Эстетизация безобразного. Экспликация социально-антропологических оснований

Алексей Рябов Петр Кондрашов

ЭСТЕТИЗАЦИЯ БЕЗОБРАЗНОГО Экспликация социально-антропологических оснований

РОССИЙСКОЕ ФИЛОСОФСКОЕ ОБЩЕСТВО

Алексей Рябов Петр Кондрашов

ЭСТЕТИЗАЦИЯ БЕЗОБРАЗНОГО Экспликация социально-антропологических оснований

Екатеринбург 2012

УДК 101.1:316+18:001.11

Рябов А.А., Кондрашов П.Н. Эстетизация безобразного: Экспликация социально-антропологических оснований. – Екатеринбург: ООО «Изд-во УМЦ УПИ», 2012. – 150 с. ISBN 978-5-9903447-1-6

Опираясь на философско-антропологические и социально-философские идеи К. Маркса, авторы монографии показывают, почему именно в современном капиталистическом мире эстетизация приобрела тотальный характер, постепенно, путем «диверсификации» распространилась с уникальных предметов искусства на самые обыденные и даже противоестественные феномены. В монографии показано что обращение к феномену безобразного в современном искусстве представляет собой своеобразную реакцию на экзистенциальную бесчеловечность (пост)индустриального общества. С точки зрения авторов, категория безобразного (в форме феномена смерти) выступает в современном искусстве в качестве инструмента протеста против тотального отчуждения и тотальной технической инструментализации бытия, протеста против обезличенности и обесчеловеченности социального и индивидуального существования. В качестве примера такого использования феномена безобразного был выбран образ смерти в современной экстремальной музыке в лице стиля Heavy metal и его различных поджанров. Книга адресована философам, эстетикам, культурологам, искусствоведам, социологам, историкам, всем тем, кто интересуется социально-философским осмыслением искусства, а также развитием теоретического наследия К. Маркса и его приложением для осмысления современных явлений нашего бытия.

Ответственный редактор доктор философских наук, профессор Любутин К.Н. Рецензенты: доктор философских наук, профессор Русаков В.М. кандидат философских наук, доцент Коряковцев А.А.

ISBN 978-5-9903447-1-6

© Рябов А.А., Кондрашов П.Н., 2012 © Издательство УМЦ УПИ, 2012

Содержание ВВЕДЕНИЕ ....................................................................................................................................... 5 ГЛАВА I. ФИЛОСОФСКО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ЭСТЕТИЧЕСКОГО ....................................................................................................................15 § 1. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КАК СУЩНОСТЬ И СПОСОБ СУЩЕСТВОВАНИЯ ЧЕЛОВЕКА .............15 § 2. ПРЕДМЕТНЫЙ ХАРАКТЕР ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ......................................................................23 § 3. КОНСТИТУИРОВАНИЕ СОЦИАЛЬНОСТИ...........................................................................25 § 2. ЧЕЛОВЕК КАК ДИАЛЕКТИЧЕСКОЕ ЕДИНСТВО СУБЪЕКТА И ОБЪЕКТА .......................32 ГЛАВА II. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ ОТНОШЕНИЕ-К-МИРУ ............................................38 § 1. ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЕ СТРАДАНИЕ....................................................................................38 § 2. ПОНЯТИЕ ЦЕННОСТИ ...........................................................................................................50 § 3. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ ОТНОШЕНИЕ ............................................................................................61 ГЛАВА III. ФЕНОМЕН ЭСТЕТИЗАЦИИ .........................................................................68 § 1. ИСТОРИЧЕСКОЕ КОНСТИТУИРОВАНИЕ СОЦИАЛЬНОЙ ЭСТЕТИЗАЦИИ ......................68 § 2. ТОТАЛИЗАЦИЯ ЭСТЕТИЗАЦИИ ОБЩЕСТВА......................................................................81 § 3. ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ЭСТЕТИЗАЦИИ ....................................................................................88 § 4. ЭСТЕТИЗАЦИЯ В РАЗЛИЧНЫХ СФЕРАХ СОЦИАЛЬНОГО БЫТИЯ...................................95 ГЛАВА IV. СМЕРТЬ КАК ЭСТЕТИЧЕСКАЯ КАТЕГОРИЯ.................................100 § 1. ДИАЛЕКТИКА ПРЕКРАСНОГО И БЕЗОБРАЗНОГО ...........................................................100 § 2. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И ПРОБЛЕМА ПОНИМАНИЯ СМЕРТИ ..................................................109 § 3. СМЕРТЬ КАК КОНСТИТУТИВНЫЙ МОМЕНТ БЫТИЯ......................................................112 ГЛАВА V. ЭСТЕТИКА HEAVY METAL .........................................................................116 § 1. КРАТКАЯ ИСТОРИЯ HEAVY METAL ................................................................................116 § 2. СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ И HEAVY METAL .................................................................124 § 3. СОЦИАЛЬНАЯ ОСНОВА ОБРАЩЕНИЯ К СМЕРТИ В HEAVY METAL ............................132 § 4. ЭСТЕТИКА СМЕРТИ В HEAVY METAL .............................................................................138 ЗАКЛЮЧЕНИЕ ..........................................................................................................................147

Введение

Парадоксальность нынешнего общественного бытия, помимо всего прочего, на наш взгляд, состоит еще и в том, что сегодня мы на каждом шагу сталкиваемся с теми или иными явлениями, которые раньше были либо вообще незаметны в силу своей невключенности в нашу жизнь, а потому мы по отношению к ним оставались абсолютно равнодушными, либо с явлениями, к которым общественное сознание относилось с презрением и отвращением, но сегодня эти феномены вдруг врываются в нашу в вами повседневную жизнь уже совершенно иными, другими, а именно не просто знакомыми, но и какими-то близкими, влекущими к себе, притягивающими и захватывающими. Они предстают перед нашим взором значимыми, ценными, прекрасными… В этом смысле наш эстетический мир как будто переворачивается и происходит переоценка всех прежних ценностей. Так, если еще недавно наши родители с ужасом говорили вслух о половых отношениях, и даже невинные эротические сцены в кино воспринимались как пошлятина, при которой краснели не только девушки, то сегодня даже дети не удивляются порнографии, зачастую всей семьей просматривая подобного рода кинематографическую продукцию. Этот процесс, в результате которого какому-либо ранее безразличному или безобразному явлению придается такая форма, при которой оно начинает выглядеть красивым, называется эстетизацией. Само собой разумеется, что эстетизация происходит непрерывно: одни эстетические ценности сменяются другими, одни явления, считавшиеся ранее прекрасными и возвышенными, сегодня вдруг объявляются низменными и безобразными. Но особенность нынешнего положения дел состоит, на наш взгляд, в том, что эстетизации подвергается все, т.е. не остается старой, как мир, диалектики (или даже, если хотите, дихотомии) прекрасного и безобразного, возвышенного и низменного, комического и трагического. Все объявляется ценным… Эстетизация, таким образом, сущностно носит динамический характер, т.е. развертывается как имманентно сцепленная серия исторических процессов. Более того, как будет показано в ходе предлагаемого исследования, этот процесс разворачивается:

5

 от включения в сферу эстетического сначала наиболее значимых 1 единичных феноменов2  через эстетизацию отдельных сфер природного, культурного, социального и индивидуального бытия3  к тотальной эстетизации всего в постсовременности4. Это поступательное движение от полного отсутствия эстетического у животного к тотализации эстетического, как нам представляется, может быть адекватно объяснено только посредством детального исследования тех повседневных условий бытия людей, в которых данные процессы коституировались и развертывались в непосредственную актуальность, шаг за шагом втягивая различные явления сначала в сферу праксиса, а затем и в сферу собственно эстетического. В силу такого положения дел нам в данной работе хотелось бы, с одной стороны, исследовать историчность процесса эстетизации, а, с другой – попытаться понять, в силу чего в современном обществе эстетизация носит тотальный характер. Думается, что подобное разыскание может быть проведено только с позиций марксистского деятельностного (праксеологического) подхода. В целом в данном исследовании мы пользовались марксистским методом материалистического понимания истории, однако при этом не исключалось применение методов и других философских школ и направлений. Итак, основной феномен, который будет исследован в предлагаемом разыскании, является феномен социальной эстетизации. В узком смысле под эстетизацией мы, в соответствии со сложившейся тради5 цией , понимаем процесс придания какому-либо явлению красивой (идеальной) формы в целях превращения этого явления в произведение искусства. Это – художественная эстетизация в смысле эстетизации как особого художественного приема в искусстве. В широком смысле под эстетизацией мы понимаем процесс придания чемулибо красивой внешней формы вне сферы искусства6 в силу различных социаль-

1

Изначально, в древнейшем обществе, видимо, утилитарно значимых. См. ниже, например, переход от утилитарного применения насечек у ручек каменных ножей и рубил у первобытного человека (удобно держать, рука не скользит по рукоятке) к постепенной эстетизации симметрии этих насечек (параллельно сделанные насечки зрительно воспринимаются как приятное-глазу). 3 Например, в результате неолитической революции в сферу человеческой практики попадает мир растений. Если в палеолитической живописи наскальных изображений растений не встречается (то есть они не имели значимости для древнейших охотников и собирателей), то эпоха неолита показывает нам постепенное возрастание эстетического интереса к растительному миру, ибо теперь от культурных растений стало зависеть существование самого человеческого общества. 4 Эстетизация процессов испражнения, разложения, убийства и т.д. 5 «Эстетизация – придание чему-либо красивой внешней формы, эстетическая идеализация чего-либо» (Булыко А.Н. Большой словарь иноязычных слов. М, 2004). 6 «Под эстетизацией мы будем понимать неправомерное расширение сферы эстетического и перенесение ее на другие сферы человеческого бытия» (Карпенко Н.А. Эстетизация безобразного как форма трансформации ценностей в искусстве ХХ века // http://pws-conf.ru/media/material-conference/pws-2007/7898-estetizaciyabezobraznogo-kak-forma-transformacii-cennostey-v-iskusstve-hh-veka.html). 2

6

ных, экономических, технических и т.п. обстоятельств7. Такого рода эстетизацию мы будем называть социальной8. Именно она и является объектом предпринимаемого исследования. Если художественная эстетизация имела и имеет место в любом человеческом обществе, то эстетизация социального типа в странах Запада фундируется в развитии капиталистического способа производства. Общая логика развития социальной эстетизации феноменологически может быть представлена следующим образом: 1. Этап формирования (переход от феодализма к капитализму и далее до середины ХХ века) – это конституирование обычной социальной эстетизации, т.е. распространение методов искусства на повседневные вещи, технические средства, машины, здания и сооружения, одежду, пищу, посуду и т.д., ибо эти вещи отныне становятся не просто потребительными ценностями, а ценностями меновыми, товарами. Безусловно, предметы повседневного обихода и в древности подвергались художественной обработке, но, тем не менее, их основная функция была все же утилитарной (башмаки могут быть и неказистыми с виду, лишь бы они были удобны в носке). 2. Этап современного капитализма – распространение, расширение обычной социальной эстетизации на весь универсум вещей: не только товаров, но и явлений экзистенциального плана, т.е. конституирование тотальной эстетизации современного общества. Если на первом этапе эстетизация означает избавление от всего грязного, связанного в первую очередь с такими явлениями как испражнения, неприятный запах, неопрятность одежды, ругательства, вообще вульгарность в поведении и т.д., что в сфере искусства выражается в господстве возвышенных стилей в архитектуре, живописи, литературе, то на этапе постсовременного, «позднего» капитализма происходит нечто противоположное: эстетизации в первую очередь подвергаются ранее дезавуированные, вытесненные, запретные, бессознательные, интимно-скрытые явления, а явления, эстетизированные на всех предшествующих этапах развития капитализма, напротив, деэстетизируются. Однако, как нам представляется, на самом деле здесь происходит своеобразная игра: эстетизируя, скажем, анатомические подробности полового акта в порнографии, мы, казалось бы, деэстетизируем романтизм в вопросах половой любви между мужчиной и женщиной. Но в действительности оказывается так, что, только пройдя через омерзение порнографии, мы по-настоящему осознаем всю прелесть и воз7

Например, возникновение хороших и ухоженных дорог в странах Западной Европы было вызвано изначально не художественными соображениями, а банальными требованиями расширяющегося капиталистического рынка, требующего быстрой и надежной транспортировки сырья и товаров. Само собой разумеется, что затем при строительстве дорог уже используются механизмы художественной эстетизации, например, дизайн. 8 Хотя при этом мы полностью осознаем и признаем некоторую искусственность этого термина, ибо всякая эстетизация по сути фундирована общественными условиями, а значит, a priori является социальной. Тем не менее, рубрикой социальная нам хотелось бы более выпукло подчеркнуть момент непосредственной общественной детерминации такого рода эстетизации, в отличие от более индивидуализированных механизмов детерминации эстетизации художественного типа.

7

вышенный характер чистой любви. В этом случае происходит, как говорит Аристотель, катарсис. Такова диалектика процессов эстетизации и деэстетизации. Широкое распространение эстетизации в современной жизни западного общества связано не столько со свойственным стремлением человека к красоте, сколько с социальными процессами, характерными именно для эпохи постмодерна, а именно с редукцией сущности к явлению, внутреннего к – внешнему, к поверхности, даже к поверхностности. А так как от вещей, отношений, людей, эмоций и т.д. остается только лишь эта внешняя, феноменально данная поверхность, «скорлупа», то и возникает не просто возможность, но и необходимость придать этой бездушности хотя бы некоторую привлекательность, эстетичность. Этот процесс превращения пустой поверхности в нечто красивое, прекрасное и привлекательное и есть собственно эстетизация. А постольку, поскольку все в современном капитализме превращается в товар, который необходимо продать, то потребитель, сам являющимся определенным товаром среди других товаров, требует уже не столько потребительной или меновой стоимости, сколько стоимости брендовой. А последняя, как результат функционирования манипуляции и рекламы в обществе потребления, всегда должна быть привлекательной для потребителя. Ее надо эстетизировать. Исходя из этих социально-философских посылок развернется наше исследование. Коль скоро эстетизация общества на первом этапе развития капитализма связана с элиминацией всего грязного, то мы рассмотрим процесс того, как нарождающееся буржуазное (городское) общество очищается от всего, связанного с сельской жизнью (грязь, испражнения животных, антисанитария) и постепенно формирует чистоту, понимаемую как красивое, эстетичное. На этапе позднего капитализма возникает общество потребления, поэтому все превращается в товары, которые необходимо рекламировать, чтобы они массово раскупались. И только различные способы рекламной эстетизации любой вещи в смысле товара способны поддерживать массовый спрос на эти товары. Поэтому эстетизация на этом этапе феноменологически обнаруживает себя различных формах обладания, потребительства, вещизма, консюмеризма, товарного, денежного, потребительского и брэндового фетишизма. Если раньше эстетизация связывалась с очищением и чистотой как эстетичным, то сегодня она означает «красивую упаковку» любой вещи, которой я могу обладать: вместо чистоты обладание как прекрасное. Отсюда целью данной работы является попытка на основе марксистской социальной теории показать, почему именно в современном капиталистическом мире эстетизация приобрела тотальный характер, постепенно, путем «диверсификации» распространилась с уникальных предметов искусства на самые обыденные и даже противоестественные феномены. Представляется, что для достижения поставленной цели необходимо решить следующие теоретические задачи:

8

 во-первых, выявить эстетическую специфику современного (буржуазного) общества, для чего будет предпринят анализ исторического перехода от феодализма к капитализму в социально-эстетическом аспекте;  во-вторых, показать, что корни современной тотализации социальной эстетизации связаны с появлением современного общества потребления, в котором все без исключения явления действительности превращаются в товары, которые для реализации на рынке требуют рекламы своей привлекательности, что и достигается путем тотальной эстетизации;  и, наконец, продемонстрировать нашу позицию конкретными примерами современной эстетизации таких феноменов, которые ранее вообще никак не вступали с эстетикой в какую бы то ни было существенную связь. В первую очередь это касается амбивалентных процессов эстетизации/деэстетизации феномена смерти, имеющих место в современности. Феномен смерти является одним из наиболее фундаментальных феноменов человеческого бытия, ибо, как верно замечают многие мыслители, человек есть единственное живое существо в мире, которое знает о том, что умрет. Животные тоже, конечно, некоторым образом схватывают в своих психических структурах смерть. Например, психофизиологический феномен смерти в виде полового инстинкта движет животным к продолжению рода или избегания опасности, имеющей возможность привести к гибели. На уровне психики смерть обнаруживает себя в форме страха, т.е. состояния, когда мотивация избегания не может быть реализована. С другой стороны, животные определенным образом предчувствуют свою собственную смерть и, например, кошки убегают от своих хозяев и умирают в одиночестве. Также самки многих животных некоторое время (видимо, большей частью чисто инстинктивно и физиологически) переживают смерть или потерю своих детенышей. В условиях антропогенной социализации многие животные (особенно собаки) зачастую не могут перенести смерть своего хозяина и вскоре умирают вслед за ним, отказываясь принимать пищу и скучая. Однако собственно человеческие переживания смерти носят совершенно иной характер. Во-первых, в отличие от животных, человек переживает смерть не инстинктивно, а сознательно, ибо он заранее знает о том, что умрет, в то время как животное предчувствует смерть фактически только в момент опасности или в момент непосредственного наступления смерти. При этом смерть переживается человеком в двух отношениях: как смерть Другого, и как своя собственная смерть. Более того, смерть может переживаться и как горе, несчастье, потеря и утрата, и как счастье, например, как избавление от страданий или избавление от ненавистного другого человека, который своим существование портит нам жизнь (вспомним постоянно звучавшее в «лихие 90-е» «нет человека – нет проблемы»). Известно, что у некоторых народов рождение воспринималось и воспринимается как несчастье, а смерть, напротив, как избавление от несчастий, связанных с посюсторонним существованием9. 9

«Далеко не у всех народов смерть воспринималась как печальное событие. У некоторых, например у германцев (свевов), существовала вера в воскресение умерших, это позволяло им не бояться смерти; у них

9

Как говорит Эпикур, не может быть несчастен тот, кто не родился10. Весьма показательна в этом отношении позиция Сократа, высказанная им перед смертью: жизнь – это болезнь, а смерть – излечение от нее. Во-вторых, это постоянное присутствие смерти в психике и сознании человека соответствующим образом структурирует его существование. Так, все свое бытие люди выстраивают в перспективе не столько жизни, сколько именно смерти: рождение и воспитание детей, их обеспечение и т.д. всегда связаны с перспективой смерти родителей, – «пока мы живы, мы будем вас поддерживать»; профессиональная карьера всегда, так или иначе, направлена и ориентирована на обеспечение будущей немощной старости, на накопление средств «на похороны», чтобы не отягощать родственников финансовыми проблемами, связанными с ритуальными услугами (в этом смысле вся наша жизнь – это непрерывное приготовление к умиранию и ожидание смерти); посещение могил умерших родственников, друзей и великих людей как признак исторической памяти, свойственной только человеческим существам; момент смерти – один из самых важных в жизни человека, наряду с рождением, женитьбой/замужеством, получением образования, рождением детей, – более того, что мы, в конце концов, можем сказать о мертвом человеке, которого никогда не знали? – Только даты его рождения и смерти, которые выгравированы на его могиле. Далее. Это знание о смерти как неизбежности, с которой рано или поздно каждый, создает возможность самоубийства при физической или психологической невыносимости дальнейшего существования, феномена, которого сущностно лишено бытие животного. Это сознательное схватывание смерти в знании о ней уже в эпоху позднего палеолита привело человека к определенным размышлениям, которые породили представления о нематериальности души и ее загробном существовании. Механизм таких умозаключений был, видимо, таким: во сне мы видим образы умерших людей, следовательно, умершие каким-то образом существуют после своей смерти, а значит, и имеется место, в котором они существуют, и наша душа, во время сна, отсчиталось, что воины, храбро павшие в битве, должны попасть в светлый дворец бога Одина – Валгаллу (Вальхаллу), где их ждут пиры и удовольствия. А даки (северо-фракийские племена, жившие на территории современной Румынии) верили, что существование после смерти гораздо приятнее теперешней жизни, и потому встречали смерть радостным смехом, а рождение человека, наоборот, оплакивали» (Демидов А.Б. Феномены человеческого бытия.  Минск: ЗАО Издательский центр «Экономпресс», 1999. Раздел II, глава 1). 10 «Смерть для нас ничто: что разложилось, то нечувствительно, а что нечувствительно, то для нас ничто» (Эпикур. Главные мысли, § 2 // Диоген Лаэртский Х, 139). Более того, «смерть для нас – ничто: ведь все и хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений. Поэтому если держаться правильного знания, что смерть для нас – ничто, то смертность жизни станет для нас отрадна: не оттого, что к ней прибавится бесконечность времени, а оттого, что от нее отнимется жажда бессмертия. Поэтому ничего нет страшного в жизни тому, кто по-настоящему понял, что нет ничего страшного в не-жизни. Поэтому глуп, кто говорит, что боится смерти не потому, что она причинит страдания, когда придет; а потому, что она причинит страдания тем, что придет; что и присутствием своим не беспокоит, о том вовсе напрасно горевать заранее. Стало быть, самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Таким образом, смерть не существует ни для живых, ни для мертвых, так как для одних она сама не существует, а другие для нее сами не существуют» (Эпикур. Письмо к Менекею // Диоген Лаэртский Х, 124-125).

10

деляясь от нашего тела, посещает умерших предков в стране мертвых. Именно отсюда берут свое начало такие явления как почтительное отношение к умершим, особые ритуалы захоронения, забота о могилах, религиозные представления о загробном существовании душ, забота о слабых, больных, ибо они являются умирающими. – Все эти моменты, конституированные феноменом переживания смерти, полностью отсутствуют у животных (или, по крайней мере, имеют иной источник происхождения). Поэтому смерть оказывается конститутивным моментом человеческого. Ниже мы рассмотрим конституирующие свойства феномена смерти для человека на онтологическом уровне, ибо знание-о-смерти делает человека именно человеком, а не животным. В силу этой фундаментальной значимости феномена смерти для человеческой жизни в прежние эпохи смерть всегда была чем-то сакральным, таинственным, мистическим. К ней относились с почтением, страхом и благоговением. Ибо она была тем, посредством чего простое человеческое существо связано с потусторонним миром, с трансцендентным и божественным. И в этой противоположности потустороннего и посюстороннего, которая переживается человеком на глубоко личном, интимном, экзистенциальном уровне, собственно говоря, и укореняется, на наш взгляд, человеческое. Однако в современных условиях тотальной технизации, инструментализации и сциентизации бытия происходит отстранение от феномена смерти как чего-то фундаментального и значимого для человека. На эту тенденцию обратили внимание философы-экзистенциалисты (К. Ясперс, М. Хайдеггер, Н.А. Бердяев), теологи (П. Тиллих, С.Н. Бердяев), психологи и психиатры (К.-Г. Юнг, Л. Бинсвангер). В своих работах эти ученые и мыслители показали, что превращение смерти во что-то обычное, привычное, а значит, и равнодушное, ведет к обесчеловечиванию человеческого бытия, ибо (и это является основным теоретическим принципом, на котором основывается наше исследование) человеческое – это и есть неравнодушное отношение-к-миру, фундированное в субъект-объектной совместной предметной преобразующей деятельности людей. Как нам представляется, этот процесс обесчеловечивания является одним из самых жутчайших проявлений современности, наряду с процессами отчуждения и агрессивной неолиберальной глобализации в духе бездумного американизма, превращающего все в товары для потребления. Сегодня же и смерть оказалась вынесенной на всеобщее обозрение, подобно товарам, лежащим на витринах и полках магазинов. Но при этой всеоткрытости она перестала быть моментом, конституирующим человечность. В современном бытии, в котором, как выражается М. Хайдеггер, люди [das Man], бездумные массы, отворачиваясь от смерти, упуская ее из своего существования, тем самым, уничтожают свою собственную подлинную, настоящую человечность, ибо смерть и есть тот конститутивный момент, который нечеловеческое превращает в человеческое при своем сознании и экзистенциальном переживании. Однако сегодня обнаруживает себя и противоположная тенденция, связанная с неподдельным интересом к феномену смерти. Причем этот интерес воплощается (в 11

противоположность всем мейнстримовым 11 причесанным, прилизанным и гламурным тенденциям, смотрящим на мир из приспущенных окон своих лимузинов) в эстетике безобразного. Если популярная, массовая культура, поддерживающая и объективно укрепляющая тенденции к обесчеловечиванию, отвлекает человека от волнующих, тревожных и трудных мыслях о смерти, то искусство андеграунда 12, напротив, как раз обращает пристальное внимание на все эти ужасные явления, демонстрируя, что по ту сторону глянцевых обложек успешных мальчиков и девочек, лежит мир мерзкого и безобразного, мир нищеты и грязи, человеческих унижений и страданий, и что только обращение к этому миру и его искоренение может вернуть современному человеку, потерявшему свою человечность, подлинность его бытия. И это неслучайно, ибо феномен смерти, как показал М. Хайдеггер, является условием подлинно человеческого бытия. В современном же мире смерть превращена в эфемерность из-за тотальной равнодушности, характерной для нынешних «людей» [das Man]. Она, смерть, вытеснена из переживаний людей, как и кладбища со свалками мусора вытеснены за пределы городов. Такое сущностное упускание смерти, помимо всего прочего, ведет к обесчеловечиванию (Entmenschung, как выражается Маркс в «Святом семействе»). И попытка андеграунда обратить внимание на феномен смерти во всей его неприкрытости в этом отношении рассматривается нами как попытка протеста против бесчеловечности нашего нынешнего присутствия-в-мире. Смерть оказывается в этом отношении амбивалентным, двойственным явлением. С одной стороны, она – важнейший модус нашего бытия, конституирующий его подлинность, т.е. нечто значимое как для отдельного человека, так и для всего человечества в целом. Именно поэтому вопрос о смерти – один из самых главных, вечных вопросов человеческого существования. С другой стороны, сегодня смерть воспринимается как нечто безобразное, что и приводит в общественном сознании и общественной психологии к отвращению к ней, стремлению ее не замечать, точно также, как, например, в средневековой Европе не замечали низменных проявлений человеческого тела вроде испражнений. В данной работе, в разделе, посвященном эстетике безобразного, мы попытаемся рассмотреть феномен смерти именно в этих двух его аспектах, а именно как (1) значимого феномена для конституирования человеческого, и как (2) превращения смерти в безобразное. Мы попытаемся показать, что обращение к феномену безобразного (а именно смерти) в искусстве и в эстетике как философском осмыслении этого процесса представляет собой своеобразную реакцию на экзистенциальную бесчеловечность (пост)индустриального общества. Для этого представляется необходимым: 11

Мэйнстрим здесь это понятие употребляется в переносном смысле и обозначает основное течение, господствующую тенденцию, главное направление в искусстве. 12 Андеграунд – художественные направления в современном искусстве (в музыке, литературе, кино, изобразительном искусстве и др.). Для андерграунда характерны разрыв с господствующей идеологией, отказ от общепринятых ценностей, норм, от социальных и художественных традиций, нередко эпатаж публики, бунтарство. Андерграунд появляется во 2-й половине ХХ в.

12

1. Определить категории человечность и бесчеловечность. В силу же того, что их можно понять только через понимание сущности человека, то нам в первую очередь необходимо будет сначала рассмотреть эту сущность, а затем из определения человека вывести и определения человеческого и бесчеловечности. Определить эти понятия мы попытаемся, основываясь на философской антропологии К.Г. Маркса, в том виде, в каком она была эксплицирована такими философами-марксистами, как Э. Фромм13, Г. Маркузе 14, К.Н. Любутин15, П.Н. Кондрашов16, А.А. Коряковцев17, Р. Дунаевская18. 2. Определить понятие безобразное (а именно – смерти) в современном смысле этого слова и в его соотношении с категориями человечного и бесчеловечного. 3. И, наконец, рассмотреть то, каким образом категория безобразного (в форме смерти) выступает в современном искусстве в качестве инструмента протеста против тотального отчуждения и тотальной технической инструментализации бытия, протеста против обезличенности и обесчеловеченности социального и индивидуального существования. В качестве примера такого использования феномена безобразного мы выбрали «эксплуатацию» образа смерти в современной экстремальной музыке в лице стиля Heavy metal и его различных поджанров (Death, Doom, Black, Gothic, Thrash, Speed, Power, Symphonic, Industrial и т.д. metal), которые все объединяются под рубрикой Heavy Metal Rock (HMR). Столь необычный для философского исследования выбор был обусловлен несколькими причинами. Во-первых, этот музыкальный стиль, имеющий достаточно широкое распространение во всем мире (но не являющийся при этом «популярной» музыкой), фактически полностью игнорируется в современных социологических, 13

Фромм Э. Марксова концепция человека. // Фромм Э. Душа человека. М., 1992; Фромм Э. Вклад Маркса в познание человека // Фромм Э. Психоанализ и этика. М., 1993. С. 344–356; Фромм Э. Революция надежды. Избавление от иллюзий. – М., 2005; Фромм Э. Бегство от свободы. Человек для себя. – Минск, 2000; Фромм Э. Здоровое общество. – М., 1998. См. Также: Socialist Humanism, edited by Erich Fromm. – Doubleday & Co., 1965. 14 Маркузе Г. Одномерный человек / Г. Маркузе. М.: «REFL-book», 1994; Маркузе Г. Разум и революция: Гегель и становление социальной теории / Г. Маркузе. СПб.: «Владимир Даль», 2000; Маркузе Г. Эрос и цивилизация / Г. Маркузе. Киев: «ИСА», 1995; Marcuse Н. Repressive Tolerance // Robert Paul Wolff, Barrington Moore, jr., and Herbert Marcuse, A Critique of Pure Tolerance. Boston: Beacon Press, 1969. Р. 95-137. 15 Любутин К.Н., Грибакин А.В. Западная философская антропология. От Фейербаха к Фромму: Учебное пособие. Екатеринбург, 1994. 16 Кондрашов П.Н., Любутин К.Н. Философская антропология Карла Маркса. Екатеринбург: изд-во УрГУ. 2007; Любутин К.Н., Кондрашов П.Н. Наслаждение как конститутивный принцип историчности в философии К. Маркса // Известия Уральского государственного университета. Серия «Общественные науки». 2009. № 3. С. 177-189; Любутин К.Н., Кондрашов П.Н. Историческая феноменология бесчеловечности. Екатеринбург, 2010; Любутин К.Н., Кондрашов П.Н. Значение философии К. Маркса сегодня // Философия и общество, 2008. № 3. С. 5–19. 17 Коряковцев А.А. Л. Фейербах, К. Маркс и современность / Свободная мысль. 2008. № 3. С. 141-154; Коряковцев А.А., Любутин К.Н. Диалектика Людвига Фейербаха. – Екатеринбург: УрО РАН, 2010. 18 Dunayevskaya R. Marxism and Freedom: from 1776 Until Today (1958); Dunayevskaya R. Marx's Debt to Hegel: The Theory of Alienation (1965); Dunayevskaya R. Philosophy and Revolution: from Hegel to Sartre and from Marx to Mao (1973); Dunayevskaya R. Commentary on B.J. Harrell's «Marx and Critical Thought»: Time is the place of human development – Marx (1976); Dunayevskaya R. Rosa Luxemburg, Women’s Liberation, and Marx’s Philosophy of Revolution (1982).

13

культурологических, искусствоведческих, философских и эстетических исследованиях, в результате чего создается впечатление, что в мире существует только классическая музыка. Поэтому нам бы хотелось этой работой привлечь внимание философского сообщества к данному феномену. Во-вторых, с точки зрения отражения общественного бытия в формах эстетического сознания, данное направление представляет несомненный интерес для философии. С одной стороны, это связано с тем, что в отличие от музыки популярной, выражающей дух приспособленчества, эскапизма, безличности и специально, сознательно навязываемой широким народным массам бездумности с помощью громадной машины поп-индустрии, Heavy Metal Rock изначально возникает как «гаражная» музыка, музыка андеграунда, музыка, которая (как мы покажем ниже) в своих ритмических структурах отражает сам дух индустриальной эпохи, заставляя слушателя более глубоко, экзистенциально переживать перипетии нашего времени. С другой стороны, если популярная музыка («попса») представляет собой форму бездумной апологии существующего репрессивного и бесчеловечного порядка, и являющаяся в силу этой бездумности социально и политически индифферентной, то Heavy Metal Rock, возникший из движения хиппи, сразу же занял политически ангажированную позицию протеста против всего буржуазного, лживого христианского и совкового тоталитаризма. Более того, в отличие от бездумности текстов в поп-музыке (вроде «Муси-пуси» и «Ля-ля-фа»), большинство лирики в Heavy Metal Rock носит философский смысл. Но, к сожалению, до сих пор «философия Heavy Metal» не написана. И, наконец, в-третьих, как нам представляется, именно в рамках эстетики Heavy Metal Rock происходит самое радикальное, экстремальное использование феномена безобразного в борьбе против того, что сегодня в обществе потребления «по умолчанию» считается общечеловеческим19, но на самом деле в своей сущностной действительности оказывается бесчеловечным. И наиболее впечатляющим в этом отношении, на наш взгляд, является обыгрывание образа смерти в различных вариациях (от садистско-некрофильских до эпико-героических и возвышенномеланхолических) в музыке Heavy Metal.

19

Вообще вопрос о существовании «общечеловеческих ценностей» еще не поставлен в полном смысле этого слова. Пустые схоластические разговоры о них совершенно не удовлетворяют главному критерию научности – в них нет дескрипции (не говоря уже о логической дефиниции) содержания этих ценностей. Как верно замечают В.С. Мартьянов и Л.Г. Фишман, «Считается, что общие ценности “есть” и самоочевидны для адресатов. Но это, по сути, равнозначно их отсутствию» (Мартьянов В.С., Фишман Л.Г. Россия в поисках утопий. От морального коллапса к моральной революции. – М.: Издательство «Весь мир», 2010. С. 88).

14

ГЛАВА I. ФИЛОСОФСКО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ЭСТЕТИЧЕСКОГО § 1. Деятельность как сущность и способ существования человека

С точки зрения деятельностного подхода, разработанного в рамках немецкой классической философии и в наиболее полном виде представленной в философии К. Маркса и его последователей, первичной реальностью любого живого существа, с которой оно сталкивается в этом мире, является нужда, ибо фундаментальным имманентным свойством жизни является самосохранение, связанное с потребностями в питании, размножении и наличии благоприятной среды. А иметь потребности, значит, быть страдающим существом. И всякое живое существо стремится их удовлетворить, ибо потребность требует такого удовлетворения. Если же это стремление к снятию нужды не реализуется, то живое существо либо испытывает страдания, либо вообще погибает. Стремление к удовлетворению потребностей составляет движущую силу любой формы жизни. Поэтому, как выражается Б. Спиноза, всякая вещь стремится продолжать свое собственное существование, и это стремление [conatus] представляет собой действительную сущность самой этой вещи20. А всякая потребность [appetitus] в самосохранении удовлетворяется посредством элементов, существующих в окружающем мире природы. Немецкий неомарксист Э. Блох в своих знаменитых «Тюбингенских лекциях» пишет: «Нуждающееся вырастает первым. Все прочие побуждения (Trieb) имеют своим основанием голод; каждое побуждение движется из себя вовне и вокруг, с тем чтобы успокоиться в соразмерном Что (Was) и Нечто (Etwas), находящемся вне его. Это означает, что все живущее должно каким-либо образом быть вовне или двигаться и быть на пути к чему-то; беспокойная Пустота (Leere) насыщает вовне потребность, исходящую из нее»21. Следовательно, любое живое существо всегда выходит в мир предметов своих потребностей. Тот способ, каким оно устанавливает свою связь с миром, то, каким образом оно потребляет и ассимилирует природные вещества для удовлетворения своих потребностей, то, каким образом оно действует в мире, составляет способ

20

Спиноза Б. Этика. Часть III, теоремы 6 и 7. Подобную позицию мы находим и Т. Гоббса, который пишет: «Деятельность  благо, ибо это движение жизни» (Гоббс Т. Соч. в двух томах. – М., 1989. Т. 1. С. 243). 21 Блох Э. Тюбингенское введение в философию. – Екатеринбург, 1997. – С. 55.

15

существования этого живого существа 22. Подобно всякому живому существу, человек также имеет потребности, которые удовлетворяются через потребление природы. Нужда заставляет человеческое существо выйти во внешний мир в поисках того, в чем нуждается его организм, и вступить с этим миром в связь. Но если животное только потребляет данное природой, т.е. является существом, адаптирующимся к природе, то человек производит, чтобы потреблять, а значит, оказывается существом, адаптирующим природу к самому себе. В этом смысле человек выступает активной стороной взаимодействия, выступая в качестве субъекта, в то время как природа обнаруживает себя в качестве пассивной (хотя и «сопротивляющейся»), воспринимающей стороны, т.е. оказывается объектом, на который направлена активность субъекта. Способом такой активной адаптации человека к окружающей среде является деятельность [Tätigkeit], которую Маркс в разных контекстах называет трудом [Arbeit] или праксисом, практикой [Praxis]. Общий механизм праксиса (который более подробно будет рассмотрен ниже) состоит в том, что человек, беря природный материал, имеющий конкретные свойства, но такие свойства, которые в их изначальной, естественной форме не могут удовлетворить его потребности, изменяет те или иные стороны этого природного материала так, чтобы в новой, преобразованной форме, у этого материала появились такие свойства, которыми он раньше не обладал и которые могли бы удовлетворить конкретную человеческую потребность23. Так, например, простая палка не может быть использована для удовлетворения потребности в копании ямы, в то время как определенным образом измененная в своей структуре палка (т.е. преобразованная) таким свойством обладать уже будет, превращаясь из простого вещества природы в нечто новое, искусственное. Природная вещь в процессе такого изменения преобразуется в предмет. Это и есть, собственно говоря, производство, радикально отличающее человека от животного в их способах существования в мире. А если под сущностью понимать некоторое свойство явления, которым явление фундаментально отличается от всех сходных с ним явлений, то по отношению к человеческому существу именно праксис и будет выступать такого рода сущностным свойством, атрибутом. 22

«Хорошее определение должно указывать способ действия данной вещи, а не какие-то ее признаки, пусть даже и уникальные. Об этом писал уже Аристотель: “Всякий предмет определяется совершаемым им действием и возможностью совершить это действие” [Polit. I, 11, 1253a]. Этот императив образует краеугольный камень деятельностного подхода» (Майданский А.Д. Реальность как деятельность: понятие практики в советской философии URL: http://www.caute.net.ru/am/text/realact.html (дата обращения: 15.11.2011). 23 «… Действительный труд представляет собой овладение природным фактором для удовлетворения человеческих потребностей, является деятельностью, опосредующей обмен веществ между человеком и природой» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 47. С. 37). Ср.: «Труд есть целесообразная и сознательная деятельность человека, воздействие его на вещество природы, с тем чтобы придать ему форму, годную для удовлетворения человеческих потребностей» (Каутский К. Экономическое учение Карла Маркса). Или: «специфически человеческая форма активного отношения к окружающему миру, содержание которой составляет его целесообразное изменение и преобразование» (Философский энциклопедический словарь. – М., 1983. С. 151.)

16

Разумеется, многие животные также в своей жизнедеятельности используют орудия труда. Однако отличие человеческой орудийной практики состоит в том, что, в отличие от спорадической и стихийной орудийной деятельности животного, человек эту орудийность делает основой своего бытия, постоянно производя и воспроизводя ее. Ф. Энгельс по этому поводу писал: «Существенное отличие человеческого общества от общества животных состоит в том, что животные в лучшем случае собирают, тогда как люди производят. Уже одно это – единственное, но фундаментальное – различие делает невозможным перенесение, без соответствующих оговорок, законов животных обществ на человеческое общество»24. Маркс уже в самом начале своей теоретической деятельности писал: «производственная жизнь и есть родовая жизнь. Это есть жизнь, порождающая жизнь. В характере жизнедеятельности заключается весь характер данного вида, его родовой характер, а свободная сознательная деятельность как раз и составляет родовой характер человека»25. Этот тезис Маркса, с нашей точки зрения, является фундаментальным для всей его философской системы в целом 26. Поэтому, чтобы понять любой момент в его философии (в том числе и проблему историчности социального бытия), необходимо, прежде всего, понять, что такое праксис в понимании самого Маркса, а не в интерпретациях его многочисленных последователей и противников. Основополагающая мысль Маркса до банальности проста: для того, чтобы жить, люди должны постоянно производить и воспроизводить свое наличное бытие, т.е. производство и воспроизводство непосредственной жизни в процессе сознательной орудийной деятельности лежит в основании человеческого способа бытия. Эта идея настолько очевидна, что удивляешься, почему она, хотя осознавалась давным-давно, была положена в основу социально-философской теории только в XIX веке. Но эта, на первый взгляд банальная мысль, является исходной посылкой философской системы Маркса, и без уразумения тех фундаментальных следствий, имплицитно свернутых в этой посылке, невозможно проводить какой бы то ни было анализ историчности у Маркса. «Исходя из сказанного, можно заключить, что деятельность представляет собой не какую-то случайную, акцидентальную «особенность» человеческого бытия наряду с другими подобными «особенностями» (вроде наличия только у человека 24

Энгельс Ф. Письмо П.Л. Лаврову, 12-17 ноября 1875 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения. В 3-х т. – М., 1980.Т. 3. С. 528-529. Аналогичную мысль высказывает и молодой Маркс: «Животное непосредственно тождественно со своей жизнедеятельностью. Оно не отличает себя от своей жизнедеятельности. Оно есть эта жизнедеятельность. Человек же делает самое свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего сознания. Его жизнедеятельность – сознательная. Это не есть такая определенность, с которой он непосредственно сливается воедино. Сознательная жизнедеятельность непосредственно отличает человека от животной жизнедеятельности» (Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. – М., 1956. С.565). 25 Там же. 26 Маркс «испытал большое влияние Гегеля и затем Фейербаха, вслед за которым он отказывается от признания разума в качестве специфической характеристики человека (как рода и индивида), усматривая его сущность прежде всего в практике, деятельности, изначально общественной по своей природе» (Баллаев А.Б. Маркс // Новая философская энциклопедия: В 4 т. – М.: Мысль, 2010. Т. 4. С. 497-498).

17

мочек ушей), так как праксис является, во-первых, сущностью человека, ибо именно к нему сводится все содержание человеческого бытия, т.е. всякий элемент, процесс, феномен социального бытия представляет собой модус, атрибут, акциденцию, часть, отношение частей, свойство, состояние, результат и т.д. деятельности; вовторых, преобразующая деятельность есть фундамент, основа, базис, на котором вырастает человеческое общество, т.е. она (деятельность) есть субстанция человеческого способа бытия, то, что лежит в основе (sub-stantia) этого бытия, и поэтому, в-третьих, деятельность – это есть и сам способ человеческого существования»27. Маркс пишет: «Процесс труда… в простых и абстрактных его моментах, есть целесообразная деятельность для созидания потребительных стоимостей, присвоение данного природой для человеческих потребностей, всеобщее условие обмена веществ между человеком и природой, вечное естественное условие человеческой жизни, и потому он не зависим от какой бы то ни было формы этой жизни, а, напротив, одинаково общ всем ее формам»28. Здесь Маркс имеет в виду то, что общая формальная структура деятельности идентична во все исторические эпохи, в то время как действительное различие этих эпох состоит не в структуре деятельности, а в том окружающем мире (Umwelt), в котором эта деятельность разворачивается. Именно предметный мир, вбирающий в себя условия предыдущих состояний общества, является историческим, именно он определяет содержание деятельности, ее объект, цель, средства, потребности и интересы и т.д. в их конкретности. Детальное рассмотрение этих индивидуализирующих историчность праксиса условий человеческого бытия будет проведен ниже, а сейчас обратимся к формальноструктурному анализу самой деятельности. В данном контексте нас не интересует разделение деятельности на материальную и духовную, разделение, которое во многих отношениях представляется искусственным, так как человеческая деятельность всегда диалектически содержит в себе оба эти момента29 и иногда бывает трудно однозначно отнести ту или иную деятельность к какой-то ее форме. В этом смысле деятельность есть тотальность. Сейчас нас интересует деятельность как таковая, деятельность вообще, взятая в своих наиболее абстрактных моментах. Такими общими моментами могут быть только функциональные элементы, составляющие имманентную структуру любой разновидности праксиса. Если же под структурой понимать совокупность (единство) устойчивых взаимосвязей между элементами системы, которые определенным образом упорядочивают, вы-страивают эти элементы друг относительно друга, то деятельность выступит в таком случае как некоторая инвариантная система элемен27

См.: Любутин К.Н., Кондрашов П.Н. Философская антропология Карла Маркса. – Екатеринбург, 2007. § 3. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 195. 29 «Всякий труд является не только мускульной, но и мозговой и нервной работой» (Каутский К. Экономическое учение Карла Маркса) «Практическая деятельность, взятая как целеполагающая деятельность общества, оказывается одной из форм, высшей в земных условиях формой движения материи (“социальная форма”), причем духовная деятельность (целеполагание) выступает с этой точки зрения моментом практики». (Любутин К.Н., Пивоваров Д.В. Диалектика субъекта и объекта. – Екатеринбург, 1993. С. 106). 28

18

тов, функционально взаимосвязанных друг с другом. Более того, структурный анализ явления позволяет в рамках научной теории перейти от описания к объяснению этого явления. В самой общей форме праксис можно определить как процесс, в ходе которого человеческое существо сознательно, на основе изначально поставленной цели, с помощью тех или иных орудий преобразует природный материал (вещь) таким образом, чтобы в своей преобразованной, измененной форме этот материал был способен удовлетворить его потребность. Формально процесс деятельности в данном случае развертывается следующим образом. Человек (субъект) нуждается, имеет потребность, которая может быть удовлетворена только посредством объекта, т.е. вещи, подвергнутой активному преобразованию, работе для превращения ее в то, что способно удовлетворить именно эту потребность. В силу же того, что объект большей частью требует такого преобразования своей изначальной формы бытия, то оно (это преобразование) осуществляется субъектом, во-первых, на основе заранее поставленной цели, вовторых, с помощью тех или иных орудий, средств труда (к которым с необходимостью надо отнести и навыки с умениями этими орудиями пользоваться). В конце концов, в итоге реализации, развертывания этой целесообразной орудийной работы по овладеванию объектом, субъект достигнет какого-то результата – положительного или отрицательного. Чтобы схватить внутреннюю логику этого феномена, возьмем для примера какую-нибудь конкретную форму деятельности и посредством ее анализа попытаемся эксплицировать ее имманентную структуру. Пусть, например, это будет рубка дерева. Во-первых, имеется человек, рубящий дерево, – дровосек, т.е. тот активный субъект, который «инициирует» свою целеполагающую (сознательноизбирающую) деятельность. Во-вторых, деятельность субъекта направлена на какой-то объект. Субъект и объект определенным образом связаны между собой, следовательно, деятельность в самом первом приближении выступает как субъект-объектное взаимодействие. Это – наиболее ближайшее определение деятельности. В самом общем виде под субъектом мы понимаем носителя сознательной целенаправленной деятельности, которая направлена на объект. Субъект – это активная сторона, инициирующая свою целеполагающую (сознательно-избирающую) деятельность. Самое важное здесь состоит в том, что субъект для нас – это не только сознание, целеполагание и т.д., но это общественный человек, обладающий телом и психикой, который осуществляет сознательную деятельность, направленную на преобразование объекта. И в этом смысле любая человеческая деятельность всегда объектноориентированна, т.е. интенциональна, но уже не в брентановско-гуссерлианском субъективно-идеалистическом смысле как только направленности-сознания-нафеномены-данные-сознанию-внутри-самого-сознания, но как вообще направленности-на и в материально-физическом, и в духовно-психическом плане. В нашем слу19

чае таким интенциональным объектом является дерево, существующее объективно, независимо от дровосека. Под объектом мы понимаем «инициируемую» сторону деятельности субъекта, т.е. то, на что направлена активность субъекта. При этом объектами деятельности может выступать совершенно различное по своему онтологическому статусу сущее: это и материальные предметы, и предметы культуры, и содержание нашего сознания, и другие люди, и даже я сам. Объект деятельности – это пассивная, преобразовываемая сторона деятельности; то, над чем субъект совершает свою работу. Конечно, объекты оказывают известное сопротивление, даже активное сопротивление (например, преступник при задержании его полицейскими), но в структуре деятельности под активностью мы понимаем, прежде всего, не «действенность», а инициативу и преобразующую способность. В этом смысле субъект – это активно-инициирующая сторона, а объект – пассивно-инициируемая сторона деятельности. В самом широком смысле под объектом мы понимаем то, что «втянуто» в практическую и познавательную деятельную активность субъекта. Постольку, поскольку между субъектом и объектом имеет место диалектически понимаемое взаимодействие, то субъект деятельности в определенном отношении одновременно оказывается и ее объектом, ибо, изменяя, преобразуя мир, он синхронно изменяется и сам. То есть, в этом обратном воздействии измененного объекта на субъекта объект выступает в роли субъекта, т.е. стороны, преобразующей другого. В этом плане обнаруживает себя фундаментальная диалектика субъекта/объекта, активности/пассивности. Так, дровосек активен как субъект в плане осуществления целеполагания и преобразующей работы, а дерево пассивно как объект, ибо оформляется в предмет под воздействием труда субъекта. Но, с другой стороны, в то же самое время дерево задает «логику» обращения с собой, «сопротивляется» действиям субъекта, заставляет его в своей деятельности подстраиваться под свои особенности. То есть дерево в этом отношении своего детерминирующего воздействия на дровосека активно, а тот – пассивен в смысле рефлектирующей, отражающей стороны. В-третьих, в структуру этой субъект-объектной связи с необходимостью включается та движущая сила, которая вынудила человека «инициировать» рубку дерева. Такой причиной, полагающей развертывание данной деятельности, является потребность, например, в дровах для отопления жилища, которую в целом можно определить как нуждаемость-субъекта-в-чем-либо. Потребность есть состояние, обусловленное неудовлетворенностью требований организма, необходимых для его нормальной жизнедеятельности, и направленное на устранение этой неудовлетворенности. Потребность предполагает нужду в предмете потребности, и реализуется в процессе ее удовлетворения, активного освоения предмета потребности, в процессе потребления. То, в чем нуждается субъект, именуют предметом потребности. В этом отношении не следует путать сам предмет и нуждаемость-в-нем. 20

В-четвертых, прежде чем человек начнет удовлетворять свою потребность, он должен осознать то, что ему требуется и поставить для себя некоторую цель, т.е. предвосхитить (в психическом, идеальном виде) будущий, пока еще не существующий в реальности, результат своей деятельности. Это значит, что прежде чем я начну рубить дерево, я срубил его уже в своей голове. Этим моментом целеполагания30 человек радикально отличается от животных, т.к. животное действует не в соответствии с некоторым проектом будущего результата, а в соответствии с развертыванием уже имеющейся структуры наличного, генетически предзаданного инстинкта. Целеполагающая установка есть специфическая особенность именно человеческой деятельности, ибо действия животных, хотя и целесообразны, но они, выражаясь словами И. Канта, целесообразны без цели. Поэтому животное всегда находится в настоящем, оно не предвосхищает (не «предвидит») результата своих действий; человек же действует всегда в соответствии со своими целями31, т.е. в соответствии с тем, к чему он стремится, в соответствии с тем, чего еще-нет, в соответствии с будущим бытием, в соответствии со своими проектами 32. В нашем примере целью субъекта будет срубить дерево. В-пятых, для того, чтобы реализовать цель (т.е. перевести ее содержание из возможного бытия в бытие действительное) и удовлетворить потребность, надо совершить некоторую работу, а именно – рубку. В соответствии с нашим подходом к понятию человеческого праксиса следует заметить, что в структуру этой работы включаются все действия, выполняемые субъектом (и физические, и психические). Более того,  и это представляется решающим для предпринимаемого разыскания,  эта работа представляет собой преобразующую мир активность. Конечно, в примере с рубкой дерева преобразующий характер труда, выполняемого человеком, скрыт за видимостью того, что и некоторые животные (например, бобры) также валят деревья, лишая их естественности бытия, т.е. изменяя данные в природе связи. Однако, как мы увидим далее, собственно преобразующая сущность человеческой деятельности состоит не в этом моменте изменения природных связей, все же сущ-

30

Слово целеполагание состоит из двух слов: цель и полагание. Слово полагание (нем. Setzen, Setzung) представляет собой субстантивированный глагол полагать, который в сочетании с существительными начало, основание, конец означает совершать что-нибудь (что обозначено существительным), например: полагать (класть) основание, – т.е. основывать; полагать конец – прекращать и т.д. Таким образом, русское слово полагание семантически можно истолковать как приведение чего-либо в наличное состояние. Ведь положить в большинстве случаев значит положить перед глазами, представить открытости взора, вывести из потаенной возможности (λήϑη) в наличную открытость присутствия (ἀλήϑεια). Целью же именуют то, к чему стремятся, что надо осуществить (русское слово цель этимологически восходит к греч. τέλος, свершение, завершение, исполнение, окончание, конец, результат). Т.е. целью называют нечто пока еще отсутствующее в качестве налично данного. В этом плане целеполагание будет буквально означать следующее: дать сейчас быть в виде предвосхищающей идеи тому, что надо затем осуществить в действительности. 31 Здесь всегда имеются в виду клинически нормальные, непатологические формы человеческой деятельности и человеческого сознания. 32 Именно поэтому Жан-Поль Сартр дал такое, казалось бы, парадоксальное определение сущности человека: «Человек это свой собственный выбор, проект». Или Мартин Хайдеггер говорит о человеке как открытостибудущему.

21

ностно остающихся всецело в рамках естественных отсыланий, а в предметности человеческого праксиса. В-шестых, сама работа, т.е. труд, совершается с помощью определенных подручных орудий. В нашем случае таким орудием может быть топор или пила. Надо заметить, что орудия труда сущностно представляют собой продолжение естественных органов человека (рук, ног, головы), а потому не стоит удивляться, что орудиями (т.е. средствами, с помощью которых субъект осуществляет свою деятельность) мы считаем как собственно орудия (в данном случае – топор), так и разного рода навыки, мыслительные схемы, позволяющие решать мыслительные задачи, а также и естественные органы субъекта. Представляется, что такое рассмотрение не будет противоречивым. И, наконец, в-седьмых, в структуру деятельности должен быть включен результат этой деятельности, т.е. то, что возникает в итоге деятельности. Сам по себе результат может быть получен сознательно или возникнуть стихийно; он может быть как положительным (цель достигнута, – дерево срублено, следовательно, потребность удовлетворена), так и отрицательным (дерево не срублено). При этом всякая последующая деятельность всегда базируется не только на известных материальных предпосылках, созданных всей предшествующей практикой, но и отражает, снимает в своих механизмах и структурах многие социальнопсихологические и индивидуальные установки, разного рода ситуативные, классовые, культурные и иные моменты. То есть, в последующей деятельности перенимаются не только операциональные механизмы и алгоритмы, не только орудийная сторона практики, но в снятом виде в ней сохраняются все предшествующие условия, организационные и даже эмоционально-коннотационные формы, в которых и при которых протекала предшествующая деятельность. Исходя из этого структурно-динамического анализа деятельности, можно дать ей следующее определение: деятельность – это сугубо человеческий способ активности, представляющий собой целенаправленный сознательный процесс преобразования объекта субъектом с помощью орудий труда в целях удовлетворения своих потребностей. Деятельность, говоря простым языком, есть все то, что делается людьми и то, как это ими делается33. И в этом смысле, как говорит Маркс, даже простое принятие пищи (казалось бы, чисто животно-физиологический акт) всегда выступает как именно акт человеческий. «Деятельность поэтому есть не только бытие и способ бытия человека, но это еще и содержание его бытия»34. Так, если мы рассмотрим любую человеческую деятельность (будь то посещение туалета или музея античного искусства, сморкание в платок, рыбная ловля или сочинение поэмы), то мы во всех ее видах всегда увидим описанную выше структу33

«Все и вся в истории человечества суть модусы человеческого труда» (Майданский А.Д. Реальность как деятельность: понятие практики в советской философии. – URL: http://www.caute.net.ru/am/text/realact.html (дата обращения: 15.11.2011)). 34 Рыбаков Н.С. Проблема человека у раннего Маркса // Вестник Псковского государственного педагогического университета им. С.М. Кирова. Серия «Социально-гуманитарные и психологопедагогические науки». Вып. 7. – Псков: ПГПУ, 2009. С. 10.

22

ру. И этом смысле праксис, как родовое понятие, охватывает все многообразные виды человеческой деятельности, наиболее распространенной формой различения которой является выделение и противопоставление физической и духовной видов. Однако следует признать, что такое различение в большей степени является искусственным, ибо даже самый примитивный физический труд («забивание гвоздя молотком») в своей структуре с необходимостью содержит идеальное (и даже экзистенциальное в виде отношения субъекта к своей собственной деятельности). А любой духовный и интеллектуальный труд с необходимостью включает в себя физическую и физиологическую составляющие. Сущность деятельности, ее истина (в гегелевском смысле) состоит в единстве субъекта и объекта. «Для понимания марксовой концепции деятельности очень важно вникнуть в его представления о взаимоотношениях субъекта и объекта. Они находятся в неразрывной связи. Каждая вещь может служить усилению собственных способностей субъекта… Внешний мир становится для человека реальным лишь тогда, когда он посредством своих сил вступает в отношения с предметным миром, а в действительности только «любовь» учит человека по-настоящему поверить, наконец, в реальность объективного мира. Субъект и объект – неделимы».35 Деятельность, составляющая «человеческую природу вообще», в понимании Маркса, представляет собой такую самореализацию сущностных сил человека (творчество, свобода, любовь, радость), в которой субъект объединяется с человечески понятым объектом (природой, вещью, предметностью). Но в антагонистических обществах эта деятельная, творческая сущность человека оказывается отчужденной, а потому и обесчеловеченной, приносящей не радость творческой реализации самого себя в природном материале, а утомление, страдание, унижение и боль. § 2. Предметный характер деятельности Итак, выше было установлено, что тот способ, каким живое существо устанавливает свою связь с миром, то, каким образом оно потребляет и ассимилирует природные вещества для удовлетворения своих витальных потребностей,  составляет способ бытия этого живого существа. Какие же фундаментальные выводы следуют из этого, казалось бы, тривиального на первый взгляд утверждения? Во-первых, коль скоро праксис есть своеобразное «наложение» человеческой преобразующей активности на природу, то он (праксис) не может существовать без самого этого природного материала, который будет подвергнут преобразованию. Это означает, что органическая и неорганическая природа является неотъемлемым условием и моментом человеческой деятельности. Именно в свете этого Г. Лукач, выявляя специфику праксеологической онтологии Маркса, он пишет: «Однако, чтобы такой вопрос можно было сформулировать хотя бы приблизительно рациональным образом, нельзя оставить без внимания всеобщие проблемы бытия, лучше 35

Фромм Э. Марксова концепция человека, §4 // Фромм Э. Душа человека. М., 1992.

23

сказать – [проблемы] взаимосвязи различия трех великих родов бытия (неорганической и органической природы и общества). Не поняв их взаимосвязь, их динамику, нельзя правильно сформулировать никакой истинно онтологический вопрос относительно общественного бытия, не говоря уж о том, чтобы прийти к такому решению этих вопросов, которое соответствовало бы характеру этого бытия. Не требуется особых научных знаний, чтобы быть всегда уверенным в том, что человек непосредственно и в конечном счете неотторжимо принадлежит к биологической сфере бытия; что его существование, его происхождение, течение его жизни и ее конец коренятся самым широким и фундаментальным образом в этом виде бытия. Непосредственно очевидным следует считать и то, что биологически детерминированные способы бытия предполагают постоянное сосуществование с неорганической природой во всех своих жизненных проявлениях, как внутренних, так и внешних, однако и развитие общественного бытия также невозможно без непрерывного взаимодействия с этой сферой. Сосуществование трех великих родов бытия – включая их взаимодействие и их существенное различие — является, следовательно, неизменной основой всякого общественного бытия, и без признания этого столь многогранного базиса как основного факта невозможно никакое познание мира, никакое самопознание человека. А поскольку любая практика человека формируется на этой бытийной основе, то эта последняя с необходимостью является неустранимым исходным пунктом и всякого человеческого мышления»36. Во-вторых, в процессе практического преобразования природного мира в целях удовлетворения своих потребностей человек из природного материала (дерева, камня, металла и т.д.) создает искусственный37 мир предметности [Gegenständlichkeit], который обнаруживает себя в различных орудиях труда, одежде, жилище, транспортных средствах, бытовых приборах и т.п., и который Маркс именует «второй природой», элементы которой, встраиваясь в систему отношений человек-мир, сливаются с чисто биологическими потребностями (пища, питье, тепло, секс) до такой степени, человек уже не в состоянии обойтись без них, и они выступают в качестве онтологически равноправных с элементами природы первой. В-третьих, в процессе создания искусственного мира человек сначала создает некоторый образ, проект будущего предмета в своем сознании, и только затем с помощью своих физических действий и орудий преобразует природный или уже ранее созданный искусственный материал в соответствии со своим сознательным проектом. Поэтому человек, преобразуя, изменяя природные объекты, творит (ποιέω, делать, производить, изготовлять,в отличие от φύω, рождаться, 36

Лукач Д. К онтологии общественного бытия. Пролегомены. – М., 1991. С. 35-36. Вообще под словом «природный» мы понимаем состояние бытия, которое развертывается вне и независимо от человеческой деятельности, т.е. то, что в своем существовании протекает естественно, на основании имманентных закономерностей. В этом аспекте «природное» по своему значению противоположно «искусственному», «техническому», созданному человеком, т.е. природное явление (φύσις, ens naturae) противоположно как артефакту (τέχνημα, ποίημα, res artificalis), так и сознанию (φρήν, ens rationis). Ср.: Бабайцев А.Ю. Искусственное и естественное // Новейший философский словарь. – Мн., 2001. С. 441. 37

24

возникать) из их вещества радикально новое. В силу этого праксис – это «универсально-творческая самосозидающая деятельность, посредством которой человек трансформирует и создает свой мир»38, предметный мир. Так, например, столяр сначала создает в своей голове проект («идею») стола 39, а затем с помощью инструментов придает природному веществу (дереву) или искусственному материалу (пластмассе) новую форму, соответствующую этому проекту. Выражаясь языком Аристотеля, можно сказать, что в процессе реализации праксиса плотник оформляет материю или, наоборот, материализует форму. Этот процесс создания предмета на основе заранее сконструированного идеального образа предмета (т.е. целеполагания в широком смысле слова) Маркс называет термином опредмечивание [Vergegenständlichung, Äußerung], под которым понимается «переход совершаемого субъектом процесса в объект, превращение действующей способности в форму предмета»40. Итак, мы видим, что основной, конституирующей характеристикой человеческой деятельности является ее предметность [Gegenständlichkeit], т.е. свойство праксиса всегда иметь свой материальный или идеальный объект, на который интенционально направлена деятельность41, и который создается человеком в целях удовлетворения тех или иных потребностей либо путем опредмечивания своих представлений, либо путем вовлечения природных элементов в сферу своей субъект-объектной активности42. Предметность непосредственно обнаруживает себя как в форме самого процесса преобразования объекта субъектом (предметная деятельность), так и в форме самих предметных результатов этой деятельности, т.е. в форме предметной (материальной и духовной) культуры. § 3. Конституирование социальности Когда созданным предметом начинают пользоваться другие люди, то в своих действиях они воспроизводят ту же самую предметную логику, которую вложил в предмет ее создатель. То есть другие индивиды распредмечивают опредмеченное ранее в этом предмете идеальное содержание (Э.В. Ильенков), логику предмета (В.Е. Кемеров). Единство процессов опредмечивания и распредмечивания представляет собой основной механизм человеческой деятельности как таковой. 38

Petrovic G. Marx in the Mit-Twenieth Century. – N.Y., 1967. – P.75. «…самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении работника, то есть идеально» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 185). 40 Философская энциклопедия. – М.1970. Т. 5. С. 154. 41 «Собственно, в самом понятии деятельности уже имплицитно содержится понятие ее предмета [Gegenstand]. Выражение “беспредметная деятельность” лишено всякого смысла» (Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. – М., 1975. Гл. III, § 2). 42 Кондрашов П.Н. Онтология историчности в философии Маркса // Логос. 2011. № 2 (81). С. 84. 39

25

Предметность является фундаментом того, что в современной философии принято называть термином интерсубъективность. Для прояснения этого приведем в общих чертах пример с ученической линейкой из книги К.Н. Любутина и П.Н. Кондрашова «Философская антропология Карла Маркса»43. Авторы рассуждают так. В своей формально-материальной структуре линейка содержит то-длячего44 она была создана, т.е. смысл своего использования. Этот функциональный смысл был вложен в предмет ее создателем, который сначала спроектировал его в своем сознании, а затем воплотил этот идеальный [ideell]45 проект в материале – дереве. То, что у создателя линейки возникла идея ее создать, отсылает нас к той потребности, которая изначально инициировала, вынудила, заставила человека создать такой прибор. Потребность эта, по всей видимости, лежит в той социальной практике индивида, которая и потребовала от него создания данного инструмента, т.е. потребность нечто подвергнуть учитывающему измерению. Когда потребность перешла в проект, а последний воплотился в материальном предмете, то последний в самом себе уже оказывается содержащим опредмеченную имманентную логику того процесса, для осуществления которого он создан, – логику измерения. Когда же созданный предмет начинает использоваться другими индивидами, то они своими действиями с линейкой воспроизводят не только внешние, физические действия ее создателя, но они также воспроизводя логику действия линейки, а значит, и мысли создателя. Содержание сознания другого человека (который, быть может, умер тысячи лет назад) через действия с предметом, созданным этим человеком, оживают в сознаниях людей, живущих сегодня. Происходит распредмечивание сознания, опредмеченного ранее в вещи. Подручный способ использования линейки, который укоренен в ее размере: эта линейка – не большая строительная рулетка и даже не большая метровая портняжная линейка, а простая 20-сантиметровая деревянная линейка, a priori предполагающая измерение небольших объектов, т.е. предполагающая повседневный способ измерения. Этот повседневный, подручный способ постоянного измерения отсылает нас к тому предметному горизонту, в который погружено бытие линейки. Если линейка есть нечто повседневное и привычное, – ведь она лежит на письменном столе у каждого школьника, – то значит, мир, в котором люди так запросто пользуются линейками, в их сознании уже размечен и измерен, а то, что встречается вновь – подлежит измерению. Таким образом, заключают авторы, в линейке, этом простейшем предмете, на который мало кто обращает и внимание-то, свернут размечающе-учитывающий дух нашей культуры, который в наиболее радикальной форме в свое время выразил М. Планк: «То, чего нельзя измерить – не существует». 43

См.: Любутин К.Н., Кондрашов П.Н. Философская антропология Карла Маркса. – Екатеринбург, 2007. С. 108-109. 44 См.: Хайдеггер М. Бытие и время, § 17. 45 В немецком языке имеется ценное в философском аспекте различение между словами ideal (vollkommen, совершенный) и ideell (нематериальный), которого, к сожалению, нет в русском слове идеальный, покрывающим оба этих значения.

26

Все это означает, что мир, в котором мы живем, уже расчерчен по линейке (прямые улицы городов вместо обычных для сельского пейзажа тропинок; аккуратные домики, словно вычерченные по линейке; господство параллельных и перпендикулярных линий, прямых углов и окружностей), мир уже раз-мерен (расстояния; карта мира с параллелями и меридианами, со шкалами глубин и высот; скорости; расписания поездов, автобусов, занятий, времени приема пищи, приема лекарств, работы магазинов; даже интеллектуальные способности человека и те оказались измеренными по шкале IQ), мир уже упорядочен как в действительности, так и в нашем представлении о нем. Итак, когда индивиды пользуются самыми обычными предметами повседневного обихода, то они бесконечное множество раз совершают процедуры опредмечивания и распредмечивания. В процессе этого пользования у индивидов конституируются сходные орудийные, поведенческие и ментальные структуры, т.е. формируется общность социального опыта. В силу этой общности и конституируется интерсубъективность, которую мы понимаем в широком смысле как общность опыта взаимодействующих субъектов и общезначимость результатов этого опыта для этих субъектов, которая делает возможным феномен понимания46. Постольку, поскольку понятие интерсубъективности, с нашей точки зрения, является конститутивным для определения понятия социальное, то остановимся на нем более подробно. Понятие «интерсубъективность» здесь используется в смысле взаимодействия (интеракции) индивидов, которое конституируется в совместной деятельности в актах опредмечивания и рапредмечивания. С историко-археологической точки зрения это взаимодействие может в определенном смысле быть и односторонним, например, в том случае, когда ныне живущий человек распредмечивает «логику предмета», созданного тысячи лет назад. В этом случае интерсубъективность оказывается содержанием только лишь этого, живущего индивида. Другой же (создатель предмета) выпадает из системы актуального взаимодействия. Этот момент индивидуальности момента интерсубъективности гипертрофировали социальные феноменологи, в силу своего субъективизма упустив сам момент взаимодействия, которое непосредственно дано уже в самом латинском префиксе inter. Ср. в этом отношении определение, которое дает Т.Х. Керимов: «Интерсубъективность – структура индивидуального сознания, отвечающая факту существования других индивидов»47. С нашей точки зрения, предметная интерсубъективность, конституирующаяся во взаимных процессах опредмечивания и распредмечивания, является основным моментом общения [Verkehr], понимаемом в самом широком смысле слова как формы реализации общественных отношений, 46

Более подробно см.: Любутин К.Н., Кондрашов П.Н. Понимание: деятельностный подход к проблеме определения сущности явления // Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. Выпуск 7. – Екатеринбург, 2007. С. 75–90. 47 Керимов Т.Х. Интерсубъективность // Современный философский словарь. – Лондон, Франкфурт-наМайне, Париж, Люксембург, Москва, Минск, 1998. С. 354.

27

«обеспечивающая – наряду с предметными опосредованиями – воспроизводство и накопление человеческого опыта, кооперацию и разделение человеческой деятельности»48. Вот что пишут К.Н. Любутин и П.Н. Кондрашов в своей книге «Диалектика повседневности» в известном фрагменте о «палке»: «Конечно, мы что-то схватываем общее (например, всем нам ясно, что такое выпивка), но феномен понимания всегда включает в себя интерпретацию ситуации, в которой используется данная вещь. Если мне в музее первобытного периода покажут предмет, изготовленный первобытным человеком, и скажут, что это – “орудие труда”, то я, безусловно, пойму, что значит выражение “орудие труда”. Но мое “понимание” будет только моим пониманием, т.е. его содержание никоим образом не будет соотноситься с тем, что и как понимал первобытный человек, когда держал в руках это “орудие”. Более того, я в рамках своего “понимания” для-себя с необходимостью привношу в это “орудие труда” какие-то современные коннотации. В подобном предпонимании49 я не схватываю самого существенного – для-чего и как этого орудия, т.е. того, для выполнения каких работ оно применялось и как оно при этом использовалось. Чтобы это уразуметь, мне необходимо не просто проделать фокусы с “трансцендентальной редукцией”, которая совершенно бесполезна в действительно историческом познании, как и вообще всякая феноменология в гуссерлевском смысле, но мне надо погрузиться в те контекстуальные предметные связи (отсылания), в которых когда-то действительно развертывалось использование этого конкретного “орудия”. А для того, чтобы пробиться к такому уразумению, мне необходимо воспроизвести повседневные ситуации, в которых это "орудие" использовалось. Но повседневность, как мы помним, сущностно вплетена в культурно-исторические и формационные условия бытия людей, – значит, чтобы понять сущность всего лишь одной заостренной камнем палки, необходимо знать тотальный контекст, в котором эта палка использовалась. Только такое знание тотальности социального контекста, в котором люди когда-то пользовались этим "орудием труда", позволит мне действительно понять его “для-чего” и его “как”, а значит, в некотором отношении позволит конституировать интерсубъективность с людьми той эпохи. Таким образом, интерсубъективность достигается только в совместной деятельности, т.е. такой деятельности, когда индивиды (пусть даже их разделяют сотни тысяч лет) действуют одинаково, – в нашем случае это означает, что я буду иметь “общий опыт” с первобытным человеком тогда, когда я что-то буду делатькак-он этим орудием. Можно сказать, что в этом момент в моем сознании формально будут протекать те же самые мысли, какие когда-то протекали в голове первобытного человека. Мои действия с данным “орудием труда” позволят мне распредметить те социальные смыслы, которые свернуты в этом предмете. Интерсубъективность, которая является условием возможности понимания, таким

48

Кемеров В.Е. Общение // Современный философский словарь. – Лондон, Франкфурт-на-Майне, Париж, Люксембург, Москва, Минск, 1998. С. 593. 49 Ср. рассуждения М. Хайдеггера о феномене предпонимания в «Бытии и времени».

28

образом, конституируется из совершения идентичной деятельности различными людьми»50. Только в предметной деятельности и возникает совместность, коллективность человеческого бытия. И именно поэтому Маркс постоянно подчеркивает, что общество представляет собой не механический конгломерат индивидов вида Homo Sapiens, а конкретные формы их совместной предметной деятельности по производству и воспроизводству их наличного бытия. Это означает, что предметность [Gegenständlichkeit], созидаемая в процессе развертывания праксиса, является подлинным базисом социальной связи между индивидами, является основой, ибо только через совместную предметную деятельность индивиды только и вступают в отношения друг с другом: «обработанный человеком предмет есть, таким образом, узел отношений индивидуального и социального»51. Предмет оказывается посредником между людьми, т.е. в предметности оказывается фундированной общность, социальность человеческих индивидов: «предмет [Gegenstand], как бытие [Sein] для человека как предметное бытие человека, есть в то же время наличное бытие [Dasein] человека для другого человека, его человеческое отношение к другому человеку, общественное отношение человека к человеку»52. Совместность человеческой деятельности, вырастающая на механизмах опредмечивания/распредмечивания, с необходимостью предполагает, что предметность оказывается для человеческих существ не просто внешней объективностью и объектностью, но выступает в качестве особой, специфически человеческой среды [Mitwelt], в структурах которой только и может особь вида Homo Sapiens стать человеком par excellence. Эта искусственная среда, включающая материальные, духовные, символические и т.п. стороны человеческого бытия, и именуемая культурой (в самом широком смысле этого слова), для человека становится, как выражается Маркс, второй природой. Причем ее вторичность не означает «не-важность», напротив, в процессах формирования человека культура играет большую роль, чем все естественные условия природы первой (биологической и абиотической). Это, далее, означает, что только в этих практических, предметнодеятельностных отношениях с этим миром человек и обнаруживает свою собственную субъективность [Subjektivität], ибо «человеческая субъективность не имеет самостоятельного существования в непредметной форме», так как «созданные человеком предметы, человеческие произведения  это единственная реальная жизнь человеческой субъективности, ее объективированный момент, вне

50

Любутин К.Н., Кондрашов П.Н. Диалектика повседневности: методологический подход. – Екатеринбург, 2007. С. 152-153. 51 Можеева А.К. Проблема человеческой субъективности в свете марксовой теории исторического процесса // Человек и его бытие как проблема современной философии. – М., 1978. С. 269. 52 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 47.

29

которого человеческая субъективность есть чистая возможность, негативность человеческого “Я”»53. В этом диалектическом взаимодействии человека и мира состоит то, что Маркс называет немецким термином Verkehr 54, общение. Собственно говоря, диалектика опредмечивания и распредмечивания, включенная в совместные структуры человеческого бытия, и есть Verkehr, в рамках которого деятельность выступает как социальная, т.е. предметность, схватывающая в своих структурах моменты преобразования, созидания и последующего использования-Другими, своей непосредственной вещественно-символической формой связывает индивидов в тотальность посредством их, этих индивидов, взаимоотношений друг с другом по поводу самой себя, предметности. В силу этого, общество, по Марксу, представляет собой не простой конгломерат человеческих индивидов или социальных групп, а форму совместной деятельности людей55. Согласно Марксу, нас связывают не столько «символические интеракции» вроде языка или жестов и их «интерпретации», сколько именно предметность, в которой овеществлены наши практические связи и отношения. Уберите этот предметный мир и вслед за ним исчезнут «интеракции» и «интерпретации», которые представляют собой важный, но все же сущностно вторичный аспект социальной связи. Таким образом, люди, объективируя свои потребности во внешнем мире, устанавливают между собой сеть отношений, вырастающих из их совместной деятельности с предметами, и, тем самым, формируют человеческое общество. Следовательно, человеческая деятельность обладает интерсубъективностью, фундированной в предметности праксиса и опредмечивающе-распредмечивающих механизмах его реализации, свойством, на основе которого конституируется небиологическая, надбиологическая совместность человеческого бытия. Эту взаимообусловленность жизни человеческих индивидов принять называть социальностью. В.Е. Кемеров это понятие определяет так: «Социальность – это взаимообусловленность жизни людей, взаимообусловленность их жизнью друг друга, процессами и результатами совместной и индивидуальной деятельности»56. «Свойство предметной деятельности людей порождать интерсубъективную сцепленность индивидов во взаимосвязанную целостность живого общественного организма называется социальностью [Gesellschaftlichkeit]57. В этом смысле 53

Можеева А.К. Цит. соч. – С. 272. Сам Маркс в знаменитом письме П.В. Анненкову (28.12.1846) говорит о многозначности немецкого слова Verkehr, сравнивая его с французским commerce, но при этом сам использует эти слова еще в очень узком смысле, который был им радикально расширен уже в «Немецкой идеологии» (1846-1847). См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 27. С. 403. 55 «Что же такое общество, какова бы ни была его форма? Продукт взаимодействия людей» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 27. С. 402). 56 Кемеров В.Е. Общество, социальное, социальность // Современный философский словарь. Под общей ред. В.Е. Кемерова. – Лондон, Франкфурт-на-Майне, Париж, Люксембург, Москва, Минск, 1998. С. 594. 57 Г. Лукач, например, часто употребляет понятие Gesellschaftlichkeit в смысле общественная жизнь; ср.: «Мы увидели, что такая постановка вопроса в рамках ведущих тенденций современной философии имеет антиобщественный, отстраняющийся от вовлеченности в общественную жизнь [Gesellschaftlichkeit] 54

30

предметная деятельность не только конституирует социальность, но и сама всегда оказывается социальной»58. Поэтому Маркс и определяет сущность человека двояко: и как праксис, и как ансамбль общественных отношений. Человеческая деятельность изначально оказывается коллективной, социальной, т.е. она всегда сущностно есть совместная деятельность. Интересно заметить, что социальность в точном смысле этого слова обозначает не просто стадно-совместно выполняемую работу, – такого рода свойствами обладает и деятельность многих видов коллективно живущих животных. Только традиция способна внутренне конституировать социальные связи как таковые. Так широко понятая традиция представляет собой процесс социализации, т.е. процесс усвоения и дальнейшего развития индивидом социально-культурного опыта — трудовых навыков, знаний, норм, ценностей, традиций, накапливаемых и передаваемых от поколения к поколению, процесс включения индивида в систему общественных отношений и формирования у него социальных качеств. Передача осознанного опыта, обучение различным формам и способам деятельности осуществляются посредством воспитания и воздействия внешней среды. Средствами передачи опыта являются язык и опредмеченные результаты человеческой деятельности, прежде всего орудия труда. Коллективность как таковая конституируется только тогда, когда орудия, созданные другими в прошлом, используются одинаково сейчас всеми членами группы. Т.е. в основе коллективности лежит не простое механическое совместное бытие людей, а их совместное, фундированное в механизмах опредмечивания, распредмечивания и понимания, использование орудий и предметов «второй природы». Социальность, таким образом, дана в совместно осуществляемой предметно-орудийной практике. Причем эта совместность осуществления практики может носить даже чисто символический характер: коллективность a priori присутствует в деятельности любого одиночки, ибо его способность совершать практику дана ему только через интериоризацию (социализацию, распредмечивание) способов орудования с предметами, созданными совместно организованными другими. Как пишет К.Х. Момджян, «возможности сознания позволили людям соединить выработку эвристической информации с надежными способами ее накопления и циркуляции в человеческом сообществе. Эта способность имела неоценимое значение в связи с коллективным характером человеческой деятельности — еще одним ее признаком, важным для понимания социокультурной реальности. Все мы знаем, что в отличие от медведей или тигров, способных жить поодиночке и объединяться лишь на время выведения потомства, человек, по выражению Аристотеля, изначально формировался как “общественное животное”, не способное самостоятельно обеспечивать свою жизнь. Человек нуждался и нуждается во взаимодействии с себе подобными в той же мере, в какой он характер» (Lukas G. Der Existentialismus // Existentialismus oder Maixismus?. – Berlin: Aufbau Verbag, 1951. S. 33-57). 58 Кондрашов П.Н. Онтология историчности в философии Маркса // Логос. 2011. № 2 (81). С. 87.

31

нуждается в предметных средствах жизни или поведенчески значимой информации. … Для нас важно подчеркнуть, что и это отличие (как и специфика социокультурных форм орудийности) имеет своим источником “первичный” субстанциальный признак деятельности – присущее человеку сознание. В самом деле, мы можем быть уверены в том, что своим возвышением над природой человек обязан не просто целенаправленному труду, а хорошо организованному совместному труду, который стал еще одним благим следствием возможностей человеческого сознания. Возникнув как следствие коллективной прототрудовой жизни животных предков человека, сознание стало ключевым фактором саморазвития общества “на собственной основе”, радикально переустроив как труд, так и саму коллективность, придав им “надприродные”, специфически человеческие формы бытия. Именно оно позволило людям соединить эффективное воздействие на среду (действенную систему субъект-объектных связей) с эффективным способом внутренней организации коллектива (системой субъект-субъектных связей), способствующих постоянному приращению его адаптивных возможностей»59. § 2. Человек как диалектическое единство субъекта и объекта Как было установлено в предшествующем разыскании, с точки зрения К. Маркса, сущностью человека является преобразующая деятельность, и что все, что так или иначе соотносится с человеком, представляет собой какой-то либо момент, либо результат деятельности. Поэтому мы называем деятельность субстанцией человеческого способа присутствия, или, собственно, способом человеческого бытия 60. Изначально человек есть существо природное, но в практической деятельности он разрывает внутренне нерасчлененный мир природного существа и экзистенциально-практически выходит во внешний мир, изменяя его. В силу же того, что новый мир, мир, созданный человеческими руками, есть человеческий (а не природный) мир, то значит, именно он и определяет, по Марксу, самого человека как предметное существо. А последнее означает, что всякое последующее изменение предметного мира с необходимостью влечет за собой соответствующее изменение и самого человека. Диалектически выражаясь, можно сказать, что субъект изменяет объект, а измененный объект, в свою очередь, изменяет первоначальное состояние субъекта и т.д. Именно в этом взаимном изменении и конституируются субъект и объект как таковые: человек, созидая в своей деятельности предметный мир, тем самым, создает не только его, но и самого себя. Таким образом, праксис сразу же обнаруживает себя как тотальность человека и мира, субъекта и объекта, внутреннего и внешнего, взятых в диалектике их 59

Момджян К.Х. Введение в социальную философию. – М., 1997.Раздел 3, глава 2, § 5. «Индивиды, производящие в обществе… таков, естественно, исходный пункт» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. I. С. 17). 60

32

отношений. Если не уразуметь этого основополагающего положения философской антропологии Маркса, то вся его философская система (как взятая в целостности, так и в своих частностях, в том числе и его теория историчности) останется совершенно непонятной. Как верно заметил Э. Фромм, «Для понимания марксовой концепции деятельности очень важно вникнуть в его представления о взаимоотношениях субъекта и объекта. Они находятся в неразрывной связи. Каждая вещь может служить усилению собственных способностей субъекта… Внешний мир становится для человека реальным лишь тогда, когда он посредством своих сил вступает в отношения с предметным миром... Субъект и объект – неделимы»61. Человеческое существо, вынося себя во вне в процессе предметной деятельности, воплощает себя во внешней вещности мира, формирует эту вещность «по своему образу и подобию». Значит, этот мир с неизбежностью становится отражением человека, человеческим миром. «Образ и подобие», по которым человеческое существо строит свой мир, оказывается не его «чистым сознанием», «духом от духа», а его (в родовом, а не индивидуальном смысле) духовно-предметным практическим бытием. Никакого «сознания» вне предметной практики не существует, равно, как не существует никакой «материальной практики» вне сознательного акта субъекта62. Классический марксизм снимает в себе старый антагонизм того, что было «в начале» [ἐν ἀρχῇ] – «слово» (Библия63) или «дело» (И.-В. Гете64), – в человеческом бытии обе эти стороны неразрывны, что эмпирически зафиксировано в предметности человеческого бытия. В представлении Маркса «преобразующая деятельность» – это не только сама по себе чистая активность субъекта, простая операциональность в духе И.Г. Фихте, т.е. понятие, в котором фиксируется только процесс, но совершенно не учитываются те условия, в которых этот процесс протекает. Напротив, для Маркса важны как раз-то эти самые условия, которые в ближайшем приближении выступают в субъектной и объектной формах. Мы полностью согласны с С.В. Поросенковым, который пишет: «Идеи К. Маркса, соединенные с разработкой деятельного принципа в психологии, где наряду с работами Л.С. Выготского и А.Н. Леонтьева большое значение имели зарубежные исследования (Ж. Пиаже, Дж. Брунер), трактовались в направлении превращения деятельности не просто в объяснительный принцип, но в онтологию истории, культуры, человека, где деятельность мыслилась аналогично субстанции. Смысл жизни человека тогда совпадает со смыслом деятельности. Сущность человека – это способность действовать и включенность посредством этой способности в социально-исторически определенные формы деятельности. Существование человека суть не пассивное пребывание и аффицированная всем 61

Фромм Э. Марксова концепция человека, §4 // Фромм Э. Душа человека. – М., 1992. Действительное осознание этой позиции К. Маркса и Ф. Энгельса снимает всякие обвинения об имманентной противоречивости основного положения материалистического понимания истории: общественное бытие определяет общественное сознание. 63 ἐν ἀρχἦ ἦν ὁ λόγος καὶ ὁ λόγος ἦν πρὸς τὸν ϑεόν καὶ ϑεὸς ἦν ὁ λόγος, «В начале был Логос, и Логос был у Бога, и Бог был этим Логосом» (Библия. Новый Завет. Евангелие от Иоанна, I, 1). 64 «… im Anfang war die That», «… в начале было дело» (Гете И.В. Фауст, часть I, строфа 1237). 62

33

сущим страдательность, а деятельная активность преобразования сущего, то есть существование есть в собственном смысле действие, система действий, и оно именно “есть” только в акте действия»65. Итак, праксис есть диалектическое единство субъекта и объекта. Субъектная сторона деятельности – это, прежде всего, сами люди, взятые в своей целостности как физические, психофизиологические и духовные существа со всеми их потребностями, целеполаганиями, установками, мотивами, страстями, умениями, навыками, знаниями, фантазиями, предрассудками и т.д. Объектная сторона деятельности – мир природы, предметный мир, созданный предшествующими поколениями, структура сложившихся общественных отношений, совокупность объективированных регулятивов этих отношений вроде права, морали, государства и т.д. Однако здесь следует сделать весьма существенное добавление: в качестве объекта праксиса может выступать не только собственно внешнее, объективное, но и внутренне, субъективное. Именно поэтому у нас речь идет об объектности (т.е. о том, что втянуто в качестве объектов в сферу активности субъекта), а не об объективной реальности, не об объективности. Объемы этих понятий не совпадают, ибо в качестве объекта человеческой деятельности могут выступать и явления субъективной реальности (например, мое собственное размышление о моих же эмоциональных переживаниях). В то же время и субъектная сторона включает в себя не только психическую составляющую, но и телесность человека. И в этом смысле антропологический, праксеологический материализм Маркса радикально отличается от материализма не только механистического и тем более материализма вульгарного, но и от различных форм материализма «диалектического», берущего свое начало у Ф. Энгельса (который идет прямо от Д. Дидро). Таким образом, сущность человека – деятельность – включает в себя не только субъекта с его преобразующей активностью (внутреннее), но и объектный мир (внешнее), «втянутый» в эту активность. Практика – это вся тотальная совокупность необходимых субъектных и объектных условий и структурных элементов этой активности в их диалектическом взаимодействии. Человек – это уже не вещь, обладающая самосознанием и ограниченная пределами своего собственного тела, но он представляет собой действительную диалектическую неразрывность субъектной и объектной сторон практики. Человек есть не только в-себе-сущее, «внутреннее» (комплекс тело/душа 66), но он постоянно находится вне себя в прямом смысле этого слова: предметный мир оказывается действительным, практическим продолжением его сознания и его тела 67. 65

Поросенков С.В. Существование и деятельность в определении ценностного отношения. – Пермь: Издательство Пермского государственного университета, 2002. С. 148. 66 Ср. это положение с ранними христианскими представлениями о человеке, например, у Афинагора, в противоположность платоникам, у которых собственно человек был тождественен только душе. 67 «Практически универсальность человека проявляется именно в той универсальности, которая всю природу превращает в его неорганическое тело, поскольку она служит, во-первых, непосредственным жизненным средством для человека, а во-вторых, материей, предметом и орудием его жизнедеятельности. Природа есть неорганическое тело человека, а именно – природа в той мере, в какой сама она не есть человеческое тело.

34

Именно поэтому «предметное бытие», согласно Марксу, является «раскрытой книгой человеческих сущностных сил, чувственно представшей перед нами человеческой психологией»68, и вне этого мира конкретных связей с предметами человека нет. Человек в данном случае понимается Марксом как тотальность «внешнего» и «внутреннего», «как тотальность человеческого проявления жизни»69, осуществляемая в процессах деятельностного перехода от одного к другому70. Тем самым природный мир очеловечивается: внешний, объективный универсум вещей постепенно становится человеческим миром, так как в своем трудовом акте человек реализует свои собственные сущностные способности, т.е. выражает сам себя, свой творческий замысел в свободной деятельности, формируя мир по своему образу и подобию. Человек отражается в предметах и предметы отражаются в нем71. Человек находится среди предметов своего собственного мира: среди других людей, животных, обиходных предметов, домов, улиц, машин... Человек постоянно втягивает в свой мир все новые и новые явления. И вне этого мира конкретных связей с предметами человека нет. Деятельность – это тотальность того, что (с чем) делает человек, как он это делает, и того, что возникает в результате этого делания. А коль скоро деятельность представляет собой подобную тотальность, то человек в таком случае – это не просто in-dividuum как отдельное существо, а individuum как неразрывность с теми условиями, в которых он, человек, существует. А коль скоро субъект-субъектная и субъект-объектная связи конституируют человеческую субъективность, то это означает, что каждый конкретный человек представляет собой тотальность своих предметно-практических взаимоотношений со всеми объектами окружающего мира, которые оказываются втянутыми в его деятельность72. Или, повторимся: «сущность человека… есть совокупность [ensemble] всех общественных отношений»73.

Человек живет природой. Это значит, что природа есть его тело, с которым человек должен оставаться в процессе постоянного общения, чтобы не умереть. Что физическая и духовная жизнь человека неразрывно связана с природой, означает не что иное, как то, что природа неразрывно связана сама с собой, ибо человек есть часть природы» (Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 565). 68 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 594. 69 Там же. С. 591. 70 Человек «существует двояко: и субъективно в качестве самого себя, и объективно – в этих природных, неорганических условиях своего существования» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 46. Ч. I. С. 480). 71 «Практическое созидание предметного мира, переработка неорганической природы есть самоутверждение человека как сознательного родового существа, т.е. такого существа, которое относится к роду как к своей собственной сущности, или к самому себе как родовому существу… Поэтому именно в переработке предметного мира человек впервые действительно утверждает себя как родовое существо. Это производство есть его деятельная родовая жизнь. Благодаря этому производству природа оказывается его (человека) произведением и его действительностью. Поэтому предмет труда есть опредмечивание родовой жизни человека: человек удваивает себя уже не только интеллектуально, как это имеет место в сознании, но и реально, деятельно, и созерцает самого себя в созданном им мире» (Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 566). 72 «Благодаря этому постепенно возникает совершенно новая тотальность – человеческий род вместе с окружающей средой, в конечном счете созданной им самим» (Лукач Д. К онтологии общественного бытия. Пролегомены. – М., 1991. С. 238). 73 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 3.

35

Такое «тотализирующее» понимание роли предметности проясняет еще одну из наиболее существенных идей Маркса – идею об историчности не только социального бытия, но и самой человеческой сущности. Дело в том, что в процессе практической деятельности люди изменяют не только «внешние», объектные условия74, в которых разворачивается праксис, но одновременно с этим преобразованием внешнего изменяется и сам человек, т.е. «внутренняя», субъектная сторона75. Социальность конституируется в процессах развертывания совместной человеческой деятельности, т.е. в диалектическом взаимодействии субъекта (общества и отдельных индивидов) и объекта (природы и предметного мира). В силу же того, что социальный праксис является преобразующей активностью, то это означает, что те социальные отношения и структуры, которые сформировались в результате деятельности одного поколения, с необходимостью преобразуются в практической деятельности поколения последующего. Социальность оказывается радикально темпорально-преемственной, т.е. историчной. Если человек есть совокупность субъект-объектных (общественнопредметных) отношений, то если преобразованию подвергается одна (объектная) сторона отношения, то с необходимостью по принципу обратной связи изменяется и сама взаимосвязь между измененным объектом и субъектом, а значит, изменяется и другая (субъектная) сторона взаимодействия. Таким образом, в процессе осуществления праксиса изменяется весь деятельностный комплекс субъект-объектных отношений, именуемый человеком. А коль скоро это так, то различные типы отношений (т.е. взаимосвязей между людьми и вещами, порожденные осуществляемой практикой) порождают, детерминируют различные по своему содержанию типы деятельности, а значит, и различные типы человека. Люди, занимающиеся различной деятельностью, существующие в различных системах деятельности, суть различные люди, но при всем своем различии, при всей своей разности они, тем не менее, люди, ибо обладают способностью к деятельности, т.е. обладают сущностью, свойственной всем людям, обладают родовой человеческой сущностью. Именно в этом смысле надо понимать известное различение Марксом «человеческой природы вообще» (инвариантной деятельности) и ее исторических модификаций, в которых инвариантная деятельностная сущность человека варьируется в зависимости от того, в каких социальных условиях живет человек: «… Мы должны знать, какова человеческая природа вообще и как она модифицируется в каждую исторически данную эпоху»76. Этот тезис Маркса надо понимать буквально: первобытный человек, человек эпохи средневековья и современный буржуазный человек – люди, но в силу того, что их бытие (деятельность) развертывается в различных условиях, то они в то же 74

Мир природы, предметный мир, созданный предшествующими поколениями, структура сложившихся общественных отношений, совокупность объективированных регулятивов этих отношений вроде права, морали, государства и т.д. 75 Т.е. сами люди, их потребности, целеполагания, установки, мотивы, страсти, умения, навыки, знания, фантазии, предрассудки и т.д. 76 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 623.

36

самое время суть различные люди. И поэтому нельзя переносить характерные черты, присущие, например, современному человеку, на людей средневековой эпохи и считать их подверженным точно таким же страстям или мифам сознания, каким подвержен современный человек. И именно поэтому Маркс говорит, что «... вся история есть не что иное, как беспрерывное изменение человеческой природы»77. И, наконец, еще один существенный момент марксовой философской антропологии, который будет более подробно рассмотрен ниже. В силу того, что человек, с одной стороны, есть существо сознательное, а с другой  единое с миром, то все его взаимодействия с этим миром всегда осознаются и, тем самым, так или иначе, переживаются им. Если животное всего лишь наслаждается или страдает, то человек всегда экзистенциально-рефлексивно переживает свое собственное чувство. Его собственные отношения-с-другими и свои собственные переживания экзистенциально схватывается как неравнодушность78. В итоге данного разыскания мы можем дать определение человека, как его понимал Маркс в рамках своей праксеологической антропологии: человек – это живое уникально-родовое материально-духовное существо, способом существования которого является общественная сознательная преобразующая деятельность (праксис), и которое сущностно представляет собой конкретно-историческое единство субъектно-внутреннего (тело и психика) и объектно-внешнего (природа, культура, общество, мир символов) бытия, обнаруживающее себя в интерсубъективности общественных отношений, и переживающее эти отношения в форме экзистенциальной неравнодушности. И в заключение повторимся еще раз. Это положение о диалектическом деятельностном единстве человека – субъекта, обладающего индивидуальным телом и духом, и – предметного мира, находящегося вне этого тела/духа, а также учение о праксисе как диалектическом единстве материального и идеального, являются центральными в философско-антропологическом учении К. Маркса, без понимания которых адекватно понять теорию Маркса, в том числе и его теорию историчности социального бытия, невозможно.

77 78

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 162. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 631-632.

37

Глава II. Эстетическое отношение-к-миру § 1. Экзистенциальное страдание При анализе сущности человека у Маркса было показано, что человек в его философской антропологии не сводится к системному комплексу тела и протекающим в нем психическим процессам. Ибо, коль скоро сущностью человека является преобразующая деятельность, то значит, человек всегда транцендирует себя за свои собственные телесные границы и вступает в необходимую связь с миром [die Welt], который, втягиваясь в сферу человеческого праксиса, становится человеческим миром [die Umwelt], без которого и вне которого человеческое существо абсолютно немыслимо, ибо этот внешний мир представляет собой, как выражается Маркс, «неорганическое тело человека». В этом смысле, как было установлено выше, человек есть реализуемое в практике трансцендирующее единство внутреннего (тело и психика, которые для марксистов неразрывны) и внешнего (мир природы, предметов, других людей, культуры, социальный универсум), единство, данное в отношениях человека с миром. Только лишь через феномен отношений можно адекватно понять сущностные характеристики человеческого бытия. И в этом плане были правы многие отечественные марксисты (Г.В. Мокроносов, В.М. Межуев, Т.И. Ойзерман, К.Н. Любутин), считающие, что в философии деятельность необходимо всегда рассматривать только сквозь призму порождаемых ею отношений. Однако, если советские марксисты большей частью (в силу господствовавшей тогда парадигмы) ориентировались на исследования социальных отношений, то в нижеследующем разыскании мы обратим внимание на отношения, складывающиеся во внутреннем плане. Перефразируя известное положение Маркса из «Немецкой идеологии», можно сказать, что Umwelt есть реализованное в практике сознание человека, а сознание, в свою очередь, есть репрезентированный в психике Umwelt: субъект и объект даны в человеческой практике в своем неразрывном диалектическом, взаимно конституирующем единстве как некоторая тотальность: так как взаимодействие-сДругими в предметной деятельности – основное условие конституирования Я, то, соответственно, в зависимости от того, в структуре каких социальных отношений оказывается бытийствующий индивид, таковыми же, как правило, оказываются и

38

его переживания, встроенные в коннотативный механизм его апперцепции (седиментированного прошлого опыта)79. Поэтому внутренние, эмоциональные переживания, сколь глубокими и интимными они ни были бы, тем не менее, представляют собой результат бытийного взаимодействия субъекта и объекта, человека и мира, которое обнаруживает себя в целостности бытия-человека-в-мире [17, 119]. Однако при этом не следует понимать единство субъекта и объекта в смысле хайдеггеровского in-der-Welt-sein, ибо у Маркса речь всегда идет не о замкнутоом субъекте-в-себе, а о практическом единстве человека и мира. Эмоциональное переживание тотальности предметно-деятельностного индивидуального бытия-в-мире, переживание своих отношений к миру и есть экзистенция, т.е. интимно-внутреннее существование человека80. Но в силу того, что с точки зрения философской антропологии Маркса, внутренние психические характеристики находятся в неразрывной диалектикоконститутивной связи с практическим, деятельностным взаимоотношением человека с его внешним миром, то, соответственно, внутренние переживания, сколь глубокими и интимными они не были бы, тем не менее, представляют собой результат бытийного взаимодействия субъекта и объекта (но никак не пресловутое «отражение»), которое обнаруживает себя в целостности бытиячеловка-в-мире. Экзистенция  это мое отношение к различным аспектам моего собственного бытия-в-мире. Но всякое «мое» есть результат активно интериоризированного социального, которое, преломляясь сквозь призму личного опыта, наполняется индивидуальными коннотациями. Поэтому, когда речь заходит об экзистенциальном плане человеческого бытия, то всегда следует ориентироваться на это диалектическое и тотализирующее понимание человека Марксом. Эмоциональное переживание этой тотальности присутствия-в-мире и есть экзистенция, т.е. интимно-внутреннее существование человека. Однако, в отличие от экзистенциализма, мы считаем, что в рамках марксовой философии представляется возможным научно (1) показать каким образом эта экзистенция конституируется; (2) эксплицировать ее содержание (с известными, разумеется, оговорками, ибо индивидуальное всегда, так или иначе, в той или иной форме оставляет за собой специфичные только для него коннотации); (3) выявить ее историчность. Если экзистенция есть глубина человеческого индивидуального бытия, то в процессах преобразующей творческой деятельности именно она, по 79

«У животного, не способного быть я-ты-мы (оно даже не может сказать этого), нет никакого мира. Ибо “я” и “мир”  это взаимозависимые понятия. Когда мы говорим об окружающем мире [Umwelt], который имеет инфузория-туфелька, земляной червь, головоногие, лошадь и даже человек, то значение этого имеет очень отличается от того, которое мы подразумеваем, когда говорим, что у человека есть мир» (Бинсвангер Л. Экзистенциально-аналитическая школа мысли // Экзистенциальная психология / под ред. Ролло Мэя.  М.: Апрель Пресс & ЭКСМО-Пресс, 2001. // http://psylib.kiev.ua/) 80 Сам Маркс слово Existenz употреблял для обозначения всякого человеческого существования, а то, что мы здесь понимаем под «экзистенцией», он передавал в разных контекстах такими понятиями и конструкциями как, страсть, субъективное переживание своего бытия, сущностные силы человека, чуждость или наслаждение, отношение-к, равнодушость, бездушность, свобода или принуждение, подлинность или отчужденность, отупляющая работа или самодеятельность, подлинность и неподлинность бытия.

39

выражению Гегеля, «вкладывает свою сущность в произведенное»81. Поэтому совершенно верно, прямо в противоположность экзистенциалистской установке о непознаваемости экзистенциального плана личности, пишет известный советский психолог Б.Г. Ананьев: «Думается, что именно в явлениях экстериоризации внутреннего мира человека, его объективации в процессах практической деятельности можно найти возможности объективного исследования человеческой индивидуальности»82. Но в силу индивидуального характера экзистенции, не позволяющего применять генерализующие методы исследования, мы в нижеследующем разыскании будем анализировать не индивидуальную глубинную (интимную) сторону экзистенции, а ее социальный аспект. Если собственно экзистенция есть мое уникальное, эмоционально переживаемое отношение к различным сторонам моего собственного бытия-в-мире, то социальная («трансцендентальная») сторона экзистенции  это совокупность идентичных структур экзистенциальных отношений-к у индивидов, живущих в идентичных социальных условиях, в которых и посредством которых реализуется глубинная сторона экзистенции. И если экзистенцию как таковую можно исследовать только на уровне психоаналитической биографии, то ее интерсубъективный аспект вполне доступен анализу с помощью номотетических методов социальной науки. Думается, что в марксистской традиции наиболее адекватным инструментом такого исследования может служить теория социального характера Эриха Фромма. Согласно Фромму, способ производства среди прочего определяет и те личностные качества, которые необходимы индивидам для того, чтобы иметь возможность успешно воспроизводить в своей повседневной деятельности всю тотальность социального универсума: люди «должны уметь работать и потреблять сообразно со стандартами, определяемыми средствами производства и потребительскими образцами их [социальной] группы и общества, в котором они живут»83. Повседневные трудовые структуры конституируют фундаментальные потребности и цели, способы их реализации, базисные установки совместно действующих индивидов. «Возьмем пример, иллюстрирующий нашу точку зрения: примитивное общество, племя, которое живет на маленьком острове посреди океана и где рыбная ловля оказывается их единственным способом выживания; допустим также, что те виды рыб, которые обитают в этих водах, [для своей ловли] требуют кооперации рыбаков, и мы ясно увидим, что жители такого острова должны развивать желание сотрудничать и необходимость мирного сосуществования. То же самое истинно для любого типа исключительно аграрного общества. Если, с другой стороны, мы используем пример охотничьего или воинственного племени, вся жизнь которого зависит от охоты или от завоевания других племен, то необходимыми характерологи-

81

Гегель Г.В.Ф. Гегель Г.В.Ф. Собр. соч. Т. 4. М.: Соцэкгиз, 1959. С. 170. Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания.  СПб.: Питер, 2002. С. 275. 83 Fromm E. The Influence of Social Factors in Child Development (1958) // Yearbook of the International Erich Fromm Society, Vol. 3, Münster: LIT-Verlag, 1992. Р. 163 (перевод наш. – ПНК). 82

40

ческими чертами таких обществ будут агрессия, воинственность и гордость за личную отвагу»84. Если характерологическая структура большинства индивидов того или иного общества не будет соответствовать господствующему в этом обществе способу производства 85, то такое общество просто-напросто не сможет существовать. В силу этого социальная структура и имманентные механизмы воспроизводства отображаются («отражаются») в структуре психики индивидов, т.е. формируют их идеалы, установки, ценности, практики, акцентуации, стандартные поведенческие реакции и т.д., а также и механизм, определяющий, каким мыслям и чувствам «разрешено достигнуть сознательного уровня, а какие должны остаться на бессознательном уровне»86. Первый механизм Фромм называет «социальным характером», второй – «социальным бессознательным». «Индивид должен действовать почти автоматически для сохранения своего общества в норме; это значит, что социальные поведенческие черты должны стать чертами характера. В каждом обществе имеется группа характерных черт, общих большинству его членов, которую мы называем “социальным характером”, функцией которого является выживание данного общества»87. «Таким образом, социальный характер интериоризирует внешнюю необходимость и тем самым мобилизует человеческую энергию на выполнение задач данной социально-экономической системы»88. При этом Э. Фромм подчеркивает очень важный момент, отсылающий нас к третьему тезису Маркса о Фейербахе, где Маркс, критикуя теорию, согласно которой люди суть продукты обстоятельств и воспитания89, пишет: «… с точки зрения социального развития основная роль воспитания состоит в подготовке индивидуума к выполнению тех функций, которые на него будут возложены в обществе. Иными словами, воспитательный процесс должен сформировать его характер таким образом, чтобы он как можно ближе подходил к социальному характеру, чтобы его личные цели и устремления не конфликтовали с обязанностями, обусловленными его социальным статусом. Система воспитания в любом обществе призвана не только 84

Fromm E. The Influence of Social Factors in Child Development (1958). Р. 163 (перевод наш, – ПНК). Интересно отметить, что речь идет о конкретно-историческом господстве того или иного способа производства. Так, скажем, в России господствует капиталистический способ производства, но в непосредственных условиях бытия, например, на севере Ямало-Ненецкого автономного округа, капитализм, хотя и существует в виде общей парадигмы, тем не менее, там все же реально господствующим является архаический кочевой способ производства со значительными “пережитками” советской эпохи, на который только лишь отчасти накладывается буржуазность. Но, опять-таки, в весьма своеобразных формах, ибо индексы Доу Джонса, спекульции игроков на фондовых рынках и инвестиционных площадках никак не влияют на оленеводство. Какая в тундре Bourgeoisie, если там нет даже bourg'ов. 86 Фромм Э. Революция надежды. Избавление от иллюзий. М., 2005. С. 261. 87 Fromm E. The Influence of Social Factors in Child Development (1958). Р. 164 (перевод наш. – ПНК). 88 Фромм Э. Бегство от свободы. Человек для себя. Минск, 2000. С. 349. 89 «Материалистическое учение о том, что люди суть продукты обстоятельств и воспитания, что, следовательно, изменившиеся люди суть продукты иных обстоятельств и измененного воспитания, – это учение забывает, что обстоятельства изменяются именно людьми и что воспитатель сам должен быть воспитан… Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 2). 85

41

реализовывать эту функцию, но также и соответствовать ей; поэтому саму структуру общества и структуру личности представителей данного социума нельзя объяснить воспитанием, принятым в данном обществе. Как раз наоборот, сам процесс воспитания членов общества определяется требованиями, которые в свою очередь являются результатом процессов, происходящих в социально-экономической структуре данного общества»90. Исходя из этого, Э. Фромм делает вывод, что социальный характер представляет собой совокупность черт, характерных большинству общества, которые появились как результат общего для всех членов социума образа жизни (жизненного уклада) и общих переживаний, детерминированных этим укладом, и которые заставляют людей действовать и думать так, как они должны действовать и думать с точки зрения нормального функционирования общества, в котором они живут91. «Вопреки всем существующим теориям мы склонны считать, что именно социальный характер обуславливает идеологию и культуру общества; в свою очередь сам социальный характер формируется образом жизни, принятым в данном обществе, но основные черты этого характера далее, в процессе развития, становятся теми силами, которые влияют на социальный процесс, формируя его и корректируя»92. Более того, Фромм особо подчеркивает, что «не только “экономический базис” создает определенный социальный характер, который в свою очередь культивирует определенные идеи. Однажды появившись на свет, идеи также влияют на социальный характер и косвенным образом на экономическую структуру… Социальный характер является посредником между социально-экономической структурой и идеями и идеалами, превалирующими в обществе. Он осуществляет посреднические функции в обоих направлениях, от экономического базиса к идеям и от идей к экономическому базису»93. Изменения в экономической структуре общества детерминируют возникновение новых условий, которые начинают отрицать прежние черты личности (например, возникновение капиталистического функционирования требует инициативы, решительности и постоянного революционизирования производства, что отрицает стремление людей феодального общества к сохранению и консервации существующих условий), но прежний, традиционный склад личности еще продолжает существовать, что приводит к социальным неурядицам и выражается в конце концов в революции, не только экономической и политической, но и социально-психологической, когда происходит смена доминирующих социальных характеров. О том, как резкие процессы смены способов производства и образов жизни, им соответствующие, трагически влияют на экзистенцию индивидов, мы можем судить по своей собственной жизни на основе перехода от советского «социализма» к современному либеральному капитализму криминального типа. 90

Фромм Э. Бегство от свободы. Человек для себя. Минск, 2000. С. 351. Фромм Э. Революция надежды. Избавление от иллюзий. М., 2005. С. 261. 92 Фромм Э. Бегство от свободы. Человек для себя. Минск, 2000. С. 363. 93 Фромм Э. Революция надежды. Избавление от иллюзий. М., 2005. С. 259-260. 91

42

Итак, экзистенциальный план присутствия-человека-в-мире  это внутреннее эмоционально-ценностное переживание индивидом внешнего мира, в структуры которого он погружен. Оборотная сторона этого Existenz-схватывания внешнего бытия  переживание самого себя, своего Я в его отношении с миром. В силу того, что Я (как субъективность) представляет собой результат рефлексии-в-Иное, рефлексии-в-предметность, т.е. формируется в трансцендирующих механизмах праксиса, то внутренний план самости [Selbstheit] есть только тогда, когда имеет место действительная взаимосвязь между Я [Ichheit] и структурами внешней предметности [Gegenständlichkeit], втянутой в мое общение с Другими, и опосредующей это общение. Взаимодействие-с-Другими в предметной деятельности  основное условие конституирования Я. Весь этот процесс можно хорошо передать с помощью терминологии, предложенной Людвигом Бинсвангером94, но включенной в марксистский контекст деятельностной парадигмы. Так, в процессе реализации праксиса человек вступает в отношения с предметностью, данной ему в его непосредственном окружении, преобразует эту предметность, и тем самым конституирует свою окружающую предметную среду [Umwelt]; но праксис всегда осуществляется совместно с Другими, отношения с которыми формируют мир людей [Mitwelt], который, будучи интериоризирован в психике индивида, образует его собственный мир [Eigenwelt]. «Мир» можно понять только через «человека», созидающего и осваивающего этот «мир», а «человека» можно понять только через тот «мир», в котором этот «человек» обретается. В силу того, что в процессе практической деятельности, как было показано выше, «внутреннее» человека переходит в объективную реальность и человек осознает этот переход, то значит, он каким-то образом переживает свое отношение-к-предмету. Эта практическая связь человека с миром обнаруживает себя в форме неравнодушного отношения-к-миру, эмоционально-экзистенциальной захваченности человека миром и мира человеком. Древние греки подобное отношение называли термином συμπάθεια, этимология которого отсылает к совместности95 и страданию96, т.е. означает со-страдание97, и одновременно с этим – совместную страсть, неравнодушность друг к другу98. «Существовать (быть в смысле existentia),  пишет С.Л. Рубиншетейн,  это страдать… Существовать  значит быть детерминированным, но не только в понятии, а в 94

Бинсвангер Л. Бытие-в-мире. – «КСП+ », М.; «Ювента», СПб. (при участии психологического центра «Ленато», СПб.), 1999. С. 255. 95 Гречeский префикс συμ  соответствует русскому со- (ср. со-вместный), латинскому con- (con-ventio, соглашение), немецкому mit- (Mit-sein, со-существование, со-бытие, со-вместное бытие). 96 Категория страдания (πάσχειν) играет существенную роль в античной философии, особенно у Аристотеля. Но у последнего эта категория означала претерпевание, которое отождествлялось с действием вообще (см.: Аристотель. Метафизика, XII 13, 1068a5), в то время как здесь эта категория более понимается в смысле русского страдать-по-чему-либо, переживать. 97 Интересное сравнение обнаруживают такие слова, как συμπαθέω, сострадать, соболезновать (ср. Евр. 10.34) и συμπάσχω, переводимое как страдать вместе, разделять общие страдания, и этимологически восходящее к πάσχω, страдать, терпеть, переносить испытания, испытывать. 98 Греч. πάθος помимо собственно страдания также означает желание, страсть, особенно в форме πάθημα.

43

действительности. Существование  пребывание, “деление”, участие, но не в идее, а в процессе жизни Вселенной, существовать  действовать и “страдать”»99. Именно в этом смысле участия и со-участия человек касается мира и мир касается человеческого существа, захватывая его экзистенцию, не оставляя его индифферентным по отношению к себе и к миру. В силу этого человек в своей практической деятельности, в своем чувственнопрактическом отношении-к-миру оказывается существом страдающим (συμπαθικός). В неравнодушности связи человека и мира фундируется страдание (συμπαθείαсострадание, сопереживание), которое в идеале (т.е. с точки зрения «человеческой природы вообще») есть радость, осознанное ощущение, чувство единения человека с миром, который является материальным отражением и воплощением человеческого духа. Поэтому мы и именуем человека существом экзистенциально страдающим (неравнодушным, сопереживающим) par excellence. Человеческое же – это наличная схваченность своей экзистенциальной связанности с миром, переживаемая в виде страдания100. Интересно, что и этот модус неравнодушности связан с моментом трансцендирования в структуре праксиса. Даже такие далекие от марксизма теоретики, как психоаналитики и экзистенциалисты, также верно осознали это: М. Босс «утверждает, что мы можем говорить только о том, что у человека есть способность к трансцендированию наличной ситуации, потому что у него есть способность к Sorge, то есть озабоченности, или, точнее, способность понимать, что он есть, и отвечать за свое бытие. (Это фундаментальное для экзистенциальной мысли понятие взято у Хайдеггера. Нередко его употребляют в форме Fürsorge, что означает “попечение”, “беспокойство о благополучии”). В понимании Босса Sorge – всеобъемлющее понятие, которое включает любовь, ненависть, надежду и даже безразличие. Все это различные формы поведенческого проявления Sorge или ее отсутствия. Босс считает, что способность человека испытывать Sorge и трансцендировать наличную ситуации – это две стороны одного и того же явления»101. 99

Рубинштейн С.Л. Бытие и сознание. Человек и мир.  СПб.: Питер, 2003. С.303. Ниже С.Л. Рубинштейн пишет: «Итак, существование  это участи в процессе “жизни”. Жить  значит изменяться и пребывать, действовать и страдать, сохраняться и изменяться» (Там же. С. 304). 100 Интересно, что с биологической точки зрения, повышенная эмоциональность и реактивность человека именуются «этологическими зоопатологиями», которые связываются с изменениями структуры медиальной стороны больших полушарий головного мозга (Волков Ю.К. Естественноисторические предпосылки оппозиции «свой-чужой» на ранних стадиях социогенеза // Философия и общество, 2006, № 3. С. 49-50). Мы не отрицаем физиологические и этологические корни «человечности» – этого также не делал и Маркс, будучи материалистом, но в контексте марксовой антропологии надо заметить, что физиологические изменения являются только лишь начальной причиной, толчком антропогенеза. В собственном же смысле антропогенез неразрывно связан с деятельностью во всевозможных ее проявлениях. Конечно, повышенная эмоциональность у протолюдей была, несомненно, фундирована в утрате естественных средств нападения и защиты, но «закрепившись» в структурах деятельности и общения (Verkehr), эмоциональность стала имманентным моментом человеческого способа присутствия: природа очеловечилась, т.е. изначальная зоопатология стала имманентной частью humanitas, не соотносясь уже с биологической подоплекой своей этиологии. 101 Мэй Р. Открытие бытия. М., 2004. Гл. 11.

44

В. Данченко, осуществлявший терминологическую правку перевода книги Р. Мэя «Открытие бытия» на русский язык, замечает: «К сожалению, для этого фундаментального понятия (нем. Sorge, англ. concern) в русском языке нет прямых соответствий. Это не участливое отношение к кому-то или чему-то (“забота о”), но скорее “вовлечение в”, “неравнодушие к”, “занятость этим”, “обращенность к”, “направленность на”, – одним словом, интенция»102. Все эти модусы Sorge мы передаем понятием отношение-к. Неравнодушность человеческого способа присутствия в мире, согласно Марксу, фундируется в том, что человек является, прежде всего, природным существом. В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс писал: «Человек является непосредственно природным существом. В качестве природного существа, притом живого природного существа, он, с одной стороны, наделен природными силами, жизненными силами, являясь деятельным природным существом; эти силы существуют в нем в виде задатков и способностей, в виде влечений; а с другой стороны, в качестве природного, телесного, чувственного, предметного существа он, подобно животным и растениям, является страдающим, обусловленным и ограниченным существом, т. е. предметы его влечений существуют вне его, как не зависящие от него предметы; но эти предметы суть предметы его потребностей.… Быть чувственным, т. е. быть действительным, это значит быть предметом чувства, быть чувственным предметом, т. е. иметь вне себя чувственные предметы, предметы своей чувственности. Быть чувственным значит быть страдающим [Sinnlich sein ist leidend sein]. Поэтому человек как предметное, чувственное существо есть страдающее существо [leidenschaftliches Wesen]; а так как это существо ощущает свое страдание, то оно есть существо, обладающее страстью. Страсть [Die Leidenschaft, die Passion]103 – это энергично стремящаяся к своему предмету сущностная сила человека»104. Интересно отметить то, что марксово понятие страсти, чисто динамическое (как верно подметил Э. Фромм), сущностно соотносится с такими понятиями экзистенциальной философии и психологии, как Sorge, забота и Besorgen, беспокойство. 102

Там же. Обратите внимание: в оригинале Маркс употребляет здесь два немецких слова, обозначающих страсть, хотя в русском переводе стоит всего одно слово. Однако в связи с контекстом нашего рассмотрения следует отметить два момента. Во-первых, слово die Passion также используется для передачи страдательной семантики, например, в выражении страсти (страдания) Христовы – das Leiden [die Passion] Christi. Вовторых, слово die Leidenschaft является однокоренным со словом das Leiden – страдание. Такое положение дел заслуживает серьезного внимания, ибо только из адекватного понимания известного фрагмента «Парижских рукописей» становится понятным экзистенциальный характер философии Маркса. Вот этот фрагмент: «Быть чувственным значит быть страдающим. Поэтому человек как предметное, чувственное существо есть страдающее существо; а так как это существо ощущает свое страдание, то оно есть существо, обладающее страстью. Страсть – это энергично стремящаяся к своему предмету сущностная сила человека» (Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. // К. Маркс, Ф. Энгельс. Из ранних произведений. С. 631-632)/ [Немецкий оригинал: «Sinnlich sein ist leidend sein. Der Mensch als ein gegenständliches sinnliches Wesen ist daher ein leidendes und, weil sein Leiden empfindendes Wesen, ein leidenschaftliches Wesen. Die Leidenschaft, die Passion ist die nach seinem Gegenstand energisch strebende Wesenskraft des Menschen»]. 104 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 631-632. 103

45

Но человек  это не только природное существо. Он в первую очередь есть «человеческое природное существо, т.е. существующее для самого себя существо и потому родовое существо»105. Но такое самосознание [Eigenwelt] оказывается возможным только в совместной предметной деятельности (ибо предмет является «переносчиком» сознания в актах опредмечивания и распредмечивания), т.е. только в предметных отношениях с Другими [Mitsein, Mitwelt]106. Сугубо человеческим способом реализации неравнодушной связи с миром является отношение-к-другому. «Там, где существует какое-нибудь отношение», – пишет Маркс, – «оно существует для меня, животное не “относится” ни к чему и вообще не “относится”; для животного его отношение к другим не существует как отношение»107. Относиться это, значит, быть захваченным чем-то экзистенциально, что, в свою очередь, предполагает осознание самого себя, того, кто, будучи захваченным, относится к чему-то другому вне себя самого. Другое (будь то предмет нашей простой потребности или другой человек) – это то, что диалектически обнаруживает и выражает меня самого во внешней предметности, – только посредством Другого я становлюсь некоторым «Я» (Ichheit, Selbstheit). Только практическая связь Я и Другого является действительным основанием возникновения того, что Маркс называет «отношением». Для конституирования собственно человеческого отношения-к одной биологической основы рода недостаточно: неорганическая природа сниается (aufhebt) в природе живой, а последняя, в свою очередь, – в предметно-социальнодуховном108. Собственно говоря, только в совместно-раздельной деятельности и формируется особенность, от-дельность (in-dividuum) человека как субъекта. Всякая от-дельность (in-dividuum) с необходимостью предполагает стоящую за ней тотальность, тотальность, в которой данная от-дельность сущностно фундирована. Для Маркса это настолько очевидно, что он, мысля диалектически, абсолютно не приемлет ни индивидуализм, ни холизм коллективистского толка: для него «Я» всегда является выражением «Мы», а «Мы» – выражением совместно действующих «Я», ибо индивид и род (общество) диалектически неразрывны. «Поэтому, если человек есть некоторый особенный индивид и именно его особенность делает из него индивида и действительное индивидуальное общественное существо, то он в такой же мере есть также и тотальность, идеальная тотальность, субъективное для-себя-бытие мыслимого и ощущаемого общества, подобно тому как и в действительности он существует, с одной стороны, как созерцание общественного бытия и действительное пользование им, а с другой стороны – как тотальность человеческого проявления жизни»109. 105

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 164. Бинсвангер Л. Бытие-в-мире. – «КСП+ », М.; «Ювента», СПб (при участии психологического центра «Ленато», СПб), 1999. С. 264. 107 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 29. 108 Именно в этом смысле надо понимать слова Г. Лукача о том, что человеческое общество невозможно понять вне признания и понимания диалектического единства трех великих родов бытия. 109 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 591. 106

46

За всяким «Я» всегда стоит «мы»110, и поэтому Маркса нельзя обвинять в том, что он якобы противопоставил индивида обществу и считал, что общество является большей, более важной реальностью, чем индивид. Такое может утверждать только человек, совершенно не знающий текстов самого Маркса. В одном месте он прямо говорит: «Особенно следует избегать того, чтобы снова противопоставлять “общество”, как абстракцию, индивиду. Индивид есть общественное существо. Поэтому всякое проявление его жизни  даже если оно и не выступает в непосредственной форме коллективного, совершаемого совместно с другими, проявления жизни,  является проявлением и утверждением общественной жизни. Индивидуальная и родовая жизнь человека не являются чем-то различным, хотя по необходимости способ существования индивидуальной жизни бывает либо более особенным, либо более всеобщим проявлением родовой жизни, а родовая жизнь бывает либо более особенной, либо всеобщей индивидуальной жизнью»111. Более того, конституирование индивида – это не одномоментный акт спонтанного возникновения, а длительный исторический процесс развертывания коллективной деятельности: «человек обособляется как индивид лишь в результате исторического процесса»112. Для Маркса индивидуальное и общественное в человеке – диалектические, рефлектирующие друг в друге моменты совместной практической деятельности. Модус отношения-к, таким образом, оказывается атрибутом человеческого бытия-в-мире: относиться-к-другому значить быть человеком. Только такое экзистенциально захваченное бытие и можно считать проявлением человечности как таковой, базирующейся на практической основе выхода из простого природного существа (животного) во внешне-родовой мир других. «Я» конституируется только в этой практической трансценденции в социальную предметность, которая оказывается моим совместным миром с другими [Mitwelt], т.е. оказывается миром интерсубъективным. Более того, «… основным условием аутентичности», как замечает Е.Н. Осин, «является осознание, или открытость опыту внутреннему и внешнему, или чувствительность к самому себе, способность слушать себя. Это не абстрактнооторванный поиск чего-то в себе в противовес миру. Напротив. Человек слушает себя и переживает себя через мир… Человек способен пережить себя как субъекта только если он активно реагирует на внешний мир… Чем шире жизненный мир человека, чем богаче смыслы, которые он способен из него вычерпывать, чем больше того, что ему небезразлично, тем более аутентично его бытие»113. Каким же образом экзистенциальное отношение-к оказывается историчным? Выше мы видели, что историчность осуществляется в диалектике взаимодействия априорного и апостериорного универсумов. Но самое главное состоит в том, что 110

Ср.: Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 346. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 590-591. 112 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. I. С. 486. 113 Осин Е.Н. Аутентичность. [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://institut.smysl.ru/article/osin.php (проверено 20.01.2010). 111

47

весь этот диалектический процесс начинается в повседневности, вызывается к жизни обыденными непосредственными материальными интересами и потребностями, протекает через повседневные структуры человеческого бытия и, наконец, оседает в структурах повседневной деятельности и обыденного сознания, в структурах конкретного живого человеческого отношения-к. Феноменологически это отношение-к развертывается следующим образом: (1) сначала способ производства через структуры производства и воспроизводства непосредственного бытия задает общую модель, «парадигму» взаимоотношений, интеракций, которая господствует в данном типе социальной структуры в форме социального характера; (2) затем этот господствующий тип отношений реализуется в отношениях с вещами; (3) отношение-к-вещам, непосредственно фундированное в механизмах способа производства, постепенно «распространяется» на отношения между людьми; и, наконец, (4) на фундаменте всего предыдущего формируется определенный тип отношения-к-самому-себе. При этом, следуя марксовой методологии конкретно-исторического подхода к рассмотрению социального бытия, мы не должны приписывать свойства, характерные для более поздних эпох человеческой истории, эпохам, им предшествующим. Было бы, например, теоретически весьма «привлекательно» рассматривать первобытного или средневекового человека в качестве индивида, обладающего всеми существенными признаками человека современного и, исходя из такого рассмотрения, «интерпретировать» первобытную и средневековую историю, совершенно при этом упуская свойственные этим эпохам и людям, живущим в них, сущностные черты (что, впрочем, в философской, экономической и исторической науке встречается сплошь и рядом, – и это после работ Маркса и школы Анналов!). Так, например, нельзя сказать, что на самых первых стадиях возникновения Homo Sapiens человеческие существа были «субъектами», противостоящими «объектам». Конечно, в абстракции это сделать можно, но конкретно-исторический метод социального анализа от подобных абстракций отказывается. Это полностью относится и к проблеме отношения человека к природе. Дело в том, что всякое отношение, в котором человек как-то, каким-то образом относиться-к, фундируется в конкретном способе человеческого бытия, т.е. в конкретной форме человеческой деятельности, посредством которой люди производят и воспроизводят свое наличное присутствие. Постольку же, поскольку природа (вместе с трудом) является условием такого бытия, то практическое и теоретическое отношение к ней формируется в конкретных формах человеческого праксиса. Поэтому базисом, на котором вырастают эти отношения-к, является способ наложения праксиса на природу, т.е. механизм формирования Umwelt, окружающего природно-предметного мира. То, как производится этот предметный мир, с необходимостью накладывает отпечаток на отношение к самой этой произведенной предметности. Почему? Да потому что в предметности 48

экстериоризированы сами люди: предметы  это зеркала, в которых отражаются люди, схваченные в своих собственных потребностях. Но производство предметного мира с необходимостью детерминирует и возникновение конкретных взаимосвязей, отношений между совместно действующими индивидами, т.е. производство формирует совместный-мир-сдругими, Mitwelt. Содержание этих связей-с-другими определяется именно структурами производства и уже произведенной предметности, т.е. цепочками имманентного функционирования отсыланий-к в структурах Umwelt. Маркс прямо пишет, что «экономические эпохи различаются не тем, чтò производится, а тем, как производится, какими средствами труда. Средства труда не только мерило развития человеческой рабочей силы, но и показатель тех общественных отношений, при которых совершается труд»114. Эти средства  орудия труда,  а также уровень их развития играют фундаментальную роль в процессе конституирования социальной реальности и ее специфических черт115. То, каким образом люди производят и воспроизводят свою собственную жизнь посредством совместной деятельности, детерминирует «их определенный образ жизни. Какова жизнедеятельность индивидов, таковы и они сами. То, что они собой представляют, совпадает, следовательно, с их производством  совпадает как с тем, что они производят, так и с тем, как они производят. Что представляют собой индивиды,  это зависит, следовательно, от материальных условий их производства»116. Так, например, охота и собирательство в эпоху палеолита дают нам один тип взаимоотношений между людьми; появление рыболовства в постледниковый период в мезолите серьезно изменяет первобытную «экономику» (материальное производство), а вместе с ней и соответствующий образ жизни, и тип общения между людьми; еще более радикально изменяет все эти структуры переход от присваивающего типа хозяйства к хозяйству производящему в эпоху неолита, что в структурах Mitwelt находит свое выражение в появлении разделения труда и т.д. Именно в этом смысле мы говорим, что деятельность по производству и воспроизводству бытия в конкретных условиях определяет сначала отношения с 114

Маркс К.., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 191. Карл Ясперс, анализируя марксистское учение о технике, напротив, акцентуировал внимание на том, что производится: «Однако решающим для сознания всех трудящихся субъектов является, что они производят, для какой цели, по какой причине и как это отражается в сознании каждого трудящегося» (Ясперс К. Смысл и назначение истории. – М., 1994. С.124). Нам представляется, что оба эти момента важны в равной степени для конституирования конкретного общества: техника определяет способ производства, вещи – культурную уникальность. Джонатан Вольф, автор статьи о Марксе в Stanford Encyclopedia of Philosophy, вслед за Г.А. Когеном считает, что базисной является технология, фундированная в человеческой рациональности. Так, он пишет: «Движущей силой истории, согласно когеновской реконструкции Маркса, является развитие производительных сил, наиболее важной из которых является технология. Но что движет ею? В конечном счете, по мнению Когена, – человеческая рациональность» (перевод наш, – ПНК). См. также: Cohen, G.A. Karl Marx's Theory of History: A Defence (2nd ed.). – Oxford, Oxford University Press, 2000. 115 Человек эпохи мобильных телефонов – совсем другой человек, нежели индивид эпохи телефонов стационарных, не говоря уже о людях эпохи без-телефонной. При этом сами телефоны даже не «орудия труда», а всего лишь средства коммуникации. Тем не менее, они хорошо иллюстрируют мысль Маркса. 116 Маркс К.., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 19.

49

природой и производимой предметностью, а затем (вернее: параллельно с ними)  взаимоотношения между индивидами, участвующими в этом производстве. В силу же того, что человек у Маркса понимается не просто как замкнутое в себе телесно-духовное существо, а как открытое миру диалектическое единство субъекта и объекта, положенное в их общественных отношениях, то эти отношения, обнаруживающие себя в структурах Umwelt и Mitwelt, с необходимостью репрезентируются, интериоризируются и воспроизводятся (с учетом апперцептивных коннотаций и социальных статусов) во внутренних психических структурах индивида, формируя его собственный Я-мир [Eigenwelt]. А коль скоро этот мир конституируется из совместной деятельности людей, которая является способом человеческого бытия, то значит, Eigenwelt действительно оказывается ни чем иным, как интериоризированным (и, соответственно, осознанным или неосознанным117) общественным бытием. Здесь речь идет о феномене, который выше мы назвали социальным аспектом экзистенции. Нечто подобное можно увидеть в том, что Эрих Фромм назвал социальным характером. Однако различие между этими двумя весьма схожими явлениями заключается в том, что Э. Фромм подчеркивает функциональный момент Eigenwelt (структура социального характера определяет то, как должны вести себя индивиды, чтобы общество не впало в состояние тотальной аномии, сохраняло известный порядок даже при наличии внутренних антагонизмов, и нормально воспроизводило самое себя). Мы же в социальной стороне экзистенции подчеркиваем эмоциональный момент отношения людей к миру. § 2. Понятие ценности Движение от субъекта к объекту и от объекта к субъекту идет как постоянное возникновение и разрешение противоречия между ними в материальной и идеальной сферах. Это движение, от коллизий и антагонизмов которого, связанных со структурой субъекта, мы пока отвлекаемся, порождает единство (включающее противоположность) субъекта и объекта, общества и природы, имеющееся в промышленности. Орудия труда, производительные органы общественного субъекта в целом – показатель его развития и тем самым показатель степени освоения природы, превращения ее в объект практического действия. Категории, понятия вообще, будучи отражением мира, являются ступеньками выделения человека из природы. Учитывая это, следует признать, что взаимодействие субъекта и объекта, помимо практического и познавательного аспектов, имеет еще один аспект, выявляющий как бы механизм связи практического и познавательного 117

Следует обратить особое внимание именно на этот момент бессознательного у Маркса, ибо для его социальной психологии большую роль играют как раз-то неосознаваемые людьми мотивы их собственной деятельности. В этом смысле Маркс мог бы считаться первооткрывателем бессознательного в его асексуальных формах. Впрочем, учение о бессознательном еще ранее мы находим уже, например, у Б. Спинозы.

50

взаимодействия субъекта и объекта, а именно ценностный аспект. Попытаемся кратко рассмотреть этот аспект человеческого бытия. В силу того, что человеческое бытие представляет собой деятельность, то и ценность, понимаемая в качестве одного из аспектов человеческого способа присутствия в мире, должна рассматриваться сквозь призму праксеологического подхода. Человеческая деятельность своим движущим источником имеет потребность118, под которой понимают «свойство субъекта, раскрывающееся в его отношении к необходимым условиям существования, или, конкретнее, свойство нуждаться в определенных условиях своего существования в мире… Такая наиболее общая характеристика потребностей позволяет нам утверждать, что они являются необходимым функциональным моментом любой из форм человеческой деятельности. Можно смело утверждать, что “беспотребностной” или “внепотребностной” деятельности людей попросту не существует: все, что мы делаем, мы делаем ради какой-то из своих многочисленных и многообразных потребностей, стремясь к тому, что нам необходимо для существования в природной и социальной среде»119. Постольку, поскольку человек есть диалектическое единство субъективного и объективного (природно-предметно-социального) бытия, как это было показано выше, то значит, что в качестве имманентных потребностей Homo Sapiens как социального существа, выступают не только сугубо физиологические потребности, но и потребности, детерминированные структурами социального бытия. Ясно, что базисными потребностями для любой живой сущности всегда выступают витальные потребности, но для человека не менее витальными выступают также потребности социальные и духовные. Это связано с тем, что Homo Sapiens может стать человеком только в обществе, бытие которого фундируется не только в физическом поддержании состояния наличного присутствия, но и в собственно совместном бытии, которое выражается в интерсубъективной связи между индивидами и социальными группами, которые (интерсубъективные связи и отношения), в свою очередь, сущностно связаны с духовным, знаковым, символическим и т.д. общением индивидов. Чтобы стать человеком в подлинном смысле этого слова, Homo Sapiens нуждается во всей полноте подлинно человеческого бытия, которое включает в себя природу, культурную предметность, социальность, совокупность всех общественных отношений, духовность. Для примитивного животного такой полноты не нужно: чтобы муха стала подлинной мухой, ей достаточно просто-напросто родиться и существовать по закономерностям, предписанных ей природой и заложенных в ней генетически, априорно,

118

«Потребность – это… испытываемая человеком нужда в чем-то, лежащим вне его; в ней проявляется связь человека с окружающим миром и его зависимость от него» (Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. М., 1946. С. 623). 119 Момджян К.Х. Введение в социальную философию. Раздел 4, гл. 2, § 3.

51

сущностно120. Муха сразу же рождается мухой и ею остается в течение всей свой жизни. Более высшие животные уже требуют научения, которое обнаруживает себя в игре, например, котят, которые тем самым учатся быть взрослыми особями. Но даже при этом необходимом моменте животной «социализации», животное, живущее среди представителей другого биологического рода, все равно становится как представитель своего собственного рода. Для становления человеческого существа животной игры оказывается совершенно недостаточно, ибо само по себе человеческое есть результат не биологического, а социокультурного становления. Это связано с тем, что человечность человека не заложена в нас априорно, а существует в виде внешней предметности, созданной другими людьми. Использование этой предметности в нашей деятельности осуществляется посредством распредмечивания, в процессе развертывания которого мы в своих физических действиях и действиях репрезентирующего эти физические действия сознания воспроизводим сознательную деятельность других людей, застывшую, овеществленную в этих предметностях. Таким образом, чтобы стать человеком, человеческому существу надо не просто родиться (подобно мухе), не просто в игровой активности научиться поведенческим реакциям своего вида (подобно кошке), но в своей собственной деятельности воспроизвести человечность, овеществленную в предметном мире и мире общественных отношений, и тем самым интериоризировать ее с себя самого. Именно отсюда и возникает такой интересный феномен, как превращение изначально, бытийно «вторичных» потребностей в потребности фундаментального плана. Речь идет о том, что для становления человеческого существа духовные и экзистенциальные потребности121 становятся не просто инструментальными или нормативными, а сущностными и даже объективными. К.Х. Момджян пишет: «Нет спору, человек, как и всякое живое существо, обладает набором потребностей, определяемых природой его организма, – т.е. потребностей пить, есть, дышать, спать, вступать в половые связи и пр. Однако подобные организмические потребности отнюдь не исчерпывают всего того, что необходимо людям для существования в качестве социальных существ. Такой необходимостью, к примеру, являются для человека получение и трансляция знаний, без которых невозможно его выживание в среде — невозможно создание тех предметов, с помощью которых удовлетворяются те же организмические потребности (пища, одежда, жилье и пр.). Необходимым условием существования людей, т.е. предметом потребности, является взаимодействие и взаимная помощь, т.е. кооперация и координация совместных усилий, порядок и безопасность, и многое, многое другое… В самом деле, мы знаем, что во всех без исключения обществах люди должны думать о хлебе насущном, поскольку потребность есть и пить присутствует у любого человека независимо от его вероисповедания, политических убеждений, эстети120

В этом отношении правы философско-антропологические эссенциалисты. Изначально возникающие как всего лишь нуждаемость в поддержании стабильности племени и т.д., т.е. носившие чисто инструментальный и нормативный характер. 121

52

ческих пристрастий и прочих состояний сознания. Очевидно, что наличие подобной потребности определяется отнюдь не желаниями людей, а физиологическими характеристиками нашего организма, который представляет собой систему открытого типа, нуждающуюся в постоянном энергетическом питании, получаемом из среды существования. Конечно, то, что человек ест, сколько и как он ест, во многом определяется шаблонами культуры и личными склонностями людей, т.е. состояниями общественного и индивидуального сознания. Более того, усилием воли человек может вовсе отказаться от еды, обречь себя на голодную смерть. Но все это не значит, что человек вправе решать, иметь ему потребность в еде или не иметь, что он может произвольно отказаться от нее, сказать себе: с завтрашнего дня я свободен от необходимости есть. Ясно, что сознание может “освободить” нас от этой потребности только вместе с жизнью, необходимым внутренним условием которой она (потребность) является. Мы видим, что выбор в пользу жизни, произведенный человеком, заставляет его подчиняться определенным правилам, которые уже не зависят от сознания, установлены вовсе не волей людей. Принципиально важно то, что эти истина распространяется не только на «желудочные» надобности людей, но и на всю систему потребностей; определяющих природу человека как социокультурного существа. Тот же самый выбор в пользу жизни заставляет людей считаться с объективной необходимостью выработки, усвоения и передачи информации. И эта потребность не может быть “отменена” сознанием — напротив, она неуклонно и постоянно давит на него, заставляя людей независимо от их желания и воли прибегать к тем или иным формам ориентационной деятельности в природной и социальной среде. Аналогичным образом люди ничего не могут поделать с потребностями поддержания порядка и обеспечения безопасности, вытекающими из способа их совместной жизни, и этот факт обуславливает объективно необходимое существование институтов власти в любом обществе и во все времена, каким бы ни было субъективное отношение людей к этому тяжелому бремени. Такая же первичность и независимость от воли людей характеризует существование не только “дефициентных”, но и “бытийных” потребностей людей. Нравится нам это или нет, но условия коллективной жизни закладывают в каждом живом человеке потребность в самоидентификации и самоутверждении, в какой бы своеобразной и даже причудливой форме ни пытались мы удовлетворить эту потребность (расплачиваясь наркоманией, алкоголизмом и душевными болезнями за неудачу такого удовлетворения). Спросим себя: чем определяется уникальная “живучесть” религии, заведомая безуспешность любых попыток ее насильственного подавления? Разве не тем, что религиозная вера отвечает особым “экзистенциальным” потребностям человека, устройству его души, нуждающейся в поддержке и утешении, – устройству, которое зависит от воли людей не в большей степени, чем темперамент, с которым они приходят в мир? Итак, мы можем утверждать, что люди не выбирают себе ни физиологических, ни социальных, ни духовных потребностей, – они предписаны человеку его “родо53

вой природой”, с которой сознание должно считаться как с непреложной данностью. Именно эти потребности людей, с которыми они рождаются или которые прививает им способ общественной жизни, являются наиболее глубокими причинами человеческой деятельности. Иными словами, они выступают как “первопричины” деятельности, которые предпосланы ее “целевым причинам”, т.е. стоят за желаниями и стремлениями людей, определяют их, “давят” на сознание, ориентируют его в нужном для себя направлении, заставляют делать то, чего порой не хотелось бы делать вовсе»122. Итак, мы видим, что потребности лежат в основе человеческой деятельности, являются ее движущей силой. В силу же того, что социальное бытие представляет собой развертывание совместной человеческой деятельности, которая с необходимостью включает в себя такие виды деятельности, как материальную и духовную, поэтому для того, чтобы существовал человек и существовало общество123, необходимо удовлетворять все эти фундаментальные (и материальные, и духовные) потребности: материальная деятельность воспроизводит физическое существование социума (базис), духовная деятельность воспроизводит духовное существование (надстройку и общественное сознание), которые (базис, надстройка и общественное сознание) являются необходимыми моментами, сторонами социального бытия, так как без базиса нет наличного бытия людей, а без сознания нет бытия индивидов как людей. Потребности удовлетворяются в процессе «присвоения», потребления, освоения и т.д. определенных явлений материального и духовного бытия, обладающих способностью удовлетворять соответствующие потребности. Такие явления называются предметами, или объектами потребности. Индивиды или социальные группы, которые используют данные объекты для удовлетворения своих потребностей, оказываются субъектами данного деятельностного отношения. Рассмотрим это отношение более подробно. У субъекта имеется потребность в пище, которая выражается в чувстве голода. Эта нужда заставляет индивида «выходить» из самого себя во внешний мир и искать объекты, способные удовлетворить эту конкретную потребность. Песок и камни на дороге для этого не годятся. Почему? Да потому что они не обладают необходимыми свойствами, которые только и делают объект способным удовлетворять конкретную потребность. Чтобы утолить голод, необходимы объекты, обладающие свойствами продуктов питания. Только наличие этих свойств и делает их релевантными, значимыми для удовлетворения именно этой потребности. Для голодного человека, ищущего пищу, камни, лежащие на дороге, не представляют никакого интереса, хотя в другом отношении они такой интерес могут представлять, если у этого человека появится потребность в этих камнях и они будут обладать свойствами, которые сделают эти камни способными эту потребность удовлетворить. 122 123

Момджян К.Х. Введение в социальную философию. Раздел 4, гл. 2, § 3. Их бытие взаимно определяет бытие друг друга: без индивида нет общества, без общества нет индивида.

54

Итак, мы видим, что в процессе потребностной субъект-объектной связи для субъекта оказываются важны, значимы определенные свойства объекта, используя которые субъект удовлетворяет свои потребности. Такие значимые свойства объектов и сами эти объекты, обладающие такими свойствами, и в обыденной жизни, и в философии принято называть ценностями. Важно понимать, что сами по себе объекты и их свойства не являются значимыми, ибо свойство «быть значимым», «иметь значение» возникает, конституируется только в отношении субъекта и объекта. Собственно ценностью нечто становится только тогда, когда оно вступает в функциональное отношение значимости, став в каком-либо отношении значимым для субъекта. «Можно сказать, что везде, где есть функция, выполняемая той или иной структурой, это означает, что некоторая структура стоит в особом отношении значимости для процессов, протекающих на тех или иных уровнях организации организма, или на уровне организма как целого… Но и (и это главное) в том, что «понятие “ценность” вообще исходно выражает собой некоторое специфическое отношение, а именно отношение значимости свойств одного объекта для успешного функционирования другого… Ценности – это не объекты и не качества, а отношения, и любой объект (потенциально любой объект во Вселенной) автоматически становится ценностью, вступив в отношение значимости, став в каком-либо смысле “значимым” для другого объекта, например для человека»124. Более того, нечто обретает свою значимость (ценность) для субъекта не просто в своей функциональной способности удовлетворять те или иные потребности субъекта, но только тогда, когда это нечто втянуто в человеческую деятельность125. Известно, что свойства вещей обнаруживаются как в отношениях вещей друг к другу, так и в отношениях их к субъекту действия и познания. Методологически важно иметь в виду следующее положение: «Отношение одной вещи к другой есть отношение этих двух вещей между собой, и о нем нельзя сказать, что оно принадлежит той или другой из них. Способность вещи есть, наоборот, нечто внутренне присущее вещи, хотя это внутренне присущее ей свойство может проявляться только в ее отношении к другим вещам. Так, например, способность притягивать есть способность самой вещи, хотя эта способность остается “скрытой”, пока налицо нет таких вещей, которые могли бы быть притянуты»126. Другой важный аспект всякой ценности как значимости объекта для субъекта состоит в ее содержательном отношении. Дело в том, что ценностью является то, что нас не оставляет равнодушными в определенном отношении. Все то, что 124

Борзенков В.Г. Жизнь и ценности. К обоснованию современного натурализма // Сборник. Жизнь как ценность. – М., 2000. 125 «Деятельность всегда регулируется определенными ценностями и целями. Ценность отвечает на вопрос: “для чего нужна та или иная деятельность”. Цель – на вопрос: “что должно быть получено в деятельности”. Цель – это идеальный образ продукта. Она воплощается, опредмечивается в продукте, который выступает результатом преобразования предмета деятельности» (Степин В.С., Горохов В.Г., Розов В.А. Философия науки и техники. Раздел I, глава 1). 126 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. III. С. 143.

55

никоим образом не захватывает нас в нашем бытии, все то, мимо чего мы проходим равнодушно, что не касается нас, – все это в ценностном, аксиологическом смысле является безразличным, неценностным. Древние греки такие феномены называли термином ἀδιάφορα (безразличное, ценностно нейтральное). Поэтому ценным в смысле «значимым» мы считаем не только нечто положительное, но и отрицательное, ибо оно также задевает нас, не оставляя равнодушными. Так, например, страх является отрицательной эмоцией, радость – положительной. Это различение происходит потому, что обе эти эмоции являются для нас значимыми: к одной мы стремимся, другой избегаем, одну объявляем положительной значимостью, другую – отрицательной. Если бы страх не был для нас значимым, то мы вообще бы о нем не говорили. Но если речь все-таки идет, то это простонапросто означает, что данный феномен нас задевает, не дает нам покоя, тревожит нас, экзистенциально захватывает наше существо. Именно в этом смысле негативное оказывается значимым. Так, когда мы видим несправедливость, когда здоровый пьяный мужик бьет на улице женщину или ребенка, – мы не проходим мимо, а если и проходим, чтобы самим не попасть под горячую руку, то хотя бы в душе возмущаемся происходящему. Мы не остаемся равнодушными. Т.е. моральное и физическое зло вызывает в нас реакцию, что свидетельствует о том, что мы уже захвачены чем-то, обратили на это внимание. Значит, это точно не ἀδιάφορα. Некоторые исследователи считают, что ценностями надо считать только положительные значимости127. Но, на наш взгляд, эти исследователи впадают в ошибку использования обыденных представлений в философском смысле. Дело в том, что только в повседневном языке слово «ценность» означает нечто положительное, так как оно связано с такими коннотациями, как дорогой, недешевый, ценный (опять-таки в смысле некоторой дороговизны). Но, с философской точки зрения, ценность есть просто значимость, а это значит, что и нечто отрицательное, например, смерть, горе, предательство не оставляют нас равнодушными, вызывая отторжение. Например, в сфере искусства отрицательный герой – это элемент, момент литературного или кинематографического произведения. И если рассматривать все это произведение как эстетическую ценность, то с необходимостью в эту ценность будет включен и отрицательный герой. В философском (а не обыденном, повседневном) плане следует заметить, что если субъект проявляет интерес к чему бы то ни было (например, к трупам кошек или испражнениям, валяющимся на улице), значит, это ему зачем-то нужно128, так как это нечто удовлетворяет какую-то сознательную или бессознательную потребность данного субъекта. А если нечто (объект) что-то значит для субъекта, то оно – ценность. 127

См.: Анисимов С.Ф. Духовные ценности: производство и потребление. – М.: Мысль, 1988. С. 40-42; Алексеев, Панин. Философия. М., 128 Даже чисто в психологическом или психиатрическом смысле (например, при некрофилической акцентуации характера).

56

Попробуем разобрать какой-нибудь пример с наличием отрицательной значимости (ценности), чтобы наглядно продемонстрировать нашу позицию в этом вопросе. В силу того, что все в человеческом бытии является либо деятельностью, либо какой-то стороной деятельности, либо результатом деятельности, то и ценностное отношение надо рассматривать именно в этом ключе. Например, субъект А просто так, без всякой причины избивает субъекта В. Я в качестве наблюдающего это событие субъекта совершаю определенную деятельность морального характера, когда прохожу мимо дерущихся и обращаю внимание на них, оценивая наблюдаемое негативно129. Структура этой моей деятельности такова:  в качестве субъекта деятельности выступаю я сам;  объектом является само событие с участвующими в нем индивидами;  потребность – оценить действия А в отношении В;  цель – оценить и вынести моральное суждение;  средство – моя способность оценивать социально-значимые события посредством моих моральных представлений в соответствии с которыми я осуществляю свою оценку;  работа – оценивание;  результат – мое моральное суждение в виде осуждения действий А как морального зла, а также мои дальнейшие действия, обусловленные этой оценкой. Это – всего лишь формальная структура моей деятельности в данном случае, особенно в отношении потребности и связанной с ней цели, которая не сводится к простой оценке действий А в отношении к В. Более глубинный слой этого ценностного отношения состоит в том, что в своей оценочной деятельности я стремлюсь, по крайней мере, еще и:  к индивидуальной нравственной успокоенности, что вот мол я осудил А и, тем самым, выступил (и для себя самого и для окружающих, если мое осуждение было произнесено вслух) в качестве «хорошего», милого, доброго и светлого;  к тому, что своим осуждением я как бы показываю, что, с одной стороны, я сам так никогда поступать не буду, а, с другой, – чтобы и со мной, в свою очередь, так не поступали, т.е. латентно ввожу категорический императив;  и, наконец, к тому, чтобы исполнилось мое явное или неявное желание, соответствующее моему социальному идеалу, – чтобы никто никогда не бил другого просто так, как это сделал подонок А с В.

129

Здесь еще раз обратим внимание читателя на сам факт обращения внимания: я в силу каких-то внутренних или внешних побуждений фиксирую свое внимание именно на этом событии, а не на других явлениях, происходящих в этот же самый момент рядом со мной. Конечно, все можно объяснить нестандартностью самого этого события в структуре нашей повседневности, но и такое объяснение имманентно указывает на то, что мы оказываемся захваченными не-обыденностью.

57

Таким образом, явно отрицательные действия А, во-первых, заставили меня обратить на них внимание, т.е. захватили меня, оказались не-ἀδιάφορα; во-вторых, они значимы для меня не только сами по себе, а в том смысле, что они удовлетворяют мою потребность и в осуждении подобного скотского поведения, и в необходимости моей морализующей деятельности, проделывая которую я духовно наслаждаюсь, хотя внешнее это обнаруживает себя в форме моего негодования действиями А. «Красота является ценностью в силу того, что рядом с ней существует безобразие, а нравственный поступок ценен именно потому, что существует реальная возможность противоположного ему поступка»130. Вообще добро/зло и т.д. суть категории, которые имеют парный характер, и если «добро» считать ценностью, то и «зло» по этой логике должно обладать тем же самым категориальным статусом ценности131. Аксиологически ценное – это любая значимость для человека, положительная или отрицательная. Поэтому, ценность можно в самом широком смысле определить как положительную или отрицательную значимость явления (объекта) в его отношении к субъекту 132. Из этого анализа и определения становится ясным, что ценности конституируются и существуют не в субъекте и не в объекте, т.е. являются не содержанием сознания субъекта и не самими предметами и их свойствами, но возникают только в праксеологической, деятельностной связи субъекта и объекта, конституируются в субъект-объектном отношении. И.С. Нарский замечает: ценности «не существуют как некие объективные предметы; их существование не сводится, однако, к к психическому их переживанию субъектом. Ценности существуют диспозиционно, а их роль исполняют социальные отношения, социальные и личностные состояния и свойства. Это решение вопроса противоположно как объективно- и субъективно-идеалистическим, так и метафизически-материалистическим теориям ценностей»133. 130

Смоленцев Ю.М. Мораль и нравы: диалектика взаимодействия. – М.: Изд-во МГУ, 1989. – С. 23. Впрочем, весь этот спор о том, являются ли отрицательные значимости ценностями или нет есть спор метафизический. Самое главное не он, а внутренний анализ самого содержания этих значимостей и установление их «этиологии». 132 Ср.: «Ценность, термин, широко используемый в философской и социологической литературе для указания на человеческое, социальное и культурное значение определенных явлений действительности. По существу, все многообразие предметов человеческой деятельности, общественных отношений и включенных в их круг природных явлений может выступать в качестве «предметных ценностей» или объектов ценностного отношения, т. е. оцениваться в плане добра или зла, истины или неистины, красоты или безобразия, допустимого или запретного, справедливого или несправедливого и т.д.; подобные оценки иногда могут быть шкалированными (отмечающими различные уровни соответствующего качества). Способы и критерии, на основании которых производятся сами процедуры оценивания соответствующих явлений, закрепляются в общественном сознании и культуре как «субъектные ценности» (установки и оценки, императивы и запреты, цели и проекты, выраженные в форме нормативных представлений), выступая ориентирами деятельности человека. «Предметные» и «субъектные» ценности являются, т. о., как бы двумя полюсами ценностного отношения человека к миру» (Дробницкий О.Г. Ценность // Большая советская энциклопедия). 133 Нарский И.С. Диалектическое противоречие и логика познания. – М., 1969. С. 225. 131

58

Отношение субъекта к объекту содержит подвижные границы «втягивания» природы в сферу преобразовательной деятельности субъекта. Эти границы, мера освоения природы, и образуют, по нашему мнению, ту сторону практического взаимодействия, которая может быть названа ценностным отношением: предметы, преобразуемые практически, выступают реально в качестве ценностей, носителей ценностных свойств, которые и раскрываются в отношении к субъекту. «… Ценностное отношение может существовать лишь с того момента, когда данный предмет вовлекается в человеческую деятельность, в структуру ее разнообразных отношений. Только в человеческой деятельности ценность получает свое актуальное существование… Но поскольку безусловной предпосылкой такой актуализации является наличие у предмета определенных свойств, постольку можно говорить о потенциальной ценности, т.е. ценности, которая, говоря словами К. Маркса, еще не “распредметилась” для человека и его практики, не стала реальной ценностью»134. Вещество природы приобретает ценностные свойства в процессе его практического преобразования. Так, «свойства магнита притягивать железо стало полезным лишь тогда, когда при помощи его была открыта магнитная полярность»135. Или «энергия расщепления атомного ядра существовала в природе всегда, и в то время, когда люди не имели о ней понятия и никак ее не использовали. Лишь во второй половине нынешнего столетия [ХХ-го] атомная энергия была включена сначала в познавательную, а потом и в производственную деятельность людей, с ее помощью стали удовлетворяться определенные общественные потребности, она стала актуальной ценностью, приобрела практическое значение»136. Итак, определенные свойства объектов в их отношении к субъекту, в их взаимодействии с нуждающимся субъектом, проявляются в качестве способных удовлетворять ту или иную потребность субъекта. Эти полезные, значимые-длясубъекта объекты или их свойства, являющиеся объективной основой и предпосылкой ценности, становятся таковой только в практическом взаимодействии с субъектом. В процессе этого практического взаимодействия субъект «осваивает» объект для удовлетворения своей потребности, и в зависимости от того результата, которым завершится это «освоение» [Aneignung], субъект оценит этот объектценность. Если, например, пища не удовлетворит его чувство голода, оказавшись невкусной до несъедобности, то оценка будет отрицательной. То есть положительная или отрицательная оценка ценности зависит от того, удовлетворяет или не удовлетворяет данный объект человеческую потребность, для удовлетворения которой он использовался («осваивался»). Ценностное отношение, ценностные свойства раскрываются идеально в виде оценок. Оценочное познание в отличие от содержательного отражает способность 134

Анисимов С.Ф. Духовные ценности: производство и потребление. – М.: Мысль, 1988. С. 47. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 44. 136 Анисимов С.Ф. Духовные ценности: производство и потребление. – М.: Мысль, 1988. С. 47. 135

59

материальных и духовных продуктов деятельности общества удовлетворять материальные и духовные потребности людей. Оценка в исходном пункте фиксирует пользу, вред, нейтральность объектов на основе их содержательного знания, а поэтому прямо или косвенно составляет нечто единое с содержательным знанием, образует момент всякого отражения. Оценка, раскрывающая значение материальных и духовных образований для субъекта, отражает потребности субъекта. Под оценкой в философии в самом широком смысле этого понятия понимают определение субъектом социальной или индивидуальной значимости явлений для его жизни и деятельности137. В структуре оценки надо различать три структурных момента: субъекта оценки, объект оценки и основание оценивания. Для того, чтобы пояснить внутреннюю структуру и механизм действия ценностного отношения, разберем какой-нибудь конкретный случай. Скажем, субъект нуждается в каком-нибудь питьевом сосуде, стакане, для того чтобы посредством его удовлетворить жажду (потребность в питьевой воде). Но в данной ситуации (допустим, что субъект находится в лесу) у него нет ничего похожего на стакан под рукой. Он выбирает среди подручных вещей что-либо напоминающее по своей структуре стакан (камень или кусок дерева с достаточным углублением). В другой ситуации человек совершенно равнодушно прошел бы мимо этой природной вещи, но сейчас, в силу того, что эта вещь обладает необходимыми для удовлетворения потребности субъекта свойствами, она «втягивается» субъектом в его практику и в этом отношении с субъектом начинает обладать для субъекта потребительной стоимостью, полезностью, т.е. приобретает значение-для-субъекта, ценность. Таким образом, субъект осваивает (в данном случае освоение осуществляется в форме простого использования в качестве средства, орудия деятельности) предметность, функционально используя ее для сознательного удовлетворения своей потребности. В зависимости от результата своей деятельности, субъект в конце концов объявляет предмет «хорошим» или «плохим» заменителем стакана, т.е. производит оценку этой вещи в качестве положительной или отрицательной ценности 138. Как мы видим, ценностное отношение представляет собой субъект-объектное отношение, в рамках которого субъект посредством своих сознательных или 137

Бучило Н.Ф., Чумаков А.Н. Философия: Учебное пособие. М., 2001. С. 372. Ср.: ОЦЕНКА , в философии – отношение к социальным явлениям, человеческой деятельности, поведению, установление их значимости, соответствия определенным нормам и принципам морали (одобрение и осуждение, согласие или критика и т. п.). Определяется социальной позицией, мировоззрением, уровнем культуры, интеллектуального и нравственного развития человека. С другой стороны, учет мотивов, средств и целей действия, его условий, места в системе поведения личности – необходимое условие правильной оценки этого действия (БЭС). 138 «… В тех случаях, когда потребность субъекта удовлетворяется автоматически, сама по себе, ценностное отношение не возникает» (Смоленцев Ю.М. Мораль и нравы: диалектика взаимодействия. – М.: Изд-во МГУ, 1989. – С. 23). Так, например, когда мы дышим необходимым для нас воздухом, удовлетворяя потребность в дыхании, мы сам по себе воздух в качестве ценности не рассматриваем.

60

бессознательных, индивидуальных или социальных потребностей оказывается «захваченным» тем или иным явлением или его свойством. Собственно говоря, все человеческое существование представляет собой какое-либо отношение. Выше мы рассмотрели некоторые из этих отношений (онтологическое взаимодействие субъекта и объекта, праксеологическое отношение, социальные отношения и конкретно-историческое изменение их содержания, взаимодействие человеческого общества с природой), в данном же разделе будут исследованы специфически человеческие формы отношения-к, а именно – гносеологическое, эстетическое, этическое и экзистенциальное. В самых общих чертах эти формы отношения человека-к-миру воспроизводят классическую схему Истина – Добро – Красота, которая венчается экзистенциальным вопрошанием о самом себе, т.е. вопросом о смысле жизни. § 3. Эстетическое отношение В ходе своего развертывания человеческая деятельность, ее результаты и состояния со временем приобретают еще одно экзистенциальное, внутреннее, духовно-субъективное измерение: те или иные аспекты деятельности начинают субъекту либо нравиться, либо не нравиться. В силу же того, что феномен нравится-нечто фундирован в человеческой чувственности139, то такое отношение называется отношением эстетическим140. Если моральные, а затем и правовые, нормы формируются как регулятивы совместной деятельности в целях имманентных скоб, сцепляющих социальность в единое целое, и не позволяющих носителям девиантного поведения разрушить естественные для данного типа общественной системы социально-структурные связи, то эстетические формы, также возникая из человеческого праксиса, тем не менее, имеют несколько иную природу. Поясним о чем, собственно, идет речь. Выше мы говорили, что предметный праксис представляет собой диалектику процедур опредмечивания и распредмечивания, Äußerung и Aneignung в процессе развертывания которых «мое», «внутреннее» сначала становится «внешним», принадлежащим предметности, а затем – «внутренним» достоянием другого, который практическим (физическим или духовным) образом использует созданный мною предмет. Предметность, таким образом, имманентно связывает индивидов друг с другом в интерсубъективной связи. Но в этой интерсубъективной сущности предметности кроется еще один важный момент, о котором мы также говорили в разделе, посвященном философской 139

Греч. αἰσθημα – чувство, чувствование, ощущение, понимание; αἰσθησις – чувство, чувствование; αἰσθητικός – чувствующий, ощущающий; чувственно воспринимаемый, чувственный. 140 Категорию эстетическое часто отождествляют с категорией художественное, что делать неправомерно, так как категория эстетическое является метакатегорией, а художественное – ее видовым понятием. В данном разделе мы рассмотрим только лишь категорию эстетическое и то только в самых общих чертах.

61

антропологии: человеческое существо переживает свое отношение к предмету и, соответственно, свое отношение к другому человеку. Такое переживание, фундированное в процессах овнешнения и овнутривания [Äußerung и Aneignung] предметности было названо неравнодушностью, или симпатией (в смысле сострадания, со-переживания). Такого рода праксеологически-психический феномен свойственен только лишь человеческому существу. Существо этой сопереживающей природы человека [συμπάθεια] состоит в том, что в рамках того или иного отношения-к он способен быть захвачен объектом, захвачен иным. Захвачен в смысле эмоциональной захваченности, подобно тому, как у нас захватывает дух от созерцания грандиозных сооружений или природных стихий вроде грозы. Но экзистенциально нас захватывает многое. В чем же тогда состоит собственно специфика эстетической захваченности человеческой экзистенции? В первом приближении мы можем указать только на следующие важные моменты. Во-первых, проходя мимо обычного камня на дороге, мы не обращаем на него никакого внимания, но на красивую девушку или дохлую кошку, напротив, внимание обращаем. Почему это происходит? – Здесь можно предложить совершенно различные способы объяснения, среди которых сразу же в глаза бросаются следующие: камень – это привычное, следовательно, экзистенциальнозахватывающее конституируется своей не-привычностью, именно она-то и «выбивает» у нас почву из-под ног и заставляет обратить на себя внимание (красивых девушек и дохлых кошек не так часто можно встретить на улицах, как камни); в красивой девушке наше внимание привлекает симметричность ее фигуры, лица, плавность и грациозность движений, в то время как мертвая, разлагающаяся, кишащая червями кошка оказывается воплощением без-óбразности (в ней нет четкого образа, «идеи» в смысле Платона, она бес-форменна, а значит, и безóбразна, и безобрáзна), – таким образом, нас захватывает симметричность или, напротив, асимметричность, – они не оставляют нас равнодушными; эмоциональная захваченность может иметь своим источником и чисто сенсорные причины: в девушке нас привлекает аромат ее духов, а в кошке – отвратительный запах разложения, т.е. речь идет о сугубо чувственных модусах приятного и неприятного; исторические и культурные представления о норме и патологии: живое (девушка) рассматривается в качестве нормального состояния организма, а потому она вызывает положительные эмоции, мертвое (кошка) – это неестественное состояние живого, а потому к нему вырабатывается неприятие; В целом все эти теории чисто схематично можно разделить на две группы. Первая – «натуралисты» – считает, что прекрасное и безобразное существует в самой природе, например, в симметрии древесных листьев, строении тел животных, движении небесных светил, закатов и рассветов. Их лозунг: «Что естественно – то не безобразно». В этом отношении дохлую кошку можно рассматривать и как безобразное (лишенное жизни), и как прекрасное (естественное). Относительно краси62

вой девушки тезис «Что естественно – то не безобразно» можно истолковать софистически: естественное, природное – не-безобразно, т.е. прекрасно; красота девушки большей частью является следствием применения косметических средств, т.е. средств, с помощью которых человек искусственно украшает141 себя; следовательно, ее красота – не природная, не естественная, а искусственная; но, согласно принятому тезису, прекрасно только естественное, значит, с точки зрения положения «Что естественно – то не безобразно», девушка безобразна; мертвая, смердящая кошка же – это все-таки естественный феномен, протекающий в природе, а потому данная кошка – прекрасна. Вторая группа теорий – «антинатуралисты», «идеалисты» – считает, что в природе нет никаких прекрасных или безобразных форм, идей, ибо они суть понятия и содержатся только в сознании («душе») субъекта. Мертвая кошка, например, если она в своей форме выражает некоторую идею, может быть интерпретирована самым различным образом: она безобразна, ибо выражает идею и образ смерти и разрушения; но она и прекрасна в том смысле, что выражает идею жизни в противоположность смерти, показывая своим бездыханным тельцем нам, живущим, что мы-то еще счастливы только потому, что мы живы; она может всей своей разлагающейся плотью демонстрировать случайность и трагичность жизни, ибо смерть кошки наступила от наезда пьяного автомобилиста; более того, в созерцании мертвых тел (например, павших солдат на боле боя), могильных плит, траурных процессий, похоронных принадлежностей мы находим своеобразное очищение (катарсис), в результате которого возвышаем свой дух, также как и при прослушивании трагических и меланхоличных музыкальных произведений, – мертвое навевает философские мысли о преходящей сущности и тщетности бытия. Но как бы ни были увлекательны эти рассуждения о девушках и кошках, тем не менее, эти концепции так и не показывают онтологических оснований того, почему же данные феномены становятся объектами нашего внимания? Как было показано выше, то, что захватывает субъекта, есть для него ценность, значимость, которая, в свою очередь, конституируется только в отношении субъекта и объекта. Если продолжить наше рассуждение о мертвой кошке, то можно попытаться выстроить следующую детерминационную модель. Сама по себе кошка вне моего взгляда есть равнодушное, аксиологически нейтральное и даже ничтожное. В силу же того, что я – городской житель, который не привык часто видеть мертвых жи141

Вспомним, что слово косметика этимологически восходит к греч. κοσμέω, украшаю (к этому же слову восходит введенный Пифагором термин космос).

63

вотных и который, следовательно, относится к ним не столь равнодушно, как деревенский житель, следовательно, кошка сразу же бросается мне в глаза, вырывая меня из структур повседневной рутины. Сама по себе кошка не воняет, ибо запах как ощущение есть результат соединения субъекта и объекта, но для меня он становится отвратным в силу того, что я к нему не привык. Сама-по-себе кошка ничего аксиологически не выражает, – она обнаруживает свою аксиологичность только в контексте моего восприятия, которое погружается в контекст моих состояний, моего образа жизни, моих установок, знаний и т.д. Только я привношу в свое созерцание мертвого животного ценностные коннотации вроде трагизма, безобразности. Но все эти коннотации сформировались у меня в процессе моего социального бытия, так как я воспитывался в культуре, в которой имеется весьма специфическое отношение к смерти и трупам. У представителя другой культуры те же самые черви будут вызывать не отвращение и рвоту, но, напротив, повышать аппетит! Таким образом, эстетическое (пока только в форме простого чувственного созерцания) даже хотя бы в чисто гастрономической форме возникает только в момент взаимосвязи некоторых объективных свойств кошки или червей и субъективных аспектов человеческого существа, которого эти объективные свойства в силу гетерогенных (культурных, физиологических, религиозных, бытовых и т.д.) причин оказались не-безразличными. Эстетическое, следовательно, не несть ни объективное (ни в смысле естественно-природного, ни в смысле социально-исторического), ни субъективное (в смысле простого психического феномена, факта индивидуального сознания, проявления эмоциональной деятельности человека). Эстетическое есть результат связи субъекта и объекта в деятельности субъекта. Когда некоторый объект приобретает для субъекта чувственную значимость, тогда и возникает особое ценностное отношение человека-к-миру, т.е. собственно эстетическое отношение-к. Каким же образом конституируется подобное отношение? Коль скоро всякое отношение-к есть взаимосвязь между субъектом и некоторым объектом (будь то даже сам этот субъект), то тогда и эстетическое отношение должно быть фундировано в субъект-объектной связи. Это, собственно говоря, означает, что в системе субъект-объектных отношений у объекта в отношении субъекта появляются некоторые структурные свойства, которые заставляют субъекта воспринимать [αίσθάνομαι] этот объект в качестве либо того, что ему нравится, либо в качестве того, что ему, субъекту, не нравиться. Это свойство «нравится/не нравится» возникает у объекта только тогда, когда этот объект в отношении субъекта выполняет некоторую функцию значимости, но такой значимости, которая либо удовлетворяет (или, соответственно, не удовлетворяет) потребность субъекта в достижении приятного чувственного состояния. Таким образом, чувственная (протоэстетическая) значимость свойств объекта дана только во «втянутости» объекта в поле практической или созерцательной деятельности субъекта. Соответственно, это отношение субъекта к объекту выражается в такой форме деятельности, как эстетическая оценка, в процессе развертывания ко64

торой субъект оценивает свойства объекта в плане способности этих свойств удовлетворить его чувственные потребности. Это особое, действительно специфически человеческое отношение-к-миру возникло не вместе с человеком, – в своем конституировании оно прошло весьма длительный период. Первоначально эстетическое, вероятнее всего, имело чисто физиологическую основу (нравится/не нравится, приятно/неприятно) и в этом смысле оно, по всей видимости, имеет место у животных, по крайней мере, высших, у которых вполне сформировались и специализировались основные органы ощущений. Ясно, что у современного человека даже простое принятие пищи радикально отличается от принятия пищи той же кошкой, ибо, как говорил Маркс, у человека даже простые физиологические акты уже очеловечены. На этой «физиологической» стадии эстетическое восприятие напрямую связывается со структурами повседневной деятельности, в которую оказываются включенными человеческие индивиды, т.е. даже такие простейшие чувственные восприятия, как цвет, форма, запах, вкус, преломляются сквозь призму практического освоения мира и приобретают непосредственно человеческие черты и человеческое содержание. Известно, например, что у северных народов имеется множество терминов для обозначения различных цветовых оттенков снега, который мы всегда называем только белым. Подобная спецификация цветов и ее закрепление в языке связаны с тем, что для жителей Севера различия в цвете снега играют весьма серьезную практическую роль в их хозяйственной жизнедеятельности. Дальнейшее историческое развертывание праксиса постепенно, на протяжении многих тысячелетий, формирует такие формы эстетического восприятия мира, которые уже непосредственно не связаны с сугубо физиологическими процессами. К такого рода формам можно отнести схватывание ритма142 и симметрии143. По всей 142

Песни у первобытных народов, живущих сейчас, определяются ритмом совершаемых трудовых операций. «У первобытных племен каждый род труда имеет свою песню, напев которой всегда очень точно приспособлен к ритму свойственных этому роду труда производительных движений» (Bücher K. Arbeit und Rhythmus. Leipzig, 1896, SS. 21, 22, 23, 35, 53, 54. Цит. по: Плеханов Г.В. Литература и эстетика. М., 1958. В 2-х тт. Т. 1. С. 28). Так, женщины племени Бассуто «носят на руках металлические кольца, звенящие при каждом их движении. Чтобы молоть свой хлеб на ручных мельницах, они нередко собираются вместе и сопровождают размеренные движения своих рук пением, которое строго соответствует кадансированному звону, издаваемому их кольцами» (Les Bassoutos, par E. Casalis, ancien missionaire. Paris, 1863, p. 150. Цит. по: Плеханов Г.В. Литература и эстетика. – М., 1958. В 2-х тт. Т. 1. С. 26). 143 «Особого внимания заслуживает симметричная форма рубил. Многие археологи (Брейль, Чайлд, Окладников, и др.) видят в ней свидетельство устойчивых навыков эстетического освоения действительности, стремление изготовить не только полезную, но и красивую вещь. По-видимому, не случайно красивой формой должна была стать форма со свойствами симметрии, т. е. наиболее рациональная для выполнения производственных функций орудия (симметричность, например, режущего края уменьшает сопротивление разрезаемого твердого тела, уменьшает трение, требует меньших мускульных усилий)… Ферворн был прав, когда увидел в ритмическом порядке сколов на кремневых орудиях раннего палеолита зародыши орнаментальных ритмов и их эстетической оценки, а также и зародыши счетных нарезок. Но он дал этому процессу ограниченное “психологическое” истолкование, исходя из врожденных у индивиде “страсти к игре” формами, “игре техникой”, подражания “ритмическому расположению пальцев и ногтей собственного тела, листьев акаций, рядов зубов у зверей, птичьих перьев” и т. д. (Verworn, 1920, с. 32-35). Ссылаясь на известный труд своего соотечественника К. Бюхера “Работа и ритм”, Ферворн видит там

65

видимости, такой «отрыв» чувственного восприятия от биологической конституции телесности был напрямую связан с процессами формирования психики и сознания, как ее высшей формы. Это праксеологическое формирование эстетического восприятия, имеющее первоначально чисто утилитарную форму (как, например, симметричные формы каменных скребков и рубил), в конце концов отрывается от прагматики человеческого труда и переходит на уровень собственно художественного (неутилитарного)144 отношения к миру, которое начинает связываться с эмоциональными переживаниями форм, образов, ритмических структур, звуков, вкусов и т.д., формируется искусство. Эти эмоционально окрашенные чувственные переживания являются одновременно и социально детерминированными, ибо мы всегда действуем в рамках той или иной интерпретационной схемы, задаваемой той культурой, в которой мы существуем, и субъективно относительно автономными в том смысле, что любое явление может нами интерпретироваться с точки зрения нашего, индивидуально сформированного вкуса. Именно с этой диалектической двойственностью эстетического восприятия связан и сущностный механизм искусства вообще, который кратко можно представить в виде следующей цепочки: некоторое объективное или субъективное явление, чувственно воспринимаемое индивидом, вызывает у него определенные эмоции («движение чувств»), т.е. субъект эмоционально переживает свое восприятие объекта; эти переживания толкают субъекта создать некоторое произведение, в котором бы эти эмоции были овеществлены,  так возникают художник и произведение искусства; другие (слушатели, читатели, зрители), воспринимая это произведение, внутри самих себя воссоздают, субъективно воспроизводят то «движение чувств», которое побудило художника заняться творчеством; если другие (реципиенты художественного произведения) живут с автором в одной культурной ситуации, то переживания автора, опредмеченные в произдоказательство возбуждающего воздействия ритма на трудовые действия людей (там же, сн. 13, на с. 74) и упускает важный позитивный момент, подчеркнутый Бюхером: ритм появляется лишь в коллективной деятельности людей при более рациональном распределении усилий отдельных членов коллектива во времени. Теперь мы можем сказать, что в этой поправке вся суть дела. В древнейших галечных орудиях практически нет ритма, нет симметрии; хотя некоторые моменты их появляются в шелльских рубилах, многие тысячи поколений отбирали крупицы открытий этих свойств, пока общественно накопленными навыками смогли воспользоваться люди ашеля. Конечно, люди раннего палеолита постоянно сталкивались с симметричными формами, с физиологическими и космическими ритмами как в окружающей природе, так и в себе самих, в строении и функциях своего тела. Но не о подражании этим закономерностям говорят первые этапы их орудийной деятельности. На определенном этапе этой деятельности симметрия становится важной целью, но достигается она в русле производственных традиций тысяч поколений, а не “игрой” любого индивида с симметричными формами природы или с собственными (на деле  общественно приобретенными) техническими навыками» (Фролов Б.А. Числа в графике палеолита, гл. III). 144 То, что искусство в условиях капитализма приобретает утилитарные черты товара и средства пропаганды и манипуляции, связано не с самой сущностью искусства как такового, а с условиями буржуазного общества.

66

ведении, распредмечиваясь в эстетической деятельности других, воспроизводятся в их собственных переживаниях; и если автор адекватно уловил своеобразие наличного бытия и дух времени, то его произведение, по всей видимости, произведет весьма сильное впечатление на современников, но при этом в следующую эпоху оно может быть похоронено в силу того, что его содержание потеряет свою актуальность145; с другой стороны, классические образцы художественного искусства вызывают не меньшие эмоциональные переживания, ибо эти произведения выражают такие базовые, «вечные» проблемы и вопросы человеческого бытия, как любовь, смерть, одиночество, добро и зло, радость и грусть, т.е. все те экзистенциальные феномены, которые непосредственно связаны с сущностью человека как существа страдающего и неравнодушного. И чем адекватнее и эмоционально более глубоко автор передал эти переживания и их различные оттенки в своем творении, чем более глубоко восприятие этого произведения задело экзистенцию других, тем более велик считается и произведение, и его автор. При этом надо понимать, что величие произведения искусства зависит не только от способностей художника, но и в не меньшей степени от способностей другого к экзистенциальному переживанию. В этом смысле реципиент является в каком-то смысле интерпретирующим соавтором художника. Если же другой в силу разных причин не способен к экзистенциальному переживанию, то для него и самое великое произведение так и останется ничтожностью, вещью «ни о чем», ибо для того, чтобы иметь возможность понимать и подлинно переживать произведения искусства, надо быть эстетически и художественно образованным человеком.

145

Подобное , как правило, случается с резко ангажированными произведениями журналистики, особенно относящейся к сфере так называемой «желтой прессы».

67

Глава III. Феномен эстетизации § 1. Историческое конституирование социальной эстетизации146 В XI веке в западноевропейском средневековом обществе начали происходить серьезные изменения, которые выражались, прежде всего, в изменении и развитии техники и навыков ремесленного труда, в дифференциации отраслей ремесленного производства. Значительно усовершенствовались отдельные ремесла: добыча, плавка и обработка металлов, прежде всего кузнечное и оружейное дело; выделка тканей, особенно сукон; обработка кожи; производство более совершенных глиняных изделий с применением гончарного круга; мельничное и строительное дело. Расчленение ремесел на новые отрасли, усовершенствование техники производства и навыков труда с необходимостью отсылают к дальнейшей специализации ремесленника. Но такая специализация была несовместима с положением, в котором находился крестьянин, ведущий самостоятельно свое хозяйство и работающий одновременно как земледелец и как ремесленник. Поэтому необходимо было превращение ремесла из подсобного производства при земледелии в самостоятельную отрасль хозяйства. «Другой стороной процесса, подготовившего отделение ремесла от сельского хозяйства, явился прогресс в развитии земледелия и скотоводства. С усовершенствованием орудий и способов обработки почвы, особенно с повсеместным распространением железного плуга, а также двуполья и трехполья, произошел значительный рост производительности труда в сельском хозяйстве. Увеличились площади культивируемой земли; расчищались леса и распахивались новые земельные массивы. Большую роль в этом играла внутренняя колонизация – заселение и хозяйственное освоение новых областей. В результате всех этих изменений в сельском хозяйстве увеличилось количество и разнообразие сельскохозяйственных продуктов, сократилось время для их производства и, следовательно, увеличился прибавочный продукт, присваиваемый феодальными землевладельцами. Известный избыток над потреблением начал оставаться и в руках крестьянина. Это давало возможность обмена части продуктов сельского хозяйства на изделия ремесленниковспециалистов.

146

В основу этого параграфа положен текст: Кондрашов П.Н. Исторические структуры повседневности. Попытка марксистского анализа. – Saarbrücken: LAP LAMBERT Academic Publishing GmbH & Co. KG, 2012. С. 313-319.

68

Таким образом, примерно к X–XI вв. в Европе появились все необходимые условия для отделения ремесла от сельского хозяйства» 147. Если до XI века города средневековой Европы представляли собой всего лишь военные, административные и церковные центры, то со времен отделения ремесла от земледелия, они постепенно приобретают также роль промышленно-торговых центров. Ремесленники, выделившиеся из крепостной массы, стремились бежать от своих феодалов, поселяясь там, где было выгодно для развития товарного производства, т.е. их новое поселение определялось наличием следующих необходимых факторов: (1) возможностью сбыта изделий, (2) близостью к сырьевым базам, (3) относительной безопасностью как от феодалов, так и от разбойников. В качестве мест для ремесленных поселений избирались старые средневековые города-крепости, большие феодальные владения, крупные монастыри (куда стекалось множество паломников), населенные пункты вблизи скрещения важных дорог, у речных переправ и мостов, у бухт, заливов и других мест, удобных для ведения торговли. Развитие ремесленно-товарных городов втягивало в товарный рынок господское и крепостное хозяйство, т.е. постепенно складывался внутренний товарный рынок. Ясно, что первые ростки капиталистического способа производства, если под таковым понимать товарное производство, появились весьма рано (уже в XII веке оно было достаточно развито), но о как таковом капитализме в полном смысле этого слова можно говорить только начиная с конца XVIII – XIX вв., когда происходит промышленная революция и товарное производство, основанное на машинной индустрии и эксплуатации наемных рабочих, занимает доминирующее положение в структуре национального хозяйства. Что же касается переходного периода от феодализма к капитализму, который можно обозначить весьма продолжительным периодом от XVI до XVIII вв., то в этот период происходил постепенный рост городов, вытеснение мелких ремесленников сначала цехами, а затем мануфактурами. Но – это нас в данном случае интересует сейчас больше всего – образ жизни горожан, если и отличался от деревенского, то весьма незначительно: на улицах средневековых городов паслись козы, овцы и свиньи. Так, в отношении XV века один французский историк говорит: «Контраст между городом и деревней был менее заметным, а граница – более определенной, чем сегодня. Средневековый город распространяет свое влияние на окружающую его равнину, предместья становятся его продолжением, он располагает экономической и даже политической властью над пригородом. Его обитатели – духовенство и простые горожане – имеют собственность за пределами городской стены и иногда отправляются лично присматривать за уборкой урожая – муниципальные власти стараются направить то, что производят соседние деревни, на городской рынок, чтобы обеспечить защиту от голода. И наоборот, сельский пейзаж проникает за городские стены: между застроенными кварталами остаются обширные поля и луга и на улицах можно увидеть повозки, груженные сеном соломой и навозом»148. 147 148

Возникновение и развитие средневековых городов в Европе // www.historic.ru. Дефурно М. Повседневная жизнь в эпоху Жанны Д’Арк. – СПб, 2002. – Гл. III.

69

То же самое можно отнести к городскому пейзажу и XVI – XIX вв. Более того, даже современные малые города во многих отношениях представляют собой смесь села с собственно городом, – поэтому жителей таких городов жители мегаполисов называют «деревней»149. Но, тем не менее, именно в городах постепенно начинает конституироваться современность. И это конституирование было связано прежде всего с развитием производительных сил общества, в результате которого произошел переход от феодального и постфеодального типа города к современному типу городского поселения. Но появление мануфактур в середине XVI в. (событие, с которым Маркс собственно и связывает появление капитализма как такового), а особенно появление фабрик в конце XVIII в., потребовали серьезно изменить структуры повседневности городского образа жизни. Фабрично-заводская система 150 требует совершенно иной организации производственного процесса. Капитализм по своей сущности является, в отличие от аграрного Средневековья, индустриальным обществом, а последнее связано с городской формой поселения. В развитом капитализме городское население составляет 70-80% населения. Поэтому мы ниже, говоря о современном человеке, всегда ведем речь о жителе города, и, прежде всего, о жителе крупного города. Процесс перерастания натурального хозяйства в товарное, зародившийся в повседневном орудовании техникой, в течение относительно небольшого отрезка времени радикально изменил весь общественный строй и уклад жизни европейской части мира. Такое фундаментальное изменение производственной системы вызвало к жизни и ряд других трансформаций. Движущая сила капиталистической экономики в сфере мотивации – стремление капиталиста к постоянному увеличению прибыли151 – вынуждает его увеличивать объемы производства, что в свою очередь влечет за собой необходимость увеличения продолжительности рабочего дня. Т.е. если цеховая организация искусственно сдерживала рост производства и постоянно сокращала рабочее время, то капиталистическая система, напротив, растет экстенсивно, увеличивая продолжительность рабочего дня. Более того, фабрично-заводская система постепенно втягивает в производство женщин и детей (вплоть до 5-6-летнего возраста)152, – феномен, 149

Ср.: «старый Париж с его кварталами и предместьями представлял собою сплав деревень и городков, следы которых не стерлись окончательна и в наши дни» (Бродель Ф. Что такое Франция? Кн. I, часть 2. М., 1994. С. 26). 150 Здесь мы в целях краткости отставим мануфактурный период развития капитализма и перейдем сразу же к фабрично-заводскому. Наше изложение схематично, так как мы преследуем цель продемонстрировать только общую тенденцию развертывания капитализма, а не детально излагать его историю. 151 В отличие от ремесленников и цехов, основным стремлением которых было стабильное существование. 152 „Поскольку машины делают излишней мускульную силу, они становятся средством для применения рабочих без мускульной силы или с незрелым физическим развитием, но с большей гибкостью членов. Поэтому женский и детский труд был первым словом капиталистического применения машин! Тем самым, этот обильный суррогат труда и рабочих тотчас превратили в средство увеличить число наемных рабочих путем вовлечения всех членов рабочей семьи, без различия возраста и пола, под непосредственное господство капитала. Принудительный труд для капиталистов узурпировал не только место детской игры, но

70

совершенно не мыслимый у ремесленников153, – и только на современной фазе развития возникает законодательство относительно запрещения или радикального ограничения детского труда. Впрочем, как станет ясно из нижеследующего, такого рода «подарки» рабочим со стороны капиталистов вовсе не являются благотворительностью. В результате этих изменений в способе производства у городских жителей, фактически тотально занятых в промышленном производстве, не остается никакого свободного времени для дополнительных занятий земледелием. В итоге сельское хозяйство постепенно, но верно вытесняется промышленностью сначала на окраины, а затем и за пределы города. Бывшие сельскохозяйственные угодия ремесленников, если не застраиваются новыми фабриками и заводами, то превращаются в городские парки. Так, если определенная часть населения перестает заниматься сельским хозяйством и полностью переходит на занятие промышленностью, то оно переходит жить поближе к месту своей новой работы, которое постепенно из сарая с несколькими станками превратилось в огромную фабрику. Непосредственно этот процесс выражается в том, что люди начинают покидать деревни, забрасывают свое хозяйство и перебираются ближе к фабрикам в надежде больше заработать. Т.о. вокруг этой фабрики постепенно возникает совершенно новый тип поселения – современный город. Новый, городской образ жизни диктует уже свои собственные структуры и ритмы бытия. – Рассмотрим ближе особенности этого образа жизни в связи с обсуждаемой темой отвращения к испражнениям. Основой современного индустриального общества является машинное производство. Место крохотных ремесленных мастерских и мануфактур занимают огромные фабрики и заводы со своими цехами, складами, железнодорожными путями, дымящими трубами, заборами и проходными. Индустриальный способ производства взрывает старую повседневность и конституирует совершенно новый тип общественного бытия. Следуя неумолимой, «железной» логике непрерывного машинного производства, логике вещей, предметов, имманентной логике техники, индивиды включаются в объективный ритм работы завода и выстраивают структуру своей повседневной жизни в соответствии с этими ритмами: они работают в несколько смен, сменяя друг друга на рабочих местах и следят за тем, чтобы производственный процесс не остановился, среди них возникает соответствующая система разделения труда, возникает система санкций (поощрений и наказаний), разного рода нормативы, инструкции и т.д. Появляется класс людей, занятых только лишь в этом металлургическом производстве – рабочий класс, для обслуживания жизнедеятельности которого дополнительно возникают различные и место свободного труда в домашнем кругу, в обычных границах, для самой семьи» (Маркс К. Капитал. – Т. I. – С. 406). 153 «Хотя мануфактура… прокладывает путь производительной эксплуатации женщин и детей, тем не менее эта тенденция в общем и целом терпит крушение благодаря сопротивлению взрослых рабочих мужчин, привычкам которых она противоречит» (Маркс К. Капитал. Т. I. С. 380).

71

службы вроде школ, больниц, почты, увеселительных и питейных заведений, т.е. возникают материальная и социальная инфраструктуры, также требующие своего постоянного воспроизводства. Т.е. удовлетворение потребности индустриальным способом производить металл для удовлетворения других потребностей, вызвало к жизни целую совокупность явлений, без которых удовлетворение первоначальной потребности уже не представляется возможным. И эти новые явления (инфраструктурного характера) превращаются в новые потребности, настоятельно требуя своего удовлетворения, чтобы перманентно воспроизводить целостность такого способа бытия. Появляется внутренняя, самоконституирующаяся структурно-функциональная взаимосвязь между всеми этими постоянно растущими потребностями, механизмами, явлениями, формами отношений, техническими средствами. Дальнейшая деятельность развертывается уже на базе созданных результатов, наличное поддержание которых порождает постоянно растущие потребности. Развитие индустриальной промышленности и торговли с необходимостью отсылает к изменению всей городской инфраструктуры. Городской пейзаж изменяется до неузнаваемости. Исчезают хижины полуремесленниковполукрестьян, вместо них вырастают сначала кирпичные, а затем железобетонные многоэтажные здания. Небольшие лавочки замещаются современными магазинами и супермаркетами. Появляются разного рода служебные и коммунальные конторы. Необходимость своевременного перемещения сырья и товаров, что так важно для капиталистического хозяйства, в котором важна каждая секунда и вообще свобода передвижения привела к радикальному преобразованию городского пространства: постепенно глинобитные дороги были сначала вымощены камнем 154, а затем – асфальтом; для элиминации помоев и нечистот, затрудняющих передвижение, были созданы водостоки, коммунальные службы, дворники, ассенизаторы и общественные туалеты; свалки мусора, раньше валяющиеся по всему городу, постепенно были вытеснены за пределы города и объединены в городскую свалку, что дало толчок к созданию системы утилизации отходов; если в XIX – начале ХХ вв. еще в городах, как и прежде, используют гужевой транспорт, неизбежно связанный с испражнениями животных на дорогах, то начиная с массового производства автомобилей, основанных на двигателе внутреннего сгорания, транспортные средства, двигаемые животными, постепенно вытесняются, и сегодня в диковинку в крупном городе встретить повозку, запряженную лошадью; появляются новые жилые здания, ничем не связаны с сельским хозяйством, которые в силу общего изменения повседневного бытия начинают постепенно обстраиваться разного рода удобствами вроде поквартирных туалетов, ванных и душевых комнат, мусоропроводов и т.п.

154

К началу XIV в. главные торговые улицы крупнейших европейских городов были замощены камнями. На Руси иногда улицы мостили досками (например, в Новгороде). Кстати сказать, строительство мощеных дорог в Европе началось как раз-то в непосредственной связи с развитием торговли, – в этом смысле мы должны быть «благодарны» товарному производству за то, что ходим по таким дорогам.

72

Необходимо понять, что все эти нововведения явились следствием не какой-то вдруг с того ни с чего возникшей идеи «цивилизованности», «необходимости чистоплотности» и т.п., а выросли из развертывания капиталистического способа производства как его необходимые, имманентные следствия. Ясно, что многие из этих следствий возникали более или менее спонтанно, как сопутствующие моменты развития, которых никто не ожидал, но которые, тем не менее, встроились в структуры современного способа производства и образа жизни; многие из этих следствий несут на себе отпечаток прошлых эпох, но все же все они так или иначе – итог, результат логики развития капитализма. Конечно, этот процесс шел весьма противоречиво и неравномерно. Еще в середине XIX века рабочие Лондона жили в совершенно скотских условиях, мало чем отличающихся от существования средневековых крестьян, сегодня же их быт изменился радикально, хотя трущобы до сих пор сохраняются во всех крупнейших и богатейших городах Европы и США. Процесс урбанизации, модернизации самих городов до сих пор не завершился, ибо сохраняются многие пережитки средневековья, порой даже совершенно не приметные для глаз. Но надо признать – городской пейзаж радикально изменяется всего за какие-то 100 лет, в то время как феодальный тип города-деревни существовал целое тысячелетие. «Города все больше теряют свое значение центров производства и превращаются в центры торговли и услуг, а современные города больше не похожи на города XIX века – с их дымящей промышленностью, примитивными жилищами, отвратительным состоянием санитарии».155 Таким образом, можно сказать, что общая тенденция156 развития индустриальных городов – элиминировать сельское хозяйство и все то, что с ним связано, за свои пределы, в предместья. Вышеописанные изменения в городском образе жизни, фундированные в возникновении и развитии нового, индустриального способа производства, привели к очень важному, с точки зрения рассматриваемой здесь проблемы, следствию, а именно – постепенной элиминации грязи и испражнений из сферы видимого, обозреваемого пространства. Сначала это коснулось внешней стороны городского образа жизни. Развитие машинного производства приводит к вытеснению сельского хозяйства за пределы города, т.е. вытесняется основной источник испражнений и неизбежной «грязи» при земледелии и животноводстве. Высвобожденное пространство застраивается, асфальтируется, т.е. «зачищается», облагораживается. Затем постепенно исчезают гужевой транспорт и всадники на лошадях, замещаясь автомобилями и мотоциклами, которые «не испражняются». В результате – испражнения этих животных вообще перестали появляться на городских улицах. Более того, в современных посткапиталистических городах, как мы уже упомянули в самом начале, для выгула собак отводятся специальные места и применяются особые лопатки и веники для уборки остатков жизнедеятельности за своими питомцами. 155 156

Розенберг Н., Бирдцелл Л.Е. Как запад стал богатым. Новосибирск, 1995. Гл.5. А не их наличная или исторически обозримая действительность.

73

Хотя это всего лишь поверхностно внешние изменения, тем не менее, чистота постепенно визуально начинает связываться с отсутствием грязи, но прежде всего – с отсутствием испражнений, ибо люди перестают непосредственно сталкиваться с этим феноменом в рамках своей уличной повседневной суеты. Но капиталистический способ производства, повинуясь имманентным законам своего развития, неумолимо идет дальше и расширяет область так понятой чистоты, захватывая все новые и новые сферы. Для того, чтобы описать этот процесс тотализирующего внедрения индустриализма в структуры обыденной повседневности, необходимо пояснить один «технический» момент, связанный с современным капитализмом. Как мы уже сказали, ремесленник не стремился к получению прибыли, круг его заказчиков был весьма узок и лично ему известен, поэтому ему не надо было заботиться о том, чтобы искать покупателей на свои изделия, в силу этого можно заметить, что такая наука как маркетинг в Средневековье была бы невозможной. Другое дело капиталист. Его предприятие выпускает товары не на индивидуальный заказ, а на неизвестный безличный рынок, на котором действуют конкуренты. Чтобы побороть последних, необходимо достаточно высокое качество товара, чтобы можно было его продать, оставив в стороне конкурентов. Это имманентное движение капитализма имеет несколько весьма важных следствий относительно рассматриваемой нами проблемы. Первым следствием необходимости выпускать качественную продукцию было то, что качество требует чистоты на рабочих местах, чистоты одежды рабочих, чтобы не допустить, например, в плавильном производстве, включения инородных частиц в слиток, или чистоты рук рабочих, отправляющих готовое изделие на контроль, чтобы хорошо была видна не запачканная поверхность детали при ее визуальном контроле на конвейере157, или чистота при газовой сварке в целях взрывобезопасности и т.д. Затем эта необходимость чистоты (в производственном смысле этого слова) была законодательно закреплена в разного рода инструкциях и методах производства. Сегодня эта тенденция капитализма стала проявляться и на российских предприятиях, но пока, к сожалению, только под давлением зарубежных партнеров.158 Как говорят японские менеджеры: «Чистота делает качество». Далее. Капиталисты стали инвестировать средства в социальную сферу, прежде всего, в благоустройство городов. Это вовсе не благотворительность, как может показаться на первый взгляд, – в капиталистической системе отношений нет места простой человечности. На наш взгляд, это бессознательная (а может, частью и сознательная) реализация идеи К. Маркса о том, что практическая деятельность 157

Известно, что история контроля и менеджмента качества началась именно с фазы отбраковки негодных изделий на фирмах Cadillac и Ford. 158 Так, например, автор этих строк лично наблюдал как иностранные инспекторы исследовали чистоту пола на одном из российских металлургических заводов. Многие фирмы, прежде чем заключить контракты с отечественными предприятиями, заранее оговаривают этот момент, чтобы затем их продукция не пострадала от такой банальной вещи, как грязь.

74

во внешних условиях присутствия, интериоризируясь, конституирует аналогичный внешнему внутренний мир человека: если капиталисту необходима производственная чистота, то добиться ее можно либо введением жестких порядков на предприятии относительно чистоты (что никогда не приводило к долгосрочному эффекту), либо созданием чистых условий в повседневной жизни работников, которые бы посредством интериоризационных процессов вошли в кровь и плоть людей, и тогда не надо было бы их заставлять соблюдать чистоту на рабочем месте, – это было бы для них само собой разумеющимся автоматизмом. Третье следствие. Если до начала ХХ в. качество промышленных товаров в силу не насыщенности мирового рынка не стояло под вопросом, то начиная с первого десятилетия прошлого столетия этот вопрос поднимался все чаще и чаще: потребитель, имея перед собой один и тот же товар разного качества, выбирал тот, чье качество было выше. Поэтому, чтобы выжить в рыночных условиях, капиталисты начали ориентироваться на качество. А последнее для своей реализации требовало квалифицированных рабочих. Если раньше рабочих можно было выжимать до изнеможения, а затем выбрасывать на улицу как ненужную, вышедшую из строя вещь, без всякого ущерба для производства, так как требовались только рабочие низкой квалификации, а таковых хоть пруд пруди – армия безработных велика, то теперь капиталист становится заинтересованным не только в сохранении ценного работника на предприятии, но и его обучении и т.п., т.е. в его «мотивации». При этом капиталистом движет все та же всепоглощающая его страсть – страсть к наживе: в действительности ему, капиталисту, нет совершенно никакого дела до этого работника в эмоциональном, чисто человеческом плане, ему важен результат его работы на его, капиталиста, предприятии. Но капиталист понимает, что этот результат будет выше, если работник будет более обеспечен, не будет стремиться уйти к конкуренту и т.д. и т.п. Следствием этого становится повышение заработной платы у высококвалифицированной части рабочих, а значит, и рост их благосостояния, улучшение их бытовых условий. Таким образом, чисто экономическая потребность привела к тому, что чистота из заводского цеха вышла на улицы городов и вошла в квартиры горожан. Все эти исторически конституирующиеся моменты, взятые в своей системности, детерминируют формирование «естественного» для сегодняшнего человека представления о том, что разного рода болезни и их этиология непосредственно связаны с «грязью», «нечистотами». В средние века никто, даже тогдашние лекари, никогда не связывали болезни и эпидемии с антисанитарными условиями существования, – всякая болезнь a priori интерпретировалась как наказание Божие. Именно из этой связи чистоты-от-нечистот возникает современная форма больницы, предусматривающая стерильность, белые халаты, дезинфекцию и т.д.159 159

См. интересные изыскания в области возникновения медицины и больницы в работах Мишеля Фуко: Фуко М. История сексуальности – III: Забота о себе. М., 1998; Фуко М. Рождение клиники. М., 1998.

75

Понятая так чистота постепенно из внешней фактичности распространяется на необходимость поддерживать чистоту не только на рабочем месте, но и на улице, в общественных учреждениях, в подъездах домов, в самом человеческом жилище 160, – появляются понятия общественной, бытовой и индивидуальной гигиены, которые были совершенно немыслимы в эпоху Средневековья: общественные и бытовые туалеты, канализация, специальные мусоросборники, закрывающиеся ведра под мусор в квартирах, коммунальные службы и дворники, – все это стало именно повседневностью современного горожанина. Далее, это с необходимостью конституирует совершенно иное отношение и к своему собственному телу, зубам, волосам, ногтям, запаху от носков и т.п. Человеческий мир повседневности шаг за шагом элиминирует из своего содержания «грязь» и «вонь». Мир очищается, постепенно становясь «стерильным»: сегодня даже строительные материалы вроде красок производят без всякого запаха. Все эти бытийные, базисные изменения в образе жизни, детерминированные индустриальным способом производства, так или иначе отражаются в регулятивной надстройке. Уже в эпоху позднего средневековья и раннего капитализма государство и муниципалитеты обращали внимание на необходимость введения юридического контроля за санитарным состоянием городов (о деревнях в этом отношении не заботятся до сих пор), но присутствие сельского хозяйства и животного транспорта в городах делало все эти попытки тщетными. Сегодняшнее законодательство, напротив, обращает весьма пристальное внимание на чистоту городов. Кодекс об административных правонарушениях Российской Федерации, а также иные нормативно-правовые акты, содержит целый ряд норм, которые напрямую предписывают гражданам соблюдать чистоту. Так, глава 6 КоАП РФ называется «Административные правонарушения, посягающие на здоровье, санитарно-эпидемиологическое благополучие населения и общественную нравственность». Сама по себе только одна формулировка названия данной главы представляет собой красноречивое подтверждение материалистического понимания истории в том плане, что содержание общественного и индивидуального сознания конституируется под воздействием бытийных структур человеческого присутствия. Нравственность средневекового человека никогда не связывалась непосредственно с гигиеной тела и жилища. Напротив, важна была, если так можно выразиться, гигиена души. Сегодня же мы имеем в некотором роде обратную ситуацию: 160

Сегодня если кто-то из жильцов ведет антисанитарный образ жизни у себя в квартире, то соседи вызывают муниципальные органы, которые производят дезинфекцию этой квартиры, а иногда (в случае злостной неуплаты квартирной платы и т.д.) и выселяют подобных жильцов. Статья 6.4. КоАП РФ гласит: «Нарушение санитарно-эпидемиологических требований к эксплуатации жилых помещений и общественных помещений, зданий, сооружений и транспорта – влечет наложение административного штрафа на граждан в размере от пяти до десяти минимальных размеров оплаты труда; на должностных лиц – от десяти до двадцати минимальных размеров оплаты труда; на юридических лиц – от ста до двухсот минимальных размеров оплаты труда».

76

испражнение на улице (а ведь именно это подразумевается под рубрикой «посягания на общественную нравственность») оказывается мерилом человеческой нравственности, духовности. Заметьте при этом, что уголовные правонарушения (преступления) не связываются в законодательстве с нарушением морали, – они представляют собой только лишь нарушение закона, нравственный же аспект преступления, выражаясь словами Э. Гуссерля, «выносится за скобки». Все это означает, что в связи с постепенным очищением нашего повседневного бытия от испражнений и нечистот происходит интериоризация внешней формы «чистого» общественного бытия в структуры человеческих действий и человеческого сознания. 1) Все что связано с испражнениями в сознании начинает ассоциироваться с нечистотами, нечистым, грязным, – мысли и разговоры об этом также объявляются нечистыми, гадкими, погаными. 2) То же самое относится и к действиям: процессы испражнения, пускания ветров, мочеиспускания становятся «гадкими», а потому происходит постепенная их интимизация 161, – люди начинают стесняться выполнять эти действия в присутствии других людей, а потому и создаются туалеты с отдельными кабинками. Современный горожанин, например, стремится закрыться от других при совершении акта испражнения, если для этого, конечно, имеются возможности (спрятаться в кустах, за гаражами, встать за дерево, спуститься в подвал). 3) Более того, в связи с этим даже появилась болезнь, при которой индивид физиологически не может совершить акт дефекации в присутствии других (причем эта патология встречается большей частью в среде интеллигенции). Интересно, но это стремление спрятаться проявляется даже тогда, когда человек совершает акт мочеиспускания в полном одиночестве, например, в лесу. Он (мужчина) все равно подходит к дереву, имитируя момент спрятанности, – такие явно бессознательные действия являются, на наш взгляд, показателем того, что репрессивные нормы тотально интериоризировались в структуры человеческой психики, стали радикально «своими». Никто не задумывается над тем, почему мы подходим к дереву или углу здания в момент мочеиспускания. В действительности мы «прячемся» от потенциальных наблюдателей. Причем здесь играет роль не только желание спрятать «срам», но и сознательное желание укрыться от стражей закона, которые могут нас, в соответствии с действующим административным законодательством162, просто-напросто оштрафовать. С другой стороны, то, что мы сейчас закрываемся в туалете свидетельствует также и о том, что этот процесс либо достаточно интимный, либо мы при этом не желаем никому мешать и не портить воздух. Если речь идет о втором отсылании, то вышеприведенный исторический 161

«О том, что порог неловкости и граница стыдливости находились в ту эпоху не там, где ныне, свидетельствуют и предписания о необходимости «приватизации», «интимизации» естественных отправлений, ставшие частыми в XV—XVIII вв.» (Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. Т. 1. Заключение). Маркс в одном месте заметил, что «человек обособляется как индивид лишь в результате исторического процесса» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. II. С. 486). 162 В КоАП РФ само слово «испражнение» отсутствует. И это тоже весьма символичный факт: законодатель «стесняется» называть своими словами то деяние, за совершение которого полагается наказание.

77

анализ вскрыл фундированность этого нашего действия в переходе от феодализма к капитализму: в феодальную эпоху основная масса населения жила в деревнях и для нее испражнения животных и людей оказывались чем-то вполне естественным, обычным, а потому и не воняли. 4) Далее, все то, что так или иначе физиологически связано с испражнениями (органы и процессы испражнения, сами испражнения) также объявляются нечистыми. 5) Вслед за этим и слова, обозначающие все эти явления, также становятся «запретными», или как сейчас выражаются – «табуизированными». Они превращаются в ругательства, вроде слова «дерьмо», которое сегодня стало весьма популярным. Сквернословие в средние века по своему лексическому и семантическому содержанию было связано с богохульством, а вовсе не с половой или «дерьмовой» сферами163. Будущий историко-материалистический анализ мог бы вскрыть бытие данного феномена в языке, искусстве, повседневных формах культуры – рисунки на стенах в туалетах, анекдоты на эту тему, пословицы, поговорки, присказки, ругательства, шутки, символизация испражнений. Относительно последнего можно заметить, что для средневекового человека испражнения символизировали животных, удобрение земли, хороший урожай, т.е. семантически соотносились с положительной ценностью. Даже слово человек в латинском языке homo, как известно, произошло от слова humus, гумус, навоз, – и даже если это всего лишь этимологическая шутка, то исторически она, безусловно, весьма удачна. Люди, в большинстве своем, стесняются говорить прилюдно, вслух о том, что у них возникло известное желание. Для обозначения самого этого процесса придумываются разного рода эвфемизмы, вроде «сходить помаленькому», «сходить по большому», «можно ли мне выйти?» (ученик в классе во время урока), «сходить в комнату для девочек», или более грубые, но не до 163

Так, Йохан Хейзинга приводит следующие примеры: «Жерсон различает две крайности, которые принимает грех сквернословия. Он прекрасно знает по исповедям, что нередко молодых людей, неиспорченных, простых, целомудренных, мучает сильнейшее искушение произносить слова ереси и богохульства. Он советует им не предаваться чрезмерному созерцанию божественного: они недостаточно крепки духом для этого. Помимо этого, известны ему и заядлые сквернословы, вроде бургундцев, проступки которых, сколь бы они ни были мерзки, все же не содержат в себе вины клятвопреступничества – по причине безусловного отсутствия намерения давать клятву. Границу, где привычка легкомысленно относиться к религиозным предметам переходит в сознательное неверие, установить невозможно. Нет сомнения, что позднее Средневековье проявляет сильную склонность насмехаться и над людьми благочестивыми, и над самим благочестием. Людям нравится «esprit fort» [«вольнодумство»], и они охотно принимают насмешливый тон, когда говорят о вере. Авторы новелл держат себя фривольно и с безразличием – как в Cent nouvelles nouvelles, где пастырь хоронит свою собаку в освященной земле со словами: «mon bon chien, à qui Dieu pardoint» [«мой славный пес, коему Господь даст прощенье»]. И собачка отправляется затем «tout droit au paradis des chiens» [«прямехонько в собачий рай»]. Люди испытывают сильнейшее отвращение к лицемерному, притворному благочестию: слово papelard [лицемер, ханжа] буквально не сходит с уст. Широко распространенная пословица «De jeune angelot vieux diable» [«Из юного ангелочка – старый черт»], или на великолепной школьной латыни: «Angelicus juvenis senibus sathanizat in annis», не дает покоя Жерсону, Вот так и совращается юношество, говорит он: в детях хвалят бесстыдное лицо, грязную речь и непристойные словечки, нечистые взгляды и жесты. Но если в детстве он разыгрывает дьяволенка, то чего же тогда ждать от старца?» (Хейзинга Й. Осень средневековья. Соч. в 3-х тт. Т. 1. – М., 1995. Гл. XVI. С. 163).

78

откровенности: «отлить», «отложить личинку» и т.д. Даже в отношении такой обыденной вещи как туалет и то встречается известное стеснение: «Легко заметить, что вместо прямого называния функциональной зоны в европейских языках присутствуют иносказательные обороты – намеки, метафоры и умолчания. Почему так? Отчего мы говорим о таком, казалось бы, простом, повседневном и необходимом помещении (которого, кстати, совершенно не следует стесняться) при помощи многочисленных и причудливых фигур речи?»164 6) Изменяется структура действий современного человека (относительно человека средневекового) в ситуации, когда ему захотелось «сходить в туалет». Так, например, в современных туалетах используется вода и туалетная бумага, и если человеку захотелось «сходить в туалет»165 посреди города и в округе нет туалета, то его потребность отсылает его к поиску либо бумаги, либо какого-то ее заменителя; интересно, что деревенские жители в своем действовании не отсылают себя на улице к поиску возможного туалета, ибо в структурах их повседневного сознания отсутствует такая жесткая и однозначная связь между желанием совершить акт дефекации с одной стороны, а с другой – туалетом, водой и бумагой. Поэтому у средневековых жителей и современных сельчан нет в сознании, в структуре их повседневной системы релевантностей отсылания к туалету как отдельному сооружению, ибо в их обыденном опыте желание испражниться в большей степени связывается с «кустом». 7) Далее, конституированное отвращение к «смраду» от естественных продуктов жизнедеятельности означает не только отрыв от «первой природы» и тотальное погружение в структуры природы «второй», но также и формирование некрофильских наклонностей, вообще некрофилической акцентуации характера. Естественное начинает выступать в качестве чего-то противоестественного, того, что надо спрятать, скрыть от других, уничтожить. Люди начинают использовать хитрые конструкции унитазов, позволяющие быстро избавиться от испражнений до того как они начали вонять; если раньше пользовались только туалетной бумагой, то сегодня изобрели биде; начинается целая война с вонью от испражнений: от биотуалетов и памперсов до различных ароматизаторов, т.е. возникает целая индустрия для производства подобных предметов. В конце концов из мира начинает исчезать собственно природное. Думается, что психоаналитический анализ в духе фроммовского анализа некрофилии может вскрыть именно некрофильские мотивы современного отношения к естественным состояниям. 8) Такое положение дел вынуждает современного человека, оказавшегося посреди большого города в не очень приятной ситуации, либо терпеть, либо нарушать закон, в то время как в средневековую эпоху или современной деревне достаточно было просто отойти в сторону. Более того, совершение акта дефекации в общественном или неположенном месте рассматривается современным российским административным правом в качестве правонарушения, 164

Меерович М.Г., Лидин К.Л. На троне или в чулане? (Философия интерьера туалета в эпоху гедонизма) // www.a3d.ru. 165 Заметьте, что эта конструкция означает процесс испражнения.

79

поэтому если человек все же совершает этот акт на улице в укромном месте, то он чувствует себя правонарушителем. Все это влечет за собой чувство виновности, низменности, – имманентное повседневности молчаливое признание испражнений и всего того, что с ними связано в качестве грязи и нечистот, в конце концов конституирует наше особое эмоциональное отношение к ним, – омерзение. Поэтому надо признать, что качественное содержание эмоциональной сферы фундируется не в «вечной природе человека», а в исторически меняющихся социальных структурах. Эмоции, как все человеческое, историчны. Думается, что в средневековую эпоху при желании испражниться человек никаких эмоциональных стеснений не испытывал. 9) То же самое относится и к эстетическим аспектам восприятия испражнений современным человеком: если кто-то из нас, современных горожан, увидит посреди улицы кучу фекалий, то это зрелище вызовет у него если не отвращение, то уж точно эстетическое чувство того, что этот предмет явно не вписывается в структуры городского пейзажа, чувство, что этот предмет неуместен в данной системе релевантностей. Таким образом, даже наш эстетический вкус начинает отчасти конституироваться этими феноменами. Более того, в современном эстетическом восприятии «испражнения» непосредственно схватываются как безобразное. В этом смысле поговорка «Что естественно – то не безобразно» в современных условиях лишается всякой логики, ибо коль скоро испражнения естественны, то соответственно, они не-безобразны, следовательно, говоря иначе, прекрасны. Думается, что мало кто из современных людей индустриального и постиндустриального общества согласится с таким выводом.166 Итак, мы видим, что элиминация испражнений животных из повседневности городского образа жизни в связи с развитием машинной индустрии и капитализма в целом приводит в конце концов к стремлению элиминировать продукты человеческой жизнедеятельности вообще из поля человеческого зрения посредством чистоты на улицах, в домах, посредством особых конструкций туалетов, канализаций, ароматизаторов и т.д. и т.д. Далее элиминация испражнений интериоризируется, в результате чего возникают различные формы сознания (эмоционального, этического, эстетического, семантического), в которых испражнения и все связанное с ними оказывается чем-то нечистым, грязным, неприличным, т.е. тем, что вызывает… отвращение. Таким образом, феномен отвращения-к-испражнениям имеет своим конституирующим моментом переход от аграрного феодализма к индустриальному 166

Включение испражнений в сферу искусства (например, в живописи и скульптуре Сальвадором Дали, в музыке – современным death metal, grind core) является, с точки зрения бездумного большинства эстетиков, простым эпатажем, вызовом общественному мнению и т.д. Но эти ребята забывают, что у каждого феномена есть свои бытийные корни. Так, например, в текстах песен групп, играющих grind core, постоянно речь идет о разложении, испражнениях, человеческой копрофагии и т.п. Казалось бы, что это некрофилия. Но в действительности – это бессознательный протест против некрофилии чистых, но безжизненных, машинизированных улиц и зданий, протест против механических людей, для которых естество стало безобразным. Это – в некотором роде попытка указать миру на совершенно иной путь бытия, радикально отличный от машинного способа существования в индустриальном/постиндустриальном обществе.

80

капитализму. А потому ответ на вопрос, поставленный нами в самом начале – почему мы испытываем отвращение к испражнениям и их запаху? – после нашего краткого разыскания будет звучать для неискушенного в философских изысканиях человека несколько странно: потому что мы живем в индустриальной повседневности. Итак, на этом этапе, этапе становления капитализма эстетизация общества в первую очередь означает очищение от всего грязного, нечистого, что связано, прежде всего, с доминированием сельскохозяйственного труда в средневековом обществе. § 2. Тотализация эстетизации общества Рассмотрим теперь те основополагающие моменты развития современного капитализма эпохи постмодерна, которые являются основой, фундаментом совершенно иной формы эстетизации общества. Развитие капитализма, начиная с XVI в., представляет собой тяжелый, но все же в целом непрерывный процесс «втягивания» стран всего мира в сферу капиталистической экономики. И в этом смысле капитализм изначально характеризуется моментом глобализации. Но при этом надо четко различать разные ступени этой глобализации, развертывающейся в рамках всемирно-исторического развития. Так, первоначально (XVI – сер. XVIII вв.) в структуры капитализма постепенно втягивались отдельные предприятия и отрасли экономики одного государства, т.е. «глобализация» представляла собой внутригосударственную диверсификацию капиталистического типа хозяйства. Параллельно этим процессом, конечно, развивались и межгосударственные капиталистические контакты, но только после промышленной революции XVIII в. в Англии начал складываться действительно «мировой рынок», но пока только в странах Западной Европы (вместе с некоторыми их колониями, например, Индией). XIX век охарактеризовался проникновением капитализма в страны Восточной Европы (достаточно вспомнить отмену крепостного права в России в 1861 г.) и широкой экспансией капитализма в сельское хозяйство. Период к. XIX – сер. ХХ вв. ознаменовался возникновением империализма. Но и здесь глобализационные процессы еще не вышли за рамки собственно атлантического региона с их метрополиями. Но если I Мировая война была еще все-таки войной по преимуществу европейской, то II Мировая война ознаменовала собой качественно новый этап развертывания глобализации. Прежде всего, это выразилось в создании после войны глобальных систем капитализма и социализма (вместе с их экономическими и военными блоками, включающими страны из всех регионов мира), которые в рамках осуществляемых идеологий предлагали не какие-то частичные усовершенствования и реформы для отдельных стран или регионов, – напротив, они изначально претендовали на преобразование всего мира в целом, – это были глобальные идеологии. 81

До второй половины ХХ в. основным показателем глобализационного процесса было формирование мирового рынка, т.е. чисто экономический фактор. Начиная же со 2-ой пол. ХХ в. к экономической составляющей присоединяются еще и такие формы глобальной интеграции, как политико-идеологическая (сегодня это глобальный неолиберальный проект), культурная (унификация национальных культур в духе массовой культуры) и повседневно-бытовая (стандартизация образа жизни в соответствии с рекламными образцами). К.-Х. Рот замечает: «В конце 60-х – начале 70-х гг. борьба рабочих и социальные бунты ввергли капитализм во всех его вариантах – развивающихся режимов, “замкнутых торговых государств” Востока и зрелых метрополий – в системный кризис… Благодаря этому вызову сложилась новая реальность: капитализм впервые в своей истории действительно начал охватывать весь Земной шар, пусть даже сфера “реального социализма” оставалась для него пока что закрытой. Эпохальная экспансия торговых потоков способствовала развитию товарных капиталов и “потребительского” типа поведения в самых отдаленных уголках планеты. За этим последовал взлет транснациональных фирм, которые или непосредственно экспортировали капиталы, или участвовали в создании “совместных предприятий” вне зон своего происхождения, и теперь уже развивающиеся страны также подключались к общей модели накопления. Одновременно началась аграрно-капиталистическая трансформация постколониальных территорий. Но, прежде всего, приобрела международное значение финансовая сфера; она открыла новые денежные рынки вне тогдашних монетарных контрольных систем»167. Таким образом, современный этап капиталистической глобализации оказывается не просто расширением капиталистического способа производства от отдельных стран на те или иные регионы, но, во-первых, он действительно охватывает весь мир [Globalosierung, globalize], ибо капиталистическое производство и вообще капитал вышли за пределы североатлантической области и втянули в свои сети весь мир, включая даже некапиталистические страны; вовторых, он диверсифицируется и проникает во все сферы социального бытия. Т.е. современный капитализм и внешне, и внутренне оказывается капитализмом глобализирующимся, экстраполируясь и на макро-, и на микромир. Такого рода всепроницающую тотальную глобализацию мы называем структурной глобализацией. Если ранний и классический капитализм вносили в жизнь упорядоченность посредством фабричной и конвейерной систем, то в период структурной глобализации эта упорядоченность разрушается и конституируется хаос. Все это экзистенциально переживается индивидами и соответствующим образом отражается, репрезентируется в структурах их индивидуального и общественного сознания. На наш взгляд, постмодернизм как раз-то и явился своеобразным интеллектуальным отражением (пост)современного капитализма 167

Рот К.-Х. Глобализация // http://avtonom.org/old/lib/theory/rot_globalization.html

82

эпохи структурной (тотальной) глобализации. Более того, именно постмодернистские теоретики, по сути дела, первыми отрефлектировали процесс структурной глобализации сначала в форме искусства, а затем и в форме теории. Что же это за экономические (базисные) условия, которые породили постмодернистскую чувственность? – На наш взгляд, в структуре и механизмах современного капитализма можно выделить следующие специфические черты, которые фундаментально повлияли на становление современного, постмодернистского типа мышления. С поверхностной точки зрения, в таком глобальном капитализме совершенно не просматривается никакого «центра» принятия решений и получения прибыли (роль которого раньше выполняла буржуазная олигархия, сращенная с государством168. Более того, формально в современном капитализме, как и в его любой форме, базовым способом организации хозяйственного процесса является частная собственность на средства производства. Но и в этом, казалось бы, признаваемом всеми моменте, также существует «глобализационная» специфика: «в статусе частной собственности происходят важные сдвиги: последнее звено в цепи капиталовложений – фирмы или люди, которые “на самом деле владеют” средствами производства, – больше не является основной составляющей власти и контроля. Идеальный капиталист сегодня действует совершенно иначе: он вкладывает взятые взаймы деньги, ничем “на самом деле” не владея (даже долгом), но все же распоряжается вещами. Корпорация принадлежит еще одной корпорации, которая в свою очередь заняла деньги у банка, который в конечном итоге распоряжается деньгами, принадлежащими простым людям вроде нас с вами»169. В связи с этими процессами в сознании рефлектирующих индивидов размывается понятие «собственника». В той же самой степени начинают размываться и понятия «наемного работника» и «рабочего»: можно ли считать «наемным работником» работника, который одновременно является акционером (т.е. совладельцем) того предприятия, на котором он работает? Являются ли рабочими работники сферы обслуживания и инженеры? Более того, в период бурного развития левого постмодернизма в 80-ые годы ХХ в. в США при президентстве Р. Рейгана по стране прокатилась сильнейшая волна банкротств, которая наглядно продемонстрировала случайность лифтов восходящей и нисходящей социальной мобильности: можно совершенно случайно превратиться из нищего в миллионера, и точно также совершенно случайно, под влиянием стихийности рынка, из миллионера стать нищим. Эмоциональный резонанс такого положения дел очевиден: люди теряют почву под ногами, чувствуя «эфемерность», казалось бы, вполне устойчивых социальных порядков, испытывая экзистенциальную тревогу. Другой стороной структурной глобализации является распределение производств по всему миру, т.е. образование транснациональных корпораций. 168

См.: Рот К.-Х. Глобализация // http://avtonom.org Жижек С. Станет ли «Империя» Майкла Хардта и Антонио Негри «Коммунистическим манифестом» двадцать первого века? // http://www.politizdat.ru/author/23. 169

83

Сегодня, например, японскими считаются товары, которые сделаны из сырья, добытого в России, обработанного в Китае, и собранные в Корее. К собственно Японии они никакого прямого отношения не имеют. Интересно заметить, что крупные капиталистические концерны, как правило, в странах периферии и полупериферии располагают наиболее экологически опасные и трудоемкие производства, выкачивая прибавочную стоимость из населения этих стран за счет дешевой рабочей силы. В итоге – национальная капиталистическая экономика опять-таки размывается в глобализационном процессе, теряя свой центр. Другим аспектом, способствующим еще большей «размытости» современной экономической структуры, оказывается демографический кризис в странах центра миросистемы, порожденный, с одной стороны, падением колониальной системы, с другой – отказом большинства европейских и североамериканских семей заводить детей в количествах, хотя бы воспроизводящих наличный уровень населения. Женщины в Европе предпочитают заниматься карьерой, а не детьми и семьей. Два этих фактора способствуют увеличению миграции из периферийных стран в страны капиталистического центра, в результате которой «внутренний демографический баланс государств Севера радикально изменится, и можно ожидать острого социального конфликта»170. Все эти собственно экономические феномены, осознаваясь интеллектуалами, детерминируют формирование чувства «рыхлости», «размытости», аструктурности базисных структур капиталистического миропорядка, в котором оказывается невозможным найти какой-либо «центр», какую-либо «ось», вокруг которых бы выстраивалось все социальное бытие, подобно тому, как это имело место в феодальную и раннекапиталистическую эпохи. Интеллектуальным выражением этого чувства оказывается базисная для постмодернизма форма постмодернистской чувственности. Не видеть внутренней связи между этими двумя сторонами бытийного процесса (современной формой капитализма и постмодернистским мышлением), значит, быть интеллектуально слепым. С другой стороны, экономическое развитие капитализма, проходящее через стадии империализма и структурной глобализации, в конце концов, привело к идеологической дискредитации идей Просвещения, а именно идей прогресса, которыми предполагалось постепенное достижение политического и экономического равенства. Такие чудовищные события ХХ века, как две мировые войны, холокост, бесчеловечные диктатуры Гитлера, Сталина, Мао Цзэдуна, Пиночета и Пол Пота; смерть миллионов людей от голода в Африке и Азии, в то время как в Европе и США огромные излишки продуктов питания просто уничтожаются; гонка вооружений и использование атомной энергии, химии и бактерий в военных целях; распространение терроризма и массового насилия, – все это заставило усомниться в гуманистических идеях Просвещения (Модерна). В идеологическом отношении современный капитализм породил специфическую форму бытия классового общества, которую А. Грамши назвал 170

Валлерстайн И. После либерализма. – М., 2003. С. 138.

84

гегемонией, а Г. Маркузе – счастливым сознанием и репрессивной толерантностью171. Дело в том, что рабочий класс, ранее рассматриваемый в качестве наиболее революционной силы в структуре буржуазного общества, встроился в эти структуры, «обменяв» свою возможную свободу и подлинную человечность на ограниченные блага вроде избирательных прав, «социального пакета» и гарантированной заработной платы. Капитализм современного типа, в отличие от классического капитализма, ориентированного на производство, ориентирован в первую очередь на потребительство. Именно эта консьюмеристская метаморфоза капитализма, позволяющая ему постоянно выживать, и дала толчок к конституированию постмодернистской критики искусства как потребляемого товара. Если модернистское искусство несло в себе просвещение, эстетическое удовлетворение и воспитание эстетического вкуса, то современное искусство (в большей степени оказывающееся всего лишь модой) не несет в себе никаких идей, – оно есть только товар, подлежащий потреблению. Критика потребительского общества, данная, например, Ф. Джеймисоном и Ж. Бодрийяром, на наш взгляд, является наиболее ценным в постмодернизме вообще. Еще одним немаловажным объективным условием возникновения «состояния постмодерна» (Ф. Лиотар) явился «виртуальный» характер современного мирового рынка, что выражается в том, что на поверхности экономическая деятельность эксплицирует себя не в производственных формах, а в формах движения ценных бумаг, взлета и падения фишек, курсов валют, спекулятивных игр на биржах и фондовых площадках. Как и потребительское искусство, вируализированная поверхность экономики создает иллюзию того, что все эти формы человеческой деятельности не имеют никакого праксеологического и вещественного субстрата, а представляют чистые акты «символического обмена». «На место материальности вещей и идеальности ценностей пришла новая семиотика мира. Промышленность и рынок, искусство и наука – буквально все сферы производства нынче создают исключительно символические ценности, а точнее, знаки»172. Поверхностный взгляд на подобные явления рано или поздно приводит к мысли, что все в этом мире суть символы, знаки, коды, которые необходимо декодировать и интерпретировать. Постмодернистская (и даже структуралистская) идея о том, что мир – это текст, берет свой исток именно из этих экономических и культурных отношений. Размытость экономических структур современного капитализма, размытость классовой структуры буржуазного общества, «виртуализация» (например, в рамках Internet'а) ранее непосредственных связей и отношений между индивидами создают видимость [Schein] «исчезновения субъекта» и «смерти автора»173. 171

Marcuse H. Repressive Tolerance //Wolff R. P., Moore B., jr., Marcuse H. A Critique of Pure Tolerance. – Boston: Beacon Press, 1969. 172 Бодрийяр Ж. Америка. – СПб., 2000. С. 18. 173 Если автор умер, а скриптор не существует вне текста, то почему же тогда все постмодернистские «писатели» (не авторы, ибо авторов нет!) публикуют свои статьи и книги за гонорар, который является не

85

Действительно, наблюдая за «падением голубых фишек» или «инвестиционной политикой» по TV, по ту сторону этих явлений не видно никаких действующих лиц (рабочих, крестьян, инженеров, служащих), которые занимаются производством. Внешне современная экономика – это экономика рынков, а не производств. В силу же того, что рынки требуют рекламы товаров, то основным моментом ее (экономики) становится обезличенная массовая пропаганда чисто «брэндового» потребления. А реклама – это символическая, знаковая деятельность. Отсюда – постмодернистская метафора смерти субъекта, а также бодрийяровская концепция «политической экономии знака». Распад колониальной системы империализма, трудовые миграции, национально-освободительное движение в бывших колониях, вступление женщин в производственный процесс (которое привело к предоставлению им избирательных прав и равноправия с мужчинами), открытие антропологами примитивных культур, формирование детской психологии и психиатрии, расширение межнациональных контактов и т.д. породили интерес к Другому. Это касается не только собственно постмодернистов (Э. Левинас, Ю. Кристева, Ж. Деррида), но и вообще философии ХХ в. (М. Бубер, О.Ф. Больнов, П. Тиллих, М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр, неомарксизм, cultural studies, постколониальные исследования). Но именно в рамках постмодернистской философии возникла особая исследовательская программа по анализу феномена Другого – гетерология (Т.Х. Керимов). В сфере собственно эстетики сформировались следующие принципы. «Принципы и правила постмодернистской игры с культурным наследием предельно свободны, их теоретики (=практики) поэтому отказываются от всех традиционных философско-эстетических категорий, понятий и принципов художественно-эстетического мышления и заменяют их свободно трактуемым рядом как бы новых (во всяком случае по номинации) принципов и понятий: деконструкция, симулякр, интертекстуальность, шизоанализ, иронизм, фрагментарность, мозаичность, нониерархичность, лабиринт, ризома, телесность, соблазн, желание, парадоксальность, эстетизация безобразного, принципиальный маргинализм, нарратология, грамматология и т.п., – формируя на их основе некое новое смысловое поле и игровое пространство (=систему пространств). Суть (если здесь в принципе можно говорить о какой-то сути, ибо постмодернизм отказывается и от этого понятия) постмодернистских процедур

каким-то пресловутым «текстом», а конкретным презренным металлом? Более того, на свои произведения они оформляют авторское право и считают их своей (авторской) интеллектуальной собственностью! Выходит, что «теория» противоречит простой жизненной «практике»: в «теории» мы – постмодернисты, признающие мир текстом, у которого нет автора, и который семантически конституируется путем самопорождения через интерпретативные дискурсивные практики, которые, в свою очередь, не подчиняются никакой «логике», но вот в обыденной жизни, в «практике» все эти теоретики-постмодернисты превращаются в обычных буржуазных мещан, стремящихся к набиванию карманов авторскими гонорарами, т.е. живут сообразно с вполне определенной логикой капитализма.

86

сводится к принципиальному отказу от новоевропейской серьезности в отношении всех традиционных ценностей культуры»174. Как же отразилась смена классического капитализма на капитализм современный и постсовременный в области эстетической теории? «Говорить о появлении неклассической парадигмы в эстетике можно в того момента, когда происходит отказ от Единого, переход от монистической трактовки мира к плюралистической, в результате чего мировое целое распадается на отдельные структуры, малые миры. Возникает ситуация, напоминающая то, что было до сложения классической парадигмы философии: античную мифологию, в которой мир заполнялся прекрасными телами богов. Аналогия того, что происходит в художественной культуре модернизма и в неклассической эстетике, с телесностью, пластичностью, структурностью античного сознания подтверждается возникшей установкой на формообразование, конструирование форм, создание структур и соответствующему этой практике структурному анализу. Доминирование формы над содержанием позволяет говорить о замене метода творчества (творческого метода) методом сборки, монтировки формы. Эстетику интересует не то, что говорится в искусстве, а как сделано то или иное произведение, т.е. композиционный прием. Продолжением неклассической эстетики является постнеклассическая, которая доводит до логического предела тему деконструкции и децентрации. Ведь если в мире нет Единого, истины и сущности, следовательно, нет и глубины – есть одна поверхность, за которой ничего не скрывается, поэтому нечего и открывать – остается скольжение по поверхности, растекание во все стороны, в чем можно усмотреть аналогию с формами мифологического доантичного сознания. Как будто вновь вступает в силу партиципационное мышление: движение мысли напоминает корневище (ризому), грибницу, блуждание по лабиринту. Деконструкция приходит на смену структурному анализу: невозможно строить структуру из того, что само по себе бесструктурно, хаотично. Тем не менее хаос, гнездящийся внутри каждой структуры в качестве островков бессмысленности, “затекания” смысла, демонстрирует моменты брожения, игры, апеллирует к пародированию, иронии. Эстетическая интерпретация текста, подключающаяся к зонам деструктурированного смысла в художественном тексте, в таком случае может быть только включением в игру, не анализом и не теоретической интерпретацией, а разыгрыванием с “выталкиванием” на поверхность новых смыслов»175.

174

Бычков В.В. Эстетика. – М., 2003.С. 277. Прозерский В.В. Парадигмы эстетики: прошлое – настоящее // Эстетика в интерпарадигмальном пространстве: перспективы нового века. Материалы научной конференции 10 октября 2001 г. Серия «Symposium», выпуск 16. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001. С.6-7. 175

87

§ 3. Феноменология эстетизации Итак, в предыдущей главе нами было установлено, что эстетизация представляет собой процесс придания чему-либо красивой внешней формы. Более того, мы также эксплицировали тот факт, что широкое распространение эстетизации в современной жизни западного общества связано не столько со свойственным стремлением человека к красоте, сколько с социальными процессами, характерными именно для эпохи постмодерна, а именно с редукцией сущности к явлению, внутреннего к – внешнему, к поверхности, даже к поверхностности. А так как от вещей, отношений, людей, эмоций и т.д. остается только лишь эта внешняя, феноменально данная поверхность, «скорлупа», «тело» то и возникает не просто возможность, но и необходимость придать этой бездушности хотя бы некоторую привлекательность, эстетичность. Рассмотрим этот процесс эстетизации более подробно, особенно со стороны тех социальных феноменов, в которых она себя обнаруживает. Процесс превращения пустой поверхности в нечто красивое, прекрасное и привлекательное и есть собственно эстетизация. А постольку, поскольку все в современном капитализме превращается в товар, который необходимо продать, то потребитель, сам являющимся определенным товаром среди других товаров, требует уже не столько собственно потребительной или меновой стоимости, сколько стоимости брендовой. А последняя, как результат функционирования манипуляции и рекламы в обществе потребления, всегда должна быть привлекательной для потребителя. Ее надо эстетизировать. Эстетизация оказывается одновременно выгодной и тому, кто продает, и тому, кто покупает – оба в итоге обладают: один вырученными от продажи товара деньгами, другой – купленным за деньги товаром. «Тотальное господство отношений имения, владения, обладания в буржуазном обществе как раз-то и связано с тем, что только владение, только Haben176 позволяет индивидам (или, по крайней мере, большинству из них) физически выживать. Из такого рода социальных отношений и условий, фундированных в частной собственности на средства производства и всеобщностью товарного производства, в конце концов, постепенно конституируется такое свойство характера, как стремление обладать тем “веществом”, которое в данных условиях только и позволяет иметь средства к выживанию, т.е. стремление к обладанию частной собственностью, сущность которой кристаллизуется в деньгах. Далее это стремление к обладанию деньгами рано или поздно ведет к формированию такого духовного феномен, как представление о том, что все в мире покупается и продается (первичным по отношению к которому, разумеется, оказывается действительная, налично данная практика всеобщей продажности). Но в данном контексте мы хотим подчеркнуть: продаваемость/покупаемость-всего детерминирована желанием обладания, владения, а, значит, и выживания. 176

Модус человеческого бытия Иметь, в отличие от модуса Быть.

88

Haben становится фундаментальной структурой отношения-к только в условиях тотализации товарно-денежных отношений. Именно отсюда и возникает резкое различение таких модусов отношения-к-миру Sein и Haben, быть и иметь: отныне мне неважно, что чувствует Другой, самое главное, что мое чувство есть у меня. Поэтому, например, односторонняя любовь становится нормой: богатому банкиру плевать на то, что его жена его не любит, для него единственно важным является сам факт того, что у него есть красавица жена»177. Оборотной стороной Haben-отношения-к становится стремление к максимальному накоплению и потреблению: «первый и главный грех [капитализма] – аскетизм. Человек, который не стремится максимализировать свое потребление, и, не дай бог, призывает к этому других, является заклятым врагом капиталистической цивилизации»178. Именно поэтому потребительство 179 (для которого изобрели особый термин – консюмеризм) и считается, наряду со стремлением к увеличению прибыли со стороны капиталистов, одной из основных движущих сил развития капитализма 180. «Потребительство является неотъемлемой частью капиталистического общества. Так как основной целью данной системы является накопление капитала путем извлечения прибыли, то и все механизмы, в том числе и интересующее нас потребительство, направлены на это. Причем все повернуто так, что люди, создавая товар и получая за это только эквивалент произведенной стоимости (з/п), едва достаточный для обеспечения самых незначительных потребностей, идут покупать произведенные ими же вещи, при этом еще и находя в этом радость, а нередко и гордясь тем, что могут себе это позволить. Людям кажется, что ими движут их собственные желания, что им хочется новые вещи, вещи, вещи и т.д. потому, что это просто здорово и необходимо для счастливой жизни. Такой материальный достаток, выражающийся в приобретенных благах, удовлетворяет только чувство тщеславия и желание хотя бы чем-нибудь наполнить свою жизнь. Потому что начинающаяся с детства погоня за прибылью, достатком, “красивой жизнью” настолько обедняет и искажает внутренний мир человека, притупляет его творческий потенциал, что по-

177

Любутин К.Н., Кондрашов П.Н. Историческая феноменология бесчеловечности. – Екатеринбург, 2010. С. 173-175. 178 Вальцев С. Закат человечества. Книга о деградации человечества // http://rusmissia.ru/Zakat/b3-3-14.html 179 «Потребительство – социальное явление, характеризующееся выдвижением потребления и потребительских благ в качестве высших ценностей, господствующих над другими ценностями человеческой жизни» (http://slovari.yandex.ru/dict/glossary/article/1592/159_2905.HTM). Ср.: «Потребительство – совокупность регулятивных идей, ожиданий и настроений, ориентирующих поведение, стиль жизни и отношений, где ведущей установкой деятельности выступает стремление к престижному потреблению, к получению максимума наслаждений и развлечений… Потребительство выполняет и экономическую функцию искусственного стимулирования потребления, необходимого для расширенного воспроизводства капитала» (Словарь по этике. М.,1981). 180 Интересно отметить такой факт, что именно потребительство и стало причиной нынешнего мирового экономического кризиса. Дело в том, что потребительство принципиально не знает предела в силу того, что имеет дело не с товарами и их потребительными свойствами как таковыми, а с культурными знаками, обмен которыми происходит непрерывно и бесконечно, а это, разумеется, стимулируя производство, ведет к перепроизводству и массовому кредитованию, а значит, в конце концов – к кризису.

89

другому свою жизнь он уже и представить не может. Все превратилось в товарный оборот, люди отчуждены сами от себя. Потребление из нормального, обогащающего человека процесса в капиталистическом обществе превратилось в самоцель. Подобно тому, как все общество организовано так, что не человек цель его развития, а процесс накопления капитала, т.е. прибыль, так и целью потребления становится не обогащение человека и не почва для появления новых способностей и проч., а банальная бутафорская самореализация, то есть на деле все та же прибыль корпораций. Итак, потребительство – это большое зло для молодого человека, оно мешает его развитию, оно унижает культуру потребления до лейблов и марок, росписей художников, вместо их картин, до тупого эпатажа и повода лишний раз унизить людей с низким достатком, возвыситься за счет них. Сложно бороться со всем тем, что описано выше. Особенно в индивидуальном порядке. Сложно бороться с желанием зайти в магазин и потратить только что полученную зарплату, особенно когда все вокруг призывает это сделать – реклама, люди на улицах и даже друзья, которые тут же вопрошают: “Ну, что купил?” Конечно же в современном обществе невозможно отказаться полностью от походов в супермаркеты, если только не превратиться в аскета, совсем ничего не покупая, все выращивая на огороде. Нужно лишь четко различать, что нужно купить тебе, а что нужно, чтобы ты купил капиталисту. А если в этой борьбе с навязываемыми ценностями тебе будут помогать друзья, поддерживать настоящим, неотчужденным общением, то необходимость наполнять свою жизнь смыслом и радостью через покупки отпадет быстрее, на смену ей придет понимание кому и зачем это нужно. Чем выше уровень культуры человека, тем меньше хочется бессмысленно потреблять»181. Если для капиталистического общества XIX – начала ХХ вв. был характерен только товарный фетишизм, в котором вещи наделялись магическим смыслом, то в современных условиях возникает потребительский фетишизм, суть которого состоит в том, что он фетишизирует не субстанциональность товара, не его свойство удовлетворять конкретную потребность, а всеобщую полезность товаров, независимо от их собственно потребительных свойств. Ж. Бодрийяр говорит, что происходит фетишизация не означаемых, а означающих 182: сегодня пьют не пиво, а «Клинское», сегодня смотрят не кино, а раскрученные блокбастеры или Тарантино. Знак подменяет субстанцию товара, его действительную полезность: «брэнд» костюма или мода оказываются более важными, чем удобство этого костюма для действительной носки. Сегодня у вас спросят не «Как костюмчик сидит?», а «Вам лучше Gucci или Cardin?» Удовольствие доставляет не предмет (что предполагало бы человечность), а обладание престижностью марки этого товара. Фетишизируется не товар, а его потребление, из которого выпотрошены все потребительные свойства183. 181

Потребительство // http://nnm.ru/blogs/communard/potrebitelstvo/ Baudrillard J. Pour une critique de l’économie politique du signe. – Paris: Gallimard, 1972. 183 См.: Ильин В.И. Потребление как дискурс. – СПб: Интерсоцис, 2008. 182

90

«Мы живем в мире имиджей, которые являются симулякрумами реальности (термин Ж.Бодрияра, означающий симулятщю вещей, которые никогда не существовали). Постмодернистская философия все сильнее замечает тот факт, что современное общество отходит от состояния, когда основой было производство, а определяющей силой выступала экономика. Если в эпоху классического капитализма центральное место принадлежало продаже и покупке товаров и услуг, то в условиях постиндустриального общества это место занимает продажа и покупка знаков и имиджей, имеющих малое отношение к традиционно понимаемой социальноэкономической реальности. Поэтому возникает необходимость поиска и артикуляции признаков самой реальности»184. Таким образом, можно заключить, что потребительство представляет собой специфическую форму потребления, которая характеризуется спросом и приобретением товаров не ради их функциональных качеств (или, как выразились бы марксисты, сотребительных стоимостей) или получения пользы, а ради достижения каких либо иных социальных или культурных целей (следование моде, покупка товаров в силу того, что их «покупаю все», подверженность и следование рекламе, достижение определенного социального статуса). Поэтому в рамках потребительства само потребление перестает выполнять витальные функции и превращается в нефункциональный спрос. Ж. Бодрийяр замечает: «Потребление можно считать характерной чертой нашей промышленной цивилизации – но при условии, что мы раз и навсегда освободим это понятие от его привычного значения “процесс удовлетворения потребностей”»185. Потребительское отношение к бытию рассматривается нами как бесчеловечность в том смысле, что, как было показано выше, к сущностным атрибутам человека и человеческой деятельности относится не только момент присвоения, но и момент отдавания, вернее – их диалектическая взаимосвязь. Потребительство же тотально ориентировано только на модус присвоения. Это весьма точно и лаконично выражает рекламный лозунг компании Pepsi «Бери от жизни все» – подлинный лозунг современности: не давать, а только брать. Эта радикальная и тотальная односторонность человеческого праксиса и есть отсутствие подлинности человеческого присутствия-в-мире, т.е. бесчеловечность, – именно бесчеловечность, а не какая-то неуловимая степень извращенности человеческого. Фетишизм всевозможных предметов потребления и их новинок обнаруживает себя в феномене шопинга 186, для которого важно не то, что покупается, а то, что 184

Галанова Г.А. Феномен эстетизации частной жизни в контексте классической и неклассических концепций культуры. – Автореферат… кандидата философских наук. – Казань, 2001. 185 Бодрийар Ж. Система вещей. – М., 1995. С. 164. 186 «Шопинг (англ. shopping) – форма времяпровождения в виде посещения магазинов (чаще всего торговоразвлекательных комплексов) и покупки товаров (одежды, обуви, аксессуаров, головных уборов, подарков, косметики и т. д.). Зачастую под “шопингом” понимается не просто покупка товаров, а весь комплекс, включающий также и попутные развлечения (рестораны, кафе, кино и пр.). В современном постиндустриальном обществе примерно треть от всех производимых товаров предназначены для удовлетворения «реальных», жизненно важных потребностей людей, а остальная часть в основном относится к «необязательной» группе (новые модные модели мобильных телефонов, цветные “бульварные” журналы, “суперовощерезки”, “сжигатели жира” и т. п.). Как и в случаях с алкоголем, наркотиками, азартными играми,

91

оно вообще покупается. Интерес с полезных свойств товаров переносится на сам процесс покупки. Думается, что в этом проявляется стремление современного индивида властвовать над вещами посредством обладания ними, – так реальное бессилие над миром отчужденной предметности замещается иллюзией «владения». Шопинг является неотъемлемым, имманентным свойством капитализма, ибо сущность капитала состоит в его постоянном самоувеличении, а для этого необходимо постоянно расширяющееся потребление, которое можно обеспечить только создавая у потребителей ложные потребности в совершенно ненужных им вещах. Так, обычному человеку вполне достаточна обычная футболка за 200 рублей, которая недорога и к тому же прослужит достаточно длительное время в течение нескольких лет. Но реклама и «продвижение» товаров преформируют сознание и потребности индивидов так, что им оказывается просто жизненно необходимым купить ту же самую футболку не за 200 рублей, а за 200 долларов. Более того, гламурные герои рекламных роликов вам укажут, что ту футболку, которую вы купили месяц назад, сегодня надевать уже немодно («носить такое – верх вульгарности в этом сезоне»), а посему необходимо купить такую же футболку, но с оранжевой полоской и т.д. В этом вещизме нет никакой надобности, ибо вещи в своей реальности существуют для того, чтобы удовлетворять действительные потребности, и в нашем случае такую потребность вполне удовлетворяют обе майки. Но если мы станем покупать вещи только ради их потребительных стоимостей, а не ради престижа 187, то тогда капитализм просто-напросто прекратит свое существование. Почему шопинг возник именно в ХХ веке? Потому что раньше мировой рынок еще не был насыщен товарами. Сегодня же такое насыщение произошло, и поэтому у капитала появилась необходимость в перманентной реализации как можно большего количества товаров в уже наполненном этими товарами рынке. Именно для этого появилась реклама в современном смысле этого феномена, – раньше она всего лишь указывала на потребительские свойства товаров и на места их возможного

Интернетом, едой, при увлечении шопингом может развиться болезненная зависимость – ониомания, в просторечии “шопинголизм”» (http://ru.wikipedia.org/wiki). Ониомания (от греческих onios – для продажи, mania – безумие) – непреодолимое желание что-либо покупать, не обращая внимания на необходимость и последствия. Покупки становятся и отдыхом, и развлечением, и самостоятельным смыслом. Интересно отметить, что первые признаки и симптомы данного расстройства в психиатрии идентифицировали уже в конце XIX века (E. Kraepelin, E. Bleuler), а Э. Золя в романе «Дамское счастье» (1883) описал, как героиня разоряет своего мужа походами по женским магазинам. 187 Какая разница – пить напиток из обыкновенной или «эксклюзивной» бутылки, если сам напиток и в той, и в другой одинаков? «Не единожды Coca-Cola привлекала известных модельеров и дизайнеров для создания уникальных, если не сказать коллекционных, партий своего напитка. Так год назад компания заключила соглашение с модельером Роберто Кавалли, который создал уникальный дизайн для ограниченной партии “фигуристых” бутылок Coca-Cola Light. Позже, в феврале 2009, но уже с участием легендарного обувщика Маноло Бланика. Новая кампания “Дань моде” представляет собой гораздо более масштабный проект, чем предыдущие. Известные модные бренды Alberta Ferretti, Blumarine, Etro, Fendi, Marni, Missoni, Moschino и Versace создали по одной уникальной бутылке Coca-Cola Light. Бутылки были специально выпущены к Миланской неделе моды и демонстрировались там наравне с новыми коллекциями одежды» (http://www.sostav.ru/news/2009/10/01/doc9/).

92

приобретения, – сегодня же реклама – это весьма затратная часть расходов предпринимателя, но в то же время и весьма доходный бизнес. На чем основан шопинг? Да на тех извращенных, отчужденных потребностях, которые сформировались в механизмах буржуазности и были искусственно скультивированы и эстетизированы рекламой. Вот одно из самых откровенных признаний самих рекламоделателей о сущностных основаниях рекламы: «Провокационная рекламная кампания сезона весна-лето 2009 марки Mangano основана на визуализации простых человеческих радостей: секса и фетиша»188. В этом смысле «реклама не только обещает получение удовольствия одновременно с приобретением продукта (“Bounty – райское наслаждение”), но и формирует само желание»189. Маркс еще в 1844 году зафиксировал то, что получило такое распространение только через целое столетие. Вот что он писал о преформировании потребностей при капитализме. «Если в подлинно человеческих условиях многосторонность потребностей означает более полное обнаружение человека в своем бытии, то в рамках частной собственности «каждый человек старается пробудить в другом какуюнибудь новую потребность, чтобы вынудить его принести новую жертву, поставить его в новую зависимость и толкнуть его к новому виду наслаждения, а тем самым и к экономическому разорению. Каждый стремится вызвать к жизни какую-нибудь чуждую сущностную силу, господствующую над другим человеком, чтобы найти в этом удовлетворение своей собственной своекорыстной потребности. Поэтому вместе с ростом массы предметов растет царство чуждых сущностей, под игом которых находится человек, и каждый новый продукт представляет собой новую возможность взаимного обмана и взаимного ограбления. Вместе с тем человек становится все беднее как человек, он все в большей мере нуждается в деньгах, чтобы овладеть этой враждебной сущностью, и сила его денег падает как раз в обратной пропорции к массе продукции, т. е. его нуждаемость возрастает по мере возрастания власти денег. – Таким образом, потребность в деньгах есть подлинная потребность, порождаемая политической экономией, и единственная потребность, которую она порождает. – Количество денег становится все в большей и большей мере их единственным могущественным свойством; подобно тому как они сводят всякую сущность к ее абстракции, так они сводят и самих себя в своем собственном движении к количественной сущности. Безмерность и неумеренность становятся их истинной мерой.

188

http://trendymen.ru/lifestyle/media/15506/. Ср.: «Французское рекламное агентство Y&R Paris, создавая рекламу для марки женских носков Olympia, решило сравнить этот предмет одежды с нижним бельем. Оказалось что эти носочки можно кидать в подарок любимым певцам вместо трусиков. А у мужчин из-за них может развиться новый вид бельевого фетишизма» (http://www.sostav.ru/news/2008/09/29/zar3/). И еще один важный аспект, который подчеркивает О. Туркина: «многие исследователи генетически выводят рекламу из порнографии из-за сходного механизма извлечения прибыли из сексуального желания» (Туркина О. Пип-шоу (идиоадаптация образа женщины в российской телерекламе) // http://www.owl.ru/win/books/visualnie7p.htm). 189 Туркина О. Пип-шоу (идиоадаптация образа женщины в российской телерекламе) // http://www.owl.ru/win/books/visualnie7p.htm

93

Даже с субъективной стороны это выражается отчасти в том, что расширение круга продуктов и потребностей становится изобретательным и всегда расчетливым рабом нечеловечных, рафинированных, неестественных и надуманных вожделений. Частная собственность не умеет превращать грубую потребность в человеческую потребность. Ее идеализм сводится к фантазиям, прихотям, причудам, и ни один евнух не льстит более низким образом своему повелителю и не старается возбудить более гнусными средствами его притупившуюся способность к наслаждениям, чтобы снискать себе его милость, чем это делает евнух промышленности, производитель, старающийся хитростью выудить для себя гроши, выманить золотую птицу из кармана своего христиански возлюбленного ближнего (каждый продукт является приманкой, при помощи которой хотят выманить у другого человека его сущность – его деньги; каждая действительная или возможная потребность оказывается слабостью, которая притянет муху к смазанной клеем палочке; всеобщая эксплуатация общественной человеческой сущности, подобно тому как каждое несовершенство человека есть некоторая связь с небом – тот пункт, откуда сердце его доступно священнику; каждая нужда есть повод подойти с любезнейшим видом к своему ближнему и сказать ему: милый друг, я дам тебе то, что тебе нужно, но ты знаешь conditio sine qua non [непременное условие], ты знаешь, какими чернилами тебе придется подписать со мной договор; я надуваю тебя, доставляя тебе наслаждение), – для этой цели промышленный евнух приспосабливается к извращеннейшим фантазиям потребителя, берет на себя роль сводника между ним и его потребностью, возбуждает в нем нездоровые вожделения, подстерегает каждую его слабость, чтобы затем потребовать себе мзду за эту любезность. Отчасти же это отчуждение обнаруживается в том, что утонченность потребностей и средств для их удовлетворения, имеющая место на одной стороне, порождает на другой стороне скотское одичание, полнейшее, грубое, абстрактное упрощение потребностей или, лучше сказать, только воспроизводит самое себя в своем противоположном значении»190. Шопинг, как форма массового отчуждения, был невозможен во времена Маркса, ибо его появление требует достаточно высокого уровня материального благосостояния, который только и порождает общество тотального потребления. Только условия жизни «золотого миллиарда» превращают потребление в труд «по расширенному воспроизводству потребительной стоимости как абстракции, как системы, как универсального кода полезности, точно так же как производство является в своей действительной телеологии не производством “конкретных” благ, а расширенным воспроизводством всей системы меновой стоимости»191. В обществах периферии шопинга нет. Для нищеты еда существует не в виде «знака» или «симулякра», а в виде конкретной потребительной стоимости – хлеба, которым можно удовлетворить не «символический обмен», а конкретную жизненную потребность – голод. 190 191

Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 42. С. 128-129. Фурс В.Н. Радикальная социальная теория Жана Бодрийяра, § 2.

94

Система шопинга (или тотальной продажности) в современном капитализме доходит до абсурда: «В мире появился новый сегмент рынка, позволяющий его игрокам получать баснословные прибыли. Бизнес, получивший условное название “друг напрокат”, уже принес западным предпринимателям миллионы долларов и обещает стать доходным в России. В Великобритании один из торговых центров Глазго порадовал покупательниц необычной услугой – “друг для походов по магазинам”. Организаторы акции утверждали, что “друг” полон энергии, галантен, внимателен и учтив. Он готов сколько угодно гулять с клиентом по магазинам, давать дельные советы, не вызывая раздражения. Успех новинки был ошеломляющим. Друга или подругу напрокат разбирали бизнес-леди и жены предпринимателей, чьи мужья не испытывают интереса к шопингу… Руководитель столичного имиджевого агентства Studio Style Анна Андрианова… уверяет, что “шопер напрокат” на деле даже лучше, чем настоящие подруги»192. И, наконец, следует указать и на тот весьма специфический и в высшей степени интересный факт, что в тотальную сеть купли/продажи сегодня втягиваются такие явления природы, которые невозможно никак использовать в смысле потребительных стоимостей, а только как некоторые «брэнды», «знаки», указывающие на значимость их владельцев. Так, например, сегодня существует целый сектор в бизнесе, который занимается продажей земельных участков на Марсе и Луне. Имеются также конторы, продающие звезды, для того чтобы их владелец мог назвать их своим именем или именем своей возлюбленной. Правда, в этом случае названия звезд должны вноситься в официальные каталоги. § 4. Эстетизация в различных сферах социального бытия Рассмотрим несколько конкретных примеров эстетизации, происходящей в современном обществе, особенно учитывая при этом, что все эти формы эстетизации так или иначе направлены на представителей общества потребления в целях побудить у них желание обладать этими эстетизированными вещами. А если говорить честным и банальным языком, то все эти формы эстетизации, будь то частной жизни человека или дизайна легкового автомобиля, – все они направлены на увеличение прибыли. Увы, таков основной, имманентный, никогда неустранимый закон капитализма, какую бы форму этот капитализм не принимал. Наиболее яркими и наглядными, повседневно встречающимися примерами эстетизации являются, безусловно, эстетизации в области техники: дизайнерские качества и формы легковых автомобилей, инструментов, в строительстве – это мосты, дороги и дорожные покрытия, фасады зданий, и даже такие казалось бы совершенно «неэстетизируемые» объекты, как линии электропередачи193. 192

Вальцев С. Закат человечества. Книга о деградации человечества // http://rusmissia.ru/Zakat/1-2-7.html «По уровню “эстетических” характеристик опоры можно разделить на три группы: (1) стандартные утилитарные опоры ЛЭП, разработанные без всяких художественных изысков; (2) художественно 193

95

В современной философии, особенно философии постмодернизма, весьма остро стоит проблема эстетизации частной жизни. Как указывают многие исследователи, построение теорий «эстетической жизни», так или иначе связано с дискуссиями вокруг поздних работ М. Фуко (второго и третьего тома «Истории сексуальности», лекций и интервью последних лет), в которых центральной стала тема автономии человека в аспекте существования «эстетик существования», специфических «техник себя». Однако Соколова Н.Л. указывает: «Современные проекты “эстетической жизни” восходят, по мнению ряда исследователей194, к традиции эстетизма, заложенной О. Уайльдом, художественной группой Блумсбери, а также инициировавшим ее взгляды Дж. Муром. Хотя термин “эстетизм” впервые появился в середине XIX века в связи с идеями прерафаэлитов об абсолютном доминировании эстетической сферы, подобные представления встречаются раньше, в частности, у немецких романтиков. Однако “эстетизм” немецких романтиков не был последовательным, так как в нем не было противопоставления этической и эстетической сферы, красоты и нравственности. Считается, что последовательный эстетизм утверждает исключительное превосходство эстетических ценностей; для него характерно “признание красоты высшим благом и высшей истиной, а наслаждение красотой – высшим жизненным принципом” 195. Классическое противопоставление эстетического этическому, как известно, было выражено С. Кьеркегором (“кто живет эстетически, тот случайный человек, кто живет этически, то работает над тем, чтобы стать всеобщим человеком”). В контексте современной культуры соотношение этического и эстетического по этому принципу рассматривается Б.Хюбнером196. Однако в современной философии появились различные варианты концепций “эстетической жизни” (“эстетического самоконструирования”, “жизни как произведения искусства”), в которых соотношение эстетического и этического рассматривается иначе. Их авторы обосновывают необходимость “эстетической жизни как этики” (Р. Рорти), “эстетизированной этики вкуса” (Р. Шустерман), “этики эстетического самоконструирования” (Дж. Абрамс) и т.п. Большинство исследователей рассматривают эти концепции в аспекте постмодерной эстетизации этического 197, которую связывают с эстетизацией жизни современного общества, прежде всего оформленные стандартные опоры. К таким в первую очередь можно отнести опоры, которые имеют нестандартную окраску, предназначенную сделать их более “дружелюбными” по отношение к ландшафту; (3) дизайнерские декоративные опоры – самая редкая группа. Эти опоры создаются, как правило, по специальным заказам. Прежде чем построить такую линию электропередачи, организуют специальные дизайнерские конкурсы на лучший проект» (Остаповский Д.С. Эстетизация опор ЛЭП // http://www.energobud.com.ua/ru/home/212-estetizatsija-opor.html). 194 См.: Featherstone M. Postmodernism and the Aestheticization of everyday life // Modernity & Identity/ S. Lash and J. Friedman, eds. Oxford & Cambridge, 1996. P. 269; Shusterman R. Postmodernist Aestheticism: A New Moral Philosophy? // Theory, Culture & Society. 1988. Vol. 5. № 2-3. P. 347. 195 Гайденко П.П. Трагедия эстетизма. – М., 1970. – С. 142. 196 Хюбнер Б. Произвольный этос и принудительность эстетики. – Минск, 2000. 197 См.: Bennet J. «How is it, then, that we still remain Barbarians?» Foucault, Schiller, and Aestheticization of Ethics // Political Theory. 1996. Vol. 24. № 4. P. 337; Shusterman R. Pragmatist Aesthetics: Living Beauty, Rethinking Art (Ch. IX «Postmodern Ethics and the Art of Living»). Oxford, 1992.

96

сферы повседневности. Процесс эстетизации повседневности нашел заметное отражение в социологии198, в меньшей степени он исследуется в философии. Однако Б. Дземидок отмечает, что возникшие в рамках постмодернистской философии этические концепции “благой жизни” понимаемой как жизнь эстетическая – это первый шаг на пути к такой рефлексии; по его мнению, можно рассматривать подобные концепции как частично когерентные процессу эстетизации повседневности199. Наиболее активно данная проблематика обсуждается в англоязычной философии, прежде всего в постаналитической философии США; она возникает на пересечении наиболее важных, исследуемых в ее рамках тем: философия как “искусство жизни”, соотношение перфекционизма и демократии, нарративные практики самонаписания, проблема автономии человека и др. В этих концепциях проявился интерес американских философов к континентальной философии, прежде всего к “позднему” М. Фуко. Некоторые исследователи, критикующие концепции “эстетической жизни”, прямо указывают на “европейскую моду” как на причину их появления, однако многие, в частности, Р. Рорти, отмечают, что европейская философия лишь актуализировала проблемы, которые назрели в американской философии; обращение к ней только более ярко проявило симптомы назревавшей реформации североатлантической мысли. Появление концепций “эстетической жизни” во многом обусловлено возникновением неопрагматизма, возрождением некоторых идей Д. Дьюи, Р.У. Эмерсона, Г.Ю. Торо. Н.С. Юлина обращает внимание на то, что “в поэтикоэстетическом образе философии не следует видеть импорт европейской моды. Скорее это – возвращение к истокам, к тому, чем была изначально американская традиция. В Европе бытует образ американской философии как чего-то “эмпирического” и “сциентистского”. Это далеко не так. Создатели американской традиции ... скорее были философскими поэтами, рисовавшими мир эстетически ...” 200»201. Другой автор пишет: «Поворот в теории от элитарного субъекта к признанию качества быть субъектом за “маленьким” человеком произошел параллельно общественному процессу социальной приватизации. Суть этого процесса заключается не только в фактическом расширении сферы частной жизни, но и в осмыслении важности, ценности частной сферы бытия. А поскольку частная сфера начинает осмысляться в культуре как ценность, постольку ее ждет та же судьба, что и повседневность – возникает возможность придать ей видимость, внешний вид, кажимость ценности, то есть эстетизировать эту сферу бытия человека. В конце ХIХ века произошел поворот в мировоззрении людей, заключавпшйся в обнаружении предельности рационалистической картины мира. В наши дни можно говорить о сосуществовании различных типов мировоззрения – рационалистиче198

См.: Welsch W. Aestheticization Process: Phenomena, Distinction and Prospects // Theory, Culture & Society. Vol. 13, № 1. P. 1-24; Fuente E. Sociolody and Aesthetics// European Journal of Social Theory. 2000. Vol. 3, № 2. P. 235-247. 199 Dziemidok B. Aestheticization of everyday life and de-aestheticization of art: The problem of fulfilment of aesthetic needs in postmodern culture// Spectrum. Vilnius. 1998. № 2. P. 222. 200 Юлина Н.С. Постмодернистский прагматизм Р.Рорти. – Долгопрудный, 1998. С. 20. 201 Соколова Н.Л. Этическая проблематика в современных концепциях «эстетической жизни» // http://iph.ras.ru/elib.htm

97

ского, религиозно-символического, эстетического. Процесс эстетизации, затрагивающий все сферы человеческого опыта, в том числе и частную жизнь, находится в русле процесса замены рационалистической картины мира внерациональными мировоззренческими практиками и в этом контексте требует подробного исследования. Категории «приватное» и «публичное» в условиях эстетизации жизни человека приобретают новое значение. Возможно, что эстетизация частной жизни является предтечей возникновения некоей новой этики, а именно религиозносимволического отношения к аспектам повседневной, обыденной жизни»202. Но эстетизация направлена не только на визуальные объекты и социальные структуры. Так, например, на стыке физики, музыки, телевидения и театра возникло целое направление, условно называемое «эстетизацией сигнала». Вот что об этом интересном типе перфоманса читаем на Интернет-сайте «Медиамузей»: «В шестидесятые годы, в эпоху окончательно сформировавшегося общества потребления, телевидение выполняло главным образом развлекательные и пропагандистские функции. Возникновение «деколажа» стало ответной реакцией художественного мира на такое положение вещей. Художники выбрали телевизионную технику как средство для создания нового типа изображений, обладающих целым рядом новых выразительных средств и позволяющим работать с образом непосредственно во время демонстрации работы. В наши дни, на новом технологическом уровне, где доминируют уже цифровые технологии, такой подход к изобразительным средствам продолжает определять эстетику движущихся образов. Считается, что впервые работать с электронными изображениями стал Нам Джун Пайк. В перформансе 1965 года, поднося к электронно-лучевой трубке сильный магнит, он добивался достаточно выразительных помех сигнала самой разной конфигурации. В то время художники стремились подчинить себе виртуальное пространство магнитного поля, до сих пор его нельзя было изобразить, а наиболее наглядным визуальным образом служил рисунок металлических опилок вокруг магнитного полюса. Между тем, Пайку удалось придумать средство изображения: он играл на пучках электронов как на струнах, а магнитное поле служило ему смычком. Музыка, создаваемая художником, была зримой, и аудитория могла визуально, чувственно воспринять невидимое пространство магнитного поля. Именно так Пайк создал новый язык со своими метафорами и фигурами речи, на котором заговорили впоследствии изображения… Со временем эксперименты Пайка, Васюлок, Сандина, Сонье и других художников, работавших с эстетизацией сигнала, стали использоваться в коммерческой среде, в технологически гораздо более совершенных видеоэффектах для телепрограмм, в электронной и компьютерной анимации. Зная это и учитывая, что мы сейчас живем в эпоху движущихся образов, слова Пайка о том, что электронно-лучевая трубка придет на смену холсту и маслу, можно считать сбывшимися»203. 202

Галанова Г.А. Феномен эстетизации частной жизни в контексте классической и неклассических концепций культуры. – Автореферат… кандидата философских наук. – Казань, 2001. 203 Эстетизация сигнала // http://www.mediamuseum.ru/index.html

98

В весьма интересной, с точки зрения рассматриваемой темы, статье казанских социологов Л.А. Бургановой и Ж.В. Савельевой «Медикализация и эстетизация здоровья в рекламной коммуникации» выявлены стратегии рекламной коммуникации по созданию образа нормы и патологии на примере конкретного заболевания, а также представлены возможные негативные последствия данных процессов для общества и самосохранительного поведения индивида204. Таким образом, эстетизации подлежит буквально все, ибо именно это все и есть универсум товаров, понимаемых как брэндовые (знаковые) стоимости, ценности. Если раньше привлекательными делали только промышленные товары и произведения искусства, то сегодня эстетизации подлежат такие, ранее считавшиеся не подлежащими открытому обсуждению и показыванию феномены человеческого бытия, как дружба, интимные подробности жизни человека, испражнения, пускание газов205, различные заболевания, зло, насилие, кровавые подробности убийств, семейные склоки и т.д., то именно сегодня они, будучи новинками на рынке, как разто в первую очередь и подлежат эстетизации, т.е. выведению на поверхность в красивой упаковке, заставляющей потребителя их покупать. А это значит, что, скажем, те же самые интимные отношения между людьми просто-напросто теряют свою интимность и превращаются в пошлость. С другой стороны, безусловно, эстетизация современного общества носит не только такого рода негативный, но и положительный момент, связанный, например, с эстетизацией городского пространства, промышленной эстетикой, эстетизацией рабочих мест и т.д.

204

Бурганова Л.А., Савельева Ж.В. Медикализация и эстетизация здоровья в рекламной коммуникации // Социологические исследования. – 2009. – № 8. – С. 100-107. 205 Вспомним знаменитый очерк Сальвадора Дали «Искусство пука».

99

Глава IV. Смерть как эстетическая категория

§ 1. Диалектика прекрасного и безобразного Категории прекрасного и безобразного являются одними из основных категорий эстетики. В истории философии имеются различные подходы к определению этих понятий. Так, категория прекрасного206 определяется как «эстетическая категория, характеризующая явления, обладающие высшей эстетической ценностью, и воплощающая представления о позитивном совершенстве и гармонии. В категории прекрасного содержится положительная оценка предметов и явлений, свойств, сторон, процессов реальной природной и социальной действительности с позиций превосходной степени красоты. Конкретные проявления прекрасного исследуются при помощи так называемых вспомогательных категорий, описывающих ту или иную модификацию прекрасного. Основными вспомогательными категориями являются: гармония (непротиворечивое единство противоположностей в сложных объектах); грация (красота в движении); изящество (хрупкость, нежность формы); прелесть (проявление прекрасного в объектах малых форм); мера (необходимое количество); порядок; ритм; симметрия; пропорция и др. Безобразное – эстетическая категория, раскрывающая представления людей о несовершенстве, которое обнаруживается во внешних качествах объектов и выявляет дисгармонию в различных областях действительности. В истории эстетики безобразное традиционно рассматривалось как категория, соотносимая с прекрасным, представлялось как антипод прекрасного, как отрицание красоты, как нечто, противоположное и противостоящее прекрасному, лишенное целостности (без-образа). В современной трактовке категория безобразного отражает негативную эстетическую ценность. Безобразное обозначает нечто отталкивающее, вызывающее неудовольствие вследствие своей дисгармоничности, несоразмерности, неупорядоченности, и отражает невозможность или отсутствие совершенства. Категория безобразного указывает на эстетическое свойство предме206

Ср.: Прекрасное – «категория эстетики, в которой находят отражение и оценку явления действительности и произв. искусства, доставляющие человеку чувство эстетического наслаждения, воплощающие в предметно-чувственной форме свободу и полноту созидательных и познавательных сил и способностей человека во всех областях общественной жизни: трудовой, социально-политической, духовной. Прекрасное  основная положительная форма эстетического освоения действительности. В ней находит свое непосредственное выражение эстетический идеал. Поскольку прекрасное формируется в борьбе с силами, враждебными свободе и человеческому прогрессу, в борьбе с безобразным и низменным, оно может утверждаться в жизни и через трагические обстоятельства, носить трагический характер» (Прекрасное // Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века. / Под ред. В.В. Бычкова).

100

тов, естественные природные данные которых имеют отрицательное общечеловеческое значение, хотя и не представляют серьезной угрозы человечеству, так как заключенные в этих предметах силы освоены человеком и подчинены ему. Безобразное – это своего рода диссонанс, противоречие между реальностью и идеалом, которое, однако, не представляет опасности для человека и его ценностей. Разные виды искусства имеют различные возможности для передачи безобразного. Например, в живописи эти возможности более ограничены (слишком наглядны для зрителя, что может вызвать отторжение), тогда как поэт может более широко изображать уродливое и безобразное. Современное искусство, вопреки сложившейся веками эстетической традиции, широко обращается к безобразному как к самостоятельной художественной ценности. Во многих современных художественных концепциях безобразное рассматривается как самостоятельная или даже основополагающая категория: безобразное существует всегда и везде, а прекрасное прекрасно именно потому, что преходяще. Вспомогательными понятиями к категории безобразного выступают такие, как ужасное, мрачное, шокирующее, агрессивное, грубое, отвратительное, неприятное, несовершенное, демоническое»207. Категория безобразного «наиболее активно разрабатывалась в сфере имплицитной эстетики с древнейших времен, где осмысливалась в двух аспектах: безобразное в действительности и безобразное в искусстве. Уже в греко-римской античности было замечено, что безобразное как антипод прекрасного проявляется практически во всех сферах бытия: в природе (разрушающиеся и разлагающиеся объекты и существа), в человеке (болезни, ранения, смерть), в морали (безнравственные поступки), в политике и государственном управлении (обман, коррупция, несправедливые суды и т.п.). Как правило, безобразное в действительности оценивалось негативно, как противоречащее главному идеалу античного мира – упорядоченному космосу и ориентированному на него рационально организованному социуму; хотя античные источники фиксируют и существование любителей безобразного, дурного, которые получили презрительное именование “сапрофилы” (от греч. σαπρός – гнилой, прогнивший, испорченный)»208. Т. Адорно в своей «Эстетической теории» (1970) считает, что в классическом искусстве (от античности до XX в.) в целом прослеживается диалектика прекрасного и безобразного, создание гармонии на основе динамического единства диссонансов, и только со второй половины. XIX в. и особенно в XX в. с авангардистского искусства вес безобразного увеличивается, и оно переходит в новое эстетическое качество. Причины этого Адорно видит в бездумном развитии техники, основанном на насилии над природой и человеком. “Несвобода” нового уровня – зависимость от техники – является одной из главных причин торжества безобразного в искусстве XX в. Смакование анатомических мерзостей, физического уродства, отвратительных и абсурдных отношений между людьми (театр абсурда и др.) – свидетель207

Лекции по эстетике // http://belportal.info/osnovnye-esteticheskie-kategorii/ Безобразное // Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века. / Под ред. В.В. Бычкова. 208

101

ство бессилия “закона формы” перед лицом безобразной действительности, но и внутренний протест против нее». Историческая диалектика прекрасного и безобразного может быть представлена следующим образом. В силу того, что, как указывает Т. Адорно, техническое развитие захватывает все человеческое бытие в его тотальности, в силу того, что человеческое теперь мыслится из технического, то, соответственно, бытие в целом начинает отныне делиться на две противоположные сферы, на два противоположных мира – человеческий и нечеловеческий, т.е. на культуру и природу. Это мы наблюдаем уже у древних греков в их антитезе τέχνη и φύσις. Древнегреческий термин τέχνη означает искусство, т.е. то, что сделано человеком, а не произошло само собой естественным путем. Поэтому τέχνη часто отождествляют с μηχανική, μηχανικός механичностью, техничностью, машинностью, неодушевленностью. Второе понятие – φύσις, природа, напротив, этимологически восходит к глаголу φύω, расту, произрастаю, в котором мы слышим живое, рост травы и распускание цветов. Следует обратить на весьма специфичный перевод, который дает М. Хайдеггер знаменитому фрагменту Гераклита «Природа (φύσις) любит прятаться»209: предпочитает скрываться то, что распускается (φύω) само собой. Латинской аналогией греческим τέχνη и φύσις являются cultus и natura, русскими – искусственное и естественное. В ранние эпохи человеческой истории эти понятия, видимо, еще не были антагонистичными, они существовали как нечто единое, синкретичное в силу того простого факта, что человек еще не выделял себя из природных связей и не противопоставлял способ своего бытия (предметно-искусственный) природе как таковой. Еще у того же Гераклита мы находим, например, прямое отождествление природных (φυσεί) и государственных (νομοί) установлений, законов. Но дальнейшее развитие техники привело к возникновению такого порядка бытия, при котором машины стали рассматриваться не в плане инструментов обеспечения существования, а в качестве средств покорения природы. Техника несла с собой спасительное, ибо она создавала условия для удовлетворения потребностей, каких не могла дать животная жизнь. Но при этом возникает интересная вещь: страдания, причиняемые естественными факторами бытия (φύσις), отныне истолковываются как нечто нечеловеческое, а техника, дающая человеку существовать во враждебном мире, напротив, понимается как нечто сугубо человеческое. Всякое движение как характеристика собственно природного бытия отныне ставится в зависимость от механики. То есть природа видится как без-óбразное, так как в ней всегда имеет место становление, непрерывное движение, гераклитовское πάντα ῥεῖ (все течет), изменение, которое не позволяет форме вещи оформиться в некоторую застывшую неподвижность. Осознание этой текучести бытия пугает человека и делает в его глазах природу чем-то непонятным и пугающим, а потому и враждебным (в смысле немецкого fremd, чуждого). Эта без-óбразность, аморф209

Гераклит Эфесский. Фрагмент В 123 (Diels/Kranz).

102

ность (греч. ἀ-μορφία) может быть преодолена лишь в вечности, неизменности, постоянстве, т.е. в идее (ἰδέα, εἶδος), а значит, только в собственно человеческом, искусственном (τέχνη), ибо идеи могут быть воспроизведены только человеческой душой. Только τέχνη созидает форму, μορφή, ἰδέα. Но почему техника дает раскрыться такого рода явленности? Потому что внутри τέχνη таится мертвость, омертвение (necrosis, как выражаются физиологи и хирурги): искусство, техника изначально есть создание предметов (например, столов) из живых вещей (деревьев) путем превращения растущего (φύω – φύσις) в неподвижное и застывшее в своей форме, превращения живого в мертвое. Мертвое, в отличие от живого, не-движимо, т.е. в метафизическом истолковании – неизменно, постоянно, вечно, истинно. Поэтому Парменид и Платон наделяют бытие атрибутом неподвижности и неизменчивости. Движение же, становление есть изменения чего-то, смерть одно и рождение иного, постоянный переход. И в этом смысле смерть не может быть истинной, следовательно, и рождение – тоже. Отсюда вывод: истинно лишь то, что неизменно, не живо (не рождено и не умрет), т.е. мертвое. А таким свойством обладает именно искусственное, так как представляет собой воплощение вечных неизменных идей. Но так как искусственное (τέχνη) – истинно, то значит, оно в то же время и прекрасно. Не может же ложь быть прекрасной! Таким именно образом мы приходим к полаганию категории прекрасного как формы сотворенного, сделанного, мертвого, идеального, неестественного. Но что сталось с естественным? – С диалектической необходимостью оно было превращено в этике в зло, в эстетике – из без-óбразного в безобрáзное. Здесь, правда, этот процесс совершался несколько дольше по времени, вплоть до средних веков. У греков слово космос, обозначающее мир, происходило от глагола κοσμέω, украшаю, т.е. весь мир без исключения представлялся грекам прекрасным. Идеализм Сократа и Платона (по мнению Ф. Ницше) сделал мир становления злом, безобразным, выдвинув в качестве атрибута прекрасного не упорядоченность и симметрию бытия, как это еще имело место у досократиков (μέτρον у Гераклита и μάθημα у Пифагора), а тотальную неподвижность идеального бытия. Христианство вообще всю природу объявило греховной, т.е. безобразной. «На этой основе развилась «эстетика аскетизма», в которой, в частности, фактически эстетизируются такие «безобразные» для обыденного сознания вещи, как гниющая плоть аскета, копошащиеся в ней черви, гноящиеся раны и т.п., не говоря уже о слезах, стонах, рыданиях… Эта традиция была активно развита западным христианским искусством, где стали популярными экспрессивно-натуралистические изображения страдающего, умирающего, мертвого Христа и пыток мучеников вплоть до натуралистического изображения разлагающейся плоти «Мертвого Христа» Гольбейна (Базель) и знаменитого Изенгеймского «Распятия» Грюневальда, пора-

103

зивших в свое время Достоевского. Здесь безобразное выступает не антитезой прекрасному, но его опосредованным религиозным сознанием символом»210. Развитие сциентистских тенденций в Новое время привело к ситуации, когда все техническое стало рассматриваться как положительное, прекрасное, а природа выступила только лишь в качестве простого объекта для покорения, завоевания, и тем самым, она была противопоставлена человеку. Анти-человечность природы означала ее превращение в безобразное. Такая чудовищная метаморфоза развертывалась длительное время, сопровождаясь различными перипетиями, то усугубляясь (например, в философии Канта и Гегеля), то возвращаясь назад к идее единства человека и природы (романтизм; прекрасным возрождением древнего единства природы и человека, их нерасчлененности, синкретизма была эпоха Ренессанса, а после – конец ХХ века). Чувственное созерцание безобразного и мерзкого вызывает отвращение, желание отойти, возникает отдаленность и дистанция. Последняя означает то, что объект не безразличен субъекту, и внутри дистанции положено их единство. Это безобразное вызывает чувство, аффект. Но в силу указанных причин в европейской культуре сложилась ориентированная на Платона традиция, что эстетически значимые аффекты должны носить положительный характер (нежность, любовь, восхищение, удовольствие и умиротворение). Негативные же аффекты были отнесены к разряду антиэстетичных. Отвращению и омерзению отказали в эстетичности. С тех пор эстетика приобрела односторонний, метафизический характер. И это при полном осознании того, что эстетические категории, как и всякие иные категориальные понятия, являются парными, и, выражаясь языком Г.В.Ф. Гегеля, светятсядруг-в-друге, т.е. являются взаимопроникаемыми, диалектически неразрывными. Отвращение, как и симпатия, не оставляет человека безразличным, оно захватывает его экзистенцию, и, следовательно, оно имеет непосредственное отношение к искусству. Только безразличное (ἀδιάφορα, res mediae) – не для искусства. Итак, в сократовскую и платоновскую эпоху безобразное было положено как без-óбразное, аморфное, становящееся, динамичное, сугубо природное, телесное, естественное, в противоположность неизменному, вечному, духовному, идеальному, божественному, – прекрасному. Теодор Адорно говорит, что природнопрекрасное в смысле φυσεί в эстетике, начиная с Гегеля, вытесняется «вещами более высокого порядка»211, в результате чего искусство как воплощение человеческой субъективности становитсяя «ареной Истины, Красоты и Добра»212, а природно-прекрасное выбрасывается на периферию эстетического, а то и вовсе элиминируется из него. В каких же конкретных формах мы сегодня обнаруживаем так понимаемое безобразное в искусстве?

210

Безобразное // Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века. / Под ред. В.В. Бычкова. 211 Адорно Т.В. Эстетическая теория. – М., 2001. С. 93. 212 Адорно Т.В. Эстетическая теория. – М., 2001. С. 94.

104

Асимметрия. Если группе индивидов из самых различных культурных систем представить на эстетический суд двух девушек, одна из которых будет стройной и т.п., а вторая – сутулой, толстой, беззубой, прыщавой, косоглазой и хромой, то вся эта группа первую назовет красивой, а вторую – безобразной. Такое распределение вкусов определяется, прежде всего, тем, что девушка № 1 представляет собой объект, симметричный во всех отношениях. Девица же № 2 – объект асимметричный (хромота, косоглазие). Но почему, спрашивается, симметрия стала фундаментальным свойством, атрибутом прекрасного? – Потому что все внутри человеческого бытия расценивается, размеривается и полагается через симметрию: железнодорожные пути, дома, мосты, столы и стулья, посуда, мебель и книги, – все, созданное человеком, всегда оказывается заключенным в правильные формы: куда бы мы ни бросили свой взор – везде мы находим либо параллельные линии, либо прямые углы, либо форму круга. А постольку, поскольку мы с самого рождения привыкаем к подобным формам, то они как бы a priori оказываются для нас естественными. А что «естественно, то не безобразно». Именно так происходит и с оценкой девушки № 1: мы, в силу привычки созерцать симметричные предметы, переносим на нее эту интериоризированную симметричность повседневных предметов. Но так как симметричность в большей степени есть результат искусственного, технического, то и сама красота в таком случае выступает как техническое, созданное, а значит, мертвое. Последнее при желании можно увидеть в фотографиях различных моделей, демонстрирующих коллекции новой одежды, – их красота, которая дана в правильности форм, всегда обнаруживает себя как какая-то холодная, безжизненная красота. Ни одну из знаменитых моделей в силу присущей им холодности нельзя назвать привлекательной. Интересно отметить, что даже само название этой профессии отсылает нас к чему-то технически-мертвому: модель-женщина и модель самолета… Девушка № 2, это в высшей степени несчастное существо, представляет собой совершенно иной тип, не-симметричный, причем несимметричный в чисто физиологическом и морфологическом аспектах. Эта а-симметричность создает ощущение бесформенности, аморфности, что резко контрастирует с привычными правильными формами повседневного присутствия, и поэтому порождает чувство отторжения, брезгливости, тошноты и омерзения. А, как известно, подобные эмоции возникают у человека при соприкосновении с чем-то гадким и мерзким, т.е. с безобразным. Но, так или иначе, восприятие прекрасного и безобразного как симметричного и асимметричного связаны с тем, что воспринимаемые объекты, втянутые в наше бытие, не оставляют нас по отношению к себе равнодушными, т.е. имеют некоторую (положительную или отрицательную в смысле удовольствия или неудовольствия) значимость. Аморфность. Аморфность, как отсутствие правильной (в смысле привычного) формы, есть движение от одной формы к другой, но не застывание в каком-либо одном определенном состоянии. Поэтому аморфность есть эстетика гераклитовско-

105

го πάντα ῥεῖ 213. Гераклитовская аморфность есть, таким образом, динамизм бытия, платоновская образность – застылость. В силу того, что безóбразное есть динамичное (какофония, вихрь, водопад, метель), а не механически-мертвое, то оно соответствующим образом диалектически снимается в качестве становления. А так как принцип становления противоположен техническому, то в эстетике (уже у Платона и особенно в экзистенциализме) мы встречаем противопоставление idea и genesis, неподвижной идеи («бытия», «сущего») и подвижного становления («существования» как открытости будущему). Первое описывает мир прекрасного, божественного, неизменного, вечного, но тем самым и не развивающегося, т.е. мертвого, ибо живое – это всегда развитие; второе – мир безобразного, постоянного рождения и умирания, мир становящегося, а не ставшего, мир живого. В конце концов, ἰδέα признается как τέχνη, ибо только посредством искусства, техники человек производит вещи, которые воплощают в своих телах и формах человеческие (а значит, и божественные) идеи; с другой стороны, genesis отождествляется с природой, φύσις, т.е. как с чем-то текучим, а значит, не-человеческим, ибо сущность человека мыслится в терминах платоновскохристианской антропологии как духовное, а не природное. Отныне всякий естественный процесс рассматривается в качестве безобразного. Что бы мы ни взяли из чистой природы, мы уже не найдем здесь ничего прекрасного, ничего, соответствующего идее красоты. Самым показательным в этом отношении феноменом является то, что сегодня в самом широком смысле именуют термином дизайн («термин, обозначающий различные формы проектировочной деятельности, имеющей целью формирование эстетических и функциональных качеств предметной среды. В узком смысле дизайн – художественное конструирование»214). Так, например, такое направление в дизайне, как садово-парковый дизайн, просто-напросто указывает на то, что сама по себе природа (скажем, девственный лес) не имеет эстетической ценности, она – всего лишь материал для конструирования прекрасного, которое созидается инструментальным проектированием, в ходе которого человек воплощает в природном материале свои идеи, которые и есть собственно прекрасное. Это в полной мере относится и к так называемому восхищению «красотой природы» у современного человека, о котором так много говорили И. Кант и А. Шопенгауэр, – такой человек наслаждается не созерцанием самой природы, а созерцанием своих идей, под которые подводятся природные феномены. До собственно природы ему нет никакого дела. Природное безобразное. Среди естественных процессов, имеющих место в природе, наибольшей славой безобразного пользуются такие феномены, как смерть, процессы разложения и гниения, акты испражнения и совокупления (особенно в различных извращенных формах).

213

«Все течет» (греч.), Гераклит Эфесский. Фрагмент А 6 (Diels/Kranz), см.: Платон. Теэтет 181 А и Кратил 402 А. 214 Российский энциклопедический словарь: В 2 кн. – М., 2001. С. 456.

106

О феномене смерти мы более подробно будем говорить ниже, но уже сейчас хотелось бы отметить, что смерть, как правило, в качестве безобразного в широком обиходе никогда не рассматривается. Например, некоторая эстетизация того же самоубийства как трагического упускает такие естественные моменты, как самопроизвольное расслабление перистальтики у повесившихся, что приводит к постмортальному испражнению, и труд просто-напросто висит на веревке весь в каловых массах и моче. Какой уж здесь трагизм! Смерть следует наблюдать в естественном состоянии, скажем, в пожирании кошкой живой птицы, в актах убийства одного животного другим, когда визг умирающего зверя захватывает экзистенцию и кровь леденеет в жилах, когда жалость к погибающему и испытывающему смертельную боль животному перемешивается с какой-то зверской жестокостью внутри нас самих. Смерть ужасна, когда мы наблюдаем, как птенцы в гнезде пищат, умирая от голода, ибо их родителей убили охотники; когда затравленные и загнанные в угол животные с удручающей безнадежностью смотрят в глаза своим убийцам, и что испытывает человек, перерезая горло корове или сворачивая голову курице, которых он сам же выращивал… Но наибольшая ассоциация с безобразным возникает, конечно же, в связи актами дефекации и созерцанием испражнений. Сюда же надо отнести и акты совокупления, которые тоже являются абсолютно естественными состояниями. Но не в том романтическом («эротическом») виде, как сейчас это большей частью принято изображать, – откровенность в этой области считается в силу упомянутых причин безобразным: запрет на открытые половые акты относится как к области этики («неприлично»), так и к области эстетики («вульгарно», слишком грубоестественно), но в обоих случаях что-то «животное», «не совсем человеческое». Поэтому порнография ныне рассматривается не в качестве искусства. Но если она, с точки зрения предложенной метафизики искусства, она захватывает экзистенцию, пусть даже в сфере так называемых «низменных» инстинктов, не оставляет равнодушным, вызывает ответное чувство, значит, она – искусство. Социальное безобразное. Наиболее ярким примером социального безобразного в современном представлении является война. Хотя в аристотелевском смысле (изображение безобразного художественными средствами в целях последующего катарсиса215) война как трагическое уже давным-давно стала объектом искусства и 215

Катарсис – термин древнегреческой философии и эстетики, выражающий синкретический характер этического, эстетического и религиозно-мифологического сознания, а также существенные интенции и свойства эстетического переживания. Учение Аристотеля о трагическом катарсисе излагается в 1-й книге «Поэтики». Так, согласно Аристотелю, трагедия вызывает в душе чувства «сострадания и страха» – сострадания к безвинно несчастному, и страха – перед несчастьем человека, подобного нам. В ходе драматического действия страх заменяется страхом осознанным, сострадание становится истинным, а подавленное настроение сменяется настроением гармоничным и уравновешенным, – таким образом, сознание человека очищается от подобных аффектов. «Ужас и мучительное страдание – именно по формуле Аристотеля – поднимает у нас со дна души “жестокая”... муза Достоевского, но и приводит нас всегда к возвышающему, освобождающему потрясению, запечатлевая этим подлинность и чистоту своего художественного действия, — как бы мы ни истолковывали “очищение”, это понятие, о содержании которого столько спорим с точки зрения психологической, метафизической или моральной» (Иванов Вяч. Лик и личины России // Эстетика и литературная теория. – М., 1995. С. 360).

107

эстетического анализа. То же самое относится и к искусству войны. Достаточно вспомнить превращение нацистских концлагерей в музейные экспозиции, несущие в себе трагизм и очищение, посредством которых происходит вызывание чувства отвращения к нацизму и вообще к массовому насилию. Здесь безобразное посредством художественного инструментария превращается в средство воспитания. Интересно при этом обратить внимание и на тот факт, что и сами нацисты соответствующим образом эстетизировали войну именно в воспитательных целях. Но в своей чистой стихии война, тем не менее, всегда оказывается безобразным: Взрыв… И смерть настигает людей, Бегущих от нее прочь, – Они падают навзничь, Хватая руками Свой собственный разорванный мозг. Дети, пугаясь военных улиц, Прячутся ночью в подвал… Но после ночного налета Оказалось, что был… обвал: Трупы раздавлены камнем, Размазаны по стене… А солдаты спокойно проходят мимо – 216 Их ждет еще новый день на старой войне…

Здесь мы уже встречаемся с реальным изображением процесса смерти, здесь уже нет никакой романтики в смысле идеализации, приукрашивания ужасного и чудовищного. Естественный (в рамках военных действий) процесс бомбардировки города, смерть детей, укрывшихся от налета в подвал здания, раздавленные каменными плитами, и спокойно идущие мимо их трупов солдаты, изображены здесь реально, без всяких возвышенных фраз и неуместных всхлипов по поводу человеческой жестокости. Но, тем не менее, апология безобразного внутри вышеприведенного текста вовсе не исключает эстетичность, чувственность, даже при условии натурального изображения низменного и омерзительного. Более того, картина серых стен разрушенных домов и разорванных детских тел завораживает, наполняя дух героическим пафосом217, – захваченность экзистенции ужасающим означает лишь то, что само ужасающее уже содержится в человеке. Внутри этой захваченности совершенно отсутствует безучастность, о ко216

Песня «Oriole upon the Pyre» (“Иволга над погребальным костром») группы Valhöll (1994). Который конституируется еще и самой эпической манерой исполнения данного музыкального произведения: трагическое звучание церковного органа, женского хора и колоколов на фоне медленной минорной музыки и хриплого надрывного голоса вокалиста. Пение маленькой девочки и затухающий звук одинокой скрипки в коде только усиливает трагичность, наполняющую данную композицию. Эта кода отсылает нас к окончанию песни «They want war» («Они хотят войны») группы UDO (1987) с детским хором, а также к эстетике войны и детского бытия в песне «Последний рассвет» советской группы Круиз (1986). 217

108

торой можно было бы заключить из некоторого дистанцирования субъекта от объекта, вызывающего чувство ужасания. – Ясно, что смерть в представленном виде у здорового человека, не страдающего садизмом и некрофилией, может вызвать только лишь омерзение. Война всегда видится через борьбу, в памяти всплывают виденные по телевидению кадры расстрелов, избиений, унижений, обесчеловечнные тела заключенных концлагерей, горы детской обуви сожженных детей в Треблинке… Мир прекрасен в своей наготе, В разорванном бомбою теле солдата, В пятнах крови на чистом листе, – Мир подобен страшной войне. Войне, на которой смерть каждый день, Где к трупам привыкли глаза и сердца, Где всякий теряет жалость к себе, К врагам и друзьям… Такова война… Война, где прекрасной бывает лишь кровь, Слезы детей, крики бойцов, – Война ведь искусство, А значит, в ней есть прекрасное нечто, 218 Чего нам не счесть…

§ 2. Деятельность и проблема понимания смерти Проблему смерти, на наш взгляд, можно понять только из этой марксовой праксеологической перспективы истолкования человека. Так, сама по себе проблема смерти непосредственно связана с другой, не менее важной проблемой  проблемой временности (темпоральности) человеческого существа. Более того, одним из наиболее сегодня распространенных определений человека как раз-то и является определение его как существа, живущего во времени, т.е. как существа темпорального. Но что такое время? Время – это, прежде всего, длительность между измененными состояниями. Все процессы, коль скоро они связаны с изменениями (движение, как мы помним, есть форма существования), всегда протекают во времени, вернее: движение-изменение само по себе имеет одним из своих атрибутов временную длительность (темпоральность). Хотя все тела, а значит и процессы, происходящие с ними, существуют во времени, тем не менее, только человек схватывает в своем сознании и экзистенциально переживает темпоральную длительность. Т.е. он не просто существует во времени безотносительно к нему самому как чему-то внешнему и равнодушному, напротив, человек сущностно положен в своем присутствии как темпоральное бытие: камень и кошка только существуют во времени, но 218

«The path of the warrior» («Путь воина», Persephona, 1999).

109

не знают об этом, а потому для них исключена всякая возможность какого бы то ни было его переживания. На наш взгляд, сама по себе возможность такого схватывания и переживания времени фундируется в двух моментах, непосредственно связанных с деятельностью: 1. Во-первых, целеполагание, являющееся одним из основных сущностных черт человеческой активности, предполагает необходимость конструировании в сознании-сейчас будущего результата, т.е. его предвосхищение и постоянное удержание перед-взором в состоянии актуализированной цели действия в процессе его реализации и достижения способствует сначала конституированию некоторой захваченности будущим, т.е. конституированию заинтересованного (видимо, функционально-утилитарного) отношения-к-будущему, а затем и конституированию его экзистенциального переживания. Будущее дано только как необходимый момент человеческой деятельности, и только исходя из этой посылки можно понять сам процесс конституирования темпоральности. 2. Во-вторых, предметно-орудийная сторона деятельности (в первом случае мы имели дело с идеально-продуцирующей стороной) предполагает не просто изготовление и использование орудий труда, но и их хранение и последующее многократное использование, т.е. предполагается, что нечто уже ставшее, ранее опредмеченное в орудийном материале, прошлое вновь и вновь входит в сферу настоящего и используется для достижения будущих целей. Модус прошлого сущностно связан именно с предметной стороной деятельности, т.е. с той стороной, в которой фиксируется, оформляется и застывает бывшее будущее (реализованная цель). Таким образом происходит диалектическое переливание друг в друга прошлого и будущего в рамках настоящего. Именно в этом диалектическом высвечивании друг в друге темпоральных модусов и конституируется феномен временности. Когда прошлое дано в настоящем для будущего (орудия деятельности, созданные в прошлом, используются сейчас для достижения целей), когда будущее с необходимостью отсылает нас к прошлому, тянет нас к нему (цель, как будущий результат, требует для своей реализации орудийно-практического преобразования мира), – только тогда возникает сама по себе возможность и необходимость схватывания внутренне взаимосвязанной длительности между всеми тремя модусами временности. Поэтому никаких априорных структур темпоральности в человеческом сознании не существует, ибо вне практической целереализующей деятельности они оказываются излишними, ненужными и невозможными: темпоральные структуры формируются только как процессуальные моменты практики и без последней они невозможны. В силу этого феноменологический анализ времени и его структур, произведенный Э. Гуссерлем и М. Хайдеггером, даже при всей своей проницательности, в конце концов оказывается неверным в самой своей основе, ибо он игнорирует конституирующий момент временности – человеческую деятельность. Сейчас же нам хотелось бы еще раз подчеркнуть, что временность (темпоральность) как сущностная характеристика человеческого способа 110

присутствия в мире возникает только в процессе развертывания практической деятельности, и поэтому ее (темпоральность) никоим образом нельзя рассматривать в качестве субстанции человеческого бытия, ибо она сущностно оказывается фундированной в деятельности. В связи с временностью, конечностью человеческого существа с необходимостью встает вопрос и о его смертности. Некоторые философы, размышляя о сущности человека, фиксируют свое внимание на таком, без всякого сомнения, существенном аспекте человеческого бытия, как знание о своей собственной смерти. Действительно, человек – это единственное в мире живое существо, знающее об этом. Более того, это знание о нашей конечности своеобразным способом выстраивает, упорядочивает, структурирует наше наличное бытие от самого рождения до смерти. Мартин Хайдеггер удачно назвал человеческое существование бытием-к-смерти, предтеканием-к-смерти. Но и вопрос о смерти в ее человеческом преломлении, на наш взгляд, может быть решен только через обращение к философско-антропологическому учению К. Маркса о практической, деятельностной сущности человека. Человек в своем сущностном основании есть существо целеполагающее. Целеполагание же представляет собой такое пред-ставление, в котором нечто полагается мыслящей мыслью в качестве еще-не-существующего идеального пред-мета, проекта. Идея предмета, воплощаясь посредством трудового акта, становится реальным предметом, сущим. Труд осуществляет, таким образом, процесс перехода ещене-бытия в бытие-здесь, в наличность. Осуществление цели, ее реализация даны в труде. Последний же представляет собой наиболее отличительную черту человека, которая выделяет его из животного мира. Человек является человеком только в деятельности, а последняя есть реализация бытийных возможностей. В силу же того, что смерть является нашей последней возможностью, то ее сейчас как онтологически данного состояния нет, она – нечто, относящееся к будущему. Но коль скоро смерть пока еще-не-бытие, возможность реальности, которая когда-то с необходимостью осуществиться, то значит, смерть сущностно есть некоторая объективно заданная цель, а последняя дана в нашем сознании только посредством деятельности: будущие состояния становятся реальными объектами интенциональности нашего сознания только в трудовых операциях. Поэтому сама по себе возможность знания-о-смерти оказывается фундированной опять-таки в структурах человеческой деятельности. В силу этого существенное свойство человеческого бытия – знание о своей собственной смерти – никоим образом нельзя возводить в сущность человека, ибо сам этот феномен вырастает в своей возможности из практической деятельности, подобно тому, как из нее вырастает и возможность темпорального способа присутствия. Метафизика смерти (равно также как и метафизика временности) принципиально возможна как таковая только на основе концепции, рассматривающей деятельность в качестве человеческой сущности. Поэтому, например, рассуждения М. Хайдеггера об экстатической сущности человеческого способа присутствия, весьма интересные во многих отношениях, никоим образом фундаментально не объясняются и не могут 111

быть объяснены из феноменологической аналитики, ибо она упускает из вида то, что заставляет выйти (или как выражался Гегель «гонит») человека из самого себя как момента настоящего в еще-не-бытие (будущее). Эк-статическая выброшенность человека в открытость смерти сущностно может быть понята только из анализа целеполагающей способности, т.е. из анализа деятельности. § 3. Смерть как конститутивный момент бытия Смерть для человека представляет значимость в том смысле, что она определяет собой весь горизонт бытия человека в мире. В первую очередь это касается того факта, что человеческое существование в моменте смерти радикально отличается от существования вещей и животных. Дело в том, что вещь существует только тогда, когда она завершена в своей форме: ваза становится вазой только в момент, когда глина в руках гончара принимает завершенную форму вазы. Становление, возникновение предмета (вазы) завершается, и только после этого завершения становления предмет, обретая свои оканчательные границы, становится именно этим конкретным предметом. Нечто (Etwas), говорит Г.В.Ф. Гегель, становится этим нечто только в своей границе. С экзистенциальной точки зрения это означает, что вещь обретает свою сущность только остановившись в своем становлении, т.е. вещь становится вещью только в результате смерти. Поэтому мы в повседневности все вещи и называем неодушевленными, мертвыми. Если же вещь выйдет за рамки своих границ, то она исчезнет: если вазу преобразовать в кувшин или тарелку, то возникнет новая вещь, в то время как предыдущее ее состояние исчезнет. Примерно то же самое можно сказать и о животных, однако, в несколько иной плоскости. Дело в том, что животное рождается всегда уже этим конкретным животным: муха рождается сразу же мухой, кошка – кошкой, сова – совой. Их сущность (essentia) предзадана a priori, генетически, до их непосредственного рождения, до их индивидуального существования (existentia). Поэтому Ж.-П. Сартр справедливо определяет способ бытия животного по формуле: сущность предшествует существованию. Это означает, что животное существует, как и мертвая вещь, только в рамках определенных ему границах, не имея возможности выйти из этих границ. Это можно проверить очень простым способом. Достаточно поместить, скажем, новорожденного котенка в среду собак и понаблюдать кем вырастет этот котенок, воспитанный собаками. Даже если он никогда в жизни не увидит своих сородичей, тем не менее, он будет мяукать и лазить по деревьям, но никогда не научится лаять и вилять хвостом. Он всегда останется тем, что он есть. Его сущность оказывается как бы застывшей, неизменной, «мертвой». Другое дело – человек. Он рождается без какой бы то ни было раз и навсегда фиксированной сущности. Да, выше мы говорили, что сущностью человека является преобразующая деятельность, которая в своем развертывании порождает совокупность общественных отношений, в которые оказывается погруженным человек. 112

Но здесь следует обратить внимание на один наиважнейший момент: и деятельность, и общественные отношения конституируются, возникают у человека только в рамках человеческого общества. Если мы поместим новорожденного человеческого ребенка в собачью среду, то он вырастет не человеком, а человекоподобной собакой. В отличие от котенка, остающегося котом всегда, человек, не имея врожденной сущности, как бы впитывает в себя окружающую его среду и тем самым в процессе своего непосредственного индивидуального существования формирует свою собственную сущность. Это означает, что человек изначально есть некоторое Ничто, которое в процессе своего существования становится Кем-то. Но, коль скоро это существование всегда открыто будущему, в отличие от завершенного существования вещей и животных, то человек в своем бытии принципиально оказывается существом, постоянно выходящим за свои собственные пределы. А выхождение-за-пределы представляет собой умирание. Человек оказывается существом, постоянно умирающим, т.е. постоянно становящимся, изменяющимся. И в этом становлении он сам формирует самого себя, т.е. формирует свою собственную сущность. В силу же того, что в момент своей смерти это самоформирование сущности завершается, и человек обретает свою целостную завершенность, то смерть оказывается для него моментом, конституирующим его сущность. «Смерть в широчайшем смысле есть феномен жизни»219. Впрочем, как указывает, например, М. Хайдеггер, эту целостность нашего существования мы может схватить и вне непосредственного акта смерти, а именно тогда, когда осознает свою смертность, конечность, ухватывает то, что он постоянно вы-ходит за свои собственные пределы, постоянно ставит себе некоторые цели, проектирует себя в будущем и в акте решимости решается быть иным, т.е. постоянно преодолевает себя как налично данное в настоящем и открывает себя будущему. Иначе говоря, именно возможность не-быть-застывшим-в-настоящем позволяет перед лицом будущего (предельным состоянием и воплощением которого является именно смерть) познать свою конечность, историчность, и тем самым – свою целостную человечность. Когда человеческое существование [Dasein] «забывает» эту истину своего бытия как постоянной открытости-будущему, то его бытие перестает быть подлинным. «Как “здесь-бытие” направлено к своей конечности, к своей смерти, так и время “временится” из будущего. Модус будущего приобретает особое значение в структурной целостности временности. Именно сосредоточенность на будущем дает “здесь-бытию” подлинное существование. Неподлинность – перевес момента настоящего – выражается в том, что “мир вещей”, мир повседневности, обозначаемый Xайдеггером как мир “Man” (субстантивированное неопределенно-личное местоимение), заслоняет для человека его конечность. В этом случае само будущее выступает для человека как бесконечное продолжение, т.е. становится неподлинным. Призывом к бытию оказывается страх – но не “эмпирический” страх (Furcht), а не219

Хайдеггер М. Бытие и время / Пер. В. В. Бибихина. М., 1997. С. 246.

113

определенный, безотчетный страх-тоска, страх-томление (Angst). Всякая попытка избыть этот страх будет тщетной до тех пор, пока человек не решится заглянуть туда, откуда исходит этот страх – в “ничто”, в “смерть” и тем самым не обретет подлинного понимания своего бытия»220. Таким образом, мы видим, что смерть оказывается, с точки зрения Мартина Хайдеггера, фундаментом подлинного бытия человека. Эта подлинность обнаруживает себя в форме особого вида человеческого присутствия, – бытия-к-смерти. Что это такое? «Бытие-к-смерти (Sein-zum-Tode) – один из основных экзистенциалов М. Хайдеггера (“Бытие и время”, §§ 46–53), обнаруживающий онтологическое измерение человека (Dasein) и показывающий его целостность и временной характер. Адекватное осознание феномена смерти – условие перехода к подлинному (а не безличному) модусу существования человека (Dasein). Смерть носит “личный” характер, она – всегда “моя”, никем не может быть со мной “разделена”, “никто не может отнять у другого его смерть”… Смерть, по Хайдеггеру, дает возможность целостного видения нашего бытия, которое, пока мы живем, никогда не является “целым” и “завершенным”, в нем реализованы не все его возможности (в т. ч. и главная – смерть): в Dasein всегда присутствует его “еще-не”, что-то, что еще не случилось. Нет необходимости достигать конца, чтобы осознать свое бытие-кпределу, “бытие к смерти”: сознание того, что я умру, дает мне достаточную перспективу тотальности. Подлинное отношение к этому пределу возможно лишь в “забегании”, “заступании вперед” (Vorlaufen) – не в приближении или ускорении этого предела, характерного для пассивного “ожидания” (Erwarten) того или иного события, но в признании смерти как предельной, наиболее всеохватывающей возможности Dasein. Думать о смерти как о реальном событии в будущем  значит ждать ее как “уже не бытие возможного” и, следовательно, отвлекаться от “возможности быть”. Если же “предвосхищать” смерть как возможность «не быть», то это неминуемо обращает нас к “возможности быть”: знать, что я могу не быть, предполагает знание того, что я могу (и как я могу) быть. Человек не свободен от смерти как от актуального реального события, но свободен понимать свою возможность быть или не быть (подлинный модус существования), а также свободен не понимать ее как возможность (неподлинный модус)»221. Все эти вопросы с феноменом смерти непосредственно связаны с учением экзистенциалистов о выборе. «Конституирование человеческой сущности, согласно экзистенциалистам, осуществляется в волевом акте выбора. Уже Серен Кьеркегор, один из предшественников современного экзистенциализма, считал, что человек рождает самого себя волевым актом222, “Выбор, согласно Кьеркегору, есть то, благодаря чему индивид, т.е. природное, непосредственное существо, определяемое внешними обстоятельствами, становится личностью, т.е. бытием духовным, свободным, самоопределяемым” 223. 220

Философская энциклопедия. В 5-ти тт. Т. 5. – М., 1970. С. 427. Философская энциклопедия. В 5-ти тт. Т. 1. – М., 1970. С. 348. 222 См.: Кьеркегор С. Наслаждение и долг. – СПб., 1894. С.230. 223 Философская энциклопедия. Т. 5. – М., 1970. С. 357. 221

114

Жан-Поль Сартр, вслед за Кьеркегором считал, что человек есть свой собственный проект, выбор. Другой экзистенциалист – Мартин Хайдеггер, – говорит, что человек есть существо, открытое будущему, а именно – смерти, Ничто, существо, которое в своем эк-статическом бытии решается быть самим собой. Т.е. чтобы быть личностью, надо решиться выбрать себя в будущем, выбрать себя перед смертью, в пограничной ситуации. Человек способен обрести свою подлинность (Selbstheit, самость) только в этом предстоянии-перед-смертью. Но эта подлинная сущность – весьма тяжкая ноша, ибо предполагает для своего осуществления выбор, а значит, тем самым, с необходимостью предполагает и индивидуальную ответственность за свой выбор, а значит, и вину. Но кто решится сегодня добровольно стать ответственным? Ведь проще переложить ответственность за наши собственные поступки на “общество”, “объективные обстоятельства”. В силу этого, говорит Хайдеггер, большинство не решаются сделать выбор, не решаются стать самостью (Selbstheit), а потому остаются нивелированной стадообразной массой (das Man), т.е. остаются прозябать в неподлинности обезличенного существования. Еще один экзистенциалист – Карл Ясперс – говорит, что современный человек “растворился в массовом, рационализированном порядке общественного организма, превратился всего лишь в функцию этого порядка. Все регламентируется для человека и за человека: его мысли, поступки, отдых; ему остается только подчиняться и “плыть по течению”. Понятно, что в такой ситуации человек – безымянный, хотя и хорошо работающий элемент, функция общественного порядка, и он легко заменим. Тем самым, мир попадает во власть посредственности, людей без судьбы, без различий и без подлинной человеческой сущности” 224. При этом не надо думать, что Selbstheit, конституированное пограничной ситуацией, в своем поведении будет чем-то внешне отличаться от das Man, например, будет вести себя радикально эпатирующим образом и т.п. Вовсе нет. Даже, напротив, эпатаж и показной нонконформизм суть показатели именно включенности, встроенности индивида в безличные структуры das Man, усредненной посредственности. Примером такой эпатирующей посредственности может служить наигранный гомосексуализм нынешней российской эстрады, суть которого состоит в том, чтобы выделиться из стадной обезличенности одинаково никчемных певичек и певцов, но в силу того, что выделиться-то, как оказывается, собственно, нечем, то и выделяются разного рода извращениями. Для экзистенциалистов же подлинность состоит не в этой чисто формальной, а значит, радикально неподлинной выделенности из массовой обезличенности, а во внутреннем принятии ответственности за свой собственный свободный выбор. Можно быть знаменитым писателем или актером, но самостью не быть, но можно быть рядовым школьным учителем в деревенской школе, дворником или слесарем-сантехником, но при этом самостью быть»225.

224

Любутин К.Н., Саранчин Ю.К. История западноевропейской философии. – М., 2002. С.177. Кондрашов П.Н., Любутин К.Н. Философская антропология Карла Маркса. – Екатеринбург: изд-во УрГУ. 2007. С. 29-31. 225

115

Глава V. Эстетика Heavy metal Как было заявлено во Введении, в завершении предпринятого анализа эстетики безобразного мы попытаемся рассмотреть то, каким образом категория безобразного (в форме феномена смерти) выступает в современном искусстве в качестве инструмента протеста против тотального отчуждения и тотальной технической инструментализации бытия, протеста против обезличенности и обесчеловеченности социального и индивидуального существования. В качестве «современного искусства» мы выбрали музыкальное направление, получившее название Heavy metal. Понимая, что большей частью только молодое поколение философов представляет себе существо музыки Heavy metal, мы, прежде чем приступить непосредственно к анализу эстетики безобразного в данном жанре рок-музыки, в самых общих чертах рассмотрим историю становления Heavy metal, затем попытаемся эксплицировать социальные истоки этой музыкальной культуры, и только после этого приступим к исследованию тематизации и эстетизации феномена смерти как безобразного в рамках музыки и лирики Heavy metal-групп. § 1. Краткая история Heavy metal 226 Итак, обратимся к истории такого музыкального направления, как Heavy metal. Собственно, сам Heavy metal227 представляет собой жанр рок-музыки, а именно изначальное направление более обширного музыкального стиля metal (Heavy metal rock, HMR). Как правило, этим словом называют «классический» метал в том его виде, в котором он был создан в 1970-е годы такими группами, как Black Sabbath и Judas Priest. Иногда, впрочем, под heavy metal понимают метал вообще (это особенно распространено на Западе), однако, это совершенно не правильно, ибо классический heavy metal весьма радикально отличается от своих более поздних ответвлений (Speed, Thrash, Death, Black, Doom, Gothic, Progressive, Power, Mathematic, Industrial, Neoclassic и других поджанров metal’а). Сам термин пришел из сфер, от музыки довольно далеких. Как известно, впер226

Материал о heavy metal почерпнут нами с сайта: http://hardrockcafe.narod.ru/styles/heavymetal.htm. Мы выражаем глубокую признательность анонимному автору. 227 От англ. тяжелый метал. Обратим внимание читателя на форму русского написания названия данного музыкального стиля. Правильно было бы писать металл, но в музыкальной и критической литературе сложилась традиция написания с одной буквой «л» – метал. Мы в нашем исследовании также будем следовать принятой традиции.

116

вые в культурном контексте словосочетание «heavy metal» применил в романе «Naked Lunch» (1959) писатель Уильям Берроуз228 (автор серии книг о Тарзане). Он назвал так жесткую, агрессивную, напористую музыку (еще во время Второй Мировой на американском солдатском жаргоне «heavy metal» обозначало артиллерийскую канонаду). Потом в 1968-м музыканты из группы Steppenwolf в песне «Born to be wild» тоже пели «I like... heavy metal thunder» – и хотя в песне имелись в виду раскаты грома, подобные пальбе из пушек, но, тем не менее, позже это стало расцениваться как манифест металлистов229. А после того, как музыкальный обозреватель журнала «Cream» Лэстер Бэнгз использовал в статье словосочетание «heavy metal», эта связка окончательно стала обозначением нового музыкального направления. Heavy metal вырос из стиля Hard rock, который в свою очередь зародился в конце 1960-х в Великобритании и США. Одним из музыкантов, оказавших решающее влияние на появление hard rock’а, был гитарист и певец Джимми Хендрикс (J. Hendrix), выработавший совершенно новый подход к гитарной музыке. Следует отметить, что уже в работах классических рок-групп начали появляться скоростные и тяжелые композиции. Вообще самым первым «тяжелым» произведением рок-музыки считается песня «Satisfaction» (1964) английской группы Rolling Stones, в которой впервые было применено так называемое «фузовое» звучание у электрогитары230. «Современную гитарную музыку породил рок-н-ролл, знают все, но менее известно, что примерно до начала 60-х годов перегруженный звук в роке гитаристами не употреблялся. Считалось, что электрогитара должна звучать как гитара обычная – просто громче, сочнее и ярче. Любой фон или искажение воспринимались как “лажа”, как брак настройки звучания. (Справедливости ради стоит сказать, что еще в середине 30-х годов некоторые черные блюзмэны чуть “прифуживали” свои «доски», но это считалось чисто блюзовым выпендрежем и никак не влило на остальные музыкальные стили). Понемногу, с развитием гитарной и звукоусилительной техники, гитаристыноваторы стали экспериментировать с ручками громкости и частоты своих инструментов и “усилков”. А это, в свою очередь, повлекло изменение приемов игры, ведь “овердрайв” – не шестиструнка. Аккомпанирующий состав групп тоже стал подстраиваться под новое звучание и приемы, затем гитара постепенно вышла на первый план и из не самого заметного аккомпанирующего инструмента превратилась в королеву бала, задвигая порой даже вокалиста. Неугомонные экспериментаторы начали обрабатывать перегруженный звук дополнительными приборами – эквалайзером для изменения частоты, фейзером или хорусом для игры с модуляцией, ревербератором для придания глубины. Понемногу для плотности и разнообразности 228

Берроуз (Burroughs) Уильям (р. 1914), американский прозаик. Один из лидеров движения битников («Разбитое поколение»), автор романов «Голый завтрак» (1959), «Машина размягчения» (1961), «Города красных ночей» (1981) и др. 229 Металлистами называют как музыкантов, играющих в стиле Heavy metal, так и поклонников этого стиля, в особенности тех, которые ведут соответствующий образ жизни (поведение, жаргон, одежда, идеология). 230 Одним из ярких примеров является песня «Ticket to Ride» группы The Beatles.

117

партий в группах стали появляться вторые – а там и третьи гитаристы (что по меркам старых музыкантов было просто дикостью), музыка стала упрощаться, но приобретать бoльшую мощь, ритм-секция начала уделять серьезное внимание прокачке общего звучания, в обиход плотно вошли риффы»231. Вслед за утяжеленным роком начали появляться ранние hard rock группы (например, американская группа Iron Butterfly). Наибольшего развития hard rock достиг в первой половине 70-х в музыке таких групп, как Led Zeppelin, Deep Purple, Black Sabbath и других. В хард-роке впервые центральную роль начинает играть гитара и гитарист, вся музыка строится вокруг его риффов и соло. Хард-рок породил таких выдающихся гитаристов, как Ritchie Blackmore, Toni Iommi, Jimmy Page, Tommy Bolin, Jimmy Hendrix. Влияние на развитие жанра также оказали прогрессив-рок группы, такие как Queen, Uriah Heep, Genesis и Blue Oyster Cult с их продолжительными, сложными гитарными соло. Ближе к концу 70-х, с появлением punk rock’а, уже растерявший свою академичность hard rock и вовсе изменился – музыка стала еще быстрее, еще грязнее и еще громче. И хотя мода на ранний punk rock быстро прошла, музыкальные идеи остались на сцене: хард-рокеры постепенно изменили свои музыкальные взгляды, и на стыке «нового» хард-рока и «скоростного» панка возникла более жесткая и техничная музыка, чем панк. Основными ее принципами были старые добрые догмы: еще громче, еще быстрее, еще брутальнее. Короче говоря, hard rock кончился. Начался Heavy metal. Итак, heavy metal родился из ужесточенного звучания hard rock’а. Затем в Америке и Англии ритмы стали ускоряться еще сильнее, а звучание гитар уплотняться еще больше. Закладывали основы металла такие группы как британские Deep Purple, Rainbow, Black Sabbath, Led Zeppelin, Uriah Heep, Nazareth, Thin Lizzy, Queen, американские Kiss, Dio, немецкие Scorpions, Accept, австралийцы AC/DC. Эталонными альбомами heavy metal 70-х годов можно считать одноименный дебют Black Sabbath и «Machine Head» Deep Purple. Такие группы как Alice Cooper и Kiss принесли в heavy metal театрализованность, грим, прически, мощное шоу (пиротехнику, декорации), любовь к красочности, различным кладбищенским символам, пафосу. Так постепенно конституировался heavy metal со всеми его атрибутами, как музыкальными, так и стилистическими в смысле оформления и проведения концертом, а также и форм поведения и своеобразного металлического дресс-кода. Хэви-металлистов выделяли следующие качества: тяготение к более быстрым темпам, «железному», лишенному свинга ритму, жесткому (хотя в некоторых случаях довольно помпезному) звучанию, полифоничной фактуре, более экзальтированной вокальной манере (особенно ценились сильные, хорошо поставленные тенора, хотя встречается и фальцет), виртуозному солированию. В инструментарий хэви-металлических групп входили исключительно электрогитары (часто использовались две ритм/соло-гитары, акустические гитары применялись только в медленных композициях, балладах, так называемых «медляках») и ударные (в арсенале 231

http://demonovich.narod.ru/heavymetal/heavymetal.htm

118

которых появилась «спаренная», двойная бочка, впервые появившаяся в 70-х гг. у Judas Priest, и ставшая сегодня необходимым атрибутом даже в Hard rock’е). Хэвиметаллисты отказывались от гармонической схемы блюза в пользу западноевропейской тональности; охотнее, чем к блюзу, они обращались к музыке барокко, народной песенности, хотя «старый добрый» рок-н-ролл, конечно же, не забывали232. Тематика песен была соответствующей: культ силы и агрессии, героика, истории в духе фэнтэзи, мифологические мотивы, любовная и «рок-н-ролльная» тематика. Кроме того, шокировал и их имидж, подчеркивающий грубое, мужественное, чуть ли не первобытное начало: кожаная одежда, железные цепи, напульсники, длинные волосы, кое-кто появлялся даже в шкурах животных и т.д). От heavy metal пошла также специфическая иконография обложек «металлических» виниловых дисков – «ужасы» (знаменитое оформление дисков Iron Maiden художником Дереком Риггсом), обнаженная женская натура, технократические мотивы, особое шрифтовое начертание названий групп. Для современного heavy metal характерны: средний или ускоренный темп, значительная агрессия, центральная роль соло-гитариста, продолжительные и техничные гитарные соло. Вокал, как правило, высокий. Тематика текстов достаточно разнообразна – могут быть песни о войне, Апокалипсисе, на общественную и философскую темы, встречаются песни про любовь. Для музыкантов и поклонников тяжелой музыки характерна особая эстетика. Концерты heavy metal-музыкантов обычно яркие, с применением световых и пиротехнических эффектов. Дальнейшая эволюция heavy metal кратко может быть представлена так233. Одними из первых альбомов легендарного heavy metal 80-х стали диски немцев Accept «I`m Rebel» (1980) и англичан Judas Priest «British Steel» (1980). Вслед за ними оформилась целая волна heavy metal, в которой немалую роль играли британцы – Iron Maiden, Saxon, Motörhead. Затем свои металлисты появились везде: Twisted Sister, Manowar, Metallica и W.A.S.P. в Америке; Accept, Bonfire, Scorpions в Германии; Trust во Франции, легендарная шведская Europe, чуть позже (1984-1986) – наши Ария, Шах, Черный Обелиск. Между прочим, многие из групп тогдашней волны так или иначе использовали хард-роковые наработки 70-х. Например, группа AC/DC пришла в очень тяжелый хэви именно из хард-рока. Поэтому ранние работы металлистов часто называют еще hard’n’heavy (hard rock and heavy metal, металлизированный хард-рок), поскольку hard rock и heavy metal в них в разных пропорциях объединены. Классический heavy metal, породив таких монстров рока, как Iron Maiden, Motörhead, Judas Priest, Twisted Sister, Accept и т.д., быстро осознал себя как мощный и четко сформированный стиль. Он и посейчас остается одним из феноменов массовой культуры – до сих пор такого взрыва популярности и продаж не было практически ни у одного стиля (если не брать в расчет поп и диско, которые всегда вне конкуренции). 232

Как высказался Крис Барнес из Cannibal Corpse (группа, играющая Brutal death metal и Grind core ): «все мы играем рок-н-ролл». 233 Источник: http://demonovich.narod.ru/heavymetal/heavymetal.htm

119

Ускоренная версия heavy metal с многочисленными гитарными «поливонами» была названа speed metal (speed – скорость). Родоначальниками этого направления были Exciter и Running Wild. В Америке на базе heavy metal был придуман thrash metal, отличающийся отрывистым звучанием гитар, частыми изменениями ритма и рычащими голосами вокалистов. Самые известные исполнители thrash metal: ранняя Metallica, Megadeth, Testament, Mandator, Anthrax, Kreator и Slayer. На стыке thrash metal и speed metal появился так называемый Power metal – более мелодичный и легкий жанр, восходящий к стилистике позднего Rainbow. Упор в Power metal сделан на красивые мелодии и стихи, пышное и симфоничное звучание. Самый яркий представитель Power metal – патриархи немецкой сцены Helloween и Gamma Ray. Финской – Stratovarius. Современники: Sonata Arctica, SkyLark, Warmen, HammerFall, Nocturnal Rites, Iron Savior, Luca Turilli, Drakkar (итальянский, а не канадский и бельгийский). Более экстремальной смесью thrash metal и speed metal стал Death metal (о котором более подробно речь пойдет ниже). В нем особенно много внимания уделяется звучанию – для создания соответствующей атмосферы гитаристы убирают всю среднюю частоту звука, а низкие частоты выставляются на максимум. Главный принцип Death metal – никакой попсовой мелодики, никакого пения – только экстремальное звучание, жесткий перегруз и брутальность234. Death metal обычно характеризуется крайней степенью жесткости, интенсивности и скорости в музыке, а самые тяжелые его направления находятся на стыке с Grind Core. В начале развития death metal характеризовался простой композиционной структурой и небогатым мелодизмом, но в дальнейшем в процессе развития стиля и в процессе слияния с другими музыкальными жанрами музыка усложнялась. В настоящее время у групп, играющих death metal, нередко можно услышать сложные и для исполнения, и для восприятия композиции. Например, легендарная и культовая американская группа Death в своем составе имела только музыкантов, окончивших консерваторию, а ее, ныне покойный, основатель Чак Шульдинер был одним из лучших мелодистов. Группы, играющие в этом жанре, имеют как минимум двух гитаристов, басиста, вокалиста и барабанщика Инструменты, используемые для игры в death metal, не отличаются от используемых в heavy metal, но структурная доля их использования несколько иная. В вокале характерно использование специфического мужского (а иногда и женского – как пример Ангела Госсов (Angela Gossow) из Arch Enemy) рыка (гроулинга), который часто превращает слова песни в малопонятное «звериное» рычание. Иногда используется также и скриминг, который отличается крайне высоким и истерическим тоном (визгливый крик). В более мягких направлениях death metal (melodic death metal) иногда может использоваться и чистый вокал235. Коллективы: Death, Cannibal Corpse, Vader. В обязательном порядке следует упомянуть так же и Melodic Death Metal – в этом течении вполне по силам выделить мелодию (и совсем не примитивную!) из песни, что бы потом ее напевать (In Flames, Children Of Bodom, Kalmah, Cadacross, Kalisia, Suidakra, Dark Tranquillity). 234 235

«Если в песне есть мелодия, то это уже не музыка» (Крис Барнес из Cannibal Corpse). Материал из Википедии.

120

На стыке Punk rock'а и Thrash metal возникают такие экстремальные поджанры Heavy metal, как Grindcore/Deathcore. Grindcore – стык панка и трэша. Отцами стиля являются англичане Napalm Death. Характерные черты стиля: очень короткие «песни» – вплоть до 3-5 секунд, максимум – 2 минуты. Взрывы металлического шума, гитарная и ударная техника на пределе человеческих возможностей, сопровождаемые кровохарканьем в качестве вокала (Menurrium, Anal Cunt, Car Bomb). Тексты песен часто посвящаются социальной и политической несправедливости и прочим подобным вещам (Napalm Death). Black metal – музыкальный стиль, одно из экстремальных направлений Heavy metal. Жанр зародился в 1980-х как ответвление thrash metal. Отцами-основателями Black metal принято считать английскую группу Venom и шведскую Bathory. Свое наименование стиль получил благодаря альбому «Black Metal», выпущенному группой Venom в 1982 году. Окончательно же жанр сформировался в начале 1990-х усилиями норвежских коллективов, входивших в так называемый «черный круг», членами которого были некоторые участники групп Mayhem, Burzum, Darkthrone, Immortal. Огромный вклад в развитие Black metal внесли французские музыканты из подпольного объединения Les Légions Noires Black metal, как правило, характеризуется предельно скоростными гитарными и барабанными партиями. Используются приемы игры тремоло и бласт-бит. Звучание гитар резкое и «грязное», создающее монотонную абразивную пелену сухого дисторшна. Вокал – скриминг и его разновидности (шрайк, инхэйл и др.) – резкий хрипящий крик, или высокий вопль с истеричной интонацией; иногда применяются вставки гроулинга (низкого «рычащего» вокала). Отличительной чертой является монотонность, зацикленность и однообразие музыкальных композиций. Подобное звучание определяется как Raw black metal (от англ. raw – «сырой») и считается эталонным. Бас-гитара и (крайне редко) клавишные играют вспомогательную роль в традиционном эталонном black metal, тогда как, например, в symphonic black metal клавишным уделяется большое внимание. Инструменты, применяемые для исполнения, те же что и в Heavy metal, однако иногда могут использоваться и нетрадиционные (для метала) инструменты – например, классические (скрипки, виолончели) или старинные аутентичные (фольклорные). Black metal удачно смешивается с Gothic/Doom металом, и сегодня это – преимущественно жесткая, но мелодичная музыка с фольклорными мотивами и частым использованием дополнительных музыкальных инструментов. Самые известные на сегодняшний день Black metal группы – Cradle Of Filth, Dimmu Borgir, Immortal. Doom metal – своеобразный отпрыск Black metal и Death Metal. Медленный, мрачный и депрессивный. Единственный неагрессивный, даже расслабленный стиль металла. Здесь велика роль клавишных, часто используются нехарактерные для металлического рока инструменты – флейты, скрипки. Сейчас редко встретишь представителей чистого Doom (первые альбомы таких групп, как Lake of Tears, Paradise Lost, Tiamat, The Gathering), больше распространен гибрид Doom и Black – Dark metal. В стиле Dark metal играют такие коллективы, как Katatonia, Samael, 121

Graveworm. В русскоязычной Википедии находим следующее описание данного стиля. Doom metal иногда рассматривается как противоположный быстрым видам экстремального метала, хотя имеет с ними немало сходства. Это медленный, меланхоличный, но достаточно тяжелый стиль, в котором часто используется рычащий вокал, гроулинг. Дум зародился и получил свое название в творчестве групп Candlemass, Paradise Lost и Saint Vitus, хотя отдельные элементы этого будущего направления находят еще у Black Sabbath на их первых альбомах. Doom metal обычно печален, типичной темой является потерянная любовь, бессмысленость бытия. Кроме того, многие Doom metal группы обращаются к мифам и народной культуре, теме древних цивилизаций и верований. Основа стиля – классические инструменты метала: гитара, бас и барабаны. Это музыка апокалиптическая, болезненная, как правило, весьма монотонная и медленная. В традиционном дум-метале используется в основном чистый вокал, но обычно с оттенком отчаяния, крика и боли. Но в других поджанрах Doom metal’а в основном используется гроулинг, перенятый из Death metal, довольно часто во многих группах применяется и скриминг. Первоначально Doom metal лирически базировался на описании чувств вроде безнадежности, испытываемых создателями музыки. Идеи дума являются наследием эры хиппи: духовные воздействия, песни про употребление наркотических веществ и галлюциногенов (в некоторых случаях – их воздействие на человеческое воображение), иногда – ультра-пессимистические песни о войне. В настоящее время Doom metal сильно не изменился. Он по-прежнему сосредоточен на чувствах безнадежности, безысходности, отчаяния, бессмысленности бытия, печали, умирания. Очень часто в лирике Doom metal-групп встречается описание осени, листопада, которые символизируют грусть и умирание. Однако большая часть лирики пишется сейчас на более личном уровне, обращаясь к менее глобальным проблемам: личные чувства любви, печали, утраты, потери веры и т. п. Религиозные идеи служат основой для лирики некоторых команд, хотя обращение к Богу может использоваться как аллегория и не выражать мировоззрение музыкантов. Иностранные языки – латинский, испанский, французский, норвежский, иногда даже японский – приобрели популярность в думовых песнях и добавляют в звучание причудливый художественный оттенок. Наиболее суровая и медленная форма Doom metal – это так называемый Funeral doom metal, в музыке которого ритм замедляется до такой степени, что неподготовленному слушателю вообще не представляется возможным уловить какую бы то ни было мелодию (например, группа Ea). Еще один вид современного металла – Рagan metal – «языческий метал» – основан на обрядовой мелодике дохристианской эпохи северных народов. Часто используются народные инструменты – гусли, балалайки, а также фольклорные мелодические и гармонические ходы. Ну, и соответствующие языческие темы песен. Ярчайшими представителями этого стиля в России является группа Северные Врата. Ответвлением Рagan metal является Viking metal – разновидность музыки в 122

жанре метал, основанная на скандинавской культуре и мифологии. Образовался этот интересный стиль в конце 80-х – начале 90-х в Швеции и Норвегии. Основная черта викинг-метал – песни и альбомы, посвященные германо-скандинавской мифологии, истории викингов и язычеству. Большинство исполнителей викинг-метала – коренные скандинавы, и их музыка чаще всего основана на традициях народной музыки. Поэтому викинг-метал очень близок к жанру фолк-метал. Некоторые группы пишут тексты своих песен на древненорвежском (он же древнеисландский), шведском, финском, исландском и других языках. Очень часто в песнях используется белый стих, то есть песни не рифмуются. В частности, такой пример обычен для переложения древних скандинавских баллад на метал: изначально скандинавские баллады, произошедшие от скальдических стихов, не рифмованы. По музыке викинг-метал неоднороден. Он был создан группами, прежде исполнявшими блэкметал. Со временем в жанр пришло все большее смешение с фолк-метал. В настоящее время большинство новых групп, которые классифицируют как викинг-метал, исполняют смесь фолк- и блэк-метала. Немалое влияние на жанр оказали такие направления, как пауэр-метал, хеви-метал и другие. В викинг-метал обычно используется чистый голос, но часто встречается и рычащий вокал, гроулинг. Викинг-метал определяется частично по музыке и частично по тематике, поэтому отнесение той или иной группы к викинг-металу является предметом споров. К викинг-металу кто-то относит, а кто-то нет, такие крайне спорные примеры, как дэт-металлических Amon Amarth, дум-металлических Doomsword, симфо-металлических Leaves' Eyes. В то же время, есть ряд групп, близких по звучанию к классике викинг-метала, но отличающихся тематикой. Их обычно относят к фолк-метал или паган-метал. В противоположность pagan metal Classical и Neoclassical metal базируются на европейской музыке средних веков – как церковной (в первую очередь католической), так и светской. Строго говоря, металлисты вообще всегда любили классику, уже в самых ранних записях Deep Purple – Джон Лорд236 (бывший церковный органист) применял полученные навыки, а уж цитату «К Элизе» Бетховена в гитарном соло из легендарной песни «Metal Heart» (1985) группы Accept знают все. Сегодня наиболее известными исполнителями Classical и Neoclassical metal являются такие гитаристы-виртуозы, как Ingwie Malmsteen и Joe Satriani. Сюда же примыкает и Symphonic metal, совмещающий в себе элементы power metal (темп, структура композиций), doom metal (минорное звучание), neoclassical metal (обращение к классическим произведениям, использование симфонических оркестров, камерных инструментов). Особенностью данного стиля является обязательное присутствие в группе вокалистки с оперным голосом (Nightwish, HB, Within Temptation, Winter In Eden, Persephona, Elis, Beto Vazquez Infinity). Современный Gothic metal не сильно похож на своих предшественников из конца 80-х, он сильно изменился с выходом альбомов The Gathering «Mandylion», Lacrimosa «Inferno» и Wish «Monochrome». Сейчас gothic metal – это более мягкая смесь death и doom metal. Характерные черты – чистый вокал, обилие клавишных, 236

Джон Лорд умер в 2012 году.

123

меланхоличная депрессивная атмосфера. В 90-х годах ХХ в. метал гибридизировался еще больше, причем так называемая «альтернатива» (Alternative metal) стала одной из наиболее продаваемых форм металла вообще. Затем металл стал скрещиваться с гранджем (grunge rock), индустриальной музыкой (industrial) и даже хип-хопом (в плане ритмики и речитатива). В конце концов, из всей этой эклектики выкристаллизовался самый новый металлический стиль, который так незамысловато и называется – New metal («Новый метал», обычно употребляется форма Nu metal). Nu metal начал формироваться в начале 90-х с выходом дисков Korn и Deftones. Он – дитя своего времени – эпохи постмодерна – всеяден и беспощаден: в нем, как в блендере, смешивается все – хардкор, рэпкор, трэшкор, грандж, альтернатива и др. Самые известные группы Numetal – Korn, Linkin Park, System of a Down, Limp Bizkit, Machine Head, Slipknot, P.O.D. и многие другие. Такова краткая история Heavy metal. § 2. Социальные процессы и Heavy metal Рассмотрим теперь в самых общих чертах взаимосвязь музыкальных особенностей heavy metal и собственно социальных процессов, происходящих в обществе 237. Здесь мы ограничимся только двумя аспектами взаимосвязи социального и эстетики heavy metal – социально-экономическим и социально-политическим. Социально-экономическое развитие и эстетика heavy metal. Каким образом связаны между собой экономика индустриального общества и появление (и дальнейшее развитие) Hard rock’а и Heavy metal? Если здесь предпринимается марксистский по существу анализ эстетики Heavy metal, то мы с необходимостью должны хотя бы в самых общих чертах ответить на этот вопрос. Предварительность нижеследующих замечаний связана с тем, что данная тематика в марксистской (да не только) эстетике вообще не исследовалась: Heavy metal как музыкальное направление игнорировался и до сих пор игнорируется эстетиками, которые предпочитают заниматься классической музыкой, в крайнем случае – маргинальными авангардными направлениями. Крупнейшие эстетики-марксисты, такие как Б. Брехт, В. Беньямин, Г. Лукач, М. Лившиц, Т. Адорно и др., не занимались «популярными» жанрами.238. Поэтому данная тема требует более тщательных разысканий. Как было сказано выше, одной из самых основных особенностей Heavy metal является так называемое фузовое звучание электрогитар. Исторически «фуз» был 237

«По музыкальным рок композициям хорошо можно проследить тенденции развития того времени в котором она была создана, отражение взглядов, чаяний, политики и социальной жизни общества. Это не просто музыка, это летопись человечества, которая не только имеет право на жизнь, но и сама диктует свои права» (Donna Rosa. Философия рока // http://subscribe.ru/group/rok-muzyika/1078421/). 238 На сегодняшний день рок-музыка с марксистской точки зрения была исследована немецким эстетикоммарксистом Гюнтером Майером См. нтервью с Г. Майером («Музыка и марксово мышление») в журнале «Альтернативы» № 2 за 2010 г.

124

изобретен еще в начале ХХ века, когда многие деятели искусства экспериментировали с изменением звуков посредством применения разного рода электронных устройств. Но тогда это явление не получило одобрения и было на время забыто. И только в начале 60-х гг. оно стало востребованным. Таким образом, видно, что само появление «металлического» фузового звучания следует рассматривать как результат имманентного развития музыкальных инструментов на основе соединения классических образцов (например, гитары) с современной электроникой. Но вот феномен распространения этого звучания (и соответствующего стиля) имманентным развитием музыкального искусства объяснить уже невозможно. Дело в том, что если музыкальный стиль не отражает настроений определенной социальной группы, не захватывает их экзистенцию, то он уходит в небытие. Hard rock и Heavy metal появились в конце 60-х гг. ХХ века, т.е. в эпоху сексуальных и интеллектуальных революций, в эпоху протеста против отчужденного общества индустриальной цивилизации. Достаточно вспомнить май 68-го. Именно на этой волне протеста выросли не только «новые левые», но их «музыкальное сопровождение»: хиппи, прогрессив-рок, психоделия, хард-рок, панк. Жесткий звук хард-рока стал ассоциироваться именно с этим ощущением принадлежности к нонконформизму, протестному андеграунду, противопоставляющему себя бездумной жизни обуржуазившихся людей в формирующемся обществе потребления. Именно этот протестный пафос сформировал особые формы поведения, одежды, сленга, которые эпатажно противопоставляли своих носителей официальной культуре буржуазной рекламы и корпоративной этике и эстетике. Но Hard rock нес в себе и более глубокие смыслы, репрезентировал (возможно, совершенно бессознательно, как это часто бывает у художников, творческих людей). Нам здесь хотелось бы обратить внимание на такую в высшей степени интересную взаимосвязь: еще Карл Бюхер в книге «Работа и ритм»239 показал, что в первобытных обществах музыкальный ритм возникает как воспроизведение рабочих ритмов. Например, когда женщины, надев на руки различные металлические и каменные украшения и браслеты, месят, скажем тесто, то эти «побрякушки» издают звуки. А коль скоро подобного рода операции совершаются несколькими женщинами одновременно, то с необходимостью конституируется одновременность их действий, в результате чего возникает ритм, сопровождающийся звоном браслетов. Постепенно этот ритм начинает восприниматься как нечто эстетическое, т.е. приобретает свойство доставлять слуховое удовольствие. Далее в соответствии с этим ритмом (а у каждой работы – свой ритм: пиление дров дает одну ритмическую структуру, гребля веслами на лодке – совершенно другую) со временем возникает и словесное сопровождение, которое в совокупности с ритмом, в конце концов, превращается в песню. Как это ни удивительно, но подобную ситуацию мы можем наблюдать и сегодня. Так, индустриальное общество ассоциируется, прежде всего, с ритмом работы 239

Bücher K. Arbeit und Rhythmus (1896). Бюхер К. Работа и ритм. Рабочие песни, их происхождение, эстетическое и экономическое значение. – М.: Новая Москва, 1923.

125

промышленных предприятий, заводов, фабрик, с ударами ковочного молота, с вращением токарного станка, стуком колес железнодорожного состава, с лязгом металла, с постоянно, изо дня в день повторяющегося однообразного распорядка дня… Именно эти ритмы и звуки повседневного бытия городских рабочих как раз-то и воспроизводятся в ритмике и звучании Hard rock и Heavy metal. В первую очередь это воспроизведение обнаруживает себя в выдвижении на первый план ритмсекции (ударные, бас-гитара, ритм-гитара), которая задает общую динамику композиции. Ритм-гитара определяет основную мелодию, которая, как правило, не меняется на протяжении всего музыкального произведения 240. Достаточно послушать классические произведения раннего Hard rock («Highway Star» группы Deep Purple) и Heavy metal («Paranoid» группы Black Sabbath), чтобы понять это. Ритмы и звуки бытия, таким образом, воспроизводятся в музыке. Это подтверждает еще и тот факт, что параллельно с развитием индустриального и постиндустриального общества развиваются и музыкальные стили. Так, если ранние представители Heavy metal rock играли (с современной точки зрения) достаточно спокойную музыку, то ускорение промышленной и научно-технической революции, ускорение ритмов повседневного бытия породили и ускорение ритмов в рамках Heavy metal rock. Возникли такие скоростные поджанры Heavy metal, как Thrash,Speed и Black metal. Например, некоторые композиции американской группы Dark Angel с альбома «Darkness Descends» имеют ритм более 300 ударов в минуту. О музыке группы Slayer критики писали, что она исполнена со скоростью работающей бензопилы. Обострение противоречий социального бытия, усиление и углубление различных форм отчуждения отразились в музыке в виде появления стилей Heavy metal, которые ориентировались именно на воспроизведение депрессивности, надрывности, отчаяния, скуки, тоски и грусти, которые зачастую ведут к самоубийству (punk rock, black metal, death metal, doom metal, grind-core, grange). Радикальная компьютеризация, роботизация и технизация производства, повседневного бытия и образа жизни в целом привели к возникновению таких «технических» стилей, как Industrial metal, Techno-death metal, и буквально в последнее десятилетие появился стиль Mathematical metal (Math metal). Интересно отметить также и такой факт. Если в 70-80-х – начале 90-х гг. Hard rock и Heavy metal со всеми их поджанрами существовали в чистых формах, то, начиная с середины 90-х гг. ХХ века, происходит постмодернистское смешение стилей. Как было сказано в предыдущем параграфе, наиболее свежей формой такого рода эклектики является Nu metal. Однако все начиналось с невинного включения элементов классической музыки, особенно женского оперного вокала (The Gathering, Theatre of Tragedy, Tears of Magdalena) или симфонического оркестра (Therion) и даже элементов джаза (Pan.Thy.Monium) в Doom metal. Именно тогда происходило эффектное синтезирование Doom и Black metal с элементами средне240

Речь идет о ранних Hard rock и Heavy metal.

126

вековой готической музыки и симонии (Opera IX, Empyrium, Cradle of Filth). Это были интересные эксперименты. Но и они были также детерминированы социальным бытием. В связи с постоянным ростом технизации процессов производства и повседневного бытия, которая экзистенциально воспринимается и переживается как омертвение, некрофилизация человеческой жизни, изменяется и тематика песен в различных Heavy metal стилях. Но общая тенденция налицо: если в 60-80-хгг. металлическая лирика была наполнена социальным протестом241, то, начиная с 90-х гг. в наиболее экстремальных и агрессивных формах Heavy metal начинает господствовать некрофильская, садистская, танатологическая и фекальная тематика (Sodom, Cannibal Corpse, Pungent Stench, Menorrium, Thenesma, Morbid Angel). Думается, здесь имеет место очевидная связь такого рода смещения содержания лирики с общей мертвящей технизацией социального бытия. С другой стороны, в связи с усилением антропогенного давления на природу, многие Heavy metal группы включают в свои тексты экологическую составляющую. И, наконец, отчужденное бытие современности зачастую замещается у представителей Heavy metal сцены обращением к другим историческим эпохам, как к прошлым, так и к будущим. Социально-политическое развитие и эстетика heavy metal. В политическом смысле музыканты heavy metal придерживаются самых разных идеологических взглядов242 и, как правило, при этом никогда не остаются индифферентными в этом вопросе. Следует помнить, что вообще рок-музыка начинала как левое протестное движение, направленное против буржуазных ценностей. Даже первоначально политически безразличные The Beatles в конце концов дали радикала и революционера Джона Леннона. Почти весь Progressive rock и Art rock имел левую, антикапиталистическую направленность243, которая оформилась в движении хиппи244 и фес241

Особенно это касается таких проблем, как война («Military Man» Gary Moore, «Cry, Soldier, cry» UDO, «Headless Children» W.A.S.P., «Последний рассвет» группы Круиз), наркотики («Master of Puppets» Metallica, «Wild Child» WASP), этническое угнетение («Run to the Hills» Iron Maiden), помощь пострадавшим в катастрофах (например, после землетрясения в Армении в 1988 году). 242 Мы оставляем в стороне вопрос о религиозной ориентации heavy metal групп. Хотя, с социологической точки зрения, здесь можно было найти много интересного. Например, можно отметить повышенный интерес к национальной древней (египетской, шумерской, греческой, римской) и особенно средневековой мифологии (кельсткой, скандинавской, славянской). Большое распространение получил христианский heavy metal. Но, с другой стороны, наиболее жесткие жанры heavy metal (Death, Black) большей частью ориентированы на сатанизм (особенно в 90-х гг. ХХ века), язычество (Pagan), атнихристианство и вообще антитеизм. Возвращение к мифологическому сознанию и эстетике варварского средневековья в таких стилях, как Viking Metal, Pagan metal и Black Metal, – это вовсе не язычество, как считают многие, а выражение протеста против лицемерия современного христианства в противоположность открытой честности и суровой просты викингов и древних славян. Обращение современного металлического сообщества к этнической музыке (та же старая добрая Sepultura в последнее время стала использовать индейские и латинские мотивы, – это бразильская группа) – показатель того, что многие устали от нудного европоцентризма и мерзкого американизма. 243 Особенно это характерно для латиноамериканских, итальянских и испанских групп конца 60-х – середины 70-х гг. ХХ века, почти поголовно ангажированных. 244 Хиппи (англ. hippy или hippie; от разг. hip или hep, – «понимающий, знающий»; hipster – старое название субкультуры поклонников бибопа) – философия и субкультура, изначально возникшая в 1960 годах в США.

127

тивалях a la Woodstock. Пиком движения «новы левых», неотъемлемой частью которого была рок-культура, стала майская революция 1968 года. Более того, интересующий здесь нас heavy metal (пока в форме Hard rock’а) впервые заявил о себе именно в революционном 68-ом в творчестве Black Sabbath (тогда еще под название Earth). Именно в этот период (1968-1970 гг.) и зарождается Hard rock, ставший музыкальной базой для конституирования heavy metal. Но здесь протест из непосредственно политической сферы смещается к бунту, особенно в лице представителей Punk rock’а (Sex Pistols, Clash). Этот бунт к раскрепощению лживой буржуазной пуританской морали, т.е. к сексуальной революции. Вот что пишут на этот счет представители Уральской школы марксизма Андрей Коряковцев и Константин Любутин (приведем достаточно обширную цитату): «Будучи вначале относительно независимым от шоу-бизнеса, варясь в соку собственных идей и чувств, андеграунд естественно и полно выражал свой творческий потенциал. Его искусство потрясало своей полнокровностью. Содержание спонтанного самовыражения определялось отказом от социальных стереотипов и установок. Ярким образцом такого искусства стала литература битников и находившийся под ее влиянием калифорнийский рок 60-х гг. Но, завоевав общественное признание, обретя рыночную стоимость, альтернативная культура включалась в социальные связи, отнюдь не способствующие творчеству. Как негативная реакция на процесс ее коммерциализации во второй половине 70-х – начале 80-х гг. рождается и начинает продуктивно развиваться новое движение – панк. Панки сделали нормой Расцвет движения пришелся на конец 1960 – начало 1970 годов. Первоначально хиппи протестовали против пуританской морали некоторых протестантских церквей, а также пропагандировали стремление вернуться к природной чистоте через любовь и пацифизм. Один из самых известных лозунгов хиппи: «Make love, not war!», что означает: «Занимайтесь любовью, а не войной!». Хиппи верит: что человек должен быть свободным; что достичь свободы можно, лишь изменив внутренний строй души; что поступки внутренне раскованного человека определяются стремлением оберегать свою свободу как величайшую драгоценность; что красота и свобода тождественны друг другу и что реализация того и другого – чисто духовная проблема; что все, кто разделяют сказанное выше, образуют духовную общину; что духовная община – идеальная форма общежития; что все, думающие иначе, заблуждаются. Началом движения хиппи можно считать 1965 год в США. Основным принципом субкультуры являлось ненасилие (ахимса). Хиппи носили длинные волосы, слушали рок-н-ролл (в особенности «I’ve Got You Babe» Сонни и Шер), употребляли наркотики (главным образом марихуану, но также гашиш и ЛСД), жили в коммунах (самые известные ныне коммуны находились в Хайт-Эшбери, районе Сан-Франциско, позже в Дании – Свободный город Христиания), путешествовали автостопом, увлекались медитацией и восточной мистикой и религиями, главным образом дзэн-буддизмом, индуизмом и даосизмом, многие из них были вегетарианцами. Имели так же место «Jesus movement» и «Jesus Revolution» (рок-опера «Иисус Христос – суперзвезда», 1970 г.). Поскольку хиппи часто вплетали цветы в волосы, раздавали цветы прохожим и вставляли их в оружейные дула полицейских и солдат, а также использовали лозунг «Flower Power» («сила», или «власть цветов»), их стали называть «детьми цветов». Несмотря на закат хиппи-движения в мировом масштабе, его представителей до сих пор можно найти во многих странах мира. Идеи хиппи, казавшиеся в 70-е годы консервативным обывателям утопическими, вошли в менталитет современного человека. Среди наиболее известных лозунгов хиппи 60-х были: «Make love, not war» («Твори любовь,а не войну!»); «Off The Pig!» («Выключи свинью!») (игра слов – «свиньей» назывался пулемет M60, немаловажный атрибут и символ Вьетнамской войны); «Give Peace A Chance» («Дайте миру шанс») (название песни Джона Леннона); «Hell No, We Won’t Go!» («Ни черта мы не уйдем!»); «All You Need Is Love!» («Все, что тебе нужно – это любовь!») (название песни The Beatles) (Материал из Википедии).

128

своего поведения агрессивную провокацию, воскрешая тем самым древнюю традицию карнавальной провокации (описанной М. Бахтиным в монографии о Франсуа Рабле 245). Нельзя видеть в панковских эскападах лишь выражение некрофильских и разрушительных настроений. Несомненно, что панк выражает прежние ценности андеграунда, но по-новому. В общественной ситуации, когда исчезает социальное дно и нищета как массовое явление, эстетизация грязных, теневых сторон социального существования выглядит, скорее, как провокационный вызов, смущающий души обывателей, уверенных в своих добродетелях. Как выразился один персонаж у Ф. М. Достоевского: «легко любить чистеньких, а вы, раз уж такие хорошие, полюбите-ка нас, грязненьких»! Аргументом в пользу этого предположения служит отсутствие или быстрое исчезновение вражды между старшим поколением андеграунда, создавшим светлую и мудрую культуру битников и хиппи, и младшим его поколением, сотворившим мрачный, депрессивный и примитивный панк. “Панки любят грязь, а хиппи – цветы”, – пелось в одной песне Б. Гребенщикова. Но вещественная (не моральная!) грязь и цветы, – это все грани естества, безусловной андеграундной ценности. Для культуры андеграунда вообще свойственно стремление выразить аномальные состояния человеческого бытия. Многие его произведения полны символами сумасшествия, смерти, наркотического транса, оргазма или суицида. Но не верно оценивать все это только как деструктивность. Но неверно все это оценивать только как деструктивность.Нет ее, пожалуй, даже в таких одиозных направлениях рока, как Death Metal и Grind Core, где песни посвящены расчленению трупов, осквернению могил, смерти и т.п. Это, скорее, реализм, в своеобразной художественной форме выражающий омертвелость буржуазного порядка. Одним словом, в контексте общемировых, культурных и психологических связей и общей проблематики эпохи подобная “извращенность” является выражением здорового стремления выйти за рамки отчуждения. Однако если в прошлом восставшие инсургенты стреляли в других людей и сферой их революционной деятельности были улица, город, государство, то сейчас полем битвы и бунта становится индивидуальное сознание, а жертвой – или победителем? – сам индивид. Итак, мы определили андеграунд и его “контркультуру” как исторически первую негативную реакцию на “общество потребления”, в котором господствуют традиционные буржуазные и\или бюрократические ценности. Повторим, что речь в данном случае идет не о социально-экономическом катаклизме, выражающемся в классовом конфликте, а о духовной революции, отражающей не политикоэкономическое, а технологическое обновление общества. Иначе говоря, это конфликт не между двумя разными общественными практиками, а внутри одной и той же практики. Дело ограничивается, вроде бы, эволюцией форм и содержания идеологии и социальной психологии, а подобные метаморфозы всегда в истории происходят в виде смены поколений, и чаще мирно, подобно смене караула у вечного огня на могиле общечеловеческих ценностей. Но сейчас этот процесс означал уже не245

Бахтин М.. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. – М.: «Художественная литература». 1990. С. 543.

129

что большее, ибо следствием его было изменение организации социальных связей, их структурная перестройка, предполагающая столкновение различных социальных групп. Поэтому он с неизбежностью выливался в социальный конфликт, но не классовый, а именно в конфликт между поколениями. За “восстанием масс” (Х. Ортега-и-Гассет) последовало “восстание детей”. Эта возрастная феноменология и провоцировала на то, чтобы видеть в культуре андеграунда только “молодежную субкультуру”»246. Далее А.А. Коряковцев и К.Н. Любутин пишут: «Освобождение от пут навязываемой взрослыми буржуазной (а в СССР – социал-бюрократической) этики происходило как попытка разрыва первичных уз – психологической пуповины, связывающей ребенка с матерью и не дающей ему развиваться свободно. Выразилось это критическим переосмыслением образа матери в таких классических произведениях эпохи, как “Стена” Pink Floyd и в романе К. Кизи “Полет над гнездом кукушки”. Если прибегнуть к библейским аллюзиям, то можно сказать, что в ХХ в. происходит вторичное грехопадение человека. Только теперь он уже вкушает от древа не познания, а самопознания. И не яблоко, а то, что находит у его корней – травку и грибы. Но, в отличие от библейских перволюдей, начинает беззаботно наслаждаться своей младенческой свободой, не стыдясь наготы и не заботясь о хлебе насущном. Андеграунд в этом смысле предстает как сфера альтернативной социализации личности, противостоящая традиционным формам структурной адаптации» 247 . Была ли это левая революция? Видимо, да. Но, как и всегда, капиталистическая машина результаты этой революции для своих целей, втянув их в товарноденежный оборот. Протест против буржуазности обернулся новым источником прибавочной стоимости, ибо сам протест превратился в товар248. В этом легко можно убедиться, посмотрев любую рекламу, построенную на sex-образах. А ведь когда-то они выражали протест и сопротивление существующему порядку вещей, в рамках которого все и вся втягивалось в структурно-функциональные сети бизнеса. И в этом смысле антибуржуазность нельзя рассматривать в качетстве реального показателя «социалистичности» или «коммунистичности» того или иного музыканта. Здесь имеет место более тонкое отношение к проблеме. Это наглядно продемонстрировали 90-е – 00-е гг., когда появились откровенно левые, правые, националистические, неонацистские, анархистские, разного рода конфессиональные направления, которые, как правило, напрямую не идентифицируют себя с тем или иным музыкальным стилем. Хотя и здесь имеются некоторые 246

Коряковцев А.А., Любутин К.Н. Антропологическое измерение формационной теории К. Маркса и поколенческий фактор общественного развития в XX в. // Вестник Оренбургского государственного университета. № 7. С. 156-157. 247 Коряковцев А.А., Любутин К.Н. Антропологическое измерение формационной теории К. Маркса и поколенческий фактор общественного развития в XX в. // Вестник Оренбургского государственного университета. № 7. С. 157. 248 Самый радикальный пример такого рода перерождения (извращенной логики отчуждения): фотографии Че Гевары на обложках глянцевых журналов, т.е. использование образа человека, всю жизнь посвятившего борьбе с капиталом, для расширенного воспроизводства самого этого капитала.

130

закономерности и тенденции. Так, например, стиль Oi! имеет яркую пролетарскую направленность249 (хотя в России этот «панк для рабочего класса» срастается с неонацизмом скинхедов 250, что является показателем низкой политической культуры у бритоголовых, ибо Oi! по своей сути является всемирным интернационалистическим движением251); Viking metal – своеобразный феодальный романтизм, замешанный на скандинавской мифологии и скандинавском же национализме 252; тоже самое относится и к славян249

Oi! – музыкальное направление, возникшее в Англии в конце семидесятых годов как ответвление панкрока, призванное вернуть последний к его истинным, пролетарским корням. Для музыки Oi! – «панк-рока для рабочего класса» – характерны более медленное (в сравнении с панком) звучание, общая сверхагресивность и прямолинейные, откровенные тексты. Основные Oi!-темы: противостояние власти во всех ее формах, пролетарская солидарность, ненависть к полиции, околофутбольные страсти, прославление таких качеств как сила, достоинство и т. д., иногда – различных видов асоциального поведения. По словам Андре Шлезингера (André Schlesinger), вокалиста The Press, «У музыки Oi! есть много общего с фолком: те же упрощенные музыкальные структуры, сочетание – в чем-то утонченности, в остальном – грубости;, не говоря уже о том, что, честная до жестокости, Oi-песня, как правило, рассказывает реальную, жизненную историю (Ian Glasper, Burning Britain, London: Cherry Red, 2004, p. 282). «Обретет ли когда-нибудь Oi! респектабельность? Сомневаюсь в этом. Но знаю точно: движение (которое, как написал когда-то NME, я “сам придумал”), не теряет силы и на третьем десятке жизни. Его мессидж остается прежним. «Посмеяться и сказать, что думаешь», – это было в самую точку! Юмор – он, конечно, был очень простым у парней, которые отрывались в пабах, буйствовали на футбольных трибунах и наслаждались бунтарским рок-нроллом. Но Oi! при этом еще и возвысил голос против несправедливости, груз которой вынужден был нести на своих плечах молодой рабочий. В этом смысле Oi! стал действительно голосом улиц. В лучших своих проявлениях он выразил нечто большее, нежели обычный протест, – мечту: о лучшей жизни, общественных переменах, народном единстве ( Гарри Бушелл, 13 мая 2001 года, Gary Bushell Oi! – The Truth. www.garrybushell.co.uk). 250 Первым таким альбомом может быть признан «POGOness» 1998 года, в котором достаточно композиций близких к жанру street-punk. В этом случае на роль первой российской группы жанра претендует 7teen. В 1999 году выходит в свет альбом нижегородской группы F.P.G. — «Родина ждет героев…» в котором также можно найти песни с характерным звучанием. Группа печально прославилась Oi! (в лирике присутствовал наци-подтекст) боевиком «Skinhead», после которого больше не возвращалась в своем творчестве к Oi! звучанию. В 2001 году на московской сцене появляется коллектив Squat Tag Banda. Группа успевает отыграть один концерт и записать единственный альбом, который выдержан в street-punk жанре с использованием элементов ska и даже skinhead-reggae. Наконец в 2003 году российское панк-сообщество узнает о группе Учитель Труда, которая выпускает отличное демо. По сути с УТ и начинается российский Oi! — группа первой стала ассоциировать себя с данным стилем и скинхед-движением. 251 В начале XXI века Oi!-движение охватило весь мир; оно возникло даже в Малайзии, причем его лидеры здесь настаивают: объединяться нужно не только «белым и черным», но – «белым, черным, желтым и коричневым». Андеграундная Oi!-сцена набирает силу в Китае. Важной вехой становится год 2004, когда в России зарождается фактически вторая по значимости после московской сцена, а именно кировская стритпанк сцена. В 2004 году она была представлена всего двумя коллективами: Klowns и Судный День. Музыка первых была мелодичным и грязным стрит-панком, в то время как музыка вторых являлась синтезом анархопанка и Oi!. Группы стояли и стоят на четких антифашистских позициях и отстаивают идеи субкультурного единения панк и скинхед сцен. Эти позиции нашли свое отражение в лирике песен. Так же в своих песнях группы затрагивали проблематику угнетения рабочего класса, бедности, эко-кризисов и тп. По сути это были первые политизированные группы жанра в России. 252 Основателем викинг-метала как отдельного жанра принято считать шведскую группу Bathory, выпустившую в 1988 году свой четвертый музыкальный альбом под названием Blood Fire Death. Он многое перенял из блэк-метала, но в текстах песен преобладало воспевание скандинавской мифологии. На этом коллектив Bathory не остановился: следующей новинкой в жанре стал их альбом Hammerheart, который вышел в 1990 году. В нем проводились эксперименты со скандинавскими народными инструментами, музыка стала более медленной и мелодичной, гроулинг сменился чистым вокалом. Тексты обращаются к духовной взаимосвязи отца с сыном, готовности воина-викинга принять смерть на поле боя и отправиться в

131

скому варианту Viking metal, так называемому Pagan / Folk metal, пытающемуся возродить древнерусскую и древнеславянскую культуру253; Black metal в политическом отношении большей частью ориентирован на антихристианство и неонацизм254; Grind core – на анархо-коммунизм. Но, так или иначе, рок-музыка, взятая в целом, в своих левых или правых, революционных или реакционных идеях всегда несет в себе трансцендирующее наличные структуры содержание. § 3. Социальная основа обращения к смерти в Heavy metal Современное (пост)индустриальное капиталистическое общество характеризуется тотальным отчуждением, т.е. отчуждением, которое проникло во все поры социальности. Если Маркс описывал в основном только предметное, экономическое отчуждение, когда произведенный рабочим продукт выходил из-под контроля своего создателя и превращался в чуждый и враждебный ему объект, то сегодня отчуждение из предметной сферы распространилось сначала на социальные отношения, а затем интериоризировалось во внутренних, психических структурах индивиВальхаллу. Hammerheart сыграл решающую роль в истории развития викинг-метала. Среди других ранних викинг-металлистов, появившихся в конце 80-х – начале 90-х, нужно отметить Falkenbach, Einherjer и Ancient Rites. Как и Bathory, эти группы начинали с исполнения блэк-метал, а потом перешли к новому жанру. Эти группы использовали в своей музыке фолк-аранжировки, народные мелодии и инструменты, которые подчеркивали приверженность музыкантов национальным корням. Это движение в сторону народной музыки постепенно изменило викинг-метал. К 2000-м годам основу жанра стали составлять группы, смешивающие викинг с фолк-металом (Turisas, Týr, Equilibrium, Ensiferum, Finntroll, Moonsorrow). Тематика войн, походов, скандинавской мифологии осталась неизменной. Так, Týr записали альбомы Eric the Red и How Far to Asgaard; Turisas в 2007 году выпустили концептуальный альбом The Varangian Way, посвященный плаванию отряда викингов по пути «из варяг в греки». 253 Аналогичное викинг-металу явление возникло и в других странах, например, в России: смешение фолк- и блэк-метала, с текстами, посвященными мифологии и язычеству. Поскольку слово «викинг» относится только к скандинавам, для обозначения нескндинавских групп этого направления появилось понятие паганметал (англ. pagan – языческий). Наиболее яркие отечественные представители: Аркона, Северные Врата, Butterfly Temple, Невидь, Alkonost, Tumulus, Nomans Land, Сатанакозел, Pagan Reign, Рарогъ. 254 Как указывают авторы статьи о black metal в Википедии, идеология black metal музыкантов играет существенно более важную роль, чем в других «металлических» жанрах и, как следствие, тематика песен носит более идеологически ориентированный характер. Изначально black metal сформировался на почве антихристианской идеологии, поэтому многие группы эксплуатируют сатанистскую, антихристианскую, и оккультную тематику. Наиболее радикальное направление black metal – True black metal зачастую граничит с экстремизмом. В отличие от остальных направлений метала, идеология в black metal зачастую играет большую роль, чем музыка. Тематика подавляющего большинства традиционного black metal включает антитеизм, атеизм, паганизм. Другие black metal группы идеологически ближе к Death metal и эксплуатируют образы войны, смерти, нигилизма. Зачастую тематика указывается в поджанре black metal: например, «depressive black metal» (DSBM) или «национал-социалистический блэк-метал (NSBM)». В настоящее время существуют и более мягкие направления black metal, как например, symphonic black metal. Тематика текстов этих групп сильно отличается от тематики традиционных групп и включает в себя описание природы, зимы, мифологии, фольклора, философии и даже фэнтэзи. Эксплуатируют элементы этих тем и другие black metal группы, придерживаясь при этом жесткого звучания. В частности, это отражается на обложках альбомов и названиях песен.

132

дов. Отчуждение приобрело экзистенциальный оттенок.  Поясним, о чем идет речь. Машинный, индустриальный способ производства при капитализме, в отличие от традиционного, позволяет производить товары массовым способом путем «штампования». Изделие при таком производстве теряет свою уникальность, лишается индивидуализирующих ее черт, связанных с человеческим творчеством, и превращается в обычную вещь среди других одинаковых с нею вещей. Отныне она воспринимается как нечто нивелированное, усредненное, посредственное, стоящее в одном ряду с идентичным другим. Одинаковость обезличивает, делая вещь чем-то равнодушным для нас, и это равнодушие оказывается фундированным в механической воспроизводимости вещи на конвейере, который не требует для своего функционирования «души», человеческого участия и сопереживания, как этого требует, например, ручная работа средневекового ремесленника. Для конвейера жизненно необходимым является бездушная механическая репродуктивность, в то время как «человеческий фактор» по возможности тотально элиминируется. Поэтому, коль скоро человек фундаментально есть существо переживающее, в таком репродуктивном производстве теряется его собственно человеческое содержание. Предметный мир превращается в мертвый конгломерат обезличенных, стандартных вещей, которые равнодушно воспроизводятся («штампуются») такими же обезличенными и стандартными индивидами. Это усиливается еще и тем, что при капитализме потребитель оторван от производителя и между ними вклинивается бездушный, лишенный всякого человеческого содержания механизм капиталистического обращения, т.е. отношения между ними радикально опосредуются: на капиталистическом рынке действуют уже не люди, а безличные спрос и предложение. Люди перестают в вещах видеть других людей, перестают видеть в них деятельность, которая стоит за этими вещами и которая свернута в них. Вещи становятся холодными, они теряют тепло человеческих рук, которые их создавали, из вещей элиминируется их человечность и остается только поверхностная утилитарность. Назначение изделия отныне – это его ближайшая поверхность, – сущность, сведенная к поверхностной функциональности: ботинки – это только средство для ходьбы, но уже не вещь, сделанная знакомым мастером с любовью для меня. Поскольку вещи означают такую утилитарность, то они существуют только для простого использования. Если ручка, которой я пишу эти строки, закончилась, то я ее просто и равнодушно выбрасываю. Почему? Потому, что я ее могу заменить на точно такую же ручку, произведенную на конвейере. Я равнодушен к данному предмету, в моем орудовании такой массовой вещью полностью отсутствует интимная теплота и заботливое участие, ибо массовая вещь обезличена, она простонапросто товар, который свободно продается и покупается на рынке и точно также свободно заменяется другим товаром. Феномен равнодушности, характеризующий систему отношений в капиталистическом обществе, описанный Марксом, наглядно демонстрирует экзистенциальную направленность его мысли, которая проявляется 133

в употреблении таких понятий, как безразличная чуждость [gleichgültig Fremdheit]255 и т.п. Эта равнодушность по отношению к вещам, укорененная в способе производства самих вещей, рано или поздно распространяется и на отношения между людьми, ибо, с марксистской точки зрения, способ функционирования производительных сил определяет производственные отношения между индивидами, осуществляющими этот производственный процесс. Безразличная равнодушность проявляется в повседневном прохождении-мимо. «Все человеческие отношения пропитаны подобного рода безразличием. В ситуации, где индивидуальное “я” не принимается во внимание, когда им просто-напросто пренебрегают, отношения между людьми не могут быть искренними и теплыми, по необходимости они становятся поверхностными, потому что в отношения вступают не люди, а взаимозаменяемые товары»256. Тотальная равнодушная взаимозаменяемость безличных товаров на рынке и мертво-механические взаимоотношения между людьми в капиталистической повседневности с необходимостью переходят – интериоризируются и репрезентируются – во внутренний план. Внешние формы отчужденного бытия экзистенциально переживаются человеческим существом как наличное бытие [Dasein], существование [Existenz] отчужденного существа, самоотчужденного человека [entäußerten Menschen]. В конце концов, отчуждаются даже сами чувства и эмоции: «Наконец, пришло время, когда все, на что люди привыкли смотреть как на неотчуждаемое [unveräußerlich], сделалось предметом обмена и торговли и стало отчуждаемым [veräußert]. Это – время, когда даже то, что дотоле передавалось, но никогда не обменивалось, дарилось, но никогда не продавалось, приобреталось, но никогда не покупалось, – добродетель, любовь, убеждение, знание, совесть и т. д., – когда все, наконец, стало предметом торговли. Это – время всеобщей коррупции, всеобщей продажности, или, выражаясь терминами политической экономии, время, когда всякая вещь, духовная или физическая, сделавшись меновой стоимостью, выносится на рынок, чтобы найти оценку, наиболее соответствующую ее истинной стоимости»257. Капитализм вышел «за пределы производственных отношений и политических антагонизмов… и представил весь мир во всем его многообразии по своему образу и подобию»258. Отсутствие или недостаточность собственно человеческих взаимоотношений обнаруживают себя и в таком экзистенциальном феномене, как одиночество-средидругих, т.е. когда человек, находясь в определенном коллективе (учебном классе, рабочей бригаде, трамвае, стоя в очереди, среди членов своей семьи), тем не менее,

255

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.42. С.165. Фромм Э. Бегство от свободы. Человек для себя. – Минск, 2000. С. 463. 257 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 73-74. 258 Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М., 2000. С. 18. 256

134

ощущает себя одиноким259. Социальные условия отчужденного бытия детерминируют и особые душевные переживания, выражающиеся в различных психических заболеваниях. Интересно, что именно в буржуазном обществе появился интерес к душевным болезням. Более того, согласно многим авторам, имеется сущностная взаимосвязь между структурами общественного праксиса и этиологией психических патологий. Экзистенциальное одиночество феноменологически может обнаруживать себя в различных формах от обычной повседневной скуки вплоть до психических расстройств: «Одиночество – еще один компонент духовного кризиса. Он может проявляться в широком диапазоне – от смутного ощущения своей отделенности от людей до полного поглощения экзистенциальным отчуждением. Чувство одиночества связано с самой природой тех переживаний, которые составляют содержание психодуховного кризиса. Высокая интрапсихическая активность вызывает потребность все чаще и чаще уходить от повседневности в мир внутренних переживаний. Значимость отношений с другими людьми может угасать, и человек может чувствовать нарушение связи с привычными для него идентификациями. Это сопровождается чувством отделенности как от окружающего мира, так и от самого себя, вызывая своеобразную болезненную “анестезию” привычных чувств и напоминая тяжелую клиническую форму депрессии – “anaesthesia dolorosa psychica” (“скорбное бесчувствие”)»260. Это одиночество, фундировано не столько в наличном отсутствии Других, сколько в отсутствии того, что делает связь с Другими связью человечной, т.е. в отсутствии неравнодушности, что дано в форме обыденной индифферентности, безразличности, отсутствии интимности в смысле задушевности. Конечно, в своем повседневном проживании люди здороваются друг с другом, выказывают сожаление, вместе радуются, говорят фразы вроде «Ах, как я тебя понимаю» и т.п., но при этом их внутренний мир не захватывается внутренним миром Другого. Так, скажем, фраза «Привет! Как поживаешь?» является фразой чисто формальной, ибо она не требует реального ответа. То же самое, к сожалению, относится и к приветствию преподавателя студентами вставанием из-за парт: на самом деле эти студенты в большинстве своем совершенно равнодушны к данному преподавателю, более того, зачастую многие из них даже не знают и его имени, – для них он просто анонимный «препод того-то предмета». – В подобного рода отношениях нет экзистенциальной глубины, – там имеет место всего лишь одна поверхностность, т.е. душевная равнодушность. Человеческое было выше определено нами как неравнодушность отношения к бытию. А что же мы видим в современном мире? Капитализм, доведя процесс отчуждения до предела, превратил человека в равнодушное пассивное существо, 259

В нашей работе «Диалектика повседневности» мы проанализировали одну из сторон этого феномена, выраженного в форме прохождения-мимо (См.: Любутин К.Н., Кондрашов П.Н. Диалектика повседневности: методологический анализ. – Екатеринбург, 2007. С. ). 260 Учадзе С.С. Двойственная природа психодуховного кризиса личности // Вестник Университета Российской академии образования. № 4. 2008. С. 120.

135

мнимая «активность» которого состоит только в потреблении, т.е. в животной деятельности. С другой стороны, современный человек  это товар, мертвая, пассивная вещь, которой манипулируют на рынке других товаров. В итоге мы видим: человек нынешней эпохи есть внутренне, экзистенциально пассивная вещь, существующая только лишь в животном модусе потребления. Такое положение дел оказывается выгодным господствующему классу как чисто экономически (большинство населения превращается в бездумных, управляемых рекламой, потребителей, непрерывно увеличивающих прибыли капиталистов), так и политически (такими индивидами легко манипулировать). Но помимо всяких иных инструментов, закрепляющих подобное положение дел, не последнюю роль в этом процессе играет искусство и вообще эстетическое сознание. Так, например, массовая культура формирует у людей соответствующие эстетические вкусы потребления, гламура и т.д. Но при этом такого рода «массовая» культура создается не самими массами, а сознательно навязывается этим массам в целях возможности дальнейшей манипуляции этими массами посредством этой же самой культуры. В рамках такой массовой потребительской культуры и порождаемой ею эстетики фактически полностью отсутствует феномен смерти. И в этом мы видим не просто какое-то недоразумение, а напротив, усматриваем сущностную характеристику современного способа существования людей. Дело в том, что в своем пассивном бытии животной равнодушной вещью человек перестает быть собственно человеком в двух основополагающих отношениях. Во-первых, он теряет свою человечность в смысле потери неравнодушности. Вовторых, его вещная пассивность элиминирует из его жизни момент открытостибудущему, т.е. момент смерти, который, как мы показали выше, является конститутивным условием человечности. Человек перестает существовать (ex-sistieren), превращаясь в в статичное бытие в смысле затерянности-среди-вещей-в-настоящем. Отсюда людей (das Man) не интересует смерть как смерть. Если о ней и говорят, то в каком-то сугубо отвлеченном смысле. Достаточно в этом отношении обратить внимание на три наиболее наглядных и распространенных феномена в массовой культуре. 1. Слишком широкое распространение насилия и убийств в кинематографе. Казалось бы, здесь речь идет именно о смерти. Но дело в том, что в этой своей массовости теряется интимный, неравнодушный, а значит, собственно человеческий смысл смерти. Она становится профанной и, соответственно, перестает восприниматься как конститутивный момент бытия. Точно также как и любовь, и дружба, и ненависть.  Люди равнодушно созерцают смерть на экранах своих телевизоров, ибо они к ней привыкли. Они ее не замечают. 2. Сообщения о различных катастрофах, в которых погибают люди, в новостях преподносятся только в сугубо количественных аспектах трагедии: погибло столько-то человек, нанесен материальный ущерб такой-то, семьям погибших и пострадавших выплачены такие-то суммы. И при этом подобная квантификация (т.е. све136

дение экзистенциального к чисто количественному) с необходимостью ведет к почти полной элиминации человеческих переживаний смерти и горя. 3. И, наконец, еще один феномен, порождающий пренебрежительное отношение к смерти как конститутивному моменту человеческого бытия, и получивший в последнее время весьма широкое распространение,  компьютерные игры, в которых у героя имеется множество «жизней» и которых не жалко для достижения желаемой цели. Самое страшное состоит в том, что у детей, играющих в подобные игры, формируется устойчивое отсутствие чувства переживания подлинной смерти. В силу всего этого можно сделать неутешительный вывод: массовость «болтовни» о смерти превращает этот феномен из сакрального в профанное, а значит, тем самым лишает его своей подлинности. И вот на этом фоне массовости «показа» смерти возникает странное направление в музыкальном искусстве, которое делает смерть объектом своей эстетики. Но эстетики, не профанирующей смерть, а напротив, вскрывающей ее имманентные особенности: с одной стороны, это ужас смерти, ее омерзительное лицо (музыка в стиле Death metal), с другой  ее таинственную меланхолию и печаль (музыка в стиле Doom metal). Интересно отметить, что эта амбивалентность, двойственность задана самим феноменом смерти. В силу обращения к подлинности смерти эти музыкальные стили не являются массовыми (ибо современным массам подлинная сторона смерти всегда чужда) в прямом смысле этого слова: даже в чисто количественном отношении: если альбомы Madonna сразу же выпускаются миллионными тиражами, то записи Death-metalгрупп  в пределах нескольких тысяч, а то и сотен экземпляров. Death и Doom-эстетика  это не попытка «заработать деньги» на эксплуатации образа («брэнда») смерти. И это не психическое отклонение в смысле некрофилии (Death metal) или кататонии (Doom metal). Напротив, это попытка протеста против обесчеловеченности равнодушного отчуждения современного человека. Попытка, конечно, как мы увидим, в высшей степени своеобразная и даже в каком-то смысле эпатажная. Но эта экстравагантность не есть эпатаж ради эпатажа. Напротив, здесь мы усматриваем желание музыкантов (зачастую бессознательное, как у многих людей искусства) вырвать слушателя из его равнодушной повседневности, желание взорвать эту равнодушность и обратить его к подлинной человечности через эстетическое переживание смерти,  самого близкого и интимного. И сделать это можно только посредством радикальной эксплозии: только нечто либо радикально омерзительное (как в Death metal, Grind core), либо, напротив, радикально интимное и задушевное (как в Doom/Gothic metal) может захватить экзистенцию человека и прервать, разрушить ее равнодушную чуждость и хоть на какое-то время возродить в человеке его человечность как неравнодушное отношение-к-миру. «Я хотел бы быть человеком 261 ...хотя бы однажды» . 261

«Wolf and Raven» («Волк и Ворон», lab.com/songs/s/sonata_arctica/wolf_and_raven.html

Sonata

Arctica,

2001)

//

http://www.amalgama-

137

§ 4. Эстетика смерти в Heavy metal Эстетизация смерти как безобразного в heavy metal находит свое выражение в четырех основных формах: брутализации, драматизации, героизации и критике этого базового феномена человеческого бытия. Рассмотрим кратко их с привлечением некоторых текстов. Брутализация смерти (Thrash, Death, Grind-core). В плане тематики deathmetal изначально был связан с мрачной и темной стороной жизни людей. Уже сами названия групп, играющих в этих жанрах, говорят сами за себя: Carcass (труп), Gorguts (окровавленные кишки), Purulent Stream (гноящийся поток), Autopsy (вскрытие трупа), Postmortal Ejaculation (посмертная эякуляция), Postmortem Delivery (извлечение плода после смерти роженицы, посмертные «роды»), Rotting (гниение), Decay (разложение), Cemetery (кладбище), Funeral Moon (похоронная луна). Cюжет песен многих первопроходцев жанра был связан с фильмами ужасов, например, раннее творчество Death, Cannibal Corpse, Mortician. Особое внимание, прежде всего в стиле Grind-Core, уделяется некрофилии: Когда-то я был человеком, Но потом трансформировался в это досаждающее существо. Разорванная моим насилием, недавно ты родила забитых детей. Мертвые не в безопасности. Я изнасилую безжизненный детский труп. Удовольствие от мертвецов Полное удовлетворение. Я открываю гроб, нездоровые мысли пробегают в моем сердце. Я уставился на мертвеца и их стало все больше Я не могу удержаться, я начинаю мертвый секс, Лижу ее гнилой анальный проход Я вхожу в ее холодное влагалище, дрожа от экстаза. Я делаю одно и тоже на протяжении уже 9 дней. Она становится моим мертвым разложившимся ребенком – рабом секса. Я отрубаю ей шею, разрезая сзади Я кончаю ей в рот Вот я соединяюсь с кровью, черной кровью, Хлыщущей из ее отсоединенной головы. Когда я вхожу в нее, я ожесточенно разрезаю ее шейную вену. 262 Я маструбировал ее окоченевшей головой .

Интересно отметить и такой факт: широкое распространение в США в 90-х гг. ХХ века внутрисемейного родительского насилия над детьми отразилось именно в лирике групп, играющих Grind-Core. Так, своеобразным «эталоном» подобной эстетики стала песня «Split Wide Open» популярной тогда американской группы Cannibal Corpse: 262

«Necropedophile» (группа Cannibal Corpse, альбом «Tomb Of The Mutilated», 1992) http://www.metallibrary.ru/bands/translations/c/cannibal_corpse/92_tomb_of_the_mutilated.rotting_christ.html#5

138

//

Трогательные мысли о разрушении глубоко поражают ее Настойчивое желание изувечить своих новорожденных младенцев После того, как она дала им жизнь, ее разум стал другим Он медленно ускользал. Состояние умственного упадка Семья собралась в полном составе. Отец следит за тем Как мать расчленяет свое новорожденное дитя Анатомируя этот экземпляр, Я буду исследовать щель распоротого тела Обнаруживая внутри резню. Щель широко открыта Девственная нетронутая кожа. Освобождение ярости, обитающей внутри Зараженная кровь несется по венам. Ее тело химически изменилось Любовь была вычищена лезвием мясницкого ножа Кухня на время превращается в бойню. Каждые 9 месяцев на ней забивают еще одного ребенка, Напоминая о покойниках разбросанных по дому Кости и черепа сыновей и дочерей. Гениталии бродят в буфеточных банках Чтобы отец мог их анатомировать. Никто не обнаружит его преступлений Дети использованы как лабораторные крысы: Отвратительные грубые эксперименты. Она видит то, что не могут видеть другие, Зондируя кишки своего эмбриона. Защита от боли. Изуродованные вены кровоточат Они – свидетели ужаса, который предложили сами себе Продолжая убивать свое собственное семейство, Они не откажутся от этой фантастической жизни, Они наслаждаются ею, Отнимая жизнь у ее детей, 263 Которой те никогда больше не будут жить .

Достаточно большую роль в тематике значительного количества death metal групп играет и сатанистская тематика (Deicide, Morbid Angel, Possessed). В лирике также встречаются темы оккультизма, мистицизма, философии. Некоторые deathmetal группы, например Napalm Death, активно эксплуатируют тематику социальной несправедливости, также социальные проблемы зачастую поднимаются группами в интервью.Однако основной тематикой классического Death metal является смерть, взятая в ее самых неприглядных проявлениях: Гниющие трупы, сваленные в кучи, Роящиеся мухи над ними, Черви, пожирающие разлагающуюся плоть, Вылезающие из пустых, выеденных глазниц, – 264 Смерть – ты прекрасна… 263

«Split Wide Open» (группа Cannibal Corpse, альбом «Tomb Of The Mutilated», 1992) // http://www.metallibrary.ru/bands/translations/c/cannibal_corpse/92_tomb_of_the_mutilated.rotting_christ.html#5

139

Подобная эстетика безобразного действительно захватывает нашу экзистенцию в том простом смысле, что не оставляет нас равнодушными. Пусть даже если это достигается путем вызывания рвотного рефлекса, когда музыканты группы Scrotum («Мошонка») поют: «Прикоснись губами к половым органам мертвой разлагающейся дряблой старухи и высоси из ее уретры соленую мочу». Но ведь, как показал Ж.-П. Сартр, тошнота является одной из форм нашего подлинного бытия: Как приятно разжевать могильных червей, Запить это месиво свежей менструальной кровью, Перемешанной с теплым гноем, 265 Выдавленным из чумных гноящихся нарывов .

Драматизация смерти (Doom, Black, Gothic). Совершенно иную эстетику мы наблюдаем в таком направлении, как Doom-metal (англ. Doom – «рок», «гибель»), который обычно печален, типичной темой является потерянная любовь, бессмысленность бытия, иногда – радикально пессимистические песни о войне, сосредоточенность на чувствах безнадежности, безысходности, отчаяния и боли утраты. Кроме того, многие дум-метал группы обращаются к мифам и народной культуре, теме древних цивилизаций и верований. Это музыка апокалиптическая, болезненная, как правило, весьма монотонная и медленная. В традиционном Doom-metal используется в основном чистый вокал (и мужской, и женский), но обычно с оттенком отчаяния, крика и боли. Атмосфера в музыке классических дум-исполнителей весьма разнообразна – от холодной, эпической скорби до отчаяния и ярости. Вот как описывает свои ощущения девушка, слушающая группу Katatonia 266: «Бывают дни, когда самые яркие, солнечные впечатления ни с того ни с сего начинают блекнуть расплывчатым осенним холодом, из дыр “коматозно” съезжающей крыши тонкими струйками просачиваются прозрачно-ледяные щупальца тоскливого дождя, а в душу закрадываются мелкие, цепкие и настырные паучки Одиночества... Когда окружающий мир тускло лопается от параноидального давления Пустоты... Когда из каждой беззаботной расщелины радости, кажется, пялятся черные, пустые глаза Смерти, сводят с ума, гипнотизируют... не оставляют ни на минуту... и ждут момента, когда из переполненной чаши темно-красным густым потоком 264

«Death is beautiful» («Смерть прекрасна», группа Endless Pain, 1994). «Grave worms» («Могильные черви», группа Menorrium (Менструация), 1998). 266 «Вокал представляет собой grim/growling, местами переходящий в полный тоски и отчаяния крик. Смотрится это все более чем отлично. Гитара. Это что-то невероятное. Гитарная партия Блэкхайма поражает своим рзнообразием, от чистых и холодных как осенний дождь переливов до агрессивнейшего блэкового пилилова. Кроме того звучание гитары окружено каким-то синтезаторным эхом, что делает его абсолютно неповторимым, это настоящие Strings Of Sorrow (в буклете альбома так назвали гитару). Риффы Блэкхайма глубоко ранят душу, западают в сознание и долго не отпускают. Я очень люблю funeral-ные гитарные инструменталы, поэтому, услышав трек “Elohim Meth”, я был сражен наповал. По красоте и суицидальности с ним могут сравнится разве что инструментальные композиции Empyrium или Estatic Fear. Несмотря на молодость музыкантов качество сведения и записи практически безукоризненно. Лирика альбома заполнена осенью, тоской, холодным дождем, тьмой, опадающими листьями и прочими “жизнеутверждающими” вещами» (http://www.lovehate.ru/Katatonia/2) 265

140

прольются остатки отчаяния... Когда лето вдруг съеживается до размеров безжалостного дула и тоже пристально смотрит... куда-то в район затылка, и тысячи безумствующих скрипок, не попадая по нотам (а все больше по венам... смычками...), выводят похоронный марш... “В зеркале процессия – идут не спеша. Спроси: “Кого хоронят?” – ответят: “Тебя!”... Непробиваемый мрак и безысходность, депрессия, депрессия, депрессия... Птицы Ночи, пойте мои песни, Одиночество моей Души течет вместе с Океаном Слез... Я свободен... 267 Теперь я мертв навсегда.…

Длинные, закрученные композиции, завораживающие мудреными переговорами гитар (в диапазоне от истерзанного плача-стона до ледяного спокойствия Решившегося), великолепной готической атмосферой клавишных... и еще... еще этот хрипяще-надрывный голос, прорывающийся словно бы последним, предсмертным воплем... ...Я бреду по бесконечным полям – Там, где никогда не умирает Печаль, Где небо сливается с почерневшим дождем, Вобравшим в себя мои слезы. Сейчас моя увядающая душа 268 Уносится на Крыльях Зимы...

Эти завораживающие, полные печали и скорби слова, сопровождаемые медленной и грустной музыкой, приоткрывают подлинное лицо смерти: она делает нас человечными, и тем самым требует и от нас человеческого, неравнодушного отношения к миру: «Этот мир стал очень несчастным местом – не потому, что мир – это несчастное место, но потому, что мы сделали с ним что-то неправильное» (группа My Dying Bride 269). Тема смерти в doom/gothic metal зачастую раскрывается через образы умирающей природы, осени, листопада, ночного дождя, луны, заснеженного леса, детского плача, вообще слез 270,что делает лирику романтичной, печальной и таинственной271: 267

Песня «Palace of Frost» (Дворец Стужи). «Gateways of Bereavement» («Врата тяжелых утрат»). 269 Название переводится как «Моя умирающая невеста». 270 «И с приходом утреннего солнца лишь одна слеза скатится по моей щеке, и я умру…» (The Homecoming (группа Lake of Tears, 1999). 271 «Если вы странствовали по осеннему лесу, в конце сентября – начале октября, когда дожди становятся краской леса, именно лиственного пожелтевшего и туманного леса, то, возможно, слушая Lake Of Tears альбом «Forever Autumn» вы вспомните эту музыку природы. Порывы жестокого пронизывающего ветра и капли, падающие с листьев в бесконечность. Осень навсегда – вечная осень, мечта многих. Мечта легкости, спокойствия, отдыха, но не вечного покоя. Металл, рок и классика сочетается в невесомости, сонливости и движении вверх. Это мираж – невозможность. Тут мне вспоминается одно из произведений Толкиена – 268

141

Время года, когда листья начинают опадать, Перекрестки дорог утопают в золотисто-кровавом сне, Когда солнце садится, все горит как в огне. Но сегодня ночью, как тайна дождя, Придешь ты ко мне, – вечная осень… И время листопадов вновь пришло Из ночной страны, сразу следом за грозой, Тайны приоткрываются в ночи. И все ближе с каждым днем подходит... Вечная осень...272

В black metal также имеет место своеобразная драматизация образа смерти, но в отличие от doom metal, в лирике black metal большое внимание уделяется оккультным темам и персонажам. При этом музыканты в своей лирике часто используют латынь: Добро пожаловать, мой друг вновь в древние руины Туда, где ветер шепчет нам сквозь древние леса И тьма покажет путь «Heic noenum pax» (Туда, где нет мира) Чертова дюжина затмила небеса. Мы собрались все здесь вокруг чудесной книги Она из плоти человека создана «De grandaevus antiquus mulum tristis, arcanas mysteria scriptum» (Страданья многих древних в книге той постигни). Тогда страницы алые явит тебе она «Invoco Crentus Domini De Daemonium» (Я призываю старших демонов помочь нам) И мы следим за ним белками глаз Начнем же церемонию. «Heic noenum pax» (Нет мира здесь) Козла сюда несите нам сейчас. «Rex sacriticulus mortifer»(Я заклинаю тебя, о, король наш смерти) Мы в черных саванах вокруг гробов стоим, И кубок с несвятой водой мы держим «Psychomantum et prec'r exito annos major». «Ferus netandus sacerdos magus» (Да будет так вовеки) 273 «Mortem animalium» (В жертву им) .

«Лист Ниггла». Ниггл живет в жестоком мире без начала и конца. Время идет, но история остановилась. Ниггл пропадает в своем творчестве, в своем мире, не оставляя ближних, принося в жертву себя. Его холсты с листьями – личные мечтания, безразличные коммерции, практике и точности. А в конце, главный его труд сгорает... как и осень. Не знаю почему, но именно это настроение передает мне музыка Lake Of Tears. Музыканты используют довольно контрастные мелодии, сочетают классический стиль с металлом, некий блюз, романтичный рок. Что-то из народных мотивов, скрипка, возможно аккордеон или духовые инструменты... Здесь не нужны точные данные, сухая информация. Личные переживания, чувства – вот осеннее настроение. Полет души – это и есть вечная осень» (http://www.metallibrary.ru/articles/reviews/albums/f/lake_of_tears.99_forever_autumn.html ). 272 «Forever Autumn» (группа Lake of Tears, 1999) // http://www.metallibrary.ru/bands/discographies/l/lake_of_tears/99_forever_autumn.html#6

142

А вот другой образец драматизации смерти в black metal: Ночной полет, не отбрасывающий тени Загадочный символ нашей потустороней жизни Идет борьба за священную землю Трупы нашли здесь свое последнее пристанище Могильный туман ночи с дуновением Ужаса Бесшумно катящиеся камни Символы Смерти Наши мысли переплетаются Появляются создания излучающие ослепительный свет Души людей тянутся к небесам 274 Вспышка света по ту сторону бытия .

И еще: Здесь очень холодно вокруг Мир словно затемнен Иль память воскрешает сны – На стыке тех времен? Вот видятся из темноты Мне дьявола черты Я помню – был я, умер здесь, Раб ледяной луны И снова ночь, прекрасна ты Мой голод – люд живой Ночь голода... иди на зов За ледяной луной Растет, растет могучий мрак И вечность отперта На кладбище зажегся свет, Как в древние века У падших душ один конец: Погибнуть вслед за мной За тем, кто истово идет 275 За ледяной луной .

И в другом месте: Услышать лишь можно молчания стон Лишь слез человеческих стон. Могилы моей не узнает никто 276 Под тяжестью праха времен . 273

De Mysteriis Dom Sathanas (группа Mayhem, альбом De Mysteriis Dom Sathanas, 1994) // http://www.metallibrary.ru/bands/translations/m/mayhem/94_de_mysteriis_dom_sathanas.noxintempesta.html#8 274 "The Watchtower", группа Darkthrone. 275 The Freezing Moon (группа Mayhem, альбом De Mysteriis Dom Sathanas, 1994) // www.metallibrary.ru/bands/translations/m/mayhem/94_de_mysteriis_dom_sathanas.noxintempesta.html#8 276 Buried By Time And Dust (группа Mayhem, альбом De Mysteriis Dom Sathanas, 1994) // www.metallibrary.ru/bands/translations/m/mayhem/94_de_mysteriis_dom_sathanas.noxintempesta.html#8

143

Героизация смерти (Power, Viking, Pagan). Еще одной формой эстетизации образа смерти, но уже в более положительной форме, является своеобразная эпическая героизация смерти, связанная с обращением к темам войны, защиты Отечества (Hammerfall), викингов (Manowar, Rhapsody, Labyrinth, Stratovarius, Luca Turilli), крестовым походам и рыцарям Круглого стола (Kamelot, Avantasia). Power metal – самая оптимистическая и жизнеутверждающая музыка в рамках в целом трагического металлического мировосприятия, – это обращение к фантастическим образам будущего в power metal (Gamma Ray). Лирика Power metal, как правило, лишена явного социального протеста, присущего многим жанрам рокмузыки, и является более позитивной и неконфликтной, что во многом способствует коммерческому успеху групп. Хотя в ней часто встречаются повествования о войнах и сражениях, упор делается не на упоение боем и насилием, а на рыцарскую честь и доблесть. Восходит луна и освещает Имя на наших щитах Чести знак Сталь в наших руках – мы всадники грома Когда мы идем, мир дрожит Нас слышит враг За штормом вслед, в неизвестность идем С честью и славой мы путь свой пройдем В глубокой ночи мы наступаем И смело бросаемся в бой На врага Сталь в наших руках Жизнь тех, кто не с нами Обречена Сквозь ветер наши слышны имена 277 Пути нет назад – за огнем в никуда!

Критика. И, наконец, еще один аспект отношения к смерти в эстетике heavy metal – это критика войны, милитаризма, насилия. Если в раннем heavy metal (7080-ые гг. ХХ века) тема насилия была ведущей в смысле апологии (Kreator, Judas Priest, Exciter), то с середины 90-х происходит резкое изменение лирики: музыканты heavy metal обращаются к критике насилия вообще, и в особенности массовых убийств, участвуют в благотворительных концертах в помощь жертвам политических репрессий и т.д. В 1994 году немецкая группа Accept выпустила концептуальный альбом, посвященный идеям борьбы с массовым распространением оружия: Как на счет супермаркета, Полного оружием, чтоб развязать войну? Мы продаем игрушки для смертельных игр, Мы принимаем кредитки, а не упреки. 277

«Legacy Of Kings» («Наследие королей», Hammerfall, 1998).

144

А потом они стреляют в соседей, Стреляют с дочерей, Стреляют в сестер, Стреляют в животных на улицах. Эта многомиллионная индустрия Скрывается за словом «свобода». Покупаешь дюжину пистолетов – один бесплатно, Новый радар – лазерное наведение, Плюс гарантированное уничтожение. Это многомиллионная индустрия, Гарантированная конституцией. Это многомиллионная индустрия, Все во имя свободы! Пристрели нас, Пристрели нас – большие игрушки. Пристрели нас – к М-16 бонус – бесплатный магазин, Пристрели нас – распродажа только сегодня! Застрели соседей, Белый или черный не стоят ни гроша, Вырежи их всех в начале атаки. Стреляют, чтобы убить. Людей так возбуждает просто пострелять. Пристрели. Пристрели нас – последняя супер-распродажа! Пристрели нас – возьми бронебойные! 278 Пристрели нас – мы принимаем кредитки и наличные!

Итак, мы видим, что смысл и идейная направленность текстов песен зачастую разнится от направления к направлению, сохраняя при этом некоторую общность. Для всех видов heavy metal характерны отвлеченность, обращение к аллегорическим, фантастическим темам, зачастую эскапизм, патетичность, а также, для большинства поджанров, – воинственность и агрессия, культ сильной личности. Так, для death metal типичны темы насилия и смерти, для doom metal и gothic metal – темы печали, меланхолии и отчаяния, для black metal – оккультные и идеологические (как правило правоэкстеримиски ориентированные) темы, power metal часто обращается к темам сказок и фэнтези. Thrash metal имеет наименее отвлеченную тематику, обычно посвященную проблемам общества, и в этом он схож с Punk rock’ом. Метал-группы самых разных жанров часто обращаются к фантастике, мифологии, литературе ужасов. Вместе с тем, немалая часть текстов метал-групп обращается к более традиционным для рок-музыки материям: личная жизнь, свобода, война. Романтизация войны и насилия делает многие метал-группы объектом критики прессы. Но, несмотря на внешнюю агрессивность, лирика метал-групп является скорее элементом стиля и имиджа, а не призывом к насилию; сами музыканты и их поклонники, как правило, относятся к таким текстам с должной иронией. Тексты 278

«Guns 'R' Us» («Пристрели нас», Accept, 1994).

145

металлистов менее привязаны к личности и эмоциям автора и исполнителя, чем у других рок-групп. За счет этого они зачастую более последовательны и связны, сюжетные песни по мотивам книг и концептуальные альбомы являются обычным делом.

146

Заключение Итак, в предшествующем исследовании мы обосновали следующие теоретические положения. Человеческое дано как неравнодушное, экзистенциально переживаемое бытие человека-в-мире, которое формируется в процессе развертывания предметной преобразующей деятельности, т.е. человек воспринимает мир в модусе его значимости-для-себя, в ценностных, аксиологических отношениях. Одним из наиболее важных онтологических феноменов, полагающих человечность человека, является смерть, которая есть конститутивный момент человеческого бытия, посредством которого человеческое существование схватывается как целостное, как собственно человеческое, ибо только через открытость смерти, через бытие-к-смерти (Sein-zum-Tode) человек возможен как человек. Следовательно, смерть оказывается фундаментально и радикально значимым (имеющим ценность) явлением, через отношение к которому существо вида Homo Sapiens только и становится человеком: глубокое интимное переживание смерти как возможности быть предполагает то, что каждый из нас перед лицом смерти как последней возможности решается быть самим собой. Если он это делает, то сама эта реализуемая решимость полагает ответственность за сделанный выбор, – и тогда Homo Sapiens экзистенциально становится человеком, самостью [Selbstheit]. Если же он этого не делает, то его бытие обесчеловечивается, и он становится анонимным, безликим элементом обезличенной посредственности [das Man]. Именно поэтому отношение-к-смерти является конститутивным моментом человеческого бытия: если бы люди не знали о своей собственной смерти и если бы они ее экзистенциально не переживали, то они никогда бы не стали людьми. Однако, в современных условиях анонимных товарно-денежных отношений, тотальной технизации и инструментализации бытия, роста обезличенности и равнодушности, смерть из позитивной ценности, значимости (как и все природное, естественное, в противоположность всему искусственному, техничному, механическому) превратилась в ценность негативную, в нечто безобразное, отталкивающее. Это привело к вытеснению смерти на периферию эстетического отношения человека к миру. В этих условиях к смерти начинают относиться как к чему-то людей не касающемуся, о чем думать не хочется. Если раньше она была таинственной, сакральной, то теперь, в эпоху всеоткрытости витрин, эпоху поверхностности и бездумности, она превращается в профанное: о смерти болтают, судачат, безучастно сообщают по телевидению в новостях, но при этом – и это представляется нам решающим – ее не переживают, она не захватывает человеческую экзистенцию и, тем самым, в своем новом качестве безобразного и сущностно упускаемого феномена 147

смерть перестает быть конститутивным моментом человеческого бытия: такое превращение смерти в безобразное представляет собой сущностное разрушение человеческого. Однако, в современном искусстве (а именно в музыке heavy metal) мы наблюдаем интересную тенденцию обращения к образу смерти именно в подлинно человеческом аспекте, в отличие от массовой болтовни. И хотя в рамках heavy metalандеграунда смерть обыгрывается весьма специфически (в формах ее брутализации, драматизации и героизации), тем не менее, это на сегодняшний день одна из немногих, но самых радикальных попыток обратить внимание на феномен смерти, разрушить стену равнодушия по отношению к ней и, тем самым, повернуть человека к своей возможности быть человеком перед лицом своей собственной смерти. Поэтому музыка heavy metal сегодня – это попытка радикального протеста против обесчеловеченности нашего, человеческого, бытия...

148

Научное издание

Рябов Алексей Анатольевич Кондрашов Петр Николаевич

ЭСТЕТИЗАЦИЯ БЕЗОБРАЗНОГО Экспликация социально-антропологических оснований

Научный редактор: Любутин К.Н. Художник: Кондрашова Д.В. Компьютерная верстка: Кондрашов П.Н.

Подписано в печать Печать офсетная. Бумага офсетная Формат 60 х 80 1/16. Гарнитура Times Печ. л. 10,8. Изд. № Тираж 500 экз.

Отпечатано с готового оригинал-макета в типографии ООО «Издательство УМЦ УПИ» г. Екатеринбург, ул. Гагарина, 35 а, оф. 2, Тел.: (343) 362-91-16, 362-91-17

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ

Рябов Алексей Анатольевич философ (УрГУ, 2000 г.), помощник главы Думы Нефтеюганского района Ханты-Мансийского автономного округа – Югры сфера научных интересов: социальная философия, философия и социология искусства, эстетика

Кондрашов Петр Николаевич кандидат философских наук, доцент кафедры философии Уральского федерального университета сфера научных интересов: философия К. Маркса, досократики, проблемы повседневности и историчности в истории западноевропейской мысли