, аЪег, шаз зо11 ез еЬеп Ьеёеи!еп? 7ми - функциональные лексемы: Ь, Р, А, В , II, 8, Р: #Шск ТИ

та

622

Ь: ОМсИ Неше шегёе к п ги СЙГ коттеп. Баз каппз! ёи %Шск т е г Шп. Р: ОМск е т е т -шШепёеп Зпег Гипг ег аиГ 81е 1оз. Ег ЬНск1е ^Шск е т е т Ре1ёпегт. Ба зсапё ег пип, %Шск ё е т Л1п§Нп§ а т 5епе1ёеше§е (О. КеИег). А: ёег %\е\с\и> Ашог; Ег па1 ёаз $1екке АиЮ;ёаз %1екке КесЫ Ъезпгеп; В: 1сЬ к о т т е %ккк. ОЫск Ъе§тп1 аЧе Уегзаттшп§. V: \Уепп ег #/
х

х

ти

ти

МИ

х

623

К о т т тап гет! Яеё' тап т с Ы зо У1е1! „А1зо ёгек' ёкЬ тап и т ипё «сЫаГОДЛ Вгеёе1). I ип1".: Мал за<н, ёаВ с1и кгапк 8е1ез1. З -функциональные лексемы: Р, V, N1 Ыт Г: К о т т Ыие зскпеПег! ЬаГЗ ёаз Ыие т Яике! V: 1сЬ Ыие и т ЕтзсИЫё^ип^! 14: сйеВ'Ше; как Г: \Ук тйззеп ез как уегзискеп. Б а капп тап как тсЫз таскеп. Ег тгд зюк Ла// ёатк аЬйпёеп тйззеп.„Ба 181 тсЫз ги таскеп, ез 181 ксйг зо" (I. Я. Вескег); „1ск шеШ ез Ло// тсЫ, юк каЪ' гтг тс1из §е\УйпзсЫ" (1 Я. Вескег); V: .Дай! \Уег ё а Г № йегНак; Г, С, А: /еш Г: Баз \&1/ет тсЫ зо. К о т т у е ш паск Наизе, Ъеуог ез <1ипке1 шлё. С: еШ./ет заиЪегкск аЪзсЬгекэеп; 5е1 ёи шЛ/ет зШ1, гиЫ§! А: ет/егпез ОешеЬе; ете/еме ЗотЬе/егпе Ьеи!е, НеггзскаЙеп; Г, В, Т: лшг Р: ,Да, ]а, ёаз 181 /ши етейеГ* (Тк. Мапп). „ ... ёи уеггеШез! зскоп, юк каЬе пип та1 ё1езеп Нап§ гиг АигпсШ§кек" (Р. С. Х^зкорО; „\Уа8 Гап^еп тг пип ап?" (Р. С. ^е1зкорг); ,Да, аЪег щ е 181 ёаз пип т к ёеп ^гоВеп АпагсЫз1еп?" (Р. С.^\Уе1зкор1); В: 1ск тив пип §екеп. Мгп т и В ю к &екеп. Т: Иип, шкё'з Ьа1ё? Г, А, I Яек.: ай а11е, аИез Р: \Уаз ка! ег аИез я^за^Г? \Уаз каз! ёи (тек!) аИез ап^ейищеп !\Уаз ез аИез %\Ы\ А: ёег ^гбВГе Бюк1ег а11ег 2екеп; Ег 181 т к аИеп \Уаззегп #е\уазскеп. АИе Мепзскеп тйззеп з1егЪеп; ги аИет Ш§1йск; I Яек.: АИе (аИез) аиззге^еп! АИез 181 зскоп ёа^ешезеп. АИе з т ё зскоп ^екоттеп. АИе шагеп егз!ашк. АИез, \уаз шк кбгеп, 181 уег1о§еп. ^-функциональные лексемы: Р, В, Н, С: гттег Р: \У1е $еЫ ез ёк гттег? 1ттег 1ап§8ат! 1ттег г е т ш ё1е §и1е зкаЪе! ЬаВ Ит пиг гттег кегекк; \Уаз гттег ег аиск за§еп т а § . \Уег гттег ез аиск з е т та§. Ше гттег ез аиск §екеп т а § . Ег ёепк! ап 81е, УУО гттег ег аиск 18С Би каппз! коттеп, мапп гттег ёи аиск \УШЗ1. В: Ег ^уаг гттег кбШск ги гшг; аи? гттег, гттег поск; поск гттег, Н: Ытег т к ёег Яике! 1ттег 1ап§зат! Ииг гттег ги! С: Зете Ье181ип&еп шегёеп гттег Ьеззег. Етез 13! гттег зскбпег а!з ёаз апёеге. Мап у^гё гттег акег. Ез тгд. гттег какег. Б1е ЗИттеп Г:

х

у

624

шигёеп иптег 1аи1ег. \У1г ГаЬгеп иптег зсЬпеНег. Бег Х ^ шигёе типе г зеЫесЫег. 1ттег зеЫесЫег шаге ёаз ^е**ег. Г, В, Р, N1 та! р: К о т т пий пег! Зспгейэ Ъа1ё та1\ „Ног та/, Х^а11у ... (Р. С. ^/ЫзкорО: „Тпотаз, т е т ЗоЬп, зе1 пий зо §и*... (ТН. Мапп): В: 1сп Ып зсЬоп та/ ёог* ^ешезеп. Ез шаг та/ е т акег Мапп. Р: Баз ЬосЬ шаг У1ег та! У1ег 2еп1лтеГег §гоВ. N1 пасЬз*ез Ма1; УОП Ма/ ги Ма\\ Р, К, К, О: йоск Р: Баз 181 *&?сЛ ги ё и т т ! Би коттз* йоск т п ? Ез 18* йоск ЬеггНсЬ Ыег! К о т т йоск та1 пег! Кате ег йоск епёНсЬ! „Би Ыз* йоск 5*апёпаГ* (\У Вгеёе1); „Е>аз §еЬ* йоск тсЫ (Р. \\ЫГ); „1сЬ шеШ оЪсЛ т с Ы " к1а§1 ёег Рогиег (Н. РаИаёа); „Х^аПеп 51е йоск, 51е §гоВег Не1ё ... (Н. РаИаёа); „Би шагз1 йоск Кеюп*а28аЪ&еогёпе*ег? (XV. Вгеёе1); ,Д)и Ъе§1е1*ез* ипз йоск е т рааг 5сЬп**е? (Н. РаИаёа); „Шё шепп ег йоск тсЬ* §ешоппеп Ьа**е?" (Н. Ра11аёа); К: ЕгуегзисЫе ез теЬгГасЬ, йоск ез ггиШап§ 1ттег ш1еёег; Тго*г ёег БипкеШек ЬаЪе юЬ Ит йоск егкапп*. 31е 1е§11Ьге Напё *ез* ипё йоск гагШсЬ ап ё1е 5*е11е, шо ёаз ХМэП „зеЬап§* з*еЬ* (Н. РаПаёа); „Б1е ВйсЬег, ХМа1*ег, 18* )& зсЫппгп, аЬег йоск шсЬ* ёаз зсЫ1тт8*е" (XV. Вгеёе1); „Бапп Ъгапп*е 81е теёег. Боек 81е 1з1 §апг пасЬ ё е т Оп§та1 ш1еёег етсЬ*е* шогёеп" (XV. Вгеёе!): К: „Би паз* шоЫ кетеп Нип^ег теЬг? - „Роск\"; „ипё паз* ёи ёп тсЬ*8 , тт №иеп 1аЬг §ешйп8сЬ*? - ,Х>оск ! (1 К. ВесЬег); „51е^тё §ез*егп шоЫ аисЬ пюЬ* пи* ё е т А1з*егёатрГег „ЗуЪШе ^еГаЬгеп?" - ,Х>оск\ 1сЬ ГаЬге Газ* ]еёеп Та& ... ! (XV. Вгеёе1); О: „Апёегз, ХУа1*ег, Ьа* шап е^епШсЬ УОП ёи: аисЬ тсЬ* егшаг*е*. Ш ё йоск, тап ег1еЪ* ОЪеггазсЬип^еп (XV. Вгеёе1); „Кет XVог* кпе^з* ёи аиз ё е т Мапп Ьегаиз, ипё йоск Ып юЬ §апг зюЬег, ёег 81еЬ* ипё Ьбг* аПез . . . (Н. РаПаёа); ^"-функциональные лексемы: Г, С , Н , Т , К : а!зо Р: „Ез 18* а!зо ёапп?" (Е. М. Кетащие); Баз шаг ез а!зо\ Р. С. XVе^8корГ); „... 31е гишегеп 1Ы1 а1зоТ (ТЬ. Мапп); „51е йпёеп а1зо, ёаВ 1Ые Ргаи ОетаЬИп 31е гштег*? (ТЬ. Мапп); „Иа а!зо\ РипкШт!" (ТЬ. Мапп); ,АиГ ЪаМ^ез Х^еёегзеЬеп а1зо !" (Р. С. XVе^8корГ); О: Ез 18* зсЬоп 8 Шг, а1зо тйззеп шт еПеп. Н: ХУе1сЬез ВисЬшШз*ёиЬаЬеп?ЛЫ? Т: А1зо §еЬеп ши"! А1зо, 1аВ зеЬеп!; АЬо, теш 1теипё, шепп ёи сЦсп уегзрМез*! АЬо ёосЬ! Ыа а1зо\ Р, О, В, II, К: йепп Р: XV^е йепп! XVа^ит йепп? XV^е а!* Ыз* ёи йепп! „ХУоЬег^/гп Ап§з*? 44

44

44

44

44

44

44

44

44

14

44

44

44

44

44

у

44

625

йа^е юЬ (Е. ^етеП); „ЭДезо йепп тсЬГ?" 0. К. ВесЬег); „У/оги йепп МйпсЪеп?" (Н. РаИаёа); „Наз! ёи е* йепп т п ёетег РгеипёзсЬаЛ т е егпз! ^ететГ?" (1 Я. ВесЬег); ,,^Уа$ 181 йепп ёаз Гиг е т е Ргаи?" (Н. РаИаёа); „^аз зоН йепп ёаз аИез Ъе1Веп?" ( \У. Вгеёе1); ,ЛУо Ъа1 йепп ё1езе Тшёе1 ^езсЫа^еп?" (Н. РаИаёа); ,Да, шаз Ъа1 йепп ёег ^ § е Негг Шг Ап\уапё1ип§еп?" (Д. К.. ВесЬег); „НаЪеп 51е йепп Маизе т ёег Ю&ззе?" (I. к. ВесЬег); „МиВ1 ез йепп &1е1сЪ ап сНе §гоВе 01оске?" (Р. \Уо10; „51еЪ81 ёи йепп т с Ы ? " (V/. Вгеёе1); ,,^/е1В тап йепп аИез?" (Р. \УоИ); С: ^епп е т е г кгапке Ыегуеп Ъа1, йепп 181 ег §езипё (А. БбЫт); В: (рЫеЪеп/огт ги „йапп"): Ез шаг пип аисЬ 2еИ 2 и т АиЛгесЬеп, зо §т§еп з1е йепп (Н. Неззе); „А1зо, 1сЪ <*еЬе йепп ЕусЪеп" (Н. РаИаёа); „Е>а гга§еп 51е йепп а1зо ёеп Ме1з1;ег ёапасЬ, Негг 0Ъег1еи1папГ (Н. РаИаёа); ... е т рааг ЗсЫа^е аиг* зетеп Яйскеп зе1г1еп Ит т Оащ>, ипё зо 1гаЫе ег йепп, Геще ш1е е т ... Нипё ... (Н. РаИаёа); N3, йепп &еЫ ез еЬеп тсЫ. II: Ег к о т т ! т с Ы тЛ, ез 8е1 йепп, ёаВ ёи ёгсЪ Ъе1Ннп еп18сЬи1ё1§1. К: Д)а ЪаЪ' 1сЪ гшг ёеза^!: пзйег'з та1! Вепп ёа ёгиЪеп песЬГз заиег" (Е. АУетегО; Ег капп ЬеШе т с Ы коттеп, йепп ег 181 кгапк. (^-функциональные лексемы: Р, С, А, О, 2,1 Дек.: те1 Р; \Уаз копте 1Ьпеп м'геХ ^езсЬеЬеп? ЧУаз &1Ы ез зсЬоп угеХ ги Гип? С: Б1езез Наиз 181 уХеХ ЬбЬег а1з зепез. Ез §еЫ Пип зсЬоп угеХ Ъеззег. А:. ё1е Аий*аззип§ УОП теХеп §е1еЬг1;еп; Б1е угеХеп ЬеиСе к о т т е п а11е аиз ё е т ТЬеа^ег. О: БагйЪег \уигёе теХ ё18киЬег1:. 2: Баз СезсЪаЛ Ъпп&1 ггеХ. 1сЬ ЬаЪе аиГ ё1езе АгЪеИ угеХ 2еИ зешепёе!. I Яек.: Ег уегз!еЫ ё1е Мегеззеп УОП теХеп (угеХег). Г, К, С, К, Т, О: ипй Р: „Ег 181 ёеп &апгеп Та§ зра21егеп§е§ап§еп. " - , ^ а ипй? Ы ёаз е!ша уегЪо1еп?"; Бег ипй зт§еп кбппеп! 1сЬ ипй Ап#з1 ЬаЬеп! К: МиКег ипй К т ё ; Б1е Зоппе зйгаЫ! ипй ё1е Каз1атеп ЫйЬеп. С: ёигсЬ ипй ёигсЬ; Ж\г заЬеп УОГ ипз пиг \Уаззег ипй АУаззег. К: „На! ёл ёаз 51йск яегаИеп?" - „Шй ш1еГ; „Кеппеп 31е ёаз ВисЬ?" „ШйоЫ" Т: Шй зо к а т ез, ёаВ ... ; Шй шаз 8о11юЬ ^е^2^ Шп? О: Ез 2 т ^ Шт Ъеззег, ипй ег копп!е \\геёег агЪеИеп. 31е шаг пюЫ ги Наизе, ипй 80 кбпп!еп \У1Г ипзег АпИе^еп т с Ы У0гЪпп§еп.

10. (С) Перекрещивания интенсификаторов (1п1еп$Шка1:огеп, Уегз1агкип2зшёг1ег, 1п1еп51У1егип§з\Убг1ег)

со словами других классов ( о т к р ы т ы й класс 199 слов) 1-функциональные лексемы (20)

626

а11ги аПгизепг аиз§езргоспеп ЪетаЬе

е т ЫВсЬеп

ттс1ез1еп8

еш^егтаВеп

тб^ИсЬз! зепг зо1спегтаВеп 8о1спег2е81а11

е1ша Г*аз1

и-ипез1епз

Ье1 шеПет

8ра1е81еп8 иЬегаиз шекаиз

21гка;

2 -функциональные лексемы (92) х

аоегсШеп, аЪ^гипсИ^ аозц-из аппапетс! аи§епГаШ§ аиВегз! аиВег§е\Уб1тИсп аиВегогёепШсп ЪеасЬШсп Ъес1гоИсп Ъе1гасЬШсп

с!егап, егпеЬНсЬ егяшскНеп ех1гет

ёегтаВеп, ге1аЦу гезИоз псМ^

е\У1&

пе81& 8спаЫ§

ГигспХЪаг §ап2 %ап2,\[сЪ.

%Ш ЗгеиКсЬ §птгш^

зсЬгескИсп зопёегНсп 1еИше18е

ИеГ 1оСа1 йЪегтаВ^ шегйгадИсп ип^етет ипМтИсп шегтеВИсп ипёешбЬпИсп - Ш1Уог8*е11Ьаг

1еНз; шшапгзспетНсп ипг&ЫЪаг иЪеггазспепс! ип2аЬН§

уегёатпи уегШлеИ убШё уоЦзШпё^ уогш1е§епё ша^паМ^ шаЪгпап: шеюп шепщ шезепШсп

сИгек1 пеггИсп есЪ.1 посп етрГтсШсп ^ттегИсп кпарр еп& дУ1гкИсп кйпп епогт гхетНсп еп!8сЫеёеп ЫсЫ гиаппёИсЬ тепП& гшеиЪПоз иптаВ1# еп^зе&Нсп геюЫюп егЪагтНсп енп^егтаВеп, УоЦепёз; С, В: ёигсплуе^; С, II: 80шет§; С, I ипГ.: е*\уаз; §е&еп; С, М: аИепГаИз, зсЫесЫегсНп^з (М); С, Ь: еЪепзозепг, ^епаизозепт, пбспз1еп8, тзЪезопаеге, еЪепзоУ1е1, &епаизоухе1 (Ь); З -функциональные лексемы (39) С, А, В: рйпШсЬ, шла; С, А, М: 1еШ (М); С, А, Г: Гет (Р); С, М, К: сшгспаиз (М); С, М, О: апзопз^еп (М); С, В, Ь: епег (Ь); С, М, Ь: >ует#81еп8 (М); С, 2, ВЬ е т ЫВспеп; С, Н, 8: ^епи^; С, О, А: аозспеиНсЬ &гаизат 1е[сЫ ЮсШсЬ ип^ешбЬпИсЬ аЪзокИ пеггНсп тегк\УйгсИ§ шепсШсЬ шуегзспат!: ап^епепт пбспз! гет ш^езсЫск! УоНкоттеп аиЙЙШ§ пйЪзсЬ псМ§ ш§еГаЬг ЪеНеЫё 1ПпегЦсЬ зеНзат ш^аиЪЦсп С, О, N1 аЪпогт; С, А, N1 аЪепсШсЬ, егз1аипИсЬ, гесЬ.1, иппаШгИсп; С, Р, М: е1ша (М); 4 -функциональные лексемы (31) С , В , Н , Г : 1 т т е г ( Р ) ; С, 0> В, II: 1П50*ет, тзошеИ; С,Р, А, 8: шиег (Р); х

х

627

С, С, С, С, С, С, С,

8, Р, Н: А, К, 2 , А, II: О, А, Т: Р, 8, В: О, II, В: О, А, N1

йЬег (Р); С, М, Е, К: ГгеШсЪ (Ь); С, Р, Б, 8: Ье1 (Р); Ьа1Ь (К); С, <2, А, 8: ЬеИЗ; С, А, М, <3: шаЬгЬаК; зоуюк С, В, А, О: шеП; С, О, О, Ь: Ъезопёегз; ^егаёеги (Ь); зсЬоп; С, О, А, \У: аЪзсЬгескепё, аиЙаПепё, Ъеёешепё; аЪшаПз, аигшапз (Р); С, О, М, I ш * : аИеггЪапё (М); зошеП; С, Ь, Г, О: §аг (Ь); ааз1§, ёюЫ, ЬаП, кйпзёепзсЬ, тегкшйгё1§, гиЫ^, «оттегИсЬ, згагк; 5 -функциональные лексемы (10) С, М, А, О, 8: к1аг (М); С, М, А, О, К: паШгИсЬ (М); С , М , А , К , 0 : ипто^ИсЬ (М); С, IV, И, К, К: ш1е (М); С,К,А,С>,Ь: §епаи(Ь); С,8,Р,В,0: ап; С, К, II, В, М: каит (М); С, А, О, Р, N1 тЬаШюЪ (Р); С, <2, А, 8, Т: §и1; С, 2 , 0 , А, I Пек.: шеп^; бифункциональные лексемы (5) С, Р, 0 , 8 , А, О: ёигсЬ (Р); С, Р, О, Н, 8, V: ги (Р); С, Р, О, У, 8, В: и т (Р); С, К, К, Т, Г, О: ипё (Г); С, Р, А, 0 , 2 , 1 Яек. : У 1 е 1 (Р); Т^^ункциональнын лексемы (1) С, О, О, Т, II, О, I йог*.: зо; 8 -функциональные лексемы (1) С, М, (2, Н, К, 8, К, Т: шоЫ(М); В немецком языке выделено 199 интенсификаторов, которые далеко не исчерпывают данный класс. Интенсификаторы - о т к р ы ­ т ы й класс слов. Среди 199 лексем, опознанных как интенсификаторы, 20 лексем - однофункциональны, т. е выступают только как интенси­ фикаторы, остальные 179 лексем - многофункциональны, в т. ч. 92 лек­ семы -двухфункциональны, 39 лексем - трёхфункциональны, 31 лексе­ ма - четырёхфункциональны, 5 лексем - шестифункциональны, 1 лек­ сема - семифункциональна и 1 лексема - восьмифункциональна. Примеры: 1-функциональные лексемы: С: айги: Ег тасЫ а11т \ге1е РеЫег. аИтзекг. АИгшекг 181 ип^езипё. аиз^езргоскеп: Ег Ьа! е т аиз^езргоскеп та51каИзсЬе8 ОеШЫ. 1сЪ Йпёе ёаз аиз%езргоскеп когтзсЬ. Ьетаке: Ветаке ёаз &апге Наиз шаг аЪ^еЬташи. Ез шаг Ьетаке 12 ЦЪг. Ег шаге Ьетаке §е8Ю1рег1 Бег З^огТ181 Ьетаке зсЬшагг. Ьег меНет: Би Ьаз1 Ьег ууекет посЬ тсЫ аИез егГаЬгеп. Ег 181 Ьег \уеиет ёег Ьез1е т ёег Юаззе. ет Ьфскеп: М г ЬаЬеп ет Ы#скеп Ое1ё. Бге Зирре шаг ет Ьфскеп йЬегза1геп. Т11

ми

628

егюа: Оеог§ егкапше ]еа\ егм>а хшагш^ Ме1ег ше§ <Ле гше1 шеШеп 51ете (А. Зе^Ьегз). /азг: 1сЬ ЬаЪе /азг \'йпЫ% Магк уеНогеп. Баз кНщп /ат те е т МагсЬеп. Бег .Шп^е 181 зсЬоп /*ш зо §гоВ ш1е зете МиИег. 51е ЪШе $[сЪ./ат (Не Рт§ег уегЪгапт. Бег ЗоппепипСег^ап^ шаг/ад* Ю1 /гйезгепз: Ег к о т т ! /гйкезШз йЬегтог§еп гигиск. ттЛезхепз 3\е 1$1 ттЛезгепз 2шап21& 1аЬге ак. Ег ЬаНе.зюЬ тШеыепз етзсЬШё^еп тйззеп. тдфскзг. Ег шо1ке тд$1ккз1 шет& геёеп. ХМг зоИеп ипз то%1ккз1 кита Газзеп. Ег шШ тдфскзг зсЬоп аЬепёз аЬГаЬгеп. ЬаиГ тд%Искт зсЬпеП! зекг. 3\е шаг ёатк зекг гиГпеёеп. Ег Ъег1еЫ е т зекг ЬоЬез ОеЬак. Б1е ХУипёе Ыи1е1 зекг. ХУ\е Зоппе Ьгепп1 т зекг. зоккегта/Зеп (зо1скег^езХа1т): Ег шаг зоккегта/Зеп (зоккег^езгак) тйёе, ёаВ ег 80ПЭ11 т з Вей

^т^.

зрШезхепз: ^Уп* коттеп зрахезгепз а т Боппета^ гигиск. иЬегаиз: Зге шагеп иЬегаиз 1изи§. Баз ТЬеа&гзШск Ьа1 гшг иЬегаиз &и1 §еГа11еп. уегка1т1зта$щ\ 3\е Ьа1 Ьеи1е уегкаЪтзтф^ шет§ &е1е1з1е1. меиаиз: Ег 18С УОП ёеп Ье1ёеп мгекаиз Ве§аЫез1:е. Ве1 ёеп ууеиаиз те181еп РаиепСеп Ие§1 е т е ГатШеге Ве1азШп§ УОГ. игка: Ег к о т т ! : т гкка ёге1 \УосЬеп. Б1е АгЪек ш1гё гика Ьипёег! Зекеп игпГаззеп. * 2 -функционалъные лексемы: аЬепаЧкк Е т шо1кеп1озег Н1тте1 т к зсЬоп аЬепаЧкк %е{Ы&ет В1аи ... (1 ХУаззегтапп). ЛегАЬепа ; Легагг Ег шаг Легап егзсЬбрЛ, ёаВ ег зюЬ зоГог* 1е#еп тиВ1е. аЧеАп; Легтареп Ег шаг Аегтсфеп тйёе, ёаВ ...; ЛазМа/3; геИз \У1г ЬаЪеп геИз зсЬбпез, хеНз зсЫесЫез \Уеиег §еЬаЫ. Ъ\е АиййЬгипз ёез Бгатаз Ьа1 таг ХеНз зеЬг §и1 §еМеп. Бег ЗсЬпее аиГ ёеп Ре1ёет 151ХеНз зсЬоп §езсЬто12еп. Ые ОШе ЬаЪеп ХеНз аиГ ёег Теггаззе Р1а& ^епотеп, ХеНз з т ё з1е 1пз Наиз %е%т%еп.. Лег ТеИ\ аЪ$г1№и$ Ег зсЬИеГ аЬ^гйпаЧ^ ИеГ; аЬ^гший^ зсЫесЫ, йесЬ, § е т е т ; аЬ^гШий$е ВозЬек, ХУШ, Еке1; х

С, № С: N1 С: № С: № С:

№ С, А: С: А:

1

629

С: А:

аЪзггиз е т аЪзггиз ап§е1е^1ез ТЬеа1егзШск; е т аЪзггизег Р1ап; аппакегпа е т е аппакегпа псЬИ^е Ьбзип^; е т е аппакегпае Ьбзип& ё1езез РгоЫетз; аи%еп[аШ% е т е ащеп/аЧЩ &ек1е1ёе1е Ргаи; е т ащеп/а11щег Ш1егзсЫеё; 1

С: А: С: А:

1

сифегвг

С: А: С: А: С: А: С: А: С: А: С: А: С: А: С:

С: А: С: А:

630

Ег 181 аьфегзг з1геп§. Баз 181 гшг аьфегзг ипап^епеЬт. а т аьфегзгеп Епс1е ёег 51аё1; аи$ег%емдкп1кк Ег 181 ацрег^е\убкпИск §гоВ. Баз 181 ац^ег^е^дкпИск иПегеззап!. е т аьфегзеуубкпИскез Е г е ^ т з ; аьфегоЫепйгск 31е 181 агфегоЫепШск ЪйЪзсЬ; е т е агфеготйепгИск ггеЙепёе Ветегкип§; Баз йгеи! ггдсЬ аьфегоЫетИск. е т е аьфегоЫепШске Ве&еЪепЪеИ; ЪеасЫИск Зет 2из1апё Ъа1 81сЬ ЪеасЫИск &еЪе88ег1. е т е ЪеасЫИске Ое1ёзитте; ЪейгокИск ёаз ЪейгоЫкк шегёепёе 01искзеп ёез \Уаззег8; е т ЪейгокИскез ОегаизсЪ; ЪеХгасЫИск Ег 181 т ё1езет 1аЪг Ъе&аскйкк §еа11ег1. Ег шаг Ъызетет 1еШеп Ьаиг* Ъеггаскйгск зсЬпеИег. 31е Ьа1 ЪехгасЫПске МИ1е1. Ыззщ е т Ызз1% аиззеЬепёег Нипё; Ез шаг Ызз1$ ка11 ш ё посЬ ёаттегёшке1 (О. ОгаГ). е т Ыззцег Ншё, Кб1ег; дхгекг \\^г ЪеиеЬеп ипзеге \Уаге йиекг уот Еггеи§ег. Баз 181 за бхтекг ШсЬегИсЫ Ба ЬаЬеп ш1г\ъ дхгекх РесЬ #еЬаЫ есЫ Баз 181 есЫ шеШЬсЬ. Ег 181 е т есЫег Ргеипё. етр/агсШск Ез шаг етр/ггийгск кйЫ ёгаиВеп; е!ш. гпасЫ 81сЬ етр/паЧкк ШЫЪаг; е т е етррпаЧкке Наи1, е т етррпаЧккез Мей§егШ.; ещ

С: А: С: А: С: А: С: А: С: А: С: А: С: А: С: А:

ёаз ещ апНе<гепёе К1е1ё; е т е еп#е 51гаВе; е т е Рга^е 1 т ещеп Кге1з Ъезргеспеп; епогт 51е капп епогт \че11е1з1еп. Баз т1егез81ег1 гшсп епогт. Ез 181 пиг ш1гкНсЬ епогт ретИеп (3. \Ме1зкорО Ез шаг е т е епогте Нкге. Б1е РГеИег тйззеп епогтеп Бгиск аизпаИеп. емхсЫейеп Баз 181 еШхеМескп ги У 1 е 1 . Баз §епС епХясЫейеп ги шек. Ег 181 е т еписЫейепех Уег1ге1ег ё!езег 1ёееп. епШЛгИск 31е зепеп 81сЬ ептецИск аЪппсп. Ег 181 епгшгИсЬ. еИе1. е т еШзеиИскег АпЫюк; егЬагтИск е т егЪагтНсп к1етез ЗШск; Баз 181 егЬагтИск шет§. т етег егЪагтИскег Ьа^е з1ескеп; егкеЬИск З е т Вгиёег 181 егкеЬИск Бег Ве1пеЪ гаЬ.11 егкеЬИске ХизсШззе. ещшсШск Ез шаг оНе ЫасЬ.1 ёгаиГ егашсШск кйп1 ипё ГеисЫ т ёеп 31гаВеп (Р. Неузе). ЕщшсШске КйЫе пешсЫе 1т\Уа1ёе. ехггет Баз ехггет каИез \\^еиег к о т т ! посп. БегАпги^ шаг УОП ехгтетег ОгбВе.

ем1%

С: А: С: А: С: А: С: А: С: А: С:

31е Ьайе еш% 1ап§;е тсЫз УОП Шт ^епоП:. ёег еыще Ьаш:' ёег ОезсЫсМе; т етег ет$еп Ап§811еЪеп; /игскгЬаг Б1е Заспе 181 /игскгЬаг ет&сЬ. Зете МиИег шагрхсЫЪаг пей ги т т 1 т Вег§шегк Ьа1з1сп е т е ргскЬаге Ехр1озюп еге1§пе1. Б1е К.е1Шп§ шаг %апг папе. Баз ОеёюЫ: 181 %апг %а1 Ба катеп етз1е Б т § е гиг Зргаспе, ё1е ^апг Ъезопёегз ёаз БогГЪеи-аГеп (А. Зе^пегз). Б1е %ате КасЫ паЪе [ск тсЫ ^езсЬМеп. $1агг Баз тасЫ тюп $Шг уегейскх. е т е &Шге НасЬе; Ег Ш %1агге Матегеп: %геиИск Зете Напё шаг $геиИск уегзШгптеМ:. Зо е т %геиПске$ ШИсг\ Баз 81еЫ $ггеиИск аиз. ^гттщ Неи1е 181 ез %пттщ ка11.

631

А:

С: А: С: А: С: А:

С: А: С: А: С:

А: С: А: С: А:

%пттще ЗсЬтеггеп ЬаЬеп; етедпттще М1епе Аи!'зе!геп; Спттще Каке шкё зсЬоп псхЬ коттеп! Неф зете кеф ^еИеЫе Ргаи; кефез \Уаззег; Нефе ЗеЬпзисЫ; Нефе Миз1к §еЫ т Ше Вете. ]аттегХкк Баз К т ё шепие ]аттегИсН 1аи1. ет]аттегИскег АпЫюк; ете]аттегХкке Оез!а11; кпарр кпарр а т Капёе дез ВасЬез; кпарр У1ег Кл1оте!ег; Кпарре 2ше1 Мопа1е агЪеке гсЪ ёагап; кпаррез ТазсЬеп§еШ; е т е кпарре АУез1е; кйкп Ег Ьа! е т е кйкп §еЪо§епе Иазе. кикпе Маппег; текЩ (= УОП йег РагЪе йез МекХз): текИ$ ше1В, ЫаВ; 51е Ьа!1е теките Напёе. геккХкк КеккХгск Шпг* 1аЪге з т ё зеИёет уег&ап#еп. Баз 181 е т е геккНск 1ап§\уеШёе АгЬеИ. Баз ЮеШ 18! геккНск кигг. 51е %т§ геккНск зра! т з Ве!!. Баз шаг е т гекМккез Еззеп. Ег Ьа! е т геккХккез Аизкоттеп. геХайу Ег 18! геХайу #гоВ. Ез 18! геХаиу #и! ^е^ап^еп. Бег Ваит Ъо! Шт пиг теХагЫ ЗкЬегЬеН §е§еп ёаз ШшеИег. гезгХоз Б1е гезгХоз аизуегкаиЙеп Ет!п1!8каг1:еп шагеп УОП ЬоЬег Рге1з1а§е. гезйозе АиззсЬбргип^; П€81%

С: А: С: А: С: А: С: А: С: 632

Баз 18! пезг% пе!1 УОП Птеп! е т пезщег Вег&; Баз тасЫ пезщеп ЗраВ. 1сЬ ЬаЬе пезХ%еп Бигз!. зскаЫ§ е т зскаЬщап^его^епег 1ип§е; е т зскаЫ^ег Апги#; Баз Наиз 81еЫ зскаЬщ аиз. зскгесШск Баз ВисЬ 18! зскескХкк т!егеззап1. Баз 131 за зсЬгескИсЬ 1гаигх§. е т е зскгескХкке ШсЬпсЬ! Ьйгеп; зопйегХкк Ез шаг гтг зопйегХкк 2шш!е. е т зопйегХккег МепзсЬ; ХегХууехзе Бхе АгЪек 1з! гегЪнехзе Иегкй; Ше гехмехзе ЬегаЪ§е1аззепе Ыои$1е;

А:

сНе тЫеЬе ЗиНе^ип^ ёез ХУегкез; ипа\

С:

З е т Уог^еЬеп шаг ипа\ МзсЬ. 31е шаг ша! егзсЪбрй. Баз НаЬе \с\л ипа! уег<*еззеп. Етеп Аи^епЬНск ЪеггзсЫе югсйе 5Ш1е (51. 2ше1§). иЪегтафщ Ег Ьа11е ыЬегтсфщ ч'\е\ ги Шп. 51е шаг йЬегтсфщ Баз з т ё иЪегтар'1$ ЬоЬе Коз1еп. е т е иЬегта(Н$е Апз1геп^ип§; ищетет 1еёе Зекипс1е шаг аиз^еШЬИ, ищетет сИсЫ шаг ёаз $апге ЬеЪеп (А. Зе^Ьегз). Ез тасЫ ггиг ищететез Уег^пй&еп. ипНегтИск 31е Ьа! 81сЬ ОЬег Ше В1итеп ипкеМгск реггей!. Ег 181 ипкеМгск ^го!3, Шск, ггиШташзсЬ. Ез ёаиег!е шкегтИск 1ап#е. Ег § т § ипкегтИск зсЪпеИ. Е т е ипкеппИске Оез1а11 к а т т ёег БипкеШеИ аиГ 1Ы1 ги. ипегтсфИск Ег Ьа! ипегтсЩгск У1е1 #е1е1з!е1. ё1е ипегтфПске \УеИе ёез Меегез; ищеумдкпНск 31е 181 ищемдкпИск Ъе^аЫ, зсЬоп, ггешёПсЬ, ИеЪепзшйгШё, з1геп& гаЫ§. Ег 181 Йг з е т АИег ип^емокпИск §гоВ. Е т е ищем?дкпИск ЬоЬе Ве1еШ^ип§ шаг ги уеггегсЪпеп.. Ег ге1#1е ггиг е т ищепдкпИскез ВИё. ипуогзгеМЬаг ... шеП 81е зо ип\огз1е\1Ъаг зсЬоп 181 (I. К. ВесЬег). Баз ЕгёЪеЪеп псЫе!е ЗсЬаёеп УОП июогзхеИЪагет АизтаВ ап. ипта$1% Ег 181 иптафя Шск. 31е зргасЬ иптар^ 1аи1. Зет Нип^ег шаг иптсфщ §гоВ. етеп ипта^г^еп Нип§ег ЬаЬеп; е т е иптсфг%е Кеи§1ег ге^еп; ш е т иптсф1$ез ОеШсЫег аизЬгесЬеп; игтакгзскепИск Бег Нипте1 шаг ипмакгзскепИск Ыаи. (\У. Коерреп); е т е ипюакгзскеЫкк ЬоЬе З Ь т т е ; е т е ипжакгзскетИске ОезсЫсЫе; ипгШЬаг Шт/МЬат У1е1е МепзсЬеп Ьа!еп 81сЬ уегзаттеИ. ИптШЪате Мйскеп итзсЬшит!еп ипз. йЬетгазскепЛ Баз АиЮ ШЬП йЪеггазскепа зсЬпеИ.

А: С: А: С: А: С:

А: С: А: С:

А: С: А: С: А:

С: А: С: А: С:

1

633

А: е т е ПЬеггазскепЛе МНиеЛипе; ипгаЫщ С: ипгаЫщ у1е1е Мепзспеп паиеп зюп уегзаттеИ. А: ипгаЫще ВпеГе; уегаатт? С: 1сЬ Ьа11е челАаттх ОШск. А:

Зо е т \>ега1атт1ег М1з1!

уеПеи/еЬ С: Ез 181 уепеи/еи как Ыег. 51е 81еЫ уепеи/ек пйЪзсп аш. А: Мг ЪеПпёеп ипз т етег уегиш/екеп ЗИиаиоп. удШ$ С: Баз 181 пиг удШ$ е§а1; е т е \юШ$ уегзГапёИспе Кеакиоп; А: Ег агЪеие!;е Ыз гиг чдИщеп ЕгзспбрГип^. уо1Ыап<11% С: Баз паЪе юп уоИзг'туИ^ уег^еззеп. Эа паз1 ёи аПегёт&з чоХЫапАщ гесЫ. А: Ез пеггзсЫе УоИзгапсИ^е БипкеШеИ. С: Баз \Уёиег шаг т ёеп 1е121еп Та&еп уопук^епа ЬеИег. А: ... зеИёет Аиз1гаНеп ипс! Аг^епИшеп ги ёеп уогте^епйеп ЗспаГгисШапёег шигёеп (Я. Оег1асп). юакгкф С: е т унакгксф. Шгзёюпез МаЫ; е т е макгкар &гоВе Та1; А: е т макгкарег Мепзсп; м?екк С: 1сп капп пюЫ мекк §екосЫе Е1ег еззеп. А: Ег па1 е т меккез Негг. 1

С: Ег 181: пиг м?ет% аНег а1з юп. А: Вег ё е т зсЫесЫеп ^еКег шагеп мепще Ьеи1е шиегше^з. мгезепйкк С: Бег ЗрогНег па1 зюп мезепйкк уегЪеззег*. 31е Ьа1: ууезепШск 1ап§еге Нааге а1з йгипег. Шг Вгиёег 1§С мезепйкк Шет. А: 51е катеп #1еюп аш° ё1е мгезепйккеп Рипк1е ги зргесЬеп. гкпйкк С: Би Ыз1 Ыег ттИск агтНсп (Б. N011); гктИск дгоВез Раке1; Ва1гас зо11 посп е т ггетИск ]ип§ег Мапп зет (А. 2\уе1§). А: Ез 181 е т е гктИске 51геске Ыз ёогйпп. Ез ёаиег1е е т е йетИске \УеИе. гийпщИск С: Ег кат гЬх тДппфск папег. А: 51е ШЬИе зюп УОП ёеп гиМщИскеп ВИскеп ёег Раззап^еп Ъе1ази§1. С, О: етщегтсфеп С: Ез шаг Шт егпщегтхфеп ретНсп ... т й е1пет егщегта/кп иЪегСлеЬепеп АиГшапё ап ОеШзсЬ ипё итзСапёИспкеИ (I Зе1ёе1).

634

Ет1^е У О П ипз... ЪаПеп НаагаизГаИ ипс1 уегёшпеп еипдепмфеп (С. СгаВ). чоНепйз С Би Ыз1 \ю11епйз уеггйск! §ешогёеп. Б1е ЬапсЫсЬаЛ 181 зеЬг ге!2Уо11, \ю\1епйз )Ыг1, шепп ез РгиЫищ шкё. ,,Ргап218ка, 1аВ ёеп КаЙ'ее тсЫ уойепйз ка11 шегёеп" (О. Е. Ьеззт§). О: Ег ег1есИ§1е УоИепйз е т е Ье^оппепе АгЪеП. Оег 5аа1 Ьа1 з]сЪ пип УО11епйз §е!еег1. А1з ег с!аз ЬбПе, зсЪшапё зет Аг^ег уоИепйз.

С, В:

йигскш%

С: Ег шаг йигскм?е$> паВ. Зет Нааг шаг зсЬоп йигскме% ег§гаи1. В: Ег 81121 2 и Наизе йигскме%. Б1е 31оЙе зетег ЕггаЫип^еп з т ё йигск\че% ёег Уег&ап^епЪеи епИеЪп!.

С, II:

зоучет%

С: Ег ше1В зомепц ш1е юЬ. Тппке зопет% а1з тб§ЬсЪ. II: Зсмеп1$ юЬ ёагйЪег ВезсМё шеШ, капп юЬ ёосЬ ё1е 2изаттепЪапзе егкеппеп. С, I ипГ.: ешаз С. СЛЪ гтг егнш Ое1ё. Ез §еЫ Шт еРпаз Ъеззег. Не1ппсЪ шаг ермаз уегш т ! ипё зеЬг йЪеггазсЫ 1оЪо). I ипг*. : 31е § т § гог1, оЬпе еьназ ги за&еп. 31е шпгё ез посЪ ги егмгаз Ъпп§еп. Зо еГмаз капп зсЬоп та1 уогкоттеп. Ег заЬ 1 т Бипке1п егу^аз УОгйЪегЪизсЪеп. З^функциональныё лексемы: С, А, В: рйпЫгск С: Ез шаг рйпЫгск У1ег ХЛлг. А: рипкШскег МепзсЬ; Ег 181 иптег рипкШск. В: Ег 181 рйпкИск ап§екоттеп; рйпкйкк сНе №е!е гаЫеп; АИез шаг рйпЫгск ег1её1§1. гипй С: 1п гипй гше1 ЧУосЪеп капп юЪ пи! е т е т ВезсЬе1ё гесЬпеп. А: ё1е гипйе ЗсЪеИэе ёез Мопёез; В: гипй и т ёеп ЕгёЪаИ; С, 2, Н: ет Ьфскеп С: К о т т ет Ьфскеп пёЬег. ОеЬ ет Ьфскеп зсЬпеПег. Баз §еЫ ет Ьфскеп ^еИ. Б1е Зирре 181 ет Ьфскеп йЪег8а1геп. Ез ге^пе! ет Ьфскеп. 2: ет Ьфскеп Вго1, Ое1ё; ОШ сИг ет Ьфскеп МйЬе. Н: №сЫ ет Ьфскеп\ С, Н, 8: %епщ С: 1сЬ ЬаЪе %ти% УОП Шгеп еш1§еп К1а§еп. Баз 151 Шт Ит §и! %епщ. 31е 181 к1и§ %епщ и т зюЬ псЫп^ги уегЬа11еп. Баз \Уаззег 181 т с Ы шагт %епщ г и т Ваёеп. Бег Мап1е1181 пж §гоВ %епщ. Ег 181 а11 $епи%, и т ёаз ги уегз!еЬеп. 635 у

г

8:

С,

^епщшп (1 УегЬ); Л: аЬзскеиИск С: Ез 181 аЬзскеиИск как. Баз Ш 1 аЬзскеиИск шеЬ. 0»: е(.ш пееЫ аЬзскеиИск.; А: е т аЬзс'кеиНскег АпЬНск; Ег з1еЫ аЬзскеиИск аиз.

С: Ег Ьа1 аЬзоЫг кетеп ЕЬг§е1г. Ег шШ аЬзоЫг гесЫ ЬаЪеп. 1еЬ 1аззе гшг ёаз аЬзоШг шсЫ уегЫе1еп. Ез 181 аЬзоЫг ипто§ЬсЬ. О: аЬзоЫг ге^егеп; А: Ег 181 е т е аЬзоЫге №11; сИе аЬзоЫге МопагсЫе; 1сЬ Ыие и т аЬзоЫге Кипе! ащепекш С: Ез 181 ащепект ГпзсЬ ёгаиВеп. О: Ег шаг ёауоп ап%епект йЪеггазсЫ. А: НаЪеп 31е е т е ап$епекте Ке1зе §еЬаЫ? аи#а1Щ С: Риг сЦе §Ше Ее1зШп§ егЫек ег аи$а11щ шет§ ВепЖ С: з1сЬ ш$аШ% Мз1егеп, ЬепеЬтеп; А: е т е аи#аШ$е ЕгзсЬетип§; ЬеНеЫ$ С: ЬеПеЬщ 1ап§е ше§Ыеюеп, О: е т ТЬета ЬеИеЫ% уагиегеп; А: сИе Репеп ап е т е т ЪеНеЫ$еп ОгХ уегЪпп^еп; ^гаизат * С: Баз №1 %гаизат шеЬ. 1сЬ Ып %гаизат тйёе; геЬп %гаизат 1ап&е Та§е; Ез 181 $гаизат как ёгаиВеп. Бег Та§ шаг %гаизат Ье1В ^ешезеп (А. Зе^Ьегз). <2: 51е шаг $гаизат егзсЫоскеп. А: е т е $гаизате ВезИе; кеггИск С: Баз 181 пиг кеггИск ^ЫсЬ^йШ^. Баз №1 пиг кеггИск Ы± <3: 1сЬ тбсЫе 51е кеггИск ЫИеп, пиг ги Ье1Геп. А: НеггИске ОШскшйпзсЬе г и т Оеоиг^а^! кдскзг С: Пи: УогзсЫаё 1з1 пиг кдскзг шШкотеп. 1сЬ шаг кдскзг егз!аип1. Ег тасЫе е т е кдскзг ккегеззатЧе Мкиекип^. О: 1сЬ Ып аиГз кдскзге йЪеггазсЫ. А: Ез 181 сие кдскзге 2ек аиГгиЪгесЬеп! кйЬзск С: 8е1 кйЬзск аги§! <2: зюЬ кйЬзск агшеЬеп; Ег 8р1е11 зсЬоп гесЫ кйЬзск К1аУ1ег. А: е т кйЬзскез МаёсЬеп; тпегИск 636

С: А: С: 0: А: С: О: А: С: О: А:

С: О: А:

С: О: А: С: О: А: С: О: А:

С: О: А: С:

е т тпегИск ЪоЫег МепзсЬ; Ег 1асЫе тпегИск. Ег 181 е т зеЬг тпегНскег МепзсЬ. ЫсЫ Баз 181 ЫсЫ тб^ПсЬ. Бюзе У/игз1 ЫсЫ зсЫесЫ. тасЬзг ез Шг ги ЫсЫ. Ег ЪгасЫе Ше АгЪеИ ЫсЫ ГегИ^. ЫсЫе КгапкЪеП; ЫсЫе* ЬасЬеЫ; ЫсЫе МизИс; тегктггсИ$> 51е 181 Ьеи1е тегкмйЫщ зШ1. Ег Ъ е т т т ! зюЬ 80 тегктггаЧ$. Ег 181 е т тегЫигсИ^ег МепзсЬ. гет У о т гет зипзИзсЪеп 51апёрипк1 аиз; 2иг РазсЫп^згеИ зтё У1е1е гет пагпзсЪ. Ез 181 гет гит Уеггйскгшегёеп. Ше ЧУоЪпшц; Ъа11еп; гетег А1коЪо1; гетез Беи1зсЬ зргесЪеп; Кетез Ое\У18зеп 181 е т запйез КиЬе&ззеп (Зрг.) НсЫщ .]тёп псЫг§ пей йпёеп; Б1е Юете 181 псЫщ ЫеёИсЪ. 1сЪ ЪаЪе гЫсЪ псЫ1% §еггеи1.1е1г1 егз! етрбПе юЪ гшсЪ зо псЫщ УОП Неггеп (Н. Наизег). е т е пскй%е КесЫшп&, Ьбзип&; Ег 81еЫ зсЪоп ш1е е т псЫ\%ег Мапп аиз. зеЪзат е т зеХхзат аиззеЪепёег ВигзсЪе; Ег ЪИск1е пйсЪ зеЫзат ап. е т зеЬХзатег АпЪНск; е т зеХхзатез АЪеЫеиег; хбсШск ёег ХдсШск уег\уипёе1е 5о1ёа1; Баз ОШ шцгк! ХбсШск. е т хбсШскег 1Ма11; Кбгрегуег1е1гип^ тИ хдсШскет Аиз§ап&; ипепсШск Ипепсйгск У1е1е МепзсЪеп шагеп ^екоттеп. 1сЪ шаг ипепсШск тиёе ипё 1гаип§. Бег \\^е§ зсЫеп ипепсШск 1апё ги зет. Бег АгЪе11з1а§ ёаиег!е ипепсШск. 01еВегйе 1а§еп т ипепсШскег Рете. Вге Мти1еп зсЫепеп ипз ипепсШск. итегзскатХ е!ш. 181 ипуегзскстгх 1еиег; Баз Ъа1 ипуегзскатХ У1е1 Ое1ё §екоз!е1. ипуегзсксШХ аи!'1ге1еп; 51е ЪезИг! ипчегзскатхе РгесЬЪеИ ги Ш§еп. ищезсЫскх е т ищезсЫскх ^епШйез К1е1ё; г е и г

637

О: Ег ЬештггИ зюп т сПезег Зкиаиоп ип%езскккг. Би паз1 сНсп г1етИсЬ ащезскккг Ьепоттеп. А: ОЪепдез копти: ё1езе АпкипсИ§ип§ посп тт ип^езсЫскгезгеп Аи^епЫюк (51. 2ше!§). ище/акт С: Мг шагеп ище/акт 20 Регзопеп. М г шагеп ип$е/акг гше1 Мопа1е аЪшезепё. О: доёп УОП ище/акт аиГ ёег 51гаВе зепеп; А: е т е ище/акге Уогз1:е11ип§; ип$е\удкпИск С: Ег 181 Шг зет АНег ип%еч?дкпИск §гоБ. Е т е ип^емдкпПск попе Ве1еШ^ипё шаг ги уеггеюппеп. О: Баз Оезргасп хт1 т т ш1гк1е аиГ ипз ыщехиокпИск е т . А: 51е 181 е т е Ргаи УОП ип%еыдкпИскет ЗспбппеИ. ип§1аиЬНсп С: 51е 81еЫ ищХаиЬИск \\У&% аиз. Ез ёаиеЛе ищЫиЬИск 1ап§е. О: 1сп йпёе ез ищХаиЪИск, ёаВ ег шсЫ гесЫгеШ§ коттеп капп. А: ... ёаВ тап т е т е п копп1е, е т е НаИигтаиоп ги паЪеп ипё ё1е ищХаиХккзгеп Б т ^ е ги зепеп (Я. МизП). УоНкоттеп С: 1сп Ып УоНкоттеп ёетег тетип§. Ег 181 УоНкоттеп зргасЫоз. Баз 18ё1гшг уо11коттет^д1. <2: Меёегпег^ез^еШ па1 ег зете Оезипёпек уоХХкоттеп. А: е т УоХХкоттепез Кипз1шегк; 1сп Ъе^зСеге сЦе уойкоттепе Зспбппек ё1езег В1Шеп. С, О, N1 аЬпогт С: е т аЬпогт &гоВег КорГ; е т аЬпогт ка11ег Мп1ег; аЬпогт попег \Уа88егз1апё; Ег 181 аЬпогт шей ГоП^езсппНеп; О: Б е т Мап§е1 ап Так1181 аЬпогт ... (ТЫ Мапп). N1 аЧе Ыогт\ С, А, № аЬепаЧкк С: Е т шо1кеп1озег Н1тте1 гшЧ зспоп аЬепаЧкк &еГагЫет В1аи (I. ^аззегтапп). А: ё1е аЬепаЧкке КйЫе; N1 Лег АЬепЛ\ егзгаипХкк С: 31е Ь.а1 зюп егзгаипХкк шеш§ §еепёег1. Ег 181 егзгаипХкк тиц§. Ег па* егзгаипХкк 1ап§е Агте. А: Ег ЫеиеЛе гт1 етзгаиХгскег Оешапёпеи. Б1е ЗспШег ге1§1еп егзгаипХккез Кбппеп. Б1ез 18С е т е етзгаипХкке ОезсЫсЫе. 14: Лаз Егзгаипеп\ гесЫ С: ,Дескг У1е1еп Бапк!" ; „ М е §еЫ ез сНг?" - „Бапке, тескг ^иИ"; 1сп шегёе пюЫ тескг к1и§ ёагаиз. Ег 151 е т тескг Шспи§ег АШ.

638

А: гесЫе Напё; гескге Зеке; 14: (1азКсск1\ иппаШгИск С: ... те иппаШгИск гбдегпё ег дхе ап^еЬо1епе 21&аге!1е гш1 зркгеп Рт^егп пакт (В. Шзе). Ег зргасЪ иппаШгИск 1аи1. Ез шаг е т ипшШгИск каИег \Мп!ег. А: 1Ъг Оез1сЬ1 Ьа11е е т е иппаШгИске В1а88е; зет иппаШгИскез УегЪаИеп; N1 сНе Шшг; ^-функциональные лексемы: С, О, В, II: тзо/епг С: Ег Ьа! пиг тзо/егп гесЫ, а1з ег сЦе Ьа§е Ъеш1еПеп капп. О: Ег Ьа! зюЬ 1 т т е г еЬгИсЬ дегеф, тзо/епг каппз! аисЬ би Шт уеЛгаиеп. В: 1пзо/епг Ьа! ег гесЫ. II: Ег тгд ЪеЬеп, тзо/епг ег т ёег Ьа&е ёаги 181. Ег Ьа! гесЫ, тзо/епг ег Ше ЗИиаЬоп Ъеиг!е11еп капп. тзом^еи С: Бхе Ъе1ёеп Вгйёег аЬпе1п зюЬ тзомгеИ, а1§ Ъе1ёе &гоВ ипё 8сЫапк зтё. О: Ег Ьа! зюЬ 1ттег еЬгИсЬ §еге1§1, гпзо^егг каппз! аисЬ ёи Шт уеПгаиеп. В: (= гп йгезет Рипкг): ЫзоууегХ Ьа! ег гесЫ. II: Баз ш1гё тб^ИсЪ зет, гпзоу^егг 1сЬ ё1е Ьа^е псЬЬ§ Ьеиг!еПеп капп. С, О, А, 8: кеф С: кеф ё1зки!1ег!е Рга§е; 0: БюЬ ЬаЬеп 81е \УОЫ (а1з К т ё ) ги кеф $еЪаёе!. А: Ег §еЫ ёагит Ьегит дкае Ше Ка!ге и т ёеп кефеп Вгеь 8: кефЫи&п, - геёеп (2 УегЬеп); С, 2, А, II: зо\геХ С: Ег зо11 зочгеХ те тб^ЬсЬ ап ё1е гпзсЬе ЬиЙ §еЬеп. Ъ\е апёегеп Ъекат е п Ьа1Ъ зоугеХ те \У1Г. З е т УегзргесЬеп §Ш; гтг зоугеХ те е т Ек1. Ъ\ ЗочгеХ Ш Ьеи!е. г^осЪ етта1 зоугеХ/ ЗоугеХ Ое1ё капп 1сЬ ё!г тсЫ Ъог^еп. А: 1сЬ ЬаЪе ёог! зоугеХе пеиеп ВекапШзсЪаЙеп &етасЫ. II: ЗочгеХ юЬ ше1В, Ьа! ег ги^езктт!. С, В, А, О: м?еи С: ъегг #гбВег; гт! ъеИ аи1#еп8зепеп Аи#еп; В: М г шо11еп ез т с Ы зо учегх коттеп 1аззеп. Шгх ипё ЪгеИ 1а§еп гегз!бг!е Наизег. 1сЬ шоЬпе ууегХ аЪ УОП ёег 51а!юп. А:

О: С, О, С: О: А: Т:

е т у^екег АЪз!апё; ёег мгегХе

^е§;

Ез тгй гшг у^егх итз Негг. А, Т: зскоп Баз 13! зскоп ё и т т , ёаВ ...; 5е1 зскоп Ъгау! 51е зт^! зо зскдп. зскдпе Ргаи; зскдпезЭДеИег;зскдпе ит§е#епё; Зскоп, 1сЬ >Уегёе ез Ъезог^еп.

639

С, О, С: (2: А: V:

А, V: аЬзскгескепй Ег шаг аЬзскгескепй паВНсп. 01езез Ве1зр1е1 Ш1гк1е аиГ гшсп аЬзскгескепй е т . Ег тасп1е етеп аЬзскгескепйеп Етёгиск. аЬзскгескеп\ аы$а11епй С: е т аи//а11епй зсЬбпез МаёсЬеп; Ез 181 Ьеи1е аи#а11епй зШ1 Ыег. <2: 81сЬ аи//а11епй к1е1ёеп; А: аи$а\1епс1ез ВепеЬтеп; V: аи#й11еп\ ЬейеШепй С: Ег егЫек ЬейеШепй шет^ег, а1з ег егшагШ Ъаие. З е т 2из1апё Ьа1 $юп Ьес1еШепс1 ^еЪеззег!:. О: Ег заЪ гшсп 1ап§е ипё ЬейеШепй ап (Е ОпПраггег). V: ЬейеШеп, С, О, А, IV: аазщ С: Ез 181 ааз'щ как. ;... "пе ОрегаНоп ..., сИе аазг$ шеЬ Ш 1 (Н. РаИаёа). О: аазщ песпеп; Аазщ 1асЬе1пё, Ъпщ1 ег ]т%& МепзсЪеп зкгиреПоз т з Ш§Шск(Н. Мапп). А: е т аазщег Оегисп, Наисп; IV: йаз Ааз; аЧсЫ С: М г шагеп й1сЫ ёагап, ш1еёег игпгикеЬгеп. О: Шг ЬаЪеп ё!е Оагётеп йхсЫ ги^ехо^еп. А: Б1е 2и§е ГаЪгеп т йхскгег Ро1§е. № аЧе В1сЫе\ кап С: Шг з т ё ёосЬ е т е уегёатт! кап ^езоиепе ОезеПзсЬаЙ ^ешогёеп (В. Аркг). С: Бег Тоё зетез Уа1егз Ьа1 Шп кап §е1го1Теп. Б1е МаппзсЬай зр1е11 ги кап. А: капе АтЪек; капез Вго1 уегё1епеп; N1 Не Напе\ кйпзйепзск С: е т кйпзйепзск шег^УоИег РПт; О: е1ш. кйпзйепзск §ез1а11еп; А: ёег кйпзйепзске \УегС етез ВисЬез; № йге Кипз1\ тегЫйтйщ С: 31е 81еЫ Ьеи1е тегкжйгйщ Ъ1аВ аиз. (2: Ег Ъ е т т т ! з1сЬ тегкмйгйщ т ё1езег ЗасЬе. А: Ег 1е§1 е т е тегкмйгйце Кипе ап ёеп Та§. N1 йге Мегкмйгйцкек, 640

гикщ С: ,Деёеп 51е гикщ Гга УОП ёег ЬеЬег ше<Г (Н. РаИаёа); Ле ги\щ <*езргосЪепеп МУоЛе; О: зюЪ гикщ уегЬакеп; гикщ зсЫиттегп; 5е1 гик'щ, ЫеШе гикщ, т е т К т ё (1 V/. ОоеШе) А: е т гикщег ЫасЪЪагг; N1 (Не Кике\ зоттегНск С: Ез 181 зоттегНск шагт. 0 : зюЬ зоттегНск к1е1с!еп; 51е шаг зоттегНск ап#его§еп. А: зоттегИскез ^еиег; № йег Зоттег\ згагк С: Ез %еЫ згагк аиГ хеЬл Шг. Баз 181 \УОЫ згагк иЬег1пеЬеп; (Не згагк Ъеше§1е Зее; е т е згагк Ъе1оп1е ЗИЬе; О: Вге 51гаВепЪаЪп ша! згагк Ъезе1х1. А: Баз 151 е т згагкез ЗШск! К: (Не Згагке; С, О, II, В: зом/еЬг С: Ез &еЪ1 Нш1 зоугеп &и1. М г 8 т ё зоч?еи гиМеёеп. О: (~/еггщ, ЪегеИ)'. М г з т ё зом?еп. II: Зоу^еЫ юЬ ез Ъеиг1еИеп капп, 181 сИе АгЪеИ &и! аиз^еГаНеп. В: Зожеа капп'8 коттеп, шепп тап ёеп а11еп Ьеи1еп гесЫ тасЪеп шШ (Р. Щ Г ) . 5 -функциональные лексемы: С,0,А,8,Т: ра С: §Ш §ери!2;1е ЗсЪиЪе; %ш гпз1ег1е8 Нааг; Баз 181 зо $ш ш1е зюЪег. О: 01езе шаге шигё $ш уегкаиП. А: %Ше \Уаге; $Шег \Ует; Оше КасЫ! 8: #мЙ1аЪеп, - Ъе1Веп, - тасЪеп, - зсЪгеПэеп, - 1ип (7 УегЪеп); Т: Ош, 1сЪ к о т т е гт1. Сш, 31е ЪаЪеп гесЫ. С, 2 , 0 , А, I Яек.: м>епщ С: Э1езе \УаЫ шаг мепщ §ШскНсЬ. Ъ\ Баз ОезсМЙ Ъпп&1 \*епщ. <2: Ег агЪеке! аЪепёз н>епщ. 1сЪ егзсЪгаск тсЫ юепщ. А: Баз ОеЪе1ггяш1811т ВезИг ыепщег Регзопеп. I Яек. : Шпще ЪаЪеп зюЪ Гйг ё1е РаЬП &ете1ёе1. 7 -функциональные лексемы: С, О, О, Т, II, О, I ипГ.: зо С: Зо зсЪсЗп шаг 31е посЪ т е . Ег 181 зо к1и& ёаВ...; Ег за§1е ез зо еп1зсЫеёеп, ёаВ...; Зо Ап1*ап§ ОкЮЪег; Зо ШЫ% Магк; Зо етеп §и!еп РПтЪаЪе 1сЪ 1ап§е тсЫ §езеЪеп. 31е 181 зо зсЪсЗп! Ез 181 е т зо 8сЪ5пез СеЮЫ! (Н. Нете). Ег 181 зо егГаЪгеп, ёаВ ег ёаз уегз1еЬеп капп. 641 ТИ

МИ

\УеИ ёаз (Не 1еше ^е^епЬеН шаг, Ле Шг тюЪ ш Ве1гасЫ кат, зо ЬезсЫоВ юЬ ... ; Б1е Зап^епп шаг кгапк. Зо тиВ1е ё!е Ргепйеге уегзсЬооеп шегёеп; Зо ЪезсЫоззеп 81е, е т шеш? ги зсЫаГеп (ТЬ. Мапп). <3: Ег зрпсЪг хо, ёаВ Ит ]ес!ег уегз1еЫ. Зо зюпз! ёи аиз! Зо «еЫ ез, шепп тап ёеп а11еп Ьеи1еп гесЫ тасЬеп шШ (Р. \\ЫГ). Би каппз! пюЫ зо аиГ Ше ЗнаВе §еЬеп. Ьап^е з1апё ег Зо, ёапп з1геск1е ег зюЬ ... аиз (ТЬ. Мапп). Т: Зо,]е\.г1 Ып юЬ ГегИё- Зо, ёаз ЬаЪеп шп* §езсЬаЙЧ; Зо! Баз ЬаПе юЬ т с Ы ^еёасЫ. Зо, зеГгГ каппз! ёи §еЬеп; Зо\ {Чип кбппеп шп &еЬеп. II: Зо зсЬоп ез аисЬ 181,юЬ тиВ ^е^2^ §еЬеп; 1сЬ гапте, зо зсЬпеП юЬ коп­ ире; Зо Сои шШ, зеЬеп тг ипз пасЬз1ез 1апг; "уУагит з1е, зо з!е тюЬ шпкНсЬ ИеЫ, кет ОезШпётз УОП ГШГ ЪгаисЫ, ёаВ юЬ \Ъг уегзсЬоИепег Оаие зе1 (Р. ЗсЫИег). О: Ез 131 зо, ёаВ тап ёаЪе1 Ыейэеп тиВ; Ез 131 зо, те ёи тетз!:. I ипГ. : Зо е1шаз за§1 тап тсЫ. 11. (К) Перекрещивания сочинительных союзов (Ъеюгёпепёе КогципкПопеп) со словами других классоов ( з а к р ы т ы й класс слов - 22 слова). 1-функциональные лексемы (3) К: аиВегёет, оёег, зопз!; 2 -функциональные лексемы (6) К, Р: аиз^епоттеп, аиВег (Р); К, В: Ъа1ё; К, II: а1з; зош1е; К, I ип^. : ёез#1еюпеп; З -функцнональные лексемы (3) К, Б , 8: ёа&е&еп; К, М, Ь: аИегёт^з (М); К, Ь, О: гшаг (Ь); 4 - функциональные лексемы (3) К, II, В, Р: ]е (Р): К, А, С, О: Ьа1Ъ; К, Р, К, О: ёосЬ (Р); 5 -функциональные лексемы (3) К, С, \У, II, К: ш!е; К, Ь, 0,8, О: аИет (Ь); К, О, В, II, Г: ёепп (Р); 6 -функциональные лексемы (3) К, С, К, Т, Р, О: ипё (Р); К, Р, Ь, С, В, Т: аЬег (Ь); К, II, К, Щ В, в : шо (\У); 8 -функцнональные лексемы (1) К, М, <2, Н, Т, К, 8, С: шоЫ (М); В немецком языке выделено 22 сочинительных союза. Сочини­ тельные союзы - з а к р ы т ы й класс слов. Среди 22 лексем, опознан­ ные как сочинительные союзы, 3 лексемы - однофункциональны, т. е. выступают только как сочинительные союзы, 19 лексем многофункци­ ональны, в т. ч. 8 лексем - двухфункциональны, 3 лексемы - трёхфунк­ циональны, 3 лексемы - четырёхфункциональны, 3 лексемы - пятифункциональны, 3 лексемы - шестифункциональны, 1 лексема - восьмифункциональна. х

х

х

та

та

МИ

642

Примеры; 1-функциональные лексемы: К: шфепЬчп: Ез ^аЪ Вгег, ЗсЬпарз, агфегйет аисЬ \^ет. ойег: 'УУипзсЬеп $1е КаЯее ойег Тее? зопз1: Ег пиШ зоГоп орепеп шегёеп, зопзг 181 кете ЯеПип^ теЬг тб^НсЬ. 2 -функциональные лексемы: К, В: Ъсйй К: ВаЫ шет!, ЫсЫ з1е. В: 51е \У1гё Ьа\й коттеп. К, V: ак К: Ег агЪепе! а1з ЗсЫоззег. 1сЪ га!е ез сИг а1з т е т е т Ргеипё. II: Баз §П1 Шг ёюЪ и т зо теЬг, а\з ёи кгапк §ешезеп Ыз!. Оегаёе а1з 1сЬ. етзсЫа1еп шоШе, кИп#е11е ез. А1з ез ёипке1 шигёе, кеЬПе ег гигйск, зоше К: 1сЬ 1езе §егп ^ззепзсЬаМюЬе \>Уегке зоте зсЪбпе Ы1ега1иг. II: Зоше ёи е!шаз УОП ёег Ап§е1е§епЪе11 ^еЪбг! г1аз1,1еИе ез гтг ггп!. К, I ипг*.: йез^Шскеп К: АИе \уагеп апшезепё, йез%1е(скеп ёег егз!е УогзИгепёе. I ип^. : Ег копте ёаз аИез ЫсЫ Ъе^гейеп, йез§1еккеп шаг Шт ипуегз1апёИсЪ. З -функциональные лексемы: К, Б, 8: йа$е$еп К: 31е 181 Йе1Ш§, ег йа$е$еп Гаи1. В1ег та& ег ЫсЫ, йа%е%еп 1ппк! ег \\^ет. Б: А1з ёег Но1гз1арре1 шшиг*а11еп ёгоЪЪе, 1еЬп1е ег 81сЪ 8сЬпе11 йа^е^еп. 8: йа^е^епЪзИ&п, - агЬеИеп, - Шлеп, - 1аигеп (13 УегЪеп) 4 -функциональные лексемы: К, А, С, 0 : каЬЪ К: Б1е ЗрЫпкз 181 коЛЪ Пег, ка1Ь МепзсЬ. 51е 1асЬе11е ка1Ь уег1е#еп, ка\Ъ Ъе1изЬ^1. А: т И каЛЪет ОЬг гиЬбгеп; С: ка!Ь §екосЫез Е1; О: РпзсЪ §еша§1181 ка\Ъ §ешоппеп (Зрп ). М г з т ё ка1Ь ап^его^еп. ^"-функциональные лексемы: К, С, УУ, II, К: ше К: Ег 181 те зет Уа!ег. Ег 181 §гбБег те ёи. С: Ше (зсЬпеИ) ёи геппеп каппз!! Ег к о т т ! зюЬ те зеЬг Шщ УОГ. \У: Ш § е Ы е з ё 1 Г ? II: Ег ЪепаЬт зюЬ, те ез зюЬ ёеЬбг!. Ег Гга#1е, те е$ §ешезеп 8еь Ше ез ёипке1 шигёе, кеЬПеп ш1г ит. К: „Ргеиз! ёи ёшЪ зсЬоп аиг*ёете ШаиЪ$ге1зе?"- „Шйте\\ „На! ёл ёаз ЗШск §еМеп? - „Ипй шеГ с

х

х

х

4<

643

12. (5) Перекрещиваия отделяемых глагольных префиксов (ЧгеппЬаге УогзПЪеп) со словами (о т к р ы т ы й класс - 164 слова).

других

классов

• 1-функциональные лексемы (11) 8:

ёаг, етпег, ГеЫ, пегги, Ыпги, кипе, НеЪ, гиск, гит, зГгатт, гигесЫ;

2-функциональные лексемы (70) х

8, В: етшапз, ЬегаЬ, пегтеёег, пегйЬег, пепюг, Ытегпег, Ыпитег, итпег, уогпег, гиуог; 8, А: Ыапк 6\сЫ §езипё к1ет зспоп йЪп^ Ытё ёгск ка11 кгапк зсЫуагг УО11 Ьгасп е\т% карий зсЫеГ ЮГ ттё 8,0: гизаттеп; 8, Н: етрог, Ьа11, пшаЬ, Ып\уе&, гаиз; 8, Р: ^е^епйЬег, пеЬеп, УОгаиГ, уогаиз, тйег, 2\У18спеп (Р); 8, О: епХхч/ех, ЫпиЬег, УОгЪе1, уогиЪег; 8, V: з!епеп, зИгеп, 8раг1егеп, уегИегеп (V); 8,1 гег.: апетапёег, ашгешапёег, Ъе1етапёег, ^е^епетапёег, Ытегетапёег, тетапёег, пеЪепетапёег, йЪегетапёег, итетапёег, ип1егетапёег; 8, № Ъаиз, Ъехт, Ыё, гаё, 1еП, йЪе1, \уипс1, ги^гипёе; 8, Б: ёапдг, ёауоп, ёаулёег;

З-функциональные лексемы (44) х

8, В, Б:

8, 8, 8, 8, 8, 8, 8, 8, 8,

ёаЪе1 ёапеЪеп ёагет(ёгет) ёагшиег (ёгип1ег) ёаЫп ёагап (ёгап) ёагт^ёпп) ёауог ёашп1ег ёагаиГ (ёгаиГ) ёагйЪег (ёгйЪег) ёагушспеп; Р, Н: еп1&е§еп, Ып\уе§, уогап (Р); Р, О: УОгЪе1 (ап ... УогЪе1) (Р); Р, В: епИап& Ыпёигсп, пдЧ (Р); В, О: пегит, пегшиег (гип1ег), Ып, УОГ\уе§; В, I Пек.: е т ; 8, К, Б: ё а ^ е п (К); 8, Ь, Б: ёаги (Ь); Р, У: §1аи (Р); 8, А, № йЪе1; 8, В, I гег. : ёигспетапёег; Н, I гег.: аизетапёег; 8, А, О: аттесЫ, Ггег, 8, В, А: шеНег, Гет; В, 14: Ье1т; 8, С, Н. гепи§ (С); В, Н: пегаиГ (гаиГ), пегЪех, ЫегЬег (пег), ЫпаиГ, Ыпаиз, Ыпет, гип1ег, уопуаПз;

4-функцнональные лексемы (22) х

8, А, Н, В: 8, В, Н, О: 8, 8, 8, 8,

теёег, посп; 8, О, Р*, А: асЫ;8, Р, Б, С: Ьех; Гог1, пег, пегаиз (гаиз), пегап (гап), пегет (гет), пегип1ег, гигйск; Р, С, А: шиег (Р); 8,0, О, В: ёапег, ёагит (ёгит); Р, А, О: 2 Ш У 1 ё е г (Р); 8, М, А, К: >уапг (М); 8, Р, Н, В: УОГ (Р); Р, А, В: Ып1ег (Р); 8, С, О, А: ЪеШ (С); 8, С, Р, Н: йЪег (Р); Р, В, С: аЪшаПз, аиГууаг18 (Р);

644

Бифункциональные лексемы (12) аиз, аЬ, аиГ (Р); 8, М, А, О, С: к1аг (М); аа;8, О, Ь, О, К: а11ет (Ю; 8, Р, О, С, В: ап (Р); 1оз; 8, Р, Н, В, С): пасЬ (ДУШ УОГ); §Ш (С); 8, Н, А, 0, № $1111; 8, О, Н, В, № ше§; бифункциональные лексемы (3) 8, Р, О, С, А, О: сшгсЬ (Р); 8, Р, V, Н, С, О: ги (Р); 8, V, Р, О, В, С: и т (Р); 7 -функцнональные лексемы (1) 8,Р,А,В,11,Ь,Р: ё1еюп(Ь); 8 -функциональные лексемы (1) 8, М, О, Н, Т, К, К, С: теоЫ(М); В немецком языке зафиксировано 164 отделяемых глагольных префикса. Отделяемые глагольные префиксы - о т к р ы т ы й класс слов. Из 164 лексем, опознанных как отделяемые глагольные префик­ сы, 11 лексем - однофункциональны, т. е. выступают только как отде­ ляемые глагольные префиксы, а 153 лексемы - многофункциональны, в т. ч. 70 лексем ~ двухфункциональны, 44 лексемы - трёхфункциональ­ ны, 22 лексемы - четырёхфункциональны, 12 лекскм - пятифункциональны, 3 лекскемы - шестифункциональны, 1 лексема - семифункциональна и 1 лексема - восьмифункциональна. Примеры: 1-функциональные лексемы: 8: Лаг: ЛагЪпп§еп, - 1е#еп, - 81е11еп(4 УегЪеп); етпег. еш/гегГаЬгеп, - §еЬеп, - коттеп, - 8Ю1г1егеп (12 УегЪеп); /еЫ: /екМИ&а, - ГаЪгеп, - &еЪеп, - 8сЫа&еп, - ^геНеп, - теИеп (6 УегЪеп); кепи: кептИ&а, - коттеп, - 1аш°еп, - йге1еп (5УегЪеп); Ыпги: ЫпяМ^еа, - коттеп, - 8е1геп, - (геГеп, - г1епеп (5 УегЪеп); ИеЬ: ИеЬЪ&Ш1&1, - §е\утпеп, - ЬаЪеп (3 УегЪеп); гиск гйсММйеп, - йга^еп (6 УегЪеп); г и т : п/т81еЬеп, - 1ге1Ъеп (6 УегЪеп); зггатт: з1гатт$\еЬ&Т1, - 21еЬеп (2 УегЪеп); тгескг. гигескЫ&еЫ, - Ъаиеп, - Ьаиеп, - кпе!еп (41 УегЪеп); 2 -функциональные лексемы:

8, 8, 8, 8,

Р, О, В, Н: О, Т, II, В: О, Н, IV, А: А, С, О, Т:

МИ

МИ

х

8, В:

8: В:

8: В:

етмаПз

ет^агГз^Ъ&п, - ЫиГеп, - 8е1геп, - 81е11еп (4 УегЪеп); ЗсЬпеИеп ЗсЬпИез, сНе РШЗе пасЬ етмйпз, 8е§е11 ег аигсЬ сИе 1апйеп ... Когпёоге... (Ь. РеисЫшап§ег) кегаЪ кегаЬЫщеп, - ЪЬскеп, - оМАскеп, - ГаЬгеп (29 УегЪеп); У о т Сйр;Ге1 кегаЪ Ы8 г и т Но1е1 ЪгаисЫ тап 2 81ипёеп; УОП оЪеп кегаЪ ашеЪеп; 645

кетгеАег 8: кегтейегЬгесЬеп, - ['аЪгеп, - <*еЪеп, - зеЪшеЪеп (6 УегЬеп); В: \>Уо кйЫ ёег Ре1зеп ёипкек НегтеЛег т ёеп ЯЪет (Т. Ое1Ъе1) кегйЬег 8: ЛегШ>егЪИскеп, - Ше<*еп, - &еЪеп, - &гйВеп, - зсЪаиеп (14 УегЬеп); В: 5сЬа[Тз1 ёи ёеп Зргипё йЬег ёеп ОгаЬеп кегйЬег? \У1е 1ап^е ёаиеп сНе РаЬП УОП Атепса кегйЬег? кегуог 8: кегуог$1тдтеп, - зШгяеп, - Ьпп^еп, - &еЬеп, - §искеп (46 УегЪеп); В: Беп \Уа1ёше& кеггог к о т т ! е т РиЬлуегк. Аш ёег Еске кегуог 1бп1е е т гтозсЪепгиГ. кШегкег 8: ЫшегкегЫеНеп, - гаЪгеп, - §еЪеп, - геИеп, - геппеп (29 УегЪеп); В: Бай АШо га81е ёауоп ипё ё!е РоИ2е1 Ытегкег. В\е %т§ уогап ипё ег Ытегкег. кгпиШег 8: /и/ш/ггггЪЬскеп, - Ше§еп (38 УегЪеп); В: Бог! ЫпиШег \Уо11еп шг )&1г1 §еЬеп, т с Ы Мигеп. иткег 8: мт/гегЪЦскеп, - 1аигеп, - Ие§еп (8 УегЪеп); В: ^еИ иткег шаг кете тешсЪНсЪе 51её1ип§ ги зеЪеп. уогкег 8: УягйегЪегесЪпеп, - Ъез&ттеп, - §еЬеп (5 УегЪеп); В: 1сЪЪаЛе ё1езеп Мапп уогкег посЬ т с Ы ^езеЪеп. Ег к а т а т Та^е уогкег. ТДУОГ

8: В: 8, А: 8: А:

гиуягкоттеп, - 1ип (2 УегЪеп); 1сЬ ЬаЪе 81е епи^е Та§е гжюг ^езргосЪеп. Ыапк Ыапкри&еп, - гепи&еп, - аеЬеп (3 УегЪеп); Ыапке \^аЙеп; Ыапке 2аЬпе; ЪИпа 8: Мя^зсЪгеШеп, - 8р1е1еп (2 УегЪеп); А: е т Ытйег Мапп; Ъгаск 8: 6гасМ1е§еп (1 УегЪ); А: ёег Ьгаске Аскег; сНсЫ 8: 1сЬ шШ еисЬ ёаз ОеЬе1тп18 уегга1еп, Шг тШЯ аЪег Л'еЛШаЬеп. (1 УегЪ) А: е т е сНсЫе МепзсЬептеп^е; сНск 8: сИск(сНске)Ьш (1 УегЪ); ... Ьа1 посЬ ёагш1 сИске^вп, тъ 8сЫаи 81е Шгеп Кпе# уегз&скеп (В. ВгесЫ) 1

646

А: 8: А: 8: А:

8: А: 8: А: 8: А: 8: А:

8: А: 8: А: 8: А:

еш сНскег Ваитз1атт; е'т'щ /?1Ш#§ег)еп (1 УегЬ); Иапп ^еЪе 1сЬ т п Шт етщ. е т е елпще №11011; е т е е'ище РгопЦ зюЪ #г^шг*/тасЬеп, - зюВеп, ^езипсгЪаеп (3 УегеЬеп); е т ^езипйез К1пс1; етеп Кгапкеп \\аеёег %езипс1 тасЪеп; е т ^езипскз ЬеЬеп ШЬгеп; как ЫМыЪеп, - 1аз8еп, - тасЪеп, - 81е11еп (4 УегЬеп); е т какег Мп1ег; 1сЬ шегёе пиг е т е ксйге Р1аие Ье§1е11еп. карпа 8юЪ каригг\асЪ.еп, каршщеЪт, - тасЪеп (5 УегЪеп); е т е каригге 8сЪе1Ъе; Нет /:/ешагЪеиеп, - Ъекоттеп, - Ъаскеп, - кпе^еп, - тасЪеп, - зсЪпеШеп (6 УегЪеп); Ег ЪаС е т кШпез ОгипёзШск. кгапк йгапйтасЬеп, - зсЫеВеп, - зсЪгаЪеп (3 УегЪеп); е т кгапкез К т ё ; Ег тиВ1е )& вотезокгапк $р1е1еп, )е12Х, ёа ег зсЪоп ёге1 Та&е оЬпе ЕтзсЪиШзипз аейЬк ЪаКе. (Н. РаИаёа) зсЫе/ зсЫе/аЫт., - Ие#еп (3 УегЪеп); е т е зсШе/е Маиег, е т зсШе/ез ВИё; зскоп зскдп('агЪеп, - тасЪеп, - зсЪгаЪеп (3 УегЪеп); е т зскдпез ВИё; зскмап зскм>апагЪеИеп - 1'аЪгеп, - зсЫасЫеп, - веЪеп (4 УегЪеп); е т зскмаггег Апги&; е т е зскмапе Таге1; 7

101 8: А: 8: А:

/огЪеаВеп, - ГаЪгеп, - кпе^еп, - тасЪеп, - геёеп, - зсЫа^еп (16 УегЪеп); юге Аи^еп; гогез Пег; йЪг'щ й^п^ЪеЪаИеп, - ЫеШеп, - 1а$8еп (3 УегЪеп); ё1е йЬгщеп 8асЪеп аигЪешаЪгеп; УО11

8: А:

уо//е§8еп, - Ггеззеп, - Й1Ыеп, - &.еВеа, - Ъеи1еп, - ко&еп, - 81орГеп (29 УегЪеп); е т е уо11е НазсЬе; е т уоИез ЬеЪеп ШЬгеп; у^шга м>шнй)еЪапёе1п, - ЪеИеп, зюЬ м>шийезеп (3 УегЪеп); 1

8:

647

А: Б1е Клоспе1 1пгег Рт^ег у/агеп штд. у о т \Уазепетаспеп. (Б. N011) 8,0: гишттеп 8: тшптепЪЫЪеп, - 1еЬеп, - Ие<:еп (196 УегЪеп); О: \№ЪаЪеп т Лезет ВетеЪ 10 1аЪге гишттеп °;еагЪеПе1. Б1е Аиз^аЪеп Ъе1га^еп гиааттеп еиуа 200 Магк. 8, Н: етрог 8: е/л/?#л*агЪеиеп, - ЪНскеп, - ЫйЪеп, - Ъго(1е1п, - ёгап^еп, - Гапгеп, зспаИеп (55 УегЪеп); Н: Етрог ги ёеп 51етеп! Етрог ги ёеп СирГе1п! Етрог ги ёеп Та1еп! как 8: /ш//таспеп (1 УегЪ); Н: Нак\; Нак/Шг Ы ЫпаЬ 8: ЫпаЫиЬгеп, - &епеп, - §1еИеп (15 УегЪеп); Н: Шпак у о т Ьепег! Ыпме% 8: /гти>е#Ъгаизеп, - Ъпп^еп, - к1аиеп, - зИЪИгеп (34 УегЪеп); Н: 1л1§1йскИспег, Ыт/е%! гаиа 8: гам^зсптеШеп, - шегГеп, - Ге^еп (3 УегЪеп); ? Н: Кат хтХ еисп! Каиз ап ё1е Мзспе ЬиШ

8,0:

епХг^ех

8: епхтещеЪеп, - таспеп, - геШеп, - зсЫа^еп (7 УегЪеп); О: Б1е Таззе 181 епХг^еи ЫпйЬег 8: ЫпиЬегЪещеп, - Ые^еп (26 УегЪеп); О: Б1е Зспипе шагеп У6Ш§ ЫпйЬег. \огЬег 8: уогЬеНгЬгеп, - 1аззеп, - кбппеп, - 1еЪеп (12 УегЪеп); О: Б1е Ъез1еп Текеп з т ё зспоп УогЬег. уогйЬег 8: уош&егЪгаизеп, - заизеп (28 УегЪеп); О: Баз Аи1о >уаг зо зсЬпеП могйЬет, ёаВ ег ёеп РаЬгег т е п ! егкеппепкопп!е. 8,1 гег. : апегпапа'ег 8: апетапйегЪтдеп, - ёгискеп, - к1еЪеп, - па#е1п (15 УегЪеп); I гег.: \Уц* паЪеп 1 т т е г апетапАег §еёасп1. аи/етапйег 8: аи/етапЛегдгйскеп, - ргеззеп, - Га11еп, - зе&еп, - З1арре1п (18 УегЪеп); ' I гег.: аи/етапа'ег Го^еп; аи/етапа'ег асМеп, Кйскз1сЫ пептеп; Ьегетапйег 8: Ьегетапа'епюскеп, - Ыеюеп, - 1еЪеп, - 1е#еп, - зИгеп, - з1епеп (11 УегЪеп); 648

I гег. : Аи1* с!ег Вапк 8аВеп 2ше1 Клпскг Ье'тпапйег. 0\е Ргеипск шагеп аЬшесЬзе1пс1 Ье'шпапйег ги ВезисЬ. ОоП Не^еп сНе уегзсЫеёепм1еп Ое§еп81апс1е ЬеЛе'тапйег. ^е^епетапйег 8: рщпетайег{ а\\&п, - ргаИеп, - 81оВеп, - 8е1геп, - 81е11еп (7 УегЬеп); I гег. : Б1е ЪеШеп ЬаЬеп егшаз $е<>епетапйег. Б1е МаппзсЬаЛеп 8р1е1еп а т 8опп1а& $е%епетайек Ышегетапйег 5. Ыпгеге'тайеАдк&ъп, - &еЪеп, - 1аигеп, - Ие^еп, - 51еЪеп (12 УегЬеп); I гег. : Э1е 8сЬШег тагзсЫегеп Ышегетапйег. ЗюЬ Ышегетапйег аиг*81е11еп; У1еггеЬп Та§е Ышегетапйег; тетапйег 8: тетапйег^аНжеп, - Ы1еп, - &еЬеп, - Ъаскеп, - зсЪИп^еп (19 УегЪеп); I гег. : 81е уегДосЫеп сИе Тжъщъ тетапйег ги е т е т &гоЪта$сЫ§еп N612. Б1е РгоЫете шагеп тетапйег уегзсЪтсЛгеп. пеЬепетапйег 8: пеЬепехпапйегХь^п, - 8е1геп, - зсЬаИеп, - 81е11еп (4 УегЪеп); I гег.: Б1е Мап1е1 Ьап§еп пеЬепетапйег. 51е шоЬпеп пеЪепехпапйег. йЪегетапйег 8: иЬегетапйег(а\Хеп., - Ъаигеп, - 1е§еп, - зсЫсЫеп (13 УегЪеп); I гег.: йЪегетапйег 1асЬеп; Б1е ВеИеп 81еЬеп йЪегетапйег. итехпапйег 8: итетапйегдг&Ъ&п, - 1аиГеп, - штёеп (3 УегЪеп); I гег. : 81сЬ итегпапйег кйттегп; итетапйег Ьегит §еЬеп; ышегетапйег 8: иШегетапйегЬш^еп, - Ие#еп, - 81еЬеп (12 УегЪеп); I гег.: ^^е 2аЫеп шагеп т етег КеШе ышегетапйег аиГ^езсЬпеЪеп. Наш 8, 14: 8: /шмяЪаИеп, - зисЬеп (2 УегЪеп); № Лаз Наш; Нет 8: Ае1тЪе§1еИеп, - Ъпп§еп, - Шлеп, - йпдеп, - зисЬеп (16 УегЪеп); № йаз Нет', Ша 8: 1ега\ш (1 УегЪ); № йаз Ъе'гй; тазсЫпе 8: тазсЫпевсЪгехЪеп (1 УегЪ); № йге МазсЫпе; гай 8: гаЛгаЪгеп, - геппеп, - зсЫа^еп (3 УегЪеп); № йаз Кай; 1еИ 4

7

649

8: /*/7пеЬтеп, - ЬаЪеп (2 УегЪеп); 14: (Уг 7>/7; уют\й 8: зюЬ мипс{[е°еп (1 УегЪ); 14: сИе \Уипс1е; щ%гип<к 8: 1щгипа е%еЫп, - 1е&еп, - Ье^еп (4 УегЪеп); Ег 181 ап ёег ЗсЪштёзисЫ ги$гипс1е%е§ап.%&1. N: а\а$ Ъщгипа\е%екеп\ 8, Б: с1а(иг 8: с1арЛла\1&п, - кбппеп, - з1еЪеп (3 УегЪеп); Б: Баз1з1 е т е ОететпеИ. йа/иг ЬаЪе юЬ кет УегзШпётз. Дохой 8: Лауопейеп, - ГаЪгеп, - Ше^еп, - газеп (48 УегЪеп); Б: Еии&е ВйсЬег ГеЫеп. Наз!: ёи етез Аауоп! Ег 181 уегге181, оЬпе пиг е!шаз О\ХУОП (= АагйЬег) ги за^еп; 31е Ьа13 Ме1ег ЗюГГ &екаип: ипё т1ЫсЫауоп (= йагат) е т пеиез КМё тасЬеп; Ез &епеп ОегисЬ1е ит. Б1езе 51аё1 1З1УО11 йахоп (= Латгг)'. с1атс1ег 8: Аатйепъдеп (1 УегЪ); Б: \Уепп 31е т с Ы а\атйег ^ешезеп шагеп, шаге ег ЬеЬгег ^ешогёеп. З^функциональные лексемы: 1

даЬег

8, В, Б:

8: ЛаЫЫеноеп,-- Ие#еп (6 УегЪеп); В: Ег ЪгаисЫ г и т ВаппЪоГ т с Ы шеИ ги §еЪеп, ег шоЬп1 паЪе д.аЬе\\ Тго1г ёез УегЪо1з ЬаЪеп сНе Ктёег §еЪаёе1. ВаЬег 181 е т 1ип^е егйяткеп. Б: РОг Б1еп81а& 181 е т е 311гип§ етЪегиГеп. Ез папёек з1сЪ йаЪег и т е т е УогЪезргесЬип^. а\аЫп 8: ЛаЫпейеп, - Ше^еп, - газеп, - зе§ет (63 УегЪеп); В: Ье1р21& 181 е т е \Уе11$1ас11. ВаЫп коттеп Оазиз аиз а11еп Ьапёегп; Бег Уогига^ Ъе^пп! егз1 и т 15 ЦЪг. \\>1Г ЬаЪеп посп ^епИ^епё 2еИ Ыз с1акт. Б: Пакт па! Иш зете Тай^кей пип &еЪгасЫ. Ег Ъа1 ез йакхп ^еЪгасЫ, ёаВ ... йакШег 8: ^дАш*егкоттеп, - 81ескеп, - 81еЬеп (6 УегЪеп); В: У о т 131 ёаз \Уопппаиз. Вакшег з т ё ё1е ЗШ1е. Б: У1е1 АийюЪепз ипё тсЫз <ки\шег. ЛапеЪеп 8: а апеЬеп%е\\еп - #е1т§еп, - §ега1еп (21 УегЪеп); В: 1п ёег пасЬз1еп <Зиегз1гаЯе зепеп 31е е т §гоБез ОеЪаиёе. ВапеЬеп Ие&1 дхе Аротеке. 1

650

7

Б: 8: В: Б: 8: В: Б:

8: В: Б:

8: В:

В: 8: В:

Б:

8: В: Б:

М г Ггапкеп уУет, сктеЬеп етеп Ковпак ипё гит 5сЫи/3 Зек!. йагап (с1гап) ёдгшт§еЬеп, - тасЪеп, - зе!геп (5 УегЬеп); АиГ ё е т Но!' 181 е т е Ьете ^езрапт. Оагап Ьап^еп теЬгеге ^азсЬазШске. 51е шаг паЬе с1агап ги шетеп. МасЬ т к Ъ та1 йгап песЬеп! с1агаи/( с1гаи[) ^гагг/ёгйскеп, - 1е§еп, - та!еп, - зе!геп (8 УегЬеп); ЫеЬеп ё е т ОретЬаиз Не§1 е т Рагкр1а!г. йагаи/ з!еЬеп 1 т т е г Ухе1е АиЮз; 2иегз! ге^пеге ез, с1агаи/го1^Ие ЗоппепзсЬет. с1агсш/ асЫеп, ЪеЬаггеп, ёез!еЬеп, ет^еЬеп, уеггаИеп, уегггаиеп, уетсЫеп, шалеп изш. ; Ыип к о т т ! ез пиг посЬ йагаи/ап, ёаВ аисЬ ёег Кйскшео; о\т <*е1т§1. (Н. РаИаёа); „\Ую к о т т з ! ёи йЪегЪаир! с1агаи/ ёаВ ег Ье1 пиг зет кбпп!е?" (\У. Вгеёе1); „Тппкеп ши* аи? зет - „Шй скггаи/, ёаВ Шт зете ЗбЬпе кете ЗсЪапёе тасЪеп." (V/. Вгеёе1); йагет (йгет) 81сЬ йагеМтдеп, - гтзсЬеп; Аагетхе&еп. (4 УегЪеп) 81сЬ йагет уегЬегеп; зюЬ Лагет Гй§еп; ... ипё а1з 1сЬ т е т е А1репгозеп Аагет [тз Рар1ег] 2еш1ске11 ... Ьа!!е, заЬ ез #аг т с Ы ш1е е т е ЫеЪезяаЪе аиз. (Н. Нете) йапп{дггп) г/аплИе§еп, - зйгеп, - згескеп (3 УегЪеп): 1п ё е т 2лттег з!еЫ пиг е т ПзсЪ, зопз! з т ё кете МбЪе1 с\агт\ „51еЫ е!шаз №иез АаппТ (ТЪ. Мапп); Мг! зеЬеп ши* ^етегпзат Ътип!ег т ёеп \\^аз8егзр1е§е1, йапп Ъеше#1еп з1сЬ ипзеге Аи$еп. (Н. Мапп) Ег Ш1гё ез йапп т е шеИ Ъпп&еп. Бапп 181 ег гшг ПЬейе^еп. йагйЬег (сХгиЪег) ^агй/?гг1аЪгеп, - тасЪеп, - з!еЪеп (3 УегЪеп); Ег шоЪп! 1 т ёп!!еп Згоскшегк. ОагйЬег шоЪп! т е т а п ё теЬг. Баз \УагепЬаиз Ьа! ШпГ ЗЮскшегке пп! УегкеЬгзгаитеп, йагйЪег Ие§еп сНе ЬаЪоггаите. 51е ёеск!е е т ТисЬ йгйЬет. Б1е Регке1 у^е^еп Ъе1 ёег ОеЪиг! е т КИо^гатт ипё аагиЪег. ЬагйЪег 181 тапсЬез ги за§еп. ВатйЪег 1ШЗ! зкШ геёеп. Ое1ип#еп шаг ёаз Рез!! Оапг ВегИп шйгёе йагиЪег зргесЬеп - йЬег ё!е Тапгепп ... ипё йЬег сИе Ъе1ёеп Ые^ег... (В. КеЦеггпапп); Ез %ш% аИез АгиШегшд. йгйЪег. Лагшйег (АгипШ) ЛагипШайгеа, - §еЬеп, - 1е§еп, - зе!геп (10 УегЪеп); Ег шоЬп! 1 т егз!еп Зюскшегк, йагшйег з т ё ОезсЬШзгШдпе. Б1езез \УоЛ 181 наг ипЪекапп!. ^Уаз уегз!еЬз! ёи йагитегЧ Б1езе Внтеп з т ё посЬ §и!, Аагишег з1пё посЬ каит зсЫесЫе. Ез шагеп аисЬ еии§е зсЫесЫе РИге сЬгиШег. Ег Ьа! зеЬг йгитег §еИ!1еп. 651

а\а\юг с1а\югпап§еп, - Пе^еп, - 811геп, - 1е§еп (11 УегЪеп); ЭоП 181 сНе АизГапП. Ра\>ог ёагГз1 ёи сНсЪ тсЫ 81е11еп. 1п с!ег Регпе запеп 81е е т етзатез ОепбЛ. 2ше1 а11е Ьтёеп 81апёеп а\аУог\ У т 2 1Л1Г 181 (Не Уег8атт1ип§: йачог паЪе юп кете 2еИ теЬг. О: Ег 8о11 а т Яеск (итеп. /)ЙУОГ Ъа1 ег Ап<*81. йсцтзскеп 8: ЛагтзскепЫтгеп, - Гипкеп, - Ьаиеп (22 УегЪеп); В: АиГ ё е т Рагкр1а12 81епеп ше\ ^го(Зе ЬазСкгаЛша^еп. Рагтзскеп зСеЫёаз МоЮггаё. Баз 8Шск паие <±ге1 Ак1е, Ше Раизеп с1агтзскегтзгьп пиг 8еЬг кигг. Ъ: Рагтзскеп Не§еп 1ттегЫп ШпПапге. 8, В, О: кегит 8: /гегмтЫпёеп, - ЬШИет, - Ъпп^еп, - ёгепеп (127 УегЪеп); В: 11т ёа8 Ьа^ег кегит тигёеп уУасЪеп аиГ^ез^еШ. 11т сИе Рйп121§ кегит 1аВ1 тап аЪег аисп ё1езе НоГГпип^ ГеЫеп. (Н. Наготу) О: Мет ШаиЪ 181 ЪегеИз кегит. Б1е ИасплсЫ УОП ёетег Веубгёегип^ \уаг 1 т Ии кегит. кегиШег (гиШег) 8: кегип!ег%еЫп, - ЪНскеп, - Ыеиет, - ги18спеп (59 УегЪеп); В: Уот Басп кегиШег о"орГ1 ез, рГеНеп ё1е 5ра1геп. О: ^^& Зоппе \уаг ^е!г! §апг КегиШег. 1сп Ып УбШ& т и ёеп Иегуеп кегиШег. „Асп, ёи \уеШ1 тсЫ, тое зеЬг гсЬ кегиШег Ып" (= т /гпащгеИег Иог)\ Ып 8: йтЪез1е11еп, - гиГеп, - зспа^еп (66 УегЪеп); В: Б1е Зп*аВе г и т ВаЫтоГ Ып 181 зеЫ зсЫесЫ. О: Баз УеЛгаиеп ги т т 181 Ып. уогме$> 8: уогм/^еЪтеп (1 УегЪ); В: МбсЫез! ёи уогме^ е1шаз 1ппкеп? О: ^^е Ктёег шагеп зспоп е т ЗШск Уогм/е$. 8, В, I Дек.: ет 8: етз1е1§еп, - гискеп, - г1епеп, - 1аш°еп (151 УегЪеп); В: ет ипё аиз; тсЫ теЫ ет посп аиз улззеп; I Пек. : Ег уег8(еЫ зет Напёшегк, тъ зеНеп етег. Ви з1еп81 аиз \У1е ете, ё1е еЪеп ёигспз Ехатеп #еГаПеп 181. Баз §еЫ етет ёигсЬ Магк ипё Вет; етеп 1ппкеп; 8, А, № йЬеЛ 8: йбгтептеп, - \Уо11еп (2 УегЪеп); А: Вге Заспе па! е т йЫез Епёе §епоттеп. № Ваз 0Ье1 к о т т ! зеНеп а11ет (Зрг.); 8, В, I гег.: йигскегпапАег 8: В:

652

8:

с1игске1лапс1е1Ы\еп, - $епеп, - дега1еп, - коттеп, - 1агтеп, - 1аи!еп (25УегЬеп); В: Епгапк аИез йтскегпапЛег. Ег аВ аИез с1игскетапс1ег. Б1е КаПе1 181 УбШ§ йигскегпстйег. I гег. : аИез йигскегпапйег ЪепсЫеп; 8, Н, I гег.: аизегпапйег 8: аизегпапйеЛ'гИХеп. - 1аиГеп, - гоИеп, - ГаПеп (24 УегЪеп); Н: Аизегпапйег\ I гег. : е!\у. аизегпапйег еп1\уюке1п; еш. теогеИзсп аизетапйег аЫеИеп; Б1е Ега^тззе 1а&еп пиг ешде Мопа1е аизетапс!ег. Б1е ТШег Ие^еп шеИ аизетаМег. 8, А, О: аи/гескх 8: аи/гескХетЪ&\1ъп (1 УегЪ); А: аи/гескхеп Наир1ез ёигсп ёаз ЬеЪеп &епеп; О: 81е Ые11 зюп иптег зеЬг аи/гескх. рег 8: /геЛэекоттеп, - ГаЪге, - §епеп, - ЬаЪеп, - ЪаНеп, - катрГеп, - каиГеп (20 УегЪеп); А: ет/гегез УЫк; <2: Бег Кеёпег зргасп/гег.

8, В, А:

уеегХег

8: у^гЫаЪгеп, - Ше^еп, - §епеп,- 1аи1еп (29 УегЪеп); В: Шиег тнёеп сие Телшпе ёег паспз1еп Уегап81а11ип§ Ъекапп1§е^еЪеп. А: НаЪеп 31е посп ыегХеге Рга§еп? /егп 8: /егазепеп, - Ъеё1епеп, - Ыеюеп (10 УегЪеп); В: Уоп /егп копп!е юп Шге ЗИттеп пбгеп. А: ете/егпе 1п8е1; 8, В, Н: кегаи/(гаи/) 8: кегаи/ейеп, - #епеп, - Ъо1еп, - к1е11ет, - кпеспеп, - гиГеп (13 УегЪеп); В: Уоп ёег ЗйгаВе кегаи/гиИ тап. Н: Кип аЪег кегаи/ ги ипз! кегЪег 8: кегЬегЪпп^еп, - 1ю1еп, - котеп, - зепеп (13 УегЪеп); В: Ба па1Г тсЫз, пип тиВ1е АгИшг кегЪег. (Е. Казтег) Н: ЕетЬег ги ти:!; НегЪег, кегЬег, §екосп! 181 ёег ВгеИ (XV. НаиЯ) кгегкег (кет) 8: ЫегкегЪИскеп, - еПеп, - {"аЬгеп, - Ше§еп, - Ъпп#еп, - Гйпгеп (19 УегЪеп); В: В13 кгегкег ёагГз! ёи коттеп; В1з кгегкег 181 а11ез §и! 2е§ап§еп. Н: Нгегкег! Вхз кгегкег ипё тсЫ шеИег! Ыпаи/ 8: Шпаи/эпп^п, - ЪНскеп, - кпеспеп, - геппеп (38 УегЪеп); В: Беп Вег§ Й17мм/уег1ап§зат1еп шаг ипзег Тетро. 653

Н:

Н'таи/ги

пиг!

Ыпаиз 8: /г/лш/з^ейеп, - ЬИскеп, - зсЪаиеп, - зеЪеп, - еИеп, - га^еп (60 УегЬеп); В: Ег 181 аиГ Мопа1е Ыпаиз гги! ёег АгЪей уег80г§1. Н: РНеЫ АиГ! Шпаиз Ш 8 шейе Ьапё! {}. XV. ОоеШе); Нтаиз т й еиеЬ ап сНе ГпзсЬе ЬиЙ! Ыпет 8: А/тшлЫазеп, - ГНеВеп, - §аЙеп, - ЫеИегп (133 УегЬеп); В: 1п8 2 1 т т е г Ыпет еПбШе Мш1к; ... тасЫе ТЪотаз 8юЪ аИет аиГ ёеп \Уе§, т ёеп РгйЬПпё8ге§еп Ыпет. (ТЬ. Мапп) Н: Ыип аЪег Ыпет т з Вей т й еисЬ! Шпет Ш8 \Уа$8ег! гип(ег 8: гшхгегГаИеп, - &еЪеп, - §еЪеп, - Ьаиеп, - коттеп (17 УегЬеп); В: В\е 51гаВе гипХег 181 е т Кюзк. Н: Кипхег УОП ёег Ьейег! КипХег ги ггдг! уогмагхз 8: уяпштёгап&еп, - ге1Веп, - зсЪгейеп (11 УегЪеп); В: 2\уе1 ЗсЪгШе уогмагхз Шп; ёеп ВПск уотагХз псЫеп; Н: 1ттег уогц/агхз, тсЫ 81еЬепЫе1Ъеп! Уотагхз тагзсЬ! 8, В, № Шт 8: /шткеЪгеп, - Ъпп^еп, - Ъе§1ейеп (16УегЪеп); В: Нетг к о т т ! ег зеЙеп. N1 йаз Нетг, ..^функциональные лексемы: 8, А, Н, В: тейег 8: ЫейегЪИскеп, - ГаЬгеп, - Ше^еп (80 УегЪеп); А: е т мейегег ОШг1ег8гап&; е т е тейеге 1п81ап2; Н: Мейег/ В1е \уаЙеп тейег\ ,Щейег т й ёеп УегЪгесЬет! Мейег т й ё е т Кбт§! Ез 1еЪе МагаИ" (ЧУ. Вгеёе1) В: ёеп АЬЬап§ тейег пйзсЪеп; поск 8: косквсЫ&п, - 8сЬа1геп, - ЪЬсЬеп (47 УегЪеп); А: коке Ваите; Н: Напёе/шсЛ! В: Зет Негг 8сЫа#1 кЫгег. „\Уа1ёез1из, ЧУа1ёе81ш1! ОЬ, \У1е коек 8сШ§1 пж Ле Вгадй „ (Р. \Уо1Г) 8, О, 14, А: аскх 8: дс/*^еЪеп, - ЬаЬеп (2 УегЪеп); О: аиВег аскх ЪЫЪеп; аивег аскх 1а88еп; N1 т йег Аскх зет: А: ёег асЫе ЗсЬШег т ёег Юаззе; 8, Р, В, С: Ьег 8: ЪетоЪпъп, - Гй§еп, - 1е§еп, - зИттеп (39 УегЪеп);

Р: Р о Ы а т Не§1 Ье\ ВегНп. Б: Ба капп тап тсЫз Ып тасЬеп. (Н. РаИаёа) Г: Ьел у'\етъ\* Мапп, Ье\ гшапгш Наизег; 8, В, Н, О: /оп 8: /ог/§еЬеп, - ГаЬгеп, - 1аи1еп, - ге^зеп (42 УегЪеп); В: т етет/яг/ зргесЬеп; \Мг ёасЫеп т е т е т / о п ёагап. Н: Роп аиз т е т е п Аи^еп! Роп т п сИг! О: Ег 181 зсЬоп шек/ягл кег 8: /2егЪе81е11еп, - Ъеогёпеп, - 1оскеп, - Ьпп§еп (61 УегЪеп); В: Баз ВисЬ тиВ ипЪеёт§1 кег\ Б а зоШе е т пеиез Нетё Ьег. (Т. 51гк!таиег) Н: ЫсЫ кег! В1ег кег, оёег юЬ Га1Г ит!; Нет ги гшг! (1 \У ОоеШе) О: Ез з т ё зсЬоп гепп 1аЪге кег, зек шп ипз хит 1е!г!еп та1 йгаГеп. кегаш (гаиз) 8: кегаизЬИскеп, - ЪгиИеп, - ёпп§еп, - ГаПеп, - ШЬгеп, - Ше§еп (154 УегЪеп); В: Аиз ёег КйсЬе кегаш ёпп<>1 ёег ОегисЬ ёез Еззепз. Б1е РоИге1 ЬаИе Ъа1ё кегаш, шег ёег ТаЧег шаг. Н: Негаиз т к еисЬ ап ё1е ГпзсЬе ЬиГ1! Кип аЪег кегаиз аиз ё е т Вей! Напёе ЬосЬ ипё кегаиз т к ё е т Ое1ё! Негаиз т к ёег ЗргасЪе! О: Бег Зр1е1р1ап Л1г ё1е коттепёе \\ЪсЬе 181 зсЬоп кегаиз. кегап (гап) 8: кегапЪгт%еп, - Ьо1еп, - ГаЬгеп, - зсЪаЙеп, - шткеп (37 УегЪеп); В: Баз МаёсЬеп к а т кегап (Т. ЗтИтаИег). У о т \Уа1ёгапё кегап к о т т ! е т Мапп. Н: Миг кегап\ Негап ги пиг! АИе гесЫз кегап, ез к о т т ! е т Аи!о! О: Баз У/еШпасЫеп 181 Ъа1ё зсЬоп ш1еёег кегап. кегехп (гет) 8: кегетдгт^еп, - 11и!еп, - Ьо1еп, - зеЬеп (33 УегЪеп); В: Уоп ёгаиВеп кеге'т ЫаВг е т какег ЛУтё. Н: (= Аи$огйегищ гит Етггегеп тз Хгттег): НегеШ Миг кегеШ 1 т т е г кегеШ Миг }гегет, т е т е НеггзсЬаЙеп! О: Б1е егз!е Роз! шаг кеге'т, ё1е пасЬз!е ... копп!е тсЫ УОГ ё е т МасЪтк1а§ коттеп. (К. К1и§е)

кегиШег (гиШег)

8: В: Н: О:

8:

кегипгегЪИскеп, - $1е1§еп, - зрпп^еп, - ги!зсЬеп, - кпе^еп (59 УегЪеп); У о т БасЬ кегиШег !горГ1 ез. Негитег т к еисЬ (уот Ваит)! Б1е Зоппе шаг }еШ &апг кегиШег. (К. 2исктеуег); АсЬ, ёи ше1В1 тсЫ, те зеЬг юЬ кегиШег Ып! (ТЬ. Мапп) гигйск гигйсШе%еп, - Ьо1еп, - 1аи1еп, - кпесЬеп, - го11еп (130 УегЪеп); 655

Ег Ьа11е Ап?з1, ёаВ ег ёеп \Уе^ гигйск ЫсЫ йпёе1.; етеп ЗсЬлП. гигйск тасЬеп; \ЭДг з т ё Ып ипз гигйск §е1аЫеп. Н: Вксе гигйск\ Ыип гше! ЗсЬпИе гигйск\ ,2мгйск\ ёи геиез! с1еп Р ЫсЫтеЬг. (Р. ЗсЫПег) О: Ег 151 посЬ ЫсЫ гигйск. \с\л Ып зра1ез1еп8 т геЪп МтЫеп В:

гигйск.

8, Б, 8: В. С:

С, В: йакег йа1гегй\е,%т, - §еЬеп, - гекеп, - зраг1егеп (20 УегЬеп); Оакег шеЫ а1зо с!ег \ЭДпё! Оакег а1зо! 31е шаг 1ап§е т Ш § а т . Оакег Ьа1 з1е 1Ьге §и1еп ЗргасЪкепЫтззе. Баз Р1и&геи§ шпё зеИ теЪгегеп Та^еп уегггдВ!. Мап ЫтпИ йакег ап, ёаВ ез йЬег ё е т Меег аЪ^езШгг!181. В: Уоп йакег тиВ ег §екоттеп зет. „В1з1 ёи аиГ ёег Роз! §ешезеп? ,/)акег к о т т е хсЬ §егаёе'\ йагит (йгит) 8: йагитИе§еп, - 81еЬеп, - 21еЬеп (6 УегЬеп); Б: Шт &еЫ ез йагит, ё1е ХУаЪгЬеП г и Гтёеп. Шг ЬаЬеп ипз зеЬг йагит §етйЫ. Ег капп ипз Ье1т КоЙег1га§еп Ье1геп, кШ шегёе Шп йагит Ыиеп. О: (= йезкаХЪ; \чегз1 аи/ете уогащекепйе ойег йагаи//о1^епйе Игзаске Ып): Ез шаг ЫсЫ г и епёет, а гит ЬаЬе юЬ гтсЬ ЫсЫ аи^еге^. Баз КМё шаг г и ЪгеИ, йагит Ьа! з1е ез еп^ег §етасЫ. Бег ВпеГ 181 гшг йагит ёорреИ шег1, шеД 1сЬ 1Ы1 уег1огеп &1аиЫе. ^"-функциональные лексемы: 8,0,Т,11,В: Ла 8: йаЪеЪзНеп, - ЫеШеп, - ЬаЬеп, - Ие^еп, - 1аз8еп, - з е т (8 УегЬеп); О: (= Ъегегскпег йеп Огипй, сНе Ро1$е): Ез ге§пе1 зСагк. Оа з т ё ё1е \Уе^е ипраз81егЪаг. НоЙепШсЬ ге^пе! ез тог§еп ЫсЫ. Оа кбппеп шп 1

8раг1егеп^еЬеп.

Т: (= Аизги/, йег аи/ ет Оегаизск аирпегкзат тасЫ): Оа, ЬогсЬ! Оа, ез Ыт§еШ II: Б1е 2еИ:ип§ ^т^ е т , йа ё1е Аийа^е г и Ыеёп§ шаг. Оа ё1е АиЙа§е г и т е ё п § шаг, §т& ё1е 2еИип& е т . Б1е Мииег ЪезйгаЙе ёаз К т ё , йа ез §е1о§еп Ьайе. В: (= гаитИск): Баз ВисЬ Ие§1 аиг* ё е т 31иЫ. Оа капп ез ЫсЫ Ие§епЫеШеп. ЬаВ ёаз йа Ие§еп! Б1е етеп йЬеп Ыег, ё1е апёегеп йа. „\Уег 181 ёепп йаТ (= гекИск): ШсЪ$1е$ 1аЬг §еЫ ег ЫсЫ т е Ы г и г 5сЬи1е. Оа {$1 ег зсЬоп 1 т ВегиГ. Оа ^езсЬаЬ ё1ез аиГ е1пта1. (ТЬ. Мапп) 8,0,Н,^А: 1оз 8: /^1аиГеп, - гейеп, - геппеп (62 УегЬеп); О: Шег 181 е!шаз 1оз. Е т Кпорг 1811оз. \Уаз 181 ёепп 1оз? Баз %тге Ое1ё Ът 1сЬ 1оз. 656

Н: (= Аивги/ с1ег ги етег норп'щеп НапаЧищ, гит Оекеп, гит Кеппеп аи#огс1еп)\ Ьов, тасЬ зспоп! Ьов ёосп! N1 с1ав Ьов\ А: е т е 1ове УегЫпёип^:; 1овег Кпо1еп; 8, Н, А, 0,14: вй11 8: .м7Ле§еп, - з!епеп, - $сп\уе12еп (6 УегЪеп); Н: ЗйШ Босп епёНсп ёауоп зШ1! А: Ш1е №сЫ\ НеШ§е КасЫ! (^: зюп вйИ уегпаНеп; К: сИе ЗН11е\ 8, О, Н, В, № 8: и/е#1апгеп, - Ше^еп, - §епеп (112 УегЪеп); О: Мете Зсп1й58е1 з т ё м?е$. А1з юп пасп ёгаиВеп кат, шаг т е т РаЪггаё Н: Ш% пи! еисп! Ш% УОП Мег! Напёе у*е%\ ^ е т , ме% Ш. ё е т К г а т т ! " (Н. РаИаёа) В: 1сЬ. тбсЫе ё1е В1итеп Ыег \че% ЪаЪеп. К: йег 13. ( В ) Перекрещивания предложно-указательных слов (Ыпууе15епёе Ргопопппа1аёуегЫеп) со словами других классов ( з а к р ы т ы й класс - 75 слов) 1-функциональные лексемы (49) Ыегип1ег ЫегЪе1 ёаЫпйЪег ёа^егет апЪе1 Ыегуоп ЫегШг аиВегёет ёапегйЪег ёаЫпип1ег Ыег^е^еп Ыегуог ёаЫп!егпег ёаЪегит ёаёгап ЫепУ1ёег Ыегет ёапегип1ег ёапасп ёаёгаиГ Ыегеи ёагаиз (ёгаиз) Ыепп ёаёгип!ег ёаЫпаЪ Ыегхулзспеп Ыеггш! ёагтпеп ёаЫпаш" ёаёигсЪ. оЪепёгет ЫетеЪеп ёапп ёаЫпаиз ёаЪегаЪ йЪегЫез Ыетасп ёаЫпёигсп ёпппеп ёапегап хиёет ЫегиЪег Ыегап ёапегаиГ ёаЫпет Ыегит ёапегаиз ёаЫп§е§еп Ыегаиз 2-функциональные лексемы (9) В, 8: ёаГйг, ёауоп, ёаулёег (8) Б, О: ёагаийпп, ёагоЪ (ёгоЪ), Ыегёигсп, ЫегаиГ (О) В,Ц": ёалд! (II) Б , Р : УОП (Р) З-функциональные лексемы(14) Б, К, 8: ёа§е§еп (К) 0 , Ь , 8 : ёаги (Ь) Т>, 8, В: ёаЪе! ёагап (с1гап) ёагШэег (ёгиЪег) ёаЫп ёагаш° (ёгаиО ёашп1ег (ёгип1ег) 657 0

х

х

йагпШег йапеЪеп

йагат (йгет) йауог йапп (йпп) йагш18еЪеп (8) 4 -функциональные лексемы (3) х

I), Р, С, 8: Ье! (Р) Б, О, В, 8: йаЪег, йагит (йгит) (8) В немецком языке выделено 75 предложно-указательных слов, среди которых 49 лексем - однофункциональны, выступающие только как предложно-указательные слова. Предложно-указательные слова з а к р ы т ы й класс слов. Остальные 26 лексем - многофункциональ­ ны, и т.ч. 9 лексем - двухфункциональны, 14 лексем - трёхфункциональны, 3 лексемы - четырёхфункциональны. Примеры: 1-функциональные лексемы: Б: апЪег: АпЪег зсЫске юЬ ЫсМЫШ шй ЬеЪеп$1аиг\ сифегйет: (= иЬегахез, Лаги, та*): Ез §аЬ В1ег ипй ЗсЬпарз, аи/ЗегЛет аисЬ \Ует. Ег ег2Ш1е аифегЛет посЬ тапсгю т1егеззап1е Кеш^кеИ. ЛаЛигск: Б1е8ег УоЙ1ап§ 181 зсЬшагг, ЛаЛигск ШИ кет ЫсЫ. \Уаз шШз! йи Лайигск еггеюЬеп? Мап ЬейгеИе йеп Кгапкеп йайигск УОП зетеп ЗсЬтеггеп. ЛаЫшегкег: Б1е Оаз1е ШЫеп зюЬ шоЫ, \уео1 йег Шп йаЫпгегкег 181, йаВ аИез к1арр1. йапаск: 2ишеПеп Ъеше§1 е т ЛУтйз1оВ Ше ВШиег. Оапаск 181 аИез улейег пдЫ§. Лагаиз (йгаиз): ,Дз1 йег ВесЬег аиз Кипз1з1о1:Т?" - 1а, ег 151 Лагаиз. " 1сЬ. шоШе уеггазеп, аЪег Аагаиз шли тсЫз. 1сг1 тасЬе гшг тсЫз йагаиз. Баз Оо1йзШск 181 т йеп \уц1ке1 ^егоШ - шег ЬоН ез йагаиз Ьегуог? йапппеп (йапп, йгигпеп): Мап заЬ й1е ВешоЪпег Аапппеп аиз ипй

е т §ег1еп.

Ыегап: Шегап капп тап егкеппеп, йаВ ...; Би згегхз! Ыегап, йаВ ... ; Ыегаиз: Шет 181 е т 01аз, капп 1сЬ. Ыегаиз 1ппкеп? Б1еЬа&е ЪзХ зюЬ. 2гипй1е^епй §еапйег1, Ыегаиз ег^еЬеп 81СГ1 пеие РгоЫете. ЫегЪег: РОг Мог§еп 181 е т е ЗИгип^ етЪегиГеп: ез ЬапйеИ зюЬ ЫегЪег и т е т е УогЬезргесЬип^. 1го1г йез УегЬо1зг1аЬеп Ше Ктйег #еЪайе1; ЫегЪег 181 е т МййсЬеп еПгипкеп. Ыег/йг: Е т е ЗопйегаиГ^аЪе 181 ги егШПеп. Би Ыз1 Ыег/йг йег псМ^е Мапп. Ыепп: В18 Ыепп гаЪге юЬ ипй тсЫ шеИег. ЫегтгХ: Ез \уигйе е т Ыей §езип§еп. Б1е Ре1ег8гипйе шаг Ыегтгг Ъеепйе1. ЫегйЬет: Баз 181 йаз 4. ЗЮскшегк. ШегйЪег шоЬп! тетапй теЬг. Ыетуоп: Ез Ьа11е ]етапй 1аи1 §егигеп. Шегуоп шаг ег егшасгИ. 658

ккпи: Шегги паЪе 1сп пиг посп к е т е Оеёапкеп § е т а с п 1 . оЪежАгелп (= поск скци, шфегАет): Е з ^ао В1ег ипс! оЬепЛтп т е п г е г е ЗсЬпарзе. 31е шаг епИаизсМ ипё оЬепЖгет посп аг^егИсп. „ Е з шаг е т 21егНепе$, оЬепске'т та^епкгапкез М а п п 1 е т . 4 4 ( О . Огазз) иЬегсПех: (= аи/кпкт, щскт оЬепйгет): Б е г ШспЦ^зСе М а п п т У/[еп и п ё йЬегсИех посп е т О п § т а 1 . (31. 2 ш е ^ ) . Е т какег М п ё шеЬ1е, ёег аЬегсИех РеисЬи^кеИ т и Ь г а с Ы е . гискт. (= йЬегДез, аиртйет): 31е ЫеИеп И т № ё и т т и п ё гийет Ш г Гаи1. Е г Ьаие ^гипёзаЧгИсп к е т е Ьиз! зршегепгидепеп, тмЛет шаг ёаз ЧУеиег зо з с п к с Ы , ёаВ аисп ш п ёагаиГ у е т с Ы е Г е п . у

14. (К) П е р е к р е щ и в а н и я у т в е р д и т е л ь н о - о т р и ц а т е л ь н ы х слов

(5а12шбПег) со с л о в а м и д р у г и х классов ( з а к р ы т ы й класс 44 с л о в а ) 2 х - ф у н к ц и о н а л ь н ы е лексемы (12) К,М: ЬоЙепШсЬ 1е1ёег кетезше^з зюпегИсп кетезГаИз пнппсЫеп У1е11е1сп1: (М) К, А : Ша, ит^екепП; К, Т : ] а ш о т 1 , п е т З х - ф у н к ц и о н а л ь н ы е лексемы (13) К, С, М: ёигспаиз (М); К, О, А:к1аг К, М, К: а И е г ё т з з (М); К, Р, 11:оЪ (Р) К, М, I гег.: т е т е т а ю е п , т е т е 1 ш е ^ е п (М) К , М , А: тб^Исп СаСзасЫюп шаЬгзсЬетИсп зеШзИеёепё ипЪеёт^ шпкИсп 8е1Ъз1уег81апсШсп (М) 4 х - ф у н к ц и о н а л ь н ы е лексемы (8) К, М, В, А: епёНсп (М) К, О, \У, II: ш а г и т , шезпакЬ, шезше^еп (ТУ) К, М, и С й е Ш с п (М); К, М, А, 8: шаЬг (М) К, Г, Ь, Т: ^а (Ь); К, Г, К, О: ёосп (Р) 5 т а - ф у н к ц и о н а л ь н ы е лексемы (7) К, О, М, А, С: и п т б ^ П с п (М); К, М, С, А, О: пашгИсп (М) К , К , 1 1 , С , \ У : ш1е(ипёш1е) (\У); К,М,В,А,0: &сюй (М) К, А, О, С, Ь: §епаи (Ь); К, С, II, В, М: к а и т (М) К,Т,С,Н,Р: а1зо (Г); 6 ™ - ф у н к ц и о н а л ь н ы е лексемы (3) К,М,Т,<2,0,А:

з1спег (М);

К, \У, И, В, К, О: шо ОУ)

и п ё (Р) 8 М И - ф у н к ц и о н а л ь н ы е лексемы (1) К, М, О, Н, Т, 8, К, С: ш о Ы (М) В н е м е ц к о м языке з а ф и к с и р о в а н о 44 у т в е р д и т е л ь н о - о т р и ц а т е л ь ­ н ы х с л о в а ( з а к р ы т ы й класс), среди к о т о р ы х н е т о д н о ф у н к ц и о н а л ь н ы х л е к с е м , в ы с т у п а ю щ и х к а к представитель т о л ь к о о д н о г о д а н н о г о

К,Т,К,С,Р,С:

659

класса слов. Все 44 лексемы - многофункциональны, из них 12 лексем двухфункциональны, 13 лексем трёхфункциональны, 8 лексем - четырёхфункциональны, 7 лексем пятифункциональны, 3 лексемы - шеетифункциональны и 1 лексема - восьмифункциональна. Примеры: 2'-функциональные лексемы: К, А: Ша К: (= тШе1та$щ): „\У1е §е1и ез сИг? - ,ДЭапке, Ша. " А: 51е 1§1 ш Ша 5е1ёе &ек1е1ёе1. ит%екекп К: (= 1т Ое%еп1еИ); Ит^екекг, 1СГ1 Ггеие гглсЬ ёагаиГ. А: Зет УегсИепз! 81еЫ т ит$екекпет УегШйиз ги зетеп Апзргйсгюп. К, Т: ]ам?оЫ К: „5е1ё 1Ьг гег11§?" - ^сшоМ." Т: ^амоЫ, ез ЪапёеИ зюЬ гиг 2еП и т #апг апёеге РгоЫете. " пет К: „Зехё 1Ьг ГегЙ§?" - ,№т, посЬ тсЫ. " Т: (= аУискх ОЬеггазскип% аиз): Иет зо шаз! №ш, 181 ёаз е т е Ргеиёе! Ыет, 181 ёаз ге12епё! Мет, сИезег Не1тШскег! З^функциональные лексемы: К, О, А: Наг К: ,Дотгш! ёи гглГ?" - ,ДЧа Наг. ",Д/аг. " О: 1сЬЫп гшг ёагШэег Наг. (= /егхщ, ЪегеЫ): Е)аз 8сЫ!Т 181 Наг г и т Етза1г. А: Шгея \Уаззег; е т Иагег Васи; (= беиШсК): Ег Ь.а1 е т е /Уаге ЗсЬпЛ. <с

7

15. (2) Перекрещивания числительных (2аЫ\уог1:ег, КшпегаНеп) со словами других классов ( о т к р ы т ы й класс слов - 10 слов) 2:

1-функциональные лексемы (4) гше1, ёге1, У1ег, ГшГ... 2 -функциональные лексемы (1) х

2, А:

зоипёзоУ1е1

З -функциональные лексемы 2, О, О: е т з 2 , С , Н : е т ЫВсЬеп(С) 4 -функциональные лексемы 2, II, А, С: зоУ1е1(С) бифункциональные лексемы 2 , 0 , С, А. АУеп1я(С) бифункциональные лексемы 2, С, Р, А, СЫ Пек.: У1е1(Г) 660

х

(2)

х

(1) (1) (1)

В немецком языке выделено 10 числительных. Числи I ел ьные о г к р ы г ы й класс слов. Из 10 лексем, опознанных как числительные, 4 лексемы 1-функциональны, т. е. функционирую! только как числи­ тельные (это все слова, выражающие количество по счёту), 6 лексем многофункциональны, в т.ч. 1 лексема двухфункциональна. 2 лексе­ мы трёхфу национальны, 1 лексема - четырёхфункциональна, 1 лексе­ ма ~ пятифункциональна и 1 лексема - шестифункциональна. Примеры: 1-функциональные лексемы: 2: тел, ёгег, У1ег,/йп/... : АПег^иСеп Бт^е з т ё Лге'г (5рг. ): Бег2и& Ъез1апё аиз е т е т Регзопепша§еп ипё /шг/ Х^еи/а^еп. (В. КеНегтапп); Ап е т е т зопт^еп 5ер1етЪегтог§еп рПй§1еп тег В айет аиг* тегег ё1езег Аскег. (О. КеИег) 2 -функциональные лексемы: 2, А: зоипсЪоч'геХ 2: АиГ ё е т ЗратЬисЬ ЬаЦе глет Уа1ег зоипскотеХ Ое1ё. А: 8оипс1зоУ1е1е Ьеи1е гшЪеп ё1езеп 11пг*а11 ЪеоЪасЫе!. З^функциональные лексемы: 2, О, О: етз 2: етз (егз1е 2аЫ ёег 2аЫепгеИ1е); О: зюЬ. гш1 }т6пх. етз \*аззеп; О: М1г 181 а11ез е т з . х

16. (С) Перекрещивания следственных союзов (Ро1§египёзкощгткйопеп, АёуегЫа1коп]ипкиопеп) со словами дру­ гих классов ( з а к р ы т ы йцкласс - 45слов) 1-функциональные лексемы (12) О: ёеппосЬ. Годней пюЫзёезЮшеп^ег ёезгшШ ^еюЬшоЫ зоЫп ёеззепип^еасЫе! Мо^еёеззеп ЗОГПЙ ёезше^еп ^еёосй. зопасЪ. 2 -функциональные лексемы (14) О, Ь: еЪепёаЬег, еЬепёашт, еЪепёезгшШ (Ь) О, Б: ёагаийпп, ёагоЬ ёгоЪ), ЫегёигсЬ, ЫегаиГ О, II: ёеззепШаНэеп, ёез8епгше#еп, ёеззеп1\уШеп, Ьго&ёет (II) О, В: ёет^етаВ, ёетпасй; <3> А: пМШсЪ. 3*-функциональные лексемы (3) С,11,\У: шогаиГ(\У); О, С, М: апзопзгеп (С) С , Ь , К : хшагОЬ) 4 -функциональные лексемы (8) О, К, К, Г: ёосЬ(Р); О, Б, 8, В: ёаЬег, ёагит (ёгит) (8) О, ЩII, К: шагит, шезЬаШ, шезше#еп (Щ, О, В, С, II: тзоГегп, тзошеИ (С); 661 х

х

5 -функциональные лексемы (4) О, Т, 8, В, I): ёа (8); О, Ь, <2, К, 8: а11ет (Ь) С, Т, Н, К, К: а1зо (Г); О, Р, В, И, К: ёепп (Г) 6 -функциональные лексемы (3) С, К, С, К, Т, Р: ипё (Г); С, К, Ь, В, Г, Т: аЬег (Ь) С, IV, II, В, К, К: шо (\У); 7 -функциональные лексемы (1) С , С , 0 Л * и > О , 1 и п Г . : зо (С) В немецком языке выделено 45 следственных союзов. След­ ственные союзы - з а к р ы т ы й класс слов. Среди 45 лексем, опо­ знанных как следственные союзы, 12 лексем - однофункциональны, т. е. функционируют только как следственные союзы, а 33 лексемы - многофункциональны, в т.ч. 14 лексем - двухфункциональны, 3 лексемы - трёхфункциональны, 8 лексем - четырёхфункциональны, 4 лексемы - пятифункциональны, 3 лексемы шестифункциональны и 1 лексема - семифункциональна. Примеры: 1-функциональные лексемы: О: йеппоск. (= ХгоХг йез Уогкег$еза$Хеп, ггоцЛет): Ез ге§пе!е ой, аеппоск шаг ёег ШаиЬ зспоп. йезкаХк (= м>егзх аи/ ете уогаш^екепЛе (Угзаске Ып ипй Ъегеккпех а\еззеп РоХ%е аш сНезет СгипАе): Ег шаг кгапк, йезкаХЬ копп!е ег шсЫ г и т Б1епз! коттеп. Ег па! йезкаХЪ &е1еи#пе1, шеИ ег Ап&з1 УОГ ёег 31гаГе ЬаИе. АеззепищеасЫег. Ез ге^пе!е ой, йеззепищеаскхеХ ша1 ёег ШаиЬ зспоп, а!ез\уе$еп (= ЛезкаШ): Ег шаг кгапк, йезм?е$еп копп!е ег т с Ы гит Бхепз! коттеп. /оХ$Хгск (= ЪегегскпеХ аЧе РоХ^егищ, Летт/оХ^е, аХзо): 1сп паЪе ЗсЬтеггеп, /оХ$Иск тиВ 1сЬ. г и т Агг! $Хе1скм?оЫ (= йеппоск): ... ёепп Ьеа ... шаг 1аиЪ ипё шиВ1е ^ХеккмоЫ, ШОУОП ё!е Яеёе шаг. (ТЬ. Мапп) 1т оХ%ед.егззеп (= аХз Ро1%е йахоп, йакег, йезкаХЪ): Т)\ъ 5и*аВеп з т ё ЬеШе уегаз!, т/оХ^ейеззеп тиВ1 ёи 1ап§зат ГаЬгеп. Бег КйпзИег шаг уегипёШск*. 1п$оХ%ейеззеп тиВ1е ё!е Ргепнеге аЬ§еза§1 шегёеп. )ейоск \Уп ЬИеЪеп &егп 1ап§ег, ]ейоск ГеЫ1 ипз ё1е 2еИ. тскхйеаХсжепщег. Баз Еззеп шаг зсЫесЫ, тскгзйезхоюепщег аВ ег гт! §и(:ет АрреиЧ. зоЫп (= зотгХ, аХзо): 1сЬ шаг т с Ы ёаЪеь ЗоЫп капп 1сЬ тсЫ ёагйЪег ЬепсЫеп зотгх (= /оХ$Хкк, аХзо): 1сЬ шаг тсЫ ёаЬе! ипё капп зопих тсЫ ёагиЬег ЬепсЫеп. зопаск (= Летпаск): Б1е ИасппсЫ йЬеггазсЫе з1е тсЫ, зопаск Ьа1 з1е ез зсЬоп §ешиВ1. ти

та

МИ

с

662

2-функциональные лексемы: йагаи/кт (= йезка\Ь иг/Ы^ейеззеп): Ез §аЬ Апгеюпеп етег Ер1с1егше. йагаи/гт шигёеп а11е Ктёег <ге1шрГ1. Ег иЫегзисЫе ёаз СегШ. йагаи/кт, ше1сЬе РеЫег аш Ьеи&§з1еп аийге1еп. йагоЬ (<1гоЪ) (= йагйЬег, с1е$юе$еп): Мап Ьа1 Ит ёег Ьи^е ЪешсЫф. ЭагоЬ шаг ег зеЬг егЬоз1. Ег шаг уегшипёеП йатЬ, ёаВ тап Ит ЫсЫ ет§е1аёЗеп ЬаПе. Ыегйигск Ег шаг а1з Ыетез К т ё зеЬг кгапк. ШеЫигск шигёе ег т зетег ЕпЕ\У1ск1ип& гигйск^ешоггеп. ШгсЫгск 1еИеп шп Шпеп гш1, ёаВ ... Ыегаи/ Мап §аЪ Шт е т 2е1сг1еп. Шегаи/уегзШттСе ег. (= зойапп, йапаск, йагаи/): 2иегз1: ге§пе1е ез, Шегаи/ г*о1§1е ЗоппепзсЬет. псипИск (= зХеЫ т етет Наиршц, йег уогкег Оеза^еЪе^гйпйег): Ег капп ЬеЫе ЫсЫ коттеп, ег 181 патЫск кгапк. 51е 1ги§ ёаз патИске КМё ш1е §ез1:ет. йетпаск, с1ет$етсф (= сизо, 1п/о1^ес1еззеп аи/ Огипа йез Сеза&еп): Ег 181 кгапк. Ез 181 йет^ета/З (йетпаск) аиззюЫзкэз, ёаВ ег ЬеиСе котт!. Бег Уа1егегЪеИ:е1е аиГ ё е т Аскег зеЬг У1е1. Вет%ета$ (йетпаск) ЬапёеНе аисЬ зет ЗоЬп. х

С, Б: С: Б:

О: Б: О: Б: О: Б: О, А: О: А: О, В: О: В:

у

у

1

17. (Н) Перекрещивания побудительных слов (Ве&Ызшш1ег) со словами других классов

класс - 60 слов)

(закрытый

1-функциональные лексемы (9) Н: ёаШ, МзсЬаиГ, §е11, Ьа11о, Ьизза, ргозй (ргоз1), №1\хА1а, з1ор, шоЫап; 2-функциональные лексемы 11) Н, О: шоЫаиГ; Н, Е: 1гарр; Н, К: тагзсЬ; Н, 8: етрог, ЬаИ, Ыпше§, ЫпаЬ, гаиз (8) Н, В: ЫегЬег, гйскшаг1з, засЫе З^ункциональные лексемы (16) Н, 8, В: ЬегаиГ (гаиО, ЬегЬе1, ЫегЬег (Ьег), Ыпаиг", Ыпаиз, Ыпет, ЬегиЫег х

(гиЫег), уогшёг18(8)

Н, 8, Р: еп^езеп, Ыпше§, уогап (Р) Н, 8,1 гег.: аизетепёег (8);

Н, 2, С: е т ЫбсЬеп(С); 663

Н, А, <2:

1ап§8ат, асппеИ; Н, С, 8: &епи§ (С); 4 -функциональные лексемы (14) Н, С, В, Г: 1ттег (Р); Н, 8, В, Р: УОГ (Р); И, С, 8, Р: иЬег (Р); Н, 8, А, В: Ьосп, теёег (8); II, С, В, Р: Нпкз, гесЫз (Р); Н, О, В, 8: ГоП, пег, пегап (гап), пегаиа (гаиз), пегет (гет), пегитег (гип1ег>, гигйск; 5 -функциональные лексемы (8) Н, 8, Р, О, В: аЬ, аи!\ аш (Р); Н, О, Т, К, Г: а1$о(Р); Н, 8, Р, В, О: пасЬ (аде УОГ) (Р); Н, 8,14, О, А: 1оз(8); Н, 8, О, В, N1 ше§ (8); Н, А, 0, 8, № зШ1 (8); бифункциональные лексемы (1) Н, Р, V, С, 8, О: ги (Р); 8 -функциональные лексемы (1) Н, М, (}, Т, К, 8, К, С: шоЫ (М); В немецком языке выделено 60 побудительных слов. Побуди­ тельные слова - з а к р ы т ы й класс слов. Из 60 лексем, опознанных как побудительные слова, 9 лексем - однофункциональны, 51 лексема многофункциональны, из них 11 лексем - двухфункциональны, 16 лек­ сем - трёхфункциональны, 14 лексем - четырёхфункциональны, 8 лек­ сем ~ пятифункциональны, 1 лексема - шестифункциональна и 1 лексе­ ма - восьмифункциональна. Примеры: 1-функциональные лексемы: Н: с\а\И\ (= зскпеП, /Ипк): БаШ, йаШ\ /тскаи/. ,^пзскаы/, т г Ми§1кап1еп!" (А. Бго81е-НШ18поГ) %ек\ „Сек, ёи Ыз1 )Ъ ]&зХ уегпепа1е1?" (Н. Неззе) ка11о: ,ДаИо, 31е!" кизза: ,ДтаиГ т Ше Вег^е. Низза\" (1. Тга1о\у) ргозк: Ыа, ёепп ргозг\ Ргозг, т е т Ргеипё! РгозХ МаЫгеИ! Юг, Юг, Юг: Би паз! тог§еп РаЬгргиГип^. Ка, ёапп Юг, юг, юг. зюр: 5юр\ моЫап: У/оЫап ёепп, ИеЬег Ргеипё! 2 -функциональные лексемы: Н, О: юоЫаи/ Н: В1е1Ь м?ок1аи/! „ШМаи/, Категаёеп, аиГз РГегё, аийз РГегё!" (Р. ЗсЬШег); О: 81е 181 тейег моЫаи/. Н, В: кгегкег Н: НаШ В18 кгегкег ипё тсЫ шекег! В: Н'гегкег ёагГз!: ёи ^еёеп Та§ коттеп. гйск^Шз Н: 2\уе1 8спп11е гйскмапз\ В: Ег \уапё1е зюп гйскмапз. засЫе х

Т|,

ТИ

х

664

Н: Заскге, заскгеА 1ттег заскге\ В: (= запр, \е\зё)\ ^ е1\у. заскге ап^'ап^еп; заскге ё1е Тиг бМ'пеп: II, Е: ггарр Н: (= Аизги/, йег ]тйп аи^огйегГ, зи:к т етег НапсИищ ги ЬееИеп; зскпеИ): Тгарр Ыз Вей. Ыип аЬег ггарр! Е: (= кшгпаскактепз]йг йаз Оегаизск): Тгарр, ггарр,ЫПъ тап сНе КеИег коттеп. Трарр, ггарр, кат ег с!еп Р1иВ еп11ап#. Н. N1 тагзск Н: Магзск т з Вей! „Магзск т й ёп т с!еп КеПег!" (Н. V/. ИсЫег); 1т ОЫсЫсЬпП тагзск! 14: йег тапск З -функциональные лексемы: Н. А, О: 1ащзат Н: Ьащзат! 1ттег гшЪзсЬ1ап/зат\ А: 31е 1апгеп етеп 1ап%затеп \Уа1гег. О: Ег Ъе^геШ пиг 1ащзат. зскпеИ Н: ЗскпеШ Гттег зскпеШ ,Деппеп 81еиш пасЬ.! ЗскпеШ" (V/. 81етЪег§) А: е т е зскпеИе РаЬП; е т зскпеПег ЬаЫ; О: Бег \\^а§еп гиЬг 1 т т е г зскпеПег. х

18. ( В )

Перекрещивания

обстоятельственных

наречий

(Ш151;апё$аёуегЫеп) со словами других классов ( о т к р ы т ы й класс слов - 210 слов) , 1 функциональные лексемы (41) пасЫепз Ып1еп Шгёег У1ег1:еп ЫеПЙг Шпйепз Ып1ешаг1з пеЪепап пеЪепЪе1 ЫегЬегаиГ Ыпшаг18 ёата1з те ЫегЬегит тшш1з ёгтпеп 1Ыета1з ЫегЬегаиз ^12 ёгоЪеп 1ап§зеи1:8 ЫегЬегегп ёгитЬегит оЪетаг1з пп^зит ЫегЫп ёгитгит 1е121епз Ыеёегшаг18 ип1егу/аг18 Ыепп ех1га ггйЬез^епз 2 -функциональные лексемы (75) гт11а§ пасЫз Ъег^аиР аЪепё 1а§ет пасЫзИЪег (а^зйЪег топ1а§з ё1епз!:а§8 аЬепёз тог§еп пасЫ {херраЪ ]аЬгете Ьег^аЬ 3*аЬгаиз тог§епз 1а&аиз Ц-ерраиГ аЪзеИз пасЫшиа§з гт11а§з Ьегеап 1ап§е Шще$1пе аИегегз! ёге^асЬ 81ипёеп1аи вр&1 ёог(А§ шкЗет, тдеззеп, зеШет, ъепщ (Ц) ЫеАег, Лск^апз, $асЫе (Н); В, К: ЪаМ (Ь); йигсЪдаеё (С); В,Е:ЬекИ;

асЫегп аиВеп аизшаЛз ёаЬет ёаЫЫеп ёапп егз1епз гшеИепз ёгШепз

В:

х

В,

N1

В, А: В, II: В, Н: В, С:

665

В, 8: етшалз Ьегтеёег Ьегуог Ыпитег УогЬег ЬегаЬ пегиЬег Ытегпег итпег гиуог (8) В, Р: аиВегпаШ пт1еггискз ]епзекз ипГегп Ъе1ёегзекз тккшуе 1ап§зекз шшек етзспНеВИсп тпШеп зекшаЧЧз гипасЫЧ (Р) В, С: ёет&етаВ, ёетпасп (О); В, Ь. ЕЪепёа, еЪепёаЫп, еЪепёог1, еЪепзооЛ, е^епз (Ь) В, М: аи^епзспетНсп, ^еёепГа118, пашгНспепуе1зе (М) З -функциональные лексемы (58) В, 8, N. Шт пепТ1(8); В, А, С: рипкШсп, гипё (С); (8); В, А, Ь: еЪепзо^и!: ^епаизо^Ш еЬепзопаий^ ^епаизопашл^ §епаи8о1ап§е еЪепзо1ап§е §епаизо\уек еЪепзошек еЬеп80\ует§ ^епаизошет^ В, Р, 8: епИап^, Ыпёигсп, т к (Р); В, О, 8: пегит, пегшПег (гшкег), Ып, УОг\уе§ (8); В, Н, 8: пегаиГ (гаиГ), пегЪе1, ЫегЬег (пег), ЫпаиГ, Ыпаиз, Ыпет, Ьегшкег (гип1ег), УОПУШЧЗ (8) В , А , М : зспНеВНсп (М); В , М , Ь : ^еёепГа118 (М) В, С , Ь : епег (Ь); В , Ь , Р : е т т а 1 (Ь); В, 8, Б: ааЬе1 ёагап (ёгап) ёагиЪег (ёгйЪег) ёаЫп ёагаиГ (ёгаиГ ёагшиег (ёгшкег) ёаЫп1ег ёагет (ёгет) ёауог ёапеЪеп' (Залп (ёпп) ёагадзспеп (8) В,8, А: Гет, чуекег (8); В, 8,1 Яек.: е т (8) В,Р, Т: пш (Г); В, Р,А: §е1е§епШсп, па&, зекНсй, ипГет (Р); В,Р, № аЪзекз, апГап§8, аиззап^з, ет§ап§8, 1ап#8 (Р) В, 8,1 гег.: ёигспетапёег (8) 4 -функциональные лексемы (28) В, С, 8, Р: аЪшаЛгз, аиГшаЧЧз (Р); В, С, II, О: тзоГет, тзошек (С); В , Н , С , Р : пшпег (Р); В , М , А , К : епёИсп (М); В, Н, 0,8: Гог1, пег, пегаиз (гаиз), пегап, пегет (гет), пегшиег (гшкег), гигйск (8); В , Р , А , 8: плкег (Р); В , К , 1 1 , Р : & (Р); В,Р,Р,1Ч: ша1 (Г); В, 8, Б , О: ёапег, ёагит, с!гит (8); В , Р , А , Ь : еЬеп, егз! (Ь); В, 8, Н,А: посп, теёег (8); В , 8 , Н , Р : УОГ (Р); В,Р,Н,<2: Нпкз, гесЫз (Р); В , А , 0 , Т кита (О); В, О, А. С : шек ( С ) ; В, С, II, О : зошек (С); 5 -функциональные лексемы (10) В, 8, Н, Р, <2: пасЬ (аде УОГ) (Р); В, М, С, К, II: каит (С); В , 0 , Р , 8 , Н : аЬ, аиГ, аиз (Р); В , 8 , Р , 0 , С : ап (Р); В, О, 8, Т, II: ёа (8); В, М, К* А, О: §еадВ (М); В, Р, О, II, К: ёепп (Г); В, Н, 8, О, № ше^ (8); х

х

х

666

6™—функциональные лексемы (3) В, Р, А, II, и 3, Р: ^1е1сЬ (Ь); В, Р, К, Ь, С, Т: аЬег (Ь); В, \У, II, К, К, О:, шо 7 -функциональные лексемы (1) В, Р, А, XI, Ь, 8, Р: «ЫсЬ (Ь); В немецком языке выделено 216 обстоятельственных наречий, которые далеко не исчерпывают данный класс слов. Обстоятельст­ венные наречия - о т к р ы г ы й класс слов. Среди 216 лексем, опо­ знанных как обстоятельственные наречия, 41 лексема - однофункциональны, выступающие только как обстоятельственные наречия. Остальные 175 лексем - многофункциональны, из которых 75-двухфункциональны, 58-трёхфункциональны, 28-четырёхфункциональны, 10 - пятифункциональны, 3 - шестифункциональны и 1 лексема - семифункциональна. 1-функциональные лексемы: В: аскхегп: Бег Ма1го8е §ш§ паси асЫегп (^Ыпхеп). Бег \Утё кат УОП аскхегп. сафеп: Бег Веспег 181 тпеп ипё ацВеп уег§о1ёе1; УОП тфеп ап Ше Тйг ЫорГеп; аиЗеп (^Лгспфеп) Ыеюеп; аивмагХв: аивыагхв шоЬпеп, еззеп; МазсЫпеп пасЬ аив^агхв уегкаиГеп; йакегт: ёеп &апгеп Та§ йакегт поскеп; аЫгШеп: ОактХеп аиГ ёег Мезе ше1ёеп ет1§е Кипе. ПактХеп 81еЬз1 ёи етеп ЫспИигт аЪпп:Усюте% ГиЬгепё1е КгаЙша^еп, йапп Го1#1еп ё1е Мо1оггаёег. егвхепв, туеегХепв, сЫххепв: 1сЬ пепте е т Тах1, ёепп егвгепв ге§пе! ез ипё гмеНепв паЪе юЬ кетеп ЗсЫип Ъе1 гшг. Егвгепв тиВ 1сЬ посп Везог§ип§еп тасЬеп, ту/еггепв тиВ 1сЬ КоГГег раскеп ипё Мххепвв тиВ 1сЬ ёаз Рераск гиг ВаЬп Ъпп&еп. /ипрепв: 1п ё е т ВепсЫ шпё /йп/хепв ЪеЬаир1е1, ёаВ... (кипсйв: Баз шаг зсЬоп йатаХв ёег Ра11. агтпеп.Ъы зсЫесЫет ШПег шлё ё1е Уегап81а1Шп§ тсЫ ёгаиВеп, зопёегп дгшпеп 81а11йпёеп. дгоЪеп, Лгипхеп: Игипхеп шагеп ё!е ЫсЫег а11е аиГёе^апёеп, аисЬ йгоЪеп ё1е $1ете. (А. Зе^Ьегз) йгшпкегшп (сХгитгшп): Баз Наиз Ие§1 а т ВегёаЪЬап^, ёегг Оаг1еп йгиткегит. ехХга: е!ш. ехХга етраскеп; Бег Уа1ег #аЪ йип посЬ 20 Магк ехХга (= гивахгНсК). рйкевхепв: Ег к о т т ! {гйкевхепв тог§еп гигйск. {йЫег: 1сЬ шоШе ез ргаег уеттаёеп. ми

667

Ыег/йг: Бш Уогаиззе^ип^еп Ыефг ^ёоеЬ тйззеп егз1 §езспаЙеп тегёеп. ЫегЫп: В1з ЫегЫп ГаЫе 1сЬ ипс! ЫсЫ \уекег. Ыепп: Шепп 2е1<Пе зюЬ е т ееЫег РоПзеЬпи. Ышеп: \с\л ЬаЪе ёосЬ ЫпПт к е т е Аи^еп 1 т Кор{\ Ышегмапз: Б1е Оапеп го^еп зюЬ Ытегмапз т Теггаззеп з1еИ Ъег§ап. ]ет: 1еЬ ЬаЪе ]еШ кете 1ге1е 2е11. Шщззеаз: Баз 5сЫ*Т Це§1 Шп$ззеШ а т Ка1. паскзгепз: 1сЬ хиегйе паскзгепз уеггазеп. пеЬепап: 51е \УОЬП1 §1е1сЬ пеЬепап. пеЬепЬег. еШ. пеЬеп\ж1 Ъетегкеп; Ое1ет1 \уигёе зо пеЬепЬег. те: Зо шаз ЬаЪе хсга посЪ те #еЬбП тетсйз: Баз шйгёе гсЪ. тетсйз Шп. пщзит: 1сЬ копЫе пщзит тсЫя еЫёескеп. 2 -функциональные лексемы: В, № аЬепй В: 31е уегаЪгеёепеп зюЬ аиг* ЪеЫе аЬепй. № с!ег АЬепй; аЬепйз В: УОП тог&епз Ыз аЬепйз; 14: Лег АЬепй; Ъег$аЪ, Ьещап В: Ез §еЫ г*тап21е11 Ъег$аЪ т й Шт. Б1е ЗйгаВе §еЫ Ыег Ъег$аЪ. Б1е ЗйгаВе ёоП §еЫ Ъег$ап. ГЧ: */ег #
В: \\% ёйггеп ЫсЫ аЬзеИз з&ЬепЫенэеп. N1 аЧе 5еНе\

сНеп$иа$8 В: \^апп ШххХ агепзЩз ёег егз1е Виз ? N1 д^г ОгепзЩ; ]акгаиз, ]акге1п В: Б1е РгйсЫе геИеп ]акгаиз, ]а1ггет. 14: йаз 1акг; пасктШа%з, тШа$з, тШа% В: Баз Мизешп 1з1 пиг пасктШа$з §ебЙпе1 МШа^з ^еЬеп ууаг т Ше Мепза. Мог^еп тИщ к о т т ! ги пж т е т е ТаЫе. N: йег МШа$; топш$з В: \Уапп ЙЫ1 топш$з ёег етз1е 2и§ ? И: Мопщ; 668

тог$епз тог$еп В: Эег егз1е 2м% ГаЬп тог$>епз ит 6 ХЛхг. Неи1е тощеп па1 ез з1агк §еге§пе1. N1 Аег Мог$еп\ паскхз В: Бег АУаЛезаа! 181 аисп паскхз §ебЙпе1. у

N1 Ше N001x1', ха$аиз, 1а$ет, га$зйЬег, паскхзйЬег В: 1п сИезег МУосЬе ге§пе1 ез т%аиз, га$ет. У1е1е Леге зсЬЫеп ха%зйЬег ипё §епеп паскхзйЬег аиГ Иаптип^ззисЬе. Хгерраи/, ХгерраЪ В: Б1е Ктёег 1аиГеп 1агтепё хгерраи/ ипё ХгерраЪ. N1 Тгерре; В, А: /гай В: Мог§еп /гай ге1зеп шп* аЬ. А: ёег /гмТге Мог#еп; зраХ В: Ег па1 зюп ш $/?аг Ьезоппеп. А: 1 т зраХеп Зоттег; айегегзХ В: 2л1 аХХегегзг зо11 юп ё!е РгиГип^ Ъез1епеп. А: ё1е аХХегегзХеп Веёйгйлззе; аЩакгИсН В: е т е Ое^епё аЩакгИсН аиГзиспеп; А: ё1е аЩакгИске Ре1ег; Агег/аск В: Ег па1 Агег/аск ёаШг ^Ьйб1. А: е т Агег/аскег 31е§; В: Зо е!шаз ^езсЫеМ Ъе{ ипз Ха%Иск. А: ёег гщИске ВеёагГ; В: Ез 181 зспоп Хап$>е пег. 1сп паЪе /ал#е аш° ёюп §ешаг1е1. А: е т е Вгиске; зХипАетйащ В: Б1е ОеГап§епепко1оппе го§ зюп зхипАепХащ ап ипз УогЪеь А: зХипАепХащез Егшаг1еп; В, Е: кеШ В: Баз §ап2е Се1ё 131 кеШ ёе^апёеп. 01е Тазспе 13* т ё е т Сеёгап^е ШШ §е§апееп. Е: НеШ ипё аЬ. ЯеШ ипё 1оз ёт^'з. 669

19. (Ц) Перекрещивания подчинительных союзов ( и т е г о г ёпепёе Когуипкпопеп) со словами других классов ( з а к р ы т ы й класс слов - 146 слов). 1-функциональные лексемы (60) каит с!аВ аисЬ шепп 1): а!з Ыз у/аз аисп пасЬёет а1з ёаВ шаз ... аисЬ оЬ аисЬ а1з оЬ шепп аисЬ оЪ^ЫсЬ а1з. шепп оЪзспоп шепп ... аисЬ а1з те оЪшоЫ шепп ... §1ею11 апз1аП ёаВ оЪгшаг ипё аисп аиГ ёаВ оЬпе ёаВ ипё шепп аиз§епоттеп ёаВ аиз^епрттеп шепп зо... аиск ш1е шепп зо аисЬ. аиВег ёаВ шепп... зсЬоп ипё... аисЬ. Ш1е... аисЬ аиВег шепп ипё аисЬ Ъеуог шоЫп... аисп зоЪа1ё Ыз ёаВ шаз ... аисЬ зо... ёаВ ёаВ шо... аисЬ зо ёаВ ёег&ез&И ёаВ шег... аисЬ еЬе зогегп шоЬег... аисЬ зо1ап&е еЬе ёаВ шотк... аисЬ ГаПз 800Й шепп^1е1сг1 шеП 1т Ра11е ёаВ шеппзсЬюп ]епасМет шепп Ш1ешоЫ 2 -функциональные лексемы (65) ш1езо тш1егегп шогап тш1ешеИ ш1еше11: шогаигЫп шоЪе1 шапп шогаиз шет^е^епиЬег шоёигсЬ шогет шетгигЫ^е шогегп шопп шетги^ипз&п шоШг шогйЪег шетгишаёег шо§е§еп шогит шеззеп шоЬег шотЫег шеззепгаИз шоЫп шозеШзС шеззеЫЬаШеп шоЫпаиз ШОУОП шеззеЫше§еп шоЫпёе^еп ШОУОГ шеззепип&еасЫе! шоЫЫег шош1ёег шеззепипёегесЬпе1 Ш0ГШ1 шоги и т шеззепСшШеп шопасЬ Ш02Ш18С11еП (\У) ш1егегп шопеЬеп II, С: зошеЫё (С); II, Ь. гита! (Ь); II, Ь, ёатИ; II, В: т ё е т , тёеззеп, II, К: а1з, зошае (К); I Яек.: ёег, ё1е, зеНёет, зошеп^; ёаз, шег; х

670

И, Р: апз1а11 ((1аВ), Ыз, зек, И, О: ёеззетЫИЬеп, ё е з з е м ^ е п , шаЫепё (Р); ёеззепГшШеп. ичягёет: З -функциональные лексемы (6) II, \У, О шогаиг II, А, \У: ш1еУ1е1 (XV): I), Р, У: оЬпе (Р); II, Р, К : оЪ (Р) ; II, Р, У: ип^еасЫе! (ёаВ) (Р); Ц, Т, I ипГ.: шаз (I ипГ.); 4 -функциональные лексемы (8) II, К, В, К: (Р); II, В, С, С: тзогегп, ЫзошеИ (Ь); II, С, О, В: зошеИ (С); II, 2, А, С: зсме1 (С): II, \У, О, К: шагит, шезЫа1Ъ, шезше^еп (УУ); 5™-функциональные лексемы (4) II, К, К, С, V? те (Щ; II, 8, О, В, Т: с!а (8); II, С, К, В, М: каит (М); II, Р, С, В, К: с!епп (Р); 6 -функциональные лексемы (1) II, УГ, В, К, К, О: шо 7 -функциональные лексемы (2) II, Р, А, В, Ь, 8, Р: ^еюЬ (Ь); II, О, С, О, 0, Т, I ипт": зо (I ип1); В немецком языке выделено 146 подчинительных союзов. Подчинительные союзы - з а к р ы т ы й класс слов. Среди 146 лек­ сем, опознанных как подчинительные союзы, 60 лексем - однофункциональны, т.е. выступают только как подчинительные союзы. Среди лексем, опознанных как подчинительные союзы, 86 лексем - многофункциональны, из них 65 лексем - двухфункциональны, 6 лексем - трёхфункциональны, 8 лексем - четырёхфункциональны, 4 лексемы - пятифункциональны, 1 лексема - шестифункциональна и 2 лексемы - семифункциональны. Примеры: 1-функциональные лексемы: II: а1з йаф: Ег 181 ги ]ип§, сй$ йсф ег ёаз уегзСеЬеп кбпЫе. сйз оЪ\ Ти зо, сйз оЪ ёи ги Наизе шатез!. сйз м?епп\ Ег ЪеЫтпй 81сЬ, сйз мепп ЫсЫз ^езсЬеЬеп шаге. апзгаи йалЗ: Апзгагг йсф ег мсЬ шеИегЪПёе!, уегЬшптеИ ег зете 2ей. х

х

та

МИ

аиск ыепп: Аиск м>епп ег тет Ргеипё 181, капп 1СГ1 зет УегЪаЦеп ЫсЫ Ы1И§еп. аиз^епоттеп мепп: Бег

АизЯи§ Йпёе1 з1аи, аиз^епоттеп

шпп

ез ге#пе1. сифег ыепп: 1сЬ. %еЪ.е ЩИсЬ зраг1егеп, аирег м?епп ез ге§пе1. аиЗег йа/3: Ез кетеп Аизше^, аи$ег йа$ шл Ит и т Неге Ыиеп. Ъе\>ог. 1сг1 тиВ1е ез е т з ! зеЬеп, Ъеуог ез §1аиЬеп копЫе. Ыз (йа/5): Е т е Еш^кей ёПп&е Шт ё!е ... 2ей, Ыз ёаз ЬеЪеп т 671 ёеп §гаиеп Р1еск к а т (Н. Ьбпз)

Ез 131 «ш, скф ёи когшпзг, 1еЬ ше1В, с1сф ег кгапк 181; \ЭДг з т ё ёег Апз1с1и, Аа/3 тх ёаз РгоЫет 1бзеп кбппеп. еке: Ег зргасп зет 1МеП аиз, еке ег а11е 2еи§еп уегпоттеп Ьаие. /а11х: Р'аИх ёи коттзс, &еЬеп тх т з ТЬеаСег. каит скф: Каит Аа$ ег Ье1т§екеЬг1 шаг, егзстеп зспоп сЦе РоИгек. паскает: ЫаскАет Ше АгЪек ЪеепёеС шаг, паЬг ег аш° ШаиЬ. оЬ... аиск: ... з1е аВ, о& ез <шс/г тсЫз апзсЫи§. (ТЬ. Мапп) оЪ%\екк\ Шх егкаптеп з1е шсЫ, оЪ%Хекк з1е зсЬоп е т т а 1 Ъе1 ипз §ешезеп шаг. оЬзскоп: Мтпа, ё1е...ш1е а1з „ёаз МаёсЬеп" ёепаши шигёе, окзскоп зге зе1Ъег ап ё1е 51еЪ21§ гаЬке. (1.К. ВесЬег) оЬмюкХ: ОЬ^оЫ т §1е1сЬег АгГ ап§е1е§1, тасЬеп ё1е гше1 ОаПеп етеп §ап2 уегзаеёепеп Етёгиск. оЪгмаг: 1сЬ еггаЬИе т е т а п ё е т ап Вогё УОП ёег зеЬзатеп Ве§е<тип2, оЬг^аг ё1е УегзисЬип§ кете &епп&е шаг. (51. 2ше1§) окпе Аа$: Окпе Аа/3 1сЬ ез аЫке, Ьаие тап йЪег т е т шекегез 5сЫскза1 Ъезйтт!:. зо... аиск: Зо Ьбзе з1е аиск кИп^, ёаВ ег УОП ё е т Ое1ёе п1ета1з ше1В. (Н.РаИаёа); 5о ак ег аиск [&и Ъе^еЫ ег ёосЬ 1ттег ш1еёег РеЫег. зоЪаХА: ЗоЪаХА 1сЬ ап§екоттеп Ып, шГе 1сЬ Шп ап. Шх коттеп, зоЪаЫ шп* 2ек ЬаЪеп. зо Аа$: 1сЬ ЬаЪе зеЬг У1е1 ги агЪекеп, зо Аа/3 1сЬ каит Шг апёеге 2ек ЬаЪе. зо/егп: 5о/егп ёи ёатк ГегИ^ Ыз1, каппз!: ёи т к к о т т е п . зоХаще: ЗоХаще ёи Р1еЬег Ьаз1, тиВ1 ёи 1 т Вей ЫеШеп. зоор: Зоор ег кат, ЬгасЫе ег В1итеп т к . зоте: 1сЬ псЫе1е ез Шт аиз, зоте ег пасЬ Наше §екоттеп скф:

181.

ипА... аиск: ... аЬег шег ИеГег! ёепп § гаёе етеп ЫеЬЬаЪег, ипА зе1 ез аиск аЪ^ешаезепег, ёег Оез1:аро аиз ? (Н. РаИаёа) ипА ыепп: Ег шШ ез ёигсЬзе&еп, ипА мепп а11е ёа^е^еп з т ё . ч>аз аиск: Шз аиск ^езспепеп т а § , юЬ ЬЫЬе ёаЪеь мах... аиск: Шз ег аиск за#еп т а § , шегёе юЬ Шт гиЬбгеп. Шз ег аиск тШ1, аИез §еЫ т т зсЫеГ. (Н. РаИаёа) Шз ег аиск за§еп т а § , 181 таг §1еюп2иШ§. шй\ Шх кбппеп шс№ коттеп, юеЛХ ёег Уа1ег кгапк 181. ч?епп: Шпп ег ез аПет шсЫ зсЬаЙеп капп, ЬекотпИ: ег НШе. учепп аиск: 1сЬ 1аиГ т с Ы ше§. Ш ё м>епп аиск - 51е шегёеп писЬ ^а ёосЬ йЪегаИ е1пйпёеп, Негг Копишзаг. (Н.РаИаёа) е

шпп ... аиск. Шпп ег аиск тет Ргеипё 181, зо капп \с\\ \Ьг\ т ё1езет Ра11 шсЫ итегзиНгеп. Щтп ез аиск ёгаиВеп з1йггт ипё зсЪпек, тг &еЪеп ёеппосЬ зрагшгеп, шпп%1ек:к\ 51е тскхе гизйттепё, шпщккк з1е ез шсЫ гесМ уегзШпёеп Ьаие. шпп... %1екк: Шпп ег %1екк зе1Ьз1 тсЫ зрогШеЬ 1з1, зо Ъе2е181еп ег ёеппосЬ Шг 5ропзепёип§еп. шппзскоп: ... е т е ггиие1§гове Ргаи, посЬ з1агк ипс! ^епёИсЬ шппзскоп е1Ш §1еЪт\% 1аЪге ак. (Е. 31пйтаиег) те... аиск: Ше дет аиск зе1, 1аззеп \У1Г ез ипеп1зсЫеёеп. меыокк 1сЪ ЪеЬеггзсЫе ггнсЬ, тет)М ез ггаг шсЫ 1е1сЫ йе\. мо ... аиск: 1сЪ шегёе Ит йпёеп, т? ег аиск з е т та&. 1сЬ. шегёе сИезез ВисЬ йпёеп, и?о ез 1 т т е г лмс/г з е т та&. шкег... аиск: Мл* 181 ез &1е1сЬ&йШ§, и>о/гег ег аиск к о т т ! . тэкт... аиск: 31е §т§еп шекег, шЫп зге ёег ^ е ^ аиск ШЪЛе. шэтк... ямс/г. Ш ё 181 ез е&а1, тэта $ге аиск ЪешаЙпе! з т ё . 2 -функциональные лексемы: II, В: Мет II: Ег уегзсЬаЙЪ зюЬ Ет1аВ, Шет ег 1аи1 ап ё1е Тйг Йорйе. В: Е т ЕюЬЪбгпсЬеп Йо^ Шет УОП е т е т 2жещ г и т апёегеп. 1пйеззеп (Мез) II: Ш ё тйез з1е т з Наш §т§еп, егкШе Ра! Шг, ё1ез зе1 зете х

Мата. (Н. Мапп) В: ЗоУ1е1 ёагг* тап гпЛеззеп ЬеЬаирСеп, ёаВ...; 1сЬ &еЬе еткаиГеп, Меззеп капз! ёи т КиЬе агЪекеп. зегйет II: 8еШет ег е т е Ъеззеге \^оЬпип^ ЬаС, 181 ег гигпеёеп. В: Ег ^уаг геЪп Мопа1е кгапк, зеийет агЪеИеС ег т с Ы теЬг. зошпщ II: 8ошпщ 1сЬ шеШ, ЫзС ёи 1Мп§еге 2ей кгапк &ешезеп. В: Ег 181 зошпщ ёаги ЪегеИ \у!е ёи. Ти ёаз зошпщ а1з тб^ИсЬ. II, I Яек.: скг, йк, йаз; шг ( т а11еп Казиз) II: 1сЬ шеИЗ т с Ы , шт юЬ ёаз ги уегёапкеп ЬаЪе. 1сЬ шеШ тсЫ, шт ёаз Наш §еЬб11 Оой з1еМ ёег ЗсЬШег, йеп тг ЪеШе посЬ ргйГеп тйззеп. Шт йгагеп ёеп ЪегйЬт1:еп Зап^ег, йег а т Та§е уогЬег ЫеёегаЪепё §е§еЪеп Ьаие. Ез 131 ёаз егзСе ВисЬ, йаз ег §езсЪпеЪеп Ьа1 IЯек.: Шет ЬаЪе юЬ йаз ги уегёапкеп? Шет Ьаз1 ёи ёаз ВисЬ §е^еЪеп. Шег к о т т ! ги йлг ЬеиНе ? Ве1 шт Ы$1 ёи §ешезеп? Оег вШ зсЬоп 1т 21ттег. Ок Ы ЬеШе КоргшеЬ. Оаз §еЫ гтсЬ т с Ы ап. Оег 1 з 1 т ёег Йей1еп ЗеНе 1геи, шг ё!е Не1та1 ПеЪ! т е ёи. (ТЬ. РоюЛапе)

II, В:

йати

II: Ег ЬееШ зюп, с1ати ег тъсЫъыЩ В: Бег 1ип§е па11е етеп Ва11. Оатп II, О:

скззеШкаШеп,

апкотпИ. шаг!" ег ёаз Репз1ег е т .

йеззепгш^еп,

скззеттНеп

II: Бег СсЛёзслгшск, ДезземксйЬеп ег §екоттеп шаг, шаг ЪегеИз уегкаий. Баз УНаггип, и т скззепшИеп ёаз Ргарага! е т § е п о т т е п ш!гё, 181 Ъезопёегз шпкзат. О: Ег шаг з е т е т Ргеипё Ъбзе, ипё пиг скззешуое^еп шаг ег т с Ы т з К т о §е&ап&еп. БоП шаг ёаз Ьегипт1е ОетаШе ги зеЬеп, ипё и т скззепШИеп шаг ег ёоп етеп Та§ 1ап§ег §еЬЦеЬеп. (гоШет II: Егкаш, ПоШет ег егкаНе! шаг. ТгоЫет ег ипХег ёеп Б а т е п 11тзспаи Ые11, копШе ег з1е тег&епёз еп1ёескеп. (В. КеПегтапп) О: Ег к а т ги зра1, погЫет шаг з1е т с Ы Ъбзе.

20. (I

гег.) Перекрещивания взаимных местоимений со словами других классов ( з а к р ы т ы й класс слов - 46 слов)

(Ке21ргоскргопотеп)

1-функциональные лексемы еиге1:ше§еп Гйгетапёег и т 8ете1шШеп пасЬетапёег тйетапёег 1пгеи1а1Ьеп Шге1ше§еп уопетапёег гшЫпапёег уогетапёег и т Шге1:шШеп гиетапёег гшхзсЪепетапёег ишегеШаШеп ёетета1Ъеп ипзеге1ше§еп ёете!;ше§еп и т ипзеге1шШеп и т ёете1шШеп 8ете1шШеп еиге1па1Ъеп и т ёетеШаШеп 2 -функциональные лексемы апетепёег пЫегетапёег аиГетапёег щетапёег пеЪепетапёег Ъе1етапёег &е2епетапёег йЪаетапёег З -функциональные лексемы I гег., 8, В: ёигеЬетапёег (8); I гег., 8, И: I гег., М, К: тете1па1Ъеп, тете1ше§еп (М); х

х

(32) 8ете1ше&еп

и т зетеШаШеп и т ёете1ше§еп зетеШаШел и т зете1шШеп и т тете1шШеп ше^епетапёег ш1ёегетапёег гиетапёег 2Ш18спепе1папёег

(Ю) итетадёег ип1егетшёег (8); (4) аизеитпёег (8);

В немецком языке зафиксировано 46 взаимных местоимений. Взаимные местоимения - з а к р ы т ы й класс слов. Из 46 лексем, опознанных как взаимные местоимения, 32 лексомы - о д н о ф у н к ц и 674

ональны, 14 лексем многофункциональны, в т.ч. 10 лексем двухфункциональны и 4 лексемы - трёхфункциональны. Примеры; 1 гег.: /иге!папЛег. /йгетапЛег зог^еп; 01е коИе^еп зрпп&еп /йгетапекг е т . 51е 81пс1 /йге'тапйег те §езсЬаи°еп. паскетапйег.. Вк1е паскетапйег ет1ге1еп! тиетапекг. §1искНсЬ тпетапйег зет; зюЬ тиешгапйег ип1егЬакеп; е т е У/еЦе тиетапйжег зсЬИеВеп; зюЬ пшетапхкг Ъекапп! тасЬеп; зюЬ ткетапйег гапкеп; уопетапйег. 51е Ьаиеп зсЬоп 1ап&е уопетапекг кете Роз1 Ъекоттеп. М г ЬаЬеп 1ап§е шсЫз уопетапйег §еЬбг1. $[е кбппеп зюЬ шсЬ.1 уопетапйег 1гегтеп. уогелштйег. уоге'тапйег ёеп НШ г1еЬеп, 51е ЬаЬеп кете ОеЬе1тш88е уогетапйег; уогеъпапйег Ап§з1 ЬаЬеп; тетапекг: Т)\е Ъехйеп Ва1кеп Пе§еп гесЫшткН^ тетапйег. йетейгаШеп: Ег Ьа! йегтгЬаХЪеп сНе \уеИе Ке1зе ^етасЫ. йетелш^ет 31е шещ1е йеигегш^еп. ит йетешИеп: 1сЬ ЬаЪе ез пиг ит йетеШИеп &етасЫ ит тетешНеп; 3\е Ъа1 81сЬ ит тетешИеп $о ап^ез1геп§1. зетейшШеп: Зге 1з1 $ете1ка1Ъеп §екоттеп. шпеме$еп'. Ег 181 тпетме^еп §екоттеп. ит хетешИеп: М г ЬаЬеп ез ит зетеХтИеп §е1ап. 21.

(О) Перекрещивания предикативных слов

(РгасИкаЙУ-

со словами других классов ( о т к р ы т ы й к л а с с с л о в - 112 с л о в )

^ог1ег)

1-функциональные лексемы (43) зсЬаёе 1гге еп12ше1 аЪЪо1ё зсЬпирре ктге Ш аЪкбттИсЬ йх ипё гегй^ аиВегз1апё кНрр т е Ыарр зсЬпигх зсЬпигге^а! 2ап§ ш ё &аЪе кипе Ьап^е епппегИсЬ те8сЬи&§е зсЪпигсрере ЪеЪПШсЪ пиП ипё т с Ш § 1ейЪаШ§ §ешаЬг ЪезсЪагТеп рпта уогтб^еп §е\уагй§ е§а1 #етШ ргйёе ттзсЫ: етегЫ регр1ех р1еке §е1гоз1 ет^еёепк тесЫ ипё ЪЦЦ§ р1ере ЬаЬЬаЙ етуегз1апёеп ЬайЪаг етегШ 2 -функциональные лексемы (29) йгешхё зсЬаёе уейшйё Ш§81 зсЬиШ шеЬ &гат апзюЫщ 1тз1апёе ЪеЬИШсЬ 1еИШ1 шШепз тЬе^пйеп Ы1Ыйё ттШе Ье^аЙеп иЫегШ Гете пОДге х

675

0,8: еп1гше1, ЫпйЬег, УогЪе!, УогйЪег (8); О, Р: рго (Р); О, А: ЪегеП, аЪ^ащп^, етегкЦ О, V: тшж (У); О, Н: шоЫаиГ (И): З -функциональные лексемы (14) О, А, I ип1: а11ег1е1 (I ши\); О, Р, 8: У0гЬе1, ап ... УогЬе! (Р); О, Н, 8: Ьегап (8); О, А, К: Маг (К); О, Е, О: пора (О); О, 14, С: аЬпогт (С); О, 0,14: туаНёе (О); О, А, О: зсЫесЫ ((2); О, А, 14: шег! (А); О, О, 2: етз (2); О, В, 8: Ъегит, Ьегитег, Ып, У0гше§ (8); 4 -функциональные лексемы (13) О, Р, А, 8: гишчёег (Р); О, С, М, I иги\: аНегпапё (М); О, С, II, В: зошеИ (С); О, С, (2, Ь: Ъезопёегз, ^егаёеги (Ъ); О, Ь, Р, С: §аг (Ь); О, В, Н, 8: Гоп, Ъегап, пег, гегаиз (гаиз), Ьегет (гет), пегип1ег (гип1ег), гигйск (8); 5 -функциональные лексемы (8) О, М, А, К., С: иптб§Исп (М); 0 , М , К , В , А : §еш1В (М); 0,Р,8,В,Н: аЬ, аиГ, аиз (Р); О, Р, 8, В, С: ап (8); О, 8, Н, 14, А: 1оз (8); О, 8, Н, В, 14: ше^ (8) бифункциональные лексемы (4) О, А, Р, С, 8,0: ёигсп (Р); О, Т, О, К, А, М: зюпег (М): 0 , Р , 8 , Н , С , У : ги (Р); О, Р, С, В, 8, У: шп (Р); 7 -функциональные лексемы (1) 0 , С , 0 , д , Т , ^ 1 ш и \ : зо (С); В немецком языке зафиксировано 112 предикативных слов. Предикативные слова - о т к р ы т ы й класс слов, среди которых 43 лексемы - однофункциональны, выступающие только как предика­ тивные слова, 69 лексем - многофункциональны, в т.ч. 29 лексемдвухфункциональны, 14 лексем - трёхфункциональны, 13 лексемчетырёхфункциональны, 8 лексем - пятифункциональны, 4 лексемы - шестифункциональны и 1 лексема - семифункциональна. Примеры: 1-функциональные лексемы; О: аЬкоЫ (= аЪ$епбщ1); аПет Ршпк, Ьаз1ег, §гоВеп \Уойеп аЬкоЫ зет; Ег шаг ё е т ^ е т т с Ы аЬкЫа . аЬкдттИск (= ешЬекгИск): Ег 181 Шг е т е ЗШпёе аЬкёттИск. аьфегшпЖ 1сЬ Ып аиЗетта', ё!е АгЪей ги ЪешЁШ^еп. 1сп ШЫе ггасп агфетапй, ёп ги ЬеНеп. Эхе зеЬеп тшЪ ацВегышик, етеп зо1спеп УегЬгесЬег ги Уег1е1ё1#еп (Н. РаИаёа) ЪекЩЧск: Ег шаг гшг Ъеип \3тт% ЬеМЩкк. Ъежка$еп: Ше 181 ез пд! 1пгег ОезипёпеИ Ьеиска/рп ? ёепп \Ьхе Аи^еп шагеп зеИзат ЬезсЫфт". (А. Зе^геге) х

х

ТИ

МИ

1

676

е%а\: Ые Ье1ёеп Зспипе з т ё т с Ы §апг е$а1 Ег 181 с%а1 тас1е. е\п%ес1епк\ Ег шаг з!е1з ёег РГИеЫеп зете* АпИез еищеАепк. 1сп Ып ёетег \№эг1е е'гщеАепк. 1сЬ к о т т е , ёетег МоПе ещейепк. етуегсшапс1еп: Ег шаг ё а т и ет\>епиии1еп. рг. Ег 181 ухг (Зрол.) %ем;акг (= ем. адкг ]тс1п. егЫгскеп): А1з ег т е п %ем?акг шигс!е, к а т ег гшг еп^е^еп.;. еше8 реЫегз, Ьгтгпз ^еыакг шегёеп; %ем?агщ (= ет етапеп): Ег шаг с!е$ ЗЦспшопез Гиг с1еп АиЛпИ $е\чапщ\ (= аир егж %ера$1 зет): зетез \МёегергисЬз, етез паПеп Ш е ё з $еж1гй$ з е т ; %ащ ипй §аЪе: 5о1спе Аизёгйске Ыег 8то! %ащ ипа ^аЬе. %етШ: В181 ёи $етШ, гшг ш пе!Геп ? %гат: 1сп Ып ёп $гат. каЬкар: Мап копп!е ёез ТаЧегз шсЫ каЬкарь шегёеп. каргЪаг: Б1е Р1гта 181 Шг ёеп Зспаёеп каргЪаг. кхгге (=%ерщ1%, гакт): Ег 131 посп т с Ы кигге. Оалй! шпё ег Ыгге шегёеп. 31е па! Пш Ыгге &екпе§1. кипи: Ез шаг а11еп кипа!, ёаВ ег ипзспШё^ шаг. ргере: Ез 181 тд* /нере, шаз ег УОП т п ёепк!. ргМе (= ытрегИск): 31е 181 зеЬг ргййе. аиШ: 1сп зсЫйёе ёп тсЫз т е Ы , шп з т ё ]е!г1 ашИ зскпирре (= %1е1ск^Шй%)\ Шг 181 т сйезег Рга^е аИез зскпирре. Ез 181 §ап2 зскпирре, шаз 31е за§еп. зскпигг (= %1ек%к%йЫ$): Ез 181 УОШ& зскпигг, оЬ ёи е т 1леё зт#81 оёег е т Оеёгсп! аиГза^з!. зскпигге%а\ (зскпиггргере): \Уаз юп ше, капп Шпеп ёосп зскпипе%а1 зет. уоппЫеп: Рйг ё1езе АгЪеИ шаге §гоВе ЕгГапгип§ чоппбгеп. 1

2 -функциональные лексемы: х

О, N1 ащзг О: Миг 181 ащзг. 1Ьт 181 ащзг ипё Ъап^е. N1 Не Ащз1\ апзгскй% О: А1з ег зетег \Уоппип& апзхсЫщ шигёе,... N1 аЧе Апзгскг, ЪекйрИск О: Кбппеп 31е т п т ё1езег Заспе ЬеШЩск з е т ? 14: аЧе НИре\ Ъе%г1рреп О: 51е шагеп т е т е т 1еЪпаЙеп Оезргасп Ье$прреп. 14: Аег Ве^прр, реМ О: 31е ЬИеЬ Шт посп 1атзе реШ. ОШИе капп ё е т Маёспеп шсЫ реШ з е т . (В. КеИегтапп) 677

• 1М: йег Ретй\ /геипй О: 31е шагеп \Ът /геипй ипё зоЫеп /гейш! Ые1Ьеп. (Ь. РеисЫшап^ег) 14: йег Ргеипй; %гат О:

каппз! с!и Шт зо 1ап§е %гат з е т ?

N . йег Огат; хтзХапйе О: 1сЬ Ып )&Ш ЫсЫ хтззхапйе, сИг гигиЬбгеп. N10111: зес1ег шаг хтзХапйе, 80 §ешаШ#е Зргйп^е ги тасЬеп. -№ & г Зхапй; тЪе%п$еп О: АисЬ сНе Не1гип§ 181 т ёег М1е1е 1пЪе%п$еп. Б1е Уеграскип§ шаг \т Рге1з 1пЪе%п$еп. № Лг А * л # ий?де О: Баз 181 &аг ЫсЫз яйй:*. N : йег ШХгеп; зскайе О: Еа 181 зскайе, ёаВ ёи ЫсЫ к о т т е п каппз!. N : йег Зскайеп; зскиЫ О: \Уег лз! зскиЫ ёагап ? N : йге ЗскиЫ; Хейка/хщ О: етег ЗасЬе хейка/хщ з е т ; № йег Тей; иШегХап О: Э1е 1е1Ъе1&епеп Ваиет шагеп ёеп РеиёаНЬеггеп ипхегхап. N : йег ПпХегХап; тИепз О: Ег шаг тИепз, ё1е ЕгЪе апги1ге1еп. 1сЬ Ып ЫсЫ шйепз, ёеп УогзсЫаз етги^еЬеп. N1 йег ШИе; гитихе О: Мп шигёе ипЬе1тНсЬ гитиХе. Зо ЫзИ^, ш1е ег 1а1, шаг 1 Ь т т \УаЫЬеИ: §аг ЫсЫ ултихе. № йег МиХ; О, А: аЬ§ап^12 О: (= уегзсЫипйеп): Ыиг ШпГ Мапп шагеп аЬ%йщ1%, (Н. РаИаёа); О аз ЗШск [ёег ВесЬег] 181 аЬцйпрц зеИ §е81егп. (ТЬ. Мапп) А: аЪ%ащ1%е Ехетр1аге ёег Затгп1ип2;

ЪегеИ О: Ез 181 аИез Шг зетеп' ВезисЬ Ьегеи. А: е т хит Катр!" Шг е т КесЫ ЬегеПез \Ык; е'тегШ О: АиВегёет шаг пиг аИез етегМ. (А. Зе§Ьегз); \Уаз 81е йЬег писЬ зргесЬеп, 181 гтг етегЫ. А: етегШез, К.есМ Шг а11е уег1ап§еп; 22. ( Е ) Перекрещивание междометий (1п1ег]ек110пеп, АизгигешбЛег, Етрйпёип2$шбг1:ег) со словами других классов ( о т к р ы т ы й класс - 72 слова) 1-функциональные лексемы (67) с1 асЬ Ьорр1а рНт-рИт аЬ Ьоррз к1т§-к1ап& р!ГГ аЬа Ьорза асЬ ]е ! гшаи рай' ЬасЬ МзсЬ Ьогпёо па рзг. аи ЬаЬа Ьои папи гйзсЬ Ье аи1зсЬ Ьи о гй8сЬ-га1зсЬ Ьеёа аишеЬ Ьи оЬ ШГП8 аише1 Ье1а ЬисЬ о ^е (§ек0г21 аиз „О 1езиз !") ЪаЬ Ьт ЬисЬи оЬо 81 Ъазтл ЬоЬо Ьш раЯ Ъаих Ь01 Ьигга Р&и *гага «мг, ЪЫ{ Ьо11а ЬизсЬ раЬ 11ск4аск Ъитз Ьорр зисЬЬе р1гТ зсЬширр ^иак шаи-шаи; 2 -функцнональные лексемы (4) Е, Н: Ъгарр (Н); Е,\У: ЪекИ (В); Е, № кгасЬ; Е, А: шеЬ; З -функциональные лексемы (1) Е , 0 , < 2 : Ьорз (О); В немецком языке выделено 72 междометия. Междометия о т к р ы т ы й класс слов. 67 дексем - однофункциональны, т.е. вы­ ступают только как междометия. 5 лексем - многофункциональны, в т.ч. 4 лексемы - двухфункциональны и 1 лексема - трёхфункциональна. Примеры: 1-функциональные лексемы: Е: аек (^Аизйгиск етег Етрртйищ йез Зсктспепз, йез Шщез): „Лей, ОойГ ак (= Аизги/ йег Веууипйегищ, йег ОЪеггазскищ): ,АК ^ зсЬбп !" йа Ызг. ёи )& !"; (= Аизги/ йез рШгПскеп УеШекепз): 7АК яо Г

т

х

х

679

ока (= Аизги/ Аез р1дпИскеп УегзХекепз аЬ Аптоп аи/ ете ЕгШгищ): ,Ака, зо шпё ёаз §етасЫ !" сйзск (= АизАгиск Аез - %штйщеп - Зроиз): Зет Ъ е к о т т з ! ёи пиг посЬ ВтёГаёсЬеп т ёеп КорГ, Шнек. (А. 5е§Ьегз) аи (= Аизги/ йен Зсктеггепз): ,Аи, ёаз Ш1 шеЬ !" аШзск (= Аизги/ ЪеА кчекгет кдгрегИскеп Зсктеп): ,Аи*жк, юЬ ЬаЫ гтсЬ т п ёег №#е1 §ер1ек1 !" аимгек (= Аизги/ Ьег кдгрегйскет Зсктеп, аиск Аизги/ Аез ВеАаиегпз): ,Аи\^ек ! Аиюек !" аим?е1 (-Аизги/ Лег Океггазскищ, йен Егзскгескепз): ,Аич;е1, ёа шаге 1сп ЪетаЬе аиз^егШзсЫ !" как (= ХаитаскактепА /иг Ааз В1дскеп Аег Зска/е): „Вак !" ЬазХа (= Аизги/ итегзХгекЫ Ааз Уогкег%еза%1е ипА Агйскг АаЪег гщ\екк А1е ешАеиЩе АЫекпищ Аег ги егмаПепАеп ЕгпмапАе аш;; = „ЗсЫиВ ёатЛ !")•' 1сЬ шШ ёаз зо ЬаЪеп, ипё ё а т й Ъаз1а\ „Би §еЬз! зош1езо ап ё1е Ргоп1, Ьазга !" (Б. М. Кетащие) Ъаиг (= Аизги/ Ьег етет Зшгг, АпргаИ, КпаЩ: Ваиг, 1а§ ег ип1еп. Ыа// (= Аизги/ Аег Аеп Кгигй Аез Оемекгез паскакт1): В1а//! Ьитз (= ЫшпаскактепА /иг Аитр/еп РаИ, 31(ф): Витз, ёа Не§1 ег! ег: Ег, пеГ ег тН ЬеИег З и т т е (Е. Т. НоШпапп) /шс/г (= Аизги/ Аез Егзгаипепз, Аег Океггазскищ): Наск, 181 ёаз е т §гоБез Раке1! кака (= Ац/Зегищ Аез Ьаскепз): Нака ! ке (= %гоЪег Апги/)\ ,Де, шаз тасЬз! ёи ёа ?" кеАа (= Апги/ ит рпАз Аи/тегкзаткеП ги егге$еп\ ка11о): „НеАа ! \Уаз тасЫ т г Ыег ?"; ,ДеАа, 1Ьг ВиЪеп !" кега (= Аизги/ Ьег Аег Аи$огАегищ гит ЗсЫа/еп; кега таскеп = зск1а/еп): т ё1е кега §еЪеп = т з Вей &еЬеп; Нега, т з Вей ! кт (= АцЗегищ Аег 2изйттищ): „ К о т з ! ёи хт1 т з К т о ?" - , Д т " . коко (= АгйскХ аиз Асф тап тгг Ает Оеза$1еп пгекг егпчегз1апАеп гз1): Ноко, ёаз 181 &е1о§еп ! ког (= Аизги/ Аез Егзшипепз): ,Дог, Ыз1 ёи зсЬоп Гепи& ?" > Д
680

копии) (= Аизги/ йег йеп Лщег - хтагг йез Носкз Ье'г Тпнкзргйскеп ипй Ье\ /езгПскеп Се\е#епке'иеп апмепйе!; Аизги) йег Ргеийе, йен Тпиркез): „Ногпйо Г коп (= Аизги/ пги йег йег Рикппапп хеше Ум%пеге апггегЬг, \епкг\ уогмаггз, кй): ,Догг !" ки (= Аизги/ йез Рпегепз): Ми, те к а к ! " кй (= Ки/, тй йет йег Рикппапп зете Ъщйеге аЫгеЛЫ, \епкг\ УОГмаггз): Бег КшзсЬег 1пеЬ тН е т е т кгагП§еп ,Дй" ёеп 5сЫгпте1 ап. ,Дй ! Ни !" киек (= Аизги/ йез - $езр1е\геп - Рйгскгепз, АЬзскеиез, Еке1з): Ниск, е т е Зртпе ! Ниск, ёи Ыз1 зсЬоп ш!езег Ыег ! кики (= Ки/, ит ]тйз Аи/тегкзаткеи иг йег Ет/етищ аи/ згек ги таскеп): Ники\ В1еШ ёосЬ т а ! 81еЬеп! (= Аизги/ йез Зскаийегпз): Ники, ггясЬ гпегт. ! киг (= Аизги/ /иг ете зекг зекпейе, рШгИске Веые%ип%): Них, те Шт аиг* е1пта1 ёег \Утё и т ё1е ОЬгеп шеЫ ! кипа (= Аизги/ йег Ргеийе, Ве%егзгегищ, Ъизйттип%): Нигга, ёаз шаге ^езсЬаГЛ! кизск (= Аизги/ ХаШпаскактепй /йг ете зекпейе ипй Хегзе Вем?е§ищ): Низск, ше# шаг ег! ]искке (= Аизги/ аиз%е\аззепег Ргеийе): 1искке, ш!г ЬаЬеп &ешоппеп! кХхщ, Шащ (= 1аШпаскактепй /йг йеп СХоскепгоп): кХащ !" т1аи (= 1аШпаскактепй /йг йеп Ки/ йег КаХгеп): ,М^и !" па (= Аизги/ йез ЫсЫеп ТайеХпз, Тжег/еХпз, йег Шитшпц): Иа, па, ёаз Ьа11ез1 ёи ИеЪег тсЫ гхт зоИеп. папи (= Аизги/ йез Егзгаипепз): Иапи, шо коттзт. ёи ёепп Ьег? о (= Аизги/ йег Ргеийе, 2мзйттип%, АЪХекпищ, Зекпзискг, йез Згаипепз, йез Зскгескепз): О те зсЬоп ! О пет ! О шеЬ ! ок (= Аизги/ йег Ргеийе, Хизйттищ, АЫекпищ, ЗекпзисЫ, йез Зшипепз, йез Зскгескз): Ок, те зсЬоп ! Ок, ё1езе ОЪеггазсЬип^! Ок, УеггеШипя ! око (-Аизги/ йез Згаипепз, Штйепз): „Око V за§1е ег 1асЬепё. ,Д1ет, аЪег око." „ЕШ ёгаЪгщег ВигзсЬе, к1ет, аЪег око !" рак (= Аизги/ йег Оеггщзскаггип%): ,/>ак, тсЫз Ъезопёегез!" р/иг (^Аизги/з йез МЩаИепз, ЕкеХз, йег Етрогищ): Р/иг, зсЬате ё1сЬ ! Р/иг Теи!е1 ! Ои Ыз1 ги е^слзйзсЬ §ешезеп, р/иг ! (Е. КазШег); ,^/иг Г за§1е А1Ьег1, „... шаз зо11 ёаз V (Ш. ОоеШе) ?Ч/ РШ'Р И ( Хашпаскактепй /йг етеп ОемекгзскцВ): Иип §еЬГз РШ> Р $ 5еИеп. (С. Е НеЪЪе1) рзг, зг (= Аи//огйегип%, згИХ, Хегзе ги зет): ,^зг\" ип1егЪгасЬ Шп ёег АНе гш1 зсЬаг1ет 2дзсЫаШ. (X ^аззегтагт) пгзск (= Хашпаскактепй /йг зскпеХХез 7япег$еп, Хегзскпегйеп): Кизск, ёа шаг ёег 2ор? аЪеезсЬшйеп. 4

а

=

а

У 0 П

а 1 1 е п

гизск-гагзск (= Аизйгиск /йг ет рШгНскез Егещтз, ете зекг зскпе\\е Веюе#ип%): 0\е йЬп§еп Ьаз1аи1оз Ып1ег Ш т Ьег, гизск, гахзск с!игс11 ёаз §апге ОогГ. (А. Зе^Ьегз) пит (= ХаШпаскактепй /иг етеп йитр/еп ро1гегпскп Ра11 Зиф): Китз ! Пе1 Ше Маиег е т . Китз, зИеВеп сНе ^а§еп гизаттеп. гд// 1о$ (= ХаШпаскактепй /йг сНе Вире ойег /йг йаз Оегаизск йез Аизри//з уот Ашо): То// гд//\ (гага (= паскактепйег Аизги/ йег Ргеийе, Ве%е\згегищ): Тгага, ш1г ЬаЬеп ^ешоппеп ! йсЫаск (= ХаШпаскактепй /йг йаз Тккеп етег 11кг): ТьсЫаск ! шг ( = кштаскактепй /йг йеп Хащ^его^епеп, кшгеп Топ етез ЗщпаХкогпз, етег Ктйеггше): Тш, гиг! зскмирр (= ХаШпаскактепй /йг ете зскпеИе, рХдггХкке, гискапще Ве\уе$ищ): Зскжирр, зсЬоп шаг ег и т Ше Еске. аиак (= ХаШпаскактепй /йг йеп Ки/ йез Ргозскез ипй йег Ете): Оик, диак! маи-маи (= ХаШпаскактепй /йг йаз ВеХХеп йез Нипйез): Бег 0аске1 тасЫе м?аи-маи. 2 -функциональные лексемы: Е, № кгаск Е: Кгаск ! 1а§ ёаз ОезсЬпт аи!* ё е т Воёеп. 14: йег Кгаск; Е, А: мек Е: „О у?ек !" з1бп1е з1е. А: 51е уег^аз Шгеп мекеп Кор*\ (I. ВасЬтапп) у

х

23. (<5) Перекрещивания качественных наречий (ОцаНШз-

аёуегЫеп) со словами других классов ( о т к р ы т ы й класс-127 слов)

(2:

1-функциональные лексемы (33) Это, в основном, лексемы, которые уже по словообразователь­ ной модели могут быть опознаны как качественные наре­ чия с суффиксами: - юегзе: аЪесешегзе, аккогёшегзе, аизШизсЬшегзе, Ы^епёегшехзе, раагшехзе, ргоЪешехзе, гйскшегзе, $1оВше1зе, зШскше^зе; - .У: апёегз, Ьез1епз, ^егаёезше^з, ЫтёПп^з, гйск1Ш#з, з1Шт§з, Йи#з; - таХ: асЫта1, 2ше1та1, ёгеша!, У1егта1, г'йпГта1; - %езгаХг: Го1§епёег§е81а11; - та/Зеп: М^епёегтабеп; - лексемы, которые не могут согласовываться с существитель­ ным в роде, числе и падеже и, следовательно, не могут вы­ ступать как прилагательные: аЪ\уепё1§, ЪаггиВ, Ье^зёаттеп, аЪзрешЦ§> шзгжёзЬз, кигхегЬапё, кигашея, пасЬ ипё пасЬ, зсЫапкшеё, иШегёегЬапё и.а.

2 -функциональные лексемы (13) <2, А: аЬГаИщ, аЪзипеШ, ас1геи, ЪаВ, Ы и е г , с!итт, 1гоп, 061131?; 0 , 8 : гизаттеп (8); 0 , С: ет^елтаВеп, УоИепсЗя (С) <2, М: Ш^НсЬ (М); IV: апзспаиш§з\уе1$е З -функциональные лексемы (42) 0 , А, М: ЪезИттШ, Ъеззег, егаеНШсп, оЙ'епзгспШсЬ, зспетЪаг (М); 0 , С, О: етз (2); 0 , А, Ь: аккига!, етхщ, §ешбплНсЬ, паир1заспНсп (Ь) О, А, 8: аиГгесЫ, йга (8); О, А, Н: 1ап§зат, зсЬпеИ (Н); О, 0,14: туаШе; О, О, Е: Ьорз; 0 , А, N: 201Ш&, етёпп^Нсп; О, О, А: зсЫесЫ; <2, А, С: аЪзо1и1 пеггНсЬ гет ш^езсЫск! ап&епепт Ьюспз1 псЫщ ип^еГапг аЪзспегшсп пйЪзсп зеНзат ип§1аиЪПсп аийаШ§ тпегПсп 1бс1ПсЬ ш^ешбЬпИсп ЪеНеЫ& 1е1сЫ ипепсШсп УоИкоттеп ^гаизат тегкхУйгсЦз ипуегзспат! (С) 4 -функциональные лекспмы (25) <2, С, Ь, О: Ъезопаегз, ^егаоеги (Ь); (}, Г,, Р, А: еМасЬ, ^егаое (Ь); 0 , А, С, К: па1Ъ (С); О, С, А, 8: пеШ (С); <2,С,М,А: шаЬгпаЛ (М); <2,А,Т,В: кигг О, А, В, С: шеИ (С); <2,В,Р,Н: Ипкз, гесЫз (Р); 0 , Р, 14, А: 1аи1 (Р); О, С, А, Т: зсЬоп (С); О, 8,14, А: асп! (8); 0 , А, С, К: ааз1&, сИсЫ, пай, кйпзИепзсЪ, тегкуЛМ^, гиЫ§, зоттегНсп, з1агк (С); О, С, А, V: аЪзсЪгескепс!, аиЙаИепё, Ъе<3еи1епс1 (С); 5 -функциональные лексемы (9) О, А, К, С, Ь: §епаи ( Ь ) ; О, М, А, С, 8 : к1аг ( М ) ; «3, М, А, С, К: паШгПсЪ (М); «3, Р, 8, Н, В: пасЬ (ше УОГ) (Р); <2, С, А, Р, 14: шМШсЬ (Р); О, С, А, 8, Т: §а1 (С); < 2 , Ь , К , 8 , С : аИеш (Ь); 0 , 2 , С, А, I Яек.: шеш§ (С); <2,Н,А,8,14: зШ1 (8); ^-функциональные лексемы (3) О, О, М, К, Т, А: зюпег (М); О, О, Р, С, 8, А: сшгсп (Р); <2, С, Р, А, 2 , 1 Яек.: У1е1 (Г); 7 -функциональные лексемы (1) 0 , С , С , Т , 1 1 , О , 1 1 ш Г . : зо (С); 8 -функциональные лексемы (1) 0 , М , Н , К , 8 , Т , К , С : шоЫ (М); В немецком языке по описанной выше процедуре было опо­ знано 127 качественных наречий, которые далеко не исчерпывают данный класс. Качественные н а р е ч и я - о т к р ы т ы й класс слов. Из 127 лексем, опознанных как качественные наречия, 33 лексемы х

х

х

ТИ

ми

ми

683

функционируют только как качественные наречия (однофункциональные лексемы). Остальные 94 лексемы многофункциональны, среди которых 13 лексем двухфункциональны, 42 лексемы - трёхфункциональны, 25 лексем четырёхфункциональны, 9 лексем - пятифункциональны, 3 лексемы - шестифункциональны, 1 лексема семифункциональна и 1 лексема - восьмифункциональна. Примеры: 1-функциональные лексемы: <2: аЪзрепзгщ. }т6.т сНе КипёзсЪаЛ аЬзрепзгщ тасЪеп; апзгапа з1оз: 1сЪ ЬаЪе сНе Е11пизкаг1еп апзгапзЬз Ъекоттеп. 2 -функциональные лексемы: О, А: аЪ/Жц (±: зюЬ. аЬ/аШ% аибегп, аиззргесгюп; А: е т е аЬ/аШ^е АиВетп§, Ветегкип§; аЬзгигепг О;. (= ешксйшт): Ег 1еЫе УОШ§ аЬзгтепг. А: е т е аЬзйпеШе Регзоп; асЬгей <2: (= заиЬег, огаепгИск): З'\е 181 айгеи ап^ехо^еп. А: е т аЛгеггез МаёсЬеп; АЪег Шге КМёег з т ё \ует& аЛгегг. Ъсф (2*. (= згагк, $го$): Эхе Неггеп ёег Ко11ек1е ег81аип!:еп ЬалЗ йЪег ёез Ргаггегз \УеШЪег2. (I. ДУтк1ег) А: 1п Ъа$е Уегттёегшщ аЪег гМеп (Не ЬеШе, а1&... (О.М. сЗгаГ) Ыггег О;. Ег Ъаие а1зо ёосШ тсЫ, ёаспСе ег Ыггег, а11е Оеёапкеп ггяГ. гтг %е1еШ те юЬ. гт1 Ш т (А. Зе^Ъегз) А: е т е ЬШеге Аггпег; йитт О: ]тёп Литт ап§1о1.2еп, Мхеп; А: Оаз 181 е т е йитте ОезсЫсЫе. /гок г

х

(±: /гок 1асг1е1п;

А: е т ]гокез ОезюЫ; <2: А: С, N1 О: А:

$еЩ% агЪеНеп, 1етеп, зШсЦегеп; е т $еЩ%ег ЗсЪШег; апзскаиищзм>е1зе е!ж апзскаиищзшгзе егк1агеп; (Не Апзскаиищ\ З -функщ*ональные лексемы: О, О, N1 туаЫе Вех ёег Ргй§е1е1 тигёе ег туаШе §е$сШа§еп. х

О: Ег 181 туаИАе. 1М: Аег 1т>аПАе\ {±1 О, Е: Норв (±. (= гегНареп): Ег шигёе §е81еп1 Норв § е п о т т е п . О: Мели Сек1 181 Нора. Е. (= Аи$огАегипА гит Зрпщеп): Норв ! 0 , А, 1Ч: гогпщ <3: Ег 8сЫи§ гогпщ

т к ёег Раш1 аи*' ёеп Т1$сЬ.

А: гогпще ВИске, \уог1е; N1 Аег Ъогп\ е'тАппфсН О: ] т ё т е1ша8 етАппфсН етрГеЫеп; Бауог капп шсЫ е'тАппфсН &епи& §ешат1 шегёеп. А: е т е е'тАппфсНе \Уатип&, Етр*еЫип<*, В т е ; N1 Аег ЕтАгащ\ 0 , О, А: всЫесЫ «3: ЧУп* агЪекеп пеи1е всЫесЫ. О: Эа8 \\^еПег 181 пеШе всЫесЫ. А: ЗсЫесЫев ЧУеИег к о т т ! аисп тог&еп.

^-функциональные лексемы:

О, А, Т, В:

кип <2: е1ш. кип ш ё к1еш зсЫа^еп; А: 8еИ кипег 7я\1\ Т: Кип,

ёи §еп81 плЧ !

В: 31е НаГеп 8юп кигг УОГ ё е т ВапппоГ. 24. (V) Перекрещивания грамматических частиц (ёгаттаШсЬе Рагйке1п) со словами друх классов ( з а к р ы т ы й класс - 5 слов) 2х - функциональные лексемы (1)

У, Р: апвШ (Р); З -функциональные лексемы (2) У, Р, II: оЬпе (Р); бифункциональные лексемы (2) х

У, Р, 8: 81аи (Р);

У,Р,Н,С,8,0: ги (Р);

У,Р,0,С,8,В: и т (Р);

В немецком языке имеются 5 грамматических частиц. Это з а к р ы т ы й к л а с с с л о в . Все они - многофункциональные лексе­ м ы , в ы с т у п а ю щ и е к а к двухфункциональные лексемы (1), трёхфункциональные л е к с е м ы (2) и к а к шестифункциональные лексемы (2) (примеры с м . в классах, указанных выше в скобках).

25. (Т) Перекрещивания вводящих слов (ЕтШЬтп§5шб11ег) со

словами других к л а с с о в ( з а к р ы т ы й класс-20 1-функциональные лексемы

слов).

(5)

Т: §е11, па, па ]а, папи, пи;

685

2 -функциональные лексемы (2) Т, К: пет, ]ашоЫ (К); З -функциональные лексемы (2) Т, В, Г: пип (Р); Т, II, I ши\: шаз (I ип?) 4 -фкнкциональные лекксмы (3) Т, Р, и К )* (Ь); Т, В, А, О: кип: (<2); Т, А, С, <2: зсЬоп (С); 5 -функциональные лексемы (3) Т, Ст, Ы, В, 8: с!а (8); Т, О, К, Н, Р: а1зо (Р); Т, С, О, А, 8: §ш (С); бифункциональные лексемы (3) Т, Р, К, и О, В: аЬег (Р); Т, К, С, К, Г, О: ипё (Р); Т , 0 , М , А , < 2 , К: зюЬег (М); 7 -функциональные лексемы (1) х

х

х

ТИ

МИ

Т , 0 , С , е , д , и , 1 ш А : зо (С); 8 -функциональные лексемы (1) Т, М, Н, О, К, 8, К, С: шоЫ (М); В немецком языке опознано 20 вводящих слов. Вводящие слова - з а к р ы т ы й класс слов. Из 20 лексем, опознанных как вводящие слова, 5 лексмем - однофункциональны, т.е. выступают только как вводящие слова. 15 лексем - многофункциональны, в т.ч. 2 лексемы - двухфункциональны, 2 лексемы - трёхфункциональ­ ны, 3 лексемы - четырёхфункциональны, 3 лексемы - пятифункциональны, 3 лексемы - шестифункциональны, 1 лексема - семифункциональна и 1 лексема - восьмифункциональна. Примеры: 1-функциональные лексемы: Т: %е\х (= ШсЫ м>акг ?): ОеЫ, ёи Ыз1 ^а }еШ уегЪепа1е1 ? Би коттз1 ёосЬ пи! т з Кто, %е\г ? па (= АизАгиск Лет Х]щеАи\А Аег МфЫШ$ищ): Ыа, к о т т зсЬоп! №х, шег ёаз §1аиЫ ? ег шпё зюЬ зсЬоп 2е1§еп. Ыа, па, зо зсЫншп шпё ез т с Ы зет. па ]а АизАгиск Аег 2ллзйттип$)\ Ыа ]а, ёа ЬаЪеп шн'з ! папы (= Аизги/ Аез ЕгзШипепз): Иапи, шо к о т т з ! ёи ёепп Ьег ? пи (= Шпмегз аи/ егпе ЗШагюп, Аге ги етег Ега$е Ап1а/3 ^Ы): Ыи, ёа 1Ш1 зшЬ тсМз тасЬеп. МИ

у

26. (I ипГ,) Перекрещивания неизменяемых местоимеий (ипПекиеПе Р г о п о т т а ) со словами других классов ( з а к р ы т ы й класс - 17 слов) 1-функциональные лексемы (5) I ипГ.: а11езат1, етапёег, ез, шсЫз, зетез&ЫсЬеп 2 -функцнональные лексемы (8) I ипГ., 8: тап (Р); I ипГ., Р: зат! (Р); I ши% V. зе1Ьз1, зе!Ъег (Ь); 1ипГ., К: ёез^еюЬеп (К); 1ип&,С: е!шаз (С); х

686

I ипГ., Л: ёег§1е1спеп, ёег1ек З -функциональные лексемы (2) I игп% А, О: а11ег1ш; I ипГ., Т, И: шаз; 4 -функциональные лексемы (1) I ипГ, С, О, М: аПегпапё (М); 7 -функциональные лексемы (1) I ши% О, О, О, Т, II, О: зо (С); В немецком языке зафиксировано 17 неизменяемых местоиме­ ний. Неизменяемые местоимения з а к р ы т ы й класс слов. Из 17 лексем, опознанных как неизменяемые местоимения, 5 лексем - однофункциональны, т.е. выступают только как неизменяемые место­ имения. 12 лексем - многофункциональны, в т.ч. 8 лексем двухфункциональны, 2 лексемы - трёхфункциональны, 1 лексема - четырёхфункциональна и 1 лексема - семифункциональна. Примеры: 1-функциональные лексемы: I ши\: аМезатг: \У1г з т ё аИезатг т з Тпеа1ег §е?ап°;еп. етапйег. 51е уегпбпп1еп елпапйег. 01е У 1 е г Ргеипёе 1гапкеп етапйег ги. ез: Ез зсптеск! &аг тсЫ. теки: Ег па1 тсЫз ^епбгГ. зетез%Шскеп: Ег ипё зетез^Шскеп. В1езез Кипз1зтск па1 тсЫ зетез%1еккеп. Ег уегкепП: пиг т й зетез^Шскеп. Ег зо11 ип1ег зегпез^Шскеп Ые1Ъеп. 2 -функциональные лексемы: I ти% А: йег%\е1скеп 1ШНУ. Ег паНе 1 т т е г е т ЗШск 5сЬюко1аёе оёег Аег^Ыскеп т ёег Тазспе. А: Пег^Шскеп Вт%е коттеп 1ттег шгеёег УОГ. йегШ I шЛ: Риг АегЫ паИе 1сЬ т ёхезет Аи^епЪПск кетеп Зтп. А: ИегШ Уогиг1е11е кеппе к т тсЫ. З -функциональные лексемы: х

х

МИ

х

х

I щц% А, О:

а11егШ

1ип$.: зюп йЪег айегЫ щЛегпаИеп; аИегШ ги зепеп Ьекоттеп; Ег паПе з1сп Гйг ёеп Гге1еп Мог^еп айегЫ уог^епоттеп. (А. Зе^тегз) А: аИеЛех Кгапкпекеп; аИегШ Шх$е Ыеёег; О: (= ыетИск, згагк, аИегкапа): Баз 181 ]а аИегШ ! I ши% Т, II: ъаз I ипГ.: Шз ЬеёеШе! ё1езез \Уог1 ? Шз \Ы аиз Шт §ешогёеп ? У/аз Гиг е т Шзяхп? Шз 181 ёаз пи улеёег? (=еШаз): Наз! ёи зспоп паз УОП Шт §епбг1: ? 687

Т: Ш\\ ёаз шеШ1 ёи шсЫ ? II: Эаз 181 ёаз Ьез1е, ши

1Ьг шп копт. Ш з гтсп ап§еп1, зо каппз1

ёи ЬегиЫ§1 зет.

§ 16. Система взаимопроницаемости (взаимоперекрещиваний) классов слов Как было показано выше (см. Главу 4, § 14), каждый класс слов вы­ делился на основе не менее одного сильного различительного признака, свойственного (или свойственных) исключительно данному классу, и на основе особого набора слабых признаков, каждый из которых пересека­ ется то в большем, то в меньшем количестве других классов, образуя об­ щие сегменты (секторы или поля) в различных классах и втягивая, таким образом, все классы в о б щ у ю с и с т е м у классов слов. Это и есть си­ стема классов слов или «система отношений» между классами слов, по­ рождённая системой признаков («системой порождения»), лежащих в ос­ нове этой системы. Множество одних и тех же общих признаков в раз­ личных классах объединяет классы слов в единую систему классов слов. Таким образом, классы слов, выделенные на основе сильных различи­ тельных признаков и слабых различительных признаков, общих для дру­ гих классов слов, втягиваются в единую систему классов слов, соедини­ тельными звеньями между которыми служат их общие признаки. Можно было бы представить эту пересекающуюся систему классов слов схемой, в которой каждый класс пересекался бы со всеми остальными классами только через свои слабые, общие для других классов признаки. Была по­ строена система классов, постулированная их различительными призна­ ками, как «система отношений» между классами слов. Введение эксплицитных признаков на шести уровнях немецкого языка и построение на их основе двухъярусной системы классов слов позволило обнаружить также такие характеристики как д и ф ф е р е н ц и р у ю щ а я , р а с п о з н а в а т е л ь н а я с и л а каждого введён­ ного признака (см. Таблицу 5, § 1 4 ) и с и л а в ы д е л и м о с т и каж­ дого класса (см. Таблицу 6, § 14). Выяснилось, таким образом, что двухъярусная или двухуровневая система классов слов имеет в немец­ ком языке определённую внутреннюю структуру. В тесной связи с построенной двхъярусной системой класов слов, представленной как «система построения» другой системы и как «система взаимоотношения» классов слов, обнаруживается ещё одна - третья система, заключающаяся в закономерных переходах материально одних и тех же лексем из класса в класс, - с и с т е м а в з а и м о-п р о н и ц а е м о с т и классов слов. Если бы в различных классах слов не повторялись одни и те же материальные лексемы, од1

О взаимодействии и частичном пересечении полей различных функци­ онально-семантических категорий см. [Бондарко 1967 б: 33). 1

688

но и то же «гело» слова, го мы имели бы дело лишь с двумя системамии «системой построения» системы классов слов (см. Главу 3) и с «системой отношений» между классами слов (см. Главу 4). В «систе­ ме отношений» в каждый класс слов входили бы только «свои собст­ венные» лексемы и они бы никогда не повторялись в других классах. Все лексемы языка оставались бы однофункциональными, предназ­ наченными для выражения лишь какой-либо одной-единственной функции: к примеру, лексема о//епЬаг выступала бы только в функции модального слова (1сЬ Ып о//епЬаг ги ГгьЬ §екоттеп) и никогда бы не функционировала как прилагательное (Ваз 131 е т о//епЬагег 1гг1ит!). Иначе говоря, не существовало бы того, что называют (хотя и оши­ бочно называют) «конверсией частей речи»: в одной и той же матери­ альной лексеме, в одном и том же теле слова не могли бы совпадать признаки различных классов слов. Фактически же оказалось, что в недрах одних и тех же материальных лексем, в одном и том же теле слова (звуковых слов, графических слов) мирно с о с у щ е с т в у ю т слова различных классов, что одна и та же лексема может функцио­ нировать как грамматическое слово нескольких классов одновремен­ но (см. Подробно об этом выше, § 4, II). Это значит, что почти каж­ дая лексема (из рассмотренных здесь) в языковом сознании человека наделена множеством признаков, использование которых приводит к тому, что кажая лексема по одним призщнакам оседает в словах од­ ного класса, а по другим признакам оседает в словах другого класса. Весь словарь языка находится в диалектическом движении, взаимо­ действуя самым причудливым образом со всеми другими лексемами языка, то объединяясь с ними по одним признакам, то разъединяясь с ними по другим признакам. Выше (в § 15) показано, что одни и те же лексемы, в зависимо­ сти от их способности употребляться в различных синтаксических построениях, т.е. в зависимости от наличия у них соответствующих структурно-функциональных признаков, могут выступать как слова одного, двух, трёх и т.д. классов. Наличие многих, причём различ­ ных наборов признаков у одной и той же лексемы причисляет её не к одному классу, а о д н о в р е м е н н о ко многим классам, в зависимости от набора свойственных им признаков. Таким образом, одни и те ж словарные единицы (лексемы), одни и те же тела слов принадлежат не одному, а одновременно многим клас­ сам, т.е. п е р е х о д я т из класса в класс. Была построена, таким 1

В этом и заключается грандиозное заблуждение традиционного язы­ кознания, представленное, например, точкой зрения Б.А.Серебренникова: «Поэтому ошибочным надо признать мнение, согласно которому слово (име­ ется в виду словарное слово, лексема, - А.К.) в языках со слабо развитой мор­ фологической системой потенциально способно выступать как слово несколь­ ких классов» [Серебренников 1965 : 10]. 1

689

образом, ещё одна третья система - система в з а и м о п р о н и ­ ц а е м о с т и или в з а и м о п е р е к р е- щ и в а н и й классов слов. Наличие ряда сторон у одного и того же явления связывает его часто не с одним рядом, а с многими другими рядами яввлений, что и позволяет рассматривать его в разных плоскостях, с разных точек зрения. Грамматические явления, входящие по тому или ино­ му признаку в один ряд, тяготеют с точки зрения других признаков в разной степени к другим рядам, так что ряды явлений оказывают­ ся часто неоднородными» [Адмони 1961 : 45; см. также: Домашнев 1967 : 133]. Процентное соотношение однофункциональных (заштрихованы) и многофункциональных (незаштрихованы) лексем в каждом классе слов Таблица 7 Классы слов 1.У 2^ З.А 4.1 Яек. 5. ЧУ 6.М 7.Р 8.Ь 9.Е 10. С Н.К 12.8 13.0 14. К 15.2 16.0 17. Н 18. В 19. V 20.1 геж. 21.0 22. Е 23.0 24. У 25. Т 26.1 апГ. В среднем

690

100-процентная шкала с 10 -ю секто]рами 2 3 4 5 6 7 8 9 10

1

Г

-

%%

50%-50% 8%-92% 8%-92% 15%-85% --100% 18%-82% 17%-83% 20%-80% --100% 10%-90% 14%-86% 7%-93% 65%-35% --100% 40%-60% 27%-73% 15%-85% 19%-МУ. 41%-59% 70%-30% 38%-62% 93%-7% 26%»74% 100% 25%~75% 29%-71% 22%-78%

Классы слов можно представить в виде Таблицы 7, левую часть которой (заштрихована) образуют лексемы, выступающие только как слова данного класса (однофункциональные лексемы, т.е. лексемы, принадлежащие только одному классу), а к многофункциональным лексемам относятся лексемы, выступающие в качестве грамматических слов нескольких классов (многофункциональные лексемы (и те, и дру­ гие показаны в процентах). Как следует из Таблицы 7, четыре класса слов (предложно-во­ просительные слова -5. XV, модальные частицы 9. Р, утвердительноотрицательные слова - 14. К и грамматические частицы - 24. V) обра­ зованы только многофункциональными лексемами, т.е. лексемами, ко­ торые в обязательном порядке функционируют также и как слова дру­ гих классов. Предложно-вопросительные слова (5. как явствует из самого названия, - это сложные слова, образованные из вопроситель­ ных слов (шо, шепп, ше, шеззеп + предлог). Модальные частицы (9. Р) суть лексемы, функционирующие также как логические частицы (Ь), модальные слова (М), прилагательные (А), интенсмификаторы (С) и многие другие классы слов. Утвердительно-отрицательные слова (14. К) образованы лексемами, функционирующими также как модальные слова (М), модальные частицы (Р), логические частицы (Ь) и другие классы слов. Грамматические частицы (24. V) ректутированы из лек­ сем, выступающих также как предлоги (Р), интенсификаторы (С), отде­ ляемые глагольные префиксы (8) и другие классы слов (см. § 15, а так­ же § 16, Таблицу 7). Но большинство классов слов - однофункциональные лексемы. Наиболее однофункциональны - междометия (22. Е) (93% лексем - однофункциональны). Довольно высокий процент однофункциональности показывают такие классы слов как взаимные местоимения (20. I гег.) (70%), предложно-указательные слова (13. Б) (65%), глаголы (1. V) (50%). Около 40% однофункциональных лексем образуют такие клас­ сы слов как числительные (15. 2), подчинительные союзы (19. II), пре­ дикативные слова (21. О) (см. Таблицу 7). Для построения системы взаимопроницаемости классов слов (см. ниже Таблицу 8) было исследовано 2355 (100%) лексем (см. 2 стол­ бец). Из них однофункциональных лексем, т.е. лексем, принадлежащих только одному классу, оказалось 511 (см. 3 столбец). Остальные 1844 лексемы (см. 4 столбец) - многофункциональны, из них 876 лексем двухфункциональны, т.е. принадлежат одновременно двум классам, в 1

«Кете У/отШ. 181... ешМшсп аиГёеЬаиС, аисп аЪ^езепеп УОП йеп 8*аттеп, сНе „е^епШсп" етег апйегеп \Уог&г* апдепбгеп. 1ттег Ътёеп йсЪ. Е1етеп1е, (Не зкЬ оррозШопеИ уетаКеп. ... Б1е Е1етеп1е аиз апаегеп ^ог&Леп кбппеп пип пйШеИеп, <Ие ^еVVе^1з \т!еперге$еп1аауе РегзрекйУе аизгиЬаиеп » [Уо^е11996 : 222]. 1

691

зависимости от синтаксических структур, в которых они употребляют­ ся (они образовали 876 х 2 = 1752 грамматических слова (см. 5 столбец, нижняя строка); 536 лексем - трёхфункциональны, т.е. принадлежат, согласно правилам их синтаксического упротребления, трём классам одновременно (они образовали 536 х 3 = 1608 грамматических слов); 252 лексемы - четырёхфункциональны, т.е. принадлежат четырём раз­ личным классам слов одновременно (они образовали 252 х 4 = 1008 грамматических слов); 110 лексем - пятифункциональны, принадлежа­ щие пяти различным классам слов одновременно (они образовали 110x 5 = 550 грамматических слов); 47 лексем - шестифункциональны, принадлежащие шести различным классам слов одновременно (они образовали 47 х 6 = 282 грамматических слова); 15 лексем - семифункциональны, принадлежащие семи различным классам слов одновре­ менно (они образовали 15x7= 105 грамматических слов) и 8 лексем = восьмифункциональны, т.е. они принадлежат одновременно восьми различным класам слов (они образовали 8 х 8 = 64 грамматических слова) (см. Таблицу 8). Таким образом, 1844 многофункциональных лексем дали в сум­ ме 5369 (91 %) «лексемоупотреблений», т.е. грамматических слов раз­ личных классов. Однако чёткость границ между классами слов ни­ сколько не «размывается» тем обстоятельством, что некоторые лексе­ мы «переходят» из класса в класс как слова различных классов (среди лексем 78 % - многофункциональны, а «многолексемных» граммати­ ческих слов, в связи с многозначностью лексем, оказалось больше - 9Ь %. Хотя материально идентичные лексемы, выступая в различных классах как грамматические слова этих классов, и являются одним и тем же звуковым или графическим комплексом (одним и тем же телом слова), их можно рассматривать или как п о л и ф у н к ц и о н а л ь н ы е лексемы, или как о м о н и м ы, в зависимости от того, какое со­ отношение будет задано между словарным (лексикологичским), мор­ фологическим и синтаксическим уровнями. Если придерживаться тра­ диции, то лексемы, которые при переходе из класса в класс сохраняют семантический инвариант значения, можно считать п о л и ф у н к ц и о н а л ь н ы м и лексемами, т.е. одной и той же лексемой, выступаю­ щей в различных функциях и, следовательно, в функциях различных классов слов. А лексемы, которые при переходе из класса в класс не со­ храняют семантический инвариант значения, можно считать о м о н и ­ м а м и . Строгой процедуры семантической идентификации слов пока не существует, интуиция исследователя служит здесь основным крите­ рием. Более или менее надёжно омонимы можно определить лишь тог­ да, когда значения одной и той же лексемы явно расходятся, например, в предложениях К о т т е п Зхе Ысф $сЬпс11ег и Ег зсЬНсГ аиГ ёег Ыо$еп Егс1е. Однако функционирование слова \удЬгеп<1 в конструкциях Ег 692

зргасЬ, ы'акгепёюЬ зспме* иШкгепа!тетез АиГеп1па11з т ВегИп интер­ претируется по-разному - искомые материально идентичные лексемы считаются или одним полифункциональным словом, или омонимами.' Исходное количество словарных единиц или л е к с е м , исполь­ зованное для построеия системы классов слов, насчитывает 2355 лек­ сем, тогда как сумма г р а м м а т и ч е с к и х с л о в всех 26 полу­ ченных классов - 5880 слов, образованных от многофункциональных лексем (см. Таблицу 8, столбцы 2, 3, 4 внизу). Несовпадение исходно­ го количества лексем (2355) и полученных на их основе слов различ­ ных классов (5880) являтся следствием того, что многие лексемы при­ надлежат от двух до восьми классам одновременно, в зависимости от того, каким набором признаков обладает данная лексема. Из 2355 лексем, подвергшихся анализу, только 511 (22 %) оказались однофункциональными, т.е. принадлежащими только какому-либо одно­ му классу ( н е п е р е с е к а ю щ и е с я секторы класса), а 1844 (78 %) лексемы оказались многофункциональными, которые дали в сумме 5369 (91 %) слов различных классов ( п е р е с е к а ю щ и е с я секто­ ры классов). Указанные многофункциональные лексемы (1844), в зависимо­ сти от принадлежности к тому или иному классу, обнаруживают (см. Таблицу 8) далеко не одинаковые многофункциональные потенции. Например, лексемы, функционирующие как предложно-вопроситель­ ные слова (5. \У), только многофункциональны (100 %) (см. Таблицу 7): они используются как слова двух, ярёх, четырёх, пяти и шести классов (см. Таблицу 8). Например, лексемы, функционирующие как модальные частицы (9. Р) - также только многофункциональны (100 %) (они используются в языке как двух-, трёх-, четырёх-, пяти -, шес­ ти- и семифункциональные лексемы. Аналогичным образом ведут себя лексемы, выступающие как утвердительно-отрицательные слова (14. К) и грамматические частицы (24. У): эта лексемы только многофушощональны (100 %). Лексемы, функвдонирующие как междоме­ тия (22. Е)> напротив, почти все однофу!шщональны (93 %), т.& ис­ пользуются в языке только как междометия. Близки к ним взаимные местоимения (2Й. I гег.) (70 %), предаожно-указазельнмеслова (1$* В ) (65 %) и глаголы (1. V) (50 %). Большинство лексем, функционирующих как модальные слова (6. М) (82 %), логические частицы (8. Ь) (80 %), предают (7. Р ) (83 %), сочинительные союзы ( П . К) (86 %), интенсификаторы (10. С) (90 %), отделяемые глагольные префиксы (12. 8) (93 %), побудительные слова (17. Н ) (85 %), обстоятельственные наречия (18. В) (81 %), существи­ тельные (2.14) (92 %), изменяемые местоимения (4.1 Пек.) (85 %) и при­ лагательные (3. А) (92 %) выступают как многофункциональные лексе­ мы, т.е. выступают как грамматические слова двух, трёх, четырех и бо-

693

Классы слов

312(92%)

62 (85%)

51 (100%)

65 (82%)

114(83%)

90 (80%)

34(100%)

179 (90%)

19 (86%)

153 (93%)

26 (35%)

20 (8%)

1 1 (15%)

14(18%)

23 (17%)

23 (20%)

1

20(10%)

' 3(14%)

I

49 (65%)

3-функциональные лек­ семы

со

циональные лек­ семы 00

2

4-функциональные лек­ семы г-

и»

ГЦ

СО г*-

с* со

ГЦ

со

> ^

ГЦ

СО —« СО

Й < Ы го

-

-

СО

«о 00

00 ГЦ

ГЦ

СО ~

со

«о со СО

«о ЧО ГЦ ГЦ

о СО ГЦ

СО

«о

2 Оч СО СО ГЦ ГЦ

ГЦ

со

СО со

1Л ГЦ

со

Г» СО СО — н

1

об

Оч

3

М

»-4

и

СО

ГЦ

тр

ч8 со 00 ГЦ

ОЧ ЧО О

ОЧ ^

со

& 8 3

а з

6 (60%)

циональные лек­ семы

циональные лек­ семы ел

^функ­ циональ­ ные лек­ семы

Закрытый

Открытый

Открытый

Открытый

Тип класса слов

Открытый

Закрытый

Закрытый

Открытый

Закрытый

Открытый

Закрытый

Закрытый

Закрытый

Закрытый

го

4(40%)

114(92%)

10 (8%)

2-функциональные лек­ семы

в О

I

44(100%)

16(50%)

16(50%)

1

Всего

Вт. ч. много­ функцио­ нальных

й

Вт. ч. однофункцио­ нальных

Количество слов в да!шом классе Г-

)5

-

- -

СО 00

ГЦ

о

|

О чо

I Я СО

оо «о ЧО

55 тг

ни о с* см

СЧ

<Ч

О

Я СМ

г-

«о

х4= 1008

со

СЧ чо 2Г со &

§ о |

51и хЗ= 1608

СО

х2= 1752

оч

5369 (91%)

00

47 (2%)

СО

5 1 1 (9%)

2 Г *

110(5%)

еч

5880

1844 (78%)

чо —< тГ

* Ш

Всего полу­ чено слов различных классов.

876 (37%)

12(71%)

5 (29%)

00

СО

5 1 1 (22%)

8

15(75%)

1

5 (25%)

15(1%)

г*

2355 (100%)

2

5(100%)

с- оо

8(1%)

Открытый

Открытый

Открытый

Закрытый

Закрытый

Открытый

Закрытый

Закрытый

Закрытый

Закрытый

&

17

1

94(74%)

33 (26%)

оо

Я СП

25. Т

13

5(7%)

67 (93%)

!

29

69 (62%)

43 (38%)

00

4

Ю

14 (30%)

32 (70%)

—1

22. Е

65

86 (59%)

60(41%)

о *н

21.0

75

175(81%)

41 (19%)

9\ со

18. В

11

51(85%)

9(15%)

СО

17. Н

н и 14

мм

33 (73%)

НММ И НММ И

12(27%)

Количество слов в данном классе

я

г- О

и^ X

чо оо

лее классов. Так как каждый класс слов по-своему соотносится с каж­ дым другим классом через общие для них лексемы, выступающие как слова этих классов, возникает т р е т ь я сложнейшая система классов слов (первая система - «система признаков» или с и с т е м а п о с т р о е н и я другой системы, т.е. системы классов слов; вторая система система классов слов или с и с т е м а в з а и м о о т н о ш е н и й меж­ ду классами слов), - с и с т е м а в з а и м о п р о н и ц а е м о с т и или в з а и м о п е р е с е ч е н и й классов слов, в которой почти все клас­ сы слов оказываются взаимопроницаемыми (одни - в большей степе­ ни, другие - в меньшей степени). Я уже подумывал о том, чтобы сделать конкретную, наглядную таблицу переходов лексем из одного класса в другой (на основании анализа лексем в § 15). Но оказалось, что это сделать невозможно: каж­ дый класс имеет множество слов, к а ж д о е из которых как лексема выступает также во множестве других классов слов. Следовательно, от каждого класса должно исходить столько соединительных линий, со сколькими классами каждый класс связан общностью лексем. Напри­ мер, предлоги (7. Р) образованы от таких лексем, которые выступают т а к ж е как классы: В, V, 14, 8, II, К, А, С, О, Б , I ипГ., Н, К, V, Ь, С^. Если в такой таблице (схеме) изобразить связи класса предлогов со словами других классов на почве идентичных лексем во всех этих елассах, и эту процедуру проделать с каждым другим классом слов, то мы получим такую густую паутину связей между классами на основе од­ них и тех же лексем, которая потеряет всякую научную и практическую ценность. Связи эти почти всеобъемлющи, но только однофункциональные лексемы, которые имеются в каждом классе, (кроме классов 5. \У; 9. Р; 14. К; 24, V) останутся вне связей со словами других классов (см. Таблицу 8). 1

Таблица 8 хорошо демонстрирует понятие «закрытый» и «откры­ тый» класс слов. Большинство выделенных здесь классов слов'(16 из 26ти) оказались закрытыми, хотя и представляющими значительно мень­ шую часть всего словаря немецкого языка. Открытые классы, т.е. клас­ сы с неисчислимыми словами (они отмечены в Таблице 8 в колонке 2 с Краткая форма типа зсЬбп, §е$ип<1 настолько пререплетена с прилага­ тельным и наречием, что «её нельзя целиком „разлучить * ни с одной из этих категорий. Можно предствить формы зсЬцп, ^езиш! в системе частей речи современого немецкого языка ..." в виде общего сегмента двух пересекающихся кругов, символизирующих прилагательное и наречие. Такая одновременная причастность одного ряда языковых форм к двум грамматическим разрядам слов при всей своей противоречивости является фактом самого немецкого язы­ ка, его парадигматической системы» [Адмони 1961 : 47]. Ср.: «Неподвижность частей речи весьма относительна, поскольку мы то и дело сталкиваемся с мно­ гозначностью и омонимией, и слово, таким образом, приобретает реальное значение, а порой и опознаётся как та или иная часть речи только в зависимо­ сти от конкретного употребления» [Кожухарь 1957 : 404]. 1

696

многоточием) - это все морфологически изменяемые, знаменательные, автосемантические слова (глаголы 1. V, существительные - 2.14, при­ лагательные - 3. А, а также некоторые морфологически неизменяемые классы слов (интенсификаторы 10. С, отделяемые глагольные префик­ сы - 12. 8, числительные - 15. 2, обстоятельственные наречия - 18. В, предикативные слова - 21.0, междометия - 22. Е и качственные наречия - 23. К закрытым классам слов, т.е. классам с исчислимыми слова­ ми (их количество указано в Таблице 8, в колонке 2 без многоточий) от­ носятся все остальные классы: это служебные, строевые слова (предлоги - 7. Р, сочинительные союзы -11. К, подчинительные союзы -19. II, ло­ гические частицы - 8. Ь, модальные частицы - 9. Р, следственные союзы - 16. С, грамматические частицы - 24. V, изменяемые, возвратные и не­ изменяемые местоимения (4.1 Яек., 20.1 гег., 26.1 ипГ.), некоторые клас­ сы слов, построенные по определённым словообразовательным моде­ лям (5. \У - \УйПег, 13. О - \Убг1ег), а также вводящие слова - 25. Т, побу­ дительные слова - 17. Н, утвердительно-отрицательные слова -14. К. Понятия «открытые» и «закрытые» классы слов - это отнюдь не случайное явление в языке: оно свойственно языку не только на уровне словаря, но и на всех других уровнях. Стремление к эконо­ мии средств и использование одних и тех же средств в различных функциях - з а к о н я з ы к а . Приведу интересное высказывание В. Юнга: «Вечный поток, в котором пребывает язык, проявляется не только в изменении звуков и значений, но также и во взаимопереходах частей речи. Части речи не являются устойчивыми и закрытыми категориями.» [1ип& 1967 : 173-174]. Так, например, любое слово мо­ жет стать существительным (А11ез ид<1 Иеиез, сНе ЗсЪОпе, еш ^етоззег 1 е т а п ё , (Ке Зепи^е, сНе Е т з , е т АсЫе1, ёаз ЗсЪгезЪеп, пи! 2й1егп ипё 2а§еп, ёаз Б г и т ипё Бгап из\у.), существительное переходит в прилагателное (йег Ргеипй - ег 181 т к /геипй; йег Егпзг - ез \утгё егю!), существительные переходят в наречия, причастия, предлоги (ёез АЬепёз - аЬепёз; ёег \Уе§ - \уе&еп; ёег Тго12 - гго1г) и т.д. Но ещё бо­ лее разительные примеры приведены в книге (Вег^Ьокг ипё ЗсЬаеёег 1977 : 194-214), авторы которой видят, например, в словах аЬег 2 класса, а1з - 5 классов, аисп -3 класса, в глаголах Ые&еп -11 клас­ сов, ёьгГеп -12 классов и т.д. Эта работа построена на подражании книге Ч. Фриза [СЬ.Рпез 1952]. 2

Н. Вег^епкоКг и В. ЗсЬаеёег также разбили все классы слов немецкого языка на закрытые и открытые. К последним они относят: Гт\1с УегЪеп, 1ПЙПШУ, РагИгнр, 1ПЯПФУ тН етяезсЫоззепет ги, 5иЪз1ап1гу, Кате, МопоЯекНу, Аё^екНу, ЫецекИоп ипё АёуегЬ (всего 10 классов) [Вег§епЬо1*г, ЗсЬаеёег 1977: 73]. • В морфололгии тоже, как пишет У.Ф. Леман, существуют «открытые» и «закрытые» классы, т.е. такие, которые бесконечны и которые конечны: оп­ ределенные морфемы свойственны лишь немногим лексемам [Леман 1966 : 56]. 1

2

697

Построенная здесь система взаимопроницаемости классов слов показывает, что чем менее чёткой и более расплывчатой семантикой обладает неизменяемое слово, тем чаще эти лексемы переходят из клас­ са в класс, тем в большем количестве классов слов представлена эта лексема. Ю.С. Маслов пишет, что каждое значение многозначного слова вступает в свои особые системные связи с другими элементами лексики, не повторяя тех системных связей, которые характерны для других значений того же слова [Маслов 1975 : 126]. Способность одной и той же лексемы выступать как слово множества классов одновремено неразрывно связана с синонимией и полисемией слов (подробнее об этом см. ниже: § 19). Ю.Д.Апресян пишет, что в синонимический ряд слово входит лишь «одним боком», одним из своих значений, тогда как другие значения могут включаться в другие ряды, по значению иногда резко отяающиеся от первого [Апресян и др. 1997]. «Из наблю­ дений над разными употреблениями одной и той же лексемы в доста­ точно представительном корпусе текстов можно составить гипотети­ ческий многокрасочный портрет (а не просто профиль) соответствую­ щего понятия» [Демьянков 2000 : 196]. Такой «гипотетический много­ красочный портрет» читатель обнаружит в Таблицах 7, 8 (см. выше). Система взаимопроницаемости классов слов в языке - отнюдь не случайное явление. Оно вызвано экономией материальных ресурсов языка и, следовательно, использованием материально одних и тех же лексем, одного и того же тела слова в различных функциях. Это, в свою очередь, обусловлено устройством человеческого, языкового со­ знания, которое в силу ограниченности его памяти не может вместить бесконечный набор материально различных слов. «Если все корни дифференцировать по определённому набору критериев, то мы полу­ чим совершенно определённые признаки классов слов. Каждый корень относится к одному и только к одному определённому классу слов. Но такой жёсткой структурой не обладает ни один язык, такой язык не экономен» [Уо§е1 1996:220]. В сущности, единицей анализа является не лексема сама по себе, а её а к т у а л и з а ц и я в предложении: одна и та же лексема входит в разные классы слов только потому, что она функционирует в различных синтаксических структурах. Это означает, что граница класса проходит не только между материально разными «телами» слов, между лексемами, н о и в н у т р и л е к с е м ы , внутри одного и того же «тела» слова.

698

ГЛАВА 6

Система классов слов как отражение структуры языкового сознания § 17. Традиционные «части речи» как наше лингвистическое наследие 1) Что в области «частей речи» досталось современной лингвистике от предшествующих эпох ? С какими результатами вошла теория частей речи в 21-й век? В области частей речи 20-й век, по сравнению с 19-м веком, ничего принципиально нового не принёс за исключением частных исследова­ ний, более дробных разбиений слов на классы, уточнений, дополне­ ний, разъяснений. а) Перед теорией частей речи в 20-м веке возникли сложные проблемы, часть из которых, правда, была надуманной, а точнее гово­ ря, - не до конца продуманной. Наиболее оптимистично настроенные лингвисты полагали, что существующие теории и классификации частей речи полностью у д о в л е т в о р я ю т п р а к т и ч е с к и м п о т р е б н о с т я м , поэтому мало кому приходит в голову подвер­ гать пересмотру установившуюся номенклатуру частей речи (Л. В. Щерба). Близкая точка зрения заложена в следующей теории: психолингвистическая теория частей речи, основанная на том, как чле­ нят лексику её носители, совпадает с традиционной классификацией частей речи - традиционная классификация частей речи есть именно классификация психолингвистическая, поэтому обе классификации не исключают, а дополняют друг друга (В.М.Алпатов). Некоторые лингвисты также считают, что нельзя уйти от традиционной классифи­ кации частей речи, что сам материал вынуждает прийти к одному и то­ му же результату (В. Г. Адмони). б) Наиболее пессимистически настроенные лингвисты полага­ ли, что п р о б л е м а ч а с т е й р е ч и н е р а з р е ш и м а (Б. А. Се­ ребренников), так как лингвисты сталкиваются с такими признаками, которые нерелевантны для частей речи (А. М. Мухин). Надо отказать­ ся от поисков общих черт, так как в частях речи нет стройности (М. И. Стеблин-Каменский). Классификация частей речи не может быть адекватной своему объекту, так как язык подвижен, лабилен. Поэтому никакая классификация частей речи не может вскрыть всех функциональных потенций слова (Ю. М. Скребнев). Теоретическая неразрешимость частей речи, оказывается, лежит в самой п р и р о д е я з ы к а (Б. А. Серебренников, А. М. Мухин, М. И. Стеблин-Камен­ ский). 699

в) Некоторые ЛИНГВИСТЫ полагают, что прежде чем заниматься классификацией частей речи, надо изучить сущность классифицируе­ мых объектов, понять тайну слова (О. П. Суник). Неясны сами п р и н ц и п ы классификации частей речи: мы их должны классифи­ цировать каким-то особым образом, отличным от классификации ес­ тественных объектов, или части речи - те же естественные объекты? (Е. С. Кубрякова). Кроме того, классификация частей речи невозмож­ на в силу того, что этому препятствует асимметрия формы и содержа­ ния (С. Д. Кацнельсон). г) Части речи всегда рассматривались как нечто г о т о в о е , д о и с с л е д о в а н и я я з ы к а н е ч т о д а н н о е , постоянное, од­ но и то же во всех языках. Никто из лингвистов не взял на себя сме­ лость радикально пересмотреть теорию частей речи: каждый, занима­ ющийся этой проблемой, видит только свою узкую область, не соотно­ ся её со всеми остальными проблемами частей речи и тем более всего языка. Никто из лингвистов не предпринял шага, чтобы пересмотреть теорию частей речи с более общих, с и с т е м н ы х позиций, И это несмотря на то, что в 1965 году в Ленинграде состоялась крупная науч­ ная конференция по проблемам частей речи на материале языков раз­ личных типов и впоследствии по материалам этой конференции вы­ шел большой сборник статей видных лингвистов (1968). К частям ре­ чи обычно подходят так, как будто они уже заранее даны готовыми и им остаётся лишь приписать соответствующие им морфологические и синтаксические признаки, как будто любое слово уже вне живого языка, в словаре наделено определёнными частеречными признаками. «Именно принадлежность слова к той или иной части речи является определяющей в отношении его форм, его функций, и в известной ме­ ре и его собственного лексического значения» (О. П. Суник). Отсюда неизбежное рождение теории «конверсии»: части речи даны заранее, до языка как некие постоянные части речи. «Конверсия» - это исполь­ зование сдова в функциях, не свойственных той части речи, к которой последнее принадлежит» (В. В. Белый). Части речи в разных языках одни и те же, они незыблемы, заранее данные, лингвисту лстается лишь выявить свойства каждой часта речи (В. В. Белый). «Характерная чер­ та советской лингвистики в области частей речи - стремление выявить специфические особенности каждой части речи в словарном составе языка» (О. И. Москальская). д) Взгляд на части речи как на постоянные, заранее данные, одни и те же группировки слов во всех языках основан на с е м а н ­ т и ч е с к о м ( л о г и ч е с к о м ) подходе к частям речи. Семантика (логика) - основа классификации частей речи, она и определяет мор­ фологические и синтаксические признаки каждой части речи. Почему части речи извечно классифицируются преимущественно по семантич

ч

700

ческому основанию? Потому чю семантика лежит на поверхности, близка и понятна каждому говорящему: в основе классификации часгей речи во всех языках лежи! ссмат ическое (семасиологическое) зна­ чение предметности, процесса, качества реальных явлений действи­ тельности, которые являются одними и теми же для всех людей разных наций. К выделенным на семантической основе частям речи добавля­ ются лишь их морфологические и синтаксические свойства, которые могут быть различными в разных языках. А так как в их основе лежит семантическое (логическое) значение, одно и то же для всех языков, то «все слова уже сами по себе, вне текста, обладают свойствами час­ тей речи и нет необходимости знать их морфологические и синтаксиче­ ские свойства, потому что любое оформление частей речи в разных языках - есть сопутствующий и не обязательный для всех языков при­ знак» (П. И. Кузнецов). «Синтаксические и морфологические призна­ ки - вторичны, зависят от семантики, так как язык отображает сущест­ вующую вне нас объективную действительность. Части речи выделя­ ются на основе семантических признаков, а характеризуются на осно­ ве морфологических и синтаксических признаков как сопутствующих» (П. И. Кузнецов). «Специфика частей речи начинается с языковых ка­ тегорий, т. е. с формального выражения семантических группировок. Так, не зная языка, мы можем сказать, что в нём есть существительные. Но не зная языка, мы не можем сказать, что представляют собой эти существительные. Более того, вопрос о частях речи нельзя решить в рамках одного языка» (П. И. Кузнецов). е) Опора при определении сущности частей речи только на се­ мантическое (логическое) основание как на общечеловеческую катего­ рию, отражающую одни и те же общечеловеческие формы мышления, привела к теории «универсальности» частей речи, которая во всех язы­ ках стала ассоциироваться с логическими частями речи - нечто незыб­ лемым и постоянным, независимым от структуры конкретного языка. Хотя нынче в большой моде «когнитивная теория частей речи» (по­ дробнее об этом см. выше: § 5), однако она имеет своих предшествен­ ников в виде «логико-семантических теорий частей речи» (А. Н. Сав­ ченко, О. П. Суник) (см. выше: § 2,1, 2, 3). ж) Семантический подход к исследованию частей речи как ка­ тегорий мышления привёл к тому, что к частям речи стали иногда от­ носить лишь четыре, более или менее чётко определяемые по семанти­ ческому основанию части речи, которые и есть категории мышления: существительные, глаголы, прилагательные, местоимения. А неизме­ няемые части речи, в том числе наречия, союзы, предлоги, модальные слова, междометия, не выполняющие синтаксических функций членов предложения, - уже не части речи. Служебным словам - не место сре­ ди частей речи, следовательно, они - не категории мышления. Служеб701

ныс слова это не слова. Их включение в разряд частей речи это тра­ диционная привычка и эта ошибка давно понята лингвистами (О. П. Суник). з) Иногда подход к час Iям речи определяется не структурой ис­ следуемого языка, а предвзятым представлением, под влиянием хоро­ шо известного языка, обычно одного. Итак, научная теория частей речи ещё ждёт своих исследовате­ лей. Какие главные недостатки свойственны сегодняшней теории час­ тей речи? Это, прежде всего, отсутствие е д и н о г о о с н о в а н и я (рппаршт ё м 8 ю ш з ) классификации частей речи, которое, однако, состоит не в формальной логике, не в логико-дедуктивном и не в логи­ ко-понятийном подходе к частям речи (см. выше: § 2, I), а в том, что, независимо от количества признаков, положенных в основу классифи­ кации частей речи, каждый из них должен сопоставлен с каждым ана­ лизируемым словом. Во-вторых, все части речи в каждом языке пред­ ставлены в н е с и с т е м ы , на одной плоскости, вне связи одна с дру­ гой, и самое главное - н е д о к о н ц а п о н я т а с у т ь и п р и р о ­ д а ч а с т е й р е ч и . Части речи во всех языках у н и к а л ь н ы , ни­ где, никак и ни в чём не совпадающие друг с другом. А то, что делает их «едиными» для всех языков - это то, что за ними скрыто: единый для всех людей один и от же материальный мир, отражённый в единых для людей всех наций формах мышления - логических понятиях, по­ ложенных в основание всех сегодняшних теорий частей речи. Многие лингвисты подходят к исследованию частей речи так, как будто эта операция для них - лёгкая беллетристическая прогулка, они видят лишь то, что лежит на поверхности, а что до сути проблемы, то на это у них не хватает ни терпения, ни проницательности. А меж­ ду тем проблема частей речи - это не область беллетристики, а серьёз­ ное научное занятие, требующее глубокого раздумья не только и даже не столько о сути слов и их грамматических признаках, сколько в пер­ вую очередь о с у т и я з ы к а . Более того, - о сути взаимодействия «действительность - мышление - сознание - язык - логика». Не поста­ вив проблему частей течи на эту основу, мы так и будем барахтаться на уровне школьных грамматик, на уровне античных теорий частей речи, дошедших до наших дней. Большинство авторов пишут о частях речи так, как будто лю­ бое слово языка уже само но себе наделено частеречными признаками, безотносительно к тому, где и как оно употребляется. Установился некий стандарт школьной грамматики, будто данное слово есть, на­ пример, только наречие, потому что гак считают все! К проблеме ча­ стей речи подходят с готовыми шаблонами и даже не пытаются задать себе вопрос «А так ли это на самом деле?» и предпринять полный пе­ ресмотр традиционного инвентаря частей речи. На части реи смотрят 702

как на априорные, заранее известные группировки слов, изобретенные ещё до их исследования, а потом удивляются ому, что факты языка оказываются шире априорных схем. Многие рассуждают 1 а к , как будто части речи - это «священная корова» и их нельзя трогать, они заданы раз и навсегда и во всех языках - одни и те же. И вдруг уви­ дели, что некоторые слова не вписываются в прокрустово ложе школьных грамматик и стоят особняком, поэтому придумали внутри частей речи некие «лексико-семантические» и иные разряды слов (А. А. Холодович, О. И. Москальская), но оставив старые части речи в неприкосновенности. Вот как давит частеречная традиция на совре­ менные лингвистические умы 20 века! В частях речи видят нечто само­ стоятельное, оторванное от мышления и сознания. В единицах языка лингвисты стараются как-то навести порядок, отбросив при этом главное - слово как конвенциональный, условный знак, связанный не с миром, а с мозгом, мышлением, языковым сознанием. Каждое сло­ во пытаются втиснуть в прокрустово ложе старых иллюзий, будто каждое слово может быть лишь одной, только данной частью речи и никакою другою. Но слово не поддаётся этому насилию и выдаёт себя, в зависимости от грамматической структуры предложения, то за одну, то за другую часть речи. О чём эта книга? В этой книге я взял на себя нелёгкий труд разо­ браться в сущности «частей речи» и представить на суд читателя моё понимание одной из самых древних проблем теоретического языко­ знания, берущей своё начало ещё в античности. В новое время теория частей речи прошла через три этапа, понимаемых здесь как логико-се­ мантические, семантико-грамматические и грамматические теории (см. выше Главу 1, § 2). Последние две теории были - худо ли, бедно ли - реализованы практически в различных грамматиках различных языков, а первое направление, в котором части речи понимаются как логико-дедуктивные, логико-понятийные и семасиологические (обще­ грамматические) категории, остались лишь благим пожеланием, не на­ шедшем своего практического воплощения. Так оно и должно быть, потому что с у щ н о с т ь языка такова, что он не позволяет себя втис­ нуть в тесные логико-семантические рамки, т. е. в чисто мыслительные рамки, игнорируя его грамматические формы. Классифицируя части речи по л о г и к о - д е д у к т и в н о м у основанию (Ю. М. Скребнев), мы классифицируем не слова языка, не языковые, а логические категории-логические понятия как отраже1

Даже в «Лингвистическом энциклопедическом словаре» (1990: 578 -579) в статье «Части речи», написанной В. И. Живовым, В. А. Плотниковой, Б. А. Серебренниковым, нет попытки стряхнуть с частей речи античную пыль, а лишь констатируется уровень «теории» частей течи в школьных грамматиках. 1

703

ния и мыслительные обобщения реального мира вещей, е д и н ы е для всех наций и н е з а в и с и м ы е от структуры любого естественного языка: понятия предмета, дейс1вия, качества, количества. Такая клас­ сификация частей речи как классификация п о н я т и й будет единой для всех языков, но она не будет внешней по отношению к каждому языку и будет отражать структуру каждого конкретного языка. Действительно, система логических понятий не может быть внешней по отношению к языку, потому что вне языковых форм поня­ тий не бывает: иначе как бы мы распознали два разных понятия, если бы они не имели двух различных чувственно воспринимаемых форм? Мир вещей, весь человеческий опыт отражается через логические кате­ гории (понятия) в той части языка, которая именуется лексикой, посту­ пающей в распоряжение р а з л и ч н ы х грамматических систем. Сле­ довательно, в языках не может быть слов, свободных от национальных грамматических форм. Действительно, классификация частей речи по логическому основанию будет единой для всех языков, но она не будет внешней по отношению к структуре любого конкретного языка. Одни и те же общечеловеческие понятия предметов, процессов, качеств, ко­ личества, степени, принадлежности и т. д. фиксируется в н а ц и о н а л ь н ы х языках, слова которых отражают грамматическую и семанти­ ческую структуру своего языка и, следовательно, п о - р а з н о м у чле­ нят одни и те же общечеловеческие понятия о вещах и процессах реаль­ ного мира. В этом и состоит невозможность последовательной класси­ фикации частей речи по логическому, семантическому, понятийному основанию: логические категории - понятия - не витают в безвоздуш­ ном пространстве, а облечены в я з ы к о в у ю форму, которая, в си­ лу различий языков, по-разному систематизирует эти понятия в семан­ тических и синтаксических структурах предложений, различных в каж­ дом языке. Чтобы получить одну и ту же логическую классификацию частей речи (т. е. понятий) для всех языков, надо или игнорировать различия между структурами разных языков, или убрать противоречия между о д н и м и и т е м и же общечеловеческими понятиями и р а з л и ч н ы м и я з ы к о в ы м и способами их фиксации. Смешивая логические и языковые категории, теория частей ре­ чи, основанная на л о г и к о - п о н я т и й н ы х критериях, есть или эклектическое построение (постулирование логического основания, но фактическая апелляция к грамматической форме слов) или, будучи последовательным построением, включает в части речи лишь часть объёма слов, лишь семантически полнозначные, изменяемые слова, оставляя вне частей речи значительный пласт словарного состава все неизменяемые слова, которые остаются предметом постоянных споров в традиционной грамматике. Пытаясь доказать тезис, будто части речи - это производные от логических понятий, представители 704

логико-понятийного направления (Л. Н. Савченко) подвели свои час­ ти речи как «межъязыковые логические категории» к тому, что в язы­ ке всё зависит от «формальных размежеваний», что от грамматичес­ кого строя языка частям речи никуда не укрыться, как бы мы не освя­ щали их логическими категориями. Грамматический строй языка по­ стоянно или вносит свои коррективы, или даже разрушает части речи, построенные на логико-понятийной основе. В конечном счёте части речи определяются ими как категории, существующие в н у т р и язы­ ка и в с в я з и с языком. С е м а с и о л о г и ч е с к о е (общеграмматическое) направле­ ние в теории частей речи основано на том, что части речи существуют сами по себе, даны нам до языка и вне языка и наша задача - лишь придать им классификационную упорядоченность. «Именно принад­ лежность слова к той или иной части речи является определяющей в отношении его форм и значений, его синтаксических функций, и в известной мере и его собственных лексических значений» [Суник 1966: 30]. «Слова объективно, сами по себе обладают свойствами ча­ стей речи» и поэтому для разграничения слов по частям речи нет не­ обходимости знать их морфологические и синтаксические свойства. Более того, вопрос о принципе выделения частей речи нельзя решить в рамках одного языка, ибо критерии их выделения должны быть оди­ наковыми для в с е х языков» [Кузнецов 1957: 68-69]. Части речи - не­ кие сверхязыковые образования, нечто вроде склада неосознаваемых * представлений или понятий, которые находятся только -в мозгу и не имеют языковых форм их репрезентации. Тот, кто пишет, что во всех языках - «одни и те же части речи (группировки слов), выделенные по одному и тому же - семасиологическому - основанию, тот выводит части речи заранее за пределы структуры языка и видит в них надъязыковые категории, не связанные с языком. Что из этого следует? Так как, во-первых, каждый язык - это новые, совершенно различные грамматические системы, а части речи во всех языках - одни и те же, значит части речи должны во всех языках иметь одни и те же грамма­ тические формы. Во-вторых, представители семасиологической тео­ рии частей речи, постулируя семасиологический критерий как единст­ венный, фактически должны неизбежно прийти к выделению изменя­ емых частей речи на основе морфологических критериев, оставляя не­ изменяемые слова вне частей речи ввиду невозможности их классифи­ цировать по семантическому основанию. А между тем именно неиз­ меняемые слова остаются предметов постоянных споров и разногла­ сий в традиционной грамматике. Авторы, которые в основу выделения частей речи кладут логико-дедуктивные критерии (Ю. М. Скребнев), логико-понятий­ ные критерии (А. Н. Савченко), критерии общесемантического, 705

общеграмматического, общекатегориального значения (П. И. Куз­ нецов, О. П. Суник), практически не смогли провести свою класси­ фикацию последовательно. Почему части речи извечно классифицируются только по с е м а н т и ч е с к о м у основанию в разных его вариантах (логикодедуктивному, логико-понятийному, семасиологическому или обще­ грамматическому)? Почему эта античная традиция дошла до наших дней? Ответ на этот вопрос содержится в самом языке: к наиболее мно­ гочисленным словам языка принадлежат слова с совершенно прозрач­ ным семантическим значением (см. выше силлогизм в § 2, I, 3), обо­ значающим понятия предметов, действий. Простота определения про­ зрачной семантики большинства полнозначных, автосемантических, знаменательных слов переносится по аналогии на меньшинство неполнозначных, синсемантических, служебных слов с неясно выраженными семантическими значениями, которые трудно или вообще невозмож­ но подвергнуть семантической классификации. В чём причина отсутствия единого подхода к теории частей речи в современном языкознании? Трудность решения проблемы частей речи состоит, во-первых, в том, что лингвистам неясны сами п р и н ц и п ы классификации частей речи: мы их должны классифи­ цировать каким-то особым способом, отличным от методов класси­ фикации естественных объектов, или части речи - те же естественные объекты? Во-вторых, трудности классификации частей речи лежат в.оамой п р и р о д е частей речи. Если подходить к проблеме час­ тей речи с общепринятых точек зрения - справедливо пишет Б. А. Се­ ребренников, - то следует заранее заявить, что эта проблема неразре­ шима и вряд ли будет разрешена вообще [Серебренников 1965: 10]. А. М. Мухин также пришёл к заключению о «теоретической неразре­ шимости проблемы частей речи» [Мухин 1968: 158]. М. И. СтеблинКаменский вообще отказывается от поисков единого основания рас­ пределения слов по частям речи, отказывается найти стройность там, где её может и не быть [Стеблин-Каменский 1954 (а): 149]. В-третьих, попытки какой-либо новой классификации частей речи считаются б е с п о л е з н ы м и , так как в грамматиках и словарях существует ус­ тановившаяся номенклатура, которая в общем удовлетворяет п р а к т и ч е с к и м потребностям. Поэтому мало кому приходит в голову разыскивать основания этой номенклатуры и проверять её последовательность [Щерба 1957: 5]. Существующие доныне классификации частей речи в различных языках, похожие друг на друга как две капли воды, не отражают струк­ туры своих языков, в значительной степени вносят в свои языки чуже­ родные элементы. Такая классификация частей речи - это как бы бег­ ло брошенный на них взгляд без глубокого проникновения в их сущ706

ность, части речи рассматриваются ка% явления, но не как сущности: в лучшем случае между частями речи устанавливаются лишь чисто внешние связи. Сущность частей речи как способ внутренней связи между ними, обусловливающий единство многообразных элементов предмета познания, делающих этот предмет качественной определён­ ностью, благодаря которой он обособлен от других предметов и не сливается с ними, остаются в традиции за бортом. Ни одна из известных науке классификаций частей речи не осно­ вана на фактах только с в о е г о языка. Существует некая абстракт­ ная схема, рождённая ещё в античных грамматиках, и под неё с разны­ ми вариациями подводятся части речи любого другого языка. Это, действительно, нечто вроде античных частей речи, одни и те же во всех языках. Фактически же классы слов - это не логико-семантическая ориентация на античные части речи, а определённой глубины с р е з структуры каждого е с т е с т в е н н о г о языка. Проблема частей речи до сих пор не решена в теории языкозна­ ния. «Наша условная классификация слов по частям речи есть лишь смутное, колеблющееся приближение к последовательно разработан­ ному инвентарю опыта ... » [Сепир 1993: 114]. В этом нет ничего уди­ вительного: всё языкознание в этой области (да и в других тоже) пре­ бывает сегодня в дремотном состоянии, потому что существующие те­ ории частей речи практически устраивают всех и «никому не прихо­ дит в голову разыскивать основания этой номенклатуры» (Л. В. Щер­ ба). Если кому-то и «пришло'в голову разыскивать основания этой номенклатуры», то эти «разыскания» прошли впустую, так как в роли «разыскивателя» выступила «когнитивная теория частей речи» (по­ дробнее об этом см. выше: Глава 2, § 5), которая не только не продви­ нула теорию частей речи хотя бы на один шаг, но ещё более запутала её. Как видим, за 60 лет после Л. В. Щербы в вопросе о частях речи ничегошеньки не изменилось. До тех пор, пока для изучения синтак­ сической структуры предложения рабочим инструментом будет слу­ жить модель «членов предложения» (ЧП), унаследованная ещё из ан­ тичности, ничего в области теории частей речи не изменится: эта мо­ дель, в силу своей синтаксической беспомощности (она пригодна лишь в школьных грамматиках как практическое пособие), не может дифференцировать неизменяемые слова. Отсюда - меньше всего по­ везло морфологически неизменяемым словам, так как они - область не морфологии, а синтаксиса и, следовательно, как части речи на сло­ варном уровне нераспознаваемы:. 2) Теория совпадении частей речи в разных языках - это утопия. В какой степени части речи в разных языках совпадают? Что значит «совпадают» и в чём именно? К. Г. Крушельницкая пишет: 707

«Системы частей речи в немецком и русском языках в основном с о в ­ п а д а ю т. При этом части речи в обоих языках имеют о д ин а к о в о е лексико-грамматическое з н а ч е н и е и в основном вы­ полняют одни и те же функции (разр. везде моя, - А. К.) в предложе­ нии» [Крушельницкая 1961: 11]. Это совершенно ошибочная точка зрения: ни в одном языке части речи не совпадают и совпадать не мо­ гут. Они совпадают только по идентичному н а з в а н и ю , отражаю­ щую с е м а н т и ч е с к у ю характеристику слов, входящих в состав данной части речи, т. е. совпадают по тем параметрам, которые К. Г. Крушельницкая называет «значением»; А это не что иное как элемент сознания - логическое понятие. Если части речи немецкого и русского языков совпадают по их функциям, то они совпадают по «функциям», выполняемым ими в логических суждениях. Таким обра­ зом, всё, что «совпадает в немецком и русском языках» - это категории одного и того же общечеловеческого сознания, но реализованного в двух различных языках, имеющих с о в е р ш е н н о р а з л и ч н ы е с т р у к т у р ы . Если признать, что немецкий и русский языки - язы­ ки разные, и в этом, пожалуй, не сомневалась бы и сама К. Г. Крушель­ ницкая, а части речи в каждом языке, как всем известно, должны отра­ жать структуру своего языка, то ясно, что, вопреки «учёному» утверж­ дению К. Г. Крушельницкой, части речи в немецком и русском языках ни в чём не совпадают и совпадать не могут. Мир для всех людей един и понятия, отражающие элементы этого мира, для всех наций тоже едины. И совсем иное дело - эти логические понятия в различных язы­ ках одеты в совершенно различные одежды, различные грамматичес­ кие формы. Например, то, что в разных языках именуется глаголами или существительными, не совпадает ни в одном языке (совпадает только по наименованию), потому что у тех и других в разных языках не только р а з н ы е г р а м м а т и ч е с к и е ф о р м ы , но и разные ф о н е м н ы е и с е м а н т и ч е с к и е структуры. Тот факт, что в раз­ ных языках есть «глаголы» и «существительные», называемые одина­ ково, есть не что иное как дань античной грамматике и отражает се­ мантическую, т. е. логическую сущность слов данной части речи. Части речи в разных языках, несмотря на совпадающие назва­ ния - не одно и то же. Даже такие части речи как существительные, глаголы, прилагательные, личные местоимения» безоговорочно нахо­ димые во всех языках как полностью совпадающие, не могут быть совпадающими, идентичными частями речи, кроме их наименований, которые всегда были совершенно произвольны и никогда не отража­ ли сущность обозначаемых ими явлений. Что же касается остальных частей речи, то они вообще в одних языках могут существовать, а в других отсутствовать (ср. в нем. яз. \У~\\^г1ег, 0-\\^г1ег, взаимные местоимения и др.). 708

Классы слов - это не априорно известные нам ещё со школьной скамьи, из школьной грамматики «части речи», а некие единицы, сло­ ва со свойствами, приписываемыми им самой языковой структурой, которая, как известно, от языка к языку совершенно различна. Пред­ ложенную здесь классификацию классов слов можно сжимать или рас­ ширять, в зависимости от целей исследования. От этого изменится лишь дробность классификационного представления классов слов в данном языке. Классы слов - не нечто постоянное, незыблемое, раз и навсегда данное, а некоторая классификационная шкала, которая рассеивает группировки слов то в более грубом, то в более тонком представлении: всё зависит от дробности, количества заданных класси­ фикационных признаков. Существует, следовательно, верхняя шкала дробности классов слов, когда все слова немецкого языка разбивают­ ся на два класса - морфологически изменяемые и морфологически не­ изменяемые классы слов. Другая крайность - когда каждое отдельное слово есть самостоятельный элемент классификационной схемы со все­ ми своими индивидуальными грамматическими, семантическими и иными признаками: в этом случае классификационной схемой явля­ ется весь вокабуляр языка. Типологический парадокс в частеречной теории состоит в том, что один язык (древнегреческий) с ярко выраженными признаками флективного строя оказался матрицей для описания многочисленных языков - языков совершенно иных типов и иных семей. Например, О. В.^Лукин справедливо пишет: «Общая теория частей речи не^должна слепо списываться с античной схемы, но самый факт нередких сов­ падений ... во многих, прежде всего в флективных языках, говорит лишь о величайшей теоретической ценности исследований античной логики, риторики и грамматики» [Лукин 1999: 139-140]. Однако О. В. Лукин глубоко ошибается, полагая, что вопрос о пригодности античной схемы частей речи для современного языкознания обречён на положительный ответ, потому что греческие философы привели че­ ловечество к тому, что называется «частям речи» - очевидная истина [Лукин 1999: 139]. Нет, это, оказывается, совсем не «очевидная исти­ на». Она была бы ею, если бы части речи вьщелялись только по семан­ тическому (логическому) основанию, на которое опирается и сам О. В. Лукин, поддавшись чародейству идентичных частеречных клас­ сификационных схем в совершенно разных языках. Но части речи как слова языкового сознания человека, впитали грамматическую структу­ ру с в о е г о языкового сознания. Если в существующих теориях, особенно в школьных и вузов­ ских грамматиках, все части речи рассматриваются для каждого языка как одни и те же части речи, заимствованные по их номенклатуре из античной грамматики, то это означает, во-первых, что в современных 709

языках части речи выделяются не на основе структуры каждого от­ дельного языка, а по л о г и ч е с к о м у о с н о в а н и ю . Это означа­ ет, во-вторых, переход из области языка в область логических катего­ рий (понятий), из области языка в область логики. Это означает, в ко­ нечном итоге, переход к другой науке! В этом и только в этом я вижу величайшую заслугу античных философов и прежде всего Аристотеля, что они открыли логику, а не части речи. Хотя и примитивно с истин­ но научных позиций, вне связи со структурой своих языков, в которой они ещё не разобрались, но они всё же открыли и «части речи», одна­ ко только для своих - древнегреческого и латинского языков. Они не могли за два с половиной тысячелетия вперед «открыть» те же «части речи» также для сегодняшнего английского, немецкого, французского и русского языков. Если считать, что существительные - это слова со значением предмета или предметности, глаголы - слова со значением действия, процесса, прилагательные - слова, обозначающие понятия качества, числительные - понятия количества, местоимения - понятия лица, то, действительно, эти л о г и ч е с к и е п о н я т и я представлены, точ­ нее - могут быть выражены в о в с е х без исключения языках. Но в этом случае они в ы д а ю т с я за структурные единицы самого язы­ ка с их национальными морфологическими и синтаксическими форма­ ми. Это значит, что те, кто приписывает всем языкам наличие одних и тех же частей речи, и г н о р и р у ю т с т р у к т у р у с о о т в е т с т ­ в у ю щ е г о я з ы к а . Если бы было иначе, и мы не забывали бы о том, что все части речи живут в конкретном языке, и нигде более, то все ис­ следователи увидели бы в каждом язьпсе совершенно уникальные и свойственные только данному языку части речи, как и увидели бы со­ вершенно различными сами языки. Если мы полагаем, что английское Ше 1аЫе, немецкое ёег ПясЬ, русское стол - одна и та же часть речи, а именно существительное, то это есть с л е д с т в и е л о г и к и , хотя эти три слова совершено различны по всем параметрам морфологии, синтаксиса, фонологии, семантики, стилистики, прагаатики и д р . Н. С. Поспелов справедливо отмечает, что вопрос о конкрет­ ном разграничении частей речи не может решаться одинаково для всех групп языков. Любая попытка построить абстрактную схему частей 1

Устанавливая в разных языках наличие тождественных частей речи тех же существительных, глаголов, прилагательных, наречий и др., мы не мо­ жем поставить знак равенства в отношении их грамматического значения. Ве­ ли существительные и глаголы в разных языках имеют тождественную логиче­ скую основу, то они имеют разные языковые функции, «что превращает их уже не в равнозначные грамматические явления» [Звегинцев 1967: 106]. «Какой бы неуловимый характер ни носило в отдельных случаях различение имени и гла­ гола, нет такого языка, который вовсе пренебрегал бы этим различием. Ина­ че обстоит дело с другими частями речи. Ни одна из них для жизни языка не является повелительно необходимой» [Сепир 1934: 93). 1

710

речи, одинаково годную для всех языков, оказывается обречённой на неудачу, на каком бы разграничении лексических понятий она не стро­ илась [Поспелов 1954 (б): 6]. Поскольку грамматические и семантические структуры каждого языка уникальны, то уникальны и связи между морфологией и синтак­ сисом в рамках грамматики каждого языка. Следовательно, и отноше­ ния между грамматикой и лексикой, как и грамматическое членение словаря на части речи тоже уникальны. Чем менее слово отягощено всякими грамматическими категориями, тем слово проще, тем строже должен быть порядок слов в предложении как более высокой синтак­ сической еданицы, чем слово. Следовательно, синтаксическая структу­ ра предложения, количество и качество частей речи в язьпсе - это во­ прос внутренней структуры самого языка. Отсюда рождаются разные Проблемы, связанные с классификацией классов слов: в язьпсе с бога­ тыми гр амматическими категориями некоторые классы слов (изменяе­ мые классы слов) выделяются уже на уровне морфологии, а в языках с бедным набором морфологических категорий (английский) классы слов выделяются на основе синтаксиса. Следовательно, классы слов в каждом языке - это различные секторы г р а м м а т и ч е с к о й с т р у к т у р ы данного языка. «Какие часта речи существуют в есте­ ственном языке и как они распределены, зависит от каждой системы, которая в каждом языке различна» [Бгтпкшапп 1971: 91]. Классификация слов по частям речи - не самоцель, а лишь сред­ ство наиболее последовательной и всесторонней характеристики грам­ матического строя языка. Чем точнее выделены части речи, тем глуб­ же исследование и обстоятельнее описание данного язьжа [Скорик 1968: 282; Скорик 1965: 43]. Количество и характер частей речи зави­ сит от специфики грамматического строя каждого языка. Чем глубже расхождения в грамматическом строе языков, тем больше у них разли­ чий в количестве и характере частей речи [Скорик 1968: 285; см. так­ же: Цинциус 1968: 41; Лыткин 1954: 29]. «Между языками различаю­ щимися в формах слов, должны существовать различия и в граммати­ ческих классах слов, и мы не должны думать поэтому, что даже наибо­ лее общие грамматические классы, какие мы находим, например, в русском языке, должны существовать и во всех других языках, имею­ щих формы отдельных слов» [Фортунатов 1956: 158]. Как пишет П. Я. Скорик, одинаковое название частей речи в разных языках не об­ легчает, а з а т р у д н я е т п о н и м а н и е с п е ц и ф и к и (разр. моя, - А. К.) других языков. Специфика языка заключена в характере час­ тей речи, обеспечивает более быстрое и углублённое изучение языко­ вой структуры. Применение же традиционной схемы частей речи при­ водит к тому, что специфические особенности грамматического строя теряются и получают искажённое отображение [Скорик 1968: 283]. Да711

же в языках примерно одного типа система частей речи может обнару­ живать свои собственные различия и что «навязывание языку любых общих схем грозит искажением подлинной картины его бытия» [Кубрякова 1997: 118]. Предполагать наличие одних и тех же частей речи в разных язы­ ках - значит полагать, что все языки имеют один и тот же грамматиче­ ский строй. И если в грамматиках разных языков существуют одни и те же названия для частей речи, то это не должно вводить нас в заблужде­ ние: во всех языках существуют лишь одни и те же названия, но то, что под ними скрывается, имеет совершенно различную грамматическую, фонологическую и семантическую сущность. Одни и те же названия частей речи в разных языках невольно навязывают читателю мысль, будто все языки один с другим совпадают по их морфологической и синтаксической структуре. Существует двухсторонняя зависимость: если языки отличаются один от другого и нет ни одного языка, совпа­ дающего по своей грамматической структуре хотя бы с одним другим языком, то это значит, что части речи в разных языках н и к о г д а совпадать не могут; если части речи во всех языках совпадают, значит это один и тот же язык, но именуемый уже не «языком», а системой ло­ гических понятий, одних и тех же для людей разных наций.

§ 18. Проблема классов слов («частей речи») это проблема философии языка. Некоторые лингвисты считают, что вопрос о частях речи не мо­ жет быть решён вообще. Однако проблема эта усложняется не тем, что, как считают некоторые лингвисты, не выработаны якобы общие для всех языков принципы их выделения, что исследователи якобы нару­ шают единое основание их классификации (рппаршт сирота), а прежде всего тем, что не решена научная теория соотношения дейст­ вительности - мышления - сознания - языка - частей речи. Поэтому ес­ ли спор будет идти лишь о количестве и качестве признаков, постули­ руемых лингвистами для выделения частей речи, то лингвисты с за­ крытыми глазами ещё долго будут искать всё новые и новые критерии и предпочтения. Проблема частей речи - это, в основном, не проблема вообще критериев и их количества, скажем, семантических, морфологических, синтаксических и т. д., а проблема ф и л о с о ф и и языка, пробле­ ма выявления роли языка в отражении мира: каким образом ча­ сти речи символизируют этот митр и отражают ли они его вообще, с одной стороны, и какое место находят части речи в системе языка, с другой стороны, и, наконец, что происходит в это время в мозгу че­ ловека. В конечном счёте это выливается в проблему: что такое част и речи, вообще с л о в а и как сочетаются в них их семантические 712

(мысдштельные) содержания и их грамматические формы. Эта вопро­ сы были рассмотрены выше (см. § 3), здесь же эти проблемы я пред­ ставляю более обобщённо, с некоторыми уточнениями. 1) Разграничение чувственного и абстрактного мышления, процесса мышления и сознания, первичного и вторичного уровня материализации мышления и языка - основание понимания сущности теории классов слов.

Решение проблемы классов слов надо видеть лишь через реше­ ние главной проблемы - взаимоотношения действительности - мьпп­ ления - сознания - языка. Под понятием «мышление» надо понимать не нечто аморфное и расплывчатое: мышление осуществляется в мозгу человека как некий процесс не иначе как в виде ч у в с т в е н н о г о и л о г и ч е с к о г о , а б с т р а к т н о г о мышления, постоянно перехо­ дящих одно в другое. Логического мышления не существует без чувст­ венного мышления: за абстракцией должно всегда скрываться что-то чувственное, иначе она как абстракция не может быть воспринята чу­ жим мозгом. Но и чувственного мышления, вне связи с абстрактным, не существует, иначе человек до сих пор влачил бы своё счастливое су­ ществование среди своих собратьев - животных. Мьппление существу­ ет только как взаимодействие этих двух его уровней абстракции, по­ стоянно, непрерывно, челночно переходящих одно в другое. Но и само логическое (абстрактное) мьппление неоднородно. Надо различать п р о ц е с с м ы ш л е н и я как процесс идеального отражения материального мира, и с о з н а н и е как накопленное зна­ ние, совокупное знание («со + знание») об этом мире и о себе самом. Мьппление осуществляется не только в виде самого «процесса проте­ кания мышления», но и в виде «сознания» как его продукта, который сам включается в этот процесс, увеличивая тем самым свой собствен­ ный объём и потенциал и делая сам процесс мышления более чётким, богатым и свободным. Процесс мышления и сознание как две сторо­ ны логического мышления, и образующие собственно в совокупности всё л о г и ч е с к о е мышление, надо представлять себе как постоян­ ное взаимодействие между ними, в котором они, взаимодействуя друг с другом, постоянно переходят друг в друга. Идеальная сущность функций мозга в виде процесса мьппления и в виде сознания не устраняет их материального механизма, основан­ ного, с одной стороны, на нейрофизиологических операциях в мозгу ( п е р в и ч н а я м а т е р и а л и з а ц и я процесса мъшшения и язы­ ка), а, с другой стороны,- на материализации в оречевлённом (вер­ бальном) мышлении в виде звуковых (буквенных) символов (вторич­ н а я м а т е р и а л и з а ц и я процесса мьппления и языка). Моямысль д л я м е н я с а м о г о существует лишь постольку, поскольку она осу713

ществляется как её первичный уровень материализации, в определён­ ных материальных (химических, электрических) формах - в нейронных клетках мозга в форме авербальных понятий. Моя мысль д л я д р у г и х (и в то же время и для меня самого) существует тогда, когда она осуществляется на основе тех же нейрофизиологических операциях мозга (как первичный уровень материализации мышления и языка) и реализуется в звучащем (написанном) естественном язьпсе (как вто­ ричная материализация мышления и языка), в виде с е м а н т и ч е ­ с к и х ф о р м мьшшения, за которыми скрываются л о г и ч е с к и е ф о р м ы м ы с л и, т. е. в виде звучащих или написанных л о г и ч е с к и х п о н я т и й , с у ж д е н и й и у м о з а к л ю ч е н и й , выражен­ ных в грамматических и семантических формах языка, т. е. в форме ча­ стей речи. В самой же объективной действительности никаких форм мысли и, следовательно, частей речи н е с у щ е с т в у е т , они «изоб­ ражены» мозгом по необходимости, в полном соответствии не с физи­ ческими законами реальной действительности (никакой однозначной зависимости между частями речи и объектами мира не существует), а с законами о б о б щ е н и я и п о з н а н и я (абстракции) реальной действительности: существует лишь разнообразие материальных, реальных или мнимых объектов, их связей и отношений, е д и н ы х для всего человечества, но языковые формы их выражения р а з н о ­ о б р а з н ы до бесконечности. 1

Мы имеем дело, таким образом, с двумя различными, хотя и тес­ нейшим образом связанными друг с другом, уровнями материализа­ ции мышления: 1) первичный уровень материализации мьшшения осу­ ществляется только на уровне м а т е р и и м о з г а , это чувственное а также авербальное логическое мышление как взаимодействие нейПонятия семантических и логических форм мышления здесь не рас­ сматриваются. В языке как оречевлённом мышлении существует два уровня абстракции - семантический и логический, олицетворяющие собой тесней­ шую связь семантики и логики как некий интегрированный сплав семанти­ ческого и логического. Семантические формы мысли и логические формы мысли П. В. Чесноков рассматривает как «две стороны единого процесса ор­ ганизации мысли, протекающего в одной сфере языкового мышления» [Чес­ ноков 1984: 3-13]. «К логическому строю относятся не все формы мыслитель­ ной деятельности, а только те, которые вытекают из особенностей процесса познания и являются необходимыми для него ... Формальные видоизмене­ ния, происходящие в мыслительной сфере под влиянием специфических структурных свойств конкретных языков, носят национальный характер и не являются необходимыми для познавательной деятельности людей» [Чесно­ ков 1977: 56-57]. В . З . Панфилов также различает два взаимодействующих уровня одной и той же синтаксической единицы - предложения: синтаксиче­ ский и логико-грамматический (логический, - А. К.), который по отношению к синтаксическому является ведущим. Предложение как коммуникативная единица получает свою завершённость только на логико-грамматическом уровне [Панфилов 1971: 138-166]. 1

714

ронных клеток в виде первичной материализации и 2) вторичный уро­ вень материализации мьппления, осуществляющийся не только на уровне м а т е р и и и ф у н к ц и й м о з г а , но одновременно и на уровне м а т е р и и я з ы к а как абстрактного мьппления в виде его вторичной материализации, которая вырастает из первичной материа­ лизации как её следствие. Природа мысли такова, что она, чтобы стать реальностью для других людей а также быть более чёткой и определённой для самого говорящего (пишущего), предполагает материальные средства её во­ площения (вторичный уровень материализации мьппления) в виде слы­ шимых звуков или видимых букв, через которые мысль становится действительностью. Когда мы мыслим, мы отражаем объективный или субъективный мир, к о д и р у я его в соответствующие звуки (бук­ вы), являющиеся ф и з и ч е с к о й материей, но посылаемой и воспри­ нимаемой мозгом как организованная цепочка (структура) а б с т ­ р а к т н ы х , и д е а л ь н ы х логических фонем. Процесс мьппления, следовательно, надо понимать более ши­ роко, чем это обычно принято в языкознании, логике, психологии и философии. Это, во-первых, физиологические процессы в мозгу: электрические или химические импульсы и передача из клетки в клет­ ку сигналов в каких-то материальных формах как первичная матери­ ализация процессов мьппления. На уровне первичной материализа­ ции мышления осуществляются все виды чувственного мьппления (ощущения, восприятия, представления) и все виды логического мы­ шления (понятия, суждения, умозаключения) в виде авербального процесса мьппления (думания, рассуждения про себя в виде «внутрен­ ней речи»). Процесс мышления - это, во-вторых, сам процесс внеш­ не выраженного (устного и письменного) логического мышления, это процесс говорения, речи, чтения, слушания, т. е. процесс оречевлён­ ного мьппления как вторичная материализация процесса мышления. Процесс логического мьппления - это процесс использования единиц языкового сознания (понятий), представленных частями речи, опери­ рование сознанием, введение его в процесс мышления с целью полу­ чения нового совокупного знания (со + знания). Логическое мышле­ ние, таким образом, - сложный, двухсторонний, взаимопроницаемый и взаимообусловленный способ отражения действительности, при­ чём каждый из них (и процесс мьппления, и сознание) императивно необходим: без процесса мышления как динамики мышления нет со­ знания как статики мьппления, ибо оно без самого процесса мышле­ ния не будет накоплено, сохранено и систематизировано. С другой стороны, без сознания как относительно статического состояния на­ копленных знаний не может быть осуществлен и сам процесс мышле­ ния, который только потому и осуществляется как процесс, посколь715

ку в него вовлекаются единицы сознания (понятия). Сам процесс мы­ шления не может существовать без единиц этого процесса: в самом процессе вращаются, взаимодействуют его единицы (понятая), обра­ зуя более высокие единицы этого мыслительного, логического про­ цесса (суждения и умозаключения). 2) Мышление - это язык, язык - это мьппление.

Если подходить к пониманию языка так, как предложено здесь, т. е. языка как оречевлённого мышления, то «языка», как он понима­ ется в традиции, т. е. как некоего самостоятельного феномена, про­ т и в о п о с т а в л е н н о г о мышлению, не существует. Следователь­ но, и мьппление, и язык - это одно и то же. «Язык» и есть наше оречевлённое мьппление, вынесенное за пределы мозга: а) это звуки, а точ­ нее - их абстрактные, логические образы, получившие в языкознании благодаря И. А. Бодуэну де Куртенэ название «фонем», которые фак­ тически и есть не что иное, как «логические фонемы», б) это грамма­ тические формы, а точнее - «логические граммемы» как более абст­ рактные по сравнению с логическими понятиями единицы, выражен­ ные в семантике слов, в) это семантические значения слов, а точнее логические понятая, выраженные в семантике слов. Всё это (а, б, в), обычно именуемое «языком», но фактически являющееся п о л н ы м синонимом термина «мышление», есть функции мозга, нашего аб­ страктного мьшшения. Термин «язык» - это то же, что и термин «мы­ шление», точнее - оречевлённое мышление, состоящее из самого про­ цесса мьшшения и продукта процесса мьшшения - сознания, т.е. в дан­ ном случае языкового сознания. В сущности говоря, не существует общепринятого в языкозна­ нии, философии, логике и психологии «чистого» понятия «язык», и не существует общезначимого в языкознании, философии, логике и пси­ хологии «чистого» понятая «мьшшения», потому что эти два понятия отражают одну и туже сущность. Они так пронизаны друг другом, так органически и неразрывно вплетены одно в другое, что их нельзя разорвать, не разрушив тем самым единый о б ь е к т, в ко­ тором мьппление (мысль) - оно же язык - есть построение семантичес­ ких и логических форм мысли, передача и семантической, и логичес­ кой информации как нечто идеального в его материальной, языковой «упаковке», вынесенной за пределы мозга. Однако и материальная (звуковая, графическая) форма передачи мысли значима и для говоря­ щего, и для слушающего не как физическая субстанция сама по себе, а лишь как нечто идеальное, мыслительное (в языке важны не звуки, а фонемы и графемы). Эти два ингредиента оречевлённого мышления - идеальное и материальное - на самом же деле есть о д и н и тот же объект, 716

представляющий собой, как будто бы, и нечто идеальное, и нечто ма­ териальное, но которое, это последнее, на самом деле юже является идеальным (язык образован не конкретными звуками, а абстрактными фонемами и графемами). Звуковая и графемная форма слова (язык) имеет семантическое значение (мышление) лишь постольку, поскольку она представлена фонемной (графемной) цепочкой определённой структуры, которая есть тоже идеальный продукт мышления. Следо­ вательно, и материальная форма языка, и семантика языка идеаль­ ный продукт мозга, вынесенный за его пределы как оречевлённое мы­ шление. Грамматические средства организации мыслительного про­ цесса в виде оречевлённого мышления есть тоже область мышления, это такие логические единицы (логические «граммемы»), которые, на­ подобие логических понятий в словах, выражают грамматические по­ нятия ещё более высокой абстракции. Может показаться, что с введе­ нием в языкознание трёх новых понятий - «логические фонемы», «ло­ гические граммемы», «логические понятия» («фонемы» ещё не связы­ вались И. А. Бодуэном де Куртенэ с логикой, а «логические понятия» известны в логике ещё со времён Аристотеля) вместо старых и давно «обкатанных» (фонемы, грамматические формы, семантические значе­ ния) ничего в науке о языке не изменилось. Но это только «кажется». Новые термины предполагают с о в е р ш е н н о н о в ы й философ­ ский подход к понятию «соотношение языка и мышления», «соотноше­ ния», которого на самом деле н е с у щ е с т в у е т : эти два понятия одно и то же и представлены здесь как о р е ч е в л ё н н о е м ы ш л е н и е, вынесенное за пределы мозга. 3) Соотношение классов слов («частей речи») с языком, сознанием, действительностью Итак, классы слов («части речи»), как гласит традиция, имеют т р о й н у ю связь: с языком, с мышлением (сознанием) и с объектив­ ным миром. Фактически же классы слов имеют о д и н а р н у ю связь - с реальной действительностью, ибо классы слов являются структурными элементами самого языкового сознания, вынесенными в процесе оречевлённого мышления за пределы мозга. В словах (еди­ ницы языкового сознания) отражены понятия (те же единицы языко­ вого сознания), в виде семантических значений, закреплённых за каж­ дой молекулой окружающего нас мира, идеально отражающие реаль­ ные предметы, события, процессы, качества, количества отношения. Эти понятия осели и закрепились в языковом сознании человека в ре­ зультате жизненного опыта. И человек, выбирая слово из запасников языкового сознания (или изобретая его заново), выбирает логическое понятие, но выбирает его уже не просто как некую фонологическую форму; а с его строго определёнными грамматическими признаками 717

(логическими «граммемами»). Включение слова в определённый класс предполагает его характеристику с точки зрения его возможного ис­ пользования в конкретных актах речи. Категориальные, «частеречные» свойства слов, без которых слова вообще не существуют, есть один из важнейших порождающих механизмов процесса мышления и именно в качестве т а к о в о г о они образуют систему классов слов в языковом сознании. С л о в о как носитель отражённого в сознании «кусочка» внешнего м и р а , целиком находится во власти языкового сознания, подчиняется е г о структуре и само есть клеточка этой струк­ туры. Ещё раз повторю: понятийная структура языкового сознания представлена в мозгу человека в виде т р ё х различных структур в виде идеальной структуры фонологической и графической системы («логические фонемы или графемы», в виде идеальной структуры «ло­ гических граммем» и в виде идеальной структуры мира, отражённой в системе «логических понятий». Что касается связи классов слов («частей речи») с р е а л ь н ы м м и р о м то они не являются зеркалом объективного мира. Если и счи­ тать их зеркалом мира, как это полагают некоторые лингвисты, то это «зеркало искажённое», искажённое не внешним миром, а нашим моз­ гом, нашим сознанием, которое восприняло мир так, как он на него повлиял, как этот мир ему «казался» в условиях зарождения языка, т.е.самого сознания. Структурность, членимость, «штучность» вещей, предметов, процессов, событий, качеств, количеств в объективном мире - своя собственная, никем ( к р о м е Бога) ему не навязанная и не зависит ни от человека, ни от его языка, ни от «частей речи» в том числе. Структур­ ность, членимость, системность языка и его слов, распадающихся на классы - а это значит языкового сознания - это его с о б с т в е н н о е состояние и достояние и никем не созданное; в том числе и самим объ­ ективным миром (в смысле - структура мира н е п е р е ш л а в струк­ туру языка), кроме с а м о г о человека - а это значит - его мозгом в полном соответствии с теми материальными и общественными у с л о в и я м и реальной действительности, в которой человек жил и живёт. Именно эти материальные, природные, общественные, соци­ ально-экономические условия жизни и повлияли на мозг человека («бытие определяет сознание»!), а он, этот мозг, в свою очередь, создал самого себя, т.е. своё сознание, которое по своему образу и подобию создало язык, который и есть продукт мозга - и его процесс мышления, и его языковое сознание. Реальный (физический) и внутренний мир че­ ловека, таким образом, «повлияли» на структуру языкового сознания, а оно, таким же образом, «повлияло» на структуру языка, а это ^начит - на своё собственное оречевлённное мышление, т.е. на «самого себя». В этом и только в э т о м состоит связь между языком, т.е. его «частями А

718

речи» и реальной действительностью. Хотя части речи выражают ло­ гические понятия, единые для всех людей Земли, и в силу одинаковос­ ти психической и физиологической организации их нервной системы (т.е. мозга), отражающие одни и те же элементы опыта, это, однако, не значит, что «части речи» во всех языках одни и те же (они, мол, «от­ ражают» один и тот же мир вещей и событий!): они не могут совпадать в силу различий в их национальной грамматической структуре и в их национальной семантической членимости, навеянных разнвми услови­ ями зарождения и жизни языкового сознания. Каждый язык - а это значит языковое сознание людей каждой нации - грамматически и се­ мантически структурирует «части речи» сообразно своей собственной структуре, а не сообразно отражаемому им миру. Следовательно, каж­ дый язык имеет свою собственную, т.е. я з ы к о в у ю систему «частей речи», порождённую языковым сознанием, а не изображает всеобщую систему элементов мира. Разные языки дают людям, говорящим на разных языках, различные варианты я з ы к о в ы х классификаций од­ них и тех же предметов и явлений одной и той же объективной дейст­ вительности, по-разному членят в своих с е м а н т и к о - г р а м м а т и ч е с к и х ф о р м а х одну и ту же действительность, но не факти­ ческое устройство мира, единого для всех людей. Поскольку лексика (семантическая система) языка структуриру­ ет мир в каждом языке по-своему (различные «языковые картины ми­ ра»!), а различная семантическая структурированность каждого языка диктуется особой грамматической структурированностью каждого языка, то, естественно, лексика н е з а в и с и м а от отражённого в ней мира и «защищена» от его прямого, непосредственного влияния двой­ ной «защитой» - и через семантическую, и через грамматическую структурированность. А. К. Васильева справедливо пишет, что части речи - это и д е а л ь н а я модель структуры мира, специфическая форма её отра­ жения, в которой действительность отражается, преломляется под со­ вершенно особым углом зрения [Васильева 1973: 69]. Это значит, что классы слов соотносятся с миром не непосредственно, а только через процесс мышления, через сознание, через мысль, через идеальное. Ес­ ли бы части речи были моделью мира, следовательно, язык был бы то­ же моделью мира. А это означало бы, что познание мира осуществля­ ется языком, в обход мышления, и люди каждой национальности, жи­ вущие в своём языке, жили бы в своём собственном мире. Это - старая теория, идущая ещё от В. Гумбольдта и достигшая своей логической завершённости в теории «лингвистической относительности» Сепира -Уорфа. Однако мир структурируется не частями речи, а в сознанием, и каждое национальное сознание отражает и структурирует этот мир совершенно особым образом, что и находит практическую реализа-

719

цию в национальной системе классов слов, с о в е р ш е н н о р а з ­ л и ч н о й в разных языках. Разумеется, никто не сомневается в том, что все слова связаны с элементами опыта или с внутренним миром че­ ловека, имеют корреляты в реальной действительности. Но связь эта не прямая, не непосредственная, а к о с в е н н а я , опосредованная сознанием. Все слова языка и все полученные их классы - выдумка ума, а не отражение мира, мир слов отражён в сознании и сознанием, которое по-своему распорядилось о том, каким словам быть, а каким не быть в данном языке, и в какую я з ы к о в у ю форму их одеть. Со­ знание человека руководствуется при этом не произволом, а различны­ ми обстоятельствами, в которых живут люди данной национальности. 4) Язык и классы слов («части речи») - одно и то же: классы слов - это вторичная материализация языкового сознания. Классы слов («части речи») суть структурные элементы языково­ го сознания, вынесенные в процессе оречевлённого мышления за пре­ делы своей базы локализации - языкового сознания. Но эти структур­ ные элементы сознания не живут как разрозненные и взаимонезависи­ мые элементы: они м а р к и р о в а н ы грамматическими и семанти­ ческими п р и з н а к а м и я з ы к о в о г о с о з н а н и я , т . е . п р и з ­ н а к а м и с а м о й я з ы к о в о й с т р у к т у р ы . Ни одно слово ес­ тественного языка не живёт своей самостоятельной жизнью, независи­ мой от жизни языка, от его структуры. Оно всегда наделено теми свой­ ствами структуры языка, которой оно принадлежит. Все слова языка («части речи») даны в сознании как понятийные знаки реального мира, в которых идеально обобщены элементы этого мира, - и не иначе, как только в соответствующих грамматических формах: каждое понятие должно быть снабжено знаковыми приметами того класса слов, кото­ рому оно принадлежит и по которым оно опознаётся как слово соот­ ветствующего класса. Классы слов можно считать своего рода в т о р и ч н ы м „обра­ зованием по отношению к структуре языка, как бы «малой» структу­ рой языка, «снятой» структурой языка, своего рода «оголённой» систе­ мой, порождённой структурой языка, В каждом языке классы слов от­ ражают структуру своего языка: в языке столько классов слов, сколько найдётся характерных, различительных признаков в его семантикограмматической структуре языка, эти признаки объединяют слова по некоторой общности в группы, разряды, подклассы, классы. Система классов слов - это зеркало структуры языка или иначе - отражение структуры языкового сознания. Среди классов слов может быть беско­ нечное число подклассов, групп, подгрупп, заданных грамматической и семантической г л у б и н о й их исследования. Их иерархия, как чи720

татель убедился на примере этого исследования, может быть очень сложной. Однако исследователь должен сознательно определить срез языка условно до определённой глубины, ибо дать исчерпывающую классификацию классов слов - значит и с ч е р п а т ь весь язык, все его морфологические, синтаксические и семантические свойства, при­ писав их словам данного класса. Так как классы слов - это система, от­ ражающая структуру с в о е г о языка, то критериями выделения клас­ сов слов должны быть их свойства на всех уровнях языковой структу­ ры: морфология, синтаксис (шверхностньш и глубинный), словообра­ зование, логика (семантика), просодика, ибо ни одно слово языка не остаётся вне сферы действия всех уровней языковой структуры. Так как классы слов отражают структуру своего язьжа, то система классов есть такое представление слов, которое адекватно структуре самого языка. В язьпсе нет ничего, кроме его семантико-граммашческой структуры. В семантико-грамматической структуре язьжа нет ничего, кроме классов слов. Система классов слов - это и есть сам язьж, его структура. Разделение всего богатства язьжа на часта речи, как пи­ шет Е. А. Реферовская, есть результат высшей степени обобщения, си­ стематизации. Нельзя произнести слово, чтобы тут же не отнести его к определённой части речи, к позиции, занимаемой словом в системе язьжа. Части речи представляют собой конечный результат языково­ го восприятия и обобщения конкретных элементов дейстеитещ>ности [Реферовская 1977: 55, 62]. Французский лингвист Б. Поллер пишет, что система частей ре­ чи - одна из важнейших подсистем в общей язьжовой системе. С её по­ мощью, по его мнению, осуществляется один из видов первичной обра­ ботки информации с целью её организованного хранения в памяти, кото­ рая обеспечивает её дальнейшее конкретное использование в речи. Это послужило причиной того, что некоторые авторы предлагают называть классы слов не частями речи, а частями язьжа [Ро11ег 1964:80]. Однако Б. Поллер глубоко заблуждается: система классов слов - не подсистема, си­ стема классов слов и есть сам язьж, это зеркало структуры язьжа и суще­ ствует в сознании человека не как «первичная обработка информации», а как вся информация, заключённая в словах со всеми их признаками без исключения! Система частей речи - это структура язьжа в миниатюре, а не подсистема, которая должна якобы предполагать также наличие и других подсистем в общей системе язьжа, которых, однако, нет. 1

2

«Вопрос о том, сколько категорий и какие именно различает данный язык должен решаться для языка в целом. Для этого необходимо установить те функции, которые имеют формальное выражение, даже если они выражены не во всех случаях» [Есперсен 1958: 54]. Система частей речи составляет основу и сущность грамматического строя языка [Савченко 1959: 25; см. также: Алиев 1960: 25]. 1

2

721

Язык и части речи - одно и то же. Когда списочно были заданы пробы и признаки слов (см. Глава 3, §§ 8, 9), то эти признаки были прежде абсорбированы штучно из самого языка, из его семантикограмматической структуры. Когда же была построена система классов слов, то этим же актом была вновь воссоздана снятая структура язы­ ка, но представленная в форме трёхуровневой системы классов слов. Структура языка, независимая от воли человека, нашла своё вторич­ ное отражение в системе классов слов, созданной волей человека, но созданной не по наитию исследователя, а в полном соответствии с этой структурой. Таким образом, исследователь исходит из структу­ ры живого языка и приходит вновь к ней, но уже в форме системы классов слов, служащей зеркалом этой структуры. В этом и только в этом заключена суть построенной здесь трёхъярусной системы клас­ сов слов как отражения структуры языка. Эта концепция классов слов предполагает соответствующее понимание сущности языка, без кото­ рого проблему классов слов решить невозможно.

5) Система классов слов как отражение структуры языкового сознания человека. Результаты отражения материального мира и внутреннего мира человека упорядочиваются через распределение этих миров в созна­ нии по категориям, называемым логическими понятиями, т.е. по клас­ сам слов. В языковом сознании человека и, следовательно, в его язы­ ке находят отражение элементы действительности в виде таких клас­ сов слов как существительные, глаголы, прилагательные. Это полно­ стью согласуется с самой природой отражения: в мире больше вещей, предметов, качеств, чем отношений между ними. Кроме классов сдов, отражающих реальные, физические и духовные сущности и их призна­ ки, в систему классов слов входят такие слова, функцией которых яв­ ляется выражение понятий процессов (глаголы), условий и обстоя­ тельств протекания процессов (наречия), отношений между понятия­ ми (предлоги), отношений между суждениями (союзы). Существи­ тельные представляют собой автономные сущности мира, материю, лежащую в основе мироздания, являющуюся средоточием свойств. Глаголы и прилагательные как функциональные аналоги движения, свойств и качеств предметов отражают уровень процессов и призна­ ков. Идея о степени важности различных классов слов в репрезента­ ции свойств мира следующим образом отражена в грамматике Дуден: «Среда этих шеста классов слов (глаголы, существительные, прилага­ тельные, артикли, местоимения и числительные) наиболее чётко выде­ ляются глаголы, существительные и прилагательные как главные классы слов, так как они более всего способствуют тому, чтобы, гово­ ря словами В. Гумбольдта, «преобразовывать мир в собственность 722

духа», и так как они обладают наиболее чётко выраженной системой форм, способной выражать в предложении стоящие перед ними зада­ чи. К ним принадлежит поэтому наибольшее количество слов. Близ­ ко к этим главным классам примыкают слова, замещающие и пред­ ставляющие существительные, задачей которых является образование системы языковых форм. В противоположность указанным словам частицы (под «частицами» в этой грамматике понимаются наречия, предлога, союзы, - А. К.) из-за более слабой способности выражать объективную действительность и из-за отсутствия собственной систе­ мы форм, показывают, что их значимость (Ье151ип§) в предложении ограничена» Ридеп 1981: 80]. А. К. Васильева справедливо пишет, что назначение частей ре­ чи - подготовка словесного выражения мысли, следовательно, систе­ ма частей речи должна иметь в своём составе все простейшие функци­ ональные элементы, из которых слагаются вербализованные логичес­ кие операции. Поэтому гтринцип системы частей речи следует искать в структуре данных операций [Васильева 1973: 67]. Но для того, что­ бы осуществить логические операции, имеющие определённую струк­ туру, необходима структура соответствующего языка, имеющая на уровне классов слов трёхуровневый характер. Простейшие логичес­ кие операции соответствуют элементам структуры внешнего мира. Существительные - это аналог материи, глагол - аналог движения, прилагательное - качества, числительное - количества. Но это соот­ ветствие носит относительный характер, так как существительные не обязательно отражают предметы, нечто материальное, так же как и глаголы не обязательно выражают реальные действия. Такие же «противоречия» есть и у других частей речи. Происходит это благо­ даря самостоятельности сознания по отношению к бытию (не всякое «бытие» определяет «сознание»!). Поэтому А. Сеше называет части речи «категориями воображения», с помощью которых любое явление в принципе может быть представлено как субстанция, процесс, каче­ ство [ЗесЬеЬауе 1926: 95]. Структурно-функциональнью параметры каждого класса слов отражают и характер всей системы классов слов, и отношение каждого класса к остальным компонентам системы, и со­ отнесённость с элементами мира. Эти две стор оны функции частей ре­ чи (внутрисистемные отношения между ними и соотаесённость с ми­ ром) составляют некоторое, но не однозначное единство и не вытека­ ют одна из другой, потому что, например, существительные могут символизировать не только предметы, но также и качества, отноше­ ния, количества. Проблема эта - как соотносятся «слова» и «вещи», дошедшая до нас от античных философов через два с половиной ты­ сячелетия, не решена и вновь и вновь, и всё ещё в искажённом свете, всплывает в теории языкознания до сих пор.

723

Наиболее типичные представители каждого класса слов суть п р о т о т и п ы , центральные члены системы, выделенные на основе сильных признаков. В пределах каждого класса слов разграничивают­ ся разные уровни обобщения в сознании: непересекающиеся (уникаль­ ные) и пересекающиеся признаки. Результаты отражения мира и его категоризации закрепляются в сознании через вербальные средства как лексикализация элементов опыта. Для пользования словом в оречевлённом мышлении необходимо, чтобы оно находилось в языковом сознании, удерживалось его памятью и могло быть реализовано в ви­ де структурного элемента оречевлёного мышления (в устной или пись­ менной речи) [см. также: Залевская 1999: 99]. Состав и строение системы классов слов обусловлены деятельно­ стью нашего мьшшения, т.е. деятельностью вербализованных логичес­ ких операций. Следовательно, взаимодействие классов слов друг с дру­ гом и взаимодействие отдельных компонентов внутри классов слов со­ вершается по тому же принципу, что и взаимодействие между компо­ нентами суждения и умозаключения (это и лежит в основе различения «частей речи» и «членов предложения», см. подробнее об этом выше, § 5, IV, 4). Так как мьппление имеет расчленённый характер, складыва­ ется из отдельных понятий, отражённых в словах того или иного клас­ са, т.е. из логических понятий, отражающих отдельные стороны дейст­ вительности, то формирование мысли происходит путём комбинирова­ ния понятий, представленных в этих словах. Поэтому процесс мьшше­ ния - это непрерывное расчленение целого, некоего мыслительного за­ мысла на части и соединение этих частей в сочетания (предложения, т.е. суждения, умозаключения) с целью информации и получения нового знания. В качестве исходного избирается объект мысли в виде некото­ рого мыслительного представления о нём, которому приписываются те или иные логические, т.е. субъектно-предикатные свойства, выражен­ ные в живых словах языка, а это значит - в понятиях логики. Можно утверждать, что представленная здесь трёхъярусная (трёхуровневая) система классов слов есть, во-первых, порождение не­ мецкого национального языкового сознания и, во-вторых, инструмент того же языкового сознания для отражения мира, есть посредствующее звено между языковым сознанием и миром. Тройная или трёхуровне­ вая система классов слов - это плод работы нашего мозга, само мьпп­ ление, которое не может отражать мир, не будучи структурированным и м е н н о т а к , как оно представлено в трёхъярусной системе классов слов. Мы можем отражать мир в нашем языковом сознании только и только в силу того, что оно имеет определённую с т р у к т у р у , представленную в трёхъярусной системе классов слов, добытой в структуре оречевлённого мышления, т.е. в структуре языкового со­ знания или языка на его шести указанных выше уровнях (морфологи724

ческом, словообразовательном, синтаксическом, просодическом, трансформационном и логическом). Но наше языковое сознание пред­ ставлено в трёхъярусной системе классов слов не как живое, оречевлён­ ное мьппление в виде звучащей или написанной речи, а в снятом виде, в виде с и с т е м ы к л а с с о в и з о л и р о в а н н ы х с л о в как зер­ кало, отражение структуры немецкого языка и, следовательно, немец­ кого языкового сознания. Именно так - в виде трёхъярусной системы классов слов - структурирован и представлен в мозгу, в языковом со­ знании наш язык, хотя совершено очевидно - в иной субстанции и в иных формах, чем они представлены в оречевлённом мьшхиении, вторично материализованных вне мозга. В том виде, в каком представлена в данной книге трёхуровневая система классов слов (как «система построения», т.е. система абсорби­ рованных из языка и заранее постулированных «признаков»; как «сис­ тема отношений» между обнаруженными классами слов; как «система взаимогхроницаемости>> различных классов слов на основе представ­ ленности в различных классах одних и тех же материальных лексем, т.е. «тел» слов), эта система классов слов заложена в н е м е ц к о м я з ы к о в о м с о з н а н и и , а это значит - в с т р у к т у р е н е м е ц ­ к о г о я з ы к а . Представленная здесь трёхуровневая система классов слов есть структура языковго сознания, т.е. структура языка в с н я ­ т о м в и д е , в виде расписанных по отдельным классам слов морфо­ логических, словообразовательных, синтаксических, просодических, трансформационных и логических (семантических) признаков из той части структуры языка, которую каждый класс слов представляет. Здесь исследователь навёл порядок в том ограниченном, конкретном (только классы слов), доступном для прямого наблюдения материале, но который недоступно хранится в языковом сознании немецкого обы­ вателя (а у него в языковом сознании хранится то, что здесь представ­ лено в немецких примерах - см. Главы 4, 5) и привёл его в соответст­ вующую систему, а именно в с и с т е м у к л а с с о в с л о в . Следо­ вательно, название книги точно отражает ту реальную языковую дей­ ствительность, которая в ней описана.

§ 19. Многозначность лексем - закон языкового сознания человека. 1) Движущая сила многозначности лексем или «взаимопрошщаемости» классов слов - семантические, мыслительные категории. Как показывает анализ словарного состава языка, многие «лек­ семы», «словарные едшшцы», «тела слов» выступают одновременно как слова различных частей речи, в зависимости от их синтаксическо725

го употребления: в англ. языке лексема тоипй - как существительное (1о §о Гог а §оос1 тоипй), глагол (*о гвши/ а зеп^епсе), прилагательное (щ года*/ *епш, а гешти/ 1x01), наречие (ШетоЬее11хюсп$тоипй), предлог (тоипй Ше ш>гЫ); в немецком языке лексема ш% может быть существитель­ ным (еш #ап§Ъагег Ж?#), глаголом (ш§еп - устар.: приводить в движе­ ние), наречием (Напёе и>е#/), отделяемой глагольной приставкой Ыа&еп, и>е#Ъпп#еп, и^Ъгеппеп). Но ещё больше слов в языке построе­ но по унифицированным словообразовательным образцам с использо­ ванием одной и той же модели: в англ. языке [см. словарь: В. К. Мил­ лер 1990] лексема ре выступает как существительное (гНе /гте) и как глагол (ы /гге), но на основе аффиксации или словосложения с участи­ ем этой лексемы построено 59 сложных лексем (/гте-атт и др.). В нем. языке [см. словарь: О. И. Москальская 1969] с помощью основы лексе­ мы зретт, выступающей как существительное (Не Зрегге) и глагол (зрегтеп), построено путём различных типов словообразования 62 новые лексемы (Зретг/еиет и др.). Язык, таким образом, является в высшей степени э к о н о м н ы м материально-семантическим образованием. Многие, если не большинство лексем языка, участвуют как строитель­ ные элементы в построении множества производных слов, накапливая в языковой структуре массу идентичных материальных элементов, призванных отображать различные семантические (мыслительные, по­ нятийные) значения. Безаффиксное словообразование или то, что на­ зывают «конверсией» частей речи, вносит тоже свой огромный вклад в расширение словарного, т.е. частеречного состава языка. И тем не менее остаётся загадкой: что же или кто же заставляет систему языка так «уплотнять» самую себя, «сжимать» самую себя за счёт «материи», за счёт массового строительства однотипных лексем, обрекая себя на «материальное единообразие», на м и н и м а л и з м ц и ю м а т е р и а л ь н ы х е д и н и ц (\уалгеп - глагол, ^аЬгепй - со­ юз, туаЬгепс! - предлог; 1оуе - глагол, 1оуе - существительное, Ьагй прилагательное, Ьагй - наречие) при м а к с и м а л и з а ц и и , чрезвы­ чайном р а с ш и р е н и и о б ъ ё м а с е м а н т и ч е с к и х з н а ч е ­ н и й в каждом «теле» слова, благодаря чему в значительной степени пополняется арсенал частей речи? Одна и та же материальная оболоч­ ка слова, например, ^аЬгеп (глагол) даёт множество семантических значений, представленных не только разными морфологическими формами глагола (\уаЫ, \уаЬг$1 о. а.), но также синтаксической формой союза и предлога (^йЬгепй). Хотя «конверсия как взанмопероход час­ тей речи» (о «конверсии» см. выше: § 2, VI) считается явлением грам­ матическим [Степанова, Хельбиг 1978: 125-128], однако неясно, ч е м в ы з в а и о )то храмматическое явление, где его движущие силы: по­ чему в немецком языке именно существительные йет Тгап, (Не Кга/1 одноматериальные с предлогами гтои, кга/1 легли в основу их образова-

726

ния, а не, скажем, существительные Аег Мапп, Не Ргаи, Ааз КШ, Лет ТЫК Аег Байт, Аег ШттеП Если и считать, что «конверсия» - явление грамматическое - и в этом нет никакого сомнения, потому что именно изменения грамматических свойств слов «переводят» лексемы как сло­ варные еданицы из «одной части речи в другую», - однако не грамма­ тика служит первичной, движущей силой «конверсии», а «конверсия» как явление грамматическое само вызвано к жизни с е м а н т и ч е ­ с к и м и причинами - м ы с л и т е л ь н ы м и факторами, работой нашего языкового сознания, без ведома которого ничего в «язьпсе» не происходит. Каждая лексема языка имеет бесконечные потенции своих реа­ лизаций в разных синтаксических конструкциях, связанных с с е м а н ­ т и ч е с к и м переосмыслением значения и с изменением г р а м м а ­ т и ч е с к и х форм: мыслительное содержание слова, имеющее беско­ нечные потенции своих мыслительных реалшаций, приобретает при столкновении с другими словами новые свойства - семантические и грамматические. Эти бесконечные грамматические потенции языко­ вого сознания лежат в основе пополнения инвентаря частей речи. Су­ ществительные ёег Тго12, сИе Кгай, хотя и обладают «предметным» значением, выраженным через артикль, однако данное значение «пред­ метности», очень широкое и абстрактное, состоит из множества сем (семем, семантических множителей, сематических примитивов), кото­ рые распознаются по-разному в разных синтаксических конструкциях. Благодаря широкому спектру мыслительных (логических) значений указанные выше существительные способны отдавать себя во власть различных структурных типов предложений, выступая как различные части речи. Когда одна и та же лексема манифестирует разные части речи (аег Тго(2 - 1го12, <Ие Кгай -< кгай; в данном случае существительное и предлог), то здесь не происходит никакого семантического разрыва между разными частями речи - между производящим и производным словом. Семантическое значение исходного (производящего) слова, обладающего целым спектром семантических значений («примити­ вов», сем, семем), уже существующих исторически, ранее, чем значение образованного от него предлога, одной из своих сем нашло практиче­ скую реализацию в соответствующей синтаксической функции предло­ га, представленного той же семемой. Эта сема, реализованная в соот­ ветствующей синтаксической функции слова, легла в основу размеже­ вания частей речи. Это значит, что семантика может лежать в основе безаффиксного словообразования («конверсии» частей речи). Разуме­ ется, не все лексемы, выступающие в какой-либо исходной части речи, так легко отдают себя во власть другой синтаксической дистрибуции, чтобы стать дериватом производящего слова. Такие лексемы уже за727

ранее должны обладать очень широким, весьма абстрактным спектром семантических значений («примитивов»), который бы позволил этой лексеме выделить из себя одну семантическую сторону в соответствии с новой синтаксической функцией, новой синтаксической дистрибуци­ ей. Сама семантика исходного тела слова (лексемы) должна быть такова, чтобы она позволила разбить себя на п р и м и т и в ы или с е м ы , одна из которых и ложится в основу иной синтаксической функции вновь образованной части речи. Конечно, язык (точнее: говорящий, его мышление) мог бы поз­ волить себе «придумать» что-либо новое для вновь появившегося по­ нятия, не обязательно используя уже готовую материальную лексему языка. Но мыслящему мозгу гораздо удобнее и легче позаимствовать из своего собственного лексического арсенала такую лексему, которая в силу своей семантической (логической) близости к новому значению сама «просится» использовать её в другой синтаксической функции. Но семантическое значение лексемы, используемой в другой синтакси­ ческой конслрукции, никогда не доходит до его полного отрыва от своей первоосновы и превращения его в омонимичное слово, иначе бы «конверсия» не осуществилась, ибо она движима семантической (т.е. мыслительной) общностью деривата и производящего (исходного) слова (проблема омонимов здесь не затрагивается). Процесс мьппле­ ния человека, отражённый в желании найти место каждому новому слову (деривату) в новой синтаксической конструкции и место его но­ вого (обновлённого?) семантического значения среди всех сем слова, столь глубок, тонок, интимен, с таким широким диапазоном, часто с совершенно «размытыми» берегами (дег Тго12, ше Кгай), что позво­ ляет выделять в новой мысли (в новой семантике тела слова) тончай­ шие нюансы и еле уловимые оттенки иных значений. Таким образом* разные части речи, образованные от одного и того же тела слова, от одной и той же лексемы, обнаруживают некое и н в а р и а н т н о е семантическое значение, которое вместе с новой грамматической формой и служит основанием для «перевода» одной и той же лексемы в различные части речи. Широта семантического значения материально одой и той же лексемы позволяет ей функциони­ ровать в разных частях речи, но сама возможность для одного и того же тела лексемы выступать как разные части речи хотя и зависит от се­ мантики, однако новая часть речи оформляется новыми морфологиче­ скими и синтаксическими правилами, которые, в силу их различия для одной и той же лексемы, относят её то в одну, то в другую часть речи. Одна и та же материальная лексема становится разными частями речи (ёег Тго12 - хго12, Ше Кгай - кгай), т.е. может быть и существительным, и предлогом только на основе «расщепления» одного и того же семан­ тического значения на множество сем, каждая из которых употребля-

728

ется в различных морфологических и синтаксических формах, вне ко­ торых новое семантическое значение немыслимо. Граница между одними и теми же лексемами в различных клас­ сах слов («частях речи») очень подвижна, теоретически любая лексема может быть одновременно и существительным, и глаголом, и прила­ гательным, и наречием. Всё зависит от того, в какой морфологичес­ кой форме или в синтаксической функции употребляется данная лек­ сема (исходное «тело» слова), а синтаксические функции и, следова­ тельно, дистрибуция слова зависит от семантики - мыслительной ка­ тегории: йег Ьаи/, 1аи/еп, йег {от1§е1аи/епе 1ип#е, 1аи/епйег Мо1ог, 1аи/епй, ип Ьаи/е УОП 2дуе1 51шйеп. Если аналогичным образом каж­ дую лексему (словарную единицу) подвергнуть пробе, то окажется, что многие из лексем могут выступать в различной морфологической форме и в синтаксической функции. Отсюда вывод: семантическое значение лексемы как категория языкового сознания важно как фак­ тор, расширяющий потенциальные возможности лексем функциони­ ровать одновременно как словб разных частей речи. Семантика - это особая сторона классификации частей речи, она служит причиной размежевания в одной и той же лексеме нескольких частей речи, но уже в иных морфологических и синтаксических формах и, следова­ тельно, в иных функциях. Многозначность лексем означает не «переход одной части речи в другую», а употребление одной и той же материальной лексемы, од­ ного и того же тела слова в различной морфологической форме ив раз­ личной синтаксической дистрибуции: существование различных час­ тей речи, уживающихся в одном и том же материальном теле слова, связано с и х д о п о л н и т е л ь н о й д и с т р и б у ц и е й (аЪег - йаз АЪег, йег Мог#еп - тог#еп, йаз Не1т - пегт). Дополнительная дистри­ буция, обусловливающая альтернативную вариантность слов, выявля­ ется в морфологическом оформлении слова, соответственно парадиг­ мам разных частей речи, и в синтаксическом окружении, также харак­ теризующем каждую часть речи, т.е. является г р а м м а т и ч е с к о й д и с т р и б у ц и е й . Различную дополнительную дистрибуцию одной и той же лексемы надо рассматривать в том же ряду, что и понятие ф о н е м ы , которая потому и есть не материальный звук с а м п о с е б е , а тот же материальный звук, произнесённый в соответствую­ щем о к р у ж е н и и других звуков, т.е. в соответствующей фоноло­ гической дистрибуции, в которой звук превращается в фонему. Струк­ тура лексем может быть стабильной или вариантной: в последнем слу­ чае её изменения либо совпадают с изменениями корневых морфем, ли­ бо обусловлены включением в лексическую основу слова грамматиче­ ского форманта другого слова. Таким образом, многозначность лек­ сем представляет собой один из примеров тесного переплетения уров729

ня лексики и уровня грамматики, взаимодействие семантических и грамматических процессов под воздействием семантических (мысли­ тельных) факторов. 2) В многозначных лексемах существует некоторое общее смысловое ядро. В чём смысл существования многозначных слов? Как часто и за счёт чего рождаются в языке новые слова с новыми, доселе незнакомы­ ми значениями? Пополнение новых слов происходит в значительной степени за счёт словообразования, заимствования из других языков. Но основной способ пополнения лексикона языка - развитие новых значений у старых слов а также конструирование новых слов по суще­ ствующим моделям [Кубрякова 1978: 50]. Слово «получает новые зна­ чения только потому, что имело прежнее» [Потебня 1993: 69]. Приме­ ры В. А. Плунгяна подтверждают эту мысль: время можно, как деньги, тратить,

беречь, экономить,

вое существо - убивать

уделить,

отнять, рассчитывать,

как жи­

[Плунгян 1996: 228]. Ср. также примеры

С. Д. Кацнельсона: мягкий = нетвёрдый, нежёсткий (волосы); содер­ жащий мало извести (о воде); нерезкий (свет); негрубый (характер); па­

латализованный (звук). С. Д. Кацнельсон приводит в качестве примера иерархическое дерево, которое показывает, чту от чего произошло. Деривационная структура имеет и е р а р х и ю : главную роль играет одно, основное значение, все остальные значения прямо или косвенно подчинены главному [Кацнельсон 1965: 59]. Есть значения «произво­ дящие» и «производные» в одном и том же слове. Деривация в этом случае не получает материального выражения в новом слове и остаёт­ ся невыраженной, скрытой. Она опирается на семантические элемен­ ты контекста. Эта деривация - семообразование, отличное от слово­ образования [Кацнельсон 1965: 61]. Переносные значения (лиса, чур­ бан, мурло, медведь, фрукт) не имеют самостоятельной номинативной функции и употребляются как средство экспрессивной характеристи­ ки. Такие значения не входят в основной инвенгарь значений [Кац­ нельсон 1965: 72]. Так как многозначность слова обусловлена системой языка, а не речью, то С. Д. Кацнельсон делает отсюда неверный вывод о невозможности дословного перевода многозначных слов [Кацнель­ сон 1965:54]. Причина лежит совсем в другом - переводятся не отдель­ ные значения многозначного слова, а переводится с м ы с л всего предложения, в котором многозначное слово легко находит свой ино­ язычный эквивалент. Всему здесь причина - в различной семантичес­ кой структурированности каждого языка. Послушаем теперь А. И. Новикова, который убедительно по­ казал семантический механизм многозначности слов. Значение сло­ ва нежёстко, неточно, с расплывчатыми границами. Благодаря это-

730

му расплывчатая материя обозначает неограниченную действитель­ ность. В материи исчезает конкретность и определённость, но зато расширяются возможности означивания. Слово имеет только лекси­ ческое значение, но его конкретизация происходит в речи за счет со­ четаний значений слов. При сочетании уже двух слов происходит взаимное ограничение их значений. Из множества значений выбира­ ется одно [А. И. Новиков 1983: 104]. Таким образом, лексическое зна­ чение изолированного слова не полностью отражает своё содержа­ ние, оно проявляется лишь в сочетании с другими словами. Так это делается в словарях (даются условия употребления слов). Происхо­ дит «постоянный переход от языковых явлений к речевым, где реали­ зуется функциональньш аспект языка» Отсюда закон: для определе­ ния содержания единиц языка одного уровня требуется переход к единицам более высокого уровня, вплоть до целого текста [А. И. Новиков 1983: 83]. Так как семантическое значение слова реа­ лизуется в синтаксической структуре, то его функция как знака - слу­ жить средством передачи информации в коммуникативном процессе, причём конечное количество исходных элементов может передавать бесконечное количество новой информации. Главную роль при этом играет специфика самой связи между материальной стороной знака и его означаемым. Эта специфика проявляется при сопоставлении языка человека и животных. У животных связь «сигнал - ситуация» жёстко связаны ассоциативной связью. Количество сигналов равно количеству ситуаций. Каждый сигнал - законченное сообщение, по­ этому язык животных - закрытая система. В языке человека нет жёст­ кой, однозначной связи между материей знака и предметом, тут воз­ можны комбинации, которых нет в язьпсе животных. Комбинирова­ ние происходит на двух уровнях: комбинирование дискретных эле­ ментов для построения самого знака и комбинирование знаков для построения сообщений. Это делает язык человека открытой систе­ мой, так как он позволяет выразить бесконечное многообразие обо­ значаемого [А. И. Новиков 1983: 102]. Как известно, все семантические значения в многозначном слове не равнозначны. Например, А. А. Потебня различает ближайшее и дальнейшее значение слова, которые Ю. С. Степанов называет глав­ ным и неглавным значением. Ближайшее значение бывает главным (оно не зависит от контекста). Неглавные значения непонятны без контекста: они делятся на две группы: 1) значения, в которых языковой контекст влияет на их значение, они описываются с помощью других слов; 2) неглавные значения принадлежат уровню индивидуальной ре­ чи, значение этих слов невозможно описать одним словом [Степанов 1966: 154-155]. «Руководствуясь контекстом, говорящий механически добавляет или отнимает от общего значения слова семантические эле731

менты, являющиеся составной частью не данного значения, а контекс­ та. Здесь мы имеем дело лишь с мнимым влиянием контекста на зна­ чение» [Курилович 1962: 241]. Практически почти каждое слово языка употребляется в различ­ ных ситуациях с различными значениями. При этом часто, если это не омонимы, у всех значений имеется и некое общее смысловое ядро, слу­ жащее основанием для употребления данного слова в данной ситуации [Алмаев 1998: 80]. Развитие лексического значения протекает на базе уже существующего лексического значения данного слова, отталкива­ ется от конкретного семантического значения слова, видоизменяюще­ гося по мере того, как в процессе обобщения к нему «подключаются» всё новые и новые предметы [Звегинцев 1962: 351]. «Многозначность это благо и неизбежность в язьпсе. Если представить, что глубокий ко­ лодезь и глубокий мыслитель - омонимы, разные слова, то каждое из них «лишится того объёма, который свойственен одному многознач­ ному слову глубокий ... Если переносное значение глубокий (глубокий мыслитель) перестанет восприниматься ... на фоне его же пространст­ венного осмысления (глубокий колодезь), то «потухнет» и переносное значение, которое в живом естественном языке усиливается самим фак­ том взаимодействия разных значений ... - физического (пространст­ венного) и переносного» [Будагов 1976:237]. «Золотое сердце» - это пе­ реносное значение прилагательного, которое воспринимается на фоне его же буквального значения (золотое кольцо), нисколько не нарушая единства самого слова, единства, свойственного природе слова. Если бы было иначе, язык превратился бы в плоскую структуру» [Будагов 1984:56]. В полисемантическом слове существует смысловая связь меж­ ду отдельными элементами смысловой структуры: само существование подобной связи обеспечивает единство слова [Звегинцев 1962: 26]. Раз­ ные значения в слове не разрушают единства слова, все значения в сло­ ве относятся к действительности через посредство прямого значения слова, поддерживая известное единство разных значений в системе слова [Будагов 1965: 17-19]. Р. А. Будагов вьщвинул идею «промежу­ точного звена в лексике» - это не логические и психологические ассо­ циации, это историческое рассмотрение движения значений слов. «Промежуточное звено» между старым значением и новым значением может указать на связь давно забытых этимологии, понять историчес­ кое развитие значения слова [Будагов 1976: 253-266]. Многозначность слов, как отмечают многие исследователи, существует на уровне языка, а не речи. Многозначность - это раз­ личное смысловое содержание с общим семантическим элементом в данной материальной оболочке. Общий смысловой момент в по­ лисемии является источником возникновения нового значения на ос­ нований какого-либо сходства (по форме, по функции и т. д.) [Вари732

на. Проблема денотата ... .: 48]. Одно из значений сова составляет опору, базу для другого [Маслов 1975: 125]. Всевозможные значения в слове оседают в нём не по точным логическим правилам, а отража­ ют многообразие потребностей в общении. Но через это, казалось бы, совершенно случайное нагромождение разного рода значений в одном слове «всегда пробивается единая смысловая линия, которая и является линией развития лексического значения слова» [Звегин­ цев 1957: 207]. В любом многозначном слове всегда имеется цент­ ральное или основное значение, цементирующее все остальные зна­ чения [Будагов. К критике релятивистских теорий ...: 23; см. также: Курилович 1955: 73]. В многозначном слове есть этимон, признак, представление, т.е. элемент мотивации для нового значения [Кац­ нельсон 1965: 56-57]. Такой же точки зрения придерживается В. Шмидт: язык есть система, резервуар, из которого актуальный ре­ чевой акт черпает свой материал, это не система опустошённых от­ ношений и форм, а система конкретных смысловых знаков. В речи, на уровне рагок выступают в многозначных словах только такие значения, которые в готовом виде даны уже на уровне языка (1ап#ие) [ЗсплпсИ 1963: 8]. Значение слова является продуктивным и способным к разви­ тию в той степени, в какой сохраняется в слове живая связь с предмет­ но-логическим рядом [Звегинцев 1957: 127]. Лексическое значение слова не является чем-то раз навсегда приданным слову: в каждом ак­ те речи оно как бы заново воспроизводится в тех границах, которые для него устанавливают лексико-семашические варианты слова. На этой воспроизводимости значения построена способность слова рас­ ширять путём «употреблений» свои лексико-семантические варианты [Звегинцев 1957: 201]. Широкий, приблизительный, «намечающий» характер признака в слове создаёт потенции для развития значения слова, т.е. понятия. Этот «признак» есть тот ориентир, который на­ правляет применение слов для обозначения всё новых и новых пред­ метов и явлений объективной действительности. Это «творческий ориентир» [Звегинцев 1957: 208]. Многозначность слов, как пишет Р. А. Будагов, - это парадокс. С одой стороны, слово - едино и самостоятельно, а с другой стороны, оно как бы «распадается» на множество отдельных значений. Но па­ радокса нет. Когда человек говорит «золотое сердце», то переносное значение прилагательного золотой воспринимается на фоне его же буквального значения (золотое кольцо), нисколько не нарушая единст­ ва самого слова. Поэт и прозаик могут пойти дальше в стремлении найти новые переносные значения. Но это уже другой вопрос, относя­ щийся к индивидуальному осмыслению слова. Таким образом, тут нет парадокса [Будагов 1984: 56]. Категория лексического значения слова 733

бытует совершенно объективно, сочетая в себе и элемент абсолютный (независимый от контекста), и элемент относительный (обусловлен­ ный контекстом) [Будагов 1983: 229]. С. Д. Кацнельсон пишет, что контекст определяет функциони­ рование многозначного слова, но роль контекста заключается не в об­ разовании «вариантов» общего значения, а в другом: контекст играет двоякую роль - как средство отбора нужного значения и как средство актуализации отобранного значения. Контекст не видоизменяет рас­ плывчатое исходное значение, превращая его в «позиционные вариан­ ты», а реализует заключённые в слове заранее (т.е. в слове как элемен­ те языковой системы) различные значения [Кацнельсон 1965: 53-54]. Для говорящего нет контекста, он его ещё только создаёт. По контек­ сту опознаёт значение слова только слушающий. Поэтому в голове го­ ворящего уже заранее возникло одно из значений многозначного сло­ ва, и он для этого слова создаёт соответствующий контекст, по кото­ рому позже слушающий определяет значение этого слова. Слово мо­ жет иметь несколько «значений», как совокупность синонимов. В од­ ном слове может одновременно происходить несколько разных обоб­ щений. Но обобщения совершаются не в слове, а в мозгу, и сам мозг придаёт одной и той же материи слова то одно, то другое значение, но только такое значение, которое каким-то образом близко к старо­ му, к общему значеншо. Семантическое значение лексемы как категория сознания (поня­ тия) важно как фактор, потому что внутри любого значения (понятия) заложены р а с ш и р и т е л ь н ы е потенциальные возможности лек­ семы функционировать одновременно как слова разных классов. Се­ мантика (логика) служит причиной размежевания в лексеме граммати­ ческих слов нескольких классов. Она тянет за собой изменение морфо­ логических и синтаксических форм исходных лексем. Поэтому посто­ янный «переход» одной и той же лексемы из одного класса слов в дру­ гой - это только часть используемых возможностей в язьпсе, хотя мно­ гие незаполненные клетки для каждой лексемы ещё остаются неис­ пользованными: по мере развития мьппления в связи с прогрессом на­ ук и общественных отношений людей в сознании человека неизбежно появление новых понятой, которые найдут свою морфологическую и синтаксическую нишу в ещё не использованных семантических воз­ можностях существующих лексем. В языке, таким образом, существу­ ет какой-то набор семантических лексем (тел слов) и набор морфоло­ гических и синтаксических правил. На основе этих трёх факторов осу­ ществляется их историческое движение и взаимодействие, постоянное переструктурирование классов слов в лексиконе. Язык всегда имеет в «запасе» новые возможности, которые, может быть, когда-нибудь бу­ дут востребованы. 734

Общее смысловое ядро в лексеме и его близкие, но разные се­ мантические варианты в речевом употреблении можно рассматри­ вать как концепты, связанные между собою как общее и единичное. В многозначных словах закреплено родовое понятие, выступающее на первый план, когда слово употреблено вне контекста. В и д о в ы е понятия рождаются в контексте, они подчинены родовому. Э т а с п о ­ собность слов играет большую роль в абстрагирующей работе м ы ш ­ ления, ибо даёт возможность обнаружить в слове сущности всё б о л е е высокого порядка.

3) Многозначность лексем - закон языкового сознания, связанный с ограниченностью человеческой памяти. Существует точка зрения, согласно которой полисемия х а р а к т е ­ ризуется как нежелательное явление в язьпсе. «... в идеале каждому от­ дельному значению соответствует отдельный языковой знак в е г о м а ­ териальном воплощении» [Русс, язык и советское общество. Лексика совр. русс. лит. языка 1968: 121]. С. Д. Кацнельсон пишет, ч т о хотя полисемия и признаётся, однако признаётся только как чуждое языку и навязанное ему извне, неорганическое явление. О. С. Ахманова пи­ шет: «Наиболее е с т е с т в е н н ы м (разр. моя, - А. К.) было б ы т а ­ кое положение, при которой каждой единице языкового смысла с о о т ­ ветствовала бы отдельная и строго закреплённая за ней единица внеш­ ней оболочки. Однако это положение, которое, отвлечённо рассуждая, и могло бы казаться желательным и «удобным», на самом деле не су­ ществует» [Ахманова 1957: 108]. Почему большинство слов любого языка изобилуют многознач­ ностью (полисемией)? Что лучше для механизма языка, в каком случае язык может считаться более богатым: 1) когда он содержит как можно меньше одних и тех же материальных лексем и как можно больше вы­ ражаемых ими смыслов, значений, т.е. когда один знак имеет множест­ во значений, или 2) когда в язьпсе содержится столько же слов, сколько и выражаемых ими значений, т.е. когда соотношение материальных знаков и выражаемых ими идей - один к одному (мечта О. С. А х м а н о вой!)? Эти два вопроса можно сформулировать так: что лучше и выгод­ нее для памяти человека: одно слово - одно значение, или одно с л о в о много значений? С. О. Карцевский эту проблему заметил, но не д а л ей объяснения: « ... обозначающее всегда стремится иметь различные функции, подобно тому как и обозначаемое стремится быть выражен­ ным не одним, а многими способами. Хотя оба эти стремления асимме­ тричны, они образуют в языке подвижное равновесие» Это связано с «асимметрическим дуализмом языкового знака» [Кагсеузкц 1929: 88]. Мир членится на грандиозное число понятий (точнее с к а з а т ь элементов, - А. К.) - пишет Е. Н. Панов. Если бы каждое из н и х обо735

значалось специальным символом, то человеческая память не спра­ вилась бы с задачей запоминания столь гигантского числа знаков [Панов. Знаки, символы, языки. .: 70]. В этом, конечно, и заключе­ на причина существования многозначных слов. Как пишет Р. А. Бу­ дагов, около 80% слов в англ., фр., нем., русс, языках многозначны [Будагов 1976: 237]. А. А.Реформатский пишет: « „Многозначность" свойственна большинству слов. Это вполне е с т е с т в е н н о (разр. моя, - А. К.). Слова как названия могут легко переходить с одной вещи на другую» [Реформатский 1967: 81]. Спросим: а почему это «естественно»? Где лежит причина многозначности слов и как она согласуется с теорией познания? Ссылаясь на Аристотеля, X. Штейнталь пишет: «Число слов и понятий ограничено, вещи же количественно бесчисленны. Од­ но слово и одно понятие п о н е о б х о д и м о с т и (разр. моя, А. К.) обозначают поэтому многое» [51еш1па1 1863: 186]. А в чём со­ стоит эта «необходимость»? Почему многозначность, по А. А. Рефор­ матскому, - «естественное», а по X. Штейнталю, - «необходимое» свойство языка? Хотя вопрос «почему»? в общем и целом, в теорети­ ческом плане остаётся открытым, но некоторые ответы на этот во­ прос уже можно найти. Р. А. Будагов дал положительный (косвенный) ответ на первый вопрос: если многозначность входит в сущность языка, то лучше иметь много значений при минимуме материальных форм, ибо язык н е п р и е м л е т н и ч е г о л и ш н е г о (разр. моя, - А,К.). Язык сам решил, что одно слово с множеством значений - это лучше, чем наобо­ рот, т.е. чем иметь для каждого значения отдельное материальное сло­ во [Будагов 1976: 238]. Таким образом, первая причина многозначно­ сти слов - язык не приемлет ничего лишнего. Р. А. Будагов пишет: чи­ сто к о л и ч е с т в е н н о е р а с ш и р е н и е язьжа сопровождалось бы его к а ч е с т в е н ы м у х у д ш е н и е м (разр. моя, - А. К.) пос­ лаблением. Новые и старые слова стали бы терять те смысловые связи друг с другом, которые характерны для них в естественных язьжах. Лексика увеличивается не столько количественно, сколько качествен­ но за счёт переосмысления соотношения между старыми и новыми зна­ чениями [Будагов 1976: 239]. Это вторая причина широкого распрост­ ранения полисемии в языке - язьж не может допустить качественного ухудшения самого себя, если одному слову будет соответствовать только одно значение. Следовательно, сознанию легче концентриро­ вать в одной материальной лексеме множество смыслов и, следова­ тельно, запоминать множество значений, чем те же значения во множе­ стве знаков. В связи с этим надо особо подчеркнуть связь семантики и грам­ матики, ибо многозначность не может быть не связанной с граммати-

736

кой. Эти две стороны языкового знака взаимно поддерживают и обо­ гащают друг друга. Грамматики «вообще», самой по себе нет, а есть грамматика в лексике. И лексика существует лишь в грамматике, что в своё время было хорошо обосновано Н. Ю. Шведовой. К неизбеж­ ности этой связи заставляет прийти ограниченная память нашего со­ знания. Следовательно, значения многозначного слова системны. Уникальная способность мозга - о б о б щ а т ь предметы и яв­ ления, одевая их во всё более и более абстрактные понятия. Степень обобщения бесконечна. Только так человек может охватить бесконеч­ ность мира, имея в своём распоряжении великое множество материаль­ ных знаков, 80% которых - многозначны (по данным Р. А. Будагова). Только так человек может охватить бесконечность мира, одевая беско­ нечный ряд его предметов, процессов и свойств в к о н е ч н ы й р я д логических понятий, одетых в конечный ряд м а т е р и а л ь н ы х з н а к о в . Только имея в сознании к о н е ч н ы й н а б о р с и м в о ­ л о в , каждый из которых идеально представляет в сознании бесконеч­ ный ряд реальных предметов, процессов и качеств, человек с п о с о ­ бен мыслить. Полисемия лексем не порождается контекстом. Если лексема многозначна, то все её значения существуют в ней одновременно, на уровне языка, т.е. в языковом сознании. «Вне зависимости от его дан­ ного употребления слово присутствует в сознании со всеми своими значениями, со скрытыми и возможными, готовыми по первому зову всплыть на поверхность» [Виноградов 1947: 14]. Полисемия внутренне обусловлена свойствами человеческого сознания, поэтому она предо­ пределена природой самого языка как свойства сознания. Если лексема многозначна, то все её значения существуют в ней одновременно, на уровне языка, т.е. в языковом сознании. Вне зависи­ мости от его данного употребления слово присутствует в сознании со всеми своими значениями. Полисемия внутренне обусловлена свойст­ вами человеческого сознания, поэтому она предопределена природой самого языка как свойства сознания. «Если язык как система - это ре­ зервуар, из которого актуальный речевой акт черпает свой материал, и если язык понимается не как система опустошённых отношений и форм, а как система конкретных осмысленных знаков, то в речи, т.е. на уровне раго1е могут выступать только такие значения которые в готовом виде ... даны уже на уровне языка (1ап§ие)» [Зс1шй<11 1963: 8]. Аналогичную точку зрения находим у С. Д. Кацнельсона: роль контекста по уточнению содержания многозначного слова не в том, что контекст видоизменяет исходное, общее значение, превращая его в «позиционные варианты», а в том, что контекст реализует заключён­ ные в слове заранее (т.е. в слове как элементе языковой системы) раз­ личные значения. Цель контекста: отбор нужного виртуального зна737

чения и его актуализация. Значение - не следствие актуализации, а её предпосылка. Актуализация возможна лишь тогда, если акт отбора уже выделил определённое значение [Кацнельсон 1965: 54]. Некоторые лингвисты считают, что многозначность слова зави­ сит от контекста. Если бы это было так, то естественный язык ничем бы не отличался от кода, где строго действует принцип: одно слово одно значение. Этот принцип удобен для машины, но в язьпсе это при­ вело бы к его оскудению, лишило бы его огромных выразительных возможностей. Отличие естественного языка от кода имеет глубокое основание и зависит от развития мьппления человека [Будагов 1984: 55]. « . . . язык как система содержательных символов, устных или пись­ менных, не есть формальная система и не может быть сведён к ней без разрушения его истинной природы ... . Когда язык формализован, он перестаёт быть языком и становится кодом» [Таубе 1964:18]. Француз­ ский лингвист М. Бреаль считал полисемию «признаком приобретён­ ной цивилизацию) [Вгйа1 1913: 144], а датский лингвист О. Есперсен, по свидетельству Р. А. Будагова, отождествлял воображаемый искус­ ственный язык, лишённый многозначности слов, с адом, в котором лю­ ди говорили бы с помощью «плоского и беспомощного» средства ком­ муникации [Будагов 1976: 237]. Если бы не было полисемии, то, по мнению Р. А. Будагова, это «превратило бы язык в автоматическое устройство, лишённое всякой выразительности, всякой национальной специфики, всякого движения. В действительности язык не есть сумма этикеток, сумма названий ... Язык - это сложная система, служащая не просто для простого имено­ вания предметов и явлений, но и для выражения мыслей и чувств лю­ дей ... Принцип равенства слов и значений превратил бы язык в непо­ движное устройство, лишённое «способности)) передавать движение от конкретного к абстрактному,... от частного к общему» [Будагов 1976: 238]. Хотя, по мнению Р. А. Будагова, многозначность слов осложня­ ет лексику, но вместе с тем «даёт ей возможность стать великолепным средством бесконечно многообразных и разнообразных мыслей и чувств людей ... » [Будагов 1976: 237]. Обозначающее стремится иметь, кроме своей собственной функции, ещё и другие функции, а обозначаемое стремится иметь не только одно средство выражения в языке, но и множество других [КагсеУ81у 1929: 88-93]. Р. А. Будагов пишет, что этим все языки принципиально отличаются от любых ис­ кусственных знаковых систем. Этим же отличается пошфункциональность естественных языков [Будагов 1983: 252-253]. Чем вызван к жизни закон многозначности? Чем он движим? «Система взаимопроницаемости» классов слов, т.е. способность одних и тех же лексем, «тел» слов функционировать как различные грамма­ тические слова различных классов неизбежна в силу о г р а н и ч е н738

н о с т и ч е л о в е ч е с к о й п а м я т и (памяти нашего языкового со­ знания): во-первых, одно и то же материальное слово в разных, а час­ то и очень близких значениях легче запомнить, удержать в сознании, чем множество различно звучащих слов для множества различных зна­ чений; во-вторых, в различных значениях одной и той же материаль­ ной лексемы проявляется общность семантических значений хотя и не всегда очевидная, что создаёт эффект преемственности понятий и об­ разов. Одна и та же лексема в функции разных классов слов имеет б л и з к у ю , р о д с т в е н н у ю семантику. Этот вопрос связан с про­ блемой: о роли семантического значения слов (т.е. логических поня­ тий), которое не позволяет избирать для каждого своего нового нюан­ са новое материальное слово, а приспосабливается к новой граммати­ ческой форме и к новой функции, оставаясь словом с близким к исход­ ному семантическим значением. «Многозначность слов естественных языков - одна из важнейших особенностей лексики, человеческого языка вообще. Именно поэтому следует говорить о законе многознач­ ности слова, о законе лексической полисемии» [Будагов 1976:244]. Так как мышление человека в познавательном процессе посто­ янно развивается, находится в вечном движении, беспрерывно совер­ шенствуется и требует всё новых и новых материальных форм свое­ го воплощения, то оно находит их в той же материи, в том числе в уже созданных им лексемах, уже служащих для выражения других понятий (проблема заимствования чужих понятий вместе с их языко­ выми формами здесь не рассматривается). Эту простую мысль Е. С. Кубрякова выразила довольно витиевато: какой - либо кон­ цепт, названный словом, и закреплённый в этом слове, начинает обогащаться по мере осуществления познавательного процесса. «Челночные операции - от определённого выделенного в актах вос­ приятия мира его идеального фрагмента к обозначению фрагмента, а затем к использованию его языкового значения в актах познания и далее - к подведению под тот же знак нового содержания, рождён­ ного в актах познания - такие челночные операции и открывают нам механизм развития полисемии. Знак, рождённый для именования одной концептуальной структуры, становится „крышей" для новой структуры знания» [Кубрякова 1997 (а): 29]. Мы, таким образом, имеем дело с э к о н о м и е й м а т е р и ­ а л ь н ы х с р е д с т в языка для выражения увеличивающегося коли­ чества всё новых и новых понятий. Экономия материальных средств языка идёт двумя путями: 1) путём обобщения предметов, явлений, действий, процессов, качеств реальной действительности в виде поня­ тий, каждое из которых обобщает множество идентичных объектов; 2) путём многофункциональности материально идентичных лексем, каждая из которых образует множество классов слов, а каждое слово, 739

как понятие, в свою очередь, обобщает множество объектов мира. Эта д в о й н а я экономия материи языка как средства конденсированно­ го, сжатого отражения объектов и событий мира в сознании - закон процесса мьппления и сознания. Выше был поставлен риторический вопрос, вызванный загад­ кой самого понятия многозначности: «что же или кто же заставляет систему языка так уплотнять, сжимать самую себя за счёт массового строительства м а т е р и а л ь н о о т н о т и п н ы х , н о функциональ­ но различных частей речи, обрекая себя на минимализацию матери­ альных единиц языка при максимализации выражаемых смыслов»? Оказывается, «значений» в языке гораздо больше, чем «форм», в ко­ торые «влиты» эти значения. Разгадку этого феномена надо искать в устройстве и функциях нашего мозга - в структуре нашего языково­ го сознания, в устройстве его памяти, т.е. в его способности хранить зафиксированную, «отпечатанную» в нём информацию. Память чело­ века (его мозга, его сознания) ограничена, она не может вместить в се­ бя бесконечность материального мира, не обозначив множество одно­ типных предметов единым знаком (словом), значит - одним понятием. В этом и состоит абстрагирующая работа нашего мьгшления. В лесу много р а з н ы х деревьев, в городе много р а з н ы х домов, в горо­ де много р а з н ы х улиц и т. д. Миллионы растущих в лесу деревь­ ев, хотя все они совершенно разные - разные по своей природе, по кроне, по стволу, по листьям, по цвету, по возрасту и каждое из них имеет своё видовое название, обобщены в едином для них понятии «дерево». То же происходит и с тысячами разных строений, назван­ ных единым для них словом «дом», с тысячами улиц, названных еди­ ным для них понятием «улица». Это связано с уникальной способно­ стью мозга - о б о б ш а т ь предметы, вещи, явления, качества, свой­ ства, одевая их во всё более и более абстрактные понятия. Степени обобщения бесконечны. Только так человеческий мозг может охва­ тить бесконечность мира, одевая бесконечный ряд его предметов и свойств в к о н е ч н ы й р я д л о г и ч е с к и х п о н я т и й , оде­ тых в конечный ряд м а т е р и а л ь н ы х з н а к о в . Только имея в сознании к о н е ч н ы й н а б о р с и м в о л о в , з н а к о в , каждый из которых идеально представляет в сознании бесконечный ряд реаль­ ных предметов, процессов, их качеств, человек с п о с о б е н м ы с ­ л и т ь (это п е р в ы й путь экономии материи языка). Конечный набор знаков в сознании - это и есть наш вокабуляр, лексемный состав языка, который, будучи конечным, исчислимым, п е р е х о д и т в значительно большее количество слов разных частей речи, каждое из которых способно логически отразить бесконечный ряд единиц опыта (это в т о р о й путь экономии языковой материи) (см. выше § 16, Таблица 8). Репрезентация множеств разных частей

740

речи и, следовательно, выражение разных семантических значений одной и той же материальной лексемой, одним и тем же «годом» лексе­ мы -это свойство нашего сознания, степень к а ч е с т в а которого оп­ ределяется его п а м я т ь ю : по-видимому, человеку легче з а п о м ­ н и т ь («запомнить» - «запамятовать - «память») функционирование одной и той же материальной лексемы в функциях разных частей речи, с близким семантическим значением, чем, скажем, функционирование материально различных лексем в функциях различных частей речи с тем же близким семантическим значением. Хотя, с другой стороны, может возникнуть и такой вопрос: разве различно звучащие лексемы или разные «тела» слов в функциях разных частей речи с близкими се­ мантическими значениями труднее запомнить, чем некое множество близких значений, выраженных одной и той же звуковой материей? Вопрос этот трудный и требует экспериментальных психологических исследований. Но данные структуры языка говорят в пользу первой альтернативы (см. выше). В. М. Павлов пишет, что вопрос о том, откуда берутся соответ­ ствующие лексические значения в одной и той же лексеме, чту делает их именно лексическими значениями, остаётся в тени [Павлов 1982: 272]. Отнюдь! Всё ясно, как Божий день - человек беспрерывно мыс­ лит, ежедневно познаёт и открывает для себя новые свойства мира, вы­ раженные в логических понятиях, и им надо присвоить материальную, знаковую оболочку. Физиологические и психологические предпосыл­ ки человеческого сознания и его памяти таковы, что мозг человека, хотя он и состоит, как считают, из 20 миллиардов нейронов, - не ком­ пьютер последнего поколения и не может в силу ограниченности своей памяти позволить себе такую роскошь, чтобы каждой клетке матери­ ального мира присвоить особое материальное слово и, следовательно, фиксировать её в качестве особого логического понятия. Сознание, во-первых, под одним логическим понятием о б о б щ а е т б е с ч и с ­ л е н н о е м н о ж е с т в о а н а л о г и ч н ы х п р е д м е т о в , во-вто­ рых, сознание под одной материальной оболочкой, лексемой о б о б ­ щ а е т м н о ж е с т в о п о н я т и й , отличаемых друг от друга самим языком, его грамматической структурой, и относимых, следовательно, к р а з л и ч н ы м частям речи. Осуществляется, таким образом, д в о й н а я р а з г р у з к а у с и л и й м о з г а 1)по линии создания логических п о н я т и й как обобщённых наименований м н о ж е ­ с т в а идентичных предметов, 2) и по линии э к о н о м и и м а т е ­ р и и языка для выражения множества различных понятий, т.е. различ­ ных частей речи в одной и той же материи лексем. Это выражается в том, что б е с ч и с л е н н о е множество реальных в е щ е й , пред­ метов, действий, процессов, событий внешнего мира находит отраже­ ние в язьпсе лишь в о г р а н и ч е н н о м количестве материальных 741

л е к с е м . Как пишет Э. Сепир, бесчисленное количество фактов ре­ ального мира разнесено по конечным символам языка. Поэтому одно и то же «тело» лексемы может служить знаком множества вещей и со­ бытий, т.е. быть связанным с несколькими понятийными значениями и, следовательно, принадлежать одновременно нескольким частям речи. В основе способности тел лексем соединять в себе свойства нескольких частей речи, т.е. употребляться одновременно в различных синтаксических построениях, лежит к о н е ч н ы й характер я з ы к а , обусловленньш ограниченностью человеческого, языкового сознания и его памяти (память - это свойство мозга у д е р ж и в а т ь в своём сознании усвоенные понятия на определённое время) и б е с к о н е ч н ы й характер реальной д е й с т в и т е л ь н о с т и , ко­ торую призвано отражать это языковое сознание с ограниченными ресурсами его памяти. Если продолжить эту цепочку зависимостей, то мы увидим, что в основе всего этого лежат психофизиологические особенности чело­ веческого мозга, а именно - степень прочности п а м я т и человече­ ского сознания или просто - особенности человеческой п а м я т и . В мозгу, в ассоциативной памяти эти так называемые «разные части речи» выражены одной и той же материальной лексемой. Но так как язык существует лишь как определённая структура, то одна и та же материальная лексема («тело лексемы»), используемая в различных конструкциях, в различных дистрибуциях, производит разные впе­ чатления, разный информационный и коммуникативный эффект, вы­ давая себя то за предлог, то за союз, то за частицу. Короче говоря: о г р а н и ч е н н о с т ь материальных языковых ресурсов, вынуж­ денных по неизбежности отражать б е с к о н е ч н о с т ь человечес­ кого опыта, заложены в физиологически-психологическом устройст­ ве н е б е с к о н е ч н о й человеческой памяти. Но так как ограни­ ченность материальных языковых ресурсов («тел лексем») нивелиру­ ется неограниченным «приписьгоанием» каждому «телу лексемы» множества значений (множества «частей речи»), то мышление челове­ ка приобретает бесконечные возможности для выражения бесконеч­ ности мира. Конечный набор символов в сознании - это и есть наш вокабуляр, лексемный состав языка, который, будучи конечным, исчисли­ мым, переходит в значительно большее число грамматических слов разных классов, каждое из которых способно логически отразить бес­ конечный ряд единиц опыта (см. выше: § 16, Таблица 8). Принципиально невозможно было бы овладеть и владеть язы­ ком, если бы он состоял из бесконечного числа элементов. Это и на­ ходит отражение в структурном характере языка, и прежде всего во взаимодействии семантики и грамматики (морфологии и синтаксиса). 742

Например, количество фонем в русском языке - 41 (6 гласных, т.е. 15%), в английском языке - 44 (20 гласных, т.е. 45%), в немецком язы­ ке - 40 (17 гласных, т.е. 42%). Каждый язык содержит морфем боль­ ше чем фонем, а слов больше, чем морфем. Но список лексем - тоже конечный. Структурный характер языка, охраниченный в своих ре­ сурсах, порождает бесконечный ряд речевых произведений. Дж. А. Миллер подсчитал, что, например, в английском языке сущест­ вует 10-20 предложений. Если сравнить это количество предложений с количеством слов языка (примерно 10 5), то станет ясной продуктив­ ность языка. Для произнесения 10 20 предложений, состоящих из 20 слов, нужно было бы затратить времени в тысячу раз больше, чем воз­ раст Земли. Значит, вероятность услышать одно и то же предложение ничтожна, чтобы заучить их все. Каждое предложение, если оно не штамп, должно восприниматься как новая комбинация морфем [Мил­ лер 1968: 256]. Ср. также: «Так как объём памяти коммуникаторов так или иначе ограничен, в коммуникативном процессе повторно вос­ производятся тождественные семиотические элементы и тождествен­ ные отношения между ними, их можно описать как семиотическую си­ стему, реализуемую в целях передачи информации, то есть язык» [Брудный 1972: 46]. Каждое грамматическое слово всей обширной системы классов слов несёт в себе в миниатюре свойства языка в той части его структу­ ры, в какой оно употребляется. А употребляется о д н а и т а ж е лексема в большом числе самых разных синтаксических конструкций, а это згначит - выступает как словб различных классов, чту ведёт к э к о н о м и и языковых средств, и делает любой язык в высшей сте­ пени экономной структурой. Каждая лексема выдаёт себя то за одно, то за другое грамматическое слово разных классов: это большая и очень сложная проблема теории языка, ещё не до конца разгадан­ ная, связанная с психологией, теорией отражения, соотношением язы­ ка - мьшшения - сознания - действительности. Можно утверждать, что проблема экономии материальных ресурсов языка, проблема пе­ рехода одной и той же лексемы из класса в класс, употребления одних и тех же лексем в различных синтаксических структурах тесно связана с ограниченностью ресурсов человеческой памяти.

4) Семантическая бесконечность языкового знака Как отмечено выше, то, что мы называем естественным языком, на самом деле является материальным, вербальным процессом выра­ жения мышления или нашим оречевлённым мышлением (подробнее об этом см. § 3, III, IV), которое осуществляется в виде с о д е р ж а н и я мьшшения (содержания мысли) и в виде ф о р м ы этого содержания (формы мысли, т.е. логической формы). Мьппление б е с к о н е ч н о ,

743

н а ц и о н а л ь н о по своему языковому с о д е р ж а н и ю и и н ­ т е р н а ц и о н а л ь н о , к о н е ч н о по своей логической форме (это­ го сложнейшего вопроса о соотношении языкового содержания мыш­ ления и логических форм мьппления я здесь не касаюсь, кратко об этом см. выше: § 18, 1, сноска; эта проблема будет рассмотрена мною в дру­ гом месте в связи с теорией <<лингвистической отаосительности» Сепира-Уорфа). Вербальное мьппление в с е г д а может выйти за пределы кодифицированных материальных знаков язьжа (перейти в авербаль­ ное мьппление), или найти в себе или даже изобрести себе в собствен­ ном арсенале, новые средства для выражения вновь появившихся по­ нятий. На то оно и мьппление, чтобы «мыслить», быть полным хозяи­ ном среди изобретённых им самим же материальных знаков и изобре­ тать себе всё новые и новые с о д е р ж а н и я мыслей по принципу полноправного хозяина. Чаще всего это происходит тогда, когда мьпплению становится тесно в пределах уже устоявшихся материальных знаков, и оно путём п е р е о с м ы с л е н и я старых словесных знаков с давно устоявши­ мися значениями, «изобретает» себе новые слова, точнее - слова в ста­ рой материальной упаковке, но с новым значением. Происходит про­ цесс «метафоризации» слов, хотя этот метафорический налёт в словах постепенно стирается и новые слова уже воспринимаются как давно знакомые лица. Для мьппления не существует никаких ограничений, чтобы л ю б о м у слову придать л ю б о е н о в о е значение. Мы­ шление здесь действует диктаторскими методами по принципу «что хочу, то и ворочу», однако подыскивая себе для новых смыслов (поня­ тий) такие материальные знаки, значения которых каким-то образом соотнесены с вновь «изобретёнными» значениями. Как верно ггищет В. А. Звегинцев, человек знает, как можно употребить то или иное слово, но он не может знать, как во многих обстоятельствах это новое слово может быть употреблено, не знает пределов возможного упо­ требления этого слова [Звегинцев 1970: 293-294]. Потому что мышле­ ние бесконечно и по мере познания мира открывает для себя или про­ сто в соответствии с особенностями восприятия мира <<придумывает>> всё новые и новые предметы, объекты, действия, ситуации, отноше­ ния, качества и ищет для их выражения соответствующие материаль­ ные знаки (слова), наиболее подходящие для воплощения данной мыс­ ли. Одни и те же слова н а п о л н я ю т множеством различных синтак­ сических (логических) содержаний, но всё же связанных каким-то об­ идам семантическим стержнем* Семантическая бесконечность знака связана с бесконечностью мышления, а оно, в свою очередь, связано с бесконечностью мира. Отсюда - бесконечность семантических значений в слове: любое сло­ во может быть переосмыслено, обогащено за счёт вновь появнвшего744

ся знания, за счёт новой мысли, нового логического понятия. Любое слово бесконечно в своей семантической реализации, оно семантически безбрежно, способно сочетаться с массой других слов (примеры В. А. Звегинцева из поэзии: приветный туман, озябнувишй кристалл, ср. поэзию футуристов и прежде всего В. Маяковского [Звегинцев 1970:293294]. Следовательно, нужно говорить о материальных знаках языка как об о т к р ы т о й с и с т е м е для новых семантических значений, от­ крытой системе мыслительных единиц или л о г и ч е с к и х п о н я ­ т и й , но не об открытой системе м а т е р и а л ь н ы х з н а к о в , хотя и этот факт имеет место в виде заимствования иностранных слов вместе с их понятиями (материальные знаки давно изобретены и исторически изменяются очень медленно). Это подтверждается бесконечными допол­ нительными способами выражения одной и той же мысли трансформа­ ционными вариантами, открьшающими множественность форм выра­ жения. «... Система естественного языка является открытой потому, что она по своей сути должна быть готовой в выражению множественности горизонтов, должна обеспечить простор (Зр1е]гашп) и широкое поле для понимания (Уег8*епеп5Ъгеие)>>. « ... Многозначность, избыточность, редукция и экономия - вот признаки открытой системы языка» [Вппктапп 1971: XII]. Каждое слово содержит в себе целый ряд семантически сочетае­ мо стных потенций, которые реализуются при включении этого слова в предложение, в текст и под влиянием контекста и ситуации слово мо­ жет приобретать какие-то иные значения, дремавшие ранее в этом сло­ ве и разбуженные к жизни благодаря его сочетанию с новыми словами (дремлющие в сознании, они давно уже просятся на волю и при удоб­ ном случае выходят наружу). «Общий семантический сегмент», «се­ мантическая бесконечность языкового знака» - это как раз та семанти­ ческая основа, которая играет большую роль при образовании мета­ фор, и, следовательно, как лексема содержит в своём составе множест­ во слов различных частей речи. Но эти потенциальные значения зало1

2

А. Спиркин пишет: Слова нюансируют своё значение в силу неповто­ римой индивидуальности вещей и состояния людей. Слово обладает целым ве­ ером значений. В словаре дано значение социально санкционированное, одна­ ко люди в своём сознании вкладывают в одно и то же слово неодинаковые зна­ чения. Смысловая наполненность слова зависит от общей культуры человека [Спйркин 1972: 218]. По мнению В. В. Налимова, новое, неожиданное значение слова всегда воспринимается как нечто внерациональное, как метафора, которая вклинива­ ется куда-то между близкими смыкающимися значениями двух обыденных, привычных нам смыслов слова. Новая метафора начинает терять свой метафо­ рический статус по мере того, как она входит в русло привычного языкового поведения. Так происходит обогащение языка - он обогащается, когда откры­ вается то, что в нём уже было потенциально заложено. Через старые слова мы открываем новый смысл в привычных нам словах [Налимов 1979: 218]. 1

2

745

жены в слове и до его употребления в тексте, однако они суть не что иное, как дремлющие потенции и не более [см. также: ЕгЬеп 1964: 236; Вгшктапп 1962: 823; А а т о т 1972: 84]. Мы должны понимать, что это потенции не самого слова (они не могут реализоваться в изолирован­ ном слове, если его мысленно не поместить в соответствующей кон­ текст), а потенции ума, мозга, языкового сознания, готовые в любое время быть реализованными в новом семантическом, логическом, «мыслительном» значении, но в старой материальной упаковке. В. И. Шаховский пишет: «Поведение слов в речи указывает на то, что каждое слово - это сложная, многоярусная с е м а н т и ч е ­ с к а я с и с т е м а (разр. моя, - А. К.), только часть компонентов ко­ торой знают в с е носители языка (инвариантная часть). Её вторая часть - вариантная - известна различным носителям языка (личност­ ное, индивидуальное знание значения). Кроме того, в семантике язы­ ковых единиц имеются п о т е н ц и а л ь н ы е семы, которые и состав­ ляют п е р с п е к т и в у смысловых п р и р а щ е н и й (вездеразр. моя, - А. К.) слова». Сема х не исчезает из слова при сочетании с дру­ гим словом, не переносится в другое, сочетающееся с ним слово, а про­ сто в ы з ы в а е т к ж и з н и эту сему [Шаховский 1984: 101], т. е индуцирует в другой единице тождественную себе сему. Эта сема «н е в о з н и к а е т , а лишь о б н а р у ж и в а е т с я в результате взаимо­ действия этих единиц» [Шаховский 1984: 201. ]. В. И. Шаховский на­ ходит объяснение бесконечной эмотивной валентности в том, что «любой естественный язык - это нечёткая динамическая система, со­ стоящая из нечётких объектов и их совокупностей и развивающихся в процессе речевой деятельности». Следовательно, пишет В. И. Ша­ ховский, реализуются не только определённые семы и валентности, уже заложенные в новых значениях, но и ничем не ограниченные мета­ форические сдвиги [Шаховский 1984: 103]. Аналогичная мысль была высказана ране А. Ф. Лосевым. Мы­ шление бесконечно, потому что бесконечна та действительность, отра­ жением которой оно является. Если это верно, то верно и то, что от­ дельные звенья мыслительного процесса (слова) несут в себе «заряженностьэтим бесконечным стремлением» [Лосев 1977:6-8]. Следователь­ но, семантическое значение любого слова как частичка бесконечного процесса мьппления способно к бесконечному развитию, обогащению, расширению своих границ. В связи с этим семантическое значение сло­ ва как мыслительная категория чрезвычайно подвижно, оно всё время подстраивается под реальную действитега>ность, которую стремится 1

Опираясь на идеи Л. С. Выготского об общих свойствах мышления, В. Н. Телия пишет: «Рсчстворческос начало в использовании языка-тоже пра­ вило, а не исключение. И язык всегда оставляет «з а з о р» (разр. моя, - А. К.) для этого при формировании наименований» (Телия 1981: 106]. 1

746

отразить как можно более адекватно. Причём «семантическая подвижность» слова выявляется не сама по себе, а т о л ь к о в к о н ­ т е к с т е д р у г и х с л о в , выступающих в данном случае как логи­ ческая п р и ч и н а и е ё с л е д с т в и е . В связи с этим надо особо подчеркнуть, что не слово само по се­ бе имеет определённую семантическую валентность, способность обо­ гащаться или менять одно значение на другое, или дополнять одно значение новым значением, т.е. имеет свойство быть или «причиной», или «следствием» (эта точка зрения должна восходит к теории знака как двухсторонней сущности, из которых одна сторона - это матери­ альная форма, а вторая - идеальное содержание, которое само по себе якобы способно перевоплощаться в другое содержание), а г о в о р я ­ щ и й в своём процессе мьшшения с т а в и т это слово в такую связь с другими словами, что их взаимодействие сразу же проявляется как рождение нового смысла. Моя точка зрения предполагает понимание знака как односто­ ронней сущности, только как материальной формы, идеальное значе­ ние которой заложено не в самой материи знака языка, а в сознании человека: это следует из определения языка (м. выше: § 3, III, IV) как процесса оречевлённого мьшшения в виде взаимодействия логических понятий (семантических значений) и материальной абстракции в виде абстрактных, логических фонем и их связей. «Бесконечная семантиче­ ская валентность» возможна только потому, что человеческий мозг сам бесконечен. Поэтому то, что заложено в сознании, также беско­ нечно. В мозгу человека, мыслящего, видящего, слышащего, понятие, выраженное определённой материей знака, сразу же в сопоставлении с другими понятиями (и их знаками) возникает масса ассоциаций, свя­ зей, в том числе, а может быть и в первую очередь, в виде причин и следствий. Более правильно было бы говорить не о значениях вооб­ ще, а о значениях (качества, отношения, количества, предмета, дейст­ вия), заложенных в виде понятий в сознании человека, который посто­ янно мыслит о вещах и их отношениях и находит в процессе познания всё новые и новые связи и отношения, которые и реализуются в новых «валентностях», в том числе и в первую очередь в причинно-следствен­ ных семантических связях. В сознании человека лексема живёт как со­ вокупность, система слов разных классов, а каждое слово - как знак предмета (качества, количества, действия) в виде п о н я т и я , в кото­ ром заложены семы (семемы, семантические множители, примитивы), отражающие все свойства данного предмета, которых может быть бес­ конечное множество. Эти свойства, качества, действия одних предме­ тов, отражённые в словах-понятиях, обнаруживают какие-то связи со словами-понятиями, отражающими свойства, качества других предме­ тов и выступают по отношению друг к другу или как п р и ч и н а ,

747

о с н о в а н и е , о с н о в а , б а з и с , или как с л е д с т в и е , в ы в о д , п о с л е д с т в и е , и т о г , р е з у л ь т а т первых. Взаимодействие бесконечных свойств, качеств, состояний действий, предметов объек­ тивной действительности как раз и составляет в языковом сознании материальную основу, которая в естественном языке выражается в бес­ конечных семантических (логических) причинно-следственных связях, рождающих многозначность слов. 5) Какие следствия вытекают из факта многозначности лексем? а) Многозначность лексем - это источник исторического и з м е н е н и я языка. Причины многозначности лексем кроются преж­ де всего в самой природе языка (языкового сознания): если бы не мно­ гозначность, язык лишился бы возможности изменяться, т.е. подстраи­ ваться к нуждам общества. Многозначность - это порождение основ­ ной функции языка - быть средством познания и общения. Эта функ­ ция - познания и общения - осуществляется в постоянно меняющемся мире, следовательно, и средство познания и общения должно изменять­ ся, а изменчивость языка возможна т о л ь к о б л а г о д а р я м н о ­ г о з н а ч н о с т и [см. также: Супрун 1971: 24-25 ]. Смысловая струк­ тура слова в процессе развития становится более сложной, сочетае­ мость с другими словами более широкой и формы более богатыми. Хо­ тя в языке существуют очень устойчивые тенденции, тем не менее он ре­ агирует на новые потребности общества не столько заменой старых ма­ териальных элементов (отмирание устаревших слов) и структур новы­ ми, сколько их приспособлением к решению новых задач. 6) Многозначность лексем - это источник э к о н о м и и м а ­ т е р и и языка: многоярусностъ языковой структуры обеспечивает э к о н о м и ю я з ы к о в ы х с р е д с т в при выражении любого со­ держания. Всего несколько десятков фонем путём разных комбинаций дают десятки тысяч морфем (корней, суффиксов, префиксов, оконча­ ний). Путём различных сочетаний морфем образуются сотни тысяч слов со всеми их грамматическими формами. Слова образуют милли­ оны и миллиарды предложений (см. выше подсчёты Дж. А. Миллера). Многоярусностъ языковой структуры делает язык экономным и гиб1

Именно поэтому естественный язык - как пишет С. М. Шалютин - не наилучшим образом приспособлен к решению любой познавательной задачи. Универсальность естественного языка может оказаться препятствием в реше­ нии специфических познавательных задач. В силу универсальности ему прису­ щи определённые ограниченности. Одна из них связана с полисемией, веду­ щей к логическим ошибкам. Там, где логический вывод играет важную роль, там стремятся избежать многозначности слов [Шалютин 1985: 69-70). Это ти­ пичное заблуждение технократов и логиков, не понимающих сущности языка. Для целей С. М. Шалютина существует логическое мышление и понятийный аппарат формальной логики, а не естественный язык, который служит совсем для других целей! 1

748

ким орудием для удовлетворения выразительных потребностей обще­ ства [Малов 1975: 30]. Поразительно экономное устройство языка: не­ большое количество фонем путём регулярных комбинаций служит вы­ ражением большого числа морфем; комбинации морфем позволяют экономно передать смысл. С такой же компактностью и экономнос­ тью мы сталкиваемся в смысловых устройствах слова. «Значений в се­ мантической системе языка гораздо больше, чем слов. Слова много­ значны» [Степанов 1966: 152]. в) Многозначность лексем связана со з н а к о в о й т е о р и е й языка и, следовательно, с а б с т р а г и р у ю щ е й деятельностью мьпп­ ления. Р. А. Будагов пишет: если лишить слово способности к обобщени­ ям, оно потускнеет, лишится своей главной способности - способности обозначать частное, общее, конкретное, абстрактное, буквальное, пере­ носное [Будагов 1984: 55]. Разные значения одного и того же слова жи­ вут в сознании людей не в сумме разных контекстов, а в единстве своих обобщений. Слово глубокий выступает в двух основных значениях (про­ странственном и переносном) одновременно как факт самого языка (глу­ бокий колодезь, глубокий ум). Полисемия внутренне обусловлена, она предопределена природой самого языка, способного к постоянным обобщениям (глубокая яма, глубокая мысль; ясный день, ясный взгляд; зо­ лотое кольцо, золотое сердце). Контекст может лишь уточнить эти зна­ чения, но не предопределять каждый раз их заново [Будагов 1976: 242]. Знак не имеет никакого сходства с обозначаемым предметом, это создаёт поэтому беспредельные возможности для обобщения предметов. Если бы знак был похож на предмет, или он был бы его копией, фотографией, то, во-первых, знак потерял бы свойство знака и, во-вторых, усвоение языка не стимулировало бы вообще никакой абстрагирующей деятель­ ности мьппления, так как знак воспроизводил бы всё множество свойств обозначаемого предмета и эти свойства выступали бы как рядом поло­ женные, не абстрагированные друг от друга. Такой язьж мог бы заме­ нить предметы, но он сам, как и предметы, должен был бы стать объек­ том специального изучения с целью выяснения его абстрагирующих об­ щих свойств. Для закрепления этих свойств предметов, а значит и язьжа, понадобилось бы введение новых знаков- Это разрушило бы процесс по­ знания, мышления. Именно потому, что знак не имеет никакого сходст­ ва с обозначаемым предметом и не имеет отношения к заранее фиксиро­ ванным предметам и может изменять своё значение в процессе развития познания (вот здесь и пригодилась м н о г о з н а ч н о с т ь лексем!), оно является могучим средством абстрагирующей деятельности мышления [см. также: Горский 1962: 60]. Таким образом, многозначность слов свя1

1

В речевом акте каждый раз реализуется одно из значений многознач­ ного слова. Окружающий речевой контекст и сама ситуация общения снима­ ют полисемию. Но полисемия не порождается контекстом [Маслов 1975: 129].

749

зана с знаковой теорией языка. А знаковая теория языка, в свою оче­ редь, - с «асимметрическим дуализмом» языкового знака. Именно С. Карцевский, как пишет Р. А. Будагов, «убедительно обосновал прин­ цип, который он же назвал „асимметрическим дуализмом языкового зна­ ка" » [Будагов 11984: 56]. Р. А. Будагов не до конца оценил сложность этого вопроса: что же тут убедительного? Ведь это лишь констатация факта (хотя это само по себе важно), а не его обоснование! г) Многозначность слов связана с « я з ы к о в о й к а р т и н о й м и р а » (этот общепринятый термин весьма неудачен, так как он вызы­ вает неверные ассоциации о связи языка и мира: язык не отражает мир, он не может взять на себя функции мозга; лучше сказать: «с языковым способом структурирования мира»). В каждой лексеме заложены новые значения, понятия, и в соответствии со структурой данного языка в сло­ вах заложены о п р е д е л ё н н ы е п у т и формирования новых значе­ ний, зародыши или эмбриональные семантические потенции. Эти пути обусловлены 1) внутренними смысловыми отношениями между семами (примитивами) в каждой лексеме; 2) сам класс предметов, которые обо­ значаются этими лексемами, может обладать национальным своеобра­ зием и особой исторической судьбой; 3) лексема как еданица словаря со­ стоит из нескольких грамматических слов семантико-грамматического уровня: поэтому она обозначает не единичный предмет, а класс предме­ тов, т.е. наделена элементом обобщения, создающим условия дня фор­ мирования понятия (понятий). В разных языках комбинация этих трёх факторов различна, так как они определяются структурой языка и фак­ торами истории народа. Этим обстоятельством и объясняется нацио­ нальное своеобразие системы классов слов: оно есть не выражение како­ го-то духа народа, народного духа или национального способа мышле­ ния, а закрепление в язьпсе результатов познавательной деятельности че­ ловеческого мьшшения, происходящего в определённой исторической среде. Вопреки В. Гумбольдту, будто значения слов данного языка об­ разуют магический круг особого национального миропонимания, за пределы которого человек не может ступить, гарантией выхода за пределы круга служит единство з а к о н о м е р н о с т е й объективной действительности, единство человеческого м ы ш л е н и я , единство форм познания действительности.

§ 2 0 . Система классов слов в немецком языке. I. Трёхуровневая система классов слов как отражение структуры языкового сознания. 1) Методология построения системы классов ело». Ни одна классификация классов слов в любом языке не может счи­ таться гаг завершённой, ни полной, ни исчерпывающей до тех пор, пока 750

не будут обследованы в с е до единого слова данного языка. Полный анализ к а ж д о г о слова и отнесение его к определённому классу - это и есть непосредственный подступ к классификации словаря и в то же вре­ мя к постижению языкового сознания. И лишь затем должен начаться процесс синтеза, объединение всех слов во всё большие и большие клас­ сы. Анализ вокабуляра языка в идеале должен состоять из анализа всех без исключения слов с их полной грамматической и семантической мар­ кировкой, в том числе и с индексами классов слов. Это, естественно, под­ разумевало бы, что классы слов уже найдены и описаны как системы. Ес­ ли бы это было так, то лексика (словарь) и грамматика были бы объеди­ нены под одной крышей, в одной книге и не надо было бы иметь двух специалшаций. Данное исследование надо рассматривать именно с этой точки зрения, но лишь как анализ классов слов до определённой глуби­ ны, заданной соответствующими признаками. Данное исследование классов слов - не есть его завершение, а лишь его начало. Его продолжение и завершение означало бы полное исследование всех 500. ООО слов немецкого языка на 6-ти уровнях язы­ ковой структуры (найдутся и другие уровни и признаки, кроме 188 по­ стулированных здесь признаков), почерпнутых из современной пись­ менной и устной речи. Это и будет тот словарь всех немецких слов («анатомия» языка) с подробной характеристикой всех слов во всех без исключения случаях их функционального («физиологического») упо­ требления. Полный анализ классов слов и полное построение их систе­ мы должны приблизить нас к уровню толкового словаря. Исследова­ тель, классифицируя классы слов и строя их систему, должен указать границу, до которой изучены классы слов, которые ни в одной работе, посвященной частям речи, никогда не оговариваются (здесь - 188 при­ знаков, обобщённыхв 25 пробах, на 6-ти уровнях языковой структуры). Ю. Д. Апресян пишет о семантических «примитивах» и о семан­ тических «кварках» как о реально существующих смыслах искусствен­ ного логического языка, которые не могут быть вербализованы. «Именно из таких примитивов-конструктов, примитивов-кварков должен строиться словарь того семантического языка, который будет обслуживать универсальную семантику» [Апресян 1994: 39]. Получен­ ные здесь слова различных классов и есть в некотором роде «примити­ вы», так как одна и та же лексема разбита на множество грамматичес­ ких слов различных классов. А это и есть их «значение», добытое в со­ ответствующей морфологической форме и в соответствующей синтак­ сической конструкции. При выделении классов слов здесь не ставилась цель их полного семантического описания: главная задача состояла в том, чтобы выделить классы, дать некоторые, но самые главные све­ дения о них. Затем тот, кто этого пожелает, может исследовать внут­ реннюю структуру каждого класса слов и его отдельных членов. 751

Несовершенство исходных теоретических и методологических постулатов нашей науки - языкознания - по сравнению с «точными» науками - математикой, физикой, химией - столь велико, что даёт пра­ во различным авторам не только придерживаться различных концеп­ ций, что в общем и целом свойственно любой науке, но и позволяет у всех на виду выдвигать явно эклектические и пустые теории. В язы­ кознании как науке возможны также гипотезы, исключающие друг друга. Однако к языкознанию, если оно считает себя наукой, должно быть предъявлено требование внутренней логичности и непротиворе­ чивости. Языкознание - не только г у м а н и т а р н а я , но и прежде всего н а у к а т о ч н а я , так как структура каждого языка строго рег­ ламентирована целым сводом правил на его различных уровнях (мор­ фологическом, синтаксическом, словообразовательном и др.), кото­ рые не позволяют исследователю предаваться фантазии, а заставляют его держаться в рамках точных логических расчётов (построение пра­ вильных логических выводов), выведенных из эмпирического матери­ ала. В конечном счёте и математические расчёты, если к ним прибега­ ет исследователь, - это та же логика, выраженная не в понятийных, а в количественных логических суждениях. Утверждение Р. А. Будагова, будто каждая наука оперирует с в о и м понятием точности, надо признать ребячеством. Существует одна объективная истина и, следовательно, один критерий определения её точности. Всё дело в том, что критерий точности не всегда лежит на поверхности. Понятия «удобства», «принятости», «традщдцонности» лингвисты часто выдают за понятие «точности», хотя, говоря словами Л. В. Щербы, «не следует прельщаться лёгким, простым, удобным: оно приятно, так как позволяет нам не думать, но ложно, так как скрыв аег от нас жизнь ... » [Щерба 1957: 83]. Р. А. Будагов пишет, что «едва ли ктонибудь будет сомневаться в точности понятий частей речи и членов пред­ ложения (наименования, хорошо известные каждому со школьной ска­ мьи)». Это образчик мьшшения гфедставителя беллетристического на­ правления «марксистского языкознания» - не доказывается, а даётся вы­ вод из того, что ещё требуется доказать, т.е. утверждается, что в теории частей речи и членов предложения нет ничего более точного, чем иссле­ дования ... школьной грамматики!! Это и есть «логическое» доказатель­ ство, в истинности которого никому не позволено сомневаться! (см. вы­ ше: «... едва ли кто-нибудь будет сомневаться.».») [Будагов 1972]. В дан­ ной работе я и пытался показать истиш-гую цену так называемой «точно­ сти» понятия «частей речи», «известных каждому со школьной скамьи». Действительно, их «точность» до сих пор ке выходит за рамки «школь­ ной скамьи». Опровергая самого себя, Р. А. Будагов, одаако, пишет, что понятие точности - «системное понятие» Какую же, с позволения отро­ ешь, «систему» можно видеть в традапдаопных ««тетях речи»? 752

Какая методология в этой книге избрана для построения систе­ мы классов слов? Проведу аналогию между водой, как химическим со­ единением, и лексиконом языка. Чистая, прозрачная, пригодная для питья вода не имеет для науки никакого значения: эти характфистики воды важны лишь для потребителя. Для науки важные её иные, т.е. на­ учные характеристики: химическая структура, температура, плотность и др. Так и лексикон языка: слова для говорящего (потребителя) нахо­ дятся в его языковом сознании, а как они там «устроены» - ему неве­ домо, для него важно то, что он их знает и правильно употребляет в ре­ чи. Для науки же важно знать, во-первых, в какой системе устроен наш лексикон в языковом сознании (это область не только лингвистики, хо­ тя помощь лингвиста здесь наименее эффективна) и, во-вторых, и это самое главное для лингвиста - лингвист должен эти слова видеть ре­ ально звучащими и написанньвш, вьшесенными за пределы мозга, по­ знать, в какой системе этот лексикон материализуется вне языкового сознания. Это и проделано в данном исследовании. Прежде чем классифицировать классы слов и строить их систе­ му, необходимо было проделать значительный предварительный ана­ лиз. Предварительно были изучены объективные свойства изменяе­ мых, но главным образом - неизменяемых слов различных группиро­ вок с целью выявления их структурно-функциональных признаков на всех уровнях языка ( и н д у к т и в н ы й путь выделения признаков). Затем были более или менее исчерпывающе, в соответствии с целями анализа постулированы все выявленные признаки слов (188 призна­ ков), сведены в пробы (25) и уровни (6 уровней - морфологический, словообразовательный, синтаксический, трансформационный, просо­ дический и логаческий) ( д е д у к т и в н ы й путь постулирования при­ знаков). Была построена не только анализирующая модель, но и был обработан с помощью этой модели эмттирический материал. Таким об­ разом, был избран и н д у к т и в н о - д е д у к т и в н ы й м е т о д построения системы классов слов, полностью опирающийся на грам­ матическую структуру самого языка. Г. П. Мельников совершенно ре­ зонно пишет: « ... описание сложных систем ... максимально научно лишь тогда, когда оно структурно. Но не за счёт того, что учёный по­ стулировал ряд исходных утверждений о системе „произвольным об­ разом", а лишь при условии, что длинная цепь индуктивных обобще­ ний привела его к убеждению, что постулируемые свойства наиболее адекватно моделируют реальные свойства исследуемой системы. Если же объект не изучен достаточно глубоко, никакие постулаты не помо­ гут описать его структуру» [Мельников 1967 (б): 101]. Единственным путём, который ведёт к объективному, исчерпьюающему и непротиво­ речивому выделению классов слов и и х классификации, является путь, постулированный самой грамматической структурой немецкого язы-

753

ка. «Задача лингвистов состоит не в том, чтобы найти удобную и не­ противоречивую классификацию слов по частям речи, а в том, чтобы обнаружить именно классификацию, которая существует в данном язьпсе, и описать её» [Супрун 1971: 108]. Таким образом, здесь была предпринята попытка адекватного и цельного постижения исследуемого объекта - изменяемых и неизме­ няемых слов немецкого языка методом «который исходит из самой природы этого строя и предусматривает исчерпывающее исследование всех сторон грамматических явлений с установлением доминант и в обязательной связи с общими закономерностями строя соответст­ вующего языка» [Адмони 1961 (а): 50]. Применение формализованной и эксплицированной процедуры к анализу слов немецкого языка показало, во-первых, что традиционное языкознание, в значительной степени опираясь на интуицию исследова­ теля, довольно точно отразило наличие многих классов слов и их грам­ матических параметров, хотя и не показало их взаимную соотнесённость, и, во-вторых, что классы слов образуют систему, единицы которой (клас­ сы) по разным признакам соотносятся друг с другом. Кроме того, при­ менение формализованной и эксплицированной процедуры позволило ещё раз убедиться в том, что поступательное научное движение в лингви­ стике в связи с её чрезвычайной сложностью происходит намного мед­ леннее, чем в других науках. Эта сложность состоит в том, что в проти­ воположность всем естественным наукам, объектом исследования кото­ рых служит материальный мир или отношения материального мира, т.е. нечто, находящееся в н е человеческого мозга, в языкознании объектом изучения служит абстрактная система знаков, помещающаяся в с о з н а н и и человека, причём объект изучения (естественный язык) изучается че­ рез тот же объект (через естественный язык, выступающий в данном слу­ чае в роли метаязыка). Вследствие этого возникают определённые труд­ ности для объективного, точного эксперимента, ибо трудно измерить скорость течения реки, если ты сам плывёшь вместе с эти течением. В данной работе при построении системы классов слов её автор предпринял посильную попытку максимально исключить «человечес­ кий» фактор при исследовании изменяемых и неизменяемых слов и сформулировать в явной форме все постулаты классификации клас­ сов слов и построения их системы. Я исходил из следующих предпо­ сылок. Объективно существует материальный мир, отражённый иде1

2

Убедительное объяснение этого факта см. в работах: [Боду ж де Кур­ тенэ 1871, цитировано по: В. А. Звегинцев. «История языкознания 19 и 20 вв. », Ч. 1 с. 234; Ульдаль 1980: 418; Мартине 1960: 438, 455;]. Такой подход к исследуемому объекту облегчает работу критиков. Ср.: «Научное положение - это такое положение, которое можно опроверг­ нуть, другими словами - положение, сформулированное так, что ясно, какого рода данные нужны для его опровержения» [Стеблин-Каменский 1971: 127]. 1

2

754

г

ально в сознании, структурными единицами которого служат словар­ ные единицы в виде лексикона, в виде множества лексем, отражающих логические понятия. Лексемы - это связующее звено между действи­ тельностью и живым, действующим оречевленным мышлением, отра­ жённым в тексте. Но лексемы, как единищ>1 словаря, в которых отра­ жаются факты реального мира, суть не просто какие-то бесформенные словарные еданицы, наподобие кирпичей, сваленных в кучу, из кото­ рых должен быть построен дом (тогда не было бы формальных разли­ чий в языках, ибо словарные единицы всех языков, отражающие одни и те же понятия об одних и тех же вещах, были бы по их форме и зна­ чениям похожими друг на друга), а имеют определённую г р а м м а ­ т и ч е с к у ю форму. Более того, большинство из них многозначны, т.е. связаны с разными объектами, действиями, качествами действи­ тельности. В язьпсе, следовательно, существует набор знаков действи­ тельности, часто одних и тех же знаков, но отражающих разные объек­ та действительности, которые, однако, функционируют не по законам реальной действительности, а по своим в н у т р е н н и м законам, за­ конам внутреннего устройства языка. Мир вещей, таким образом, не просто отражён в лексемах-понятиях, но в определённой граммати­ ческой форме этих лексем: немецкое существительное - в категории ро­ да, числа и падежа, немецкий глагол - в форме инфинитива, готового по первому зову синтаксической структуры приобрести категории ли­ ца, числа и т. д. Неизменяемые слова т а к ж е имеют грамматическую форму, но не морфологическую, а синтаксическую, почему неизменяе­ мые слова и даны в словарях часто без формальных грамматических маркеров. Вследствие этого их невозможно опознать в словарях как слова определённой «части речи», если каждому неизменяемому слову мы тут же не припишем определённый контекст как сферу его живого употребления. Грамматическое употребление неизменяемых слов за­ ключается в приписывании им присущих им синтаксических призна­ ков. Хотя неизменяемое слово представляет собой единство семанти­ ческого и синтаксического, однако именно синтаксическая сторона слова маркирует его как слово определённого класса. Все неизменяе­ мые лексемы немецкого языка уже в словаре (в языковом сознании!) потенциально обладают всеми свойственными им синтаксическими признаками, которые, однако, не эксплицированы, а ждут своего упо­ требления в соответствующих синтаксических конструкциях. Если бы эта процедура была проведена, то можно было бы уже по изолирован­ ным в словаре словарным единицам выделить классы неизменяемых слов. Но дело в том, что ещё нет такого толкового словаря. Синтак­ сические признаки неизменяемых слов в словарях указаны лишь в ви­ де перечня некоторых наиболее употребительных фраз, т.е. не исчер­ пывающие, да их и трудно исчерпать, ибо в этом случае пришлось бы 755

каждую словарную статью превратить в научное изыскание, посвя­ щенное данному слову. Создать научную классификацию неизменяе­ мых классов слов - значит создать подобный словарь. 2) «Система построения» системы классов слов (см. Главу 3) С целью классификации классов слов на основе грамматической структуры немецкого языка прежде была построена структурно-функ­ циональная модель (СФМ) как модель п о в е р х н о с т н о й синтак­ сической структуры предложения, отражающая все наиболее сущест­ венные синтаксические параметры предложения и, следовательно, слов, его составляющих. Кроме того, СФМ была усилена путём введе­ ния целого ряда дополнительных признаков слов на других уровнях языка, отражающих г л у б и н н у ю структуру предложения. Здесь была предложена эксплицитная и формализованная про­ цедура классификации классов слов на основе 188 постулированных признаков, добытых на уровне поверхностной и глубинной синтакси­ ческой структур предложения, обобщённых в 25 пробах на 6 уровнях немецкого языка - морфологическом, словообразовательном, синтак­ сическом (поверхностная синтаксическая структура предложения), трансформационном, просодическом и логическом (глубинная синтак­ сическая структура предложения). Все постулированные сильные и слабые признаки классов слов это отражение структуры языка (языкового сознания), все эти призна­ ки (188) в классах слов вычленены как некие отдельные признаки раз­ ных уровней языковой структуры, которые могут быть приписаны сло­ вам. Так как язык образует структуру, то абсорбированные из неё при­ знаки, также образующие структуру, легли в основу построения систе­ мы классов слов. Эти признаки - не просто перечень изолированных и независимых друг от друга признаков, но с и с т е м а взаимосвязан­ ных и взаимообусловленных признаков, которая не может не породить другую систему - систему классов слов. В этом смысле система посту­ лированных признаков с целью порождения другой системы - системы классов слов ничем не отличается от методов и приборов в точных на­ уках, от которых зависит результат исследования. Ср.: « ... эти резуль­ таты внутренне связаны с определённой ситуацией, в описание которой столь же существенно, как и объект, входят измерительные приборы, взаимодействующие с объектом» [Бор 1961: 98-99]; «... чем совершеннее средство наблюдения, тем более элементарными становятся еданицы, что, однако, не лишает их ни структуры, ни системы» [Щур 1964: 18]. Предложенная здесь а н а л и з и р у ю щ а я с и с т е м а как вы­ ражение грамматического строя немецкого языка есть, пользуясь тер­ мином В. Г. Адмони, « с и с т е м а п о с т р о е н и я» другой системы. Постулированная анализирующая система, отражающая различные 756

уровни языка, и предпринятая попытка построить систему классов слов подтверждает тезис о том, что « ... многоаспектно-доминантный подход - трудный метод исследования. Он требует охвата огромного, исчерпьгоающего материала, требует соотношения многообразнейших компонентов языкового строя. Но этот метод обеспечивает целостное и, по сути дела, более точное постижение структуры изучаемого язы­ ка» [Адмони 1961 (а): 52]. Анализирующая модель с многоуровневой системой «сеток» (188 признаков) позволила ф о р м а л и з о в а т ь и э к с п л и ц и ­ р о в а т ь ту интуицию, которая в течение длительного времени, то в большей, то в меньшей степени была доминирующей при выделе­ нии и классификации частей речи. Такая методика позволила добить­ ся полной объективности в построении системы классов, ибо каждое слово было поставлено в о д и н а к о в ы е условия со всеми осталь­ ными анализируемыми словами. По степени дифференцированности различительных признаков, по их выделительной силе, т.е. по их способности маркировать своим свойством одновременно два, три, четыре и т. д. классов все 188 при­ знаков, практически реализованные как с и л ь н ы е (непересекающи­ еся) (98.14 признаков или условных единиц) и с л а б ы е (пересекаю­ щиеся) (74.43 признаков или условных единиц) имеет различительную (диагаостирующую) силу в 172.57 условных дифференциальных еди­ ниц. Если данный признак сам по себе является достаточным для вы­ деления целого класса слов, т.е. характеризует только один класс, то его диагаостирующая сила максимальна (100% или 1.0) (см. выше Главу 4, Таблицу 6). Если различительный признак характеризует 2, 3, 4, 5, 6, и т. д. классов (т.е. его диагностирующая сила 0.50, 0.33, 0.25, 0.20, 0.17 дифференциальных единиц и т. д.), то его диагаостирующая сила слабее в два, три, четыре, пять, шесть и т. д. раз, так как этотпризнак не может выделить целого класса, а лишь маркирует своими свой­ ствами несколько классов одновременно. Каждый данный признак ох­ ватывает разное количество единиц. Всякое качественное образование в грамматике, как пишет В. Г. Адмони, обладает своей особой массой. Основа этой массы - совокупность того языкового материала, кото­ рый охватывается данным грамматическим явлением. Для какого-ли­ бо класса слов - это пршадлежащий к нему лексический материал с его делением на разряды. В этом пространстве лексического матери­ ала и его разрядов и существует масса каждого класса слов, вообще каждой грамматической формы [Адмони 1964: 62].

3) «Система отношений» между классами слов (см. Главу 4 ) Так как грамматический строй естественного языка представ­ ляет собой определённую структуру, поэтому любое грамматическое

757

явление может быть понято и объяснено только на фоне общей структуры, в связи с другими и в противопоставлении с другими грамматическими явлениями данного языка. Следовательно, невоз­ можно было выделить каждый класс слов изолированно, не выделяя о д н о в р е м е н н о все остальные классы слов. Схождения клас­ сов по одним и расхождения по другим признакам втягивают каж­ дый класс в сложные взаимодействия, объединяя их в с и с т е м у . Выделение каждого класса слов необходимо было включить в более широкую проблему - построение системы всех классов слов немецкого языка, и лишь затем можно было представить каждый класс слов как один из классов этой системы. В связи с этим здесь описывается каж­ дый класс как самостоятельный класс, в ы д е л е н н ы й на основе сильных (уникальных, непересекающихся) признаков, а п р о т и в о ­ п о с т а в л е н н ы й другим классам на основе слабых (общих, йересекающихся) различительных признаков, и перекрещивающийся с ни­ ми по различным общим признакам, которые образуют в различных классах слов о б щ и е с е к т о р ы или о б щ и е п о л я . Для немецкого языка было выделено 4 изменяемых класса слов (V, 14, А, I Яек) и 22 неизменяемых класса слов (\У, М, Р, Ь, Р, С, К, 8, В, К, 2, С, Н, В, V, I гег., О, Е, <2, V, Т, I шЛ)- С одной стороны, мно­ гие из перечисленных классов не являются однородными, они состоят из множества подклассов (они в работе не показаны, так как это ус­ ложнило бы и без того сложное исследование), различающихся раз­ личным набором слабых дифференциальных признаков. Так, модаль­ ные частицы (Р) (ёепп, ёосп^а, зспоп, та1), утвердительно-отрицатель­ ные слова (К) ба, пет, за^оЫ, ёосп), побудительные слова (Н) (пегап, гшйск, Гогт), междометия (Е) (оп, аЬ, рз1), вводящие слова (Т) (па, пи, пип, ако) не имеют подклассов, тогда как, например, предлоги (Р) со­ стоят из 13 подклассов, интенсификаторы (С) - из 22 подклассов, отде­ ляемые глагольные префиксы (8) - из 13 подклассов, обстоятельствен­ ные наречия (В) - из 23 подклассов. С другой стороны, каждый данный класс слов можно было бы объединить с другим в более крупные груп­ пировки - классы классов - по общности одного или нескольких сла­ бых признаков, наличествующих в этих классах. Так, в одну группу классов можно было бы объединить сочинительные союзы (К) (ипй, ойег, аЬег), и подчинительные союзы (V) (\уеИ, оЬ\\юЫ, \уепп), побуди­ тельные слова (Н) (Ьегет, Гог1, хишск), утвердительно-отрицательнь1е слова (К) 0а, пет, ]'а\УоЫ), вводящие слова (Г) (па, пип, а1$о) и междо­ метия (Е) (оп, ап, р$1) как классы, никогда не выступающие в синтакси­ ческой функции (СФ) адъюнкта (подчинённого члена). Отделяемые глагольные префиксы (8) (УОГ, аЬ, ги, айв) и модальные частицы (Р) (<1епп, (1осп, )а, та1) объединяются как классы, слова которых занима­ ют место только п о с л е глаголов. А, например, модальные слова

758

(М) (вешВ, пагвгиеЬ, \ т е М с п 1 ) , интенсификаторы (С) (зеЬг, ш, Га$*, 2 1 е т И с п ) и логические частицы (Ь) (во^аг, аисЬ, пиг) объединяются как классы, имеющие наибольшую сочетаемостную способность (валент­ ность): в СФ адъюнкта они сочетаются п о ч т и с о в с е м и класса­ ми слов. В системе классов слов, следовательно, можно было бы обнару­ жить иные группировки, нежели те, которые представлены 26-ю ука­ занными классами. Можно все классы слов разбить на более крупные группировки по наличию того или иного общего для них признака, на том или ином уровне. В основе самого факта выделения изменяе­ мых и неизменяемых классов слов лежит оппозиционньш принцип на­ личия или отсутствия только одного признака - морфологических ка­ тегорий. Это были бы объединения слов, основанные только на би­ нарных противопоставлениях. На морфологическом уровне выделя­ ются и з м е н я е м ы е классы слов, противопоставленные всем неиз­ меняемым классам слов, которые, в свою очередь, распадаются на классы внутри пяти других уровней - на синтаксическом, просодичес­ ком, словообразовательном, трансформационном и логическом. Но внутри каждого из пяти последних уровней имеют тенденцию объеди­ няться также строго определённые классы слов. Неизменяемые классы слов, будучи вьщеленными на синтаксическом уровне, суть с и н ­ т а к с и ч е с к и е классы слов, а изменяемые классы слов (существи­ тельные, глаголы, прилагательные, изменяемые местоимения), выделя­ емые на морфологическом уровне, суть м о р ф о л о г и ч е с к и е клас­ сы слов. Среди синтаксических классов слов наиболее «синтаксичес­ кими» являются пр едл о жно -в опр о сительные слова (XV), модальные ча­ стицы (Р)> предлоги (Р), сочинительные союзы (К), отделяемые гла­ гольные префиксы (8) и подчинительные союзы (Ц), как классы, выде­ ленные преимущественно на синтаксическом уровне, следовательно, как классы, имеющие наиболее а б с т р а к т н о е с е м а н т и ч е с к о е з н а ч е н и е , приближающееся к грамматическому. Среди синтакси­ ческих классов слов модальные частицы (Р) являются, кроме того, п р о с о д и ч е с к и м классом слов, так как, в отличие от всех остальных неизменяемых классов слов, обладают сильным различительным при­ знаком на просодическом уровне. Среди синтаксических классов слов логические частицы (Ь), сочинительные союзы (К), модальные части­ цы (Р), следственные союзы (С) и подчинительные союзы (Ц) являют­ ся, кроме того, л о г и ч е с к и м и классами по их способности слу­ жить средством логического соотнесения понятий и суждений. Мор­ фологические классы слов (V, 14, А, I Яек.) и такие синтаксические классы слов как неизменяемые местоимения (I ип*.), модальные слова (М), качественные наречия ((}), обстоятельственные наречия (В), буду­ чи также л о г и ч е с к и м и классами слов (по наличию логической 759

семантики слов), объединяются в классы, которые известны из лингви­ стической традиции как з н а м е н а т е л ь н ы е части речи. Таких объединений классов слов можно было бы указать столь­ ко, сколько содержится, например, уровней или проб. Это могло бы служить основанием построения р а з л и ч н ы х с и с т е м классов слов. Различие между системами в данном случае будет состоять не в том, что каждая из них будет противоречить другой, а в том, что один и тот же класс слов в разных системах будет п о - р а з н о м у с о о т н е с ё н с д р у г и м и к л а с с а м и , что эти системы будут отличаться одна от другой большей или меньшей дробностью класси­ фикации слов, зависящей от количества постулированных признаков, зависящего, в свою очередь, от целей анализа. Если, например, ввести два признака (наличие и отсутствие морфологических категорий), то мы получим систему, состоящую из двух классов - морфологически изменяемые и морфологически неизменяемые классы. Если мы введём иное количество признаков, то мы получим иную систему, которую можно представить по-разному, каждый раз по-разному группируя классы слов. Таким образом, между более дробным членением на классы и более общим членением на группировки классов лежит бес­ конечное множество линий, могущих служить основанием классифи­ каций классов слов. В данной работе принято именно то членение, которое предус­ матривает разбиение на 26 классов (4 изменяемых классов и 22 неизме­ няемых классов слов), которое основано на принципе «достаточности не менее одного сильного признака для выделения одного класса». Та­ кая классификация является, по моему мнению, наиболее оптималь­ ной, так как она, во-первых, не растворяется в чрезмерно скрупулёз­ ном членении слов на предельные единицы (на отдельные слова, кото­ рые также представляют собой уже какую-то классификацию, но клас­ сификацию, свободную от синтеза), во-вторых, членит традиционные «части речи» на гомогенные классы слов. Например, в традиционной грамматике наречия объединяют в себе те классы слов, которые здесь выделены как качественные наречия (<2) ( § Ш , го1,1ш11§), обстоятельст­ венные наречия (В) (Ыег, сил!, §е51егп), предложно-указательные слова (В) (датИ, даги, с1а&е#еп), предложно-вопросительные слова (\У) (\УОГШ(, ыот, \Уо§е#п), интенсификаторы (С) (зепг, ги, петНсп), следст­ венные союзы (С) (дагит, с!е§\уе#еп, ёе$па1Ь). Иногда в состав наречий включались также те слова, которые здесь выделены как модальные слова (М) (деигШ, зюпег, па1йг1юЬ, \уаЬгксЬетЦсЬ), логические частицы (Ь) (пиг, $о#аг, аисп) и модальные частицы (Г) (с1епп, аспоп). Почему традиционные наречия распались в данной классифика­ ции на 9 самостоятельных классов слов? Потому что эти вновь выде­ ленные классы (<}, В, Б , УУ, С, С, М, Р) обладают с в о и м и с и л ь760

н ы м и дифференциальными признаками, не пересекающимися ни в одном из 9 названных классов слов, и своим набором слабых диффе­ ренциальных признаков, многие из которых пересекаются в несколь­ ких или даже во всех девяти классах. В традиционной грамматике эти 9 классов относились к единому классу - наречиям - только по семан­ тическому, в высшей степени расплывчатому основанию, а некоторые сильные синтаксические, просодические или логические дифференци­ альные признаки этих слов или не замечались, или игнорировались. Признаком же, их объединяющим в один класс наречий, служил лишь один признак - способность сочетаться с глаголом (отсюда и термин „АдуегЪ", т.е. «при глаголе»). Фактически же этот признак (в данной классификации различительных признаков он разбит на 3 признака: см. 4/1,2,3) является слабым признаком, который свойственен не толь­ ко указанным девяти классам (0, В, Б , \У, С, С, М, Ь, Р), но и предло­ гам (Р), существительным (14), изменяемым местоимениям (I Пек,), не­ изменяемым местоимениям (I ипГ.) и отделяемым глагольным префик­ сам (8). Следовательно, более пристальное внимание к признакам слов, когда-то объединённых под эгидой наречий, позволило увидеть среди них различные, более или менее отличающиеся друг от друга разряды или группировки слов, рассматриваемые здесь как самостоя­ тельные классы слов. А это, в свою очередь означает, что более диф­ ференцированный подход к неизменяемым классам слов, выделенных на основе значительно большего количества структурно-функцио­ нальных признаков, чем это было в традиции, есть б о л е е г л у ­ б о к о е п р о н и к н о в е н и е в грамматическую природу языка, его внутреннюю структуру. Цель любого лингвистического исследования в этом именно и состоит - проникнуть в глубины грамматической, семантической, логической структуры язьжа. Классификация классов слов и построе­ ние их системы в том виде, как она здесь показана - это и есть проник­ новение в глубины структуры язьжа в той его части, которая была по­ стулирована 188 признаками, объединёнными в 25 пробах на 6 уровнях немецкого язьжа. 1

Выделение перечисленных неизменяемых классов слов есть дальней­ шая дифференциация традиционных частей речи. Разделение словарного со­ става на части речи в традиции не исчерпывает потребностей грамматики в классификации слов по грамматическим разрядам. Для этой цели, например, О. И. Москальская вводит понятие структурно-семантических разрядов слов в составе частей речи [Москальская 1961 (а): 251-261; см. также: МозкаЬказа 1971]. Другие учёные также считают оправданным пополнение «классическо­ го» инвентаря частей речи некоторыми новыми единицами. Введение этих единиц, по их мнению, позволяет до некоторой степени преодолеть недоста­ точную дифференцированность традиционной классификации, не учитываю­ щей явлений промежуточного характера [Бородина, Корыхалова 1965]. 761 1

Можно, следовательно, обнаружить о д н о в р е м е н н о е существование самых различных группировок слов, которые, будучи объединённьгми по одному признаку, тут же разрываются по наличию другого признака. Однако подобные группировки, выделенные лишь на основе бинарных противопоставлений и, следовательно, отражаю­ щие не всю структуру языка на заданных уровнях, а лишь минималь­ ный набор её признаков, не могут считаться неделимыми и оконча­ тельными. Выделение классов слов и построение их системы есть оп­ ределённый с р е з я з ы к а на основе набора в с е х его структурнофункщюнальньгх признаков, отобранных сознательно для построения классов определённой дробности. Что касается количественного состава признаков и проб, то его можно менять в ту или другую сторону, в зависимости от целей анали­ за. От этого изменится лишь глубина изучения слова и, следовательно, дробность их классификации. Состав и количество классов слов, сле­ довательно, зависит как от внутреннего устройства языка, так и от способов и глубины представления исследователем его структуры. Классы слов есть как бы подвижная шкала, заданная исследователем в зависимости от качества и количества введённых признаков и, следо­ вательно, от г л у б и н ы представления структуры языка. Но так как морфологически изменяемые и неизменяемые слова, как и любой дру­ гой объект изучения, должны быть исследованы «во всех связях и опосредованиях», то наиболее оптимальными группировками слов надо считать добытые и описанные здесь 26 классов, которые выделены на основе максимума признаков на всех уровнях их функционирова­ ния. Каждое новое введение всё более специфических признаков при­ ведёт к дальнейшей дифференциации классов слов, к построению ещё более сложной системы и, следовательно, к более исчерпьгвающему изучению структуры соответствующих уровней языка. Построение и с ч е р п ы в а ю щ е й с и с т е м ы к л а с с о в и её исчерпывающее описание будет означать описание в с е г о я з ы к а . Классы слов это такая «многоаспектная» репрезентация словаря, которая адекват­ на самому языку и является его структурно-функциональной моделью. Построение системы классов слов - это построение модели языка в той части, которая лежит в основании выделения классов слов. Теоретиче­ ская лингвистика - это наука, занимающаяся построением формаль­ ных моделей естественных языков и методологией построения таких моделей. Она строит м о д е л и , поскольку теоретическое изучение любого объекта (языка) «не может быть ничем иным, как созданием его моделей, а эти модели должны быть формальными ... » [Гладкий, Мельчук 1969: 174]. Я добавлю, что эти модели должны быть также со­ держательными, каковой и является предложенная здесь система клас­ сов слов немецкого языка.

762

Если с этой точки зрения взглянуть на нормативные граммати­ ки немецкого языка, как школьные, так и вузовские [Москальская 1956; Левковская 1960; Мо&аШца 1971; ЗсЬепёек 1982; Аг$$еп}е\уа и. а. 1960], то мы обнаружим, что они давно морально устарели, в них нет и намёка на выяснение с у щ н о с т и « ч а с т е й р е ч и » к а к с и с т е м ы , порождённой структурой немецкого языка. Лишь теоре­ тические грамматики немецкого языка представляют «части речи» в некоторой взаимосвязи и взаимообусловленности, не всегда экспли­ цитно выраженной [Аотош 1972]. Итак, построенная здесь система классов слов как определённый срез грамматического строя немецкого языка, система, зависящая от грамматического строя языка и от глубины его представления, не мо­ жет быть признана единственной. Таких систем классов слов можно построить множество, если не бесконечно. Здесь представлена лишь одна из возможных систем классов слов, постулированная 188 призна­ ками, добытыми на 6 уровнях немецкого языка - морфологическом, словообразовательном, синтаксическом, просодическом, трансформа­ ционном и логическом. Система классов слов как с и с т е м а о т н о ­ ш е н и й между классами заключается в следующем. 1) Все классы слов этой системы п р о т и в о п о с т а в л е н ы друг другу по набору (пучку) дифференциальных признаков. Вне этой системы не существует ни одного класса слов, так же как не существу­ ет ни одного слова вне какого-либо класса. 2) Не только внутри одного и того же класса всегда найдутся слова, близкие или полностью совпадающие по своим структурнофункциональным и семантическим параметрам (гуапгзсЬетНсК - у1е11еюМ ёе\У1Й - паШгНсп; йепп - $споп), но и слова различных классов мо­ гут быть в з а и м о з а м е н и м ы м и (ёагап - ап (Не 2гш1пГ1, \Уогап ёагап). Иначе говоря: как слова одного и того же класса, так и отдель­ ные слова, входящие в различные классы, могут быть втянуты в сино­ нимические отношения, которые здесь, однако, не рассматриваются. 3) Классы слов выделены на основе одного или более с и л ь ­ н ы х (непересекающихся) признаков, являющихся в е д у щ и м и при­ знаками, достаточными для идентификации данного класса как само1

э

Ср. также: «Поскольку понятие структуры, как и понятие системы, яв­ ляется отражением объективного предмета или явления, охватывающим ко­ нечное число признаков, между тем, как объективный предмет содержит неис­ черпаемое число признаков, возможно, а принципе, создание бесконечного ко­ личества понятий структуры и системы, соотносительных с одним и тем же объектом». И далее: « . . . действительный язык представляет собой практичес­ ки неисчерпаемую для познания всеохватывающую систему и всеохватываю­ щую структуру, бесконечно более богатую, чем любое, какое бы то ни было сложное, отвлечённое понятие системы или структуры языка» [Мельничук 1970: 31]. 1

763

стоятельного класса слов. Кроме того, каждый класс слов обладает на­ бором с л а б ы х (пересекающихся) признаков, свойственных в раз­ личной пропорции и в различном соотношении к другим классам, од­ новременно являясь, таким образом, пересекающимися признаками и других классов слов. Сильные различительные признаки являются «сильными» лишь при выделении данного класса слов, так как не по­ вторяются ни в одном другом классе, не образуют общего сегмента в других классах. В то же время они являются наиболее у з к и м и и, следовательно, наиболее с п е ц и ф и ч е с к и м и , наиболее с у щ е с т в е н н ы м и признаками, свойственными лишь о д н о м у классу слов. Слабые различительные признаки суть «слабые» лишь при выделении данного класса, т.е. дифференцируют не один, а сразу несколько классов. Однако при объективной характеристике класса «слабые» дифференциальные признаки в то же время являются наибо­ лее ш и р о к и м и признаками и, следовательно, наиболее о б щ им и признаками, свойственными многим классам слов, благодаря которым все классы втянуты в е д и н у ю с и с т е м у классов слов. Яркость отдельных классов словили, как пишет Л. В. Щерба, «отдель­ ных категорий» неодинакова, что зависит от яркости, определённости и количества формальных признаков [Щерба 1928: 8]. На основе степени участия сильных и слабых дифференциаль­ ных признаков в выделении каждого класса была вычислена «сила класса» (степень самостоятельности, сила выделимости класса) как сумма всех его сильных и слабых дифференциальных признаков, кото­ рыми маркирован данный класс. Классы слов, пронумерованные в по­ рядке убывания «силы класса», не лежат ни в одной плоскости, ни на одной линии, а образуют единую п р о с т р а н с т в е н н у ю , о б ъ ­ ё м н у ю систему. Нумерация классов характеризует их как классы, обладающие лишь различным количеством и качеством структурнофункциональных признаков, аккумулировавших в себе различные уча­ стки языковой структуры. Каждый класс, обладая сильными диффе­ ренциальными признаками, описанными в каждом классе (за исход­ ную точку взяты к л а с с ы с л о в, внутри которых описаны сильные признаки), маркирован также множеством слабых признаков различ­ ных степеней (за исходную точку описания взяты слабые п р и з н а к и , внутри которых описаны классы слов), образующих сложнейшие пере1

Ю. Д. Апресян различает в словах «несколько слоев смысла», напоми­ нающие признаки, обозначенные здесь как сильные и слабые признаки слов. Однослойные семантические структуры раньше трактовались так, что все эле­ менты в них рассматривались как равноправные. Однако исследования пока­ зали, что «в языковых значениях имеется несколько различных слоев смысла ассерции, пресуппозиции, модальные рамки, рамки наблюдателя, мотивиров­ ки. Внутри ассерции стали выделяться сильные и слабые семантические ком­ поненты» [Апресян 1992: 22]. 1

764

сечения в различных классах. На этой основе была дана количествен­ ная оценка всей системы классов слов. Однако количественные дан­ ные, отражающие дифференциальную силу признаков и силу выдели­ мости каждого класса, объективны только с учётом их структурнофунк1ЩОнальных характеристик, так как эти количественные данные, будучи сопутствующими характеристиками качественной стороны признаков и классов, объективно отражают структуру немецкого язы­ ка лишь до определённых пределов, заданных анализирующей моде­ лью. Поэтому главным в построенной системе классов слов необходи­ мо считать её качественную характеристику. Внутри системы классов слов, таким образом, обнаружена так называемая в з а и м н а я д о п о л н и т е л ь н о с т ь , которая состоит в том, что эта система мо­ жет рассматриваться, с одной стороны, как к а ч е с т в е н н а я сис­ тема, в которой каждый класс, обладая своими особыми (сильными) признаками, противопоставлен одновременно всем остальным и свя­ зан со всеми остальными (слабыми) признаками, образующими общие секторы (сегменты) различных классов. С другой стороны, система классов слов может рассматриваться как количественная система, в ко­ торой каждый класс занимает своё место в системе всех классов на ос­ нове силы класса, добытой на основе распознавательной силы призна­ ков. Эти системы - качественная и количественная - будучи диалекти­ чески связанными одна с другой, причём ведущей, главной является качественная, а не количественная характеристика этой системы, вы­ ступают по отношению друг к другу и как неизбежные, и как дополни­ тельные системы. Предложенный здесь метод анализа классов слов и построение их системы, который можно было бы назвать термином В. Г. Адмони многоаспектно-доминантньш>> - «трудный метод исследования. Он требует охвата огромного, исчерпьшающего материала, требует соот­ несения многообразнейших компонентов языкового строя. Но этот ме­ тод обеспечивает целостное и, по сути дела, более точное постижение структуры изучаемого языка» [Адмони 1961 (а): 52]. Разумеется, на этом изучение классов слов не заканчивается. Построение системы отноше­ ний между классами слов - лишь необходимая предпосылка для даль­ нейшего исследования, ибо бесконечность научного познания можно обнаружить уже в одном слове. Выделение каждого класса слов - лишь необходимая предпосылка для его исчерпывающего изучения. 1

2

Ср.: «Математика, подобно жернову, перемалывает то, что под него засыпают, и как, засыпав лебеду, вы не получите пшеничной муки, так, испи­ сав целые страницы формулами, вы не получите истины из ложных предпосылок»[Крылов 1945: 111-112]. * « ... каждое мало-мальски сложное слово в сущности должно быть предметом научной монографии, а следовательно, трудно ожидать скорого окончания какого-либо хорошего словаря» [Щерба 1940: 103]. 1

765

Построенная здесь «система отношений)) между классами слов немецкого языка есть не продукт абстрактных размыпгаений, но осно­ вана на реальной структуре немецкого языка с помощью определён­ ных методов и экспериментов. И если система классов слов получи­ лась чрезвычайно сложной (эта сложность фактически даже не вся по­ казана, так как здесь нет возможности подробно описать все классы слов и раскрыть все их взаимосвязи), то в этом не моя вина. Простота представления исследуемого объекта в традиционной грамматике час­ то достигается за счёт бессистемного, атомистического подхода к его описанию, за счёт игнорирования его внутренней структуры. Слож­ ность представления и описания «системы отношений)) между класса­ ми слов заключается не только в сложности самого объекта, но также и в том, что у нас нет иного способа представить эту систему, как тем же естественным метаязыком, имеющим линейный характер. «Систе­ му отношений)) между классами слов можно было бы представить схе­ мой, в которой каждый класс был бы изображён в виде круга, центр которого образовывали бы сильные (непересекающиеся, доминант­ ные) различительные признаки, свойственные только данному классу (таких сильных признаков в различных классах слов от 1 до 6), а пери­ ферию - слабые, общие также для других классов различительные при­ знаки (в каждом классе их насчитъгеается от 14 до 33). Однако наибо­ лее адекватно систему классов слов можно представить в виде прост­ ранственной модели, в которой можно было бы отразить пространст­ венное м е с т о каждого класса по отношению к другим и р а с с т о я ­ н и я между ними. 1

4) «Система взаимопроницаемости)) классов слов (см. Главу 5) Язык, как живой организм, изменчив, ему тесно в грамматичес­ ких ячейках, созданных лингвистами и зафиксированных в граммати­ ках. В первую очередь это касается слова. Термин «слово)) отражает неоднородные понятия в силу того, что одна стороны слова принадле­ жит лексике, другая сторона - грамматике. Поэтому необходимо различать л е к с е м у , словарное слово, вокабулу или «тело слова)) как единицу словаря, лексикона и грамматическое слово или просто с л о в о как единицу грамматического стоя языка (в сущности, язы­ ковое сознание не знает деления на «лексемы» и «слова», там все Ср.: « ... сколь абстрактной ни была бы некоторая область лингвисти­ ки или другой науки, в ней всегда есть цепочка понятий, восходящих к экспе­ рименту» [Ревзин 1966; 118]. Или: « ... любые теоретические постулаты, естест­ венно, мо1 ут быть установлены только на основе предварительного глубоко­ го и всестороннего анализа фактического материала ... » (Маковский 1971: 8]. « ... всякое лингвистическое построение подлинную ценность приобретает лишь на базе конкретных фактов, характеризующих функционирование и раз­ витие языков» [Супрун 1964: 58]. 1

766

единицьг - слова, но со всеми им присущими действительными и потен­ циальными признаками, которые надо ещё открыть в оречевлённом мышлении, на втором уровне материашзации языка, т.е. мьштеения). Поступая в распоряжение грамматики, одно и то же тело слова, лексе­ ма становится достоянием многих классов слов, Одна и та же лексема, обладая совокупностью одних признаков, выступают только как сло­ во данного класса, а обладая совокупностью других признаков, она выступает как слово другого класса. В данный класс слов входят лек­ семы, с одной стороны, выступающие только как слова данного клас­ са (они образуют я д р о данного класса, образованные однофункциональными лексемами). Это лексемы, специализирующиеся на одной функции (одаофункциональные лексемы есть в каждом классе, кроме предложно-вопросительных слов (\У), модальных частиц (Р), утверди­ тельно-отрицательных слов (К) и грамматических частиц (У) (см. вы­ ше: Глава 5, Таблицы 7, 8). Каждый класс слов имеет то большее, то меньшее ядро, т.е. количество одаофунклдональных лексем, в зави­ симости от класса, т.е. от его признаков. С другой стороны, каждый класс образован лексемами, выступающими также как слова других классов (они образуют п е р и ф е р и ю данного класса, образован­ ную многофункциональными лексемами). Чем большему количеству классов принадлежит лексема, тем большие у неё потенции граммати­ ческих параметров, тем они менее специализированы, более всеобщи. Это можно, очевидно, проследить и на семантике этих лексем. Пересе­ чения одних и тех же лексем в различных классах (взаимопроницаемостъ классов) можно рассматривать а) как омонимы, когда полно­ стью меняется значение лексемы (Кошт ЫоР зсЬпеИег - т й Ыо/$еп Аи^еп), б) как полифункциональные лексемы, когда сохраняется инва­ риант семантического значения (м>акгепс1 ёег ЗШпёе - Ег зргасЬ, м>акгепс1 юЬ вептое^), в) как соотношение, которое несколько отличает­ ся как от первого, так и от второго (1сЬ ЬШе сИсЪ - К о т т ЬШе зсппеЦег; Вел Иапк, В а т е , Ье§епп' юЬ шсМ (Р. ЗсЬШег) - йапк ёетег ВетйЬшцз). Поскольку многие лексемы переходят из класса в класс, значит они имеют широкую сферу употребления (1844 лексемы дали 2355 слов, т.е. 78% лексем, привлечённых для анализа (см. выше: Глава 5, Таблица 8), - многофункциональны). Бесконечное количество единиц опыта разнесено по конечным символам языка. В основе этого соотне­ сения единиц опыта и единиц языка лежит конечный характер языка. А конечный характер языка продиктован конечным характером чело­ веческой памяти. «Ни один язык не был бы в состоянии выразить каж­ дую конкретную идею самостоятельным словом или корневым элемен­ том. Конкретность опыта беспредельна, ресурсы же самого богатого языка строго ограничены. Язык оказывается вьгнужденным разносить бесчисленное множество понятий по тем или другим рубрикам основ767

ным понятий, используя иные конкретные или полуконкретные идеи в качестве посредствующих функтщональных связей» [Сепир 1934: 65]. Именно в этом проявляется один из принципов экономии языковой материи, ограниченности его ресурсов, связанные с ограниченностью человеческой памяти. Способность языка как набора конечных еди­ ниц отражать бесконечный калейдоскоп опыта зиждется на том, что язык в мозгу (в языковом сознании) представлен чрезвычайно эконом­ но как с ж а т а я с т р у к т у р а , в которой все элементы, будучи ко­ нечными, существуют только как элементы этой структуры. Так как язык - структурное построение, имеющее набор конечных элементов, то одна и та же лексема, обладая набором различных грамматических свойств, производит разный эффект в различных контекстах, выдавая себя, например, то за модальную частицу (Р), то за логическую части­ цу (Ъ), то за прилагательное (А) (ЫоВ). Основой реализации словарной еданицы (лексемы) в грамматическом строе языка как слува то одного, то другого класса надо считать, в конечном счёте, психофизиологиче­ ское устройство языкового сознания с ограниченными ресурсами его памяти. Одни и те же лексемы различным образом п е р е с е ­ к а ю т с я в различных классах, образуя «систему взаимопроницаемо­ сти» классов слов (см. выше: Глава 5, Таблицы 7, 8). 1

II. Внутреннее взаимодействие в трёхуровневой * системе классов слов между её составными частями. 1) В з а и м о д е й с т в и е м е ж д у « с и с т е м о й п о с т р о е н и я » , « с и с т е м о й отношений» и «системой взаимопрошщаемости» внутри трёхуровневой системы классов слов.

Как показано выше, я з ы к с а м, а не прихоть исследователя, «выдал» все присущие ему признаки слов. Множеством слов языка было постулировало множество признаков, сведенных в систему (188 признаков на 6-ти уровнях языка). Затем каждый признак был припи­ сан каждому искомому слову. В результате сличения всех обнаружен­ ных в словах признаков со словами, выделенными из лексикона по осо­ бой методике (исчерпаны все закрытые классы слов), была построена трёхуровневая система классов слов: 1) система признаков или «систе­ ма построения» другой системы; 2) система классов слов или «система отношений» между классами слов; 3) «система взаимопрошщаемости» 1

Ср. также: «... можно указать на возможную связь к о м п л е к с н о ­

г о х а р а к т е р а з н а ч е н и й с л о в естественного языка с о г р а н и ч е

н н ы м объёмом памяти ... » [Вяч. Вс. Иванов 1973: 243]. «Многозначность и омонимия как словообразовательных, так и грамматических морфем, свя­ занные с их сравнительно малым числом (особенно морфем грамматических), является своеобразным проявлением «экономии» в строе немецкого языка ...» [Степанова 1968: 93]. 768

или «система взаимоперекрещиваний» одних и тех же лексем в различ­ ных классах. Постулированная иерархическая система признаков («система построения») и порождённая ею другая система - система классов слов или, пользуясь термином В. Г. Адмони, «система отношений» между классами, находятся в определённых соотношениях. «Система взаимо­ проницаемости» взаимодействует с первыми двумя системами как сис­ тема тех же признаков и как система тех же классов слов, но реализо­ ванная в о д н и х и т е х ж е лексемах. Те компоненты, которые во­ влекаются в систему признаков (систему построения), одновременно являются и компонентами системы классов слов (системы отношений) и системы взаимопроницаемости классов слов. Различие между систе­ мой построения, системой взаимоотношений и системой взаимопрони­ цаемости есть именно различие между формами организации языка, в з а и м о д о п о л н я ю щ и м и и п р е д п о л а г а ю щ и м и друг друга. Ни одна их этих форм не может быть объяснена без другой: си­ стема построения, т.е. система признаков получена индуктивным мето­ дом из самого языкового материала. Система отношений, т.е. система классов слов порождена системой признаков, т.е. системой построе­ ния. А система взаимопроницаемости есть среда функционирования одних и тех же лексем, но в разных классах слов на основе различного набора признаков в каждом классе. Научное постижение системы классов слов есть одновременное постижение и системы построения классов слов, и системы отношений между ними в их взаимосвязи как определённого единства, и системы взаимопроницаемости тех же клас­ сов слов как функционирование одних и тех же лексем, но с различным набором признаков. Следовательно, различие между «системой пост­ роения», «системой отношений» и «системой взаимопроницаемости» есть различие между разными ф о р м а м и о р г а н и з а ц и и одно­ го и того же языка, взаимодействующими и предполагающими друг друга. Ни одна из этих трёх форм или систем не может быть объясне­ на без другой, каждая из них всегда может быть сведена к другой. Фушащонирование и постижение языка есть одновременное функцио­ нирование и постижение и его «системы построения», и его «системы 1

Предложенные здесь первые два понятия «система построения» и «си­ стема отношений» сходны с аналогичными терминами в работах В. Г. Адмо­ ни, но лишь по форме, но не по содержанию, по существу. У В. Г. Адмони к грамматическому строю как «системе построения» относятся: 1)ритмико-ин­ тонационные средства, 2) сочетательные закономерности, 3) топологические отношения, 4) структурная организация словообразования, простого предло­ жения, сложного предложения. К грамматическому строю как «системе отно­ шений» относятся: 1) отграничешость или выделенность, 2) дополнительная противопоставленность, 3) синонимичность, 4) трансформации, 5) простая до­ полнительность, 6) подчинение и др. [Адмони 1988: 86-87, 139-205]. 1

769

отношений», и его «системы взаимопроющаемости» в их взаимосвязи как оцределённого единства. Полная реализация структуры языка да­ на нам именно в трёх его структурах [см. также: Адмони 1963 (б): 15]. Таким образом, система классов слов в любом естественном, в том числе и в немецком языке, не может не состоять де Гас1о из т р ё х систем: 1) системы постулированных признаков, лежащих в ос­ нове классификации классов слов (система построения другой систе­ мы, т.е. системы классов слов), 2) самой системы классов слов (систе­ мы отношений между классами слов) и 3) системы переходов одних и тех же лексем из класса в класс (системы взаимопроницаемости клас­ сов слов). Взаимодействия и органическая связь всех трёх уровней в системе классов слов неизбежны. П е р в а я с и с т е м а классов слов - система признаков («сис­ тема построения» классов слов) - это текст, реальное функционирова­ ние языка, из него абсорбированы все возможные признаки слов на разных уровнях язьжа (морфологическом, словообразовательном, синтаксическом, просодическом, трансформационном, логическом). Система признаков, которая была эксплицирована, существует объек­ тивно: все слова в язьже (в язьжовом сознании) снабжены а рпоп, не­ зримо («зримо» только в сознании, до которого современными мето­ дами не добраться) их функциональными признаками, т.е. их способ­ ностью (почти) бессознательно употребляться в том или ином типе предложения, в той или иной функции в предложении. Все признаки, входящие в грамматическую и семантическую характеристику слов, но не выраженные (особенно со стороны синтаксиса) явно, необходи­ мо было эксплицировать. Без определённых признаков, присущих каждому слову, слова нельзя классифицировать, и тем более построить систему классов слов. Система построения - это собрание признаков слов: можно лишь условно представить себе все признаки всех слов язьжа, важнейшие из которых были здесь вычленены, абсорбированы (на 6-ти уровнях немецкого язьжа), строго систематизированы и сведе­ ны в определённые 1руппы. Это как бы признаки без их носителей, без их «хозяев», система признаков в «снятом» виде. Естественно, при­ знаков без их носителей никогда не бывает, но в данном случае эти признаки, как бы изолированные от их носителей, есть лишь искусст­ венное образование, предназначенное для того, чтобы их теперь при­ писать всем анализируемым словам. Одинаковый, объективный под­ ход ко всем словам достигается тем, что мы имеем в нашем распоря­ жении все признаки слов и теперь можем их «раздать» каждому анали­ зируемому слову по «достоинству», по «чину» каждого слова, которое оно занимает в языковой иерархии. В т о р а я с и с т е м а - это реальная система классов слов, «си­ стема отношений» меаду классами, т.е. качественная и количественная 770

оценка признаков, присущих каждому классу, лежащих в основе их классификации, сила классов, их пересечения на основе слабых при­ знаков. Система классов слов - это объединение слов по набору род­ ственных признаков и сведение их в соответствующие классы. Веду­ щие, сильные, непересекающиеся признаки как главные или уникаль­ ные признаки, находящиеся друг с другом в причинно-следственных отношениях, тянут за собой все пересекающиеся признаки, коих оказа­ лось так много, что они представлены одновременно во множестве классов. Э т о и о б р а з у е т с и с т е м у к л а с с о в с л о в как « с и с т е ­ м у о т н о ш е н и й » между классами. Она неизбежна, потому что она живёт в языке объективно, потому что нет и не может быть ни одного класса слов вне отношений с другим классом. Если это так, то отно­ шения между классами - это отношения не между изолированными классами, они образуют не эпизодические связи, а, напротив, систем­ ные связи, в которые втянуты все классы слов с центром (ядром, т.е. сильными признаками) и периферией (слабыми, т.е. пере^кающимися, периферийными признаками). «Система отношений» образована тем, что все без исключения предварительно собранные признаки были приписаны всем анализируемым словам в их естественном употребле­ нии, чту и позволило разбить все слова на соответствующие классы (26 классов слов). Были, прежде всего, образованы самостоятельные классы слов по набору сильных признаков, т.е. в пределах данных сильных признаков. Кроме того, каждый класс слов оказался носите­ лем набора слабых, пересекающихся признаков. А набор пересекаю­ щихся признаков в каждом классе есть как бы дополнительная харак­ теристика класса, потому что они выделяют каждый класс слов допол­ нительно, уже выделенному заранее по наличию не менее одного силь­ ного признака. Поэтому хотя набор слабых признаков в каждом клас­ се и является для каждого класса уникальным, диагностирующим, од­ нако это не самая существенная характеристика класса. Тем не менее набор пересекающихся признаков является главным признаком того, что через них каждый класс слов в т я г и в а е т с я в систему взаимо­ связанных классов: слабые признаки, будучи пересекающимися одно­ временно во многих классах, создают взаимные пересечения классов по общности слабых признаков, что и втягивает все классы слов в об­ щую систему взаимоотношений. На этой основе и создаётся «система отношений» между классами слов. Т р е т ь я с и с т е м а классов слов - это переход одних и тех же лексем из класса в класс, т.е. взаимопересечения, взаимоперекре­ щивания, взаимопроницаемость классов на основе наличия в них общих с другими классами материальных лексем или «тел» слов. Система переходов одного и того же «тела» слова из класса в класс это переход одной и той же многофункциональной лексемы из клас771

са в класс, её функционирование как грамматического слова разных классов. Термин «взаимопроницаемость» классов слов - условен. Надо помнить, что «взаимоперекрещиваются», «взаимопроницают» не слова как единицы данного класса, потому что они уже наделены своими грамматическими свойствами и, следовательно, не могут пе­ реходить в другой класс со своими свойствами (см. об этом подроб­ нее выше: § 2, VI, 3). Сами лексемы употребляются как грамматиче­ ские слова различных классов, функциональные границы в н у т р и л е к с е м ы «р аздвигаются» и дают «простор» для использования одной и той же лексемы в функции слов нескольких классов одновре­ менно, в зависимости от синтаксических структур, в которых она употребляется. Если в основе разграничения разных классов слов лежат одни и те же лексемы, то это не «взаимопереход частей речи», фигурировавший ранее под термином «конверсии частей речи», а лишь «пересечения» или переход одной и той же материальной лексемы, «тела» одной и той же лексемы из класса в класс. Под «си­ стемой взаимопроницаемости» классов слов надо иметь в виду сис­ тему многофункциональности или многозначности лексем, стиму­ лирующей переход лексем из класса в класс. Это означает лишь упо­ требление о д н о й и т о й ж е л е к с е м ы в функции р а з н ы х классов слов. «Система взаимопроницаемости» создаётся реально только благодаря тому, что каждый класс обладает сильными признаками, служащими основой выделения каждого самостоятельного класса. Так как одна и та же лексема может существовать одновременно (но, естественно, в разных синтаксических структурах) как слово разных классов, то это значит, что одна и та же лексема, входя в один класс, обладает всеми сильными признаками данного класса, а входя в дру­ гой класс, обладает всеми сильными признаками другого класса. Возникает вопрос: почему разные классы, в состав которых входит одна и та же лексема, не образуют один, единый класс? Этому препят­ ствует следующее обстоятельство: что в каждом классе уже есть своё ядро, т.е. одаофункнцональные лексемы, которые и препятствуют объединению одних и тех же лексем с разным набором сильных при­ знаков в единый класс, если у этих лексем есть другой набор сильных признаков. Если бы подобное объединение было возможным, т.е. ес­ ли бы мы слили два класса, в котором есть одни и те же лексемы, в единый, более крупный класс, то такого объединения «потребова­ ли» бы и другие классы, в которых тоже есть общие лексемы. А это привело бы к растворению всех 26-ти классов слов, т.е. к объедине­ нию их в единый класс слов, называемый словарём, от чего мы и «на­ чали танцевать» в данном исследовании. В таком случае мы верну­ лись бы к тому, с чего начали. 772

Все три взаимосоотаесённые и взаимозависимые системы клас­ сов слов очень сложным образом соотнесены одна с другой. Однако наглядно показать первую, вторую и третью системы в их взаимоотно­ шениях здесь не представляется возможным, так как это потребовало бы отдельного исследования, ведущего к раскрытию «работы» всей структуры немецкого языка. Путь установления взаимоотношений первой, второй и третьей системы в общей системе классов слов - это путь сличения, раскрытия, с о о т н е с е н и я п р и з н а к о в каждо­ го класса, описанных в Главе 4, с взаимопроницаемостью классов слов, с пересечениями одних и тех же лексем в различных класса, опи­ санных в Главе 5. С одной стороны, классы слов как «система отношений» жёст­ ко детерминированы своими признаками, имеют чёткие границы, оп­ ределяемые их признаками (Глава 4), С другой стороны, классы слов как «система взаимопроницаемости» содержат в качестве своих еди­ ниц одни и те же материальные лексемы, «тела» слов, которые пере­ ходят из класса в класс (Глава 5). «Противоречие» между ж ё с т ­ кой классификационной схемой, жёсткими признаками классов слов, жёсткими границами между ними и способностью одних и тех же лексем выступать как слова р а з л и ч н ы х классов является лишь кажущимся. Его не существует по той причине, что из класса в класс переходит н е с л о в о д а н н о г о к л а с с а (по традиции «не одна часть речи в другую часть речи») (это было бы, действи­ тельно, противоречием, так как слово каждого класса обладая набо­ ром признаков данного класса, не может переходить в д р у г о й класс с признаками с в о е г о класса, см. об этом подробнее выше в Главе 1, § 2, VI), а лишь м а т е р и а л ь н о е т е л о этого слова (лексема, тело лексемы), которое приобретает в другом классе иные структурно-функциональнь1е признаки. Поэтому здесь соблюдено требование строгой логической классификации ргтпаршт СНУШОГШ: а) классификацией должны быть охвачены все объекты, б) ни один из объектов не должен входить одновременно в две классификационные группы (в два и более классов одновременно входят л е к с е м ы как 1

Если В. Г. Адмони, понимая под системой языка органическое единст­ во двух систем - "систему отношений между компонентами языка" (моя вторая система) и "систему построений языковых единиц" (моя первая система), то А. А. Уфимцева, различая также две стороны в едином понятии "система", выделяет "систему как сеть соотношений" (моя вторая система) и "систему как совокупность элементов, входящих в эти отношения" (моя третья система). У В. Г. Адмони, таким образом, при описании строя языка отсутствует моя тре­ тья система (и это естественно, потому что перед ним не стояла цель выделения классов слов), а у А. А. Уфимцевой - моя первая система (это тоже естествен­ но, потому что перед нею не стояла цель сбора и систематизации всех призна­ ков всех слов языка) [Адмони 1963 (б): 15; Уфимцева 1962 : 8]. 1

773

словарные единицы, н о н е к а к с л о в а определенного класса слов. Оказывается, множество объектов и множество приписывае­ мых им признаков не противоречат строгой логической процедуре сведйния объектов в классы. Полная реализация структуры языка в части, касающейся клас­ сов слов, дана в системе построения, системе отношений и системе взаимопроницаемости. В первой системе, т.е. в системе построения, в з а и м о с в я з а н ы п р и з н а к и ; во второй системе, т.е. в систе­ ме отношений, устанавливаются с в я з и м е ж д у с л о в а м и внут­ ри класса, между классами в н у т р и с и с т е м ы , между наборами признаков; в третьей системе, т.е. в системе взаимопрошщаемости классов слов устанавливаются п е р е с е ч е н и я о д н и х и т е х ж е л е к с е м в различных классах. Поскольку в каждой из трёх сис­ тем мы имеем дело со связями между составляющими компонентами системы - поэтому они и образуют систему, что определённым обра­ зом связаны, - а установление связей между элементами есть создание теории построения и функционирования объекта, следовательно, пост­ роение т р ё х у р о в н е в о й с и с т е м ы классов слов есть построе­ ние т е о р и и к л а с с о в с л о в . 1

2) Зависимость между типом класса слов (его признаками) и количеством функций у лексем, образующих слова данного класса. В. Г. Адмони выдвинул идею о том, что каждая часть речи име­ ет «полевую структуру» - «центр» и «периферию». К «центру» данной части речи относятся слова, обладающие всеми признаками данной части речи и не обладающие никакими иными грамматическими при­ знаками. К «периферии» относятся слова, обладающие лишь частью грамматических признаков данной части речи и способные обладать другими грамматическими признаками. Именно наличие периферий­ ных слов и препятствует созданию чёткой системы частей речи, по­ скольку эти слова по одним признакам тяготеют к одному центру, а по другим признакам - к другому центру. Иногда часть речи может состоять из небольшого центра и обширной периферии (например, числительные во многих языках) [Адмони 1965: 36]. То, что В. Г. Ад­ мони понимает под «полевой» структурой части речи, имеющей 2

Ср.: «Создание теории в конечном счёте означает установление и изу­ чение связей между элементами этого объекта, изучение механизма их дейст­ вия в разных условиях» [Щур 1964: 19]. А. В. Бондарко по отношению к функционально-грамматической ка­ тегории также говорит о её «центре» и «периферии», причем функциональнограмматическая категория может и не иметь грамматического ядра (категория аспектуальности в немецком языке не опирается на грамматическую катего­ рию вида) [Бондарко 1967 (б): 33]. 1

2

774

«центр» и «периферию», на самом деле представляет собой гораздо более сложное образование. С одной стороны, имеется о д и н ц е н т р* который образован сильными признаками, п е р и ф е р и я слабыми признаками, которые втягивают все классы в систему. Но, с другой стороны, имеется в т о р о й ц е н т р , который образован одаофункциональньши лексемами, т.е. лексемами, не пересекающи­ мися в других классах, и в т о р а я п е р и ф е р и я , которая образо­ вана многофункциональньши лексемами, т.е. лексемами, переходя­ щими из класса в класс. Между двумя центрами и двумя периферия­ ми, т.е. между двумя центрами описанных систем ( с и л ь н ы м и при­ знаками - см. Главу 4, §§ И, 12- и о д н о ф у н к ц и о н а л ь н ы м и лексемами - см. Главу 5, § 15) и двумя перифериями описанных систем ( с л а б ы м и признаками - см. Главу 4, § 13 - и м н о г о ­ ф у н к ц и о н а л ь н ы м и лексемами - см. Главу 5) нет прямой и од­ нозначной взаимосвязи и взаимозависимости, но она есть. Эту взаи­ мосвязь двух систем, образующих некую общую, более сложную сис­ тему классов слов я покажу лишь фрагментарно. Зависимость между тем или иным классом слов в целом, облада­ ющим определёнными признаками (система отношений), и способнос­ тью лексем данного класса выступать в том или ином количестве функций (здесь учитывается только количественная характеристика системы проницаемости), т.е. способностью одной и той же лексемы функционировать как слово определённого количества классов слов, непременно существует. Например, в качестве междометия (22. Е ) (см. выше: Глава 5, Таб­ лицы 7, 8) выступает подавляющее большинство одаофункциональных лексем (93%). Эти лексемы не могут быть грамматическими словами других классов только потому, что, функционируя в язьпсе, они всегда остаются в н е структуры предложения. Это не грамматические слова языка в их обычном понимании, а комплексы звуков (букв), отражаю­ щие непроизвольные эмоциональные реакции. Лишь 7% лексем в функ­ ции междометий могут быть многофункциональными. Это такие лексе­ мы, которые выступают также как слова других классов (кгасп, \уеп). К классам, слова которых восходят, в основном, к одаофункциональным лексемам, относятся также взаимные местоимения (20.1 гег.) (70%) и предаожно-указательные слова (13. Б ) (65%). Взаимные местоимения (20.1 гег.) (46 слов) - это, в основном, однофункциональньге лексемы, по­ тому что они имеют однозначную словообразовательную структуру «предлог + еапапоег» с анафорическим указанием лица. Слова подоб­ ной структуры и значения имеют, естественно, ограниченную граммати­ ческую сферу употребления. Предложно-указательньге слова (13. Ь) (75 слов), как и взаимные местоимения (20. I гег.), построены по строгой словообразовательной модели «ёа, Ыег + предлог», которая не позволя775

ет этим лексемам функционировать в широком диапазоне как слова многих классов: они могут, кроме функции взаимных местоимении (20. I гег.), выступать лишь как отделяемые глагольные префиксы (12. 8), участвуя в образовании глаголов с отделяемыми приставками. Лексе­ мы, функционирующие как предложно-указательные слова (13. В), вы­ ступают только как предложно-указательные слова (65% слов однофункциональны) в. связи с тем, что эти лексемы по их морфологической структуре указывают на коррелирующиеся с ними субслитуты «предлог + существительное» или «предлог + местоимение» и распознаваемы коррелирующимися с ними словами на „\У" (ёагап - яюгап). По своим признакам слова этих классов (Е, I тех., В) а также не­ которые другие классы принадлежат к лексемам, функционирование которых ограничено определёнными структурными рамками предло­ жения. Например, лексемы, выступающие как сочинительные союзы (11. К), имеют следующие ограничения (14% лексем, выступающих как сочинительные союзы, однофункциональнь1): они стоят между связыва­ емыми словами или предложениями, их изъятие из предложения не ока­ зывает существенного влияния на предложение (устраняется лишь фор­ мант, структурно связывающий два слова или два предложения, хотя предложения существуют и без него). Слова, входящие в класс предло­ гов (7. Р) (17% лексем выступают только как предлоги, т.е. однофункциональны), функционируют только в специфической для них функ­ ции - взаимозависимых членов и жёстко связаны с другими словами в предложении, так как слова, стоящие по обе стороны предлога, не мо­ гут меняться местами. Следственные союзы (16. С) (27% лексем функ­ ционируют только как следственные союзы, т.е. одаофункциональны) имеют в качестве субститутов подчинительные союзы, т.е. обладают определённой строевой функцией, при их изъятии из предложения изы­ мается некий структурный формант предложения, служащий языковой формой выражения логического умозаключения, служат структурным формантом логического суждения с определённым значением, служат средством логического соотнесения двух суждений. Лексемы, функци­ онирующие как подчинительные союзы (19. Ц), в значительной степе­ ни - однофункционалъны (41% лексем выступают только как подчини­ тельные союзы). Это связано с признаками этих лексем, не позволяю­ щие им (лексемам) переходить в слова других классов: они выступают как структурные форманты сложноподчинёшгых предложений, как структурные форманты суждений с причигаю-следствешой связью, служат средством соотнесения двух логических суждений. Слова этих классов (Е, В, I гег., К, Р, С, II) о г р а н и ч е н ы в своём передвиже­ нии внутри предложения, это слова с ф и к с и р о в а н н о й позицией и другими очень специфическими (словообразовательными и звукопод­ ражательными) сильными (непересекающимися) признаками. 776

Можно выделить вторую группу классов, слова которых восхо­ дят к многофутжционалъным лексемам, выступающим как слова мно­ гих классов. Лексемы, функционирующие как предложно-вопросительные слова (5. модальные частицы (9. Г), утвердительно-отри­ цательные слова (14. К) и грамматические частицы (24. У) - только многофункциональные лексемы (100%), т.е. не существует таких лек­ сем в немецком языке, которые могли бы выступать лишь как слова этих классов (\У, Р, К, У). Какими структурно-функгщональными при­ знаками должны обладать слова данных классов, чтобы позволить лексемам, лежащим в их основании, переходить из класса в класс, т.е. восходить к многофункциональньгм лексемам? В функции предложнов опр о сительных слов (5. \У) (51 слово), имеющих словообразователь­ ную модель <окго, тепп + предлог», выступают такие лексемы, которые в то же время служат подчинительньгм союзом (19. V) в сложноподчи­ нённых предложениях. Модальные частицы (9. Р) (34 слова) сотрудни­ чают в одних и тех же лексемах в основном с такими классами слов, как модальные слова (6. М) и логические частицы (8. Ь). Это лексемы с широкой амплитудой семантических значений, которые легко отда­ ют себя во власть таких классов слов, как модальные частицы (9. Р), логические частицы (8. Ь), модальные слова (6. М). Утвердительно-отрицательньге слова (14. К) (44 слова) - это лек- * семы, обладающие широким семантическим значением утверждения или отрицания, причём это значение имеет широкую шплитуду раз­ личных модальных оттенков, вследствие чего эти слова приобретают функцию односоставного предложения (Г. Хельбиг их называет «сло­ вами-предложениями»). Грамматические частицы (24. V) (5 слов) - это только такие лек­ семы, которые функционируют как строевые, чисто грамматические (синтаксические) форманты. Близки к классам слов, образованных многофункциональньгми лексемами, также существительные (2.14) (92%), прилагательные (3. А) (92%), модальные слова (6. М) (82%), предлоги (7. Р) (83%), логические частицы (& Ь) (80%), интенсификаторы (10. С) (90%), сочинительные со­ юзы (11. К) (86%), отделяемые глагольные префиксы (12.8) (93%), обстоятельственньге наречия (18. В) (81%), следственные союзы (16. С) (73%), побудительные слова (17. Н) (85%), качественные наречия (23. <}) (74%), водящие слова (25. Т) (75%) и неизменяемые местоимения (26. I ипГ.) (71%), которые восходят преимущественно к многофункциональньгм лексемам (см. выше: Глава 5, Таблицы 7, 8). Если сравнить первую группу классов слов (Е, I тех., Б ) , слова которых, в основном, одаофуикциональны, со второй группой классов слов ОУ, Р, К, V, 14, А, М, Ь, Р, С, К, 8, В, С, Н), слова которых, в основном, многофункциональны, то можно заключить, что вторая

777

группа классов слов с многофункциональными лексемами обладает б о л ь ш е й с в о б о д о й п е р е д в и ж е н и я в н у т р и пред­ л о ж е н и я , чем слова первой группы классов слов, т.е. чем слова, вос­ ходящие к однофункциональным лексемам, большей способностью и с в о б о д о й с о ч е т а т ь с я со словами различных классов, более а б с т р а к т н о й с е м а н т и к о й со значением субъективно-мо­ дальной оценки (т.е. отношения говорящего к высказыванию, утверди­ тельной или отрицательной реакции на высказывание собеседника, усиление или ослабление качества или количества признака, выражен­ ного в семантическом значении слов). Таким образом, прослеживается совершенно чёткая закономер­ ность между т и п о м к л а с с а с л о в , т.е. каждым конкретным клас­ сом слов с его структурно-функциональными параметрами, и т и п о м л е к с е м , образующих слова данного класса, т.е. однофункциональными или многофункциональными лексемами, лежащими в основе слов данного класса, и, в конечном счёте между типом лексем и к о л и ч е с т в о м к л а с с о в , в которых пересекаются лексемы как слова данного класса. Следовательно, наличие взаимообусловленнос­ ти и взаимозависимости между типом класса слов (а так как любой класс слов выделяется на основе определённых, только ему присущих признаков, то имеется в виду связь между определёнными структурнофункциональными признаками слов) и способностью лексем, состав­ ляющих данный класс слов, выступать преимущественно или целиком как однофункциональнью лексемы, т.е. только как словб данного клас­ са, позволяет заключить: совершенно определённые лексемы как еди­ ницы словарного уровня, будучи звеном языка, непосредственно свя­ занными с мыслительными категориям (понятиями о вещах, явлениях и процессах реального мира), на грамматическом, конкретнее - на структурно-функциональном уровне могут функционировать или как слова только одного класса (однофункциональнью лексемы) (эти сло­ ва имеют какие-либо специфические признаки: они не обладают широ­ кой сочетаемостью со словами других классов, не служат целям струк­ турной организации предложения, ограничены в своём передвижении внутри предложения, связаны с конкретной семантикой), или как сло­ ва нескольких классов (многофункциональные лексемы) (эти слова об­ ладают большей свободой передвижения внутри предложения, боль­ шей сочетаемостью со словами различных классов, абстрактной се­ мантикой со значением субъективно-модельной оценки).

3) Трёхуровневая система классов слов отражает «многомерность» языковых явлений. Можно утверждать, что взаимодействие, взаимосогласован­ ность и взаимозависимость между тремя системами общей системы 778

классов слов - «системой построения», «системой отношений! И «сис­ темой взаимопрошщаемости» есть отражение всеобщего закона язы­ ка - его многоярусного, многомерного, многоаспектного устройства, требующего, естественно, и соответствующего м н о г о а с п е к т н о г о исследования, и и н т е г р а л ь н о г о описания. Теорию «многомерности» языковых явлений развивает, напри­ мер, В. Г. Адмони: главный признак грамматических явлений - их мно­ гомерность. Одному и тому же грамматическому явлению свойственны такие признаки, которые лежат в разных плоскостях, не сводимы друг к другу, т.е. относятся к разным измерениям [Адмони 1964 (б): 35]. Мно­ гомерность проявляется не только в парадигматике, но и в синтагмати­ ке, в многомерности речевой цепи. По мнению В. Г. Адмони, существу­ ющая теория «линейности» речевой цепи, восходящая к Ф. Соссюру, не отражает сущности языковых явлений. На самом деле речевая цепь состоит из целого ряда налагающихся друг на друга линий, многообраз­ но взаимодействующих друг с другом. Над лексическим значением над­ страиваются грамматические явления, образуя целую вертикальную си­ стему значений, одновременно передающихся от говорящего к слушаю­ щему. По мнению В. Г. Адмони, таких многоэтажных линий в немец­ ком язьпсе - пятнадцать. Основной единицей речевой цепи, на которую наслаивается «колонна» грамматических нагрузок - слово. В связи с этим В. Г. Адмони назвал свой метод изучения строя языка «многоас­ пектно-доминантным», т.е. характер языковых явлений познаётся путём выявления признаков и соединения их друг с другом, путём иерархии признаков, среди которых есть главные и второстепенные [Адмони 1964 (б): 40-47]. Специфика того или иного образования определяется интег­ рацией его разноаспектных признаков [см. также: Павлов 1991: 16]. В современной лингвистике принцип «многомерного», всеобъ­ емлющего охвата объекта, в частности использование множественнос­ ти признаков при классификации классов слов (морфологических, сло­ вообразовательных, синтаксических, просодических, трансформаци­ онных, логических) уже нашло отражение в лексикологии и в лексико­ графической практике: появились новые термины: «лингвистическое портретирование» [это понятие было впервые употреблено в работе: Жолковский 1964: 3-16], «лексикографические портреты», «ингеграль1

2

А. А. Леонтьев справедливо пишет: языковому знаку присуща поли­ функциональность, более сложные функции знака надстраиваются над про­ стыми, эта полифункциональность организована иерархически. Поэтому знак - не «двухэтажная», а «многоэтажная» модель [Леонтьев 1969 (с): 47-48]. В. Г. Адмони заблуждается, путая две разные вещи: именно в линей­ ности представлено оречевлёное мьппление или то, что обычно называют язы­ ком (речью), потому что другого способа - вынести языковое слзнание за пре­ делы мозга - просто не существует. Многомерность же есть в н у т р е н н е е свойство линейной речи. 1

2

779

ное описание языка» (лексикографическая школа Ю. Д. Апресяна). Осуществляя поиск новых знаний на уровне отдельной лексемы, теоре­ тическая лингвистика сумела получить значительные по глубине и по­ дробности «лексикографические портреты». Уже описаны сотни лек­ сем, ставшие героями десятков исследований, породили огромную ли­ тературу (см. исследования Ю. Д. Апресяна, Л. Н. Иорданской, Е. В. Падучевой, И. А. Мельчука, Ч. Филлмора, А. Вежбицкой, Анны А. Зализняк, В. 3. Санникова, И. М. Богуславского и др.). Разрабатывая словарную статью, лексикограф, по справедливо­ му мнению Ю. Д. Апресяна, 1) «должен действовать на всём простран­ стве грамматических (и шире - лингвистических) правил и явным об­ разом приписать ей (лексеме. - А. К.) все свойства, обращения к кото­ рым могут потребовать правила; 2) строя определённое правило, грам­ матист должен работать на всём пространстве лексем и учесть все ти­ пы их поведения, не предусмотренные в словаре» [Апресян 1990: 124]. «Когда лексема рассматривается на фоне полного набора лингвисти­ ческих правил, включая семантические, прагматические, просодичес­ кие, коммуникативные и иные нетривиальные правила, создаётся со­ вершенно новая точка обзора. Она позволяет увидеть новые грани и свойства лексемы, ... почти неуловимые вне рамок интегрального описания языка» [Апресян 1990: 124]. Всякое полное описание языка складывается из грамматики и сло­ варя. Эти два компонента языка должны образовывать единое целое, все части каждого должны быть идеально подогнаны друг к другу, со­ гласованы между собой по типам помещаемой в них информации и по способам её записи [Апресян 1990: 124]. Это и есть, по мнению Ю. Д. Апресяна, интегральное или единое описание языка. В своей бо­ лее поздней работе под лексикографическим портретом Ю. Д. Апресян понимает «по возможности исчерпывающую характеристику в с е х лингвистически с у щ е с т в е н н ы х свойств лексемы, вьшолненную в рамках и н т е г р а л ь н о г о описания языка» [Апре сян 1992: 20]. В лингвистические правила он включает не только собст­ венно грамматические, но и семантические, прагаатические, коммуни­ кативные и иные правила. Из этой установки почти автоматически сле­ дует, что микромир лексемы должен быть представлен в словаре с учё­ том в с е х т е х с в я з е й и в з а и м о д е й с т в и й , которые опреде­ ляют е ё ж и з н ь в я з ы к е (везде разр. моя, - А. К.) и её поведение в составе высказывания: это насыщение словарной статьи новыми типа­ ми информации и расширение традиционной информации [Апресян 1992: 20-34]. Отличие лексикографического портретирования от старых словарей состоит в следующем: 1) Слова насыщаются новыми типами информации, существенно расширяется традиционная информация (просодические, прагматические, коммуникаттюные); 2) Отличие в спо:

780

собе органшации информации: лексикографическое портретирование требует, чтобы в словарной статье была представлена более сложная картина взаимодействия различных ипостасей лексемы, так как раньше Все свойства приписывались каждому слову отдельно без связи слов друг с другом [Апресян 1992: 20-22]. Ю. Д. Апресян вводит 8 типов ин­ формации о лексеме (ср. предложенные здесь 188 признаков слов на 6-ти уровнях языковой структуры с целью выделения классов слов): морфо­ логическая, стилистическая, семантическая, прагматическая, просоди­ ческая, информация об управлении, сочетаемостная информация, фра­ зеологическая информация [Апресян 1992: 24-25]. То, что в данном исследовании понимается под классом слов, его ядром, а также то, что имеется в виду под однофункциональнъгми лексемами внутри каждого класса, соответствует принятому в лексико­ графии понятию «лексикографического типа»: это более или менее компактная группа лексем, которые имеют общие семантические (ло­ гические), синтаксические, сочетаемостные, просодические, коммуни­ кативные, морфологические и иные лингвистически значимые свойст­ ва и поэтому требуют единообразного многоаспектного описания и установления мотивированных связей между разными свойствами классов слов. Эмпирически найденный набор классов слов есть самая естественная и надёжная основа для составления любого словаря, пре­ тендующего на системное описание лексикона [Апресян 1992: 22]. «Лексикографическим портретам» даётся по возможности исчерпыва­ ющая характеристика всех лингвистически существенных свойств лек­ семы, выявленных в рамках интегрального описания языка [Апресян 1992: 20]. Ю. Д. Апресян пишет: « ... предложенное понятие лексико­ графического портрета является трудно достижимым идеалом. Одна­ ко формулировка этого, как и всякого другого идеала, полезна. Она создаёт ориентир, руководствуясь которым мы можем существенно приблизиться к реализации конечных целей лингвистического описа­ ния» [Апресян 1992: 24]. 1

В. Живов и А. Тимберлейк отбросили научный подход к языку как к системе, и призывают изучать не систему языка, а лишь отдельные фрагмен­ ты, узус. И всё это авторы преподносят под лозунгом «расставания со структурурализмом». Они, правда, пишут: «Такое изучение было плодотворно, многообразно и перспективно, и существенная часть наших знаний о языковой деятельности была получена именно в результате структуралистских исследо­ ваний» [Живов, Тимберлейк 1997:4]. Если лингвистика «расстаётся» со струк­ турализмом, то мы рачсстаёмся с научным языкознанием. Хочу задать В. Жи­ вову и А. Тимберлейку вопрос: 1) Может ли лингвист, отбросив «структура­ лизм», т.е. структурный анализ языка, каждый из которых имеет уникальную грамматическую и семантическую структуру, увидеть «все те связи и взаимо­ действия слов, которые определяют их жизнь в языке»? (Ю.Д.Апресян), 2) Возможно ли без «структурализма» создать уникальный «Новый объяснитель­ ный словарь синонимов русского языка» (М. 1997), выполненный группой Ю.Д.Апресяна? 1

781

Только работая предаоженным в этой книге методом выделения классов слов, можно увидеть, в какой степени слова грамматически не­ однородны, какое богатство красок скрыто в их грамматических, логи­ ческих, синтаксических, семантических свойствах. Это опрокидывает устоявшееся в головах некоторых лингвистов представление о чётких границах между классами слов. На самом же деле слова - это «буйство семантических и грамматических красок», «заросли» их потенциальных признаков. Правда, о богатстве красок в словах нам больше известно из словарей, от лексикографов, чем от грамматистов. Мало кто из грамма­ тистов занимается исследованием богатства грамматических и семанти­ ческих форм слов и их переходами из класса в класс. Грамматисты за­ крыли глаза на существование толковых словарей, где уже указаны мно­ гие свойства слов, не вошедшие ни в одну грамматику. Предложенная здесь классификация слов и описание её свойств есть тот же толковый словарь в миниатюре, только, во-первых, составленный не по алфави­ ту, а по классам слов. Разница, во-вторых, состоит также в том, что при построении системы классов слов я исхожу из описания не отдельных слов, как в алфавитном толковом словаре, а приписываю им их призна­ ки, исходя из их принадлежности к тому или иному классу слов.

III. Трёхуровневая система классов слов отражает поступательное движение науки о языке. 1) Что нового вносит в немецкую грамматику построенная здесь трёхуровневая система классов слов? О чём эта книга? Сегодняшняя теория «частей речи» идёт от античной (школь­ ной) грамматики, которая воспринимает части речи как непосредст­ венное отражение вещей, процессов, качеств, т.е. чисто семантически, а это значит - логически. Такое понимание частей речи является са­ мым первым и «естественньгм» членением словаря. И это не удиви­ тельно: ведь слова имеют значения, за которыми скрываются реальные предметы, представленные в виде логических понятий. Следствием школьной теории частей речи служит признание частей речи универ­ сальными для всех языков. А это на самом деле тоже означает не что иное, как перевод грамматической проблемы частей речи и, следова­ тельно, структуры соответствующего языка в логическое русло: все люди мыслят одинаково, мышление всех людей имеет одни и те же ло­ гические формы (понятия, суждения, умозаключени), поэтому тради­ ционно и части речи во всех языках - одни и те же. Но так как логиче­ ские понятия не витают в безвоздушном пространстве, а по необходи­ мости «одеты» в национальные грамматические «одежды», то теории частей речи, ориентирующиеся на школьную грамматику, искажают сущность частей речи для каждого языка. 782

На самом же деле часта речи выделены не благодаря связи с вещами и предметами, а упакованы структурой соответствующего языка, которая является отражением языкового сознания. Главней­ шим в теории частей речи надо считать то, что они в разных языках с о в е р ш е н н о р а з н ы е во всех смыслах, несмотря на то, что мир, запёчатлённый в этих частях речи, един для людей всех наций. Про­ шедшая через века античная (школьная) теория частей речи верно от­ ражает лишь одно: связь с миром вещей и процессов в виде отдельных логических понятий, в которых отражены единицы этого мира, но не связь со структурой своего языка! Пока не будет в грамматиках разных языков использован предложенный в этой книге метод, не избежать бесконечных споров и трудностей при отнесении морфологически не­ изменяемых слов любого языка к той или иной части речи: ведь суще­ ствуют не априорные части речи, соотнесённые с миром вещей, а лишь словарные единицы, хранящиеся в языковом сознании как собствен­ ность мозга, которые, чтобы стать частями речи, должны быть прежде вынесены за пределы мозга и вторично материализованы. А это мо­ жет произойти т о л ь к о на базе с т р у к т у р ы соответстующего языка, а не на базе вещей и предметов реального мира. Эти два вопроса - формы национального естественного языка и общечеловеческие логические формы (понятия) постоянно смешива­ ются и путаются под ногами лингвистов, даже кругшейших лингвис­ тов, не позволяя им выйти на прямую дорогу истины. В этом и состоит основная идея книга. Впервые в немецкой грамматике (да и не только в немецкой) бы­ ла сделана попытка расчленить многие традиционные неизменяемые «части речи» на более гомогенные классы слов. Например, традици­ онные наречия - чрезвычайно неоднородный класс слов, служащий «убежищем» всех слов, не попавших по тем или иным причинам в дру­ гие части речи [Зиндер, Строева 1957: 60] - распались на такие клас­ сы слов как качественные наречия (О), обстоятельственные наречия (В), предложно-указательные слова (Е>), предложно-вопросигельные слова (\У), интенсификаторы (С) и следственные союзы (С). Из прила­ гательных (А) были выделены предикативные слова (О). Из модаль­ ных слов (М) выделены утвердительно-отрицательные слова (К). В са­ мостоятельные классы слов были выделены отделяемые глагольные префиксы (8), побудительные слова (Н) и вводящие слова (Т), которые никогда не рассматривались как определённые «части речи». 1

Учение о частях речи, по мнению Л. В. Щербы, преподносится в виде классификации слов. Это удобно, хотя всегда остаётся некоторое количество слов, которое никуда не входит. «Их относят либо к наречиям, либо к части­ цам, являющимися, таким образом, своего рода складочными местами, куда сваливают вперемежку всё лишнее, что никуда не подходит» [Щерба 1945: 13]. 1

783

Сама по себе дальнейшая дифференциация классов слов, свойст­ венных немецкому языку, важна для языкознания как определённая ступень научного роста самой науки. Однако, говоря словами Ф. де Соссюра, « ... часто гораздо легче открыть истину, нежели отвести ей подобающее место» [Соссюр 1933:79]. Главное состоит не только, а мо­ жет быть не столько в том, что были «открыты» новые неизменяемые классы слов, которых не знала традиционная грамматика. Главное здесь надо усматривать не в дальнейшей дифференциации классов слов, хотя это само по себе чрезвычайно важно, а в том, что была сделана по­ пытка построить строгую, гомогенную, трёхуровневую с и с т е м у к л а с с о в с л о в . Применение формализованной и эксплицирован­ ной процедуры анализа словарного состава позволило рассмотреть все классы слов с позиций их тождества и различия, с к о о р д и н и р о в а т ь один класс по отношению к каждому другому по определённым при­ знакам и представить их как строгую, гомогенную с и с т е м у классов слов, которые в любом язьпсе всё ещё рассматриваются вне всякой свя­ зи один с другим, систему, обусловленную с т р у к т у р о й самого язы­ ка, т.е. языковым сознанием, что и позволяет получить более глубокое представление об исследуемом объекте. А « ... всё, что даёт более глу­ бокие представления о предметах и я в л е н и я х д о л ж н о быть использо­ вано и взято на вооружение» [Филин 1970: 12]. Классы слов - не просто перечень нанизанных на одну ниточку или поставленных на одну плос­ кость разобщённых классов, как они обычно представлены в школьных и вузовских грамматиках, а сложнейшая т р ё х у р о в н е в а я с и с т е м а классов слов (система построения, система отношений, система взаимопроницаемости), в которой любое слово каждого класса соотне­ сено со всеми остальными словами данного класса, каждый класс соот­ несён с каждым другим классом, а каждая из трёх частных систем клас­ сов слов (система построения, система отношений, система взаимопро­ ницаемости) соотнесена с двумя другими сложными связями и опосредованиями. Трёхуровневая система классов слов - это структурнофункциональная м о д е л ь той части языка, которая лежит в основе её построения, т.е. модель морфологического, словообразовательного, синтаксического, просодического, трансформационного и логического уровней немецкого языка. 1

2

О. И. Москальская обратила внимание на то, что внутри частей речи имеются грамматические разряды слов. Это и есть дальнейшая дифференциа­ ция частей речи, т.е. стремление к более подробной классификации словарно­ го состава [Москальская 1961 (а): 251-261]. В. В. Виноградов против размещения всех частей речи в одной плос­ кости [Виноградов 1947: 29], о чём писал ещё В. А. Вогородицкий: «Необходи­ мо обратить внимание на соподчинение одних частей речи другим, что в школьных грамматиках игнорируется, причём все части речи ставятся на од­ ну линию» [Вогородицкий 1935: 104]. 1

2

784

В своё время И.Е.Аничковым, очень тонким и прозорлг вым лингвистом, были поставлены вопросы, затрагивающие к а р д и н а л ь н ы е свойства частей речи. Вот эти вопросы: 1) Может ди быть сформулировано общее определение части речи? 2) Как части речи относятся к членам предложения? 3) Могут ли быть некоторые слова отнесены к нескольким частям речи? 4) Можно ли говорить о переходе одной части речи в другую? 5) Правильно ли предполагать, что во всех языках части речи в основном одни и те же? 6) Могут ли быть отношения между частями речи представлены графически? [Аничков 1997: 363]. В дан­ ной книге читатель найдёт в той или иной форме о т в е т ы н а в с е эти вопросы. В построенной здесь на материале немецкого языка трёхуров­ невой системе классов слов нет ничего специфически немецкого, к р о м е п а р а м е т р о в самой системы, т.е. кроме количества и качества постулированных различительных признаков, количест­ ва классов слов, количества слов внутри каждого класса, характера внутренней структуры каждого класса, способа объединения всех классов в единую систему, структурно-функциональных характери­ стик классов и характера их взаимоотношений, конкретной системы взаимопроницаемости классов слов. Предложенная здесь для не­ мецкого языка м о д е л ь п о с т р о е н и я с и с т е м ы к л а с с о в с л о в неизбежно может быть обнаружена и в других языках, если ввести новые признаки или изъять некоторые из указанных здесь признаков, в полном соответствии со структурой других языков. Принципиально такая же система, но с иным набором различитель­ ных признаков, лёгших в основу классификации классов слов, с иными их характеристиками, обусловленными р а з л и ч и я м и в о в н у т р е н н е й с т р у к т у р е каждого языка, с иными пере­ сечениями одних и тех же лексем в различных классах может быть построена для любого другого языка. Изменится, вероятно, лишь характер признаков и их количественный состав, диктуемые струк­ турой каждого языка. Очевидно, что при классификации классов слов морфологические, словообразовательные, синтаксические, просодические, трансформационные и логические (семантические) критерии в различных языках будут иметь различный удельный вес. Могут появиться и другие критерии. Однако п р и н ц и п п о с т ­ р о е н и я с и с т е м ы к л а с с о в с л о в , постулированный вну­ тренней с т р у к т у р о й я з ы к а , останется, безусловно, одним и тем же для всех языков. Однако при этом должен быть соблюдён принцип единого основания. Но единое основание (рппсаршт ЙМ$1от$) выделения классов слов можно сохранить и при выделении 785

классов слов на основе смешанных критериев - семантических (логических) и грамматических. Небезинтересно было бы сопоставить систему классов слов од­ ного языка, добытой описанной процедурой, с системами классов слов в родственных или неродственных языках, добытыми аналогич­ ной процедурой, но, совершенно очевидно, на основе набора иных различительных признаков, проб, уровней, свойственых этим языкам. В соответствии со структурой каждого конкретного языка можно бы­ ло бы сравнить состав классов слов, вьщеленных в каждом из них, их систему, а также установить удельный вес морфологических, синтак­ сических и других критериев при выделении всех классов слов и тем самым установить степень синтетичности (аналитичности) языка. Вместо общих интуитивных рассуждений о характере аналитизма в том или ином язьпсе можно было бы точно измерять расстояния между любыми сравниваемыми языками по степени их аналитичнос­ ти (синтетичности). Л. В. Щерба пишет, « что задачей исследования является не классификация слов, а подмечание тех общих категорий, под которые говорящие подводят те или другие слова ... » [Щерба 1928: 24]. По­ скольку поэтому, по мнению Л. В. Щербы, «части речи - это не клас­ сификация словаря, то нечего опасаться, что некоторые слова никуда не подойдут - значит они действительно не подводятся нами ни под ка­ кую категорию. Таковы - вводные слова, которые не составляют яс­ ную категорию из-за отсутствия соотносительности. Разные усили­ тельные слова, вроде даже, ведь, слова отчасти союзного характера, вроде так, значит и т. д. тоже никуда не подводятся нами и остаются в стороне. Никуда не подводятся словечки да, нет» [Щерба 1928: 8]. Действительно, если строго говорить, то представленная здесь система классов слов - не классификация слов в обычном понимании этого термина, которая должна строиться по логто-дедуктивному основа­ нию (наличие - отсутствие данного признака), а именно с и с т е м а к л а с с о в с л о в , выделенная и н д у к т и в н о из самой структуры немецкого языка. Если классы слов немецкого языка - не логико-де­ дуктивные, а чисто языковые категории, то, вопреки мнению Л. В. Щербы, вне этой системы не должно остаться ни одно слово. Ес­ ли здесь и представлен логический уровень (см. пробы 21, 22, 23, 24, 25), тем не менее это тоже факт языка, потому что все пробы этого 1

Ср.: « ... следует допустить, что характеристика частей речи произво­ дится на нескольких основаниях. В наличии нескольких оснований неверно усматривать некоторый непреодолимый внутренний порок» [Супрун 1964:40]. В другом месте: «Полное раскрытие свойств частей речи предполагает проник­ новение в механизм связей лексики и грамматики, связей, которые находят своё выражение в процессе порождения текста ... » [Супрун 1971: 92]. 1

786

уровня предполагают и обозначают те или с е м а н т и ч е с к и е функ­ ции исследуемых слов и грамматические формы их реализации. При построении системы классов слов я стремился, в противо­ положность некоторым лингвистическим сочинениям, не только к то­ му, чтобы меня всякий понял, но, главным образом, к тому, чтобы ме­ ня нельзя было не понять. В этом исследовании я не претендую ни на з а в е р ш ё н н о с т ь , нина е д и н с т в е н н о с т ь построенной си­ стемы классов слов, хотя система классов слов может быть лишь един­ ственной (но по-разному представленной, в зависимости от глубины проникновения в структуру язьжа), независимой от субъективных взглядов человека, с какой бы стороны мы к ней ни подходили. В этом отношении я считаю, что должно быть не столько лингвистик, сколь­ ко существует лингвистов, а о д н а лингвистика, но м н о г о лингви­ стов, каждый из которых с разных точек зрения освещает одни и те же проблемы и делает свой вклад в общую систему исследуемых объектов. Она, эта система классов слов, уже частично заложена в «частях речи» традиционной грамматики, но не эксплицирована (например, даётся главное противопоставление - изменяемых и неизменяемых частей речи, указывается сходство модальных слов и наречий и т. д.). В этом исследовании я стремился получить только одно - а р г у м е н т и ­ р о в а н н ы й результат, который неизбежно привёл к установлению т р ё х у р о в н е в о й с и с т е м ы классов слов. Сегодняшняя теория «частей речи», считающаяся логически завер­ шённой, замкнутой, в процессе развития языкознания оказывается лишь определённым, т.е. очередным этапом в её развитии. Всякой теории как логической системе, объясняющей совокупность явлений, отражённых в фактах, присущатенденцияк завершённости. Но развитие этой теории приводит к обратному результату: эта теория, в свою очередь, оказыва­ ется незавершённой и ограниченной, так как она неизбежно сменяется новой теорией, генетически связанной со старой, но не во всём совпада­ ющей с ней в своих выводах и результатах. В основе теории частей речи, в их материале, в их фактах уже заранее заключены внутренние противо­ речия, но в поступательном ходе науки разрешаемые дальнейшими ис­ следованиями. Развитие науки таково, что более завершённая, более полная и более абстрактная теория классов слов, представленная мною здесь, сама, в свою очередь, со временем превратится в простой факт язы­ кознания, простой факт, но уже новой теории, более абстрактной, и бо­ лее логически завершённой по сравнению со своей предшественницей. В развитии сменяющих друг друга теорий частей речи заложена тенденция к охвату всех фактов, достугашх изучению на данном этапе развития языкознания, но которая (тенденция) каждый раз нарушает­ ся, как только теория становится замкнутой логической системой и приобретает значение завершённой картины естественного языка. 787

Представленная здесь более общая теория «частей речи» охватывает по сравнению со своей предшественницей значительно более широкую совокупность фактов, т.е. обобщает более широкий спектр фактов и в более расширенных границах, определяемых развитием теоретиче­ ского языкознания. Развитие представленной здесь н о в о й л и н г ­ в и с т и ч е с к о й т е о р и и «частейречи»неизбежно сопровождает­ ся отходом от исходной основы, от исходных постулатов, которых-то в теории частей речи было не так уж и много, и увеличением степени абстрактности. Но так как представленная здесь лингвистическая тео­ рия классов слов является логически более завершённой и более абст­ рактной, то это есть следствие того, что она охватывает более широ­ кую область фактов и рассматривает их в с и с т е м е всех фактов. Построение трёхуровневой структурно-функциональной систе­ мы классов слов на основе внутренней структуры языка, т.е. немецко­ го языкового сознания может явиться стимулом для нового теоретиче­ ского осмысления старых фактов, что всегда служило движущей силой всякого поступательного движения в науке [см. также: Зиндер 1966:64; Розенцвейг 1988: 31; Чикобава 1966: 53; Леонтьев 1956: 117; Тамм 1967: 7-8; Туров 1967: 40; Глисон 1959:80; Ревзин 1957: 31]. Из этой работы здесь, по-видимому, ещё не все сделаны выводы. Осмыслить их пред­ стоит будущим лингвистам.

2) Выделение классов слов - не завершение, а лишь предпосылка для их исчерпывающего анализа. Что нового можно открыть в лингвистике? Если подходить к этому вопросу буквально, то в лингвистике принципиально невоз­ можно открыть что-либо новое. Можно, пожалуй, это сделать в тех­ нических науках, изобретая новые механизмы и процессы. Но в ос­ тальных науках, и в первую очередь в таких науках как теория литера­ туры, история, языкознание, где подлежащие исследованию факты уже даны заранее, и человек их не может изменить, цель соответствующей науки состоит в том, чтобы и н т е р п р е т и р о в а т ь эти факты п о - н о в о м у , строить соответствующие системы соотносимых друг с другом объектов, в зависимости от новейших достижений в данных и смежных с ними науках. Новой реальностью в языкознании являет­ ся н о в ы й в з г л я д на старые факты, их новая систематизация, но­ вое осмысление и обобщение и, следовательно, и н о с п о н и м и н и е исследуемого объекта в более широком спектре смежных знаний. Та­ ковым является и данное исследование. Синтез знаний приводит к пе­ реходу возрастающего количества информации в новое качество, от­ ражающее уровень познания на данном этапе развития науки. Интег­ рация более высокого уровня в известной мере о т р и ц а е т ограни­ ченные рамки интеграции предыдущего уровня. 788

Данное исследование представляется автору лишь как необхо­ димый н а м ё к на существование каждого выявленного класса, вхо­ дящего в систему классов, на его п р и з н а к и , отнюдь не раскрытые и не описанные до конца и, тем более, на исчерпывающем материале. Это лишь тот необходимый м и н и м у м , который должен показать читателю, что данный класс слов имеет право на существование. Вы­ деление классов слов не есть завершение их анализа, а лишь описания, п р е д п о с ы л к а д л я и х п о л н о г о о п и с а н и я в будущем. Такое описание классов слов ещё ждёт своих исследователей. Если данная книга побудит читателя к размышлению над проблемами, за­ тронутыми здесь, убедит читателя в том, что кроме существующей традиционной классификации «частей речи» может существовать и другая классификация, представленная в виде т р ё х у р о в н е в о й с и с т е м ы к л а с с о в с л о в , то автор считает свою задачу выпол­ ненной. Построив трёхуровневую систему классов слов, можно, по-ви­ димому, решить одновременно важнейшую лексикографическую за­ дачу: каждое неизменяемое слово (т.е. как раз те слова, которые в лексикографической практике наименее всего изучены и наименее точно маркированы в словарях) снабжается теми индексами, кото­ рые несут информацию о всех его семантических и структурнофункциональных признаках. Маркировав слова соответствующими символами, обозначающими как принадлежность слов к различным классам (см. Главу 4), так и переход одних и тех же лексем из клас­ са в класс (см. Главу 5), мы могли бы решить одновременно и лек­ сикографическую задачу относительно указанных выше 2355 слов (все индексы, указьгеающие и принадлежность лексем к различным классам, и переход одних и тех же лексем из класса в класс, о д н о в р е м е н н о можно рассматривать как лексикографичес­ кие маркеры). Правильное понимание соотношения между действительнос­ тью - мышлением - сознанием - языком - классами слов предполага­ ет именно методику лексикографического портретирования, разрабо­ танную Ю. Д. Апресяном и его школой. Введённые здесь пробы (25) и признаки (188) на 6-ти уровнях языка (морфологическом, словооб­ разовательном, синтаксическом, просодическом, трансформацион­ ном, логическом) есть своего рода «портретирование» слов с целью отнесения его к тому или иному классу. Построенная трёхуровневая система классов слов может считаться п р е д в а р и т е л ь н ы м портретированием слов, но портретированием не с целью создания тол­ кового словаря, а с целью выявления системы классов слов в немец­ ком языке, оказавшейся сложнейшей системой с тремя ярусами (уров­ нями). Следующий этап <<лингвистического портретирования» мог бы 789

состоять именно в развитии идей Ю. Д. Апресяна на материале уже выявленных классов слов, давшие портретированию предваритель­ ные, наиболее общие и вместе с тем важнейшие семантико-грамматические сведения. В первую очередь это касается семантического (логического) анализа слов. Изучение семантической структуры каждого неизменяемого слова, всего класса неизменяемых слов, и тем более всей семантичес­ кой системы неизменяемых классов слов представляет для лингвисти­ ки чрезвычайный интерес прежде всего потому, что неизменяемые сло­ ва - это прежде всего и преимущественно наиболее абстрактная и, сле­ довательно, наиболее сложная лексика. Однако можно себе предста­ вить, сколь сложной может быть вся семантическая система неизменя­ емых классов слов, если уже каждое слово представляет собой слож­ нейшую семантическую структуру. Будущие исследователи классов слов обнаружат в этой книге немало неточностей, упущений, недомолвок, упрощений, выделят и разработают более подробно каждый класс слов на материале всего словаря. Появятся, возможно, новые классы, каждый класс будет раз­ бит на соответствующие подклассы на основе различительных при­ знаков подклассов, будут созданы новые таблицы, отражающие но­ вые количественные показатели, которые, естественно, изменят в ка­ ких-то параметрах и сами качественные характеристики каждого класса слов. Эта трёхъярусная система классов слов может изменить­ ся лишь в конкретных частностях, хотя может быть и имеющих прин­ ципиальное значение в смысле увеличения (уменьшения) анализирую­ щих признаков, более подробного описания каждого класса, отдель­ ных слов каждого класса (подкласса). Но что останется неизменным так это принципиалънъгй подход к классам слов с позиций с и с т е м ­ н о г о а н а л и з а с л о в а р я в результате чего была построена трё­ хуровневая система классов слов (система построения, система отно­ шений, система взаимопроницаемости). Эти три подсистемы системы классов слов не могут не остаться стабильными, потому что они про1

2

Ср.: «Прежде всего, к семантическому описанию следует привлекать абстрактную лексику, наиболее активно участвующую в перифразировании; именно на этом материале могут выражаться наиболее интересные свойства языковых означаемых» [Мельчук 1970: 216; см. также работы, посвященные исследованию абстрактной лексики: Вежбицкая 1968:23-28; Жолковский, Ле­ онтьева, Мартемьянов 1961: 17-46; ВешИх 1966: 190]. На сложность внутренней структуры, например, лишь одного слова русского языка только указывает И.А. Мельчук: описание значения слова только представляет собой не просто набор атомов смысла, а структуру - об­ разование, имеющее вполне определённую организацию. «Смысл высказы­ ваний, в частности - слов, должен представляться «структурными формула­ ми» - графами, вершинами которых являются смысловые атомы» [Мельчук 1970: 210]. 1

2

790

диктованы с а м о й с т р у к т у р о й н е м е ц к о г о я з ы к а . От­ менить гфинципиальную неизбежность трёхъярусной системы клас­ сов слов невозможно, и тот, кто это попытается сделать, должен будет вступить в противоречие с устройством естественного языка, а это значит - со структурой языкового сознания людей, говорящих и пи­ шущих на данном язьпсе. Вопрос о классах слов является одним из наиболее показатель­ ных для характеристики той или иной лингвистической концепции. Именно в трактовки классов слов прежде всего обнаруживаются ис­ ходные теоретические позиции представителей различных направле­ ний, их понимание взаимоотношений между действительностью - мы­ шлением - сознанием - языком. Можно ли в школе и в вузе использовать представленную здесь теорию классов слов? В школе, разумеется, нет. Но для лингвистичес­ ких вузов эта книга может оказаться не только небесполезной, но и не­ обходимой, хотя бы с точки зрения противопоставления существую­ щим грамматикам немецкого языка. Предложенная здесь теория клас­ сов слов может внести коррективы в существующую структуру наших грамматик. По каким разделам грамматики должны быть распределе­ ны классы слов? На основе построенной здесь системы классов слов можно было бы предложить совершенно иную классификации грамма­ тики и её разделов: в «Морфологию» должны войти только изменяе­ мые классы слов. Все остальные, т.е. неизменяемые классы слов долж­ ны войти в «Синтаксис». В этой книге я коснулся проблем, которые в теоретическом язы­ кознании никогда не были п о н а с т о я щ е м у объектом присталь­ ного внимания. Большинство поднятых здесь вопросов были, конеч­ но, в той или иной степени уже затронуты ранее, и на многие из них были получены те или иные ответы, но многие из поставленных здесь 1

2

В. М. Алпатов различает антропоцентрический и системоцентрический подход к изучению языка. Например, для целей типологии системоцентрический подход необходим, ибо только на его основе можно отграничить об­ щелингвистические закономерности от типологических особенностей языка исследователя. «Но для обучения родному языку ... необходим антропоцент­ рический подход, недаром лингвистика X X века так плохо проникает в школь­ ное преподавание, особенно родного языка» [Алпатов 1993: 25]. Фр. Травничек в своей чешской грамматике распределяет части речи между тремя частями грамматики: словообразованием, морфологией и син­ таксисом. Определяя морфологию как часть грамматики, исследующую фор­ мы слова, как «науку об образовании форм слова (о флексиях) имён в широ­ ком смысле и глаголов, составляющих в совокупности группу изменяемых слов», Фр. Травничек не рассматривает в морфологии такие части речи как наречие, предлог, союз, частицы и местоимения: предмет морфологии для не­ го составляет лишь словоизменение. Наречия как словообразовательный класс, а также все служебные части речи и местоимение он рассматривает в синтаксисе. [Основы построения описат. грамматики 1966: 93]. 1

2

791

проблем остались почта не тронутыми. В этой книге представлена г л ы б а основополагающих проблем теоретической лингвистики, только на часть из которых автор пытался дать ответ. Любая наука, в том числе и языкознание, представляет собой не застывшую, окаменевшую область человеческой деятельности, оно, как и всё в мире, находится в постоянном движении и развитии. Внутри самого языкознания находятся те движущие пружины, кото­ рые, напрягаясь, заставляют лингвистику раздвигать свои горизон­ ты, расширять сферу своих интересов. Эти же движущие силы линг­ вистики побуждают её врямя от времени пересматривать свой иссле­ довательский аппарат, свои приоритеты. Происходит перестройка самого языкознания, когда накапливаются всё новые и новые дан­ ные, которые уже не могут быть объяснены старыми постулатами. В такие периоды перестройки лингвистика переключает часть своих сил со сбора материала и классификации старых данных на новое теоретичское осмысление уже собранного материала. Глубина науки измеряется не количеством собранного и введённого а анализ мате­ риала, а глубиной интерпретации уже известных фактов, открытием и использованием новых идей. Уже тот факт, что в эой книге перед лингвистикой поставлены новые задачи, - свидетельство того, что линнгвистака не умирает, что она не зашорена рамками «доминирующих теорий» в сегодняншем языкознании и меньше всего рамками «когнитивной лингвистики». Оказалось, что в «частях речи» имеется ещё так много нерешённых проблем, которые предстоит решать будущим лингвистам. Пусть эта книга послужит толчком к новым разысканиям в области классов слов, послужит будущим исследователям «информацией к размышле­ нию»: им предстоит более глубоко, чем это сделано здесь, гфоникнутъ в суть поставленных в этой кгиге, но не до конца осмысленных мною проблем: Р е а дио<1 ро1ш, Гааап! тедога ро1еп!ез («Я сделал всё, что мог, пусть другие сделают лучше»). 1

„Оаз АшоЬпе1(1еп пеиег Рга§еп, (Не ЕгасЬИсВип^ пеиег М&йНеЫсейеп - <1аз зт
792

Цитированная литература А б а е в В.И. О подаче омонимов в словаре. - ВЯ, 1957, № 3 Абаев В.И. Лингвистический модернизм как дегуманизация науки о языке. ВЯ, 1965, № 3 Абаев В.И. Отражение работы сознания в лексико-семантической системе языка. - «Ленинизм и теоретические проблемы языкознания», М., 1970 (а) Абаев В.И. Принцип отражения и его значение для теоретической граммати­ ки. - «Ленинизм и теоретические проблемы языкознания», М., 1970 (б) Абаев В.И. Языкознание описательное и объяснительное. О классификации н а у к . - В Я , 1986, № 2 Авалиани Ю.Ю., Ройзензон Л.И., Лятина А.М. Могут ли быть частями речи словесные комплексы? - «Вопросы теории частей речи на материале языков различных типов». Тезисы докладов, Л., 1965 Аванесов Р.И. Второстепенные члены предложения как грамматические кате­ гории. - Р Я Ш , 1936, № 4 Авдеев И.Е. К вопросу о частях речи и грамматических категориях. (На мате­ риале русского и немецкого языков). - Уч. зап. Новосибирского пед. ин - та, вып. 15, Новосибирск, 1959 Аветян А.Г. Природа лингвистического знака. Ереван, 1968 Аврорин В.А., Будагов Р.А., Дешериев Ю.Д., Серебренников Б.А., Убрятова Е.И., Шведова Н.Ю. Вопросы составления описательных грамматик. ВЯ, 1953, № 4 Адмони В.Г. К проблеме порядка слов. (Замыкание предложения в немецком языке). - ОЛЯ, вып. 4, М. - Л., 1949 (а) Адмони В.Г. Проблема «замыкания» в немецком литературном языке. - ИЯШ, 1949 (б), № 2 Адмони В.Г. Введение в синтаксис современного немецкого языка. М., 1955 Адмони В.Г. Развитие синтаксической теории на Западе в X X в. и структура­ лизм. - ВЯ, 1956, № 6 Адмони В.Г. Завершённость конструкции как явление синтаксической фор­ мы. - ВЯ, 1958, № 1 Адмони В.Г. О многоаспектно-доминантном подходе к грамматическому с т р о ю . - В Я , 1961 (а),№ 2 Адмони В.Г. Партитурное строение речевой цепи и система грамматических значений в предложении. - ФН, 1961 (б), № 3 Адмони В.Г. Качественный и количественный анализ грамматических явле­ ний. - ВЯ, 1963 (а), № 4 Адмони В.Г. Язык как единство системы отношений и системы построения. ФН, 1963 (б), № 3 Адмони В.Г. О «портативности» грамматических структур. - «Морфологичес­ кая структура слова в языках различных типов», М. - Л., 1963 Адмони В.Г. Методика грамматического анализа в «традиционной граммати­ ке». - «Вопросы общего языкознания», М., 1964 (а) Адмони В.Г. Основы теории грамматики. М. - Л., 1964 (б) Адмони В.Г. Полевая структура частей речи (на материале числительных). «Вопросы частей речи на материале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965

793

Адмони В . Г . О подлинной точности при анализе грамматических явлений. «Проблемы языкознания». Доклады и сообщения советских учёных на X Международном Конгрессе лингвистов. М., 1967 Адмони В . Г . Полевая структура частей речи. - «Вопросы теории частей речи на материале языков различных типов». Л., 1968 Адмони В . Г . Языкознание на переломе? - ИЯШ, 1969, № 3 Адмони В . Г . Ещё раз об изучении количественной стороны грамматических явлений. - ВЯ, 1970, № 1 Адмони В . Г . Аспекты предложения и система типов предложения. - «Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропей­ ских языков». Тезисы докладов. Л., 1971 Адмони В . Г . Структурно-смысловое ядро предложения. - «Члены предложе­ ния в языках различных типов». Л., 1972 Адмони В . Г . Типология предложения и логико-грамматические типы предло­ жения. - ВЯ, 1973, № 2 Адмони В . Г . Грамматический строй как система построения и общая теория грамматики. Л., 1988 Акулова К.П. О разграничения обстоятельства и определения в современном немецком языке. - «Вопросы синтаксиса немецкого языка», вып. вто­ рой, Изд. ЛГУ, 1967 Александров Н.М. К вопросу о классификации частей речи в индоевропейских языках. - «Вопросы теории частей речи. На материале языков различ­ ных типов». Л., 1968 Алиев У.Б. Слово и части речи. - «Уч. зап. Кабардино-Балкарского ГУ», Нальчик, вып. 7, 1960 Алмаев Н.А. Интенциональные структуры естественного языка: эксперимен­ тальные исследования. - ПЖ, 1998, № 5 Алпатов В . М . О двух подходах к выделению основных единиц языка. - ВЯ, 1982, № 6 Алпатов В . М . О понятии слова в европейской и японской традициях. - «Слово в грамматике и словаре». М., 1984 Алпатов В . М . О разных подходах к выделению частей речи. - «ВЯ, 1986, № 4 Алпатов В . М . Принципы типологического описания частей речи. - «Части речи. Теория и типология». М., 1990 (а) Алпатов В . М . Из истории изучения частей речи. - «Части речи. Теория и типо­ логия». М., 1990 (б) Алпатов В.М. Об антропоцентрическом и системоцентрическом подходах к я з ы к у . - В Я , 1993, № 3 Алпатов В . М . О работе И.Е.Аничкова «Омонимия и полисемия». «И.Е.Аничков. Труды по языкознанию». СПб, 1997 (а) Алпатов В . М . Проблема частей речи в исследованиях И.Е.Аничкова. «И.Е.Аничков Труды по языкознанию». СПб, 1997 (б) Андреев Н.Д. О дифференциальных признаках, лежащих в основе стратифика­ ции языковых единиц. - «Морфологическая структура слова в языках различных типов». М. « Л., 1963 Андреев Н.Д., Андреева Л.Д. Части речи и статистико-комбинаторные разря­ ды слов в русском языке. «Вопросы теории частей речи на материале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 Аничков И.Е. Труды по языкознанию. СПб, 1997 Античные теории частей речи и стиля. М. - Л. 1936 794

Антонов Н.П. Материальная основа сознания. - «Проблемы сознания. Мате­ риалы симпозиума». М., 1966 Апресян Ю.Д. Что такое структурная лингвистика? - ИЯШ, 1961, № 3 Апресян Ю.Д. О сильном и слабом управлении. - ВЯ, 1964, № 3 Апресян Ю.Д. Алгоритм построения классов по матрице расстояний. - «Ма­ шинный перевод и прикладная лингвистика». Вып. 9, 1 МГПИИЯ, 1966 (а) Апресян Ю.Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. М., 1966 (б) Апресян Ю.Д. Экспериментальные исследования семантики русского глагола. М., 1967 Апресян Ю.Д. О некоторых дискуссионных вопросах теории семантики. - ВЯ, 1971, № 1 Апресян Ю.Д. Интегральное описание языка и толковый словарь. - ВЯ, 1986, № 2 Апресян Ю.Д. Формальная модель языка и представление лексикографических знаний.-ВЯ, 1990,№ 6 Апресян Ю.Д. Лексикографические портреты (на примере глагола быть). НТИ, 1992, Серия 2, № 3 Апресян Ю.Д. О языке толкований и семантических примитивах. - СЛЯ, 1994, № 4 Апресян Ю.Д. Отечественная теоретическая семантика в конце X X столетия. СЛЯ, 1999, № 4 Апресян Ю.Д. Богуславская О.Ю., Левонтина И.Б., Урысон Е.В., Гловинская М.Я., Крылова Т.В. Новый объяснительный словарь синони­ мов русского языка. Вып. 1. Под общим рук. Ю.Д.Апресяна, М., 1997 Ардентов Б.П. О предметности имени существительного. - Уч. зап. Кишинёв­ ского ГУ, т. 22, 1956 Арно А., Николь П. Логика, или искусство мыслить, где помимо обычных пра­ вил содержатся некоторые новые соображения, полезные для развития способности суждения. - Пер. с фр., 2-е изд. М., 1997 Арсеньева М.Г. и др. Грамматика немецкого языка. Практический курс. М., 1960 (на нем. языке) Арутюнова Н.Д. Американский структурализм. Грамматика. - «Основные на­ правления структурализма». М., 1964 Арутюнова Н.Д. Обратное словообразование и вопросы несобственной дери­ вации. - ВЯ, 1960, № 2 Астрова Л.И. Особенности лексико-грамматической природы предлогов (на материале немецкого языка). Уч. зап. 1 МГПИИЯ, т. XXV, М., 1961 Атаян Э.Р. Части речи, их дифференциальные признаки и критерии классифи­ кации. - «Теоретические и практические вопросы преподавания иност­ ранных языков». М., 1970 Ахманов А.С. Формы мысли и законы формальной логики. (К вопросу о пред­ мете формальной логики). - «Вопросы логики». М., 1955 Ахманов А.С. Логические формы и их выражение в языке. - «Мышление и язык». М., 1957 Ахманова О.С. К вопросу о словосочетании в современном английском язы­ к е . - О Л Я , вып. VI, 1950 Ахманова О.С. Консультация. - ИЯШ, 1955, № 1

Ахманова О.С. О роли служебных слов в словосочетании. - «Доклады и сооб­ щения Института языкознания». М., 1952, № 2 Ахманова О.С. Очерки по общей и русской лексикологии. М., 1957 Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М., 1966 Баженов Л., Бирюков Б., Штофф В. Моделирование. - «Философская энцик­ лопедия». Т. 3, М., 1964 Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955 Балли Ш. Французская стилистика. М., 1961 Баранов А.Н., Добровольский Д.О. Постулаты когнитивной семантики. СЛЯ, 1997, № 1 Барсова О.М. О трёх степенях слитности именного предложения. - ВЯ, 1961, № 3 Бархударов Л.С. О некоторых структурных методах лингвистического анали­ за. - ИЯШ, 1961, № 1 Бархударов Л.С. К вопросу о служебных словах. (На материале английского языка). - ИЯШ, 1965 (а), № 6 Бархударов Л.С. О симметрии грамматических систем. Тезисы докладов и со­ общений на науч. конф. в 1 МГПИИЯ. - «Проблемы синхронного изу­ чения грамматического строя языка», М., 1965 (б) Бархударов Л.С. Проблемы синтаксиса простого предложения современного английского языка. - Дисс. докт. филол. наук. М., 1965 (в) Бархударов Л.С. Структура простого предложения современного английского языка. М., 1966 (а) Бархударов Л.С. Структурная лингвистика. - «Наука и жизнь». 1966 (б), № 8 Бархударов Л.С. К вопросу о грамматических значениях и их передаче при пе­ реводе. - ИЯШ, 1972, № 3 Бархударов Л.С. К вопросу о поверхностной и глубинной структуре предло­ жения.- ВЯ, 1973, № 3 Бархударов Л.С, Штеллинг Д.А. Грамматика английского языка. М., 1963 Баскаков А.Н. Морфологическая структура слова и части речи в тюркских языках (на материале каракалпакского языка). - «Тезисы докладов ин-та языкознания АН СССР». М., 1954 Баскаков Н.А. Двойственная природа слова и проблема частей речи (на мате­ риале тюркских языков). - «Вопросы теории частей речи на материале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 Бектаев К.Б., Кенесбаев С.К., Пиотровский Р.Г. Об инженерной лингвисти­ ке. - ВЯ, 1973, № 3 Белецкий А.А. Знаковая теория языка. - «Теоретические проблемы современ­ ного советского языкознания». М., 1964 Белецкий М.И. Модель для описания системы составляющих и отношения уп­ равления в языке. -«Проблемы структурной лингвистики. 1967». М., 1968 Белинский В.Г. Основания русской грамматики. - «Поли. Собр. Соч.», т. И, М., 1953 Белошапкова В.А. Сложное предложение в современном русском языке. М., Белый В.В. К вопросу о конверсии. - «Уч. зап. Мордовского ГУ, № 20, Са­ ранск, 1962 Беляева М.А. Грамматика английского языка. Изд. 2, М„ 1962 Беивенист Э. Уровни лингвистического анализа. - «Новое в лингвистике», Вып. 4, М., 1966

796

Бергман Н.А. и Натанзон М.Д. Грамматика немецкого языка, М., 1956 Бенрнштейн С И . Части речи. - БСЭ, т. 47 Бертагаев Т.А. Проблема классификации частей речи (на материале монголь­ ских языков). Дискуссия о частях речи. - ВЯ, 1955, № 1 Бертагаев Т.А. О границах слова (на материале монгольских языков). «Морфологическая структура слова в языках различных типов». М. Л., 1963 Бертагаев Т.А. Синтаксис современного монгольского языка в сравнительном освещении. М., 1964 Бертагаев Т.А. Проблема классификации частей речи (на материале монголь­ ских языков). - «Вопросы теории частей речи». Л., 1968 Блехман М.С. Типология сверхфразовых связей и некоторые возможности их формализации. - НТИ, Сер. 2, Информационные процессы и системы, № 1, 1984 Блох М.Я. К вопросу о рамочной конструкции предложения. (На материале английского и немецкого языков). - Дисс. канд. филол. наук. М., 1962 Блох М.Я. Диктема в уровневой структуре языка. - ВЯ, 2000, № 4 Блумфилд Л. Язык. М., 1968 Богородицкий В.А. Общий курс русской грамматики. Изд. 5, М., 1935 Богуславская Г.П. Информационно-статистическая оценка аналитизма в анг­ лийском языке. - «Статистика текста», МГПИИЯ, Минск, 1969 Богуславский И.М. Исследования по синтаксической семантике: сферы дейст­ вия логических слов. М., 1985 Богуславский И.М. Сфера действия лексических единиц. М., 1996 Бодуэн де Куртенэ И.А. Некоторые общие замечания о языковедении и языке. СПб, 1871 Бодуэн де Куртенэ И.А. Рецензия на книгу «Законы и правила русского произ­ ношения» В.И.Чернышёва. - Известия ОРЯС, АН, т. XII, 1907, кн. 2 Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. Т. 1-Й, М., 1963 Бойко А.А. О значении приставки т к и месте её в предложении. - ИЯШ, 1967, № 6 Большой немецко-русский словарь. На 165 тыс. слов. Под рук. проф. О.И.Москальской, т. 1-П, М., 1969 Бондарко А.В. К проблематике функционально-семантических категорий. ВЯ, 1967 (а),№ 2 Бондарко А.В. О взаимодействии языковых уровней в рамках функциональносемантической категории. - «Уровни языка и их взаимодействие». Те­ зисы науч. конф. 1 МГПИИЯ, М., 1967 (б) Бор Н. Атомная физика и человеческое познание. М., 1961 Бородина М.А., Корыхалова Н.П. О степени пригодности традиционной клас­ сификации частей речи применительно к французскому языку. - «Во­ просы теории частей речи на материале языков различных типов». Те­ зисы докладов. Л., 1965 Брудный А.А. Язык, сознание, общение. - «Проблемы сознания. Материалы симпозиума». М., 1966 Брудный А.А. Коммуникация и семантика. - ВФ, 1972, № 4 Бруинер Дж. С. Психология познания. М., 1977 Брыковский К . С Глагольные единицы типа аиГ^епеп и типа ЫпаиГ^епеп в со­ временном немецком языке. - Дисс. канд. филол. наук, М., 1955

797

Брюно Ф. В „Кеуие ишуегзПапе", V. 20, р. 66. Цитировано в переводе М.В.Сер­ гиевского, см. М.В.Сергиевский. Современные грамматические теории в Западной Европе и античная грамматика. Уч. зап. 1 МГПИИЯ, т. П. Вопросы грамматики. М., 1940, № 5 Будагов Р.А. О так называемом «промежуточном звене» в смысловом разви­ тии слов. - Сб. статей в честь 60-летия проф. М Г У акад. В.В.Виногра­ дова. Изд. МГУ, 1958 Будагов Р.А. Введение в науку о языке. 2-е изд., М., 1965 Будагов Р.А. Категория значения в общей теории языка. - «Проблемы языко­ знания». Доклады и сообщения советских учёных на X Международ­ ном конгрессе лингвистов. М., 1967 Будагов Р.А. Язык, история, современность. Изд. МГУ, 1971 Будагов Р.А. О предмете языкознания. - ОЛЯ, 1972, № 5 Будагов Р.А. К теории синтаксических отношений. - ВЯ, 1973, № 1 Будагов Р.А. Человек и его язык. 2-е изд. М., 1976 Будагов Р.А. Система и антисистема. - ВЯ, 1978, № 4 Будагов Р.А. Язык - реальность - язык. М., 1983 Будагов Р.А. Писатели о языке и язык писателей. М., 1984 Булаховский Л.А. Курс русского литературного языка. Т. I, Киев, 1952 Булаховский Л.А. Введение в языкознание. Ч. II, М., 1954 Булгакова Л.М. Место подлежащего относительно сказуемого в современном английском языке. - ИЯШ, 1950, № 2 Буракова С И . Частицы в современном английском языке. - Дисс. канд. филол. наук. Л., 1946 Вандриес Ж. Язык. Лингвистическое введение в историю. М., 1937 Барина В.Г. Проблема денотата ... - «Иностранные языки в высшей школе», Вып. 1, Изд. 1 МГПИИЯ, М., 1962 Вардуль И.Ф. Слово как часть речи. - «Вопросы теории частей речи на мате­ риале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 Васильев С.А. Философский анализ гипотезы лингвистической относительно­ сти. Киев, 1974 Васильева А.К. О природе частей речи как системы классов полнозначных с л о в . - Ф Н , 1973, № 6 Вежбицкая А. Наброски к русско-семантическому словарю. - НТИ, Серия 2, 1968, № 12 Вейхман Г.А. К вопросу о синтаксических единствах. - ВЯ, 1961, № 2 Вейхман Г.А. Высшие синтаксические единицы. (На материале современного английского языка). - ФН, 1972, № 4 Величко А.В., Овчинникова Л.А. К вопросу о соотношении одноместной, двух­ местной и трёхместной моделей предложений. - ФН, 1973, № 3 Вендлер 3. Причинные отношения. - «Новое в зарубежной лингвистике». Вып, 18, М., 1986

Веников В.А. Некоторые методологические вопросы моделирования. - В Ф , 1964, № 11

Вентцер Н.Н. Классификация модальных слов современного литературного немецкого языка и их место среди других лексико-грамматических ка­

тегорий. - «Особенности языка научной литературы». М., 1965 Виноградов В.В. О формах слова. - ОЛЯ, 1944, вып. 1

Виноградов В.В* Русский язык. Грамматическое учение о слове. М.- Л., 1947

798

Виноградов В.В. О категории модальности и модальных словах в русском язы­ ке. - «Труды ин-та русского языка», т. 2, М., 1950 Виноградов В.В. Вопросы современного русского словообразования. - РЯШ, 1951 (а),№ 4 Виноградов В.В. Вопросы современного русского языка. - РЯШ, 1951(6), № 2 Виноградов В.В. Словообразование и его отношение к грамматике и лексико­ логии. (На материале русского и родственных языков). - «Вопросы те­ ории и истории языка». М., 1952 Виноградов В.В. Некоторые задачи изучения синтаксиса простого предложе­ ния. - ВЯ, 1954, № 1 Виноградов В.В. Об омонимии и смежных явлениях. - ВЯ, 1960, № 5 Винокур Г.О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959 Волков А.Г. Язык как система знаков. Изд. МГУ, 1966 Востоков Б.И., Коршунов А.М., Полторацкий А.Ф. Проблема идеального и со­ временная наука. - «Ленинская теория отражения и современная на­ ука». М., 1969 Вощинина Е.И. Происхождение отделяемых приставок в немецком языке и развитие их значений. - Дисс. канд. филол. наук. М., 1954 Всеволодова М.В. Синтаксемы и строевые категории предложения в рамках коммуникативно-функционального синтаксиса. (К вопросу о предика­ тивных отношениях, предикации и членах предложения). - Вестник МГУ, 2000, № 1 Вукович Й. К проблеме классификации частей речи. - ВЯ, 1972, № 5 Выготский Л.С. Избранные психологические исследования. М., 1956 Выготский Л . С , Лурия А.Р. Этюды по истории поведения. М.- Л., 1930 Габинский М.А. Об общеязыковых признаках частей речи. - «Проблемы язы­ кознания. Доклады и сообщения советских учёных на X Международ­ ном конгрессе лингвистов». М., 1967 Габинский М.А. Очерки по основаниям грамматики. Кишинёв, 1972 Гадд Н.Г., Браве Л.Я. Грамматика немецкого языка. М., 1947 Гак В.Г. К проблеме соотношения языка и действительности. - ВЯ, 1972, № 5 Галкина-Федорук Е.М. Современный русский язык. Морфология. Изд. МГУ, 1952 Галкина-Федорук Е.М., Горшков В.В., Шанский Н.М. Современный русский язык. Ч. I, М., 1962 Гальперин И.Р., Черкасская Е.Б. Лексикология английского языка. М., 1956 Гвоздев А.Н. Фонетические средства русского языка. М.-Л., 1949 Гвоздев А.Н. Современный русский язык. М. 1958 Геворкян Г.А. О проблеме понимания. - ВФ, 1980, № 11 Гельгардт Р.Р. К вопросу о предмете языкознания. - СЛЯ, 1973, вып. 3 Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики. М., 1992 Гильченок Т.Е. О грамматических отношениях между подлежащим и сказуе­ мым в современном русском языке. - ФН, 1964, № 2 Гладкий А.В. О формальных методах в лингвистике. - ВЯ, 1966, № 3 Гладкий А.В., Мельчук И.А. Элементы математической лингвистики. М., 1969 Гладкий П.И. Лексическая омонимия имен существительных в современном немецком языке. - Дисс. канд. филол. наук. Киев, 1967 Глинский Б.А., Грязное Б.С., Дынин Б.С., Никитин Е.П. Моделирование как метод научного исследования. (Гносеологический анализ). М., 1965

799

Глисон Г. Введение в дескриптивную лингвистику. М., 1959 Головин Б.Н. Заметки о грамматическом значении. - ВЯ, 1962, № 2 Головин Б.Н. К вопросу о парадигматике и синтагматике на уровнях морфо­ логии и синтаксиса. - «Единицы разных уровней грамматического строя языка и их взаимодействие». М., 1969 Горелов И.Н. Проблема «поверхностных» и «глубинных» структур в связи с данными психолингвистики и нейрофизиологии. - СЛЯ, 1977, № 2 Горский Д.П. Формальная логика и язык. - «Философские вопросы современ­ ной формальной логики». М., 1962 Грамматика русского языка. Том II. Синтаксис. Ч. 1, М., 1954 Грамматика русского языка. Том II, М., 1960 Григорьев В.И. Несколько замечаний о структурализме и семантике. - ВЯ, 1953, № 4 Григорьев В.П. Поэтика слова. На материале русской советской поэзии. М., 1979 Гулыга Е.В. Модальные слова в современном немецком языке. - Уч. зап. 1 М Г П И И Я , том VII, М., 1955 Гулыга Е.В. Теория сложноподчинённого предложения в современном немец­ ком языке: М., 1971 Гулыга Е.В., Натанзон М.Д. Грамматика немецкого языка. М., 1957 Гулыга Е.В., Шендельс Е.И. К вопросу о языковых макро- и микрополях. «Уровни языка и их взаимодействие». Тезисы научной конференции. 1 МГПИИЯ, М., 1967 Гуревич В.А. Употребление модальных слов в современном немецком языке. Дисс. канд. филол. наук, Л., 1959 Гухман М.М. Грамматическая категория и структуры парадигм. - «Исследо­ вания по общей теории грамматики». М., 1968 емьянков В.З. Когнитивизм, когниция, язык и лингвистическая теория. «Язык и структуры представления знаний». М., 1992 Демьянков В.З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирую­ щего подхода. - ВЯ, 1994, № 4 Демьянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце X X века. «Язык и наука конца 20 века», М., 1995 Демьянков В.З. Семантические роли и образы языка. - «Язык о языке». М., 2000 Диаконеску П. Омонимия и полисемия. - ,Деуие ёе Ьт&шз^ие", т. V, 1960, № I Добиаш А. Синтаксис Аполлония Дискола. Киев, 1882 Добиаш А.В. Опыт семасиологии частей речи и их форм на почве греческого языка. Прага, 1897 Долгих Н.Г. Теория семантического поля на современном этапе развития се­ масиологии. - ФН, 1973, № 1 Долинина И.Б. Способы представления синтаксической структуры предложе­ ния. - «Типология каузативных конструкций. Морфологический кауза­ тив». Л., 1969 Домашнее А.И. Очерк современного немецкого языка в Австрии. М., 1967 Дубровский Д.И. О природе идеального, - ВФ, 1971, № 4 Е л ь м с л е в Л. Пролегомены к теории языка. - «Новое в лингвистике». Вып. I, М., 1960

800

Ельмслев Л. Можно ли считать, что значения слов образуют структуру? «Но­ вое в лингвистике». Вып. II, М., 1962 Ермолаева Л.С. К вопросу о разграничении модальных слов и частиц (на ма 1ериале немецкого и английского языков). «Иностранный язык в выс­ шей школе». Вып. 3, М., 1964 Есперсен О. Философия грамматики. М., 1958 Ершов А.П. Предисловие редактора. - «И.М.Богуславский. Исследования по синтаксической семантике: сферы действия логических слов». М., 1985 Ж

ивов В., Тимберлейк А. Расставаясь со структурализмом (тезисы для дис­ куссии). - ВЯ, 1997, № 3 Живов В.М., Плотникова В.А., Серебренников Б.А. Части речи. - «Лингвис­ тическая энциклопедия», М., 1990 Жигадло В.Н., Иванова И.П., Иофик Л.М. Современный английский язык. М., 1956 Жилин И.М. Словосочетания с постпозитивным количественным числитель­ ным в современном немецком языке. - ИЯШ, 1970, № 2 Жинкин Н.И. Механизмы речи. М., 1958 Жинкин Н.И. Исследование внутренней речи по методике центральных рече­ вых помех. - «Изв. АПН РСФСР», 1960, № 1 1 3 Жинкин Н.И. О кодовых переходах во внутренней речи. - ВЯ, 1964, № 6 Жирмунский В.М. История немецкого языка. М., 1956 Жирмунский В.М. О границах слова. - «Морфологическая структура слова в языках различных типов». М.- Л., 1963 Жирмунский В.М. О природе частей речи и их классификации. - «Вопросы те­ ории частей речи на материале языков различных типов». Тезисы до­ кладов. Л., 1965 Жирмунский В.М: О природе частей речи и их классификации. - «Вопросы те­ ории частей речи. На материале языков различных типов». Л., 1968 Жлуктенко Ю.А. Конверсия в современном английском языке. - ВЯ, 1958, № 5 Жолковский А.К. Предисловие. - «Машинный перевод и прикладная лингвис­ тика». 1 МГПИИЯ, М., 1964, Вып. 8 Жолковский А.К. О глубинном и поверхностном синтаксисе (на материале языка сомали). Ин-т русс. яз. АН СССР, Проблемная группа по экспер. и прикл. лингвистике. Вып. 5, М., 1970 Жолковский А.К., Леонтьева Н.Н., Мартемьянов Ю.С. О принципиальном ис­ пользовании смысла при машинном переводе. - « Машинный перевод». Труды ИТМ и ВТ АН СССР, вып. 2, М., 1961 Журавлёв В.К. Язык - языкознание - языковеды М., 1988

Залевская А.А. Введение в психолингвистику. М., 1999 Зализняк А.А. Русское именное словоизменение. М., 1967 Зачёсова И.А. О структуре словесной памяти и её роли в усвоении языка. ПЖ, 1984, № 4 Зачёсова И.А., Подклетова И.М. О структуре словесной памяти. - «Психоло­ гические и психофизиологические исследования речи». М., 1985 Звегинцев В.А. Теоретико-лингвистические предпосылки гипотезы Сепира Уорфа. - «Новое в лингвистике». Вып. I, М., 1960 Звегинцев В.А. Очерки по общему языкознанию. Изд. МГУ, 1962

801

Звегинцев В.А. Семасиология. М., 1957 Звегинцев В.А. Теоретическая и прикладная лингвистика. М., 1967 Звегинцев В.А. Язык и общественный опыт. (К методологии генеративной лингвистики). - «Ленинизм и теоретические проблемы языкознания». М., 1970 Звегинцев В.А. Язык и знание. - ВФ, 1982, № 1 Зиндер Л.Р. Общая фонетика. Изд. ЛГУ, 1960 Зиндер Л.Р. О новом в языковедении. - ВЯ, 1966, № 3 Зиндер Л.Р., Строева Т.В. Современный немецкий язык. М., 1957 Зиновьев А.А. Основы логической теории научных знаний. М., 1967 Зиновьев А.А., Ревзин И.И. Логическая модель как средство научного исследо­ вания. - ВФ, 1960, № 1 Зинченко В.П. Живое знание: психологическая педагогика. 2-е изд. Самара, 1998 Золотова Г.А. О регулярных реализациях моделей предложений. - ВЯ, 1969, № 1 Иваницкий А.М. Главная задача природы: как на основе работы мозга воз­ никают субъективные переживания. - ПЖ, 1999, № 3 Иванов Вяч. Вс. Единство предмета науки о языке. - СЛЯ, вып. 3, 1973 Иванова И.П. О классификации частей речи, в частности служебных, в англий­ ском языке. - «Вопросы теории частей речи на материале языков раз­ личных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 Ильиш Б.А. История английского языка. М., 1948 Ильиш Б.А. О частях речи в английском языке. - «Вопросы теории частей ре­ чи на материале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 Иноземцева Г.И. Соотношение кратких прилагательных и однокорневого на­ речия в современном немецком языке. - Дисс. канд. филол. наук. Л., 1964 Иорданская Л.Н. О некоторых свойствах правильной синтаксической структу­ ры. - ВЯ, 1963, № 4 Иорданская Л.Н. Лексикографическое описание русских выражений, обозна­ чающих физические симптомы чувства. - «Машинный перевод и при­ кладная лингвистика». Вып. 16, М., 1972 Иорданская Л.Н. Понятие лексикографического толкования группы русских слов со значением чувства. - «Машинный перевод и прикладная линг­ вистика». Вып. 13, М., 1990 Иоффе С.Х. Об отношении теории классов леке к теории частей речи. - «Во­ просы теории частей речи на материале языков различных типов». Те­ зисы докладов: Л. 1965 (а) Иоффе С.Х. Теория классов лексем и теория частей речи. - «Вопросы теории частей речи на материале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 (б) Иртеньева Н.Ф. Омонимия функциональных слов. - ИЯШ, 1972, № 1 Исаченко А.В. Грамматический строй русского языка в сопоставлении со сло­ вацким. Морфология. Часть I, Братислава, 1954 Исаченко А.В. Бинарность, иривативные оппозиции и грамматические значе­ ния. - ВЯ, 1963, № 2 Исаченко А.В. О грамматическом порядке слов. - ВЯ, 1966, № 6 Искоз А.М. Частицы в современном немецком языке. - Уч. зап. ЛГУ, вып. 31, № 223, 1958

802

К а м е н с к а я О Л . , Каменский Г.А., Сегаль В.С. Об одном методе определения расстояний между единицами лингвистического уровня. - «Уровни языка и их взаимодействие». 1 МГПИИЯ. М.. 1967 Караулов Ю.Н. Структура лексико-семантического поля. ФН, 1972, № 1 Караулов Ю.Н. Активная грамматика. М.. 1999 Карлин А.Н. Трудности, связанные с выражением отрицания и утверждения в немецком языке. - ИЯШ, 1970, № 2 Каролак С. Проблема синтагматической позиции элементов языка. - ФН, 1962, № 2 Кацнельсон С.Д. О грамматической категории. - «Вестник ЛГУ», 1948, № 2 Кацнельсон С.Д. О теории лингвистических уровней. - «Вопросы общего язы­ кознания». М., 1864 Кацнельсон С.Д. Содержание слова, значение и обозначение. М.- Л., 1965 Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. Л., 1972 Кедров Б.М. Классификация. - «Философская энциклопедия», т. 2, М., 1962 Кибрик А.Е. Лингвистические предпосылки моделирования языковой дейст­ вительности. - «Моделирование языковой действительности в интел­ лектуальных системах». М., 1987 Кибрик А.Е. Куда идёт современная лингвистика? - «Лингвистика на исходе X X века: итоги и перспективы». Тезисы международной конференции, Т. 1, МГУ, М., 1995 Клычков Г.С. Значение и полисемия слова. - «Законы семантического разви­ тия в языке». М., 1961 Князькова Л.Н. Отделяемые и неотделяемые приставки ёигсп-, ьЬег-, ит-, ипгег-, ^еёег- в немецком языке. - Дисс. канд. филол. наук. М., 1950 Ковинина Н.Г. Тяготение как особый тип синтаксической связи. - ФН, 1969, № 4 .Кожухарь Д.А. Наречие как грамматическая категория в немецком языке. Дисс. канд. филол. наук. М., 1943 Кожухарь Д.А. Некоторые вопросы классификации частей речи в современ­ ном немецком языке. (О выделении модальных слов и частиц). - Уч. зап. Пятигорского гос. пед. и-та. Том 14, Пятигорск, 1957 Кожухарь Д.А. Соотношение прилагательного и наречия в современном не­ мецком языке. - ФН, 1966, № 1 Козинская Н.Г. К вопросу о категории состояния в немецком язьпсе. - Дисс. канд. филол. наук. Л., 1969 Козман С М . К вопросу о междометиях современного немецкого языка. - Уч. зап. Пятигорского гос. пед. и-та, Том 14, Пятигорск, 1957 Кокорина С И . О реализации структурной схемы предложения. - ВЯ, 1975, № 3 Колосова Т.А. Разграничение омонимичных союзов и со.юзных слов. - ФН, 1967, № 4 Колшанский Г.В. К проблеме понятия и значения слова. - «Иностранные язы­ ки в высшей школе». Вып. 1, изд. 1 МГПИИЯ, М., 1962 Колшанский Г.В. Логика и структура языка. М., 1965 Колшанский Г.В. Проблемы стратификации языка. - ВЯ, 1968, № 2Колшанский Г.В. Соотношение субъективных и объективных факторов в язы­ ке. М., 1975 Копнин П.В. Природа суждения и формы выражение его в языке. - «Мышле­ ние и язык». М., 1957

803

Косов В.Г. Междометия как средство выражения эмоциональной и волевой функции языка (на материале немецкого языка). - «Вопросы герман­ ской и романской филологии», 1 МГПИИЯ, М., 1963 Коссек Н.В. К вопросу о лексической сочетаемости. - ВЯ, 1966, № 1 Котелова Н.З. О логико-грамматическом уровне в языке. - «Язык и мышле­ ние». М., 1967 Кочергина В.А. Введение в языковедение. Изд. МГУ, М., 1991 Крашенинникова Е.А. Модальные глаголы и частицы в немецком языке. 2-е изд. М., 1958 Кравченко Е.Л. К понятию «семантического поля» и методов его исследова­ ния. - ФН, 1973, № 1 Кривоносов А.Т. Естественный язык и логика. Москва - Нью-Йорк, 1963 Кривоносое А.Т. Язык. Логика. Мышление. Умозаключение в естественном языке. Москва - Нью Йорк, 1996 Кривоносов Б.А. Выделительные частицы в английском языке (слова типа а1геаау, еуеп, оп1у, гоо). - Дисс. канд. филол. наук. Л., 1985 Кривоносов Б.А. О соотношении единиц языка и форм мышления. - ВЯ, 1989, № 1 Кротевич Е.В. Синтаксические отношения между членами словосочетания и членами предложения. - «Вопросы русского языкознания». Изд. Львовского ГУ, Кн. 2, 1956 Кротевич Е.В. О связях слов. Изд. Львовского ГУ, 1959 Кротевич Е.В. Слово, часть речи, член предложения. (К вопросу об их соотно­ шении), Изд. Львовского ГУ, 1960 Кручинина И.Н. Междометия. - «Лингвистический энциклопедический сло­ варь». М., 1990 Крушельницкая К.Г. К вопросу о смысловом членении предложения. - ВЯ, 1956, № 5 Крушельницкая К.Г. Очерки по сопоставительной грамматике немецкого и русского языков. М., 1961 Крушельницкая К.Г. О разграничении синтаксических и стилистических зна­ чений. - «Проблемы синхронного изучения грамматического строя языка». Тезисы докладов научной конференции. 1 М Г П И И Я , М., 1865 Крушельницкая К.Г. Грамматические значения в плане взаимоотношения язы­ ка и мышления. - «Язык и мышление». М., 1967 Крылов А.Н. Мои воспоминания. М., 1945 Крылова Н.И. К вопросу о примыкании как синтаксическом средстве немец­ кого языка. - Уч. зап. 1 МГПИИЯ, том 51, М., 1969 Кубрякова Е.С. Что такое словообразование? М., 1965 Кубрякова Е.С. Части речи в ономасиологическом аспекте. М., 1978 Кубрякова Е.С. Обеспечение речевой деятельности и проблема внутреннего лексикона. - «Человеческий фактор в языке: язык и порождение речи». М., 1991 Кубрякова Е.С. Проблемы представления знаний в современной науке и роль лингвистики в решении этих проблем. • «Язык и структуры представле­ ния знаний». М., 1992 Кубрякова Е.С. Парадигмы научного знания в лингвистике и её современный статус. - СЛЯ, 1994, № 2 (а) Кубрякова Е.С. Начальные этапы становления когнитивизма: лингвистика психология - когнитивная наука. - ВЯ, 1994, № 4 (б)

804

Кубрякова

Е.С Эволюция лингвистических идей во второй половине X X века (опыт парадигмального анализа). - «Язык и наука конца 20 века». М., 1995 Кубрякова Е.С. Части речи с когнитивной точки зрения. М., 1997 Кубрякова Е.С. Язык пространства и пространство языка (к постановке проблемы) - СЛЯ, 1997, № 3 (а) Кубрякова Е.С. Семантика в когнитивной лингвистике (о концепте контейне­ ра и формах его объективации в языке). - СЛЯ, 1999, № 6 Кубрякова Е . С , Мельников Г.П. О понятиях языковой системы и структуры

языка. - «Общее языкознание. Внутренняя структура языка». М., 1972 Е.С, Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. М., 1996 Кузнецов П.И. О принципах выделения частей речи. (На материале турецкого и русского языков). - «Сборник Трудов по языкознанию». Военная Ака­ демия, 1957, № 1 Кузнецов П . С Грамматика, БСЭ, изд. 2, т. 12 Кузнецов П . С У истоков русской грамматики. М., 1958 Кукушкина А.Т. Синонимические отношения между репрезентантами типа дагаиГ - ЫегаиГ - \\югаи1* в современном немецком языке. - Уч. зап. Горьковского ГПИИЯ, вып. 65, Горький, 1965 Кулагина О.С Об одном способе представления грамматических понятий на базе теории множеств. - «Проблемы кибернетики», I, М., 1958 Куликов Г.И. Значение слова с точки зрения языка и речи. - «Вопросы романо-германской филологии и статистики речи», Ч. II, Минск, 1965 Кульбацкая В.Е. Ещё раз о проблеме частей речи (к вопросу о сущности сема­ сиологических оснований частей речи). - «Иностранные языки в выс­ шей школе». Уч. зап. Латвийского ГУ, т. 119, Рига, 1969 Куманичкина Л.Ф. Местоположение тсЫ в отрицательном предложении. (В самостоятельном и в главном). - Уч. зап. Московского гос. пед. ин-та им. В.И.Ленина. № 317, М., 1968 Куманичкина Л.Ф. Основные грамматические средства выражения отрицания в повествовательном предложении (на материале современного немец­ кого языка). - Дисс. канд. филол. наук, М., 1953 Кунин А.В. Фразеологические интенсификаторы в современном английском я з ы к е . - И Я Ш , 1966,№ 1 Курилович Е,Р. Заметки о значении слова. - ВЯ, 1955, № 3 Курилович Е. Деривация лексическая и деривация синтаксическая (к теории частей речи). - «Курилович Е. Очерки по лингвистике». М., 1962

Кубрякова

Лаптева О.А. Чехословацкие работы последних лет по вопросам актуально­ го членения предложения. - ВЯ, 1963, № 4 Лаптева О.А. Нерешённые вопросы теории актуального членения. - ВЯ, 1972,3 Лебедев К.А. Грамматика языка пушту. М., 1956 Лебедевский А.С Связанная оппозиция в современном немецком язьпсе. Дисс. канд. филол. наук. Калинин, 1972 Левн-Брюль Л . Первобытное мышление. Л., 1930 Левиисои Н.Л. О сложном глаголе в немецком языке (модель «наречие + глагол»). - «Сб. статей по методике преподавания иностранных языков и филологии». Ленингр. технологич. ин-т холодильной промти. Вып. 3, Л., 1967

805

Левковская К.А. О некоторых грамматических и лексических явлениях совре­ менного немецкого языка. - ИЯШ. 1955, № 3 Левковская К.А. Лексикология немецкого языка. М., 1956Л евковская К.А. Структурно-семантический анализ языковых единиц. - ВЯ 1957, № 1 Левковская К.А. Немецкий язык. Ч. 1. Изд. МГУ, 1960 Левковская К.А. Теория слова, принципы её построения и аспекты изучения лексического материала. М, 1962 Леман У.Ф. Преемственность языкознания. - ВЯ, 1966, № 1 Ленин В.И. ПСС, т. 18, 1958; т. 38, 1962; т. 42, 1963 Леонтьев А.А. О понятии формально-грамматического слова. - «Проблемы морфологического строя германских языков». М., 1963 Леонтьев А.А. Фиктивность «семантического критерия» при определении час­ тей речи. - «Вопросы теории частей речи на материале языков различ­ ных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 (а) Леонтьев А. Язык и разум человека. М., 1965 (б) Леонтьев А.А. Язык, речь, речевая деятельность. М., 1969 Леонтьев А.А. Основы психолингвистики. М., 1997 Леонтьев А.Н. Деятельность и сознание. - ВФ, 1972, № 12 Лингвистический энциклопедический словарь. Гл. Ред. В.Н.Ярцева, М., 1990 Ломтев Т.П. Основы синтаксиса современного русского языка.. М., 1958 Ломтев Т.П. О некоторых вопросах структуры предложения. - ФН, 1959, № 4 Ломтев Т.П. Математика и лингвистика. - «Обзор материалов, поступивших в редакцию по поводу статьи В.И.Абаева». - ВЯ, 1966, № 4 Ломтев Т.П. Принципы построения формулы предложения. - ФН, 1969, № 5 Ломтев Т.П. Синтаксические отношения. - ФН, 1973, № 3 Лосев А.Ф. О возможности сближения лингвистики классической и лингвисти­ ки структурной. - ВЯ, 1968, № 1 Лосев А.Ф. О бесконечности смысловой валентности языкового знака. - СЛЯ, 1977, № 1 Лукин О.В. Части речи в античной науке (логика, риторика, грамматика). ВЯ, 1999, № 1 Лурия А.Р. О проблеме психологически ориентированной Физиологии. «Проблемы нейропсихологии». М., 1977 Лыткин В.И. Части речи в финно-угорских языках. - «Тезисы докладов на от­ крытом расширенном заседании Учёного совета (ин-та языкознания АН СССР), посвященного дискуссии о проблеме частей речи в языках разных типов». М.,1954 Любимова В.Е. Коммуникативные функции немецких частиц аш&егееппе*, еЬеп, §егаде. - Дисс. канд. филол. наук. Иваново, 1998 Люсин Д.В. Эмпирический анализ категории эмоций. - ВП, 1999, № 2 Ляпунов А. Математика и современность. - «Неделя». 6.04.1969, № 14 ]У1айтинская К.Е. К вопросу о роли словообразования в развитии частой ре­ чи. - «Вопросы теории частей речи на материале языков различных ти­ пов». Тезисы докладов. Л., 1965 Майтииская К.Е. Об отграничении слова от части слова (на материале финноугорских языков), - «Морфологическая структура слова в языках раз­ личных типов». М.- Л., 1963 Макаев Э.А. Понятие системы языка. - Уч. зап. 1 МГПИИЯ, том XI, М., 1957

806

Маковский М.М. Теория лексической аттракции. М.. 1971 Маркс К. Капитал. Т. 1, М., 1955 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних работ. М., 1956 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. тт. 3, 23 Маркушевич Н.В. О значении слова ег^аз. - ИЯШ, 1971. № 6 Мартине А. О книге «Основы лингвистической теории» Луи Ельмслева. «Новое в лингвистике». Вып. I, М., 1960 Марчук Ю.Н. Основы компьютерной лингвистики. Учебное пособие. М., 1999 Маслов Ю.С. Об основных и промежуточных ярусах в структуре языка. - ВЯ 1968, № 4 Маслов Ю.С. Омонимы в словарях и омонимы в языке. - «Вопросы теории и истории языка». Изд. ЛГУ, 1959 Маслов Ю.С. Рецензия на книгу Е.Кошмидера „ВеПгд^е гиг а11§ететеп Зупгах", Не1с1е1Ъег§, 1965. - ВЯ, 1966, № 5 Маслов Ю.С, Введение в языкознание. М., 1975 Мейе А. Основные особенности германской группы языков. М., 1952 Мельников Г.П. Кибернетический аспект различения сознания, мышления, языка, речи. - «Язык и мышление». М., 1967 (а) Мельников Г.П. Системная лингвистика и её отношение к структурной. «Проблемы языкознания. Доклады и сообщения советских учёных на X Межд. конгрессе лингвистов». М., 1967 (б) Мельников Г.П. Выступление по поводу доклада В.Г.Адмони. - „Асхез с!и Х-е соп^гиз т1егпагюпа1 ёез Нп§шз1;е5, Висагез*, 1967. Вё. I, Висагезг, 1969 Мельничук А.С. Понятие системы и структуры языка в свете диалектического материализма. - «Ленинизм и теоретические проблемы языкознания». М., 1970 (также-ВЯ, 1970, № 1). Мельчук И.А. Морфологический анализ при машинном переводе. - «Пробле­ мы кибернетики». Вып. 6, М., 1961 (а) Мельчук И.А. О точных методах исследования языка. М., 1961 (б) Мельчук И.А. Автоматический синтаксический анализ. Т. 1, Новосибирск, 1964 Мельчук И.А. К принципам описания означаемых (о лингвистической семан­ тике). - «Язык и человек. Сборник статей памяти проф. П.С.Кузнецо­ ва». Изд. МГУ, М., 1970 Мельчук И.А. Конверсия как морфологическое свойство. - ОЛЯ, вып. 1, 1973Мельчук И.А. Семантические этюды. I. Сейчас и теперь в русском языке. - Кшз1ап Ьт§и1з1юз. 1985, № 2-3 Мельчук И. Согласование, управление, конгруэнтность. - ВЯ, 1993, № 5 Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. М.- Л., 1945 Мещанинов И.И. Язык и мышление. - Тезисы докладов и сообщений на науч­ ной дискуссии по проблеме «Язык и мышление». М., 1965 Мигирин В.Н. Отношения между частями речи и членами предложения. - ФН, 1973, № 3 (также: - «Вопросы теории частей речи... Тезисы докладов. Л., 1965) Миллер Дж. А. Психолингвисты. - «Теория речевой деятельности». М., 1968 Миллер Дж., Галаитер Е., Прибрам К. План и структура поведения. М., 1965 Михелевич Е.Е. Частицы в современном немецком языке. (К вопросу о принципах грамматической классификации морфологически неиз­ меняемых слов). - Уч. зап. МОПИ им. Н.К.Крупской, т. 64, вып. 3, М., 1958 807

Михелевич Е.Е. Логико-смысловые частицы в современном немецком языке. «Сб. трудов по языкознанию. Военная Академия», 1959 (см. также: Дисс. канд. филол. наук, М., 1960) Молошная Т.Н. Алгоритм перевода с английского языка на русский. «Проблемы кибернетики», вып. 3, М., 1960 Москальская О.И. Грамматика немецкого языка. Теоретический курс. М., 1956 Москальская С И . История немецкого языка. Л., 1959 Москальская О.И. Структурно-семантические разряды слов в системе частей речи. - «Вопросы германского языкознания». М.-Л., 1961 (а) Москальская О.И. Устойчивые сочетания с грамматической направленнос­ тью. - ВЯ, 1961, № 5(6) Москальская О..И. Вариантность и дифференциация в лексике литературного не­ мецкого языка. - «Норма и социальная дифференциация языка».. М., 1969 Москальская О.И. Системный подход к синтаксису предложения. - ИЯШ; 1971, № 6 Москальская О.И. Устойчивые образования серийного образования как объ­ ект грамматики. - ВЯ, 1972, № 4 . Москальская О.И. Некоторые вопросы моделирования предложений. - ИЯШ, 1973, № 1 Москальская О.И. Проблемы системного описания синтаксиса. М., 1981 Москович В.А. Методы обнаружения лексико-семантических связей слов. ИЯШ, 1972, № 6 Мухин А.М. Функциональные лингвистические единицы и структрный ана­ лиз. - ВЯ, 1961, № 1 Мухин А.М. Функциональный анализ синтаксических элементов. М.-Л., 1964 Мухин А.М. К вопросу о частях речи. - «Вопросы теории частей речи на мате­ риале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 Мухин А.М. Части речи и морфемы (в связи с проблемой уровней языка). «Уровни языка и их взаимодействие». Тезисы научной конференции. М., 1967 Мухин А.М. Части речи и синтаксические единицы. - «Вопросы теории частей речи». Л., 1968 (а) Мухин А.М. Структура предложений и их модели. Л., 1968 (б) Мухин А.М. Модели внутренних синтаксических связей предложений. - ВЯ, 1970, № 4 ч Мухин А.М. Управление как лексическая связь. (К разграничению лексическо­ го и синтаксического уровней языка). - «Научная конференция. Вопро­ сы описания лексико-семантической системы языка». Тезисы докладов. Часть II, МГПИИЯ, М., 1971 Мурзин Л.Н. К соотношению уровней языка и речи в плане синтаксиса. «Уровни языка и их взаимодействие». Тезисы научной конференции. 1 МГПИИЯ, М., 1967 Мурясов Р.З. Лексико-грамматические разряды в грамматике и словообразо­ вании. - ВЯ, 1999, № 4 Мюллер В.К, Англо-русский словарь М., 1990 Мюллер Г. Лингвистическая статистика и структура языковых полей. - Мето­ дика преподавания иностранных языков за рубежом». М.,1967 (а) Мюллер Г. Семантические и лексические поля. • «Методика преподавания иностранных языков за рубежом». М., 1967 (б) 808

Мячина А.В. К вопросу об обратном образовании слов в английском языке. «Вестник ЛГУ». Серия истории, языка и литературы. Л . , 1960 Н а е р Н.М. Синсемантия и асемантия подчинительных союзов в немецком яязыке. - Автор, дисс: канд. филол. наук. МГПИИЯ, М., 1970 Найда Е.А. Анализ значения и составление словарей. - «Новое в лингвистике». Вып. И, М., 1962 Налимов В.В. Вероятностная модель языка. О соотношении естественных и ис­ кусственных языков. М., 1979 Недялков В.П. О термине «Глаголы с отделяемыми приставками» в грамматике немецкого языка. - «Уч. зап. Пятигорского гос. пед. ин-та», т. 23,1960 (а) Недялков В.П. Структурные особенности глаголов типа ашкоттеп, пегашкоттеп. - «Уч. зап. Пятигорского гос. пед. ин-та», т. 23, 1960 (б) Немецко-русский словарь. Под ред. А.А.Лепинга и Н.П.Страховой, 80 000 слов, М., 1959 Никитин М.В. Система второстепенных членов предложения в современном русском языке. - «Вопросы современного русского литературного язы­ ка, диалектологии и методики». Свердловск, 1960 Никитин М.В. Некоторые вопросы словообразования и определение конвер­ сии. - «Тезисы докладов». Фрунзе, 1962 Никитин М.В. Основы лингвистической теории значения. М., 1988 Николаева Т.М. Актуальное членение - категория грамматики текста. - ВЯ, 1972, № 2 Николаева Т.М. Что такое трансформационный анализ? - ВЯ, 1960, №. Г Николаева Т.М. Лингвистика текста. Современное состояние и перспективы. Вступительная статья. - «Новое в зарубежной лингвистике». Вып. 8, М., 1978 Николаева Т.М. Введение. - «Категория- определённости-неопределённости в славянских и балканских языках». М., 1979* Николаева Т.М. Функции частиц в высказываниях. На материале славянских языков. М., 1985 Новик И.Б. Моделирование сложных систем (философский очерк). М., 1965 Новиков А.И. Семантика текста и информация. М., 1983 Новиков Л.А. К проблеме омонимии. - «Лексикографический сборник». Вып. IV, М., 1960 (а) Новиков Л.А. Об одном из способов разграничения полисемии и омонимии. РЯШ, 1960, № 3(6) О ж е г о в С И . Словарь русского языка. 11-е изд., М., 1975 Ондрус Павел. Количественные слова в системе частей речи. - ФН, 1971, № 1 Основы построения описательной грамматики современного русского литера­ турного языка. М., 1966

Охотина Н.В. Морфемная структура слов языка суахили как основа разгра­ ничения частей речи. - «Вопросы теории частей речи на материале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 П а в и л ё н и с Р.И. Проблемы смысла. Современный логико-философский ана­ лиз языка. М., 1983 Павилёнис Р.И., Петров В.В. Язык как объект логико-методологического ана­ лиза: новые тенденции и перспективы. - ВФ, 1987, № 7 809

Павлов В.М. Понятие лексемы и некоторые спорные вопросы теории словосо­ четания. -СЛЯ. 1982, № 3 Павлов В.М. Понятие лексемы и проблема отношений синтаксиса и словооб­ разования. Л., 1985 Павлов В.М. Полевые структуры в строе языка. - СПб, 1996 Павлов И.П. ПСС, 2 изд. М.- Л., т. 11, кн. 2, 1951

Падучева Е.В. О способах представления синтаксической структуры предло­ жения. - ВЯ, 1964, № 2 Падучева Е.В. Тоже и также: взаимоотношение актуального членения и ассо­ циативных связей. - «Предварительные публикации Ин-та русского языка АН СССР», вып. 55, 1974 Палевская М.Ф. Омонимия как следствие лексикализации отдельных грам­ матических форм и перехода одной части речи в другую. - РЯШ, 1960, № 3 Панов Е.Н. Знаки, символы, языки. М Панов М.В. О разграничительных сигналах в языке. - ВЯ, 1961, № 1 Панфилов В.З. К вопросу о логико-грамматическом уровне языка. „2екзсппг1 Шг Рпопеглк, Зргасгмззепзспагг ипё - Коттишкагюпзгогзспип§". Вё. 15, Ней 3-4, 1962 Панфилов В.З. Грамматика и логика. М..- Л.,. 1963 Панфилов В.З. Грамматика и логика. - Тезисы докладов и сообщений на науч­ ной дискуссии по проблеме «Язык и мышление», М., 1965 Панфилов В.З. Грамматика нивхского языка. Ч. 1, М., - Л., 1962 (См. рецензию на эту книгу: - ВЯ, 1966, № 1) (а) Панфилов В.З. О структуре предложения. - „2еюпеп ипё $уз*ет ёег Зргаспе", III. Вапё, ВегИп, 1966 (б) Панфилов В.З. Взаимоотношение языка и мышления. М., 1971 Панфилов В.З. - ВЯ, 1974, № 5

Панфилов В.З. Категория модальности и её роль в конституировании струк­ туры предложения и суждения. - ВЯ, 1977, № 4 Панфилов В.З. Гносеологические аспекты философских проблем языкознания. М. 1982 Панфилов В.С. Классы слов (части речи) во вьетнамском языке. - ВЯ, 1990, № 5 Паршин П.Б. Теоретические перевороты и методологический мятеж в лингви­ стике X X века. - ВЯ, 1996, № 2 Пауль Г. Принципы истории языка. М., 1960

Перцов Н.В. - ВЯ, 1996, № 4

Петерсон М.Н. Русский язык. Пособие для преподавателей. М., - Л., 1925 Петерсон М.Н. О частях речи в русском языке. - «Вопросы грамматического строя». М., 1955 Петрова Н.В. Пиотровский Р.Г. Слово, контекст, морфология. - ВЯ, 1966, № 2 Петров В.В. От философии языка к философии сознания: новые тенденции и их истоки. - «Философия, логика, язык». М., 1987 Петухов В.В. Психология мышления. Изд. МГУ, 1987 Пешковский А.М. Методика родного языка, лингвистика, стилистика, поэти­ ка. Л . , - М . , 1925 Пешковский А.М. Наш язык. Ч. 2, Книга для учителя. Изд. 2, М., 1925 Пешковский А.М. Синтаксис в школе. - «Методика родного языка, лингвисти­ ка и стилистика». Л., 1926 810

Пешковский А.М. Принципы и приёмы стилистического анализа и опенка ху­ дожественной прозы. «А.М.Пешковский Вопросы методики родного языка, лингвистики и стилистики». М . - Л . , 1930 Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. Изд. 6, М., 1938 Пиотровский Р.Г. Моделирование фонологических систем и методы их срав­ нения. М.-Л., 1966 Плотникова В.А. Морфология. - «Основы построения описательной грамма­ тики современного русского литературного языка». М., 1966 Плунгян В.А. Почему языки такие разные? М., 1996 Покровский М.М. Избранные работы по языкознанию. М., 1959 Поливанов Е. За марксистское языкознание. М., 1931 Поспелов Н.С. Соотношение между грамматической категорией и частью ре­ чи. - ВЯ, 1953, № 6 Поспелов Н.С. Учение о частях речи в русской грамматической традиции. М., 1954 (а) Поспелов Н.С. Части речи как проблема структуры языка. - «Тезисы докладов на заседании Учёного совета (ин-та языкознания АН СССР), посвящен­ ном дискуссии о проблеме частей речи в языках различных типов». М., 1954(6) Постовалова В.И. Наука о языке в свете идеала цельного знания. - «Язык и наука конца 20 века». М., 1995 Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Ч. 1-П, Харьков, 1888 Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Ч. III, Харьков, 1889 Потебня А.А. Из записок по русской грамматике, т. 1-П, М., 1958 Потебня А.А. Мысль и язык. Киев, 1993 Проблемы мышления в современной науке. М., 1964 Пророкова В.П. К вопросу о разграничении омонимов и лексико-семантичес•ких вариантов слова. - Дисс. канд. филол. наук. М., 1966 Пумпянский А.Л. О логико-грамматическом членении предложения. - ВЯ, 1972, № 2 Р а х м а н к у л о в а И.С. О моделях предложения, образуемых одной семантичес­ кой группой глаголов. - ИЯШ, 1968, № 6 Райхштейн А.Д. Субстантивные и предложно-субстантивные местоимения в современном немецком языке. - Дисс. канд. филол. наук. М., 1958 Распопов И.П. Что же такое структурная схема предложения? - ВЯ, 1976, № 2 Ревзин И.И. Структуральная лингвистика, семантика и проблемы изучения слова. - ВЯ, 1957, № 2 Ревзин И.И. Основные единицы синтаксического анализа и установление от­ ношений между ними. - «Структурно-типологические исследования». М., 1962 Ревзин И.И. Рецензия книги: Ь. Ап1а1. Сотепг, шеашп§ апс! ШёегзгапсНпз. Тле На^ие, МоиЮп, 1964. - ВЯ, 1966, № 1 Реферовская Е.А. Философия лингвистики Постава Гийома. Курс лекций по языкознанию. СПб, 1977 Реформатский А.А. Принципы синхронного описания языка. - «О соотноше­ нии синхронного анализа и исторического описания языка». М., 1960 Реформатский А.А. Введение в языкознание. М., 1967 Рифтин А.П. Об образовании наречий. - Уч. зап. ЛГУ, серия филологических наук, вып. 6, Л., 1940

811

Розенцвейг В.Ю. Языковая практика и лингвистическая теория. - ВЯ, 1966, № 2 Ромашкин К.Ф. К вопросу о логико-грамматической характеристике сочини­ тельных союзов (на материале немецкого языка). - Уч. зап. Рязанского гос. пед. ин-та, т. 73, Рязань, 1971 Ромашкин К.Ф. Логико-грамматическая характеристика сочинительных сою­ зов (на материале современного немецкого языка). - Дисс. канд. филол. наук. М., 1972 Руднев А.Г. Второстепенные члены предложения. - Уч. зап. ЛГПИ им. А.И.Герцена, т. 21, Л., 1956 Руднев А.Г. Синтаксис современного русского языка. М., 1968 Русский язык и советское общество. Лексика современного русского литера­ турного языка. М., 1968 Савченко А.Н. Части речи и категории мышления. Ростов / Дон, 1959 Савченко А.Н. Части речи как грамматические и лексико-грамматические классы слов в индоевропейских языках. - «Вопросы теории частей ре­ чи на материале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 Савченко А.Н. Части речи и категории мышления. - «Язык и мышление». М., 1967 Савченко А.Н. Рецензия на книгу: О.П.Суник. Общая теория частей речи. ФН, 1968, № 1 Саидов С. К вопросу классификации модальных слов. - Уч. зап. Ташкентско­ го ГПИИЯ, т. IX, Ташкент, 1963 Свинцов В.И. Логика. М., 1987 Севортян Э.В. К проблеме частей речи в тюркских языках. - Тезисы докладов на заседании Уч. совета (ин-та языкознания АН СССР), посвященном дискуссии о проблеме частей речи в языках разных типов. М., 1954 Сёмин Александр. Агрессия слова. Слова-монстры оккупировали русскую речь и придали несвойственную ей жёсткость. Газета «Мир за неделю», 1-8. 07. 2000 Сепир Э.Язык. М., 1934 Сепир Э. Язык. Введение в изучение речи. - « Э . Сепир. Избранные труды по языкознанию и культурологии». М., 1993 Сергиевский М.В. Современные грамматические теории в Западной Европе и античная грамматика. - Уч. зап. 1 МГПИИЯ, т. II, Вопросы грамма­ тики. М., 1940 Серебренников Б.А. О сущности процессов изменения слов и словосочетаний и о природе и характере структуры слова в тюркских и финно-угорских языках. - «Морфологическая структура слова в языках различных ти­ пов». М., - Л., 1963 Серебренников Б.А. Секторная структура языка и проблема частей речи. - «Во­ просы теории частей речи на материале языков различных типов». Те­ зисы докладов. Л., 1965 Серебренников Б.А. К проблеме отражения развития человеческого мышления в структуре языка. - ВЯ, 1970, № 2 Серебренников Б.А. Сводимость языков мира, учёт специфики конкретного языка, предназначенность описания. - «Принципы описания языков мира». М., 1976 Серебренников Б.А. Номинация и проблема выбора. - «Языковая номинация». М., 1977 812

Серебренников Б.А. Роль человеческого фактора в языке. Язык и мышление. М., 1988 Сёрль Дж. С. Косвенные речевые акты. - «Новое в зарубежной лингвистике». Вып. 17, М., 1986 Синтаксис. Под ред. Е.М.Галкиной-Федорук. М., 1957 Сиротинина А.А. Об омонимии субстантивированных прилагательных и при­ частий в современном немецком языке. - ФН, 1960, № 3 Скаличка В. Ассиметри'чный дуализм языковых единиц. - «Пражский лингви­ стический кружок». М., 1967 Скиба И.Г. Переход знаменательных слов в состав служебных в современном русском языке. - Дисс. канд. филол. наук. Львов, 1953 Скорик П.Я. К вопросу о классификации слов по частям речи. - «Вопросы те­ ории частей речи на материале языков различных типов». Тезисы до­ кладов. Л., 1965 Скребнев Ю.М. Проблема частей речи и её внутренняя противоречивость. «Вопросы теории частей речи на материале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 Слюсарева Н.А. Лингвистический анализ по НС. - ВЯ, 1960, № 6 Смирницкий А.И. Некоторые замечания о принципах морфологического ана­ лиза слов. - «Доклады и сообщения филологического факультета МГУ». Вып. 5, М., 1948 Смирницкий А.И. По поводу конверсии в английском языке. - ИЯШ, 1953, № 3 (а) Смирницкий А.И. Так называемая конверсия и чередование звуков в англий­ ском языке. - ИЯШ, 1953, № 5 (б) Смирницкий А.И. К вопросу о слове. (Проблема «тождества слова»). - Труды ин-та языкознания АН СССР, т. 4, М., 1954 (а) Смирницкий А.И. Объективность существования языка. Изд. МГУ, М., 1954 (б) Смирницкий А.И. К вопросу о слове. (Проблема «отдельности слова»). - «Во­ просы теории и истории языка». М., 1952 Смирницкий А.И. Лексическое и грамматическое в слове. - «Вопросы грамма­ тического строя». М., 1955 Смирницкий А.И. Лексикология английского языка. М., 1956 Смирницкий А.И. Синтаксис английского языка. М., 1957 Смирницкий А.И. Морфология английского языка. М., 1959 Смолянский И.М. Местоположение и грамматическое значение неизменяемых слов. - «Вопросы синтаксиса немецкого языка». Вып. 2, изд. ЛГУ, 1967 Соболев С.Д., Китов А.И., Ляпунов А.А. Основные черты кибернетики. - ВФ, 1955, № 4 Соболева П.А. Об основах слов, связанных отношениями конверсии. - «Ино­ странный язык в высшей школе», 1 МГПИИЯ, вып. И, М., 1963 Современный русский язык. Морфология. М., 1952 Современный русский язык. Синтаксис. Под ред. Е.М.Галкиной-Федорук. М., 1957 Соколов А.Н. Исследования по проблемам речевых механизмов мышления. «Психологическая наука в СССР», I, М., 1959 Солнцева Н.В., Солнцев В.М. Взаимодействие частей речи и членов предложе­ ния (на материале изолирующих языков). - «Члены предложения в язы­ 813 ках различных типов». Л., 1972

Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф., Уфимцева Н.В. «Культурный знак» Л.С Выгот­ ского и гипотеза Сепира-Уорфа. - Национально-культурная специфика речевого общения народов СССР». М., 1982 Сорокин Ю.С. Выступление на дискуссии по вопросам омонимии. - Лексико­ графический сборник. Вып. IV, М., 1960 Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. М. 1933 Спиркин А.Г. Сознание и самосознание. М., 1972 Старинин В.П. К вопросу о семантическом аспекте сравнительно-историческо­ го метода (изосемантические ряды СС.Майзеля). - Советское востоко­ ведение. 1965, № 4 Стеблин-Каменский М.И. К вопросу о частях речи. - Вестник ЛГУ. 1954 (а) Стеблин-Каменский М.И. Об основаниях, по которым выделяются части ре­ чи. - Тезисы докладов на открытом расширенном заседании Учёного совета (ин-та языкознания АН СССР), посвященном дискуссии о про­ блеме частей речи в языках разных типов. М., 1954 (б) Стеблин-Каменский М.И. Грамматика норвежского языка. М.- Л., 1957 Стеблин-Каменский М.И. Мир саги. М., 1971 Стеблин-Каменский М.И. Спорное в языкознании. Л., 1974 Степанов Ю.С. Основы языкознания. М., 1966 Степанов Ю.С. Основы общего языкознания. М., 1975 Степанов Ю.С. Изменчивый «образ языка» в конце X X века. - «Язык и наука конца 20 века». М., 1995 Степанова М.Д. Словообразование современного немецкого языка. М., 1953 Степанова М.Д. Грамматическое моделирование. - ИЯШ, 1963, № 3 Степанова М.Д. Взаимопереход частей речи и дистрибутивный анализ (на ма­ териале современного немецкого языка). - «Иностранные языки в выс­ шей школе», 1 МГПИИЯ, Вып. III, М., 1964 Степанова М.Д. Вопросы лексико-грамматического тождества. (На материале современного немецкого языка). - ВЯ, 1967, № 2 (а) Степанова М.Д. О лексико-грамматическом тождестве единиц языка (к вопросу о взаимодействии уровней лексики и грамматики). - «Уровни языка и их взаимодействие». Тезисы научной конференции 1 МГПИИЯ. М., 1867(6) Степанова М.Д. Методы синхронного анализа лексики. М., 1968 Степанова М.Д., Хельбиг Г. Части речи и проблема валентности в современ­ ном немецком языке. М., 1978 Суник О.П. Слово, его основа и корень как различные морфологические кате­ гории. - «Морфологическая структура слова в языках различных ти­ пов». М . , - Л . , 1963 Суник О.П. Вопросы общей теории частей речи. - «Вопросы теории частей речи на материале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 Суник О.П. Общая теория частей речи. М. - Л., 1966 Супрун А.Е. Заметки о частях речи. - «Вопросы лексики и грамматики русско­ го языка». II, Уч. зап. Киргизского ГУ, Фрунзе, 1964 Супрун А.Е. Грамматические свойства слова и части речи.. «Вопросы теории частей речи на материале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 Супрун А.Е. Уровни лингвистического анализа и части речи. - «Уровни языка и их взаимодействие». Тезисы научной конференции. 1 МГПИИЯ, М., 1967

814

Супрун А.Е. Грамматические свойства слов и части речи. «Вопросы теории частей речи. На материале языков различных типов». Л., 196Х Супрун А.Е. Лекции по языкознанию. Минек, 1971 Супрун А.Е. Части речи в русском языке. М.. 1971 Супрун Н.И. Омонимы в речи. - Уч. *ап. Горьковского ГПИИЯ, вып. 32, Горький, 1967 Сусов И.П. Семантическая структура предложения. Тула, 1973 Сюй-Го-Чжан. Обзор структурального направления в лингвистике. - ВЯ, 1959, № 3 Т а м м И. На пороге новой теории. - «Наука и жизнь», 1967, № 1 Телия В.Н. Типы языковых значений. Связанное значение слова в языке. М., 1981 Тихонов А.Н. Части речи - лексико-грамматические разряды слов. «Вопросы теории частей речи. На материале языков - различных типов». Л., 1968 Толкачёв А.Д. Место отрицания шсгЦ в предложении. - ИЯШ, 1965, № 3 Томашевский Б. Язык и литература. - «Октябрь», 1951, № 7 Торопова Н.А. Семантика и функции логических частиц. На материале немец­ кого языка. - Дисс. докт. филол. наук. Калинин, 1981 Травничек Фр. Некоторые замечания о значении слова и понятия. - ВЯ, 1956, № 1 Тройский И.М. Учение о частях речи у Аристотеля. - Уч. зап. ЛГУ, № 63, Серия филол. наук, вып. 7, 1941 Трофимов М.И. О формально-семантической классификации прилагательных в русском языке. (К постановке вопроса). - «Проблемы структурной лингвистики». 1971. М., 1972 Трубецкой Н.С. Основы фонологии. М., 1960 Тукумцев Г.Р. Речевые звенья. - ВЯ, 1966 .... Туров А. Механизмы памяти. - «Наука и жизнь», 1967, № 2 Тышлер И.С. К разграничению полисемии и омонимии. - ФН, 1963, № 4 Тюхтин В.С. Отражение-и информация. - ВФ, 1967, № 3 бин И.И. Лексические средства выражения категории интенсивности. Дисс. канд. филол. наук. М., 1974 Ульдаль Х.И. Основы глоссематики. - «Новое в лингвистике». Вып. I, М., 1960 Урысон Е.В. Синтаксическая деривация и «наивная картина мира». - ВЯ, 1996, Хо 4 Уфимцева А.А. Лексика. - «Общее языкознание. Внутренняя структура язы­ ка». М., 1972 Уфимцева А.А. Опыт изучения лексики как системы. М., 1962 Уфимцева А.А., Азнаурова Э.С., Кубрякова Е . С , Телия В.Н. Лингвистическая сущность и аспекты номинации. - Языковая номинация (Общие вопро­ сы)». М., 1977 Ушаков Д.Н. Краткое введение в науку о языке. М., 1913 Ушаков Д.Н. Краткое введение в науку о языке. Изд. 7, М., 1925 Ушаков Д.Н. Русский язык. М., 1929 Ушакова Т.Н. Проблемы внутренней речи в психологии и психофизиологии. «Психологические и психофизиологические исследования речи». М., 1985

У

815

О^ёдоров А.В. Очерки общей и сопоставительной стилистики. М., 1971 Фёрс Дж. Р. Техника семантики. - «Новое в лингвистике». Вып. 2, 1962 Филин Ф.П. О некоторых философских вопросах языкознания. - «Ленинизм и теоретические проблемы языкознания». М., 1970 Филичева Н.И. История немецкого языка. Курс лекций. Изд. МГУ, 1959

Философская энциклопедия, т. 5, М., 1970 Фирбас Я. Функции вопроса в процессе коммуникации. - ВЯ. 1972, № 2

Фитиалов С.Я. О моделировании синтаксиса в структурной лингвистике. «Проблемы структурной лингвистики». М., 1962 Фитиалов С.Я. Об эквивалентности грамматик НС и грамматик зависимос­ тей. - «Проблемы структурной лингвистики. 1976». М., 1968 Фомин А.И. Из истории японского языкознания. (Учение о частях речи у токугавских филологов). - «Сборник трудов по языкознанию». Военная Академия. № 1, 1971 Фортунатов Ф.Ф. Избранные труды. Сравнительное языковедение. Общий курс. Т. 1,М., 1956 Фортунатов Ф.Ф. О преподавании грамматики русского языка в средней шко­ ле. - «Избранные труды», т. 2, М., 1957 Фридман Л.Г. Особенности употребления частицы тсЬг. в вопросительных предложениях в современном немецком языке. - «Вопросы теории не­ мецкого языка», т. 1, изд. Иркутского ГПИИЯ, 1960 Фриз Ч. Значение и лингвистический анализ. - «Новое в лингвистике». Вып. II, М., 1962 Фрумкина Р. Что мы делаем, когда говорим и думаем. - «Знание - сила». М. 1987, № 1 Х а н с е н К. Пути и цели структурализма. - ВЯ, 1959, № 4 Харитончик З.А. Рецензия на книгу: Е.С.Кубрякова. Части речи'с когнитивной точки зрения. М., 1997, 330 с. - ВЯ, 1999, № 5 Хауген А. Направления в современном языкознании. - «Новое в лингвистике», Вып. 1 , М . , 1960 Хлебникова И.Б. Функциональные основы выделения классов слов. - «Про­ блемы морфологического строя германских языков». М., 1963 Хлебникова И.Б. О соотношении индукции и дедукции в лингвистических ис­ следованиях. - Уч. зап. Орехово-Зуевского пед. ин-та. Том XXVII. Сб. ф-та ин. языков. Вып 1, 1966 Холодович А.А. Опыт теории подклассов слов. - ВЯ, 1960, № 1 Холодович А.А. О второстепенных членах предложения (из истории и теории вопроса). - Ф Н , 1989, № 4 Хомский Н. Синтаксические структуры. - «Новое в лингвистике». Вып. II, М., 1962

1Дахер О.Х. О моделях языка и их речевых

вариантах. - ИЯШ, 1963, № 3 Цахер О.Х. Фонетика немецкого языка (на немецком языке). Изд. 2, Л., 1969 Цвиллинг М.Я. Краткая форма прилагательного в современном немецком языке. - Дисс. канд. филол. наук. М., 1953 Цейтин Г.С., Засорина Л.Н. О выделении конфигураций в русском предложе­ нии. - «Доклады на конференции по обработке информации, машинно­ му переводу и автоматическому чтению текста». ВИНИТИ, М., 1961

816

Цинциус В.И. Грамматический строй и проблема частей речи. - «Вопросы те­ ории частей речи на материале языков различных типов». Тезисы до­ кладов. Л., 1 9 6 5 Цинциус В.И. Грамматический строй языка и проблема частей речи (на мате­ риале тунгусо-манчжурских языков). - «Вопросы теории частей речи. На материале языков различных типов.» Л., 1968 Цыганова И.А. Проблема предикативного определения в современном немец­ ком языке. - Уч. зап. 1 МГПИИЯ, вып. 1, 1954 Ч а с т и речи. Теория и типология. М., 1990 Черкасский М.А. О непрерывном спектре языковых единиц и речевых образо­ ваний (к проблеме слова). - «Вопросы словообразования и фразеоло­ гии». Фрунзе, 1962 Черкасский М.А. Опыт построения функциональной модели одной частной семиотической системы. - «Филологический сборник». Вып. VIII - IX, Алма-Ата, 1968 Чесноков П.В. Соотношение чувственного и рационального (абстрактного) познания при исследовании языка, соотношение дедукции и индук­ ции. - «Ленинизм и теоретические проблемы языкознания». М., 1970 Чесноков П.В. Неогумбольдтианство. - «Философские основы зарубежных направлений в языкознании». М., 1977 Чесноков П.В. Логические и семантические формы мышления как значения грамматических форм. - ВЯ, 1984, № 5 Чесноков П.В. Грамматика русского языка в свете теории семантической фор­ мы мышления. Тагангрог, 1992 Чесноков П.В. Спорные проблемы курса «Общее языкознание». Таганрог, 1996 Чжао-Юань-жэнь. Модели в лингвистике и модели вообще. - «Математичес­ кая логика и её применение». Русс, перевод. М., 1965* Чикобава А.С. «Часть речи» как понятие филологической грамматики и как понятие научной описательной грамматики. - «Вопросы теории час­ тей речи на материале языков - различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 (а) Чикобава А.С. К вопросу о взаимоотношении мышления и языка, сущности внутренней речи и роли коммуникации. - Тезисы докладов и сообще­ ний по проблеме «Язык и мышление». М., 1965 (б) Чикобава Арн. К вопросу о путях развития современной лингвистики. - ВЯ, 1966, № 4 Чумаков Г.М. Система вводов прямой речи, их функции и стилистическое ис­ пользование. - ФН, 1972, № 2 Ш а й к е в и ч А.Я. Источники лексической омонимии в германских языках. Дисс. канд. филол. наук. М., 1962 Шалютин С М . Искусственный интеллект. М., 1985 Шапиро Б.А. К вопросу о частях речи в современном русском языке. - Тезисы докладов на заседании Учёного совета (ин-та языкознания АН СССР), посвященном дискуссии о проблеме частей речи в языках разных типов. М., 1954 Шапиро Б.А. - ВЯ, 1955, № 4 ... Шаревская Б. О методологической и терминологической путанице в вопросах первобытного мышления. - Советская этнография. 1958, № 6

817

Шаумян С К . О сущности структурной лингвистики. - ВЯ, 1956, № 5 Шаумян С К . Теоретические основы трансформационной грамматики.. «Новое в лингвистике». Вып. II, М., 1962 (а) Шаумян С К . Проблемы теоретической фонологии. М., 1962 (б) Шаумян С К . Язык как семиотическая система. ~ «Теоретические проблемы современного советского языкознания». М., 1964 Шаумян С К . Структурная лингвистика. М., 1965 Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. Изд. 2, Л., 1941 Шахматов А.А. Учение о частях речи. - «Из трудов А.А.Шахматова по совре­ менному русскому языку». М., 1952 Шаховский В.И. Значение и эмотивная валентность единиц языка и речи. ВЯ, 1984, № 6 Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. М., 1960 Шведова Н.Ю. Детерминирующий объект и детерминирующее обстоятельство как самостоятельные распространители предложения. - ВЯ, 1964, № 6 Шведова Н.Ю. Активные процессы в современном русском синтаксисе. М., 1966 (а) Шведова Н.Ю. Построение раздела «Синтаксис словосочетания и простого предложения». - «Основы построения описательной грамматики совре­ менного русского литературного языка». М., 1966 (б) Шведова Н.Ю. Синтаксис словосочетания и простого предложения. - «Осно­ вы построения описательной грамматики современного русского лите­ ратурного языка». М., 1966 (в) Шведова Н.Ю. Парадигматика простого предложения в современном русском языке (опыт типологии). - «Русский язык. Грамматические исследова­ ния». М., 1967 Шведова Н.Ю. Простое предложение. Парадигматика простого предло­ жения. - «Грамматика современного^ русского литературного языка». М., 1970 Шведова Н.Ю. Междометия. - «Русский язык. Энциклопедия». М., 1979 Шведова Н.Ю. Об активных потенциях, заключённых в слове. - «Слово в грамматике и словаре». М., 1984 Шведова Н.Ю. Лексическая система и её отражение в словаре. - «Русистика се­ годня. Язык: система и её функционирование». М., 1988 Шевякова В.Е. Актуальное членение повествовательного предложения в анг­ лийском языке. - ВЯ, 1973, № 3 Шендельс Е.И. Грамматика немецкого языка. М., 1954 Шендельс Е.И. Грамматическая омонимия. - ИЯШ, 1955, № 6 Шендельс Е.И. Система средств выражения отрицания. - ИЯШ, 1957 Шендельс Е.И. Отрицание как лингвистическое понятие (на материале немец­ кого языка). - Уч. зап. 1 МГПИИЯ, том XIX, М., 1959 Шендельс Е.И. О стилистической грамматике. - «Проблемы синхронного изу­ чения грамматического строя языка». Тезисы докладов научной конфе­ ренции. 1 МГПИИЯ, М., 1965 Шешукова Л.В. Об актуальном членении сложных предложений. - ФН, 1972, № 1 Шипунова И.Б. Интенсификаторы в английском языке. Дисс. канд. филол. на­ ук. М., 1991 Шкарбан Л.И. О частях речи в тагальском языке. - «Вопросы теории частей речи на материале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965

818

Шкарбан Л.И. О частях речи в тагальском языке. - «Вопросы теории частей речи. На материале языков различных типов». Л . . 1968 Школина К . В . Употребление предлогов УОП, ёигсп и ши с пассивом в конст­ рукциях с причастием. - ИЯШ, 1963, № 2 Шмелёв В.Н. О категориальной принадлежности слов типа пиг, аИет, ЫоВ, еш (в связи с проблемой тождества слова). - ФН, 1965, № 4 Шмелёв В.Н. Проблема «качественных наречий» и тождество слова (на мате­ риале немецкого языка). - Уч. зап. Орехово-Зуевского пед. ин-та, т. 27, вып. 1, 1966 Шнитке Т.А., Эрлих Э.Б. Грамматика немецкого языка. М., 1963 Штофф В.А. Моделирование и философия. М.- Л., 1966 Штофф В.А. О роли моделей в познании. Изд. ЛГУ, 1963 Шубин Э.П. О языковой коммуникации. - ИЯШ, 1967, № 4 Шубин Э.П. О структуре предложения. - «Сборник докладов и сообщений лингвистического общества Калининского гос. пед. ин-та». I, вып. 2, Калинин, 1969 Шубин Э.П. Языковая коммуникация и обучение иностранным языкам. М., 1972 Шутова Е.И. Об определении синтаксических признаков частей речи (на мате­ риале китайского языка). - «Вопросы теории частей речи на материале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1965 ЕЦерба Л. Некоторые выводы из моих диалектологических лужицких наблюдений. (Приложение к книге «Восточнолужицкое наречие», т. I, Петроград, 1915) Щерба Л.В. О частях речи в русском языке. - «Русская речь», Л., 1928 Щерба Л.В. Опыт общей теории лексикографии. - ОЛЯ, 1940, № 3 Щерба Л.В: Очередные проблемы языковедения. - ОЛЯ, 1945, вып. 5 Щерба Л.В. Преподавание иностранных языков в средней школе. Общие во­ просы методики. М.- Л., 1947 Щерба Л.В. О частях речи в русском языке. Избранные работы по русскому языку. М., 1957 Щерба Л.В. Очередные проблемы языковедения. - «Избранные работы по язы­ кознанию и фонетике». Т. 1, Л., 1958 Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языке. «История языкознания 19 и 20 вв.». Ч. И, М., 1960 Щерба Л.В. Фонетика французского языка. Изд. 7, М., 1963 Щерба Л.В. О частях речи в русском языке. - «Л.В.Щерба. Языковая система и речевая деятельность». Л., 1974 Щерба Л.В. Очередные проблемы языковедения. - «Л.В.Щерба. Языковая си­ стема и речевая деятельность». Л., 1974 Щеглов Ю.К. К понятиям логических субъекта и предиката.. - «Машинный перевод и прикладная лингвистика». Вып. 8. М., 1964 Щербак А.М. О лингвистической природе частей речи. - «Вопросы теории частей речи на материале языков различных типов». Тезисы докладов. Л., 1968 Щур Г.С. О некоторых общих категориях лингвистики. - «Вопросы общего языкознания». М., 1964 Щур Г.С. О соотношении системы и поля в языке. - «Проблемы языкознания». Доклада и сообщения советских учёных на X Международном Кон­ грессе лингвистов. М. 1967 819

Э й х б а у м Г.Н. Подчинительные связи в современном немецком языке И Я Ш , 1972, № 6 Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства М 1951 Энгельс Ф. Диалектика природы. М., 1955 Эттингер А.Г. Проект автоматического русско-английского технического сло­ варя. - «Машинный перевод». М., 1957 Ю р ч е н к о В . С Структура предложения и система синтаксиса. - В Я , 1979, № 4 Юханов А.С. Глагольно-наречные единицы с аиГ, ЫпаиГ, пегаиГ в современ­ ном немецком языке. - Дисс. канд. филол. наук. Калинин, 1972 Якубинский Л.П. О диалогической речи. - «Русская речь», под ред. Л.В.Щербы, I, Петроград, 1923 Ярцева В.Н. К вопросу об историческом развитии системы языка. - «Вопросы теории и истории языка в свете трудов - И.В.Сталина по языкозна­ нию». М., 1952 Ярцева В.Н. Типологическое исследование морфологических структур в род­ ственных языках. - «Структурно-типологическое описание современ­ ных германских языков». М., 1966 Ярцева В.Н. Взаимоотношение грамматики и лексики в системе языка. - «Ис­ следования по общей теории грамматики». М., 1968 Яхонтов С Е . О значении термина «слово». - «Морфологическая структура слова в языках различных типов». М . - Л . , 1963 Яхонтов С Е . Понятие частей речи в общем и китайском языкознании. - «Во­ просы теории частей речи на материале языков различных типов». Те­ зисы докладов. Л., 1965 Яхонтов С Е . Понятие частей речи в общем и китайском языкознании. - «Вопро­ сы теории частей речи. На материале языков различных типов». Л., 1968 А ь г а п а т \Уегпег. Вешзсп аЬег, вопиет ипё йарйг ипё 'пге Аяшуа1еп1е 1т Ы1еёег1апё1зспеп ипё Еп^НзсЬеп. - „ЗутаМзспе ипё зетапизспе Зтё1еп гиг Коогётайоп". ТйЫп^еп: Иагг, 1975 АЪгапат \Уегпег. Тегпрога1ез поск: \Уопег з*атт(; поск? - „Аксеп ёег 3. 0з1ег. Ып&. Ко11., Юа^епйШ. Ок1. 1976", К1а§епгиг1:1оп. Неут, 1977 АШег Н.С. РШ1\убп;ег. - „МиКегзргаспе", 1964, Неге 2, НатЬиг§ А ё т о ш \У. Эег ёеи!зсЬе ЗргасЬЬаи. М.- Ь., 1966 (3. АиПа^е, М., 1972) АкЬтапоуа О., Регека18када V. Оригтзапоп от* Ше Нп^шзйс тезза^е. М. МОИ, 1974 АШгесЫ Е. Зргаспе ипё Егкепттз. ВегПп, 1967 (а) АШгесЫ Е. 01е рпПозорЫзспеп А$рек1е етег ТЬеопе ёег Зргаспе. - „2ек$сппп. Шг РЬПозорЫе , 1967, Ыг. 7 (Ь) АИтапп Наш. 01е Огаёрагике1п 1т Петяспеп. итегнисЬип^еи ги Шгег ЗупШх, 8еташ1к ипё Рга^тайк, - „Швшйзспе АгЬекеп" 33, Метеуег Уег1а§, ТйЫп^еп, 1976 АШпапп Нам. Сй-аёрагпкеЬРгоЫетс. 2иг ВезсЬгсШипв У О П $ега4е> $етш> еЬеп, аш$егескпеи УОГ а11ет, твЬеюпа'ет, гипйскви тпщвШв* - „$1иё1еп гиг ёешзсЬеп Огаттагёк", 8, ТйЪтцеп: Иагг, 1978 Ап1а1 Ьтг\о. \ \ % ё огёег апё $утас(1С ро$Шоп. - Х т р М с в * \ Мотоп, 1964 44

820

Агпаик е* Ьапсе1о1. Огаттапе 1 2 ё п ё п 1 1 е ег пиытее ёе Роя-Коуа1. Рап.ч, 1754 Агпс11 >УаИег. « Мос1а1 Рате1ек » т Кизыап апс! Оегтап. - "^огё", Уо1. 16, N0. 3 (ОесетЬег 1960) Азрек1е ёег Моёа1рагг1ке1п. Зшё1еп гиг ёеиьсЬеп АЫбпип§. Нгз§. УОП Нага!с( \Уеуё1, №етеуег Уег!а«. ТиЫп«еп, 1977 Е. ТЬе огс1ег оГ Ё1етем* т а Тгапхгогтапопа1 Сгаттаг от" Оегтап. "Ьапёиа^е", Вё. 38, N0. 3, 1962 В а с к к т ё II, ТЬе СоНосаиоп от АёуегЪз от Ое^гее 1п Еп^ИзЬ. ТЛррза1а, 1973 Ваг18сп К. АёуегЫа1зегпапглк. Рг. А т Мат, 1972 Вепа^е! ОШ>. В1е ёеиСзсЬе ЗргасЬе. 14. Аиг1, НаПе, 1968 ВеИга§е гиг К1а551Гшегип§ йег ШПаПеп. Ьырг'щ, 1977. Нгз§. УОП О.Не1Ы§ ВепсПх Е.Н. Сотропепглопа1 апа1уз1з от" §епега1 УосаЬи1агу: т е 8етапйс згхисшге от а зет. от* уегЬз т Еп^НзЬ, НШ\ апё трапезе. В1оотт§топ, 1966 Вег§епЬоИ;2 Непт§, ЗсЬаеёег ВигкЬагё. 01с уУогтапеп ёез ЭетзсЬеп: УегзисЬ етег зуптдкглзсЬ опепп'егсеп ЮаззШкаглоп. Юей Уег1а§, Згий&аП, 1977 В1епУ18сЬ М. ЗетапТлс зтгикшге апс! Шосигюпагу гогз. - „ЗреесЬ Аег.; ТЬеопе апё Рга§тат1с", Нгз§. Уоп 1.К.Зеаг1е, Р.Кле&г, М.ВтегтзсЬ. ОогёгесЫ, ВегИп, Еопёоп, 1980 В1а*2 Ег. №иЬосЬёеит.зсЬе СгаттаИк. Вё. 2, КаНзгипе, 1900 В1осп В. ЗшсИез т соИояша! Трапезе. II. - "Ьапзиа^е", УО1. 22, 1946, N0. 3 В1осЬ В апй Тга^ег С ОиШпе от" Ьт^шзтлсз Апа1уз1з. ВаШтоге, 1942 В1оотЯе1ё Ь. \УЪу а 1лп§ш8Йс Зонегу? - "Ьап§иа§е", I, 1925 В1оотг1е1ё Ь. Ьап§иа&е. Ие\у-Уогк, 1933 Во1т§ег Б. Ое^гее \уогёз . - Моишп, ТЬе На^ие - Рапз, 1972 ВопГап1е СшНапо. ТЬе КеоПп§шзтлс РозШоп. - "Еап^иа^е", УО1. 23. N0. 4, 1947 Вооз* Каг1. Иеие ШсегзисЬип&еп гит Шезеп ипё гиг Зггикхиг ёез ёеи*зспеп 5а{гез. Оег ЗаТг а1з Зраппип^зтЫё. ВегНп, Акаёегте-Уегкё, 1956 ВопвзеууизсЬ Рауе1. У1ег ^гаттаНзсЬе Апа1узергоЬеп (тхаёШопеИе, 018тпЪит.юпз-, 1С- ипё Тгап510гтат.юпзапа1узе етез РгоЬетехтез). ЭаР, 1969, №. 6 Воп88ет1зсЬ Рауе1.2иг зуп1акпзсЬеп К1а551гшегип§ ёег \Уогтагтеп т етег ёеи&сЬеп Огаттатдк Шг АизШпёег. - ИаР, 1970, №. 6 ВгаиптйПег Киг1.0Ъег1е§ип§еп ги етег ТЬеопе ёег зо&епаппт.еп №Ъеп^оПагт.еп. ХекзсЬг. г*. §егт. ип^шзтлк, 13. Оеиг.зсЬе ЗргасЬе т Ое^епу/аП: ипё ОезсЫсЫе. ВегИп - Ыеу^-Уогк, ёе Огиуг.ег, 1985 ВгаиБе 11г8и1а. ЬехткаПзсЬе Рипктлопеп ёег Зупзетаптгка. ТйЫп&е. Кагг (= РогзсЬип§зЬепсЫе ёез 1пзйШ{з I ё. ЗргасЬе, МаппИе1т, 71), 1994 Вгеа1 М. Еззат ёе зетаппяие. 1913, 7 ёё. Рапз, 1924 Вгек1е Н.Е. ОепегаНуе ЗаИзетапик ипё йгапзг'огтаНопеИе Зупглх ёег еп^НзсЬеп Нот1па1котрозШоп. МипсЬеп, 1970 Вппктапп Н. Э1е ёеи&спе ЗргасЬе. Оез^ак ипё Ызтп^. БизеИогГ: ЗсЬу^апп, 1962,1971 Вгёпё1а1 Ущ^о. Ьез рагС1ез ёи ё1зсоигз - РаПез огапошз. СорепЬа§ие, 2. Аип., 1948 Вги^тапп К. Кигге уег^ЫсЬепёе Огаттаик ёег 1пёо§егтап18сЬеп ЗргасЬеп. ВегИп - Шрг[& 1922 ВшпоС Р. Ьа репзёе ег 1а 1ап§ие. Раг1з, 1922 ВиЬШг \Уо1^гат. Аизёгискз\уе1зеп ёег ЗргесЬеге1Пз1е11ип§ 1т Беи1зсЬеп ипё Еп^НзсНеп. ТйЫп§еп, 1978 Вег^ег Н. Ыефкйшпеп. - „АпзШе ги етег рга§таизсЬеп ЗргасЬ-§езсЬюЫе . Нгз§. УОП ЗКса Н., ТйЫпёеп, 1980 ВшсЬа I. Ьех1коп ёеи(зсЬег Ко^ипкиопеп. Уег1. Епгук1ораё1е, 1989

Васп

и

821

Саззигег Е. РЬПозорЫе ёег зутЬоПзспеп Рог теп. I. Оге ЗргасЬе. ВегПп, 1923 Спа!е \УХ. Меашп§ апё Ше зтгисшге от* 1ап§иа§е. СЫса§о апё Ьопёоп, 1970 Спагпеу Е. Оп Ше ргоЫет оГзепТепсе зупопуту. - "<2иап:ег1у рго§гезз герой" (МТТ, КезеагсЬ 1аЬ. оГ е1естгошсз), 1962, N0. 66 Спаттап 8.1гптеё"ате сопзткиемз апё ехрапзюп апагуз'з. - "\уогё", УО1. И, N0. 3, 1955 СЬотзку N. Азрестз от* Ше ТЬеогу от* ЗупТах. Ыеш Уогк, 1965 СоШпзоп "УУ.Е. ТЬе Оегтпап Ьап§иа§е Тоёау. Ьопёоп, 1953 Созепи Еи^ешо. 2ит РгоЫет ёег \Уоггагтеп. - ,,\\*огтаггеп. Векга§е гиг ОезсЫсЬге етез ^гаттаи^сЬеп РгоЫетз". Нгз§. УОП В. ЗсЬаеёег, С. КпоЫосЬ, ТйЪт§еп: №етеуег, 1992 Сигте Сеог§ О. А Сгаттаг от* Ше Сегтап Ьап^иа^е. №\у-Уогк, 1964 П а т . Уап. НапёЬисЬ ёег ёеиТзсЬеп ЗргасЬе. Вё. 2, 4. АиП., Огошп^еп, 1963 Вапе§ Ег. А Шгее-1еуе1 арргоасЬ То зуптах - "Тгауаих 1т&шзй§иез ёе Рга§ие". I, 1964 Ые йеи&сЬе 8ргаспе. РасЬЪисЬуег1а§. Ье1рг'§, 1955 ВокиШ МИоз. 2иг Рга^е ёег Копуегзюп ипё уег\уапётег ^опЫ1ёип§зуог§аг1§е ипё Ъег1еЬип&еп. - „Тгауаих Нп^ихзпяиез ёе Рга§ие", 3, Рга&ие, 1968 Бопегт-у Мошка. Ыоск апё зскоп апё Ше*г ргезиррозкюпз. - "Оепегатдуе Огагшпаг ш Еигоре". Её. Ву Р. КлеГег апё N . Ри\уе1, ОогёгесЫ, НоИапё, 1973 Вогпзеи* Егапх. ВегёеиТзсЬе \УогТзсЬа1г пасЬ 5асЬ§гирреп. 5. АиП., ВегНп, 1959 ВгезсЬег МагЯпа. РгепсЬ ттецесиопз апё Ше'г изе т ё'зеоигзе. - "ТЬе Ьап§иа§е от' Етоиопз". Её. Ву Зизаппе №ете'ег, Репе Э'гуеп. АтзТегёат - РЫ1аёе1рЫа, 1997 Бег ОгоВе Виёеп. В1с Огаттапк ёег ёеиТзсЬеп Ое^епу/агТззргаспе. Нгз§. УОП Раи1 ОгеЬе. Мапппеш, 1959, 1972, 1979, 1980, 1981 Т

ЕьИсЬ Копгаё. 1птег*ектюпеп. ТиЫп^еп. 1986 Е1ш1ет А1Ьег1, 1пМё ЬеороШ. 01е Еуо1ииоп ёег РЬузтк. Уоп №\УЮП Ыз ги (ЗиапТепШеопе. НатЪиг&: ЯО\УО1Т, 1956 Е1зепЬег§ Ре1ег. Огипёпб ёег ёеиТзсЬеп Огатпшк. 2. АиП., Зтии^агТ, Уег1а& 1В.МеТг1ег,' 1989 Е1зепЬег§ Р, Сизоушз А. ВФПо^гарЫе гиг ёеиТзсЬеп Огатшпапк. - „5идё1еп гиг ёеиТзсЬеп Огатшайк". №. 26, 2. АиП., 1988 Еп§е1 ШпсЬ. БеиТзсЬе Огаттаик. Не1ёе1Ъег&, 1988 ЕгЬеп «[опаппез. АЬпб ёег ёеитзсЬеп Огаттат'к. 7. АиП., ВегПп, 1964 ЕгЬеп Допаппез. 2иг МогрЬо1о§1е ёег У/огТагтеп ' т ОеитзсЬеп. - ,2е1Тзспг1й Шг ёеитзепе ЗргасЬе", Вё. 21, Ней 3, \Уа1тег ёе Сшусег, ВегПп, 1965 ЕгЬеп 'опаппеб. ОеиТзсЬе Сгаттайк. Е т ЬекГаёеп. Р'зспег ВисЬеге!. РгапкгигТ ат Мшт. 1968 ЕгЬеп опаппе$. ОеиТзсЬе Огаттапк. В т АЬпб. Мах НиеЬег Уег1а§, МИпсЬеп, 1972 Т

РапйгусЬ СЬНзШш. ШгТагТ, \УоггбПёип8$ап ипё коттиткаНус Рипктюп, Ат Ве18р1е1 ёег аё]ект1У18с11еп Р п у а й у ^ ш е ш Ы М и п ^ 1т кеиещеп Оеи1$сЬ. ТОЫгщеп, Метеуег (К,е1ае Оегтап1811$с11е ип^и$ик, 137), 1993 ЕШепЬаит 8. Зшёу о!" Огаттат1са1 СЛазз аз а УшаЫе т УегЬа! 8киа1юп. 1ящ\х*$с апё ЗреесЬ, УО1. 7, 1964 ВШтоге С Ь . .1. ТЬе Сазе Гог Сазе. - "Итуегка1з т Ьщикйс ТЬеопе", её» Ву Е.ВаеЬ апё К.Т. Нагтпз. N 0 ^ Уогк, 1968 822

РШтоге СЬ. Л. Туре* о* Ьех1еа1 1п1огтаПоп- - ' 3тё1ез т Зупшх апс! ЗетаппЪ", её. Ьу Р.Клегег, ОогёгесЬи 1969 Шт[% \Уа11ег. ОЬег§ап§е 2\УкчсЬеп ёеп ШопаПеп.. - „01е ёешзсЬе ЗргасЬе. К1ете Еп2ук1ораё1е \ В ё . 2. Нгх§. УОП Е. А§псо1а. \У. Негсспег, Н. Огосге, В1Ь1ю<>гарЫ$сЬез 1п$пши 1^арг\& 1970 РШпн^ \Уа11ег. 01е \Уопапеп. - „01е ёеисзсЬе ЗргасЬе", 2 Випёе, ВМю^гарЫзсЬез 1пзШШ, Ье1р21^, 1970 Р1апи§ \Уакег. 2иг «гаттаизспеп ЮаззШ^егип^ ёез \УогхЬезтпёез 1т Оеиг.зсЬеп. к

4

„Векга^е

гиг

К1а531гшегип§

ёег

\Мжагееп".

Уег1а§

Епгук1ораё1е

(1_лп§шзпзспе ЗгжНеп), Ье1р21§, 1977 Роокп А. 2иг Зетаппк ипё Рга^тапк ёег гезг,пкп\еп Огаёрагике1п: оп1у, пиг ипё таагМееп. - „Ратке1п ипё 1тегакиоп \ Ьгз§. УОП Н. \Уеуё1. ТаЫп^еп, 1983 Роип^ие* X Огатгпаи ёе ГаПетапё. Рапз, 1952 Ргапаз ТЬе Зсгистге ог* А т е п с а п Еп§ПзЬ. Ые\у Уогк, 1958 Рпез Сп.С. ТЬе Зсгисшге ог" Еп^НзЬ. Ап Мгоёисглоп ю Ше Сопзггисглоп ог* Еп^НзЬ зепгепсез. №\У Уогк, 1952 (Ьопёоп, 1963) Рпез КогЬег!. [тефкиопеп. РогзсЬип§зЬепсЫе 1. - „ЗргасЬе ипё Ргазтаглк", Ьгз§. УОП Козеп^геп 1п§ег, Ьипё, 1988 (а) Рпез ГЧогЪег*. 1п1ефкглопеп. РогзсЬип^зЪепсЫе 2. - „ЗргасЬе ипё Рга^тайк", Ьгз§. УОП Козеп§геп 1п§ег, Ьипё, 1988 (Ь) Рпез КогЪег*. Гпгефксюпеп. РогзсЬип§зЬепсЫе 3. - „ЗргасЬе ипё Рга^таик", Ьгз§. УОП Козеп§геп 1п§ег, Ьипё, 1989 Рпез гЧогЪег!:. 1пг.ег]ект.юпеп ипё Ыеп'екйопзрги-азеп. РогзсЬип&зЪепсЬге 4. „ЗргасЬе ипё Рга^таглк", Ьгз§. УОП Розеп^геп 1п§ег, Ьипё, 1990 Рпез КогЪегг.. 2иг СгаттаНк ёег 1пг.ег"екёопеп. - „Иеие Рга^еп ёег Ьт§изглк. Ак1еп ёез 25. Пп§ш5гл5спеп КоИоциштз". РаёегЬогп, 1990, Вё. 1, Ьгз§. УОП Е. Ре!ёЬизсЬ, К. Ро§аге11, С. уУеШ, №етеуег Уег1а§, ТиЫп§еп, 1991 4

СхаЬе1еп2 0.1ёееп ги етег уег&ЫсЬепёеп ЗуШах. - „ХекзсЬгШ Шг Уб1кефзусЬо1о§1е ипё ЗргасЬуЛззепзсЬагг", Вё. VI, 1869 С а г у т Р. ОеНткаёоп ог* Зуптакёс Ш и з . - "Ьап§иа§е'\ у. 30, N0. 3, 1954 Сескекг Ногз*. АпЮпупне ёег \УогШгх. - «1те§га1е Ып^шзШс ». РезтзсЬпгс гиг НеЬтшС Охррег. Атзгегёат, Вещаттз. Нгз§. Уоп ВШо\у Е. ипё ЗсЬткгег Р. 1979 СЯппекеп Уап. Рпшлрез ёе 1т§шзи^ие рзусЬоЬвдие. Рапз, 1907 С1ррег Н. СНЫ ез е т зргасЬНсЬез К.е1агдурпп21р? ШгегзисЬип§еп гиг Зари* - УУЬОГТ* Нуротезе. $тя§ап, 1972 СИП2 Н. 01е тпеге Ропп ёез Оеиг.зсЬеп. Е т е пеие ёеи!зсЬе Огаттаёк. Вегп, 1952 ОИп2 Н. В1е тпеге Рогт ёез Оеи*зсЬеп. 2. АиЯ., Ргапке Уег1а#, Вегп ипё МйпсЬеп, 1961 СПпх Н. Оег ёеисзсЬе Загх. ОиззеШогт", 1967 ОИш Н. Дискуссия по докладу О. С. Ахмановой ,Дп§и1засз апё т е яиапйЪпуе арргоасЬ". - ,Лс^ез ёе Х-е соп^гёз 1тегпаёопа1 ёез Ип^и^з^ез. Висагезг.», 1,1969 Оо<1е1 К . Нотопугте ее 1ёепиЧё. - « СаЫёгз Р. ё е Заиззиге », N 7, 1948 ОгеепЬаит 8. УегЬ-тг-епзШег соПосаНопз. ТЬе На§ие - Рапз: МоиЮп, 1970 Огер! М . , ЕатогесЫ А. К 01агсе зутакаскё к1аз1Г1касе З1ОУШСЬ ёгиЬй. - "ЗЪогшк ЯИгоГюкё МиКу Вгпепзк! итуегзНу". А 7,1959 С п т т ^. ОеигзсЬе Огаттаик. ТеИ IV, Обтёп^еп, 1837 Сгоо! де. 5й*исшга1 Пп§и13йсз апё ЗупгасИс Ьа\уз. - "\Уогё", V. 5, N0. 1, 1949 С г о о 1 У/. <1е. С1азз1Г1саИоп оГ УУогё Огоирз. - Ып§иа", V. VI, N0. 2, 1957 и

823

Н а г р е г К.Е., Науз О.С. ТЬе Ше от' МаеЫпез т (Ье Сопзтгистюп от* а Огаттаг апс! Сотритег Рго^гат 1ог 5тгисшга1 Апа1уз'з. - "Ргос. 1т. Соп§г. 1т. Ргос". 1ЖЕ5СО. Рапз. 1959 Нагпз 2.8. МетЬоёз т Зтгиетига! Ьтошзт'ез. СЫса§о, 1956 Нагпз 2.8. Со-оссштепсе апё Тгапзгогтапоп т Пп§шзт*с зТгисТиге. - "Ьап§иа§е". N0. 3, 1957 Наг\уе§ Ко1апё. \\"опагтеп ипё ТехТкопзтгикТюп. - „О'е ёеиТзсЬе ЗргасЬе - Оезтак ипё Ье'$тип§ . Непш§ Вппктапп т ёег О'зкиззюп. 2и з е т е т 90. ОеЬиггзТа<>. Мипзгеп Ыоёиз, 1991 Наугапек В., РШрес ^. Ьех'ка1ш-зётапт'ск& уузтауЪа §ез1а - йз10еёп1 отагка 1ех'ко§гаг1скё ргасе. УР51, 1958 Не§ег К1аиз. Р1ехюпзгЪгтеп. УокаЬе1п ипё ХУоггагТеп. - „АЪпапё1ип§еп ёег Не'ёе1Ьег§ег Акаёегше ёег ^ззепзсЬаЙеп. РЫ1.- ЫзТог. Юаззе . 1, Не'ёе1Ьег§: ВкзсЬ, 1985 Не1ёо1рЬ Каг1 ЕпсЬ, Р1апи§ УУаНег, МоТзсЬ ^о1Г§ап§. Огипёги^е етег ёешзсЬеп Сгаттайк. 2. АиП., ВегтНп, 1984 Не1Ы§ С. О'е тетЬоё'зсЬе КопгерТюп ёег ЗргасЬЬезсЬге1Ьип§ Ъе' СЬаг1ез С. Рпез. ОаР, 1965, №. 4 Не1Ы§ С. 2 и т РгоЫет ёег ШогТаггеп т етег ёеиТзсЬеп Огаттат'к Шг Аиз1апёегОаР, №. 1, 1968 (а) Не1Ы§ СегЬагё. 2 и т РгоЫет ёег \уогТагТеп, Затг^Неёег ипё Рогтк1аззеп ё. Огаттапк. - „РгоЫете ёег зтгикТигеНеп Сгаттайк ипё ЗетапНк". Уег1а§ Еп2ук1ораё"е (Уп§. 5тиё1еп). 1968 (Ь) Не1Ы§ С 2иг К1азз'Г12'ешп§ ёег ёеиТзсЬеп ^уогтагтеп. - 5ргасЬрт1е§е, 1969, №. 4 Не1Ы§ СегЬагё. 01е Ке^атш тскг т ёег ёеиТзсЬеп Ое§еп\уагТ5зргасЬе. Ш'уегзутет 1т. Аёата М'ск1е\у"с2а \У Рогпаши. 01оТТоё'ёакт'са, УО1. V, 1970 (а) Не1Ы§ СегЬагё. ОезсЫсЬте ёег пеиегеп ЗргасЬху'ззепзсЬаи. иптег ё е т Ьезопёегеп АзрекТ ёег Сгаттапк-ТЬеопе. ВШИо^гарЫзсспез 1п5П1ит, Ье1р2'§, 1970 (Ь) Не1Ыё СегЬагё. З т ё Ке2аТюпз\УогТег, Моёа1\Убгтег ипё РагТ1ке1п 1т ОеитзсЬеп Ьезопёеге \уогтк1аззеп? - ОаР, 1970 (с) Не1Ы§ СегЬагё. 2 и т МоёеПЬе^пгТ 111 ёег Ыпзшзт'к. - ОаР, 1970, №. 1, 2 (ё) Не1Ы§ СегЬагё. 2 и т РгоЫет ёег 5те11ип§ ёез КеёаиопзхуогТез пгски - ОаР, 1971, №. 2 Не1Ы§ СегЬагё. 2иг ТЬеопе ёег ЗатгтоёеИе. - „Рогпа'пзк'е со\уаг2узТ\уо рг2у*ас'с1 паик \ууё21а! ПЫо^югпо-ШогоГюгку к о п ^ а ]е2уко2па\усга", XI, 1971 Не1Ы§ СегЬагё. Иойгеп гиг зетапПзсЬеп 1птегргетатюп е1ш§ег ро!узетег Коп"ипктюпеп 1т ОеитзсЬеп.- ОаР, 1972, 5 НеИлБ СегЬагё. 2и е1ш§еп Ьезопёегеп Огирреп УОП Аа\*ект'уеп ипё АёуегЫеп. ЗргасЬрЯе^е, 1974 Неп 7 Не1Ы§ СегЬагё. 2и еш^еп РгоЫетеп ёег \УоЛк1а51Гшегип§ 1 т ОеитзсЬеп. „Векга^е гиг Юаззкшегипз ёег "уУогТагтеп" (ЫпёизТ'зспе ЗпкПеп), Ьерг'^, 1977 (а) Не1Ы§ СегЬагё. 2иг У/огтагТепеттеПипз ' т ОеитзсЬеп. - „ип§шзНзсЬе Зтиё'еп", Ре'Ье А, АгЬекзЬепсЫе, 37, ВегПп, 1977 (Ь) Не1Ы8 СегЬагё. (Игз$.) Векга^е гиг К1аззкшсгип& ёег УУогТагтеп. Ъыр'щ (Ыпёи1811зсЬе Зшё'еп). 1977 (с) Не1Ы& СегЬагё. О'е ёеитзсЬеп МоёаЫЗгтег 1 т ЫсЬте ёег тоёегпеп РогзеЬипд. „Векга^е гиг Е1ГгогзсЬип& ёег ёеитЧчспсп ЗргасЬе . Нгя§. уоп О. ЗсЫеЬ, XV. Р1е'зсЬег, К. Огобе, О. ЬегсЬпег. Вё. 1, В'ЬПо^га-рЫзсЬез 1пз(кш, Шрп^ 1981 44

44

14

824

НеШ% СегЬагё. Зшё'еп гиг ёеигзсЬеп Зуптх Хт^шизпкспе Зшё'еп", Вё. 2, Уег1а° Епгук'ораЧПе, Ье'рг'^, 1984 (а) Не1Ы§ СегЬагё. 0\& ёеитзспеп МоёаЫлчег пи ЫсЫе ёег гтюёегпеп РогясНип^. ~ „Зшё'еп гиг ёеигзсЬеп Зутах". Нг^. Уоп С.Не1Ы§, Вё. 2, Ье"рг'з, Уег1а§ Епгук1ораё*е, 1984 (Ь) Не1Ы§ СегЬагё. Ьех'коп ёетзсЬег Рагпке1п. Уег1а<: Епгук1ораё'е, Ье"рг'з, 1988 Не1Ы§ СегЬагё. 2 и т РгоЫет ёег \Уопаг1еп. 5а1г§1'еёег ипё РогтМаззеп т ёег ёеигзспеп Сгаттапк. - „УУогтиеп. Векга^е гиг ОезсЫсЫе етез ^гаттапзсНеп РгоЫетз". Нгз§. Уоп ВигкЬагё ЗсЬаеёег, С'етепз КпоЫосЬ. Ы'етеуег Уег1а§, ТиЫп^еп, 1992 Не1Ы§ СегЬагё. Сгаттапк ипё Ьех'коп. Зши^ап: Згетег (Зигип^зЬепсЫе ёег ЗасЬз'зсЬеп Акаёегте ёег УУ'зепзсЬапеп ги Ье'рг'§. РЬПозорЫзсп-Ызг-Опзспе Юаззе), 1997 Не1Ы§ СегЬагё., ВизсЬа ЛоасЫт. Оеитзспе Огатаик. Е т НапёЪисЬ Шг ёеп АизШпёегитетсЫ. Ье1р2*ё и.а., 1974, 1977, 1984 (15. Аиг1а§е, 1993) Не1Ы§ СегЬагё, А§пе$ НеНн^. Ьех1коп ёеи1зсЬег Моёа1\Убпег. 2. АигТ МйпсЬеп: Ьап^епзсЬетёг., 1993 Неппе Н. ОезргасЬзхубПег. - „1пг.егё1521рНпагез ёетзсЬез УУбПегЪисЬ т ёег Бхзкиззюп". Нгз§. Уоп Неппе, Меп1шр, МбЬп, Л^ехппсЬ. Оиззе1ёогг*, 1978 Неп*зсЬе1 Е1ке. РипкНоп ипё ОезсЫсЫе ёеиезсЬег РагглкеЫ. Мах №етеуег Уег1а», ТиЫп^еп, 1986 Неп(зсЬе1 Е1ке, \Уеуё* Нага1ё. 01е \Уогг.алеп \т Оеиг-зсЬеп. - „Огаттаёк ипё ёеиг.зсЬе Огаттатлкеп". Виёарезтег Огатта11к1а§ип§ 1993. ТиЫп§еп, Шетеуег, Ып^шзёзсЬе АгЪекеп 330, 1995 Непп§ег Наш Л1г§еп. ТЬеопе ёег ёетзсЬеп Зутах. Ып^шзНзсЬе Кете, Вё. 1, Мах НиеЬег Уег1а§, МйпсЬеп, 1970 Непп^ег Наш 1иг§еп. ОгаттаёзсЬе Сгепг§ап^ег. - „Ьт^тзйзспе ипё ё1ёакёзсЬе Сгаттапк. Векга^е ги ОеиСзсЬ а1з РгетёзргасЬе". ЕпгуЫораЧИе, Ьт^шзтлзспе 5шё1еп. Нгз§. Уоп ВизсЬа I., ЗсЬгбёег], Ье1р21§, 1989 Негшапп Е. 01е \УоПаЛеп - ИасппсЬтеп УОП ёег ОезеИзсЬай ёег УДззепзсЬан: ги Обгёп^еп, РЫЫ.-ШзЮпзсЬе К1аззе, Нен 1, ВегНп, 1928 Нег1е1 Н. \Уегг ипё \У1гкип§ ёег „\Уиг2\убг1ег". - ЗргасЬрПе^е, 1962, НеЛ 10 Неузе А. БеШзсЬе Огаптгпаёк. 26. АиЯ. Бгезёеп, 1900 ШпсЬа Сеог§ ипё ШсМег НеЬпи!. Сгипёги^е етез „ЗуИо^оп" - МоёеИз гиг ВезсЬге1Ьип§ зуШакизспег Е1етеп1агзггикШгеп. ~ „РоНа Ип^тзёса". Асга Зоаеигёз 1лп&шз11сае Еигораеае. ТЬе На§ие. Тотиз 1, 3-4, Моихоп, 1967 НоскеН: СЬ. А соигзе т тоёегп Ип§шзглсз. Ыеу/ Уогк, 1958 Носкеи СЬ. РгоЫетз о!" тогрЬетю апа1уз13. - Ьап§иа§е, 1947, V. 23, N0. 4 Норрег Р., ТЬотрзоп 8. ТЬе ё13соигзе Ьаз1з гог 1ех1са1 саге^опез т итуегза1 §гаттаг. - Ьап§иа§е, 1984, УО1. 60, N0. 4 Ншзег! Е. Ьо^зсЬе Ш1егзисЬип§еп. И, 1, На11е, 1922 1пегпа1юпа1ез К о 1 ^ ш и т „РагёкеЫ ипё Оеиг^сЬипгетсЫ", ВегНп, 4-8. 09. 1979 1п1егпа110па1е$ КоЬояшит „Рипкиопеп ёег Рап1ке1п 1п ё1а1о§13сЬег 1п1егакёоп", 20-25. 09. 1982, Рге1е 11п1Уегз1Ш1 ВегИп 1§аёепко А.У. 31ОУО а ука. УРЗУ, 1958 Д^аскепёогТ К. Ьап^иаёез ог* гЬе т т ё : еззауз оп тета1 гергезетаёоп. СаглЬпё^е (Мазз.), 1992 ^ипё Юете Огаттаёк ёег ёеигзсЬеп ЗргасЬе. 1л[рг\^ 1954 (1955) ^ипё У^акег. Огаттаёк ёег ёеигзсЬеп ЗргасЬе. Ее1р21§, 1967

825

К . а к г ВагЬага. Хит \УогтагтепргоЫетаг'к аиз у/'ззепзсЬайНсЬег З'сЬт. НатЬиг^: Вигке (= НатЬиг§ег рЫ1о5орг113сг!е ЗшсПеп), 1983 Кагсеузку 8. Ои ёиаПзт азутёспцие ёи з'^пе Пп^изицие. - «Тгауаих ё е Сегс1е Ь т ^ ш з ^ и е ёе Рга^е», 1929 Каийпапп Сегпагё. Огаттапк ёег ёеигзсЬеп Огипёхуогтаггеп. Зузтете тогрЬо1о^зсЬ-зуптакизсЬег Мегкта1е а!з Огипё1а§е хит Оатепуегаг-Ье"Тип§. 2. АиП. МипсЬеп, НиеЬег Уег1а§, 1977 Ка\уазЫта А1зио. ЗупсакНзсЬе Зе§тепт'егип§ ипё ргозоё'зсЬе Е1§еп5-сЬайеп ёег ёеигзсЬеп ЗргасЬе - Ьезопёегз т Веги§ аиГ ё'е зо§. Моёа1рагпке1п. - „01е ёеитзсЬе Ытегашг". Иг. 13, СезеПзусЬай Шг Оегтатзйк, Капза* итуегз'Ш, Озака, 1968 Кетр§еп 8. „\УогТагТеп" а!з Мазз'йкаюпзсЬез РгоЫет ёег ёезкпрйуеп Сгаттапк. МипсЬеп, 1981 ЮаррепЪасп Ки1п. Нотопуте оёег ро1узетез \Уогг? - ОаР, 1971, Иг. 2 Косп \У. Хит Нотопут'е ипё Зупопугте. Аста Пп§шзйса. Нип^ап, 1963 КоНояшит Оеи*зспе 8ргаспраг11ке1п. ВегПп, 6 - 10. ЗерТетЪег 1977. ВегПп, 1977 Козспгтеёег Е. Векга§е гиг аН^ететеп ЗупТах. Не'ёе1Ьег§. Саг1 \УтТег ип1уегз11аЧзуег1а§. 1965 КПУОПОЗОУ А1ек$е.|. В\ъ тоёа1еп Рагпке1п т ёег ёеиТзсЬеп Оеёеп-\уагтззргасЬе. Уег1а§ А1йеё КитгпеНе, Обррт^еп, 1977, 332 5. КПУОПОЗОУ А1ек8е]. О'е Ко11е ёег тоёа1еп Рагике1п т ёег коттиткапуеп ОНеёегип§ ёег Загге т Веги^ аиг* сИе КеЬепзаТ2§Пеёег. - 2РЬ5К, Вё. 18, Ней 4/5; Акаёет'е-Уег1а§, ВегПп 1965 КПУОПОЗОУ Аккзе.). 01е "\УесЬзе1Ье2'еЬип§ 2\у'зспеп ёеп тоёа1еп Рагике1п ипё ёег ЗаТгттопатюп "т ОеитзсЬеп. - 2РЬ5К, Вё. 18, Ней 6; Акаёегте-Уейа^, ВегПп 1965 КПУОПОЗОУ А1екзе,)\ О'е Ро11е ёег тоёа1еп Рагйке1п т ёег коттиткаиуеп ОИеёегип^ ёег ЗаТге т Веги§ аиг" ё'е НаирТзаТг^Неёег. - 2РЬ5К, Вё. 19; Ней 1 / 2, Акаёет1е-Уег1а§; ВегТПп 1966 КПУОПОЗОУ А1екзе]. ОеиТзсЬе Моёа1ратке1п 1 т ЗузТет ёег ипЯекйегТеп \УогТк1аз8еп. - „Азректе ёег Моёа1рагт1ке1п. 5тиё1еп гиг ёеиТзсЬеп АЬтбпип^". Нгз§. УОП Нага1ё "\Уеуёт, Мах №етеуег Уег1а§, ТиЫп^еп, 1977 КПУОПОЗОУ А.Т. 2иг К1азз'гшегип§ ёег ипЯекйегтеп \уогтк1аззеп 1 т ОеиТзсЬеп. „Ве1Тга§е гиг Юазз'Гшегип^ ёег \УогТк1аззеп", Нгз§. УОП О.НГ1Ы§, Уег1а§ Еп2ук1ораё1е, Ье1р2 2, 1977 Кигу1ошс2 . бёпуатюп 1ехюа1 ет ёёпуатюп 5упТах1яие. - «ВиНетт ёе 1а 5оз1ёТе ёе Ипвшзйяие », №. 4, ХХХУП, 1936 Кигу1о\У1С2 еггу. ТЬе тЙесТюпа1 сате^опез ог* тёоеигореап. Не1ёе!Ьег§, 1964 -

т

т

Глако*Т О. У/отеп, Гне, апё ёап^егоиз тЫп^з: \уЬаТ саТе^опез геуеа1 аЬоиТ ТЬе гшпё. СЫса§о, 1987 Ь а т Ь 8. ТЬе зетапТю арргоасЬ То 5ТгисТига1 зетапслсз. - "Атепсап АпТгоро1о&'зт", 1964, 66, N0. 3 Ъащ Е., 81С1П112 К. Кбппеп 8а12аёуегЫа1е регГоппат'у ^еЬгаисМ хуегёеп? „Ьт&шзПзсЬе ЗПкЛеп А", 42, ВегПп, 1977 Ьагкгшз Ьа ёеТшШоп ёи тог. - «СаЬёгз Регётапё ёе Заиззиге », 5, 1945 ЬеЬтапп О., Зргап^ег II. 01е Моёа1\Убггег 1п ёег ёеитзсЬеп ЗргасЬе ёег Ое^епчуагТ. 2РЬ5К, Вё. 19, Ней 3, ВегПп, 1966ЬеЫ Е. Оег У/огТ1пЬа1т. Не1ёе1Ьег§. 1953 Ьи1Ьег АУ. Оег Ве'тга§ ёег ЗргасЬрЬИозорЫе гиг ^е1зи^еп Огипё1а§епЫ1ёип§. - „Оаз РгоЫет ёег ЗргасЬе ', VIII, ОеиТзсЬег Коп^геБ Шг РЬПозорЫе. ВепсЬт, 1967

V.

4

826

ЬйПеп ЛиПа. ЦтегзисЬип^еп гиг Ье'з1ип§ <*ег РаткеЫ }п ёег ^езргоепепеп ёешзспеп ЗргасЬе. Обррт^еп, 1977 ]У1агш12 Ь., Наизкг Е. Кизз'зспе Сгаттапк. На11е (5аа1е), 1958 Магоигеаи ^. Ьех'яие ёе 1а 1егтто!о§"е Нп^шзёяие. 3-е ёёиюп аи^тетее е* низе а риг. Рапз, 1961 МаПаизсЬ Лозе!*. 2,иг Ие^аглоп 1 т Оеиг.зспеп. - ОаР, 1964, №. 3 МаПег ЕпсЬ. ЭеигзсЬе УегЬеп. Неп 3, Ье"рг'з, 1967 Ме1ег С. Ег. \Уоггк1аззеп а1з Ваз'з ]еёег ОгаттаПк^Ьеопе - 2РЬ5К, 1979, №. 1 МоНау К. ОеигзсЬе ЪезсЬге'Ъепёе Сгаттапк. Виёарезг, 1952 Мозег Н. 11т§ап255ргасЬе. - „Зекзсппи. Шг Мипёагт.тогзсЬип§'\ №. 27, 1960 МозкаЫсаза О. Огаттаёк ёег ёешзспеп Се^еу/апззргасЬе. Мозкаи, 1971 Мипгептауег Н. ОгипёЪе§пгТе ёег ЗргасЫеЬге. 51. Са11еп, 1952 N е и т а п п "уУегпег. Кегепзюп УОП \У. 1ип§ „Огаттаёк ёег ёеигзсЬеп ЗргасЬе". 2РЬ5К, 1967, №. 4 № и т а п п \Уегпеп ОЬег ёге 01а1екглк зргасЬПсЬег Згшкшгеп. - „ОеигзсЬе Текзсппгг Шг РЬПозорЫе", 1969, №. 2 NопЬое^еп В1г§и. РгоЫете ёег ^огтаПепетхеПип^ а т Ве1зр1е1 ёег 11п1егзспе'ёип§ Аё]екглу ипё АёуегЬ 1т ОеигзсЬеп ипё Ргап2б515сЬеп. Е т е Рог5-сЬип§5ёаг5г.е11ип§ Загг - 1Ъх1 - 01зкигз. - „Акгеп ёез 27. Ып^и213ПзсЬеп КоНояшитз". Мйпзг,ег, 1992, Вё. 1, ТиЫп§еп: №егпеуег (= Нп^шз-глзсЬе АгЪейеп, 312). Нгз§. УОП Весктапп Зизаппе, Рп1Ип§ ЗаЫпе, 1994 "Могееп А., РоНак Н.\У. ЕМиЬгип§ т (Не мззепзсЬгШсЬе ВегхасЫип^ ёег ЗргасЬе. На11е, 1923 Nугор К. Оаз ЬеЬеп ёег АУбПег. Ье1р21§, 1924 О е Ш п ^ е г А. Ьт^шзёсз апё т а т е т а ё с з . 5шё1ез ргезепгеё Ю 1озЬиа \УЬаттои§Ь. ТЬе На^ие, 1957 Оззпег ЛакоЬ. \Уоггаг!:еп: Рогт- ипё Рипкиопзккззеп. Шхег Ьезопёегег Вегискз1сЬё§ип§ 'Ьгег ВеЬапё1ип§ т пеиегеп Огаттаёкеп. - ,,2екзсппгг. гиг итегатг\У15зепзсЬагг ипё Елпзшзёк". Обгап^еп: УапёепЬоеск и. КиргесЫ, 76, 1989 Р а 1 а Каге1. О некоторых проблемах актуального членения. - „Рга^ие 5шё1ез ш Матетайса1 1лп§шзёсз" I, Рга§ие, 1966 Ые Раг#ке1п ёег ёеигзсЬеп ЗргасЬе. Нгз§. УОП Нага1ё уУеуёт, \Уакег ёе Сгиуг.ег, ВегИп - 1Че\у Ьгк, 1979 РагМке1п ипё Оеи*8сЬип*егпсЫ. Нгз§. УОП Н. \Уеуё1, 1иНиз Сгооз Уег1а§, НеМе1Ьег§, 1981 Раг1иЧе1п ипё 1п1егакйоп. Нгз§. УОП Нага1ё \уеуёс. Мах №етеуег Уег1а§, ТиЫп§еп, 1983 Раи! Негтапп. Рпп21р1еп ёег 5ргасЬ§езсЫеЫе. На11е, 1909 Раи1 Негтапп. ОеигзсЬе Огатаёк. Вё. V, На11е, 1920 Раи1 Н. ипд 8Ше Н. Кигге ёетзспе Огаттаёк. 3. Аиг!., ТиЫп^еп, 1962 Ре1х Н. Баз ггапгбз^зспе яиаПтшегепёе АёуегЬ ипё зете ОЬегзеггип^еп \т Еп^Изспеп ипё 1т ОеигзсЬеп. 0183., ТиЫп§еп, 1963 Р^ке К Х . Ьап§иа§е т ге1аёоп Ю а ипШе1ё теогу от" т е зггисШге ог* Ьитап ЬеЬау1ег, Рг. III, 01епёа1е, 1954

827

Р1ке К.Ь. 1птефепеггаи'оп от" РЬопо1о
4

К.асЬтапки1оуа Епка 8. ЗтгикТигеИе ШтегзисЬип^еп гит ёетзспеп УегЬ 1 т ЗатгтоёеИ. - ЭаР, 1966, №. 4 Ке§и1а МопЧг. Огипё1е§ип§ ипё ОшпёргоЫете ёег Зуптах. Не'ёе1Ъег§, 1951 Кеаёш§§ ш Ьт^шзйсз. ТЬе ёеуе1ортепТ от" ёезспрт'уе Пп§шзт"сз т Атепса зтсе 1925, Её. Ву М. 1ооз, Ие\у Уогк, 1958 Ке'сЬепЪасЬ Н. Е1етептз о^ зутЪоПс 1о§ю. Ие\у Уогк, 1960 Кетегз Ь. Бег 51сЬеге гит §итеп ЭеиТзсЬ. МипсЬеп, 1951 К1ез X \Уаз 'зТ е т Затг? Рга§, 1931 Шезе! Е. ЗтШзТ'к ёег ёеиТзсЬеп ЗргасЬе. 2. АиП., Мозкаи, 1963 ШТТтап К. №дс1еаг ЗтгисТигез т Ьт^тзисз. - Ьап§иа§е, УО1. 24, 1948, N0. 3 КоЬегТз Р. Раттегпз оГ Еп§ПзЬ. Ие\у Уогк - СЫса§о, 1956 Котег СЬпзИпе. \Уоггагтеп - е1п ^гаттаазсЬез РгоЫет. - ОаР, Иг. 2, 1989 Коз С1зе1а. Оаз УегЬаКтз УОП ОгаттаНк ипё Зетаппк Ье'т \УогТк1аззеп-\уесЬзе1 ёаг^езтеНт ап зиНт^егтеп Мегкта1\убгтегп. - „2ит УегЬактз УОП Ьех1к ипё Огагшпапк . Нгз§. УОП 5огшпегГе1ёТ Каг1-Егпзт, Зр'еу/ок \уо1т§ап#, Ье1р2'§,УеНаз ЕпгуИораё'е (= Ь'п2Ш5Т15сЬе Зшё'еп), 1989 Козеттт А. Ье МоТ. 2 - е ёёшоп, СорепЬа^ие - Висигесп, 1947 КоИгег 8. ЗргасЬе а!з 5е1Ъзт- ипё ХуЫтуегзШпётз. - „Баз РгоЫет ёег ЗргасЬе , VIII, ОеиТзсЬег Коп^геб Шг РЬПозорЫе. ВепсЬт, 1967 44

44

атёо\у 8апо. ЮаззШкатюп ёег Моёа1\Убгтег ёег ёеиТзсЬеп ЗргасЬе - ОаР, 1969, №.4 8ар1Г Е. ТЬе §гаттапап апё Ыз 1ап§иа§е. - 3е1естеё \УППП§З ог" Е. Зари:", 1949 5сЬепёе1з ЕЛ. Огаттаик ёег ёеиТзсЬеп ЗргасЬе. Мозкаи, 1982 ЗсЫгтег А. Э1е ёеитзсЬе 11т§ап§5зргасЬе. Зтапё ипё 21е1е Шгег РогзсЬип§. - ОРМ, 9, 1921 Зеспепауе А. Езза! зиг 1а зтгистиг 1о§тдие ёе 1а рЬгазе. Рапз, 1926 &теёкоуй А1епа. 2иг КЛазз'Гшегип^ ёег Шопагтеп 1 т ОеШзспеп ипё ТзсЬесЫзсЬеп (РгоЫете ёег Огепгг'еЬип^ т репрЬегсп Веге'сЬеп) - „Оегтатзиса Рга^епзха . Рга§: УтуегаТа Каг1оуа, 9, 1984 ЗспгтПё УУ.Р. Е т е геу'ё'егте Зк'ггс етег аИ^ететеп ТЬеопе ёег ХУогтагТеп. - „Мо1 ет Рагт1е ёи ё1зсоигз . Рапз, 1986 ЗсппёёТ УУ.Ь. Ьех^каНзасЬе ипё актиеНе Веёеитип^. Е1п Вс1тга8 гиг ТЬеопе ёег ХУогтЬеёеиитз. - 2РЬ8К, ВегПп; 1963, Ыг. 7 8сЬппё( уУНЬе1т. ОгаипёГга^еп ёег ёеи(5сЬеп Сгатта(1к. ВегПп, 1965 8сЬт1ёТ уУ1111е1т. СгипёГга^еп ёег ёеиТзсЬеп О г а т т а ( 1 к : Е1пе Е^пШЬгип^ т ё1е г"ипктюпа!е ЗргасЫеЬге. 6. АиП.. ВегПп: УЫк ипё УУ'ззеп, 1983 44

44

44

828

8спгтё1 \Уо1Г§ап8. 8к)2/.е етег аИоететеп ТЬеопе ёег УУопаггеп. Мат/. - "МзЬаёеп. Зтетег АЬЬапёЫп^еп ёег Акаёет'е ёег уУ'ззепзсЬаЙеп ипё ёег Ькегашг 1970 8спиЫ§ег М. Еп^ИзЬ 1топапоп апё Оегтап Моёа! Рагёс1е8. Сотрагаёуе Зшёу. "РЬопеёса", Вё. 12; 1965 ЗкаИёка V. ТЬе Ыееё Гог а Ьтёшзёсз оГ .,1а раго!е". КЬВ, I, 1948 81оПу Р. \УоПагТ ипё УУОПЗ'ПП. - „Тгауаих ёе сегс1е Нп^шзёяие ёе Рга§ие", Вё. I, 1929 81о1гу Р. Оаз РгоЫет ёег УУогтпеп. - „РогзсЬип§еп ипё РоггзсЬпПе", 8.1аЬг§ап^, 1932 8пе11 Вгипо. Оег АигЪаи ёег ЗргасЬе. НатЬиг§, 1952 З о т т е г М ё ! Каг1-Егпз1. 2иг уУопЫаззШкаёоп ёез ОеигзсЬеп. ШтегзисЬипзеп гиг уУопаПгизепоп^кек рагП2*р'а1ег ВИёип§еп. - 2РЬ5К, ВегНп, АкаёеппеУег1а*, Ней 2, 1988 8оотегГе1ё1 Каг1-Егпз1. РгоЫете ёег \УогТаПепк1аз8'йкаТ.юп ёез ОеигзсЬеп. „АУопаггеп ипё Зашуреп ёез ОеигзсЬеп ипё Кизз^зсЬеп". Нгз§. УОП МйЫпег ХУегпег, ЗоттеггеМг. Каг1-Егпзг. Ргапкгигт а т Мат и.а.: Ьап§ (= ЗргасЬе, Зузгет ипёТап§кек, 8), 1993 8 р к г Ъ а г 1 Н. МетЬоёеп ёег \УоПк1аз5'г12"егип2 шг аиЮтаёзсЬе ЗргасЬёа1епуегагЬе1тп§. - „Векга^е гиг К1аззШ21егип§ ёег \Уог&Леп". Ье1р21§, 1977 8ргап§ег II. Моёа1\УопргоЫете. - ОаР, 5, 1972 Зргеспеп т к РаггЛке1п. Нгз§. УОП Нага1ё "УУеуёг, \уакег ёе Огиутег, ВегИп - № \ У Уогк, 1989 81еш1па1 Н. ОезсЫсЫе ёег 5ргасЬ\У13зепзсЬаЙ Ье1 ёеп ОпесЬеп ипё Кбтегп. ВегИп, 1863 8!ет1Ьа1 Н. Ет1екип§ т ё1е РзусЫЯо^е ипё ЗргасЬмззепзсЬаЙ. ВегНп, 1871 81ерапоууа М.О., Не1Ы§ С. \Уогг.аг1еп ипё ёаз РгоЫет ёег Уа1епг т ёег ёеигзспеп Ое§еп\уаг1ззргасЬе. Ье1р21§, 1978 ЗйиегИп Е. 01е ёеиТзспе ЗргасЬе ёег Ое^епшагг.. 4. АигХ, Ье1рг".§, 1918 (АиЯ. 5, Ье1р21§, 1923) Т а п и т В1г§к. Ше оёег те. Хит "уУезеп ёез Юаззетз - УогзсЫа§ етег УУог1к1аззепЬезёттип§. - „\уогг.аг1еп ипё ЗаШуреп ёез ОеигзсЬеп ипё РиззхзсЬеп". Нг5&. УОП МйЫпег "уУегпег, ЗопипегтеМг Каг1-ЕгпзТ., Рг. а т Мат и.а.: Ьап§ (= ЗргасЬе - Зузгет ипё Таё^кек), 8, 1993 ТгаЬап! Лйг§еп. ОеЬбгеп сНе Ыефкёопеп гиг ЗргасЬе? - „РагёкеЫ ипё 1птегакйоп'\ Нгз§. УОП Нага1ё \уеуёг., Мах М1етеуег Уег1а§, ТйЫп§еп, 1983 Тезшёг Ь. Е1ётепсз ёе зупгахе зггистга1е. Рапз, 1959 ТЫе1 К. \Уиг2\убггег. - ЗргасЬрЙе^е, 1962, Ней 4 ТЬигта1Г Мапа. Моёа1рагёке1п ипё гпге КотЫпаёопеп. Мах №етеуег Уег1а§, ТиЫп§еп, 1989 Тга^ег С Х . ТЬе Р"е1ё от Ьт§шзёсз (ЗГЬ Оссазюпа! Рарегз I), Ыогтап (Ок1а), 1949 Тга^ег С Х . апё 8 п и т Н Х . Ап ОиТНпе оГ Еп§ИзЬ Зггисидге (5гддё1е8 т Ьтешзёсз: Оссаз10па1 Рарегз, 3), ^азЫп^Топ, 1957 Тгпка В. Ье гарроп епгхе 1е ёёгепшпё, 1е ёбгегттаШ: ег. 1е ёёйш. - « Ме1ап§ез ёе НпЕшзёяие ойеггз а СЬ. Ва11у », Оепеуе, 1939 Л^о^е! Ре*га Мапа. \Уоггаггеп ипё АУоггаггу/есЬзеЬ Хи Копуегзюп ипё уепуапётеп ЕгзсЬетип§еп 1 т ОеигзсЬеп ипё т апёегеп ЗргасЬеп. ВегНп - № \ У Уогк: Ое Огиугег, 1996 УогзсЬШ§е Шг е т е з1гик1иге11е С г а т т а й к ёез Беш^спеп. Нгз§. УОП Ни§о Зте^ег. 2. ипуегапё. АиЙ., Оагтз1аёТ: ХУЧзз. ВисЬ^ез., 1984

829

\Уаппз С. ЭеитзсЬез УУблегЬисЬ. Мозшк Уег1а§. 1980, 4356 8. ЛУеНз К. 1ттеё'ате СопзПтетз. - „Кеаёт^з т Ьтзшзпсз". Её. Ву М. 1ооз, \УазЫп§топ, 1956 уУеус11 Нага1ё. А ото пи шараги ке1. Э"е ёеиТзсЬеп Моёа1\убгтег ипё 'Ьге ггапгоз'зсЬеп ЕптзргесЬип§еп. Уег1а<» СеЫеп. ВегПп, 2ипсЬ, 1969 \Уеуё<: Н., Нагёеп ТЬ., Неп1зсЬе1 Е. ипё Кбз1ег В. К1еше ёеитзсЬе РагЦкеНеЬге. Егпзт Юетс Уег1а* Зтит^агт, 1983 \УЫ1еЬа11 Н. Зтгистига1 Еззепиа1з о!" Еп^ПзЬ. Ьопёоп, 1958 ^ЬогГ В.Ь. Ьап§иа§е, ТЬои§Ь1 апё РеаПту. - "5е1ектеё \УгШп§з от" Веп*апип Ьее \УЬогГ. Её. Ву ЬВ.Сагто!, СатЬпё^е (Мазз) апё Ие\у Уогк, 1939 ( № \ У Уогк 1959) ШеггЬкка Аппа. Ьех'со^гарЬу апё СопсерШа! Апа1уз15. - Апп АгЬог, 1985 \УИтапп8 \У. Эеитзспе Огаттат'к. Вё. I, 8тгаиВЬег§, 1899 \Уо18к1 УУегпег. Рагаке11ех'ко<ц-арЫе. Е т Ве"тга§ гиг ргакйзсЬеп Ьех'ко1о§'е. Мах №етеуег Уег1а§, ТиЫп§еп, 1986 \Уог1аг1еп. Ми Векга§ УОП 3. Аигоих, Т. ВогзсЬе, Н. 1УО и.а. Нгз§. У О П В. ЗсЬПеЬепЬап#е ипё Н. 1УО, ОбтНп^еп, УапёепЬоеск ипё РиргесЬт, 1990 ДУог1аг1еп. Векга§ гиг ОезсЫсЬте е т е з §гаттаТ1зсЬеп РгоЫетз. Нгз§. У О П В.ЗсЬаеёег, С. КпоЫосЬ. ТиЫп§еп: ЬЛетеуег (= РехЬе ОегтатзПзсЬе Ьт^изак, 133), 1992 ^Уог1аг1еп ипё 8а!г*уреп ёез Беитзспеп ипё Киз818сЬеп. (ЗргасЬе, ЗузТет ипё ТаП§ке1еТ). Нгз§. УОП Ш. МиЫпег ипё К.Е. ЗоттеггеШт. Вегп и.а.: Ьап§, 1993 \У6г1егЬисЬ ёег йеи1зсЬеп Се§еп>уаг188ргасЬе. 1п 6 Вапёеп, Нгз§. У О П К.. ЮаррепЬасЬ ипё XV. Зтеткг, Акаёегше - Уег1а§, ВегПп, 1969 - 1978, 4579 3. ^УипёегИсЬ Н. Шзеге 11т§ап§ззргасЬе т ёег Е'§епагт Шгег ЗатгШ^ип^. ХУе^шаг ипё ВегИп, 1894 2 1 е г п е г Е. ТЬе ТЬеогу ог" теТа-зТгисТиге аррПеё То ТЬе „§1Уег-гесе1уег" ге1атюп т ]арапезе. - "Астез ёи Х-е соп^гез ттегпат'опа! ёез Висагезт, 28 аойт - 2 зертетЬге 1967,1, ВисагезТ, 1969

830

Оглавление Предисловие

§ 1. § 2.

Глава 1 Теории частей речи в современном языкознании Истоки учения о частях речи Современные теории частей речи I. Логико-семантические теории частей речи 1) Части речи - логико-дедуктивные категории 2) Части речи - логико-понятийные категории 3) Части речи - семасиологические или общеграмматические категории II. Семантико-грамматические теории частей речи . . . . 1) В основу выделения частей речи кладут различное количество признаков. . . 2) В основе классификации частей речи лежит их иерархический характер 3) Различные типы классификаций частей речи в немецком языке 4) Бессистемность и интуитивизм семантико-грамматических теорий частей речи III. Грамматические теории частей речи 1) Части речи выделяются по морфологическому основанию 2) Части речи выделяются по синтаксическому основанию 3) Части речи выделяются по морфологическому и. синтаксическому основанию одновременно 4) В чём сила грамматической концепции в теории частей речи ? IV. Взаимоотношение изменяемых и неизменяемых частей речи в грамматической традиции 1) Традиционная классификация морфологически неизменяемых слов немецкого языка 2) Неизменяемые части речи - это синтаксические классы слов 3) Взаимоотношение изменяемых и неизменяемых частей речи 4) Какие проблемы взаимоотношения изменяемых и неизменяемых частей речи остаются нерешёнными V. Взаимоотношение «частей речи» и «членов предложения» в традиционной грамматике А. Взаимоотношение «части речи - члены предложения» в традиционной грамматике 1) Части речи и члены предложения -одно и то же явление 2) Части речи и члены предложения различаются различной степенью абстракции а) Части речи-более абстрактны б) Члены предложения - более абстрактны

5

18 23 23 24 28 43 62 62 65 67 70 74 74 75 79 80 86 86 99 104 106 108 108 109 ПО ПО ПО

831

3) Части речи и члены предложения манифестируют дихотомию «язык - речь» 4) Члены предложения - это части речи в синтаксисе 5) Части речи манифестируют парадигматику, члены предложения - синтагматику 6) Части речи - это синтаксическая сочетаемость, члены предложения - это синтаксическая функция тех же единиц Б. Какие вопросы в соотношении частей речи и членов предложения остались нерешёнными? VI. К проблеме «конверсии» частей речи в современном языкознании 1) «Конверсия» как переход исходной части речи в производную часть речи в структуре предложения 2) «Конверсия» как переход исходной части речи в производную часть речи вне структуры предложения 3) Существует ли «конверсия» частей речи вообще? 4) Связь «конверсии» с понятиями полисемии и омонимии VII. Принципы выделения частей речи и уровень разработанности их теории в современном языкознании

§ 3.

§4.

832

Глава 2 Место частей речи в структуре взаимоотношения «действительность - мышление - сознание - язык» Взаимоотношение «действительность - мышление сознание - язык» I. Д в а у р о в н я а б с т р а к ц и и в мышлении: «чувственное» и «логическое» мышление II. Д в а у р о в н я д в и ж е н и я логического мышления: «процесс мышления» (динамика мышления) и «сознание» (статика мышления) III. Д в а у р о в н я материализации логического мышления: первичный (в сознании - авербальное мышление) и вторичный (в языке - вербальное мышление) IV. Вторичная материализация языка как вербального или «оречевлённого» мышления: мышление это язык, я з ы к - э т о мышление V. Взаимоотношение «действительность мышление сознание - язык -речь» Взаимоотношение «словарь » грамматика - части речи» I. Взаимоотношение семантики и грамматической структуры языка I) Теория взаимоотношения лексики и грамматики в современном языкознании

щ 111 112

112 113 116

116

121 128 133

135

144 144

148

155

170 175 190 190 190

§ 5.

2) Что первично - семантика или структура языка? 3) Входит ли семантика в структуру языка и что же такое вообще- язык? II. Переход от «лексемы» к «слову»: их общность и различие 1) Трудность определения понятия слова 2) Переход от «лексемы» к «грамматическому слову» . . . . III. Сущность взаимоотношения словаря и грамматики ~ в их интегральном представлении 1) Как хранятся слова в языковом сознании? 2) Вне структуры языкового сознания нет частей речи: их семантические и грамматические признаки присущи им априори 3) Интегральное взаимодействие словаря и грамматики . . . «Куда идёт современное языкознание»? (Размышления рядового лингвиста после прочтения книги Е.С.Кубряковой «Части речи с когнитивной точки зрения») I. Являются ли новые направления в языкознании «новой парадигмой» языка? II. Можно ли исследовать части речи через материально невоспринимаемые «структуры сознания»? III. Отражена ли в частях речи «природа вещей»? IV. Несостоявшаяся «когнитивная теория» частей речи 1) «Когнитивное значение» части речи есть сама часть речи ? 2) И тем не менее части речи - категории «грамматические»! 3) «Когнитивная теория» частей речи нивелирует структуры разных языков и подводит их под единый стандарт 4) «Части речи» и «члены предложения» одно и то же ? 5) Какая разница в методологии исследования взаимоотношения-языка и мышления в «марксистском языкознании» и в книге Е.С.Кубряковой? 6) Вместо теории «лингвистической относительности» теория «лингвистической абсолютности»? 7) Игра в термины? . • 8) «Когнитивная лингвистика» - это лингвистика? V. Временный застой в современном языкознании?

194 200 204 204 208 218 218

223 225

226 228 232 238 244 244 251

261 266

272 273 274 279 282

Глава 3 Процедура построения системы классов слов («Система построения» системы классов слов) § 6.

Как построить систему классов слов? I. Классификация объекта должна соответствовать сущности объекта И. Проблему классификации частей речи решают многоаспектные методы III. «Части речи» или «классы слов»?

300 300 303 309

833

§7.

§8.

§9.

§ 10.

834

IV. Взаимоотношение «системы» и «структуры» языка Поверхностная синтаксическая структура предложения немецкого языка I. Необходимость предварительного выделения операционных классов слов II. Модели и. моделирование в языкознании III. Сильные и слабые стороны модели «членов предложения» (ЧП) IV. Сильные и слабые стороны модели «непосредственно составляющих» (НС) V. Программа построения новой модели структуры предложения VI. Синтаксические связи в предложении VII. Формализация и усовершенствование модели ЧП VIII. Формализация и усовершенствование модели НС 1) Подчинительная связь 2) Предикативная связь 3) Взаимозависимая связь 4) Сочинительная связь как связь на уровне глубиной синтаксической структуры предложения 5) Способы (формы) реализации трёх типов непосредственных синтаксических связей ( Н С С ) предикативной, подчинительной и взаимозависимой (Таблица 1) 6) Усовершенствование модели НС с учётом выявленных типов непосредственных синтаксических связей (НСС) - предикативной, подчинительной и взаимозависимой IX. Иерархия единиц предложения в модели (8) X. Структурно-функциональная модель (СФМ) (9) как модель поверхностной синтаксической структуры предложения Постулирование признаков слов на основе п о в е р х н о с т н о й структурно-функциональной модели (СФМ) предложения 1) Постулирование признаков слов на основе СФМ 2) Понятие уровня, принятое в данной работе 3) Уровни структуры немецкого языка а) Морфологический уровень б) Словообразовательный уровень в) Синтаксический уровень Постулирование признаков слов на основе г л у б и н н о й структуры предложения 1) Просодический уровень 2) Трансформационный уровень 3) Логический уровень (Таблица 2) Методологические предпосылки выделения классов слов 1) Оценка постулированных признаков 2) Методика выделения и описания классов слов на основе постулированных признаков 3) Основания объединения слов в один и тот же класс

310 313 313 316 321 327 331 331 337 341 342 343 346 348

349

354 358

363

371 371 372 374 374 376 376 378 378 379 388 399 399 407 412

§11.

§ 12.

Глава 4 Система классов слов, постулированная их различительными признаками («Система отношений» между классами слов) Классификация и з м е н я е м ы х классов слов на основе сильных (уникальных) различительных признаков 1. (У) Глаголы 2. (И) Существительные 3. (А) Прилагательные 4. (I Пек.) Изменяемые местоимения Классификация н е и з м е н я е м ы х классов слов на основе сильных (уникальных) различительных признаков 5. (\У) Предложно-вопросительные слова 6. (М) Модальные слова 7. (Р) Предлоги 8. (Ь) Логические частицы 9. (Р) Модальные частицы 10. (С) Интенсификаторы. 11. (К) Сочинительные союзы 12. (8) Отделяемые глагольные префиксы 13. (О) Предложно-указательные слова. 14. (К) Утвердительно-отрицательные слова 15. (2) Числительные 16. (О) Следственные союзы 17. (Н) Побудительные слова 18. (В) Обстоятельственные наречия 19. (II) Подчинительные союзы 20. (I гег.) Взаимные местоимения 21. (О) Предикативные слова ' 22. (Е) Междометия 23. (<3) Качественные наречия 24. (У) Грамматические частицы 25. (Т) Вводящие слова 26. (I ипГ.) Неизменяемые местоимения (Таблица 3) Пересечения различных классов слов в одних и тех же лексемах на основе слабых (пересекающихся) признаков I. Пересечения одних и тех же признаков в различном количестве классов П. Пересекающиеся (перекрещивающиеся) классы слов как всеобщая система классов слов (Таблица 4) «Диагностирующая сила» постулированных признаков и «сила вьщелимости» классов слов (Таблицы 5, 6) ;

§ 13.

§ 14.

415 416 416 417 418 423 424 424 426 438 442 453 469 474 480 483 486 488 491 496 496 505 508 509 509 516 521 523 524 525 525 549 552

Глава 5 Система классов <ыннц яостулироваииая их взшмопрошцашостыо (^Система взш1моарошщ|мм1остя» или «система й^ртртшттшЯ» клпсео» ело») § 15. Функционирование ОДНИХ И тех же лексем как шов различных классов — 576 1.00 Пцжреицшания глаголов со словами других классов 578 835

2. (Ы) Перекрещивания существительных со словами других классов 580 3. (А) Перекрещивания прилагательных со словами других классов 582 4. (I Пек.) Перекрещивания изменяемых местоимений со словами других классов. 585 5. (\У) Перекрещивания предложно-вопросительных слов со словами других классов 586 6. (М) Перекрещивания модальных слов со словами других классов . . 591 7. (Р) Перекрещивания предлогов со словами других классов 600 8. (Ь) Перекрещивания логических частиц со словами других классов '. 613 9. (Р) Перекрещивания модальных частиц со словами других классов 623 10. (С) Перекрещивания интенсификаторов со словами других классов 626 11. (К) Перекрещивания сочинительных союзов со словами других классов 642 12. (3) Перекрещивания отделяемых глагольных префиксов со словами других классов 644 13. ( Б ) Перекрещивания предложно-указательных слов со словами других классов 657 14. (К) Перекрещивания утвердительно-отрицательных слов со словами других классов 659 15. (2) Перекрещивания числительных со словами других классов г 660 16. (О) Перекрещивания следственных союзов со словами других классов 661 17. (Н) Перекрещивания побудительных слов со словами других классов 663 18. (В) Перекрещивания обстоятельственных наречий со словами других классов , 665 19. (И) Перекрещивания подчинительных союзов со словами дру­ гих классов 670 20. (I гег.) Перекрещивания взаимных местоимений со словами других классов 674 21. (О) Перекрещивания предикативных слов со словами других классов 675 22. (Е) Перекрещивания междометий со словами других классов 679 23. (С?) Перекрещивания качественных наречий со словами

других классов

.,

682

24. (У) Перекрещивания грамматических

частиц

со словами других классов

25. (Т) Перекрещивания вводящих слов

других классов

со

26. (I ипГ.) Перекрещивания неизменяемых

со словами других классов

словами

685 685

местоимений

686

§ 16.

§ 17.

§18.

§19.

§ 20.

Система взаимопроницаемости (взаимоперекрещиваний) классов слов (Таблицы 7, 8) Глава 6 Система классов слов как отражение структуры языкового сознания Традиционные «части речи» как наше лингвистическое наследие 1) Что в области «частей речи» досталось современной лингвистике от предшествующих эпох? 2) Теория совпадения «частей речи» в разных языках это утопия Проблема классов слов («частей речи»)это проблема философии языка 1. Разграничение чувственного и абстрактного мышления, процесса мышления и сознания, первичного и вторичного уровня материализации мышления и языкаоснование понимания сущности теории классов слов 2) Мышление - это язык, язык - это мышление (см. § 3, IV) 3) Соотношение классов слов («частей речи») с языком, сознанием, действительностью 4) Язык и классы слов («части речи») - одно и то же: классы слов - это вторичная материализация языкового сознания 5) Система классов слов как отражение структуры языкового сознания человека Многозначность лексемзакон языкового сознания человека 1) Движущая сила многозначности лексем или «взаимопроницаемости» классов слов - семантические, мыслительные категории 2) В многозначных лексемах существует некоторое общее смысловое ядро 3) Многозначность лексем - закон языкового сознания, связанный с ограниченностью человеческой памяти 4) Семантическая бесконечность языкового знака 5) Какие следствия вытекают из факта многозначности лексем? Система классов слов в немецком языке I. Трёхуровневая система классов слов как отражение структуры языкового сознания 1) Методология построения системы классов слов 2) «Система построения» системы классов слов (см. Главу 3) 3) «Система отношений» между классами слов (см. Главу 4) 4) «Система азаимопроницаемости» классов слов (см. Главу 5) II. Внутреннее взаимодействие в трёхуровневой системе классов слов между её составными частями

688

699 699 707 712

713 716 717

720 722 725

725 730 735 743 748 750 750 750 756 757 766 768

837

1) Взаимодействие между «системой построения», «системой отношений» и «системой взаимопроницаемости» внутри трёхуровневой системы классов слов 2) Зависимость между типом класса слов (его признаками) и количеством функций у лексем, образующих слова данного класса 3) Трёхуровневая система классов слов отражает «многомерность» языковых явлений III. Трёхуровневая система классов слов отражает поступательное движение науки о языке 1) Что нового вносит в немецкую грамматику построенная здесь трёхуровневая система классов слов? 2) Выделение классов слов - не завершение, а лишь предпосылка для их исчерпывающего анализа

768

774 778 782

782 788

А1еxе^ Т. КПУОПОЗОУ Баз 8уз1ет ёег \Уог*к1аз$еп а!з А и з ё т с к ёез зргасЫкпеп ВемпВ18етз51гик1иг (РЬНозорЫзспе Сгипё1а§еп ёег ЛеогеИзсЬеп С г а т т а И к ) V ог

V? о г 1

5

КарИе11 § 1. § 2.

838

уУоПагШеопеп (ТЬеопеп ёег Кеёе*еПе) 1п ёег тоёегпеп 8ргаспу*чззепзспап: С}ие11еп ёег Ьепге УОП ёеп ХУогтаЛеп (КеёетеНеп) Моёегпе \УогТагхтеопеп ' I. Ьо^зсп-зетапйзспе \Уог*агипеопеп 1) \УоЛаПеп а!з 1о&13сп-ёеёикПуе Ка1е§опеп 2) \\^оЛагТеп а1з 1о§13сЬ-Ье§пгг11сЬе Ка*е§опеп 3) \Уоггаггеп а1з зета5ю1о§1зспе оёег аИ^етет^гаттаизспе Каге^опеп П. 8етаппзсп-§гаттаёзсЬе ^оЛагТтеопеп 1) Эег К1азз1Гшегип§ ёег "уУоЛайеп Ие§1 е т е уегзсЫеёепе АпгаЫ УОП Мегкта1еп ги^гипёе 2) Бег К1а551гшегип§ ёег \\Ъггаг1еп Не§1Шг ЫегагсЫзспег Спагакгег ги^гипёе 3) УегзсЫеёепе Туреп УОП АУоЛаПЫаззШкайоп 1т ОеитзсЬеп 4) 01е 8у51ет1оз1§кек ипё ёег 1пшШУ15ти8 ёег зетапПзсп§гаттапзспеп Тпеопеп УОП ХУогМаззШкаиоп III. Огаттап'зсЬе ^опашпеопеп 1) \Уо«апеп \уегёеп аи? тогрпо1о§18сЬег 0}гипё1а§е Ьезитте 2) ^олапеп шегёеп аиГ зутаМзспсг ОгипсИа^е Ьсз11гп пи 3) УУопапеп \уегёеп аиг* тогрпо1о§1яспег ипё зушакикспег Огипё1а§е ЬезйттС 4) ^опп Не^( ё1е 8(агке ёег §гаттаизсЬеп Копгериоп ш ёег УУопатЬеопе? ТУ УУеспзе1Ьег1епип$ г\у1зспеп Лекй'епеп ипё ипЛекиепеп УУопаПеп т ёег ^гаттайзспеп ТгаёШоп

18 23 23 24 28 43 62 62 65 67 70 74 74 75 79 80 86

1) 01с ггасИглопеНе ЮаззШкаёоп ёег тогрЬо1о§18сЬ ипЛекёегсеп \Убпег ёез ОеигзсЬеп 86 2) ШЯекпеПе уУогсаПеп з т ё зутакёзсЬе уУопкЫззеп 99 3) ЛУесг15е!Ье21еЬип^ ёег ЯекёеПеп ипё ипЯекёепеп уУопапеп . . . . 104 4) \Уе1сЬе РгоЫете ёег \^есЬзе1Ье21еЬип§ г\У15сЬеп ёеп Йекёепеп ипё ипгЛекёеггеп Шопапеп Ые1Ьеп

посЬ ип§е1б$1?

V.

106

0\е \\^еспзе1Ье21еНип§ 2\У15сЬеп „\Уог1аг*еп ипё „Зай^Неёегп" А. В\е ШесЬзеШег^еЬип^ „\Уо1Т.ап:еп - Загг^Ьеёег" т ёег 1гаёШопе11еп Сгаттапк 1) ^оггапеп ипё 5агг§Неёег \уегёеп а1з е т ипё ёаззе1Ье 44

Ье*гасЫе1

2) ^огЛалеп ипё ЗаодНеёег итегзсЬе1ёеп з1сЬ ёигсп уегзсЫеёепе АЪзйгакёопззшгеп уопетапёег а) \\Ъгсагг.еп з т ё теЬг аЪзСгакгег Ь) 5агг§Пеёег з т ё теЬг аЬз!гаксег 3) \Уоггаг1еп ипё Загг^Иеёег зр1е§е1п <Ие Огспоимше ЗргасЬе - Реёе" улёег 4) Заг2§Иеёег з т ё \Уог*аг1еп т ёег Зупгах 5) АУогсапеп ипё Загг^Неёег зр1е§е1п ё1е ОюЬоюгте „Рагаё1§таёк - 5уп1а§тайк" иёёег 6) \у"опалеп ёгискеп зупшкёзспе УегЫпёип^еп (К.е1аёопеп) ипё Заг2§Пеёег зуп*акёзспе Рипкёиопеп аиз В. \Уе1сЬе Рга§еп т ёег \уесЬзе1Ъе21еЬип§ 2\У15сЬеп \У01*аПеп ипё 5аи§Иеёегп ЬНеЬеп ип§е1бзг? VI. 2 и т РгоЫет ёег «Копуегзюп» ёег \Уопш1еп т ёег тоёегпеп •• ЗргаспулззепзсЬай 1) „Копуегзюп" а1з ОЬег§ап§ етег Аиз§ап§з\Уог(аг1 т е т е аЬ§е1еке1е \уоЛаг1 т ёег За*гз1гикшг 2) „Копуегзюп" а!з Ооег^ап^ етег Аиз^ап^зхуопап

т е т е аЪ$е1еие1е ХУоПагх аиВегЬа1Ь ёег Заггзи-икгиг

3) Ех1зёегт ё1е „Копуегзюп" ёег \Уопагт.еп иЬегЬаирг.? 4) В'ю Ве21еЬип§ ёег „Копуегзюп" ги ёеп Ве^пгТеп

Ро1узеппе ипё Нотопупие

VII. Рпп21р1еп ёег 11тегзсЬе1ёип§ ёег \Уог*агГеп ипё Шг ТЬеопезШпё т ёег тоёегпеп ЗргасЬулззепзсЬап:

§ 3.

КарНе1 2 Пег Р1а1х ёег \Уог*1аг!еп т ёег 81гик1иг ёег уУесП5е1Ьег1еЬит> „\У1гкИсЬке!1 - Оепкеп - ВемгиВ15е!п - ЗргасЬе" 01е \УесЬ$е1Ьег1еЬип8 „МгкНсЬкек - Оепкеп - Ве\уиВ1зет ЗргасЬе I. ^ \ У С 1 Е Ь е п е п ё е г А Ь я с г а к 11 о п 1т Оепкеп: шппНсЬев ипё Ь^.чеЬе!» 1>епкеп II. Ъ * е \ Е Ь е п е п ё е г В е \У е § и п $ ёе» 1о^1^сЬеп Оепквпя: „ёег РгогеВ ёея Оепкепв (Оупапик ёез Оепкеп») ипё „ёа.ч ВеууиВ*зет (8шШ ёек Оепкепз) III. 2 \ У С I Е Ь е п е п ё е г М а I е г I а П $ I е г и п § ёез 1ок1всЬеп Оепкепз: ё»с рптаге МасепаН&египз ( ш Ве\уиВсзет 44

108 108

109 ПО ПО ПО 111 111 112 112 113 1-16 116

121 128

133 135

144 144

44

44

148

839

а!з ауегЬа1ез Оепкеп) ипё ё]'е зекипёаге Ма1епаНз1егип^ ( т ёег ЗргасЬе а!з уегоа1ез Оепкеп) IV. 01е зекипёаге МагепаПз^егип^ ёег ЗргасЬе а1$ уегЬа1е оёег „ёаз «езргоспепе Оепкеп* : Оепкеп 15Г ЗргасЬе ипё ЗргасЬе 131 Оепкеп V. 01е УУесЬзе1Ье21еЬип§ „ОДгкНспкек - Оепкеп - Ве\уиВгзет ЗргасЬе - уУопапеп" 01е \у*есЬзе!Ье2геЬипо „Ьех1коп - Огаттаак - \ У о П а П е п " I. 01е уУесЬзе1Ье21еЬип§ гмзспеп ёег Зетапик ипё ёег о г а т т а п з с Ь е п $ииктг ёег ЗргасЬе 1) 01е ТЬеопе ёег \УесЬзе1Ъе21еЬип§ ёез ШоНзсЬа&ез (ёег Ьех1к) и п ё ёег Огаттайк т ёег тоёегпеп

155

4

§ 4.

5ргасЬ\у1з5епзсЬап

170 175 190 190

190

2) Шаз 15* рптаг - сИе Зетапйк ёег ЗргасЬе оёег ё1е Зи-икшг ёег ЗргасЬе? 3) ОеЬбП ё1е Зетапик гиг ЗргасЬе ипё \уаз 151 ё1е ЗргасЬе иЪегЬаир*? II. Оег 0Ьег§ап§ у о т „Ьехет" г и т „\Уол": 1пге Оететзаткек ипё 1пг 1МегзсЫеё 1) 01е ЗсЬ\У1еп§кеП ёег ОеГтШоп ёез Ве^пгТз „\УоП" 2) Оег 0Ьег§ап§ у о т „Ьехет" гит „^гаттаизсЬеп Шоп III. 01е 2изаттеп\У1гкип§ У О П Ьех1к ипё Огаттаёк Не§1т 1пгег т1е§га1ег Аиггаззип§ 1) \У1е шегёеп ё1е \УбЛег 1 т зргасЫюЬеп Ве\уиВ1зет аигЪешаЬп? 2) Аи6егЬа1Ь ёег Зйгиктг ёез зргасЬПсЬеп ВешиВгзетз §1Ь1 ез кете \У6папеп: 1пге зетаппзсЬеп ипё §гаттаизсЬеп Е1§епзсЬаЛеп зтёчЬпеп а рпоп ап^еЬогеп 3) 0 1 е т(е§га1е \уесЬзе1Ье21еЬип§ гуЛзспеп ё е т Ь е х 1 к о п ипё ёег Огаттаак § 5. УУоЫп Ье\уе§1 зюЬ ё1е Ьеий§е ЗргасЬулззепзсЬаЛ? (ОЬег1е§ип§еп етез еМаспеп Ьт^шз&п пасЬ ёег ЬекШге ёез ВисЬез У О П Е. 8. КиЬг)акоуа: „01е У/оНаПеп у о т ко§шп\еп Зтпёрипкг ) I. З т ё пеие ШсЬШп§еп т ёег ЗргаспулззепзсЬап: „пеие Рагаё1§теп" ёег ЗргасЬе? II. Капп тап сИе \Уог*аЛеп ёигсЬ та(епе11 ипетрп!п§ПсЬе, тут15сЬе „Зинкшгеп ёез Веу/иВ1зет егюгзсЬеп? III. 5р1е§е1п <Ие \УопаПеп ё1е ,^ашг ёег От^е" мёег? IV. 01е тсЫ зйсЬЬаШ^е „ко^пШуе ТЬеопе ёег УУопапеп 1) 1з1 ё1е „ко^тйуе Веёеи*ип§ етег уУоПаг* зе1Ьз1 е т е уУопаН? 2) МсЫзёезючует^ег з т ё Ле УУоПаПеп „дгаттаСизсЬс" Как^опеп 3) 01е „ко^шиуе ТЬеопе ёег УУопапеп туеШел й\с 3(гик1игеп уегзсЫеёепсг ЗргасЬеп ипё ШЬн з1е ги е т е т уегетпекНсЫсп 31апёагё 4) З т ё „уУопаИеп ипё „ЗаодНеёег" е т ипё ёа$не!Ье? 5) \Уе1сЬеп УтегзсЫеё ^яЫ ез т ёег МейкхМофе ёег УпеегзисЬип§ ёег \УесЬзе1Ье7леЬип§ г\уьчспеп ЗргасЬе 44

44

44

44

194 200 204 204 208 218 218

223 225

226 228 232 238 244

44

244 251

44

44

840

261 266)

ипё Эепкеп т ёег „пиюизёзепеп ЗргасЬ^ззепзспап' ипё 1 т ВисЬ УОП Е.5. КиЬцакоуа? 6) Э\е ТЬеопе ёез „Ьп^шзпзсЬеп АЪзоЫпзтиз" апзти ёег ТЬеопе ёег „Ьп^шзпзсЬеп Ке1аёукаГ? '. 7) Е т 5р1е1 т к Тегпгит? , 8) 1з1 „ко^тёуе Ьт§шзпк е т е Уп^тзик? 2еП\уеП1§е 31а§паёоп т ёег тоёегпеп 5ргасЬху]'5зеп5сЬап? 4

4к

V.

§ 6.

§ 7.

Карке! 3 Э1е Ргогеёиг ёез АиЯэаиз е т е з \Уог1к1а88еп8у8*ет8 („ёаз АигЪаи8у81ет" ёе8 \Уог1к1а88еп8уз*ет8) \Ме тиВ ёаз Зузгет ёег \Уог1к1аззеп аиг^еЬаи* \уегёеп? I. 01е К1а$51Г121егип§ етез ОЬ)ек1з тиВ ё е т УУезеп ё1езез ОЬ^екгз етзргесЬеп И. Оаз РгоЫет ёег ЮаззШкапоп ёег ХУоггаггеп тгд ёигсЬ У1е1зет§е Метоё1кеп §е!оз1 III. „Кеёеш1е" Ъгу^. „^опапеп" оёег „\Уопк1аз8еп"? IV. Э1е \УесЬзе1Ье2]еЬип§ 2Ш15сЬеп „5ргасЬзуз*ет" ипё „ЗргасЬзи-икгиг" О'ге зутакёзсЬе ОЬегШсЬепзи-икшг ёез Заиез 1 т ОеШзсЬеп I. Б1е 1Чо1\уепё1§кек етег УогЬег§еЬепёеп Апа1узе ёег орегаёуеп АУогМаззеп II. МоёеНе ипё Моёе1Негип§ т ёег ЗргасЬчу^ззепзсЬап: III. 5*агке ипё зсЬ\уасЬе Зекеп ёез МоёеИз ёег „За^Неёег" (80) IV. 3(агке ипё зсЬ\уасЬе Зекеп ёез МоёеИз ёег „ишшие1Ъагеп

Копзё1иетеп (1Ж) и

Баз Рго^гатт ёез АитЪаиз етез пеиеп МоёеИз ёег Заг251гикшг VI. ЗутакёзсЬе ВеггеЬип^еп 1гп Загг VII. Эге РогтаНз1егип§ ипё ё1е Уегуо11коттпип§ ёез МоёеИз ёег „Заг2§Неёег" (ЗО) VIII. РогтаПз1егип§ ипё ё^е Уегуо11коттпип§ ёез МоёеИз ёег „ипгтНеШагеп КопзёШетеп (1Ж) 1) &\е итегогёпепёе Вег1еЬип§ 2) В\с ргаё1капуе Вег1еЬип§ 3) 01е \уесЬзе1зе1ёё аЬЬап^е Вег1еЬип§ 4) &\е Ъеюгёпепёе Вег1еЬип§ а1з Вег1еЬип§ аиг" ёег ЕЬепе ёег зупшкёзусЬепТСеГепзтдкшгёез Заггез 5) Баз УеггаЬгеп (ё1е Рогтеп) ёег КеаПзхегип^ УОП ёге1 Туреп ёег иппииеШагеп зумакизсЬеп Ве21еЬип^еп (113В) ёег рг&Нкаёуеп, итегогёпепёеп ипё ^есЬ$е1§ет$ аЬЫт$1$еп Вс7деЬип$еп (ТаЬеПе 1) 6) Ше УегУо11коттпип& ёс* МоёеИз ёег „ипгтие1Ъагеп Копзскиетеп (ОК) итег ВегискгнсЬё§ип8 ёег Туреп ёег иптШе!Ьагеп аумаксюсЬеп Ве/деЬип$еп (ОЗВ) ёег ргйё1каёуеп, итегогёпепёеп ипё \уесЬ$е1векщ аЬЫшщеп Ве7леЬип§ IX. 0*е Н1егагсЫе ёег ЕтЬексп ёез Яасде \т Моёе11 (8) X. Паа ктдкшге11-Гипкёопа1е МоёеН (8РМ) (9) а!з МоёеИ

272 273 274 279 282

300 300 303 309 310 313 313 316 321

327

V.

44

331 331 337 341 342 343 346 348

349

44

354 358

841

§ 8.

§ 9.

§ 10.

ёег зупСакпзсЬеп ОЪегШсЬепзгшкШг ёез Заг/ея И'е Аиззопёегипо ёег Мегкта1е ёег ШоПег аиГ^гипё ёез 8Ггикшге11-гипкиопа1еп МоёеПз (5РМ) ёез Заггез I. О'е Аи80пёегип§ ёег Мегкта1е ёег \Убпег аиг" ёег Огипё1а§е ёез ЗРМ'я II. Оег т ё'езег АгЬек ап^епоттепе ЕЪепепЬе§пгТ III. О'е ЕЬепеп ёег Зггикшг ёег ёеисзспеп ЗргасЬе 1) О'е тогрЬо'о^'зсЬе ЕЬепе 2) В1е \УоггЫ1ёип§8еЬепе 3) 01е зутакизсЬе ЕЬепе О'е Аиззопёегип§ ёег Мегкта1е ёег УУбпег аиг" ёег Тюгепзггикшг ёез Заегез 1) 01е ргозоё13сЬе ЕЬепе 2) 01е ТгапзюгтаиопзеЬепе 3) 01е 1о§'зсЬе ЕЬепе (ТаЬеПе 2) Метоёо1о§15сЬе Уогаиззесгип^еп Шг сИе АЪ§геп2ип§ ёег уУопЫаззеп 1) и\е ЕтзсЬаЧгип^ ёег уогаиз§езе121еп Мегкта1е 2) УеггаЬгеп гиг АЬ§гепгип§ ипё Апа1узе УОП ШогШаззеп . аиг* Огипё1а§е ёег уогаиз^езешеп Мегкта1е 3) Огипё1а§еп Шг ёге 2изаттепг"аззип§ ёег ХУбгГег т е т ипё ёегзе1Ьеп К1аззе

КарКе14 Баз 8уз1ет ёег \Уог1к1аззеп, ёаз ёигсп Шге 11п(егзсЬе1ёип§зтегкта1е Ьеёт§11$1 („Баз 8уз1ет ёег Вег1еЬип§еп " гшзспеп ёеп \Уог1к1аззеп) §11. 01е Юазз'Гшегипё ёег И е к и е п е п "ууоггШззеп аит^шпё ёег з(агкеп (е1п21§аги^еп) Ш*егзсЬе'ёип&зтегкта1е 1. (У) УегЬеп ' 2. (14) ЗиЬ$1апи\е 3. (А) Афекиуе 4. (I Пек.) Р1екпейе Ргопотта § 12. 01е ЮаззШг'египё ёег ип И е к П е г и п \\Ъгг.к1аззеп аиг^гипё ёег з1агкеп (еттл^аги^еп) итегзсЬе1ёипёзтегкта1е 5. (\У) 1п*егго§а*'уе Ргопотта1аёуегЫеп, \>У-"\Убйег 6. (М) Моёа1\убЛег 7. (Р) Ргарозкюпеп 8. (Ь) Ьо^зсЬе Рагйке1п 9. (Р) Моёа1е Рагпкет 10. (С) 1п1епзШкагогеп, УегзШгкип§з\Убйег 11. (К) Веюгёпепёе Коп*ипкй*опеп 12. (8) ТгеппЬаге уегЬа1е УогзНЬеп 13. (13) Н"п\уе'зепёе Ргопотта1аёУегЫеп, О-УУбпег 14. (К) 5а17ЛУбПег 15. (2) г^итегаНеп, 2аЫ\уох1ег 16. (О) Ро1$егип§8коп"ипки'опеп 17. (Н) ВеГеЬ1з\Убпег, Не'зсЬс\убп.ег 18. (В) ипшапёзаёуегЫеп, АёуегЫсп ёег Ап ипё УУе'зе 19. (V) итегогёпепёе Кспуипкйопеп 20. (I гег.) Ке/лргокргстотта. . 21. (О) Ргаё'капууубпсг

842

363 371 371 372 374 374 376 376 378 378 379 388 399 399 407 412

416 416 417 418 423 424 424 426 438 442 453 469 474 480 483 486 489 491 496 496 505 508 509

§ 13.

§ 14.

22. (Е) 1тег)екПопеп. АизгиГечУбпег, Етрт!пёип§з\убг1ег 23. (0) (ЗиаНШзаёуегЫеп 24. (У) Огаттаёзспе Рагёке1п 25. (Т) Етгипгип§з\Убг*ег 26. (I ипт\) Упг1екиег*е Ргопотша (ТаЬеИе 3) 0Ъегзсппе1ёип§еп уегзсЫеёепег \УогиЧ1аззеп 1п е т ипё с1етзе1Ьеп Ьехет аиг^гипё ёег зсп\уаспеп (31сп кгеигепёеп) Мегкта1е I. Кгеихип^еп е т ипё ёегзеШеп Мегкта1е Ье1 итегзсЫеёПсЬег АпгаЫ ёег \Уогт.к1аззеп II. $1'сЬ кгеигепёе \Уо«к1аззеп а1з е т а11§ететез Зузгет УОП ШогМаззеп (ТаЬеИе 4) Э1е „ё'т^позизспе Кгак" ёег уогаиз^езешеп Мегкта1е ипё ё1е „Кгагг ёег Аиззопёегип»" ёег \УоПк1аззеп (ТаЬеПеп 5. 6)

509 516 521 523 524

525 525 549 552

Карке! 5 Ваз 8у81ет ёег ХУогШаззеп, ёаз (1игсЬ Шг 1петапёег§ге1Геп Ъеёт§1131 (ёаз „8у8*ет ёег %е%еп8еЩеп ОЪегкгеигип^еп" ёег УУогШаззеп) § 15. Эаз Рипкёотегеп е т ипё ёегзеШеп Ьехете а!з УУбпег уегзсЫеёепег ^огхк1азеп 576 1. (V) СЪегкгеигип^еп УОП УегЪеп т к ХУбЛегп апёегег К1аззеп 578 2. (14) ОЬегкгеигип§еп УОП ЗиЪзтЪпуе т к УУбйегп апёегег Юаззеп 580 3. (А) ОЬегкгеигип§еп УОП Аа^екПуе т к \УбПегп апёегег К1аззеп 582 4. (I Пек.) ОЬегкгеигип^еп УОП Йекёеггеп Ргопотта т к УУблегп апёегег Юаззеп 585 5. (\У) ОЬегкгеигип^еп УОП т1егго§аёуеп Ргопотта1аёуегЫеп т к \УбЛегп апёегег К1аззеп 586 6. (М) ОЬегкгеигип^еп УОП Моёа1\убг1ег т к УУбПегп апёегег Юаззеп 591 7. (Р) ОЪегкгеигип^еп УОП Ргароз1ёопеп т к \УбПегп апёегег Юаззеп 600 8. (Ь) ОЪегкгеигип^еп УОП 1о§15спеп РагёкеЫ т к УУблегп апёегег Юаззеп 613 9. (Р) ОЬегкгеигип^еп УОП тоёа!еп РагёкеЫ т к ^бйегп апёегег Юаззеп 623 10. (С) ОЬегкгеихип^еп УОП ЫепзШкаЮгеп т к УУбПегп апёегег Юаззеп 626 П. (К) Ооегкгеигипдеп УОП Ъеюгёпепёеп Коп^ипкёопеп т к У/бпегп апёегег Юаззеп 642 12. (8) Опегкгеихип^еп УОП уегЬа!еп 1геппЬагеп УогзПЬеп т к Ш л е т апёегег Юаззеп 644 13. ( I » ОЬегкгеихип^еп УОП пт\ус1зепёеп Ргот>тта1аёуегЫеп т к УУбпегп апёегег Юаззеп 657 14. (К) ОЬегкгеи/лт§еп УОП 8а*2\уб«ег т к УУбпет апёегег Юаззеп 659 15. (7) ОЬегкгеихип^еп УОП ЫитегаНеп т к УУблегп апёегег Юаззеп 660

843

§ 16.

§ 17.

§ 18.

§ 19.

844

16. (С) ОЬегкгеигип^еп УОП Ро1§егип§зкоп)ипкг.юпеп т к уУбпегп апёегег Юаззеп 17. (Н) ОЬегкгеигип^еп УОП ВегеЫзшбПег т к Ууолегп апёегег К1аззеп 18. (В) ОЬегкгеигип^еп УОП итзитёзаёуегЫеп т к УУбПет апёегег Юаззеп 19. (V) ОЬегкгеигип^еп УОП имегогёпепёеп Коп)'ипкаопеп т к \УбПегп апёегег К1аззеп 20. (I гег.) ОЪегкгеигип§еп УОП Рег'ргокргопотта т к \УбП:ет апёегег К1аззеп 21. (О) ОЬегкгеигип^еп УОП Ргаё1каПу\Убг1:ег т к \Убп:егп апёегег Юаззеп 22. (Е) ОЬегкгеигип^еп УОП 1тег"екиопеп т к \Убг*ет апёегег К1аззеп 23. ((2) ОЪегкгеигип^еп УОП <ЗиаНШзаёуегЫеп т к уУбПегп апёегег К1аззеп 24. (У) СЬегкгеи2ип§еп УОП ^гапттаизсЬеп Рагике1п т к уУбггегп апёегег Юаззеп 25. (Т) ОЬегкгеигип§еп УОП Етгипгип§з\убпег т к УУбПегп апёегег Юаззеп 26. (I ипг*.) ОЬегкгеигип^еп УОП ипЯекиейеп Ргопотта т к УУбПегп апёегег Юаззеп Раз 5уз(ет УОП ОЬегкгеигип^еп Ье1 ёеп ШогШаззеп (ТаЬеНеп 7, 8) Карке1 6 Баз \Уог*к1а85еп$у51ет а1з Аизёгиск ёег 81гик1иг •- ёез зргаспНспеп Ве\уиЯй>етз ТгаёкюпеИе „К.еёе(еПе" (,ЛУогг.аг1еп") а1з ипзег Нп^шзПзсЬез ЕгЬе 1) \Уаз у/игёе аиг" ё е т ОеЫег. ёег „Кеёе(еПе" ёег т о ё е т е п Елпзшзйк аиз уег&ап§епеп ЕросЬеп 2и1еП? 2) О'е ТЬеопе ёег 1ёепиЧаЧ ёег ,Деёе*еПе" т уегзсЫеёепеп Зргаспеп 151 е т е 1Лор"е Оаз РгоЫет ёег УУогсЫаззеп (,Деёе1еИе") "з1 ёаз РгоЫет ёег ЗргасЬрЬПозорЫе 1) 01е АЬ^гепгип^ ёез зтпИспеп ипё ёез аЬз(гак1еп Оепкепз, ёез Оепкргогеззез ипё ёез ВешиВгзетз, ёег рптагеп ипё ёег зекипёагеп ЕЬепе ёег Ма1епа1'з'егип§ ёез Оепкепз ипё ёег ЗргасЬе 151 ё1е Огипё1а^е г11г ёаз Уегз*еЬеп ёез "УУезепз ёег ТЬеопе ёег УУогск1аз$еп 2) Оепкеп 181 ЗргасЬе, ЗргасЬе 181 Оепкеп 3) Оаз 2изаттеп\У1гкеп ёег "уУопЫаззеп т к ёег ЗргасЬе, ё е т Ве\уиВ(8е1п, ёег \У"гкПсЬкек 4) ЗргасЬе ипё УУогМаззеп з т ё е т ипё ёаззе1Ье; \"Уш1к1аз5сп з т ё зекипёаге МаСспаНз'египя ёез зргасЫ'еЬеп Вешивсчешк 5) Оаз ёге'зсЫсЬс'^е Зузсет ёег УУогёёаззеп 181 *уУ'ёегф1е||е1шщ ёег Зсгикшг ёез зргасЫ'еЬеп Ве\уиВ(8етз ёез МепзсЬеп О'е У1е1ёеип&кек ёег Ьехете 'з( ёаз Оезеся ёез зргасЫ'еЬеп Веууибсзетз ёез МепзсЬеп

661 663 665 670 674 675 679 682 685 685 686 688

699 699 707 712

713 715 717 720 722 725

1)

§ 20.

Э^е Ве\\/е§кгаП ёег У 1 е 1 ё е и ё « к е к ё е г Ь е х е т е ЬХ\У. „ О Ь е г к г е и г и п ^ е п * ' ёег \М)ггк1аззеп з т ё сНе ( з е т а п ё з с Ь е п ) Оепккате<юпеп 2) 1п У1е1ёеип§еп Ь е х е т е п ех1зёел е т « е т е т з а т е г Веёетип^зкегп 3) 0 1 е У1е1ёеиё<>кек ёег Ь е х е т е 151 ёаз С е з е г г ёез ВечуиВгзетз, ёаз т к ёег ВезсЬгапкгЬек ёез т е п з с Ь Н с Ь е п СеёасЬ1п15Уегтб§епз уегЬипёеп 181 4) З е т а п п з с Ь е Ш е п ё П с Ь к е к ёез зргасЬНсЬеп 2еюпепз 5) У/е1сЬе ЗсЫиззе \д/егёеп аиз ёег ТагзасЬе ёег У ] е 1 ё е и ё § к е к ёег Ь е х е т е §е20§еп? О а з З у з г е т ёег \Уоггк1аззеп 1 т Оеи1зсЬеп Г. Б а з ёге15сЫсНё§е З у з г е т ёег \Уог1к1аззеп а1з \У1ёегзр1е§е1ип§ ёез зргасЬНсЬеп ВечуиВгзетз 1) 0 1 е М е т о ё о 1 о § 1 е ёез АигЪаиз ёез \уоПк1аззепзуз1етз 2) „ О а з З у з г е т ёез А и г Ъ а и з " ёез Ш о г г М а з з е п з у з г е т з 3) „ Б а з З у з г е т ёег У е г Ь а к т з з е " ипгег ёеп \уоггк1аззеп 4) „ О а з З у з г е т ёег 0Ъег$сЬпе1ёип§еп" ипгег ёеп \Уоггк1аззеп И . 0 1 е \УесЬзе1\У1гкип§ ёег ВезгапёгеПе т п е г Ъ а Ш ёез ёге1зсЫспё§еп Х У о П к Ь з е п з у з г е т з 1) 0 1 е \Уеспзе1\у1гкип§ гулзспеп „ ё е т З у з г е т ёез АигЪаиз*', „ ё е т З у з г е т ёег У е г Ь а к т з з е 4 ' ипё „ ё е т З у з г е т ёег 0Ъег5сппе1ёип§еп" т п е г п а 1 Ъ ёез ёге1зсЫспг1§еп \Уог1к1аз5епзу51етз 2) 0 1 е А Ь п а п ^ к е к 2\у1зспеп ё е т Т у р ёег уУогск1аззе (Шгеп М е г к т а 1 е п ) ипё ёег А п г а Ы ёег Р и п к г ю п е п т ёеп Ь е х е т е п , ё1е ё1е ХУбггег ё!езег К1аззе г и з а т т е п аизтаспеп 3) О а з ёге1зсЫсЬп§е У У о п Ы а з з е п з у з г е т зр1е§ек'ё \& М е п г ё 1 т е п з ю п а 1 к а г ёег З р г а с п е г з с Ь е т и п ^ е п у л ё е г III. О а з ёге^зсЫсЬё^е \ У о « к 1 а з з е п з у з г е т 1т Оеисзспеп зрье^ек ё1е УопуаЛзЪелуезипз ёег З р г а с п м з з е п з с Ь а п ш ё е г 1) У/е1сЬеп В е к г а ^ гиг ёеигзсЬеп С г а т т а п к Ызгег ёаз Ыег а и ^ е Ъ а и г е ёге18сЫсЫ1§е У У о г М а з з е п з у з г е т ? I) 0 1 е А Ъ ^ г е п г и п ^ ёег \УогГк1аз5еп 1т ОеигзсЬеп 131 Ы с Ы А Ь з с Ы и В , зопёегп пиг е т е Уогаиззеггип^ Ш г 1Ые егзсЬбрГепёе А п а 1 у з е Цитированная литература О г л а в л е н и е н а р у с с к о м языке О г л а в л е н и е н а н е м е ц к о м языке

725 730

735 743 748 750 750 750 756 757 766 768

768

774 778 782 782

788 793 831 838

845

Научное издание © Кривоносов Алексей Тимофеевич

Система классов слов как отражение структуры языкового сознания (Философские основы теоретической грамматики)

Уважаемый читатель! Автор книги, если Богу будет угодно, намерен вернуться к некоторым философским вопросам языкознания, часть из которых затронута здесь. Поэтому автор заинтересован в дальнейшем обсуждении поставленных в книге проблем и был бы польщён, если бы желающие выразить своё отношение к книге или поставить вопросы для их дальнейшего обсуждения смогли бы это сделать в письменной или в устной форме. Мой адрес:

РгоГ. Бг. А1ехез Т. КПУОПОЗОУ 3727 АтЬоу Коаё §1а1еп Ыапй, Уогк, 10308 - 2519 118А

Телефон: 718 - 227-1760 ; 718 - 966 - 7317 Факс: 718-'575-2120 Е-таП: клУОпо$@тта$рпп§.сот

Типография ордена «Знак почета» издательства МГУ 119899, Москва, Воробьевы горы. Заказ № 1269 Тираж 300 экз.