ИТИЧЕСКАЯ ОСОФИЯ ИЗБРАННЬIЕ
TEKCTbl
Составление, вступительная статья и примечания-А. Ф. Грязнова
Перевод с английск...
94 downloads
254 Views
7MB Size
Report
This content was uploaded by our users and we assume good faith they have the permission to share this book. If you own the copyright to this book and it is wrongfully on our website, we offer a simple DMCA procedure to remove your content from our site. Start by pressing the button below!
Report copyright / DMCA form
ИТИЧЕСКАЯ ОСОФИЯ ИЗБРАННЬIЕ
TEKCTbl
Составление, вступительная статья и примечания-А. Ф. Грязнова
Перевод с английского И. В. Борисовой, А. Л. Золкина, А. А. Яковлева
Издательство Московскоrо уни&ерса.tтета
1993
ББК А 64
87.3
Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета ~осковского университета
1
Аналитическая философия: Избранные тексты Сост., А64 вступ. ст. и ком мент. А. Ф. Грязнова.- М.: Изд-во МГУ, 1993- 181 с.
ISBN 5-211-02147-9.
Антология
содержит наиболее
известные
тексты
представителей
аналитической философии, одного из самых влиятельных направлений западной философской мысли ХХ века. Работы выдающегося ан г лий ского философа Б. Рассела в увлекательной форме рассказывают о возникновении аналитической методологии в борьбе с различными те чениями идеалистического монизма. Статьи М. Шлика фактически являются манифестом логического позитивизма Венского кружка.
В классической статье Д. Э. Мура отражены особенности «среднего этапа:. развития аналитической философии -так называемой лингви стической философии. Ряд работ освещают современные взгляды ана литиков на проблемы сознания, мышления, языка. Включенные в ан тологию тексты переводятся на русский язык впервые. Для специалистов по философии. логике. .,,ингвистике, психологии,. студентов и преподавателей.
А
0301030000-081 52-93 077(02)-93
ББК
©
А. Ф. Грязнов. Сост., вст. статья. прим.,
ISBN 5-211-02147-9
87.3
(е) И. В. А. А.
1993
1993 Борисова, А. Л. Золкин. Яковлев. Перевод с ан г л .•
СОДЕРЖАНИЕ
К
4
публикации
Рассел Б. Мое философское развитие (г лавы
5, 7)
11
Шлик М. Поворот в философии Ш лик. М.
О
Айер А. Д.
фундаменте Язык,
28
познания
•
истина и логика
33
•
(глава
6)
50
Мур Д. Э. Доказательство внешнего мира
66
Малколь.м. Н. Мур и обыденный язык
84
Чизол.м
Р.
Философы
и обыденный язык
Остин Дж. Значение слова
100 .
Армстронг Д. М. Материалистическая теория сознания Дэвидсон
Д.
Материальное
сознание
Дэвидсон Д. Об идее концептуальной схемы Страуд
Б. Аналитическая
Примечапия
философия •
и
метафизика
105 (глава
17)
121 •
131
•
144 159 175
К публикации
Отечестrвенно:му читателю предоста1вляется возможность ознакомиться ·с ~подборкой тек!стов ф1илооофов, принадлежащих
,к аналитической традиции в западной философской мысли. Не смотря
на
ее
з1начит.ельное
влияние
и
расцрос11ранение
в
мире,
у ~нас аналитическая ·Философия остается, пожалуй, одним из наи.менее 'Изученных 1направлений. А между те:м ·имен,но в ней получила наиболее полное выражение хара~ктер.ная тенденция философии ХХ века- своеобразный «поворот к языку». В от лrичие от <
Аналитическая философия ·видит в языке ~не просто сред ство
передачи
векоторого
содержания,
но
,и
самостоятельный
объект исследования, необходимый компонент любого рацио iНального д'ИСКУiр·са. Нич·еrо ~не поделаешь, но философия наше го ~столетия (tв особенности послевоеНJная) ст,реми'Гся ·стать и в определенной
мере 1ста~новится строгой
и ТОЧIНОЙ диоциплиной.
При эrом западное философское ~сообщество в целом ~воспр·и нимает а:налитическое философ~ствова,ние как реализацию наи более приемлемого сего~щня •СТIИЛЯ «философ1ской работы». Это, разумеется, не IИ(ЖЛючает яеrативноrо отношения ~к данной фи лософии 1и ее nр·инципам со 'СТОiроны предстанителей других на-
...
nравлении,
до
сих
ПQР
IОМотря,щJИх на 'нее
чер~ез
приэму
позити-
вист.ско·rо ее об1раза. В:месте с тем- и это показательно- мно гие
из
tних
цредпоч'Итают
артументировать
·свои
'Взrляды
та,к,
как это делают философы-а1нал'И1'1ИКIН. Философ,ские жу,рналы феноменологической и герм,еневтичес.кой ориентации уже не С'Голь rразительно
отл,ичаются
по
...
авоеи .направленности от «ана-
ЛIИТических» ж~рналов, как прежде. Преобладающая сейчас интеrративная тенденция (а это было особенно за,м·етно на по следних В1семир.ных философс.ких конnрес.сах) проявилась и в ссздании tвюевозмож·ных синтеТ!ичеаких ~концепций, сочетающих u
аналитичес1КИИ и иные ~по~ходы.
т,радиционно iПрИ1нято считать анали~ичеокую философию цродолженiJ-Iем и законной наследницей брита1нской эм.п:ириче ской традицИ!и.
В
определе~нном
плане это действителнно так.
Однако у истоков данной ·Философ,ии не тол:ыко Гоббс, Локк, Бер~кли, Ю'м, Д. С. Милль, 1но и А~ристотель, Декарт, Лейбниц, Кант. Н·епонима1ние этого обстоятельсwа сказы,вается на оцен ках и .интерпретации анали'I'ичес·кой фило.софии- так:их ее раз новидностей, например, как ранние учения Б. Рассела и Л. Вит rенштейна.
4
В .нашей литературе изучен~ие анали~ичеокой Ф~ил.ософии в основном ограничивалось логическим позитивизмом. Конста·
тация краха прог.раммы Венского ·КJруж1ка до •СИХ ~пор воспри .н~имае~ся
м•ногими
как
в~ид~ности
анал.итичеокой
слабости
и
окончательный
философии.
противоречия
этой
при~говор
любой
Но выявленные реальные
программы
(крайняя
«анти-ме
тафизическая» уста~нов~ка, односторонний .индуктивизм, кацнанизм
·и
р·еду'кд'ионизм
в
разно
мето.доло11ии
наукrи,
вернфи
рез;кая
дихо
тоl'лия аналитичеакого 1И ~оинтетическ•ого, феноменализм в тео рии поз~нания ·и т. д.) fВ 'ИСТОiрическом плане способствовали преодолению
этапа
логичеако~го
iПОзитивизма,
·СерьеЗ/ной
моди
фикаци.и аналитического подхода. Воинствующее 1неприя~ие традиц~ионной философской («.метафизической») Проблематики сменилось скими
и.н'тересом
:К
ее
освоению
·новьLми
логико-аналитиче
методам11-1.
И:сторики и 1ком·ментато·ры аналитичеак.ого движения выде ляют самые ,различные его этапы ~и ·ра3новидности. В настоя щую антологию, п~редставляющую собой ·пе.рвое у iнас иJiфор!\Iа тивное введение 1В п.робле.матику аtнал1итической фил·ософии, мы стремились
включить
самые
характерные
главных этапов. Первую группу аВ'торов условно
моЖ'но
отнес'I'И
к
и
яр.кие
явления
ее
(Ра.есел, Шлик, Айер)
<<1ромаrнтичеюкому»
этапу,
характери
зующ·емуся ~беа.nра:нич:ной У'ВеР'енностью в возможностях но.вого м~етода
анализа,
ской лоТ~ИIКИ.
в
о~снове
ко"ГОро·го- достиже1ния·
Тексты второй
(Гiруппы,
·математиче
принадлежащие
Муру,
Малкольму, Остиrну, а та\Кже 'КIРIИТ:Ическая статья Чизолма, от личают·ся оt>:ращением 1к ·Философско-лингнис'Гичес:кой пробле маТ!ике естествеН\ного языка. И 'Наконец, тексты третьей группы
а:второ.в
(А~рм·ст.ронг, ДЭ!Видсо·н, С"Грауд)
·показывают широкую
проблематику поэднего эта{па а.нали"Гичеокой филосоrфии. Ядро новейшей аналитичеакой ф 1илософии состаiВляют, как правило, программы и !КОНtце~птуальный аппарат, вырабатывае мые в философии языка, а <<пер1Иферию»- другие а,нал,итиче ские д·исципли;ны: ·«·философия ~сознания», «1филосо~фия дей ствия», «философия лоrtики», «~философия морали», аналитиче ская ·м·етафизика и т. 1п. В последние годы она распространяет свои мето~ы .на новые 1предметные обла1сти, ~осваивает социо культу,рную проблематику, по-nрежнему делая основной ак цент 'На логико-лингвистич•еской
стороне .рассматриваемых воп
росов, ·на ~способах аргументации и обоснования.
Антологию о1rкрывают д1Ве .главы из ~интеллектуальной авто биог,ра~фии английского ·философа Б·ерт.ра~на Расс·ела ( 18721970), посвященные самому раннему периоду его т.ворчества. Отечественному читателю известны обtцественно-пол,итическая деятельность Рассела, его заrvr~ечателыная эссеисти.ка, ,работы по ис-гории 1религии и философи~и. В мень·шей степени из.вес11ны ло гико-фило·софоК'ие и эпистемологические 'Труды филоrеофа, при несш'Ие ему 'МИiро,вую славу. В теч·ение долгой жиз1НИ его вз·гля ды 1в з·начителЬ~ной ~степени эволюцио1Нировали. И·стори~ки фи-
лософии выделяют различные этапы данного процесса, зачас туiо
·расходя-сь
во
м,неНtии
относительно
оценки
тех
или
иных
лериод~ов. Составитель антологии придерживае"f1ся мнения, что наиболее важные философские ·и •научные ~результаты были по лучены Раоселом в 'период, охватывающий пер,вую четверть ХХ в. В этом пла1не описание английским ~философом (кста'f!и, известного своей способностью к самоанализу) данного этапа не может не nривлечь внимания. Во-первых, .рассказы·вается о
борыбе, котору1о вел'И Рассел и Мур •С tнеогетельянокой логи кой «~внутренних отношений» и философским мониз.мом. Рассел тонко ~вс·юрывает противоречия этой объективно-идеалистической концепции,
противопоста.вляет ей
и образ плюрал~истической ему
пред,ставлялось,
логику
Вселенной,
харакТ€ру
«внешних от.ношений»
соо-лветст.вующий, как
совр·еменной
,науки
и
«реали
стич·еско,му» вз,гляду. Во-вторых, 'МЫ знакомим,ся 'с истареней создаtния ФУ'ндаментального Тlруда «Prin,cipia Mathemati·ca», ставшего реалtизацией программы логицизма. Здесь же показа но, какую роль в формировании философии Рассела сыграло откры-лие .различных (теорет~ико-.множествен.ных и семантиче ских) парадоксов. И наконец, рассмотрена знаменитая теория u
u
дескрипции- отправном
пункт
расселавекого
логического
ана-
лиза языка. К :началу 20-х гг. логико-эпистемологичеокие и он тологичесК!ие
идеи
английского
философа будут объедине~ны
в
концепции логического атомизма. Надеемся, что читатель смо жет по достоинству оценить оригиналыный автор·ский с-лиль и ясность ·изложения труднейших tвоnросов, специфичес.кий рас селовекий юмор.
Логич·еак·ий позитивизм Венек·ого ·КJружка ·пре.дставлен дву мя работа,ми его главы-Морица Шлика (1882-1936). Пер вая
из
них,
по ~существу, 1представ·ляет собой
ма.нифест этого
движения. В беакомп.ромиооной манере Шли1к подчер,кивает ре волюцrионный поворот •В ф'Ило,софии, осуществленный логиче ским позитивизмом. Здось мы ~вс'J)р·ечаемrся с четк1им изложени ем црИiнципов этой доктрины: тез 1 исом о философии ,как дея телыности по логичес~кому анализу языка, требова.нием верифи }(ации любых предложений, подчеркиванием ,бессмы~сленности
nреДIЛожений «метафизи·К'И» и т. д. В-горая работа rв разверну том ~виде предстаrвляет собой 3На'менитую .концепцию «протокольных
u
предложении»,
с
u
помощью tкоторои
логические
позити-
висты 'пытались ре:шить проблему обосноваrния эм~пирического базиса на}iКИ. Данная концепция, а также ·неопозитивистское различение ·синтетичесrких (эм!Пи,рических, ·фактуалыных) и ана литичес·ких (априор,ных, логических) предложений были в дальнейшем подверnнуты к.,ритике многими философами анали тичеекой ориента1ции. Это (помимо в.оего прочего) показывает ошибоч.ность еще бытующего в литературе отождествления все го
а.наЛИТИЧе.СКОГО д'ВИЖеiНИЯ С
Наиболее
извесТ1ным
в
ПОЗИ'ТИВИЗ'М'ОМ.
А·нглии
Венюкого кружка был Алф.ред Айер
6
.последователем
(1910-1989).
~концепции
Ему как ни-
кому другому удалось приспоеобить эту концепцию к традици ОНIНО·МУ
брита.нскому
эмпиризму- так сказать,
придать
ей ·На
циональную ок.расеку. Пр'Ине,сшая известность ее ав'Гору юни.га «Язык, истина и логика» была написана им вскоре nосле оконча1ния .научной стажировки в Вене. Формулиров-ки тради ционных философских ;проблем он оценивал ·как «научно IНе осмы~слен.ные» (т. е. :не являющиеся ни истинными, ни ложны ми).
«Метафизиче,окие»
тавтологиями
утверждения, ,не буду~чи
или эмnирическими
лосгичееким·и
гипотезами, возникают, по его
м.нению, в результате логических и линг.вистичео~их ошибок .. Поэтому философия должна сстать крити.ко-аналитич·еекой дея тельностью по проя-снению значения предложений. В центре
внима·ния Айера оказал,ся принцип прямой верификации з:на ния в непосред•ст.венном чувственном опыте ·субъекта. Однако под
u
воздеист.вием
·к.рити'Ки
IВО
стал рассматривать данный
втором
принцип
ское т.ребование. В дальнейшем вали
от
логического
изда.нии
~кни•ги
как сугубо
он
уже
методологиче
взгляды Ай-ера эволiоциониро
позитивиз.ма
·к
.концепции
«у.сонерше·нство
ванного реализма», обосновывающ-ей .нефеноменалистичес-кий характер поз.нания. Неюмотря на это, его взгляды iHa этическую проблематику 1не 1 Претер.пели ·столь серьез·ной тра.н.офор,мации. Этим, в частности, о~бъя,сняется включ·ение .нами в антологию главы,
u
посвященнон
морали,
а
также
u
ор·игиналь·нои u
логическом
и суждений о боге. Коллега Рассела
~
эмотивистскои
:юритике
«ценнос~ных
концепции ...
сужд·ении»
Кембриджскому университету Джордж Эдвард Мур ( 1873-1958) ~прославился не большими произве д€ниями, а .некоторыми ~своим·и статьями 1 • С его именем связа ны такие нвления, ка,к философская «защита здравого смыс ла» (так, кстати, ·Назы1Вае11ся ·одна из его ·статей), трактовка философского анализа как метода перефорrмулировки двусмыс ленных выражений в более ясные, обоснование нео.реалистиче-
...
скои
концепции
по
~познавательного
проц·есса
в
полемике
с
идеа-
лизмом берклианекого типа, разработка теории «чувственных данных». В отлич1ие от Рассела Мур почти не 1прибегал к фор
мально-логическому
а1нализу для
хия- концептуальный
решения
(лингвистический)
проблем. анал·из
Его
сти
различных
фраз естественного языка, вводящих в заблуждение. В этом плане он стоит у истоков линnвис1lической философии. П~равда~ лингвистический анализ для него был н·е самоцелью, а лишь средством для ,реuiения традиционных филосо·ф.ских нроблем.
Это нагляд1но подтверждает и ПУ'бликуемая нами статья Мура, поводом
са
о
для
которой
доказательстве
думается,
получит
послужила
кантовекая
существования
удоволь-ствие
о
веrцей
постано.вка
вне
филигра.нной
нас.
вопро
Читатель,
л·ингвистиче-
Единственной крупной работой философа была книга «Принципы эти КИ» ( 1903), в которой «Натуралистической» этике противопоставляется по зиция этического интуитивизма. Русский перевод ее опубликован в 1984 ~ 1
7
екай ~работы философа, его пристального внимания к тончай шим смысловым нюансам ~слов. Са~мо же доказат·ельс'f1во пред ста1вляет собой классический артумент с позиции «здравого смы·сла»,
Статьи
который
Л'\ура
противопоставляет.ся
вызвали
в
скептической
англо-американской
позиции.
философии
оживленную 'полемику, п,рим·е,ром которой, в частrности, ~служат
публикуемые в антологии те:юсты Нор·мана Мал~кольма и Ро дерика Чизолма. Первая написана лингвистическим филосо фом, явно симпатизирующим взглядам Мура, вторая- филосо фом-аналитиК!ом, испытавшим в то же время .значи-гельное вли яние феноменологии Ф. Брентано.
Что же касае"ся ·соб·ст.венно лингвистической философии~ то это Од'НО из течений аналитической философии, получившее на ибольшее ра-спространение 1в англосаксонских :странах в 3050-·е tгг. Пом·имо Мура другим важным источником лингвисти ческой философии явилось позднее учение Витгенштейна, его теория языкового значения «как употребления». В основном разделяя
критическую
«а.нти-метафизичеокую» установку логи
чес~их позитиви·стов, представители лингвистич·ес·кой филосо~ фии по-иному объясняли ~причину философских заблуждений, которую они
находили
не в сознательной
эксплуатации
«мета
физикам·и» неточностей и двусмысленных форм 'Выражения, а в самой ~стихии есте·ственного языка, его «·глубинной граммати ке»,
порождающей ·парадоКJсалыные предложения и
всевозмож
ные лингвистичеокие «Ловушки». Заблуждения устраняются путем прояснения и описания «обычных» (парадигматических) способов )'iпотребления слов и выражений, в-ключения слов в органически
присущие
им
контексты
...
человеческом
·коммуника-
ции, введения в качестве критерия осмысленности требования возможности антитезы любому употребляемому слову, осущест вления номиналистической критики тенденции к унификации различных случаев употребления. Начиная с 60-х гг. происхо дит сближение .проблематики и исследовательских подходов лингвистической 'Философии и ряда направлений современной лингвистики (прежде всего в области лингвистической прагма тики). Как можно судить по статье Мал·кольма, для лингвистиче ской философии принципиально важно установление отноше
ния ~философских высказываний к «обыденному язы-ку». Если оказывается,
что
между
ними
имеет
место
~противоречие,
то
это будет означать опровержение философского высказывания.
Сами же обыденные выражения, по Малкольму, не могут быть противоречивыми, ибо они успешно употребляются нами для описания тех или иных ситуаций. Такие выражения выполняют роль
критерия
правильности.
Однако рассуждения лингвистических философов на этот счет достаточно уязвимы, что и показывает в своей статье Чи золм, подчеркивающий независимость содержания философских
8
утверждений, от употребляемых конструкций «обыденного язы ка».
П)llбликуемая статья Джана Остина ( 191 1-1 960) также написана в характерной манере философии «обыденного языка». Об этом авторе следует с-казать особо. Отношение аналитиков к нему претерпевало изменения. Годы почти безоговорочного господства Остина и «оксфордской ш·колы» на ·британской фи лософс-кой
сцене
омепились
периодом
столь
же
единодушного
отказа от привитого им стиля философствования. В последнее же время отношение к Остину более взвешенное, учитывающее достоинства
Остин
и недостатки его подхода.
надеялся, что
в
результате его деятельности
появит
ся новая дисциплина, являющаяся синтезом философии и лин гвистики- «лингвистическая феноменология». Центральное
место в его ранних ра:ботах занимала тивных» и понимал
«констатирующих»
высказывания,
rо действия,
концепция
высказываний.
о.казывающиеся
«перформа
Под первыми
исполнением
он
некоторо
под вторыми- дескриптивные высказывания, спо
собные ~быть истинными или ложнь1ми. В дальнейшем он пре образовал данную концепцию в теори1о «речевых актов»: локу тивного акта (т. е. акта говорения самого по себе), иллокутив ного акта (т. е. осуществления одной из языковых ·функций вопроса, оценки, приказа и т. !п.) и перлокутивнога а:кта (вы зывающего целенаправленный эффект воздействия на чувства и мысли восприни~мающих речь людей). Эта теория оказала большое влияние на новейшие раrботы лингвистов и логиков.
Что же :касается собственно статьи «Значение слова», то она, как ·представляется, позволит читателю проникнуть в «лабора торию» лингвистической философии, почувствовать конкретный характер самой аналитической деятельности. Текст австралийского философа Дэвида Армстронга
(р.
1926)
открывает заключительный раздел антологии, вклю
чающий в себя более поздние работы аналитиков. В нем изло жена точка зрения «научното материализма» на проблему со знания и психических nроцессов. Это течение, возникшее в рам ках аналитической философии в 60-е гг., до сих пор имеет зна чительное число сторонников и последователей. В последнее время для обоснования своей позиции они привлекают данные rv1оделирования
психических
процессов
с
помощью
компьюте
ров. В изложении Армстронга тезис о тождестве ментальиого и физического представлен с наибольшей прямотой и оnреде ленностью. И хотя автор результаты
современной
в
одной
контекст
из
арг~ментирует, исnользуя конкретные науки,
его
са.мых древних
рассу,ждения
и
вписываются
фундаментальных
блем философии- так называемой психофизичес-кой
про
(психофи
зиологической) пробле·мы.
В отличие от Армстронга, Смарта и дру.гих «научных мате риалистов» американский философ Дональд Дэвидсон (р. 1917) nодчеркивает несводимость ментальпого к физическому, квали-
9
фицируя свою позицию как «аномальный монизм». При этом он строит
оригинальную
онтологию
«событий»,
которым
(наряду
с объектами) придается базисный статус. Главную задачу Дэ видсон видит в разработке формальной теории значения, свя занной с вопроса·ми обучения языку. Отталкиваясь от семанти ческой теории истины для фор.мализованных языков, выдвину
той А. Тарским, он стремится эксплицировать механиз.мы по рождения ~бесконечного количества истинных предложений естественного языка из конечного набора аксиом и правил вы вода. Решение этой задачи, согласно Дэвидсону, позволит объ яснить,
ка·к
происходит
понимание
говорящего
в
процессе
ком
муникации. Пони,мание отдельного предложения он сближает со способностью понимания человеком всего языка как единой системы. В своей «радикальной теории интерпретации» Дэвид сон
показывает
связь
семантического
значения
с
индивидуаль
НЫIМИ и социальными структурами верований, убеждений, жела ний, целеполаганий, на:мерений и т. д. Его логико-семантичеекая
теория
также
связана
с
u
«теориеи
u
u
деиствии»,
u
построеннон
на основе «-принципа рационализации>> (т. е. каузального объ яснения действий). Следует предупредить, что статьи Дэвидсо на сложны и rпотому требуют от читателя не только особого внимания,
но
и
определенной
специальной
подготов·ки.
Завершающая антологию статья американского философа Барри Страуда (р. 1936) носит обзорный характер. В ней пред ставлены главные этапы эволюции аналитической философии. Читателю, очевидно, будет интересно сопоставить оценку Страу дом раннего- расселавекого-периода с публикуемыми текс та,ми самого Б. Рассела. Эту статью можно рассматривать как
обобщающий комментарий и к другим текстам философов-ана литиков.
В
Составитель данной антологии не претендовал на полноту. нее включены лишь наиболее репрезентативные материалы,
отражающие
основное 1проблемное
содержание
и
альтернатив
ные подходы в ра~м·ках аналитической. философии. Надеемся, что работа в этом направлении 1будет продол.жена. На наш вз!Гляд, .данная книга будет полезна не только любителям «стро rой» философии, но и лингвистам, психологам, логикам.
Б.
Рассел
МОЕ ФИЛОСОФСКОЕ РАЗВИТИЕ
Глава
5
БОРЬБА ЗА ПЛЮРАЛИЗМ
К концу 1898 года Мур и я восстали против Канта и Гегеля. Мур начал ·бунт, я верно за ним последовал. Думаю, что первым опУ'бликованньюм разъяснением новой философии стала статья Мура в журнале «Майнд»- «Природа сужде ния»*. В·последствии мы отказались от .многих тогдашних идей,
однако лом
критическую часть,- именно, что факт в общем
независим
от
опыта,- продолжаем
Несмотря на общность позиции,
лософии вержение
Впрочем,
считать
и
це
правильной.
интересовало нас в новой фи
разное. Полагаю. что для Мура главным ·было опро идеализма,
идеализм
и
а
для
меня- опровержение
мониз~м
тесно связаны
монизма.
в учении об отно
шениях, дистиллированном Брэдли ** из философии Гегеля . .Я назвал его учением о внутренних отношениях) а собственные взiглялы- учением о внешних отношениях. Согласно учению о внутренних ми
в
отношениях
выражает
конечном
прежде
всякое
всего
отношение
внутренне
счете- свойство того
между
присущие
целого,
дву;мя
им
которое
члена-
...
своиства,
они
образу
ют. С некоторыми отношениями это похоже на правду. мем, к примеру, любовь или ненависть. Если А любит это отношение
проявляется,
а
может
быть,
и состоит,
а
Возь Б, то
скажем,
в некотором умонастроении, испытываемом А. Даже атеист должен признать, что человек может любить бога. Отсюда сле дует, что любовь к богу- у:монастроение, а не сам факт отно
шения. Однако меня интересовали отношения более абстракт ного рода. Предположим, что А и Б- события и А произошло раньше, чем Б. Вряд ли есть что-либо в А, благодаря чему н~ зависимо от Б оно обладает тем, о чем мы говорим, когда упо
минаем Б. Лейбниц приводит крайний пример: если у человека, живущего в Европе, есть жена в Индии и она умирает, а он об этом
не
знает,
то
человек
должен
внутренне
измениться
в
са
мый момент ее смерти. Именно с такого рода учениями я и ера жался. Учение о внутренних отношениях особенно неприменч мо в ·случае «асимметричных» отношений (когда некоторое от ношение имеется между А и Б, но между Б и А его нет). Возь
мем отношение «раньше». Если А раньше Б, то Б не раньше А.
Если вы попытаетесь выразить отношение между А и Б посред ством
прилагательных
к
А
и
Б,
то
вынуждены
будете
прибег
нуть к помощи дат. Вы можете сказать, что время события А есть свойство А, а время события Б есть свойство Б. Но это не nоможет, потому что вы должны будете сказать далее, что вре мя, когда произошло А,- более раннее, чем время, когда про
изошло Б~ и вам некуда деться от указанного отношения «рань-
11
ше». Если вы станете считать это отношение свойством целоги,
составленного из А и Б, то окажетесь в еще более трудном по ЛО)Кении, ибо в этом целом А и Б не упорядочены, и вы не смо жете различить между «А раньше Б» и «Б раньше А». Асим метричные
отношения
играют существенную роль
в
математике,
так что это учение было здесь весьма важным.
Возможно, лучшей иллюстрацией будет цитата из моего до клада, прочитанного в Аристотелевском обществе в 1907 году и посвященного книге Г аральда Иоахима « Природа истины» «Все рассмотренные нами учения выводимы из одного цент рального логического учения. Сформулируем его следующим образом: «Всякое отношение коренится в природе членов отно шения». Назовем его «ак~сиомой внутренних отношений». Из ак
*.
сио~ы следует, что целое реальности или истины должно быть значимым целым, в смысле м-ра l1оахима. Ибо каждая часть будет иметь природу, выявляющую свои отношения к каждой другой части и к целому; отсюда если природа любой части nолностью
известна,
дой его части; ностью известна, отношения
u
частеи
то
известна
также
природа
целого
и
каж
и наоборот, если природа целого пол то известны будут его отношения к частям, друг
к
другу
и,
следовательно,
природа
каж-
дой из частей. Очевидно также, что если реальность истины яв ляется значимым целым (в смысле м-ра Иоахима), аксиома внутренних отношений должна быть истинной. Отсюда аксиома эквивалентна монистической теории истины.
Далее, u
дои»,
из
если
мы
аксиомы
не
различаем
следует, что по
между вещью
и ее
истине ничего нельзя
«npиpoрассмат-
ривать вне отношения к целому. Ибо если «А относится к Б,.>, А и Б относятся так)ке ко всему остальному во Вселенной. К.ог да мы рассматриваем ту часть природы А, благодаря которой А относится к Б, мы, оказывается, рассматриваем А через от ношение к Б; но это абстрактный и лишь частично истинный способ рассмотрения А, ибо природа А, которая ТО)Кдественна с самим А, содер)кит в себе основания для отношений ко всему
другому, а не только к Б. Таким образом, ничего истинного об А сказать нельзя, если не учитывать всю Вселенную; и тогдз то, что говорится об А, будет тождественно тому, что говорит ся обо всем остальном, поскольку природы различных вещей дОЛ)КНЫ выра)кать, подобно монадам Лейбница, одну и ту же систему отношений. Рассмотрим теперь более подробно смысл аксиомы внутрен
них отношений и доводы за и против нее. У нас есть для нача ла
1)
два
возможных
реально
смысла:
считается,
что
ка)кдое
конституировано природами его членов
которое они образуют,
2)
отношение
или
целым,
или что просто ка)кдое отношение ко
ренится в этих природах. Не вижу, чтобы идеалисты их разли· чали;
наоборот, вообще говоря,
суждение
с
его
следствиями,
тем
они
склонны
самым
отождествлять
реализуя
одно
из
ха
рактерных положений прагматизма. Различение этих двух смы~-
12
лов
однако,
не столь уж
важно,
поскольку оба они
ведут к
воз~рению, согласно которому отношений вообще нет.
Аксиома внутренних отношений в любой ее форме приводиr,
как справедливо настаивает м-р Брэдли (см. «Видимость и ре альность», 2-е изд., с. 519: «Реальность едина (one). Она долж на быть единственной ( single), потому что множественность, взятая как реальность, противоречит себе. Множественность предполагает
отношения,
и
через
отношения
она,
не желая, всегда утверждает высшее единство ключению,
u
что
отношении
нет
и
что
сама
к за-
(unity)»),
существует
не
того
множество
вещей, но только одна вещь. (Идеалисты добавили бы: в конеч ном счете. Но это означает лишь то, что им не всегда хотелось бы помнить об этом следствии.) Заключение получается, когда мы рассматриваем отношения разнообразия ( diversity). Ибо если реально существуют две вещи А и Б, которые различны, полностью
редуцировать
это
различие
к
прилагательным,
при
надлежащим А и Б, невозможно. А и Б будут с необходимостью иметь
различные
прилагательные,
и
их
различие
не
может
оз
начать (если мы не желаем бесконечного регресса), что А и Б имеют различные прилагательные по очереди. Ибо если мы
·говорим, что А и Б различны, когда А имеет прилагательное, «отличное от Б», а Б- «отличное от А», то должны предпола ·rать, что эти прилагательные различны. Тогда «отличное от А» должно иметь прилагательное, «отличное от «отличное от А»>>, и так далее ad infinitum. Мы не можем считать «отличное от
Б» прилагательным, должны
спросить,
не требующим дальнейшей
что
имеется
в
виду
под
редукции, и
«отличным»
в
этом
выражении, где прилагательное образовано от отношения, а не
отношение от прилагательного. Таким образом, если мы ищем различий, то различие не должно сводиться к различию прила гательных,
т.
е.
оно
не
должно
корениться
личных членов отношения. Поэтому если
в
«природах»
аксиома
раз
внутренних
отношений истинна, из этого следует, что различий нет, а есть только одна вещь. Так что аксиома внутренних отношений эк вивалентна
допущению
существования
онтологического
отношений.
Когда
мы
монизма
и
сталкиваемся
отрицани1о
с
отноше
нием, то в действительности это- прилага тельное, принадлежd щее целому, состоящему из членов этого отношения.
Аксиома внутренних отношений, таким образом, эквивалент на допущению, что каждое суждение имеет один субъект и один nредикат.
Ибо суждение,
всегда должно
утверждающее некоторое отношение,
редуцироваться
к субъект-предикатному сужде
нию о целом, состоящем из членов отношения. Продвигаясь ко все более широким целым, мы постепенно исправляем наши лер вые и грубые абстрактные суждения и приолижаемся к единой истине обо всем. Единственная, последняя и полная истина дол
жна состоять из суждения с одним субъектом и
одним
предикатом.
Но поскольку это
(т. е. с целым)
предполагает различе
Uiие между субъектом и предикатом, как если бы они были раз-
13
личны, то даже это суждение не вполне истинно.
Разумеется,
»t
оно не является «интеллектуально поправимым ( corrigiЫe) оно истинно- настолько, насколько истина вообще может быть
истинной; но даже абсолютная истина остается не вполне ие ..
тинной.
( Ср.
«Видимость и реальность», 1-е изд., с.
«Даже
544:
абсолютная истина, таким образом, оказывается в конце кон .. цов ошибочной. И следует признать, что в конце концов ника .. кая возможная истина не является вполне истинной, а есть час4 тичное
неадекватное
переложение того,
что
она хотела
бы
со~
бою представлять. И этот внутренний разрыв принадлежит са .. мому свойству истины. Но все же различение между абсолют. ной и конечной истинами должно проводиться, ибо первая, го .. воря коротко, не является интеллектуально поправимой».)
Если мы спросим, каковы основания в пользу аксиомы вну1·· ренних отношений, то полученный ответ нас не удовлетворит.
М-р Иоахим, например, допускает ее безоговорочно, однако не приводит никаких аргументов. Попытка найти основания при~ водит
к двум
доводам,
хотя,
возможно,
на
самом
деле они
ни
.
чем друг от друга не отличаются. Первый- это закон доста точного основания, согласно которому грубых фактов нет: все должно иметь основание, чтобы быть именно таким, а не дру .. гим. (См. «Видимость и реальность», 2-е изд., с. 575: «Если ве щи не вступают в отношение по своей внутренней
природе, то
тогда они, видимо, относятся без какой-либо причины и их от
ношение скорее всего является произвольным». С·м. также с. 577.). Во-вторых, имеется такой факт: если между двумя ве щами есть определенное отношение, то это неиз1бежно; если ~бы это было не так, то они ·были бы другими веща 1 ми; это, видимо, указывает на то, что в вещах самих по себе есть нечто такое, что
приводит
к
существующим
между
ними
отношениям.
Закон достаточного основания трудно сформулироват~ точно. Он не может означать просто, что каждое истинное суж
(1)
дение
логически
выводимо
из
пекотарого
другого
истинноге
суждения, ибо это очевидная истина, ·которая не удовлетворяе1
следствиям, требуемым от закона. К примеру, 2+ 2=4 можнс вывести из 4+4=8, но абсурдно было бы полагать 4+4=f основанием 2+ 2=4. В качестве основания су:zкдения всегда по ла!Гаются одно или несколько :более простых суждений. Таки:rv. образом,
закон достаточного основания должен означать,
чтс
всякое суждение можно вывести из ~более простых суждений Но это кажется очевидно ложны,м; в любом случае это не име· ет отношения
ки
зрения
к
чем
рассмотрению
суждения
идеализма,
проще,
тем
они
поскольку
менее
с
его точ
истинны- та~
что абсурдно было ·бы начинать с простых суждений. Я заклю· чаю поэтому, что если какая-то формулировка закона достаточ· ного
основания
ром доводе, но -что
14
проходит,
выдвигае,мом
члены
относятся.
и
отно~шения
в
ее
следует
пользу
искать
аксиом
скорее u
отношении,
не tмоrут относиться
иначе.
во а
вто·
имен·
чем онi
(2)
Сила
данного
аргумента,
nо-моему,
основана
обраsом на оши-бочной форме утверждения.
главным
Можно сказать:
«Если А и Б относятся некоторым образом, вы должны nри знать, что если бы они не относились таким образом, то были бы другими,
чем они
есть,
и что,
следовательно, в
них должно
заключаться нечто существенное для сnособа их отношений». Итак, если два члена относятся определенным образом, отсю
да следует, что если бы они не относились таким образом, то из этого бы вытекало все что утодно. Ибо если они так относят ся то гипотеза, что они не относятся таким сnособом, являетСЯ ЛОЖНОЙ, '
а ИЗ
Таким образом,
ЛОЖНОИ 'ГИinотезы u
ВЫВОДИТСЯ ВСе ЧТО УГОДНО.
форма утверждения
должна быть изменена.
Мы можем сказать: «Если А и Б относятся определенным об разом, то все, не относящееся таким образом, должно быть дру~rим, чем А и Б, следовательно ... и т. д.» Но это лишь до казывает, что все, не относящееся так, как относятся А и Б, должно пумерически отличаться от А или Б; это не доказывает различия
прилагательных
в
случае,
если
мы
не
принимаем
ак
сиомы внутренних отношений. Поэтому аргумент имеет лишь риторическую силу и не может доказать тезис без круга. Остается спросить, есть ли доводы лротив аксиомы внут
ренних отношений. Первый ар:гумент, который сразу же прихо дит
на
ум
ее
оппоненту,
это трудность
проведения
аксиомы
на
практике. Мы рассматривали один nример этого в случае раз личия: во многих других случаях трудность еще более очевид на. Предположим, к примеру, что одна книга больше, чем дру гая. Можно редуцировать отношение «больше, чем» между то мами
к прилагательным, если сказать, что один том такого-то и
такото-то размера, а другой- такого-то и такого-то. Но тогда одни размеры должны быть больше, чем другие размеры. Если мы попробуем редуцировать это новое отношение к прилага тельным, которые принадлежали бы размерам, то сами прилага тельные все равно сохранили бы отношение «больше, чем>> и
т. д. Отсюда, мы не можем (не впадая в бесконечный регресс) не
признать,
что
рано
или
поздно
приходим
к
отношению,
не
сводимому к прилагательным, которые имеются у членов отн'>
шения. Этот аргумент применим в особенности к асимметрич ным отношениям, т. е. к таким, что если они имеются между А
и Б, то их нет между Б и А. (Аргумент, который здесь лишь на
мечен, развернут полностью в моей книге «Принципы матема тики», § 212-216.)
Более серьезный аргумент против аксиомы внутренних отно
шений связан с рассмотрением смысла слова «nрирода» терми
на. Совпадает ли природа с самим членом отношения или это что-то другое? Если другое, то оно должно иметь отношение к члену, а отношение члена к своей природе не может без регрес
са в бесконечность быть сведено к чему-то иному, нежели отно шение. Таким образом, если настаивать на аксиоме ( внутрен
них отношений). то мы должны полагать, что термин
не есть
li
нечто другое, нежели его пр ирода. В этом случае каждое нети. ное суждение, атрибутирующее предикат субъекту, являете чисто аналитическим, 1поскольку субъект есть его собственна пр ирода, а предикат- часть этой пр ироды. Но что же тог д является связью, объединяющей предикаты и делающей их пре
дикатами одного субъекта? Любая данная совокупность пред" катов могла бы тогда образовывать субъект, если субъекты и являются чем-то другим, нежели система их собственных пр""
дикатов. Если «природа» члена состоит из предикатов и в же время она тождественна с самой вещью, то невозможно по нять, что мы имеем в виду, когда спрашиваем, имеет ли
S
пр
дикат Р. Ибо вопрос не может означать: «Является ли Р одни из предикатов, перечисляемых нами,
когда мы объясняем, чт
мы имеем в виду под S?»; а что еще, с разбираемой точки зре ния, он может означать, неясно. Мы не можем ввести отноше · ние когеренции (coherence) между предикатами, благодаря ко торому они могли бы называться предикатами одного субъек
та; ибо это поставит ;предикацию в зависимость от отношения1 вместо того, чтобы редуцировать
отношения ·к предикациям.~
Таким образом, мы попадаем в затруднение ·как в случае ут-~~ верждения, так и в случае отрицания того, что субъект отлича ется от «его пр ироды». (Подробнее см. мою ·книгу «Философия
Лейбница»,
§ 21, 24, 25.)
1
Далее, аксиома внутренних отношений несовместима с при знанием какой-либо сложности. И. бо она ведет, как мы видели, к Jкесткому монизму. Имеются только одна вещь и только од но суждение. Одно суждение (которое не просто единственно истинное суждение, но единственное суждение вообще) атрибу тирует предикат одному субъекту. Однако это одно суждение не
вполне
истинно,
потому
что
предполагает
различение
пре
диката и субъекта. Но тогда возникает трудность: если преди кация предполагает различие предиката и субъекта и если этот один предикат не отличается от этого одного субъекта, то не может быть, видимо, даже и ложного суждения, атрибутирую щего этот один предикат к этому одному субъекту. Мы должны будем заключить, следовательно, что ~предикация не предпола
гает отличие этого предиката от этого с._убъекта и что этот один предикат идентичен этому одному субъекту. Но для рассмат риваемой нами ·философии существенно важно отрицать абсо лютное тождество
и ·говорить
о
«тождестве
в
различии»- ина
че очевидное многообразие реального мира оказываеrся необъ яснимым. Трудность в том, что «тождество в различии» невоз
можно, если мы придержинаемся строгого монизма. Ибо «тож дество
в
торые
различии»
соединяются
предполагает посредством
(into one whole of truth).
строгом
монизме не просто
Если
частичных
взаимных
истины вуют.
·много
u
связен
в
истин, одно
ко-
целое
Однако частичные истины в
не вnолне истинны:
они
не сущест
бы такие суждения .существовали -истинные или
ложные,- это ·бы означало плюралистицность .. !(ороче говоря.·tв
'
вся
концепция «тождестваu в
различии»
несовl\:естима
с
аксио
мой внутренних отношении; и все же без этои концепции мо низм не может объяснить мира~ без нее мир внезапно схлопыва ется, как .шапокляк. Я заключаю, что аксиома ложна, а связан ные с нею положения идеализма несостоятельны.
Таким образом, против
аксиомы, согласно
которой отноше-
ния необходимо коренятся в «nрироде» членов или образован ного из них целого, доводы имеются, а в пользу этой аксиомы,
доводов, видимо, нет. Если аксиома отвергается, то бессмыс ленным
становится
отнесенность сложности;
и
разговор
(relatedness) некоторое
о
«nрироде»
членов
отношения:
не является более доказательством
данное
отношение
может
иметь
место
между многими различными парами членов и некоторый дан ный член может иметь много различных отношений к различ ным членам. «Тождество в различии» исчезает: есть тождество и
есть
различие,
и
комплексы
могут
иметь тождественные
эле
..
менты и элементы различные. И мы не обязаны более говорить о какой-либо паре объектов, что они «В каком-то смысле» и тож...
дественны,
и
различны -·кстати,
этот
«какои-то»
смысл
всегда
было жизненно необходимо оставлять непроясненным. Так мы получаем
мир
из
·многих
u
вещен- с
отношениями,
которые
нет
надобности выводить из какой-то «природы» или схоластиче ской сущности относящихся вещей. В этом мире все сложное состоит из простых вещей, между ними имеются отношения, и анализ не затрудняется на каждом шагу бесконечным регрес сом. Допуская такой мир, остается спросить, что мы можем сказать о природе истины?»
Впервые важность вопроса об отношениях я осознал, рабо тая над Лейбницем. Я обнаружил (в книгах о Лейбнице этого не 6ыло), что его метафизика открыто опирается на учение, со гласно .которому всякое суждение атрибутирует предикат субъ екту и (что казалось ему почти тем же самым) всякий факт со стоит из субстанции, обладающей некоторым свойством . .Я об наружил, что это же учение лежит и в основании систем Спи нозы, Гегеля и Брэдли, которые, впрочем, разрабатывали его
с большей логической строгостью. Но философскую радость приносили не эти сухие логические теории. Я чувствовал настоящую свободу, мне будто удалось вырваться из душного
свежим
ветром
ство и время
помещения и оказаться
морском
на овеваемом
мысу. Предположение,
су.ществуют только в
моем
любил звездное небо даже больше, чем
уме,
что простран
меня душило:
я
моральный закон, и
I<антовы взгляды, по ·которым выходило, что моя любовь лишь
субъективная фикция,
были для меня невыносимы.
В первом
порыве освобождения я стал наивным реалистом и радовался, что трава действительно зеленая, вопреки мнению всех фило
софов начиная с Локка. Не су:мев в дальнейшем сохранить в себе этой приятной веры в ее нетранутой чистоте, я все же ни . . когда более не залиралея в темницу субъективиз·ма ..
17
У гегельянцев имелись всевозможные аргументы для дока зательства
«нереальности» тех или иных вещей. Число, прост
ранство, время, материя- все это прямо обвинялось в самопро
ТJiворечивости.
Ничто не было реальным, как нас убеждали,
кроме Абсолюта, который мог мыслить только себя, поскольку не было ничего другого, о чем можно было бы мыслить; и Аб солют
вечно
мыслил
те
вещи, о
которых
мыслили
в своих кни
rах философы-идеалисты.
Все аргументы ·гегельянцев, осуждавших занятия математи кой и физикой, основывались на аксиоме внутренних отношений. Поэтому когда я ее о11бросил, то начал верить всему, во что ге гельянцы не верили. Это дало мне очень богатую ( full) Все ленную. Я вообразил себе, что все числа сидят рядком на Пла тоновых небесах (см. мою книгу «Кошмары знаменитых лю дей»- статью «Кошмар Математика».) Я думал, что точки пространства что
материя
и
моменты
вполне
времени
может
u
деиствительна
состоять
из
существуют
элементов,
и
находимых
физикой. Я поверил в мир универсалий, состоящих по большей части из того, что обозначается глаголами и предлогами. Кро ·ме того, я теперь не обязан был считать математику чем-то не вполне истинным. Гегельянцы утвер)I<:Дали, что «дважды два четыре» не совсем верно. Они, конечно, не имели в виду, что дважды два будет 4.00001 или что-нибудь в этом роде. Они хо
тели сказать, что Абсолют способен делать вещи и получше, чем складывание (впрочем, они не любили выражать эту мысль nросто).
С течением времени моя Вселенная стала не такой ком.фор &абельной. Восстав против Гегеля, я полагал, что вешь должна существовать, если доказательство Гегеля о том, что ее нет, неверно. Постепенно, с помощью «бритвы Оккама», я получил более гладковы-бритую картину реальности. Я не имею в виду, что
она
позволяла
доказать
не-реальность
u
сущностеи,
относи-
&ельно которых показывалась их не-необходимость; однако ар rуjменты в ·пользу их реальности были устранены. Я и сейчас полагаю,
что
невоз~можно
опровергнуть
су~ществование
целых
чисел, точек, моментов или али мпийских ·богов. Может быть, они и реальны. Но для такого мнения нет ни малейшего осно вания.
В ранний период развития моей новой философии я много занимался лингвистическими вопросами. Меня интересовало, что именно образует единство комплекса, более специально что образует единство предложения. Различие между предло жением и словом было для ·меня загадкой. Я видел, что един ство
предложения
зависит
от
наличия
в
нем
глагола,
казалось, что :глагол имеет в виду ту же самую вещь, ответствующее
отглагольное
существительное,
хотя
но
мне
что и со
отглаголь
ное существительное уже не обладает способностью связывать части ком.плекса. Меня rбеопокоило различие между словами «есть» и «~бытие:. ( «is» and «being»). Моя теща, известная и
18
энергичная религиозная деятельница, у~еждала меня, что фи лософия Я
труд~а
возражал
«Что
есть
е и,
лишь nотому, приводя
что
в
неи
много длинных
такое предложение
означает- есть
·и,
из
следовательно,
своих
ело~.
записеи:
отличается
от
есть, ибо «есть есть» бесомысленно». ·Нельзя сказать, что это предложение трудно из-за длинных слов. С течением времени таi<Ие проблемы перестали меня волновать. Они возникали из за моей веры в то, что если слово ll!То-нибудь означает, то дол жна быть какая-то вещь, которая имеется им в виду. В теории дескрипций, которую я предложил в 1905 году, показана оши бочность такой
точки
зрения; данная теория
решила
также и
ряд других mроблем, которые до этого не могли быть разрешены.
Хотя
мои взгляды и изменились с того давнего времени, не-
которые вещи я все же продолжаю считать чрезвы~чайно важ ными.
Я
и сегодня 'придерживаюсь учения о внешних отноrне
ниях и связанного в ним плюрализма. Я по-прежнему считаю, что отдельно взятая (isolated) истина вполне ·может ~быть ис тинной; что анализ не есть фальсификация; что любое не являющееся
...
тавтологиеи
суждение,
если
оно
истинно,
истинно
в
силу своего отношения к факту; и что факты в общем и целом независимы от опыта. Я не вижу ничего невозможного в суще ствовании Вселенной, лишенной опыта. Больше того, я думаю, что
опыт
является
весьма
ограниченным
и
с
u
кос.мическои
точ-
J\И зрения тривиальным аспектом крошечной части Вселенной. По всем ~этим вопросам мои взгляды не изменились с тех пор, как я отказался от учений l(анта и Гегеля.
Глава
7
«PRINCIPIA MATHEMATICA»: На протяжении
Уайтхед
*
всего
ФИЛОСОФСКИЕ АСПЕКТЫ
периода от
1900 до 191 О года
и я отдавали большую часть нашего времени тому,
что в конце концов стало «Principia Mathematica». Хотя тре тий том этого труда ·был издан лишь в 1У 13 году, ра~бота над
ним (кроме вычитки гранок) была завершена уже в когда
1910 году,
мы сдали рукопись в издательство l(ем~бриджского уни
верситета. Моя книга «Принципы матема~тики», которую я за кончил 23 мая 1902 года, ·была слабым и весьма незрелым на
броском будущего тру~а, но отличалась, однако, от него тем,
что содержала дискуссии с другими философскими концепция ми
математики.
Наши ~проблемы ·были двух родов: философские и матема тические.
Вообще говоря,
Уайтхед оставил
философские
про
блемы мне. Что касается ,математических лроблем, то Уайтхед nридумал большую часть нотации, за
исключением того, что
было ~зято у Пеано **; я проделал .большую часть работы, свя
заннои с рядами, а Уайтхед проделал большую часть всего ос-
19
тального. Но это относится только к первым наброскам. Каж дая часть исправлялась ,по три раза. ·Когда один из нас закан чивал набросок, он 'ПОсылал его другому, и тот обычно значи тельно изменял его. После этого автор ~первоначального вари анта приводил все к окончательному виду. Вряд ли есть хоть одна строчка во всех трех томах, которая не была ~бы плодом нашего совместного труда.
Главная цель тельстве того,
«Principia Mathematica»
что
вся
чистая
математика
состояла в доказа следует из
чисто
ло
гических предпосылок и пользуется только теми понятиями, ко
торые определимы в логических терминах. Это было, разумеет ся, антитезой учению Канта, и 'Первоначально задача виделась в том, чтобы внести лепту в дело опровержения «того софиста филистимлянина», по выражению ГеоР'га Кантора *, добавляв шего для вящей точности: «который так ·плохо ~знал математи ку». Но со временем работа продвинулась еще в двух направ лениях. С математической точки зрения ·были затронуты со вершенно новые вопросы, которые потребовали новых алгорит мов
и
сделали
возможным
символическое
представление
того,
что ранее расплывчато и неаккуратно выражалось в обыден ном языке. С философской точки зрения наметились две про тивоположные
тендеНJции:
одна- приятная,
другая- неприят
ная. ·Приятная состояла в том, что необходимый логический ап парат вышел
не
столь громоздким,
как я
вначале предполагал.
Точнее, оказались ненужными классы. В «Принцилах матема тики» много обсуждается различие между классом как единым (one) и классом 'Как ·многим (many). Вся эта дискуссия вместе
с
огромным
количеством
сложных
доказательств
оказалась,
однако, ненужной. В результате работа в ее окончательном ви де ~была лишена той ;философской глубины, первым признаком u
котарои служит темнота изложения.
Неприятная же тенденция была, без сомнения, очень непри ятной. Из посылок, которые ~принимались всеми логиками пос ле Аристотеля, выводились противоречия. Это ·свидетельство вало о неблагополучии в чем-то, но не давало никаких намеков на то, каким образом можно было бы исправить положение. Открытие одного такого противоречия весной 1901 года поло жило конец моему логическому медовому месяцу. Я сообщил о неприятности Уайтхеду, который «утешил» меня словами: «Ни когда больше нам не насла~диться блаж·енством утренней безмя тежности».
Я увидел про'Гиворечие, когда изучил доказательство Канто ра
о
том,
что
не существует самого ,·большого кардинального
числа. Полагая в своей невинности, что число всех вещей в ми ре должно составлять самое большое возможное число, я при менял
его
доказательство
к
этому
числу- мне
хотелось
уви
деть, что получится. Это привело меня к открытию очень любо пытного казался
20
класса.
Размышляя
адекватным,
я
способом,
полагал,
что
который до тех
класс
в
некоторых
пор слу-
чаях является, а в других- не является членом самого себя. u
.. веще. .и,
Класс чаиных ложе к, кой,
но
класс
сам
является
ложками.
однои
например, которы~ не
из
вещеи,
не
..
является с ам
v
u
чаипои лож-
являются чанными ло~ками,
которые
не
являются
чанными
Казалось, что есть случаи и не негативные: напри
мер, класс всех ·классов является классом. П римепение доказа тельства
Кантора
привело
меня
к
рассмотрению
классов,
не
явля 1ощихся членами самих себя; эти классы, видимо, должны образовывать некоторый класс. Я задалея вопросом, является ли этот класс членом самого себя или нет. Если он член самого себя, то должен обладать определяющим свойством класса, т. е. не являться членом самого себя. Если он не является чле но\f самого себя, то не должен обладать определяющим свой ством класса и потому должен ~быть членом самого себя. Та ким образом, каждая из альтернатив ведет к своей противопо
ложности. В этом и состоит противоречие. Попачалу я думал, 'что в моем рассуждении должна быть какая-то тривиальная оши~бка. Я рассматривал каждый шаг под логическим микроскопом, но не мог обнаружить ничего не правильного . .Я написал об этом Фреге *, который ответил, что арифметика зашаталась и что он увидел ложность своего За кона V. Это противоречие настолько обескуражило Фреге, что он отказался от главного дела своей жизни- от попытки вы
вести арифметику из логики. Подобно пифагорейцам, стол кнувшимся с несоизмеримыiми величинами, он нашел убежище в
геометрии,
явно
посчитав,
что
вся
его
предшествующая
дея
тельность была заблуждением. Что ,касается меня, то я чув ствовал,
что причина
в логике,
а не в
математике, и
что
имен
но логику и следовало бы преобразовать. Я укрепился в этом мнении, когда открыл рецеtпт составления бесконечного числа противоречий.
Философы и математики реагировали на ситуацию по-раз ному. Пуанкаре, не любивший математическую логику и обви нявший ее в бес!Плодности, обрадовался: «Она .больше не бес плодна, она рожает противоречия». Это ~блестящее замечание, впрочеi\·t, никак не способствовало решению проблемы. Некото рые другие математики, относившиеся неодобрительно к Геор
гу 1\антору, заняли позицию Мартовского Зайца: «От этого я устал. Поговорим о чем-нибудь другом», что точно так же ка залось мне неадекватным. Спустя какое-то время появились серьезные nопытки решения со стороны людей, которые пони
мали математическую логику и осознавали насущную необхо димость решения противоречия в тер.минах логики. Первым из
них был Ф. П. Рамсей**, ранняя смерть которого, к сожалению, оставила его работу незаконченной. Но в годы, предшествую
щие изданию
«Principia Mathematica», опыта решения nробле
мы не ·было и я находился по сути один на один с собственным замешательством.
Парадоксы обнаруживали и раньше, некоторые были из21
вестны
в
древности;
как
мне
казалось,
тогда
ставили
похожие
проблемы, хотя авторы, писавшие после меня, считали, что про блемы треков ~были иного рода. Наиболее известен парадокс об
Эпимениде-~кр,итяни,не, который ~сказал, что все критяне лжецы, и заставил людей сомневаться, не лгал ли он, когда
говорил
это. Этот .парадокс в самой простой форме возникает, когда человек говорит: «Я лгу». Если он лжет, то ложно, что он лжет, и,
следовательно,
он
говорит
правду;
но
если
он
говорит
прав
ду, то лжет, ибо именно это он утверждает. Противоречие ло этому неизбежно. Это противоречие уrпоминается св. Павлом (Тит. 1, 12), который, однако, не занимался его логическими аспектами,
а
доказывал
с
его
помощью
порочиость
язычников.
Такие древние головоломки математики могли отрицать как не имеющие отношения к их предмету, но вот вопрос о самом боль
шом
кардинально~
или ординальном
числе они отбросить не
мог ли, а он приводил их к ·противоречинм. Противоречие, свя занное с самым ·большим ординалом, было обнаружено Бура ли-Фарти* еще до того, как я открыл свое противоречие, но в его случае дело ·было гораздо более сложны.м, и я елоэтому по зволил себе предположить, что в его рассуждения закралась какая-то незначительная ошибка. В любом случае его противо речие, будучи гораздо более простым, чем мое, казалось
facie **
prima
менее разрушительным. Правда, в конце концов я вы
нужден ·был •признать, что оно не менее серьезно.
В «Принципах математики» я не ~претендовал на то, что ре шение найдено. Я писал в ,предисловии: «Из.давая работу, со держащую
так
мноrо
перешеиных
трудностей,
я
оправдываю
это тем, что исследование не дало пока ближайшей перспекти вы для адекватного решения противоречия, обсужденного в главе Х, и не ·позволило лучше разобраться в природе классов. Постоянно обнаруживаемые ошибки в решениях, какое-то вре мя 1меня удовлетворяв.ших, выявили всю серьезность проблем, которые не поддавзлись обманчиво правдоподобным теориям, порожденным
поверхностны·м
размышлением,
а
только
скрывз
лись под этими теориями; поэтому я счел за лучшее сформули ровать трудности и не ·ждать того времени, когда меня убедит истинность какого-нибудь почти наверняка ошибочного учения».
А в конце rлавы о противоречиях я сказал: «В противоречии не замешана никакая философия, оно порождено :здравым смыс лом и может быть разрешено, лишь если мы отринем одно из его допущений. Только гегеленекая философия, которая живет за счет противоречий, может оста,ться безучастной, потому что находит подобные проблемы всюду. В любом другом учении столь прямой вызов требует ответа либо признания в бессилии. К счастью, других аналогичных трудностей, насколько я знаю, «Принципы математики» не содержат». В приложении к книге излагалось учение о типах как возможное решение. Впослед ствии я убедился, что решение действительно обнаруживается с помощью этого учения, но в «Принципах математики» я при-
22
wел к его очень грубой и неадекватной форме. Мои выводы то rо времени выражены в последнем параграфе книги: «Резюми руе-м: как оказалось, специальное противоречие г~ав~ Х реша ется с помощью учения о типах, но имеется ·по краинеи мере од но
аналогичное !противоречие,
которое,
вероятно,
неразрешимо
с nомощью этого учения. Тотальность всех логических объектов, или всех суждений, предполагает, по-·видимому, фундамен7альную логическую трудность. Каково окончательное ее реше ние, я
не выяснил; но поскольку она оказывает влияние на са
ми основы рассуждения, я очень рекомендую всем, кто
JJorикy, обратить на это внимание».
изучает
u
Завершив «Принципы математики», я начал настоичиво ис
кать решение !Парадоксов. Это 1было почти личны.м вызовом, и при необходимости я готов был потратить на них всю остав шуюся жизнь. Однако -по двум причинам я отказался от этого намерения. Во-первых, проблема в какой-то момент .показалась мне
u
тривиальнои,
интереса.
а
я
ненавидел
все
u
недостоиное
внимания
и
Во-вторых, сколько я ни старался, решение не при
ходило. Н а всем протяжении 1903 и 1904 годов я почти все вре мя занимался этим вопросом, но ·без каких-либо признаков ус пеха. Первой удачей стала (весной ·1905 года) теория дескрип ций. Она, разумеется, не ·была связана с противоречиями, но nозже такая связь выявилась. В конце концов мне стало совер шенно ясно, что в какой-то ~форме учение о типах существенно важно. Не настаивая на той конкретной форме, ,которая при дана этому учению в «Principia Mathematica», я остаюсь при полном убеждении, что без теории типов ~парадоксы разрешить невозiможно.
Когда я искал решение, мне казалось, что для того, чтобы решение
выглядело удовлетворительным,
необходимы
три
ус
ловия. Первое из них и абсолютно обязательное: противоречия .должны исчезнуть. Второе- весъма желательное, хотя логиче ски не непременное: реш·ение должно оставить в неприкос-новен-
ности как можно больше математики. Третье, трудно формули руемое:
решение должно, видимо,
апеллировать к так называ
емому «логическому здравому смыслу», т. е. оказаться в конце
концов таким, каким мы его и ожидали увидеть. Из этих трех условий первое, разумеется, признано всеми. Второе, однако. отвергается теми, кто считает, что значительные разделы ана
лиза в их нынешней формулировке неверны. Третье условие не считают существенно важным те, кто довольствуется лотиче-
·ской техникой. Профессор Куайн *, к 'Примеру, нашел системы, которые привпекают своей изобретательностью. Но их нельзя Сlfитать удовлетворительными, поскольку они, видимо, созданы
ad hoc **; и они отличаются от тех систем, которые представлял
·~Ы себе самый умный логик, если бы не знал о ,противоречиях. ou этому вопросу, однако, вышло огромное количество труд
нон для tпонимания литературы, и я не бу~у касаться более
-тонких моментов.
23
Объясню общие принцилы теории типов, не вдаваясь в труд ные технические детали. Возможно, лучше всего будет начать. с того, что имеется в виду под <<классом». Возь1ме:\1 пример из домашнего хозяйства. Допустим, в конце обеда хозяин предла гает на ВЫ1бор три сладких блюда, настаивая на том, чтобы вы
попробовали одно, два или все три, как вы ПО)Келаете. Сколько линий поведения открыто перед вами? Вы ·можете от всего от
казаться. Это первый вы·бор. Вы можете выбрать что-то одно. Это можно сделать тремя различньrми способами, и, следова тельно, 1перед вами еще три варианта. Вы можете выбрать два
блюда. Это также возможно сделать тремя способами. Или вы можете выбрать все три. что дает одну, последнюю, возмож ность. Общее число возможностей, таким образом, равно вось:.. ми, т. е. 23 • Можно легко обобщить эту процедуру. Положим, перед вами n объектов и вы желаете знать, сколько путей име ется, чтобы ничего не вы·брать, или что-то выбрать, или же вы·брать все n. Вы обнаружите, что число ~путей 2п. Если выра зить
это
в
логическом
языке:
класс
из
п-го
количества
элемен
тов имеет 2п подклассов. Это суждение истинно и в том случае~ когда n 1бесконечно. Кантор как раз и доказал, что даже в этом случае 2п ·больше, чем n. Применяя это, как сделал я, ко всем вещам во Вселенной, мы приходим к заключению, что классов вещей больше, чем веurей. Отсюда следует, что классы не яв ляются «вещами». Но поскольку никто не знает точно, что оз начает
слово
«вещь»
в
этом
утверждении,
не
очень-то
легко
точно сформулировать, что именно удалось доказать. Заключе ние,
к
которому
я
пришел,
состояло
в
том,
что
классы- это
просто подсобное ср.едство в рассужденИiи. Классы пр~иводили меня в замешательство уже в то время, когда я писал «Прин ципы математики». Тогда я выражал свои мысли на языке, ко торый был реалистическим (в схоластическом смысле) в боль шей мере, чем мне представляется сегодня правильным. Я пи сал в предисловии к той работе: «Обсуждение неопределенно стей (indefinaЬles), составляющее главный ~предмет философ ской логики, имеет целью ясно увидеть и прояснить для других
соответствующие сущности, чтобы разум мог быть с ними зна ком* так же, как с красны~м цветом или вкусом ананаса. Там, где- как
в
данном
случае-неопределимости
получаются
прежде всего в качестве необходимого остатка в процессе ана
лиза, зачастую ·проще знать, что такие сущности должны быть, чем наблюдать их актуально; здесь имеется аналогия с процес сом открытия Нептуна, с тем различием, что последний этап··ПОИJски ~с имеет
помощью ум~ственноrо u
выводнои
ха,ра~ктер,- нередко
частью во всем предприятии. сами
-гелескопа
сущности,
я-вляется
v
са.мои
которая u
тр)'lднои
Признаюсь, что в случае с клас
я не смог увидеть понятия. выполняющего те условия, K!J~
торь11м должно удовлетворять понятие «класс». И противоречие, обсуждаемое в главе Х, доказывает, что чего-то не хватает, но
чего именно, я до сих пор не обнаружил».
24
··~·
Теперь мне следует сформулировать вопрос несколько ина це. Следует сказать, что если дана любая пропозициональная
функция, скажем
fx,
имеется некоторая область
значений х,
для которых эта фун:к;ция «значима», т. е. либо истинна, либо
ложна. Если а принадлежит ·этой совокупности, то fa- сужде ние, которое либо истинно, либо ложно. Вдобавок к подстановке
и
постоянном
вместо
u
переменнон
х
есть
которые можно делать с пропозициональной утверждать,
во-~первых,
что
она
всегда
еще
две
функцией:
истинна,
а
веши,
можно
во-вторых
что она иногда истинна. Пропозициональная функция «если х человек,
то
х
смертен»
всегда
истинна;
пропозициональная
функция «х человек» иноГда истинна. Таким образом, с пропо зициональной функцией можно проделать следующие три ве щи: лервое-подставить .константу вместо иеременной; вто рое- утверждать все значения функции: и третье- утверждать
некоторые значения или по крайней мере одно значение. Сама :no себе пропозициональная ;функция есть лишь выражение, она ничего не утверждает и не отрицает. Равным образом класс есть лишь выражение; это удобный способ говорить о значе ниях переменной, nри которых функция истинна. Что касается последнего из перечисленных выше трех ус ловий, которым должно отвечать решение, то я выдвинул тео -рию,
которая,
видимо,
другим
логикам
не
понра,вил:ась;
однако
я до сих пор считаю ее здравой. Эта теория заключалась в сле дующем. Когда я утверждаю все 'ЗНачения функции то зна чения, которые может !Принимать х~ должны быть определенны ми ( definite), если я хочу, чтобы то, что я утверждаю, было оп ределенным. Должна 1быть, так сказать, некоторая тотальность Бозможных значений х. Если я теперь ста,ну образовывать но
fx,
вые значения в терминах этой тотальности, то тотальность, по
видимому, будет из-за этого расширяться и, следовательно, но
вые значения, к ней относящиеся, будут относиться к этой бо лее широкой тотальности. Но поскольку они должны быть включены в тотальность, тотальность никогда не 'будет поспе
вать за ними. в.се это напоминает попытки прыгнуть на собст· венную тень. Проше всего проиллюстрировать это на парадок се Л:iкеuа. Лжец ~говорит: «Все, что я утвер)l<даю, ложно». Фак тически то, что он делает, это утверждение, но оно относится к
тотальности его утверждений, и, только включив его в эту тоталь ность, мы получаем парадокс. Мы должны будем различить суж дения, которые относятся к некоторой тотальности суждений, и су:;.кдения, которые не относятся к ней. Те, которые относятся к
некоторой тотальности суждений, никак не могут быть члена мв этой тотальности. Мы можем определить суждения первого nорядка как такие, которые не относятся к тотальности (по
totality) суждений; суждения второго ·порядка -.как такие, ко торые отнесены к тотальности суждений первого порядка и т. д.
ad infinitum. Таким образом, наш лжец должен 1будет теперь
сказать: «Я утверждаю ложное суждение первого ·порядка, ко-
25
торое является ·ложным». Но само это суждение- второго по рS\дка. Он поэтому не утверждает суждения первого порядка. Говорит он нечто просто ложное, и доказательство того, что оно также и истинно, рушится. Такой же точно аргут1мент применим и к любому суждению высшего порядка. Обнаруживается, что во всех логических парадоксах есть своего рода рефлексивная само-отнесенность, которую следует осудить по тем же причинам: она включает в себя в качестве члена
тотальности
нечто
указывающее
на
эту
тотальность
и
~могущее иметь оrпредменное значение, только если тотальность
уже фиксирована.
Должен
сознаться, что это учение не
признания,
но
я
не вижу
аргумента
получило
против,
широкого
который
казался
бы мне неоспоримым. Теория дескрипщий, упомянутая выше, впервые была изло жена в моей статье «0 денотации» в журнале «Май н д» ( 1905). Она так поразила тогдашнего редактора журнала, посчитавше-
ro
u
ее нелепои, что он уnрашивал
меня пересмотреть ее и
не на-
стаивать на публика.ции. Но я был уrбежден в том, что она яв ляется здравой, и отказался устуnить. Впоследствии статья получила
широкое
признание и
стала
считаться
u
моим
важнеишим
вкладом в логику. Правда, сегодня ее отвергают те, кто отка зывается от различения имен и других слов. Полагаю, такая реакция
происходит
из-за
слабого
знакомства
с
математиче
ской логикой. Во всяком случае, я не вижу в такой критике смысла. Признаюсь, однако, что учение об именах, наверное, немного сложнее, чем я .когда-то полагал. Впрочем, сейчас я не 'буду рассматривать эти трудности и возьму язык в ето обы денном употреблении. Я использовал для доказательства противоположность име ни «Скотт>> и дескрипции ·«автор Веверлея». Утверждение «Gкотт- автор Веверлея» выражает тождество, а не тавтоло
гию. Георг IV желал зна1ть, является Л·И Скотт а,второ·м Вевер лея~ но не желал знать, является ли Скотт Скоттом. Для всех, кто не изучал логику, это совершенно ясно. Но для логика в
этом закл~ючена головоломная т,рудность. ЛогИiки полагают (ил•и полагали раньше), что если два выражения обозначают один и тот же объект, то суждение, содержащее одно выражение, всегда ~может быть заменено суждением, содержашим другое,
и при этом остаться истинны,м, если оно ·было истинным, или ложным, если оно было ложным. Но, как мы только что виде ли,
можно
превратить
истинное
суждение
в
ложное,
если
заме
нить «автора Веверлея» на «Скотта». Отсюда видно, что необхо
димо различать между
именем
'"
дескрипцией:
имя, а «автор Веверлея»- дескрипция. Другое важное различие между именами заключается суждение,
если
дескрипция
26
в
том, нет
что
имя
чего-то,
не подчиняется
не что
может оно
этому
«Скотт»- это
и
дескрипциями
осмысленно
именует,
в
ограничению.
то
входить время
Мейнонг
в
как
*,
к
работам
которого
я
относился
тогда
с
великим
почтением.
не
сумел заметить этого различия. Он указывал, что можно делать утверждения с логическим суrбъе,ктом «золотая гора». хотя ни
какой золотой горы не существует. Он доказывал, что когда вы говорите, будто золотой горы не существует, то очевидно, что есть
нечто,
о
чем
вы rговорите,
что
этого
не
существует
-
а
именно, золотая гора; следовательно, золотая гора должна пре
бывать в некоем ту:манном Платоново,м мире бытия, ибо в про тивном
случае
ваше
утверждение,
что золотая
гора
не
сущест
вует, не будет И 1 Меть значения. Пр•изнаюсь, что, пока, я не при шел
к теории дескриПJций,
этот
аргумент казался
мне убеди
тельным. Существенно важным моментом в теории было то, что, хотя
«золотая ·гора»
может ·быть
в
грамматическом
субъектом значимого суждения, такое суждение, если
вильно проанализировать. больше не будет
иметь
омыеле его пра
субъекта.
Суждение «золотая гора не существует» становится суждением
«пропозиционаillьная функция «х золотая и гора» ложна для всех 'Значений х». Утверждение «Gкотт- автор Веверлея» ста новится утверждением «мя всех значений х «Х написал Вевер лея» эквивалентно «Х- это Скотт». Здесь фраза <<автор Вевер лея» уже не встречается.
Теория дескрипций пролила также свет на то, что имеется
в виду под «существованием». «Автор означает
«имеется
значение с,
для
Веверлея
существует»
которого ·пропозициональная
функция «х написал Веверлея» всегда тождественна «х есть С»
истинно». Существование
в этом смысле может утверждаться
только об описании, и, ~будучи проанализировано, оно оказыва ется случаем •пропози.циональной фун~ции, истинной по край
ней мере при одном значении переменной. Мы можем сказать:
«Автор Веверлея существует», и ·МЫ можем сказать: «Скотт автор Веверлея»; но «Скотт существует»- скверно с точки зре ния гра~мматик·и. В лучшем случае это можно про.инте.рпре11иро вать как означаюrцее «человек, именуемый «С.коттом», сущест вует», но «человек, именуемый «Скоттом»- это дескрипция, а не имя. Когда имя используют правильно, т. е. как собственно имя, грамматически неправильно ществует» ( «that exists»).
было
бы
говорить:
«это
су
Центральная идея теории дескриmций состояла в том, что
фраза может обусловливать значение предложения, не имея са
ма по себе (in isolation) никакого значения. Этому в случае дескрипций имеется точное доказательство: если бы «автор
Веверлея» означало что-нибудь дру,гое, чем «Скотт», то «Скотт- автор Веверлея» ·было бы :ложно, а это не так. Если бы «автор Веверлея» означало «Скотт», то «Скотт- автор Ве верлея» было бы тавтологией, а это не так. Следовательно, «ав
тор Веверлея» не означает ни «Скотт», ни что-ли•бо другое, т. е.
«автор ·Веверлея» ничего не означает. Что и следовало дока зать.
М.
Шлик
ПОВОРОТ В ФИЛОСОФИИ
Время от времени учреждают призы за лучший оч по вопросу:
что достигнуто философией за некоторый пер11
Этот 1период обычно начинают именем какого-нибудь вели:и мыслителя,
а
завершение его
видят в
«настоящем».
предполагается, что прогресс философии мыслителя
несомненен,
что
же
При э·
ко времени
дан1:1
касается дальнейших
дости
u
нии, то они неясны.
Подобные вопросы выраж.ают явное недоверне к ·филосо< того ~периода, который только что закончился. Создается I чатление, что мы имеем дело со скрыт.ой формулировкой воn са:
а есть ли
вообще хоть какое-то продвижение в филосо(
ва этот период? ·Ибо если бы мы были уверены, что достиже~ имеются, мы также знали бы, в чем они состоят.
Если мы относимся к прошлому менее скептически и ви; в
его ~философии
такому
непрерывный ряд развития, то, оправданJ
отношению
почтительности,
с
может
которы.м
служить
мы
лишь
повы;шенное
рассматриваем
все,
что
чувс
зани
ет достойное место в истории. Кроме того, по крайней м древние философы продемонстрировали свою ~способность о зывать историческое влияние. Поэтому в суждениях о них и ется в виду скорее их историческая,
значимость, особенно еоли 1мы- как
нежели
действителы
это часто .бывает- не
важиваемся различать то и другое.
Очень редко наиболее способны·е из мы·слителей считали, результаты предшествуiощего философствования, включа~ классические образцы, являются несомненными. Это доказь: ется
тем,
что
почти
каждая
новая
система
начинает
все
сна
л а- каждый мыелитель ищет свое собственное основание и желает стоять на плечах предшественников. Декарт (не причины) чувствовал, что начинает все совершенно по-ново Спиноза верил, что его математическая ~форма (конечно, Е ростепенная) является открытием подлинного философск метода; Кант был убежден, что предложенный им путь в к це концов превратит философию в науку. Примеры можно м жить, ибо практически все великие мыслители стремились n вести радикальную реформу философии и считали это сушЕ: u
u
венно важнои задачеи.
Эту особенность философии так часто оnисывали, о ней · часто сожалели, что бесполезно было бы вновь все это обе~ дать . .lV\олчаливый скептицизм и воздержание от суждений жутся единственно правильным отношением к проблеме. Or двух
тысяч
лет,
видимо,
научил,
что
попытки
положить
ко1
хаосу систем и из~менить судьбу философии нельзя более
n
нимать всерьез. Указание на то, что успех в решении са:м упрямых ·проблем был все же достигнут, знающего человека
28
убедит; ибо есть опасность, что философия просто никогда и не доходила до постановки nодлинных <<:проблем».
Я говорю об этой широко известной анархии философских nозиций, чтобы не оставалось никаких сомнений в том, что я в полной мере осознаю маоштаб и значение того взгляда, кото рый хотел бы сейчас выеказать. Я убежден, что мы сейчас пе реживаем решающий поворот в философии, и наше мнение о том, что ~бесплодному конфликту систем пришел конец, можно оправдать вполне объективными соображениями. Уже сейчас мы обладаем методами, которые делают такие конфликты в принципе ненужны1ми, и следует лишь решительны,м образом их применить. ( ... ) Новое зародилось в логике. Лейбниц смутно видел начало,
Бертран Рассел и
Готлоб Фреге проделали важную работу в
последние десятилетия, но первым, кто приблизился к решаю щему повороту, был Людвиг Витгенштейн (в его «Логика-фи лософском трактате», 1922) . Хорошо известно, что в последние десятилетия математики разработали новые логические методы, вначале rлавным обра зом для решения своих собственны·х п-роблем, которые не мог ли быть решены с помощью традиционных методов. Развитая таким образом логика обнаружила свои ·преимущества и в дру гих областях. и вскоре, несомненно, вытеснит старые формы.
Является ли эта логика мощным средством, которое в принци пе позволит нам встать над всеми философскими конфликта ми? Дает ли она нам общие ~правила, с помощью которых все традиционные проблемы философии могут быть решены, по крайней мере принципиально? Если все дело только в этом, то я вряд ли. вправе говорить о совершенно новой ситуации. И·бо здесь был ;бы только посте пенный, как бы техничеокий прогресс (как, на1пример, в том случае, когда изобретение двигателя внутреннего сгорания в конце концов решило проблему полетов). Как бы высоко мы ни ·ценили новые .методы, понятно, что ничего фундаментально го нельзя достигнуть единственно с помощью развития
метода.
Поворот, следовательно, необходимо объяснять не логикой са мой по себе, но чем-то совершенно другим. вызван логикой и
сделался возможным
Конечно, он был
именно блатодаря ей.
Однако суть дела в чем-то гораздо более глубоком, а именно в вопросе о природе самой логики.
Довольно давно уже был высказан взгляд, что логическое в векотором смысле есть чисто формальное; это мнение часто nовторялось, однако не было ясности относительно природы чистых форм. Ключ ·к пониманию их ~происхождения следует искать в том факте, что всякое познание есть выражение, или
реnрезентация. А именно познание выражает факт, который в nознании rпознается. Это может случиться весьма по-разному, в Рамках разных языков, с помощью любой произвольной систе мы знаков. Все эти воз.можные способы репрезентации- если 29
они
u
деиствительна
выражают
одно
и
то
иметь что-то общее; и это общее в них
же
знание- должн1
есть
их
лагическа
фор~ма.
Та~к что все знание является знанием лишь в силу его фор
мы. Именно через форму оно репрезентирует познанный фак1 Но са·му форму нельзя в свою очередь репрезентировать. Он одна имеет отношение к познанию. Все остальное в выражени несущественно
и
u
случаино
с помощью которых
и
не
отличается,
скажем,
от
черниJ
мы записываем утверждения.
Это простое эа,мечание имеет чрезвычайно важные после.п ствия. Помимо всего прочего, оно позволяет нам избавиться о традиционных проблем «теории познания». Исследования, к2 сающиеся человеческой «способности к rпознанию», если и пс скольку
они
не
становятся
частью 'Психологии,
заменяются
тоr
да соображениями, касающимися nрироды выражения, или рЕ презентации, т. е. всякого воз·можного «языка» в самом обще!
смысле этого слова. Вопросы об «истинности и •границах пс знания» исчезают. Познаваемо все, что может быть выражен< и
это
является
тем
пред,метом,
относительно
которого
можн
задавать осмысленные вопросы. Не существует, следовательн< воnросов,
на
которые в принциле нельзя дать ответа,
не сущес1
вует nроблем, которые не имеют решения. То, что прини.малос раньше за' такие вопросы, ~суть не подлrинные вопросы, а бе< смыслеиные цепочки слов. Разумеется, внешне они выглядя как вопросы, поскольку удовлетворяют обычным правила грам·матики, но на самом деле состоят и·з пустых звуков, и·б нарушают более глу~бокие внутренние .правила логического сиi таксиса, обнаруженные с помощью новых способов анализа.
Если мы встречаемся с подлинной пр·облемой, то в теори всегда можно открыть путь, приводящий к ее решению. Иб очевидно,
что
указание
nути
ре,шения
сонпадает
с
указание:
смысла этой ·проблемы. Практическое следование по этому П) ти может, конечно, затрудняться обстоятельствами фа,ктическс го порядка- например, недостатком человеческих способностеi
Акт верификации, к которому в конце концов приводит пу1 решения, всегда одинаков: это некий определенный факт, кс торый подтвержден
наблюдением и
непосредственным опытоl\
Таким способом определяется истинность (или ложность) ка» дого утверждения- в обыденной жизни или в науке. И не с~ ществует других способов проверки и подтверждения исти1 кроме наблюдения и эмпирической науки. Всякая наука (есл и
поскольку мы понимаем
под этиrм
словом содержание, а не ЧЕ
ловеческие прис,пособления для его открытия) знавательных
u
предложении,
т.
е.
истинных
есть система пс u
утверждении
опытё
И все науки в целом, включая и утверждения обыденной жи~ ни, есть система познаваний. Не су.шествует (в добавлении этому) ка.кой-то области «~философских» истин. Философия н u
является сметемои
u
утверждении; это не науtКа.
Но тогда что же это? Конечно, это не наука, но тем не мЕ зо
нее она
есть
нечто столь значительное и
важное, что
ее,
как и
раньше, можно удостоить звания Царицы Наук. И1бо нигде не заnисано, что Царица Наук са,ма должна быть наукой. Повоu
рот,
происходящип
сегодня,
характеризуется
тем,
что
мы
ви-
дим в философии не систему познаваний, но систему действий; философия- такая деятельность, которая позволяет обнаружи
вать или определять ,значение предложений. С по·мощью фило софии предложения объясняются, с помощью науки они вери фицируются. Наука занимается истинностью ·пQедложений, а философия- тем, что они на самом деле означают. Содержа ние,
душа
и дух
науки
состоят,
естественно,
в
том, что
именно
в действительности ознаrчают ее предложения; философская деятельность по наделению смыслом есть, таким образом, аль
фа и омега всего научноrо знания. Это понимали и раньше,. когда говорили, что философия одновременно и лежит в основа нии, и является высшей точкой в здании науки. Правда, оши бочно полаlгали, что фундамент состоит из «философских» предu
u
ложении- предложении
теории
познания,
а
венцом
являются
философские предложения, называемые ~метафизикой. Легко видеть, что в задачу философии не входит формулирование
u
предложении- наделение
u
предложении
смыслом
не
может быть осуществлено с ,помощью самих предложений. Ибо· если,
скажем,
няющие
я
говорю
предложения
и
о
смысле
моих
определения,
слов, следовало бы спросить в свою
слов,
т.
е.
с
применяя помощью
разъяс других
очередь о смысле
этих
разъясняющих слов и т. д. Это не может продолжаться до бес конечности
и
нсегда
при~ходит
в
конечном
счете
к
указаниям
на то, что имеется в виду и, таким образом, к реальным ак там; однако сами эти действия не мосут 'быть далее разъясне ны, да они и не нуждаются в разъяснении. О,кончательное на деление смыслом, таким образом, всегда ~происходит с помощью
деяний. Именно деяния, или действия, составляют философскую, деятельность.
Одной из самых серьезных ошибок прошлого ·была вера в то, что действительное значение и подлинное содержание точно
так же формулируются в виде предложений и, следовательно, могут быть репрезентированы в ·познавательных 'Предложениях ..
Это ~было ошибкой «метафизики». Усилия метафизиков всегда были направлены на абсурдную щель- выразить чистое каче
ство («сущность» вещей) с помощью познавательных предло жений, т. е. высказать невыоказываемое 1 • Качества не могут
быть «высказаны». Они могут быть лишь ·показаны в опыте*. Однако к этому 'Показыванию познавание не имеет ни.какого
отношения.
Та~им обра.зом, метаф;изика гибнет .не потому, что человече ский разум не в состоянии разрешить ее задач (как, к примеру, 1
См. мою статью c:Erleben, Erkennen, Metaphysik», Kantstudien. Vol. 3 l
0930).
31
думал Кант), но потому, что таких 1 Задач не существует. С об н.аружением ошибочных формулировок этой проблемы объясня ется также и история метафизичееких сnоров.
Если наша концепция в главном верна, мы должны быть. сnособны обосновать ее и исторически. Следует объяснить из-l
,
менение в· смысле слова «философия».
Вот в чем здесь дело. Если в древности (и даже до самого nоследнего времени) философия считалась тождественной вся- кому чисто теоретичеекому науqному исследованию, то это ука
зъiвает на тот факт, что наука была в состоянии сама выпол нять задачу прояснения собственных фундаментальных поня тий. Эмансипация специальных на)'iк от философии доказывает, что смысл некоторых фундаментальных понятий стал доста точно ясен, чтобы обеспечить в дальнейшем уС'пешную работу
с ними. Если сегодня этика и эстетика, а зачастую та·кже пси хология считаются ответвлениями философии, это означает, что
они не обладают пока достаточно ясными базисными понятия ми, что их усилия до сих пор направлены главным образом на смысл собственных утверждений. Наtконец, если внутри уже u
установившеися
науки
в
u
какон-то
момент
возникает
вдруг
не-
обходимость заново пораэмыслить над истинным смыслом фун даментальных понятий и в результате достигается более глу бокое понимание их смысла, это сразу же считается выдающим ся философским достижением. Все согласны, например, что ра бота Эйнштейна, наnравленная на анализ смысJiа утверждений о времени и пространстве, была философским достижением. Здесь мы должны добавить, что решающие и эпохальные ша,ги в науке всегда имеют такой характер; они предполагают про яснение смысла фундаментальных утверждений, и только те
достигают в них успеха, кто способен к философской деятель ности. Великий исследователь- всегда философ. Часто также название «·философия» применяется к дейст виям,
которые
направлены
не
на чистое познание,
а
на
поведе
ние в жизни. Это вполне понятно. Ибо мудрый человек возвы шается над перазумной толпой только тем, что может указать
более ясно смысл утверждений и вопросов, относящихся к жиз ненным отношениям, фактам и желаниям. Поворот в философии означает также решительный отказ от ошибочных путей, которые были намечены во второй половине XIX века и привели к совершенно неправильным оценкам того, что такое 1философия. Я имею в виду представление об индук1ивном характере философии и соответственно убеждение, что философия состоит иоключительно из предложений, обладаю щих гипотетической истинностью. Идея о том, что предложения
философии лишь вероятны, не была ранее популярной. Мысли тели прошлого отвергли ~бы такую идею как несовместимую с достоинствами философии, и в этом проявлялось здоровое ин стинктивное ощущение, что срилософия должна 'Заниматься по
иском
32
последних оснований
познания.
Обратной
стороной
ме-
дали была догма о том, что философия ищет безусловно истин ные
априорные
аксиомы;
это
мы
должны
рассматривать
как
краi"'1 не неудачное выражение указанного инстинкта, особенно в свете того, что философия вообще не состоит из предложе ний. Однако мы тоже верим в досто~нство философии и счита ем
несовместимыми
с
ним
недостоверность и
вероятность;
и
мы
рады, что решающий поворот делает невозможными такие кон
цеnции. Ибо понятия вероятности или недостоверности просто неприложимы к действиям по осмыслению, которые образуют философию. Она должна устанавливать смысл предложений как нечто явно окончательное. Либо у нас есть этот смысл, и тогда мы знаем, что означает это предложение, либо мы не обладаем таким знанием и в этом случае имеем дело с пустыми
словами, а вовсе не с предложениями. Нет ниче,го, что было бы посередине, и не может быть и речи о «вероятности» того, что некоторый данный смысл является верным. Таким образом, со аершив поворот, философия доказывает достоверный характер u
~воих предложении еще яснее, чем раньше.
И только за счет та~коrо поворота может быть прекращен спор систем. Я повторяю: в результате нового взгляда на веши мы можем
сегодня
считать этот опор практически
законченным.
Надеюсь, что это будет со всей ясностью отражено на страни в начальный период его существования. цах данного журнала Разумеется, останутся еще многочисленные по~пятные дви
*
жения. Конечно, многие философы столетиями еще будут бро дить по проторенным путям и обсуждать старые псевдопробле мы. Но в кон,це концов их перестанут слу~шать: они станут на поминать
актеров,
которые 1продолжают
го, как аудитория опустела. ·и тогда
играть даже
после то
не бу~дет необходимости
обсуждать ка:к:ие-то оообые «фиJI10софские nробл·емы», ·ибо мож но будет по-философски говорить о каких у~rодно т. е. обсуждать их ясно и осмысленно.
М.
проблемах,
Шпик
О ФУНДАМЕНТЕ ПОЗНАНИЯ
1 Все значительные попытки создать
теорию
познания
строились как решение проблемы достоверного знания. А эта
~Р~блема в свою очередь вырастала из стремления к абсолют он достоверности . .ц Существует взгляд, согласно которому утверждения обы ~ННой жизни и науки .могут быть в лучшем случае лишь ве
~ьятны.ми и даже самые общие результаты нау.ки, под,крепляе
rе всем человеским опытом, суть не более чем гипотезы. Это
2 -394
33
воззрение постоянно стимулировало философскую мысль- не:
чиная с Декарта и даже, хотя это и не столь очевидно, со врЕ мен античности -к поискам неколебимого, несомненного оснс вания, некоего твердого базиса, на котором могло бы покоитt ся наше недостоверное познание. Недоставериость обыкновеt но обънснял1и невозможностью, ~скорее вс-его принципиально! пастроить более надежную структуру силой человеческого мын ления. Однако все же продолжались поиски фундамента, коте рый существовал бы прежде всяких построений и не был 61 шатким.
Усилия в этом тивiiстами»
и
направлении предnринимались даже срелs
<<скептиками»,
которые
не
признавали
возможнс
сти такого поиска. Пути поиока были различны~ми, как и свs
занные с
ними
мнения. Проблема
«протокольных лрелложt
ний», их структуры и функций есть новейшая форма, в .котору1 философия, или с:корее решительный эмпирициз1м наших днеj облекает поиски последиета основания познания. Первоначально ·под «протокольными предложениями» пон1 мались- ~ка:к
это
видно
из
самото
наименования- те
предлс
жения, которые выражают факты абсолютно просто, без ка,кс го-либо их переделывания, ИЗ 1 менения или добавления к ни чего-либо еще,- факты, поиском которых занимается всяк2 наука
и
которые
предшествуют
всякому
познанию
и
всяком
суждению о мире. Бессмысленно говорить о недостоверны фактах. Только утверждения, только наше знание могут бы1 недостоверны~ми. Поэтому если нам удастся выразить факты «протокольных предложениях», без какого-либо искажения, 1 они станут, наверное, абсолютно несомненными отправным точка \1И знания. Конечно, ·МЫ оставляем их, ко г да переходиVI утверждениям, актуально у1потребляемым в жизни или нау:и (такого рода переход является, видимо, переходом от «синг~ лярных» к «универсальным» предложениям), но они тем не ·"~~ нее образу1от твердый базис,
которому
все
наши
познааli
обязаны присущей им степенью правильности. И не имеет значения, ·были или не 'были сфор~мулированl на самом деле эти та·к называемые протокольные ·предложени:J
т. е. были ли они высказаны, записаны или даже явно «ломы'
лены»; надо только знать, какие пред.пожения образуют бaJI4 актуальных обозначений, и быть способными в любой момеtl их реконструировать. Когда, напри:vtер, исследователь запись вает, что «при таких-то и таких-то условиях стрелка ~показыв~
ет 10,5», он знает, что это означает «две черные линии nepecef лись» и что слова «-при таких-то и таких-то условиях» (пret ставим себе, что условия здесь оговорены) точно так же cк.rr~ дываются в определенные протокольные предложения, котор~;~t если бы он !пожелал, могли бы ~быть сформулированы точно. хс тя, наверное, это было бы трудно.
Вряд ли кто-то станет оспаривать, что знание в жизни и I-1~ уке в каком-то смысле начинается с .констатации фактов и ч1 34
«nротокольные предложения», в которых они фиксируются, на ходятся в том же самом смысле в начале науки. Что это за
смыол?
В
каком
смысле должно
быть понято
«начало»- во
временном или в логическом? Уже здесь мы обнаруживаем много путаницы и неясностей. сказал ранее, что неважно, делаются ли (или высказывают
5I
ся)
такие утверждения
актуально или
нет, и
это, очевидно, оз
начает, что они не обязательно должны стоять в начале по 6 ре)иени, но .могут быть, если возникнет такая не01бходи:vrость, найдены и JПозже. Необходимость в их формулировке может nоявиться в том случае, если мы пожелаем прояснить для себя смысл предложения, которо.е мы действительно записали. Сле дует ли
тогда
понимать отнесение к rпротокольным
предложени
ям в логическом смысле? В этом случае они будут отличаться какими-то определенными логическими свойствами, своей струк турой. своим местом в системе науки, и тогда мы должны бу де\-t решить задачу выявления этих свойств. Фактически имен но так l(арнап *, например, первоначально ставил вопрос о про токольных предложениях, хотя и объявил потом, что данный вопрос решается с помощью произвольнаго вы·бора 1 . С другой стороны, часто предполагают, что под «протоколь НЬИ\1И
предложениями»
жения,
должны
пониматься
только
те
предло
которые та1кже и по времени предшествуют другим
пред
ложениям науки. Правильная ли это точка зрения? Мы должны nо\1нить, что имеем дело с последним базисом знания о реаль ности. Недостаточно было ~бы трактовать утверждения как, ска
жем, «идеальные конструкции» следует обратиться, тияvr,
скорее,
которы~е случа~ются во
высказываются
суждения.
(в платоновоком смысле). Нам
к реальным
происшествиям, собы·
врем·ени,- они-то и есть то, о чем
Поэтому
мы должны заняться
про
исходящиl\-rи в психике актами «мышления» или же ·физически
ми актами «говорения» или «письма». Поскольку психические акты суждения rпригодны для установления интерсубъективно
верного знания только в том случае, когда они переведены в
вербальные или писыменно зафиксированные выражения (т. е.
в Физически существующую систему символов), то «протоколь ные предложения» следует рассматривать как некоторые про
взнесенные, записанные или напечатанные предложения. На nрнм:ер, ка1кие-то символические комплексы из звуков или ти nографокой краски, будучи переведены с обычных сокращений
на nолноценную речь, означают нечто вроде <<М-р N. N. в та I{Ое-то и такое-то время наблюдал то-то и то-то в таком-то и
~аком-то месте» (этого взгляда придерживался, в частности, м Нейрат) 2 **. В самом деле, если проследить nуть, которым 11 ~1 действительно идем, когда добываем знание, то обязате.пь-
-----
обнаруживаешь этот источник: напечатанные в книгах пред-
~ ~а r nар. "Ober Protokollsatze", Erkenntnis. Vol. 111. Р. 216 е
ur
а
t h.
"Protokollsatze", Erkenntnis. Vol. 111.
Р.
ff.
104 ff.
35
ложения,
слова,
произносимые учителем,
наши
сооственные
на~
блюдения (в последнем случае мы сами являемся N. N.). С этой точки зрения протокольные предложения- реальны4 происшествия реальным
в
мире,
процессам,
и
они
вроде
~по
времени
«построения
предшествуют други~ науки»
или
'
произво
ства личного знания.
Не знаю, насколько различие, проведеиное здесь между ло гическим u
нии,
и
временным
соответствует
первенетвам
различиям
во
протакольных
взглядах,
которых
ваются современные авторы, -это неважно. ляется взгляд,
установление но
того,
в
не
чем
того, этот
кто
именно
правильным
придержи
Нашей целью я
высказал
u
предлож
взгляд
правильны
заключаете
А для этого наше различение двух точек зрения будет весьм полезным.
По существу эти два взгляда совместимы друг с другом, п скольку утверждения, ретистрирующие простые данные набл дения и стоящие ~по времени в начале, могут быть одновреме но теми же, .которые в силу своей структуры образуют логиче u
u
екни отпра1внои пункт науки.
11 Нас прежде всего будет интересовать следующий во
.
рос: что дает ~формулиров,ка проблемы последнего базиса n знания в терминах протокольных предложений? Ответ на это вопрос сам по себе явится путем к решению проблемы. Ду,маю, что значительным усовершенствованием метода я ·. ляется попыт.ка иС'кать 6азис познания, выявляя не ·первичны
факты, а первичные предложения. Но я ду.маю также, что и этого достижения ·не было извлечено макаимума nользы,
можно, в результате неnонимания
во~
того, что речь в общем-1'4
идет о старой ~проблеме ,базиса. Позиция, к которой рассмотрение ·протокольных предложений,
на
мой
приве1
взгляд,
н~
состоятельна. Она приводит к своего рода релятивизму, необf ходимо следующему из того взгляда, что протокольные предло•
жения суть эмпирические факты, на которых затем строит~
здание
науки.
~
Другими словами: .когда протокольные -предложения тракт~~ ют таким образом, то сразу же возникает вопрос о достовер·
ности, с которой можно утверждать
об их истинности; и м!J
должны при~нать, что здесь возникает множество самых раз~·~ ных
сомнении.
Например,
мы
встречаем
в
книге
предложение,
в
котара
говорится, что
N. N. применил некий инструмент, чтобы продеt лать некое на'блюдение. Мы -можем при определенных обсто~. тельствах этому верить. Однако это предложение (и наблюд ние, которое оно фиксирует)
ни в коем случае нельзя счита
абсолютно достоверным. И~бо возможность ошибки очень вeJi1 ка.
36
N. N.
мог по небрежности или ненамеренно описать что~
такое, что не репрезентирует наблюдаемый факт ~правильно; в за(писи о нем или в печати также могли закрасться ошибки. По сути
дела
и
допущение,
что
символы
в
книге
сохраняют
свою
форму хотя бы на мгновение и не изменяются «сами по себе» 8 другие ~предложения, тоже есть эмпирическая гипотеза, кото рая, будучи гипотезой, никогда не может быть строго верифи
цирова,на. Ибо 1всякая верификация покоится на та~их ж•е допу шениях и
на
предположении, что наша
заблуЖдение по крайней
память не вводит нас в
мере в течение •краткого временного
интервала и т. д.
Это
почти
означает,
предложения
.других
их
они
можно
в
принциле u
предложении
ничем другим и
некоторые
указывают
с триумфом,- что трактуемые таким
кольные бых
разу,меется,- и
нау;ки:
ничем они
способом
не отличаются
являются
на
это
прото от лю-
ти,потезами
и
кроме гипотез. Они не являются неоспоримыми,
использовать
поддерживаются
или
в
строительстве
во
всяком
другими гипотезами. Таким образом,
системы
случае
не
науки,
пока
опровергаются
мы всегда оставляем за
собой право изменить протокольные предложения, и коррекции очень
часто
и
на
самом
деле происходят,
когда
мы
элиминиру
ем некоторые протокольные ·предложения, объявляя, что они, должно быть, явились результатом .какой-то оu1ибки. Даже в случае утверждений, которые мы делаем сами, не
исключается принципиальная воз·можность ошибки. Мы допус каем, что наше сознание в тот момент, когда суждение было высказано, могло быть в состоянии спутанности и что опыт, о
котором ·мы сейчас говорим как об опыте, .который мы имели две минуты назад, может оказаться на деле галлюцинацией или чем-то, чего не было вовсе.
Таким образом, ясно, что в ра.мках этого взгляда кольные предложения не имеют никакого
сходства
прото
с тем, что
является ~целью поисков твердого базиса познания. Наоборот, в результате мы должны отказаться от исходного различения протокольных и не111ротокольных суждений как различения бес смысленного. Ита.к, мы начинаем понимать, ка.к люди прихо
дят к мысли 3 , что любые предложения наУJкИ можно отобрать произвольно и назвать «nротокольными предложениями» и что nоэтому вопрос о том, .какие именно предложения так выбира ются) есть вопрос об удобстве.
Но ·можем ли мы согласиться с этим? Только ли в удобстве здесь дело? Не в том ли дело, откуда 'берутся эти особые пред ложения, каково их происхождение, их история? И вообще, что здесь имеется в виду ·под удобством? Какова наша цель, когда мы делаем и вы·бираем mредложения?
и
Цель может принадлежать только самой нау.ке: достижение
б стинного описания tфактов. Для нас очевидно, что проблема ' азиса знания состоит именно в нахождении критерия истин~-----3 1<. Поппер • в изложении Карпапа (ор. cit. Erkenntnis. Vol. 111. Р. 223). 37
нести. Конечно же, -причиной введения тер"'ина «протокольн~ nредложения» ~было прежде всего то, что он помогал выдели, некоторые предложения, истинностью которых можно было ~ измерить,
как
..
u
линеикои,
истинность
всех
других
1
предложенiЮ
Но, согласно только что изложенной точке зрения, этот измерj тельный стержень оказался бы столь же относите.пьнЫ\-1, ка. скажем, любые измерительные стержни в физике. И имен~
этот взгляд вместе с его следствия:vtи был предложен как ер
,
ство для вытравливания последних оста~ков «абсолютиз\1а• философии 4 • Но что тогда вообще остается в качестве критерия ист
ности? Поаколь~ку предлагается не то, что все научные пред.1
жения должны согласовываться с некоторыми определенны.
протокольными предложениями, но скорее то, что все пред~ жения должны согласовываться друг с другом,- с тем резу .1 татом, что каждое отдельное предложение рассматривается к~
в JПринципе могущее быть исправленным, то истина мож~т зl
ключаться лишь во взаимном согласии предложений.
111 Этот взгляд, ·который был сформулирован
и .представлен,
в данно:vt
например,
контексте
Нейратом,
яв~
xopou
известен в новейшей философии. В Англии его обычно назыв ют <<Jкогерентной теорией истинности» и противопоставляют ст
рой <~корреопондентной теории». Следует заметить, что ело~ «теория» здесь совершенно не подходит. Ибо наблю.:~.ения, " сающиеся ·природы истины, явно иного характера, че\1 научнl теории,
всегда
u
являющиеся
некоторои
u
сметемои
гипотез.
Суть нового взгляда выражают, противопоставляя его с~
po:'vty:
согласно
традиционному
взгляду,
истинность
1
предлоАС
ния состоит в том:, что оно согласуется с фаtктами; по HOBtJ1 взтляду- теории
когеренции- истинность u
предложения
сост
u
ит в его согласии с сметемои других предложении.
Я не стану здесь разбирать вопрос о том, можно ли nосле
ний взгляд интерпретировать и так, что внимание будет обр щено на нечто вполне правильное (а именно, на тот факт, ч' в одном определенном смысле мы не можем «выйти за грани~ языка», как это формулирует Витгенштейн). Скорее, я .10
жен nоказать, что в той интерпретации, .которая требуется f1 стоящим ~контекстом, взтляд этот недостаточно убедителен. Если истинность предложения состоит в его 1когеренции, и~ согласии с другими nредложениями, нам надо ясно пониVУа1 что имеется в виду под «со г л а си ем» и какие 'Предложения и \t ются в виду под «другими».
На первый вопрос ответить легко. Поскольку под «cor.ri сием» не может И\1:еться в виду, что предложение, подлежаtll 4
38
С а
rnа
р.
Ор.
cit.
Р.
228.
n о с
оверке,
утверждает
то
же
самое,
что
другие
предложения~
сртается только тот смысл, что они должны ·бытьисов.мести.мыми НИ\f,
т.
е.
что
между
НИ\fИ
нет
u
противоречии.
стина
состоит
тогда nросто в отсутствии противоречия. Однако по вопросу о то~, может ли истинность ~быть отождествлена просто с отсут ствием nротиворечия, нечего и спорить. Следовало давным давно
лризнать,
что только
в
случае тавтологии
можно уравни
вать истинность (если вообп1.е применять этот термин) и отсут ствие противоречий, как, например, в случае предложений чис той гео:v~етрии. Однако в таких ·предложениях намеренно уст ранена ка:кая-либо связь с реальностью; это лишь формулы внутри
некоторого
исчисления;
нет
смысла
в
случае
предложе
ний чистой геометрии спрашивать, согласуются л·и они с фак таVIИ мира: они должны быть совместимыми только с а·ксиома1\!И, произвольно положенными в начало (к тому же обычно требуется, чтобы они следовали из а1 ксиом), и тогда мы назы вге~I их истинными, или правильнЫ\1И. Перед нами в точности то, что раньше называли фор.Аtальной истиной и отличали от истинь1 Аtатериальной. Последняя
есть
истина
синтетических
предложений,
пред
ложений о фактах, и если мы желаем описать их с помощью концепции отсутствия противоречий (согласия с другими пред ложенияViи), то \1ожем это сделать, только если скажем, что они
не
могут
противоречить
очень
специальным
предложениям,
а И\Iенно те"t 9 ·которые выражают «факты непосредственного наблюдения». Критерием истинности не может быть совмести ~tость с любыми предло.lhениями; согласие требуется лишь с некоторы\1и
не
исключительными
являются
сутствие
произвольно
противоречий
материальной
выбранными.
са\1о
истинности,
предложениями,
которые
Другими
вовсе
словами,
от
по себе- недостаточный IКритерий
речь
идет скорее
о
сов~естимости
с
очень специальными пред.пожениями. И для обозначения этой сов\1естнмости нет никаi{ОЙ причины не у.потреблять- я даже
считаю, что это употребление в высшей степени оправданно
старого доброго выражен~я «согласие с реальностью».
Поразительная ошибка «когерентной теории»
может быть
объяснена только тем фактом, что ее защитники и толкователи
раз\1ыu1.пяли лишь о предложениях, которые актуальны в нау ке, и считали их свои.ми единственными примерами. Поэтому
отношение непротиворечивости было, 1по сути дела, достаточ ны\1, но только потому, что предлож·ения эти имеют очень спе
циальный характер. Они в некоторо:vt смысле (сейчас я его ~азъясню) «происходят» из предложений наблюдения, они «Из ~~екаются»- :v~ожно с уверенностью использовать здесь трационную тер:v~инологию- «из опыта».
rтr Если серьезно расс:vtатривать ,когерентность в качестве об о..ч.еrо
к . . }{ ритерия истинности, мы должны считать всякого рода ~JJ.~зк.н столь же истинными, как исторические свилет·2льства
Утверждения в трудах по ХИ\111И,- конечно, в
TO\I
случае,
39
се не от того (за исключением очень специальных случаев требует ли его сохранение корреrоuии многих других предлож, u
нии
и
u
воз,можнои
реорганизации
u
всеи
системы
знания
в
uело1
Прежде чем применять принцип экономии, следует знать, ка(ким предложениям он должен применяться. И если бы приJ
цип экономии был единственным решающим правилам, то о· вет мог бы быть только таким: ко все/~t, которые утверждаю· ся (или когда-.либо утверждались) с какой бы то ни было np1 тензией на правильность. На деле фразу «С какой бы то ни б1 ло претензией на правильность» следует опустить, ибо как 5 мы
отличали
такие 'предложения
ся совершенно
произвольно,
в
от
тех,
качестве
которые
утверждаю
шуток или с целью о~
мана? Это различение не может быть даже аформулирова~ если не принимать во внимание происхожденuе предложени: Так мы снова обнаруживаем, что пришли к вопросу об их пр1 роде. Без классификации предложений по их происхождени любое применение принцила экономии будет абсурдным. Н как
только
роды,
тут
предложения
же
упорядочили
становится
их
по
изучены
в
то\1,
очевидны\1,
степени
что
что
правильиости
касается
мы
и
те\1
что
их
прJ
самы:\11
yiE
места
для
пр1
менения принцила экономии уже не осталось (кроме некоn рых очень специальных случаев в еrце формирующихся обла~ тях науrки). Мы также можем видеть, что такое упорядочен{) указывает путь к 'базису, поиско\1 которого мы занимаемся.
v Здесь,
конечно, нужна
величайшая тщательность.
v!~
мы пустились в путь по дороге, которой шли со времен анти~
ности все те, кто когда-либо искали последние основания исr1 ны. И они неиз:\1енно терпели поражение, стремясь достигну1
цели. Упорядочивая предложения по их происхождению (дела это для оценки их достоверности), я начинаю с того, что отвt жу особое место те\1 из них, 1которые делаю сам. На второ месте
предложения,
принадлежащие
прошлому:
поскольку
и
достоверность может быть ослаблена «ошибками памяти», 1 чем они отдаленнее по времени, тем более ослабляется их де стоверность. С другой стороны, предложения, которые распол~ гаются на вершине и не подлежат никакому сомнению,- это т1
которые выражают факты нашего собственного «восприятия или чего-то в этом роле. Такие предложения кажутся простым и ясными, однако несмотря на это, философы оказывались безнадежно запутанном лабиринте, как только делали попытн использовать их в ~качестве основания всего познания. Част~ ми этого ~запутанного лабиринта являются, например. те фоJ мулировки и дедукции, которые находились в центре бесчИf ленных философских реннего восприятия»,
42
диспутов по темам: свидетельство вну~ «солипсизм», «солипсиз~м настоящего ~(
мента», <<достоверность самосознания» и т. д. Картезианское ~ogito ergo sum- самая известная формулировка, к которой n нвел этот путь- конечный пункт, и к нему приблизился уже
/вгустин. Что ~касается cogito ergo sutn, мы на1конец разобра лпсь, в чем тут дело: ние
которое
не
мы знаем, что это просто псевдоутвержде
становится
подлинным,
.даже
если
выражать
его' в форме «cogitatio est»- «содержания сознания существу ют» s_ Такое утверждение, само по себе ничего не выражающее, не ,.1 ожет ни в каком смысле служить базисо:\1 чего бы то ни было. Оно не является познавательным, и на нем ничего не
основывается. Не может оно и придавать достоверность како му-то
познанию.
Существует поэтому ,большая опасность, что, следуя по у,ка занному
пути,
мы
придем
к
пустым
словесам
вместо
ис-комого
базиса. За критичес.кой теорией ~протокольных предложений стоит на самом деле желание избежать этой опасности. Но предложенный ею выход неу доветворителен. Его суtцественный недостаток состоит в
игнорировании
различия предложений по
рангу, что выражается яснее всего в том факте, что для систе мы
нау1ки,
которая
приниrмается
решающее .значение
в
конце
за
«правильную»,
концов
имеют
единственно
лишь
наши
соб
ственные утверждения.
Теоретически ния
никак
не
представимо, что
подкрепляют
мои
собственные u
утверждении, :которые
наблюде-
делают
о
ми-
ре другие люди. Воз,можно, что все книги, которые я читаю, все учителя, ·которы.х слушаю. пребывают в полнейше\1 согла сии,
никогда
не ·противоречат
друг
другу,
одна·ко
при
этом
их
утверждения просто несовместимы с большей частыо моих ут вер)кдений наблюдения. (Некоторые трудности будут сопро вождать в этом случае проблему изучения языiка и его употреб
ления в коммуникаuии, но они могут быть устранены с помо I.Цью определенных допущений. ·касающихся тех мест, в кото
рых возника1от противоречия.) Согласно ,критикуемому взгля ду, я в это\1 случае должен просто пож·ертвовать своими «про ТОI<О.1ьными предложениями», ибо им будет противоречить по давляющее большинство других предложений, которые сами находятся во взаи~нО\-t согласии, и невозможно ожидать, что
они будут исправлены соответственно моему со5ственному ог Раниченному и фрагментарному опыту.
Но что ж·~ тогда произойдет? Прежде всего, я ни при каких
обстоятельствах не откажусь от моих собственных предложе
Ний наблю.дения. Наоборот. я могу принять толь·ко систему зна1-Iия, в которую они входят без искажения. И я всегда могу по строить такую систему. Мне только нужно считать других лю дей сонными идиотами, в су\1асшествии которых прослежива
ется замечательная метода. или- если выражаться бол·~е объ ективно- я оказал бы, что другие живут в мире, который от-
---fi
Ср.: "Positivismus und Realismus", Erkenntnis. Vol. 111. р_ 20_
43
личается от моего и имеет ровно столько общего с моим мироr.с чтобы возможно было достигнуть понимания средствами одно
го и того же язы;ка. В любом случае независимо от того, какуJС картину мира я рисую, я всегда буду проверять ее истинное~ в тер1минах моего собственного опыта. Я никому и никогда нt позволю отнять у меня эту опору:
мои собстве~ные предло:>r·:е
ния наблюдения всегда будут последним критерием. И я буд~ восклицать: «Что я вижу, то вижу!»
Vl В
свете этих предварительных критических
становится
ясно, где следует искать решения
замечани]
этих трудностей
мы должны идти дорогой Картезия- до тех пор, поiКа она хо роша и проходи·ма, но постараться затем избежать ловушки 1 тому подобной чепухи. Мы достигнем этого, прояснив для себ~ самих ту
роль,
которую в
реальности
игра1от
предложения,
вы
ражающие «непосредственно на1блюдаемое».
Что в действительности скрывается за словами об их «аб салютной достоверности?» И в каком смысле можно считать и~ последним основанием всего познания?
Разберем
сначала
второй вопрос.
Вообразим,
что
я ера~
же фИtксирую ~каждое наблюдение- и в принциле неважно, де лается это на бумаге или в памяти,- и затем начинаю с этоt·· пункта построение науки. В таком случае я бы имел дело 1 подлинны·ми
«протокольными
предложениями»,
которые
стоя:
по времени в начале познания. Из них постепенно возни:кадJ бы остальные предложения науки-- посредством процесса, на зываемого
том,
что
u
u
«индукциеи»,
протокольные
которым
состоит
предложения
ни
в
чем
стимулируют
ином,
или
J{aK
индуци
руют выдвижение пробных обоб1цений (гипотез), из которы: логически следуют rэти первые предложения, а также бесконеч ное число других. Если же эти другие предложения выражаtо то же сам,ое, что и более поздние предложения на6людени~ полученные
нее
точно
при
вполне
оговорены.
то
определенных
гипотезы
ми- если не появляется никаких которые
противоречат
условиях,
считаются
зар(]
подтвержденнЬI
предложений
предложениям,
которые
на6людениs
извлеченным
из
гипоте:
и, таким образом, самим гипотезам. Если этого не происходи~ мы полагаем, что натол:кнулись на закон ~природы. Инду,кциs таким образом, есть не что иное, как методически проводимс угадывание- психологический, биологический процесс, течеff~ J{Оторого не имеет, конечно .>ке, ничего общего с «Jiогикой». Такова схема актуальной научной процмуры. Очевидно, I<~ кую роль играют в ней предложения о «непосредственно во~ принятом». Они не тождественны тем, /Которые записываютс или запоминаются,- тем, К·оторые называют.ся «протокольlll:
ми предложениями»,- но они являются поводом для их обр~
44
308 ания. Протокольные предложения в книге или в па,мяти, как мы давным-давно признали, .можно сравнить с гипотезами. Ибо
l
схеме
построения
роль 11редложений том,
что
они
стоят
знания,
нЭJблюдения по
времени
в
которую
заключается начале
всего
я обрисовал,
прежде
всего
процесса,
в
стиму
.лируя его и подвигая. Наеколько их содержание переходит в знание, остается в принциле лоначалу неопределенны.м. Таким образом, вполне можно увидеть в предложениях наблюдения
главный источник всего ~познания. Но следует ли описывать их как ·базис, как последнее достоверное основание? Вряд ли это так,
ибо данный «источник»
находится
в очень
сомнительном
отношении к зданию нау.ки. Но в дополнение к этому мы по нимаем,
что
имеем
дело
со
схематическим
упрощением
реаль
ного процесса. В реальности то, что выражается в ~протоколах, находится в менее тесной связи с наблюдаемым и в целом не следует ~предполагать, что между наблюдением и «протоколом»
могут неза1метно встать какие-то чистые предложения наблю дения.
Но утверждениям о непосредственно воспринятом принад лежит и вторая функд!ИЯ- «констатаций», как мы можем их назвать, а точнее, подкрепления гипотез, их верификации. Наука делает предсказания, которые «опыт» проверяет. Ее существенной функцией является предсказание. Она говорит, к nримеру: «Если в такое-то и та:кое-то время вы посмотрите в телескоп, напра.вл·енный туда-то 'И туда-то, вы увидите, что све товая точка (звезда) ,пересе.клась с черной риокой (перекре
стием) ». Допустим, что, вы~полняя эти инструкции, мы действи тельно сталкиваемся с предсказаннь:Lм опытом. Это означает, что мы получаем предвиденную констатацию, мы высказыва
ем ожидаемое суждение наб·людения, ,мы получаем тем самым ощущение свершения~ особого удовлетворения. Вполне можно сказать, ·что предложения констатаiЦии, или наблюдения, осу
Ществили свою истинную миссию, как только мы получили это особого рода удовлетворение.
А оно приходит в тот самый момент, когда имеет место кон ~татация, когда 'делается утверждение наблю·дения. Это чрез вьrчайно важно. Ибо тогда функция утверждений о непосред ственно воспринятом сама принадлежит непосредственно на
~Тоящему. На деле мы видели, что у них нет, так сrказать, дли-
ельности, что в тот самый момент, когда они уходят, в наш~ем 45
распоряжении
остаются
надписи,
следы
гут играть лишь роль гипотез и
в
памнти,
которые
м<
потому лишены последней д<
стоверности. Нельзя построить никакой логичееки приемлемо структуры на констатациях, ибо они ускользают в тот са\1ы момент, когда мы начинаем строить. Если они находятся в Не чале процесса познания, то логичеаки бесполезны. Другое дел~ если они находятся в конце; они приводят верифи1кацию (ил также фальсификацию) ~к завершению, и в самый момент и появления они уже выюолиили свое назначение. Летически с них
ничего более
не
зависит, из них не делается никаких з~
ключений. Они абсолютно окончательны. Разумеется, психологически и биологичесн:и сразу вслед з удовлетворением,
цесс
познания:
которое
они
гипотезы,
создают,
возникает
верификация ,которых
новый
прс
за,канчиваетс
этим удовлетворением, считаются защищенными, ищутся фоf мулировки более общих гипотез, выдвижение догадок и поис универсальных законов лродолжаются. Предложения наблюдЕ: ния образуют начало и стимул ;для тех событий, которые елЕ: дуют за ними во времени,
в указанном выше смысле.
Мне думается, что эти соображения бросают новый и яс ный свет на проблему (последнего .базиса познания, и мы в11 дим, каким образом происходит строительство системы позн2 ния и
какова
u
роль «!Констатации»
в этом
процессе.
Познание прежде вс-его служит жизненным нуждам. Чтоб1 сориентироваться в окружении и приспоеобить евои действия событиям, человек должен в ·какой-то степени уметь предви деть события. Для этого он иопользует универсальные предло жения
что
и
может
использовать
их
толь'ко
предсказывается, елучается на
ристика
познания
применима
и
к
в
том
случае,
самом деле.
науке:
Эта
если
те
характе
единственное
отличи~
состоит в том, что на)'1ка не служит ~более задачам жизни и на учное
знание
не
ищется
с
целыо
его
практичеокого
использо
вания. Когда пред~сказание лодтвер.ждено, цель науки достиг нута: радость познания есть радость верификации, ощущени~
триумфа, если догадка ·оказывается верной. И именно эту ра дость доставляют нам утверждения наблюдения. В них наук. ка'к будто достигает своей цели: ради них она и существует. Во прос, скрытый за проблемой аrбсолютно достоверного базисе познания,
есть,
видимо,
вопрос о
правомерности
этого
чувстве
удовлетворения, которое наполняет на1с nри верификации. Сбы лись ли наши предаказания? В каждом ·конкретном случае ве рификаuии или фальсификации «Констатация» недвусмысленнс отвечает «да» или <<нет», наполняя пас радостью свершеннs
или же разочарованием.
Констатации явля1отся окончательны·
ми.
«.Законченность»- очень ния функции предложений конечные.
В
подходяiдее слово для обозначе наблюдения. Они суть абсолютнс
них на данном этапе
выполняется задача
позна·
ния. Новая задача начинается вместе с удовольствием, ·котороЕ 46
является
u
кульминациеи,
с
1гипотезами,
которые
остаются
поза-
ДII, однако это и.х не касается. Наука не покоится на этих пред ложениях,
но
ведет
к
ним,
и
они
говорят
о
том,
что
наука
де
лала это правильно. В реальности они- абсолютные фиксиро ванные
точки;
радость
приносит
то,
что
мы
можем
достигать
их, даже если не можем на них опираться.
VII В чем состоит эта фиксированность? Мы возвращаемся тем
самым
к отложенному
вопросу:
в
каком
смысле
можно
го
ворить о предложениях наблюдения как об «абсолютно досто верных»? Сначала окажу о совершенно другом типе предложений, а именно об ·аналитических пред~ложениях: это прольет какой-то
свет на поставленный вопрос. Затем я сопоставлю их с «кон статациями». В случае аналитических предложений хорошо из вестно, что вопрос об их правильиости не составляет пробле мы. Они таковы а priori: нельзя, не следует и пытаться искать опытных 1данных для доказательства их правильности, ибо они ничего не -говорят об объектах опыта. Поэтому они обладают ЛИШЬ «формаЛЬНОЙ ИСТИННОСТЬЮ», Т. е. «ИСТИННЫ» не ПОТОМу, что правильно выражают какой-то фа~кт, а потому, что правиль но nостроены, т. е. ленными
согласуются с нашими произвольно установ
определениями.
Однако
некоторые
философы
считали
себя
обязанными
спрашивать: «Да, но ,как быть в индивидуальном случае, согла суется
ли
некоторое предложение
с
определением
или
нет,
яв
Jiяется ли оно на самом деле аналитическим и может .ли поэто
му претендовать на бесспорность? Не должен ли я в таком слу чае ~по:\tнить эти определения, nомнить смыел всех слов, кото рые используются, ,когда я говорю, слышу, читаю предложения?
Могу ли я быть уверен, что моих nсихологических сил доста точно для этого? Не получится ли так, наnример, что в конце
~едложения я позабуду начало или неправильно его запомню? е дОЛ}Кен ли я согласиться, что в силу психологических при
чин я никогда не могу быть уверен также и в истинности ана Jiитического сужден и я?»
На это имеется следующий ответ: возможность того, что nсихический механизм подведет, всегда имеется, но выводы, 1\оторые из этого след,уют, не описываются адекватно теми
~l<еnтическими вопросами, которые ~были перечислены только -sто.
м
li ЬI Ji е
Возможно, что из-за слабой rпамяти и тысячи дру~гих причин
не понимаем предложения или понимаем его неверно (т. е. nонимаем е-го смысловой направленности) -но что это озача~ет? Так, есл.и я не понял tпредложения, то оно является 47
когда в сказке нет противоречий. Я могу создать своей фанта зией удивительный мир, полный чудесных приключений,- и фи лософ, придерживающийся «теории когеренции», должен паве рить
в
истинность
моего
повествования, ·при
условии,
что
я
по
забочусь о взаимной совместимости моих утверждений, а так же приму меры предосторожности, искл1очив любое столкнове ние с обыденным описанием мира. J\1.ожно, например, поместит сцену
u
деиствия
на
u
далекои
звезде,
что
исключает
возможност
каких-либо наблюдений. Строто говоря, мне даже не надо при нимать
этих
мер
предосторожности;
я
могу
с
равным
успеха
_
потребовать, чтобы другие приспособились к моему описанию а не мое описание было приспособлено к ним. Они не смогл
бы тогда возразить, что, допустим, некоторое конкретное про~· исшествие противоречит наблюдениям, ибо, согласно когерент .. ной теории, вопроса о наблюдениях нет, а есть .лишь вопрос о совместимости утверждений. ПоаколЬiку никто не станет считать утверждения из книги сказок истинными, а утверждения из текста по физике ложны .. ми, «когерентный» взгляд оказывается совершенно несостоя тельным. К когеренции до.пжно быть прибавлено еще что-то, а именно некий принцип, в терминах ~которого может быть уста новлена
совместимость;
и
только
это
станет
настоящим
крите
рием.
Если дано множество предложений, и среди них некоторые противоречат друг другу, то я могу установить согласованность
несколь,кими
способами:
в одном случае,
например, отбирая
некоторые предложения и отбрасывая или
1зменяя их, а в дру•
rом- проделывая это с предложениями, .которые противоречат первым.
Таким образом, когерентная теория логически невозможна:
она ~совершенно неспособна дать недвусмысленный
.критери~
истины, ибо с ее помощью я могу приtдти к любому числу согла• соваиных систем предложений, которые ~будут несовместимll друг с другом.
Единственный способ из~бежать этого абсурда- не позво лять, чтобы •какие-либо предложения отбрасывались или измеr
нялись, но, скорее, определить те, которые следует оставить и
1
которым должно быть приопособлено все остальное.
IV
Таким образом, мы из~бавляемся от когерентной теориt и приходим ко второму 'Пункту нашего ~критического рассужде,
ния, а именно к вопросу о том, все ли пре,дложения исправимЫ
или же есть и такие, которые нельзя поколебать. Эти после;t·: ни е, .конечно, и образовали бы тот «базис» всего знания, кота' рый мы ищем, но не можем пока что сделать ни шагу в его на·, лравлении.
40
Но по ка·кому признаку мы должны отличать эти утвержде ния, ·которые
сами
остаются
неизменными,
в
то
время как все
другие должны быть приведены в согласие с ними? Мы будем называть их далее не «~протокольными предложениями», а «ба
зисными предложенинми», поскольку очень сомнительно, чтобы
эти предложения вообще встречались среди протоколов науки. Самым очевидным средством будет найти искомое правило в своего рода принципе экономии, а именно, когда мы выбира
ем в rкачестве базисных предложений те, сохранение которых требует минимума
изменений
во
всей
системе предложений
в
целом, необходимых для того, чтобы из,бавить ее от противо речий. Стоит заметить, что такой nринцип экономии не позволяет нам считать какие-то утверждения
базисными отныне и
ки, ибо может случиться, что с прогреесом предложения, го
~1омента,
нее
служив~шие
пр,идут
отказаться
от
в
1качестве
к ,вырождению,
них
в
пользу
науки
так·овых
до
базисные
определенно
есл·и окажется,
новых
наве
что и
предложении,
эконом-
которые
в
свою очередь с этого времени (и до поры) будут играть роль базисных. Это, конечно, не является уже точкой зрения коге рентности
в
чистом
виде,
а
основывается
на
принциле
эконо
мии; для хара:ктеристики такого взгляда подошло бы также по нятие
«релятивности».
Мне кажется неса:мненным, что представители критикуемого взгляда
явно
или
лринцип экономии: лятивности
ляющие
неявно
в
я уже заметил
имеются
селекцию
взяли
вполне
качестве
именно
выше, что с точки зрения ре
определенные
протокольных
ориентира
основания,
предложений, и
я
опреде
спросил:
можем ли мы признать это?
Теперь я отвечу на этот вопрос отрицательно. На самом де ле не «экономические» соображения, но совершенно другие чер ты отличают подлинные базисные предложения.
Продедура выбора этих предложений называлась бы эконо мичной, если ~бы состояла, скажем, в подчинении мнениям (или «nротокольным предложениям») большинства исследователей.
1\онечно, мы не сомневаемся в существовании некоторых фак тов, например фактов географии
или
истории; не сомневаем
ся мы даже и в существовании некоторых ~природных за·конов, ;Rогда обнаруживаем, что в соответствующих контекстах их су
Ществование многократно засвидетельствовано. В этих случаях
~м не ~приходит в голову исследовать положение дел заново.
Ы соглашаемся с тем, что общепризнано. Но это объясняется
тем фактом, что мы точно знаем способ, каким обычно дела IОтся такие фактуальвые утверждения, и что этому способу мы ~оверяем; дело не в том, что он согласуется с точкой зрения ольшинства. Наоборот, он может стать общеnринятым, толь
~0 если все бу~ут чувствовать к нему одинаковое доверие. Счи1{
а~м ли мы предложение исправимым или отменимым и в ка ои степени, зависит единственно от его происхождения, а вов41
для
меня
не
предложен'Ием,
но
лишь
рядом
слов,
звуков
ИJil
nисьменных знаков. В этом случае проблемы нет, ибо только t предложении, а не о ~бессвязном ряде слов, ·можно спрашивать является ли оно аналитическим или синтетическим. Однако ее ли я неверно интепрет.ировал ряд олов, но все же интепретиро
вал
его как пре~ложение, то я тогда
предложении,
является
ли
оно
знаю
именно об этоА
аналитиче'ским
ским и, следовательно, правильным а
priori
или
синтетиче.
или же в ·силу дру.
гих причин. Нельзя думать, что я мог бы постичь ~предложеi ние как таковое и вое же сомневаться в ето аналитичности. Ибс если оно
аналитическое, я
понял его только тог~а,
когда поняJ!
его ка.к аналитическое. «Понять» не означает ничето иного, ка~ прояснять правила, по .которым у1потребляются слова; но имен~ но эти правила уtпотребления и делают предложения аналити. ческими. Если я не знаю, образует 1комплекс из слов аналити• ческое
суждение
и.ли
нет,
это
просто
означает,
что
в данный
момент я не знаю 'Правил употребления; что, следовательно, я просто не понял предложения. Таким образом, дело в том, что или я совсем ничего не понял, и тогда сказать ~больше нечего 1 или
я
знаю,
является
ли
то
предложение,
синтетическим или аналитическим полагает,
что
эти
слова
витают
которое
я
понимаю.
(что, ра.зумеется, не пред..
передо
u
мнои,
даже
что
я
зна•
ком с ними). В слуrчае анали'Dического предложения я сразу ЗНаЮ, ЧТО ОНО nраВИЛЬНО, ЧТО ОНО обладает rфорМаЛЬНОЙ ИСТИН• ностью.
Выраженное вы·ше сомнение в правильиости аналитичес-ких предложений было, следовательно, неоправданным. Я, конечно. могу ·сомневаться, правильно ли
я уловил смысл
какого-то ком
плекса знаJков и даже могу ли я воабще понять смысл какой либо последоватеtЛьности слов. Но я не могу задавать вопроса о
том,
могу лJи
я
удостоверить
правильиость
ана~итическоrо
nредложения. Ибо понять его емысл и установить его априор·
ную правильиость для аналитичеокоrо предложения- один, и тот же процесс. В противоположность этому С'Интетическое пред· ложение хара,ктеризуется тем,
что я ни в
знаю,
е-сл·и
истинно
оно или
ложно,
я
малейшей
мере не
удостоверил только
его
CMЫ·CJI'. Его истинность определяется лишь сравнением с опы· том. Процесс осмысления здесь совершенно отличен от проrцес·
са верификации. Есть только одно ис!Ключение. И мы возвращаемся здесь IC нашим <
~ки», или «здесь желтое грани'Чит с синим», или «здесь сейчас больно» и т. д. Общим для всех этих утверждений является то,
~что в них входят демонстративные термины, имеюшие смысл nрямого жеста, т. е. правил~а 1ИХ упо11Ребления учитывают, что nри построении nредложений, в которых они встречаются, име ..
ется некоторый опыт и внимание направлено на что-то наблiО· даемое. То, что обозначают такие слова, как «здесь», «теперь»·
48
«это вот», не мож·ет быть передано толь\Ко с помощью общих оnределений в словах; должно быть их соединение с у.казания ми или жестами. «Это вот» имеет смысл толь.ко в связи с ка ким-то жестом. Следовательно, чтобы понять смысл такого nредложения наблюдения, следует одновременно выполнить жест, нужно ка1ким-то образом указать на реальность. Другими словами, я могу понять смысл «констатации», толь
ко ·сравнивая ее с фактами, осуществляя таким способом про цесс, который необходим для верифи:кации всех синтетических предложений. В :о время ка.к в случае всех других синтетиче ских
предложении
установления
истинности,
oiJИ
соВ'падают,
Ка.к
бы
ни
установление
ка1к
и
в
отличались,
в
смысла
отделено,
отличимо
случае ·предложений
случае
аналитических
следовательно,
от
наблюдения
предложений.
<~констатации»
от
ана
литических предложений, общим для них является то, что их понимание есть в то же время их верификация: я схватываю их смысл одновременно с ·их ·истинностью. В случае констатации тЗJК ж·е неосмысленно спрашивать, не обманываюсь ли
я в ее
истинности, как и в случае тавтологий. В обоих случаях мы имеем дело с абсолютной nравильностью. Однако если анали тичеокое,
тавтологическое
пред·ложение
лишено
содержания~
прмложения наблюдения дают наrм чувство удовлетворения от подлинного знания о
реальности.
Надеюсь, ясно, что все здесь зависит от характеристики не посредственности, свойственной nредложению наблюдения, ко торой эти предложения о·бязаны своей значимостью или незна чимостью, значением а1бсолютной правильиости или незначи мостью беспол·езности.
Непонимание этого обусловило большую часть неудач в по становке проблемы протокольных предложений- то, с чего мы начали. Если я констатирую «здесь теперь синее», то это не
то же самое, что протокольное предложение: «М. Ш. воспринял синее такого-то апреля 1934 г. в та·кое-то и такое-то время и в таком-то и таком-то месте». Последнее предложение- это ги nо'Геза, и как таrковое оно всегда недостоверно. Оно тождест
венно «М. Ш. ... (здесь должны ·быть )'iКазаны время и место) констатировал: «Здесь теперь синее». А то, что это предло
Жение не тоЖдественно констатации, которая в него входит., ясно. В ·прото~ольных пред:.ттожениях всегда есть упоминание о
восnриятиях (либо их мысленно добавляют- тождество лич
~ости воспринимающего наблюдателя важно для научного пpo
JJ окала), а в констатациях они никогда не упоминаются. Под ll Инная констатация не может быть записана, ибо как только я
с~дnиwу демонетративы «здесь» и «теперь», они теряют свой
}{а Ьiс.л. Их нельзя заменить и указанием времени и м·еста, ибо
nик только мы попытаемся это сделать, в результате, как мы 1-fидели, неизбежно получится подстановка: вместо ·предложе lilf~ Наблюдения мы ·будем и·меть противоположное предложеJ
Которое ~как таковое имеет совершенно иную природу.
49
VIII Д)l1маю, что теперь .проблема базиса
познания
проя
нена.
Е~сли нау,ка интерес
берется 1как система u
к
котарои
ограничивается
nредлож·ен:ий, логическF.
логическими
связями
этf
предложений, на вопрос о базисе, который в этом случае пр' вращается
в
u
«логическии»
вопрос,
можно
ответить
совершенi-
произвольным образом. И!бо мы свободны определять баз1 ·так, как нам захочется. В абстра'ктной системе предложенF. нет ни пер!ВИiчного, ни вторичного. К примеру, на.иболее общJ предложения на)'iКИ, т. е. те, 'которые обычно отбираются в к; честве
аксиом,
могут
считаться
это название с тем же уопехоrм
ее
последним
основанием;
1
можно оставить за самыми час·
ными предложениями, которые ·более или менее соответствуи записанным проток,олам. Возможен и шюбой другой вы·бор. f все
предложения
науки -tкак
.ально- являются точки
зрения
их
гипотезами,
коллективно,
если
истинностного
мы
так
и
индивид:
рассматриваем
значения,
их
их
правильности.
Если внимание направлено на отношение науки к реальн~ сти,
система
u
предложении
нау,ки
видится
u
такои,
ка!Кова
она
реальности, а именно ка!К средство ориентирования среди фаJ ТОрОВ,
КЗIК
ДОСТИЖеНИе
радОСТИ
rКОНСТаТаЦИИ,
чувства
ОКОНЧ;
тельности. Проблема «ба 1зиса» автоматически превращает< в проблему несомненного nункта встречи познания и реальн1 сти. Мы знак·омим·ся с этими абсолютно фиксированны-ми то: ками
встречи,
ственные
констатация.ми, в
синтетические
их индивидуальности:
предложения,
не
это едиJ
являющиеся
гипот.
зами. Они никои1м оrбра:зом не лежат в основе нау,ки; но, п1 .добно языкам пламени, познание ~как ·бы достигает их, прик4 саясь
к
каждому
л1ишь
на
м,гновение ·и
затем
сразу
же
их
п1
глощая. Набрав сил, огонь познания охватывает и остальна Эти моменты свершения и горения- самое существенно Весь свет познания идет от них. Поисками источни,ка этого cn та философ на самом деле и занят, когда он ищет последн11 фундамент познания.
1
А.
Д.
А йер
ЯЗЫК, ИСТИНА И ЛОГИКА Глава б КРИТИКА ЭТИКИ И ТЕОЛОГИИ
Остается последнее возражение, справившись с кот~ -рым, мы можем ·считать оправ1данной точку зрения, что в< -синтетические суждения суть эмпирические гипотезы. Это во:
ражение
знания
опирается
на
на два вида:
известное
разделение
спекулятивного
есть знание, имеющее отношенiИе к сфере
3 ,1 пирических фактов, и есть знание, имеющее
отнош·~ние
к
сфере ценностей. Говорится также, что «ценностные утвержде ния»,
хотя
это
и
подлинные
синтетичес.кие
суждения,
ни
в
ко
ем случае не могут быть Г1ипотеза~ми, используемыми для предсказания
хода
наших
u
ощущении;
и
поэтому
само
существова-
ние этики и эстетики каJК отраслей спекулятивного знания яв ляется будто бы сильнейшим возражением против нашего ра дикального ЭУI пцрициетского тезиса.
Имея в виду это возражение, мы обязаны дать объяснение относительно того, что та'Кое «ценностные суждения». Оно дол жно быть само по себе удовлетворительным и согласовываться с нашими общими эмпирицистскими принципами. Мы будем доказывать,
что
ценностные
утверждения
значимы,
если
они
суть обьrt.!•НЫе «научные» утверждения; если же они ненаучны, то и не
значимы
ра)l~ениями
в точном
эмоцiИи,
емысле слова,
которые не
а
являются
могут быть ни
просто вы
истинными, ни
ложными. Придерживаясь такого взгляда, мы можем пока рас смотреть то"1ько этические утверждения. Сказанное о них будет приложимо mutatis mutandis и к эстетичеоким утверж
*
дениям 1 • Обычная система этики в том виде, 'Как она разра:батывает ся этичес;к,иУ~и философами, вовсе не представляет собой одно родное целое. По:\1имо того, что она склонна нключать в себя элементы метафизики и анализы неэтических понятий, ее соб ственно
этические
содержания
также
весьма
неоднородны.
Можно разделить их, видимо, на четыре главных класса. Во первых, имеются суждения, выражающие дефиниции этических терминов,
или
оценки
законности,
или
возмоЖfности
каких-то
определенных дефиниций. Во-вторых, имеются суждения о фе номенах морального опыта и их прич.инах. В-третьих, имеются призывы к ~!оральной добродетели. И наконец, имеются соб ственно этические оценки. 1( сожалению, этики обычно игнори
руют это очевидное разделение на четыре класса; в результате ОЧень трудНО уразуметь ИЗ ИХ rСОЧИНеНИЙ, ЧТО же ОНИ ХОТЯТ обна
РУЖИТЬ или доказать.
Нетрудно увидеть, что этическую философию образует лишь nервый из наших четырех классов- тот, который включает ~ждения, относящиеся к дефинициям этических терминов. Уждения, описывающие феномены
морального
опыта и их
~ичины, должны быть отнесены к психологии или социологии. li
Ризывы к моральной добродетели вовсе не являются сужде
т Иями, это восклицания и приказания, предназначенные для JJ ого, чтобы побудить читателей совершить действия опреде li:нного рода. Соответственно они не принадлежат ни ,к одной
-----
отраслей философии или науки. Что касается
выражения
] дальнейшую аргументацию следует читать вместе с Введением
**. 51
<>цепок, то мы пока
не определили, к какому классу их отнест1
Но поокольку это явно не дефиниции, не комментарии к эти: дефинициям и не цитаты, можно оказать с определенностью, ч1 к этической философии они не принадлежат. Строго филосо~ ское
сочинение
ских
на
заянлен:ий.
тему
Но
этики,
следовательно,
оно должно
не
посредством
делает
этичJ
анализа этич4
-ских терминов показывать, какова та ~категория, к которой пр1
надлежат та!Кие заявления. Именно решением этой задачи м и хотели бы сейчас заняться.
Этические философы часто обсуждают вопрос, возможны JJ <>пределения,
которые свели
бы все этические термины к о;
наму-двум фундам·ентальным 'Терминам. Но этот вопрос (хо1 он, несомненно, и относится к этической философии) к наше&-1 исследованию отношения не имеет. Мы не стремимся показат: u
какои
термин
из
числа
этических
терминов
следует
счита1
фундаментальным; например, может IЛИ «благое» определятьс через «правtИльное», или «rправильное» через «rблагое», или то другое через «ценность». Интересует нас другое: возможно .,,
свести всю в целом сферу этиче·ских терминов iК терминам н~
этичеоким? Мы задаем вопрос: «Можно ли ·перевести ценное· ные этические утверждения
в утверждения
об
эмпирическF.
фактах»? То, что это сделать можно, утверждают те этические ф· лософы, которых обычно называют субъективистами, а та:к>~ философы, из.вестные ка1к утилитаристы. Утилитарист опредr ляет правильиость действий и благость целей в терминах р4 дости,
или
счастья,
или
удовлетворения,
которые
они
вызыв4
ют; субъективист определяет их в терминах чувства одобрени испытываемого в их отношении пекоторой личностью или груJ
nой людей. Каждый из этих типов определения делает марал: ные
оценки
подклассом
rпсихологических
или
социологическF
оценок, и по этой причине они для нас весьма nривлекательнJ
Иrбо еоли верен любой из этих типов, этические утвержденF nринципиально не отличаются от фактуальных утверждени которые принято тра1ктовка
им
противопоставлять,
эмпирических ~гипотез
u
и
данная
подоидет также
и
нами к
ран1
ним.
Тем не менее мы не примем ни субъективистс.кий, ни утил: таристск~ий анализ этических терминов. Мы отвертаем субъе тивистокий взгляд, согласно которому называть действие пр вильным или вещь благой- значит говорить, что они все~ одобряются,- потому что несамопротиворечиво утверждать некоторых действиях, которые всеми одобряются, что они н nравильны, или о некоторых вещах, которые все о~обряют, ч~ они неблаги. Мы не согласны и с альтернативным су,бъектив: СТОКИМ ВЗ'ГЛЯДОМ, COIJ'ЛaCHO КОТОрому человек, утверждаюUJ.II что некоторое действие правильно или что пекоторая веrць я ляется благой, говорит, что он сам их одобряет, по той np
чине, что человек, при'Знающ,ийся, что иногда одобрял дурне или неправильное, не проrгиворечил. бы себе. Подобный apr
52
мент фатален и . . для утилитаризма. Мы не можем согласиться, что называть деиствне правильным значит говорить, что из всех
действий, возможных в данных обстоятельствах, оно вызовет, нли скорее все!Го вызовет, на.ибольшее счастье, или наиболь шиi'I перевес удовольствия над страtданием, nеревес удовлетворенного
желания
или
наибольший
над неудовлетворенным,
по
скольку обнаруживаем, что несамопротиворечиво говорить, что иногда
неправильно
совершать
...
деиствие,
которое
на
самом
де-
ле или, по всей вероятности, приведет к наибольшему счастью, или к наибольшему перевесу удовольствия над страданием, или к наиболь-шему перевесу удовлетворенного желания над неу,довлетворенным. И посколь~ку несамопротиворечиво гово рить, что не~которые приятные вещи являются неблагими, или
что некоторые плохие вещи желательны, то не может быть, чтобы предложение «Х- благо» было эквивалентно предложе нию «Х- приятно», или «Х- желательно». И такое возражение можно
антов
привести
отношении
утилитаризма.
заключить, ся
в
что
удачными
прирадой
всех дРУlГИХ .известных
Следовательно,
правильиость
мы должны,
этических ...
u
тенденци'Ями деиствии, .как
человечеоких
чувств,
но
что
оценок
мне
я
думаю,
не {)Пределяет-
не определяется
она
вари
должна
она
и
считаться
«абсолютной» или «внутренне присушей» и не исчисляемой эм пирически.
Когда мы говорим: это, то, раз)liмеется, не отрицаем, что воз можно изобрести язы,к, в котором все этические символы бу дут
определимы
в
неэтичесrких
терминах,
или
даже
что
жела
тельно изобрести такой язЫ!К и принять его вместо нашего соб ственного
язы·ка;
отр~ицаем
мы
то,
что
предлагаемое
сведение
этических утверждений к неэтическим будет сонместимо с кон
венциями нашего действительного языка.
Иными словами, мы
отнергаем утил~итаР'из.м и. субъективизм не из-за 'ТОГО, что они предлагают заменить су:ществующ.ие этические понятия на но вые, но выступающие в 'качестве анализов существующих ныне этических понятий. Мы просто утверждаем, что в нашем языке
nредложения, содержащие нормативные этические символы, не эквивалентны предложениям, которые выражают психологиче
ские суждения или эмпиричеокие суждения любого рода.
Здесь целесообразно 1будет пояснить, что мы считаем неоп Ределимыми в фактуальных терминах не дескриптивные эти Ееские символы, ·но только нормативные этичеокие символы. сть опасность смешения этих двух типов символов, потому что
0 фliи
обычно образованы знака1ми одной и той же чувственной
0 Р·мы.
Так, сложный знак формы «Х- неверно» может обра
~овывать ;nредложение, ~которое выражает моральную оценку. 3
асающуюся опре~деленноiГо типа поведения, либо может обра-
1'~вьiвать предложение, которое утверждает, что определенный
lЦ n nоведения неприемлем для морального чувства данного об1{ ества. В последнем случае символ <<неверно» является дес-
РИ'nтивным этическим символом, и предложение, в которое он 53
входит, вом
выражает
случае
обычное
символ
социологическое
«неверно»
является
суждение;
нормативным
в
пер.
этически\1
символом, и предложение, в которое он входит, вообще не выра
жает,
как
мы
считаем,
эмпир·ического
.суждения.
Сейча~
нас интересует толь!Ко нор·мативная этика, так что, КО['Да пользуем
в
наrшем
рассуждении
их
следует,
лы
нормативного типа.
если
нет
этические
специальных
символы,
оговорок,
только
мы ис
пониматt
как
симво.
Признавая, что нормативные этичеокие понятия несводимы t эмпирическим понятинм, мы, казалось бы, открываем путь эти ческому <<а.бсолюТ\изму»- тому взгляду, что ценностные утверж дения контролируются (controlled) не наблюдением, как обыч ные
эмпирические
суждения,
«интеллектуальной которая
стные
редко
ся
интуицией».
призна·ется
утверждения
интуитивно
ее
исключительно
Эта
теория
сторонниками:
непроверяемыми.
достоверное
сомнительным
но
для
одного
Ибо
таинственно!
имеет она
одну черт~
делает
ценно
общеизвестно,
человека
может
чт«
показать
или даже ложным для дрУJгого. Так что Д(
тех пор, пока ~невозможно дать какого-то критерия выбора меж
ду конфликтую.щими интуиция ми, простая апелляция к интуициJ
беополезна в качестве теста суждения на истинность. Но в слу чае моральных оценок такого критерия дать нельзя. Некоторы4 "'Vtоралисты
·претендуют
на
то,
что
решили
вопрос,
говоря,
чтt
они «знают», что их собствеrнные моральные оценки правильны Но такое утверждение имеет чисто психологичеокий интерес 1 ни в малейшей степени не доказывает правильиости ·какой-либ< моральной оценки. Ибо другие моралисты могут столь же хо рошо
«знать»,
ды. И пока
что
правильны
их
_, сооственные
этичеоки1е
взг ля
речь идет о субъективной достоверности, не буде·
ничего, что помогло бы в вы1боре. l(огда такие различия во мне ниях возrникают в связи с обычным ·эмпирическим суждением :v1ожно
~поnытаться
разрешить
их,
апеллируя
к
соответствую
щей эмпирической проверке или актуально проводя ее. Но длj этичеоких утверждений не существует, согласно «абсолютист ской»,
или
«интуитивистской»,
теории,
соответствующего
эм
пирического теста. Поэтому ~1ы вправе говорить о том, что со
гласно этой теории этические суждения конечно,
считаются
при
этом
непроверяемы.
синтетическими
Они
суждениями.
Учитывая ту роль, котору1о для пас играет принцип, соглас но
которому
ричеоки
синтетическое суждение
проверяемо,
принятие
значимо,
если оно эмпи
«а ::солютистской»
теории
этн
ки, очев~идно, подорвало бы все наше главное доказательстве И поакольку мы уже отвергли «натуралистичес.кие» геории, ко
торые обычно считаются единственной альтернативой «абсолю
тизму» в этике, мы, видимо, подошли 1К трудному моменту.
Mr
разрешим трудность, когда покажем, что правильную трактов ку этических утверждений обеспечивает третья теория, вполн~ совместимая с нашим радикальным эмпирицизмо\1.
Начнем с того, что пр-изнаем неанализируемость фундаме-11
54
1'альных
этических
u
понятии:
нет
критерия,
с
помощью
которого
можно было бы провести тест на правильиость оценок, в кото рые они входят. До этого момента мы согласны с абсолютис -тами. Но в отличие от них мы можем дать объяснение этому факту. Мы говорим, что причина неанализируемости этических nонятий в том, что это просто поевдопонятия. Наличие этиче .скоrо с:имвола в суждении ничего не добавляет к его факту альному содержанию. Так, если я говорю кому-то: «Ты непра вильно сделал, УJКрав эти деннги», то неl утверждаю ничего, кро
ме: «Ты украл эти деньги». Добавляя, что это действие непра вильно,
я ничего больше о
нем
не утверждаю,
но пр·осто вы
.сказываю свое моральное неодо6рение. Это похоже на то, как .если бы я сказал: «Ты украл эти деньги» с ·каким-то особым ужасом в голосе или написал это, снабдив слециальными вос
клицательными знаками. Интонация или восклицательные зна ки ничего не добавляют к буквальному значению предложения. Они просто показывают, что его выражение сопровождается определенными
чувства:ми,
которые
испытывает
u
говорящии.
Если я теперь обобщу предыдущее и скажу: «Красть день rи неправильно», то вы·скажу ~предложение, не имеющее факту .а.пьног~
значения,
иными
словами,
оно
не
выражает
суждения,
которое может быть истинным или ложнь11м. Это как если бы я написал: «Красть деньги!!», где форма и толщина восклица тельных знаков будут показывать согласно припятой конвенции, что пекотарого рода моральное неодоrбрение является выра
жаемым чувством. Ясно, что здесь не говорится ничего истин ноrtо или 'ложного. Дру1Гой человек может не согласиться со мной по вопросу о неправильности кражи, в том с.мысле, что у него не будет тех же. rчувств в отношении ~кражи, как у меня. и он
может 1 поссориться со мною
ствований.
по поводу моих
моральных чув
Но он не может, строго говоря, мне противоречить.
Ибо, товоря, что определенный тип действия правплен или не
nравилен, я не делаю никакого фактуальнаго утверждения, лусть даже утверждения о состоянии собственного сознания.
Я выра>~<аю просто ка/Кие-то моральные чувствования. И чело
век, который явно со мною не согласен, выражает просто свои моральные чувствования. Так что нет смысла выяснять. кто из
Нас прав. И~бо ни один из нас не утверждает подлинного суж дения.
То, что мы сказали о символе «неверно», приложимо ко всем Нормативным этичеоким символам. Иногда они входят в пред ложения, 1которые фиксируют обычные Э\11пирические факты в доnолнение к этическим чувствам по отношению к этим ~фа:к~
Иногда встречаются в 1предложениях, .которые просто выi5'ажают
этическое чувство по поводу определенного типа дейст~ия или
ситуации, не делая ~какого-лнбо утверждения ~о факте. Но в JIJoбoм случае, когда считается, что высказывается этическая
оценка, функция соответствующего этического слова чисто «э:моти:вна». Оно .используется для того, чтобы выразить чувство 55
по поводу определенных объе1ктов, но не для того, чтобы что-т( о
них утверждать.
Стоит заметить, что
этичесJКие тер·V1ины
используются н.;
только для выражения чувства, но также для возбуждения чув1
ства .и побуждения к действию. В самом деле, некоторые из ни, используются та'Ким образом, чтобы они входят, имели те же следствия,
предложение сматривать чеокото
«Это твой
одновременно
чувства
в
пред.по.iкения, в которыt что и приказания. Та~
долг- говорить и
как
отношении
правду»
выражение правдивости,
мо>кно
определенного и
как
рас. эти·
выражениЕ
приказания «Говори правду». Предложение «Тебе с.педова:н бы говорить правду» также содержит приказание: «Говорt прав.ду», но здесь его интонация не столь категорична. В пред. ложении «Говорить правду- хорошо» приказание превраща. ется 'Почти в совет. И таким образом, «·значение» слова «хоро. шо» в ето этическом уmотреблвнии отлично от значения слов~ «долг» или слова «следует». Фак11ически мы можем определит1 значение
различных
этичесмих
слов
в
терминах
различнь11
чувств, к•оторые, как считается, они обычно выражают, а так. же тех ,различных реакций, на возбуждение которых они рас. считаны.
Теперь мы видим, почему невозможно найти критерий дл~ определения правильиости оценок. Причина не в том, что OHF. обладают «абсолютной» правильностью, которая таинственны' образом неза:еисима от обычного чувственного опыта, но в том. что в них нет никакой объективной правильности. Если предло· жение
вообще
ничего
не утверждает,
нет смысла ~спра•шивать
истинно или ложно ТО·, что оно гласит. И мы видим, что пред· ложения,
которые
выражают
просто
моральные
оценки,
не
го
варят нич.его. Это чистые выраж~ения чувства, и как таковы1 они не подпадают под категорию истины и лжи. Они так же не проверяемы, как крик боли или
слово ·команды, поскольку НЕ
выражают подлинных суждений.
Таки~м образом, хотя на:шу теорию этики и можно справед ливо назвать радикально субъективистс~ой, она в одном важ
ном отношении отличается от ортодоксальной субъективистскоi теории. Ибо ортодокса~Льный С)llбъективист не отрицает, как ЭТ( делаем
мы, что предложения
морализатора
выражают подлин
ные суждения. Отрицает он то, что они выражают суждени' уникального, неэмпиричесtкого хара1ктера. Е-го точка зрения со стоит в
том,
что
они
выражают
суждения
о
чувствах говоря
щего. Если бы это было та1к, этические оценки, очевидно, мот
ли бы ·быть способны к истинности или ложности. Они были
61:
истинными, если бы у выаказывающего их человека были соот
ветствующие чувства, и ложны, если бы таковых не было. А эТ( в принципе эмпирически проверяемо. Больше того, им можJI( было ~бы значимо (significantly) противоречить. Ибо если j окажу: «Терпимость- это добродетель», и кто-нибудь ответит «Ты не одобряе-шь этоiГО», то он, согласно обычной субъектJl
56
вистокай теории, будет мне противореч·ить. По нашей теории, он
мне
не nротивореч.ит,
потому rчто,
говоря,
что терпимость
это добродетель, я ничего не утверждаю о своих чувствах или 0 чем-то еще. Я просто проявляю свои чувства, а это вовсе не то же самое.
Различие 'между выражением чувства и утверждением ства трудно увидеть из-за того,
ства человеком
часто
чувстве, которое Так,
я
что выражение некQторого чув
сопровождается
является,
чув
утверждением об этом
по сути, фактором
его выражения.
могу одновременно выражать ску1ку и говорить, что мне
скучно. В этом случае произнесение слов «мне скучно» есть од но из обстоятельств, делающих истинными утверждения о том, что я выражаю или проявляю скуку. Но я м·огу выражать ску ку и не говорить о том, что мне скучно. Я могу выражать ее то ном и жестами, одновременно делая утверждения о чем-нибудь совершенно
с
нею
не
связанном,
или
с
помощью
восклицания,
или вообще обходясь без слов. 'Гак что даже если утверждение, что
кто-то
испытывает
выражение всегда
этого
некоторое
чувства,
предполагает
чувство,
выражение
утверждение
о
всегда
чувства,
том,
что
•предполагает
несомненно,
кто-то
ето
не
испы
тывает. И это- важный пункт для понимания различия ме.Жtду нашей теорией и обычной субъективистской теорией. Ибо в от .личие от субъективиста, который считает, что этические утвер-
•·· деиствительности
ждения
в
ленных
чувств,
мы считаем
утверждают
существование
этические утверждения
опреде-
выражения
ми чувств и побуждениями к ним, не обязательно преддолагаю щими какие-либо утверждения.
Мы уже от·мечали, что главное возражение ;против обычной субъективист'окой теорJии в том, что правильиость этических оценок не определяется природой чувств их авторов. Наша тео рия избегает этой трудности. И·бо из .нее не с-ледует, что суще -ствование любых чувств является необходимым и достаточным Условием пра!ви.льности этического суждения. На.оборот, из нее -следует, что этические суждения вообще не обладают правиль ностью.
И·меется, однако, зна~менитый аргумент против субъективист ·ских теорий, которого наша теория не иrзоогает. Мур указал на то, что если бы этические утверждения были просто утвержде-
1iИя\1и о чувствах говорящег·о, то невозможно было •бы обсуж дать ценностные вопросы 2 • Возьмем типичный пр-и мер: если один человек аказал, rч:то кража -добродетель, а дру.гой отве
тил, что она- порок, они по этой теории не спорили бы дру~г с .другом. В этом случае один говорил бы, что одобряет кражу, а другой- что не о~обряет; и нет никакой причины, почему бы
Gбоим этим утверждениям не быть истинны~м~и. Далее, Мур -счuтал очевидны,м, что мы все >ке дискутируем по вопросам о
---2
Philosophical Studies. The Nature of Moral Philosophy. 57
ценности, и поэтому заjключил, что та :конкретная форма субъ~ ективизма,
которую он
рассматривал, является ложной.
Очевидно, что заключение о невозможности спорить по во~ просам о ценности сле~ует также и из наш.ей теории. Ибо по .. скольку мы считаем, что такие предложения, ка.к «Воровство это добродетель» и «Воровство- это ·порок», воабще не выра. жают
u
суждении,
мы,
понятно,
не
можем
·считать,
что
они
вы
..
ражают несовместимые суждения. Поэтому мы должны при. знать, что если доводы Мура опровергают обычную субъекти. вистскую теорию, то они опровергают та:кже и нашу теорию. Но фа1ктически мы отрицаем, что они опровергают даже обычную субъективистскую теорию. Ибо мы считаем, что реально мы ни. когда
не
спорим ло вопросам о ценности.
Поначалу это может показаться очень парадоксальным ут. верждением. Ве~ь мы, разуrмеется, участвуем в спорах, кото рые обычно считаются спорами по вопроса.\1 о ценности. Но во всех таких случаях мы обнаруживаем, более пристально вгляденшись
в
суть
дела,
что
вопросу о ценности, соглашается
с
нами
но
с~пор
по
u
в
деиствительности
вопросу о факте.
относит·~льно
моральной
идет
не
по
Когда кто-то
н~
ценности
не.кото
рого действия или ти;па действия, мы, конечно, прибегаем к ар
гументам, чтобы склонить его к нашему образу мы·слей. Но мы не
пытаемся
ное»
показатъ
этичеокое
нашtими
чувство
по
аргументами,
отношению
к
что у
него
ситуации,
«невер
природу
ко
торой он прави.пьно понял. То, что мы пытаемся доказать ему, так это то, что он ошибается в отношении имеющихся фактов. Мы приводИtМ 1довод, что он неправильно понял мотив действия либо что он неправильно оценил последствия действия или его вероятные последствия с учетом u
вершиншин
u
двиствие
человек;
знания,
или
что
которым
он
не
co-
обладал
сумел
учесть
осо-
бые обстоятельства, в ,которые поставлен человек. 11ли же У! ы приводим более общие аргументы относительно последствий, к которым
приводят
u
деrиствия
определенного
типа,
или
качеств
.
которые обычно проявляются при их совершении. Мы делае"+ это
в
надежде,
что
если
наш оппонент
согласится
с
на'\1И
в
от
ношении природы эмпир,ичес.ких фактов, то он займет такую же \1Оральную ·позицию, какая имеется у нас. И поскольку люди. с которыми мы спорим, в общем получили то же морально~ воспитание, что и мы, и живем мы с ними ~при одном и том /Kl' общественном порядке, наше ожидание обычно оправдЫВ(:J.r::~т ся. Но если оппонент получил иное моральное воспитание, та~ что, признавая все ~фа1кты, он все же не согласен с нами отно
сительно
моральной
ценности
рассматриваемых
действий,
то
мы прекращаем попытки убедить его с помощью аргументов. Мы говорим, что с ним бесполезно спорить, потому что у него искаженное
или
неразвиrое
моральное
чувство;
а
это
просто
означает, что он исполь.зует иное множество ценностей, чем то. которое есть у нас. Мы чувствуем, что наша собственная си
стема ц~нностей выше, и потому говорим о его системе с та-
58
1,н,1
пренебре·жени•ем. Но никакие ар1гументы не могут доказать, что наu1а с·истема вы·ше. И~бо наша оценка, что она выше. сама есть
ценностная
оценка
и
потому
выходит
за
рамки
доказа
тельства. По-с-кольку аР'гументы нас подводят, когда мы начи н(lеМ
заниматься
чистыми
вопроса\1И
о
ценности,
отличающи
,1ися от вопросов о фа.кте, мы в конце •концов прибегаем к о-с корблениям.
Короче говоря, мы обнаруживаем, что доказательство в мо ральных
вопросах
возможно.
толыко
если
предпослана
некото
рая [общая] система ценностей. Если наш оппонент конкури рует с нами в выраm~нии морального неодобрения всем дей ствиям типа t, тогда мы можем заставить его осудить конкрет
ное действие, А, приведя ар•гументы, доказывающие, что А при надлежит 1К типу t. И1бо вопрос, относится или не относится А к этому тиiПу, есть, очевидно, вопрос о факте. Если у человека И\11еются определ'енные моральны.е принципы,
мы до,казываем,
что он, чтобы быть последовательным, должен морально реаги ровать на определенные вещи. Но мы не доказываем и не мо же\1 доказать правильиость этих моральных rпринципов. Мы просто хвалим или осуждаем их в свете собственных наших чувств.
Если кто-то усомнится в этом объяснении моральных спо ров, пусть построит хотя ·бы воображаемое доказательство по вопросу о ценности, которое не сводилось бы ~ доказательству
по вопросу о логике ·И'ли об эмпирическом фа.кте. Уверен. что
ни одного примера ему привести не удастся. А если так, то он должен
признать,
что
невозможяость
чисто
этичес.ких
споров
не является, как думал Мур, основание"\1 для возражения про тив нашей теории, но, скорее, свидетельствует в ее пользу.
Защитив наrну теорию от той критики, которая единствс~нно ei·'I, по-видимому, и угрожала, мы можем теперь прИiменить ее для определения пр.ироды всех этических исследований. Обна руживается.
что
этическая
философия
заключается
просто
в
утверждении, что этиче~С:кие понятия суть псевдопоня'тия и по ТО\1у 1 Неанали.зируемы. Дальнейшая задача описания различных чувств,
выражению которых служат различные этичеак,ие тер
мины, и различных реакций, которые они обычно вызывают, является зада'Чей для психолоlf'ИИ. l-Ie может быть такой вещи, как этическая наука, если под •ней понимать разработ1ку «ис ;инной» системы 1 :\!Iора.пи. 11бо, ка'к мы видели', в силу того, что этические суждения суть просто выраж.ения чувства, onpeщe L!JIIть правильиость какой-либо этической системы 'невозможно
~'
no
сути дела, б~смысленно спраш-ивать, является л:и какая
·IПI'будь такая система истинной. Все, что можно законно ис следовать в этом контекс-те, это: каковы ~моральные привычки
·1-Iекоторой данfНой личности или группы людей и в чем причина li\1енно таких 1привыч€iК и чvвств? А это исследование целwком
()стается в -пределах существующих социальных наук.
В таком случае этика как отрасль знания оказывается лишь 59
.чаiстью пси.хологии и социологии. И если кто-то думает, Ч'ТО м.) ~пускаем
из ви~у суще<:твование казущстики, заметим,
-
зуисТ!Иiка
не
науJКа,
но
чисто
аналитическое
что ка.~
исследование
структуры пекоторой данной морал,ьной системы. Ины~ми ела~ .вами, это сво€1го рода упражнение в формальной логике.
Когда мы принимаемся за психологическое исследовани'е (а
:
.чем и заключается этичоокая наука), то сразу видим, как мож~~ но объяснить кантнанокую и гедонис'I'ичеокую теории морали, И·бо обнаруж.ивается, что одна из 'Главных причин ·морального ловещения- это страх, сознательный или бессознательный, пе.
:ред недовольством бога и перед враж'дебностью :и.менно по этой причине моральные предписания
общеrст·ва. некоторые
люди рас~ценивают "<ак «1катеторичеС'кие» приказания. Обнару живается также, что моральный кодекс общества частично on • .ределен в~ерованиямjи этото о'бщсства относительно услови:Q собственного С'Частья, -другими словами, общество стремится
:поддерживать определенный тwn поведения или отбивает к •Heму
охоту
с
помош.ью
моральных
u
санкции
соответственно
тому,
насколько он способствует или же мешает удовлетворенности всего общества в целом .. И в ;этом причина того, почему аль труизм в большинстве моральных кодек·сов поощряется, а эго. изм осуждается. И·менно из наблюдения этой связи между ~о ралью или
и
счастьем
непосредственно
эвдвмонистичеакие
теории
возникают r'Гедонистичеекие
морали,
точно
так
же
как
мо
ральная теория Канта основана на том уже объясненном фак ·те,
что
моральны.е JПр'едпи,сания
имеют для
НЕ.'которых
людей
силу непререкаемых при1казаний. Поскольку I<аждая из этих теорий игнорирует факт, лежащ•ий в основании другой, обе ·мпжно tкритиковать за односторонность; но главное возра}ке ние не в этом. Их существенный недостаток- в такой трак товке суждений о причинах и атрибутах наших этических чувств, как будто это определения этичеоких понятий. У.Iм не удается и,
понять,
следовательно,
что
этические
nонятия
суть
псевдоnонятия
неопределимы.
Каrк мы уже говорили, наши заключения о природе эти~<И
пряложимы также ~к эстетике. Эстети'Чеdкие термины употреб ляются точно так же, как и этические. Такие эстетичесJ{:ИЕ слова, каtк «красивый» и «уродливый», используются подобно тому, rкак используются этичеекие слова, не для того чтобы
де!Латъ утверждЕ-~ния о факте, но просто для выражения опре деленных чувств и возбуждения определенного ответа. Отсю да следует, как и в этике, что нет смысла приписывать атри·бут объективной правильиости эстетическим оценкам и невозмо>I{ но епорить по вопроса1м о ценности в эст,ет:иtке; спорить мо>~<НО
только по вопросам о факте. Научный подход к эстетике по ка.жет наrм, 1каковы общие причины эсте'тичес,кого чувства, по· че'му различные общества соз~авали и восхищались свои~Н произведениями искусства, отчего вкус изменяется в рамка.Х некоторого данн01го общества та'к, как он изменяется, и т ...1.
60
это обычные психологичесiКие или социологические вопросы. у них, ко!lечно, очеuнь ·мало или даже ничего нет общего с эс тетическои 1крити:кои в нашем ее понимании, потому что задача
эсте'Гичеакой кри~ики не столько в том, чrобы произвести знa J:Ifle, сколько в том, чтобы передать ·эмоцию. Критиtк, привлекая
J:IaUie JIИЯ
и
внимание :К не~которы1м чертам раз·бираемого произведе выражая
свои
чувства,
стремится
передать
нам
свое
от-
110шение и ко всей работе в целом. Единственные релевантные суждения, jкоторые он формулирует, это суждения, опи.сываю т»е природу данного произведения. И они суть простые фик
садни факта. Мы заключаем, таким образом, что в эстетике, как и в этик·е, нет ничего·, что о•правды.в.ало бы взгляд, будто в ней воплощается уникальный тип знания. Теперь должно ·быть ясно, 'Что единственная инфор·мация, которую
мы
.можем
законно
извлекать
тетических и моральных опытов,
собственном умственном и на
заметку
эти
опыты
как
есть
и.з
изучения
наших
эс
информация о нашем
физическом устройстве. Мы бере'м источник
данных
для
наших
психо
логических и социологиче·ских обобщений. И только таким спо собом они служат прибавлению на,шего знания. Отсюда следу ет, что любая попы11ка сде~Лать из нашего у.потребления этиче ских и эстетиче<Жих ~поrцятий основу для метафизической тео рии о существовании мира ценностей, отличного от мира фак тов, будет предлолагать ложный анализ этих понятий. Наш собственный аtнализ показал, что феномены морального опыта не·.пьзя надлежащим образом исnользовать для подкрепления какой бы то ни 1было рационалистической или ·метафизической доктрины. В частности, их нельзя, как надеялся Кант, исполь зовать
для
установления
существования
бога*. Это упом1Инание о боге ста·вит
трансцендентного
перед нам~и
во.прос о том,
возможно л:и релtигиозное знание. Можно увидеть, что это уже·
было исключено нашей трактовкой метафизики. Но поскольку
вопрос представляет зна.чительный интерес, поз·вол,и.м ·себе об судить его более подробно.
Сегодня призrнается всеми, философами во вся1ком случае, trтo существование бытия, имеющего атрибуты, ·которые опре деJiяют бота любой неанимистичеокой религии, не МО)Кет быть демонстративно доказано. Чтобы увидеть, что это так, мы дол >кны толыко спросить себя, каковы посылки, и~з которых могло
бь1 быть выведено существование такого б·ага. Чтобы заключе
IIИе, что б01г существует, ·было демонстративно достоверно, должны ~быть достоверны посылки; ибо посколыку заiключение· ~ед)Т!Ктивного доказате!Jiьства уже содержится в посыл~ках, люая нещосто·вер1Ность в посылtКах не·обходимо содержится и в
заkлючении. Но мы зна·~м, что эм·пирическое суждение может
быть лишь вероятным. И только а~приорные суждения логиче
СJ<и достоверны. Мы не можем вывести существование бога из аn·риорного суждения. Ибо мы знаем, ч-го причина достоверно51
сти априорных суждений в то\1, что они суть тавтологии. А ~ u
множества
тавтологии
можно
вывести
u
только
дальнеишие
таJ
тологии. О1,сюда с'ледует невоЗ\-iожностъ демонстрации того, Ч1 бог существует. Не столь широким признание\1 пользуется взгляд, что нел1 зя доказать и вероятности существования такого бога, ка~ки является бог христианства. Однако и это легко показать. Иб если бы существование такото бога было вероятно, то сужд4 ние, что он !существует, являлось бы эмпирической гипотезоJ И в этом случае ·можно было бы вывести из этой и других Э:\ пиричеrеких
гипотез
некоторые
основанные
на
опыте
суждени~
которые не выводятся только из этих других гипотез. Но в деi ствительности это невозможно. Иногда заявляют, ~правда, ч1 достаточным свидетельством в пользу существования бога я: ляется наличие некоторой регулярности в природе. Но есл nредложение «бог существует» означает лишь то, что некотс рые типы феноменов nроисходят в определенной последователJ ности, тогда утверждать существование бога будет эквивален·
но тому, чтобы утверждать, что существует необходимая рег~ лярность
-сится,
в
природе;
что это
он
и
и
ни
и1мел
один
в
u
религиозным
человек
виду, когда утвержда·л
не
соглё
существовс
ние бога. Он сказал бы, что, говоря о 1боге, он говорил о транс цендентном бытии, о котором можно знать по некоторым э' лирическим
проявлениям,
но
которое,
разумеется,
не
можЕ
быть опреде'лено в тер,мина~х этих проявлений. Но в этом ел~ чае термин «бот» является метафизическим тер•мином. И есл «бог»- метафизический термин, то тогда существование боr не может быть даже вероятным. Ибо С'казать, что «·бог сущее' вует», значит произнести
метафизическое высказывание,
рое не может быть ни истwнным, ни ложны~м. крИ'Терию
предложение,
цендентноrго бога,
в
котороl\1
описывается
кот(
И по тому природа
не обладает никакой буквальной
»
тран1
значим(
·СТЬЮ.
Важно отличать этот взгляд на религиозные утвержденл от атеизма и агностицизма 3 . С точки зрения агностика, сущее· вование бога есть возможность, в которую нет серьезной пр1 чины ни веровать, ни не веровать; а атеист считает по крайнt мере вероятным, что никакого бога нет. И наша точка зрени что все выс·казывания о природе бота бессмысленны, не толь~ не тождественна
эmм известны,м
взглядам
и
не поддерживаЕ
их, но просто с ними несов.местима. И~бо если утверждение, ч1 существует бог, бесемысленно~ тогда утверждение атеиста, ч1 бога нет, равно бессмы/Сленно, поск~ольку осмысленно против речить можно толыко осмьrсленному суждению. Что касаетс агностика, то, хотя он и воздерживается от суждений по вопр( су, существует или не существует rбог, однако не отрицает~ q1 са'\1 этот вопрос является подлинным. Он не отрицает, что J.E 3
На это обратил мое внимание профессор Г. Прайс
*.
nредложения- «Трансцендентный
бог есть»
и
«Трансцендент
ного 'бога нет»- выражают суждения, одно из которых истин
но, а другое ложно. Он лишь добавляет, что у нас нет средств оnределить,
какое
из
них
истинно,
и
поэтому
мы
не
должны
nридерживаться ни одного из них. Но мы видели, что рассмат риваемые предложения вообще не выражают суждений. И это означает, что агностициз1м также исключается.
Таким образо'м, теист у нас поставлен в такое же положе ние, как и моралист. Е1го утверждения никак не могут быть nравильными, но они не могут 'быть и неправильными. Посколь ку он вообще нwчего не говорит о мире, его нельзя обвинить в
том,
что
он ~говорит
чтrо-то
ложное
или
что-то
та•кое,
для
че
го у него нет достаточных оснований. Мы вправе не согласить ся
с
теистом
rоль,ко
в
том
случае, ~когда
он
заявляет,
верждая ·существование трансцендентного ~бога,
он
что,
ут
выражает
подлинное суждение.
Следует заметить, что в тех случаях, когда божества отож дествляются с приро~НЫ'МИ объектами, утверждения о них мо гут быть признаны значимь11ми. Если, например, какой-то чело век говорит мне, что гром сам по себе необходим и достаточен для установления истинности то~го суждения, что Иегова сер дится, я могу за,ключить, что для него предложение «Иегова сердится» эквивалентно предложению «Гром гремит». Но в изощренных религиях, хотя они и могут до какой-то степени основываться на блатогонении людей перед природными процессами, ют,
u
деиствне
«личность»,
рическим
которых
которая,
миром,
сама
в
они
как
нем
недостаточно
предполагае'f!СЯ,
не
хорошо
понима-
управляет
расположена;
Э\1ПИ
считается,
что
бог выше эм.пиричеокого мира и потому находится вне его; он наделен сверхэмпирическими атрибутами. Но понятие лично сти, существенные атрибуты ·которой носят неэм!пирический ха рактер, вообще не является постижимым понятием. У нас мо жет быть слово, которое употребляется так, как если бы оно именовало эту «личн'Ость», но ~пока предложения, в которых
оно встречается, не выражают эмпирически провернемых суж дений, о нем нельзя оказать. что оно что-либо символизирует.
И Эl'о как раз тот случай, который относится к слову «бог» в.
том его употреблении, в котором оно имеет в виду указание на трансцендентный объект. Простое наличие существительно
го достаточно для того, чтобы вызвать иллюзию о реальной или no крайней мере возможной С)'lщности, которая ему соответ ствует. Только когда мы выясняем, какие у бога атрибуты, мы
Обнаруживаем, что «:бог» в этом употреблении слова не явля
ется nодлинны:м именем. г Обычно вера в трансцендентного бога связана с верой в за сРобную ж1изнь. Но в той форме, какую она обычно принимает. Годержание этой после•дней не являе-~'ся подлинной гипотезоi't. с оворить, что люди никогда не умирают или что состояние \1ерти есть просто состояние длительной бесчувстве·нности, зна-
чит, ·конечно, выражать
значимое суждение, хотя все имеющие~
-ся свидетельства говорят о том, что оно ложно. Но говорить что
есть
нечто
невоспри'нимаемое
внутри
человека,
и
это
.
•••
есть
его душа или его реальное Я, и что оно продолжает жить пос. ле того, как человек у~мирает, значит высказывать метафизиче. ское утверждение, в котором фактуальнаго содержания не боль. ше, чем в утверждении, что существует т-рансцендентный бог. Стоит заметить, что согласно нашему объяснению религиозных
u
утверждении
у
антагонизма
между
u
религиеи
и
естество.
знанием нет логического основания. Пока речь идет об истине и
лжи,
нет
оппозиции
между
естествоиспытателем
и
теистом,
верящим в трансцендентного бога. Ибо поокольку религиозные вы,сказывания теиста вообще не являются подлинными сужде ниями, они не .могут находиться .в каком-либо логическом от
ношении 'К суждениям науки. Антагонизм наукой заключается, видимо, в другом:
между религией и
наука устраняет один
из мотивов, ~которые делают людей религиозными. Ибо, навер .. ное, одним из фундаментальных источников религиозного чув ства является неспособиость людей определять свою судьбу, а на)'1ка разрушает чувство благоговения, с которым люди смотрят
на
u
чуждыи
понимать
и
мир,
она
nре.двидеть
заставляет
ход
их
верить u
природных
явлении
в и
возможность. даже
до ·не
которой степени им управлять. L{оводом в пользу этой гип зы
служит
возникшая
недавно ·среди
фиэи.ков
мода
на
р
гию. Эта симпатия к религии есть признак неуверенности с мих физиков в nравильиости их гипотез, реакция на антире гиозный догмати,зм ученых XIX столетия и естественный резул 1ат кризиса, который физики только что пережили. В за·дачи :данного исследования не входит более глубо выяснение причин р-елиnиозного чувства или обсуждение роятнести того. что религиозная вера сохранится. Мы хо бы только ответить на вопросы, которые возникают в связи -обсуждением возможности рели~г~иозного знания. Наша то зрения ·оостоит в том, что не может быть ника~их тран -.L.L'"~ дентных истин религии. Ибо предложения, ~которыми пользуеТtся
для
выражения
таких
«истин>>,
не
являются
вально значимыми.
Интересно, что это заtКлючение согласуется с тем, что пр выкли говорить многие из самих теис'Тов. Ибо они часто за ляют, что ·природа бога есть тайна, превосходящая челов с~кое \Понимание.
Но
сказать,
что
нечто
превосхо:U.ит ч·мов
ское понимание, ·зна~чит еказать, что это непознаваемо.
___..",.-
А
что непознаваемо, нельзя значимым образом описать. Нам варят также, что )бог- объект не разу;ма, но веры. Это, ви мо, признание того, что существование бога должно принима
ся на веру, поскольку его нельзя доказать. Но это может начать и утверждение, что бог есть объект чисто мистич интуиции и не может, .следовательно, определяться в термин
пост·ижимых разумом. И я думаю, что многие теисты стали
f34
утверждать именно это. Но если допустить, что невозможно {) 11 ределить бога в постижимьl.Х терминах, то тем самым при знается невоз·можность для предложения одновременно и быть
значимым, и говорить о боге. Если мистик признает, что объект бГО видения есть что-то такое, что не может быть описано, тог да он должен также признать, что обречен болтать чепуху, пы таясь его описать.
Сам мистик может запротестовать и скажет, что его интуи uия
на
самом
деле
открывает
ему
истины,
пу.сть
он
и
не
мо
жет объяснить их другим, и что у нас, не обладающих этой .сnособностью интуиции, нет оснований отрицать, что это- кот нитивная ·способность. Ведь мы вряд ли можем полагать а priori, будто нет друтих способов обнаружить истинные ~сужде ния, кроме тех, которыми мы ·сами пользуемся. Ответим, что мы
не
ограничиваем
число
u
путеи,
которыми
можно
лридти
к
формулировке истинного суждения. Мы ни в ,коем случае не от рицаем, что синтетическая истина может быть оТrкрыта не толь ко
с помощью
рационального
метода
инду,кции,
но
и
чисто
ин
туитивными метода:ми. Но мы говорим, что каждое синтетиче· ское суждение, каким бы способо·м мы его ни получили, долж но быть подвергнуто проверке в актуальном опыте. Мы не от рицаем а priori, что мистик .слосо1бен открывать истины, поль зуясь своими особыми tметодами, но мы ожидаем услышать, ка ковы суждения, в ~которых воплощены его открытия, чтобы уяс нить себе, проверяются они или опровергаются на!шими эмпи рическими на,блюдениями. Но мистик вовсе не собирается вы сказывать эмпирически проверяемые суждения, он вообще не
способен вы~сказывать какие-либо постижимые суждения. И по этому
мы ~говорим, что
его интуиция
не раскрывает ему
ника
ких фактов. Нет пользы говорить, будто он пос'Гиг фа,кты, но не способен их выразить. И:бо мы знаем, что если бы он полу чил какую-то инфор:мацию, то был бы способен и выразить ее.
Он был бы способен указа·ть тем или иным способом, как мож liо эмпирически опреде'лить по:длинность
его
о11крытия.
Тот
·Факт, что он не может сказать, что именно он «знает», или да
Же nредложить эмпирический тест для подтверждения его <<знани·я», покаэывает, что его мистичес.кая интуиuия не явля ется nодлинным когнитивным состоянием. Так что, описывая
~вое видение, мистик не дает нам никакой информации о внеш
li ем \1Ире; он просто дает нам непрямую информацию о состоя-
ин своего собственного ум а. l!I Эти соображения из.бавляют нас от аргумента, апеллирую ~qего к религиозному опыту, который многие философы все еще nоитают правильным. Они говорят, что логически возможно не ?\.tусредственное знакомство с богом, пQДобное непосредственно
()х знакомству с чувс11венным содержанием; и что нет причины
lio0 '~'1-Io верить человеку, когда он говорит, чт.о видит желтое пят
lil'' и IIe верить ему, когда он говорит, что видит бога. Ответ состо"')
в том, что если человек, утверждающий, будто видит бо1 а,
".._394
6!)
утверждает лишь то, что иопытывает особого рода чувственно~ содержание,
то
в
этом
случае
мы ни
в
коем
случае
не станеt.t
отрицать, что ero утверждение может быть истинным. Но обыч""' но человек, ~говорящий, что видит бога, имеет в виду не прос.. то
религиозную
эмоцию,
но
также
то,
что
существует
транс
..
цендентное бытие, \КОТОрОе есть объект ЭТОЙ ЭМОЦИИ; ТОЧНО тас же человек, говорящий, что ви:аит желтое пятно, обычно гово.. рит
не
просто
о
визуальном
поле
восприятия,
содержащеч
.. при ..
желтое чувственное содержание, но та,кже о том, что существу
ет желтый объект, ~которому это чувственное содержание надлежит. И нерациона!Jiьно верить человеку, \когда он утвер~ ждает существование желтого объекта, и не верить ему, когда он утверждает существование трансцендентного
то время как пре.длож·ение «Существует ,желтого
цвета»
выражает
подлинное
бога.
материальная
синтетическое
Ибо
IJ
вещ,
суждени~
.которое можно эмпирически проверить, предложение «Сущее\\ вует трансцендентный бог» не имеет, как мы видели, никако·, буквальной значимости. Мы заключаем ·Поэтому, что доказательство от религиозн го опыта ошибочно. Тот 1факт, что люди испытывают религио. u
ныи го
опыт,
никак
интересен
не следует,
u
с психологичесК'ОИ точки
зрения,
что существует такая вещь,
но
из н
:··
ка·к религио.
ное знание, ·подобно тому lка~к существование морального зн·· ния не следует из того, что ·МЫ испытываем
моральные опыт~
Теист, подобно моралисту, может верить, ·что его опыты су
/Когнитивные опыты, но, пока он не своего
«знания»
в эмпирически
'может
проверяемых
сформулирова ;, -
суждениях,
он
;
верняка сам себя ·обманывает. Отсюда следует, что философ заполняющие свои книги утверждениями об интуитивном «знt нии» тех или иных моральных или религиозных «истин», даiО1 просто интересный материал для психоана~итика. Ибо нель•
говорить, что
акт интуиции открывает
какую-нибудь истиН!
о чем-либо, если он не выражается в прvверяемых суждениЯ1
А все такие су:tкдения должны быть включены в систему эмлирических
.
суждении,
Д. Э.
!Которые
конституируют
науку.
Мур
ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ВНЕШНЕГО МИРА
В Предисловии ко второму изданию Кантавой «КритН~'· чистого разума» есть
слова, которые в переводе
Кемпа Смита* звучат так: «Нельзя не признать
профессО· скандалом ft)1
философии необходимость принимать лишь на веру существ вание вещей вне нас ... и невозможность противопоставить кэl<'
бы то ни было удовлетворительное доказательство этого сУ~. ствования, если бы кто-нибудь вздумал подвергнуть его сом 11 НИЮ» **. 66
Из этого как будто ясно, что доказательство «существова-
1111я вещей вне нас» или, скорее (думается, смысл немецких ·слов 13 этом), «существования оr:реdеленн.,ых (the) вещей вне нас» J(ант
считал
весьма
важнои
задачеи:
в
противном
случае
он
~два ли назвал бы «скандалом» отсутствие такого доказатель ства. Ясно также, что это доказательство он относил к ведомст
ву философии; иначе факт его отсутствия не мог бы быть скан
далом для философии. Но даже если Кант ошибался, все равно обсудить вопрос о то"t, какого рода доказательство может быть дано «существо ванию вещей вне нас», если оно вообще осуществимо, необходи мо и я считаю, что это входит в компетенцию философии. В дан ной лекции как раз этот вопрос я и намереналея обсудить. Хочу сразу
предупредить,
что
мне удалось
высказать лишь
очень
не
значительную часть того, что следовало бы. «Слова «нельзя не признать скандалом для философии... не воз'\rожность ... » при строгом толковании означают, что Кант, когда
он
их
писал,
не
мог
дать
удовлетворительного
доказа
тельства. Но сам Кант, несомненно, так не считал. Немного вы ше он заявляет, что во втором издании «Критики чистого разу '\tа» как раз дано «строгое доказательство», и добавляет, что это доказательство- «единственно возможное». Правда, он называоет
его
нас»,
здесь
или
не
доказательством
«существования
«существование
определенных
u
вещен
вне
u
вещен
нас»,
а
вне
до-
казательством «объективной реальности внешней интуиции». Но по контексту ясно, что он употребляет эти два выражения «объективная реальность внешней интуиции» и «существование вещей (или «определенных вещей») вне нас»- так, что дока зательство одного означает также и доказательство другого. Та ким образом, когда Кант говорит, что мы не способны дать удов ~rJетворительного доказательства, он не имеет в виду себя. Ко
нечно, положение дел, о котором Кант писал, выправилось с
Публикаnией его доказательства. С этого мо~1ента удовлетвори ~ельное доказательство мог дать кто угодно, просто повторяя ~,анта, и «скандал» для философии был раз и навсегда исчер
nан.
Итак, если бы I\.антово доказательство существования вещей ~не нас, опубликованное во втором издании «Критики ... », было Равильным. то в этом случае существовало бы по крайней ме
~е одно удовлетворительное доказательство~ и тогда проблема. в~торую я намереналея обсуждать, свелась бы к двум вопросам:
\tо-,nервых, в че:м состоит это доказательство, и, во-вторых, воз ~~~кны ли (вопреки мнению самого Канта) другие доказатель r18 а.
Но я никоим образом не считаю, что Кантово доказатель является правильным и что ему удалось по кончить со BJie андало м» для философии. Поэтому вопрос о возможном удо ~се творительном доказательстве существования вещей вне нас нlЦе заслуживает обсуждения. , С}(0
:4t
0
что же подлежит обсуждению? Выражение «вещи вне
нас»
выглядит
несколько
странным, значение
его
не вnолне
но. Оно звучало бы ~привычнее, если бы вместо «вещи вне Нё я
говорил
«внешние
вещи»;
u
пожалуи,
и
его
значение стало
яснее. Мы в еще большей степени проясним значение выра) ния «внешние вещи», указав на то, что философы обычно у: требляют его для краткости, подразумевая «вещи, внешние J ши.м сознаниям». Согласно данной философской традиции, 1 ражения
«внешние вещи»,
«вещи, внешние нам» и
«вещи,
вне
ние нашим сознания~t» употреблялись как эквивалентные и требующие пояснений. Откуда это пошло, не знаю, но уже ) карт
не
видит
нужды
их
разъяснять,
так
что
они,
вероятно
до него имели то же значение. Наиболее ясным кажется ВЫ] жение «вещи, внешние наши.~и сознаниям»: здесь, по крайней J ре, имеются в виду не вещи, «внешние нашим телам». Но J. другие
nонятия- «внешние
вещи»
и
«вещи,
внешние
нам»
очень понятны, в том числе и для философов. Впрочем, да выражение
«вещи,
внешние
нашим
сознаниям»
не
кажется
вершенпо ясным; и если я действительно хочу разобраться,
1
имеется в
1
виду
нас», то не ду
под
«доказатель·ством
...
существования вещеи
могу просто ·сказать, что под «вне нас» я имею в
«внешние
нашим
J
сознаниям».
В одном месте l(ант говорит, что выражение «вне нас» « избежно двусмысленно»: «Иногда оно означает нечто, суще
вующее как вещь в себе~ отличная от нас, а иногда нечто, пр то лринадлежащее внешнему явлению-ь;
он
считает вещи, на:
дящиеся «вне нас» в первом из этих двух смыслов, «объектаJ которые
можно
назвать внешними
в трансцендентальном
см1
л е», а во втором смысле- «эмпирически внешними объектамJ и
наконец
говорит,
что,
желая
устранить
всякую
неопредел~
пасть в отношении последнего понятия, станет отличать эмпи]
чески
внешние объекты
«внешними»
в
от объектов,
трансцендентальном
которые
смысле,
можно
«прямо
назв~
называя
вещами, которые должны встречаться в пространстве».
Думаю, это nоследнее выражение («вещи, которые долж: встречать-ся в пространстве») как раз и имеет в виду то, ~ нас интересует. Мое тело, тела других людей, тела животн1 раэнообразные растения, камни, горы, солнце, луна, звезJ планеты, дома и другие здания, разнообразные nродукты n] мышленного производства- стулья, столы, листы бумаги т. п.,- все это
«вещи, которые должны встречаться в простр~
стве». !(ороче говоря, все вещи, которые философы обычно J зывали «физическими объектами», «материальными предме~ ми»
или
«телами»,
явно
подпадают
под
это
определение.
выражение «вещи, которые должны встречаться в простраН· ве», можно употреблять также и в случаях, когда едва ли У~
стны термины «физический объект», «:материальный пред)I{Е или «тело». Например, тени иногда должны встречаться в n]
странстве, однако вряд ли мы назовем их «физическими об'Ь~ тами», «материальными предметами» или «телами»; и хотЯ
одно~ употреблении теР'мина «вещь» было •бы неправильно на зывать
тень
должны ся
как
«вещью», тем
встречаться
в
не
менее
выражение
пространстве»,
синоним выражения
«все,
что
вполне
«вещи,
может
которые
понимать
может встречаться
в
про
странстве», а это последнее включает в себя и тени. Я хотел бы, чтобы
выражение
странстве»,
<<вещи,
понимали
в
которые этом
должны
широком
встречаться
смысле;
так,
в
про
если
мы
найдем доказательство того, что когда-либо существовали две разные тени, то отсюда будет следовать, что существовали по крайней мере две «вещи, которые должны встречаться в про странстве»; и это дока'зательство будет убедительным, каким и
должно быть доказательство существования по крайней мере двух «физических объектов», причем не имеет значения, какого они рода.
Поэтому должны
можно
считать,
встречаться в
что
выражение
«вещи,
которые
пространстве», имеет очень широкое зна
чение- пожалуй, даже более широкое, чем значение терминов «физический объект» или «тело». н·о оно не столь широко, как значение другого выражения, которое Кант употребляет как эк вивалентное первому; сравнение этих двух выражений послужит u
дальнеишему
прояснению
того,
о
какого
рода
вещах
идет
речь
при доказательстве их существования (если доказательство во обще возможно). Выражение, которое Кант употребляет как эквивалент выра жения
стоит
«вещи,
которые
непосредственно
должны
встречаться
перед цитированным
в
пространстве»,
предложением,
где
он заявляет, что выражение «вещи вне нас» «неизбежно дву смысленно». Он говорит, что «эмпирический объект» «называ ется внешним~ если он представлен (vorgestellt) в пространст
ве». Значит, он толкует выражение «nредставлен в пространст Ве>> так, будто оно эквивалентно выражению «должен встре чаться в пространстве». Однако легко найти примеры «вещей»,
no
отношению к которым
вряд ли можно отрицать, что они
<
~тью отрицать, что они должны «встречаться в пространстве». ассмотрим, к примеру, описание определенных обстоятельств,
:Которые вызывают то, что одни психологи называют «негатИiв liЫм остаточным образом», а другие- «негативным остаточным фщущением». «Если упорно смотреть на белое пятно на черном :к о не, а затем перевести взгляд на белый фон, то в течение крат
~го времени видится серое пятно» («Учебник по физиологии» n остераt IV, 111, с. 1266.- Процитировано по «Руководству по
э~ихологии» Стаута, 3-е изд., с. 280).
Прочитав недавно об
1{. 0°"М) я потрудился вырезать из листа белой бумаги четырех liаНечную ЗIВезду, поместил ее на черный фон, «уnорно смотрел» эn IIee, а затем перевел взгляд па лист белой бумаги. Я и
nSJРямь обнаружил, что в течение краткого времени вижу серое Po:llo, и не просто вижу, а на белом фоне, а также, что это сеnятно приблизительно той же формы, что и белая четырех-
59
конечная
звезда,
на
которую
только
что
я
«упорно
смотрел»,-..
онu также является четырехконечной звездой. Я успешно повто.
рил этот простой эксперимент несколько раз. Каждая из серы>: четырехконечных звезд,
которые я видел,
и
есть то, что называ.
ется «остаточным образом», или «остаточным ощущением»; 11 разве можно отрицать, что каждый из этих остаточных образов «nредставлен в пространстве»? Я видел их на реальном белом фоне, и если это так, то каждый из них был на нем «представ. лен». Но хотя они и были «представлены в пространстве», былс бы серьезным заблуждением ·считать, будто они должны «Ветре чаться в пространстве». Белая звезда, на которую я «упорн(. смотрел», черный фон, на котором я ее видел, и белый фон, на котором я видел остаточные образы, должны, разумеется <<~встречаться в пространстве»: они являются «физическими объ ектами» или поверхностями физических объектов. Но одно важ ное
различие
между
ними,
с
...
однои
стороны,
и
серыми
остаточ
ными образа~и, с другой, находит свое вполне естественное вы ражение
в
том,
что
эти
последние
не
должны
«встречаться
в
пространстве». Одна из причин этого, я думаю, очевидна. Вы сказывание,
что
то-то
и
то-то
должно
в
данное
время
«,встре
чаться в пространстве», са м о по себе предполагает, что имеют
ся условия, выполнив которые, любой человек мог бы «воспри нять» эту «вещь»__. мог бы увидеть ее, если она является види
мы·м объектом, осязать ее, если она осязаема, услышать ее, ecЛJJ она является ЗIВуком, обонять ее, если она является запахом Когда я говорю, что белая четырехконечная ·бумажная звезда на которую я смотрел, является «физическим объектом» «должна встречаться в
пространстве», то
предполагаю, что лю
бой человек, находившийся в это время в комнате и имеющИ· нормальное зрение и осязание, мог видеть ее и осязать. Что ж касается тех серых остаточных uбразов, которые я видел. 1 невозможно представить, чтобы их мог увидеть кто-то кроv ·меня. Разумеется, другие люди, если бы они находились в коv нате вместе со мной и выполняли тот же опыт, увидели бы с~.· рые остаточные образы, очень сходные с одним из тех, что в1_ дел я: вполне можно допустить, что они видели остаточные Ot'
разы, в точности подобные одному из тех, что видел я. Но r.f
сурдно было бы полагать,. что их видел кто-то еще- что д 1· человека могут видеть один и тот же остаточный образ. Сле.J· вательно, одной из причин того, что никакой из моих серых ,,,
татuчных образов не <<'встречается в пространстве», хотя каждЬI из
них,
безусловно,
«представлен
просто невозможность помыслить, Выражение «встречаться
в
в
пространстве»,
являе-r.
что его видел кто-то eu.~.
пространстве»
следует
пони:\1аТf1
том смысле, что воспринимаемое человеком должно встречать· в пространстве, если оно может восприниvtаться другими лR' ми.
Негативные остаточные образы служат, следовательно, 11 ''
мерами вещей, которые хотя и «представдены в пpocтpaнcrtlt
70
все же
не должны
«Встречаться в
пространстве»
и
не являются
<<внешними нашим сознаниям» в интересующем нас смысле.
Приведем еще два примера.
Пер1вый. Хорошо известно, что люди иногда видят вещи раздвоеиными-это явление
психологи
.
называют также «двоиным
образом»,. или двумя «образами» объекта. Здесь каждый из «обазов»
«представлен
в
пространстве»:
они
видимы- один
в
~,1ном ~tесте, другой - в другом, в таком же точно смысле, как н серые остаточные образы. Но когда у меня двоится ·В глазах, неправильно говорить, что каждый из этих двух образов дол
жен «встречаться в пространстве». Напротив, они оба опреде ленно не должны «встречаться в пространстве». Если бы они встречались в пространстве, то кто-то еще мог бы видеть те обра~ы,
которые
вижу
я;
и
если
u
другои
чеJlовек
может
видеть
точно такие же образы, как и я, то абсурдно и думать, будто он :\1ОГ бы видеть те же самые образы. Поэтому когда у кого-то двоится
в
г лазах,
это
дает
на
\1
пример
<<вещи>>,
которая
«пред
став.1ена в пространстве», но «встречаться в пространс11ве», без условно,
не должна.
Второй важный при:мер. О боли можно, в общем, сказать, что она «представлена в пространстве». Испытывая зубную боль, я
йодо\1
чувсwую ее в
порез,
то
определенном
чувствую
:месте;
боль также
в
когда
я
прижигаю
определенном
месте;
после а\1путации человек может чувствовать боль в отрезанной ступне. Безусловно, можно пuни:мать выражение «представлен в nространстве» так, что если- в указаllном смысле- боль ощущается
в
определенно\1
месте,
то
она
«представлена
в
про
странстве». Однако нелепо было бы говорить о боли, что она должна «встречаться в пространстве».- по той же причине, по которс1'i этого не скажешь об остаточных образах или двойных
обра::_.ах. Вполне \1ожно представить себе, что другой человек сщущает боль, в точности подобную тuй, к2кую испытываю я.
Но абсурдО\f было бы считать, что он чувствует буквально ту
Э~t:е caJI·tyю боль. Боль- типичный пример «вещей», о которых
Фн.1uсофы говорят, что они не я'вляются «внешними» для наших
сознаний, но находятся «внутри». О любой ощущаемой мною
бuлн они сказали бы, что она не внешняя для моего сознания, lio 1
находится в не :м.
vi наконец, сле.Jует упо:\Iянуть еще один класс «вещей», ко
дорые, несомненно, не явля1отся «внешниvtи» li олжны
объектами и не
«встречаться в пространстве», но о которых тe:\rt не :мe некоторые философы хотели бы сказать, что они «представ 'Jflliы в nространстве», пусть и не точно в ТО\1 же С\1Ысле, что и ()б liсанные мною боли, двойные образы и негати1вные остаточные I<рРазы. Если вы посмотрите на электрический свет, а потом за '"ГЬJ~ете глаза, то увидите на темном фоне, uбычном при закры
JJ:e
Г'LI.й глазах, яркое пятно, по форме сходное со светом, на кото "Iер вы только что глядели. Такое яркое пятно- еще один притого, что одни психологи называJJи «остаточным образом»,
другие- «остаточными
ощущениями»;
но
в
отличие от негатив.
ных остаточных образов оно nоявляется при закрытых глазаJt. О таком остаточном образе некоторые философы сказали бЬI • что
он
тоже
<<представлен
в
пространстве»,
хотя
«встречаться в
пространстве» он, безусловно, не должен. Они сказали бы, что
. деленном расстоянии от человека, которыи его видит: а как мо . жет вещь находиться на расстоянии, если она не «представле . на в пространстве»? Есть, конечно, различие между остаточнЬI .
он
«представлен
в
пространстве»,
поскольку находится на опре
.
ми образами, которые мы ·видим с закрытыми глазами, и те\iи остаточными образами, которые я привел ранее в качестве nри . ·мера,- и это различие может заставить философов отрицать, что остаточные образы, видимые с закрытыми глазами, вообще «представлены в пространстве». Раз~Jiичие выражается в том что если ваши глаза закрыты, то вы вовсе не видите физиче ского пространства- пространства, когда
которое
подразумевается,
мы говорим о «Вещах,, которые должны встречаться в про.
странстве». Остаточный образ, видимый с закрытыми глазами, .безусловно, представлен в некоем пространстве, но можно усом. виться в
правильиости высказывания о том, что
он
представлен
в пространстве.
Следовательно, все, что «представлено в пространстве», ни как нельзя
считать
также
«вещью,
ко1орая должна
встречатьс1,
в пространстве». Некоторые из «вещей», представленных в про странстве,- это
совершенно
очевидно- не
должны
встречаться
в пространстве: или, иначе говоря, они вовсе не являются «фи зическими реальностями». Понятие «быть представ.ленным в пространстве» в одном отношении гораздо шире понятия «встре
чаться в пространстве>>: многие вещи, охватываемые первы·м по
нятием, не охватываются вторым- многие остаточные образы по крайней мере один из двух <<образов», видимых теми, у коr' двоится в глазах, и большинство болей «представлены в про· странстве», хотя встречаться в пространстве не должны. Из то го. что «вещь» представлена в пространстве, никоим образо" не следует, что она должна встречаться в пространстве. Но точ но так же, как первое понятие в одном отношении шире вто
рога, в другом отношении 1второе понятие шире первого. Иr·
имеется много «вещей», встречающихся в пространстве, но JII представленных в нем. Из того, что «вещь» должна встречать ся
в
пространстве,
пространстве.
никак не
следует,
В ·моем толковании
что она
представлена
выражение «встречаться
:
пространстве» подразумевает,- и, видимо, это его естественi-1°'
значение,_. что «вещь» может быть воспринята; но из того, tJ j_'
вещь может быть воспринята, не следует, что она является В 0"
принятой; а если она на самом деле не воспринята, то она ~·
б у дет представлена в пространстве. Для тех «вещей» (вклюtJ',
тени). которые я описал как «встречающиеся в пространс'f~е характерно, что в отношении любой из них, воспринимаем:оflс·· данное время, можно предположить, ( 1) что она могла бЬI · 72
IUествовать ·в это самое время, не будучи воспринимаемой, (2) qто она могла бы существовать в другое время, не будучи вое ..
nринимаемой в это другое время, мени своего
существования она
(3)
что в течение всего вре
вовсе не нуждается в
том, что
бЬI быть воспринимаемой. Следовательно, вполне обоснОIВанно nредположение, что многие вещи, которые должны были одно время встречаться в пространстве, вообще никогда не были <<'Пред ставлены», и что u многие вещи, которые должны встречать ся
в
пространстве,
сеичас
не
«представлены»
и
также
никогда
не .были и не будут «прелста,влены». В кантавекой терминологии nонятие
о
«вещах,
которые
должны
встречаться
в
пространст
ве», объемлет не только объекты действительного опыта, но так же объекты
возможного опыта;
и из того, что вещь
является
или являлась объектом возможного опыта, никак не следует, что она вообще была или будет «представлена». Я пояснил, на какого рода «вещи» я первоначально ссылал ся как
на
«вещи
вне
нас»
или «вещиt внешние нашим
сознани
ям». Я сказал, что, по моему мнению, Кантово выражение «Ве щи, которые должны встречаться в пространстве», довольно чет
ко указывает на
«вещи», о которых идет речь;
и я старался еще
более четко определить их, подчеркивая, что это выражение по
служит своей цели только·в том случае, если (а) вы понимаете его так, что многие «вещи», например, остаточные образы, двой ные образы, ·боль, которые, можно сказать, «представлены в nространстве»,
все
же
не
следует
считать
должны встречаться в пространстве», и нимаете непротиворечивость должны
«встречаться
в
«вещами,
которые
(б)
вы отчетливо по
предположения)
что существуют и
пространст.ве»
вещи,
которые
никогда
не воспринимались, не воспринимаются сейчас и не будут вос nриниматься, а также непротиворечивость предположения, что
среди тех из них, которые когда-то воспринимались, многие су
Ществуют и тогда, когда не воспринимаются. Думаю, теперь стало ясно, что поскольку я не считаю «внешними вещами:. ос таточные образы, двойные образы и боль, то я также не счел бы «внешними .вещами» и любые из «образов», которые мы часто
видим «умственным взором», когда ·бодрствуем, и любые из об Разов, которые видим во сне; ясно также, что я употребляю вы
~ажение «внешний» так, что из визуальной галлюцинации бу-
ет следовать, что человек в это время .видел нечто, не являю
~ееся «внешним» для его сознания, а из того, что у него была
JI Уховая галлюцинация, следует, что он слышал звук, не яв
SJ~10Щийся «внешним» для его сознания. Но я, конечно, не про
~0 liRл свое употребление этих выражений- «внешний нашим n знаниям» и «встречаться в пространстве»- настолько, чтобы ср~Учае любой «вещи», которая может придти в голову, вы с 03 зу nоняли, счел бы я ее или не счел бы «внешней нашим
lle
~аниям» и «встречающейся в пространстве». Например, я
дiiW! }{азал ничего, что прояснила бы, должно или не должно виое мною в зеркале отражение рас-сматриваться как «вещь,
73
которая
должна
встреча гься
в
пространстве»
и
как
«внешнее
нашим сознаниям», и не сказад ничего, что прояснила бы, долж .. но или не должно рассматриваться таким способом небо. Каж. дый человек, я думаю, чувствует неуместность выражениSJ «вещь,
которая
должна
встречаться
в
пространстве»
в
отноwе.
нии неба; и большинство людей не захотели бы безоговорочно утверждать,
что
видимые
ими
в
зеркалах
отражения
должньr
<<встречаться в пространстве». Однако небо и отражения в зер калах отличаются от болей и остаточных образов- последние fle должны встречаться в пространстве: абсурдно полагать, что боль, которую я испытываю, мог бы ощущать кто-то еще или что видимый мною остаточный образ мог бы видеть кто-то еще.
в случае отражений в зеркалах мы вполне свободно гово рим, что другой человек способен видеть то же отражение, чтс и :\1Ы. Конечно, можно сказать: «Ты видишь этот красноватый отблеск на воде? Не могу понять, что там отражается», и точнс ·Так же сказать, указывая на склон холма: «Ты видишь, что-т" белеет на холме? Не могу понять, что это такое». И о небе впол
1-Io
не
можно
сказать,
что
другие
люди
видят
его
так
же,
как
я
Приходится признать, что я не прояснил выражение «вещи которые должны встречаться в пространстве» (а значит, и вы ражение «внешний нашим сознаниям»- ведь для его объяс нения первое выражение и употреблялось), настолько, чтобы в случае любых «вещей» не оставалось сомнения, должны или н·. должны такие вещи «встречаться в пространстве» либо быть ·«внешними нашим сознаниям». Но отсутствие точного определЕ ния «вещей, которые должны встречаться в пространстве», не существенно для моей цели. Достаточно сказать, что выраже· ние
«вещи,
которые
должны
встречаться
в
пространстве»,
yno
требляется так, что для каждого вида таких вещей из суждения
об их существовании
следует существование вещей,
катары~
должны в-стречаться в пространстве. И фактически я перечисли.. ·(хотя отнюдь не исчерпывающим образом) виды вещей, кото· рые имеют такое отношение к моему способу употребления вы ражения «вещи, которые должны встречаться в пространстве-~ Я говорил о телах людей и животных, растениях,. звездах, l1 1
\'Iax,
стульях и тенях;
и я хочу сейчас подчеркнуть, что
ynn
требляю выражение «вещи, которые должны встречаться в пр~ .странстве», так, что для каждого из этих видов «вещей» из cy>t·
дения, что такие «вещи» существуют, следуетJ что есть ве111 11 встречающиеся в пространстве: например, из суждения, что -re.
ни существуют, следует, что существуют вещи, встречающиесязr пространстве. и так далее по огношению ко всем «вещам», yi<
занным в перечне. Прояснеине этого служит моей цели; ве~r
когда это ясно, то ясно также, что если вы докажете сущес'f~~ ванне двух растений, или существование растения и собаки, Jt 1; -еобаки и тени и т. д. и т. n., то вы ipso facto * докажете. tf е существуют вещи, встречающиеся в пространстве: вам не no 1 P1 ,t буется вприdачу доказывать, что из суждения о существоваtl
14
растений действительно следует суждение о существовании вe встречающихся в пространстве.
Jllei'I,
Пu-види:мому, выражение <<вещи, которые должны встречать ся в пространстве», можно употреблять в таком смысле, что не надо б) дет доказывать, что из «растения существуют» следует <<существуют вещи, встречающиеся в
пространстве»;
но с выра
;.Кенне\1 «вещи, внешние нашим сознаниям», дело обстоит иначе. Люди и\1еют обыкновение говорить: «Можно отчетливо видеть, что
из
суждения
«В
данное
время
существуют
по
u
u
краинеи
мере
две собаки» следует суждение «В данное время по крайней мере две вещи должны встречаться в
пространстве», так что если вы
.rtJoжeтe доказать, что в данный момент существуют две соба
ки, то вы
ipso facto
докажете, что в данный момент по край
ней мере две вещи должны встречаться в пространстве. На сколько я понимаю, вы не потребуете отдельного доказатель ства того, что из суждения «две собаки существуют» действи тельно следует суждение «две вещи должны
встречаться
в
про
странстве»; совершенно очевидно, что не могла бы существовать собака, которая не должна была ·бы встречаться в пространстве. Но :\tне не ясно, каким образом, если вы можете доказать, что существуют две собаки или две тени, вы ipso facto докажете, что существуют две вещи, внешние для наших сознаний. Собака, хотя
она,
несомненно,
должна
«встречаться
в
пространстве»,
может не оказаться внешним объектом- объектом, внешним для наших сознаний. Требуется отдельно доказывать, что все, встречающиеся в пространстве, должны быть внешним для на ших сознаний. Разумеется, если вы употребляете «внешний» как простой синоним «встречаться в пространстве», то не надо
будет доказывать, что собаки являются внешними объектами: в это~ случае, доказав, что две собаки существуют, вы ipso facto докажете, что внешние вещи существуют. 1--Io мне трудно по верить, что «внешний» здесь- синоним «встречаться в прост ранстве>>; а если вы употребляете эти выражения как синонимы, то разве не требуется доказать, что все встречающееся в про
странстве должно быть внешним для наших сознаний?
:Кант утверждает, что выражения «вне нас» или «внешний» Уnотребляются в двух различных смыслах. Один из них он на зьiвает «трансцендентальным»: «внешний»- это «существующий
~ак вещь в себе~ отличная от нас». Согласно известному взгляду
анта, вещи, которые должны встречаться в пространстве, не
Являются в этом смысле «внешними»: значит, имеется некий с~1 Ьiсл слова «внешний», в котором философы обычно употреб
:яли это слово и в котором из суждения «две собаки сущест
JIОт» не будет следовать, что существуют какие-то внешние ве1 11 · Я не думаю, что сам Кант смог разъяснить этот смысл; я «а}{же не думаю, что философы когда-либо употребляли слово
c~lieuн-Iий» в том смысле, что вещи, встречающиеся в простран 'Sав~, не являются внешни:v1:и. А как быть с другим смыслом ело .. <<внешний»,
который
Канr
обозначает
как
«эмпирически
75
внешний»? Как это понимание соотносится ·С пониманием «ветре .. чаться в пространстве»? Можно заметить, что позиция Канта здесь неясна: стремясь избавиться от всякой неопределенностQ с понятием «эмпирически внешний», он намерен отличать объ.. екты, к которым оно применяется, от объектов, которые можно назвать
«внешними»
в
трансцендентальном
смысле,
.. долж ..
прямо
зывая их (эти первые объекты.- Пер.) «вещами, которые
на
ны встречаться в пространстве». Эти странные слова можно ис. толковать так, что, по мнению Канта, понятие «эмпирическq
внешний» тождественно понятию «встречаться в пространстве»
т. е. что он действительно считает слово «внешний», употребляе: мое
в
этом
втором
смысле,
простым
синонимом
выражения
«встречаться в пространстве». Но если Кант говорит именно это, мне чрезвычайно трудно •С ним согласиться. Действительно, раз~ ве философы когда-либо использовали слово «внешний» как простой синоним «встречаться в пространстве»? Да и употреб~ лял ли его в этом смысле Кант? Чтобы понять, как они употребляют эти слова и каково со .. отношение
двух
u
u
понятии- <<внешнии
нашим
сознаниям»
и
<встречаться в пространстве»,- следует, по-моему, обратить внимание на факт, к которому я до сих пор обращался только случайно, а именно: те, кто говорит об определенных вещах как «внешних» для наших сознаний, в общем, естественно, говоря-Е о других «вещах», которые хотят противопоставить первым, каl(
о находящихся «В~ наших сознаниях. Конечно, часто подчерки~ вается, что если «В» употреб.п:яется таким образом и за ним следует
«моем
.сознании»,
«вашем
сознании»,
«его
сознании"
и т. д. и т. п., то «В» употребляется метафорически СуществуюТ' сопровождаемые подобными выражениями метафорические упо~ требления «В», встречающиеся в обыденной речи и понятны•
все:м нам. Например, все мы понимаем такие выражения, кalt «Я имел в виду вас (I had you in mind), когда договаривалсяt~ или «Я имел в виду вас (I had you iп mind), когда говорил, чт~ некоторые люди не могут дотронуться до паука». В этих случаi srx можно употреблять выражение «Я думал о вас» с тем жt. значением, что и выражение «Я имел в виду вас». Но, очевид~-1
но, не в это:\'1 особом метафорическом смысле философы упоi
требляют «В», ко г да они противопоставляют то, что имеется
«
мое\1 сознании, тому, что является для него «внешним». Напр тив, в их употреблении «внешнего» вы будете внешни\1и д моего сознания даже в тот момент, когда я «имею вас в вид
Если
мы хотим узнать,
каково же это особое метаформчес
употребление выражения «В моем сознании», при котором н
«внешнее»
для
моего
сознания
(в
интересующем
нас
сейч
смысле) никогда не может быть «В» нем, нам потребуется, димо, рассмотреть примеры «вещей», которые как сказали ·философы, находятся «В» моем сознании в этом специальll смысле . .Я уже приводил три таких примера, и этого, по-мое лока достаточно: любая боль, мною испытываемая, любой ос
7&
"fочный образ, который я вижу с закрытыми глазами, и любой ,образ,
u
которыи
я
«вижу» во ,сне, являются
типичными
примера-
ми вещей, о которых философы говорят как о находящихся «В
мoe:vt сознании». И когда они высказываются о таких вещах, как мое тело, лист бумаги, звезда, т. е. вообще о «физических .Qбъектах»,
как
о
«внешних»,
они
хотят
подчеркнуть
важное
различие, которое, как они чувствуют, существует между подоб яыми предметами и такими «вещами», как боль, остаточный об раз, видимый с закрытыми глазами, и образ во сне. Но како~0 это различие? В чем различие между испытываемой телесной болью или остаточным образом, который я вижу с закрытыми глазами, с одной стороны, и самим моим телом, с другой? Что эаставляет их говорить, что в то время как телесная боль и ос1'аточный образ находятся «В» моем сознании, само мое тело не
находится
«В»
моем
сознании- даже
если
я
ощущаю
его,
·вижу его или думаю о нем? Я уже говорил, что в одном отно шении
они
различаются:
тело
должно
встречаться
в
простран
стве, а боль и остаточный образ не должны. Но, думаю, было ,бы совершенно неверно считать, что в этом и состоит то разли
чие, которое заставило философов говорить о последних как о находящихся
«В»
моем
сознании,
а
о
моем
теле
как
о не
нахо
дящемся «В» нем.
На вопрос о том, каково же это различие, заставившее их высказываться в таком духе, ответить непросто; но я постараюсь u
все же дать краткии ответ.
Прежде всего, когда говорят, что любые испытываемые мною телесные боли находятся «В моем сознании», философское упо требление этих слов, встречающееся очень часто, не вполне со гласуется с обыденным. Никто, наверное, не сказал бы, что QЩущаемые мною телесные боли находятся «В моем сознании», если бы не был также готов сказать, что с моим сознанием
[nроисходитl то, что я испытываю телесные боли; и это послед
нее, по-моему, не очень соответствует обыденному, нефилософ скому словоупотреблению. Вполне допустимо говорить, что с Моим сознанием [происходитl то, что я вспоминаю, думаю, во
ображаю и испытываю душевные
(mental) страдания, напри
Мер разочарование; но не столь же естественно было бы гово Рить, что с моим сознанием [происходитl то, что я испытываю
телесн.ые боли, например сильную головную боль; и, пожалуй, -еще менее привычно- что с моим сознанием [ происходитl то, Что я вижу, слышу, обоняю и осязаю. Существует, однако, устой
чивый для философии способ употребления, согласно которому 3 Р~ние, с.пух, обоняние, осязание и телесная боль точно в та
}(он же мере оказываются .ментальны.ми (mental) событиями или ~Роцессами, как и воспоминание, мышление или воображение.
tJ то Уnотребление, по-моему, было в ходу у философов, потому
~10 они видели реальное сходство между такими утверждения·~ li, как «Я вижу кошку», «Я слышу звук грозы», «Я чувствую
liльный запах лука», «Мой палец сильно ноет», с одной сто-
77
раны. и такими утверждения:v~и, как «Я припоминаю, что Blf~ дел его», «Я придумал план действий», <<Я представляю себ~ картину», «Я испытываю жестокое разочарование». Это сход~ 1 ... во объединяет все эти утверждения в один класс- в отличие других утверждений, в которых «Я» или «МОЙ» употребляютсst иначе: «Мой рост менее четырех футов», «Я лежу на спине,
or
«Мои волосы очень длинные». В чем же это сходство? Оно ВЬJ~
ражается в ТО\1, что восемь первых утверждений предоставля .. ют данные,
используемые
в
психологии,
в
то
время
как послед
..
ние этого не делают. Их сходство можно также выразить рас. nространеиным сейчас среди философов способом, сказав, что если для любого из восьми первых утверждений указать время u
деиствия,
то
мы
получим
положение,
из
которого,
если
оно
ис.
тинно, следует., что я «имел восприятие» в данное время, тогда как
на
три
последних
утверждения
это
не
распространяется.
Например, если верно, что сегодня я видел кошку между 12.00 и 12.05, то отсюда следует~ что сегодня я «имел некое восnрия тие» между 12.00 и 12.05; :между тем из суждения,_что в декабрt
·1877 г. мой рост был менее четырех футов, не следует~ что в ~е кабре 1877 г я что-то воспринимал. Но это употребление фило софами выражения «иметь восприятие» само нуждается в пояС нениях, nоскольку не совпадает с его употреблением в обыден ной речи. Философ сказал бы, что в данное время я «имею вос приятие» только в том случае, если: ( 1) я сознателен в это вре ~vtя, или (2) я вижу в это время сон, и.JIИ (3) в это время по от ношению .ленноvt
и
ко
мне
весьма
истинно
что-то
очевидно\1
еще,
напоминающее
отношении
то,
что
в
опреде
истинно
по
от
ношению ко мне, когда я сознателен или вижу сон. В этом от ношении
.сон,
то,
что
истинно
по
отношению
ко
мне,
похоже на то, что истинно по отношению ко
сознателен;
и
когда
мне,
я
вижу
когда 1
то, что было бы истинно по отношению ко
мне
~в любое время (например, когда я имею зрительный образ), на· поминало бы и то и другое. Разумеется, это объяснение туман· но, однако для наших целей оно подходит. В философском упо·
треблении выражения «иметь восприятие» обо мне сказали бЬJ, .что я в данное время н,е имею восприятия, если я в данное вре·
мя не осознаю, не вижу снов, не имею зрительного образа или .чего-то еtце в том же роде; и это высказывание, конечно же~ смутно, поскольку здесь не уточняется, что еще относится к «ТО· .Jrty же роду»: остается выводить это самим из приведеиных лря·
~меров. Но, видимо, этого достаточно: часто ночью, когда я сллiО·
.я не являюсь сознательным, не вижу снов, не имею зрительноrо образа или чего-то еще в том же роде- иными словами, Ifl имею восприятий. Если такое употребление философами вЬIР 8 .
жения «иметь восприятие» является удовлетворительным, ~ высказь1вание о том, что любая ощущаемая мною боль илн л~
бой остаточный образ, который я вижу с закрытыми глаза~rа: находятся <<В моем сознании», подразумевает, видимо, что Jl .r пущение о существовании той же самой боли или того же с
78
..м,ого остаточного образа тогда, когда я не имею восприятия, бы ..по бы противоречивым. Или, другими словами, из суждения, что эта боль или этот остаточный образ существовали в какой-то
данный момент времени, следует, что я в то время имел какое то восприятие. И если это так, то мы можем сказать, что иско !V1ое различие между телесными болями и остаточными образаu
u
_ми, с однои стороны,
и моим телом, с другои, которое заставило
философов говорить, что любая такая боль пли остаточный об раз
находятся
«в
моем
сознании>>,
между
тем
как
мое
тело
ни
хогда не находится «В моем сознании», но всегда «ВНе» его или является
«Внешним»
для
него,
состоит
просто
в
том,
что,
хотя
и противоречиво предполагать существование ощущаемой мною
боли или видимого мною остаточного образа в то время, когда я
не
u
имею
восприятии,
существует при
том
в
самом
же условии,
предположении, противоречия
что
нет;
и
мое
мы
тело
можем
даже сказать, что под этими сбивающими с толку и вводящи\1и в заблуждение выражениями «В моем сознании» и «внешний для '\ioero сознания» философы имеют в виду именно это и ничего более.
Но если высказывание, например ляется
внешним
суждения никак
не
о
его
следует
для
моего
сознания,
существовании u
дальнеишее
в
о моем теле, что оно яв просто
означает,
u
конкретным
суждение,
что
момент
я
...
восприятие, то высказывание о том, что некии
и:\1ел
в
что
из
времени то
время
предмет является
внешним для наших сознаний, подобно этому будет только означать, что
мент
из
суждения
времени
никак
о
не
его существовании
следует,
что
кто-то
в
u
определенвыи
из
нас
имел
в
мо-
это
вреVIя восприятие. И если под нашими сознаниями подразуме ваются (видимо, так обыкновенно и бывает) сознания живущих
на Земле человеческих существ, то отсюда вытекает, что хотя любые страдания или остаточные образы у животных, любые их восприятия и не являются внешними для их сознаний, они все-таки являются внешними для наших соJнаний. Отсюда сра зу же становится ясно, насколько понятие «внешний нашим со знаниям» отличается от понятия «встречаться в пространстве»;
Ибо, конечно же, боли, испытываемые животными, или видиvtые И\1и остаточные образы не должны встречаться в пространст
ве наравне с нашими страданиями или ноtиими остаточными
образами. Из суждения о существовании внешних, не находя l!Jихся в каком-либо из наших сознаний, объектов не следует, Что существуют вещи, которые должны встречаться в простран стве; поэтому выражение <<внешний нашим сознаниям» не яв JJВеrся синонимом выражения «встречаться в пространстве». « нешний нашим сознаниям» и «встречаться в пространстве» два различных понятия..
А Подлинное отношение между этими понятиями состоит, no~'10~\fy, в следующем. Мы уже установили, что имеется чрезвы д а11но много видов «вещей», по отношению к которым из сужеi-Iия о существовании по крайней мере одной такой вещи еле-
79
дует суждение, что существует хотя бы одна вещь, встречаю ... щаяся в пространстве: таковы, например, суждения «Существу . . ет по крайней мере одна звезда», «Существует по крайней мере одно человеческое тело», «Существует по крайней мере одна тень» и т. д. и т. п. И, я думаю, можно сказать, что в каждоА! таком нии
случае
«вещи»,
истинно
еще и то,
...
встречающеися u
о существовании
в
что
из
суждения
пространстве,
u
о
существова
следует
u
..
суждение v
по краинеи мере однои вещи, внешнеи для на.
ших сознаний: например, из «Существует по крайней мере одна звезда» следует не только «Существует по крайней мере одна вещь, встречающаяся в пространстве», но также и «Существуе-r
...
...
по краинеи
мере одна внешняя вещь».
Приведу основание для моего мнения. Рассмотрим какой-ли . . бо вид вещей; пусть каждая из этих вещей, если она существу ет, будет «встречаться в пространстве»: возьмем, к примеру. «мыльный пузырь». Когда я, воспринимая что-то, говорю: «Это- мыльный пузырь», то предполагаю, что нет противоре . . чия
в
суждении о его
существовании до
тия. Это, как мне кажется,
...
:мыльныи
пузырь
реальным
и
после моего восприя
отчасти и имеют в виду, считая и
отличая
его,
например,
от
иллю-
зии. Конечно, реальность мыльного пузыря никак не означает .. что он существовал до того, как я его воспринял, или что его су ществование
продлится
пузыри- пример о
щеися их
в
моего
«физического
пространстве»,
экземпляры
после
о
восприятия;
объекта»
которых все
существу1от,
только
мы
пока
и
ведь
«вещи,
знаем, они
мыльные
встречаю-
что отдельные
воспринимаются
человеком. Но воспринимаемый мною предмет не был бы мыль ..
ным пузырем,
если бы его существование в любой
данный
момент времени не ·было логически независимым, от моего вос приятия
его,
происходившего
тогда
же,
т.
е.
из
суждения.
что
мыльный пузырь существовал в определенный .момент времени.
никогда не следует, что я его тогда воспринимал. А если это вер· но, то безусловно верно и то, что он не был бы мыльным пузы· рем, не будь он способен существовать в любой момент време . . ни, когда я вообще не имею восприятия: из суждения о его су· ·ществовании в лю·бой момент времени не следует, что у меня
·имеется какое-то восприятие его в этот момент времени. Иначе :говоря, из суждения, что воспринимаемый мною предмет есть
·мыльный пузырь, вытекает суждение, что он является внешниМ ~ля моего сознания. Тем самым я уже предполагаю, что мыль
ный пузырь является внешним и для всех других сознаний: все однородные с ним вещи могут существовать не только тогда. ~когда кто-то имеет восприятие. Думаю поэтому, что из любого ,суждения типа «Существует мыльный пузырь» действитель8° следует «Существует внешний объект» («Существует объеКТ• ~внешний всем нашим сознаниям»). И если это так, то это, ge· сомненно, верно и по отношению к любым другим вещам (вклJО•
·чая «единорога»), из существования которых следует, что су·
·ществуют некоторые вещи,
80
встречающиеся в
пространстве.
Поэтому я считаю, что для всех «вещей» (таких, что из су lll.ествования двух вещей одного вида ~ли двух разных вещей
6 емедленно следует существование вещен, встречающихся в про странстве) справедливо т~кже следующее: если я могу ~оказать суlll.ествование двух вещеи разных видов или двух вещен одного
вида, то я ipso facto доказываю существование по крайней мере двУХ «вещей вне нас». Иными словами, если я могу доказать~ что сейчас существуют лист бумаги и человеческая рука, то до-
.
казываю одновременно, что сеичас существуют «вещи вне нас»;
если я могу доказать, что сейчас существуют ботинок и носок,
..
.
то доказываю существование в данныи момент «вещен вне нас»
и т. д.; и если я докажу, что существуют два листа бумаги, или две человеческие руки, или два ботинка, или два носка и т. д. и т. п., то приду к такому же результату. Очевидно, что суще ствуют тысячи всяких вещей, и если я когда-нибудь сумею до
казать существование любой из них
(а это вполне возможно),
то будет доказано и существование вещей вне нас. Думаю, Кантава мнение об одном-единственном возможном доказательстве существования вещей вне нас- его собствен
ном- отнюдь не истинное. Уже сейчас я готов привести множе ство других абсолютно строгих доказательств, а в будущем еще больше. Можно доказать, например, что две человеческие руки существуют. Как это сделать? Я показываю две мои руки и говорю, жестикулируя правой: «Вот- одна рука» и, жести кулируя левой рукой, добавляю: «А вот- другая». Если я ipso facto доказал существование внешних вещей, то понятно, что возможны и многие другие доказательства: нет нужды умножать при меры.
Однако доказал ли я здесь, что две человеческие руки су ществуют? Я настаиваю на том, что доказал, причем абсолют но строго; пожалуй, и вообще нет лучшего доказательства, чем
это. Конечно, я не стал бы на этом настаивать, если бы не вы полнялись три условия: ( 1) если бы посылка доказательства не отличалась от его заключения; (2) если бы об истинности посыл
ки я не знал~ но был просто в ней убежден (что никак не явля лось бы достоверным), или если бы она была истинной, а я не
знал об этом; и (3) если бы заключение по-настоящему не сле- довало из посылки. Но мое доказательство всем этим условиям
Вnолне удовлетворяет. ( 1) Посылка здесь, несомненно, отлича :тся от заключения, ибо если последнее состоит просто в том,. с то «в этот момент существуют две человеческие руки», то пo I{ЬIJJ.кa намного определеннее; я выразил ее, показывая свои ру д и, Жестикулируя и говоря при этом: «Вот одна рука, а вот SI~Yraя». Различие совершенно очевидно, поскольку заключение ~ЬIIlo может быть истинным, даже если посылка ложна. В по то JJ.кe я утверждаю гораздо больше, чем в заключении. (2) В
llь~ Момент я, безусловно, знал то, что передавалось определен Я: ;и жестами и словами
«Вот одна рука, а вот- другая».
нал;, что одна рука находилась в той стороне, на которую я 81
указывал
своим
жестом
и
словом
«вот»,
а
вторая- в
дpyroji
отмеченной жестом и еще одним «вот». Абсурдно думать, ч 1 ~
это не знание, но лишь мнение, и что все, вероятно, было ива .
че. С таким же успехом мы могли бы утверждать, будто я lle знаю о том, что сейчас встал и говорю- ибо вовсе не доказано
что я об этом знаю! Наконец,
(3) совершенно ясно, что заключе~
ние следует из посылки. Это столь же несомненно, как и то, Ч'l'G если
..,
сеичас
одна
рука
находится
здесь,
а
другая
рука- тal.t
то отсюда вытекает, что обе они в данный момент существуют' Таким
образом,
мое доказательство
существования вещей
u
вне нас деиствительна удовлетворяет условиям строгого доказа-
тельства. Может быть, ·существуют какие-то другие необходи . мые условия, и
:мое доказательство
не удовлетворяет одному из
них? Если они и существуют, я об этом не знаю. Но хочу под . черкнуть,
что
все
мы,
насколько
мне
известно,
неизменно
при
знаем такие доказательства абсолютно убедительными; в конце концов они р-азрешают и некоторые занимавшие нас проблемы Допустим, возникает спор о том, действительно ли на определен
ной странице такой-то книги есть три опечатки. «А» говорит, что .это так, а «В» сомневается. Как «А» мог бы доказать, что он прав? Конечно же, он взял бы книгу, откры.п нужную страниц} и указал: «Здесь одна опечатка, здесь другая и здесь третья:. Разумеется, «А» ничего не доказал бы, если ·бы не было ЯСН(' видно, что в каждом из указанных мест имеется опечатка. Но если
такое доказательство
возможно,
то
можно
не
сомневаться
в том, что на упомянутой странице есть три опечатки. И если полученное в подобных ситуациях знание является достоверным то
только
моим
что
словам,
мои они
руки,
несомненно,
находились
там,
где,
П(
находились.
Поэтому я действительно доказал, что тогда существовали внешние объекты; нсно, что в то время возможны были и многи« другие сходные доказательства, п таким же образом можно д,.,. казать существование внешних объектов в настоящий момент Можно также дать много разных доказательств сущест~· вания внешних объектов в прошлом, но они будут существеНН' иными. Хочу подчеркнуть, что когда Кант называет «скандало!-А· невозможность доказать существование внешних объектов, дr..'
казательство их существования в прошлом, несомненно, помог . ло бы уйти от этого скандала. Считая, что человеческий интере< к вопросу о внешних объектах должен быть удовлетворен, Kafl'l'" безусловно, имеет в виду не просто
существование внешнеr·
объекта в самый момент вопроса; он спрашивает, существует лн
внешний объект вообще. Поэтому доказательство существованuЯ внешних объектов в прошлом, бесспорно, было ·бы кстати- о11° составило бы часть искомого ответа. Как же доказать, что внeJJ.l' ние объекты в прошлом существовали? Думаю, это можно еде лать следующим образом. Я могу сказать: «Не так давно я деР'
жал обе руки над этим столом; значит, тогда они существоsэl' ли; стало быть~ существовали по крайней мере два внeiiillli 82
объекта; что и требовалось доказать» доказательство,
если
знать.,
что
Это совершенно здравое
утверждается
в
посылке.
Но
ведь я действительно знаю, что не так давно держал руки над 3111 :vt столо:\1. В данном случае вы все тоже это знаете. В этом нет никакого сомнения. Следовательно, те\1 самым совершенно убе;.tительно
доказано,
что
в
прошлом
существовали
внешние
объекты. Если это так, то я могу придумать множество других
равноценных доказательств, приче:\1 сходу. Абсолютно очевидно также
и
значительное
отличие
этого
аргумента
от
моего
преж
неru ,J.оказательства (что в тот JvtOJvteнт существовали две руки). vlтак, я привел два убедительных доказательства существо вания внешних объектов. Согласно первому, две человеческие руки
существуют
в
моменr
доказательства;
согласно
второму,
они существовали в прошлом. Эти доказатеJtьства существенно различны. Я подчеркивал, что \1ОГ бы привести множество сход ных доказательств обоих видов. Ясно, что я и сейчас могу это сделать. Поэтому если считать подобные доказательства удов летворительными, то доказать существование внешних объектов проще
простого.
Но я хорошо знаю, что ~нагие философы все-таки не сочтут \1ое доказательство убедительным. В заключение хотелось бы вкратпе обсудить, почему остается такая неудовлетворенность. Одна из причин, видимо, в следующем. В понимании некоторых
...
людеи
«доказательство
существования
внешнего
мира»
предполагает то, что я даже не пытался доказать. Не так-то просто выяснить, что же они ищут и без чего не признают, что желанный аргу:\ltент добыт. Но я все же постараюсь. Если бы я доказал суждения, являющиеся посылками обоих моих доказа тельств (что я не на меревалея делать и, понятно, не сделал),. тогда, пожалуй, они признали бы мой аргумент; а иначе они бу дут считать, что к «доказательству существования внешних ве
щей>> я даже не подошел. Иными словами, они хотят доказать то, что я утверждаю, когда поднимаю руки 11 говорю: «Вот одна рука, а вот- другая», а в другом случае: «Я только что дер Жал руки над этим столом». Конечно, на самом деле они ищут не просто доказательство этих двух суждений, но что-то вроде
общего способа доказательства любых подобных суждений. Та кого способа я, разумеется, не представил; если это и имеют в
виду под доказательством существования внеiiiних вещей, то не дУ\1аю, что оно возможно. Конечно, иногда что-то похожее на это у дается получить: так, если кто-то из вас заподозрит, что одна :моя рука искусственная, я посоветую ему доказать мое суждение «Вот одна рука, а вот- другая», приблизившись и 1 lU.ательно
осмотрев «подозреваемую» руку, мо:~кет быть. при ~<оснувшись к ней и пощупав, и установить таким образом, что это живая человеческая рука. Но как бы я сейчас доказал, что <<вот одна рука, а вот- другая»? Не думаю, что мог бы это
~делать: ведь прежде всего потребовалось бы доказать. как отетил Декарт, что я не сплю. Но как?
У меня, несомненно,
83
имеются
веские
основания
утверждать,
что
все
это
не во сне, и убедительные доказательства того,
происхс
что я бод·
вую; но это существенно отличается от доказательства. Я не
мел бы разъяснить, что это за свидетельства, а доказатель( предполагает по
u
u
краинеи мере это.
Однако неудовлетворенность философов вызывает не
npc
сам факт отсутствия таких дополнительных доказательств. ~ скажут (и, по-моему, это ·будет явной ошибкой): «Если ВЬJ можете доказать свою посылку (что вот одна рука, а вот- J.
гая), то не знаете ее. Но вы сами же признали, что тогда де зательство в целом станет неубедительным. Значит, оно не~
дительно, хотя вы уверены в обратном». Кант тоже думал," мы не можем знать то, что не можем доказать. Когда он верждал,
что
существование
внешних
предметов,
если
оно
доказано,
приходится принимать лишь на веру~ то имел в
Bl .вероятно, и суждения типа «Вот- рука». Я могу доказать, это мнение, широко распространенное среди философов, все ошибочно. Правда, знание об истинности посылок доказатЕ .ства будет зависеть от знания о существовании внешних ПI метав. Есть вещи- посылки обоих моих доказательств в , числе,- которые я безусловно знаю, даже если не умею их казать. Должен поэтому заметить, что если в таких случ кто-то не удовлетворен доказательствами только по причине
знания их посылок, то само его недовольство весьма необос .ванна.
Н.
Малкольм
МУР И ОБЫДЕННЫй ЯЗЫК
1 В этой статье я намерен обсудить важную отличите 1IУЮ черту философского метода профессора Мура- •редлож ный им способ опровержения определенного типа философсJ u
суждении.
Начну с суждений, которые защищались или защищаю различными философами. Уверен, что любое из них Мур on верг бы как ложное. Более того, если бы в каждом конкретf случае потребовалось обосновать опровержение или доказ . .ложность высказывания, все его основания или доказательс·
были бы поразительна друг на друга похожи. Я хочу иссле вать общий характер обычного для него метода доказательс·
и разобраться тем самым в его существе и правомерности. ) маю, это основательно прояснит, какова природа философИJ что значит Мур для ее истории. Речь пойдет о следующих философских высказываниях. (~1) Материальные предметы не существуют. (~2) Время нереально.
14
(3) (4) (5)
Пространство нереально. Никто никогд_? не воспринимает материальный предмет. Материальныи предмет не существует, если его не вос-
101и м а ют.
11 Р (б) Когда человек смотрит на предмет, все, что он видит,rо часть его собственного мозга. 3
(7) Другие сознания не существуют; существуют только мои
()IllyiдeHИЯ.
(8) Мы не имеем ~остоверного знания о сушествовании ка-
J\нх-то других сознании.
(9) Мы не имеем достоверного знания о том, что мир не был . 03 дан
-
пять
( 1О)
минут назад.
Мы не имеем достоверного знания об истинности выска ..
зываний о материальных предметах. ( 11) Все эмпирические высказывания являются гипотезами.
Априорные
(12)
высказывания суть правила
грамматики.
Обратимся к присущей Муру манере критиковать подобные высказывания. Я дам те контраргументы, которые, по моему унению, привел бы и сам Мур- во всяком случае, он поддер жал бы их. ( 1) Философ: «Материальные предметы не существуют». Мур: «Вы, несомненно, ошибаетесь, ибо вот одна рука, а u
u
вот- другая; поэтому существуют по краниен мере два материальных предмета».
Философ: «Время нереально». Мур: «Если вы имеете в виду, что никакое событие никогда
(2)
не следует за другим событием или не предшествует ему, то вы,
безусловно,
ошибаетесь:
ведь
после завтрака
я
гулял, затем
принял ванну, а потом пил чай».
(3)
Философ: «Пространство нереально».
Мур: «Если вы имеете в виду, что ничто и никогда не нахо дится справа, слева, за или над чем-то еще, то вы, конечно же,
ошибаетесь; ибо чернильниuа стоит слева от ручки, а моя голо ва находится над ними обеими».
(4) Философ: «Никто никогда не воспринимает материаль
ный предмет».
Мур: «Если под «воспринимать» вы разумеете «слышать», «видеть», «осязать» и т. д., то нет ничего более ложного; ибо я
~ейчас и вижу, и осязаю этот кусочек мела». (5) Философ: «Материальный предмет не существует, если
~го не воспринимают».
Мур: «Это абсурд, ибо никто не воспринимал ту комнату,
:де я спал прошлой ночью, но она, несомненно, не прекращала ~..уществовать».
{)li
~
(6) Философ: «Когда человек смотрит на предмет, все, что видит,- это часть его собственного мозга». Мур: «Стол, который мы оба сейчас видим, совершенно до-
1(10 Верно
не является частью моего мозга, и фактически я ни-
ог да не видел части своего мозга».
85
Философ: «Как бы вы стали доказывать ложность вь ска3ывания о ваших собственных ощущениях, чувствах и во 1
(7)
приятиях, что только они и существуют?»
Мур: «Очень просто. Я знаю, чтu вы сейчс1с видите и слыш 1 те меня, и еще- что у моей жены болит зуб; значит, сущее~ вуют ощущения,
чувства и
восприятия, отличные от моих».
Философ: «Вы не имеете достоверного знания о сущее·
(8)
вовании чувств и восприятий, отличных от ваших собственных
Мур: «Напротив, для меня абсолютно достоверно, что в сейчас видите и слышите меня и что у моей жены бо.пит зу( Следовательно, у :меня действительно имеется абсолютно достr верное знание о существовании чувств и восприятий, отличны с~1
:УlОИХ».
Философ:
(9)
«У вас
нет достоверного знания о том,
ч1
:\'!Ир не был создан пять :v~инут назад В'\1есте со всеми искuпа~ МЫМИ».
Мур: «Я достоверно знаю, что я, как и многие другие, жи долгие
годы,
а
до
нас это же
Абсурдно это отрицать». ( 1О) Философ: «Вы не
происходило
и
с другими людьм1
имеете достоверного знания об IH
тинности высказывания о материальных предметах».
Мур: «Мы оба достоверно знаем, что в этой комнате стон несколько стульев, и полагать, будто мы не знаем, но убежден~
в этом, и что вообще это не так,- полный абсурд». ( 11) Философ: «Все эмпирические высказывания являютс гипотеза vtИ».
Мур: «Высказывание, что час назад я завтракал, безуслоi но, эмпирическое,
но
('12) Философ:
нелепо
u
называть его гипотезои».
«Аnриорные
высказывания
суть
правил
гр а м :\1атики».
Мур: «6Х9= его
правило\1
54- это
априорное
высказывание, но счита1
u
грамматики в выешеи степени неверно».
За\1.етим, что все перечисленные философские высказывани отличаются парадоксальностью. Неискушенный в философии чЕ лоЕек
нашел
бы
их шокирующими:
они идут вразрез со «здр(
ВЫ\1 смыслом». Этот факт важен ,1ля объяснения существа и критики со стороны Мура.
Давайте пос\tотрим, в че:\1 существо его опровержений. Та
и хочется сказать, что они- все до единого- уходят от сут спора. Когда философ говорил, что априорные высказывани
являются
правилами
грамматики, он
включал
сюда,
конечн<
и высказывание «6Х9= 54». Он говорил о нем наравне с лк бым другим априорным высказыванием. Если Мур просто отР 1 цает, что это правило грамматики, то, видимо, он делает голе славное утверждение. Во всяком случае, его ответ не кажеrс удачны\1.; это не тот ответ, который убедил бы философа nP 1 знать свою ошибку.
Когда философ говорит, что материальные предметы не с~
ществуют, то разве он не имел в виду, что руки не существу10 1 86
или
если
он
допускает,
что
руки
существуют,
то
разве
это
не
.означает, что руки являются материальными предметами? Так что в своих опровержениях, следуя которым, какие-то два пред ,1ета
являются
руками,
а
руки- материальными
предметами,
МУР так или иначе уходит от существа дела.
Когда философ говорит, что не имеет достоверного знания Q
существовании
u
ощущении,
чувств
и
u
восприятии,
отличных
от
€ГО собственных, он, наверное, имеет в виду и зубную боль, ис .. пытываемую его женой. flоэтому если Мур настаивает на том, что о последней он все же достоверно знает, то это вроде бы еще не опровержение. По крайней мере, оно слишком слабо и не убедит философа в том, что его высказывание неверно. Я, однако, считаю, что Мур совершенно правильно отвечает на перечисленные философские положения; более того, я на ., таиваю на том, что всякое данное им опровержение безупреч но, ибо оно действительно показывает ложность обсуждаемого положения. В том, чтобы разъяснить это, я вижу свою основ ную цель.
Суть предложенной Муром техники опровержения философ ских высказываний состоит в выявлении их противоречия обы денному языку. Надо разобраться, во-первых, каким образо:\1 они
ему
противоречат;
и,
во-вторых,
как
демонстрация
проти
воречия философского высказывания обыденному языку опро вергает это
высказывание
.
.Когда Рассел говорил, что физиолог, наблюдая чей-то мозг, видит
часть
своего
мозга,
а
не
исследуемого,
он,
конечно
же,
имел в виду не отдельного физиолога, но вообще всех физиоло гов, и не только их, но и любого человека. Он предполагал, что когда ·бы в прошлом человек ни говорил, что видит дерево, ска лу или кусок сыра на столе, его высказывание в действитель ности было ложным; и что всегда, когда человек скажет в бу дущем, что видит дом, автомобиль или ракету, его высказыва ние будет ложным. Когда человек говорит, что он что-то видит, истинно в любом случае будет только то, что он видит часть
собственного мозга. Высказывание Рассела в высшей степени поразительно. Что \IО)Кет быть парадоксальнее! Однако что же он сказал? Может
быть, что когда бы физиолог ни считал в прошлом, что видит чужой мозг, он обманывался? Положим, без ведома физиолога Часть его черепа удалили и вдобавок придумали, также втайне от него, такую хитроумную зеркальную установку, что когда он
nытается рассмотреть чей-то мозг, находящийся перед ним, то видит часть собственного мозга. Хотел бы Рассел сказать, что
liМенно так было в прошлом и будет всегда? .Ясно, что подобное ~Рямолинейное эмпирическое высказывание он вообще не смог
ЬI доказать. Разумный человек на такое высказывание не отва }f{ился бы.
Нет, высказывание Рассела не было эмпирическим. В нор
~альных условиях, когда любой человек сказал бы, что видит 87
почтальона, Рассел сuгласился бы с эти~. Он не стал бы протu .. воречить в отношении эмпирического факта;
однако он на са . .
мом деле, сказал бы Рассел, видел не почтальона, а часть своего мозга. Следовательно, они спорят, видимо, не об эмпирически)( фактах, но о том, какой язык следует употреблять для их оnи . . сания. Рассел действительно считал, что корректнее сказать. что
вы
дите
видите
часть
своего
мозга,
нежели
сказать,
что
вы
..
вв
почтальона.
Философское утверждение «Когда человек смотрит на какой . . то
предмет,
все,
что он
видит -это часть его
мозга»
можно
ин
..
терпретировать следующим образом: «Когда бы человек ни смотрел на какой-то предмет, более корректно сказать, что он видит
часть
своего
мозга,
чем
сказать,
что
он
видит
сам
этот
предмет». И ответ Мура: «Стол, который мы оба видим, не есть часть 11v1оего мозга» можно интерпретировать так: «Корректн._, сказать, что сейчас мы видим стол, и некорректно- что каждый из
нас
видит
часть своего
мозга».
В этом свете совершенно ясно, что Мур прав. Мы видим, что философское высказывание, которое он критикует, является ложны~, независимо от аргументов в его защиту. Они могут· быть очень заманчивыми9 но мы правы, сходу отвергая их как
ложные. Немного поразмыслпв, мы поймем, что то, что произо. шло, когда человек пожелал взг.пянуть на Эмпайр Стейт Бил динг и выполнил свое желание, обыденный язык позволяет опи сать так: «Он сейчас впервые видит Эмпайр Стейт Билдинг»; и мы никогда не сочтем корректным другое описание: «Он сейчас видит часть своего мозга». 1\1ур напоминает, что постоянно встречаются ситуации, которые обыденный язык передает в предложениях типа «Я вижу ручку», «У вижу кошку» и т. д .. и что описывать их словами «Я вижу часть своего мозга» было бы крайне некорректно. Именно так ответ Мура опровергает вы сказывание философа. Давайте рассмотрим философское высказывание «Мы не имеем достоверного знания об истинности высказывания о ма териальных предметах>> и обычный для Мура ответ: «Оба мы
*
достоверно знаем, что в этой комнате стоит несколько стульев, и
полагать, будто мы не знаем, но только убеждены в этом. и что вообще это не так- полный абсурд». Мнения, будто мы не име ем достоверного знания об истинности высказывания о матери· альных предметах и об истинности любого эмпирического вы· сказывания вообще, очень популярны среди философов. Надо заметить, что когда философ говорит, будто мы не имеем досто
верного знания об
истинности
предметах, звучит это
и огульно,
высказывания о
материальных
и парадоксально.
Каждый из нас сталкивался в жизни с ситуациями, когда
человек утверждает, будто он достоверно знает об истинностJI суждения о материальном предмете, но оказывается, что oll ошибается. !(то-то говорит, например, что по запаху достовер·
но знает, что на плите варят морковь. Но вы только что приот·
88
:,.:рыли кастрюлю и увидели там репу. У вас есть эмпирические ,основания
утверждать,
что
в
данном
случае
человек
говорил,
будто он достоверно знает об истинности высказывания о ма териальном предмете, и что он ошибается. Или ~е, может быть, вы знаете, что он насколько
схожи
не прав, так как ваш запах
моркови
и
прошлыи опыт показал,
запах
репы;
поэтому сам
по
,себе запах не является основанием достоверного знания. Эмпи рически известно, что иногда, когда люди говорят: «Я досто верно знаю, что р», где р- высказывание о материальном пред мете, их суждение ложно.
Но когда философ утверждает, что никакие высказывания о материальных предметах не являются достоверным
знанием, он
и,1 еет в виду не эмпирический факт. Он утверждает, что когда бы человек ни говорил в прошлом: «Я достоверно знаю, что р», он
говорил
что-то
ложное,
и
еще- если
человек
скажет
что
Jiибо подобное в будущем, его высказывание будет ложным. Для нашего философа неважно, каков референт высказывания () .\1атериальном предмете, каковы особые обстоятельства, какое доказательство человек имеет! Если бы философ делал эмпири ческое высказывание, то его позиция была ·бы почти абсурдной, во всяком случае он был бы гораздо неразумнее человека, ко торый ничего не смыслит в слонах, но утверждает, что слон не
может выпить в день более галлона воды. Однако высказывание философа не является эмпирическим. Философ уверен, что суждение «Я достоверно знаю, что р», где р- высказывание о материальном предмете, никогда не было и не будет истинным; он не nриводит эмпирических оснований и говорит лишь об ошибочности данной речевой формы. Он считает ее такой же ошибочной, как и высказывание <<Я вижу что-то совершенно невидимое». В этом смысле ошибочно всякое противоречивое суждение. Вы ведь никогда не сможете правиль но описать свой опыт в словах «Я вижу что-то совершенно не впди\Iое»- так и философ думает, что невозможно в принциле nравильно описать какую-то ситуацию с помощью выражения
~я достоверно знаю, что р».
Среди философов, считающих, что высказывание о матери -альных пред\1етах не может быть достоверным, один м-р Айер
nонн\'Iает, что речь идет не об эмпирических суждениях, но об )UJибочноети определенной формы выражения. Он говорит так:
«!vlы действитедьно в какой-то степени верифицируем многие гакие суждения, т. е. суждения, предполагающие существование ·:1териальных nредметов, что делает их истинность весьма ве-
Роятной. Но поскольку ряд соответствующих тестов, будучи бес. 1 " 0 Нечным, никогда не может быть исчерпан, эта вероятность ннкогда не будет логической достоверностью. ( ... )
Необходимо допустить, следовательно, что в каком-то смысле Верно, что мы никогда не можем быть убеждены относительно 1'~Ioбoro суждения, предполагающего существование материаль iоrо nредмета, в том, что каким-то образом не обманываемся; 89
однако ~ожно возразить, что само наше доnущение вводит в за
..
блуждение. Ведь оно nредnолагает, что состояние «убежденно. сти» мы можем представить себе, но, к сожалению, не в сила~
достигнуть. Фактически же это представление противоречиво. Ибо для того, чтобы убедиться, что мы не обманывае\1ся, мы должны прийти к концу бесконечного ряда верификаций; а то
что нельзя «nробежать» бесконечный ряд до конца, являете; аналитическим суждением. ( ... ) Соответственно, дабы избежать
непонимания, мы не должны говорить, б у д то ни ко г да не имееl\i достоверного знания об истинности высказываний, выражающих наши
перцептуальные суждения,
но
скаже~,
что
понятие досто_
верности неnри\1енимо к такого рода высказываниям. Оно при. менимо
к
априорным
суждения:м
логики
и
\fатематики,
и
этот
факт существенно отличает их от эмпирических высказываний::..
Следовательно, Айер уверен, что никогда- ни в прошлом, ни в будущем-неправомерно утверждать, будто кто-то досто верно
знает
высказывание
о
материальном
предмете,
так
как
считает это утверждение противоречивы~. Он думает, что выра жение
«достоверно
знать»
надлежит
относить
только
к
априор
ным, но не к эмпирическим высказываниям. Философское вы сказывание «Мы не имеем достоверного знания об истинности высказывания
о
материальном
предмете>>
просто
неправильно
выражает суждение «Выражение «достоверно знать», строго го воря,
неприменимо
к
высказываниям
о
материальном
пред~е
те». Итак, ответ Мура: «Оба мы достоверно знаем, что в этой комнате
стоит
несколько
стульев,
и
полагать,
что
мы
не
знаем.
но только убеждены в этом, или что это в высшей степени ве·
роятно, но недостоверно- ПОJlНЫЙ абсурд!» как таковое вводит в заблуждение и по существу означает следующее: «Правиль но говорить, что мы достоверно знаем, что в этой комнате стоит
Fесколько стульев, и ошибочно было бы говорить, что мы лишь убеждены в этом или что это только в высшей степени вероят но». И высказывание философа, и ответ .l\'lypa являются за \18'""кированны"iи
лингвистическими
высказываниями.
Здесь, как и во всех остальных случаР-х, 1\1ур прав. Если ра зобраться, его ответ дает парадигму абсо.тнотной достоверно· сти, точно так же как в прежнем случае он дал парадигму ви
дения чего-то, что не является частыо человеческого мозга. Его ответ будит наше чувство языка, заставляет ощутить, как страll но и неправильно было бы говорить, когда мы сидим в ко~{на
те, видим стулья и дотрагиваемся до них, будто \fЫ убеждеНЬI· что там стоят стулья, но не знаем этого достоверно, или что это только в высшей степени вероятно. Точно так же как и paньiilf,
его ответ заставляет нас почувствовать, что в известных случаях
совершенно правильно говорить, что человек видит стол илii ручку, и грубая ошибка- что он видит часть своего мозга. от вет Мура напоминает, что если бы ребенок, осваивающий язьii<, сказал про стулья в комнате: «В высшей степени вероятно, чта
они та~ стоят>>, то мы бы рассмеялись и поправили его; что еслН 90
бЬI \1ЬI "1чались на большой скорости мимо поля с какими-то рас тения\1И, то правильно было бы сказать: «В высшей степени вероятно. нn», е::ли
что же
это \1Ы
помидоры,
сами
хотя
посеяли
~ы
ce:\lfeнa,
не
знае\1
этого
пропалывали
достовер
и поливали
11 ~.
н в конце концов собрали урожай, то наши прежние слова, говорит Джан Унедом *, «насмешили бы». Напоминая об обы денном употреблении выражений «достоверно знать» и «В выс шей степени вероятно», ответ Л1ура опровергает философское высказывание о том, будто мы никогда не имеем достоверного
,,нания высказываний о материальных предметах. Он отмечает, что существует обыденное упо1 ребление выражения «достоверно знать»
как
характеристики
u
эмпирических
высказывании
и
что
поэтому Айер не прав, когда говорит: «Понятие достоверности к таким
суждениям
непр:именимо».
Действительно. понятие логической достоверности не имеет отношения к эмпирическим высказываниям. Признаком логиче -ски
достоверного,
т.
е.
априорного
суждения,
является
то,
что
€ГО отрицание противоречиво. Логически достоверное суждение vtЬI не назове:\1 Э:\1ПИрическим. Одним из основных мотивов фи лософского высказывания «Мы вообще не имеем достоверного 1нания об истинности какого-либо эмпирического высказыва ния»
является желание подчеркнуть, что эмпирические высказы
вания лишены логической достоверности. Это трюизм, но его выражали в ложной форме. Однако не в том дело, что выр~же нне «Я достоверно знаю» неправильно применять к эмпириче ски\1 высказываниям, а в том, что оно употребляется по отно шению
и
к
Э\tпирическим
и
к
априорным
высказываниям,
разных смыслах. Данное Муром опровержение состоит в
выявлении
примени!viости
этого
выражения
к
но
в
просто
эмпирическим
высказываниям.
11 l\1\.ожно возразить: «Люди обычно невежественны, невер но информированы и, следовательно, часто ошибаются. Обыден
ный язык есть язык обыкновенных людей.
Вас можно понять
так, словно само употребление определенного выражения в обы денно'\1 языке предполагает его истинность. Видимо, для вас
Факт, что люди говорят: «Я достоверно знаю, что р», где р
вы~казывание о \1атериально:\1 предмете, предполагает, что они деиствительна имеют достоверное знание. Но это смешно! Одно
Вре,,уя все говорили, что Земля плоская, тогда как в действи rеJiьности она круглая. Все ошибались; неясно, поче\1у в тех ~LТJучаях, которые мы упоминали, правда не может быть на сто-
Роне фи.Тlософов, а не всех остальных». !I Отвечая на это возражение, надо учитывать, что, когда че
~ о век де.Тlает эмпирическое высказывание, он может ошибаться 1 Вояким
образом. Во-первых, относительно эмпирических факов_ Во-вторых, прекрасно зная, каковы э:vtпирические факты, 91
он может употреблять для их описания неправильный яз~~,
Назовем первое «ошибкой в отношении фактов», а второе-...: «употреблением некорректного языка», <<употреблением неnо.ц. ходящего языка» или «употреблением ошибочного языка».
Когда-то люди говорили, что Зеrvrля плоская, и они действ 11 • тельно ошибались. Все верили, что если погрузиться на корабдь.. и
плыть на запад, то в
конце концов окажешься
на
краю и сва.
лишься. Они не знали, что если все время держаться запада· t
то вернешься ту да, откуда отправился. Ко г да люди говорили. что Земля плоская, они ошибались: ошибались в фактах, а не в том, что употребляли некорректный язык; совершенно коррект. ным
языком
они
описывали
ситуацию
u
u
такои,
какои
видели.
В этом смысле вполне может ошибиться любой человек. Допустим, двое согласны относительно эмпирических фак.. тов и тем не менее делают различные высказывания. Например, два
человека
детальны,
видят
причем
животное;
описания
их
представления
животного
о
полностью
нем
•
ясны
совпадают.
Однако один называет его .~1исицей, а второй- волком. Это расхождение можно назвать лингвистическим. Когда налицо лингвистическое несогласие, можно говорить о чьей-то ошибке.
Тот или другой, или же они оба
употребляют некорректныw
язык.
Теперь представим ситуацию, аналогичную предшествующей. но
с
одним
изменением:
человек,
u
настаивающип
на
«волке»,
не
просто согласен со своим собеседником относительно характери стик этого животного, но, более того, знает, что обычно его на зывают лисицей. Если он продолжает твердить, что это волк, то абсурдность его позиции очевидна. Он сказал бы, что хотя другой человек употребляет некое выражение, причем обычно именно оно и используется в подобных случаях, тем не менее его язык некорректен. Это абсурд, ибо обыденный язык являет ся
корректным языком.
Философы, высказыва1ощие парадоксальные суждения, тоже·
придерживаются этой абсурдной позиции, хотя их взгляды б о· лее утонченны и завуалированы. Когда философ говорит, что ре· ально мы всегда воспринимаем не материальные nредметы, но лишь чувственные данные, которые не явля1отся ни материаль·
ными предметами, ни частями материальных предметов, он не спорит об эмпирических фактах. Сравним это с ситуацией, когда два человека прогуливаются по дороге. Один из них говорит, что вдалеке видит деревья; другой отрицает это. Вот настоя·
щий спор о фактах, и его можно разрешить, стоит только дойтИ до того места,
где, как nредполагается, растут деревья.
.
Но когда философ, по мнению которого обычный человеt. ошибается, говорит, что видит на дереве кошку, не имеет в вН· ду, что он видит, скорее, белку или что это мираж или галлюuн;
нация. Философ признает, что такие ·случаи мы обычно описъt·
ваем с помощью выражения «Видеть кошку на дереве». Но np~'~
этом он говорит, что в действительности человек видит не кoJ.ll 92
J'Y,
а лишь соответствующие чувственные данные. Е-сли человеку J1 иятно постоянно заменять выражение «Я вижу свою жену»
~~~ выражение «.Я вижу чувственные данные своей жены», то он
1311 раве
таким образом самовыражаться, пусть тольк.? заранее об этом предупредит. Но его высказывание, что в деиствитель gости человек видит не кошку, совершенно абсурдно- ведь он предполагает,
что
человек
может
для
описания
определенной
ситуации употреблять именно то выражение, которое обычно и 110 требляет, и все же его язык будет некорректным.
у Одним из факторов, заставивших философов критиковать обыденный язык, было их убеждение в противоречивости опре деленных его выражений. Некоторые философы считают проти воречивым любое утверждение о существовании материального nредмета, например: «В углу стоит стул»; кое-кто- любое ут верждение
о
восприятии
материального
предмета,
например:
«Я вижу муху на потолке». Иногда философы думают, что про тиворечиво любое утверждение о
существовании
невосприни
маемого материального предмета, например: «дом сгорел, ког да никого вокруг не было». По мнению других, противоречивы
высказывания о пространствеиных отношениях, например: <<Пли та стоит слева от холодильника».
Среди
философов
nротиворечивости
распространено u
высказывании
о
также
временных
представление отношениях,
o-
на-
nример: «Чарльз пришел после всех, но до того как дверь за хлопнулась», ческим
и
еще- что
высказываниям
противоречиво
характер
приписывать
достоверного
знания,
эмпири напри
мер: «Я достоверно знаю, что бак наполовину заполнен». Посылка всех этих теорий состоит в том, что выражение
обыденного языка может быть противоречивым. Эту посылку я считаю ложной. Под «выражением обыденного языка» я под разумеваю то выражение, которое употреб.пяется обычно для оnисания определенных ситуаций. Я не хочу сказать, что оно должно употребляться часто. Оно только должно подходить для
оnисания определенных ситуаций, если ситуации такого рода су
Ществуют или если в их существовании убеждены. Выражение, чтобы быть обыденным, должно иметь общепринятое употребле »ие, при этом необязательно, чтобы именно оно всегда и упо
треблялось. Все приведеиные высказывания, на взгляд филосо
Фов nротиворечивые, я считаю обыденными.
Ни одно обыденное выражение не будет противоречивым
no той причине, что противоречивое выражеi-Тие никогда не упо
требляется для описания какой-либо ситуации. Оно не имеет дескриптивного употребления. Обыденное выражение, по сути
~Воей, употребляется для описания определенных ситуаций и пo
li10Jiькy действительно их описывает. Противоречивое выраже с lie, напротив, ничеГо не описывает. Можно, разумеется, скон ~РУировать из обыденных выражений нечто противоречивое. li 0 такое построение само по себе не является обыденным, т. е. е liMeeт дескриптивного употребления.
Суждение о непротиворечивости обыденного выражения тав. тологично, но это, пожалуй, разъясняющая тавтология. Мы li~. назовем выражение, имею·щее дескриптивное употребление, про. тиворечивым. Например, выражение: «Это и есть, и нет» ка жется противоречивым. Но оно имеет дескриптивное употребле ние. Если, например, опустился легкий туман- столь незнач 8 . тельный, что не вполне корректно было бы говорить как то, чтс дождь
идет,
так и
то,
что он не
идет,
и
кто-то
поинтересовался
идет ли дождь, можно ответить: «И да и нет». Мы не сказал8 бы, что выражение, используемое в этой ·связи, противоречиво.
Выходит, даже когда выражение на вид противоречиво, мы не назовем его таковы'\1, если его употребляют. Мы не скажем ·О каком-либо выражении, употребляемом для описания опреде. ~пенной ситуации или для отсылки к ней, что в это'\1 употребле. вин оно противоречиво. Значит, ни одно обыденное выражение не является противоречивым, если существует обыденное ero употребление. Всякий раз, когда философ объявляет, что обы. денное
выражение
противоречиво,
он
неправильно
интерпрети
рует его значение.
Высказываемое философом парадоксальное суждение пред· полагает, что
ражение,
он
всегда, когда человек употребляет известное вы
говорит
что-то
ложное:
либо
потому,
что
описы
вае\1ая ситуация фактически никогда не возникает, либо пото му, что наше выражение противоречиво. Чтобы ответить фило софу и показать, что обсуждаемое выражение действительно и \1еет дескриптивное употребление, необходимо доказать. во первых, что оно непротиворечиво; во-вторых, что философский nарадокс был бы оправдан только в том случае, если э:viпири чески очевидно, что ситуация, описываемая нашим выражением,
в
принциле не может существовать.
Яснее ясного, однако, что
философ не сопровождает свой парадокс никаки\1 эмпирически\! доказательство м.
Возражение, приведеиное в начале этого раздела, сводится к тому, что из самого употребления определенного выражения в обыденном языке не следует еще, что оно истинно. Напри1V1ер, из факта обыденности выражения «слева от» не следует.
что что-то находится слева от другого предмета. Из факта обьт дениости и эмпирической
применимости выражения «достовер ..
но» не следует еще, что эмпирические высказывания являются достоверными. Давайте во всем этом разберемся.
Выражение «это призрак» и:v1еет дескриптивное употребле ние. Оно является обыденным, но это еще не означает, что сУ
ществуют какие-то призраки. Для нас важно, что люди моrУ'~" усвоить значение слова «призрак», так ничего подобного и не увидев. Иначе говоря, значение слова «nризрак» можно объяс·
нить с помощью значений уже известных им слов. Мне кажеr . ся, в этом отношении существует огромная разница между ело . вом «призрак» и выражениями <<раньше», «позже», «слева or»·
94
«-за»,
«над»,
«материальные
предметы»,
«возможно»,
«достовер
uо>>. Разница в том, что можно научить человека значению сло-
в
а «призрак», не приводя примера его правильного применения,
uo
значению
uельзя.
этих
б
u
других
выражении
Люди не узнают
ез
примеров
значения выражений
научить
«слева» или
«flaд», если мы им не показали, как это выглядит на деле, когда
одна
вещь
Короче, I.Il.IIХ
находится
они
не
могут
слева
от
уловить
пространствеиные
u
другои
или
значения
отношения,
не
одно uнад
выражении,
другим.
описываю
познакомившись
с
кон
кретными примерами. Подобно этому люди не научатся употреб лять
выражения,
<<раньше» и
описывающие
«позже», если
вре:менные
отношения
им не nоказали конкретные
вроде
примеры
вре,Iенных отношений. Люди не смогут ощутить разницу между «ВИдением
образа»
и
материального
предмета», u
«галлюцинациеи»,
если
не
«видение~
знают,
что
остаточного
значит
видеть
материальный предмет. И они не смогут усвоить значение- в при,1енении
к
эмпирическим
и «достоверно»,
ятности
и
если
им
не
высказывания :м- слов указать
u
случаи
эмпирическом достоверности
че\1 разниuа
«вероятно» u
эмпирическои
и если
они
не
веро-
поняли,
в
между ними.
Для всех выражений, значения которых должны быть пока заны и не \1огут быть объяснены, из факта их обыденности для языка
следует,
что
возможны
ситуаuии,
которые
они
описыва
ют: иначе люди не смогли бы узнать об их корректном уnотреб лении. Поэтому когда философский парадокс утверждает, что употребление такого выражения дает ложное высказывание. то
доказательства обыденности выражения достаточно, чтобы па радокс был полностью опровергнут.
111 Эмпирическое высказывание может быть парадоксаль ным и не быть ложным. Парадоксальное философское высказы вание не \1ожет не быть ложным. Это объясняется т,ем, что они
nарадоксальные совсем в разных смыслах. Парадоксальное эм nирическое высказывание утверждает существование эмпириче
ских фактов, которые, по мнению большинства людей, несовме стиviЫ с существованием других, заведомо призванных эмпири
Ческих фактов. Философское же высказывание парадоксально ~ттого, что утверждает ошибочность обыденной формы речи. }()бой человек может ошибаться в том, что касается эмпири
~еских фактов: поэтому парадоксальное эмпирическое высказы
мaliиe вместе с тем бывает истинным. Но обыденная речь не SI ожет быть ошибочной. 1-Iначе говоря, обыденный язык есть зьiк корректный.
ф Мур Не:\1едленно подвергает критике высказывание филосо
!еа 0 то:м, напри\1ер, что все э:\iпирические высказывания гипо тичны или что априорные высказывания в действительности 95
··являются
правилами
грамматики:
он
чувствует,
что
здесь
Иl\f
..
плицитно содержатся нарушения обыденного языка. «49 минус 22 равно 27»- правило грамматики? «Наполеон был разб 111' при Ватерлоо»- гипотеза? Что за абсурд!» Его критика позво .. ляет нам понять, что обычное для нас употребление выраженпQ «правило
грамматики»
и
«гипотеза»
серьезно
отличается
от то
..
го, что предполагается в философских высказываниях. Если бьt
ребенок, воспринимающий язык, назвал «49 минус 22 равно 27» правилом грамматики или «Наполеон был разбит при Ва . . терлоо»- гипотезой, мы бы поправили его, сказав, что он не .. правильно употребляет язык. Философ делает свое парадоксальное высказывание о гиnо .. тетическом
его
характере
поражает
известное
высказываниями,
..
всех эмпирических
сходство
которые
мы
суждении,
между
теми
потому что
эмпирическими
обычно называем
гипотезами, 1 те:ми, которые являются для нас абсолютно достоверными нети ..
нами; это сходство он и хочет подчеркнуть. Эмпирическое вы .. сказывание,
истинность
которого
не
вполне
установлена,
но
допустима в качестве рабочей гипотезы, и абсолютно достовер ное
эмпирическое
высказывание
едины
в
том,
что
ни
одно
из
них не является логически достоверным. Иными ·словами, отри цание лю·бого из них не приводит к противоречию. Ложность эмпирического суждения, которое мы считаем абсолютно досто верным,
столь
же логически
возможна,
сколь
и
ложность
гипо
тезы. Философ, подчеркивая это, говорит, что в действительно сти все эмпирические высказывания гипотетичны. Сходным об· разом
одним
из основных мотивов
nарадоксального
высказыва·
ния о том, что эмnирические высказывания никогда не бывают абсолютно достоверными, является желание отметить этот мо· мент сходства. Конечно, лингвистический прием парадоксаль· ной речи, применяемый в данной ситуации философом, опускает различия. Он игнорирует различия, стоящие за существующим в обыденном языке разграничением абсолютно достоверных эм пирических суждений и эмпирических суждений, которы·е гипо· тетичны либо в высшей степени вероятны.
Давайте рассмотрим другой пример философского парадоК·
са. Философы иногда говорят: «Все слова неопределенны». ими движет все то же стремление подчеркнуть сходство между ело· вами с неопределенными значениями и словами ясными. Значе
ние слова является неопределенным, если в многочисленных сЯ· туациях, где встает вопрос, применимо оно или нет, люди, зfiЗ•
комые с его употреблением и со всеми обстоятельствами, не ре·
шаются на однозначный ответ либо расходятся друг с дpyror.f, так и не сумев прийти к соглашению. Назовем это «нepaзpei.III.J; мыми случаями». Следовательно, слово неопределенно, есло
связи с его применением имеется много неразрешимых случ;-
ев. Но даже для слов, значения которых нам обычно ясны, мо 3: но придумать неразрешимые случаи. Значит, единственное P3'f0 .личие м-ежду ясными и неясными словами состоит в том, q :Р6
qнсло
неразрешимых
случаев
с
первыми
из
них
относительно
,1 еньшее. Но, скажет философ, разница между большим и ма льrм числом неразрешимых случаев является чисто количествен-
110й! Поэтому он склоняется к мнению, что все слова действи тельно неопределенны. Спросим, однако, nочему обыденное yno .. требление слов <<неопределенный» и «ясный» не может способ ствовать хотя бы привлечению внимания к этим количествен
нЬI\1 различиям? Так и философствующий биолог, не видя возможности четко разграничить
неодушевленные
и одушевленные
предметы, заяв
ляет, что на самом деле вся материя одушевлена. Будучи, по существу философским, его высказывание является парадок сальным и ложным. Оно отступает от обыденного языка, вос nриняв который, мы называем все, что напоминает ры·б или до машних птиц,
одушевленным,
а
скалы, столы и прочее- неоду
шевленным.
1-1екоторые слова нашего языка употребляются парами, на при:иер, «большой» и «малый», «одушевленный» и «неодушевu
u
ленныи»,
«неопределенныи»
и
u
«ясныи»,
u
«достоверным»
и
«веро-
ятный». В обыденном языке каждое из них требует своей про тивоположности:
одушевленное
противостоит
неодушевленному,
вероятность- достоверности, неопределенность- ясности. Что то в таком словоупотреблении побуждает философов устранять одну из противоположных сторон. Когда философ говорит, что все слова
являются
неоnределенными,
то
предnолагает,
что
мы
больше не должны уnотреблять слово «ясный», т. е. отменяет его.
Допустим, мы изменили свой язык и обеспечили истинность
Фи~ТJософских утверждений: теперь уже некорректно называть материальный
предмет
неодушевленным,
эмпирическое
выска
зывание- достоверным или считать значение какого-либо слова ясны\1. Было бы это улучшением?
Ва)кно понять, что этим мы вообще ничего не выиграли бы.
С .11ову нашего исправленного языка пришлось бы нести двой
ную нагрузку. Слово «неопределенный» выnолняло бы функцию, Ранее осуществлявшуюся двумя словами- «неопределенный» и ~ясный». Но оно к этому не приспособлено. Ведь для прежнего ifiачения слова «неопределенный» существенно важно было то,
~то неопределенность противостоит ясности. В исправленном же
р ·ыке неопределенность ничему не противостоит. Слово «неоп
Вед.е.пенный» в нем должно быть оnущено за ненадобностью.
с· Итоге нам пришлось бы придумать новую пару слов с тем же
li~Ьiслом, что и слова «ясный» и «неопределенный». Исправлее liawero языка не есть его «улучшение». r
Ilарадоксальные утверждения порождены желанием фило
. . {~~ов
nодчеркнуть сходство или различие в критериях употреб
"~ес:я. оnределенных слов. Например, утверждение, что эмпири
~ ...........
liе
-- .:.s.1
суждения
не являются
достоверными,
возникает из 97
u
.. эl\1 .
стремления подчеркнуть сходство в применении выражении «аб солютно
достоверным»
лирическим на
u
суждениям, u
«достоверным»
и
«в
u
выешеи
степени
а также различие в
к эмпирическим
и
а
вероятныи»
к
применении терм 11 ..
априорным
утверждения~
Желание привлечь внимание к многообразным сходствам и раз .. личия:м и побуждает философов к парадоксам.
Я долго рассуждал о природе парадоксальных философски~ утверждений и о порождающих их соблазнах, чтобы пролить свет на .значение Мура как философа. Поразительна то, что са.-м Мур никогда не поддается искушениям. Напротив, он стойко держится обыденного языка и хранит его от любого парадокса. Философствование большинства наиболее влинтельных филосо фов состояло в их более или менее искусном опровержениь обыденного языка. Философствование Мура состояло по пре. имуществу в опровержении нарушителей обыденного языка. Роль Мура, Великого Ниспровергателя, в истории филос(J. фии в основном является разрушительной. (Важнейшая его кон. структивная теория- о добре, что оно, подобно «желтому», ес11: что-то
простое
и
разрушительного
неопределимое- естественно
анализа
бесчисленных
вытекает
попыток
из
ег,
определить
«добро».) Осознать, в какой мере философия представляет сu бой критику обыденного языка и здравого смысла и увидеть что обыденный язык должен быть правильным ____,значит понять всю
важность
и
оправданность
u
разрушительнон
деятельности
Мура. Можно задать вопрос: «Вот вы говорите, что парадокс во, никает из желания философа подчеркнуть сходство или разли чие в употреблении определенных выражений. Но если сходств{) или различие реальны и философ всего лишь привлекзет к ни··
внимание, то почему парадокс недопустим? В чем его вред?
Ни в чем, если бы в этом было все дело. Но сама форма фил<·
софекого утверждения неиз:\1енно приводит философа к ошибо·· ному представлени1о о его эмпирическом характере. «В том, чт· касается эмпирических вопросов, ничто не является достове;
ным» очень уж похоже на «В то~, что касается будущего нь нешнего поколения, ничто не является достоверным». «Kor~ человек смотрит на предмет, в действительности он видит част. своего мозга» очень похоже на «Когда человек смотрит на пре-: мет- по существу, просто световые лучи, исходящие от пре .·
:\;tета, воздействуют на сетчатку». Будучи введен в заблуж.Jе~.·:· поверхностны\11 сходством этих двух видов утверждений и зl-1·
что парадоксальность эмпирических утверждений не являеr~ возражением против их истинности, философ воображает, q ..
его парадокс действительно истинен- будто здравый c'\fъi;, ошибочно полагает, что в Э\1Пирических вопросах достия
1
достоверность. что значения слов бывают ясными, что мы коr_:,~ либо види\1 что-то иное, нежели часть своегu :мозга, что o;L., событие происходит раньше или позже, чем другое, и так ..1 3
Когда философ
считает свой
парадокс
доподлинно истин
}'lьJ'f, полезно его опровергнуть. То, что авторы парадоксов поч ти всегда наслаждаются своей правотой и ошибочностью здра вого смысла, и ложность их мнений требуется доказывать, объ
ясняет огромную значимость Мура для философии. Никто. не может соперничать с ним в деле опровержения, ибо ни у кого нет такого острого чутья на парадоксы. Чрезвычайно мощное чувство обыденного языка позволяет Муру выявлять едва уло ви\1Ьiе его нарушения.
Против этого
метода опровержения можно возразить.
Во-первых, часто не удается убедить автора парадокса в том, что он неправ. Если, например, человек утверждает, что никто и
никогда достоверно не знает об ощущениях, чувствах и восприя тиях другого человека, а Мур отвечает: «Напротив, я знаю, что вы сейчас видите и слышите меня», то, вероятно, он не почув
ствует себя опровергнутым. Это объясняется в основном тем, что Мур не сумел высветить лингвистическую, неэмпирическую при
роду парадокса, Мур словно противопоставляет одно эмпириче ское суждение другому эмпирическо-му суждению. Его ответ не проясняет, что парадокс. по сути дела, подвергает критике обы денную форму речи как некорректную и в любом случае не ка сается эмпирических фактов. Во-вторых, этот метод обходит молчанием истоки философ ских затруднений, приводящих к парадоксам. Даже если опро верждение показывает философу ложность парадокса, он все равно испытывает неудовлетворенность. Опровержение не выяв ляеr \lотивов критики обыденного языка и не устраняет соблаз на, так как не убеждает философа в бесплодности его деятель ности Короче говоря, даже коrда философ чувствует .себя опро вергнутым, Муру не удается все же раскрыть породившую па радокс философскую загадку.
Нессвершенный философский метод Мура является первым
существенным шагом к методу совершенному. Чтобы избавить !''·! uт философского парадокса, :\1Ы должны прежде всего ему
~ротивостоять, доказывая его ложность. потому что если филооф наслаждается свои\1 парадоксом, любуется им, то мы бес
~ильны. Лишь когда философ не удовлетворен и чувствует себя пnроверrнутым, можно разъяснить ему суть философской проб ~ е\tы, нашедшей свое выражение в форме его парадокса. }Q
Однако утверждение, что предложенная Муром техника oп
lio Вер)кения
является пер вы~ существенным шагом к совершен iо~у Философскому методу. не позволяет адекватно понять важ
Dо rь его роли для истории философии. Великая историческая
г:ь Мура состоит в том, что он первым из философов почув ··r овал, что любое философское утверждение, которое наруша f111JJ06Ьiденный язык, является ложным, и, следовательно, высту
t~JJс."в защиту обыденного языка от его философских наруши~н
Р.
Чизолм
ФИЛОСОФЫ И ОБЫДЕННЫй ЯЗЫК
Философское рассмотрение обыденного языка предпол гает, насколько я понима1о, обсуждение некоторых современнJ
представлений об отношении между обыденным языком и фил софией. К ним относятся, например, следующие тезисы: ( 1) мн гие безусловно важные философские высказывания «нарушаю обыденный язык, ибо предполагают его некорректное употр€ ление; (2) эти высказывания вводят в заблуждение и в корреf ной формулировке часто утрачивают свою значимость.; и ( «лiобое философское высказывание, нарушающее обыденн1 язык, является ложным». Первые два тезиса истинны, а трет1
как мне кажется, ложен. статье
и
Поэтому его анализом я в данн
u
заимусь.
Наиболее отчетливо этот тезис защищается в известной 1 боте Нор:\1ана Малкельма «Мур и обыденный язык». Малкол описывает и отстаивает метод защиты обыденного языка сот f философских
нарушителей»,
который,
по его
мнению,
пред.
жил Мур. По Малкольму, «философствование большинства н: более влиятельных философов состояло в более или менее иск ном опровержении обыденного языка». сСуть предложенной ]\ ром техники опровержения философских высказываний своди
к выявлени1о их противоречия обыdенному языку». Вопрос; том, какова в действительности техника Мура, мы здесь каса ся не будем. ( ••• ) 1 Сначала я хочу обсудить понятие корректности, а
тем
-
две лингвистические теории, положенные Малкольмо:
основание его тезиса.
Допустим, эпистемолог утверждает, что получить стоверное знание очень трудно; он говорит: «Хотя люди и
( ... )
гут быть убеждены~ что в комнате стоит мебель или что Зе существовала сотни лет в прошлом, достоверно знать об ис1 ности таких убеждений нельзя». Мы могли бы заметить, что ди все же называют такие убеждения «достоверными» и, да что обычно слово снедостоверный» относится только к гор~ более проблематичным суждениям, например к прогнозам годы.
Сказать, что кто-то употребляет слово корректно, чит сказать по крайней мере, что оно обладает для него же содержанием, что и для большинства л1одей. Язык в cJ обыденном употреблении не может быть некорректным, поев ку <<корректный язык»- синоним «обыденного языка»; Ф
( ... )
денный язык является корректным языком».
Таким обрг
Обозначенные отточиями купюры объясняются тем, что автор nc но цитирует статью Н. Малкольма «Мур и обыденный язык», котораf 1
ностью публикуется в настоящем издании.
100
верный способ узнать, употребляется слово корректно или не. J{Орректно, это выяснить, какое содержание в него вкладывают
в данном случае и каково его обычное содержание, а затем сравнить их. ( ... ) Но если в конечном итоге мы выяснили, что философ употребляет слово некорректно, то что же отсюда сле дует? Допус:им, эпистемолог действительно употребляет слово «достоверным» некорректно: не так, как это делают обычно скажем,
со
u
ссылком
на
u
некии
тип
знания,
но '
достигнуть
'
которое
для человека .погически невозможно. Ясно, что обнаружив это, мы его не опровергли. Раз мы понимаем философа, нас, конечно •
уже
не
шокирует
утверждение,
что
слово
u
«достоверным»
•
не от-
носится к убеждениям о наличии мебели. По всей вероятности, то. что
казалось
прежде
u
парадоксальным, семчас
выглядит три-
виальным и неинтересным. Но мы не опровергли философа, по скольку не показали ложности его утверждения. Действитель но, теперь мы
понимаем- чего не видели раньше,- что его вы.
сказывание является истинным, поскольку нашим убеждениям о :\1ебели не присуще то~ что он именует «достоверностью». Малкольм считает, однако, что «парадоксальное философ
ское высказывание не может не быть ложным». Значит, мы должны продолжить поиск техники опровержения. Это приво дит нас к первой из упоминавшихся теорий.
Когда философ говорит: «Ничто не является достоверным»,
он, видимо~ имеет в виду не язык, но знание и убеждение; если же следовать этой теории, то его утверждения в действительно сти явля1отся «замаскированными лингвистическими высказыва
ниями». Философ может даже не понимать этого ... ( ... ) Это распространяется и на остальных философов, склонных к пара доксам:
например,
на
тех,
которые
отрицают
реальность
про
странства и времени или утверждают, что ни один материаль
ный предмет, если его не воспринимают, не существует ...
( ... )
Столкнувшись с философией, которая на самом деле представ Jiяет собой замаскированное нарушение обыденного языка, мы должны просто разоблачить ее и опровергнуть, если она ложна,
Из чисто лингвистических соображений. Это подразумевает, очевидно, три момента, каждый из ко-
10Рых я считаю весьма сомнительным. ( 1) Сначала мы должны nоказать, что философское высказывание не является «эмпири ~еским» и не имеет отношения к «эмпирическим фактам». (2)
ф тсюда в соответствии с рассматриваемой теорией следует, что ,. li.тrocoф пытается сообщить что-то именно о языке. (3) Лишив
11~,~ самым философиiо маски, мы сумеем без труда опровергJ1Ъ ее.
rОф(1) ( ... ) Когда Малколь м говорит, что высказывание фило ·'У а 1-Ie является эмпирическим~ он, как nравило, имеет в ви
llр' Что в том (некорректном) смысле, в каком философ интер
l1llеrирует свое высказывание, его отрицание противоречиво. "'а Ьфlми: словами, в рамках (некорректного) языка, используемоJ.Iлософом, его парадоксальные высказывания необходимы.
101
И Малколь:\1 показал с больши\1 тщание\1 и изобретательно .. стью, что многие философские высказывания, в том числе и вьr
.
сказывания о достоверности,. являются в этом смысле неэ.\1ПИри,
ческими. Но очень трудно принять, как того потребовала бьt наша теория, что все парадоксальные философские высказыва .. ния в ра.\1Ках языка философов являются необходимы~и. ( .. . ) В конце концов, каждое парадоксальное философское высказы . ванне.
являющееся в этом
смысле необходи\1ым,
можно зам~ .
нить другим, столь же парадоксальным, нu не необходИ:\IЫ'-' Предположим, например, что философ (некорректно) употреf. ляет слово «знать» для описания знания, которое человек может
nолучить только на собственном опыте. Тогда он вправе сказать: «Никто не может знать о содержании чужого опыта»; и пусть это парадоксальное высказывание будет в ра~ках его языка не. обходимым. Предположим, что высказывание «Джан отличае 1 . ся от своего бакалейщика» не является необходи~ым. Тогда па. радоксальное высказывание «джон не может знать о салержа нии сознания своего бакалейщика» не бvдет необходимым; зна . чит, имеется парадоксальное фи.~1ософское высказывание, котоJ
рое,. однако,
является
эмпирическим.
Ненамного лучше и другие значения слова «эмпирический> Мы \1огли бы, например, интерпретировать «эмпирический» как «способный подтверждаться фактами». Но в этом смысле BCt процитированные
лирическими,
парадоксальные
поскольку
каждое
фактом, пусть неадекватным.
('2) ( ... )
высказывания
из
них
являются
подтверждается
эм
неки'~
( ... )
Если мы действительно обнаруживаем, что фил~~
софекий диспут не касается «эмпиричесi<их фактов», можем .,1' 1 мы заключить
отсюда. что его участники спорят о том, «каюн:
язык следует употреблять для описания этих фактов»? Для
}1t··
ня очевидно, что мы не можем сделать такой вывод. ( ... ) И·
того, что они по-разному употребляют слова, вовсе не следуеt
что они имеют различные представления о корректности. Вер• · ятно, как и у говорящих на различных '\fестных диалектах, · них и :\1Ысли нет о корректности или других достоинствах своr 1 диалектов. ( ... ) Разумеется, возможно, и на это часто ссЫЛ·
ются, что лингвистическое расхождение есть симптом какоrоф-~. значимого
неосознанного
несогласия
Некоторые
филосо
·
.
(М~лколь\-t, насколько мне известно, к ни~ не относится) Р~; суждают о :v~отивах своих коллег, употребляющих одну идиоr·· вместо другой. Но психиатр сказал бы обо всем это\1 лишь ~
что философ может говорить одно, имея в виду- неосознз~,;· или как-то иначе- что-то другое...
И было бы некорреК · ,).
представлять это так, словно философ <<на самом деле» утвеР~. даеr что-то другое. Из того, что люди по-разному употреблЯ язык, не следует еще, что они друг другу противоречат.
...
(3) ( ... ) Допустим, склонные к парадоксам философЬI д61 ствительно пытаются сообщить что-то о «правильности» ( 11 ·
денного
102
языка:
эпистемолог
говорит,
что
«некорректно>>
«ненравильно») приписывать достоверность убеждения\1: о ма1ериальных предметах; как утверждает Рассел, «правильнее го .. 80 рить,
что
вы
видите скорее часть
своего мозга,
чем
почтальо
на>>, и т. д. Можно ли считать это техникой опровержения? К сожалению, не очень ясно, что же- в соответствии с ис
слеJуемой нами теорией- имеют в виду эти философы. Перед на"tи две совершенно различные интерпретации. Согласно пер .. вой, эпистемолог думает, что люди и вправду обычно не упо1ребляют слово «достоверный» со ссылкой на убеждения о ма-
1ериальных предметах; Рассел считает, что люди привыкли го ворить так, как это делает он сам в своих философских сочи нениях ... Это толкование тезиса Малкольма, каким бы неправда nодобным оно ни было, вызвано тем, что термин «корректный язык» подразумевает обыденный язык. ( ... ) Отсюда философы вроде бы пытаются нам поведать, каково обычное словоупотреб ление. Если правильная интерпретация парадоксальных выска зываний философов в этом и состоит, то мы можем опроверг нуть их взгляды с помощыо фактов обыденного языка- ведь очевидно, что люди не изъясняются столь странными способами. Но очевидно, как мне кажется, и то, что философы не пытают
ся утверждать~ будто обычно люди говорят именно так. Эписте 'tолог не утверждает, даже неосознанно, что люди не употреб ляют слово <<достоверный». Рассел, конечно же, жаждет сообщить
на:\t
не
то,
что
..
нормальным
человек
никогда
не
говорит,
будто он видит со.пнuе, но то, что он действительно говорит это и тсv1 ca,tыVI ошибается. Больше того, я не могу поверить. что
Расселу и другим философам приписывают именно это. Вероят нее
а.пьтернативная
интерпретация
их
позиций...
По
мнению
Лазеровица *, философы высказывают парадоксальные суж.J.е ния ('Корее как «предположения», чем как «утверждения».
( ... )
Hu если остановиться на том, что они просто предполагают, то мы снова остае\1ся без \1етода опровержения, поскольку, как от
nечает ..ТJазерОВИЦ, предПО . 10}1{еНИЯ «НИКаК НеЛЬЗЯ опровергнуть». редположение
\1ожет быть опрометчивым, но не является ни
Истинны\t, ни ложны~ и, следовательно, не может быть опро Вергнуто. ( ... ) li
.,Вторая лингвистическая теория Малкольма, будь она истин
; он, действительно, вооружила бы нас методом опровержения.
~ · > В обыденном языке, по убеждению Малкольма, есть сло на, ra\1o употребление которых свидетельствует о том, что они
!f;eioт денотат. Иначе говоря, из их употребления в обыденном
1'~ hll\e \1Ы ~ложем сделать вывод, что, действительно, есть что-то 'il)~oe, к чеv1у они относятся. ( ... ) По мнению Малкольма, из 'Чi о, что выражения типа «раньше»,
«позже», <<слева», <<За»,
~\tад», «\1атериальные предметы», «возможно», «достоверно» ·~JI~I()т хождение, мы можем сделать вывод, что они действи ~04
1-Io к чему-то относятся. Таким образом, если мы знаем, что
1{а~бные слова употребляю гс я в обыдРнно:vr языке, то можем ать
что любой философ, утверждающий, будто нет ника103
ких ситуаций достоверности или никаких материальных предме. тов и т. д., ошибается. Значения этих интересных с философ .. екай точки зрения выражений, по Малкольму, должны быть no. казаны; они не могут быть объЯ'снены людям «В терминах зна .
" уже известных им чении
слов».
«Для всех выражений, значения которых должны быть no1ea .. заны и не могут быть объяснены (как можно объяснить значе ние слова «пр из рак»), из факта их обыденности возможны
многочисленные
ситуации,
которые
следует, чтс,
они
описывают·
иначе люди не смогли бы узнать об их корректном употребле~ нии. Всегда, когда философ·ский парадокс утверждает о таком выражении, что его употребление неизменно порождает ложное высказывание, доказать, что это выражение является обыден. ным,
значит полностью опровергнуть парадокс».
Положим, эта теория истинна. Каких философов она помо. жет опровергнуть? Не эпистемолога, по мнению которого, мы не имеем достоверных убеждений о материальных предметах, ведь
он
может
отрицать
их
достоверность
и
все же
оставатыся
неуязвимым, стоит ему только допустить достоверность, скажем,
чувственных данных или элементарной арифметики. техника
распространяется лишь
на тех,
И'бо эта
кто утверждает, что нет
никаких ситуаций~ где уместны наши «философские» слова. Да.
же если бы нам уdалось найти философа, который говорит: «Ни что не является достоверным» или «Слово «достоверный» в его обычном смысле не имеет значения», и то мы не смогли бы его опровергнуть, если бы не знали, что он употребляет эти слова корректно. Если бы эпистемолог сказал, например: «Ничто не является достоверным», то мы были бы ·бессильны, посколЫ\"~ знаем, что он употребляет слово «достоверный» некорректно и не так, как обычно. Следовательно, эта техника действенна когда слова употребляются корректно. ( ... ) Таким образоN надо знать еще, когда доказательство лингвистической некор
ректности будет методом опровержения. Наиболее беспроигрьпn· на эта техника по отношению к философам, которые, коррект
но употребляя обыденный язык, делают о нем ложные утверЖ дения, или, скорее, делают утверждения, которые были бы ло~ ными, будь эта теория истинной.
Как же обосновать то, что любопытные с философской тоq
ки зрения слова «достоверный», «материальный предмет» И дР объяснимы только остенсивно, т. е. с помощью демонстраlll~'· их применения? Трудно представить себе, как можно таким разом объяснить, например, выражение «возможно, что».
0
и·
<· ·.,.
Еще труднее вообразить случаи истинного употребления cJif ~
«ВЫ"\1ышленный», «воображаемый», «ничто», «несуществуюiil~~
и <<невозможный». Философ, к которому применяют этот ме'fе~· ответит, что люди обычно усваивают значение слов «достоВq~~ ный», «материальный предмет» и т. д., теми же способам:II, Р' 1 ·
и значение слов «невозможный» и «ничто». Он скажет, на~~{) -мер, что люди обращаются к «методу контраста»: схватЬ1 13
104
значение слова
слова «возможный». 811 я
u
значении
u
«невозможным»,
слов,
( ... )
противопоставив
его
значению
Существуют и другие методы сообще ..
например
«метод
nределов»- ко г да
nоня-
111е «Совершенный круг» объясняют, демонстрируя последова тельно формы, которые прибJlИжаются к окружности как к пре делу... ( ... ) Возможен даже «метод иллюзии». Допустим, мы разъясняем ребенку значение слова «храбрость» на примере че ловека, хладнокровно воспринимающего ситуации, которые, как
мы ошибочно убеждены, он считает опасными. Если ребенок 0 и.rибается вместе с нами, то он сможет абстрагировать каче ство «храбрость» так, как мы того требуем; из-за этой ошибки остенсивное
объяснение
выполняется
здесь
без
демонстрации
nравильного применения слова. ( ... ) Изучение психологии язы .. ка, несомненно, открыло бы и другие способы объяснить значе ния слов. Вряд ли подобные предположения были бы неприем лемыми для парадоксально мыслящего философа. ( ... ) Таким образом, нам не удалось достаточно обосновать тезис «любое философское высказывание, нарушающее обыден ный язык, является ложным>>.
Многие философские высказывания действительно наруша ют обыденный язык и в результате вводят в заблуждение или ка жутся более значительными, чем на самом деле; философы дей ствительно могут впасты в словесную путаницу. Малкельм-и в этом один из ценных результатов его работы- показал, на· сколько легко все это происходит. Но в остальном, по-моему, обыденный язык не слишком значим для философии, вопреки мнению Малкельма и некоторых других.
Дж.
Остин
ЗНАЧЕНИЕ
СЛОВА
Образцы, смысла
1.1. l.II. 1.2} 1.21 i 1.22 . 2.1 .. 2.11.
Что-есть-значение (слова) «крыса»? Что-есть-значение (слова) «слово»? Что такое «крыса»? ЧТО Та КОе «СЛОВО»? Что такое «морда» крысы? Что-есть-значение (фразы) «Что-есть-значение?»? Что-есть-значение (предложения) «Что-есть-значение (слова) «Х»?»? Образцы бессмыслицы
Что-есть-значение слова? Что-есть·значение любого слова? Что-есть-значение слова вообще? Что такое значение-слова?
] .211. 1.22. ] .221. 2.1. 2.11. 2.12.
Что такое значение- (слова) -«крыса»? Что такое «значение» слова? Что такое «значение» (слова) «крыса»? Что-есть-значение (фразы) «значение слова»? Что-есть-значение (предложения) «Что есть значен (слова) «Х»?»? Что-есть-значение (пред.,lожения) «Что такое «значен1 «СЛОВа» «Х»?»?
I Эта статья посвящена анализу фразы «значение слоЕ Она состоит из четырех частей, первая из которых мне пр ставляется довольно банальной, зато вторая часть являе крайне запутанной. Сначала я попытаюсь показать, что фр. «значение слова» является в общем опасной фразой-бессм лицей. В двух других частях я в свою очередь рассматриЕ два часто возникающих в философии вопроса, которые я1 нуждаются
в
новом
и
тщательном
исследовании,
если
мы
позволяем больше навязывать нa:vt эту «удобную» фразу «зна ние слова»
.
.Я хочу начать с некоторых замечаний пn поводу «значеJ слова». Полагаю, что многие уже представили себе почти или хотя бы часть того, о чем я буду говорить. Но паскол это нельзя отнести ко всем, то, подвергая порке новообрат ных, я
извиняюсь
перед ними.
Одно предварительное замечание. Справедливо утверждс
ся, что только предло:JJсение имеет значение. Правда, мы \10)J попросить «отыскать значение слова» в словаре. Тем не ме кажется, что смысл, в котором слово или фраза «имеют знс ние», произведен от смысла, в котором «имеют значения» пr
ложения. СJlедовательно, сказать, что слово или фраза «И:\1· значение»,
значит
сказать,
торых
они
содержатся,
Знать
же значение,
и
что
эти
которое
существуют
предложения,
предложения
«имеют
имеют
или
слово
в
значен1
фраза,
зн2
знать значения предложений, в которых они содержатся. J что
может
слова», это
сделать
словарь,
предложить
когда
помощь в
мы
«отыскиваем
понимании
значЕ и
предложении,
держащих данное слово. В исходном смысле то, что «и'\1еет ~ чение», является предложение~1. Предшествующие филоса обсуждавшие проблему «значения слова», были склонны до:
кать специфические ошибки, которых избежали более поз~ философы, обсуждавшие, скорее, параллельную проблему «: чения предложения». И если мы хотим сохранить бдителЫI(
по отношению к этим специфическим ошибкам, то должны
1
робно их рассмотреть.
Можно привести множество примеров предложений, со. жащих фразу «значение слова является таким-то». «ОН не ет или не понимает значения слова пила.» «Я объясню еМУ ·
106
qение слова древко» и так дадее
Я прежде всего собираюсь
рассмотреть общий вопрос: «Что есть значение того-то?», или <
что
в
повседневной
жизни
меня
спросили:
«Что является значением слова характерный?» Я могу отреаги
ровать дваяко qe\1
Либо я отвечаю, пытаясь словами описать то,
является характерность, предлагая для этого примеры предu
лол<ении,
в
которых
используется
слово
v
характерныи,
а
также
u
npиvtepы предложении, в котарыл данное слово не используется.
давайте назове~ этот вид ответа «синтаксическим объяснени е,~>> слова «характерный» на данном языке. С другой стороны, я
,tory
делать
то,
что
можно
назвать
u
«демонстрациеи
семанти-
ки» слова, позволяя спросивше\llу представить себе или даже реально ниями,
испытать
ситуации,
содержащими
слова
корректно
описываемые и
«характерныи»,
предложе-
«характерность»
и
т. д., а также ситуации, для описания которых не следует ис nользовать данные слова. Это, конечно, простой случай, но эти два вида процедур ;будут возможны по крайней мере для наибо лее общеупотребительных слов. Если же я захочу выяснить, «понимает
ли
он
значение
слова
....
характерныи»,
то
также
дол-
жен дей~ствовать этими двумя способами, которые, вероятно, не могут быть отделены один от другого. Получив предложенным выше способом ответы на вопросы типа: «Что является значением (слова) <<крыса»?», «Что явля ется значением (слова) «кошка»?», «Что является значением (слова) «циновка»?» и оставаясь философами, мы пытаемся за дать следующий общий вопрос: «Что такое значение слова?»
Однако в этом вопросе есть какой-то подлог. Мы не подразу мевае:\1 с его помощью вполне приемлемый вопрос «Ч·то такое значение (слова) «слово»?»,. поскольку этот вопрос будет не бо лее общи\1:, чем вопрос о значении слова «Крыса», и на него можно ответить сходным образом. Скорее, мы хотим спросить:
«Что такое значение слова-вообще?» (или «любого слова»). Те
nерь, если мы на мгновение остановимся для того чтобы поду мать, то обнаружим, что это совершенно абсурдный вопрос,
чтобы пытаться на него отвечать. Я могу задавать только воп Росы, имеющие форму: «Что такое значение «Х»?», если «Х»
есть некоторое конкретное слово, о которо\1 спрашивается. Наш
nредnолагаемый общий вопрос в действительности является сомнительны\1: вопросо\1:- одним из тех, что часто возникают в
ФнJiософии. Мы можем называть это заблуждение спрашивани ~\t <<ничего-в-частности», которое обычно
осуждается здраво
~ Ьiслнщими людьми, но с некоторым самодовольством призна
ntся философами и называется ими «генерализацией». Можно IIРИвести множество примеров подобных заблуждений, в част с~~ти, со словом «реальность». 1V\ы начинаем ·с обы·чного вопро1{ •
«1\ак можно отличить реальную
крысу от воображаемой
}{~Ьiсы?», а заканчивае~ вопросом: «Что такое реальная вещь?», 10 РЬ11'-'1
просто приводит к возникновению абсурда.
107
Ошибку в данном случае мы можем проиллюстрировать еледующи~ образом. Вместо того чтобы спрашивать: «Что такое значение (слова) «крыса»?», мы можем спросить: «Что такое «крыса»?» и т. д. 1-Io если наш вопрос будет поставлен в этой форме, то становится очень трудно сформулировать любые об .. щие вопросы, интересующие нас в данный момент. Может быть, подойдет форма: «Что такое что-нибудь?» Немногие философы были настолько безрассудно храбры, чтобы отважиться зада. вать подобные вопросы. Поэтому мы не должны склоняться к тому, чтобы обобщать вопрос «Знает ли он значение (слова)
«крыса»?» до вопроса «Знает ли он значение слова?», который становится
просто нелепым.
Столкнувшись
лицом
к лицу
с абсурдным
вопросом
«Что
есть значение слова?» и, возможно, неясно признавая, что он и должен быть абсурдным, мы тем не менее не спешим махнуть на него рукой. Вместо этого нам следует тщательно изучить
трансформации этого вопроса. До сих пор у нас спрашивали: «Что-есть-значение (слова) «крыса»?» и т. д., вплоть до «Что есть-значение слова?» Сбитые с толку, мы изменим написание дефиса, чтобы спросить: «Что есть значение-слова?» или с:Что такое «значение» слова?» ( 1. 22). Для краткости я только ука жу другой вопрос (J .21). Легко видеть, насколько эти вопросы отличаются один от другого. Однако множество традиционных ответов
ных
типа:
«понятие»,
ощущений»
псевдовопрос. сколько
шагов
равно
«идея»,
являются
Продвигаясь назад,
мы
или,
«представление»,
сомнительными
скорее,
продолжим
«класс
ответами
возвращаясь
задавать
сход
на
вопросы
на
не.
типа:
«Что есть значение-слова «крыса»?», который настолько же сомнителен, насколько вопрос «Что-есть-значение (слова) «крЫ· са»?» подлинен. И снова мы отвечаем: «идея крысы» и так да лее. Насколько забавна данная процедура, можно себе уяснить
из следующего примера.
Предположим, что здравомысля1дий
человек, находясь в затру дненпи, спрашивает меня: «Что явля· ется значением (слова) <<вла:~кность.»?» и получает ответ: «Идея понятия "влажность''» или «I(ласс чувственных данных, кото· рые соответствуют тому, чтобы можно было сказать: "Вла.Ж·
но"». Скорее всего этот человек сочтет меня слабоумным ..N\не :~ке после этого следует сделать вывод, что я предложил еМУ объяснения не того сорта, которые он от меня ожидал.
Для того чтобы разоблачить этот псевдовопрос, давайте раС'·
С)!lотрим
параллельный случай, который пока
еще никого ее
вводил в заблуждение. Предположим, что я спрашиваю: «В чеМ смысл совершения того-то-и-того-то?» Например, я спрашиваiО старого священника Уильяма: «В чем Сl'#ЫСЛ стояния на голо .
ве?» или «В чем смысл балансирования угрем на кончике но: са?» Получив стандартный ответ, я задаю свой третий воnроС· «В чем смысл совершения чего-нибудь- не чего-нибудь в част· ности, а просто чего-нибудь?» Тут он меня, без сомнения, nрос
то столкнет с лестницы. Но кто-то другой, поставив этот )l{e 108
~~ 1•
_130 прос
и
не
u
наидя
на
него ответ~,
очень
возможно,
буд~т
вы-
нУжден покончить жизнь самоубииством или обратиться к ц~ к
вi1. (К счастью, на вопрос: «Каково значение слова?» реагир/ю; 1\1 енее серьезно, ограничивансь написанием книг.) С другой сто роны, более смелый интеллектуал станет, без всякого сомнения
спрашивать: «В чем смысл-совершения-некоторого-дела?» или; «Б чем «смысл» совершения чего-то?», переходя постепенно к
.вопросам типа: «Что является смыслом-поедания-сала?» и т. n. таким образом, мы должны будем завести новый универсум u
.сущностеи
«смысл
совершения»~ не
сомневаясь
предварительно
в их существовании.
Для прояснения ситуации давайте рассмотрим пример, ко-
7орый отличен от случая «Что такое значение?». Я могу не толь. ко спросить: «Что такое квадратный корень из 4?», но также задать вопрос: «Что такое квадратный корень из числа?», кото рый или абсурден, или эквивалентен вопросу «Что такое «квад ратный корень» из числа?» Я могу дать дефиницию «квадрат ного корня» из числа, а именно: для лю·бого данного числа Х
«КВадратный корень из Х» есть определенная дескрипция дру того числа Jl. Приведенный пример отличается от нашего случая те~, что «значение Р» не является определенной дескрипцией ~какой-либо сущности.
Общий вопрос, который мы хотим задать по поводу «значе ния» наилучшим образом формулируется так: «Что-есть-значе ние (фразы) «что-есть-значение (слова) «Х»?» Тип ответа, коu
торыи нам
следует дать
на
этот
u
вполне разумвыи
вопрос,- тот
самый, с которого я начинал обсуждение. Когда меня спраши вают: «Что-есть-значение (слова) «Х»?», я отвечаю, объясняя его синтаксис и демонстрируя
его семантику.
Это все должно казаться очевидным, но я хотел бы отметить, что сказанное, однако, легко забывается. Даже те, кто счита ют, что «понятия», «абстрактные идеи» и т. д. являются фик тивными сущностями, которым мы частично обязаны нашими вопросами
по
поводу
«значения
слова», тем
не
менее думают,
будто есть нечто~ являющееся «значением слова». Так, Хэмп шир 1 подверг критике теори1о, согласно которой существует та кая вещь, как «Значение слова». Он считает ошибочным мнение о том, что есть единичная вещь, называемая значением; и если «понятие» на эту роль не подходит, то ни один «образ» не мо Жет быть единственным значением общего слова. На основа нии этого Хэмпшир посчитал, что значением слова в действи. тельности должен быть «класс сходных единичных идей». сЕсли Нас спрашивают: «Что это значит?», то мы указываем (!) класс единичных идей». Но «класс единичных идей» так же является
Фиктивной сущностью, как «понятие» и ..ТJИ «абстрактная идея».
-------S .• ,,ldeas, Propositions and Signs", in the "Proceedings of the Aristotelian °Ciety", 1939-1940 *.
109
Сходным образо:vt Ч. У. ~\оррис (в Энциклопедии единой науки) критиковал
тех,
кто
считают
«Значение»
чем-то
определенным,
тe:vt, что «просто локализовано» г де-то. Ошибка, по его мнению, заключается
в
том,
что
люди
ду:мают
о
«значении»
как
о
виде
сущности, которая может быть полностью описана без указания на общую деятельность «семиозиса» Он также сделал не-
*.
сколько
непроду:\1анных u
с.пова- каждыи
знак
u
за~ечании
имеет
по
десигнатум,
поводу
«десигнатума» u
которым
представляет
собой не единичную вещь, а тип~ или класс объектов. Но этот <<десигнатум» есть такая же фиктивная сущность, как и «Пла. тоновская идея», вводимая из-за той же самой ошибки разыс. кания «значения (или десигнатума) слова». Поче:му же мы склонны незаметно возвращаться назад, на проторенный путь заблуждений? На это есть три главные при чины. Во-первых, существует странная уверенность в том, будто
все слова являются именами~ т. е. фактически собственными и:v1ена:\1и. Поэто:vtу они обозначают и указывают тем же самым способом, что и собственные имена. Но точка зрения, признаю щая, что общие имена «имеют денотат» так же, как его имеют имена собственные, столь же ошибочна, как и точка зрения~ признающая, что собственные имена «и:меют коннотацию»** так же, как ее И\1еют общие имена. Во-вторых, мы страдаем бо лее общей болезнью, которая заключается в следующем. Если мы дae:vt
анализ
определенного
предложения,
содержащего
сло
во или фразу «Х»" мы склоняемся к тому, чтобы по результатам нашего анализа выяснить: «Что в этом есть «Х»?» Напри'VIер, мы провели анализ предложения «Государство владеет этой землей» с помощью предложений об отдельных людях, их от ношениях и взаимодействиях. Затем мы спрашиваем: «Хорошо, но что во всем этом есть государство?» И могли бы ответить, что государство есть совокупность индивидов, объединенных опре деленным образом. Или, если мы проанализировали утвержде ние «Деревья могут существовать невоспринимаемыми» череJ утверждения
о
чувственных
данных,
то
не
успокоим·ся
до
тех
пор, пока не скажем, что нечто «действительно» «существует не восприн~Iмаемым»- отсюда теории по поводу «сенсибилий» **,:· В нашем же случае, получив все, что требовалось, а именно: объяснение вопроса «Что-есть-значение «Что-есть-значение (слова) «Х » ?», мы все еtце склоняемся к ошибочному предпо ложению о том, что наше исходное предложение содержит сос
тавляющую
часть «значение
(слова)
«Х»», чтобы
спросить:
«Хорошо, но что же есть значение слова «Х>>, в конце концов?~ И мы отвечаем: «Класс сходных единичных идей».
Разумеется, мое объяснение мотивов, лежащих за всем эти~,
может быть только удобной дидактической схемой. Хотя я не думаю, что это так, но я осознаю, что нельзя приписывать дрУ
гим мотивы, особенно рациональные мотивы. Так или иначе. но
я утверждаю, что нет ни одного простого и имеющегося под РУ .. кой ·слова, называе:vtого «значением
110
(слова) «Х»».
11 Теперь я перехожу к первому из двух положений, кото рые нуждаются
в
тщательном
исследовании,
если
нам
больше
не навязывается «удобная» фраза «значение сло-ва». То, о чем я здесь буду говорить, не столь ясно, как это должно быть. Мы постоянно задаем вопрос: «Является ли У значением
или частью значения, или содержится в значении Х или нет?». Излюбленный способ ответа на данный вопрос- в свою очередь .спросить: «Является ли суждение «Х есть У» аналитическим или синтетическим?» Мы предполагаем, что У либо должно быть частью значения Х, либо вообще не есть его часть. Тогда если У является частью значения XJ следует сказать, что суждение ~х не есть У» будет самопротиворечивым; в то же время если У не является частью значения XJ то сказать, что «Х не есть У», можно без всяких затруднений- такое положение дел бу дет легко «попятным». Кажется, что все сказанное должно быть чистейшим здравым смыслом. Это и было бы чистейшим здра вым С\1Ыслом, если бы «значение» было вещью в самом обыч ном смысле, которая сама состоит из ча-стей. Но оно таковой не является. К сожалению, многие философы, которые знают, что -«значение» не является вещью, говорят так, как будто У долж но быть или не быть «частью значения» Х. Суть дела заключа ется в следующем: если «обънснение значения слова» и в са мом деле есть особый вид деятельности и если нет ничего, что
действительно следует называть «значением слова», тогда фра ~ы типа «часть значения слова Х», как и «левое, висящее в воз духе»,
являются
полностью
неопределенными- мы
просто
не
понимаем, что это значит вообще. Мы, используем рабочую .мо
дель, не соответствующую фактам, о которых ,мы действитель но хотим говорить. К. о г да же мы рассмотрим именно то, о чем хотим говорить, а не рабочую модель, встанет вопрос о том, что вообще подразумевается под тем, что суждение является или «аналитическим», или «синтетическим». Этого мы просто не знаем. Конечно, мы чувствуем склонность сказать: «Можно .легко привести примеры аналитических и синтетических сужде
ний: «Быть профессором не является частью значения быть че ..ловеком» и т. д.; «А есть А является аналитическим ( суждени ем)». Все это так, но от нас ведь требуют общую дефиницию того, что мы подразумеваем под «аналитическим» и «синтетиче
ским». Если же мы лишь собираемся подтвердить нашу догму о том, будто каждое суждение является либо аналитическим, ли
бо синтетическим, то обнаруживаем, что не способны прибегать
1< nомощи чего бы то ни было, за исключением нашей рабочей .Модели. С самого начала ясно, что ·С помощью этой модели не Удастся провести различие между синтаксисом и семантикой.
Наnример, говорить о противоречивости каждого предложения
(т. е. является ли оно самопротиворечивым или нет), значит го
Зорить, будто все предложения, которые нам запрещается вы111
сказыватьt нарушают синтаксические правила и могут быть ре дуцированы к буквальным самопротиворечиям. Но при этом упускаются из виду семантические соображения, что, к сожа
лению, свойственно философам. Давайте рассмотрим два случая в отношении вещей, о которых просто ничего нельзя сказать~ хотя они и не являются «самопротиворечивыми», и мы не склон ны
говорить,
что
имеем
«синтетическое
априорное>>
знание их
противоречивости (в чем многие, разумеет·ся, ·были бы заинте ресованы). Начнем со случая, который, будучи отнесен скорее к пред ложениям., чем к словам., не совсем соответствует теме разгово
ра, зато сможет нас воодушевить. Возьмем хорошо известное высказывание «Кошка на коврике, но я этому не верю»*. Оно
кажется абсурдным. С другой стороны, «Кошка на коврике, и я этому верю» кажется тривиальным. Если мы применим тради ционную дихотомию и скажем, что либо высказывание р пред полагает высказывание r, либо р совместимо с не-r., то по от ношению
к
нашему примеру можно сказать, что «кошка
на
ков
рике» предполагает «И я этому верю», из чего следует триви альность добавления «И я этому верю», а также абсурдность добавления «НО я этому не верю». Конечно, «КОШh.а на коврике» не предполагает того, что «Остин верит, что кошка на коврике» или
что
u
«rоворнщии
верит,
что
кошка
на
коврике»,
поскольку
говорящий может лгать. На самом деле не р, а утверждение r предполагает: «Я (тот, кто утверждает р) верю, что р». «Пред полагает» здесь должно быть дано в специальном смысле, так
как суть не в том, что «Я утверждаю р» предполагает (в обыч ном смысле) «Я верю, что р», поскольку я могу лгать. Смысл здесь
тот
же,
что
и
при
задавании
вопроса,
когда
я
«подразу
меваю», что не знаю на него ответа. Утверждая р., я даю по нять,
что верю, что р.
Основание того, почему я не могу сказать «Кошка на коври ке,
но
я этому не
верю»,
заключается
не в
нарушении
синтак
сиса, не в том, что это предложение «самопротиворечиво». Ско
рее, какая-то семантическая конвенция (конечно, имплиuитная) по
поводу
ситуативного
использования
слов
препятствует
вы
сказыванию этого предложения. Но что это такое, еще следует выяснить. Давайте отметим одну важную особенность. Прини мая во внимание, что «Р, и я этому верю» является чем-то три
виальным, а «р, но я этому не верю»- бес.смысленным, третье
предложение «р., но я мог бы этому не nоверить» вполне имеет смысл. Давайте обозначим эти три предложения Q, не-Q, смо· жет быть, не Q». То, что препятствует нам говорить, что «Р» предполагает «я верю, что р» в обычном смысле слова «предnо
Jiагает», демонстрируется следующим фактом: хотя не-Q (ка ким-либо образом) абсурдно, «может быть, не Q» отнюдь не является абсурдом. Но в обычных случаях предполагания не только не-Q абсурдно, но и «может быть, не
Q»
тоже абсурдно.
Например, «треугольники являются фигурами и треугольникll
112
не имеют формы» не более абсурдно, чем «треугольники явля ются фигурами и треугольники могут не иметь формы». Рас смотрение высказывания «может быть, не
Q»
дает возможность
определить, в обычном ли смысле р «предполагает» r или толь ко в специальном смысле слова «предполагать».
Зафиксировав все это, давайте теперь рассмотрим предло жение, которое, на мой взгляд, не может классифицироваться или как «аналитическое», или как «синтетическое». Я имею в
виду предложение «Этот Х существует», где Х есть нечто ощу шаемое, например, «Этот шум существует». При попытке клас сифицировать его одни могли бы указать на тривиальность nредложения «Этот шум существует» .и на абсурдность предло жения «Этот шум не существует». Следовательно, можно было бы сказать, что существование есть «часть значения»
(слова)
этот. Другие бы отметили, что предложение «Этот шум мог бы не существовать» обладает смыслом. Но тогда существование не может быть «частью значения» (слова) этот.
Обе стороны, как мы сейчас имеем возможность видеть, кор ректны в своих аргу.ментахJI но некорректны в своих выводах. Истинным же, как представляется, должно быть то, что исполь зование слова «этот» (но не само слово «этот») позволяет по нять,
что
чувственные
данные
указывают
на
«существование».
Исторически, вероятно, приведенный факт по поводу трех предложений: «Этот шум существует», «Этот шум не сущест вует» и «Этот шум мог бы не существовать» был выделен еще до того, как философы заявили, что предложение «Этот шум су ществует» должно ·быть либо аналитическим, либо синтетиче ским. Многие философы тревожились по поводу этого факта, предполагая, что предложения должны быть теми или другими, и с болью осознавали трудности выбора. Я считаю, что рас смотрение аналогий между этим и другими случаями освободит нас от пугала классификации, в основе которой лежит пред
nоложение о том, будто все
предложения должны
быть либf>
аналитическими, либо синтетическими. Это придаст нам смело сти рассуждать
о фактах во всей их действительной сложно
сти. (По крайней мере, это должно привести к пересмотру «Це зарь лыс» и похожих высказываний. Но я не могу здесь в это Углубляться.)
Однако мы пока едва только приступили к серьезным рас ·суждениям. Мы только почувствовали первоначальный трепет.
обычно испытываемый, когда прочные основания nредубежде liия начинают уходить из-под ног. Вероятно, существуют другие случаи, когда нет возможности сказать, не впадая в заблужде
liия, является ли У «частью значения» Х или не является. Давайте рассмотрим фразы «Считается мною хорошим» и
«Мною одобрен». Должны ли мы здесь спешить с дихотомией:
.lluбo «было мною одобрено» есть часть значения «считалось ~Ною хорошим», либо нет? Является ли предложение «Я счи-
1'а10 Х хорошим, но я не одобряю Х» самопротиворечивым? Ко ..
113
нечно,
вербально оно не самопротиворечиво.
«Реальную» же
его самопротиворечивость будет сложно установить. Мы, разу .. меется, можем полагать, что оно должно быть либо тем, либо иным,
«только трудно решить,
каким»,
или же что
«это
зависит
от того, как мы используем слова». Но те ли это реальные труд.
ности, которые преследуют нас? :Конечно, если бы было уста новлено, что каждое предложение должно быть либо аналити. ческим, либо синтетическим, тогда трудности должны быть та. ковы. Но дело в том, что это не было установлено, нет даже объяснения того, что именно эта дистинкция подразумевает, по .. ~кальку
она
задается
исключительно
через
указание
на
нашу
убогую рабочую модель. «Я считаю, что Х хороший, но я не одобряю его» может не быть ни самопротиворечивым, ни «со. вершенпо осмысленным» (подобно тому как «Я считаю, что Х восхитительный, но я не одобряю Х» является «совершенно ос .. мысленным»). Вероятно, этот пример все же не поставил вас в нелuвкое положение. Нельзя ожидать, что приводимые примеры равно
понравятся
всем.
Давайте приведем
некоторые другие приме
ры. Является ли суждение «То, что является добром, должно существовать» аналистическим или синтетическим? Согласно
теории Мура, оно является «синтетическим», к тому же в «Прин ципах этики» он полагает его истинность как нечто само собой разумеющееся. Но это как раз иллюстрирует один из главных недостатков акцентирования того, что предложение обязатель но должно быть либо синтетическим, либо аналитическим: упус каются некоторые общие предложения, которые определенно не являются ложные,
аналитическими, другими
но
словами,
которые
речь
идет
трудно о
понимать
«синтетическом
как
апри
орном знании». Рассмотрим предложение, имеющее дурную сла ву: «Розовый больше подобен красному, чем черному». Было бы опрометчивым считать, что здесь мы имеем «синтетическое апри
орное знание» на том лишь основании, что «быть скорее крае· ным, чем
черным»
ОПредеЛеНИЯ»
не является
«рОЗОВОГО»
И
«частью
ЧТО
значения»
«НеПОСТИЖИМО»,
или
«частью
ЧТО
розаВЫИ
...
должен быть более подобен черному, чем красному. Даже еели это и так, т. е. данные фразы вообще имеют ясное значение, все же остается
вопрос:
имеем
ли
мы
здесь «синтетическое»
апри
орное знание? Рассмотрим несколько примеров из Берi<ли. Является лй протяженное «частью значения» окрашенного или оформленно
го~ или же оформленное есть «часть значения» протяженного? ,Будет ли «est sed поn percipitur» * самопротиворечивым, еслй говорить о чувственных данных, или нет? И не указывает ли
наша обеспокоенность на возможность упрощенного понимания всего этого?
Ясно высказаться о том, какие же имеются возможности, Я
в настоящее время не могу. (1) Очевидно, что мы должны от бросить старую рабочую модель, поскольку принимаем во вни114
,irание
кой. т.
е.
существование
(2)
различия
между
синтаксисом
и
семанти
Но также очевидно, что наша новая рабочая модель. u
предполагаемыи
u
«идеальныи»
язык, во
многих отношениях
является самой негдекватной моделью любого действительного языка:
аккуратное
разделение синтаксиса
и
семантики, экспли
uитно сформулированные правила и конвенции, точное опреде ление границ их применения- все это вводит в заблуждения. Действительный язык содержит немного, если вообще содер жит, эксплицитных конвенций, и в нe:rvJ вообще нет резких гра ниц между сферами действия правил, между синтаксически\1 и семантически:v~. (3) В конце концов заметно наличие трудностей, связанных с нашим воображением, с его особой зависимостью от
слов.
Дабы укрепить наше убеждение, что эти рассуждения мо гут
послужить
ликвидации
самой
дистинкции
«аналитическое
или синтетическое», давайте расс:\!lотрим сходный и более близ кий случай. Разве не очевидно, что любое высказывание долж но предполагать нечто противоречащее ему? Тем не менее ока зывается. что это не так. Предположим. что я в течение четырех лет жил в гармонии и дружбе со сварливой женой, а затем
происходит скандал. Возможно, мы спрашиваем себя: «Это дей ствительно сварливая жена или это не сварливая жена? Это ли бо гак, либо не так, но мы не можем быть уверены, как имен но». Но ни «это действительно сварливая жена», ни «В дейст вительности это не сварливая жена» не соответствуют фактам семантически,
поскольку
предназначены
ДJIЯ
других
u
ситуации.
Вы не можете сказать, что в перВО:\1 И:\1еется в виду то, что связано со скандалом, а во втором - то, что вело себя подоб ным образом в течение четырех лет. Сходные трудности су~щест вуют по поводу выбора между фраза\1и «это галлюцинация» и «это не галлюцинация». Здравомыслящий человек обращается в таких случаях к Ватсону со словами: сА что бы вы сказали?
Как бы вы оnисали это?» Трудность заключается именно в том, что вообще невозможны короткие описания, которые бы не вво дили в заблуждение. Единственное, что можно без тру да. сде лать, это представить описание фактов со всеми подробностя
ми. Обычный язык ломается в экстраординарных случаях. (В таких случаях причина поломки является семантической.) А вот
идеальный язык, без сомнения, не будет ломаться~ что бы ни случилось.
1-Iапример,
в физике, г де наш
язык лаконичен для
того, чтобы точно описывать сложные и необычные случаи, мы лингвистически готовы к худшему. В обычном же языке мы к этому не готовы, и слова обманывают нас. Поэтому если мы го ворим, будто наш язык подобен идеальному языку, мы искажа ем факты.
Рассмотрим теперь фразы сбыть протяженным» и «быть оформленным». В обычной жизни мы никогда не попадаем в ситуации, для которых мы были бы обучены говорить, что нечто является протяженным, но не имеет формы, и наоборот. Все мы 115
обучены использовать эти слова только в тех случаях, в кото рых корректно использовать их вместе. Предположим, однако,
что кто-то говорит:
«-LY
протяженно, но не оформлено». Мы не
можем понять, что это «могло бы значить», поскольку вообще u
нет
никакои
u
семантическом
конвенции,
u
эксплицитнои
или
им-
плицитной, покрывающей этот случай. Тем не менее так гово рить вил
все же по
не запрещено,
поводу
того,
что
поскольку нет ограничивающих пра
мы
l\!Iожем
или
не
можем
говорить
в
.экстраординарных случаях. И это не просто сложность представ . .ления экстраординарных случаев, которые доставляют нам бес
nокойство. И вот еще что. Мы можем описывать то, что вооб ражаем,
только
с
помощью
слов,
описывающих
и
вызывающих
в памяти самые обычные ситуации, которые мы пытаемся вы бросить из головы. Конечно, обычный язык зашоривает и без того слабое наше воображение. Могут возникнуть сложности, например, если я скажу: «Способен ли я помыслить случай, когда человек не находится ни в доме, ни вне дома?» Это свя зано с тем, что я предполагаю обычную ситуацию, когда спра шиваю: «Он дома?» и получаю ответ: «Нет», если человека дей ствительно нет дома. 1-lo допустим, что я представляю себе си туацию,
когда
спрашиваю
о
человеке
сразу же
после
того,
как
он умер. Тут я тоже понимаю всю несуразность вопроса. По этому
в
нашем
положении
единственное,
что
нужно делать, это
вообразить или испытать все виды нео'бычных ситуаций, а затем
обратиться к самому себе и спросить: «А теперь буду ли я го ворить, что протяженное должно быть оформленным?» В не обычных ситуациях могут потребоваться новые идиомы. В заключение данного раздела я должен сказать, что с уче том того внимания, которое мы уделяем фактам действительно го языка, т.
е. тому,
что мы можем
или не можем
говорить- и
почему, вырисовывается и иной аспект. Хотя и не стоит застави
u
лять деиствительныи
язык
согласовываться
с
некоторыми
зара-
нее сформулированными моделями, также не стоит успокаивать
-ся
в
случае
обнаружения
фактов
«повседневного
использова
ния» языка, как будто больше нет ничего, что следовало бы об· суждать и открывать. Разумеется, может случиться и случается много такого, что потребует создания нового и лучшего языка описания. И философы часто только этим и занимаются, когда искаженно употребляют слова, что отнюдь не придает им смыс ла в соответствии с «обыденным употреблением». Возможны са· мые необычные факты, даже касаю·щиеся нашего повседневного оПыта, которые не фиксируют обыкновенные люди и их язык.
111 ~
Последний и, пожалуй, наименее важный. пункт, которьifl я хотел бы обсудить, заключается в следующем. Мне кажется:, что гораздо больше пристального внимания должно быть уде--
Jiено знаменитому вопросу, постановка которого породила и до 116
сих пор nродолжает пораждать множество ошибочных теорий
а именно: «Почему мы называем различные вещи одним и те~ /Ке именем?». В ответ на этот вопрос одни изобретательные в языке люди придумали теории «универсалий» и тому nодобного т.
е.
некоторых
существующих
u
сущностеи,
«ИМЯ»
которых
'
есть
н~я. Другие ( «номиналисты») дают более осмотрительный от вет; основание для того чтобы называть различные вещи одним 11 тем же именем, заключается в том, что они являются сход
ными~ хотя в них и нет ничего тождественного. Правда, данный ответ неадекватен во многих отношениях:
он не наnравлен nро
тив nутаной формы самого воnроса и не nроясняет слово «сход ный». Но сейчас мое возражение против номинализма скорее таково: в конце концов не является истинным то, что все вещи,
которые я называю одним и тем же (общим) именем, оказыва ются «сходными:» в самом обычном смысле этого, зачастую иска .)Каемого слова.
Очень странно, что «номиналисты» остаются удовлетворен ными своим ответом. Если бы они обратились к фактам, доста точно интересным самим по себе, то без труда выдвинули бы более серьезные возражения против своих оппонентов. Посколь ку nока они говорят о сходстве вещей, остается возможность
сказать:
«Ах да, сходные в определенном отношении~ но это
ведь может быть объяснено только с помощью универсалий» (возможны и другие названия для этого nатентованного лекар ства). Можно также настаивать на том, что сходство «интелли гибельно» только как частичное тождество и т. д. Даже те, кто полностью не убежден в правоте одной из сторон, nолагают, что языки
«тождества»
или
«сходства»
являются
альтернативами,
выбор между которыми для нас безразличен. Однако если ста нет очевидным, что мы часто «называем различные вещи одним
и тем же именем» по «хорошим основаниям» 2 , когда вещи не являются «сходными» в обычном значении этого слова. то ста нет чрезмерно затруднительно настаивать на том, будто «тож дественное» наличествует в каждой вещи. А это приведет к Iому, что вся позиция будет отвергнута, в чем номиналист ре ально заинтересован, хотя мы и не надеемся излечить тех без надежных больных, которые уже достигли третьей стадии уни версалий.
Оставляя в стороне исторические диспуты, мы обратимся к nоиску хороших оснований, по которым «мы называем различ ные вещи 3 одним и тем же именем». Этим увлекательным воп росом, насколько я знаю, обычно пренебрегают как филологи,
так
и
философы. Он лежит в ничейном
пространстве между
двумя школами, а развивать его в доктрину до конца было ·бы сложным и утомительным занятием, хотя в то же время и очень
nолезным.
Проблема
требует
изучения
действительного,
2 Разумеется, мы тут не интересуемся простой 3 Точнее, виды вещей, а не отдельные вещи.
а
не
игрой слов.
117
идеального
языка.
В
то,
что польские
семантики
*
обсужда.Тiи
такие вопросы, я не верю. Арнетотель обращался к этим вопро сам,
но
Я для же
отрывочно
буду
просто
случаев имене:v~»,
и
недостаточно
перечислять
«называния которые
не
строго.
наиболее
различных следует
очевидные основания
видов
сразу
же
u
вещеи
одним
отвергать
как
и
тем
«сход
ства». Я приведу также рассуждения о фактах, предостерегаю
щих нас от ошибок, которые постоянно возникают в философии 1. Очень простым случаем является тот, на который часто указывал Аристотель: прилагательное «здоровый», когда я го ворю о здоровом теле, о здоровоvt: uвете лиuа, о здоровых фи
зических занятиях. Это слово не просто используется двусмыс ленно: Арнетотель сказал бы, что оно используется «пароними чески» 4 • Здесь есть нечто, что я называю первичным смысло вым яdром, т. е. с:v~ысл, в котором это слово «здоровый» исполь зуется применительно к здоровоl\IУ телу. Я называю это ядром~ потому
что оно
«содержится
как часть в
двух других смыслах»,
которые могут быть установлены как «производные от здоро вого тела» и «вытекаю~щие из здорового тела». Об этом простоvt и понятно:vr случае постоянно забывают, когда начинают обсуж дать
вопрос
о
том,
имеет
ли
определенное
слово
«два
С\1Ысла»
или не и!v!еет таковых. Я напоминаю собственные рассуждения о том, имеет ли два смысла слово «существовать» (применитель но к материальным объектам и к чувственным данным) или же оно И\1еет только один смысл. Действительно, мы согласи лись,
что
слово
«существовать»
используется
«паронимически»,
но в отличие от Аристотеля, я не утверждаю, что оно имеет «два смысла». Статья Причарда 5 о понятии AGATON у Ари стотеля содержит классический пример неправильного пони\1а ния парони:v~ии, и этим обусловлено его беспокойство по поводу u
того,
деиствительна ли слово
«H:\tieeт всегда
одно
и то же значе-
ние>> или «имеет несколько различных значений». Должны ли мы теперь довольствоваться утверждением, что занятие,
uвет лиuа
и
тело
называются
«здоровыми» лишь
пото
:v~у, что они «сходные»? Подобное замечание не может не вести
к заблуждению. Почему так происходит? И поче:му бы не об ратить вниvt:ание на важные и реальные факты? 2. Следующий случай связан с тем, что Арнетотель называл
«аналогичныvt:и терминами». I<огда А :В : : Х: У~ тогда А и Х
часто называются одним и тем же именем, например подножие
(foot)
горы и нижняя часть списка
основания
(foot).
Существуют хорошие
для именования того и другого этим словом, но ~о·
жем ли мы сказать, что они являются «сходными»? Во всяком случае, нет- в обычно~1 смысле. Мы можем сказать, что отно
шения, в которых они стоят к В и У, соответственно суть сход-
4
5
Разумеется, встречаются и иные виды паронимин
**.
«Понятие AGATON в этике Аристотеля»; эта статья Г. А. Причарда
nерепечатана в его книге «Моральное обязательство», Окефор д,
118
1949 *** ·
ные отношения. Хорошо, но nедь А и Х не являются отноше ниямиt в которых они находятся, и тот, кто называет А и Х указанным словом, обращая внимание на их «сходство», будет заблуждаться. Во всяком CJlyчae необходимо помнить, что «сходство» скрывает такую возможность. (Особенно серьезные случаи
u
«аналогии»
) тверждает
возникают,
если
термин
использован,
как
Аристотель, «В различных категориях». Например,
когда говорится об изменении как о качественном изменении, из\1енении
позиции,
места
и
т.
д.,
то
настолько далеким
от
ис
тины будем считать,. что «изменения» «сходны».) 3. Другой случай имеет место, когда я называю В тем же
самым именем, что и А, потому что он похож на А; С называю тем же самым именем, что и В, потому что он похож на В: D называю тем же самым именем, что и С, nотому что он nохож на С, и т. д. Но в конце концов окажется, что А и D совершен но непохожи друг на друга в любом обычном смысле. Это очень u
распространенныи
u
случаи,
и
опасность
очевидна,
когда
мы
на-
чинаем отыскивать нечто «тождественное»*. 4. Следующий случай такой. Возьмем слово типа «фашист>>. Исходно оно указывает на большое количество признаков, ска жем на Х, У и Z. Как мы будем использовать слово «фашист» применительно к тому, кто обладает только одной из перечис ленных характеристик? Те, кого именуют «фашистами» в этих смыслах, которые мы будем называть «неполными смыслами», могут вообще не быть «сходными» друг с другом. Это затрудне ние более всего заботит нас тогда, когда исходный «полный»
с\1ысл оказывается забытым. Сравните различные значения сло ва «цинизм». Будет непросто отыскать здесь «сходства». Иног да
«неполнота»
сходства
соединяется
с
явным
отсутствием
сходства, так что приходится изобретать особую фразу, преду преждающую об этом, например «корыстная любовь». 5. Другой хорошо известный елучай связан с определяю щим и определяемым: цвет и красный, зеленый, голубой и т. д.
Так как этот случай хорошо известен, я не буду его обсуждать, \отя скептически отношусь к обычно предлагаемому объясне нию. В:\1есто этого хочу указать на широкую распространенность данного вида взаимоотношений; следует с подозрением отно ситься к тем случаям, где мы его обнаруживаем. Характерным примерам является «удовольствие». Мы можем сказать, что удовольствия
не
TQJIЬKo
похожи
друг
на
друга
в
том,
что
они
приятны, но также различаются тем же способом, каким они nриятны 6 • Не может быть большей ошибки, чем гедонистиче ская ошибка (впрочем, воспроизведенная негедониста ми), будто удовольствие
всегда
является
одним
сходным
чувством,
кото
рое изолировано от приводящей к его возникновению деятель ности.
6 Если
мы скажем, что они называются ~они сходны», то мы упустим этот факт.
«удовольствием»,
поскольку
118
Следующий случаi:'I часто приводит в замешательство. Он связан с такими словами, как «молодость~> и «любовь», которые: иногда означают любимый объект или того, кто молод, а иногда страсть «любовь» и качество (?) «молодость». Эти случаи, ко
6.
нечно,
легкие,
но
предположим,
что
мы
взяли
существительное
<<исrина». В таком олучае разногласия между теоретиками в. большой мере зависят от того, интерпретируют ли они это сло во как название субстанции, качества или отношения.
7. вид
В
заключение
случаев,
я
которые,
хочу
рассмотреть
вероятно,
особенно
являются
интересный
...
причином
путаницы
больше, чем мы это осознаем. Обсудим смы~л, в котором я го ворю о крикетной бите, крикетнам мяче и крикетнам судье. Ос нование
для
испоw.~ьзования
заключается
одного
в том, что все они
и
того
же
имени,
возможно~
играют спеuиальную роль в дея
тельности, называемой игрой в крикет. Но не следует говорить~ что
u
«крикетныи»
поскольку
мы
означает
можем
u
просто
понять,
что
«использованным мы
в
подразумеваем
крикете»,
под
крике
том, только объясняя функции биты, мяча и т. д. Арнетотель утвержда\Л, что слово «добро» может быть использовано только
подобны-м способом. Очевидно, что It.-fЫ легко можем сбиться с пути, по которому нам следует идти, если будем искать «дефи ницию» слова «добро» в обычно::\1: смысле или б у де м искать то, как «добрые» вещи являются «сходными» одна с другой. Если же
\1Ы
попытаемся
означает «крикет»,
выяснить
то
нам
rуемое сверхчувственное
с
помощью
такого
придется считать,
что это
метода,
что
неанализи
качество.
На основании этих примеров становится очевидным, что дис тинкция здравого смыола между «LJтo есть значение слова Х»? и «Какие единичные вещи есть Х и до какой степени они тако ~ы?» ни в коем случае не имеет универсального применения. Эти вопросы не могут быть различены. Если рассматривается некоторое слово, например «гольф», то нет смысла спраши
вать: «Что есть значение гольфа?», «Что за вещь есть гольф?» ·Хотя есть смысл спрашивать о том, какие КО:\1Поненты деятель
·Ности составляют гольф, какие принадлежности (клюшки и пр.) .используются в гольфе и какими способами. Арнетотель считал, -что «счастье» есть слово такого же вида. Очевидно, мы сильно сбились с пути, если пытаемся объяснить его, как если бы это было слово наподобие «белизны». Этих суммарно рассмотренных примеров достаточно для то го, чтобы
показать,
насколько
важно иметь доскональное зна
ние различных оснований, по которым различные вещи называ ются одним и тем же именем. Если мы поспешим с определе ниями, подобно Платону или многим другим философам, если мЬI используем
жесткую
дихотомию
различные значения» или
«одно
и
«что Х означает»
то
же
значение
как отличное от
«вещей, которые есть Х», то будем просто создавать путаницу.
Вероятно, кто-то сейчас обсуждает эти вопросы серьезно. Все, что может быть найдено в традиционной логике,- это указание
120
ва
«аналогичные
слова», которые часто
используются
для того,
чтобы свалить в одну кучу случаи, когда слова не имеют ни одного
и
того
же
значения,
ни
нескольких
различных
значе·
ний. Все, на что способны теоретики «·сходств», это заявлять, что вещи, называемые одним и тем же именем, должны быть
сходными до пекоторой степени, что очевидно неверно. Каждый, кто захочет увидеть сложность проблемы, должен только най· ти в хорошем словаре такое слово., как «голова»: различные зна
чения этого слова будут здесь соотнесены друг с другом многи
ми способами. Итак, я хочу суммировать содержание этой статьи. Во-пер вых, фраза «значение слова» является сомнительной фразой. Во-вторых, требуется Перепроверка фраз, подобных тем двум, которые я обсудил: «быть частью значения» и «Иметь одно и то же значение». Здесь догматиков потребуется подтолкнуть, хотя
история
показывает,
что
иногда
лучше
не
тревожить
их
сон.
Д. М.
Армстронг
МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ СОЗНАНИЯ Глава
17
ОТОЖДЕСТВЛЕНИЕ МЕНТАЛЬИОГО И ФИЗИЧЕСКОГО
Завершающая глава будет краткой. Для этого можно найти множество оснований. Прежде всего, большинство аргу· 1\Iентов
в
пользу отождествления
ментальиого
и
физического
были рассмотрены в первой части книги, а во-вторых, конкрет ная сторона нашего доказательства была подробно освещена многими авторами 1• Я не добавил почти ничего нового к то му,
что
они
уже
сделали,
и
поэтому
считаю
полезным
напра
вить ~свою энергию на решение задачи, которой уделяется явно недостаточно ·внимания,
а
именно:
прояснить
понятие сознания
и ряд отдельных ментальных понятий. И наконец, если доводы, приведеиные во нторой части, окажутся удачными нении
понятия
предполагаемое
сознания
мы
идем
отождествление
по
и в объяс
правильному
ментальиого
и
пути,
то
физического
больше не должно казаться ни слишком парадоксальным, ни чрезмерно с'Vlелым предприятием.
Придавая книги,
я
данной
хочу,
главе
насколько
значение
это
заключительной
возможно,
подчеркнуть
части логиче
скую независимость этого финального шага 'В доказательстве от всего того, что было сделано ранее, поскольку, за исключ~ ние:\1 некоторых второстепенных замечаний, все изложенное во
1
Sm
а
r t J. J.
С.
Philosophy and Scientific Realism, Routledge, 1963 *. 121
второй
части
не
теории сознания.
доказывает
истинности
материалистической
В лучшем случае на основании второй части
"\tожно быть только уверенным в возможности отождествления ~енталыного и физического.
Теперь мы можем задать вопрос: «Каковы возражения по. поводу отождествления ментальных состояний с физико-хими ческими состояниями центральной нер~вной системы?» Нами было
показано,
состояниями
что
ментальные
человека,
которые
состояния
являются
определяются
такими
единственно
в
терминах каузальных отношений объектов или ситуаций, вызывающих данные состояния, с физическим поведением, ко торое конституирует их «выражение», подобно тому как гены определяются
..,
ношении
к
исключительно
наследственным
в
терминах
своих
каузальных
характеристикам,
которые
от-
можно
считать «выражением» генов. Существуют надежные теорети ческие (как противостоящие наблюдаемым) свидетельства в пользу отождествления генов с молекулами ДНК в ядре живой клетки. Полагая~ что наше объяснение понятия явлений созна ния
правильно~
не
следует
ли
считать
настолько
же
очевидныvr
и отождествление ментальных явлений с физико-химическими состояниями центральной нервной системы? Все возражения против такого отождествления могут быть
классифицированы ление
может
по
двум
отвергаться,
разделам.
если
Во-первых,
·считается,
что
одних
отождеств только зна
ний о физико-химических процессах в центральной нервной си
сте~е недостаточно для объяснения всего разнообразия челове ческого поведения. Подобные возражения кажутся серьезными . .., но
можно
привести
ряд
возражении,
которые
в
интеллектуаль-
ном отношении следует считать тривиальными.
В дальнейшем
будут предложены доводы в пользу такого различения. Начав рассмотрение первого раздела, удобно провести даль нейшее различение: между возражениями, вытекающи\1и из проявлений
Viнения,
и
сознания,
В первый
сознания,
существование
которых
не
вызывает со
возражениями, предполагающими такие фено\1ены
существование
класс
приятия, что
которых
остается
будут включаться
перед нами
лред~rетом
феномены
находится
спора.
начиная с
апельсин»
или
«к пяти при
бавить семь» и заканчивая «созданием пьес Шекспира» «открытием законов Ньютона». Второй класс объединяет личные
дения. рые
паранормальные
Прежде
всего
включаются ;в
явления
рассмотрим ..,
типа
телепатии
проявления
«вос
или
или раз
яснови
сознания,
кото-
первыи ·класс.
Мы движемся в царстве науки и эмпирических фактов, но не в царстве логической возможности, при~сущей концептуаль ному анализу. Поэтому без обсуждения следует признать, что
физико-химические являются
одним
из
процессы
в
факторов,
центральной
нервной
определяющих
системе
поведение
чело
века и высших животных. Однако неясно, являются ли такие процессы
122
полностью ответственными
за
поведение.
Интеллектуальная деятельность и художественное творче· ство, в частности, их выдающиеся образцы, такие, как откры· тия Ньютона или пьесы Шекспира, ставят материалиста nеред большими трудностями_ Речь идет о «высшей» форме деятель ности в совершенно объективном смысле, т. е. о деятельности. u
отличающеися
u
выеокон
степенью
сложности
обычного человеческого поведения. Поэтому
и
утонченности
будет
от
особенно
трудно согласиться с тем, что такие формы деятельности могут быть результатом функционирования чисто физического меха низ\tа.
Протинник материализма в нашем споре может занимать .1ибо более слабую, либо более сильную позицию. Во-первых, он будет настаивать на том, что для любого физического меха низ'\1а Э\1пирически невозможно произвести подобные феноме ны. Во-вторых, он может допустить возможность физического механизма, производящего подобные феномены, но будет утверждать, что человеческое ·тело его не содержит.
Первое возражение будет постепенно подрываться изобре тением и созданием машин, способных копировать все больше человеческих действий. Правда, пока 'Не построено ни одной машины, о которой можно было бы сказать, что она демонст
рирует способность к творчеству. Современные машины могут, например, решать математические проблемы. только если по следние задаются для них посредством ряда процедур. Однако мало вероятно, что этим представлен верхний предел их испол
нительности, и уже разработаны проекты машин, способных к
изобретательности 2 . А если «барьер изобретательности» будет преодолен, то необоснованно настаивать на существовании проявлений сознания. выходящих за пределы возможности ма шин.
Противник материализма, который согласи"Гся с тем, что ма шина, способная копировать всю совокупность человеческой ментальной активности, является физически возможной, будет все же утверждать. что мента.пьные состояния не являются фи зическими ·состояниями центральной нервной системы, посколь ку подобный 'Vtеханизм фактически не был обнаружен в чело веческом теле. Однако подобная линия защиты редко применя ется на практике. Раз противник материа.пизма убедился в фи зической
возможности
nодобные сознательным,
механизма,
производящего
явления,
но он в общем допускает, что такой
Физичеrкий механиз\1 может быть обнаруж,ен в работе
цент
ральной нервной системы. (В действительности же конструиро вание или nроектирование механизма, способного производить
Фено\1ены, подобные сознанию, должно быть одним из
лучших
Неточников плодотворных гипотез по поводу функционирования ('avtoй центральной нервной системы.) К.то-то может посчитать, что сторонник материализма по~
Sm
а
r t.
Ор.
cit .. ch. VI. Sect. 3 ... ProЬiem-solving ingenuity" 123
зволил так легко себя убедить, поскольку мы располагаем еще очень
незначительны:rv1
Может
знанием
быть, действительно,
nокажет
недостаточность
u
центральном
u
нервнон
подробное знание
этого
знания
для
системы.
работы
открытия
мозга законов
тяготения или ~создания «Короля Лира». Эту возможность легко признать, но тогда следует при знать, что это нечто большее, чем чисто логическая возмож ность. Однако на каких основаниях допустимо считать, что именно эта возмож~ность имеет наибольшую вероятность? Я не u
,.,
знаю таких основании воооще.
Существует интересная возмо>I{!ность компромисса между физико-химическим материализмом и атрибутивной теорией со знания. Можно считать, что все разнообразие человеческого по ведения имеет своей причиной физические процессы в централь..
нои
u
нер·внои
системе,
од'нако
вместе
с
тем
полагать,
что
по
крайней мере некоторые из этих процессов не могут быть объ
.
яснены в терминах физики или химии. Другими словами, определенные
процессы
в
..
центральнон
нервнон
ляются в соответствии с эмерджентными
системе
осуществ-
закона./rtи~
которые
даже в принциле •не могут быть дедуцированы из законов фи зики и химии. В результате получается, что поведение вообще не порождается в соо'Т'ветствии ·С чисто физико-химическими принципами. Такая точка зрения будет все же материалистиче ской, поскольку она не требует существования каких-либо эмерджентных качеств или эмерджентной субстанции, но та кой материализм не может быть физико-химическим материа лизмом.
Наиболее естественная гипотеза в этом случае будет заклю чаться
всем
в
том,
что
физическим
эмерджентные
систе\1ам,
законы
достигШИ!\1
есть
нечто
оnределенной
присущее
степени
сло~ности. Однако следует избегать необоснованного соотнесения
эмерджентных
законов
с
..
выеокон
степенью
сложности.
присущей только биологическим системам, поскольку можно на
деяться на создание машины, таким же образом действующей в
соответствии ..
с
этими
законами,
каким
это
происходит в цент-
u
ральнои нервнон системе.
Если кто-либо принял nодобную гипотезу, то он будет с большим вниманием относиться к идее эмерджентных законов Ему следует ожидать, что все биологически~ системы, включа ющие в себя на много более сложные взаимоотношения ко,хпо нентов, чем обычные физические системы, функпионируют в соответствии с законами, которые nревосходят принципы физи ки и химии. Тогда будет казаться необоснованным свойством системы законов то, что физико-химические законы применяют
ся ко всем уровням организаuии материи, а nрыжок к эмерд жентным законам nроисходит только при эмерджентности са:\tо го
сознания.
:Как уже было сказано, я не знаю ни одного научного осно вания, которое с необходимостью заставляло бы нас ду:мать,
124
будто даже открытия Ньютона или творчество Шекспира тре буют постулирования эмерджентных законов
функционирова
ния центральной нервной системы. Тем не менее если
такие
основания существуют или будут впоследствии обнаружены, то материализм, прибегающий к помощи этих «эмерджентных законов», будет естественным и онтологически вполне эконо мичным философским направлением. (Мимоходом следует заметить, что параллелисты всех ви дов должны
согласиться
с признанием достаточности для
всего
разнообразия человеческого поведения одной работы мозга самой по себе, хотя они и могут принять эмерджентистскую
точку зрения на законы его функционирования. раллелизму, поведения,
ментальные
но
если
кто-то
состояния хочет
не
могут
сказать,
что
Согласно па быть
одного
причиной мозга
не
достаточно, чтобы причинно объяснить все человеческое пове дение, тогда он должен быть дуалистом и интеракционистом по
отношению к проблеме сознания.) Возражение против эмерджентного материализма заключа ется в том,
что
его
нельзя
отличить от дуалистического интера
кционизма. Предположим, что физическое событие в цент ральной нервной системе следует через короткий интервал эа другим физическим ·событием, хотя проявление второго со бытия не эксплицируется в физико-химических терминах. Сто ронник
эмерджентного
материализма
постулирует
эмерджент
ные законы для объяснения этого феномена. Дуалист же мог бы объяснить nроисходящее, утверждая, что первое физическое событие вызвало изменение в духовной субстанции, которая в свою очередь порождает второе физическое событие. Как мы можем различить эти два тезиса?
Необходимо указать на то, что дуалистическая точка зре ния может предполагать д·ва различных направления. Если сле довать по первому пути, тогда вообще не будет никакой воз можности экспериментального вы·бора между дуализмом и эмерджентным материализмом. По соображениям экономии нужно было бы предпочесть данную точку зрения. Если следо вать вторым путем, тогда ·В принuипе можно решить вопрос эм nирически.
Предположим, что центральная нервная система находится в определенном физическом состоянии. Физическое событие в Ней вызывает духовное событие, которое порождает следующее
Физическое событие. Можно ли считать, что причинная эффек
тивность духовной субстанции в этом случае детерминируется Исключительно первым физическим событием? Предположим, tJтo это так. Тогда необходимо долЖ!ны быть открыты законы, Rоторые позволяют нам предсказать второе физическое событие На основе уже имеющегося физического события. Какую же
Роль играет тогда духовное событие в причинной цепи? Можем JJи мы избежать ситуации, в которой первое физическое собы
тие прямо связано с возникновением второго физического
со12&
бытия, хотя бы и в соответствии с эмерджентными законами? Этого мы избежать не можем, следовательно, нет никакого ощутимого
различия
между
представленными
теориями,
но
со
ображения экономии говорят против дуалистической точки зре ния.
Предположим, что все происходящее в духовной субстан ции, как и природа второго физического события, определено не только первым физическим событием, но также и тем~ что происходило в духовной субстанции в прошло.м... Тогда никакое предсказание второго физического события на основе первого
не будет возможным. Эта невозможность оказалась бы свиде тельством в пользу интеракционистского дуализма. Конечно, зная, что происхождение и история духовной субстанции опре деляют·ся исключите~Тiьно физическими факторами центральной нер:вной системы, все же можно доказывать, что второе физиче ское событие прямо следует в соответс'I'вии с «эмерджентным законом», но без посредничества духовного события, из пер вого физического события, объединенного с другими физически ми событиями прошлого. Но гипотеза в этом случае становится настолько
u
сложнои,
что явно
предпочтительнее
оказы~вается
по-
стулирование духовной субстанции, которая взаимодействует с мозгом. Только так моЖJно отличить эмерджентный материа лизм от интеракционистского дуализма.
Материалист имеет и другой путь к отступлению перед ли цом
данных,
которые
ние.
Ясно,
что
жет
пониматься
объяснимой
в
все
его
точке
зрения
разнообразие человеческого
как
свете
противоречат
на
созна
поведения
результат
деятельности
мозга,
физических
принципов,
знанием
пока
мо не
коrорых
мы на сегодняшний день располагаем. Но она может быть объ яснена с помощью обновленной физики. Вместо допущения эмерджентных законов мы
можем открыть новое основание для
физики, в терминах которого особый способ работы мозга ста нет чем-то в принциле выводимым из базисных законов, при менеиных к исследованию физической структуры мозга. Если на основе этих новых принцилов физики можно было
бы объяснять и предсказывать обычные
(т. е. нементалыные)
феномены по крайней мере столь же успешно, как и с помощью ныне принятых принцилов физики, но вдобавок предсказыва .лась бы аномальная деятельность центральной нервной систе мы, тогда новую физику мы могли бы использовать в интере-
сах построения единой схемы объяснения. Конечно, легко без заботно рассуждать о новой физике, пока не поставлена задача
ее действительного nомощью
которо-го
создания,
но это
единственный
материалист может защищать
способ,
свою
с
мони
стическую позицию.
Однако может случиться так, что некоторые виды человече
ской деятельности, особенно «высшей», будет невозможно объ
яснить как в терминах эмерджентных законов, так и с по мощью обновленной физики. В этом случае материализм ока-
126
жется
несостоятельным, u
представленным
во
хотя u
второи
анализ
части
ментальных
книги,
мож l
истинным.
ет
nонятий
все-таки
б
.
ыть
На этом мы закончим рассмотрение явлений созна
lllествование которых не вызывает сомнения. Обратимс:~~'п су к анализу «паранормальных» феноменов: телепатии ния, предвидения, телекинеза
(
ясно
ерь
видепрямое воздеиствне сознания на u
'
материальные объекты) и внетелесного существования. Первый большой вопрос, стоящий перед нами, заключается в том, насколько вообще можно быть уверенным в существо вании этих феноменов. Если они не сущес11вуют, то их чисто логическая
возможность
не
является
опровержением
возмож
ности отождествления соЗ'нания и мозга. И не все из тех, кто занимаю1'Ся изучением этих феноменов, убеждены в их дейст вительном существовании 3 . Обсуждая эту проблему, кажется вполне обоснован'Ным об ратиться к тому, может ли быть обнаружен экспериментально воспроизводимый феномен. Признано, что это строгий критеu
рии,
но
поскольку
он
является
почти
учного исследования феномена, вполне корректным
его
логическим
то кажется
условием
на-
методологически
принять.
Количество соответствуютего экспериментального материа ла по этой проблеме не очень велико, но есть некоторые ре зультаты, которые трудно объяснить, не допустив проявления паранормальных ·способностей. В частности, есть некоторые экспериментальные подтверждения телепатии и/или ясновиде ния и/или предвидения. (Я выражаюсь таким двусмысленным образом потому, что имеющиеся данные допускают неодно значные интерпретации. Предположим, что кто-то обладает провидческим
знанием
того, какая
карта
в
колоде
выпадет вто
рой по счету. Если мы имеем дело с колодой, которая не была перетасована после того, как была сдана первая карта, то дан ный факт хорошо объясняется с помощью постулирования только
ясновидческого
знания
карты,
которая
в
колоде
лежит
после первой. При наличии этого ясновидческого знания совер шенно тривиального вывода будет достаточно, чтобы получить явно «провидческое» знание.) И раз уж допускается, что экс nериментальный материал дает положительные результаты, то .\tHorиe известные феномены, которые не возникли при экспери :чентальных
условиях,
становятся
вероятными
кандидатами
в
nаранормальные явления
Итак, предположим, что паранор\1альньте феномены дейст вительно существуют. Составляют ли они оппозицию предло Женному варианту материализ:\'Уа? Рассмотрим для примера те Jiепатию. Мы можем ее определить как способ получения не выводного
знания
того,
что
происходит
в
сознании
другого.
S с г i v е n М New Frontiers of the Brain Journal of Parapsychology. Voi. 25. 1961. Р. 305-318. 3
127
Если же дать определение, которое лучше согласуется с экспе риментальными фактами, то под телепатией следует понимать способность делать такие утвер2Кдения без доказательств по поводу того, что происходит в сознании другого, которые более успешны, чем сделанные просто наудачу. Этот феномен, если он
существует,
является
«паранормальным»
потому,
что
единст
венно нормальный способ обнаружить происходящее в созна нии другого состоит в том, чтобы сделать об этом заключение на основании телесных движений. Но почему этот феномен про тиворечит материализму? Разве не может быть некоторых, по .. ка еще не обнаруженных физических процессов, которые свя .. зывают
одну
центральную
нервную
систему
с
u
другои
и
таким
Qбразом позволяют передавать информацию? Сходные nредпо ло2Кения могут быть выдвинуты и по поводу остальных пара .. нормальных феноменов. С помощью этих предполо2Кений можно разрешить пробле му, поставленную паранормальными феноменами, без разруше ния материализма. Однако если раосматривать nрироду этих феноменов в рамках физики, то им нелегко найти объяснение. Например, существует предположение, что телепатическая пе редача информации опосредствована некоторым физическим излучением,
испускаемым
u
однои
u
нервнон
u
системои
и
восприни-
маемым другой. Эта гипотеза мо2Кет быть экспериментально проверена с помощью субъектов, изолированных один от дру гого в непроницаемых для изучения камерах. Такой экспери мент был действительно проведен в СССР, и в его результате пришли
к
заключению,
происходит
в
сознании
что
предположения
другого,
сделанные
по в
поводу таких
того,
что
условиях,
были значительно достовернее, чем совершенные наудачу 4 • Если эти эксперименты ·можно повторить, то объяснение теле патии
в
терминах
излучения
кажется совершенно
невероятным.
Но могут ли быть другие каналы физической коммуникации !\Iе2Кду двумя субъектами? Ведь мо2Кно считать, что искомое излучение совершенно непохоже на физическое излучение, ко торое блокируется непроницаемыми камерами. Но, выд·винув эту догадку, мы уже выходим за пределы известной нам фи зики.
Если же и предвидение является реальностью, то объяснить его еще труднее. Правда, не существует особых сложностей в
понимании абстрактных возмо2Кностей невы·водного знания бу дущего. Предположим, что система «S» движется в определен ном направлении. Примем .допущение, что эта система в своеМ
движении не встречает препятствий, и если это так, то она бу дет находиться в состоянии «S 1 ». Легко представить себе, что до того как система придет в состояние «S 1 >>, небольшое коли чество ее энергии «отделится» и воздействует на сознание, про4
См.: Experiments in MentaJ Suggestion, L. L. Vasiliev. English transia·
tion: Institute for the Study of MentaJ Images. 1963. 128
изводя в нем невыводное знание того, что
состоянии
«S1».
скоро будет в
«S»
Любая система предостережения
(типа систе
мы контроля за расходом топлива в автомобиле) дейс-vвует по сходным
принципам,
хотя
и
производит
менее
экзотические
ре
зультаты: включение света, а не невыводное знание. Возмож но, что и мы иногда nолучаем информацию типа «Я скоро за болею> не на основе каких-либо данных, а просто как резуль тат операции пекоторога ·механизма, подобного получению не выводного знания наших будущих телесных состояний.
Однако если
мы
рассмотрим
случаи
утверж~дается, способности предвидения,
проявления,
как
то обращение к nри
ведеиным выше объяснениям становится затруднительным. Предположим, например, что субъект предсказывает выпаде ние карты гораздо успешнее, чем это могло бы быть сделано на}дачу,
но
перед
каждым
предсказанием
колода
перетасовы
вается. Физические причины, которые заставляют выпасть от дельную
карту,
невероятно
многочисленны,
а
их
взаимосвязи
настолько многообразны, что nочти невозможно понять, «информация» может быть передана от этого сцепления чин, которые могут быть скорр_елированы с результатом.
как при Ка
же'IIСЯ, что этот вид предвидения
при
не поддается
ни одной
емлемой схеме объяснения.
Несмотря на это, доказательс-vво еще не закончено. Мате риалист может выбрать один путь из двух, чтобы избежать тех трудностей,
которые уже обсуждались в связи с противо
поставлением «нормалЬJного» и «паранормального». Он
может
попытаться
особы-
ми
разработать
законами
для
эмерджентный u
центральнон
u
нервпои
материализм с системы,
даже
в
прин-
циле невы~водимыми из обычной физики. Или же ему следует искать новую физику, которая с
ряда nринцилов
помощью
будет объяснять и
унифицированного
предсказывать
не только
обычные свойства материи и человека, но также паранормаль ные способности последнего. Если же эти пути окажутся не удовлетворительными, тогда предложенный вариант материа лизма не может быть исчерпывающей истиной о природе со знания.
Я все же считаю, что
(пара) психологические исследования
являю1'Ся лишь маленьким черным облаком на горизонте ма териалистической теории сознания. Если не осталось вопросов no поводу рассмотренных паранормальных феноменов, тогда, Rажется, не должно быть серьезных препятствий для полного отождествления ментальных ~состояний с физико-химическими состояниями центральной нервной системы. Отождествление
будет настолько же определенным, насколько определенно
и
отождествление гена с молекулой ДНК. Очевидное существо вание паранормальных явлений должно оставлять мало сомне
liИй. Сторонники любой научной доктрины имеют интеллекту альную
обязанность
очень подробно рассматривать
данные,
t\оторые, как кажется, могут подорвать их точку зрения. Та-
5-394
12g
ким образом, сторонник материализма имеет интеллектуальную обязанность
аккуратно
рассмотреть
заявленные
результаты
(пара)психологического исследования. В заключение мы можем кратко рассмотреть позицию тех . кто допускает, что физико-химические процессы в центральной. u
нервнон
системе
купности
являются
человеческого
отождествление
Именно эту u
нои в самом
адекватными
поведения,
я
состоянии
назвал
всеи
одновреиенно
u
ментальных
позицию
но
u
причинами
с
сово-
отрицает
состояниями
мозга.
интеллектуально легкомыслен-
v
начале даннон главы.
Важно еще раз подчеркнуть, что в этой главе я допускаю истинность объяснения ментальных понятий, данного во второй части книги. Поэтому мы можем здесь не учитывать позицию тех,
кто утверждает то,
ции,
а
именно:
что является
ментальные
очевидным
состоя~ния
есть
для
нечто
интроспек
отличное
от
(или нечто большее чем) состояния человека, намеревающего ся совершить определенный поступок. Теперь если кто-то при нимает объяснение ментальных состояний в терминах их каu
узальных
отношении
к
поведению
и
соглашается
с
тем,
что
физических действий мозга достаточно для осуществления всего человеческого ментальных
можно
поведения, u
состоянии
принять
и
только
но
сопротивляется u
состоянии
одну
мозга,
позицию.
отождествлению
тогда,
Следует
как
кажется,
сказать,
что
физические процессы в мозге производят нематермальные мен· тальные
процессы,
которые
в
свою
очередь
производят
поведе
ние. Ментальные лроцессы должны быть включены в каузаль ную цепь, которая развертывается точно тем же способом, как если бы такого включения не было (ер. спор между представи телями
эмерджентного
материализма
и
интеракционистского
дуализма, где интеракция возникает таким образом, что обе теории приходят к одним и тем же следствиям). Это логическая возможность. Она логически совместима с наблюдаемыми фактами. Но любой принцип простоты в науке говорит против принятия подобной точки зрения. Чтобы в этоvt
убедиться, рассмотрим другую логическую возможность. Допу стим,
что
молекула
ДНК в определенные
моменты
осуществ
ляет свои операции на основе нематермального принципа. Этот принцип в свою очередь имеет дальнейшие следствия: передачу
наследственных характеристик. Вся цепь причин действует так~ как если бы это была физическая цепь, но фактически она содержит одну нематермальную связь. Мож~но ясно видеть. что,
хотя
эта
гипотеза
логически
возможна
и
логически
совме
стима с наблюдаемыми фактами, нет ничего, что рекомендо вало бы ее принять. То же самое .можно сказать и о паралu
лельнон гипотезе по поводу сознания.
Здесь наше доказательство подходит к концу. Одна из важ нейших проблем, которая должна ке выработки
научного
решать~ся при любой
мировоззрения,
заключается
в
попыт .. привле·
чении внимания к существу, которое выдвигает мировоззрение
130
,,н,утри мировоззрения. Рассматривая человека (включая его ментальные процессы) как чисто физический объект, действу ющий согласно тем же законам, что и все остальные физиче ские объекты, мы постигаем его с величайшей интеллектуаль ной экономией. Познающий отличается от познаваемого только большей сложностью своей физической организации. Человек u
остается один на один с природои.
Мы должны отметить, что если даже изложенная в этой книге концепция сознания и верна, то -физикалистская филосо
фия как таковая еще не завершилась, а только началась. Про яснение проблемы сознания только ставит нас лицом к лицу с
более глубокими проблемами. Такие понятия, как субстанция, причина, закон, простра1нство и время, остаются даже более темными после того, как мы дали объяснение пространствеи ным и временным феноменам сознания в терминах этих поня
тий. Физикалистекая теория сознания- только пролегомены к физикалистекой метафизике. Такая метафизика, как и теория ~ознания,
будет,
без
сом~нения, совместным
результатом
науч
ных исследований и философской рефлексии.
Д.
Дэвидсон
МАТЕРИАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ Я хочу обсудить некоторые основные методологические вопросы,
касающиеся
предположив, ловека
что
намного
психологии
наши
знания
превосходят
о
те,
как
науки,
мозге
и
которыми
предварительно u
нервнон
деиствительна
полагают в настоящее время ученые. Допустим, ностью
понимаем
,происходящее
в
мозге
в
системе
u
том
че
..
рас-
что мы пол
смысле,
что
мо
Же\1 охарактеризовать каждую деталь в чисто физических тер минах
так,
что
даже
электрические
(и, конечно, неврологические)
и
химические
процессы
были бы редуцированы к физи
I\е Далее предположим, что в ~силу способа построения такой систе~ы неопределенности квантовой физики не влияют на на шу способность предсказывать и обънснять события, связанные с вводом информации от ощущений и получением на выходе результата в форме движений тела. Поскольку мы мечтаем, давайте вообразим, что мозг и вся нервная система
n
рассматриваются по
аналогии с
компьютером,
результате чего можно было бы построить машину, которая,
nодвергаясь
воздействиям
окружающего
мира,
имитирует дви
Жения человека. В·се это не является абсурдом, хотя мало веро ятно и может быть поставлено под сомнение эмпирическими Gткрытиямч.
©
North-Ho11and
PuЬlishing
Company, 1973. 131
В заключение, отчасти ради шутки, но скорее для nредот вращения не имеющих оruошения к теме воnросов, вообразим:t
l'homme machine *
что ка
и
полностью
действительно построен в форме челове
синтезирован
из
легкодоступных
материалов
без использования вещества самого человека. Мы имеем двой ную уверенность в том, что построили его nравильно. Во-nер вых, нами было скопировано все, что мы можем знать о физи ческой структуре и работе реального человеческого мозга. Во вторых, Арт ** (как я буду его или «это» называть) действует~ nодобно человеку, всеми наблюдаемыми способами: Арт имеет (или кажется, что имеет) подходящее выражение лица, отве чает
на
вопросы
ческими,
щей
если
среды.
между
тем,
и
осуществляет
подвергается
Каждая что
мы
воздеиствиям
корреляция, знаем
движения, u
о
u
изменении
которая
ментальных
сходные
была
с
челове-
окружаю-
обнаружена
процессах,
поскольку
это знание отражено физически характеризуемым способом, и тем, что происходит в нервной системе человека, тщательно со
хранена в Арте. Кто не знает, что Арт является искусственны\!. тот
не
сможет
определить
это,
если
говорит
с
ним,
слушает
или трогает его. Правда, ~создатели Арта могли бы точно со общить наблюдателю в терминах физики то, что nроисходит внутри Арта, и могли бы объяснить в терминах физики, поче~у он двигается определенным образо·м, если подвергается воздей
ствию различных стимулов. Но нее это не поставит наблюда теля перед фактом, что Арт вышел из лаборатории сумасшед шего
ученого,
поскольку
сходное
объяснение
теоретически
возмож1но и для человека, произведенного более старо1V1одным способом. (Предположение, что биология и нейрофизиология редуци руемы к физике, несущественно для обсуждения и является, ве роятно, ложным. Ничего также реально не зависит от отказа рассматривать неопределенности квантовой физики по отноше нию к нашей способности пред.сказывать события. Оба допуще ния могли бы быть элиминированы, но ценой усложнения проблемы.) Вопрос теперь заключается в следующем: что все это зна ние физики (или а fortiori нейрофизиологии) может сообщить нам о психологии? Я полагаю, что намного ~меньше, чем можно было бы ожидать, по крайней мере если мы настаиваем на
***
определенной
точке
зрения
на
предметное
содержание
психо
логии.
Учитывая задачи данной статьи,
"
буду ·рассматривать пси
хологию как науку, имеющую дело с феноменами, описанны~и с помощью
понятий. ·среди
которых
намерение,
мнение
и
ко
нативные установки типа желания. Я включил бы также в этот перечень действие, решение, воспоминание, восприятие, хоте ние, изучение и т. д. Конечно, предпринимались nопытки пока
зать, что психологи могут обойтись без некоторых или даже без всех этих понятий, стараясь, например, выразить понятия 132
типа мнения и желания в бихевиористских терминах или же через понятия, используемые в физических науках. Прямая эли минация психологических терминов через дефиниuию не
представляется
u
вероятном,
и
если .предложенная
больше
мною
аргу-
ментация будет коррек-гной, то подобная редукция невозможна. Хотя, конечно, другие виды редукции вообразимы. Этот факт фиксирует границы обсуждения: в той степени, в которой пси хология
не
использует
охарактеризованные
выше
понятия,
по-
u
следующие доводы к неи не относятся.
Во всяком случае, было бы глупо настаивать на том, что существование Арта не приведет к изменениям в психологии. Арт, например, покажет, что детерминизм (в той мере, в какой физика детерминистична) совместим со всеми проявлениями u
интенциональных
u
деиствии,
и,
оставляя
в
стороне
вопрос
про-
исхождения, мы имеем больше оснований считать Арта свобод ным агентом, чем кого бы то ни было. Он так же свободен, как и любой из нас, по крайней мере насколько вообще об этом можно говорить. И Арт доказал бы, чтоJ несмотря на возмож ные различия, нет никакого конфликта между способами объ· яснения в физической науке и в психологии.
За пределами этих методологических вопросов существова ние Арта, без сомнения, повлияло бы на направление исследоu
вании
в
социальных
науках,
на
замыслы
экспериментов,
на
гипотезы относительно .~ритериев ценности. Я считаю само со бой разумеющимся то, что детальное знание нейрофизиологии внесет
изменения,
а
впоследствии
огромные
изменения,
в
изу
чение таких проблем, как проблема восприятия, памяти, вооб ражения. Но одно дело использование для развития ;некоторой области науки результатов, полученных в соседней области, и
совсем
другое
дело,
когда
эти
результаты
конституируют
знание в этой области. Я, конечно, не сомневаюсь, что откры тия в биологии и нейрофизиологии окажут влияние на психо логию,
но
меня
интересуют
пределы
прямого
заимствования
психологией знаний из других наук, и эти пределы я хочу ~вы яснить.
Настало время немного прояснить то, что входило в созда ние Арта. Он физически неотличим от человека внешне и внут ренне, реагирует на изменения в своем окружении, действуя сnособами, полностью имитирующими человеческое поведение.
Идентифицируемые 'Внутр~нние части Арта физически связаны
с его движениями в соответствии со всем тем, что нам извест
но о строении мозга и нервной системы. Всего этого, однако, Недостаточно для допущения того, что нам удастся идентифи Цировать такие явления, как .мнение, желание, намерение, на дежда, предположение или решение, с отдельными состояния ми мозга или его механизмами. Конечно, могут быть основания связать части мозга с различными когнитивными П!роцессами, lio части не есть механизмы. И ничего ~в нашем описании Арта
lie
требует, чтобы мы были способны идентифицировать специ133
фические
физические
механизмы
с
отдельными
когнитивными
состояниями и событиями. А поскольку такие состояния и со бытия, как мнение,
мышление, восприятие, намерение, являют
ся необходимыми для всех психологических понятий, постольку
nодтверждается ранее сказанное, что Арт не может, по край ней мере прямо, сообщить нам многое о психологии. На осно,вании чего мы делаем этот вывод? Если игла про
калывает кожу или поверхность Арта, то он отскакивает, при нимает выражающий боль и удивление вид, производит звуки типа «ох!» или что-то похожее. Я допускаю, что мы можем
описать прокалывание кожи и все движения Арта в чисто фи зических
терминах- терминах,
в физические законы.
которые
могут
быть
включены
Зная соответствующую структуру Арта,
мы точно знаем, каким образом прокалывание кожи вызывает физически описанную реакцию. Мы можем также описать при чину и следствие более земным способом, и я только что это сделал. Теперь рассмотрим два описания: припятое в медицине физическое описание причины (или стимула) и психологиче ское описание следствия (телесное движение, восклицание, вы ражение боли и удивления на лице). Мы согла~симся с тем, что если есть описание следствия и поичины, то события как тако
вые должны подпадать под законы. Если что-либо
подобное
принимается для всех психологических событий, а мы не допу стили ничего меньшего, тогда не обязаны ли мы принять точку зрения, согласно которой все психологические события строго
nредсказуемы, и мы их можем предсказать для Арта?
Далее,
поскольку мы знаем как физическое, так и психологическое описание одних и тех же событий, то почему мы не можем кор релировать физические ·и
психологические описания ~системати
чески? И как тогда можно отрицать, что, создав Арта, мы ре дуцировали психологию к физике и, следовательно, решили все
специфические про.блемы психологии?
Все это принуждает нас принять один важный философский тезис. Если психологические события являются причинами или следствиями физических событий и если каузальные отноше 'Ния l'лежду событиями ~влекут за собой существование законов, связывающих эти события, а законы, как 1'/IЫ предположили, являются физическими, тогда следует, что психологические со бытия просто идентичны физическим событиям. Если это мате риализм, то, предположив существование Арта, мы обязанЬI его принять.
Однако если
я окажусь прав, нам
не придется
принимать
положение о том, что психологические события предсказуемы :и объяснимы теми же ·способами, что и физические события. :илн что первые могут быть редуцированы ко вторым, поскольку из моих допущений нельзя сделать заключения о том, что мы мо
жем эффективно коррелировать классы событий. описанных в
физических терминах, с классами описанных в психологическ:И-" терминах событий.
134
Мое предположение состояло в том, что для любого еди .. ничного датированного психологического события мы можем дать описание в чисто физических термИiнах, а поэтому для лю
бого заданного~ конечного класса событий мы можем устано вить корреляцию между психологическими и физическими опи
саниями. Хотя это и может быть сделано, но из этого не следу ет, что такие психологические предикаты, как «Х желает жену своего соседа», или «Х верит, что Бетховен умер в Вене», или «Х хочет кофе с сахаром», которые определяют если не беско нечные, то по крайней мере потенциально бесконечные клас сы, имеют какие-либо намалогические свойства. Если опреде ленный класс психологических событий конечен и каждое пси хологическое событие, как мы допускаем, имеет физическое описание, тогда тривиально следует то, что существуют физические
предикаты,
которые,
как
и
u
каждыи
u
психологическии
пре-
дикат, определяют тот же самый класс. Но этот факт сам
по
себе не имеет никакого интереса для науки, которая ищет но мологические
связи,
подкрепленные отделЬiными
примерами,
не
зависимо от того, ·исчерпывают ли они все случаи.
Легко понять тот факт, что, хотя каждое психологическое событие или состояние имеет физическое описание, это не дает нам оснований надеяться на то, что любой физический преди кат вне зависимости от своей сложности имеет такой же объем,
как
и
u
данныи
u
психологическии
предикат,
и
в
u
меньшеи
сте-
пени следует надеяться :на то, что существует физический предикат, законаподобным образом соотносящийся с данным
психологическим предикатом. Для примера рассмотрим доста точно богатый язык L, который имеет ресурсы для описания любого предложения в L. Допустим, что в L можно различить с единственной дескрипцией каждое истинное предложение. Но
L не может содержать предиката (неважно какой сложности), который применяется
к истинным
и только истинным
предло
жениям языка. Этот факт удивит того, кто не знал о семанти .. ческих парадоксах. «действительно,- сказал бы он,- посколь ку
я
могу различить
каждое
истинное
предложение,
я
могу
специфицировать класс». И он начнет рассматривать истинные nредложения, отмечая те их общие свойства, которых нет ни у одного ложного предложения. Но мы заранее знаем, что сде лать это ему не удастся. Я думаю, что здесь ситуация прибли зительно та
же,
что
и
с
психологическими
предикатами
в
их
отношении к физическим: мы заранее знаем, что всех ресурсов
Физики недостаточно для того, чтобы различить значительные (открытые или неконечные) классы событий, которые опреде-
Jiены психологическими предикатами. Теперь мы видим, что полное знание физики человека, да
>ке если оно охватывает свойственным ему способом описания Все, что имеет место, не производит с необходимостью психо ~оrического знания (на это положение давно указал платонов
СRий Сократ). Однако почему этого не происходит- ведь есть 135
индуктивно
установленные корреляции
между
физическими
и
психологическими событиями? Разве мы не знаем, что они су ществуют? Мы это знаем, если только под законом подразуме ваем статистические обобщения. Обжегшийся ребенок избегает пламени, МОЖ1 НО предложить и более сложные случаи. Но эти обобщения в отличие от физических не могут быть превращены в строгие законы науки, замкнутые внутри своей о·бласти при менения. Чтобы представить основания для такого заключения, u
даваите
вернемся
к
вопросу
о
том,
что
же
заставляет
нас
ду-
мать, будто Арт сконструирован должным образом с психоло гической точки зрения. Я полагаю, ответ должен быть следую щим: у Арта каждое проявление мышления, действия, чувство вания подобно человеческому. Если ,вы уколете его, то у него u
поидет
кровь,
если
вы
а если
вы .рассечете
посветите
его
глаз,
ему
то
в
глаза,
обнаружите
то
он
моргнет,
палочки
и
кол
бочки. При ответе ·на вопрос о том, имеет ли Арт психологиче ские черты, существенно то, что он подобен человеку не только в
отношении
и действия.
поверхностных
приэнаков
проявления
мышления
Если .мы найдем у него внутри радиоприемник
и
выясним, что кто-то посылает сигнал, заставляющий Арта дви гаться,
то
не
следует
настаивать
на
приписывании
ему
психо
логических характеристик. Но само по себе детальное понима ние физической работы не может заставить нас сделать вывод о том, что Арт сердится или уверен в том, что Бетховен умер в Вене. Чтобы так считать, мы должны прежде всего следить за
макроскопическими
решать,
как
их
движениями
интерпретировать,
искусственного
подобно
тому,
человека
как это
и
ре
шается в отношении человека.
В наших рассуждениях легко пойти по неправильному пути,
отчасти из-за моего предположения, что мы намеренно создали Арта для того, чтобы он действовал так, как он действует. Впол!не вероятно, что при конструировании Арта мы воепольза вались системами того рода, которые применяются в обраба тывающих информацию машинах. Однако нам не следует счи тать, что если эти системы приходят в действие, то Арт начи нает обрабатывать информацию. Многое зависит от того, как решить вопрос:
насколько то, что считается для нас информа
цией, будет таковой и для Арта? Принять это утверждение значит, допустить, что Арт видит вещи так, как и мы их видим,
подразумевает под произносимыми звуками то же самое, что И мы
подразумеваем. Наше решение зависит от нашего понима
ния того, как это предположение соответствует ·всей картине поведения Арта. Е·сли мы хотим выяснить, имеет ли Арт nсн
хические свойства, то мы должны перестать думать о нем как о созданной нами машине и начать рассматривать его таi<,
как если бы он был человеком. Только на этом пути мы мorлli бы
заниматься :вопросом о ·возможности
ских
и
психических
корреляции
своиств.
Учитывая сказанное, следует признать, что факт
136
физиче-
u
искусст-
вениости Арта не играет существенной
роли
в
обсуждении
nроблемы, поскольку я не утверждал, что он был построен на основании знания законов, коррелирующих физические и пси хические феномены. Все, что было известно,- это физиче
ский коррелят каждого отдельного движения или действия. Правда, мы можем предсказать физические движения Арта, но
если
мы
хотим
знать,
интерпретироваться
как
может
ли
отдельное
u
деиствне
или
такое
реакция,
движение
то
получим
ответ: только рассматривая все физические аспекты в деталях и
на
основании
этого
мы
сможем
утверждать,
что
перед
случай человеческого движения. У нас нет ни одного основания считать, что Арт будет и дальше казаться ком. Таким образом, с помощью Арта мы не доказали ного положения, которое не могло бы быть выдвинуто с успехом,
если
предположить, что
мы
имеем
тот же
нами
ясного челове rни од тем же u
самыи
вид
исчерпывающего знания физики человека, на которую мы пре
тендовали, имея Арта. Арт служит эвристической цели удаления
всех
непостижимых
u
своиств,
и
мы
можем
предположить,
что они удаляются из человека так же легко, как и из Арта, поскольку все то, что мы удалили,- это неизвестные физиче ские свойства. Наше предположение разрешает вопрос о том, имеет ли свойства),
человек душу (т. е. нередуцируемые психические не ,в большей степени, чем может быть разрешен
вопрос о том, наделили ли мы Арта душой. Я снова возвращаюсь к вопросу о том, почему нам не стоит ожидать открытия строгих законаподобных корреляций (или каузальных законов), связывающих психические и физиче ские события
и
состояния;
почему,
другими словами,
полное
понимание работы тела и мозга не будет конституировать зна
ния мысли и действия. До того как я предложу то, что считаю корректными
аргументами,
разрешите
мне
кратко
указать
на
некоторые неверные доводы, которые обычно приводятся. Часто утверждают (особенно в современной философской литературе), что не может быть физического предиката с объ е~rом глагола действия, потому что есть множество способов, которыми действие может быть осуществлено. 1\t'\ужчина при ветствует
женщину
поклоном,
подмигивая
или
произнося
кие-то фразы,- все это в свою очередь может быть
ка
сделано
бесконечным количеством способов. Но данное положение бес смысленно. Единичности, которые подпадают под предикат, различаются бесконечным образом, как всегда различаются по Rрайней мере две единичности. Если бы аргумент был правиль liым, то мы могли бы показать, что приобретение положитель1-Iого заряда не нвляется физическим событием, поскольку су tцествует бесконечное количество способов, с помощью которых это может произойти.
В симметричном агрументе, который настолько же плох, liасколько и общепринят, утверждается, что одни и те же фи-
137
зические события могут считаться вполне различными действи
ями. Одни и те же звуки
и движения
могут конституировать приветствие, а
в
пекотором
случае
в другом- оскорбление.
Но если случаи различны, то и события должны различаться в~ некоторых физических характеристиках. Мы допускаем, напри мер, что различие в интенциях имеет свой физический аспект, nоскольку
оно
отражается
в
предрасположенности
движению. Дав полное описание мозга, мы должны что
различие
в
интенциях
соответ,ствует
пекоторому
агента
к
ожидать, различию
в физиологии и в конце концов в физике, как мы это уже ви дели.
Однако мы можем представить себе случаи, когда интенции одни и те же, мнения и желания одинаковы, все физическое в. агенте также сходно, но осуществленные действия б у дут раз личными. Например, человек намеревался сдержать обещание· и пойти на оперу. Но ,в одном случае его посещение театра с данным намерением могло бы конституировать выполнение обе щания, а в другом случае- нет (так как он, может быть, пе репутал день). Физическая ситуация неидентична во всех отношениях. Мы просто должны определить физическое собы тие или ситуацию более широко. Поскольку выполнение обеща ния зависит от определенных предшествующих событий, кото рые участвуют в ситуации, появление физических событий определенного вида может зависеть от широкого физического фона, на котором они имели место. Если бы мы захотели, то могли бы определить сверхзатмение Луны как затмение, кото рому предшествовало в пределах двух недель затмение Солнца. Сверхзатмение может не интересовать науку, но это, несомнен но, вполне респектабельное физическое понятие. Обычно считается, что культурологический релятивизм воз действует на классификацию действий, но не влияет на клас сификацию физических событий. Поэтому один и тот же жест
может считаться разрешением в Австрии и запрещением в Гре ции. В данной ситуации нам требуется расширить систему фи зической референции для того, чтобы найти относящиеся к де
лу 1различия. Австрия физически отлична от Греции, и, следо вательно, любое событие в Австрии физически отлично от лю бого события в Греции. Возможно, будет nредположено, что один и тот же единичный жест человека может рассматривать ся как акт согласия австрийцем и как акт несогласия переме щенным греком. В этом случае два описания не могут считать
ся противоречащими друг другу. Как объект может ускоряться относительно одной системы референции и не ускоряться от
носительно другой, так же и жест может считаться согласие~« для австрийца и несогласием для грека. Только если мы прii няли неправомерно ограниченный взгляд на предикаты, кото· рые могут быть образованы с использованием физических nou
нятии,
нас могут привлечь
рассмотренные
аргументы.
_
Из этих рассуждений возникают две важные темы. Одна II-·
138
них- необходимость различения индивидуальных, датирован ных •Событий и видов (sorts) событий. Мы можем без ошибки сказать, что «тот же самый жест» имеет одно значение в Авст рии, а другое- в Греции (мы имеем в виду, конечно, жесты
одного и того же вида). Другая тема касается отношений меж ду психологическими характеристиками событий и физически ми (биологическими, физиологическими) описаниями. Хотя- я на этом настаиваю- психологические описания не могут быть редуцированы к физическим, тем не менее они могут сильно
зависеть от них. Действительно, есть смысл, в котором физиче ские характеристики события определяют психологические
ха
рактеристики. С точки зрения Д. Э. Мура, психологические понятия зависят от физических. Способ объяснения Муром это го отношения, ду
которое,
ценностными
и
как он
подчеркивал,
дескриптивными
наличес'tвует
характеристиками,
меж
таков:
невозмож~но, чтобы два события (объекта, состояния) совпада ли во всех физических характеристиках (для Мура- во всех своих дескриптивных характеристиках) и различались своими психологическими (ценностными) характеристиками. Обе темы- тема дистинкции индивидуальных событий и видов и тема зависимости психического от физического взаимосвязаны. Но для каких целей надо подчеркивать, что рассматриваются описания единичных психических собы
тий, а не видов, и что они зависят от физического описания? Если определенное психологическое понятие применимо к одно му событию, а не к другому, то должно быть различие, описы ваемое в физических терминах. Но из этого не следует, что существует единственное физически описываемое различие для
двух любых событий, различных в некотором психологическом отношении.
Есть другая группа аргументов, хотя я и не могу рассмат ривать их во всех деталях. Они базируются на утверждении, что
психологические
панятия
являются,
в
сущности,
ценностны
ми, в то время как физические таковыми не являются. Если это означает, что когда мы называем событие действием, то не только
описываем
его,
но
также полагаем
его
как хорошее или
плохое, резонное или заслуживающее порицание, то данные
ар
гументы ошибочны. Что бы мы ни говорили, мы .выражаем цен ность некоторого вида, но это не означает, будто сказанное мо жет не быть также истинным или ложным. В любом случае для того чтобы понять смысл вопроса о том, почему нет стро гих закоиов, связывающих физические и психические феноме ны, мы должны считать, что утверждения об этих феноменах истинны или ложны одинаковым образом. Давайте рассмотрим отдельное историческое событие, ска Жем, признание Дэвида Юма (в приложении к его «Трактату») в том, что он не может понять, как примирить два своих тези
са*. Признание есть необходимо намеренное действие, поэтому
nризванное является фактом.
Признание Юма
подразумевает
139
его незнание того, как примирить два тезиса. Поскольку дей ствие было намеренным, постольку мы знаем, что Юм должен был
верить,
что
он
не
понимал,
как
примирить два
своих те
зиса, а также должен был хотеть (вероятно, для некоторых дальнейших рассуждений) обнаружить факт непонимания. Де ло не только в том, что Юм имел эти желание и мнение,- они сами были некоторым образом действенны в процессе совер шения признания, и Юм сделал свое признание, потому что имел желание и: мнение. Если мы интерпретируем это «потому
что» как имплицирование каузального отношения (а я считаю, что мы должны это сделать), тогда, описывая действие как осу ществленное
с
определенным
намерением,
мы
описываем
его
как действие с определенной каузальной историей. Таким об разом, при идентификации действия с физическим событием мы не должны сомневаться в том, что каузальная история физиче ского rсобытия тичные
включает в ·себя
желаниям
или
события
когнитивным
или
состояния,
состояниям,
которые
иден дают
психологическое объяснение действию. Это только начало сложностей, поскольку для большинства эмоциональных вуют
u
u
состоянии,
каузальные
связи
с
желании,
u
восприятии
последующими
и
т.
д.
сущест-
психологическими
со
стояниями и событиями- или по крайней мере требуется, что бы эти состояния существовали. Поэтому, утверждая, что че ловек совершает интенциональное действие, мы приписываем ему комплексную систему состояний и событий, которым долж ны соответствовать физические состояния и ·события. Я, конеч но, не утверждаю, что нет соответствующих физических описа ний: я уверен, что они есть. Я даже не считаю, что мы не мо жем дать эти описания в отдельных случаях. Я только пытаюсь по·казать, почему мы не можем установить общие, точные, за~ конаподобные корреляции между физическими и психологичР, скими описаниями. Комплексность психологической атрибуции сама по себе не доказывает этого положения. Хотя впоследст, вии будет показано, что особенности этой комплексности имеют отношение
Чтобы
к делу.
переi<:iти
к анализу психических фено-v1енов, нам сле
дует начать с рассмотрения способности говорить и понимать язык. В любо~ случае мы не можем надеяться на воспроизве дение всей полноты психологических черт, не принимая в рас чет язык. Поскольку более тонкие дистинкции желаний, l'лне~
ний и интенций зависят от принятия такой же комплексноя когнитивной структуры, какую имеет язык, они и не могут быть понятыми отдельно от него.
В
результате
мы
хотим объяснить речевые действия, кото
рые интенциональны и имеют характеристики других, ранее затронутых действий. Частью объяснения таких действий явля . . errcя их интерпретация в смысле способности сказать, что вьi· ражают слова говорящего в ~случае употребления (выражают, конечно, в его языке). Мы полностью схватываем то, что гово"' 140
рит
u
человек,
только
которыи
знаем
его
произносит
язык,
т.
е.
определенные
подготовлены
к
звуки,
ес1и
интерпретации
большого количества фраз, которые могли бы быть высказаны этим человеком. Мы не можем понять отдельное предложение, nока не знаем той роли слов,
которую
они
играли в других
nредложениях, высказанных говорящим. Для того чтобы интер nретировать отдельный ализованные
акты,
диспозиции
поэтому u
единичнои,
речевой
мы
акт,
говорящего
можем
считать
мы
дОЛ)КНЫ
совершить
знание u
высокоструктурированнон
понять вере
другие
речевые
языка
пониманием
диспозиции
говорящего.
Мы описываем диспозицию через спецификацию того, что че.1о
век подразумевает, высказывая любое (из большого множест ва) предложение при специфицированных условиях. Языковая способность, описанная психологически, есть ком nлексная диспозиция, описанная физически,- это не диспози ция, а актуальное состояние, механизм. Здесь как нигде может показаться, что детальное знание физического механизма долж
но помочь психологии. Нет сомнений, что в каждом человеке существует некоторое физическое состояние, главным образом сосредоточенное
в
мозге,
которое
конституирует
языковую
спо
собность. Но как мы можем идентифицировать это состояние? Как мы узнаем, что определенное физическое состояние мозга, определенный
механизм,
есть тот
самый
механизм,
который
рассчитан на речевое поведение говорящего? Я допускаю, как и
раньше,
что
если
агент
говорит,
то
мы
можем
в
каждом
слу
чае идентифицировать отдельные физические события, которые
этому соответствуют. Таким образом, не существует проблемы проверки
утверждения,
(например, мы
можем
Арт)
что
является
отдельный
говорящим
физический
механизl\1:
механизмом,
поскольку
проверить это так же, как провернем
языковую спо
собность человека, отмечая, каким образом он ведет себя при различных обстоятельствах. Но это не дает нам то, что мы стремились получить, а именно: законаподобные корреляции между работой механизма и речевым поведением. Мы хотим знать, каковы физические свойства машины- любой машины, которые предоставляют ей возможность говорить подобно чело веку.
Почему мы не можем просто сказать: физическими свойства ми являются только те, которые производят наблюдаемые след
ствия? Такой критерий неадекватен, потому что требуемые следствия переступают пределы наблюдаемого: мы хотим опре делить физические ·Свойства, которые производили бы лингви стическое поведение. Здесь мы имеем описание физического свойства, в котором употребляются психологические понятия.
Это ·Подобно ситуации «говорящий человек есть говорящая ма
lllина». Но что само слово «машина» говорит нам? Мы интерпретируем отдельный речевой акт на основе тео Рии языка говорящего. Такая теория сообщает нам условия Истинности каждого из бесконечного множества предложений,
141
которое человек может произнести. Эти условия относительны ко времени и обстоятельствам высказывания. В построении по добной теории- соз,нательно ли, подобно антропологу или лингвисту, или невольно, подобно изучающему свой первый язык ребенку,- 1\.IЫ никогда не находимся сначала в положе нии
прямого
изучения
слов
одного
за
другим,
а
затем
в
ситуа
ции независимого изучения правил их объединения в осмыс ленное целое. Мы, скорее, начинаем с целого и выводим основ
ную структуру. Значение есть о~перациональный аспект этой структуры. Поскольку структура выводится исходя из того, что требуется
и
известно
для
коммуникации,
мы
само значение теоретической конструкцией.
должны
считать
Подобно
любому
конструкту, оно произвольно-за исключением формальных эмпирических
u
ограничении,
которые
мы
накладываем
на
и
него.
В случае значения эти ограничения не могут единственным спо собом фиксировать теорию интерпретации. Основанием этого является то, что, как убедительно ~показал Куайн, предложения, полагаемые говорящим
истинными,
определяются
которые
проясняются
с
лишь u
говорящим
частично
подразу~tевает
·своими
помощью
словами
и
в
способами,
того,
чем
что
он
сам
уверен
относительно мира. Лучше было бы сказать: мнение и значение не могут быть единственным образом реконструированы из ре
чевого
поведения.
считаться
Остающаяся u
неудачеи
неопределенность
интерпретации,
но,
скорее,
не
может
является
логи-
ческим следствием из природы теории значения (как не явля ется указанием на нашу неспособиость измерить температуру то, что единица измерения и выбор начала отсчета являются произвольными). Лежащая в основе интерпретации неопределенность есть ее общепринятая характеристика. Предположим, что кто-либо го ворит: «Это падающая звезда». Должен ли я считать, что он действительно подразумевает звезду и уверен в том, что неко
торые звезды маленькие и холодные, либо мне следует думать, что он
имеет в виду не звезду, а
метеорит и уверен, что звезды
всегда большие и горячие? Дополнительные данные помогут разрешить эту проблему, но вероятны случаи, когда все воз· можные данные оставляют открытым выбор между приписыванием
говорящему
стандартного
значения
и
u
идеосинкразическои
системы мнений, с одной стороны, и отклоняющегося значения
и здравого мнения- с другой. Если говорящий произносит ело·
ва: «Это кит», то как я узнаю, что он подразумевает под ними?
Предположим, объекте,
что
который
:млекопитающее? критериев, на
он
говорит
выглядит
Кажется,
о
как
нет
расположенном
кит,
но
я
абсолютно
основании которых
з,наю,
неподалеку что
это
определенного
не
ряда
можно считать, что нечто яв
ляется китом. К счастью для возможности коммуникации, нет нужды форсировать решение, поскольку владение языком 11 знания о мире тесно взаимосвяза,ны. Интерпретация может про· Должаться, так как, постоянно учитывая мнения данного чело·
142
13ека о мире, мы можем принять лю·бое количество теорий того,
что он имеет в виду своими ·словами. Вполне понятно, что та кая теоретическая конструкция должна быть холистской: мы не можем решить, как интерпретировать фразу «Это кит» не-за висимо от того, как интерпретируем фразу говорящего «Это млекопитающее» и связанные с ней слова. Другими <;ловам·и, мы должны проинтерпретировать всю систему.
Мы могли бы надеяться на то, что тут поможет знание фи зической корреляции. В конце концов слова употреблены так, как они употреблены благодаря определенному способу функ uионирования этого механизма. Не можем ли мы локализовать физические корреляты значения? Не можем ли мы однозначно определить на физическом уровне то, что мы должны только nодразумевать или
рассматривать как конструкт,
пока держим
-ся за наблюдение речевого поведения?
Хорошо, но как это можно сделать? Мы способны точно вы яснить,
какие
системы
знаков,
звуков
и
запахов,
описанные
в
терминах физического ввода информации, достаточны, чтобы лобудить нашу хитрую машину произнести «Это кит», если спраu1ивается: «Что это?» ·Будем ли мы в этом случае знать,
что Арт имеет в виду? Я думаю, что ответ должен быть следу ющим: мы будем знать не больше и не меньше о значении, чем мы
знаем
о
том,
что
подразумевает
u
сказавшин
ту
же
самую
·Фразу человек. Но если Арт «выучил», что объект с китообраз ными
признаками
не
является
млекопитающим,
как
он
тогда
ответит? Как можем мы это решить без знания того, что он nодразумевает под «млекопитающим?» Предположим, что кит
.кажется очень маленьким, но Арт «уверен», что смотрит через nеревернутый оптический инструмент? Несколько подобных во nросов
заставят нас
ясно
понять, что
мы
не
можем
социировать некоторые фиксированные части
просто
ас
мозга Арта
с
критериями применеимя слов.
Не следует ли нам идентифицировать значение предложения ·с интенцией, с которой оно высказывается, и найти, таким об разом, физический коррелят интенuии, избегая проблемы бес конечного ветвления, кажущейся бичом теории значения и ин терпретации? Трудность заключается в том, что специфические ннтенции
так же
трудно
интерпретировать,
как и
высказыва
ния, а лучший для нас путь к детальной идентификации интен дий и мнений лежит через теорию языкового поведения. По этому
нет
смысла
предполагать,
что
мы
сначала
интуитивно
·схватываем все интенции и мнения человека, а затем достигаем
nонимания значения того, что он сказал. Скорее всего, мы со Вершенствуем наши теории значения и интенuии в свете друг -друга.
Если я прав, тогда детализированное знание физики
или
Физиологии мозга, а в действительности всего человека в це
.J!ом, не обеспечит упрощения интерпретации психологических
!"!онятий. Интерпретировать то, что
l'homme machine
имеет
в
виду,
сама
будет
не легче,
проблема
незначительное
чем
интерпретировать
слова
человека, и
не будет существенно иной. Есть только упрощение:
там,
где
мы
имеем:
дело
с
одно
челове
кс:м, потребуется собрать данные, создавая экспериментальные ситуации, а в случае с машиной мы могли бы просто ее демон ти"С>овать. Однако после демонтажа мы сообщили бы в психоло. гических терминах только то, что машина будет делать при по.пностью специфицированных условиях, так как ни один об щий закон ее поведения не может быть сформулирован. И:vrея де.nо с машиной, мы должны будем интерпретировать, как и в случае с человеком, все ее наблюдаемое поведение в целом. Стандарты для принятия системы интерпретации должны быть теми
же
самыми:
нам
следует
установить
пределы
разумно
до
пустимой ошибки, предположить большую ·Степень последова телDности под угрозой непонимания смысла того, что было ска .. зано
или
сделано;
нам
нужно
также
допустить
систему
..
мнении
и мотивов, которые согласуются с нашими собственными в сте пени, JI.остаточной для того, чтобы построить основу для пони .. мания и интерпретации разногласий. Эти условия, включаю .. щие в себя критерии согласованности и рациональности, могут
быть, без всякого сомнения, усилены и ста rь более объектив ными. Но я ~не вижу никаких оснований считать, что они могут быть установлены в чисто физическом словаре. Все предшествующие открытия, касающиеся природы мозга, и, более того, открытия, которые мы можем ожидать от тех~ кто работает в этой области, проливают свет на человеческое восприятие, познание и поведение. Но по отношению к высшим когнитивным функциям это освещение должно быть только косвенным, поскольку редукция психологии к физическим нау кам не имеет смысла.
Д.
Дэвидсон
ОБ ИДЕЕ КОНЦЕПТУАЛЬНОй СХЕ1\1Ы Философы многих направлений склонны рассуждать
о
концептуальных схемах. Считается, что концептуальные схемы являются способами организации опыта; их рассматривают как системы
категорий,
придающих форму
чувственным
даннЫl\1;
они также уподобляются точкам зрения индивидов, культур Н эпох на происходящие события. И если перевода из одной схе мы в другую вообще не существует, то тогда два человека. принадлежащих к различным концептуальным схемам, не С'\tо
гут поставить ·В истинное соответствие свои мнения, желания, надежды и фрагменты знания. Даже сама реальность относи~
©
American Philosophical Assotiation, 1974. Публикуется с разрешенйЯI
Американской философской ассоциации.
144
тельна
к
схеме:
то,
что
считается
реальным
u
в
однои
системе
понимания, может не считаться таковым в другой.
Есть мыслители, которые не сомневаются в ·том, что суще ствует
только
дятся
под
одна
концептуальная схема,
влиянием
понятия
схемы,
ведь
однако и
и
они
монотеисты
нахо имеют
религию. И когда кто-нибудь пытается описать «нашу концеп· туальную схему», то если быть точным, его ·Собственная задача предполагает
возможность
наличия
соперничающих
систем.
Я считаю концептуальный релятивизм опьяняющей и экзоu
rгическои
u
концепциеи,
и
прежде
чем
спешить
ее
принимать,
не-
обходимо тщательно прояснить смысл этой концепции. Но, как это часто бы·вает в философии, трудно достичь яеного понима· ния, пока вокруг проблемы кипят страсти. Во вс?ком случае; Иl\'lенно это я и хочу показать.
Обычно нам предлага1от считать, что мы понимаем сильные концептуальные изменения или глубокие контрасты, если при знае~r некоторые хорошо известные примеры. Иногда какая нибудь идея-типа идеи одновременности в теории относитель ности- приобретает такое важное значение, что с ее появле нием целая область науки начинает рассматриваться с совер шенно новой точки зрения. Бывает, что пересмотр списка предu
ложении,
лине,
ранее
является
Считавшихея
настолько
истинными
существенны.м,
u
в
пекоторои
что
входящие
дисцип-
в
них
термины изменяют свое значение. Языки, которые развивзлись во
u
временнон
и
u
пространственнои
дистанции,
могут
сильно
различаться в способах обращения с тем или иным уровнем явлений. Что легко входит в один язык, может с трудом входить
в
u
другом,
и
это
различие
отзывается
несходством
~
стилеи
и ценностей.
Подобные примеры, хотя и выразительные,
но достаточно
редкие, не более удивительны, чем то, что концептуальные из
менения и контрасты объясняются и описываются средствами одного языка. Уорф, желая продемонстрировать, что язык хопи заключает в себе метафизику, настолько для нас чуждую, что не может «быть сверен» 1 с анг ..ТJийским, использует последний для передачи содержания предложений языка хопи *. Кун ве ликолепен, когда говорит о том, что происходило до научной революции, используя- как вы думаете, что?- нашу постре волюционную идиому 2 . Куайн дает нам чувство «до-индивиду ализированной фазы эволюции нашей концептуальной схемы» 3 ,
а Бергсон сообщает нам о том, где мы може:\11 получить
ropi:I,
вид
не искаженной той или иной местной перспективой.
W h о r f В. L. The Punctua] and Segmentative Aspects of Verbs in марi- Language, Thought and Reality /1 Selected \Vritings. Cambridget ass., 1956. 2 К у н Т. Структура научных революций. М., 1977. 3 Q u i n е W. V. Speaking of Objects 1/ Ontoiogical Reiativity and Other Е ssays. N. У., 1969. Р. 24. 1
145
Доминирующая 1\tетафора концептуального релятивизма не .. зависимо от специфики имеющихся подходов становится жерт вой дежащего в ее основании парадокса. Различие точек зре ния имеет смысл, если есть общая координирующая система, которую
мы
они
должны
противоречит
сти,
а
значит,
предел
разделять,
самой
мы
идее
их
нуждаемся
в
для концептуальных
мальные
случаи,
в
основе
но
существование
систе-
несоизмеримо ..
драматической положениях,
u
этои
устанавливающих
контрастов. Существуют экстре ..
которых
лежат
противоречия
и
пара
доксы, но ведь есть и более умеренные примеры, в понимании которых мы не испытываем затруднений. Что же определяет наш переход от всего лишь странного и непривычного к аб ·сурдному?
Мы можем согласиться с подхо·дом, который сводит воедино влааение языком и обладание концептуальной схемой. Их от ношения
представляются
таким
образом,
что
альные схемы различаются, то различаются щие
на
разных
языках
могут
разделять
когда
концепту
и языки.
одну
Говоря
концеnтуальную
схему при условии наличия способа перевода с одного на
u
другои,
поэтому
изучение
критериев
перевода
языка
представляет-
ся способом рассмотрения критериев идентичности концепту альных схем. Если же концептуальная схема не связывается с языком дан~ным образом, то исходная проблема без надобности дублируется, поскольку мы должны будем вообразить сознание с ~<атеrориями, оперирующее языком, который имеет свою соб ственную структуру. В этих обстоятельствах нам, конечно, хо телось бы узнать, какие именно структуры будут иметь приори тет.
Может быть предложена также альтернативная
идея,
за
ключающаяся в том, что любой язык будто :бы искажает ре альность, но ведь это подразумевает, что только бессловесное -созна,ние способно постигать вещи так, как они реально суще
ствуют. Такое понимание языка ·как инертного посредника
т я и вносящего «искажения»)
,
неза;висимого от
(хо·
человеческой
деятельности, нам не следует поддерживать. Кроме того, если само сознание может без искажений соприко~снуться с реаль ностью,
то
оно
не
долж~но
иметь
категории
и
понятия,
а
эта
бескачественность -нам хорошо И1звестна из теорий, расположен· ных IНа совершенно другой части философского ландша.фта.
Среди них, например, есть теории, пр-едполагающие, что ·сво· бода состоит из решения, при:нято,го независимо от всех жела ний, привычек и ~еклонностей человека. К ним ·следует также отнести теорИIИ
зна'ния, в которых ·считается, что ·сознание
м·о
жет :><бозревать rоташыность ·своих собственных восприятий идей.
В
обоих ·случаях
понимание ·со·знания
в
отрьrве от
И
кон
ституирующих его черт являе'Гся следст.вием определенного способа рассуждений, но такого ·С!поооба, который сам побуж дает нас отвергнуть его предпосылки.
Мы
146
можем
отож·десТ~вить
!Концептуальные
схемы
с
язы:ка-
rJII, а это предполагает (учtитывая, что несколыко языков могут 13 ыраiкать одну и ту же ~схему) ~взаимопереводимость языков.
J-Ie
·следует мы~слить
_владение
языком
J{оторое человек
языки отделимыми от ·сознания, поскольку
~не
является
тем
может yrrparrить,
u
психологическим
сохраняя
~своиством,
при этом
епособ-
8ость мы·слить. Поэтому нет ника1~ой "Возможности занять пре нмущественную
позицию
для
сравнения
,концептуаль:ных
схем,
временно отбрасывая ·с:вою ·со6сrвенную. Можем ли мы тогда сказать,
.схемы,
что
два
ч·еловека
имеют
если они говорят на
различные
языках,
~оторые
концептуальные
поддаю-гся вза
iHe
имному переводу? Я хочу рассмо'tреть две ситуации, которых следует ожида'Ть. Неуда!Ча перевода может быть либо полной, если ни один знаu
чпмыи
ряд
u
предложении
данного
языка
нельзя
перевести
на
другой язык, либо часТ!ичной, если переводимость одного ряда предложений дополняется !Непереводимостью другого (в данtном случае SI пр енебрег .воЗ~моокной асимметрией). Моя стратегия заключается в rом, чтобы показать невозможность осмы~слен ного утверждения полной неудачи перевода. Затем я более u
u
кратко рассмот,рю второи елуча:и.
Посколыку прежде .всего речь лайдет о возможной полной неудаче перевода, то было бы заманчиво из·бра1ь самый корот кий путь, заявив: если не~оторые формы деятелыности неИJНтер претируемы
в
нашем
язы~ке,
то
о.ни
не
я1вляются
речевым
по
ведением. Прелставлять дело таким образом -jнеудовлет.вор1и.,. 1ельно,
поскольку
это
превращает
переводимость rна
из~вестныи
нам язык в крлтерий бытия языком. Данному тезиiсу явно хвата·ет
самоочевидности,
и
·если
он
истИiнен,
а
я
думаю,
не что
это так, то он должен быть выводом, сделанным на основе до казательсТ!ва.
Доверие к моей позиции усил~ится, если поразмышлять о близких ~отношениях между язЫiком и припиеы.ванием говоря Щему та·ких уста'Новок,
как убеждение,
желание и
интенция.
С одной стороны·, яюно, что речь тр·ебует множе,ст:ва точно ра•с nознаваемых интенций и убеждений. Человек, ~оторый утверж дает, что настойчивость приносит ·блеск 'Славы, должен считать себя ~верящим ·в то, что настойчивость приносит блеок славы, н должен иметь интенцию рассматривать себя как верящего в Jlo. С другой же стороны, мало вероятно, что можно обоснован
Но произ·вести приnи·сы!ва~ние 'комплекса установок говорящему до тех пор, пока мы не ~с.пособны переве,с1'1и его слова на :наши собС'Т'Венные Отношения между опоеобиостью переводить чей-
1'о язык и приписы:вать ему установки, без сомнения, являются 0 Чень тесными, но пока мы не скажем, что это за отношения, доводы против непереводимости языков остаются неясными. Иногда полагают, что переводимость на знакомый язык, ска
~ем, на английский, не может служить критерием языковости lia том основании, что отношение переводимости не является 1 Ранзитивным. Дело заключается в том, что некоторый язык, 147
например а
u
другои
сатурнианский, язык,
типа
может переводиться
плутонианrского,
хотя
и
на
английский.
переводится
на
сатурнианский, тем не менее непереводим на английский. Впол не переводимые различия
в различие вательность
могут,
таким
образом,
складываться
совершенно непереводимое. Вообразив последо языков, каждый из которых достаточно близок к
предыдущему,
чтобы
быть
на
него
переводимым,
мы
може\f
представить себе язык настолько отличный от английского, что. его перевод на последний невоз1можен. Этому столь удаленно му от нас языку будет ~соответствовать полностью для нас чужu
дая система понятии.
Этот мысленный эксперимент, я думаю, не вносит каких. либо новых элементов в обсуждение проблемы, поскольку нaJt следует
спросить,
на
каком
основании
мы
признаем
то,
что
лает сатурниани.н, переводом плутонианина? Сатурнианин
де
мог
бы на\1 рассказать о том, что он делает, или, скорее, ~1ы моrиlИ
бы пре-дставить себе то, о чем он говорит. Но тогда нам захо чется узнать,
был
ли
наш
перевод сатурнианина
правильны:.\t_
Согласно Куну, ученые, действующие в различных научных традициях (внутри различных «парадигм»), «проводят свои ис следования в различных мирах» 4 . «Границы с:\1ысла» Строео на начинаются с замечания о том, что «можно вообразить ти
*
пы миров, отличных от того мира, который i\1Ы знаем» 5 • скольку
существует
все
же
только
один
мир,
эта
По
множествен
ность является или метафорической, или воображаемой. Но :\-tЫ здесь имеем дело не с одной и той же метафорой. Стросон пред лагает нам вообразить возможные, недеi"':Iствительные миры, которые могут быть описаны средствами нашего языка с помощью
перераспределения
истинностных
оценок
..
предложении
различными семантическими способами. Ясность контрастов между мирами зависит от нашей предполагаемой системы поня тий, от наших описате.nьных ресурсов, которые оста1отся фик· сированны:ми. Кун же, напротив, хочет, чтобы мы думали о двух_ ра~личных наблюдателях одного и того же !\Уира, которЫЕ:
подходят к нему с нессизмеримыми системами поняти:й. Стро соновское
множество
воображаемых
миров
рассматривается,
проелушивается или описывается с одной и той же точки зре
ния, а единственный мир К.уна изучается с различных точек зрения. Эту вторую метафору нам также следует рассмотреть. Первая метафора требует различения в языке понятия и со
держания: используя фиксированную систему понятий (слов с фиксированным значением), мы описываем альтернативньн универсумы. I-Iекоторые предложения должны быть истиннЫ'-1 н просто из-за включаемых в них понятий и значений. другне же истинны благодаря тому, что происходит в мире. При оn:н·
4
5
148
К у н Strа
Т.
w s
Структура научных революций. оn Р. The Bounds of Sense. L.,
М.,
1977. С. 162. 1966. Р. 15.
сании
возможных
миров
мы
используем
только
предложения
второго типа.
Вторая метафора предлагает вместо дуализма указанного вида дуализм целостной схемы (языка) и неинтерпретирован ного содержания. Приверженнасть ко второму виду дуализма v1ожет сrимулироваться критикой первого. Покажем, как это nроисходит.
Отказ от аналитическо-синтетической дистинкции как осно вы для понимания языка означает отбрасывание идеи возмож ности ясного различения теории и языка ~<Значение», если использовать
это
слово
широко,
u
пронизано
теориеи- тем,
что,
как мы считаем, должно быть истинным. Фейерабенд выразил это следующим образом: «Наш аргумент против инвариантно ~ти значения прост и ясен. Он исходит из того факта, что неJ{оторые
принципы, детерминирующие
значение
u
старых
теории
или точек зрения, обычно несовместимы с новыми и лучшими
·теориями. Он указы~вает на то, что данное противоречие естест венно решать путем устранения вызы'вающих беспокойство неудовлетворительных
старых
.принципов
и
замены
их
принци
лами или теоремами новой, лучшей теории. В заключение аргумент
показывает,
что
такая
процедура
устранению старых ЗiНачений и, таким
;приводит
и
наш
также
к
образом, к нарушению
инвариантности значения» 6 . Здесь нам может показаться, что мы имеем формулу для порож;дения различных концептуальных схем. Мы nолучаем новую схему
из
истинными
u
старои тогда,
ряд
о
когда u
предложении,
говорящим
которые
до
начинает
этого
считать
рассматрива-
лись им как ложные. Мы не должны описывать это изменение просто
как
процес-с
перехода
к
полаганию
истинным
того,
что
было ложным, так как истина нвляется пропозицией, и то, что u
говорящии
ми,
не
принимает,
является
тем
начиная
же
са!Vrым,
считать
что
он
предложения
отрицал,
истинны-
когда
~считал
предложения ложными. Изменение потому захватывает значе ние
предложения,
что
оно
теперь
принадле:>кит
новому
языку.
Представление о том, как новая и. возможно, лучшая схема IIорождается из новой науки, ~во многом создается философами
*
науки типа Патнэма и Фейерабенда или историками науки ти nа Куна. Сходные идеи возникают у некоторых других филосо
Фов, надеющихся на облегчение нашей концептуальной участи nутем подстраивания нашего языка в тон современной
науке.
Так, и Куайн, и Смарт, правда, несколько различными сnосо бами, с сожалением признавали, что наш язык делает невоз
**
можной серьезную науку о поведении (Витrенштейн и Райл ronopt~ли нечто подобное, но безо всякого сожаления). Куайн и
Смарт видели лекарс"во ·в изменении того, как мы говорим. Смарт защищал и предсказывал это изменение для того, чтобы 1 6 Фей ер 986. с. 92.
а бен д
П.
Избранные
труды
по
методологии
науки.
М.,
149
поставить
а
Куайн
нас
u
на
надежныи
больше
занимался
экстенсионального что
наша
путь
языка*.
реальная
схема
научного
выяснением
(Я должен,
и
язык
1\'Iатериализма.
возможности
вероятно,
лучше
всего
чисто
прибавпть.
понимаются
ка~
экстенсиональные и материалистические.) Я не думаю, что если мы последуем их совету, это буде 1 служить развитию науки, хотя, возможно, б у дет полезно дЛSl морали. Вопрос ведь заключается в том, что если бы такие из менения
имели
место,
то
следовало
ли
бы
тогда
считать
их
сменой базисного концептуального аппарата? Данную труд ность легко показать на следующем примере. Предположим .. что век,
в
моем
«министерстве u
которыи
эмоции,
не
мысли,
научного
использует чувства
и
слова,
языка»
планируется
указы,вающие,
интенции,
а
говоQ_ит
чело-
скажем,
вместо
на
того
о
физиологических состояниях, которые предположительно более или менее идентичны ментальным состояниям. Каким образо:\1 мы
узнаем,
начинает
что
наш
говорить
на
эксперимент
новом
новые фразы, хотя они и в котором они указывали
удался,
языке?
если
Насколько
этот
я
человек
знаю,
его
позаимствованы из прежнего языка~ на физиологические процессы, могут u
играть роль ментальных понятии.
Ключевая фраза здесь следующая: «Насколько я знаю-·. Я·сно, что сохранение части или всего старого словаря само по себе не обеспечивает оснований для утверждения, будто новая схема должна быть той же самой или отличной от старой. Та ким
образом,
то,
что
открытию- истина
прежде
звучало
относительна
к
подобно сенсационному u
концептуальнон
схеме-
оказалось не более чем скучНЫ:\1 и хорошо известным фактом,
что истина предложения относительна к включающему в себя данное предложение языку. Вместо того чтобы жить в различ· ных мирах, кунавекие учен:а1е, подобно тем, кто нуждаются в словаре Вебстера, разделены только· словами. Отказ от аналитическо-синтетической дистинкции не может оказать нам помощи в осмыслении концептуального релятивиз· ма. Сама аналитическо-~синтетическая дистинкция объяснима в
терминах идеи эмпирического содержания, которая служит опорой концептуального релятивизма. Дуализм синтетического
и аналитического является дуализмом предложений, которые истинны (ложны) вследствие как своего значения, так и эмnи)· рического содержания, и предложений, истинных (ложн:ьiХ единственно благодаря значению и не имеющих никакого эм·
пирического содержания. Если мы отбрасываем дуализм,
то
отказываемся и от концепции значения, которая ему соответст· вует. Однако мы не должны отказываться от идеи эмпириqе
ского содержания, так как можем считать, что все предло}l{е"' ния
имеют эмпирическое содержание, которое объясняется
че·
0 ...
рез референцию к фактам, миру, опыту, ощущениям, тотальfl а~
сти сР-нсорных стимулов или чему-то еще. Понятие значения Jlu" вало нам возможность говорить о категориях, организуюlll 150
с-vруктурах языка «значение»
и
и т. д.,
но, как мы уже
«аналитичность»,
мы
видели,
можем
в
то
же
отбросив. время
со·
хранить ·идею языка, воплощающего концептуальную схему. Та
ким образом, вместо аналитико-синтетического получаем
дуализм
u
концептуальнон
схемы
и
дуализма
мы
эмпирического
сu-
держания. Новый дуализм является основанием эмпиризма, кu торый свободен от непоследовательных догм аналитико-синте тической дистинкции и редукционизма, т. е. от бесполезной идеи, будто мы можем единственным путем- предложение за предложением- локализовать
эмпирическое
содержание.
Я настаиваю на том, что этот дуализм схемы и содержания, т.
u
е.
организующеп
схемы
и
того,
что
ожидает организации,
не
может быть представлен в рациональной форме. Он сам есть. догма эмпиризма- -nретья догма. Третья и, возможно, послед няя, поскольку если мы ее отбросим, то вообще станет сомни· тельно, сохранится ли нечто, называемое эмпиризмом.
Дуализм ·схемы и содержания был сформулирован многими способами. Приведу некоторые примеры. Первый принадлежит Уорфу, развивающему тему Сепи.ра. Уорф утверждает, что
«... язык
производит организацию опыта. Мы склонны
о
просто
языке
как
о
технике
выражения
язык прежде всего есть классификация чувственного
опыта,
результаТОJ\I
чего
и
не
понимаем,
и обработка
я:вляется
думать что
потока u
·некоторым
ми-
ровой порядок ... Другими словами, язык делает более грубо ... то же самое, что делает наука ... Мы, таким образом, ввели но вый принцип релятивности, который предполагает, что наблю датели не руководствуются одинаковыми физическими данны ми для того, чтобы прийти к одной и той же картине универсу ма, до тех пор, .пока
их лингвистические основания не являются
сходными или не могут некоторым образом быть выверены» 7 • Здесь мы имеем все требуемые элементы: язык как организу ющая сила не ~может быть ясно отличим от науки; то, что ор ганизуется,
указывается
как
«опыт»,
«поток
чувственных
дан
ных», «физические данные», а в результате- невозможность. вза-имопереводимости. Неудача перевода есть необходимое ус
ловие для различия концептуальных схем. Общее отношение к опыту или к данным способствует принятию нами утверждения. что в
случае
неудачи
перево~а
рассматриваются
именно
язы
ки или схемы. Для данной идеи существенно полагание чего-то нейтрального и общего как лежащего за пределами всех схем.
Это общее «нечто» не может, конечно, быть предметным содер жанием контрастирующих языков, поскольку тогда перевод был
бы возможен. Так, l(ун недавно писал: «Философы казались от данных
рии
1-I
... ,
надежды на
отыскание языка
чистых чувственных
но многие из них продолжают предполагать, что тео
могут сравниваться с помощью базисного 7
opi.
Whоrf Р.
55.
теперь от
В.
L. The Punctual and Segmentative
словаря,
пол-
Aspects of Verbs in 151
ностью
состоящего
из
слов,
которые
связаны
с
u
пр·иродои
не-
проблематическими способами и до некоторой степени необхо димы и независимы от теории. Фейерабенд и я во всех подроб ностях показали, чт·о такого ·словаря вообще нет в наличии. При переходе от одной теории к другой ~слова неуловимым об разом изменяют свои значения или условия применимости. Хо тя большая часть тех же са.мых з·наков используется как до, так и после научной революции (например: сила, масса, эле1\'Iент, состав, клетка), способ, которым они связываются с при радой, изменился. Таким образом, .следующие друг за другом
теории, как
мы утверждали,
несоизмеримы» 8 •
«Не-соизмери
мость» есть, разумеется, то слово, которое Кун и Фейерабенд используют для обозначения «невозможности взаимного пере вода». А нейтральное содержание, ожидаюшее организованного оформления, обеспечивается nриродой. Фейерабенд предполагает, что мы можем сравнить контра стирующие схемы с помощью «выбора точ·ки зрения за преде лами
системы
или
языка»,
потому
что
«все
же
есть
человече
ский опыт как актуально •существующий npnцecc» 9 , независи мый от любых схем.
Те же самые или сходные мысли
выражены Куайно•м
во
многих его утверждениях: «Целостность нашего так ·называе мого знания или убеждения ... есть созданное человеком соору
жение, которое .соприкасается с опытом
только
по краям»
10,
« ... вся
наука подобна силовому полю, логранячные условия ко торого являю'ГСЯ опытом» 11 , «как эмпирист, я думаю о концеп туальной схеме науки в качес'Гве инс~румента для предсказа
ния будущего опыта в ~свете прошлого ... » 12 . И снова: «Мы упор ствуем
в разделении реальности
на
разнообраз-ие различимых
и идентифицируемых объектов ... Мы так уверенно говорим
об
·объектах, что утверждать, что именно так мы и делаем, значит
ничего не сказать, поскольку как же ·еще
можно
говорить?
Трудно понять, как следует говорить, не потому, что наша объ ективирующая
система
являе'Гся 'Инвариантной
чертой
челове
ческой природы, а nотому, что мы ограниченны в приспособле нии чужих ·схем к нашей собственной на nротяжении всего процесса nонимания или перевода предложений чужого язы ка» 13 • Способом обнаружения различия остается фиксация не
удачи или трудности перевода:
« ... Говорить
об этом дальнеМ
посреднике как радикально отличном от нашего собственного, значит .сказать не больше, чем то, что перевод не может про-
в К u h n Т. S. Reflections on my Critics 11 Criticism and the Growth of Knowiedge, ed. 1. Lakatos and А. Musgrave. Cambridge, 1970. Р. 266-267{ 9 F еу е r а Ь е n d Р. ProЬiems of Empiricism 1/ Beyond the Edge 0 Certainty. New Jersey, 1965. Р. 214. 10 Q u i n е W. V. Two Dogmas of Empiricism 11 From а Logical Point View. Cambridge, 1961. Р. 42. 11 Ibid. 12 lbid. Р. 44. tз Q u i n е W. V. Speaking of Objects. Р. 1. 152
f 0
11 сходить гладко»
14 • ·вдобавок
погрешность может быть на столько большой, что иностранец будет иметь «невообразимую до сих пор систему, лежащую за цределами индивидуации»
1s.
Идея, следовательно, заключается в том, что нечто является языком .и объединяется с концептуальной схемой независимо от того,
можем
ли
мы
зто
нечто
nеревести,
если
оно
стоит в
оnределенном отношении (предсказания, организации, согласо вания) к оnыту (природе, реальности, чувственным данным). Проблема в том, чтобы выяснить, что зто за отношение ~и что за сущности находятся в этом отношении.
Образы и метафоры разделяются на две группы: концепту альные схемы (языки) либо нечто организуют~ либо согласо вывают с чем-либо (например, «он исказил свое научное насле дие, ЧТОбЫ ОНО СОГЛаiСОВЫВаЛОСЬ С чувствеННЫМ'И даННЫМИ» 16 ). Первая группа метафор также включает в себя: предсказание~ разделение (потока опыта); ко второй части дополнительно от
носятся: предсказание~ объяснение~ для
u
тех сущностеи,
соответствие
которые организуются, так
и
опыту.
Как
для тех,
кото-
рые схема должна согласовывать с чем-либо, я думаю, мы мо жем принять д:ве гла~вные .идеи: либо это реальность (универ сум, мир, пр ирода), л·ибо опыт (данные, чувственные данные, внешние
раздражения,
чувственные
u
воздеиствия,
преходящая
видимость). Мы не можем связать ясное значение с понятием организации единичного объекта (ми.ра, природы и т. п.) до тех пор, пока этот объект не будет попят как состоящий яз других объ ектов. Тот, кто собирается навести порядок в шкафу, размеща ет в нем вещи. Если же вас просят не привести в порядок платья и туфли, а организовать ·сам шкаф, то вы будете постав Jiены в тупик. Как можете вы организовать Тихий океан? Вы прямив его берега, переместив его острова или уничтожив в нем рыбу.
Язык может содержать простые предикаты, объему которых в некотором ином языке не соответствует ни один простой пре
дикат или какой-либо предикат вообще. Наличие общей для двух языков онтологии, содержащей понятия, которые индиви дуализируют одни и те же объекты, дает нам право применять
это положение в отдельных случаях. Мы ·Можем уяснить не Удачу nерево~а, когда она достаточно локальна, поскольку ос
Нова для успешного ·в целом перевода обеспечивает фиксацию самой этой неудачи. Но мы поста~вили более сложную пробле му: мы хо'Гели ·ра~ссмотреть осмысленность положения о суще
~вовании языка, ко-горый мы не могли .бы перевести вообще.
Jiи, другими словами, мы искали критерий бытия языком, ко-
70Рый не зависит от переводимости ......___ 14 15 16
в знакомую идиому. Я по
Ibid. Р. 25. Ibid. Р. 24. Q u i n е W. V. Two Dogmas of Empiricism. Р. 46. r· ., 1o)oJ
·
лагаю, что образ «наведения порядка в шкафу пр.ироды» не обеспечивает нам такого критерия. Как тогда относиться к другим типам объектов или опыта? Можем ли мы мыслить ортанизующий их язык? Возникает це. лый ряд подобных трудных вопросов. Понятие организации. применимо только к множественности. Но какую бы заключа .. ющуюся в опыте множественность мы ни приняли, события ти .. па
потери
пуговицы,
удара
v
ноrои,
ощущения
тепла
или
слуша.
ния гобоя должны индивидуализироваться в соответствии ,с ха. рошо знакомыми принципами. Язык, который организует такие сущности, должен быть .языком, очень похожим на наш собстu
венным.
Опыт (ощущения, чувственные данные, поверхностные раз дражения) создает и другие, более очевидные трудности для идеи организации. Ибо как можно считать языком то, что ор· ганизует
только
опыт,
ощущения,
по.верхностные
раздражения
или чувственные данные? Ведь ножи и вилки, железные дороги и
горы,
королевства
и
капуста
также
нуждаются
в
организа
ции.
Когда мы переходим от разговора об организации к разго вору о согласовании, мы обращаем наше внимание не на рефе рентный аппарат языка (предикаты, кванторы, переменные. си.нгулярные термы), а на предложение в целом. Именно пред ложение ~в целом предсказывает (или используется, чтобы предсказывать); именно .предложение имеет дело с вещами, ко торые согласовывают наши чувственные возбуждения для того,. чтобы .их можно было сравнить или противопоста~вить данным. Именно предложения ~стоят пер~д трибуналом опыта, но они,. конечно,
должны
ложения
языка.
стоять
перед
ним
все
вместе- как
все
пред·
Дело не в том, что опыт, чувственные данные, внешние воз действия составляют единственное предметное содержание язы· ка. Есть, правда, теории, в которых утверждается, что речь о кирпичных домах на Элм-~стрит должна быть, в конце концов, построена таким образом, чтобы быть речью только о чувствен
ных данных или восприятиях. Такие редукuионистские
мнения
явл5i!Отся лишь экстремальными и неправдаподобными версия
ми общей позиции, которую мы рассматриваем. Данная позиция заключается в том, что чувственный опыт обеспечивает все ос нования для признания предложений истинными (где предло
жения могут ·включать ·В себя целые теории). Предложение илн теория согласовывают наши чувственные данные, успеuн-t?
предстают перед трибуналом опыта, предсказывают будушия опыт или имеют дело с системами ·внешних воздействий лpl'l условии, что они подтверждаются данными.
,
т
Достаточно обычной является ситуаuия, когда теория мож~
под~верждаться наличными данными и все-таки быть ложноJI . . Но здесь рассматриваются не только актуально наличные да 0
ные, а целостность чувственных данных nрошлого. настояurеr 154
и будущего. Нам не нужна пауза, чтобы обдумывать, что все это может значить. Основное положение заключается в сле дующем: можных
поскольку
теория
чувственных
согласована
данных,
с
постольку
быть истинной. Но если теория
целостностью эта
теория
квантифицирует
воз
должна
физические
объекты, числа и .множества, то как можно сказать, что утверж
дения об этих сущностях истинны, даже если теор·ия согласу ется с чувственными данными? Можно назвать такие сущности постулатами,
но
такое
название
оправданно,
если
названное
может контрастировать с тем, что так не может быть названо. Ло крайней мере, идея заключается в том, что эти сущности не являются чувственными данными.
Затруднение состоит в том, что понятие согласования опы та, как и понятие согласования фактов или истинности относи тельно фактов, не прибавляет ничего осмысленного к простому понятию истины. Речь о чувственном опыте выражает мнение no поводу ~источников ил·и природы данных, но это не прибав ляет новой сущности к универсуму, на фоне которого проверн ется концептуальная схема. Целостность чувственных данных является тем, что может (при условии, что -это все данные) сделать наши предложения или теорию истинными. Однако
ничто, ни од·ин предмет не сделает нашу теорию и ее .,
жения
истинными- ни
опыт,
ни
внешние
воздеиствия,
предлони
сам
мир. То. что опыт приобретает определенное направление, то, что
наша
кожа
лрокалывается
или
нагревается,
то,
что универ·
-сум конечен- все эти факты, есл·и мы хотим так говорить, де лают предложения истинными. Но эти предложения следует утверждать 'Вообще без упоминания фактов. Предложение
<<Моя кожа теплая» и·стинно, если и только если моя кожа теп лая. Здесь нет указания ни на факт, ни на оnыт, ни на какие либо иные данные 17 •
Наша попытка охарактеризовать язык, или ~концептуальные схемы, в терминах соответствия некоторой сущности привели к nростой мысли, что концептуальная схема приемлема, если она Истинна. Возможно, лучше сказать «в значительной степени Истинна», для того чтобы позволить тем, кто разделяет эту схе
му, ра~сходиться в деталях
А критерий концептуальной схемы,
отличающейся от нашей собственной, теперь становится таким:
«в значительной мере истинна, но непереводима». Вопрос о по Jiезности такого критерия есть вопрос о 'ТОМ, насколько хорошо
МЬI понимаем относящееся к языку понятие истины, не завися
lЦее от понятия перевода. Ответ, я думаю, заключается в том, ttтo мы не можем понимать истину в такой независимости .во Обще.
Мы признаем, что предложения типа ««Снег бел» истинно,
-ecJiи и только если снег бел» должны быть тривиально истин-
1iьt\1и. Совокупность -всех таких предложений данного
'---11
С м. эссе
3
языка
11 •
155
единственным образом определя1от объем понятия истины для носителя данного языка. Тарекий обобщил это наблюдение и сделал его Проверкой теории истины. В соответствии с Т-кон .. венцией Тарекого удовлетворительная теория истины для язы ка L должна полагать, ,что для каждого предложения s из L есть теорема формы «S истинно, если и 1олько если р», где «S» заменяется описанием s, а «Р» заменяется самим s, если L яв. ляется таким-то языком, и перевадом s на такой-то, если L та .. ковым не является 18 • Конечно, это не дефиниция истины, и здесь не говорится, что есть единственная деф~иниция или тео
рия, которая применяма ко всем языкам в uелом. Тем не менее Т-конвенция предполагает, хотя мы и не можем это ·сформули .. ровать, важное свойство, о~бщее для всех специализированных понятнй истины. Это связано 1с ,важностью использования поня .. тия перевода на язык, который мы знаем. Поскольку Т-·конвен .. ция
воплощает
нашу
'Интуицию
о
том,
как
должно
использо
ваться понятие истины, то не следует надеяться обнаружить ра дикальное отличие концептуальной схемы, если критерии этого зависят истины
от
допущения
того,
что
мы
можем
разделить
понятие
и понятие перевода.
Нн фик,сированный запас з·начений, ни нейтральная по от· ношению к теории реальность не могут обеспечить основание для сравнения концептуальных схем. Было бы ошибкой про должать заниматься
поисками
такого
основания,
если под
этим
nодразумевается нечто общее для песоизмеримых схем. Отка· зываясь
от этих
поисков,
мы отказынаемся от
попыток
сделать.
осмысленной ·метафору единственного пространства, внутри ко торого каждая ~схема имеет свое место, задающее точку зрения.
Теперь я возвращаюсь ·к более умеренному подходу- к идее частичной, а не полной неудачи перевода. Эта идея пред полагает возможность понимания изменений
и
контрастов
коццептуальных схемах через обращение к пекоторой
в
обmеИ
части. То, что ,нам требуется, еС'ть теория перевода, или интер· претация, ·которая вообще не делает допущений по поводl разделяемых интерпретатором и говорящим значений, понятия и убеждений.
Взаимоза~висимость убеждения и значения проистекает из взаимоза,висимости ,двух а~спектов интерпретации речевого по· ведения: nриписывания говорящему убеждений и интерпрета
ции предложений. Ранее мы эаметили, что можем объединить
концептуальные схемы ~с языками вследствие их зависимости друг от друга. Теперь мы можем сформулировать это nоложе ..
ние более строгим образом. Будем считать, что речь человека может интепретироваться только ·тем, кто хорошо знает убея<· дения ~говорящего (или того, чего тот хочет, намеревается еде; лать). Тонкие различения убеждений невозможно произвестJ
Т а r s k i А. The Concept of Truth in Formalized Languages // Logic. Semantics, Metamathematics. Oxford, 1956. 18
150
без понимания речи. Но как в таком случае нам следует интер претировать речь или производить приписывание убеждений и других установок? Я·сно, что мы долж~ны иметь теорию, которая одновременно объясняет установки и интерпретирует речь. Следуя Куайну, я считаю, что мы .можем, не впадая в круг и не делая вежелательных допущений, принять некоторые об шие установки по поводу предложений как базисные основа ния для теории радикальной интерпретации. Учитывая цели нашего обсуждения, мы зависим по крайней мере от установки на признание предложения истинным. (Более полнокровная теория будет заинтересована и в других установках по поводу предложений, таких, как желание знать, истинно ли нечто, на
мерение считать истинным и т. д.)
...
емои
установки
только, знаем
что
ни
выво~
кто-то
Относительно рассматрива-
напрашивается
считает
сам:
предложение
если
мы
истинным,
10
знаем мы
не
того, что человек подразуме~ает своими предложения
ми, ни каково убеждение для принятия их за истинные в дан ном случае.
То, что некоrорые предложения кем-то считаются истинны ми, есть, таким образом, вектор двух сил: проблема интерпре тации должна суммировать имеющуюся в наличии рабочую теорию значения и приемлемую теорию убеждений.
Способ решения этих проблем можно хорошо представить себе на ·следующем nримере: если вы видите плывущий мимо двухмачтовый парусник, а ваш ·спутник говорит: «Посмотри, какой красивый ял», то вы поставлены перед проблемой интер· претации. Е·стественно предположить, что ваш друг ошибся, приняв
пару~сник
за
ял,
вследствие
чего
у
него
сформирова
лось ошибочное убеждение. Но если у него хорошее зрение и подходящая точка обзора, то более :вероятным будет то, что он употребляет слово «ЯЛ» не так, как вы его употребляете, и поэтому он вообще не сделал никакой ошибки по поводу на личия выносной бизани на проходящей яхте. Мы постоянно должны
стремиться
выводить интерпретацию
из-под удара, со
храняя разумную теорию убеждений. Как философы, мы осо
бенно терпимы к систематической ·словесной путанице и стре мимся к тому, чтобы интерпретация давала результаты.
Этот
nроцесс заключается ~в конструировании жизнеспособной тео рии убеждений и значений .из предложений, которые считают ся истинным;и.
В этих примерах делается уда1рение на интерпретации ано Мальных деталей на фоне общих убеждений и действующего Метода перевода. Но и в менее тривиальных случаях принцилы
будут теми же самыми. Дело в том, что есл·и мы знаем только 'Го, какие предложения считаются говорящим истинными,
и не
М:ожем допустить, что его язык является нашим собственным, 'Гоrда мы не сделаем даже первого шага к интерпретации, не nредположив многое из 1ого, в чем говорящий убежден. По· СI<ольку знание убеждений приходит только вместе со спо· 157
собностью nретации
интерпретировать
...
единственнон
слова,
то
возможностью
в
самом
для
начале
понимания
интер-
является
nринятие общего соглашения по поводу того, в чем говорящий и интерnретатор убеждены. Мы достигаем первого nриближения
к
...
окончательнон
говорящего
условия
теории,
если
истинности,
приписываем
которые
предложениям
реально,
по
нашему
собственному мнению, выnолняются, ·ко г да говорящий считает эти предложения истинными. Основная линия заключается в том, чтобы делать это, насколько возможно руково:дствуясь со ображениями .простоты, учитывая следствия социального влия ния и, конечно, научного или обыденного знания эксплицируе мой ошибки. Наш метод задуман не для того, чтобы исключить разногла .. сия, да он и не может этого ·Сделать. Его цель- сделать воз можным
осмысленное разногласие,
а
это
nолностью
зависит
от
наличия некоторого основания в согласии. Согласие либо при нимает форму совместного полагания предложений истинными говорящими на «одном и том же языке», либо будет в большой степени
оnосредствовано
претатором для
u
теориеи
говорящего
на другом
Поскольку доверие (charity) выбором, а условием для того теорию, бессмы,сленно полагать, серьезную ошибку. До тех лор, u
ческои
корреляции
истины,
u
принимаемои
интер-
языке.
является не просто свободным чтобы иметь .работоспособную будто одобряя его, мы делаем пока мы не имеем систематиu
предложении,
истинных
для
говорящего,
с
предложениями, истинными для интерпретатора, мы вообще не
делаем мы
никакой ошибки. Доверие воздействует на
этого
или
нет,
и
если
мы
стремимся
понимать
нас, хотим других,
мы
должны считать их правыми по существу. Создав теорию, ко торая
согласовывает доверие
и
формальные
условия
д.пя
тео
рии, мы сделаем все, что может быть сделано для обеспечения коммуникации. Болыпее невозможно, да ничего болыпего и не требуется. Мы придаем максимум смысла словам и мыслям других, когда интерпретируем их способом, оптимизирующим согласие,
которое предусматривает место и для эксплицируемой ошибки, т. е. разницы во мнениях. Остается ли тогда место для конuеn . туального релятивизма? Ответ, я думаю, заключается в том,
что нам следует сказать по поводу различия в концептуальных схемах то же самое, что уже было сказано о различиях в убеЖ дениях: мы пронс.няем различие схем или убеждений, если ра~
деляем базис переводимого языка или одинаковых убежденин.
между которыми нельзя провести четкой границы. Если мьt собираемся переводить некоторые предложения с помоmьiО предложений,
к которым мы привержены
лежности к сообществу,
на
основе принэ61l
то можем склоняться к тому. что ьi
называть это различием в схеме; если же мы решили соглаСО'
вывать данные другим способом, то более естественно говорит~
о различии убеждений. 158
Но когда другие мыслят
отлично
0
нас, то ни общий принцип, ни обращение к данным не мог т
нас вынудить решить, что ,различие лежит
скорее
убе..-кдениях, а не в наших понятиях .
в наш~х
..\1ы должны, я думаю, сделать вывод о том, что стремление nридавать серьезное значение идее
концептуального релятивиз
ма, а ·следовательно, идее концептуальной схемы, не более со стоятельно при допущении частичной неудачи перевода, чем
при допущении полной неудачи. По рассмотрении лежащей в основе
интерпретации
методологии
становится
ясным,
что
мы
не можем оказаться в положении, в котором мы были бы спо собны решить, что другие обладают понятиями или убеждения ми, радикально отличающимися от наших собственных.
Было дая,
бы
что мы
ошибкой показали
суммировать
вышеизложенное, у'Гверж
возможность коммуникации
между людь
ми, обладающими различными концептуальными схемами, для которой не требуется того, чего не может быть, а именно: нейт р-ального основания или общей координирующей системы. Ибо мы вообще не нашли осмысленного основания для того, чтобы можно было сказать, что эти ·схемы являются различными. Не следуе'Г также объя~влять об удивительной сенсации, будто все человечество (по крайней мере .все говорящее человечество) разделяет общую схему и ·онтологию. Поскольку мы не можем Jбоснованно утверждать, что схемы различны, постольку мы не
можем
.
...
считать, что 1схема является однои и тои
же.
Отбрасывая свою за~висимость от понятия неинтерnретируе мой реальности как чего-то находящегося вне всех схем и нау·
ки,
мы не
против,
мы
как
отказынаемся от nонятия объективной раз
получаем
приняв
догму u
концептуальныи
дуализма
схемы
релятивизм
и
и
истины.
На
реальности,
относительность
истины к схеме. Без этой догмы релятивизм остается в стороне.
Конечно, истина предложений является относительной ·к языку, но она объективна насколько это возможно. Отказываясь от дуализма схемы и реальности, мы не отбрасываем мир, а вос станавливаем непосредственный доступ к знакомым объектам, чьи «гри:vtасы» делают наши предложения и убеждения истин ными или ложными.
Б.
Стр ау д
АНАЛИТИЧЕСКАЯ
ФИЛОСОФИЯ
И
МЕТАФИЗИКА
Аналитическая философия сегодня в некоторых важных отношениях ближе к своим источникам первого десятилетия нa
lllero века, чем это было тридцать, сорок и даже nятьдесят лет ~азад. Я не И:\1ею в виду, что nроизошел поворот к отдельным доктринам или теориям nрошлого. Я полагаю, что само пони......___
____
'@ R. Oldenburg Verlag, 1986. 139
мание философии- как она должна развивать.ся и чего от нее можно ожидать- гораздо ближе к тому, с чего аналитическая философия начиналась, чем к большинству предложенных за истекшие годы концепций. Поэтому то, что вообще называется «аналитической философией», имеет гораздо более сложное развитие, чем предполагается самим названием. Одно из главu
неиших
u
различии
можностей
заключается
философской
в
теории,
понимании
в
природы
особенности
и
воз-
метафизики.
В этом важном пункте произошло возвращение к прошлому. Аналитическая философия всегда ра,ссматривалась главным образом как негативная, критическая философия, как ради кальный разрыв с одурманивающей метафизической традицией. Если это и верно, то только по отношению к некоторым чертам аналитической философии в средний период ее развития. Но только отчасти можно отнести это положение к работам Берт рана Рассела 1900-1918гг., с которых аналитическая философия и начиналась. Рассел определенно считал, что отверг господст вующую философию своего времени и большинство метафизи ческих систем прошлого. Но ~в основном его критика была не верной именно в силу той роли, которую он на себя взял. Ме тафизика дала неправильное объяснение мира, и Рассел пола гал, что ему удалось вынснить, почему это произошло. Но он не отвергал саму задачу законченного объяснения мира и при ближения к тому, что называл «окончательной метафизической истиной» 1 • Напротив, Рассел искал средства, необходимые для ее пра·вильного решения.
Основанием для расселовского разрыва с лрошлым стала логика. Даже поэтому такой разрыв не мог быть окончатель ным. Рассел полагал, ·что любая здравая философия всегда должна начинаться .с объяснения предложений, т. е. того, что
может быть истинным или ложным, а это
-
вопрос логики. Он
показал, что вся лейбниuевская метафиз·ическая теория монад была ·выведена из логической доктрины предложений и истины. То, что было новым у Рассела- это вид логики, которую сле довало разработать для метафизического употребления. Теория Лейбница опиралась на традиционное логическое допущение, что все предложения имеют субъектно-предикатную форму.
Рассел считал это характерным и для философских систем Спи нозы, Гегеля или идеалистов ~своего времени. Их ложная логи ка была препятствием в поисках истины. Источником же оn
тимизма самого Рассела стала кванторпая логика Пеано и Фреге, которая была развернута до таких впечатляющих ре· зультатов в «Priпcipia Mathematica». С этой логикой~ понимае мой как «сущность философии», мож.но было ожидать реаль ного прогресса.
Богатые ресурсы новой логики должны были ,быть исполь
зованы в философии для того, чтобы обнаружить природу ос-
• R u s s е 11 В. Our Knowledge of the External 160
World. L., 1926. Р. 40·
новных элементов реальности. С ее помощью было показано, что вся математика есть в действительности логика. Поэтому не требуется, например., предполагать, будто натуральные чис ла
существуют
в дополнение
к
классам,
поскольку
чисто
логи
ческими средствами показано, .что они могут быть сведены к классам или же быть ~сконструированы ·из них, а, следователь
но, не могут являться предельными элементами мира. Сами же кла,ссы в свою
[l.олжны считаться «логическими фикциями», очередь, редуцируемы к «пропозициональным
будучи, функци
ям». И именно идея редукции стимулировала поиски подобной метафизической экономии где бы то ни было. Объекты в про странстве
и
времени
могут
быть
редуцированы
к
явлениям,
а поло~кения •В пространстве должны быть сконструированы из
чувственных данных и т. д. Этот применяющийся повсеместно лринцип был расселовским вариантом того, что он сам назы вал «бритвой Оккама»: «Имея дело ~с любым предметным со держанием,
следует
выяснить,
какие
сущности
оно
содержит
несомненно, и все выражать в терминах этих сущностей» 2 • Под этими
сущностями
понимались
такие
сущности,
которые
не
могли быть определены в терминах чего-либо еще.
Анализ, как ·его понимал Рассел, был способом обнаруже ния реальной логической формы предложений, которые, как мы считаем, должны быть истинными относительно мира, а так же методом открытия формы фактов, делающих наши утверж дения истинными. Поверхностная грамматическая структура понимаемых нами
u
предложении
не является
надежным
провод-
ником к истинной форме соответствующих им фактов. Именно поэтому философы прошлого зашли в тупик. Арифметические утверждения не ука'Зывают на особые сущности, называемые натуральными
числами,
а
то, что
выглядит
как
имена
и
опре
деленные дескрипции, не обозначает необходимо что-либо, да же если предлож·ения, в которых они появляются, были совер шенно осмысленными. Рассел думал, что почти вся традици онная метафизика полна ошибок, возникших благодаря тому, что
он
называл
u
«плохои
вести дистинкции,
u
грамматиком»,
которые
новая
логика
не
u
позволяющеп
сделала
про-
возможными.
Требовалась «философская грамматика»- грамматика потому, что она имела дело с формой предложения; философская- из за того, что открывала формы и элементы, которые образуют
реальность, если предложения оказы~ваются истинными. Для таких исследований не должно быть различий между выявле нием действительной формы предложений и изучением приро ды реальности.
Философия в таком понимании была бы неотделима от нау ки или, во всяком случае, их стало бы нелегко различить. Фи Jiософия больше, чем любая конкретная наука, характеризу ется общностью своих терминов. И хотя она не начинается с t IЬid. Р.
112. 161
наблюдения или эксперимента,
но остается чисто научной, по
добно научности математики. Адекватность любого предложен ного
анализа
или
редукции
является
вопросом
логики,
и
она
может быть убедительно установлена. Именно поэтому Ра~ссел возлагал такие большие надежды на аналитическую филосо фию в том виде, как он ее понимал. С появлением анализа на первое место выходит изобретательность и логическая изощрен ность, постольку для обнаружения плодотворной логической
гипотезы не существует механической процедуры. Но если ги потезы найдены, то они могут быть проверены, и доказательная сила логики заключается в том, чтобы показать, работают о·ни или нет. Такова, во всяком случае, была идея. Для самого Раесела было безразлично, называть ли результирующее за ключение по поводу реальности «научным» или «философским».
Важно только, были ли найдены предельные элементы реаль ности.
С «Логика-философского трактата» Витгенштейна началось новое понимание философии или, во всяком случае, новое са мосознание природы философии, кульминаиней которого было О'Грицание возможности метафизической или философской исти
ны. Радикальное отличие Витгенштейна от традиционного рас селовекого
наличия тоже
подхода
часто
упускается
или
преуменьшается
между ними значительных совпадений.
занимался
u
природом
u
предложении,
т.
е.
из-за
Витгенштейн
тем,
как
можно
представлять вещи: определенным образом. Для него предложе ние было образом положения дел, а для того чтобы представ· лять реальность, оно долж}Iо было иметь с ней нечто общее логическую форму. Но, как и у Рассела, видимая логическая форма предложения может не быть его реальной формой. Язык переодевает мысли, так что их ·.реальная форма может не быть ясно различимой сквозь внешние лингвистические одежды. Фи· лософия требуется для «логического прояснеимя мыслей», ко·
торое не было сделано или делалось плохо в прошлом. Витгенштейна
«большинство вопросов
Для
и предложений филосо
фов вытекает из того, что мы не пони:v~аем логики нашего язы ка» 3 .
Это кажущееся согла·сие с расселонеким отстаиванием не обходимости философского анализа было фактически основани
€М для совершенно иного понимания природы и перспектин фи лософии. Философия не может осуществлять анализ предло· жений, эксплицитно устанавливая то, что это предложение име
ет общего
с реальностью,
которую оно
представляет. Предло
жение получает свой смысл толь·ко благодаря представлению реальности, а совокупность истинных предложений будет пред· ставлять всю реальность. Поэтому для Витгенштейна не могло
быть предложений о предложениях, которые каким-то образом 3
ризм
162
Витгенштейн
4.003.
Л.
Логико-философский
трактат.
М..
1958. Афо
nредставляют то, что предложение должно иметь общего с ре альностью, чтобы ее представлять. Подобные предполагаемые предложения просто не будут определенным образом представ лять, какой должна быть реальность, так как они не удовлетво ряют условиям осмысленности. Любые попытки фиксации результатов философского «анализа» или «.погического прояс нения мыслей» по тем же самым причинам будут лишены смыс ла. Философия не может состоять из философских предложений или истин, поскольку их вообще не может быть. Невоз:vtожность философских предложений вытекает из уста новления пределов того, что может быть сказано. Предложения могут показывать логическую фор-'1у, поскольку они ее имеют, но не могут ее выражать. Пронснение предложений как задача философии есть деятельность, а не совокупность утверждений. Она будет состоять из разъяснений, но ни одно предложение, полученное в ходе такого прояснения, не будет предложением философии. Даже очевидные предложения «Трактата», котарые
устанавливают
понимание
..
предложении,
на
котором
осно-
вывается эта точка зрения, сами должны быть отвергнуты как
бессмысленные ..Мы должны отбросить лестницу, как на нее поднялись. Есть только один мир - все, ся фактом, а это описывается тем, что Витгенштейн вокупностью всех естественных наук» 4 . Философия u
однои
из
естественных
наук,
и
не
ее
задача
после того что являет назвал «со не является
описывать
мир.
«Правильным методом философии был бы следующий: не го ворить Еичего, кроме того, что может быть сказано,- следовательно,
кроме
u
предложении
естествознания,
т.
е.
того,
что
не
имеет ничего обшего с философией,- и затем всегда, когда кто нибудь захочет сказать нечто метафизическое, показать ему, что
он
не
дал
никакого
значения
некоторым
знакам
в
своих
предложениях. Этот метод был бы неудовлетворителен для на шего ·собеседника- он не ~чувствовал бы, что мы его учим фи лософии, но все же это был бы единственно строго правильный метод» 5 . Венский кружок и поддержал, и трансформировал некото рые центральные идеи «Трактата», особенно касающиеся при роды логики и, следовательно, самой философии в це.пом. Тавu
витгенштеиновском
понятии тавтологии
ключ к пониманию при-
роды и .~1огики и, следовательно, самой философии в целом. Тав тология допускает все возможности, и поэтому ничего не может
сказать
о
чие
исключает
же
том,
как
мир все
существует
возможности
на и
самом
деле;
противоре
соответственно
тоже
ни
чего не может сказать. Поэтому все логические истины бессо держательны и лишены фактуальнога содержания. Они ничего не устанавливают по поводу фактов. Логика является чисто
формальной, 4
5
истина
Там же. АФоризм Там же. Афоризм
логических
утверждений
основывается
4.11. 6.53. 163
только
на
·своих
структурных
u
своиствах,
щихся в них терминов. Прояснеине
на
этой
значении
мысли
содержа-
определило
судьбу метафизики.
В центре венского позитивизма была идея Витгенштейна о том, что внутри ,всей сферы осмысленного просто не остается места для метафизических предложений. Метафизика являлась nопыткой выйти за пределы науки и поэтому должна была вый ти за пределы осмы·сленного. Первоначально Шлик оставался близок Витгенштейну в своих выводах относительно филосо фии. Он принял идею, что сама логическая форма не может быть описана, .поскольку задачей философии не может быть даже
установление
u
значении
u
предложении
с
помощью
тех
же
средств, которыми мы представляем мир. Философия должна быть деятельностью, благодаря которой эти значения обнару живаются или определяются, но не может быть совокупностью u
nредложении.
Другие позитивисты, особенно Карнап, отверг ли идею не выра3имости логической формы, но отнюдь не для того, чтобы оставить хоть какое-то место метаф-изике. Карнап считал, что логика имеет чисто формальный характер, и пытался показать, как
структура
u
предложении
и
отношения
между
ними
могут
быть чисто формально описаны на том же языке, на котором эти предложения выражены. Именно в этом (в их раннем ви де) Зё::tключались исследования «логического синтаксиса язы ка». Их результаты были истинны также благодаря только ·сво ей форме, значению составляющих терминов. В задачу филосо фии входил анализ логической формы предложений теми же средствами,
с
помощью
которых
мы
делаем
утверждения
о
ми
ре- средствами «логики науки». Ее вопросы были логически ми. Но поскольку все логические ·истины были лишены факту альнаго содержания, философия также не должна была иметь фактуальнаго содержания. Ее результаты выражаются в осмыс ленных,
но
бессодержательных
утверждениях,
ничего
не уста
навливающих по поводу фактов. Философия может обнаружить форму нашей мысли, но не истинность или ложнос.ть ее содер жания.
Такое понимание философии преобладало во в~ех поздних трансформаuиях исходной идеи. Именно таким образом отве тило бы большинство философов-анал·итиков на вопрос о том, чем они занимаются. Главная идея ~аключалась в разработке витгенштейновского понимания того, что может быть сказано. Было найдено место для философии и даже для философских
предложений, но не оставалось места для метафизики.
Об
ласть осмысленного исчерпывалась возможным и эмпирически верифицируемым, с одной ,стороны, и «аналитическим»- с дру гой. Знаменитый позитивистский принцип верифицируемости ис· пользовался для того, чтобы гарантировать установление со
держания факта только теми предложениями, которые в прин
циле эмпирически верифицируемы. То, что возможно и эмпири-
164
чески верифицируемо, известно научным образо:и, но не мета физически. И ни одна философская или метафизическая теория не может заключать в себе никакого фактического содержания, nоскольку все философски познаваемое будет фактуально бес содержательным
и
познаваемым
только
логически
или
а~нали
тически. Для метафизики снова не находится места по услови ям осмы~сленности: просто не о чем сказать.
Однако можно согласиться, что многие метафизические предложения или философские вопросы о мире не выглядят со вершенно бессмы~сленными. Кажется, что они ~подчиняются Qбычным правилам грамматики. Но это только подтверждало расселовскую
идею
о
том,
что
поверхностная
грамматическая
форма не являе-гся необходимо тем же самым, что и реальная логическая форма. Только тогда, когда последователь прони кает в реальную фо~рму утверждения и показывает, что оно необходимо и поэтому бессодержательно или воз~можно и на учно верифицируемо, только тогда может быть обнаружена его бессмысленность как метафизического предложения. Это было бы одшим из ~способов продемонс11рировать то, что метафизик, ~огласно витгенштейновской фразе, «не дал никакого значения
некоторым знакам в евоих предложениях» 6 • Показав в общем невозможность метафизики, логические .позитивисты не зат.рачивали больших усилий на доказательство -бессмысленности отдельных метафизических предложений. Они соср~оточились на разработке понятий, требуемых для аде кватного анализа логики .науки, а тот факт, что естественный язык позволяет образовывать бессмысленные последовательно-сти слов без нарушения правил обычной грамматики, указал только
на
несовершенство
естественного
языка
с
u
лагическои
точки зрения. В логически скон,струированном языке метафизи ческие предложения не могли бы быть даже сформулированы, поскольку в нем не должно быть ничего, что вводило бы нас в заблуждение. Это было одним 'ИЗ оснований того, почему задача
построения
языков
·в
соответствии u
е
~с
u
«логическои
грамма-
u
тикои» представлялась такои важнои.
Но не все из тех, кто в ~середине века с подозрением смот рели ~на метафизику, пытались построить формализованные языки, пригодные для выражения того, что может быть сказа
но. Поздний Витгенштейн был настолько же критичен по отно шению к возможности философской теории, насколько он был критичен по отношению ·к ней в «Трактате>>, но теперь акцент в его работах был смещен на изучение путей, которыми по вседневный язык ведет нас к заблуждениям. Витгенштейн на зывал свои поздние работы «грамматическими», но не потому, что
в
них
содержалась
попытка
«окончательного
анализа»
на
ших языковых форм.
Цель состояла в том, ч'тобы раесеять неправильное понима6
Там же. Афоризм
6.53. 165
ние работы языка- ту путаницу, в которую мы почти неизбеж но
впадаем,
например
из-за
определенных
аналогий
между
формами выражений в различных областях языка. Эти анало гии являются одним из источников проблем, которые мы счита
ем философскими. Витгенштейн даже соглашался с тем, чтобы деятельность
по
удалению
.
таких
недоразумении
называлась
анализом, поскольку иногда она по~обна разбору чего-либо на части,
хотя
и
не
истин,
устанавливающих
Витгенштейн
дает
результатов значения
никогда
в
виде
«аналитических»
исследуемых
не откловялея
от
u
выражении.
своей
исходной
идеи·- что философская доктрина или теория является попыт кой сказать то, что не может быть сказано. Но изменились его предсrавления о том, что может и что не может быть сказано. В своих последних работах ·ОН рассматривал язык как сущест венно вовлеченный в человеческую жизнь феномен. И~спользо вание
языка
есть часть деятельности,
и
понима·ние
сказанного
в
определенном случае включает ·в себя понимание того, что бы ло сделано. Поскольку мы говорим о значении многими спосо бами, го можно сказать, что значение выражения есть его упо
требление в языке, его роль в сложно'\1 ряду человеческих дей ствий. Философия, которая лытается устранить заблужде1ния и прояснить
то,
что
мы
говорим, должна
сосредоточиться
на
опи
сании действительного употребления иоследуемых выражений. Именно этим, по мнению Витгенштейна, философия и должна заниматься,
хотя
такие
описания
не
являются
спеuиалыными
«философскими» предложениями. Они устанавливают
очевид
ное содержание факта, который каждый может наблюдать, ·НО возвышенной области как объекта философии вообще не суще ствует,
поскольку
ем, когда
ееть
только
то,
о
чем
мы
говорим
или
дума
пытаемся понимать самих себя и мир тем способом,
на который философия традиционно претендует. Высказа.нные и записанные предложения являются, по Витгенштейну, «ИС· ходными данными» для философии. Задача же заключается в том, чтобы увидеть, как действительно используется то, что мы естественно высказываем, когда начинаем философствовать. Опи<.:ания будут иметь философский статус только потому, что они
являются
ответом
на
наше
естественное,
возможно,
неиз
бежное побуждение затемнить работу своего языка.
Поздние работы Витгенштейна воплощают идею философии как деятельности по разъяснению или прояснению, но не как совокупность доктрин или истин. Прояснение достигается толь ко обращением внимания на то, что ·находится .прямо перед на
шими глазами- просто нее став:ится перед нами, но ничего не обънсняется. «Работа ф·илософа- сбор воспоминаний с опреде
ленной целью» 7 . Определение того, какие воспоминания 7
В и т г е н ш т е :й н
ной лингвистике. Вып.
166
Л.
XVI.
Философские М.,
1985. § 127.
исследования
1/ Новое
в
будут зарубеж
наилучшим образом служить нашей цели, является непростым
вопросом. Но это дело стратегии, изобретательности, а не от крытие философской истины ,внутри векоторой специальной об
ласти. «Эти проблемы решаются не получением новой инфор· мации,
а
упорядочением
того,
что
нам
уже
давно
известно.
Философия есть битва против околдованности нашего разума .средствами языка» 8 • Эта околдованность порождает метафизи ку. Мы думаем, что задаем глубокие вопросы о мире, но в дей ствительности
только
выражаем
неясность
или
путаницу
по
поводу грамматики языка, на котором их ~адаем.
Собирая С'ВОИ воспоминания о действительном использова нии выражений, Витгенштейн пытается «~свести слова от их ме тафизического употребления вновь к их первоначальному обы денному употреблению» 9 . Мы должны увидеть, что tHe сможем сказать то, что может быть понято, если попытаемся втиснуть
поняrое выражение в свободное «метафизическое» употребле ние. Мы это увидим, пытаясь соответствующим образом дейст
вовать, а также имея воспоминания о хорошо известных фактах
по
поводу
того,
как
эти
выражения
u
деиствительна
исполь-
зуются. «Если бы кто-нибудь попытался выдвинуть в филосо фии тезисы, то дискуссии о них никогда бы не возникло, ибо все согласились бы с ним» 10 . В пятидесятые годы некоторые философы сосредоточили свое внимание на повседневном употреблении выражений, с помощью которых обычно формулиравались философские докт
рины. Наиболее важной была деятель·ность Д. Л. Остина и его последавателей в Оксфорде. Все они были вполне независимы от Витгенштейна ·и не особенно сочувствовали его явно несисте
матическому подходу. Это не значит, что Остин создал теорию природы и возможности метафизики, но он был особенно вни мателен в попытках понять то, что философы действительно стремятся сказать, задавая свои вопросы и формулируя свои теор·ии. У него были постоянные подозрения по отношению к терминологии, изобретенной философами, и к особому исполь зованию ими вполне обычных выражений. Например, в теории восприятия или вообще в теории знания он стремился пока зать, как формулирование традиционных философских доктрин даже ·в исходных вопросах основывалось либо на ошибочных допущениях, либо на отклонении от повседневного употребле ния выражений, которые они в себя включали. Обнаружение таких искажений и путаницы зависит от точ
ного описания действительного употребления терминов. До не которой степени цели Остина совпадали с задачами Витген штейна.
Но
для
последнего
описа~ния
получают
свою
значи
мость под давлением философских проблем, которые ведут к в Там же.
§ 109. 116. же. § 128.
9 Там же.§
•о Там
187
заблуждениям. Без учета этой почти неминуемой тенденции к неправильному пониманию работы нашего языка «воспомина .. ния» Витгенштейна представляют небольшой интерес. Д.~1я Остина же описания действительного !употребления предложе .. ний и тщательное различение
значений тесно связанных тер~
минов имеют .свой собственный смысл. Язык чудовищно ·богат. и мы
едва
начали отчетливо
понимать систематичес.ким
обра
зом огромное разнообразие того, чем имплицитно владеем.
Остин считал необхо~имым многое выяснить с помощью под робного исследования самого языка, а не только основываясь на утверждениях о языке :в целом. Обостренное восприятие слов способствует нашему восприятию феноменов, какими бы они ни были. Его исследования .ближе связаны с действитель ной человеческой жизнью, чем при абстрактном изучении фор мального исчисления как «модели» чело·веческого языка. Во
прос о том, может ли деятельность самого Остина называться «философ·ской», не им·еет большого значения. Однажды он предложил называть ее «лингвистической феноменологией». возможно, обращая ~внимание на nроблематическое отношение
своих исследований деятельность смысле
к философской традиции 11 • Если же
иногда
этого
павывали
1выражения,
«анализом
применяемого
языка», к
то
в u
расселовско.и
его ином про-
грамме. Остин не занимался тем, что называется «философ ской грамматикой» или «логическим синтаксисом». Он имел де ло с обычным синтаксисом или грамматикой для тех же самых
слов, которые написаны ·и на этой ~стра·нице. Остин полагал, что традиционная
и
предвидел
грамматика
·контуры
находи~ся
того,
что
он
в
состоянии
понимал
как
становления~
науку
о
язы·ке.
Эти концепции господствовали в «аналитической» филосо фии в тридцатые годы нашего века. Между ними были боль шие различия, но все вместе они порывали с расселовекай иде ей философского анализа. После ранних работ Рассела именно философия становится проблематичной при любом из подхо дов. Природа и обоснованность этого традиционного занятия~ известного ка·к философия, в особенности перспектины особого философского
знания
о
реальности,
начинают
представляться
спорными. Для Рассела вопрос, который можно было задава1'Ь и на кото.рый можно отвечать на различных уровнях общностиt
заключался вещи
единственно
существуют).
в
Физика,
том, что
является
математика,
истинным
логика- каждая
(как из
наук дает нам часть истинЫ, так как предоставляет нам ин формацию о части реальности. Задача же логического анализа состоит в том, чтобы точно сообщить, какая именно часть ре
алыности делает эти истины истинными. Следовательно, анализ
говорит нам о том, что ·существует. Логический или философ ский анализ и направляет нас к метафизической истине.
н А
168
u s t i n J. L. Philosophical Papers. Oxford, 1961.
Р..
130.
В средний период развития «аналитической» философии, ха рактеризующийся большим критицизмо.м, пер.востепенной зада чей стала атака на природу логической или необходимой исти ны, которая поставила под вопрос само существование филосо фии, а следовательно и метафизики. Для философии было най дено место внутри концепции логики как формальной, лишен ной фактуальнаго содержания дисциплины, а все фактуальпае понималось
как
познаваемое
эмпирическими,
научными
сред
ствами. Наиболее широкое распространение получил взгляд на философию как на анализ, заключающийся в изучении значе ний слов, форм нашего мышления о мире и отношений между понятиями. Философ·ия поэтому ничего не может приба~вить к нашим знаниям о мире. В лучшем случае она может дать «а·налитические» истины, которые фактуально бессодержатель ны и истинны единственно благода·ря значениям своих терми нов. Представление о том, чем является философия, получилось настолько
u
устоичивым,
~что
попытались
дать
определение
ана-
литической философии как для тех, кто ею занимается, так и для всех остальных. Его предполагалось даже применять
а иногда оно и применялось-к работам Витгенштейна и Остина, относившихся к притязаниям метафизики со.вершенно по-раз~ному.
В лом
последние двадцать лет а'Налитическая философия в цеотказалась
от
u
четкои
картины
своего
предмета,
хотя
мно-
гие установки логического позитивизма уцелели. Но исследова тели больше не придерживаются дескриптивной ·Или дефляци
онной линий Витгенштейна или О·стина, даже если на некото рые ·сложности естественного языка обращают гораздо большее внимание. Суммировать большое разнообразие проводимых се годня исследований может обобщение, заключающееся в том, что аналитическая философия на .своей современной стадии
стала более научной. Исследователи ~сегодня меньше беспоко ятся из-за перехода границ, первоначально предписанных соб ственно философии, и подчеркивают важ1ность общей теории
как в философии, так и в науке. Они намного ближе к рассе ловекому пониманию философии, чем к тем критическим идеям,
которые были выдвинуты позднее. Эти новейшие установки наиболее ясно развернуты в твор
честве ведущего философа современности У. В. Куайна. Он
с
самого начала был настроен критично по отношен~ю к позити вистскому
различению
«аналитических»
и
~синтетических»
nредложений» и, конечно же, к самой идее того, что существует нечто познаваемое а priori или полностью независимое от вся
кого опыта. Он также отверг принцип верифицируемости зна чения,
согласно
которому
каждое
эмпирическое
утверждение
имплиuирует ряд позитивных и негативных опытов, ~необходимо служащих
подтверждению
или
о'Грицанию
этого
отдельного
утверщдения. Для Куайна наши убеждения соотносятся с опы том
все
вместе
и
подтверждаются
или
же
не
потверждаются
169
1олько как совокупность, но не по отдельности. В любую такую систему убеждений включаются предложения логики и ма·тематики,
принятие
которых
u
я~вляется до некоторои степени
эмпи-
рическим, а не априорным. Если же .совокупность убеждений находится в конфликте с опыто·м, то вопр-ос об исключении из нее ОТДеЛЬНОГО убеждеНИЯ решается ТООrреТИКОМ ИЛИ Я:ВЛЯе'ГСЯ делом стратегии. Суть проблемы заключается в том, чтобы внесенные
изменения
nростого
общего
мы
вестны
Даже
логические
начали, то а
нам
придерживаться
объяснения, согласующегося
nрежде данными. хранять
позволяли
. . из prtort.
и
этого
если
с
наиболее
полученными
на'илучшая стратегия
математические
положения,
вовсе не следует, что
эти
будет
с
со
которых
положения
из-
Без априорного зна~ния не остается ничего для объяснения понятия «аналитическое» и вообще не требуется какое-либо
иное сомнительное понятие. Тогда философия не является дея~ тельностью по обнаружению «аналитических» истин, выражаю щих значение или форму нашей мысли о мире. Куайновская точк~ зрения вообще не оставляет места для особого философ ского знания, существенно отличного от физического, матема тического или повседневного. Просто философия использует бо .лее общие категории, чем какая-либо из конкретных наук. Но подобно всем областям науки, ~она стремится к знанию того, что
ис.тинно,- чrо
тако·е
реаль·ность,
что
она
содержит
и
как
u
деиствуют составляющие ее элементы.
Наука является поnыткой постичь смысл мира- внести дей ственную степень п.ростоты и повятности ·в поток опыта. По Куайну, это происходит с помощью теоретизирования, выдви жения
гипотез,
при·нятия
постулатов,
выходящих
за
пределы
данных и подтверждаемых до той степени, до какой они объ ясняют эти данные. Целью являются простота теории, отыскание более глубоких отношений между различными феноменами. Философия также ее преследует, но с помощью того же самого общего метода науки. Наука признает существование только того, в чем она нуждается, стремясь к объяснению. Философия ПрОДОЛЖает ЭТОТ процеос на более rBЬICOKOM уровне обЩНОСТИ
Она пытается ·найти простейшую и наиболее общую схему, на основе которой следует говор·ить о существующем. В этом Ку айн следует расселавекому проекту «находить сущности, кото рые
нельзя
исключить,
и
выражать все в терминах этих сущно
стей». Куайн привнес в этот метафизический
план
критерий
«онтологического допущения» - способ го·ворить о том, дейст· вительна ли определенный вид сущностей нельзя устранить из корпуса знания. Предложения спорной теории должны быть перефразированы в логической форме, обеопечиваемой математической логикой. Теория обязана принять существование толь· ко
тех ~сущностей,
которые находятся среди
з.нач·ений
связан
ных переменных ~вантифицирова·нных .предложений, некоторые
170
из которых они превращают в истинные. «Быть- значит быть значением связанной переменной» 12 • Концепция онтологии Куайна является прямым продолже нием расселавекого метафизического проекта, но перед ним не встает вопрос, который, возможно, вставал перед Расселом: что же «действительно» включается в то, что мы говорим и ду
маем о мире? Не существует также проблемы обнаружения ло гическим анализом скрытых, но уже определенных «значений» вещей, которые мы знаем. Философ, подобно другим ученым,.
скорее творец, чем пер.вооткрыватель. Он предлагает формулировку,
надеясь
на
ее
...
адекватность
Поставленнои
задаче,
v1еняет ее, если более простая и плодотворная научная
и
из-
схема
вырисовывается в недалеком будущем. Наибольшая экономич ность или ясность научной схемы будет результатом того, что в конце концов равно диктуется «логической формой» или «онто логическим
допущением»,
которые
он
приписывает
системе зна
ния, пытаясь организовать его в логических терминах. Но при перефразировании и организации исследователь говорит не только о способах речи или формах мысли без каких-либо са мостоятельных импликаций по поводу реальности. Он работает внутри
Ничто
системы
не
науки
или
выходит за
онтологических
эти
...
знания,
принятого
пределы.
Поэтому
допущении,
в
которые
он
в
данное
нельзя
верит,
время.
избежать
если
не
соз-
дать каких-либо других допущений. Куайн последовательно противостоял бессодержательной, чисто формальной филосо фии. Следует также принять во внимание его строгую филосо фию языка. Она приняла свою форму именно ~благодаря более общим убеждениям Куайна о природе реальности. Мир явля ется физическим миром, поэтому все реальные различия долж ны в конце концов иметь смысл, будучи выраженными в физи ческих терминах. Его тезис неопределенности перевода гласит? что нет фактов, на основании которых можно утверждать, что некто,
u
высказывающим
предложение,
подразумевает,
скорее,
одно. чем другое 13 . Замечание может быть переведено
двумя
неэквивалентными
языка
предложениями
нашего собсТiвенного
таким образом, что не только не существует 'НИкаких данных поведения для выбора между ними, но эти предложения будут совместимы
с
одним
и тем
же физическим
положением
дел.
Вследствие этого значение, интенсионал и пропозиuиональные установки всех видов не являются ча-стью реальности. Выра жаясь словами самого Куайна, они не могут быть научно рес ТJектабельными *. Немногие философы наших дней могли бы зайти так дале ко, как Куайн, в своем отречении .от зrна•чения ·и ;всего уникаль-
Q u i n е W. V. On What There is /1 From а Logical Point of View. Cambridge, Mass., 1953. 13 Q u i n е W. V. Word and Object. Cambridge, Mass., 1960. Ch. 11. 12
171
но-психологического. Однако нет особенно больших надежд использовать эти феноменыt э~сплицитно сводя психологиче ·Скую или интенсиональную области к физической. Даже -в наи более активных ~сферах современной философии редко стремят ся к редукции того вида, который был предложен Расселом и
Уайтхедом для математики. «Анализ» в таком понимании боль ше не я1вляется первоетеленной задачей «аналитической» фило софии. В настоящее время центром- -некоторые сказали бы, осно ванием- аналитической философии явлне'I'Ся философия язы ка. Главный ее вопрос-что такое значение, каким образом .слова означают то, что они означают. Но в подобных исследован:иях
не ставится
задача
искать
u
простон
«анализ»
или
редук-
цию ~понятия значения в неинтенсиональных тер·минах. Интерес вызывает то, как значение мож~ет ·наилучшим образом изучать ся- какова должна ~быть теория значения, что она будет объ
ясня"Ть и как. Широко признано, что ·nонимание значения того или
иного
выражения
может
получить
опору
·только
в
контек
сте ответа на этот О·бщий вопрос. Должны быть некоторые ко нечные
эмпирические
ограничения
на
«анализы»,
предлагаемые
философами, но, как и при любом эмпирическом
подтвержде
нии, неиз~бежно .возникают большие вопросы теории. Люди го ~орят и понимают друг друга, без затруднений произно~ся пред
ложения, которые они ра·ньше никогда не слышали. Изучение языка должно nомочь объяснить такой .близкий, но сложный феномен. Именно это является вопросом всеобъемлющей тео рии; проблема также заключается в том, как это объяснение 1\Iожет быть вериф·ицировано. Кажется, не должно быть сущеu
ственнои
u
эпистемологическои
разницы
между
высокотеоретич-
ными философскими исследованиями языка :и рассмотр·ением эмпирической науки в других областях. Пока неясно или не определено,
где
кончается
лингвистика
или
психология
и
начи
!Iается философия.
Проблемы значения стали сейчас центральными, поскольку nредполагается,
что
философское
рассмотрение
отдельных тем
или предметных областей может быть оценено только с по мощью общей теории значения. Например, философская тео рия
причинности
ищет
репрезентацию
значений
или
структуру
предложений, утверждающих каузальные отношения. Мысли, мнения, интенции, желания и эмоции филосо.фски изучаются с помощью отображения форм и значений предложений, припи сывающих
менталь-ные состояния
и
1пропозициональные
уста
новки. Природа возможности и необхо.димости постигается че рез семант·ическую теорию модального языка и т. д.
Даже те философы-аналитики, которые противостоят Куай ну по этим и другим проблема-м, тем не менее доказывают сво
ей .деятельностью, что они являются прямыми продолжателями расселовского
проекта
«философской грамматики». Поиск «ре
альной формы» под поверхностной грамматической структурой, 172
как сейчас считается, должен быть ограничен требованием об щей теории. Какая форма будет приписана предложению, за висит ~в конце концов от вида теории, наилучшим образом пред -етавляющей и, следовательно, объясняющей значения всех
.
предложении,
доступных
nониманию
говорящего
на
данном
языке. «Анализ» становн-ося более экспериментальным,
более
сложным и в конце концов более эмпирическим, чем ранее предполагалось. Философ1ия языка и, следовательно, «анализ» той или иной области языка понимается как заключительная часть
гигантского
теоретического
исследования
человеческого
соз~нания. В целом современные философы стоят близко к ло гике «Principia Mathematica» или ее естественного распростра нения на nредставленные структуры языка. Это одна из наи
более близких связей с ранней аналитической традицией.
Но
теоретиче.ски вопрос о средствах, наилучшим образом служа щих пониманию языка, остае'ГСя от~рытым. В этом смысле «ре альная» логическая фор~ма того, что ·мы сейчас говорим и во что
мы
верим,
является
открытым
эмпирич·еским
вопросом.
Другим устоЙЧИВЫМ ·СВЯЗУЮЩИМ з~веном rC ПрОШЛЫМ ЯВЛЯеТ СЯ эк·сплицитное выведение метафизических заключений из «анализов» той или иной области языка. Есть большие разно гласия,
в
основе
которых
лежат разногласия
по
поводу
анали
за предложений, по поводу того·, какими должны быть отдель ные метафизические выводы. Однако достигнуто определенное общее ·согласие в том, ·что метафизическая точка зрения может быть принята. Исходный проект Рассела, теперь понимаемый в терминах
чего-то
похожего
на
u
~
куаиновскии
u
:юритерии,
все
еще
·Остается в силе.
Например, даже в скудном физическом универсуме Куайна ~ледует признавать наличие абстрактных сущностей, по край ней мере в .виде классов, необходимых для понимания матема
тики, которая существенна для физической науки. Поэтому I<лассы существу1от. Дэвидеононекое же объяснение предложеu
нии,
приписывающих
утверждающ.их
агенту
каузальные
u
деиствие,
отношения,
u
или
предложении,
вводит
кванторы,
клас
сифицирующие события. Дэвидсон полагает, что представил нам все основа 1 ния для того, чтобы быть уверенными в суще ствовании событий. Это не обычные утверждения о существо вании классов или событий, которые мы МО}Кем высказать, как, например,
то,
nринадлежит
что
есть
единичная
много вещь,
различных или
что
кла.ссов,
вчера
к
вечером
которым произо
шли три важных события. Существование классов и событий является метафизической истиной, если оно обусловливается тем,
что
наилучшая
теория
значения
говорит
о
значении
деленных предложений. В любом случае классы и конституируют «фундаментальную онтологическую рию» 14 . 14
D
а
опре
события катего
v i d s оn D. Essays on Actions and Events. Oxford, 1980.
Р.
180. 173
Общая "\llетафизическая установка распространяется и за пределы строгих экстенсиона.пистских предпочтений Куайна. Дэвидеона и их последователей. Что же касается тех, кто име ют более богатую онтологию, то к признанию существования определенных сущностей они неминуемо приходят посредством
более тщательного анализа предложений, которые мы понима е\11 и о которых знаем, что они должны быть истинными. Кто же защищает реальность чувственных качеств, свойств, атрибутов или
воз~Vtожных
u
сущностеи,
даже
целых
возможных
миров,
тот
все это делает на тех же самых основаниях. Вопрос заключа· ется в ТО\1, как наилучшим образом объяснить способ работы
языка и то, как мы его понимаем. А поэтому мы должны счи тать
реальными
наилучшую
все те
теорию
вещи,
значения
которые того,
неизбежно
что
мы
вовлечены в
говорим
о
мире.
Я попытался показать, что в основном современная а~нали тическая философия является продолжением расселавекого подхода к метафизике. Она далека от того, чтобы быть критиu
u
чес кои,
негативнон
или
u
революционно и,
а
ее
са \1Ые
поздние
ва-
рианты есть возвращение назад, к досократикам. Интересы, со мнения
и
в цело!\1
вопросы
не
энергично
«аналитиков»
являются
занимаются,
середины
превалирующими. но
теперь
это
.нашего
века
теперь
Метафизикой
снова
происходит
в
«научном»
духе. Для Рассела основной проблемой была логика. Он разра батывал эксплицитные редукции. адекватность которых была только вопросом логики. Более поздние философы-аналитики искали общую философию языка для объяснения на,шего пони мания
всего
того,
что
мы
говорим
о
мире
в
науке
или
где-то
еще. Адекватность такой ~философии есть эмпирический вопрос огро\1ного масштаба. За~дачей становится отыскание наилуч шей «теории» нашего понимания всего. Местные и временные исторические особенности, вероятно, ,могут еще гарантировать название «а~налитический» данному философскому проекту, но его основная задача и самонадеянность, с которой она решает
ся, настолько же стары, насколько стара са~ма философия.
ПРИМЕЧАНИЯ
Б. Рассел. МОЕ ФИЛОСОФСКОЕ РАЗВИТИЕ
Книга Рассела ·сМое философское развитие» была впервые опубли кована в 1959 г. Данный в перевод 5-й и 7-й глав книги осуществлен А. А. Яковлевым по изданию: R u s s е 11 В. Му Pl1ilosophica1 Development. L., 1975. Р. 42-50, 57-65.
с.
11
*
Статья Джорджа Эдварда Мура была опубликована
в
1899
г.
В ней еще заметно влияние неогегельянской традиции. Мур под черкивает неэмпирический - непсихологический, в частности,- ха рактер суждения, представляющего собой особое отношение меж ду объектами мышления («Концептами»). В этом плане любой вид познания (в том числе и восприятие) концептуален.
**
Брэдли,
Френсис
Герберт
(1846-1924)
-глава
философской
школы абсолютного идеализма в Англии. Известен как критик тра диции британского номинализма и эмпиризма, а также ассоuиа тивной психологии и индуктивистского подхода. Согласно Брэдли, в
процессе
познания
все г да
дается
нечто
универсальное,
поэтому
стремление эмпиристов фиксировать и обобщать изолированные факты несостоятельно. Объективно-идеалистическая метафизика Брэдли построена на противопоставлении сферы «видимости» ( опи сываемой в категориях пространства, времени, движения, причинно
сти) С.
12
и
подлинной гармоничной реальности
-
«Абсолюта».
*
Книга английского логика, последователя Брэдли Гарольда Иоахи .ма была оnубликована в 1906 г. В дальнейшем Иоахим, будучи профессором Окефордекого университета ( 1919-1935), в своих лекциях подвергал критике подход современной математической ло
гики с позиций определенным образом истолкованной диалектиче ской логики Гегеля (в особенности по вопросу об истине).
С.
19
*
Уайтхед, Альфред Норт (1861-1947)- британский математик и философ, одно время был коллегой Рассела по Тринити-колледжу Кембриджского университета. В дальнейшем деятельность Уайтхе да проходила в США, где он являлся профессором философии Гар вардекого университета ( 1924-1937). Отойдя от собственно ма тематической проблематики, он стал развивать оригинальную «фи лософию организма», занимался эволюционной космологией, nисал работы о роли науки и религии в культуре. См.: Уайтхед А. Н.
Избранные работы
**
Пеано,
no
Джузеппе
философии. М.,
(1858-1932)-
1990. итальянский
математик,
раз
работавший логическую систему аксиом, на основе которой должна была строиться арифметика натуральных чисел.
С.
20
*
·с.
21
*
Кантор, Георг (1845-1918) -немецкий математик. один из созда телей теории множеств.
Фреге, Готлоб
(1848-1925)-
немецкий математик, логик и фило
соф. Фреге стал создателем современной логической семантики, раз работав ее принuипы и концептуальный аппарат. В духе «логи цизма» стремился полностью формализовать такой раздел мате матики, как арифметика. Однако грандиозный замысел полной ло-
175
гической формализации математического знания оказался nодорваа открытием теоретика-множественных парадоксов. В nоследние го ды некоторые заnадные авторы (М. Даммит и другие) рассматри
вают «философию языка» Фреге как важнейший источник аналити ческой философии. **Рамсей (Рэ.м.зи), Фрэнк Пламптон (1903-1930) -один из наибо лее ярких молодых математических логиков Кембриджского уни верситета. Особенно интересен вклад Рамсея в разработку пробле мы
С.
22
С.
23
24
и
эмпирических
*
Бурали-Форти~ Чезаре в 1897 г. обнаруживший
терминов
науки.
итальянский математик.. канторовекай теории nоряд
(1861-1931)nарадокс
ковых
чисел.
** Jia
первый взгляд (лат.).
в
*
Куайн. Уиллард (р. 1908) -американский философ-аналитик и логик. Упоминание, разбор и оценку отдельных взглядов Куайна см. в помещенных в данной антологии текстах Д. Дэвидеона и Б. Страуда.
** С.
теоретических
Для этого, nрименительно к этому (случаю)
(лат.).
*
В соответствии с ранним, неореалистическим взr лядом Рассела возможны два вида знания. Во-первых, изначальное и непосред ственное «знание-знакомство», благодаря которому нам даются «чувственные
данные»
и
«универсалии».
Во-вторых,
«знание
по
описанию» (например, знание о «физических объектах» типа стола не является непосредственным. Мы можем только оnисывать стол как
логическую
конструкцию
из
оnределенных
«чувственных
дан
ных»).
С.
26
*
Мейнонг, Алексис (1853-1928) -австрийский философ феномено логической ориентации. Различал три элемента мышления: сам· ментальвый акт, его содержание и объект (т. е. то, на что на
nравлен ментальвый акт; nодобный объект не обязательно должен· быть реально существующим). В nоследнее время состоялась свое образная реабилитация мейнонговской «теории объектов» в рабо тах математических логиков (Р. Раутли и других).
М. Шлик. ПОВОРОТ В ФИЛОСОФИИ Статья Шлика «Поворот в философии> открывала nервый номер первого тома журнала «Erkenntnis» («Познание») - печатного органа Вен ского кружка логических позитивистов- за 1930-1931 гг. (с. 4-11). Дан ный перевод осуществлен А. А. Яковлевым по издани1о: А у е r А. J. (ed.). Logical Positivism. Glenkoe, 1960. Р. 53-59.
::. 31
*
Шлик опирается на концепцию Л. Витгенштейна, сформулирован ную, в частности, в афоризме 4.1212: «То, что может быть показа·
но,
не
может
быть
сказано»
(Логика-философский
трактат.
М.,
С. 51). Витгенштейн различал, с одной стороны, логически правильные предложения как образы фактов (прежде всего пред ложения естествознания) и, с другой стороны, предложения мета физики, этики, эстетики и религии, относимые им к области «мис тического» (невыразимого). Первые осмысленны, т. е. могут быть. истинными или ложными, а вторые бессмысленны.
1958.
:. 33 76
•
Имеется в виду журнал
«Erkenntnis:..
М. Шлик. О ФУНДАМЕНТЕ ПОЗНАНИЯ Статья сО фундаменте познания» была впервые опубликована в IV томе журнала «Erkenntnis» за 1934 г. Данный перевод осуществлен А. А. Яковлевым no изданию: А у е r А. J. (ed.). Logical Positivism. Р. 209-
227. с.
35
*
Карнап, Рудольф (1891-1970)- австрийский философ и логик, член Венского кружка. Ему принадлежат многочисленные работы
по логической семантике, логической концепции вероятности, ин дуктивной логике и философским основаниям физики. В началь ный период, как и Шлик, придерживался крайней «антиметафизи ческой» позиции.
**
Нейрат, Отто (1882-1945)- австрийский философ и социолог, член Венского кружка. Нейрат разработал концепцию «физикализма» как универсального
и
интерсубъективного
языка
науки,
позволяю
щего формулировать любые утверждения (в том числе и утверж дения социальных наук) в терминах пространственпо-временных объектов и событий.
с.
37
*
Поппер, Карл (р.
оппонентов
1902}- австрийский
логического
позитивизма
философ, один из главных
Венского
кружка.
Подверг
критике верификационистскую и индуктивистскую методологию на уки, разработав принцип фальсифицируемости (т. е. принципиаль ной опровержимости) как критерий научности теории (включая со циальные теории).
А. Д. Айер. ЯЗЫК, ИСТИНА И ЛОГИКА Книга Айера «Язык, истина и логика» впервые была опубликована в 1936 г. Второе издание, дополненное новым введением, вышло в свет де сять лет спустя. Данный перевод 6-й главы книги осуществлен А. А. Яков левым по изданию: А у е r А. J. Language, Truth and Logic. Harmondsworth, 1980. Р. 136-158. С.
51
*
С соответствующими изменениями (лат.).
**
Речь идет о параграфе «Эмотивная теория ценностей» из Вве дения ко второму изданию книги. Ай ер полагает, что критика в адрес 6-й главы была направлена не столько против самой эмо тивной теории, сколько против позитивистских принципов, на ко торых она, как считали, основывается. По мнению автора, однако,
данная теория хорошо обоснована сама по себе, безотносительно к позитивизму. В то же время она могла бы быть дополнена бо лее детальным анализом примеров этических суждений. Не было отмечено, указывает Айер, что объектами морального одобрения или неодобрения являются не столько конкретные действия, сколь ко определенный тип (класс) действий. Оnпоненты Лйера подчеркивали, что с nозиции эмотивной тео рии ()ДИН субъект ценностях. На это пода споры имеют В данном nведении
не может противоречить другому в вопросе о автор (в первом издании) ответил, что такого лишь фю\туальный, а не ценностный характер. же говорится, что этические споры, разумеется,
возможны,
спорящие
толы<о
стороны
никогда
не
окажутся
в
со
стоянии формального противоречия.
с
61
*
Согласно Канту, существование бога является одним из постула тов «nрактического разума» наряду с постулатами свободы и бес-
177
смертия.
В то же время невозможны никакие теоретические дока
зательства суrцествования бога .
*
.. 62
Прайс. Генри
английский
(1899-1985)-
философ, автор широко
известной книги «Восnриятие» ( 1932), в которой дается оnисание nроцессов сознания, близкое феноменологическому. Вслед за Рас селом Прайс разрабатывал теорию «чувственных данных».
Д. Э. Мур. ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ВНЕШНЕГО МИРА
Статья Мура «доказательство внешнего мира» была впервые оnуб икована в 1939 г. (The Proceedings of the British Academy. V. XXV). Дан ый
nеревод
осуществлен
И.
hilosophical Papers. L., 1959. 66
*
В. Борисовой Р. 127-151.
по
изданию:
М о о
Кемп Смит- британский философ-неореалист, автор
комментариев
к
английским
переводам
текстов
r
е
Е.
G.
знаменитых
Канта,
Юма,
Де
карта.
**
Перевод дан по изданию: 1966. Т 3. С. 118 (сноска).
74
*
К а н т
И. Соч.: В 6-ти т. М.,
1963-
Тем самым (лат.).
Н. Малколь.м. МУР И ОБЫДЕННЫй Я:ЗЫК
Статья Малкольма «Мур и обыденный язык» была вnервые опуб rкована в 1942 г. в кн: The Philosophy of G. Е. Moore. Ed. Ьу Р. А. Schilpp. 1anston and Chicago. 1942. Р. 345-368. · Данный перевод осуrцествлен В. Борисовой по изданию: Rorty R. (ed.). The Linguistic Turn. Chicago;
1975. 88
*
Один из самых знаменитых
нью-йоркских
небоскребов на Ман
хеттене.
91
*
Уисдом, Артур Джон (р.
тель
так
называемого
1904)
-британский философ, nредстави-
терапевтического
наnравления
в
лингвисти
ческом анализе. Сближаясь с психоанализом, трактовал философ ские учения как «заболевания», нуждающиеся в лечении.
Р. Чизол.м. ФИЛОСОФЫ И ОБЫДЕННЫй Я:ЗЫК Статья Чизолма «Философы и обыденный язык» была впервые убликована в 1951 г. в журнале: The Philosophical Review. Vol. LX. 317-328. Данный перевод осуществлен И. В. Борисовой по изданию: ) r t у R. (ed.). The Linguistic Turn. Р. 175-182.
103
*
Л азеровиц. Моррис- английский философ, ученик Витгенштейн а, представитель терапевтического наnравления. Последние десятиле тия
его
США.
преподавательская
Вслед
за
Унедомом
и
научная
Лазеровиц
рассматривает как выраженные ния и мотивы людей.
в
деятельность
«философские
языке
проходила
в
парадоксы»
бессознательные
стремле
Д. Остин. ЗНАЧЕНИЕ СЛОВА Статья «Значение слова» была включена составителем Д. Д. Уор ноком в сборник работ Остина под названием «Philosophical Papers», вы шедший в свет в 1961 г. в Оксфорде, через год после смерти философа. Данный перевод осуществлен А. Л. Золкиным по 2-му изданию книги (1970 г.). Р. 55-75.
С.
109
*
С.
11 О
*
Хэ.мпшир, Стюарт Ньютон (р. 1914)- английский философ-знали· тик, автор книги «Мысль и действие» ( 1959). Американский философ и логик Чарльз Моррис в своей книге «Знаки, язык и поведение» ( 1946) опирается на понятие «семио
зиса», впервые введенное основателем прагматизма Чарльзом Пирсом. Оно обозначает взаимодействие знака, его объекта и его интерпретанта. Семиотическое действие несводимо к бинарным от ношениям. Термин «значение» Моррис считал недостаточно точ ным для научного анализа знаковых явлений.
**
Как логический термин «коннотация» (соозначение) была вве дена Д. С. Миллем (1806-1873), отличавшим ее от денотации (означения). В первом случае имеется в виду указание на сово купность свойств обозначаемого предмета, во втором -указание на предметное значение имени. Так называемые коннотативные имена (<<человек») прямо обозначают свой предмет и косвенно указывают на его свойства, в то время как неконнотативные име
на обозначают либо предмет ( с:Джон», «Лондон», «Англия»), ли бо только свойство («белый», «длинный», «добродетельный»). В языке встречается немало слов, не имеющих денотатов, но име ющих
коннотацию,
т.
е.
получающих
определение
по
совокупности
известных свойств («единорог», «русалка»). Американский фило соф-прагматист и логик К. И. Льюис сблизил «денотацию» с поня· тием
экстенсионала,
а
«коннотацию» -с
попятнем
интенсионала
имени (знака).
***
Термин буквально означает «то, что может быть ощущаемым». Например, Рассел «сенсибилиями» называл такие «чувственные данные», которые существуют, не будучи актуально воспринимае мыми кем-либо. Остин подверг критике эту и подобные теории в книге «Sense and Sensibilia» ( 1962). С.
112
*
С.
114
*
С.
118
*
Подобное парадоксальное предложение Мур: «Идет дождь, но я этому не верю»
впервые сформулировал («парадокс Мура»).
Существует. однако не воспринимается (лат.).
Имеются в виду представители львовеко-варшавской школы ло гиков, основателем которой был К. Твардовский (20-30-е гг ХХ в.).
**
Парономня -термин,
(«Категории»).
впервые
использованный
Аристотелем
В лингвистике под этим термином понимают «Явле
ние частичного звукового сходства слов (паронимов) при их се мантическом различии (полном или частичном)» (Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 368).
***
Причард Гарольд Артур (1871-1947) -английский философ, специалист по этике (сторонник этического интуитивизма) и теории познания.
С.
119
*
Это воспроизведение идеи «семейных сходств» позднего Витrен· штейна (см.: Wittgenstein L. Philosophical Investigations. Oxford,
1953. § 67). 179
Д. М. Армстронг. МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ
СОЗНАНИЯ Перевод 17-й главы книги Армстронга осуществлен А. Л. Золки вым по изданию: А r m s t r оn g D. М. Materialist Theory of the Mind. L... 1968. р. 355-366. с.
121
*
Армстронг ссылается на книгу австралийского философа Д. Д. С марта (р. 1920), одного из первых представителей «науч ного
материализма»,
телесного
сторонника
теории
тождества
ментальпого
и
( нейрофизиологического).
Д. Дэвидсон. МАТЕРИАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ Статья Дэвидеона «Материальное сознание» представляет собой доклад, прочитанный на 4-м Международном конгрессе по логике, методо логии и философии науки (Бухарест, 1971) Fourth International Congress
for Logic, Methodology and Philosophy of Science. The Proceedings. Ed. Ьу Р. Suppes, L. Henkin, G. С. Moisil, А. Joja. North-Holland PuЬlishing Сот раnу. 1973. Amsterdam. Данный перевод осуществлен А. Л. Золкиным по из данию: D а v i d s оn D. Essays on Actions апd Events. Oxford, 1989. Р. 245259. :. 132
*
Человек-машина (франц.).
** *** :. 139
*
От английского слова
artificial
(искусственный).
Тем более, и подавно (лат.).
<<Говоря коротко, существуют два принципа,
согласовать
друг
с
другом
и
ни
одним
из
которые я не могу
которых
в
то
же
время
не в/ силах пожертвовать, а именно: наиtи отдельные восприятия суть отдельные предметы (existences) и наш ум никогда не воспри нимает реальной связи между отдельными предметами» (Ю м Д. Соч.: В 2-х т. М., 1966. Т. 1. С. 399).
Д. Дэвидсон. ОБ ИДЕЕ КОНЦЕПТУАЛЬНОй СХЕМЫ
Статья Дэвидеона «Об идее концептуальной схемы» была впер ые опубликована в 1974 г. в: Proceedings and Addresses of the Americaп Philosophical Association. Vol. 47. Р. 5-20. Данный nеревод осуществлен ~. Л. Золкиным по изданию: D а v i d s о n D. lnquiries into Truth and 1terpretation. Oxford, 1985. Р. 183-198.
. 145
*
Американский этнолингвист Б. Л. Уорф
совместно с Э. Сеnиром
выдвинул в 30-е гг. гипотезу лингвистической относительности, в соответствии с которой структура языка полностью детерминирует характер мышления и познания людей. Уорф, в частности, осу ществил полевые исследования языка индейцев хоnи.
148
*.
Стросон, Литер Фредерик (р. 1919)- английский философ-знали .. тик. Упомянутая в тексте книга является исследованием кантов екай «Критики чистого разума».
Стросон выделяет
учение об опы
те и «Трансцендентальную аргументацию», которые вает к своей концепции «дескриптивной метафизики».
присnосабли
С.
149
Патн.эм, Хилари (р. 1926) -американский философ-аналитик, в центре внимания которого проблема научной рациональности.
•
** С.
150
Райл,
Гилберт
(1900-1976)
-английский
лингвистический
лософ, автор знаменитой книги «Понятие сознания» ( 1949). Имеются в виду языки, в которых выполняется правило
*
становки,
сохраняющее истинностное значение предложения.
подВ та
ких языках абстрагируются от смысловых (интенсиональных) рактеристик, учитывая лишь объемные характеристики. С.
155
фи
ха
• Имеется в виду статья Дэвидеона cTrue to Facts» (Inquiries into Truth and lnterpretation. Р. 37-54). Б.
Страуд. АНАЛИТИЧЕСКАЯ
ФИЛОСОФИЯ
И МЕТАФИЗИКА
Перевод статьи Страуда осуществлен А. Л. Золкиным по изданию:
N а g 1 L., Н е i n r i с h R. (Hrsg.). Heute? Wien, 1986. S. 58-74. с.
171
Wo steht die Analytische
Philosophie
Термин «пропозициональные установки» был вnервые предложен Расселом.. В логике под ним понимают конструкции с ментальными терминами: сверит, что р», «воспринимает, что р», «боится, что р» и т. п. Куайн несколько ослабил свою крайнюю позицию в кни ге cPursuit of Truth» (Cambridge, Mass., 1990), где отметил несво
•
димость
«интенсионального
дискурса»
к
«экстенсиональному».
Научное издание
Аналитическая философия: Избранные тексты
Зав. редакцией Н. А. Р .я б и к и н а
Редактор Н. П. С у ш к о Художественный редактор М. Ф. Е в с т а ф ь е в а
Обложка художника И. С. К лей н а р д а Технический редактор Т. А. К о р н е е в а Корректоры Л. А. А й д а р б е к о в а, С. Ф. Б у д а е в а
ив
.N!! 4250
Лицензия ЛР Сдано в набор
.N2 040414
26.03.93.
от
г.
27.03.92
Подnисано в nечать
Формат 60Х90 1/re. Бумага тиn.
N!! 2.
5.10.93.
Гаринтура .литературная. Высокая nечать. печ. 11,50. Уч.-нзд. 12,39.
Ycn.
n.
1О 000
Ордена
сЗнак Почета» издательство Москва, уп. Герцена, 5/7.
103009,
экз.
Заказ
n.
Тираж
N!! 394.
Изд.
N!! 1990.
АО сЧертавовская тиnография». 113545, Москва, Варшавское шоссе, 129а.
Московского
университета.